Индийские сказки

Индийские сказки

Индийские сказки, эти чудесные плоды народной мудрости и фантазии, восходят к глубокой древности. Еще до нашей эры индийские писатели записывали народные сказки и составляли из них так называемые «сказочные сборники», в которые иногда включали отрывки из литературных произведений, а возможно, и рассказы собственного сочинения. На протяжении веков сказки не только передавались из уст в уста на многоразличных языках Индии, но и переходили из одной книги в другую, нередко подвергаясь литературной обработке. Создавались и записывались новые сказки; в старых сказках сюжет претерпевал различного рода изменения; иногда две или три сказки сливались в одну или же, напротив, одна сказка распадалась на два-три самостоятельных рассказа. Индийские сказочные сборники переводились на языки других народов, и переводчики в свою очередь вносили в текст множество изменений — опускали одно, добавляли другое, переделывали третье.

Как и все живое, индийская сказка на протяжении своей долгой жизни менялась, варьировала форму и сюжет, облачалась во множество разнообразных одеяний, но не утратила ни молодости, ни красоты.

Неисчерпаема индийская сказочная сокровищница, неизмеримо богато и многогранно ее содержание. Заглянем в нее, и перед нами, отраженные в зеркале народного творчества, пройдут представители всех слоев индийского общества — князья и ремесленники, брахманы и воины, купцы и крестьяне, судьи и отшельники. Рядом с людьми мы увидим здесь фантастические существа и животных. Надо, впрочем, сказать, что фантастика не играет большой роли в индийских сказках. Авторы их явно предпочитают рассказывать о мире реальном, а мир животных они используют для маскировки. Животные в сказках, сохраняя свои традиционные свойства (змея — злобу, осел — глупость, лиса — хитрость, и т. п.), служат для обличения человеческих пороков и социальной несправедливости.

Индийские сказки изображают жизнь такой, какая она есть в действительности, но одновременно указывают, какой она должна быть. Как и в реальной жизни, не всегда в сказках порок бывает наказан, не всегда торжествует добродетель. Но сказка всегда говорит, что порок должен быть наказан, что добродетель должна торжествовать. И если в некоторых сказках мы видим, как сильный одолевает слабого, то другие учат побеждать грубую силу разумом и дружеской взаимопомощью. Так, в «Сказках попугая» лягушка, шершень и птички, объединившись, одолели слона.

Остры и выразительны сказки, направленные против правящих классов, богачей-торговцев, брахманов и дервишей. Из сказки «О том, как бадшах узнал себе цену» читатель узнает, что цена монарху — ломаный грош, а в другой сказке «О радже и его визире» — что подданные относятся к нему не лучше, чем он относится к ним. Низложенный народом царь, действующий под маской лягушки, не колеблется погубить своих подданных, призвав на помощь змею; но помощь чужеземцев — обоюдоострое оружие, и свергнутому властителю едва удается спасти свою шкуру.

Царь всецело в руках придворных и не даром старается окружить себя родными и друзьями (сказка «О княжне и Хуме»). Прислушиваясь к совету одной придворной партии, он награждает просителя, по доносу другой — убивает его (сказка «О брахмане, льве, гусе и вороне»).

Очень тонкую, завуалированную сатиру на аристократию мы видим в 8-й главе «Сказок попугая». На первый взгляд кажется, будто выведенный в ней вельможа исключительно самоотверженный человек: он согласился отдать бедняку не только огромное богатство, но и свою жизнь. Однако вельможа этот — государственный казначей, значит он мог свободно распоряжаться казенным золотом, поэтому и щедрость его немногого стоит. Готовность вельможи пожертвовать жизнью также обманчива: он ухитрился не только остаться в живых, но и приобрести еще больше почета и славы.

Следует, однако, отметить, что среди сказок встречаются и такие, в которых воспевается монарх и проповедуются верноподданнические идеи. Такова, например, 4-я глава «Сказок попугая». Правда, весьма сомнительно, что выраженные в ней идеи — плод глубокого убеждения автора. Читая оригинальные или переводные сочинения писателей феодальной Индии, не следует забывать, в каких условиях эти произведения создавались. Авторы их в большинстве были «придворными поэтами» и находились в полной зависимости от государя и его приближенных, получая вознаграждение за свой труд из казны, нередко в форме помесячного жалования. Ясно, что они были вынуждены угождать своим работодателям, в чьих руках находилось их благосостояние да и сама жизнь.

Тем не менее мы видим во многих сказках и замаскированную и даже неприкрытую сатиру на властителей и придворную знать. Не раз встречается в них образ обманутого и побежденного царя, порой выступающего в маске тигра или «царя зверей» — льва. Не раз повествуют сказки о том, что только льстецам и подхалимам удается сохранить свое положение при дворе, а кто не умеет льстить, может и жизни лишиться (сказки «О тигре, волке и лисе», «О льве и его подданных» и другие).

Резко отрицательно изображают сказки торговцев, ростовщиков и других толстосумов. Так, например, в «Сказках попугая» мы читаем о купце, который в минуту меланхолии роздал свое богатство нищим, но потом с радостью снова накинулся на золото и лживыми показаниями на суде погубил брадобрея. В сказках «О купце и его приятеле» и «О мудреце, бадшахе и продавце благовоний» фигурируют купцы, обманувшие доверие своих друзей; в сказках «О купце и носильщике» и «О выжиге и его слуге» — люди, эксплуатирующие бедняков. Но бедняки непокорны. Они возмущаются и наказывают своих обидчиков. Носильщик, поняв, что наниматель его обманул, разбивает свою хрупкую ношу; слуга бьет палкой хозяина-выжигу и отбирает у него свои трудом заработанные деньги.

Интересно отметить, что в индийском фольклоре немало пословиц и поговорок, бичующих торговцев: «Торговец ограбит и друга»; «Поле пахал я, а житницу наполнил купец»; «Верь тигру, змее, скорпиону, но слову торговца не верь»; «Торговец закупает сахар, а если цены упадут, он и жену продаст» и другие.

Велико также количество пословиц и поговорок, высмеивающих брахманов (жрецов). Вот некоторые из них: «Идолы слушают песнопения, а брахманы кушают жертвоприношения»; «Боги фальшивы, брахманы нечисты»; «У людей горе — брахману доход»; «Крестьянин пашет, брахман попрошайничает».

В сказках высмеиваются и брахманы и дервиши (религиозные аскеты — мусульмане). В «Сказках попугая» фигурируют и брахман, обманом добывший жену, и брахман, ослепленный жадностью, и религиозные аскеты, нарушившие обет целомудрия. В сказке «О монахе и четырех жуликах» высмеян монах, суеверный глупец. Сказка «О воробьях и дервише» сопровождается выразительной характеристикой, разоблачающей низость дервишей. Сказка «О набожном коте» рисует, опять-таки в маске животных, ханжу-паломника и его не в меру доверчивых спутников.

Авторы сказок часто относятся скептически и к представителям суда и администрации. Так, в «Сказках попугая» мы видим судью, который, забыв о своих обязанностях, старается заполучить красавицу. Классовую сущность суда рисует сказка, в которой судья выносит обвинительный приговор брадобрею на основании лживых показаний купца. Есть в «Сказках попугая» и котвал — начальник полиции, обманом пытающийся овладеть красивой женщиной, и острая сатира на охранную полицию: кошка, нанятая для истребления мышей, которые тревожат тигра, только пугает их, но не ловит, зная, что если мыши исчезнут, ее уволят за ненадобностью. В сказке «О факире и мышах» староста деревни и сборщик налогов пытаются обмануть нищего факира.

Простые люди играют большую роль в индийских сказках. «Каждый, кто трудится, приносит пользу людям», — говорится в сказке «О коне и воле». Почерневшие от загара рабочие руки бедной крестьянки красивее, чем холеные руки знатных женщин-тунеядиц (сказка «О трех знатных женщинах и нищей старухе»).

Трудовой народ широко представлен в индийских сказках. В сказках действуют столяры, плотники, портные, ткачи, горшечники, брадобреи, садовники, охотники, птицеловы, носильщики, ювелиры. Ко всем им, кроме ювелиров, слывущих в народе обманщиками и занимающихся ростовщичеством, авторы сказок относятся сочувственно. Ремесленники изображаются как искусные мастера, работающие усердно, но лишенные возможности выбиться из нищеты.

Во многих сказках отражено бедственное положение трудового люда в феодальной Индии, когда народ, угнетаемый властями и разоряемый поборами, страдал еще и от войн между местными владетельными князьями и от чужеземных захватчиков. Эти сказки начинаются с того, что люди, гонимые голодом, покидают свою родину и уходят на заработки. Особенно выразительна история ткача Зарира: несмотря на свое высокое мастерство, он в родном городе уже не находит сбыта для дорогих тканей своего изделия, недоступных обедневшему населению.

Многие индийские сказки бичуют жадность, себялюбие, лень, лживость, хвастовство, подхалимство и другие пороки. Резко осуждается в сказке «О летучей мыши» трусость и предательство: тот, кто в них повинен, обречен на вечное одиночество.

Зато дружба и верность находят в сказках высокую оценку. Без друзей самая жизнь человека теряет смысл (сказка «О царе Сулеймане и журавле»); друзья должны делить и горе и радость (сказка «О двух путниках и их находке»). Ссоры и споры не доводят спорщиков до добра и приносят пользу лишь кому-то третьему (сказки «О ссоре птиц», «О моем и твоем» и другие).

Таково идейное содержание многих индийских сказок. Что касается формы, то поистине можно сказать, что в этих сказках «словам тесно, а мысли просторно». Мысль в них всегда выражена предельно сжато, но яркими и точными художественными средствами.

Сказки, помещенные в первой части этой книги, взяты из сборников, изданных в Индии и Европе в XIX и XX вв. на языке урду. Вторая часть книги содержит «Сказки попугая».

Как было сказано выше, индийские писатели уже в глубокой древности начали записывать и обрабатывать народные сказки. Обрабатывая народные сказки, писатели усложняли узор их фабулы, вводили в рассказ стихи, пословицы, изречения, сами создавали новые сказки и нередко объединяли ряд рассказов в сборник, скрепленный так называемой «рамой». Этим термином принято обозначать характерный для древних индийских писателей композиционный прием, когда отдельные произведения, не имеющие между собой внутренней связи, объединяются искусственно, путем ввода их в фабулу особой основной повести, служащей им как бы «обрамлением». Здесь уместно вспомнить, что по этому принципу построен прославленный сборник арабских сказок — «Тысяча и одна ночь».

Типичная схема подобных сборников такова: повествование начинается с изложения основной фабулы. По ходу ее один из персонажей рассказывает другому сказку, а когда сказка заканчивается, он, по требованиям обрамляющей повести, начинает другую, затем третью и так далее, пока, наконец, не наступает момент, когда рассказчик умолкает и обрамляющая повесть завершается.

В некоторых «обрамляющих повестях» бывает несколько рассказчиков и говорят они поочередно. Таким образом, каждая сказка, словно камень в оправу, включается в отрезок обрамляющей повести, а звенья оправы, прикрепленные друг к другу, образуют единую цепь. Некоторые сказки в свою очередь служат «рамой» для вводных рассказов[1].

Самый термин «индийский сказочный сборник» в значительной мере условен, ибо сборники эти обычно составлены из разнородных литературных произведений: новелла, волшебная сказка, назидательная история, народный анекдот, басня, притча уживаются вместе, объединенные сюжетом обрамляющей повести[2].

Все отмеченные особенности индийских повествовательных сборников характерны и для «Сказок попугая», которые, таким образом, служат типичным образцом этого рода литературы.

Основной, но не единственный первоисточник «Сказок попугая» — это древний индийский сборник на санскритском языке, озаглавленный «Шукасаптати» (буквально «Попугай-семьдесят», то есть — «Семьдесят сказок попугая»). Обрамление сборника — повесть о попугае, который семьдесят ночей подряд рассказывал сказки жене своего хозяина, чтобы помешать ей пойти на свидание. До нас дошло несколько рукописей этого сборника, различающихся между собой сюжетами отдельных сказок, стилем и некоторыми другими особенностями. Первоначальная редакция, по-видимому, утеряна. Время составления сборника некоторые исследователи относят к XII веку н. э., составитель же остался неизвестным. Сюжеты некоторых сказок, входящих в состав «Шукасаптати», сходны с сюжетами более ранних индийских литературных произведений.

Первой, точно датированной обработкой «Шукасаптати», однако не на санскритском, а на персидском языке, является известная «Тути намэ» («Книга попугая»), созданная Зия-уд-Дином Нахшаби[3]в 1330 году; но есть сведения, что в те времена существовала другая, не дошедшая до нас версия «Шукасаптати» на персидском языке. Эту книгу, по-видимому, и обработал Нахшаби.

«Тути намэ» Нахшаби далеко отошла от «Шукасаптати». Число глав сокращено до пятидесяти двух, многие сказки отсутствуют или заменены заимствованными из других индийских сказочных сборников, а частично, может быть, вновь созданными; иногда две или несколько сказок, взятых из «Шукасаптати», соединены в одну или же одна сказка разделена на ряд самостоятельных повествований. Весь текст подвергнут основательной переделке: изменились не только имена персонажей, места действия, многие детали, но в иных сказках и самый узор фабулы.

Из персидских переделок «Тути намэ» Нахшаби наибольшую известность приобрел индийский вариант Мохаммада Кадири, писателя, жившего в Индии в XVIII веке.

Редакция Кадири во многом отличается от текста Нахшаби. Количество глав в ней сокращено до тридцати пяти; добавлены две новые сказки; некоторые вводные рассказы выделены в самостоятельные сказки, другие опущены или заменены новыми. Изменились подробности и даже сюжеты некоторых сказок.

«Книга попугая» Мохаммада Кадири была переведена на афганский и на несколько новоиндийских языков, а из европейских — на русский, английский, немецкий и французский.

На новоиндийских языках существует, большое количество вариантов «Сказок попугая» в стихах и прозе. Одни восходят к «Тути намэ» Кадири, другие — к «Тути намэ» Нахшаби, третьи — непосредственно к «Шукасаптати». Наиболее популярной в Индии редакцией этого сборника является «Тота кахани» Хайдар-Бахша Хайдари на языке урду, одном из самых распространенных языков Индостана.

Хайдар-Бахш Хайдари родился в XVIII веке в Дели, но еще ребенком переехал вместе с отцом в Бенарес. Здесь он получил прекрасное образование, а затем поступил на службу в бенаресский суд. Однако призванием его была литература. Еще будучи чиновником в суде, он написал несколько произведений, но развернулась его литературная деятельность в Калькутте, где ему предложили занять должность преподавателя в колледже Форта-Уильяма. Год его смерти точно не установлен. По одним источникам, он скончался в 1828, по другим — в 1833 году.

Самым прославленным произведением Хайдари является «Тота кахани» (буквально «Попугай-сказка», иначе говоря «Сказки попугая»). Это перевод на язык урду, а точнее — обработка «Книги попугая» Мохаммада Кадири. Созданная в 1801 году, «Тота кахани» уже в 1803 году была опубликована в Калькутте и с тех пор переиздавалась многократно[4].

Как и другие восточные переводчики того времени, Хайдари не стремился педантично придерживаться оригинала. Лишь очень немногие фразы Кадири переведены им точно. Кое-что он выпустил и многое добавил. Узор фабулы как в обрамляющей повести, так и в отдельных сказках, правда, оставлен им без изменений, но разработан более тщательно, чем в оригинале: Хайдари ввел в свой текст подробности описательного характера, обогатил диалоги персонажей, особенно — беседы попугая с Худжастой в обрамляющей повести. У Кадири обрамления большей частью очень кратки. У Хайдари они развиты и служат уже не только механической сцепкой отдельных сказок, но приобретают самостоятельное значение. В них дается яркая характеристика хитрого, осторожного, себялюбивого попугая и его простодушной, легкомысленной слушательницы, а по содержанию своему каждое из них представляет собой небольшое введение к очередной сказке. Обогащают версию Хайдари новые пословицы, поговорки, а также многочисленные стихотворные вставки.

Настоящий сборник является первой попыткой познакомить советского читателя с народными сказками на языке урду.

М. Клягина-Кондратьева