Импровизация на тему любви

8. НИКТО НЕ ЗНАЕТ, ГДЕ ТЫ

Я не боюсь летать на самолетах. Но я чувствую себя намного спокойнее, когда схожу по трапу на землю. То, что я испытываю в Полете, вовсе не страх, это сродни тому, когда кажется, что у тебя жар, а на самом деле температура нормальная. Я не принимаю успокоительное или снотворное, просто накануне я стараюсь измотать себя большими нагрузками.

Самолет вылетал в Нью-Йорк в десять утра. Вещи я собрал поздней ночью, после долгой прогулки по городу. Было очень красиво. Как и всегда, когда я один брожу по городу, ко мне пришло ощущение, которому я никак не могу подобрать определение. Щемящая смесь грусти, тоски, досады и… счастья. Я часто переживал его в прошлом, переживаю и теперь. Оно становится отчетливее, когда я погружаюсь в размышления. И иногда оно бывает таким же сильным, как боль после удара.

В пять утра, вернувшись домой, я собрал чемодан, прилег на диван и сразу уснул. Проснулся я как от толчка, принял душ и вышел из дому. Всего несколько минут назад мне казалось, что выхожу я слишком рано, но, как только я повернул ключ в замке и стал спускаться по лестнице, я испугался, что опоздаю. Потом меня стала преследовать мысль, будто я что-то забыл дома. Успокойся! — приказал мне внутренний голос. Я перебрал в голове список самых важных вещей: билет, паспорт, кредитная карточка. Если они у тебя в кармане — можно ехать, остальное всегда несложно приобрести.

Переживания по поводу опоздания, вероятно, достались мне в наследство от путешествий с мамой и бабушкой на поезде. Их объединяло стремление приехать на вокзал за час до отхода поезда. Если поезд отправлялся в семь, мы были на платформе без десяти шесть: «Лучше прийти немного пораньше».

В аэропорт я, конечно, приехал вовремя, прошел регистрацию и сдал в багаж чемодан. При себе я оставил только сумку с книгой, ежедневником, дисками и зубной щеткой. Потом я отправился завтракать. В баре, в очереди в кассу, пожилая женщина решила схитрить и встала впереди меня. Когда в очереди пытаются занять место впереди меня, я особенно не злюсь, но мне было неприятно, что на обман пошла именно пожилая женщина. С возрастом люди не становятся лучше. А потом это выражение ее физиономии. Я ничего ей не сказал, да это было и не нужно. Она уже сама все знала. В общем, пока я ждал своей очереди и думал, что мне лучше заказать — чай или кофе (чай все-таки лучше, в самолете можно поспать), — на телефон пришло сообщение от Камиллы: «Я рада, что встретилась с тобой и поговорила. Желаю удачи в жизни».

Сообщение как сообщение, если бы не одно «но»: я получил его в день вылета. В чем другом, может быть, и нет, но перед посадкой в самолет я становлюсь фаталистом. В любом неожиданном событии я вижу знак судьбы. Камилла именно сегодня послала мне SМS… Самолет упадет…

Я перечитал текст. Конструкция «желаю удачи в жизни» мне никогда не нравилась. За этими словами обычно скрывается упрек. Например, приятель не получил ответа на отправленное ему письмо или кто-то дает понять, что разрывает отношения, и, вместо того чтобы написать: «Порядочное ты дерьмо, катись куда подальше», пишет: «Желаю удачи в жизни». Но в сообщении Камиллы я не увидел подвоха. Что же, желаю и тебе удачи в жизни.

Я опустил телефон в карман рубашки. Мысли о шустрой старушке и полученном сообщении отвлекли меня настолько, что я, даже не заметив этого, заказал себе кофе. Только увидев кофе в чашке, я понял, что ошибся. Тогда я добавил в кофе молока. Может быть, он не так сильно подействует, решил я. Потянувшись за сахаром, я встретился взглядом со старушкой, и она опустила глаза.

Потом я пошел в туалет. Обычно я мочусь в писсуары — так мне больше нравится. Но у писсуаров прибирался служащий аэропорта, поэтому я зашел в пустующую кабинку. На боковой стенке кабинки я увидел крючок и решил повесить на него сумку. Я поднял руку, и в этот момент телефон выскользнул из моего кармана. Он полетел прямиком туда, где ему было совсем не место.

Да что же это такое! Что же мне теперь делать?

Пришлось выходить из кабинки и просить у служащего одолжить мне на минуту резиновые перчатки.

— А зачем они вам?

— Мне надо достать телефон из унитаза.

— Я сам это сделаю. — Из своей тележки он достал маленький сачок, которым вылавливают рыбок из аквариума. — Знаете, вы не первый. Я уже успел подготовиться. Иногда трубки просто оставляют в унитазе.

Служащий вытащил телефон и протянул его мне. Я отмотал от рулона метров двадцать туалетной бумаги и принял свой аппарат. Потом я положил телефон на раковину и вымыл руки. Я не знал, стоит ли мыть сам телефон. Может, все-таки вымыть и сразу же вытереть? Дело в том, что у меня есть своего рода пунктик. Когда я захожу в общественный туалет, я всегда боюсь подцепить какую-нибудь заразу. Я брезгую нажимать на кнопку слива, а потом прикасаться к ручке двери, ведь кто-то проделывал эго до меня. Не сразу, но я наловчился нажимать на кнопку каблуком ботинка, а потом ногой открывать дверь, которую я не закрываю, а только прикрываю. Наверное, при этом я похож на каратиста, выполняющего свои упражнения.

Я смотрел на телефон, побывавший в унитазе, и надеялся, что он не сломался. Переборов себя, я не стал обмывать его водой, а только высушил, подставив под струю горячего воздуха.

Служащий не проявлял ко мне особого интереса, возможно, потому, что он был занят работой, но скорее всего по иной причине — мой случай не был для него диковинкой. Проходя мимо меня, он, однако, сказал:

— Вряд ли ваш телефон заработает. Думаю, придется его выбросить. И вам еще повезет, если сим-карта цела, иначе вся информация пропадет.

Я еще немного подержал телефон под струей горячего воздуха и попробовал включить. Засветилась подсветка, но дисплей окрасился в радужные цвета. Ни одной надписи на нем не появилось.

Пришлось завернуть телефон в бумагу и положить в сумку. Ну и невезуха…

Для того чтобы попасть в зону вылета, где я когда-то пытался отыскать Микелу, нужно было пройти зигзагом по дорожке, размеченной синими полосками. На этой дорожке чувствуешь себя подопытной крысой, попавшей в лабиринт. Иногда, когда никто не смотрит, я подлезаю под ограждение. Ладно еще когда очередь, но когда впереди никого нет, чувствуешь себя полным идиотом, проходя все эти повороты. Я тотчас начинаю воображать, что в особой комнате за стеклянной стеной сидят люди в белых халатах, наблюдают за моим поведением и делают пометки в журнале. Не удержавшись от улыбки, я помахал рукой воображаемым психологам.

Черт! Адрес Микелы записан в телефоне. Что делать, если телефон не заработает? Остается одна надежда, что адрес сохранился у Сильвии.

При посадке я обратил внимание, что собралось много пассажиров. Самолет был огромный. Мужчина, сидевший впереди меня, поднялся помочь женщине положить сумку на багажную полку. Он произвел на меня приятное впечатление. Мне нравится, когда я встречаю вежливых людей. Так и хочется сказать: «А люди все-таки хорошие…» Я бы адресовал эти слова всем телевизионным каналам, показывающим новости. В новостях только и слышишь, что люди чудовища, нет бы рассказать о воспитанных людях. Еще я вспомнил шуструю старуху в баре — ей бы тоже не помешала прививка вежливости. А я? Какой я — вежливый или нет? добрый или злой? Мне часто приходится помогать людям. Но я не думаю, что это связано с добротой. По крайней мере, я не считаю себя добрым человеком.

Как обычно, при регистрации билетов я надеюсь, что все кресла в середине уже зашита, а при входе в самолет молю Бога, чтобы ближайший ребенок находился от меня на расстоянии двух километров. Мои надежды о кресле иногда исполняются, мольба же о детях — никогда. Во мне, наверное, спрятан магнит, который притягивает их. Так получилось и в этот раз. Как вы думаете, кто сидел за моей спиной и с силой давил ногами в спинку моего кресла? Гражданин около пяти лет. Мать приказывала ему прекратить баловаться, называя меня «синьором»:

— Энрико, сиди смирно, ты мешаешь синьору.

Самолет взлетел с часовым опозданием. Он был огромным, перевозил уйму народа и багажа. Я постоянно спрашиваю себя: как же такая махина отрывается от земли? Я и на самом деле не могу этого понять…

Через несколько минут после взлета я пошел в туалет. Я собирался сделать то, чего не успел сделать раньше. Более того, на этот раз мне потребовалось сделать нечто серьезное. Беда в том, что я стараюсь не пить кофе с молоком. Кишечник надо очищать. Почему в детстве, вместо того чтобы ставить клизмы, мама не давала мне кофе с молоком?

Я пошел в туалет, как только объявили, что можно расстегнуть ремни. Мне хотелось воспользоваться туалетом, пока он еще был чистый, не загаженный. Пока я справлял естественные потребности, я слышал, как пилот извиняется за задержку рейса и обещает наверстать потерянное время в полете. Я подумал: если самолет полетит быстрее, чтобы нагнать график, то почему же он не летит быстро, когда все идет по расписанию? То есть если можно лететь быстрее, сокращая время полета, то почему этого не делают? Кто их поймет!

В туалете мои мысли становятся более злободневными. Наконец до меня дошло, что если мой телефон так и не заработает, то я не вспомню ни одного номера телефона. Я и в офисе постоянно пользуюсь мобильным телефоном: ищу имя в рубрикаторе записной книжки и нажимаю вызов. Я давно не набираю номер самостоятельно. Возможно, я смогу с кем-нибудь связаться через Интернет. Ладно, будем надеяться, что телефон заработает, успокаивал я себя.

Погруженный в размышления, я совершил большую ошибку: нажал на слив, пока еще сидел на унитазе. Слив в самолете действует не так, как в домашнем туалете. Одновременно с появлением воды здесь срабатывает устройство вроде пылесоса, засасывающее воздух с мощностью, наверное, в двенадцать тысяч атмосфер. Вот этого-то я и не учел. Когда я поднялся, волосы у меня на заднице распрямились и вытянулись, стали длинными, как конский хвост. Чтобы застегнуть брюки, мне пришлось заплести их в косичку. А когда я взглянул на себя в зеркало, мне показалось, что глаза сползли вниз, к губам. Думаю, и легкие опустились в желудок. Одним словом, здорово засасывает.

Я вернулся на свое место, и вскоре принесли обед. К обеду я взял пару бутылок пива, надеясь, что оно поможет заснуть, но кончилось все тем, что я вообще не сомкнул глаз, только на несколько минут впал в дремоту. Голова свалилась на грудь, и я резко выпрямил шею — сон пропал. Что поделать, я не могу спать сидя. Вдобавок ко всему у меня одеревенели ноги. А вот пассажир рядом со мной сладко спал на протяжении всего полета.

Убедившись в том, что заснуть мне не удастся, я достал сверток туалетной бумаги, выудил из нее телефон и разобрал его. Высохшие детали я разложил на столике. Каждую деталь я зачем-то брал в руки и старательно продувал. Я не знал, был ли какой-то смысле том, что я делаю, но занять себя чем-нибудь другом я не мог. Как выяснилось, под кнопками находился сплошной вкладыш из мягкой резины. Это меня удивило.

Когда я снова собрал телефон, мне захотелось немедленно включить его, чтобы посмотреть, будет ли он работать. Ждать до посадки не было сил. Тогда я пошел в туалет, сжимая телефон в руке, словно это был драгоценный камень. Я вообразил, что самолет начнет камнем падать вниз, как только я коснусь кнопки «Включить». С одной стороны, меня съедало любопытство, но с другой — было страшно совершить несусветную глупость. В конце концов телефон был включен. Как и раньше, загорелась подсветка, но команда «Введите PIN-код» на экране не появилась…

В туалете я почувствовал, что у меня был и другой стимул зайти сюда. Я сделал то, что требовалось, но теперь уже поднялся, прежде чем спустить воду.

Кишечник надо очищать. Почему в детстве, вместо того чтобы ставить клизмы, мама не давала мне кофе с молоком и не отправляла летать самолетом?

Голос стюардессы в динамике предупредил, что через несколько минут самолет начнет снижение. Обычно после этого я начинаю собирать вещи — кладу книгу в сумку, выключаю музыку, если слушал плеер, обязательно беру карамельку и, если есть время, иду умываться в туалет. В общем, готовлюсь к выходу.

Самолет приземлился в нью-йоркском аэропорту. Не могу понять, почему пассажиры вскакивают с кресел сразу же после остановки крылатой машины. Двери еще закрыты, а все уже стоят на ногах. Стоять неудобно, потому что приходится низко наклонять голову — мешают багажные полки. Такое бывает и на внутренних рейсах, когда полет длится не более часа. Иногда по работе мне приходилось летать из Милана в Рим. Я заметил, что незадолго до взлета многие пассажиры говорят по сотовому о ценах на акции, о бюджетах и дивидендах, о продвижении товара и прочих серьезных вещах. Все эти, важные персоны не отрываются от трубки до тех пор, пока самолет не начинает разбег по бетонной полосе. Даже если рядом с ними сидит женщина, они часто роняют такие фразы: «Без моего согласия никто ничего не решает…», «Если я сказал нет, значит, нет…» Я в своей футболке и с рюкзачком под ногами ощущаю себя среди них совершенно никчемным человеком. После приземления все вскакивают и опять включают телефоны. Застыв в неудобном положении, они говорят, говорят и говорят. Потом они топчутся в проходе, мешая друг другу и извиняясь. Меня они часто просят помочь достать сумки с багажных полок. Разобравшись с багажом, они снова теснятся в проходе, стоя на ногах. В автобусе, набившись как сардины в банку, они ждут последнего пассажира. Бывает, что тот преспокойно сидит на своем месте, потом в три секунды поднимается, забирает свои вещи и спускается по трапу. Сев последним в автобус, он первым выходит у терминала. Пассажиры, летающие на внутренних рейсах, ворочают огромными капиталами, но мозги у них, когда не требуется складывать цифры, полностью отсутствуют.

В аэропорту Нью-Йорка я заметил, что пограничный контроль стал намного строже, чем когда я был в Америке первый раз. Снимали отпечатки указательного пальца на левой и правой руке, фотографировали на цифровую камеру, сканировали паспорт. Я даже испугался, не захочется ли им проверить состояние моей простаты. Но настоящие неприятности возникли позже, когда на ленте с багажом я не обнаружил своего чемодана. Мне ни разу не посчастливилось забрать свой багаж первым, но такое было впервые. Что это значит? Воображение нарисовало, как мой чемодан, опрокинувшись набок, одиноко крутится на багажной ленте в каком-нибудь европейском городе. Вполне возможно, что там его выставили первым. Пусть это будет мне маленьким утешением.

Мне обещали доставить чемодан на другой день в гостиницу. Честно говоря, я не знал, стоит ли верить обещаниям, но девушка за стойкой была очень вежливой, а вежливость всегда подкупает. В общем, я ей поверил.

В такси я разговорился с водителем. Я обычно всегда так поступаю, тем более что только так можно понять, на каком уровне находится твой английский, а я давно на нем не говорил. Понимаю я его хорошо. Иногда я смотрю фильмы на английском языке, они дают хорошую языковую практику. Если мне трудно выразить свою мысль или подобрать нужное слово, я вставляю глагол to get[2], и, как правило, это помогает. Для меня глагол to get играет ту же роль, что и глагол — кстати, единственный — «смурфить» в языке гномиков из мультяшек про смурфов. Срабатывает безотказно.

Таксист спросил меня, откуда я приехал. Я сказал, что из Италии. Он признался, что никогда не был в Италии, но в следующем месяце полетит на Ямайку, проведет там медовый месяц.

— Я заказал номер в пятизвездочной гостинице, там все включено, ну, знаешь, это где выдают браслет на руку… Раз в жизни можно себе такое дозволить.

— Ямайка — прекрасное место.

— А у тебя есть невеста?

— Нет.

— Тем лучше. Все женщины, даже самые красивые, через год тебе наскучат.

— А зачем же ты женишься?

— Потому что мне уже скучно. Для меня это ничего не меняет.

Мы оба засмеялись. Расплачиваясь, я сказал ему:

— Желаю тебе удачного медового месяца и побольше страстных объятий.

— С кем, с женой?

— Of course[3]!

— Ты рехнулся?! Лучше и не говори об этом…

Мой отель находился в северной части Манхэттена. В магазине рядом с отелем я купил вещи, без которых невозможно обойтись, пока не найдется чемодан: пара трусов, футболка, носки и дезодорант. Пока я ходил по магазину, я непрерывно думал, как бы мне узнать номер домашнего телефона Сильвии или, еще лучше, номер ее мобильника. Я надеялся, что она сохранила адрес Микелы. Я уже говорил, что с запоминанием номеров у меня плохо. На ум пришел только домашний номер бабушки, которая, разумеется, не могла знать телефонов моих знакомых. К тому же бабушка была не в форме и к телефону практически не подходила. Раньше, когда она была в лучшем состоянии, я безуспешно пытался научить ее пользоваться сотовым телефоном. Моего терпения хватило ненадолго, бабушка все время держала телефон включенным (кнопку «Выключить» она почему-то игнорировала), а потом забывала зарядить аккумулятор. Но прежде всего ей было трудно прочесть команды, она говорила, что не может их разглядеть. Услышав от меня слою «меню», она сказала: «А… здесь даже еда есть, совсем как в ресторане». Я счел это за милую шутку. Бабушка не знала, как пользоваться функцией «SМS-сообщения», и ее телефон без конца забивался спамом. Иногда трубка валялась на диване. Не заметив ее, бабушка садилась и случайно включала номер последнего вызова. Почти всегда это был мой номер. Когда такое случалось, я кричал ей: «Бабушка, бабушка!» — но при всем моем старании она не могла услышать эти истошные вопли. Бабушка была почти глухая, а поскольку она сидела на телефоне, то вообще ничего не могла разобрать.

Однажды я собрался поехать в горы и забыл у нее дома вязаную шапку. Я кричал ей с улицы: «Бабушка, кинь мне, шапку». Она ушла в комнату и через несколько секунд бросила мне из окна мою папку с бумагами. «Шапку, а не папку… Шапку!»

Вскоре ее сотовый телефон оказался в ящике комода. Он был выключен навсегда.

Одним словом, бабушка ничем не могла мне помочь.

Я решил подняться в свой номер и принять душ, мне хотелось смыть усталость после длительного перелета. Отдохнув немного после душа, я быстрее догадаюсь, что делать дальше. Всему свое время. К тому же адрес Микелы, если и обнаружится, в субботу мне не понадобится, ведь это был адрес офиса. Но все-таки было любопытно сходить и посмотреть, где, он находится.

Я вошел в свой номер и стал заниматься тем, что всегда делаю в гостиницах.

Вначале я снимаю покрывало с постели. Для каждого нового постояльца покрывало не меняют, поэтому мне противно сидеть, а тем более лежать на нем. Я сбрасываю покрывало на пол или убираю его в шкаф, потом вытаскиваю из-под матраса загнутые углы верхней простыни. Я не могу спать в конверте, я чувствую себя весенним рулетом, упакованным в тесный целлофан. Иногда я забываю сделать это заранее и начинаю дергать ногами уже лежа в постели. Как правило, все заканчивается тем, что вместе с верхней я сдираю и нижнюю простыню, а утром обнаруживаю, что всю ночь проспал на голом матрасе. В таком случае можно было и покрывало не снимать. В некоторых гостиницах мне не нравятся сами простыни. Они какие-то странные, скользкие. И не такие мягкие, как дома. Полотенца тоже часто бывают не на высоте. Когда ими вытираешься, возникает ощущение, что они покрыты невидимой пленкой. Еще мне противно брать в руки телевизионный пульт. Я почему-то представляю голых мужчин и женщин, которые лежат в постели и нажимают пальцами на кнопки.

После душа я вышел из гостиницы прогуляться. С собой я взял плеер. Для первой прогулки по Нью-Йорку я врубил песню LiveWire группы АС/DС. Потом поставил более спокойную музыку: BackinYourArms Уилсона Пиккета, TiredofBeingAlone Эл Грина, Use Me Билла Уитерса…

На углу улицы, недалеко от входа в отель, я познакомился с бомжом Альфредом. На его картонке было написано: «Один доллар за анекдот». Я ему дал доллар, он рассказал мне анекдот, но я его не понял.

В восемь вечера, смертельно усталый, я снова был в гостинице. Восемь вечера — это два часа ночи в Италии. Я так и не решил, как мне разыскать телефонные номера моих знакомых.

Пока я пытался заснуть, мое подсознание продолжало работать. Далекий голос в моем мозгу принадлежал Данте. Он спрашивал у меня: «Ты не заметил ничего необычного в моем номере? Это палиндром… все очень просто». Я открыл глаза и понял, что я вслух повторяю номер его телефона. Осталось встать и записать комбинацию цифр.

Черт… подумал я, вот где мое спасение. Выбора нет, придется обратиться к нему за помощью, иначе я не найду Микелу. Зануданте будет как рекламный ролик к фильму, записанному на DVD. Хочешь не хочешь, а приходится смотреть всю эту предваряющую ерунду.

Из-за разницы во времени я не мог позвонить ему сразу. Сначала это меня огорчило, а потом даже обрадовало. Гораздо проще отправить эсэмэску, в которой попросить найти Сильвию и передать ей, чтобы она дозвонилась до меня. Но у Сильвии не было телефона гостиницы, поэтому я вынужден был вписать свой номер, и Данте не преминул им воспользоваться.

В десять утра в воскресенье, время итальянское, зазвонил телефон. В Америке было четыре часа ночи.

Я попытался объяснить ему, что у нас глубокая ночь, но он невозмутимо продолжал говорить. Я узнал, что до шести вечера он будет занят с сыном, а потом начнет искать Сильвию.

— Ну, что в Нью-Йорке? Ты там надолго? Если задержишься, я, пожалуй, тоже возьму отпуск на неделю и приеду к тебе… Ты как, не возражаешь?

— Мы об этом поговорим вечером. Спасибо за звонок. Пока, пока.

После его звонка я так и не смог заснуть. Я лежал в постели и думал о Микеле. В шесть часов утра я уже был на ногах и решил прогуляться. Нет ничего лучше, чем бродить ранним утром по городским улицам. На 7-й авеню я зашел перекусить в кафе, а потом отправился в Центральный парк.

Около десяти утра я вернулся в отель и, обнаружив, что завтрак еще не закончился, направился в ресторан.

Там я взял ветчину, сыр и сделал себе бутерброд. Я много ходил и успел проголодаться. Еще я взял себе дыню. Но в ресторане не оказалось сыровяленой ветчины. Очень жаль. Когда я ем сыровяленую ветчину с дыней, я всегда задаю себе вопрос кто придумал такое сочетаний. Я попробовал есть их вместе, потому что видел, как это делают другие, и мне понравилось. Но я совсем не уверен, что сам догадался бы положить эти продукты на одну тарелку, будь в моем холодильнике ветчина и дыня. Вот так!

Народу было мало: пара парней из Южной Америки, говоривших на испанском, мужчина в пиджаке и галстуке и за соседним столиком женщина лет примерно сорока. Официант, убиравший посуду в центре зала, уронил на пол стеклянный кувшин с соком. Мы с женщиной переглянулись и беззвучно посмеялись над его неловкостью. К концу завтрака я поднялся взять кофе, пока его не унесли обратно на кухню. Остановившись у ее столика, я спросил, не хочет ли и она выпить чашку кофе. Она ответила, что с удовольствием, и предложила мне пересесть к ней. Как выяснилось, она была американкой, но не из Нью-Йорка, а сюда приехала вместе с мужем, он здесь по делам. Звали ее Дина.

В одиннадцать утра о моем чемодане еще ничего было слышно. Я позвонил по телефону, который дали мне в аэропорту.

— Скорее всего, его привезут к двум часам, — ответили мне.

В тот день меня не особенно волновала судьба чемодана. Более важно было узнать адрес Микелы и пережить разговор с Данте.

Те самые качества Данте, которые меня так донимали (среди них я бы выделил настойчивость), все же доказали свою эффективность. Около двух часов дня (в Италии был вечер) он дозвонился до меня и после предисловия, растянувшегося на двадцать минут, сказал:

— Миссия завершена. Я оставил для Сильвии записку под дверью ее дома. Я звонил ей, но никто не ответил.

— Спасибо, Данте.

— Да брось ты… Поставишь мне пару пива и пиццу. Будет повод для встречи, поболтаем немного.

Ну вот, так и знал…