ИМАГО (Phasis imago)

Глава первая

«Я не умер».

«Я все-таки жив».

Артем открыл глаза.

В полости было темно и влажно. Совершенно темно, свет снаружи не проникал сюда вовсе. Однако это не мешало Артему видеть. Видеть органеллы, похожие на крупных, с футбольный мяч, амеб, потеки и водопадики едкого сока на стенках, удушливое (но не мешающее дышать) марево летучего газа, торчащие из потолка белесые корневища. Видел Артем и небо над собой, и океан под собой, и бескрайний простор Поднебесья вокруг себя, и соседние Листы, летящие в нескольких километрах от него. Те Листы, которых Артем не видел, он просто каким-то образом чувствовал.

Все это он смутно ощущал и в прежнем беспамятстве. Наверное, примерно так, только в сотни раз беднее и слабее, ощущают окружающий мир младенцы в утробе матери — слышат звуки, чувствуют толчки при ее движениях и прикосновения к ее округлившемуся животу.

Сколько длилось беспамятство и недолгие периоды ощущений Артем не знал. Но сейчас он очнулся окончательно и бесповоротно, и понял, что в полости ему делать больше нечего.

Полость тоже знала это. На темном своде постепенно начало обозначаться светлеющее пятно. Оболочка в этом месте быстро истончалась, словно бы таяла, а потом с чмоканьем лопнула и разошлась. В трещину хлынул дневной свет. Артем приготовился зажмуриться, но этого не потребовалось: глаза сами каким-то образом подстроились под световой поток, безо всяких неприятных ощущений.

Причем, внутренность главной полости, пребывающую в слабо разбавленном полумраке, он хуже видеть не стал.

Артем встал сначала на четвереньки, потом в полный рост. Сделал шаг, другой, третий. Босые ноги утопали в теплой жиже, как в грязи после обильного дождя.

Полость вскрылась у самого края-закругления, там, где свод плавно переходил в боковину, поэтому акробатикой заниматься не пришлось, выбраться наружу особого труда не составило. Артем протиснулся в трещину, оперся на руки и оказался вне полости.

Он был совершенно наг и от стоп до макушки измазан в соке, который теоретически был смертелен для живых существ, но Артему никоим образом не вредил. Тем не менее Артем полагал, что лучше смыть его с кожи.

Артем огляделся. Чуть поодаль на траве стояли его ботинки и комком валялся комбинезон. А вот белья не сохранилось. Жаль, но не смертельно.

Из одного ботинка Артем вытряхнул мышонка, который тотчас шмыгнул в траву, а из второго — свой любимый нож, что было с одной стороны удивительно, а с другой очень здорово. Нож оставался верным спутником с первых минут артемовой робинзонады — лишиться его было бы большой неудачей. Однако хранители, принеся Артема в жертву, по какой-то причине оставили ему одежду и нож.

Что ж, большое спасибо.

Он встал на ноги и, приминая траву, направился к лесу. Там довольно быстро нашел лиану-водянку, срезал кончик и принялся наскоро смывать с себя полостной сок. Воды в одной лиане не хватило, пришлось искать вторую, а потом и третью.

На шестой лиане Артем наконец почувствовал себя относительно чистым, даже отросшие на голове волосы удалось промыть. Удовлетворенно крякнул, подобрал нож и пошел одеваться.

На полянке у главной полости он немного подождал, чтобы обсохнуть.

Трещина в оболочке уже сомкнулась и явно намеревалась быстро затянуться. Газа полость потеряла не особенно много.

Вообще странно, живя в клане Артем привык к непреложной истине: главную полость нельзя вскрывать ни при каких обстоятельствах!

Похоже, хранители иного мнения. И прячут какие-то свои неясные делишки за навязанными людям Поднебесья табу. В старину по всей Земле такое происходило сплошь и рядом.

Натянув комбинезон на голое тело, Артем принялся шнуровать ботинки.

Носить их на босу ногу та еще радость, но носки из комплекта корабельной формы разлезлись на второй год в Поднебесье; Артем нашел им замену в виде портянок из листьев местного лопуха, на эту роль вполне сгодившихся, поскольку они оказались заметно крепче, чем листья земных растений. Но сейчас на полянке Артем лопухов не нашел, поэтому натянул ботинки как есть.

А теперь следовало сесть и немного подумать. Подытожить все, что произошло с момента… хм… гибели.

Итак.

Артема совершенно точно обезглавили. Кривым ритуальным мечом.

Неизвестно как давно. Некоторое время назад. Тело и голову, судя по всему, хранители сбросили в главную полость. По идее Лист должен был переварить и усвоить его плоть. Однако этого не произошло. Что же получается, голова сама собой приросла на законное место? Как такое может случиться вообще?

Мистика какая-то.

Артем потрогал шею. На ощупь — ничего необычного, ни рубцов, ни шрамов… Кстати, на руке тоже. Вот тут должен быть небольшой, меньше сантиметра, еле заметный шрамик, результат юношеских шалостей с перочинным ножиком. А его нет, чистая и свежая кожа без каких-либо отметин. И родинки куда-то исчезли.

Заинтересовавшись, Артем расстегнул молнию и принялся осматривать и ощупывать собственное тело. Довольно скоро он убедился: не осталось ни единой родинки, ни единой папилломы. И шрама на спине нет, сколько не щупай. И ноготь на большом пальце левой ноги опять гладкий и плоский, без рубца, и нажитой пару лет назад щербинки в переднем зубе нет и в помине.

А его ли это вообще тело?

Если не его, то очень точная копия, только без персональных изъянов, привнесенных тридцатью с лишним годами жизни. Ощущения были привычные, никаких сюрпризов и изменений: и рост тот же, и комплекция. Хотя, видеть он стал получше и — что вообще непонятно и необъяснимо — не только глазами.

Чувство это было странное, новое и немного пугающее; а кроме того Артем затруднялся описать его словами. В привычных ему языках просто не имелось соответствующих понятий. Однако находясь на полянке у главной полости Артем прекрасно представлял расстояние и до кромок (в любую сторону), и до нескольких соседних Листов в радиусе сотни-другой километров, и до поверхности океана, хотя выразить эти расстояния именно в километрах он все же мог очень и очень приблизительно.

Он чувствовал зверье в зарослях, и рядом с поляной, и далеко от нее.

Чувствовал, что от левой кромки посередке хвойной зоны скоро отвалится целый иссохший пласт и обнажит свежую «шкуру» Листа, сквозь которую немедленно начнут прорастать черенки — зародыши листиков-детенышей. Чувствовал чуть ли не каждое дерево, растущее на Листе; ярче всего — клены с семенами-крыльями. Созревших крыльев на Листе имелось более сотни, но сколько точно — Артем не мог сказать наверняка. Много.

Наверное, так мог бы чувствовать себя и окружащий мир слепоглухонемой от рождения человек, внезапно прозревший и обретший слух. Мир разом получил несколько дополнительных измерений и новая информация обрушилась на Артема, словно лавина на неудачливого альпиниста, однако не погребла его под собой, а всего лишь дала ощущение куда более сложного и многранного мира, в котором отныне предстояло жить.

А кроме того Артем подозревал, что ближайшее будущее преподнесет ему еще немало открытий, но откуда взялась эта почти уверенность — неясно.

Помимо всего прочего Артем совершенно точно знал, что на Листе, кроме него самого, нет других людей.

И, едва осознал это, подумал о Тане с Дасти. Особенно о Тане — что сделали с ним хранители? Тоже принесли в жертву?

Артем вздохнул и сквозь зубы выругался.

Став кем-то иным, он сохранил и прежнего себя. Это бесспорно.

Почему-то Артем ощутил полную в этом уверенность именно после того, как выругался.

Зачем, черт возьми, клону умение ругаться? Если он клон, значит он угодил в руки некоей могущественной силы, могущественной настолько, что знания и умения людей Земли на этом фоне однозначно меркнут. Будь Артем этой силой, наделив клона многими новыми полезными умениями и свойствами, он постарался бы отсечь все бесполезное.

Впрочем, что может знать заурядный хомо сапиенс о мотивах и резонах сил высшего порядка? Может, им и умение ругаться для чего-нибудь сгодится.

Попытавшись подвести хоть какие-то итоги размышлений, Артем остановился на том, что он более-менее представляет кто он, но понятия не имеет зачем он. А это было бы куда полезнее — понять зачем высшие силы вернули его к жизни, новенького и свеженького, без единой царапинки и болячки.

Оставалось надеяться на то, что будущее когда-нибудь раскроет ему эту тайну.

Довольно скоро, в ближайшие же дни Артем осознал: жить стало значительно легче. Пищу не приходилось искать, теперь он просто ЗНАЛ где прячутся съедобные корешки, где созрели нужные плоды, где искать лопухи на портянки и что во-о-он в тех кустах затаился недодушенный молодым енотом куропат со сломанным крылом и поврежденными ногами, которого можно и нужно изловить, добить и съесть — все равно не жилец.

В целом тело слушалось и вело себя как и раньше, сюрпризов не преподносило. Если Артем о что-либо ударялся — было больно. Если совал руку близко к огню — было горячо. Он испытывал голод и жажду и утолял их по мере сил и необходимости. Ощущал сонливость после шестнадцати-двадцати часов бодрствования. Спал чутко, без сновидений.

Он испражнялся, как любое живое существо, когда организм чувствовал в том потребность. Он искал и не находил в себе каких-либо странностей или неожиданностей — за исключением расширившегося восприятия, с которым, говоря начистоту, не особенно понимал что делать. Нет, подсказки Листа в поисках пропитания Артем охотно использовал. Но это, вне всяких сомнений, не более чем забивание гвоздей микроскопом.

Новые способности предназначены для чего-то помасштабнее, нежели поиски подраненых куропатов в кустах.

Неоспоримо одно: Артем теперь связан с Листом некими не вполне ясными и не вполне явными узами. Вопрос только: с любым Листом, на котором доведется пребывать, или же конкретно с этим, в главной полости которого он недавно очнулся? Логика подсказывала, что вероятнее второй вариант.

В бытовых житейских заботах и неизбежных размышлениях прошло одиннадцать дней.

Лист дрейфовал на запад в господствующих воздушных потоках. На горизонте слева при хорошей видимости просматривался далекий берег южного материка, но даже когда он заволакивался дымкой Артем все равно знал о его близости, словно в голову ему встроили систему географического позиционирования. Солнце раскрутило спираль до состояния, когда начало регулярно прятаться за горизонт; правда, дни пока длились втрое дольше, чем короткие весенние ночи.

Легкое беспокойство Артем ощутил перед самым полуднем и долго не мог сообразить — что не так? С утра он успел «поохотиться», хотя нынешняя его охота больше походила на банальное собирательство. Наконец-то получилось сносно закрепить лунку-котел рядом с облюбованной под жилье полостью, поэтому он наварил барсучьей похлебки — давно хотелось какого-нибудь супчику. К сожалению, пока не удалось разжиться настоящей солью и пришлось мудрить: замачивать золу папаруса, а потом фильтровать получившийся раствор и добавлять результат в котел. Зола папаруса содержала разные соли, не только хлорид натрия, но и хлорид калия тоже, а заодно и карбонаты тех же натрия и калия. На вкус оно было странновато, Артем даже сказал бы — вызывающе, но все равно лучше, чем совсем без соли. Непривычные привкусы пришлось глушить большим числом специй, благо в перце, чесноке и черемше недостатка не было, на Листе все это росло в преогромных количествах, а Артем теперь прекрасно знал — где именно.

Насытиться Артем насытился, но справедливо решил: хорошо, что нынешнюю стряпню никто, кроме него самого, не попробовал. Негоже ронять репутацию мастера.

После обеда он решил поваляться, благо постель-подстилку в полости сменил еще с утра. На свежих пихтовых лапах было не так удобно, как на шкурах в стойбище клана, но шкуру для постели хранители Артему не оставили, только комбинезон и ботинки. Зато хвоя восхитительно пахла, хотя и кололась.

Провалялся Артем минут пятнадцать, вряд ли больше. А потом его что-то словно в бок подтолкнуло.

И он сел, вслушиваясь в неясные новые ощущения, к которым никак не мог приноровиться.

Что-то определенно происходило. Не на Листе — в стороне от него, слева, если смотреть по ходу текущего дрейфа, и справа, если встать лицом к носу. Артема словно магнитом потянуло к правой кромке.

Обернув ступни лопухами и обувшись, он выскользнул из полости.

Лес жил своей обычной жизнью, до тревоги Артема ему дела не было.

Шмыгали в траве мыши, зудели джары в буреломе, орали пересмешники, словно соревновались кто кого перекричит. Едва не задевая верхушки браков и акаций в сторону кормы величаво плыла полупрозрачная медуза, отбрасывая на листву и травы такую же полупрозрачную тень.

На медузу Артем зыркнул с подозрением — чего ее занесло во владения человека? Листы эту дочь высот обычно не интересуют, ей подавай вольный простор верхних слоев, где кишмя кишит планктон и можно славно попировать в фильтраторском стиле.

Где перебраться через первые две кромки Артем как всегда ЗНАЛ.

Неизвестно откуда — но знал. Ведал. Да, это старинное словечко данной ситуации соответствует гораздо точнее. Ведать, ведун, вещий…

Одновременно отдает и знаниями, и мистикой — именно то, что творится сейчас с Артемом.

Ведал он и об удобном наблюдательном пункте: у самой третьей кромки рос кривоватый, похожий на флаг, клен. Ветки и листва росли у него только со стороны Листа; со стороны же третьей кромки имелся лишь голый ствол, даже кора с него почти везде сшелушилась. Тем не менее влезть на нижние ветви было нетрудно, а если обнять ствол и выглянуть — открывался прекрасный обзор.

Артем довольно ловко вскарабкался на клен и наконец-то взглянул на юг, откуда сочилось его беспокойство.

И почти сразу увидел летателей. Увидел глазами и почувствовал чем-то еще.

Одними лишь глазами с такого расстояния никакой человек, даже Тан, много не рассмотрел бы. Но обостренные новым восприятием чувства Артема не оставили сомнений: летатели были укутаны в черные плащи и подпоясаны ремнями. Кроме ремней Артем ОЩУТИЛ еще и нечто вроде портупей — очевидно, хранители носили их в полете чтобы плащи не распахивались и не полоскались на ветру. А в плащи кутались потому что холодно — это Артему в космокомбинезоне все было нипочем.

В первый миг Артем ощутил безотчетный ужас. Всепоглощающий и леденящий. Перед глазами вновь мелькнуло кривое, испачканное темным лезвие и невыносимо зачесалась под серебристой тканью грудь, на которой не сохранилось рубцов или шрамов. Артем едва не свалился с клена, но все же нашел в себе силы покрепче обнять ствол.

На какое-то время страх заполонил все его естество и вытеснил мысли.

В этом крылась некая мрачная ирония: однажды умерший теперь боялся смерти заметно сильнее, чем до того, как его убили. Но в данный момент Артем не в состоянии был ни оценить, ни сколько-нибудь внятно сформулировать собственные ощущения. Страх был совершенно животный, первобытный и глубокий, как перед крупным хищником, изготовившимся к атаке.

Понемногу отпускать Артема начало минут, наверное, через десять — если он правильно оценил время. Невесть откуда взявшийся ветер — весьма неслабый, к слову — трепал его кудри и норовил сдуть с дерева.

Летатели в черном все еще были в воздухе, но по какой-то причине перестали приближаться к Листу Артема.

Еще через пару минут Артем разобрался — почему.

Лист более не плыл пассивно в воздушном потоке — словно оснащенный моторами и винтами дирижабль летел поперек него, подставляя ветру правую скулу и правый бок. Летел достаточно быстро — от хранителей под крыльями, по крайней мере, он отрывался. Артем перестал различать преследователей взглядом еще паникуя, поскольку Лист развернулся и теперь летел носом вперед, а Артем вследствие этого оказался с неудачной для наблюдения стороны. Новыми своими чувствами Артем преследователей по прежнему ощущал. Однако очень скоро летатели осознали тщету своих усилий и погоню прекратили — отвернули кто куда, некоторые к западу, некоторые к юго-востоку. Лист, словно морской лайнер на полном ходу, продолжал шуровать поперек воздушного течения и замедляться, вроде бы, не собирался. Это вполне совпадало с невольными желаниями Артема — оказаться от хранителей как можно дальше.

Сбавлять ход Лист начал не раньше, чем через час, когда Артем отдышался, более-менее успокоился и наконец поверил, что встречи с хранителями на этот раз удалось избежать.

Успокоился, и остался наедине с неизбежно вставшими вопросами.

Лист, оказывается, вовсе не раб воздушных течений, а вполне способен к самостоятельному движению в атмосфере Поднебесья, хотя каким образом он превозмогает ветер — совершенно непонятно. Что заставило его «включить двигатели»? Желание Артема оказаться подальше от хранителей? Заманчиво, но слишком уж невероятно: верить в удачные повороты капризной Судьбы жизнь давно отучила. Что-то здесь, наверняка, иное. Или настолько простое, что не сразу и сообразишь, или же напротив — очень сложное и неявное.

Но так или иначе, сегодня Артем спасся. Умирать во второй раз в его дальнейшие планы вовсе не входило. И спасибо Листу за помощь, что бы не послужило ей причиной.

Пару дней Артем провел как в тумане, ожидая пока испуг вытравится из души. К счастью, его страх отогнал Лист в сторону от ветрового потока, в штилевой карман, где ни других Листов, ни живности Поднебесья не было. Внизу расстилался океан; обычным взглядом берег углядеть было невозможно, однако Артем благодаря новым чувствам знал, что далеко на севере он все-таки есть. Лист почти не двигался, завис километрах в трех над водой и висел так несколько дней кряду, пока с юга, от экватора не задул легонький ветер.

Еще через день Артем почувствовал чуть левее курса пару небольших островков, курящихся вулканическим дымком. Именно после этого он сначала пробормотал: «Мастер Индиго», а затем предпринял первую сознательную попытку управлять полетом Листа. Разумеется безуспешную, хотя ему показалось, будто в определенный момент Лист слегка сместился в слабеньком потоке.

Всю следующую неделю Артем пытался объездить свой летающий дом, почти так же, как наездники объезжают диких лошадей. Иногда ему казалось, что Лист повинуется, но если ситуация к этому и впрямь подходила, то очень уж ненадолго, всего на несколько секунд. Еле заметный ветерок пронес Лист мимо первых двух островков, потом мимо целого архипелага.

Когда впереди остался единственный одинокий островок, Артем зачем-то представил себе, будто Лист — это крылья за его спиной и попытался управлять им как крыльями в полете. Он зажмурился, наклонился и раскинул в стороны руки. И — о чудо! — у него получилось изменить курс. Ненамного, всего градусов на пять-десять, но какое-то время Лист летел не прямо на островок, по ветру, а немного правее.

Воодушевленный, Артем принялся «летать» и «рулить» с новой силой.

Через три часа он взмок и обессилел, но сумел таки совершить над островком круг почета. И, что самое главное, уловил суть управления Листом, хотя сформулировать ее словами однозначно не сумел бы.

Словами он сподобился только вторично пробормотать: «Мастер Индиго».

В ближайшие две недели Артем оттачивал новое умение, забывая о сне и пище, пока не почувствовал, что слабеет, а это сильно мешало тренировкам. Пришлось объявить выходные. Три дня он спал и отъедался, а затем подошел к процессу по-новому.

Тренировался он отныне только утром, сразу после пробуждения — час-другой, не больше. После этого занимался бытом — охотился, стряпал, убирался в полости, заготавливал дрова. После обеда либо просто гулял по лесу, либо медитировал у первой кромки, отдавшись новым чувствам и жадно изучая мир вокруг Листа. Спать ложился на закате, благо короткой в этих широтах весенней ночи вполне хватало для полноценного отдыха. Он отрешился от всего — от воспоминаний о Земле, об «Одессе», о друзьях, о хранителях. Он просто растворялся в окружающей действительности и чувствовал, что это идет на пользу и телесному здоровью, и душевному. Воспоминания о недавней гибели уже не повергали его в безотчетный ужас; собственное перерождение Артем стал воспринимать как ступеньку на пути к недостижимому совершенству, а поскольку глупо было отрицать, что после перерождения он обрел массу новых способностей и возможностей, следовало предположить, что дальнейшее совершенствование приведет к очередной ступеньке. И в этом, надо понимать, и заключается теперешний смысл его бытия.

К началу осени Лист слушался Артема не хуже, чем посадочный бот опытного пилота. Направление полета, скорость, высота — все это Артем мог теперь задавать и менять по собственному желанию. Ветра Поднебесья более не служили помехой. Вспоминая прежнюю свою жизнь он даже немного жалел себя тогдашнего — слепого, глухого и немощного.

Теперь-то он знал, что мир вокруг него куда сложнее и многообразнее, нежели представлялся совсем недавно.

И еще Артем чувствовал, что в нем зреет какой-то пока не до конца самому понятный замысел. И знал: надо просто подождать, пока этот замысел не вызреет.

Он и раньше умел ждать, а уж теперь-то…

О возможных гостях на Листе Артем по-прежнему думал с тревогой — залететь сюда мог кто угодно, не обязательно хранители. И охотники в поисках добычи, и странники, и разведчики, и торговцы, хотя последние предпочитают населенные Листы. Но привлечь их может и одинокий дымок.

Какой-то частью души Артем даже желал чьего-нибудь прилета, потому что это сулило хоть какие-то новости из мира людей; чрезмерного страха он больше при мысли о летателях в поле видимости уже не испытывал, но опасения все-же остались.

Однако судьба была к Артему милостива: гости объявились когда он спал, поэтому их подлет остался незамеченным и все переживания по этому поводу уместились в несколько жутковатых мгновений, когда у одной из левобортных смотрелок Артем наткнулся на аккуратно заякоренные крылья.

Он иногда ощущал себя робинзоном на неведомом острове, и сейчас пережил тот самый момент, когда книжный Робинзон впервые наткнулся в своих владениях на человеческие следы.

Артем тоже сначала застыл, словно громом пораженный. В первые несколько секунд мыслей не было вообще. Потом навалились — неоформившиеся, рваные, скачущие. Артем принялся озираться, но в поле зрения между кромками никого не увидел — только тройку проклюнувшихся кленов, из которых вырасти суждено было лишь одному. Мучительно захотелось перемахнуть через бурый валик кромки, потом через другой, достичь опушки и там схорониться в ближайших же кустах. Возможно Артем так и поступил бы, но его остановила мысль, что именно там незваные визитеры и могут поджидать, поэтому он просто шмыгнул в трещину, ведущую к смотрелке-лёжке, но развернулся при этом на сто восемьдесят градусов, потому что поглядывать предстояло не вниз, а на Лист, в промежуток между второй и третьей кромками, где ждали хозяев крылья без упряжи.

Отсутствие ее Артем отметил сразу, следовательно летатели прибыли на Лист без четкого плана и действовать собирались по обстановке. Если придется — могли стартовать на свежих крыльях, не возвращаясь к заякоренным. Определенных выводов на этом основании сделать было невозможно: поступить так могли и охотники, и изгои, и вообще кто угодно.

Затем Артем внезапно подумал вот о чем: он чувствует присутствующее на Листе зверье, почему же проворонил появление людей? Охотился он давно уже совершенно машинально, специально не сосредотачиваясь на новых ощущениях, как не сосредотачивается человек на моторике мышц при ходьбе. Просто идет и все. Так и он, выбирал будущий обед, чаще всего подраненый и ослабленный, и просто шел к нему, не обращая внимание на остальных обитателей леса, вытеснив их из ближайшего восприятия.

Напрягшись, Артем сразу же почувствовал гостей. Было их трое — двое побольше, один поменьше. Возможно, подросток или даже ребенок. В данный момент все трое находились примерно в километре от Артема, в самом сердце хвойной зоны и двигались по направлению к корме, в лиственную.

Артем сразу успокоился: новые его возможности никуда не делись, а кроме того он помнил, что среди хранителей видел только взрослых мужчин, причем ни одного щуплого или невысокого. Детей и подростков среди них быть, скорее всего, не могло. А значит, существует высокая вероятность, что это не хранители.

«Впрочем, — довольно быстро поправил себя Артем, — а вдруг подросток или ребенок — новая жертва? Отловили с запретными вещами и схватили.

А теперь ведут на расправу».

Дальше он подумал о том, что видел всего одну заякоренную пару крыльев, следовательно две другие пары где-то неподалеку. Садились летатели врозь, а это не вязалось с версией хранителей и пленника.

Пленнику вообще вряд ли позволили бы лететь самостоятельно, скорее привезли бы на грузовых крыльях, предварительно спеленав и опоив дурманом до полной отключки. Ну, или в корзине под наусами доставили.

Наусы!

Артем добросовестно отсканировал свои летающие владения: наусы невысоко над его Листом имелись. Стайка особей в двадцать. Но эти свободно паслись над самой кормой, фильтруя все, что сносил слабый поток нагретого воздуха от заросшего лесом центра Листа.

«Нет, — заключил Артем вскоре. — Никакие это не хранители…»

Ритуал его собственного принесения в жерву был обставлен с известной помпой: верховный хранитель в белых одеяниях, множество его подручных, резное деревянное кресло, кривые церемониальные мечи… А тут всего трое, причем один — подросток.

Прятаться в смотрелке смысла явно не имело, поэтому Артем решил осмотреть крылья и выбрался наружу.

Жаль, что гости не оставили на них упряжь: Артем охотно полетал бы рядом со своим Листом. По полетам он очень соскучился; пробовал даже самостоятельно соорудить веревки и петли, но довериться собственному плетению из лозы не решился, особенно вспоминая добротную сыромятную упряжь, которую подарил ему тренер Фидди.

«Где теперь она?» — подумал Артем с тоской.

Внимательный осмотр ничего особенного не дал. Ремешок, которым привязали крылья к корням древнего кленового пня, был старым и истертым. Скорее всего, его уволили из упряжи по ветхости и правильно сделали. А на якоре вполне еще послужит. Крылья не успели подвять и потерять изначальную упругость, значит срезаны сравнительно недавно, вряд ли больше двух недель назад. Кроме того, Артем с легким удивлением осознал: он отчетливо понимает и чувствует, что эти семена-крылатки выросли на клене с ДРУГОГО Листа, причем Лист этот старше и больше его собственного, и на нем живут люди. Много, несколько десятков. Клан, несомненно.

Стоило ему отойти от лежащих у кромки крыльев, ощущение это ослабло, но не пропало совсем — отступило и улеглось где-то на самой границе восприятия.

Гости были довольно далеко, да еще и удалялись, поэтому Артем пустился догонять их не соблюдая особой осторожности. Но когда расстояние сократилось метров до трехсот замедлился, даже дышать стал реже. И вслушивался, хотя всех троих ощущал достаточно отчетливо.

Артему, прежде чем столкнуться с гостями в открытую, почему-то хотелось сначала на них взглянуть.

Он пробирался вперед, изо всех сил стараясь не шуметь, и, надо сказать, теперь это получалось у него гораздо лучше, чем раньше. В Поднебесье Артем провел уже несколько лет. Не полный же он олух, в конце-то концов? Кое-чему научился. Впрочем, совсем недавно и ва Тан, и даже певец ва Дасти все равно считали его увальнем, непригодным для охоты и скрадывания. Однако у Артема имелись сильные подозрения, что перерождение в главной полости Листа повлияло и на это его умение. Во всяком случае, ему неоднократно удавалось подкрадываться к табункам косуль или оленей и те его не замечали.

До перерождения он так не умел.

Гости двигаться перестали. Затаились. Наверное, Артема они все же засекли. Продвинувшись еще метров на пятьдесят Артем решил остановиться, поскольку троица разделилась: один из гостей теперь находился левее Артема, а остальные двое прямо перед ним. Недалеко, скорее всего во-он в тех кустах.

«Хватит пряток, наверное, — подумал Артем. — Лучше пообщаться».

— Эй! — крикнул он. — Я не вооружен. Выходите, поговорим.

С пол-минуты ничего не происходило; Артем уже собирался повторить свое предложение, когда слева из зарослей появился охотник с луком наизготовку. Стрела была наложена и целился охотник точнехонько в Артема.

— У меня нет оружия, видишь? — Артем показал ему руки.

— Ты кто? — спросил охотник жестко.

— Ты бы лук убрал, — попросил Артем напротив, насколько мог мягко. — Стрельнешь еще ненароком.

— Ты кто? — повторил охотник уже спокойнее.

Он был старше Артема, но ненамного. В самом расцвете. Даже без лука, случись что неладное, он без особого труда совладал бы с Артемом, в этом нет сомнений.

— И друзья твои пусть выходят, — добавил Артем, чуть качнув головой в сторону кустов, где те прятались.

Неизвестно что повлияло на охотника с луком, но оружие свое он медленно опустил. И стрелу вернул в колчан.

Показались и остальные двое — пожилой и совсем еще мальчишка, лет от силы двенадцати.

— Кто ты? — теперь вопрос задал пожилой.

— Я — ма Тиом, человек с Неба. Сначала жил в клане логвита Андира, потом странствовал с вольным охотником Таном и певцом Дасти.

— Ты лжешь, — спокойно констатировал пожилой. — ма Тиома нет в живых.

Хранители принесли его в жертву больше полугода назад.

— Откуда вы знаете? — спросил Артем с живейшим интересом.

— ва Дасти сочинил об этом сказку. Ее повторяют сейчас по всему Поднебесью.

«Значит, Дасти жив! — обрадовался Артем. — Он рассказал о нас людям!»

— ва Дасти говорил правду, но я, как видите, выжил.

— Невозможно выжить в главной полости, — глухо отозвался пожилой. — Особенно, если тебе перед этим еще и отрубят голову.

— Ну, кое-кто говорит и что главную полость вскрывать нельзя, — пожал плечами Артем. — Взгляните на мою одежду, на ботинки. Это вещи древних.

— Одежду и ботинки может надеть кто угодно, — сухо ответил пожилой.

— ма Тиом умел порождать огонь с помощью маленького ножа! — выпалил вдруг мальчишка. — Пусть породит огонь, ло Рой, а мы посмотрим!

Пожилой охотник, которого, как выяснилось, звали ло Рой, посмотрел на мальчика и положил руку ему на плечо, после чего снова переключил внимание на Артема.

— Ну, пусть породит, — согласился он.

Артем не заставил себя упрашивать: вынул верного швейцарца и клацнул зажигалкой. Над его кулаком заплясал хорошо видимый в полутьме чащи маленький огонек.

Некоторое время гости любовались пламенем, пока Артем не погасил его.

— А нож-то где? — недоуменно спросил охотник помоложе.

Артем, стараясь не усмехнуться, откинул самое длинное из лезвий и продемонстрировал раскрытый нож сначала лучнику, потом пожилому охотнику и мальчишке.

— Взять в руки нож древних может кто угодно, — тем же тоном произнес пожилой охотник.

Артем растерялся. Он лихорадочно соображал — каким образом можно доказать этим людям, что он — это он. И понимал, что его опыта жизни в Поднебесье для этого недостаточно. Удачного хода прямо так, с кондачка, он не придумал, поэтому принялся импровизировать:

— Послушайте, а какая, в сущности, разница — тот самый я человек с Неба или другой? Я просто ищу ва Дасти или ва Тана, но застрял на этом Листе. Крыльев тут полно, но у меня нет упряжи. Сказочник, как я понял, жив и здоров. А о Тане что-нибудь слышно? Он жив?

— Тан по зову логвита и старейшин вернулся в свой клан и снова стал ло Таном, — сообщил охотник, который помоложе. Говорил он не слишком приветливо, однако же говорил — и это Артем счел маленькой победой.

Большой победой, несомненно, следовало считать тот факт, что Тан не пал жертвой хранителей, как сам Артем, а либо был ими отпущен, либо сбежал.

Наверное, радость слишком уж явно отразилась на лице Артема, потому что оба охотника неожиданно смягчились.

— Мы дадим тебе упряжь, — сказал пожилой, как показалось Артему — со скрытой хитринкой. — Если ты нас накормишь. Мы не успели поохотиться, а ты всю дичь распугал.

— Да не вопрос! — обрадовался Артем, лишь на середине фразы сообразив, что это очередная проверочка от аборигенов: как никак в Поднебесье его знали в качестве мастера поварского искусства. — У меня все готово, разогреть только!

То, что пир удастся, Артем понял, когда выяснилось, что у охотников есть соль. Настоящая, натрий-хлор.

Видя его неподдельную радость, пожилой тут же отдал Артему весь походный мешочек-кисет, размером превышающий кулак взрослого мужчины и довольно увесистый. Артем и сам до такой степени соскучился по нормальному вкусу пищи, что и не подумал возражать как того требовал обычай: подарки от гостей хозяевам в целом дело благое, но для начала следует поотнекиваться и только на второе или третье предложение соглашаться. Гости на нарушение этикета внимания не обратили, они с живейшим интересом наблюдали за поварскими манипуляциями хозяина.

Подмаринованные со вчерашнего дня бедра молодого оленя (оба) были должным образом нашпигованы чесноком и туземаком, натерты смесью специй и соли в пряном соусе, завернуты в листья долмана и прикопаны в угли. А Артем пока суть да дело подал нарезанные копчености, салаты, лепешки и веселящее из лучшей закладки.

Неизвестно что послужило основной причиной — веселящее ли, которое позволили даже пацану, закуски ли, по меркам Поднебесья действительно превосходные — но холодок между Артемом и охотниками клана Димма мало-помалу истаял без следа. Хотя аборигены могли его и скрывать, но Артем новыми своими умениями ясно ловил их эмоциональный фон и не чувствовал в нем затаенного негатива, только чистое и незамутненное удовольствие, преимущественно гастрономического свойства, но не исключительно. ло Рой, ло Вадди и то Сев совершенно искренне отдались отдыху и наслаждению, потому что в жизни охотников и их детей слишком много труда, рутины и выживания, а настоящие праздники сравнительно редки. Особенно внезапные. Кто же не порадуется пиру, если ожидалась пахота?

Артем старался не торопить события и намеренно не спешил переводить разговор в интересное для себя русло — больше слушал байки да сплетни из жизни клана Димма. Тот факт, что в Поднебесье знали о смерти Артема (точнее, о принесении его в жертву) сам по себе уже о многом говорил. Люди Поднебесья приняли это знание и не считали его чем-то из ряда вон выходящим. Да и с чего бы? Просто еще один эпизод, послуживший основой для сказки. И на том спасибо, далеко не все случившееся становится фольклором — судьбы тысяч и тысяч людей просто обрываются в положенный срок и постепенно блекнут в памяти тех, кто пока жив. Так было всегда и так было везде, даже на Земле с началом информационной эпохи. В особенности после ее начала. Артем вообще считал, что с этих времен человеческая память стала короче и мельче.

Человечество накопило и хранит прорву информации, но процент той, к которой обращаются повторно — ничтожен. Мало кто находит в себе силы хоть раз перелистать снимки и записи из последнего отпускного вояжа, чаще всего это навечно ложится в память кристаллов и годами пылится в чехлах или ящиках столов, так более и не попадая в ложе считывателя.

Сидели допоздна. Артем еще дважды нырял в кладовую за веселящим.

Пацана быстро сморило и он свернулся калачиком на сосновых лапах недалеко от костра. ло Рой укрыл его плащом. Часа через полтора и сам ло Рой начал клевать носом, а потом сполз с бревна и уснул. Последний из оставшихся в сознании гостей — ло Вадди — укрыл старика своим плащом, совершенно тем же движением, которым старик недавно укрывал подростка.

Артема с ло Вадди хватило еще минут на сорок, которые запомнились смутно и фрагментарно. А пробудился Артем главным образом от нестерпимой жажды.

Судя по солнцу, было около полудня. Посреди остатков вчерашнего угощения бесстыдно пировал молодой енот. Ни гостей, ни их скудных охотничьих пожитков у погасшего кострища Артем не обнаружил. Зато нашел упряжь для крыльев, аккуратно зажгутованную в кольца и сложенную на свежем листе лопуха. Ремешки были явно собранные с бору по сосенке, разной выделки и изношенности, но откровенно истертых не было вовсе. Добротный, хоть и разнобойный комплект, который несомненно должен был Артема порадовать, только не прямо сейчас, а чуть позже.

Мех с водой Артем искать не стал, кое-как поднялся на ноги и побрел к лианам-водянкам, благо росли они совсем рядом. Точнее, это Артем поселился невдалеке от них. Сейчас он тихо радовался этому факту, поскольку в организме полыхало адское пламя.

Многовато вчера выпили, пусть и на радостях. Предыдущее злоупотребление алкоголем закончилось пробуждением на абсолютно пустом лайнере и в конечном итоге привело Артема в Поднебесье без шансов когда-либо вернуться на Землю. Даже во время первых чернейших депрессий Артем не давал себе воли и не позволял перебирать. А вчера как-то все само собой получилось — по человеческому обществу истосковался, что ли? Возможно. Слабость, конечно. Понятная, но тем не менее непростительная. Ему бы Тана со сказочником отыскать и возобновить поиски капитанского кристалла, а не квасить с залетными охотниками из чужого клана. Хотя, упряжью, например, Артем в результате разжился, а это еще одна степень свободы, на текущий момент, прямо скажем, немаловажная.

Утолив жажду, Артем почувствовал себя получше и как следствие прекратил сеанс самоуничижения. Ладно. Перебрал — и шут с ним. Иногда не то, что можно, а даже и нужно, нервы-то не железные. Напряжение следует время от времени заземлять, а в его положении выбор релаксантов не слишком-то велик. По-хорошему, и нет его, никакого выбора.

«Теперь будет, — внезапно подумал Артем, вспоминая подаренную упряжь и прежние свои полеты на крыльях. — Высота лечит, если не панибратствовать с нею».

В этот день он решил даже близко не подходить к крыльям — пусть весь хмель как следует выветрится из организма. Да и не следует кидаться очертя голову за третью кромку, сначала хорошо бы вспомнить все, чему научил его ма Фидди. Проверить тело, рефлексы, снова ощутить себя летателем, сначала на Листе и только потом в реальном полете.

Два дня он собирал из разрозненных ремней и петель рабочий комплект летателя. Потом еще день скрупулезно подгонял по размеру каждый ремешок, потеряв счет вывязанным и распущенным узлам. Несколько дней освежал мышечную память, а заодно и непогоду переждал: редкую в Поднебесье грозу с ливнем. Лес неслабо оросило, но потом облачность ушла вниз, а Лист завис в слое белесой дымки, чуть выше свинцово-серой пелены набрякших влагой туч. Снизу сверкало и громыхало. Но в конечном итоге погода установилась самая что ни на есть лётная: голубой купол неба, ни облачка, ветер умеренный и ровный, восходящих потоков сколько угодно — летай не хочу. Артем рискнул и полетел.

Не произошло ничего плохого, тем более, что он оставался собранным и осторожным. Тело все помнило, а к новой упряжи Артем привык минут за десять. От Листа далеко не улетал, позакладывал виражи часика полтора на расстоянии прямой видимости и вернулся. Плечи и бедра с непривычки приятно ломило.

И все-таки что-то было не так.

Из головы никак не шла непонятная поспешность, с которой убрались с Листа недавние гости. Вроде бы хорошо так посидели, и угощение получилось на славу. Почему прямо с утра улетели, даже не разбудив?

Неужели Артем что-то сделал неправильно, не по обычаям?

Так и не придя к определенному выводу, Артем заякорил крылья, свернул упряжь, вернулся на стоянку и прикинул чем можно подкрепиться. От недавнего угощения кое-что еще оставалось и, оценив запасы, Артем решил на скорую руку сварганить себе похлебки а-ля мясная солянка.

Кроме того, он впервые покосился на ополовиненый мех веселящего, до того затянутый петлей и подвешенный в полости-чулане. Вскрытая брага долго не живет. Несколько дней уже прошли, поэтому ее следует или выпить, или вылить.

Выливать было жалко — лучшая же закладка! Визит гостей нанес серьезный урон запасам Артема, и это был дополнительный аргумент против расточительности.

В общем, употребив с пылу-с жару супчика, Артем веселящего все-таки отхлебнул. А потом еще раз отхлебнул. И еще.

Разумеется, он снова захмелел, но хуже было то, что с новой силой накатила тоска. Тоска одинокого, покинутого в чужом мире землянина, у которого нет надежд на возвращение. Из общения с гостями Артем вынес подсознательное понимание: после принесения в жертву и непонятного воскрешения, кланы Поднебесья его больше не примут. Попировать с отшельником вдали от родного Листа это одно, но жить с убитым и воскресшим человеком бок о бок — совсем другое. Даже если Артем разыщет Тана и сказочника, поговорить с ним они, скорее всего, поговорят. А вот станут ли помогать, как прежде? Не факт. Тана в странствия старейшины больше уже не отпустят, он нужен клану. А сказочник нужен вообще всем, всему Поднебесью в целом, его жизнь — это песни и сказки, а не сомнительные поиски запретных артефактов в компании непонятного и загадочного чужака, которого даже Лист отказался усваивать. Хранителям не удалось Артема убить, зато удалось выбить у него из под ног и без того непрочную почву. Удалось лишить единственных в мире друзей. Поневоле затоскуешь…

А где-то там, над головами, нарезает круги по орбите безлюдная «Одесса» — крохотный земной островок в бескрайнем пустом Космосе. Она не может вернуть Артема на Землю, но хотя бы способна обеспечить привычный земной уклад жизни, и все это Артем потерял по собственной глупости и неосмотрительности. Он много бы дал, чтобы снова пристыковать бот к шлюзам лайнера и мысленно не раз это проделывал.

Хотел проделать и сейчас, отложив мех, закрыв глаза и стиснув в руках воображаемый штурвал.

Как выглядит стыковочный шлюз лайнера снаружи Артем помнил досконально. Он представил в мельчайших подробностях каждую деталь и уже мысленно готовился протянуть руку к пульту — активировать стыковочное наведение и осевую синхронизацию.

И тут Лист ощутимо дрогнул, словно живое существо, пробуждающееся от долгой спячки. Раз дрогнул, и другой, и третий. С ним определенно что-то происходило, но Артем с ходу не мог сообразить что именно.

Он вскочил на ноги; чувствовал ли он слабое подрагивание Листа или же просто ЗНАЛ о нем — было не понять. Однако через несколько минут Артем понял, что края летающей чащи медленно загибаются кверху, словно плоский летающий блин норовит свернуться в гигантский бутон.

Минут через пятнадцать противолежащие кромки плотно сомкнулись у Артема над головой, а продолговатый кокон, в который обратился Лист, начал стремительно набирать высоту. И набирал ее до тех пор, пока не вышел в околопланетное пространство.

Артем ошалело воспринимал новыми чувствами адский холод открытого космоса, жесткие потоки излучений и изменившуюся гравитацию.

Воспринимал скорость и чувствовал, что Лист каким-то образом нащупал невдалеке подвижную крохотную звездочку и вычисляет подлетную траекторию так, чтобы догнать ее, а потом уравнять скорости.

Сам Артем ничего не делал, он словно бы погрузился в транс, но без забытья или отрешения, поэтому ничто не мешало воспринимать все, что происходит. А происходило, без сомнений, следующее: Лист вел себя как космический корабль-автомат и в данный момент он покинул атмосферу Поднебесья. Теперь правильнее было называть его не Листом, а Коконом, пожалуй.

Конечно, это было удивительно и неожиданно, но в последнее время с Артемом произошло столько всего удивительного и невозможного, что не слишком-то он и удивился. Его теперешнее состояние достаточно удачно можно было описать коротким и восторженным: «Ух ты! Лист еще и так умеет!»

Вскоре Артему надоело пассивно наблюдать… вернее — воспринимать происходящее. Если новые чувства не обманывают, Лист, по какой-то причине обратившийся в Кокон, действительно вышел на нестационарную разомкнутую околопланетную орбиту и в данный момент продолжает увеличивать ее высоту. В целом, ничего нового в этом для Артема не содержалось, просто все это он переживал не пристегнутый в пилотском или пассажирском кресле бота, а сидя у погасшего кострища рядом с обжитой полостью на лесной полянке.

«Ладно, — подумал Артем на удивление отстраненно. — Предположим, что все это правда. Предположим, что Лист и в самом деле свернулся в трубочку — мехом, то бишь лесом, внутрь. Но почему, тысяча чертей, по прежнему светло?»

Освещение вообще никак не изменилось, невзирая на то, что впрямую солнца Поднебесья теперь не было видно, хотя Артем воспринимал его изнутри Кокона новым чувством.

Почему не улетучивается воздух? Разве может Лист до такой степени плотно сомкнуть кромки и запечатать торцы трубки? Почему не ощущаются перегрузки, неизбежные для первой (как минимум) космической?

Тысячи почему…

Артем задрал голову, прищурился и поглядел в зенит — точнее, просто вверх относительно теперешнего своего положения. Глазами он ясно видел шов — линию соприкосновения крайних кромок, и еще по паре кромок справа и слева от шва, и пушистую щетку леса на постепенно закругляющихся стенках гигантской трубки, в которую обратился его дом. А дальше Артем ощущал сплошной звездный купол, но уже, разумеется, не глазами.

«А что, если туда пойти? К кромкам? — подумал он. — Или не получится?

Я же не муха, чтобы ходить по стенам и потолку?»

А вот сейчас и проверим!

В Артеме мгновенно проснулся экспериментатор. Чем-чем, а уж любопытством он никогда не был обделен, хотя специализацию для космонавта выбрал удивительно заурядную.

Он вскочил, вышел на тропу и торопливо зашагал в сторону носа — туда, где совсем недавно заякорил крылья. В целом тропа шла вдоль трубы, но постепенно должна была достаточно сильно взобраться на левую ее стенку.

Вопреки ожиданиям, ходьбы по косогору не случилось: Артем продолжал идти словно бы по плоскости, зато шов на потолке начал смещаться влево, для начала просто скрывшись из виду за деревьями, а в конце концов проступив за редколесьем сбоку. Примерно через полчаса после старта Артем вышел к первой кромке, только вместо неба и простора над нею теперь видел остальные кромки и все тот же лес вверх тормашками на плавно закругляющейся внутренней стенке трубы.

Самый нос Листа смялся равномерными волнами, словно вставленная в стакан салфетка, и действительно плотно запечатал Кокон с торца. Шов меж слипшимися кромками в конечном итоге переходил в рубец, что было, в общем-то, логично. «Логично и топологично», — подумал Артем, глядя на этот стык издали. Наверное, стоило подойти и полюбоваться вблизи.

Перебравшись через две кромки, Артем задумчиво обозрел заякоренные крылья, на которые метаморфоза Листа никак не повлияла, а потом попытался разглядеть стык кромок, для чего сначала встал на цыпочки, а потом даже подпрыгнул несколько раз. Толком разглядеть ничего не удалось, нижняя кромка для этого была слишком высока, но Артему показалось, что она немного сплюснулась, равно как и прильнувшая к ней сверху. Словно два воздушных шарика-колбасы слегка прижали друг к другу, отчего в сечении они стали не круглыми, а ощутимо овальными.

К оконечности рубца добраться не удалось: труба постепенно сузилась, а у самого носа тело Листа смялось и пошло складками, обратившись в неровную вертикальную стену в несколько человеческих ростов. И если на боковые стенки трубы до этого Артем без труда взбирался вообще ничего не замечая, то эта выглядела стеной в привычном смысле.

Вектор гравитации оставался перпендикулярным поверхности трубы в любой точке, но на запечатанные торцы это не распространялось.

Как такое возможно — было совершенно непонятно, но о вращении Кокона вокруг продольной оси речь точно не шла, поскольку Артем ясно ощущал (практически, видел, но не глазами) и местное солнце, и звезды, и зеленовато-бурый шар Поднебесья за кормой. Кокон вообще не вращался, он просто удалялся от планеты словно древняя прямоточная ракета, только без перегрузок и хвоста из пламени.

Как призрак.

Только призраки способны игнорировать законы физики в целом и небесной механики в частности.

Некоторое время Артем без особой цели бродил у запечатанного торца, периодически упираясь в препятствие в виде деформированной, но не скажешь, чтобы сильно пострадавшей от этого второй кромки. Подошвы ботинок утопали в свежеосыпавшейся трухе, которой и между кромками и в обычные времена в достатке, а уж сейчас, когда Листу вздумалось изменить форму… Настоящие барханчики всюду. Но сверху ничего не сыплется при этом.

Дважды Кокон корректировал курс — отклонялся от траектории убегания в сторону вращения планеты, очевидно, намереваясь выйти на стабильную орбиту. Корректировка визуально была практически незаметна, но Артем ее все равно чувстовал. И еще отметил, что одна из близких к диску планеты звездочек постепенно увеличивается в размерах. Не угадать в ней «Одессу» мог только очень легкомысленный космонавт.

С этого момента Артем переключил внимание на лайнер и происходящим внутри Кокона интересоваться временно перестал. Кажется, он бродил вдоль кромок и, видимо, в какой-то момент перебрался через вторую и третью, потому что в конечном итоге обнаружил себя сидящим на опушке спиной к сосновому стволу. Кокон к этому времени успел с «Одессой» основательно сблизиться. Мало того, вскоре он умудрился даже пристыковаться к одному из рабочих шлюзов носовым торцом.

Во время стыковки Артем сидел у сосны и мысленно — как не однажды раньше — управлял процессом. Он чувствовал, что Кокону помощь в этом деле не нужна, тот сам прекрасно справлялся, но не смог удержаться.

А Кокон, выполнив все маневры и даже давление во всех шлюзах уравняв, наконец успокоился и застыл в ожидании.

Наверное, в ожидании приказов хозяина.

Артем медленно встал на ноги и снова направился за кромки, туда, где в запечатывающей носовой торец пробке теперь располагался узкий и длинный лаз ко входу в шлюз — небольшую полость, разделенную пополам эластичной перепонкой. Он прекрасно знал, где все это находится.

В шлюзе Кокона Артем внезапно ощутил вспышку дежа-вю: на мгновение показалось, что он по-прежнему зреет в главной полости Листа, а все последние события просто грезятся, но наваждение быстро прошло. И, похоже, к реальности его вернул не кто иной, как Кокон.

Расслоив органическую перепонку ногтем, Артем увидел наружные створки корабельного шлюза с крупной трафаретной надписью: «Проверь герметичность!»

На предательски подрагивающих ногах он сделал четыре шага, нетвердой рукой откинул крышку аварийного пульта, секунду помедлил и утопил самую большую кнопку, открывающую шлюз.

Зажглась предупредительная сигнализация и створки стали медленно расходиться. Вернее, расходились-то они с обычной, штатной скоростью, но Артему казалось, что они еле-еле ползут.

В шлюзе «Одессы» все выглядело как положено, словно и не было никакой катастрофы «Колибри». Словно именно на «Колибри» Артем вернулся на лайнер с незнакомого мира, где жизнь кипит на летающих в атмосфере чашах, а не на поверхности.

Створки за спиной смыкались целую вечность. Автоматика трудолюбиво сличила давление в шлюзе и за ним и только после этого кнопка, открывающая внутренние створки, подалась под пальцем Артема и нажалась.

Вторая пара створок открывалась вторую вечность, но и эта вечность все-таки истекла. Артем шагнул еще раз и наконец-то ступил на борт «Одессы», где отсутствовал больше шести регулярных лет.

Если точно — шесть лет, четыре месяца и одиннадцать суток.

Как управляться с кухонной автоматикой руки прекрасно помнили, а вот коды нужных блюд Артем к собственному удивлению забыл начисто.

Пришлось лезть в справочник.

Двадцать минут — и готово. То, о чем он часто мечтал там, в Поднебесье, и чего не мог во время вынужденной робинзонады приготовить по определению. Вот она, перед ним на столе. Тарелка с обыкновеннейшей жареной картошкой. И рядом миска немудрящего помидорного салата.

Артем пытался жарить на Листах и местные яблоки, и корешки вузы, и много чего еще, но получалось не то. Нет, по-своему вкусно, аборигены уплетали за обе щеки и нахваливали, да и сам Артем отдавал собственной готовке должное. Но на картошку, к сожалению, совсем не похоже.

Слопав все подчистую, он некоторое время боролся с искушением повторить, однако сумел себя переломить.

«Пойду лучше отосплюсь, — решил он. — Приму ванну — и в койку. На чистые простыни. Елки-палки, как же это будет прекрасно — чистым улечься на чистые простыни. В чистой и светлой каюте, а не в полости на хвойном лапнике, в компании жучков-паучков, и спасибо еще, что не вшей».

Артем немного сгущал краски: зловредных насекомых на Листах почему-то не водилось, даже комарье было безобидным, с мохнатыми хоботками, звонцы звонцами. Но на фоне других странностей Поднебесья эта казалось мелкой и незначительной. Скорее всего, именно потому, что паразиты отсутствовали, иначе жизнь вынудила бы думать по-другому. Но Артем, понятное дело, против такой аномалии не возражал. Нет их — и прекрасно.

В ванной он отмяк и расслабился, еле найдя силы добрести потом до каюты. Вроде бы физически напрягаться не пришлось, и тем не менее.

Нервная нагрузка сказалась, что ли?

Засыпал он с единственной мыслью: боялся очнуться в полости на Листе и дивиться потом правдоподобности фантастического сна.

С тем и отключился.

К счастью, проснулся Артем там же, где и уснул: в каюте «Одессы», на простыни, а не на подстилке из сосновых веток. Сон подействовал на него благотворно: в голове сам собой сложился достаточно четкий план дальнейших действий, осталось только сесть и сформулировать все пункты один за другим. Лучше письменно, если руки еще не отучились наколачивать текст.

Диктовать Артем не любил: ему обязательно нужно было набрать все буква за буквой и увидеть потом готовые строки в объеме экрана.

Визуал, что поделать…

Но торопиться Артем не стал. Для начала он вернулся на кухню, озадачил покорную автоматику, а затем направился прямехонько в энотеку. Целей у него было сразу две. Во-первых, ощутить вкус благородного напитка после долгих лет однообразной поднебесной бормотухи. А во-вторых, впасть в нужное состояние. Только второе несколько позже, а пока — всего лишь выбрать пару бутылочек для первого.

Позавтракав, но к винам едва притронувшись, Артем направился в шлюпочную, к единственной уцелевшей «Сцилле» — четырехместному аварийно-оперативному боту. Крошку «Колибри» он собственноручно угробил шесть с лишним лет назад, когда впервые решил совершить посадку на Лист и сел в итоге прямехонько на глотку. Хорошо, что сам хоть не провалился тогда. Вполне ведь мог!

Дистанционка на «Сцилле» оказалась хорошо знакомой еще со времен кадетства модели — это было просто здорово, экономилось много времени на изучении мануалов. Включить сам блок — раз. Набросать короткую инструкцию и вырастить в драйве полетный кристалл — два.

Далее — активировать пульт и переносной передатчик, на всякий случай разобраться как все это заряжается, потому что этот раздел Артем помнил из рук вон плохо. Отыскать в ЗиПе бабочку солнечной батареи и сунуть ее в чехол с пультом. Убедиться, что в ЗиПе осталась еще хотя бы одна такая же (на самом деле осталось три). Ввергнуть «Сциллу» в активный режим ожидания, проверить связь с головным навигатором и с аппаратурой шлюпочного ангара. Проинструктировать сервис-киберов.

Проверить топливо и батареи «Сциллы». Проверить аварийное оборудование, запас воды и провизии, бортовой ЗиП с инструментами и оружием. Да, да, с оружием тоже. Хватит и одного жертвоприношения в его биографии, повторять не тянет. Добрый и отзывчивый хомо космикус должен быть с ба-альшими кулаками, а того лучше с боевым лучеметом в подмышечной кобуре. Как-то оно спокойнее — с лучеметом.

Что еще?

Помимо багажников «Сциллы» не лишне сделать запас провизии прямо в Коконе. И не только провизии — понадобится одежда, инструменты, опять же оружие, комп и периферия, читалка с книгами — одно небо знает как Артем соскучился по чтению! Сказки сказками, песни песнями (даже в исполнении ва Дасти или учителя Хисгина), но это все фольклор чужого мира. Увы, Артем Шпилевой, ты не стал в этом мире своим, хотя и сумел завести друзей. Ты дождался чуда и умудрился вернуться на «Одессу», честь тебе и хвала за это, но не рассчитывай на новое чудо. Чудеса — товар штучный. И даже когда ты решишь, будто взял все и предусмотрел все, выжди еще несколько дней и поймешь — вот это ты забыл напрочь, а вот об этом и вовсе не подумал.

Несколько дней Артем перетаскивал припасы и блага цивилизации в жилую полость Кокона. Обустраивался, трансформировал дикарскую нору в жилище хомо космикуса. Работать приходилось на стыке технологий и биознахарства, периодически меняя лазерный резак на мачете и кувшин с соком агавы. Со стороны это наверняка выглядело диковато, но за Артемом некому было наблюдать. Зато в полости вместо постели из хвойных веток и грубой плетеной циновки-дастархана появилась нормальная корабельная мебель. Появилось освещение и кухонная автоматика, благо мощности портативного генератора на подобные нужды хватало с избытком, а солнечные панели вполне исправно преобразовывали внутренний свет Кокона в электричество. Жаль, Артем не смог ничего придумать насчет ватерклозета — водный баланс на Листах был достаточно специфичен и открытые водоемы фактически отсутствовали. А без проточной воды ватерклозет трудновато соорудить.

Артем, во всяком случае, не придумал как.

Под склады пришлось выделить и закрепить еще две полости поблизости, и обе Артем набил добром под завязку. Одновременно он наблюдал за обитателями Листа — как то они приспособились к жизни в Коконе?

Оказалось — нормально приспособились. Некоторые, как ему показалось, вообще не ощутили перемен. Только птицы да всякая парящая живность периодически зависали в изумлении вдоль продольной оси Кокона, там, где менялся вектор гравитации. Понятно, что гнало их ввысь — желание уйти в небо или перекочевать на другой Лист. А наземная лесная мелочь продолжала шастать по внутренней поверхности трубы, не замечая перемен.

Наверное, так и должно было происходить.

Наконец Артем счел запасы достаточными. Четыре дня после этого он сочинял отчет обо всем случившемся для гипотетических спасателей, буде таковые когда-нибудь заявятся на «Одессу», а в остальном большею частью бездельничал — листал каталоги со старыми роликами и снимками, играл в подзабытые компьютерные игрушки, слонялся по кораблю, гурманствовал. Действительно кое в чем по мелочи пополнил склады в Коконе — о чем вспомнил. Но к главному приступать почему-то не решался.

Чего-то не хватало, причем, скорее даже не отваги, а просто внутреннего настроя. Соответствующего состояния души. Однако вечно оттягивать попытку было невозможно, поэтому во время очередного перелистывания семейных снимков, когда поглядел в лицо еще молодой и в то же время давно уже мертвой матери, когда к горлу подкатил противный ком, Артем расчетливо откупорил первую бутылку вина и полез в каталог, который специально приберег на этот случай.

Каталог, со снимками Оксаны.

Через два часа и почти два литра вина Артем встал из-за консоли, прихватил ополовиненную бутылку и направился к шлюзам, прихлебывая на ходу из горлышка. Последние капли он вытряс в рот уже в Коконе, на полпути к модернизированной норе. А дойдя — уселся, скрестив ноги, перед входом в полость, прикрыл глаза, в который раз сглотнул противный ком в горле, сосредоточился насколько был способен в данный момент и мысленно скомандовал Кокону: «Домой!»

Еще через четверть часа Кокон аккуратно отстыковался от шлюза «Одессы» и лег на замысловатую траекторию убегания, ведущую прочь от солнца Поднебесья. Вдобавок, если ничего не изменится, Кокону предстояло также покинуть плоскость эклиптики местной планетной системы.

Локальным вечером Артем впервые задумался — не переоценил ли он возможности своего нового дома и партнера. Да, Кокон умел маневрировать в ближнем космосе; судя по всему, не страшат его и более отдаленные места. Но Артема категорически не устраивал полет на досвете, поскольку ему банально не дожить до финиша.

Или теперь это не так? Прежний Артем, до принесения в жертву, не дожил бы точно. А нынешний, обновленный, вышедший из чрева Листа и обретший массу новых способностей и умений?

Интересный вопрос…

Уже в полости, засыпая, Артем подумал: надо бы как следует прислушаться к себе. И к Кокону тоже — сколько уже раз нужный ответ находился именно после медитаций, когда отрешаешься от всего и растворяешься в окружающем мире.

Проснулся Артем уже зная ответ.

На земных кораблях экипаж перед межзвездными прыжками обязательно погружается в гиперсон. В этом-то все и дело.

Артем даже завтракать не стал — прихватил экспедиционный нож-мачете (верный швейцарец, прошедший с ним всю одиссею в Поднебесье, тоже лежал в кармане новенького, едва обмятого двумя неделями носки комбинезона) и направился к главной полости. Туда, откуда не так давно вышел, возрожденный и изменившийся.

Он недооценил Кокон: экспедиционный нож можно было и не брать, потому что полость вскрылась сама. Артем увидел разошедшуюся оболочку, узкую щель полутораметровой длины, складки вдоль нее, и все это на самом видном месте. Из щели курился серо-зеленый дымок — летучий газ, наверное.

Практически не колеблясь, Артем освободился от всей одежды, свернул ее в продолговатый рулон и спрятал вместе с мачете в кустах у подножия Отца-Клена. Вернулся к полости, раздвинул липкие складки и решительно полез внутрь.

Внутри было сумрачно, как в воспоминаниях. Пьянил наполнявший полость газ. Сделав всего несколько шагов, Артем ощутил, что ноги подкашиваются, а еще через несколько мгновений потерял сознание.

Падения в густую тягучую жижу он уже не запомнил.

На этот раз между погружением в беспамятство и пробуждением в памяти не сохранилось ничего. Очнулся Артем сразу и окончательно, без промежуточных состояний, будто кто-то неведомый и могущественный щелкнул тумблером. Никакой слабости или сонливости: Артем встал на четвереньки, на всякий случай потряс головой, а потом и на ноги поднялся. В полости все было как положено: тепло, сыро, сумрачно, повсюду опутанные белесыми нитями органеллы, потеки густого сока на сталактитах и кочках. Повертев головой, он нашел взглядом продолговатое светлое пятно на внешней оболочке и без промедления двинулся к нему. Под ногами знакомо хлюпало. Пока он шел, утопая по голени в жиже, оболочка окончательно расслоилась; в полость хлынул дневной свет.

Еще не выбравшись окончательно наружу, а лишь высунувшись по пояс, Артем поглядел в зенит.

Над поляной главной полости нависало голубое небо, частично заслоняемое с одной стороны отцом-кленом. Кокон развернулся и снова стал Листом. Из-за ветвей клена и солнце проглядывало — ослепительное, желтое, без ставшего привычным в Поднебесье зеленоватого оттенка.

Помывку и одевание Артем втиснул в рекордное время — так стремительно не приводят себя в порядок даже новобранцы под взглядом свирепого ветерана-сержанта.

Лишь одевшись и зашнуровав ботинки Артем наконец впустил в себя все, что окружало его Лист.

Останься он обычным человеком, сейчас точно несся бы, сломя голову к ближайшей смотрелке. А теперь это стало не особенно и нужным.

Солнце заслонял не только отец-клен. Что-то еще, очень похожее на ветви и листья, и это что-то совершенно точно находилось за пределами Листа. Еще не притершиеся окончательно к Артему новые чувства услужливо подсовывали сознанию образы все того же дерева. И вместе с тем Артем знал, что по горизонтали до этого «дерева» не менее нескольких километров, а до поверхности мира, над которым сейчас дрейфовал Лист, чуть более двух.

Так или иначе все равно надо идти к внешним кромкам и глядеть глазами. Маленькие дети все незнакомое сначала трогают и рассматривают. В новой для себя роли больше-чем-просто-человека Артем и был ребенком, который только учится познавать мир. Полагаться на привычные чувства проще и надежнее, по крайней мере сначала.

Марш-бросок через лес Артем совершил молниеносный и головокружительный, зверюга-сержант остался бы доволен, если бы существовал на самом деле. С ходу перескочив через первую и вторую кромки Артем оказался почти точно у левобортной смотрелки, которая была расположена чуть в нос от миделя — напротив самого начала хвойной зоны. Забравшись в лежку просто поверх внешнего валика (эта смотрелка годилась только для хорошей погоды — сверху она ничем не была прикрыта), он наконец-то взглянул на мир за пределами Листа.

И снова увидел дерево. Только огромное. Настолько огромное, что оно не выглядело зеленой точкой далеко внизу. Лист парил примерно на середине его высоты — а ведь до поверхности было около двух километров! Ветви вздымались ввысь, вонзались в небо и заслоняли значительную его часть, так что вместо бездонной голубизны или тучек, которые ожидал увидеть Артем, он видел сине-зеленый камуфляж.

Вдобавок ко всему дерево было не единственным в поле зрения — просто самым близким. Всего же их Артем разглядел несколько десятков, повсюду, куда достигал взгляд. И почти все были выше двух километров в полтора-два раза.

«Елки-палки, — подумал Артем ошеломленно. — Ну елки-палки!!!»

У него перехватило дыхание. Что же произошло с Землей за те семьсот двадцать шесть лет пока он спал и еще шесть с половиной пока мыкался в Поднебесье и около?

Растерянный Артем забытым движением провел себя по нагрудному карману — личный коммуникатор он оставил в жилой полости, когда отправлялся к главной. Впрочем, очень большой вопрос — помог бы ему коммуникатор хоть чем-нибудь? Кто знает какую технику пользуют сегодня земляне для хождения в сеть? И существует ли вообще какая-нибудь сеть в привычном Артему понимании? Вдруг люди изобрели что-либо кардинально новое?

«Солнце», — внезапно подумал Артем.

Как-то оно выглядело не так. Непривычно. Пожалуй, оно больше, чем видится с Земли. И, пожалуй, желтее. Тоже списывать на человеческий прогресс?

Некоторое время Артем бездумно таращился на гигантские деревья и плохо видимую из-за них поверхность планеты. Но потом все же осмелился задать себе вопрос: а это вообще Земля?

Ничего техногенного в поле зрения не наблюдалось и в помине. И новые чувства тоже не улавливали ничего — совсем ничего хотя бы отдаленно напоминающего ту же «Одессу» издали, когда Кокон к ней приближался.

Рукотворный объект Артем в связке с Коконом воспринимал совершенно иначе, чем естественные.

Но это совершенно точно не было и Поднебесье — зеленоватый оттенок тамошнего светила ни с чем не спутаешь, да и прочие реалии не оставляют шансов на обознатушки. Деревья одни чего стоят! Расти они в Поднебесье — уж их-то Артем точно увидел бы еще во время первого облета на «Колибри». Кроме того, и обычная растительность на поверхности планеты тут однозначно присутствует: вон какое все зеленое внизу, не сравнить с жалкими пятнышками бумбака на рыжих и серых пустошах поднебесного Низа. Сплошная зелень! Джунгли! Или тайга!

Артем долго вертел головой, смотрел, прислушивался к себе и пропускал через сознание все, что могли дать ему новые навыки и верный Лист, пока не засек нечто приближающееся к Листу со стороны ближайшего супердерева.

Оно выглядело как темная, то и дело пропадающая из виду точка на фоне сине-зеленого камуфляжа. На фоне чистого неба видно было бы куда лучше, но уж что есть, то есть. Так могло выглядеть что угодно: и птица, и небольшая авиетка, и летатель под крыльями. Это если смотреть глазами. А если ПОТЯНУТЬСЯ и ОЩУТИТЬ…

«Нет, — понял Артем достаточно быстро. — Это не авиетка. Это что-то живое. И оно не одно, рядом еще что-то поменьше».

Лист дрейфовал неторопливо, поскольку ветра считай что и не было, а никаких пожеланий или приказов Артем своему дому не высказывал и не отдавал. То, что приближалось, летело достаточно быстро, чтобы догнать Лист. Кроме того, ему приходилось добирать высоты, поскольку стартовало оно с уровня ниже двух километров, хотя, скорее всего, и не с самой поверхности. Наверное, прямо с дерева — с одной из его гигантских веток.

Минут через пятнадцать у Артема не осталось сомнений: то, что побольше — это человек. По крайней мере — гуманоид. Но летел он не на крыльях, а просто так, словно фигурный надувной шарик или Ариель из старой-старой книжки. Чуть подавшись вперед всем корпусом и свесив вдоль тела руки.

То, что поменьше, человеком не было, но не было и механизмом. Никаких крыльев, никаких циклических движений, человек и что-то с ним приближались вообще практически не шевелясь. Просто приближались и все.

Артем приподнялся на руках и сел на кромке, скрестив ноги — в отстутствие ветра можно было не бояться, что сдует.

Человек Артема заметил — чуть изменил направление и полетел прямо к нему. Расстояние быстро таяло. Вскоре Артем уже мог рассмотреть его — парень, приблизительно одних лет с Артемом, белой расы, загоревший, одетый только в шорты и майку неброского оливкого цвета.

«Землянин? — лихорадочно гадал Артем, не в силах отвести взгляд от гостя. — Инопланетянин?»

Спутник человека выглядел как зеленоватый снеговичок, составленный из классических трех шариков, только без шапки-ведра и носа-морковки. И ничего похожего на глаза на верхнем шарике тоже не выделялось.

Снеговичок сидел (или стоял?) на чем-то вроде чечевичного зерна полуметрового диаметра. Перед снеговичком из зерна торчали два слегка изогнутых то ли побега, то ли рога, то ли клыка — левый серый, правый светло-серый.

Наконец человек подлетел почти вплотную и завис метрах в семи-десяти от кромки, точно напротив Артема. Показалось, будто за спиной человека что-то струится или трепещет на манер стрекозиных крыльев, но так оно и есть или же только кажется — Артем не мог сказать однозначно. Снеговичок завис рядом с человеком.

Долго, секунд, наверное двадцать-тридцать они разглядывали друг друга. А после этого человек вдруг спросил:

— Ты кто?

По-русски спросил. А потом еще и на интере.

— Я… Я… с лайнера «Одесса», — пробормотал Артем. — Из обслуги.

— Флот? — человек улыбнулся. — Я Никита.

— Артем, — представился Артем обескураженно. Похоже, Никита не видел ничего необычного в визите космолетчика с лайнера «Одесса» на гигантском летающем блюдце.

— По-моему, ты тоже проснувшийся, — заявил Никита, склонив голову и смешно прищурив один глаз. — Я прав?

Артем не понял о чем он. Наверное, недоумение отразилось на его лице, потому что Никита усмехнулся.

— Вижу, что прав! Можно к тебе?

Артем спохватился — может, гость устал висеть над двухкилометровой бездной? Выразительно махнув рукой, он сполз с внешнего валика на поверхность Листа и застыл в ожидании.

Никита со спутником тотчас перемахнули через кромку. И если человек просто встал на ноги, как и подобает человеку, то снеговичок на своей чечевичине продолжал висеть невысоко над Листом у его правого бедра.

Артем отметил, что никаких стрекозиных крыльев у гостя, конечно же, нет, но вместе с тем и призрачное трепетание за спиной иссякло.

— Ну, что? — спросил Никита весело. — Выкладывай, кто ты и откуда.

Артем несколько мгновений колебался, а потом со вздохом спросил:

— Ты, Никита, вино пьешь?

Гость засмеялся:

— Хороший заезд!

И снова засмеялся — громко, заливисто. А потом сказал:

— Зови меня Ником. И да, я пью вино. Надеюсь, у тебя хорошее.

— Пошли! — вторично вздохнул Артем и направился к месту, где было удобно перебраться через вторую кромку.

Глава вторая

Зима прошла очень быстро. Но Ник не обманывался: он знал, что время течет быстрее для тех, кто по-настоящему занят. А в то, что он сам занят по-настоящему, а не дурака валяет — старался просто верить.

Ник действительно многому научился, но, к сожалению, не всегда понимал — как именно. Например, теперь он безо всяких проблем летал.

Без натуги и неуверенности. Дух и тело обучились этому, отточили начальные навыки до совершенства — Ник не представлял как еще можно улучшить это искусство. Разве что, научиться летать быстрее, но тогда есть опасения, что появятся проблемы от неизбежного нагрева при трении о воздух. Наверное, более опытные проснувшиеся его уровня последствия трения каким-то образом купировали, но сам Ник до этого пока еще не добрался.

Всему свое время.

Зато он прирастил к своему коттеджу сауну — не пользуясь механозародышами и эмбриопрограммами. Даже Буга оценил, когда Ник затащил его попариться. А в середине зимы заявилась Криста с подругами, заставила Ника сауну прогреть и выгнала его гулять. Ник, отпуская ехидные шуточки, отправился — куда ж деваться? Потом девчонки заглядывали еще несколько раз. Ник не возражал — пусть парятся, раз нравится. Должна же и земная культура что-нибудь дать селентинцам? Сауна — не самый плохой вариант.

Иногда с выси недостижимых для Ника уровней спускался наставник.

Задав несколько вопросов и выразив удовлетворение состоянием Ника, наставник вновь взмывал в свои эмпиреи. С одной стороны Ника это радовало: раз наставник удовлетворен, значит он сам на верном пути. С другой стороны Ник пытался анализировать заданные вопросы и не мог взять в толк — что они говорят наставнику и зачем вообще нужны? Нет, глобально-то понятно — оценить прогресс Ника на стезе пробуждения. Но какую именно информацию дают ответы Ника наставнику?

Та еще загадка.

Или, вот, шнырики. Общаться с ними Ник тоже стал больше, особенно с хорошо знакомой троицей, с приятелями Буги. Они и правда были симбионтами, то есть летающие диски — один отдельный организм, а малоподвижные наездники-шнырики — второй. Дисками шнырики даже могли при необходимости обмениваться. Еще Ник подозревал, что диски-левитанты имеют неселентинтское происхождение. Похожие на наездников животные на Селентине водились. Похожие на диски — нет.

Вероятно, диски были какой-то инопланетной формой жизни, которой было сподручнее «просыпаться» в компании селентинских шныриков. Как диски попадали на Селентину тоже оставалось загадкой, равно и как они отыскивали симбионтов. В целом эти дуалистические организмы обладали совершенно нечеловеческим мышлением, однако базовые понятия гуманистического разума были и им не чужды. Во всяком случае, один из шныриков однажды спас Нику жизнь, подняв на безопасную ветвь супердерева во время атаки гигантов-землеходов. День за днем шнырики охотно приходили Нику на помощь и в охоте, и в изысканиях, да и просто составляли компанию во время прогулок и путешествий по селентинским дебрям. Как только Ник научился вести с ними простейшие понятийные диалоги, кто-нибудь из этих забавных созданий постоянно вертелся рядом. Чаще всего Рогалик — средний по размеру шнырик, похожий на снеговичка и облюбовавший диск с парой шикарных буйволовых рогов. Самый маленький, которого Ник окрестил Пифагором за пристрастие к математике, присоединялся реже других — уж очень редко Ник занимался чем-нибудь связанным со страстью Пифагора. Самый крупный (его Ник нарек Тарзаном) был незаменим на охоте или рыбалке, а этим Ник тоже занимался нечасто, поэтому Тарзан более всего предпочитал общество Буги, штатного добытчика местной общины селентинцев. Зато если Ник принимался что-нибудь мастерить — тут было не отогнать Рогалика. В деле приращивания к коттеджу сауны Рогалик здорово помог, а уж как заготовителю дров для костра ему вообще не было равных.

Костры любили вообще все шнырики — и упомянутая троица, и остальные.

Ник подозревал, что диски-левитанты подпитываются теплом и светом. Ну а Ник с удовольствием пек в углях местные корнеплоды, по вкусу неотличимые от картошки.

К середине весны Ник стал все чаще задумываться об однообразии своего теперешнего бытия. Время каждодневных открытий прошло, он освоился на Селентине, пусть и не стал полноправным членом общины как Буга или Криста. Держался наособицу, да и жил отдельно, а не в гигантском пне-стойбище. Ник уже знал, что далеко не все в этой общине — проснувшиеся. Буга и Криста тут родились и выросли, наверное они и не представляли жизни вне общины, а после пробуждения у них просто появилась прорва новых занятий. Ник же был существом по определению пришлым. С общиной он сотрудничал, не более. И к середине весны обнаружил, что начинает маяться скукой. Помогать Буге на охоте или рыбалке, конечно, дело благое, но слишком уж однообразное. К тому же из Ника таинственным образом выветрился весь охотничий азарт — возможно потому, что теперь охотился он исключительно для пропитания, а не в качестве отдыха от рабочей рутины. Теперь рутиной стала охота.

Разговоры с Кристой по-прежнему оставались чуть ли не единственной отдушиной для любопытства — только от Кристы Ник все еще узнавал что-либо новое о Селентине, ее обитателях и о себе. Однако у Кристы то ли прибавилось дел, то ли Ник ей в свою очередь наскучил — так или иначе встречи и беседы с нею стали куда более редкими. А с Рогаликом или Тарзаном не особенно поговоришь…

Поневоле Ник задумался о том, что нужно что-то менять. Как-то встряхнуться, вырваться из каждодневного однообразного круга забот.

Может быть, перебраться в какое-нибудь новое место? Не единственная же на Селентине обитает община, найдутся и другие. Наверняка там встретятся и новые проснувшиеся, глядя на которых и Ник подтянется вверх. Он размылял об этом, валяясь на нижних ветвях супердеревьев и мечтательно созерцая небеса, глубокие, прозрачные и с некоторых пор переставшие быть недостижимыми.

«Надо поговорить о смене обстановки с наставником, когда он снова объявится, — думал Ник. — Смена обстановки всегда действует благотворно. Не станет же он меня удерживать?»

Впрочем, вполне вероятно, что станет. Пути наставников неисповедимы, а мысли — тем паче.

Еще Ник иногда вспоминал о Земле и землянах, но не о своем прошлом, а большею частью о контактерах, с которыми расстался не вполне по-дружески. Но тут уж сами виноваты. Точнее, виноват глава контактеров. Градиленко. Угораздило же его уродиться таким недалеким чинушей! А ведь земная миссия, вполне вероятно, скоро вернется на Селентину и понятно что в первую очередь контактеры примутся искать его, Ника. Возможно даже флот как-то отреагировал на его самовольную отставку. Не то, чтобы Ника это всерьез волновало, но узнать о каких-либо санкциях или взысканиях было бы неприятно.

Наставник долго не появлялся, поэтому Ник если не помогал Буге, то чаще всего валялся на ветке супердерева, одной и той же, смотрел в небо и думал. И, вероятно, зрел к тому, чтобы снова изменить свою жизнь.

Однако перемены настигли Ника раньше, чем он решился на какие-либо действия.

Ясным и теплым деньком он по обыкновению возлежал на морщинистой коре, грыз сорванную на взлете веточку, щурился на селентинское Солнце и прикидывал — куда в случае чего направиться? На запад? На восток? На юг? На север Ника не тянуло ни капельки. Что может быть интересного в приполярных областях во время криоэры? Снег? Лед? Нет уж, лучше туда, где сравнительно тепло. Холода Ник с некоторых пор не боялся. Боялся пустоты. Даже не так, боязнь — неподходящее слово для описания невысказанных мыслей и желаний Ника. Он не был уверен, что найдет в северных пустынях достаточно интеллектуальной пищи для своей пробудившейся натуры.

«Может, на южный континент махнуть? — думал Ник. — Наверняка там много нового и интересного. А наставник, без сомнений, отыщет меня и там, если захочет».

Ник начал прикидывать — как поделикатнее расспросить Бугу о способах преодоления океанов. Не лететь же несколько дней, а то и недель кряду! При всей уверенности в собственных силах Ник не считал себя настолько умелым летателем. Надо же когда-нибудь и спать. Сумеет ли он левитировать во сне? Пусть даже без поступательного движения, пусть просто застыв на месте. Надо будет попробовать!

Так он и размышлял, грызя веточку, пока откуда ни возьмись появился Рогалик. Взмыл откуда-то снизу в полусотне метров от Ника, повертелся, осматриваясь, и торопливо шмыгнул над ветвью в его сторону. Приблизился, завис, приветственно побулькал.

— Привет, привет, — поздоровался Ник и помахал шнырику рукой. — Что, заскучал?

Шнырики не обладали полноценной речью, но были способны каким-то образом доносить до селентинцев-несимбионтов несложные мысли и понятийные комбинации. До Ника тоже. Только Пифагор не пытался общаться — похоже, он вообще мыслил каким-то иными, отличными от человеческих категориями. Может быть, математическими образами и понятиями, хотя Ник слабо представлял как такое возможно. Буга, Криста, ее подруги — все они мыслили примерно как люди, при всех неизбежных отличиях. Инопланетяне все-таки, но хотя бы гуманоиды.

Понятийная база сходная. Трудно не найти общий язык. Другое дело шнырики.

Рогалик булькал и улюлюкал, как показалось Нику возбужденно. Ник напрягся и попробовал принять все, что Рогалик хочет рассказать ему.

Постепенно в сознании выкристаллизовалась цепочка: «Большое-сверху-повисло-раскрылось».

«Большое! — подумал Ник с тревогой. — Корабль, что ли, земной заявился?» «Вверх-смотреть», — добавил Рогалик и, словно собачонка, принялся медленно взмывать, постоянно оглядываясь на Ника. Приглашая за собой.

Ник прямо из лежачего положения взлетел, привел себя более-менее к вертикали и начал набирать высоту, быстро нагоняя шнырика. Несколько минут они огибали громадные и раскидистые ветви супердерева, пока не поднялись метров на пятьсот; после этого шнырик полетел горизонтально вдоль ствола, явно намереваясь с южной стороны перебраться сначала на юго-восточную, а потом и дальше.

Минут через десять Ник увидел.

Нет, это был не корабль. В смысле — не механизм. Это был летающий… остров, что ли. Плоская темная чаша, нависающая над Селентиной. Ник видел ее донце, кажется поросшее чем-то фаунистическим.

Рогалик снова начал набирать высоту. Ник старался не отставать.

Взлетев примерно на уровень чаши Ник снова завис и принялся вглядываться. Далековато, но в целом он укрепился во мнении, что это действительно нечто вроде летающего островка, поскольку сверху оно было покрыто лесом.

«Что за чудеса? — подумал Ник удивленно. — Летающие острова? Почему я о них раньше не слышал?»

— Ты такое видел когда-нибудь, а, Рогалик? — спросил он, не особенно рассчитывая на ответ. Однако шнырик ответил, быстро и четко: «Никогда-здесь».

Здесь! Надо же, всего два слова, а сколько информации… Неужели Рогалик намекает, что эта штуковина не селентинская? Может, это какие-нибудь очередные инопланетные контактеры? Делегация проснувшихся? Или, что тоже не исключено, нечто имеющее отношение к наставникам?

«Близко-смотреть», — булькнул Рогалик и решительно рванул к парящей над Селентиной громадине.

Ник решил, что отсиживаться в тылу глупо.

Летающий остров и границу плотной кроны супердерева разделяли добрых два километра. Отдельные ветви простирались и дальше, но тут уже было больше простора, чем ветвей и листьев. Чем ближе Ник со шныриком подлетали, тем понятнее становилось — насколько же эта парящая штуковина огромна. Она действительно поросла лесом; если у Ника не сбился глазомер космолетчика, в диаметре она достигала километров четырех, а то и пяти. Снизу и с ребра из бурого и на вид плотного тела кое-где торчали какие-то корешки или побеги. Сходство с летающим островом было ошеломляющим — эту штуку обязаны были омывать морские волны, а не обдувать ветры высот.

Когда до острова осталось менее двухсот метров, Ник разглядел сидящего на краешке человека. У самого, можно сказать, прибоя.

Рогалик летел прямо к нему.

Они сидели у костра в лесных дебрях, произрастающих на летающем острове — бывший эмбриомеханик и бывший бармен с пострадавшего от взрыва лайнера, родившиеся с интервалом в семь веков. Сидели и пили старое-старое вино.

— С ума сойти! — громко сказал Ник. — Этому вину семьсот пятьдесят лет? Оно давно уже должно было отжить и распасться! Во что там положено обращаться старому вину? В уксус? Или просто в воду?

Артем только плечами пожал.

— Теоретически — да, должно распасться на несколько фракций. А практически, сам видишь… в смысле ощущаешь на вкус — вино как вино.

По мне — так недурное.

— Да отличное вино! — подтвердил Ник и снова всмотрелся в этикетку.

Так и есть урожай две тысячи четыреста двадцать первого года, разлито по бутылкам в четыреста двадцать четвертом.

— А стартовали вы в четыреста тридцать восьмом, говоришь?

— Угу, — подтвердил Артем. — Под новый год как раз.

— Н-да. Угораздило же тебя… Сейчас на Земле шестьдесят девятый год.

Три тысячи сто шестьдесят девятый. Если по чистой математике — то не совпадает малость с твоим счетом, но в принципе так и должно быть на таких больших сроках. Релятивистское смещение, девиации… Жаль, флотского архива под рукой нет, было бы интересно почитать что там есть про «Одессу». Я такого лайнера вообще не помню и о крушении, вроде бы, нигде упоминаний не встречал, ни в космошколе, ни после, когда уже работал. Но зато мой наставник как-то обмолвился, что около мира, где возможно проснуться, земной корабль потерпел крушение.

Скорее всего, «Одессу» он и имел в виду. И сказал, что на Земле об этом инциденте до сих пор ничего не знают.

— Выходит, в учебники мы не попали, — вздохнул Артем. — Думаю, в реестре «Одесса» числится без вести пропавшей. И ничего интересного в архивах просто нет.

— Ну а где конкретно расположено твое Поднебесье ты знаешь?

— Не-а. Но, думаю, Лист знает и если захочу вернуться — вернемся.

Ник покачал головой:

— Какие, однако, замысловатые бывают способы проснуться… Сочувствую тебе, дружище. Мне хотя бы голову никто не рубил.

Артем промолчал. Сначала хотел сказать, что в тот момент даже испугаться толком не успел, но вообще-то это была бы не вполне правда. Успел он испугаться. Так, что даже вспоминать об этом желания не возникало, поэтому Артем усилием воли изгнал воспоминания из памяти. Спасибо Листу, что возродил его — и на этом точка.

— А ты, значит, просто тренировался? — спросил он, решив не меняя темы сменить хотя бы вектор.

— И да, и нет, — ответил Ник, не задумываясь. — Ну вот сам посуди: осознанно тренировать можно только то, что понимаешь и что способен делать хотя бы теоретически. А как можно тренировать способность к полету?

— Ну и как?

— Не могу объяснить, — пожал плечами Ник. — Честно, не могу. Просто в какой-то момент получилось — буквально на пару мгновений. Через лужу прыгал и того… мозгами понимал — не допрыгну до сухого. Уже и падать начал. И вдруг бац! Будто взорвалось что-то в груди, и одновременно поддержало. Метра на два дальше приземлился, чем ожидал.

— На сухом хоть? — ворчливо уточнил Артем.

— На сухом, — Ник усмехнулся. — А дальше как-то все само.

Он помолчал.

— Наставник говорил, что каждый проснувшийся уникален и не похож на других. Я, в принципе, понимал это, но только теперь осознал — до какой степени мы разные. И до какой степени различаются наши умения. Ты Листом командуешь, я на манер селентинцев с природой сливаюсь… Зимой вообще не мерз, вот клянусь!

— Наверное, так и должно быть, — предположил Артем. — Если задуматься. Фактически мы взбираемся на следующую ступень развития, обретаем новое измерение. Куб — ну совсем не то, что квадрат, согласись.

— Соглашусь, — кивнул Ник. — Ладно, с пробуждением более-менее понятно, хотя инициацию тебе пришлось пережить… э-э-э… малоприятную. Но лично меня в данный момент больше занимает вопрос: а дальше-то что? Такое чувство, что сидеть на месте уже хватит, надо что-то делать, куда-то двигаться. Я только об этом и думаю в последнее время.

— Я, вот, уже двинул, — вздохнул Артем, невольно передернув плечами.

— Боюсь только очнуться в Поднебесье и осознать, что никуда я не улетал, что это всего лишь сон…

— Я проснувшийся, а не приснившийся, ручаюсь! — ухмыльнулся Ник. — Кстати, кажется я догадался почему ты оказался именно здесь, на Селентине, а не на Земле.

— Почему? — Артема тоже живо занимал этот вопрос.

— Ну-ка, еще разок вспомни: чего ты хотел непосредственно перед стартом?

— На Землю хотел, — пожал плечами Артем. — Домой. Куда ж еще?

Поднебесье не самое гиблое место во Вселенной, но, честно говоря, сыт я им по горло.

— А что скомандовал Листу? Только дословно?

— Да то и скомандовал: домой, мол.

— Во-от! — со значением протянул Ник и глянул через плечо на далекую крону супердерева, заслоняющую чуть не пол-неба.

Артем пару секунд соображал, а потом все-таки понял.

— То есть… ты хочешь сказать…

— Так точно, дружище! Ты велел Листу лететь домой, он и прилетел домой. К себе домой. Потому что функциональные механизмы и организмы делают не то, что людям бы хотелось, а то, что люди им велят. В прямом смысле. Какова команда, таково и исполнение, это я как эмбриомеханик говорю. Программа — все, желания программиста — ничто.

— Получается, Листы в конечном итоге родом с Селентины?

— Получается. И, подозреваю, они в близком родстве с супердеревьями.

— Но как они попали в Поднебесье? И зачем?

— Да мало ли как… — Ник пригубил вина. — Думаю, это дело рук проснувшихся высших уровней. Может, они в Поднебесье заповедник по выращиванию звездолетов учредили. Или создали еще один мир, где легко проснуться… уж извини. Так или иначе, своего они добились.

Артем чувствовал, что над этим надо как следует поразмыслить, и тогда многое действительно может проясниться, невзирая на обилие покуда непроверяемых догадок. Главное — Ник подсказал ему очевидную ошибку на пути домой. Листу нужно давать правильные команды, только и всего.

— Слушай, Ник, — обратился Артем к нежданно обретенному товарищу и коллеге. — Ты ведь все равно хотел перемен?

— Хотел, — не стал отрицать Ник.

— Так полетели со мной!

— Куда? На Землю?

— Сначала — да.

— А зачем?

Наверное, он хотел добавить, что все, кого Артем знал, давно мертвы.

Ему даже прощаться не с кем. Даже если на Земле живы кровные родственники, они знать не знают Артема. Да даже если и не забыли его — много-много раз «пра-»дед для них всего лишь пропавший семь веков назад космолетчик. В лучшем случае — некто со снимка в семейном архиве, чье имя не сразу и вспомнят.

Все это так. И Ник, в общем-то, прав, хоть и не высказал эту очевидную мысль из деликатности. Но у Артема имелось сразу два соображения на этот счет. Первое было тоже очевидным, хотя и исключительно эмоциональным — просто посмотреть на Землю. Как там? А вот второе следовало озвучить, потому что Ник как никто другой подходил для подобной информации.

Как проснувшийся.

— Знаешь, — сказал Артем как мог небрежно, — если Листу нипочем пространство, вдруг он и со временем сумеет поладить?

Несколько секунд Ник молча глядел на Артема; потом у него округлились глаза.

— А ты, дружище, смелый парень! — произнес он с уважением. — И с фантазией у тебя, как я погляжу, все неплохо!

— Так ты со мной?

— Да, черт возьми! Да! Я с тобой!

Артем, задрав голову, несколько секунд неотрывно глядел в зенит.

— Если получится, — пообещал он не меняя позы, — обниму маму, скажу, что со мной все в порядке, и двинем дальше, Ник. Не знаю еще куда. Но куда-то. Далеко. Как там говорил твой наставник? Бабочки-гусеницы? Во Вселенной есть на что посмотреть, это я знаю точно.

Через двести семьдесят три часа с минутами, удачно просочившись сквозь плотную сеть спутников и орбитальных станций, Кокон завис и развернулся в Лист над Африкой в полусотне километров к юго-западу от приметного конуса Килиманджаро. Еще через час в главной полости очнулись двое землян. Двое взрослых мужчин, успевших пройти немало дорог и многое испытать каждый на своем пути.

Много времени они провели вдали отсюда, прежде чем решили ненадолго вернуться. Возвращение в дом, где родился, всегда пробуждает самые светлые чувства. Даже у запредельно черствого и сурового человека невольно сжимается сердце при виде колыбели, в которой его когда-то укачивала мать.

Дети недолго остаются в колыбели. Их всегда зовет и уводит прочь раскинувшийся вокруг необъятный мир. Бывает, что и навсегда. Но куда бы не приводила повзрослевших детей непостоянная судьба они всегда слышат зов, доносящийся из отчего дома.