Тишину на поляне нарушал только голос сказочника — слушатели внимали, затаив дыхание. Даже о веселящем временно позабыли, так захватила всех сегодняшняя история.
— …семерых хранителей сразил храбрый ва Тан, но восьмому удалось сбить его с ног. Еще трое тут же навалились сверху, лишая возможности орудовать мечом, — вещал ва Дасти, машинально поглаживая деку гитары, которая лежала рядом с ним на траве. — ма Тиом сопротивлялся столь же неистово и отважно, но его скрутили еще раньше — хранителей было слишком много. Пленникам связали руки и, грубо пихая в спины, повели к лежащему на поверхности мира Листу…
Эту историю ва Дасти в последние годы рассказывал чаще всего. Он уже и сам начинал верить в то, что говорил, хотя на самом деле не видел — сражались ли его друзья с хранителями вообще. Тан говорил, что нет. А сам сказочник всего лишь промчался мимо на небольшой высоте, удирая от хранителей на крыльях — ему, если по-честному, вообще некогда было глазеть по сторонам, он изо всех сил старался не потерять скорость и не свалиться с порыва. От хранителей ему тогда удалось оторваться и все, что ва Дасти тогда понял — что друзья схвачены. А примерно через месяц изустный телеграф Поднебесья донес весточку о возвращении ва Тана, целого и невредимого, в родной клан. Он снова стал ло-охотником.
Сказочник тут же встал на крыло и помчался разыскивать Лист клана Андира. А когда нашел — выслушал сбивчивый рассказ о том, что Тиома хранители принесли в жертву, а самого Тана просто бросили в зарощеной полости — хорошо хоть в предварительно закрепленной, а не в живой.
Почти неделю он проковыривал ход наружу, изломал ногти и в кровь изодрал руки, оголодал и ослаб, но все-таки пробился. На Листе к этому времени никого, кроме Тана не осталось, все хранители улетели.
Рядом с главной полостью Тан нашел одежду и ботинки ма Тиома, но не посмел даже прикоснуться к ним. Немного отдохнув и набравшись сил он улетел тоже.
Именно тогда ва Дасти узнал от Тана, что никакой схватки с хранителями на самом деле не было, что ма Тиом до последнего надеялся решить дело миром и договориться, но его, конечно же, не послушали.
Это стоило человеку с Неба головы.
Но не жизни.
ва Дасти не понимал, почему его переполняет уверенность: Тиом жив.
Невзирая на принесение в жертву. Сказочник не представлял как его неприкаянный приятель выжил и почему он выжил — просто чувствовал.
Просто ЗНАЛ.
С тех пор ва Дасти любил в одиночестве сидеть у главной полости, на какой бы Лист его не заносило. Сидеть, думать, слушать — иногда даже казалось, будто он слышит чей-то слабый неразборчивый шепот, доносящийся непонятно откуда, но Дасти пока не в силах был разобрать ни слова.
А как-то ему приснилось, будто он, стоя со связанными руками у рваной щели во внешней облочке, умоляет Тана отрубить себе голову и сбросить останки в полость — туда, куда уже пролилась его собственная кровь из длинного пореза поперек голой груди.
Проснулся Дасти в липком поту и до самого рассвета не мог больше забыться. Но чувство было такое, словно он и не просыпался — словно он продолжает спать и сквозь сон пытается осознать, что же на самом деле происходит вокруг него.
Так часто бывает со спящими людьми незадолго до пробуждения.
(c) 1994–2017 гг