Инферно

Глава 1

Я иду по этой дороге в пятьсот девяносто третий раз. Это стоило жизни пятьсот девяносто одному человеку. Только один приговоренный смог пройти туда и вернуться обратно — я сам.

Сейчас веду очередную жертву. Ещё один человек со связанными сзади руками и черным мешком на голове. Сегодня умрет этот мужчина, потом ещё восемь человек — и я разменяю шестую сотню. Наверное, кто-то назовет это юбилеем. Если осмелится сказать это мне в лицо — вобью слова обратно ему в глотку.

Меня зовут Сергей. Прозвище — Палач. Когда был младше, говорили в глаза. Сейчас шепчут за спиной, посылая молчаливые проклятия. Иногда, проходя по улицам города, в оставшихся целыми витринах магазинов вижу отражения кулаков, в бессильной ярости воздетых над головой.

Я не оборачиваюсь и никогда не даю понять, что знаю их отношение. Мне легче, чем им.

К тому же, они ошибаются. Возможно, будь я палачом на самом деле, не реагировал бы так на все это.

Не палач…

Я — пособник сатаны.

Когда Господь послал нам Вторую Кару, он сделал так, что появились такие люди, как я. Никто не знает, для чего он сотворил нас… Мы даже не способны стать жертвой и умереть с верой в спасение в лучшем мире.

Что мне оставалось?

Роптать? Отчаиваться? За это Господь и наказал людей — мы не умели ценить то, чем он так щедро нас наградил.

Бросить город и уйти? И оставить выживших наедине с ужасом, ниспосланным за человеческие грехи?

Знаю, чувствую, что это значит только одно — погубить свою бессмертную душу. Возможно, она и так уже мертва, коль я не гожусь даже в жертву сатане… Но пока есть хоть маленькая надежда, не отступлюсь.

Впереди пошёл участок дороги, больше всего пострадавший ещё во время Первой Кары.

Я осторожно просунул правую руку между ладонями жертвы. Мужчина тут же судорожно сжал её. Но так, чтобы я понял: он благодарен мне. Редко кто из них сопротивляется или пытается напасть на меня. За все время, что я вожу людей на смерть, это случилось всего четыре раза. И то больше было похоже на истерику, чем на попытку реального сопротивления.

Во-первых, это грех. И теперь, когда мы собственными глазами увидели, как Господь может наказывать, мы изменились, стали пусть чуть, но лучше — проще и честнее. И делаем все, чтобы исправиться. Не все. Но многие. По крайней мере, большинству хватает ума понять, что смерть от руки демона делает человека мучеником. И он спасется для лучшей жизни. Понять ума хватает, а вот принять… И не мне рассуждать об этом — я ведь точно знаю, что умру иначе…

Возможно, я преувеличиваю, когда говорю обо всех жителях города. Но сам честно стараюсь стать лучше и верю, что таких людей большинство.

Нам несказанно повезло — от нас не требуют продать душу. Только согласиться отдать жизнь. В конце концов, что такое одна жизнь в неделю?

Мне легко так говорить — выбор точно минует меня…

Но, кроме того что сопротивляться жребию города грешно, у жертв была вторая причина для добрых чувств ко мне. Каждый из них понимал, что я последний из людей, кого они видят в своей жизни. И не оставлю их до конца. Что бы ни случилось, буду рядом.

Я всегда жалел, что не могу стать священником. Уверен, каждый из тех, кого я провожал в последний путь, — тоже. У нас в городе нет настоящих священников. Ни одного. Так уж вышло. Говорят, за лесом, который вырос за эти одиннадцать лет на месте полей местного колхоза, есть ещё один райцентр. Такой же, как наш. Со своим исчадием ада. Посланником сатаны.

А ещё говорят, что уже за тем городом есть село, в котором живет настоящий священник. То ли там осталась действующая церковь, то ли просто он там жил до Кары.

Так это или нет, но пройти сто километров по лесу, полному созданий преисподней, желающих нет. Мог бы пойти я, но остаюсь в городе. Не из-за страха. Если Господь сделал так, что меня не трогает демон, скорее всего, не тронут и черти. Но я все равно не иду. Наверняка никакого священника нет. А вот демон в соседнем городе есть точно. По крайней мере, с той стороны к нам не пришёл ещё ни один человек.

Я вообще думаю, что везде, где живут люди, есть свой демон. Ведь не может быть так, чтобы кого-то наказали, а кого-то нет? Мы все одинаковые, и Кара наша по грехам нашим…

Я мягко потянул руку на себя и вправо, чтобы жертва обошла большой камень, упавший с неба прямо на середину дороги. Теперь нам придется то и дело обходить их. Не подумайте, что жалуюсь. И понимаю, что человек, которого сейчас веду, рад любой задержке. Да и я, честно говоря, тоже. Конечно, что значит моё нежелание увидеть в шестисотый без малого раз слугу сатаны по сравнению с тем, что сейчас предстоит жертве? Но вообще это жутко — как будто из головы вынимают часть тебя самого и лишают почти всех чувств…

Мы вышли на окраину города. Тут уже давно никто не живет. Окна чернеют квадратами провалов. Правда, кое-где в уцелевших стеклах дрожит кроваво-красный отсвет заката, пробивающийся сквозь тонкую пелену облаков, заволакивающих небо. Нужно спешить, чтобы успеть до темноты. И до комендантского часа, хотя я плевать хотел на мэра и установленные им порядки.

Тут же ловлю себя на этой мысли и сбавляю ход. Жертва чуть заметно пожимает мне руку. Не буду я никуда спешить. И назло всем этим уродам в городе, и для того чтобы дать несколько лишних минут жертве. И для себя. Не хочу потом думать, что украл у несчастного маленький кусочек жизни. У меня и так слишком много грехов, чтобы брать на себя ещё и этот…

Судя по поведению мужчины, наркотики, которыми его накололи перед смертью, почти не подействовали. Это обычная реакция — от страха дурман нейтрализуется, сгорает в крови, как на раскаленных углях.

Дорога, по которой мы шли, вела из нашего города в тот самый соседний городок. Давно, когда это ещё имело значение и наш город был райцентром. Сейчас это просто место, где нашли убежище двадцать тысяч человек.

Удивительно, но, несмотря на еженедельную дань, которую город приносил в уплату сатане, население росло. У нас рождались дети! У них, тут же поправляю себя. У них в городе рождаются дети. Я сам по себе…

Плюс к тому я немного лукавил. Сатана не требовал именно жителя города. Он требовал, чтобы демон, которого Господь позволил оставить нам в наказание, брал одну жертву в неделю. Не важно кого. Мужчину или женщину, старика или ребенка. А уж тем более не важно, родилась жертва в городе или пришла издалека.

Так появились охотники. Они ловили несчастных, которые пытались пробиться в наш райцентр, — в основном жителей деревень, согнанных с места голодом, страхом и отчаянием… Или слухами о более-менее спокойной жизни в городе. Тут и вправду было неплохо. Не всем, конечно. Но даже те, кто на самом деле участвуют в жеребьевке, имеют намного больше шансов остаться в живых и даже умереть от старости, чем те, кто вынужден прятаться в дремучих лесах вокруг.

И люди, как бараны на убой, шли к нам. Охотники их ловили, чтобы принести в жертву вместо коренных жителей. Вот так. Стоило пройти по лесу, рискуя каждую минуту быть разорванным чертями, чтобы через несколько дней стать жертвой более могучего исчадия ада — демона?..

Ловили, конечно, не всех. Некоторые благополучно обходили все препятствия и становились жителями города. Правда, с каждым годом таких становилось все меньше и меньше.

Но тут я ничего не могу поделать. Это дело города. Мое — прийти в четверг вечером на центральную площадь, принять из рук мэра очередную жертву и отвести её демону. Все. До следующего четверга я свободен. И могу делать все, что захочу.

Так же, как и любой горожанин. Правда, у них жизнь разбита на отрезки от среды до среды — когда выбирается очередная жертва.

Быть выбранным может любой человек, кроме меня. Правда, я уверен, что ещё и кроме мэра и его ближайшего окружения. Охотников тоже странным образом минует жребий. А ещё несколько раз в жертвы были выбраны враги мэра — так уж ему везет. Он вообще удачливый человек…

Впрочем, как и я.

Дома кончились, мы вышли за город. Странно, но тут на обочинах было мусора больше, чем на улицах. Пластиковые пакеты, алюминиевые банки и выгоревшие, превратившиеся в полуистлевшую массу бумажки — привет из прошлой жизни.

Дорогу с обеих сторон сжимал в плотных объятиях лес. Ели, вымахавшие за последние годы, задушили своими черно-зелеными юбками все живое в лесу, кроме какой-то неизвестной ранее травы, затягивающей любой свободный клочок земли. Эта кислотно-зелёная, почти салатового цвета, «ряска» в сочетании с мрачной темнотой елей делала лес причудливо-нереальным. Честно говоря, я всегда неловко чувствую себя, когда приходится бывать в лесу. Не покидает чувство искусственности, нарочитости происходящего. Добавьте к этому вечную пелену облаков, затягивающую небо — только цвет меняется от светло-серого до сине-черного, дождевого — и вы поймете, в каком мире мы живем. Иногда мне бывает по-настоящему страшно только оттого, что вспоминаю времена, когда все было совсем не так.

Ещё после Первой Кары, когда с неба падали камни и лед, дороги превратились в полосы препятствий. Огромные глыбы льда разбивали не только крыши и перекрытия верхних этажей, но и асфальтовое покрытие, оставляя глубокие ямы. Окончательно сделали проезд невозможным камни, которые падали вместе со льдом.

Теперь мне приходилось то и дело сворачивать, чтобы жертва не упала в яму или не споткнулся о камень. Сразу после Первой Кары правительство планировало расчистить дороги, но до нас руки не дошли. Судя по тому, что вот уже десять лет ни о президенте, ни о какой-либо власти мы и слыхом не слыхивали, центральные дороги тоже не были расчищены. Если что-то и успели сделать за год, то во время Второй Кары результаты работы свело на нет — новый ливень изо льда и камней все уничтожил, да ещё и добил тех немногих, кто остался в живых. А через пару месяцев было уже не до дорог — к чертям добавились демоны, и главной задачей уцелевших после Первой и Второй Кары стало банальное выживание.

Как ни медленно мы шли, впереди уже показались ворота завода. Когда-то, в прошлой жизни, тут работала половина города, выпуская детали для сельскохозяйственных машин и другие железяки, находившие спрос в экономике огромной страны.

Главный вход украшала сетчатая арка с гордой надписью: «Уральский механический завод». Раньше она была выкрашена в праздничный синий цвет, но металлические буквы облупились ещё на солнце из прошлой жизни и порядком проржавели. Одна створка ворот была сорвана, вторая висела на единственной петле, жалко перекосившись набок. Сразу за воротами торчала будка проходной, разваленная пополам, — как будто кто-то гигантским колуном врезал по крыше. Одна из городских легенд гласила, что на заводе до последнего дежурил сторож Василий Николаевич, который якобы попытался не пустить на завод демона, присмотревшего для себя один из цехов. Правда это или нет, уже неважно. Да и найти людей, лично знавших того самого Василия Николаевича, теперь не представлялось возможным: кто-то умер, а остальным было не до того. Но детям эту историю рассказывали — должен же город хоть чем-то гордиться?

За воротами начиналась большая асфальтированная площадка, когда-то служившая для общезаводских собраний под открытым небом. На территории до сих пор ржавело несколько грузовиков — два «Газона» и пять «Бычков» с открытыми кузовами. Машины перекосило и искорежило ударами льда и оставшихся в кузовах оплавленных и обгоревших камней.

Сразу за площадью, вдоль забора, шла дорога, опоясывающая всю территорию завода. Цеха выходили воротами на этот проезд. Во втором от проходной здании, бывшей заводской кузнице, жил демон.

Мы вошли на территорию завода, и я придержал жертву за руки. Всегда останавливаюсь тут на несколько минут. Жертва, похоже, уже ничего не соображала. У меня самого в голове гудело. Так всегда бывает рядом с демоном. Только в отличие от остальных у меня остается хоть немного способности действовать самостоятельно — и думать, пусть мысли то и дело путаются…

Второй цех был самым маленьким на заводе. И самым страшным.

В окнах отсвечивали огненные сполохи, слышался глухой рокот, звуки, как будто кто-то огромный колотил по нескольким пустым железным бочкам разом. Там свистело и пыхтело. И выло. Выло и визжало так, что кровь стыла в жилах. Тот, кто услышит это хоть один раз, уже никогда не забудет. Истошным, рвущимся от живота, от печенок воем орали и визжали несколько существ. Самое смешное, что я знал их голоса: это наш демон пытал других слуг дьявола — демонических псов, или чертей, или демопсов, как называли их в городе по-простому.

Как верующий человек, я должен радоваться этим звукам. Разве может быть что-то лучше, чем смерть ещё нескольких пособников сатаны? Вот только ничего, кроме тоски и мурашек по всему телу, я не ощущаю. Если и есть радость, то оттого, что я точно знаю: жертва уже не слышит ничего. Тот, кого я привел сюда, сейчас мелко дрожит и раскачивается корпусом вперёд и назад, как маятник. Этот человек уже впал в транс от той волны ужаса, которую распространяет вокруг демон.

Это единственное, за что я уважаю его. По крайней мере, его жертвы ничего не чувствуют. Ну, кроме демопсов, судя по их истошному визгу, только что перешедшему в инфразвук… Наверное, демон в эту минуту применял к ним что-то особо заковыристое. Жалеть ли их? Нет, не имею права…

У меня и к самому демону странное отношение. Понимаю, что должен его ненавидеть… И ненавижу, особенно после каждой новой очной встречи. Но все же есть что-то, какая-то связь между нами… В конце концов, не зря же он именно меня выбрал посредником?

Весь город мне завидует, а я все время пытаюсь понять: почему именно я? Уж не оттого ли, что нас что-то объединяет? Знать, что у тебя есть общие черты с исчадием ада, посланником и слугой сатаны — то ещё удовольствие…

В нескольких метрах от ворот, почти напротив первого цеха, стоит виселица. Может, у этого приспособления есть другое название, но я его вижу именно так. Сваренная из металлических двутавров буква «Г», длинным концом вкопанная в землю. На поперечине подвешен… Нет, не труп. Все же виселица ненастоящая. На толстой стальной ржавой цепи висит длинный, метра два длиной, кусок рельса. Когда дует ветер, рельс раскачивается и цепь противно скрипит и скрежещет. Как сейчас.

Я чуть толкаю жертву, мы идём вперёд и останавливаемся немного не доходя до ворот второго склада. Только теперь я встаю лицом к жертве и снимаю с головы чёрный колпак. Сминаю тряпку в кулаке и не глядя сую в карман куртки.

Смотрю в лицо человеку, которого я привел на смерть. Привел отдать в жертву. В который раз осквернив свою душу пособничеством дьяволу.

Кажется, я где-то видел этого мужчину. Да, точно, вспомнил. В прошлом году, а может, пару лет назад мы вместе расчищали несколько газонов в микрорайоне, который до сих пор называют «новым», от травы и побегов елей, успевших пустить глубокие корни. Я недавно был там — вся освобожденная нами земля сейчас занята грядками с картошкой, морковью, свеклой и луком. И совсем некстати всплывает его имя — Петр. Его друзья, которые тогда работали вместе с нами, уважительно называли его Петром Иванычем. Кто он? Судя по тяжелым, грубым рукам и темному, иссеченному словно шрапнелью, лицу в мелких шрамах — обычный рабочий, металлист, слесарь или, скорее, токарь. Наверняка высшего разряда, коль товарищи звали по имени-отчеству. И точно золотые руки — раз мозоли не сошли, до сих пор работает, чинит мелочевку соседям и знакомым.

Я опять забываю и заглядываю ему в глаза и в который раз отшатываюсь — в них уже нет ничего человеческого. Просто пустые, равнодушные бельма.

Вот за эти минуты я ненавижу своего демона ещё больше — если это возможно… Судя по глазам мужчины и по той раскалывающей мою голову боли, что не дает даже моргнуть спокойно, он уже чувствует, что мы пришли. Но никогда не выйдет сам. Он требует, чтобы ритуал был исполнен от начала и до конца.

Оставляю жертву стоять, бессмысленно таращась в черноту провала ворот второго цеха, чуть подсвеченного неровными сполохами огня. Возвращаюсь к виселице и беру в руки небольшую кувалду на длинной деревянной ручке, прислоненную к стойке. Дерево потемнело под дождём и ветром, зато металлическая, сплошь заржавевшая часть никогда не слетает, сидит как влитая. Рукоять чуть шершавая, не дает соскользнуть ладоням. Размахиваюсь и, описав молотом широкий круг, бью в рельс.

Тяжёлый, низкий, чуть дребезжащий звук врывается мне в уши. Кажется, ещё секунда — и голова разорвется тысячами осколков. Но это ещё не все — размахиваюсь и бью во второй раз, успев в последний момент зажмуриться, хотя знаю, что это не поможет. Несколько секунд стою с закрытыми глазами, приходя в себя. Потом возвращаюсь к пленнику.

Захлебывающийся, переходящий в клекот вой и стон демопсов в цехе сменяется более тихими и спокойными звуками. Можно сказать, что демопсы перестали вопить от боли и сейчас просто скулят.

Но скоро, скоро явится тот, ради чьего появления мы сюда пришли… Ещё секунда, две…

А вот и он — мой сосед демон Ли!

Он, как всегда, великолепен. И подает своё появление с должным театральным эффектом. Если бы я не видел это шесть сотен раз, наверное, впечатлился бы… Прекрасно помню первые годы посредничества. К тому же тогда я был подростком и произвести на меня впечатление не составляло особого труда. А сейчас все происходящее вызывает только смертную тоску и невыносимую головную боль. Мне даже кажется, что я чувствовал бы скуку, если бы не боль и не то особое воздействие, которое демон оказывает на любого человека, находящегося рядом с ним. Это логично — он должен внушать если не уважение, то страх всем и каждому. Первое время и я дрожал от ужаса. Но человек такая скотина, что может привыкнуть ко всему… И я привык.

Он метнулся из ворот одним прыжком, обдав меня и жертву клубами вонючего черного дыма и новой волной боли. Это всегда удивляет меня — кажется, терпеть уже нет сил, мозг вот-вот или закипит, или взорвется, лопнет гнойным нарывом боли, и это предел того, что ты можешь выдержать… Но демон каждый раз неприятно удивляет меня.

Я всё-таки не выдерживаю и отступаю на пару шагов назад, за спину жертвы. Потом вспоминаю, зачем я здесь, и, сделав шаг вперёд, легонько толкаю Петра в спину. Он послушно идёт прямо к демону. Пока он механически переставляет ноги, я в который раз любуюсь настоящим хозяином нашего города — посланником ада, слугой сатаны — демоном Ли.

Он поджидает жертву, застыв на кривых мощных ногах, попирающих нашу землю. Демон высотой около трёх метров — настоящая машина смерти из мышц, костей, когтей и рогов. Он похож на атлета-культуриста, завоевывающего призы на самых престижных соревнованиях. Только он ещё больше, ещё гипертрофированнее выглядят стальные бугры мускулов.

В чем-то он похож на человека — две руки, две ноги, торс и голова. В остальном настоящее исчадие преисподней: хвост, мощные кожистые крылья за спиной, сейчас сложенные в неаккуратные мешки. И рога — два из них, огромных, торчат из висков, образуя широченный полумесяц. Чуть поменьше, как шипы, ровными грядами топорщатся на плечах, на руках с тыльной стороны, от локтя до запястья, и на икрах. Кисти рук с пятью пальцами, как у людей, но обезображены мощными трехгранными когтями. И вместо стоп — такие же когтистые лапы, только с чуть более короткими пальцами. Когти и рога у демона кажутся выкованными из вороненой стали — чернее ночи в основании и сверкающие тусклым серым цветом на бритвенно-острых кончиках и гранях.

Морда у него больше всего походит на гориллью — только более массивные и широкие челюсти с торчащими вверх и вниз парами клыков да высокий, человеческий лоб. Маленькие глазки сверкают красным из глубоких впадин в тени мощных надбровных дуг.

Из одежды на нём — только чёрная полоска, свисающая юбкой от пояса до начала бедер. Я не уверен даже, что это одежда, а не роговая пластина, закрывающая причинное место. И знаю, что наш демон — мужского рода. Не знаю почему, просто уверен в этом.

Но не его мышцы, когти и клыки, и даже не мечущийся из стороны в сторону хвост с дурацкой львиной кисточкой делают из него демона. Наверное, так и должно быть — при первом же взгляде вы должны его узнать. Посмотреть и понять — это демон, слуга сатаны! Никаких сомнений!

Его кожа черного цвета, она лоснится, будто смазанная маслом. Во впадинах между мышцами кожа становится красно-алой. Кажется, что демон раскален изнутри, буквально пышет жаром. Я знаю, что это не так. Это не жар, это просто цвет. Но если кто-то думает, что от этого демон становится менее похож на исчадие ада, — он сильно ошибается.

Во-первых, кончики его рогов действительно раскалены докрасна и светлеют, накаляясь до солнечного, нестерпимого света, когда он насыщается. Из его пасти и из складок кожи сочится едкий чёрный дым, который постоянно окутывает его призрачным плащом. Дым не такой, как от костра или, допустим, горящей автомобильной покрышки, он более плотный, стекает с демона или обволакивает его полосами, которые иногда причудливо переплетаются. Этим дымом невозможно дышать — это не запах серы, который обычно приписывают исчадиям ада, но что-то не менее мерзкое и ядовитое.

Не знаю, пристало ли так говорить, но самое красивое зрелище, которое я вижу каждую неделю — это когда демон Ли, только что неподвижный, обвитый клубами и полосами дыма, вдруг взрывается движением, так что черное облако ещё остается висеть на месте, а он вылетает из него стремительной молнией.

Это прекрасно и… ужасно.

У него только один дефект, и тот, кажется, только подчеркивает его совершенство. Кончик правого рога на его голове сломан. Где, в какой битве он его потерял, я не знаю. Просто не могу себе представить, кто может противостоять этому существу, если так можно назвать само зло. Должно быть, сатана лично пометил его за какую-то провинность…

Я напрягаюсь в ожидании того, что сейчас произойдет, но не в силах отвести взгляд.

Вот чёрный кокон дыма чуть дрогнул, выдавая начало движения… Стремительный, на границе видимости взмах правой рукой…

Демон оторвал жертве голову так стремительно, что обезглавленный труп сделал ещё несколько шагов по инерции, пока ноги не подкосились и он не начал заваливаться набок. Из бордово-красного пятна между плечами торчал неестественно белый огрызок позвоночника и вскипала красным фонтаном кровь, мгновенно пропитывая белую футболку жертвы. Это ещё одно напоминание о всех тех людях, кто остался в городе и молятся, благодаря за то, что не оказались сейчас рядом со мной. Так уж повелось, что жертвы идут умирать почти раздетыми, в самых старых вещах — мертвым не нужна одежда…

Демон вырвался из своего смрадного облака и взмахнул левой рукой, не давая упасть жертве, — одним движением он зашвырнул её в ворота цеха.

Ли делает стремительный шаг вперёд, опережая собственную дымную мантию, и в упор смотрит на меня.

— Ты исполнил… Иди! — хриплый рёв, такой низкий, что я почти не разбираю его слов. Кажется, земля вибрирует вместе со мной от звука его голоса.

Все расписано, как в сценарии. Он у нас нарцисс, любит хвост распушить… И все это для единственного зрителя — меня… Учитывая, что у меня самого в голове сейчас не все в порядке, чувствую себя центром мироздания… Приятное чувство? А что бы вы испытывали на моем месте?

Демон поднимает правую руку с зажатой в лапах головой жертвы. Задирает башку и припадает пастью к срезу шеи, топорщащейся бахромой жил, вен и порванных мускулов. Несколько секунд он сосет кровь, и я вижу, что он косится на меня красным глазом. Не знаю, не уверен, но кажется, он рассматривает меня с интересом.

Я терпеливо жду. Ещё не все.

Демон наконец отрывается от шеи, и я вижу, как кровь стекает с углов широкой пасти и капает на грудь и плечи. Все же он ненормально горячий — капли тут же высыхают и запекаются, теряясь на чёрной коже.

Но этого мало. Он ещё не показал мне себя во всем ужасе и великолепии. Он тихо и утробно рычит, и я вижу, как наливаются малиновым цветом, а потом постепенно алеют кончики его рогов. Понятно — он уже немного насытился.

Демон смотрит на меня, чуть наклонив голову набок. Потом перекладывает оторванную голову из правой руки в левую и поднимает её на уровень груди. Точным, отработанным движением он пробивает череп когтем указательного пальца. Бросает на меня ещё один взгляд и пробивает вторую дырку, чуть в стороне.

Он опять закидывает морду вверх и прикладывается к голове жертвы, высасывая мозг. Он утробно урчит, гулко сглатывает. Ещё раз убеждаюсь в его половой принадлежности — под кожей прокатывается кадык.

Я терпеливо жду.

Наконец демон насытился и отрывается от еды. Кончики его рогов нестерпимо горят, слепя меня своим светом, как электросварка. На контрасте кажется, что мрак, окутывающий его, стал ещё гуще, плотнее.

Из черноты блестят раскаленными углями непропорционально маленькие глаза.

— Что? — вопрошает он, как видно, почувствовав или прочитав мои мысли.

— Мы просим увеличить срок, — торопливо говорю я. — С недели на десять дней.

Мой голос чужой и хриплый, горло — как наждачка.

Демон закидывает голову и хохочет так, что я чувствую, как под ногами дрожит земля.

— Ты выполнил договор, иди! — рычит он, и я понимаю, что разговор окончен.

Я поворачиваюсь к нему спиной, чувствуя, как маленькие огненные глазки буравят мне затылок. В воротах не выдерживаю и оглядываюсь. Как раз за мгновение до этого, оставив висеть перед входом во второй цех смрадное черное облако дыма, Ли возвращается в своё логово. Сразу становится легче дышать — с головы как будто сняли один из десяти обручей, стянувших её. Тут же из глубин цеха раздаются рёв демона и испуганный вой демопсов, приглушенные стенами здания. Кажется, там ещё лают собаки, но не уверен — рёв посланцев сатаны заглушает всё.

Я иду все быстрее и быстрее, с каждым шагом чувствуя, как мне становится легче.

Через несколько минут ловлю себя на том, что уже бегу. Перехожу на шаг и выравниваю дыхание. Всё. Опять ушёл.

Живой.

Глава 2

Самое лучшее в моей жизни — возвращение домой. Хотя нет, вру. Есть ещё кое-что. Но дорога от завода до окраины города тоже очень приятная вещь.

Когда прохожу мимо белого указателя с черными буквами «Уральск», голова уже почти не болит. В последние несколько месяцев замечаю, что после визита к демону восстанавливаюсь все быстрее и быстрее. Наверное, привык всё-таки. Я усмехаюсь. Надо же — привык общаться с дьяволом. Хотя, если подумать, в этом ничего странного нет. Господь создал нас такими. И меня в том числе. Просто раньше, до Первой и Второй Кары, человек почти не сталкивался со сверхъестественным.

Я вообще думаю, что Кару нам послали из-за этого. В Средние века, когда вера была сильнее, а люди не сомневались в том, что их ежесекундно искушают черти и демоны, ничего подобного никогда бы не произошло. Зачем наказывать человека тем, что и так его окружает?

Другое дело сейчас. Мы же были такими умными, все знали, все умели… Атомы расщепляли, нанотехнологии и прочие погремушки — только в путь! Начали чувствовать себя всемогущими, мир стал простым и понятным. Рациональным и разлинованным, как тетрадка в клетку. Вложили деньги — получили результат. Чего-то не знаем? Опять вложили деньги. Узнали, приспособили для своих нужд и пользуемся. Все просто и понятно.

И какой же шок испытали все, особенно ученые, твердо уверенные в материальности нашего мира! И не мудрено. Ты всю сознательную жизнь настраиваешь свой синхрофазотрон или этот, как его… адронный коллайдер, ужас провидцев всего мира… А тут бах — сюрприз!

Исчадие ада — вот оно, на пороге твоего дома. Каменно-ледяной дождь ещё пытались объяснить рациональными причинами — метеоритным дождём, например. Но как объяснить раскаленного, вселяющего необъяснимый ужас черта у тебя на пороге? Или окутанного мраком преисподней демона, падающего на тебя с неба?

Мне кажется, больше всего людей поразило не то, что ад и его обитатели появились в нашем мире. А то, что они теперь стали нашими соседями. И ты можешь увидеть посланника дьявола в любой момент, когда захочешь. Правда, к сожалению, у тебя большие шансы столкнуться со слугой сатаны, даже если ты этого не хочешь. Буквально за порогом. Именно поэтому так много желающих жить в городе — ты участвуешь в жеребьевке, зато по улицам не шастают черти-демопсы, готовые разорвать на куски любого, кто попадется им на пути.

Так и живем.

Последние метры пути я уже еле тащил ноги — и устал, и спешить было некуда. Сейчас лето, и ещё час или два на улице будет достаточно светло, чтобы можно было безнаказанно гулять по городу.

Я прошел ещё один квартал невзрачных трёхэтажек, построенных больше пятидесяти лет назад, и свернул к своему дому. Когда ещё такое можно себе представить? Я живу в пятиподъездной трёхэтажке один! И могу переехать в любой момент в такую же квартиру. В моем распоряжении около сотни домов на выбор. Другое дело, что не все они так же удобно расположены. Для меня важны некоторые вещи, которые не понять тем, кто не побывал в моей шкуре.

Во-первых, мой дом рядом с заводом. После встречи с Ли мне не одолеть лишней пары-тройки километров. А общественный транспорт у нас не ходит уже десяток лет. Во-вторых, мне не хочется смотреть на рожи в городе. Нет, я не человеконенавистник, но вечно злые, раздраженные и настроенные против меня люди немного утомляют. Самое смешное, что горожане всё прекрасно понимают — не идиоты же они, в конце концов? Но человек так устроен, что не может нормально относиться к тому, кого выделили — не люди, а что-то недоступное их пониманию. Можно подумать, что я рвался на эту работу… Если это работа, конечно, а не Божье наказание… В-третьих, мне-то наплевать, а вот кое-кто очень переживает, что нас увидят вместе. А сохранить хоть что-то в тайне от соседей практически нереально. Поэтому у меня один сосед — демон, и он не ходит сплетничать со знакомыми. Единственное, что его интересует, — содержимое наших голов, и только в самом прямом смысле…

Моя квартира на втором этаже. Не знаю, почему в своё время я выбрал именно её. Ничем особенным она от соседних не отличалась. Ещё подростком мне хватило ума вселиться в «однушку»: убирать меньше, не говоря уже про то, что отапливать её зимой — плевое дело. На кухне я сделал печку-буржуйку, а трубу вывел в отверстие вентиляции, так что не пришлось даже окна портить. Стекла в окна я, кстати, собирал по всему дому — не так много их уцелело после Первой и Второй Кары. В четырнадцать лет я был поразительно неловок и ничего не умел — помню, окна в кухне я вставил раза с седьмого, не меньше. С дядей Борей я познакомился уже позже. Правда, от этого знакомства в бытовом плане толку было чуть — кадровый военный, он и сам по гвоздю через раз попадал.

Зимой я закрываю единственную комнату и переезжаю на крохотную кухню. Просто выношу обеденный стол и на его место ставлю раскладушку. А ем на табуретке. Есть у меня такая — с сиденьем под большую задницу.

После Кары климат изменился. Летом температура не поднимается выше пятнадцати градусов, да и то по праздникам. Зато зимой не опускается ниже плюс пяти. В общем, большую часть года мы жили при плюс десяти-двенадцати градусах. Неисповедимы пути Господни, но что-то изменилось в воздухе, и овощи, не говоря уже о салатной травке, прекрасно росли и зимой и летом. Для растений вообще наступило раздолье — почти все время, если не шёл дождь, то стоял туман или висела в воздухе влага, так что стоило выйти на улицу — куртка тут же начинала блестеть, как лакированная.

За водой для собственных нужд приходилось ездить к реке. Но это не такая уж большая проблема. Купаться я уже привык в холодной воде, прямо в реке. Для питья брал воду там же — все равно больше негде. Нашёл несколько пластиковых канистр и приспособил детскую коляску, найденную в квартире на третьем этаже. Зимой было хуже: каждый «банный» день занимал кучу времени — натаскай воды, разведи огонь, чтобы её нагреть — целого дня как не бывало. То же самое касалось стирок — каждая убивала очень много времени. Хорошо ещё, что мне повезло в своё время первому наткнуться на маленький склад бытовой химии и запастись стиральным порошком и мылом — я забил коробками коридор соседней квартиры, так что хватает и мне, и дяде Боре, и ещё некоторым моим знакомым в городе.

Лес давал дрова и мясо — зайчатину. Зайцев в лесу было столько, что их не составляло труда поймать даже такому неумелому охотнику, как я, — на простейшие петли-силки. Я делал их из медной проволоки. Научить меня этой нехитрой премудрости было некому, но как-то в лесу повезло наткнуться на чужую ловушку и подсмотреть, как она устроена. Так что с едой у меня проблем не было. Как и у любого, кто осмеливался заходить в лес. Вот только безнаказанно делать это во всем городе мог только я.

Поднявшись кое-как в квартиру, свалился на диван не раздеваясь. Все-таки демон высасывает из меня слишком много сил.

Когда проснулся, за окном уже почти стемнело. Я посмотрел на часы — девять вечера. Помню, что в августе в это время ещё должно быть совсем светло. Но у нас все немного изменилось. Постоянная пелена облаков, висящая в небе, укорачивает день на несколько десятков минут.

Я встал и, не зажигая лампу, пошёл в ванную умыться. Иногда мне кажется, что, если я проживу ещё несколько лет, смогу видеть в темноте не хуже кошки. Жаль, что они тоже исчезли, как и остальные животные, — кто-то пошёл на корм демопсам, а большинство погибло при каменной бомбардировке или стало жертвами неизвестных эпидемий, несколькими волнами выкосившими почти все живое на земле. То, о чем только мечтали военные садисты с большими звездами на погонах — генное оружие, — было послано нам с неба. Прошло всего два года, и на Земле не осталось никого, кроме людей, собак и зайцев. Правда, собаки того… Что-то с ними случилось. В общем, они ушли от людей в леса и одичали. Овчарок или ротвейлеров я ещё могу понять, но встретить в лесу одичавшего пуделя — то ещё удовольствие. Мозгов нет совсем, а злобы и свирепости хватит на свору бультерьеров.

Я умылся и переоделся в чистые джинсы и свитер — всегда перестирываю одежду после встречи с Ли. Сейчас ещё и постель придется менять — завалился спать одетый.

Надел наплечную кобуру и сунул в него армейский пистолет «Грач». Мне он нравится за мощность и вместительный магазин. На пояс повесил ножны с подарком дяди Бори — ножом «Каратель», один вид которого способен ввести в ступор противника со слабыми нервами. Но я ношу его, как и пистолет, не для людей — с охотниками, которые ночами патрулируют улицы, я могу разобраться и без оружия. А вот договориться с одичавшей колли или обыкновенной дворнягой, сдуру забежавшей в город, вряд ли получится.

Пока я спал, пошёл мелкий противный дождь — не дождь даже, а морось, пелена. Пришлось вернуться в квартиру и натянуть штормовку с капюшоном.

Уже совсем стемнело, и я пошёл прямиком к центру города. Прятаться и идти в обход смысла не было — в это время все уже сидят по своим норам. Через несколько кварталов пошёл медленнее. Чем ещё плох дождь кроме мокрых ног и ощущения холода — шуршание капель скрывает шаги и вообще глушит все звуки. Так и демопса недолго встретить — все равно ничего не услышишь, пока не столкнешься нос к носу.

Я остановился на перекрестке. Справа в трёх кварталах — моя вторая квартира. Ира наотрез отказалась встречаться со мной у меня дома. Сколько я её не пытал, почему именно, она так и не призналась. В принципе, я все могу понять и не хочу доставлять девочке лишних проблем, у неё и так их хватает. В конце концов, сейчас не 1825 год[2] — и никто не требует от неё никаких жертв. Хотя убей, не пойму, чем ей может повредить, если все узнают, что она встречается со мной. Я иногда думаю, что она просто относится ко мне, как остальные жители города. Такие мысли я стараюсь гнать прочь. Если не верить тому, кого любишь, — зачем любить?

Мне показалось, что впереди я заметил движение, а может быть, услышал какой-то звук. Думаю, за годы общения с демоном Ли я тоже изменился, что твоя собака, — по крайней мере, у меня лучше, чем у среднего человека, и зрение, особенно в темноте, и слух.

Я повернулся и быстро нырнул в подъезд ближайшего дома — такой же трёхэтажки, в какой жил сам. И вовремя. Зрение и слух меня не подвели. Не успел я подняться на второй этаж и выглянуть в окно на лестничной клетке, как из темноты выплыли две мешковатые фигуры. Они остановились на том же месте, где только что стоял я, посовещались о чем-то и пошли к дверям подъезда. Уверен, что заметить меня они не могли, поэтому, стараясь не шуметь, поднялся на третий этаж. Хорошо, что обул кроссовки с почти гладкой резиновой подошвой, а не армейские ботинки, в которых обычно хожу днем.

Пока не появились охотники, я сел прямо на бетон, прислонившись спиной к двери одной из квартир, и замер. Этот дом почти не пострадал, тем более над квартирами третьего этажа уцелел чердак. Но все же крышу явно пробило — я чувствовал сквозняк. Надеюсь, патруль тут долго не пробудет, только простуды мне не хватало…

Внизу послышался шум шагов и шорох одежды. Пришли защитнички. Опора и надежда… Хотя, конечно, глупо отрицать, охотники — чей-то шанс остаться в живых. За это их терпят. И неплохо кормят…

— …если бы! — раздалось снизу.

— А что, не так? — забасил второй голос.

Этого я узнал сразу. Юрка Ломтев, тот ещё чудак на букву «м»…

— Или не мы этих долбо…в спасаем? — продолжал напирать Ломоть.

— И когда мы последнего спасли? — хмыкнул его собеседник, и я узнал и его — Васька Акулов. Наверное, единственный охотник, относящийся ко мне непредвзято. Даже скорее доброжелательно. А может, он вообще единственный человек в городе, который так ко мне относится… Хотя что это я на себя наговариваю? Есть люди, которые нужны мне и которым нужен я. Пусть их немного, зато на каждого можно положиться.

— Когда?! — азартно начал было Ломоть и, запнувшись, заткнулся.

— Вот то-то, — усмехнулся Акула и щелкнул зажигалкой.

Через несколько секунд я почувствовал запах табачного дыма. Хорошие сигареты наши охотники курят, чего уж там…

Вообще они были правы, толку от них в последнее время было чуть. Охотниками их называли не оттого, что они добывали зайцев для населения города, совсем нет. Этим делом у нас каждый занимался сам. Как говорится, спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Какие-то продукты распределялись между всеми, и их никогда не хватало. Хочешь есть досыта — иди в лес или занимайся огородничеством, если сумеешь достать клочок земли. Но в городе почти вся земля принадлежала якобы мэрии, а на деле получалось так, что простой горожанин не имел ничего. Вроде и выход есть — иди вон в лес, расчисти себе клочок и вперёд. Но мало кто решится подставить горло под зубы собак или того хуже — демопсов ради мешка картошки. Вот и получается, что все жители города зависят от мэра и его приспешников — тех, кто распределяет продукты.

А если кто-то не доволен, то может обосновать свою точку зрения мэру лично или сразу пяти десяткам крепких вооруженных мужиков.

В общем-то у охотников достойное и благородное дело — сделать так, чтобы на обед к демону попадало как можно меньше горожан. А где взять еду для демона, если это не житель города? Правильно! Поймать негорожанина. Раньше с этим все было в порядке, да и сейчас ещё время от времени попадаются. Выжившие из соседних деревень и городков тянутся в райцентр. Кто по старой памяти, кто слышал рассказы случайно забредших к ним охотников или просто лихих людей. В общем, идут к нам люди, идут. Но почти никто не доходит. Если тебя поймали в лесу, до города — ты автоматически становишься жертвой. Безо всякого жребия. Большинство жителей города посчитали такой расклад как нельзя более справедливым.

Нужно отдать должное и человеколюбию и гуманизму моих нынешних земляков. Если пришелец минует кордоны охотников и явится в течение светового дня зарегистрироваться в мэрию, то его внесут в список горожан и он получит равные со всеми права. Вот только объявления об этом правиле нигде не висят. Правда, находятся сердобольные идиоты, которые могут подсказать. Но таких очень немного. А ещё меньше пришельцев, дошедших до города.

Мы с матерью в своё время не дошли — нас поймали охотники Леший и Хромой Винт километрах в пяти от города. Помню, мы даже обрадовались. Конечно, нам несказанно повезло не нарваться на демопсов — в то время собак в лесах ещё столько не было. Сначала демону скормили мать, следом пошёл я…

Но что-то я отвлёкся. Факт остается фактом — последний раз охотники поймали гостя, как они их называли, три месяца назад. А Ломоть оказался настолько туп, что потребовал при большом количестве «простых» горожан увеличения продуктового пайка для охотников. Что, конечно, вызвало недовольство. Правда, глухое и на кухнях. Но нашему мэру и такого не надо. Это дело он четко сечет. Ломоть этого ещё не понимает, но, скорее всего, он уже не жилец на этом свете — не в эту среду, так через две-три его имя вытащит глава нашего городского избиркома Анька Семенова, она же любовница мэра. Ну да это не моё дело. Хотя, надо признать, когда я поведу Ломтя к Ли, у меня совесть даже не шелохнется.

И, похоже, это понимали все, кроме самого Ломтя. Тот же Акула никогда не позволил бы себе разговаривать в таком тоне с самым жестоким из подручных главы нашего города. Правда, и самым тупым.

— Да, ладно, чо ты гонишь, — нашелся наконец Ломоть и перевел разговор немного в другую сторону. — Надо бы нашего ханурика прижать… А? Ты как думаешь?

Я услышал, как Акула глубоко затянулся и только после паузы ответил:

— Если ты ничего не перепутал.

— Да что я перепутал?! — возмутился Ломоть. — Говорю же, лазит тут кто-то! В прошлое дежурство я его чуть не прижал за хвост… Здесь он где-то.

— Ты его видел? — лениво отозвался Акула.

— Не видел, а слышал! Ну и вроде мелькнуло что-то, — приврал Ломоть.

— Так это собака, наверное, была.

— Какая собака? Кто-то упал и вскрикнул. Я чуть только и не успел…

— Так, может, Палач? — хохотнул Акула.

— Скажешь тоже… Чего ему по ночам лазить? Он и днем куда хочешь сходит, курва… Не то что мы… Говорю тебе, это гость тут прячется…

— Ладно, гость так гость, — легко согласился Акула, и я услышал лёгкий щелчок. Наверное, Акула отправил окурок в темноту подъездной двери.

Потом внизу завозились, и Акула сказал:

— Пошли, что ли? А то на постах вовремя не отметимся, сдаст кто…

— Пошли.

Я подождал ещё несколько минут, давая им отойти подальше. К этому времени дождь пошёл ещё сильнее, а на улице совсем стемнело — как чернила разлили, даже я уже плохо видел. Ломоть скотина… У Иры неделю назад коленка была поцарапана и сейчас ещё не зажила. Она тогда отшутилась, что ерунда, мол. Получается, это она упала, когда я опоздал… Нужно сегодня отвести их подальше, а то нарвутся ещё на неё. Они и так тут подзадержались против обычного графика…

Я вышел из подъезда и припустил по улице в сторону своей второй квартиры. Видел я теперь только общие очертания предметов, да и то очень плохо. Так что на охотников я чуть не наскочил, и немудрено — их маршрут и заставы, которые они должны обойти, я знал не хуже, чем они сами.

До поста, где дежурит ещё один охотник, — декоративной вышки на территории бывшей пожарной части, которую приспособили для настоящего дела, им идти ещё с километр. Нужно их немного ускорить.

Я свернул направо и побежал в обход, чтобы оказаться впереди дозора. Подождал несколько минут, прикидывая, как близко они уже могли подойти за это время, а потом ладонями пошлёпал по мокрому асфальту, имитируя шаги, — к сожалению, мягкая подошва моих кроссовок для этого не подойдет. Шлепая, я все время уменьшал звук, так что казалось, что человек убегает в противоположную от патруля сторону.

Обманывать нехорошо, но что делать? Они могут случайно наткнуться на Иру. Или она на них. А это нам совсем ни к чему.

Мой план сработал. Сначала я, как ни странно, услышал шумное сопение патрульных, а потом тяжелые шаги армейских берцев по асфальту. Очень удобно иметь слух и зрение лучше, чем у твоих противников. Я побежал вперёд, как только увидел силуэты охотников, приближающихся ко мне из темноты.

Отбежав на несколько десятков метров, я ещё раз пошлёпал ладонями, на этот раз потише. Потом, уже не дожидаясь их приближения, пробежал ещё немного вперёд и остановился, спрятавшись за угол дома. Подобрав с бетонной отмостки два камня, запустил их один за другим в темноту, в сторону пожарной части. Один глухо прошил листву дерева, второй ударился в стену дома или об асфальт, чего я и добивался. Непонятные звуки — это как раз то, что обожают наши доблестные охотники.

Теперь они снизят скорость и будут красться до самой пожарки, не мешая нормальным людям заниматься своими делами. Я сложил правую ладонь трубкой и посмотрел на часы. Глаза так привыкли к темноте, что флуоресцентный свет резанул по глазам. Ого! Уже одиннадцатый час. Мне пора. Адью, парни, дальше без меня!

Я не стал дожидаться, пока охотники пройдут мимо, просто опять обежал их по параллельной улице и вышел в нужный мне район позади них. Времени в обрез, нужно спешить. Я опять пошёл в сторону мэрии и остановился, не доходя до площади. Почти все жители города теперь жили в центре. Если немного отвлечься и вообразить, что красноватый свет керосиновых ламп в окнах — это нормально, то в центре город выглядел почти как настоящий. Правда, уже десять лет я как-то не очень хорошо отношусь к сочетанию черного и красного… И чем дальше, тем хуже.

Горожане быстро сообразили, что центральное отопление — это не только удобно, но и экономно. Вместо того чтобы разбрестись по всему городу и выживать кто во что горазд, запустили старенькую котельную и подключили несколько домов. Ни газа, ни угля не было, конечно, но мы ещё с советских времен ждем войны, и котлы прекрасно работают на дровах. Так и получилось, что двадцать тысяч человек уместились всего в сотне домов вокруг площади. Правда, три десятка домов отапливались сами по себе. Но все равно это намного проще и рациональнее, чем отапливать одну мою квартиру — у меня постоянно были холодные стены, пол и потолок.

Во всем этом был ещё один большой плюс для мэра — проще контролировать население, собранное в сотне домов, чем разбросанное по всему городу. Опять же, забота о горожанах. Централизованная заготовка дров. Вы меня выбрали — я о вас забочусь.

Ладно, слава богу, меня это не касается. Хотя мэр не раз предлагал мне квартиру в лучшем — первом от котельной — доме. Отдельную, что у нас в городе непозволительная роскошь. Но — как-нибудь обойдусь.

Я остановился под козырьком подъезда нежилого дома. Вдруг по коже побежали мурашки и захотелось нестись куда-нибудь сломя голову. Только усилием воли я заставил себя остаться на месте. Где-то далеко, в лесу, километрах в трёх, не меньше, раздался знакомый вой, от которого сердце забухало ещё сильнее. Демопсы чувствительнее нас. Я выглянул из-под козырька и посмотрел вверх. Мимо, на высоте метров двадцати пронесся, закрыв полнеба, крылатый сгусток мрака с четырьмя светящимися красными раскаленными углями — глазами и кончиками рогов, обдав меня волной паники и ужаса. Хорошо, что это длилось всего секунду.

Впереди, в домах на площади, разом заорали в голос несколько десятков детей, завизжали, не выдержав напряжения, женщины. Отвечая им, в той стороне, куда унеслась тень, завыли демопсы — в пять, а то и больше голосов. Иногда становится интересно: куда он летает? Охотится на демопсов и собак? Иногда мне кажется, что ему просто нравится летать.

Я вытер со лба холодный пот, перемешанный с дождевой водой. Иногда понимаешь, что постоянная прохлада на улице — не так уж и плохо… Блин, футболка опять вся мокрая, хоть выжимай. И это я, успевший привыкнуть к этому ужасу. Что же чувствует обычный человек?

В окнах одна за другой гасли лампы. Забьются под одеяла и будут дрожать поодиночке или парами, не в силах сказать ни слова и стесняясь поделиться своим страхом даже с самыми близкими людьми. Мы чуть не расстались с Ирой, когда я по глупости спросил, что она чувствует, когда демон рядом. Почему-то говорить об этом люди не хотят.

Скоро опять все стихло, только свет остался гореть всего в нескольких окнах по всему городу. Чуть слышно скрипнула дверь в подъезде дома напротив. Лёгкая тень, еле видная даже мне, скользнула, как привидение.

Я поспешил, чтобы идти чуть впереди ночного странника. Опережая на несколько шагов, постоянно контролируя пространство перед собой и по бокам. Потом взгляд назад — убедиться, что неясная фигура никуда не делась и с ней ничего не случилось. Шуршит дождь, ничего не слышно — можно идти чуть ли не вплотную. Хорошо, что она не может меня видеть и слышать. Если бы она знала, что я каждый раз встречаю её и провожаю, она закатила бы истерику. Почему-то Ира считает, что это только её дело. Ну и пусть. Мне согласиться с ней несложно, а ей приятно.

Если бы охранники знали, что с ними будет, встреть они её сейчас случайно, — сами провожали бы девушку до дверей моей второй квартиры. Или они думают, что я позволю им схватить её и сделать жертвой за нарушение комендантского часа? Угу.

Так, мы уже подходим. Я срываюсь с места и бегу вперёд. Одним махом поднимаюсь на третий этаж и открываю металлическую дверь. У меня все смазано — и замок, и петли, так что нигде ничего не скрипнуло.

Теперь нужно все делать быстро: зажечь лампу, сбросить мокрые кроссовки и куртку и сесть в кресло у окна. В квартире тепло — я топил вчера и зашел ещё раз подбросить дров, перед тем как идти за жертвой. Тут все сложнее с отоплением. Во-первых, мне приходится постоянно иметь запас абсолютно сухих дров, чтобы горели почти без дыма. Во-вторых, я все равно вывел трубу не на улицу, а на чердак, чтобы снаружи не было видно даже теплового марева над вентиляционной трубой.

Кажется, только начал спокойно дышать, как чуть слышно щелкнул замок. Сердце опять заколотило о ребра, а спина покрылась испариной. Мама дорогая, перестану я когда-нибудь волноваться, когда она рядом со мной?

В коридоре раздался лёгкий шорох, потом два чуть слышных шага — и Ира, моя любимая девочка, моя жизнь и надежда, единственное, что держит меня сейчас в этом проклятом городе, появилась в дверном проеме. Она обвела взглядом комнату, ни разу не посмотрев на меня. Каждый раз, когда она приходит, у неё такой вид, как будто она попала сюда впервые.

— Привет, — у меня от волнения сел голос, перехватило дыхание, и последние буквы я с трудом выдавил из себя.

Она молча кивнула и наконец посмотрела мне в глаза. Всего на мгновение, тут же отвернув голову чуть в сторону.

Я чувствую, как спина немеет, руки покрываются «гусиной кожей», а волосы шевелятся, словно наэлектризованные.

Кажется, никогда не смогу понять, почему она так на меня действует. Нет, она красива, стройна и все такое… Прекрасная фигура, может быть, чуть худощава… Тонкое лицо в обрамлении густых, прямых и тяжелых темно-русых волос. Высокий чистый лоб, короткий маленький нос и полные чувственные губы. И глаза. Огромные, оттененные густыми ресницами — нереально яркого зеленого цвета. Из-за глаз её избегают городские парни. И их несложно понять: стоит встретить Иру на улице, рядом с кусочком земли, затянутой зелёной «ряской». Когда увидел Иру в первый раз после почти десятилетнего перерыва (о нашей первой встрече расскажу чуть позже), я в буквальном смысле чуть не хлопнулся в обморок. Мы столкнулись на окраине города. Не знаю, как она забрела в это довольно опасное место, — может, задумалась и это получилось случайно. Но что-то мне подсказывает, что она решила поискать встречи с демопсом: обычно все происходит быстро и, наверное, почти не больно, в конце концов, боль мы чувствуем мозгом, а любимый приём демопса — откусить за раз полчерепа. Нет головы — не чувствуешь боли… Надеюсь все же, что она действительно заблудилась в тот день…

А от первой нашей встречи у неё на скуле остался лёгкий шрам. Я даже не помню её ребенком. Не знаю, как так получилось. Или она настолько изменилась за это время? Или цвет глаз меняется, когда человек взрослеет? Так вот, эту историю она сама рассказала мне полгода назад.

Случилось это так. Когда нас с матерью поймали охотники, мы ничего, конечно, толком не поняли и уж точно не знали, что нас, как скот, отправят на съедение демону. Меня и маму разлучили сразу же, как только привели в город. Её посадили в ту же тюрьму, что используют сейчас, — пятитонный контейнер, стоящий в одном из дворов и используемый прежним владельцем в качестве гаража. А меня закрыли в одной из квартир на первом этаже, с решетками на окнах.

Мне тогда было четырнадцать, и, верно, у меня что-то не в порядке было с головой от постоянного голода. Да ещё мне здорово досталось от охотников: я сопротивлялся и пытался вырваться, после того как маме заломили за спину руки. В общем, я сделал жуткую глупость — вылез в форточку из квартиры днем, чуть ли не у всех на виду. В то время я был неимоверно худ, что не учли мои тюремщики. И мне удалось протиснуться между прутьями решетки. После того как вылез, умудрился сделать вторую глупость — побежал к контейнеру выпускать маму. Я же не знал, что накануне она под страхом моей смерти отправилась по дороге в сторону завода. К тому времени — не знаю, каким образом, верно, опытным путём — горожане выяснили, что если отправить на завод живого человека, то демон не будет терроризировать город всю следующую неделю.

Но я-то этого не знал, а если бы и знал, то все равно, наверное, побежал бы к контейнеру. А куда мне ещё было деваться? Прямиком к демону? Или обратно в лес, который тогда произвел на меня неизгладимое впечатление, и оно было далеко не приятным — мы чудом отбились от семейной пары одичавших ротвейлеров и чуть не попали прямиком в пасть демопсу, который совершенно случайно отвлёкся на других собак, не вовремя начавших на нас охоту.

В общем, я беспрепятственно добежал до площади, и, пока взрослые очухались, за мной погнались дети. Все они были младше меня. Но они питались намного лучше, и каждый по отдельности был сильнее, не говоря уже о том, что их было человек десять, не меньше. Единственное, что я мог сделать, — убежать. Я и побежал. А они погнались за мной, радуясь новой забаве. Уже тогда дети знали, что человеческая жизнь ничего не стоит. Я это сразу понял, как только увидел их довольные рожи. Так что будьте уверены — бежал я изо всех сил. Но мне и тут не повезло: эти мелкие изверги загнали меня в тупик между высоким бетонным забором и старой трансформаторной подстанцией. И принялись забрасывать камнями. Просто так сдаваться я не собирался, и мне удалось несколько раз отправить в моих обидчиков их же камни. Попал я всего один раз и, помнится, успел обрадоваться истошному крику и брызнувшей крови. Потом мне прилетел ответный камень в голову, и я потерял сознание.

Если бы не подоспевшие охотники, меня наверняка забили бы до смерти. Вот такой парадокс: получается, что я обязан жизнью кому-то из охотников. Тех, кого я люто ненавижу до сих пор за то, что моя мать мертва.

Так вот, тем волчонком, в кого я попал, оказалась Ира. Не знаю почему, но в то время я точно никак её не выделил из толпы ребятишек.

И вот она стоит в дверях комнаты и трогает тонким пальцем маленький шрам на скуле — говорит, эта привычка у неё осталась с того времени. Я не знаю, может быть, и так. По-настоящему я знаю её всего полтора года. Хотя что это я? Я по-прежнему совсем её не знаю…

— Будешь есть? — спрашиваю осторожно, как будто боюсь спугнуть.

Она опять смотрит на меня, а кажется — мимо. Не дожидаясь её ответа (губы чуть дрогнули), я встаю и иду на кухню. Проходя мимо, не могу удержаться и втягиваю носом воздух. Она пахнет елью, запах которой постоянно висит в воздухе, и мятой — наверное, почистила зубы перед тем, как идти ко мне.

Горожане всегда хотят есть. Не все, но большинство. У меня уже все приготовлено. Ещё днем я сервировал поднос и сунул его в холодильник. Он, конечно, не работает, электричество-то пропало ещё после Первой Кары. Я делаю это, чтобы запах не заполнил всю квартиру, и кто-нибудь не учуял его с улицы. Когда дело касается Иры, я боюсь даже собственной тени.

Я взял поднос, отнес его в комнату и поставил на журнальный столик возле тахты. Взглядом приглашаю Иру подойти. Она секунду колеблется, потом её тень падает со стены в коридор, за дверь. Ира проходит в комнату и садится в соседнее с моим кресло. Я вскакиваю и бросаюсь на кухню — забыл принести вино.

Вернувшись, вытаскиваю из серванта два бокала и разливаю терпкую, черную в свете керосинки жидкость. Подаю один фужер Ире. Она берет его тонкой белой рукой и, не дожидаясь меня, делает глоток. Отставляет вино в сторону и принимается за нехитрую закуску. На подносе — копченая зайчатина, порезанные помидоры и несколько листов салата. Я мог бы предложить и больше, но тогда она откажется есть. Ира знает, что зайцев я ловлю сам, а овощи вымениваю на то же мясо у одной женщины, живущей на противоположной от меня стороне площади.

Ира берет лист салата, и он сочно хрустит на её ровных белых зубах. Потом она берет кусок мяса и отрывает тонкие бело-коричневые полоски и отправляет их в рот. Я вижу, что она сдерживается, а не то уже жмурилась бы от удовольствия. Видно, дела в городе совсем плохи, если и она голодна. Её отец пусть и мелкая сошка в руководстве города — он занимается заготовкой дров и с его мнением мало кто считается — но все же его семья должна получать продуктов если не в изобилии то, по крайней мере, в достатке.

Чтобы не смущать её, я тоже беру в руку кусочек мяса и жую. Пусть поест, если голодна. Я больше налегаю на вино — так мне легче контролировать свои эмоции. Звучит немного дико, но так оно и есть. Алкоголь немного расслабляет меня, и я могу увидеть Иру как обычную, пусть и очень красивую девушку, а не как прекрасную статую у меня в квартире. Или того хуже — картину гениального художника, к которой нельзя прикоснуться из боязни испортить…

После первого бокала (из своего она едва отпила) наливаю себе второй и откидываюсь в кресле:

— Как у вас дела?

Она мгновение смотрит прямо мне в глаза, потом опускает голову и начинает облизывать один за другим тонкие розовые пальцы на правой руке, которой держала мясо. Я перегибаюсь в кресле и беру с подоконника стопку салфеток, которую всегда забываю положить на стол. Она никогда не напоминает. Сейчас, не глядя на меня, благодарит кивком и вытирает пальцы бумагой. Берет бокал с вином, делает большой глоток и только потом говорит:

— Нормально.

У неё красивый грудной голос, с той чуть заметной хрипотцой, что бывает у чувственных женщин.

Звук её голоса, который я услышал впервые за несколько дней, опять закручивает и отпускает пружинку завода моего сердца, и оно устремляется вскачь, заставляя меня задыхаться. Но я не мальчик и уже привык справляться с собой. Я несколько раз глубоко и медленно вдыхаю-выдыхаю, стараясь, чтобы это не было заметно для неё. Впрочем, она уже взяла второй кусок зайчатины и, наклонившись над столиком, выбирает себе кусок помидора. У меня в голове вдруг словно щелкает фотоаппарат, и я знаю, что это мгновение, как кадр, останется теперь в моей памяти навсегда.

Я вижу перед собой чёрный провал двери в коридор и на его фоне — освещенную чуть розовым, теплым светом керосиновой лампы девушку в профиль, которая сводит меня с ума. От вина и тепла она уже раскраснелась, и обычно бледное лицо чуть расцветилось легким румянцем на высоких скулах. Это необыкновенно ей идёт — кажется, что она светится изнутри.

Она центр композиции. Слева и справа её оттеняют теряющиеся в свете лампы, стоящей на столе, сервант и тахта. Перед ней между её креслом и тахтой — столик с едой и бутылкой вина. Мебель и вся комната уходят в темноту, становясь продолжением ночи, и служат только для того, чтобы подчеркнуть центр моего мира.

Она выпрямляется, и я моргаю, возвращаясь к реальности.

— Что у вас с продуктами? — спрашиваю я и тут же прикусываю себе язык. Как бы она не подумала, что это намек на её аппетит, когда она приходит ко мне.

Но, слава богу, она ничего не замечает или не обращает внимания на мои слова.

— Нормально, — повторяет она своё любимое слово и добавляет: — По муке опять норму срезали. И крупы в этом месяце почти не дали.

Я молча киваю. Муку мелют в городе. Но зерно нужно принести с тока пригородного хозяйства в трёх километрах от города. А это уже риск. Охотники, которые не только хорошо вооружены, но и почти все имеют какой-никакой, а опыт или в армии, или вообще в горячих точках, дошли бы туда и обратно почти без риска. Ну, разве что демопес какой дурной забрел бы случайно. Но это вряд ли — само присутствие демона Ли заставляет держаться их на почтительном расстоянии от города.

Главную опасность представляют собаки. Для пары вооруженных до зубов охотников они почти не представляют угрозы, а вот для транспортников, занимающихся доставкой продовольствия в город — очень даже. Собаки отлично чувствуют неумех. В прошлом месяце загрызли совсем молодого парня — Витьку Хромого. Его успели отбить, но спасти в наших условиях было нереально — кое-как его дотянули в коме до четверга, и я, чувствуя себя последней скотиной, отвез его на тележке на завод. Правда, с совестью я договорился быстро — уж лучше отвести человека без сознания и без половины лица, чем абсолютно нормального и здорового, пусть и наколотого наркотиками чуть ли не до потери ориентации в пространстве.

Витька хоть и был живой, но Ли показал мне, что мы схалтурили, — заставил поднять его на ноги и оторвал ему голову, пока я держал его на весу, поддерживая подмышки. И не так, как обычно — одним взмахом руки. Нет, в тот раз он сначала воткнул ему в шею перед моим лицом свои стальные пятисантиметровые ножи-когти, так что кровь из порванной артерии брызнула мне на лицо. И только потом сорвал с обмякшего уже тела голову.

Тогда я оказался от него так близко, что проспал сутки, — как есть упал на кровать и потом проснулся в бордово-чёрной корке чужой крови. Тогда я закрыл глаза, чтобы случайно не увидеть своё отражение в зеркалах в шкафу и в прихожей, на ощупь взял чистое белье и одежду и выскочил из квартиры. Потом, наверное, около часа лежал в одежде в холодной воде реки, пока не решился снять с себя все. Вернувшись домой, я прямо из горла, «винтом», засосал бутылку водки и отрубился ещё на сутки. В первый раз за полтора года пропустив свидание.

Пока я вспоминаю, Ира уже наелась и откинулась в кресле с бокалом вина. Я жду, когда она допьет. А она не спешит. Маленькими глотками, медленно. Пьет моё нетерпение как кровь, по капле.

Каждый раз, когда мы вместе, я задумываюсь: знает она, догадывается, как действует на меня само её присутствие? Говорят, что женщины чувствуют такие вещи. Но я сомневаюсь. Мне кажется, будь это правдой, она бы уже не выдержала и превратила меня в раба — человек не сможет знать, что кто-то полностью в его власти, и не воспользоваться этим. Мне все равно, на самом деле. Более того, несколько раз я сам пытался объяснить и рассказать ей все. Но мои признания или проходят мимо неё, или она их не слышит. Иногда я даже начинаю сомневаться в её чувствах ко мне…

Вру, конечно… Я сомневаюсь каждую минуту, пока она не со мной. И всю неделю накручиваю себя, что все пропало, мир больше никогда не будет таким, как я привык его видеть, — без неё мне ничего не надо… И успокаиваюсь, только когда она неслышной, почти невесомой тенью выскальзывает из своего подъезда…

Умом я понимаю, что не прав. Ведь она приходит ко мне? То, что стесняется, я могу понять. Не считая того, что я Палач в глазах всего города, у нас разница в возрасте восемь лет. Я думаю, что для восемнадцатилетней девушки это слишком много. Хотя что я в этом понимаю?

Наконец она отставляет бокал и смотрит одно мгновение на меня, а потом переводит глаза на бутылку. Но я уже не могу ждать…

Я встаю, стараясь двигаться медленно, чтобы не показать своё нетерпение. Обхожу её кресло сзади и опускаю руки ей на плечи. Она напряженно выпрямляется, но я уже не могу остановиться — наклоняюсь ниже и чувствую под ладонями её маленькие груди. Она вздрагивает, а я спускаюсь ещё ниже и поднимаю край её тонкого свитера, обжигая ладони о плоский напряженный живот…

Она толчком выдыхает воздух, и я слышу не то стон, не то хрип. Все, я уже не могу контролировать себя — захожу сбоку, подхватываю почти невесомое тело на руки и несу её на тахту.

Дальше у меня все расплывается, сливается в один поток обожания, потери себя и обладания ею… Иногда я выныриваю из этого водоворота и вижу себя, резкими толчками входящего в её почти неподвижное тело, — словно картинка со стороны. Не знаю, что она сейчас чувствует, да и не могу: само осознание сбывшейся мечты опять сводит меня с ума, и воронка желания раскручивается с новой силой. И опять ныряю, и волна накрывает меня с головой — кажется, что я глохну и слепну, оставаясь только нестерпимо яркими вспышками под веками.

Не знаю, сколько это длится, — несколько минут или вечность. Да и какая мне разница?

Потом курю, прислонившись спиной к ковру на стене. Я сижу на тахте в ногах у Иры и выпускаю дым вверх, к потолку. Мне не хочется курить, но как ещё я могу беспрепятственно любоваться ею, чтобы это не так бросалось в глаза?

Она закрыла глаза и закинула руки за голову. Ира тяжело дышит, и её живот, покрытый внизу пушком, ходит вверх-вниз, натягивая кожу на ребрах. Вся она — небрежно разметавшиеся по подушке волосы, отрешенное прекрасное лицо, маленькие груди с твердыми темными сосками, плоский живот с бугорком лобка в тонких волосках, узкие бедра и длинные ноги с маленькими аккуратными ступнями и розовыми пятками — так красива, что у меня в голове что-то опять мутится, я забываю о том, что курю, и немного прихожу в себя, когда пепел отваливается с зажатой во рту сигареты и обжигает мне грудь.

Я наклоняюсь и тыкаю, не глядя, окурок куда-то в поднос, не в силах отвести взгляд. И опять наваливаюсь на неё — и падаю, несусь сломя голову во взрывающуюся темноту…

Потом мы лежим рядом. Я немного прихожу в себя. Больше ничего не будет — тут у Иры какие-то свои дурацкие правила, но я и не настаиваю. И так выжат как лимон — больше эмоционально, чем физически. Мне кажется, что, если сделать это ещё раз, я просто сойду с ума или умру.

Мы лежим на спинах, и теперь оба курим одну сигарету. Я с краю и время от времени стряхиваю пепел на поднос. Затягиваюсь и передаю ей. Через несколько секунд она вернет сигарету мне. И так по кругу, пока не докурим до фильтра. Потом я подкурю вторую.

Обычно после этого она молча встает и начинает одеваться. Я, пока мы курим и когда она одевается, стараюсь не смотреть на неё — боюсь не выдержать.

Но сегодня, подкурив вторую сигарету и отдав ей, я облокачиваюсь на локоть и смотрю Ире в лицо. Она удивленно переводит взгляд с потолка на меня.

— Давай уйдём отсюда? — неожиданно даже для себя предлагаю я.

— Куда? — удивленно спрашивает она. Нарушение привычного ритуала свидания сбивает её с толку, и она ещё не знает, как реагировать. Переспрашивает второй раз: — Куда?

— Да куда угодно, — отвечаю, опять откидываясь на подушки. Я переоценил свои силы. Даже глядя ей в лицо, боковым зрением вижу её обнаженное тело и боюсь не выдержать и сорваться. А сейчас, когда сказал наконец то, что давно собирался, нужно довести дело до конца.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — медленно говорит она и протягивает мне сигарету.

— Совсем уйдём отсюда, — поясняю я спокойно. — Из города. Куда-нибудь далеко. Вдвоем. Ты и я.

— Куда уйдём? — не понимает она. — Отсюда некуда идти…

— Если ты согласишься, я найду нам дом.

Она сама забирает у меня сигарету и глубоко затягивается. Потом отдает окурок обратно и отрицательно мотает головой:

— Мне некуда идти.

Она выделяет «мне», и я чувствую, как сжимается сердце. Ира спокойно поправляет волосы, убирая случайную прядь с лица, и поясняет:

— На юг, в сторону Екатеринбурга, не пройти из-за собак и демопсов. На север мимо завода мне вообще не пройти, или ты забыл?

— Демон не все время сидит на месте. Сегодня я видел — он улетел. Его не будет несколько дней, и можно спокойно уйти.

Она опять мотает головой:

— Дальше Лисинск, там свой демон.

— Ну и что? Я договорюсь и с ним, я уверен…

— Ты — да. А я не только с ним не договорюсь, но и с местными… Ты, кстати, тоже.

— Почему? У них может не быть своего посредника?

— Это вряд ли, — спокойно возражает Ира. — С севера к нам никто не приходит.

Это верно. Беглецы идут только с юга. От нас до Екатеринбурга добрых пятьсот километров на юго-запад. Вообще не представляю, как туда дойти. На север, в другую сторону — Лисинск, ещё один районный центр. С юга, из сел и городков продолжают идти люди. С севера — никогда. Значит, там свой демон, с которым договорились. На юге наверняка тоже есть, а в крупных городах и не по одному — но где-то дальше, так что сфера их влияния не доходит до нашего города. К тому же демон Ли летает только на юг. Хотя… Мы сами на юге от завода, так что просто можем не видеть, как он направляется в сторону Лисинска…

Но она права — идти в зону, где пересекаются территории двух демонов, просто самоубийство.

С востока и запада к нам не подобраться: река и скалистый кряж надёжно охраняют город, оставляя всего две дороги для входа и выхода.

— Пойдём на юг, — упрямо говорю я. — От собак можно отбиться, демопсы меня не тронут… И тебя не тронут, если ты будешь со мной.

— И что мы там будем делать? — спрашивает она. — Где жить?

— Найдём дом, — торопливо говорю я, слыша в её голосе нотку интереса. — Живут же там люди. А уж со мной ты точно не пропадешь… Я ради тебя в лепешку разобьюсь, ты же знаешь…

Но уже вижу, что все напрасно. Она опять теряет интерес к разговору и равнодушно говорит:

— Да нет, ерунда все это… Какой дом? Зачем? Если бы там можно было жить, люди бы к нам не бежали, верно?

— Но они не такие, как… — Я прикусываю язык.

— Как ты? Так и я не такая… Ладно, все. Мне пора.

— Подожди. — Я хватаю её за руку. — А вдруг выберут тебя?

Ира смотрит мне в глаза. Второй или третий раз за вечер. Она спокойна. Кажется, даже улыбается.

— Если выберут, отведешь меня к своему другу, — говорит она и высвобождает руку. — Я такая же, как все… Не забывай об этом.

Ира встает с тахты, демонстративно не касаясь меня, и начинает одеваться. Я так взволнован разговором, что несколько секунд позволяю себе смотреть на неё. Потом откидываюсь на подушку и на ощупь лезу за сигаретой — она не разрешает мне провожать её.

Слышу характерные, знакомые наизусть звуки. Вот она натягивает джинсы и уходит в коридор… Шорох волос о расческу… Свист нейлона о нейлон — она надевает куртку. Тихо щелкает собачка замка — Ира оставляет меня одного. Она никогда не прощается.

Я вскакиваю и торопливо натягиваю на себя одежду. Задуть лампу, выскочить на лестничную площадку и запереть дверь на ключ — дело одной минуты. Вот я уже несусь по улице, таращась в темноту. Глаза постепенно привыкают, бегу я быстро и очень скоро нагоняю Иру — вижу её силуэт, смазанный дождём. Не приближаясь, чтобы она не услышала меня, провожаю до дома, убедившись, что она благополучно исчезает в дверях своего подъезда.

После этого разворачиваюсь и медленно плетусь домой. Сегодня хоть что-то сдвинулось с мертвой точки. «В следующий раз я опять заговорю с ней», — даю себе клятву и откидываю капюшон куртки с головы. Мне жарко, я задыхаюсь.

Она сама установила мне дни свиданий. Четверг и пятница. Не знаю, почему именно эти дни. Да это и не важно. Главное, что их два. Всего два.

Вот и все. Первый на этой неделе час с небольшим, ради которых я живу, прошел. Впереди ещё одна встреча — завтра, а потом опять длинная пустая неделя, заполненная не нужной мне суетой. Дожить до четверга. Увидеть Ли и Иру. Потом ещё одна такая же короткая встреча. И опять умереть, впасть в ступор на пять дней — ждать четверга.

Глава 3

— Руслан, беги!

Истошный крик старика не застал парня врасплох. Тут вообще никто никогда не расслабляется. Иначе умрешь быстрее, чем успеешь повернуться в сторону опасности.

Вот и Руслан сорвался с места, как только услышал первые звуки окрика, среагировав не на слова, а на интонацию. Он на полпути обогнал деда Тимоху, торопливо ковыляющего к единственному более-менее надежному убежищу рядом с ними — деревянному домику, в хорошие времена служившему складом инструмента для бригад овощеводов. Подумал было схватить старика за шиворот и тащить за собой для увеличения скорости, но потом плюнул. И дед не намного быстрее бежать будет, и сам Руслан пропасть может из-за секундного промедления.

Двумя последними прыжками Руслан взлетел по хлипким прогнившим жердочкам крыльца в дом и обернулся, оценивая обстановку. Пока ничего не было видно. Через несколько секунд досеменил, припадая на левую ногу, Тимоха.

Теперь, пока опасности не было видно, Руслан схватил деда за воротник подранного, засаленного на пузе и локтях свитера и одним рывком втащил его в дом. Скоро дед выглянул из-за спины молодого напарника и натужно захрипел в ухо, восстанавливая дыхание. Руслан покосился на старика и недовольно поморщился. Теперь целый день отходить будет от пробежки. А им ещё дрова тащить до поселка почти километр.

По-хорошему Тимохе уже не след на работы выходить, да у него на горбу кроме бабки ещё и внучка Светка — сын Тимохи пропал в прошлом году на охоте. Пошёл за зайцами, а угодил кому-то на ужин. Теперь Тимоха трудился изо всех сил, да все равно им троим не хватало. И дурак ведь: не будь Светки, можно и не работать, коль уж все равно в лес ходишь — ставь силки да питайся зайчатиной. Но крупа и овощи были только в общих запасах, а «ребенку нужно разнообразно питаться».

Руслан как-то предложил Тимохе, куда этого ребенка приспособить, чтобы и сама ела, да ещё и деду с бабкой перепадало, но тихий и робкий Тимоха вдруг затрясся и так двинул ему в ухо, что в голове потом целый день гудело. Тяжёлая рука у старика… А все равно дурак. Девке пятнадцатый год, чего тянуть? Руслан, конечно, старику не спустил — тот потом валялся неделю, на работу не выходил и дополнительный паек, конечно, не получал. И кому от этого лучше стало?

Вокруг сторожки ничего не происходило. Руслан постоял ещё минуту, прислушиваясь и держа дверь наготове, чтобы захлопнуть её при первом же признаке угрозы. Но, кроме шелеста мелкого по-осеннему дождя, ничего не было слышно. Руслан вышел на крыльцо и осторожно посмотрел налево и направо. Потом спустился и заглянул за угол сторожки. Постоял ещё несколько минут, напряженно прислушиваясь. Нет, все чисто.

— Вроде никого, — сказал Руслан деду.

Тимоха, по-прежнему хрипя, вышел следом и боком, припадая на больную ногу, спустился с крыльца.

— Ну и шут с ними… Значит, обознался, — спокойно сказал дед и пошёл к четырехколесной самодельной тележке на резиновом ходу. В тележку влезало почти два куба рубленых дров. Старик начал собирать поленья, разбросанные вокруг большого пня, на котором их рубили. Рядом с пнем валялся тяжёлый колун на длинной деревянной ручке, брошенный впопыхах Русланом.

Парень постоял ещё несколько минут, напряженно прислушиваясь. Действительно, ничего подозрительного. Он подошёл к Тимохе, складывающему на тележку очередную охапку дров, и взялся за ручку колуна.

— Да брось, хватит уже, — сказал старик. — А то вываливаться будут, потом собирай всю дорогу…

Руслан прикинул объем разбросанных вокруг дров и оставшееся в тележке место и согласно кивнул. Он отложил топор и начал собирать поленья.

По поводу ложной тревоги он деду ничего не сказал — это дело такое… Лучше перебздеть, чем недобздеть… В их местах от героев очень скоро ничего не остается. И даже хуже — чаще всего никто даже не знает, что с ними случилось. Сгинул человек, и все. Потом только расклады прикидывай — собаки, чертовы псы или сам сатана забрал. Вариантов три, а результат один. Так что ну его, это геройство, лучше пробежаться лишний раз.

Через пять минут они закончили с дровами и замерли на несколько секунд, прислушиваясь и медленно поворачивая головы в разные стороны. Но все было тихо. Только шум дождя да шелест еловых лап на ветру. И то все звуки приглушенные, мягкие, сонные.

Руслан кивнул Тимохе, и они впряглись в лямки, привязанные к передку тележки — к металлической раме. Руслан рванул, старик подхватил, и тележка, покачиваясь на неровностях дороги, покатила в деревню. Все, что могло скрипеть, было смазано. Все, что стучать, закреплено и привязано. Нужно было тащить и слушать каждую секунду. Враг никогда не спит. Конечно, нарваться на чертова пса днем сложнее, чем ночью, но кто его знает… К тому же рядом может оказаться стая собак, что тоже ничего хорошего не сулит. Все эти опасности смертельные, но, при должной ловкости и осторожности их можно или избежать, или спастись — от собак обычным оружием, от чертовых псов — попросту убежать под защиту надежного убежища. Самое главное, что и собаки, и псы издают шум.

С сатаной все сложнее. Говорят, его видишь только один раз — он же последний. Это, конечно, враньё. Его видели, иначе кому было рассказывать, как он выглядит, — некоторым так везло, что в жертву выбирали человека, который был рядом. По крайней мере, про крылья и лапы с когтями не поверить невозможно — а то как бы он летал и отрывал голову за одно мгновение? Руслан сатану не встречал, а вот труп с оторванной головой, который он видел ещё ребенком, лет восемь назад, до сих пор иногда ему снился.

Но и в этот раз все обошлось. Через десять минут они уже подъехали к школе, в которой жила небольшая община выживших после Первой и Второй Кары.

Их было немного. В селе осталось триста двадцать человек. Из более чем тысячи дворов. Из трёх тысяч чуть больше пятисот человек уцелело после Второй Кары. Кто-то ушёл в город, в райцентр. Кто-то погиб за эти десять лет. Да и из тех, кто в райцентр ушёл, вряд ли хоть половина дошла… Да если и дошли? Кто скажет, что там с ними стало? Ни один не вернулся, чтобы рассказать… Может, их там сожрали всех уже давно…

По расчищенной от камней на ширину тележки дорожке, Руслан и Тимоха подтащили дрова почти к самому крыльцу. Тимоха сходил за подмогой — детьми, и за десять минут они вместе перетаскали дрова в отведенные под это дело классы. Сейчас было ещё тепло, и дрова шли только на приготовление еды. Руслан с Тимохой заготавливали впрок, на зиму — за это время они высохнут. Ну и запас на всякий случай. Как-то раз три чертовых пса держали школу в осаде больше недели. Монстры кружили вокруг, чувствуя запах людей, а может, и их души, и не уходили, пока не услышали где-то в лесу вой собак. Видно, за неделю и у них животы подтянуло — псы бросили охранять школу и больше не возвращались.

Пока они возились с дровами, пока закатывали тележку под навес, уже совсем стемнело. Нужно было торопиться. К тому времени уже вернулись с работ все жители маленькой колонии.

— Руслан, дядь Тимоха, долго ещё возиться будете? — выглянул из дверей дежурный.

— Все, идём, — отозвался Тимоха и задергался, как припадочный, в приступе кашля.

Руслан следом за ним зашел в школу и помог дежурящему сегодня Ивану Гуркину сначала затворить тяжелые металлические двери, а потом заклинить их массивным металлическим ломом, продев его в специально наваренные для этого петли. Вдобавок они для надежности подперли двери тяжелым стальным сейфом, притащенным в незапамятные времена из кабинета военрука.

— Как сегодня? — спросил Руслан щуплого Ивана, своего ровесника.

— Все живы, — просто ответил парень.

Обязанности дежурного были не сложными. Пересчитать, все ли ушедшие на дневные работы вернулись обратно да запереть на ночь единственную дверь. Окна во всей школе уже давно были забраны стальными решетками, сваренными из всего, что попалось под руку, — от арматуры до спинок железных кроватей. К тому же все проемы изнутри были завешены старыми одеялами и покрывалами — чтобы светом не привлекать внимания хищников.

Впрочем, это помогало мало. Не успели они затворить двери, как за оврагом, на околице, раздался вой десятка собак. Судя по звуку, они приближались к деревне.

— Началось, мать его так, — зло сплюнул Иван и побрел, сутулясь и шаркая ногами, как старик, в спортзал.

Руслан, расстегивая на ходу куртку, двинулся следом. Почти все обитатели села жили в школе — так было проще обогреваться. И не так страшно вместе-то. Большинство холостых мужчин и матерей-одиночек ютились в спортзале. У женщин не было сил устроить себе отдельное жилье, а с людьми все как-то проще. К тому же как бы там ни было, а от тех же мужиков защита.

Те, кому повезло выжить всей семьей или кто сошелся уже после Второй Кары, жили в основном тут же, в школе. Только не со всеми вместе, а в классах. Их, конечно, на всех не хватало, да и не протопить семье целый класс в одиночку. Поэтому семейные тоже собирались в компании по три-четыре или даже пять семей, в зависимости от количества детей, и объединялись в мини-коммуны. Сообща готовили еду и старались держаться друг друга на общественных работах или когда удавалось выкроить время и поохотиться или поогородничать «на себя».

И только самые сильные и уверенные хозяева позволяли себе жить не в школе, а в селе — в самых крепких и приспособленных для этого домах. Руслан давно присматривал возможность переехать в один из таких. А это можно было сделать только одним путём…

Сейчас Руслан жил, как и все холостяки, в спортзале.

Огромный, пристроенный к школе перед самой Первой Карой, он вмещал больше двухсот человек. В одном конце стояли сколоченные из досок двухъярусные топчаны. Многие из них были отгорожены простынями или покрывалами — люди как могли создавали себе личное пространство.

С другой стороны, у входной двери, оставшееся свободным от кроватей место занимал хозблок. Тут стояли две печки. Одна была переделана из обычного газового котла. К ней даже умудрились приспособить трубу, которая контуром опоясывала весь спортзал. Заполненная тосолом, она отапливала все огромное помещение — не Африка, конечно, но жить можно. Вторая печка — обыкновенная буржуйка, на которой повариха тетя Нина готовила на всех еду.

Между входом и печками, стоящими в углу, были ещё две двери — бывшие раздевалки для мальчиков и девочек, теперь превращенные в склад для самого ценного имущества жителей села — продуктов. Главное, что они всегда были под надежной охраной двух сотен пар внимательных глаз.

Освещался огромный зал всего пятью керосиновыми лампами, подвешенными над головами, так что тут всегда был полумрак. Может, это и к лучшему — не видно того убожества, которое окружает людей.

Когда Руслан вошел в спортзал, уже начали раздавать еду и дополнительный паек, положенный тем, кто занят на общественных работах. Руслан не спеша — его порция никуда не денется, тут с этим строго — дошел до своей койки и развесил на стоящем рядом стуле мокрую куртку. Стянул через голову свитер (в помещении от топящейся весь день для готовки еды печки было жарко, а от двух сотен человек — ещё и душно) и бросил его на кровать, застеленную синим армейским одеялом, оставшись в пропотевшей серой футболке. Он втянул носом воздух, украдкой наклонившись к плечу, но только хмыкнул и махнул рукой. Только оттого, что он представил себе, что нужно идти умываться в приспособленный для этого санузел на первом этаже, его передёрнуло. А, и так сойдет… Не в первый раз. Тем более что тут, где все время плавал дым и на всех вещах рано или поздно откладывалась копоть, на такие мелочи как запах пота уже давно перестали обращать внимание.

Руслан вытащил из прикроватной тумбочки железную миску с ложкой и пошёл к печке. Навстречу ему уже шли получившие свою пайку — в основном мужчины и почти взрослые парни.

Вдоль одной из стен, выстроившись в линию, стояли женщины и дети. Они терпеливо ждали своей очереди. Никто не роптал и не возмущался, только самые маленькие из детей провожали блестящими от голода глазенками каждую дымящуюся тарелку, проплывающую у них перед носом.

Руслан, не обращая внимания на этих заморышей со своими не менее худосочными мамашами, — уставшими от жизни до ломоты в зубах женщинами в каких-то одинаково мешковатых серо-коричневых тряпках, — дошел почти до печки и встал в короткую, всего пять или шесть человек, отдельную очередь из мужчин.

За столом, отделяющим «клиентов» от «кухни», хозяйничала дородная, не старая ещё, красивая женщина, которую все звали тетей Ниной. Сколько помнил себя Руслан, она была бесплатным приложением к лидеру общины. Сначала ходила в любовницах Семена Приходько, бывшего главы администрации их села. Но он, устав от вечных нерешаемых проблем, сбежал через год в Уральск. Нина, тогда статная сельская красавица, про которую бабы шептались по углам, что Бог наказал её за лёгкий нрав бесплодием, перешла к ставшему новым лидером бывшему физруку школы Андрею Голубеву. И снова ей не повезло: того быстро, не прошло и пары лет, загрызли собаки, загнав на дерево, где он просидел два дня, пока не уснул и не свалился. Нина горевала недолго — дальше был ещё один Андрей, которого звали просто Лысый, потом Серега Козлов. И наконец, уже заметно постаревшая, она досталась бывшему агроному местного колхоза Толику Свирину по прозвищу Вырвиглаз, полученному ещё в прошлой жизни за привычку носить умопомрачительной расцветки галстуки. Зачем Толику такая любовница, никто не знал — он мог взять силой или подкупом любую девку или бабу на выбор. Но Нинка тем не менее и при нём сохранила теплое местечко. На этого Толика у Руслана и были самые большие надежды.

— Ты где сегодня? — буркнула Нина, когда он подошёл к её столу. Она со всеми старалась поддерживать хорошие отношения, хотя дружбу ни с кем не водила.

— Дрова возили, — сказал Руслан и втянул носом воздух. В животе заурчало.

Нина молча налила ему густой суп, где всего было понемножку — и овощей, и крупы. Живо наклонилась к стоящей тут же картонной коробке и стукнула о стол банкой рыбных консервов — сайра в масле. Потом хмыкнула и добавила ещё одну, плоскую, — шпроты.

— Ого! — удивился Руслан. — Откуда?

— Парни на резерв ходили, — сказала Нина и улыбнулась, довольная произведенным эффектом. Резервом называли государственное стратегическое хранилище, которое находилось на территории воинской части в пятидесяти километрах от их Васильевки, в глухой тайге. Еды там было столько, что хватило бы на несколько лет и Екатеринбургу.

Руслан рассовал банки по карманам армейских штанов и осторожно понес тарелку, стараясь не расплескать ни капли. На их тумбочке уже расположился сосед Руслана — его ровесник Егор Лютиков, белобрысый здоровяк с добродушным широким лицом.

— О, чё-т я тебя не заметил, — сказал Лютик и подвинулся, давая место Руслану.

— Ничего, сиди, — остановил его тот и сел на кровать, положив тарелку на колено, на давно приспособленную для этого дела книжку стихов А. Блока.

— Ты на дровах сегодня? — спросил Лютик.

— Ага. А ты?

— Да за зерном ходили на элеватор. Завтра, кстати, тебя пошлют.

— Да и хрен с ним, — равнодушно сказал Руслан, хотя не очень обрадовался: элеватор был в паре километров от деревни, в отличие делянки в двух шагах, где рубили дрова.

За окном вдруг раздался слышный даже сквозь двойные стекла и занавеси-одеяла истошный утробный вой чертова пса. В спортзале сразу заговорили громче, так что уровень шума заметно вырос — люди непроизвольно хотели заглушить вой за окном.

Руслан начал торопливо хлебать суп, пока он не остыл. Когда в миске осталось меньше половины, а голод уже немного отпустил, Руслан стал есть медленнее, все чаще бросая взгляды на все ещё стоящих понуро в очереди женщин. Блин, что за дрянь! Все какие-то тощие, облезлые… Кожа и кости. Руслан как-то листал журнальчик, уцелевший с тех ещё времен, — вот где бабы так бабы! И сиськи, и жопа — то, что надо! А на здешних заморышей и смотреть-то тошно… Но приходится довольствоваться тем, что есть.

Он переводил взгляд с одной на другую, пока не остановился на Лизке Приходько. Эта худая, такая же, как все они тут, но хоть в кости широка. И он ещё ни разу с ней не спал. К тому же она молодая совсем, лет двадцать пять, не больше, а детей уже двое. Муж, Васька Приходько, пропал два года назад, оставив её с двумя пацанами — одному пять, второму три года.

«Тоже дура — двоих родить, — думал Руслан. — А какое мне дело, вообще-то… Лишь бы дала. Хотя куда она денется?»

То, что она «даст», он почти не сомневался. Двое детей — это уже приговор. А ещё среди местных женщин ходили слухи, что детям жизненно нужна рыба. Что-то там в ней есть, для мозга, кажется… Так это или нет, Руслан не знал, да ему было на это наплевать. Но он знал, что для баб с детьми рыбные консервы были чуть ли не фетишем.

Руслан доел, сходил в санузел помыть миску с ложкой и, вернувшись, растянулся на кровати. Через полчаса, когда уже перестали стучать о миски ложки по всему спортзалу, он достал из тумбочки одну из припрятанных банок и сунул её в карман.

Он встал, потянулся и ленивой походкой пошёл в нужный ему коридор между кроватями. По дороге он останавливался переброситься парой слов с парнями, с которыми был на короткой ноге. И ловил на себе жалобные, просящие взгляды матерей. Ради таких моментов он готов был многое отдать. Но сегодня у него другая цель.

Руслан дошел до нужной кровати и откинул полотняный полог. Старшего мальчика не было, видно, забился в какой-то угол подальше от взглядов взрослых поиграть с такими же сопляками. Лизка сидела на кровати и тискала хохочущего худого большеголового мальчишку. Увидев Руслана, она погасила улыбку и торопливо одернула черную шерстяную юбку на голые ноги. И кто её научил такие балахоны на себя пялить?

— Лиз, привет, — небрежно бросил Руслан. — У тебя соли случайно нет?

Это была такая шутка, придуманная кем-то из местных остряков из молодежи, — спросить у будущей «невесты» что-нибудь, чего у неё точно нет. Почему-то особо забавным казалось спросить именно продукты, ради которых женщины и ложились под них.

Не дожидаясь ответа, Руслан сунул руку в карман и показал бок консервной банки.

Лиза покраснела как девчонка, сглотнула и кивнула, не глядя в глаза парню. Она сделала движение рукой, и Руслан отдал ей оплату.

— Два раза, — предупредил он её. — Ещё завтра…

Лиза опять молча кивнула.

Она торопливо встала, почти враждебно отстранив от себя нахохлившегося на чужого «дядю» мальчишку, и негромко сказала в занавеску через проход:

— Баб Лена, присмотришь за Генкой?

Из-за пестрого покрывала выглянула сморщенная старушонка и, так же не глядя на Руслана, кивнула:

— А чего ж не погляжу… Иди, милая, куда тебе надоть…

От этого молчаливого понимания и того, что ни старая, ни молодая ни разу не посмотрели ему в глаза, Руслан почувствовал, как злость поднимается откуда-то из живота в голову.

«Ну, сука, погоди!» — думал он, широко шагая по коридору на третьем этаже. Фонарь в его руке раскачивал длинные тени по полу и стенам. Тут никто не жил: слабенький котёл не прокачивал на такую высоту жидкость в трубах отопления, и такие, как Руслан, пользовались опустевшими классами для своих нужд. Мебель давно пожгли на дрова. Руслан в классе физики постелил матрас и одеяло с подушкой — это было его «лежбище», как он его называл. Водил сюда женщин, когда было ещё тепло на улице, как сейчас, или приходил, когда хотел побыть один.

Он открыл дверь кабинета ключом и приказал застывшей в двух шагах Лизе:

— Ну, уснула, корова? Давай заходи!

Руслан запер дверь изнутри и повернулся к женщине, которая опять замерла столбом:

— Чо встала, сука? Раздевайся давай!

И, видя, как она покорно стянула через голову свитер, а потом вышла из юбки, переступив белыми стройными ногами через ткань, ещё больше распалился и налился злобой.

— Давай, давай! Шевелись, ну!

И, глядя, как она медленно, с неохотой снимает с себя последнее, стал торопливо раздеваться сам.

— Ложись… Ноги раздвинь… Да выше поднимись, куда я лягу?! — командовал он, наслаждаясь её растерянностью, обреченностью и краской стыда на щеках, видной даже в тусклом свете лампы.

Он уже стоял на коленях между её бесстыдно раздвинутых ног, готовый навалиться всей массой и сжать, стиснуть, сдавить её, чтобы сделать как можно больнее, подчинить и ещё больше унизить… И вдруг почувствовал липкий ужас, сковавший его. Он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, ему казалось, что воздух стал твердым, состоящим из прямоугольных кусков, кое-как, в беспорядке втиснутых друг в друга. Если бы это продлилось на несколько минут дольше, он задохнулся бы, наверное.

Но прошла всего секунда, от силы две-три. И исчезло, как не было. К Руслану вернулась способность видеть и слышать. И он услышал — слабый, испуганный крик женщины, лежащий перед ним:

— Это он! Сатана!

— Чё орешь, дура?! — прикрикнул на неё Руслан и влепил открытой ладонью по щеке, так что голова женщины мотнулась в сторону.

Понаблюдав несколько мгновений, Руслан навалился на беззвучно плачущую Лизу всей массой, жадно шаря руками по горячему телу…

Не спалось. Как уже давно, впрочем. Руслан в последнее время не находил себе места. Вроде все есть: и на здоровье не жалуется, и еды хватает, и баба — любая на выбор… Крыша над головой имеется, в пекло его особо не пихают… По крайней мере, Толик Вырвиглаз его на тот же резерв ещё ни разу не отправлял. А туда сходить — не фигушки собакам из окна показывать… Полтинник километров по лесу отмахать — не шутка. Да ещё обратно. Правда, они с полной выкладкой ходят, автоматы с подствольниками, гранаты, все дела… Собак так точно можно не бояться — даже если попадется большая свора, её просто перебьют на фиг, и все… Вот только псам, говорят знающие люди, граната — что слону дробина. Сизый вон рассказывал, что видел, как на чертова пса дерево упало — так тот только отряхнулся и дальше побежал. Да и как стрелять в наказание? «Боевики» в один голос говорили, что от чертова пса только одно спасение — быстрые ноги да крепкие стены… А где их, стены, взять в тайге? Только редкие охотничьи заимки, да и то половина с пожарами сгорела…

Руслан улыбнулся, вспомнив последнюю встречу с Толиком. Он распекал своего зама, Кольку Чижа. А потом начал жаловаться на него подошедшему с каким-то вопросом Руслану. Неспроста все это, неспроста. Так, глядишь, и подтянет Руслана к себе. Не зря, значит, эту дуру страшенную, дочь его, Верку, обхаживал…

У печки кто-то уже бубнил. Руслан поднял голову с подушки. Опять обычная компания. Каждый вечер у огня собирались одни и те же — поговорить, просто посидеть, ничего не делая. В компании у огня иногда казалось, что ты в безопасности.

Руслан встал и пошёл на огонек. Все равно не уснуть — слишком возбужден он был после Лизки и своих планов насчет Толика и Верки.

Уже давно, по просьбе Нинки-поварихи, Руслан нарубил из березы несколько чурбачков, заменивших стулья.

У печки сегодня сидела сама Нинка, сосед по койке Лютик, дед Тимоха, которого мучила старческая бессонница, и Мишка Пузо — здоровый детина, которого побаивался даже Руслан, особенно пьяного. Не нравилось, как Пузо на него смотрел… Кроме завсегдатаев, к огню подсела пара пацанов четырнадцати-пятнадцати лет, которых только начали брать на мужские работы. Были они ещё худосочные, мелкие, если бы не постоянная нужда в работниках, то хрен бы им, а не доппаек. Но, видно, ребята с головой — старались тереться возле мужиков, чтоб примелькаться, зарабатывать авторитет.

Руслан спихнул одного из пацанов с пенька и сел сам, придвинувшись поближе к печке.

При его появлении все примолкли. Руслан знал, что его недолюбливают, но терпят. И фиг с ними, чихать он на них на всех хотел…

— Ну что тут у вас? — спросил Руслан, не обращая внимания на устремленные на него взгляды. Он вытащил сигарету, подобрал веточку и сунул её в открытую дверку печки.

— Да вот, вспоминаем да пацанам рассказываем, как оно с Карой-то было, — первой отозвалась Нинка. Руслан давно отметил, что она выделяет его среди прочих. Наверное, понимала, что он недолго останется в рядовых работягах — рано или поздно выдвинется.

Руслан подкурил и выпустил дым в сторону огня:

— О! Это я люблю… Тимоха, ты тут главный специалист в этом деле?

— Зря смеёшься, — обиделся дед. — Сам-то в то время ещё пешком под стол ходил!

— Да ладно, пешком!.. Мне уж десять лет было. Нет, девять вроде… Блин, забыл, — ухмыльнулся Руслан.

— Да, ладно, Тимоха, не слушай его, — вступился за деда Пузо. — Давай рассказывай дальше. А то и я уже чё-т забывать всё начал. Предупреждали нас или нет?

Тимоха, все ещё сердито сопя, вытащил кисет и скрутил узловатыми грязными пальцами самокрутку. И где только газеты берет? Не иначе Нинка подбрасывает: всю бумагу ей отдавали, на растопку. Книг-то полно по домам можно найти, а вот с газетами беда — давно все попалили.

— Ну, значит, так… — начал рассказывать старик, глубоко затянувшись самокруткой. — Я тогда шофером работал, дальнобойщиком. До самого Владика доезжал, во! Ну и радио-то всё время в кабине включено. Мы с напарником ездили, да особо не поговоришь — всё время спешили, всё денег мало было… Чуть не круглые сутки баранку крутили. Один рулит, второй спит. Ну и радио, значит… Так вот, предупреждали всех, это я точно помню. Перед Первой Карой-то. Перед Второй — нет, не было. Да и некому уже было. Или мы не слушали — не до того стало…

— Предупреждали, — вмешалась Нинка. Она наклонилась и сунула в печь ещё одно полено. Резко запахло еловой смолой, и полено охватили языки пламени. — Я-то в администрации тогда работала, замом у Приходько…

Руслан удивился. Он-то думал, что Нинка так и работала поваром и до Кары.

— Что-то пытались ещё сделать, эвакуацию какую-то организовать, — продолжала Нинка. — Да куда сбежишь-то? Кругом все одно и то же.

— Ну, может, и так, — согласился Тимоха. — Что-то не помню, что нас спасать кто-то хотел…

Нина только поджала губы. Руслан усмехнулся. Нинка-то с начальством была, ясно. А Тимоха не удержался, поддел: себя, мол, спасали, до простых смертных ваше спасение не дошло…

— Как сам-то выжил? — спросил Пузо, доставая кисет.

У него одного из всей компании была трубка. Да не самоделка какая, а настоящая, вишневая, что ли. Руслан сам слышал, как ему предлагали за неё пять банок шпрот, — не стал менять. Надо бы себе вырезать, только деревяшку бы подходящую найти, а то кругом елки да елки. В деревне посмотреть, может, черемуха какая… Хотя нет, она воняет, наверное…

— Да повезло, — просто сказал Тимоха.

Руслан слышал уже эту историю несколько раз, но все равно было интересно. Ему, тогда ещё совсем ребенку, все те события помнились смутно. Вроде и знакомое что-то, а на сказку похоже — другая жизнь, совсем другие проблемы у людей были.

— Мы как раз с рейса возвращались. Пустые ехали. Да не ехали, летели! Второй рейс был на новой «Вольво». Ну, в смысле для нас она новая, а так бэушная, конечно… С напарником пополам купили. В долги влезли, мама, не горюй! Не машина была — зверь! Ну вот. Напарник спит, я баранку кручу. А насчет радио — я почему запомнил? Как раз перед началом Первой Кары, буквально за десять минут, по радио опять объявили — готовиться, мол, ко всяким неожиданностям. Совсем рядом с Землей какой-то там поток астероидов должен был пройти. Но точно помню, что никто не говорил, что так все обернется!

— Нам сказали, что астероиды какие-то не такие были, — пояснила задумчиво Нина. Она невидящими глазами смотрела на огонь и, сама не замечая, крутила нижнюю пуговицу на кофте. — Излучение там другое, что ли… В общем, в телескопы смотрели, что-то там считали, и по всему выходило, что мимо… А оно вон чего…

— Во-во, что-то такое было потом, помню, — кивнул Пузо, закончивший набивать трубку и уже сунувший в печь веточку.

Все замолчали, вспоминая то время.

— А дальше? — подал голос тот парнишка, которого спихнул с места Руслан. Он уже устроился на полу, обхватив колени руками.

— Дальше? — вздрогнул Тимоха. — А, ну да… Мне до нашей Васильевки километров двадцать оставалось всего, ага. Уже Круглое проехал… И тут началось! Сначала гул какой-то, потом потемнело, как ночью. Я скорость сбавил, а гул уже не гул, а свист, и небо покраснело аж! Это камни начали валиться, да красные все от жара, жуть! Сначала-то не понятно, что и камни, и лед вперемешку. На лед-то и внимания никто не обратил — он-то не светился, не раскаленный… Но нам по машине как раз глыбой льда приехало. Сначала перед самой машиной каменюка упала, как две этих печки. Я руль вправо, машину повело, конечно… И тут нас бах — льдиной прихлопнуло. Я потом уже посмотрел — льдина размером с хороший сарай была, не меньше…

— Как же ты выжил? — удивился второй пацан, округлив глаза.

— Да говорю же — повезло. Льдина в аккурат так припечатала, что пассажирскую сторону да спальник смяла. Ну, меня придавило, конечно… Зато ни взрыва, ничего такого. Я и очнулся-то от холода — лед таять начал, я смотрю, весь в воде красной…

— Почему в красной? — опять перебил пацан.

Тимоха после паузы сказал:

— Ну… лед таять начал. А вода по напарнику моему текла. Ну, по тому, что от него осталось. Вот и красная. Я и смотреть не полез — из кабины вылез, гляжу на машину и понять не могу: я-то как жив остался? Только колено и повредил. Ну, ссадины там, царапины — это не в счет.

— А как до дома добрался? — спросил Руслан, чтобы подтолкнуть рассказ задумавшегося о своем старика.

— Я же сознание потерял… Это и спасло на самом деле. Если бы на улице в это время был, то точно погиб бы. Бросился бежать и угодил бы под каменюгу или льдину.

— Да, — кивнул Пузо, — это и я помню. Паника была, ужас! Те в основном и погибли, кто драпануть куда-то хотел. А куда убежишь, если эти пятнадцать минут по всей Земле камни с неба валились?

— Ну, тогда-то я этого не знал, — сказал Тимоха и бросил остаток самокрутки в печь. Клочок бумаги тут же слизнул жаркий огонь. — Это потом уже, когда опять радио заработало, на длинных волнах, сказали, что по всей Земле как полоса дождя прошлась по кругу — и везде одно и то же — лед и камни… А тогда я как очухался, смотрю: мама дорогая, камни кругом, куски льда и все дымом заволокло — леса-то гореть начали. Меня спасло, что за Круглым-то леса нет — там в то время распахано все было — поля да выпасы для скота.

— Как и у нас, — кивнула Нина.

— Во-во! И у нас оттого людей столько выжило, — кивнул Тимоха. — Ну, дальше-то — тайга к самой дороге подступает. Я и сообразил, что туда лучше не соваться — сгоришь заживо. Так и просидел на остатках машины два дня, пока пожары не прекратились — да тогда быстро все погорело, каменюки-то раскаленные повсюду валялись. Да ещё дождь потом ливанул — потушил остатки. Тушить-то особо нечего уже было, но хоть гарь прибил, дышать легче стало.

От того времени у Руслана остались воспоминания — кругом дым и нечем дышать… Почему-то у него вылетело из головы, куда и как пропали его родители. Зато Руслан очень хорошо помнил, как они с такими же ребятами, как он, потерявшими родителей в том невообразимом хаосе, прятались в подполье разрушенного глыбой льда дома и обматывали себе головы мокрыми тряпками.

Там же и ели — благо в подвале были какие-то огурцы-помидоры и домашняя тушенка. Наверное, и сгинул бы так, если бы тетка, сестра матери, не вспомнила про него и не пошла искать по селу. Руслан до сих пор не может вспомнить, кто из ребят тогда с ним сидел в той яме. Он даже расспрашивал потом своих ровесников, но никто не помнил ни его, ни подпола, ни тряпок. Скорее всего, так и сгинули те ребята в том доме… Или вышли, когда пожар кончился, и направились, куда глаза глядят, скорее всего — в город, или ещё куда… И уже потом пропали. В живых-то точно не остались — взрослые тогда мёрли, как мухи, куда уж там пацанам.

— Как развиднелось немного от дыма, — продолжил Тимоха, — я в село пошёл. Говорю же, километров пятнадцать всего было. Леса все погорели, камни эти кругом, ямы ото льда, где он уже потаял, конечно. На машине и проехать нельзя, нечего и думать… Ну что. Пришёл в село, а тут трындец. Половина домов разрушена, а ещё больше людей побило… Ни связи, ни электричества. Телевизор не работает, радио тоже. Мама дорогая, как жить, что делать?! Мы ж как бараны: привыкли, что за нас все решают — куда идти да за кого голосовать…

Тимоха покачал головой, как бы не веря, что он был бараном. Руслан с неприязнью смотрел на него: неопрятная борода чуть не до середины груди, седые густые нечесаные патлы — неужели так трудно следить за собой? Да и не один он такой. Старики-то ещё ладно, но и молодежи такой полно. Вон, Лютик сидит — бородой уже скоро деда догонит, а патлы свои, похоже, месяц не мыл… Ленивый — так состриги их к чертовой матери…

И тут же Руслан вспомнил, что и сам сегодня не пошёл умываться и до сих пор сидит в пропотевшей за день футболке. Он, уже не слушая, что рассказывает дед, вскочил на ноги и пошёл к выходу из спортзала.

— Эй, Руся, — окликнул его Лютик. — Ты чего?

— Сейчас, — отмахнулся Руслан, — приду через минуту.

Он умылся, даже голову помыл (Руслан коротко, под насадку на машинке, стриг волосы раз в неделю) и выстирал футболку. Вернулся на своё место и натянул чистую майку. Постоял несколько секунд, думая: лечь спать или ещё посидеть? И пошёл к печке.

Пока его не было, Тимоха уже рассказал, как он нашёл свою жену, как пешком ходил в пионерский лагерь, где в то время были его дети — сын и дочь. Дочь пропала, а сына он чудом нашёл и привел обратно в село. Эта часть была для Руслана самой скучной. А Тимоха, когда рассказывал, расцветал. Наверное, думал Руслан, это единственный в его жизни поступок, которым можно гордиться.

— Потом радио опять заработало, — продолжал рассказывать Тимоха, покосившись на усевшегося на своё место Руслана, — правительство обращалось, успокаивало…

— Это я хорошо помню, — усмехнулась Нина. — Мы в администрации, кто живой остался, дежурили, слушали. Боялись что-то важное пропустить… А они сами ничего не знали. Все плели эту чушь про астероиды и полосу какую-то, в которую наша Земля попала…

— Почему чушь? — удивился Лютик. — Камни-то с неба падали.

— Потом вот церковное радио появилось, чуть позже, — пояснил за Нину Пузо, набивая вторую трубку. — Они сразу сказали: Бог нас за грехи наказывает.

— А астероиды — это что, не наказание?

— Да ты что, дурья твоя башка, не понимаешь, что ли? — рассердился вдруг Тимоха. — Они же, правительство да козлы всякие в институтах, тогда себя самыми умными считали! Наука, телескопы, спутники и всякая хрень… Вы-то, молодые, не помните уже ни черта! А тогда все в компьютерах уже было, без телефона срать не выходили во двор!

— Да при чем тут это? — не понял Лютик.

— Да при том, что будь это обычные астероиды, разве они не предугадали, что все в Землю попадет, а? Говорю же, предупреждали нас, что один-два метеорита в землю могут попасть. Но не так, как все случилось, — по всей! Ты понимаешь? По всей Земле одно и то же! И у нас, и в Америке этой гребаной, и даже у этих, узкоглазых… Всем перепало, понял? Что это ещё, как не Кара Господня? Ведь в Библии было написано, что накажут нас каменным дождём! Вот и дождались!

Он замолчал и сердито начал сворачивать ещё одну козью ножку.

— Тогда спорили про это, — негромко сказал Пузо, обращаясь к молодежи. — Просто метеорит или Господь наказал. Да споры быстро прекратились…

— Почему? — спросил паренек, сидящий на полу.

— Так чертовы псы появились, да ещё травка эта, «ряска», начала все затягивать… Чего тут непонятного?

— А может, это инопланетяне такие? — лениво спросил Руслан. — Я как-то книжку в доме каком-то нашёл. Там про это прикольно было. Ну, как инопланетяне нас захватили…

— Ты пса-то видел? — нехорошо усмехнулся Пузо.

А Тимоха вдруг поёжился, вспомнив что-то своё.

— Ну, видел, — соврал Руслан.

— Чё ты гонишь? — зло посмотрел на него Пузо. — Видел он… С километра из окна?

— А что? — тихо спросил один из пацанов. Руслан не видел, кто — старался не опустить глаза под взглядом Пуза. Но тот отвернулся сам, цыкнув плевком в печку.

— Да то, что как встретишь, так обосрешься сразу. Слыхал, как старший их мимо сегодня пролетел?

— Слыхал…

— Ну, так вот с псами то же самое. Забываешь не только, как тебя зовут, но и как дышать… Какие там пришельцы? Черти это! Из ада прямиком…

— И огнём дышат, я слыхала… И серой воняют, — добавила Нина и перекрестилась.

— Во-во! — воскликнул Пузо. — Пришельцы, блин…

— Да после Второй Кары все уже понятно стало, — пробурчал успокоившийся Тимоха. — Как сначала елки эти полезли отовсюду, а потом сатана появился…

— Ну, это ты врешь, дядя Тимоха, — возразила Нина. — Сначала Вторая Кара была. Камнями да льдом опять чуть оставшихся не перебило… А потом уж сатана явился, через несколько месяцев.

— Верно, верно! — подхватил Пузо. — А елки это уж потом. Только они росли уж больно быстро. За пару лет вон лесом все затянуло вокруг деревни…

— Ну, спорить не буду, — миролюбиво сказал Тимоха. — Может, позабыл уже чего… Эти елки уже так достали, что кажется — они всю жизнь тут у нас…

— В лесу-то ладно, — сказала Нина. — А как получилось, что все остальные деревья посохли? У нас во дворе такая черемуха росла! Весной как в пене вся стояла…

— Это ты вон у пришельца спроси, — насмешливо кивнул Пузо на Руслана.

— Да нет, Господь это нас наказывает, — убежденно сказал Тимоха. — А овощи? Огурцы-помидоры всякие? Кусты-деревья все посохли, а эти круглый год растут! И зима им не мешает. Или «ряска» эта. Откуда она взялась? Ведь если каждый день не чистить, то сразу все затягивает — пара дней, и все.

— Дядь Миш, — спросил один из пацанов у Пуза, — а вы чертова пса близко видели?

— Как же! Это мы с резерва возвращались год или два назад…

Руслан не стал слушать и, не прощаясь и не говоря ни слова, встал и пошёл на своё место, чувствуя спиной взгляды. Ладно, придет время, и с Пузом разберемся.

Глава 4

Утром, едва Руслан успел позавтракать гречкой, которую варили только на занятых делом мужиков, его позвали на улицу.

— Иди, старшой кличет.

Руслан отдал миску с остатками недоеденной каши терпеливо дожидавшемуся пацаненку — за это он должен был вымыть посуду.

«Старшим» в селе деликатно называли лидера общины, словно стесняясь признать командование одного человека над всеми остальными. И он сам как бы не командовал, а просил. Все тут друг друга знали с детства, да ещё и кого ни возьми — родня друг другу, и вроде как неловко было помыкать другом детства или «кумом», как тут называли родственников, что и сами не могли уже разобраться, кто кому и кем приходится.

Руслан вышел на школьный двор, который служил первой линией обороны перед входом в здание. Он был зажат с трёх сторон стенами. С одной стороны — учебным корпусом с классами, где на втором этаже жили семейные и куда на третий этаж водил вчера Руслан Лизу. С другой стороны, напротив — корпус спортзала. А между ними, как верхняя палочка буквы «п», тянулся коридор-переход с центральным входом в школу. Раньше территория была обнесена забором, охватывавшим не только новые корпуса, но ещё и старую школу, в которой до Первой Кары учились начальные классы, гараж со старым «Газ-66» и спортивную площадку. Но через год после Второй Кары, когда община окончательно сформировалась и поселилась в школе, половину сетчатого забора сняли. Часть пошла на заделку окон на первых этажах, а часть на высокий, в три метра, забор, которым огородили пространство между школой и спортзалом. Потом кому-то пришло в голову, что двор можно защитить и сверху. Сняли остатки забора и затянули проволочной сеткой небо над головой.

Кое-кто, имевший в прошлом соответствующий опыт, смеялся: дескать, теперь они живут в СИЗО. Руслана передергивало, когда он слышал эту шуточку. Ему казалось, что, кроме него, никто не понимает, что так оно и есть и дело вовсе не в этой дурацкой сетке, которая, конечно, никак не защитила бы от нападения сатаны, случись такое.

Руслан вышел во двор и на секунду закрыл глаза. Вечно затянутое облаками небо иногда словно приподнималось. Голубым, как в детстве, которое снилось иногда урывками Руслану, оно теперь никогда не становилось. Но, бывало, поднималось белым маревом, как сегодня, и слепило, словно смотришь на солнце. Впрочем, как это — смотреть на солнце, все уже давно позабыли.

Когда он вышел на улицу, во дворе уже толпились несколько мужиков, слушавших задания на сегодня. Командовал Толик Вырвиглаз. Увидев Руслана, он махнул ему рукой, приглашая подойти, и, не здороваясь, как будто они только расстались, сказал:

— Руслан, на элеватор сёдня пойдешь, понял?

Руслан оглянулся в поисках своего напарника последних дней и кивнул:

— Понял. Сейчас за Тимохой схожу…

— Да он приболел, пусть полежит денек. С Мишкой Пузом пойдешь.

Руслан ничем не показал, что совсем не обрадован предстоящим днем с человеком, с которым был, что называется, «в контрах». Мишка небезосновательно считал Руслана говнюком и гаденышем, а у того все никак не выпадало случая проучить здорового детину. А нахрапом, силой выступить против мужика он не мог — просто боялся.

Пузо уже стоял возле выхода со двора, посасывая свою роскошную трубку. Он равнодушно кивнул Руслану, сонно щурясь, и показал глазами на тележку с белыми синтетическими мешками из-под сахара на дне — бери, мол. Сам, не дожидаясь парня и даже не глядя, выполнил ли он его приказание, тяжело отвалился от столбика, который подпирал, и грузно, вразвалочку, пошёл в сторону элеватора. У него на плече висело старое охотничье ружье. С оружием в селе была напряженка: автоматы можно было принести из резерва, их полно было в части, охраняющей государственный объект. Да только толку от него в неумелых руках чуть. То ли дело из дробовика шарахнуть! Но охотничьего оружия было очень мало. Да и «калашниковых» тоже — сходи сначала и принеси себе. Оружие добывалось только одним способом — идешь с группой на резерв, там находишь автомат и патроны и обратно идешь уже вооруженный. Пятьдесят километров тащить на себе лишний груз ради тебя никто не будет — все время по тайге, по камням — это не с тележкой на элеватор смотаться…

Руслан, не глядя на наблюдавших эту сцену мужиков, взял тележку за ручки, привязанные проволокой к дышлу. Как и все транспортные средства, которыми располагала община, эта тележка была самодельной и представляла собой небольшую платформу, сбитую из досок и поставленную на четыре колесика с резиновым ободом. На неё как раз влезало четыре мешка с зерном, если положить поперек. Сверху укладывали горкой ещё шесть — рядами по три, два и один мешок сверху.

Руслан уже миновал калитку, когда его окликнул Вырвиглаз, вместе со всеми наблюдавший за их выходом:

— Руслан! Погодь минутку.

Руслан остановился и, дожидаясь, пока подойдет старшой, вытащил сигарету и закурил.

— Ты вот что… Как вернетесь, загляни ко мне.

Руслан удивленно поднял на него глаза. Вырвиглаз кивнул:

— Хватит уже херней страдать. Нужно тебя к делу подтягивать, как думаешь?

Руслан хотел что-то ответить, но комок застрял в горле, и он только кивнул.

— Ладно, до вечера. — Вырвиглаз хлопнул его по плечу и пошёл обратно к мужикам.

Не веря своему счастью, Руслан побежал за уже ушедшим на двадцать метров вперёд Пузом. Он мельком глянул на высоченный забор дома почти напротив школы — его по традиции занимал старшой. Неужели получится? Не зря, значит, все… Или Верка таки капнула папаше? А ходила, морду воротила, недотрогу все из себя строила… Тьфу на неё. Блин, она же страшная, как чертов пес… А ладно, там видно будет. Только бы не сорвалось!

Мишка Пузо оглянулся на него мельком, проверяя, тут ли напарник. И опять, уже с интересом:

— Ты чего светишься, как керосина проглотил?

— Не, — сгоняя глупую улыбку с лица, отмахнулся Руслан. — Это я так.

— Ну, так, значит, так. Ты вот что… — Он вдруг сощурил глаза и предупредил: — Если вдруг что, я тебе кишки выдавлю, понял?

— Ты чего? — опешил Руслан и от неожиданности даже отступил на шаг назад.

Но Пузо уже пошёл вперёд, бросив через плечо:

— А ничего… Я, как Тимоха, тебе не спущу, понял?

Руслан с ненавистью посмотрел в широкую спину и сжал зубы. Ну, ничего, ничего… Подтянет меня к себе Вырвиглаз, найду способ… Запаришься у меня на резерв ходить, крупу с консервами таскать. А там арифметика простая — хорошо парни живут, да недолго. На десять ходок по-любому одного, а то и двоих схоронят… Вон, уже пацанов по четырнадцать-пятнадцать лет подтягивать начали, людей все время не хватает. А теряют больше всего где? Правильно. Или когда в одиночку пытаются жратвы себе надыбать — за зайцами в лес, или делянку свою раскопают под овощи — или, что чаще, во время прогулок к резерву, будь он неладен.

Хотя, по большому счету, на хрен бы этот резерв уже давно послать. Ну что там не видели? Рис да гречу? Да консервы рыбные и тушенку? Лучше бы вон огородов побольше раскопать да зайцами планово заняться, а то и разводить их начать… Хотя если на резерв не ходить, как от таких, как Пузо избавляться? Старшие, они тоже, поди, не дураки…

Мужчины шли в ту же сторону, где вчера Руслан с Тимохой рубили дрова. Эту улицу совместными усилиями расчистили от камней и засыпали мелким щебнем ямы от ударов ледяных глыб — так, чтобы можно было провезти бо́льшую из всех, дровяную, тележку. Самые тяжелые и массивные каменные глыбы так и лежали на дороге. Но это и к лучшему: чтобы пройти, приходилось то и дело поворачивать, что затрудняло передвижение не только людям. Года четыре назад стая собак гналась за Виталькой Музыкой, так ему удалось уйти: свора на одном из поворотов подмяла под себя одну из псин, та огрызнулась, и её тут же разорвали на части, подарив беглецу лишние секунды.

Руслан скользил взглядом по привычной картине села. Земля затянута ярко-зелёной, низко стелющейся кучерявой травкой — «ряской». Темными — коричневыми, черными, даже зелеными и синими — пятнами торчат округлые валуны, некоторые в рост человека — то, что осталось от Первой и Второй Кары. Слева и справа дома, большей частью разрушенные.

Каменно-ледяной дождь шёл неравномерно. В тайге есть места, где вообще почти нет камней или есть, но мелкие, с голову. Но это редкость, конечно. Старики вон рассказывают, что ещё после Первой Кары по радио передали: по всей Земле так, как будто кто-то кидал непрерывным потоком камни и лед на планету, пока она за сутки оборот не сделала. А потом ещё раз, ровно через год. Разница только в том, что где-то отвесно падали камни, а где-то под углом — там больше пострадали, конечно. У них вот, на Урале, да и вообще в России, более-менее все. Можно даже сказать — повезло… говорили, чем южнее, тем хуже все и людей почти никого не осталось.

Скоро они вышли за село и пошли по дороге в сторону Екатеринбурга. В паре километров, в бывшем втором отделении совхоза, был выстроен ещё в советские времена большой элеватор, принимающий зерно и из соседних колхозов. Он пострадал во время обеих Кар, но зерно никуда не делось. Часть по-прежнему была в силосах, остальное валялось прямо на бетонной площадке, вперемешку со строительным мусором, в который превратилась часть здания. Что-то изменилось во всем мире, в том числе и в воздухе, — зерно не гнило, не портилось. Его накрыли целлофановыми тентами, чтобы не прорастало от воды, и так оставили — выбирали потихоньку, чтобы не трогать пока силосы. На месте, у элеватора, были спрятаны сита, через которые просеивали зерно, и лотки с зазубринами — семена скатывались в мешки, а песок и мелкие камушки оставались на лотке.

Поход на элеватор не считался особо опасным — во-первых, все время по дороге, так что всегда видишь, что творится впереди тебя. Во-вторых, недалеко — это не на резерв топать и не на склад горюче-смазочных материалов, который находился в противоположной стороне, в пяти километрах, на территории третьего отделения. Туда приходилось ходить за бензином для ламп, которые день и ночь горели в школе, — окна-то были раз и навсегда заделаны решетками и зашторены так, чтобы не привлекать внимания.

Все бы ничего, да в той стороне было где-то логово большой собачьей стаи, и походы к складу ГСМ редко заканчивались без стычек и потерь с той и другой стороны. Правда, в последнее время Вырвиглаз отправлял туда братьев-близнецов Ваську и Лешку, «боевиков» общины. И они вот уже три года исправно, раз в месяц, прикатывали по несколько канистр бензина без всякого ущерба для себя. Они же чаще всего ходили и на резерв — как прикрытие и охрана. Но все их везение было делом времени, и окружающие, да и сами братья, это прекрасно понимали.

Через пару часов (они шли медленно, то и дело останавливаясь и прислушиваясь — не слышно ли собак или, не дай бог, псов) из-за деревьев показалась крыша элеватора. Вернее, то, что от неё осталось. Руслан повеселел. Когда видишь цель, все становится немного проще.

Руслан терпеть не мог «прогулки» по лесу. Его все раздражало. И темная, до черноты, однообразная зелень елей. И «ряска», флуоресцентом режущая глаз. И та пустота, обреченность и страх, что угадывались за стволами.

Глаза автоматически, безостановочно шарили по ближайшим деревьям. Руслан уже и не задумывался специально, само выскакивало: вот тут ветки пониже… это слишком тонкое, не годится… а вот на это в самый раз — он отмечал те деревья, на которые быстрее всего и удобнее влезть в случае опасности. Ружье Пуза хорошо, конечно, но из него можно отбиться от одинокой собаки, в крайнем случае — от пары, отделившейся на время от стаи для создания семьи — собаки за последние годы одичали настолько, что всеми повадками стали походить на волков.

Ещё через полчаса Руслан вкатил тележку на территорию элеватора, огороженную бетонными плитами забора. Если бы не поход через лес, Руслан любил бы тут бывать. Тут все было из серого бетона — и ни одного зеленого пятна. Даже двор был закатан в бетон — где дорожными плитами, а где просто залит раствором — это сделали уже позже, силами совхоза — меньше пыли и убирать проще.

Они дошли до перекосившегося жестяного навеса, устроенного для машин, ожидавших погрузки, — под ним были спрятаны сита и лотки. Пузо собрал в комок мешки под зерно, а Руслан сложил на тележку «очистительное оборудование», как его называл Вырвиглаз.

Сейчас добирали хлеб из дальнего элеватора — из двух ближних зерно уже были просеяно, очищено, вывезено на базу и съедено сельской общиной. Доберут последнюю кучу, и нужно будет откупоривать два оставшихся силоса — а потом все останутся совсем без пшеницы. Зерно мололи на муку уже в школе, на ручных мельницах. Если они сегодня благополучно доберутся обратно, опять будет драка между пацанами за право покрутить жернова — и за «отсевок». У малышни, как всегда, никаких шансов.

Работа была нетяжелая, но муторная. Несколько раз просеяли зерно, потом «прокатили» по лоткам, отделяя песок. Наконец Пузо буркнул, что достаточно. Руслан и сам уже не видел мусора. В школе его ещё промоют, затем высушат у печки под бдительным взглядом Нины, а уж потом перемелют на муку. И несколько дней вместо консервов мужики будут получать по большой пресной лепёшке — на бабу не выменять, зато сам отъешься.

Наконец они увязали мешки заранее припасенными Пузом веревочками и начали грузить на тележку.

Вдруг Руслану показалось, что прямо за забором раздался утробный не то что нечеловеческий, а неземной вой — ни одно существо, рожденное под солнцем, не может издавать такие звуки.

Время словно остановилось. Руслан увидел враз ставшего мертвенно-бледным напарника, который кинулся в его сторону — за Русланом, чуть в стороне, прислоненное к бетонной опоре, стояло ружье.

У Руслана успела промелькнуть мысль о том, что это глупо: дробью чертова пса не остановишь, только время потеряешь…

Время!

Руслан рванул вперёд — к металлической пожарной лестнице на стене бетонной силосной башни. Лестница была ржавая, на ладан дышала, но Руслан её приметил ещё в первый раз, как попал сюда, — и вот пригодилось…

По пути он врезался плечом в Пузо, так что того развернуло в сторону и он чуть не упал.

— Сука! — заорал мужик с ненавистью.

Но Руслан его едва услышал. Ветер свистел в ушах. Он в мгновение добежал до стены и с разбега прыгнул, вытянув руки вверх, — нижняя перекладина начиналась метрах в трёх от земли. Помогая себе ногами, Руслан подтянулся и полез вверх. Лестница угрожающе скрипела.

«Лишь бы от стены не отскочила», — молился про себя Руслан.

Только поднявшись на пять метров, он остановился и глянул вниз.

Руслан так быстро забрался на лестницу, что Пузо за это время успел только схватить ружье и теперь бежал, выпучив глаза, к той же лестнице. В это время в воротах, сорванных камнем, мелькнуло что-то черное с красным, и вой раздался во второй раз. Как только тварь появилась из-за забора и Руслан увидел её, он понял, о чем вчера ночью говорил Пузо. На него накатила волна ужаса. Это было не то, что чувствуешь от пролетающего сатаны, когда просто хочется умереть, сдохнуть — немедленно и навсегда… Нет, сейчас Руслану хотелось орать и биться в истерике, но вместе с тем он понимал, что этого делать нельзя и единственное спасение сейчас — вцепиться в ржавую рельефную арматуру так, чтобы никакой страх не заставил разжать пальцы.

Чертов пес двигался так быстро, что его контур смазывался, растекался. Пузо услышал вой и не глядя отбросил ружье в сторону, мгновенно поняв, что оно ему только мешает. Он тяжело прыгнул, лестница застонала и задрожала так, что у Руслана зубы клацнули.

Пузо задрыгал ногами и рывком подтянулся, ухватив за следующую перекладину. Руслан видел внизу его перекошенное от напряжения, белое, как бумага, лицо. На его фоне дико смотрелись расширенные, сплошь в красных прожилках глаза. Он подтянулся ещё раз и протянул руку вверх, как будто просил помощи у напарника…

В этот миг внизу мелькнула неясная тень — чертов пес взвился в прыжке.

Он, в отличие от человека, двигался легко и, казалось, не прикладывая никаких усилий — просто взлетел и клацнул зубами.

Руслан увидел, как из согнутой в колене ноги хлестнула красная кровь. Не из ноги, конечно — из среза. Пес отхватил ногу посередине голени так быстро и так чисто, что Пузо даже не дернулся. Видимо, он не сразу почувствовал, что одной ноги у него уже нет. Пузо продолжил движение, как будто ничего не произошло, и ухватился за перекладину лестницы второй рукой.

В этот момент пес прыгнул второй раз, и Пузо остался без обеих ног. Только теперь он почувствовал боль. Мужик заорал так, что Руслан перестал слышать что-либо — попросту оглох на какое-то время.

Видимо, он закрыл от этого крика глаза, потому что, когда смог опять видеть, Пузо падал, опрокидываясь назад, на спину. Наверное, разжал инстинктивно руки, пытаясь схватиться и зажать хлещущую из срезов кровь.

Тварь даже грохнуться затылком об асфальт ему не дала: мелькнула чёрная тень, и на землю кулем шлепнулся обрубок человека — без ног и головы.

Руслан готов был упасть в обморок, но понимал, что это — смерть. Чудовищным усилием воли он держался, думая только об одном — не выпустить перекладину лестницы. Ужас от увиденного и морок, исходящий от твари, никуда не делся. Руслана вырвало, но он этого почти не заметил — не в силах был оторвать взгляд от исчадия ада, мельком глянувшего наверх и принявшегося пожирать тело, бывшее всего несколько секунд назад Мишкой Пузо.

Теперь Руслан хорошо видел пса — он стоял почти неподвижно, уткнув морду в живот человека и выедая внутренности, вырывая за раз огромные куски ещё трепещущей плоти.

Больше всего он был похож на русскую борзую. Правда, чертов пес был больше любой собаки раза в три. В холке не меньше полутора метров, весь увитый мощными, выпирающими под натянутой кожей мускулами, он вместе с тем выглядел легким и поджарым. Великолепное туловище венчала голова койота — широкая мощная челюсть открывалась так широко, что туда без усилий могла влезть голова человека. Из пасти торчали огромные стального цвета клыки, влажно блестевшие от свежей крови.

Но поразило Руслана то, что пес пылал в буквальном смысле этого слова — из-под чёрной кожи и выпирающих мышц проглядывал красно-алый раскаленный остов этого адского существа. А из пасти то и дело вырывались клубы едкого черного дыма, струящиеся плотными прядями, словно приклеенными, норовящими окутать собаку в плотный кокон.

Чертов пес двигался быстро, но казался ещё стремительнее из-за этого черного дымного шлейфа, который размазывал его силуэт. Как только Руслан различил дым, он тут же почувствовал его запах — это было настолько мерзко, что он не выдержал и что-то каркнул тонко и нечленораздельно.

Пес тут же вскинулся на звук, задрав вверх узловатую в шишках голову, и уставился на Руслана маленькими красными глазками, сверкающими из-под мощных надбровных дуг.

Руслана обдало новой волной паники и омерзения. Сердце остановилось, и Руслан почувствовал, что силы оставляют его. Ещё мгновение, и он разжал бы пальцы и с радостью сам кинулся вниз — лишь бы кончился этот кошмар.

Он начал валиться, постепенно разжимая пальцы, как где-то недалеко в лесу вдруг сбрехнула запаниковавшая собака.

Пес мотнул головой на звук, так что чёрная грива дыма отлетела в сторону, и напрягся. Руслан увидел, как дергаются в нервном тике нетерпения стальные мышцы на плечах и спине собаки, как ходит бочкообразная грудь, с хрипом и свистом прокачивая воздух. Вдруг собака сорвалась, так что Руслан даже не уловил начала движения, и в два огромных прыжка пересекла двор и скрылась за забором. Лёгкий шорох хвои, качнувшая верхушкой ель чуть в стороне от ворот — и показалось, что никакого чертова пса тут и не было…

Руслан пришёл в себя от ритмичного звука. Сначала он даже не мог сообразить, что его раздражает. Потом долгие секунды, а может, и минуты мучительно не мог понять направление. Наконец он медленно поднял голову. Одна из коротких перпендикулярных опор лестницы, не прикрепленная к стене, а может, оторвавшаяся только что, мелко дрожала вместе с продольной стойкой и колотила о бетон стены. Прошло ещё пять минут, пока Руслан не понял, что это его колотит нервная дрожь, а вместе с ним вибрирует вся двадцатиметровая стальная конструкция.

Когда он понял это, голова немного прояснилась, и он стал усиленно дышать животом, как научил его когда-то, уже в далеком детстве, Тимоха — чтобы успокоиться. И действительно, скоро его перестало трясти.

Нужно было думать, что делать дальше.

Руслан замер, вслушиваясь. Но пока все было тихо. Нельзя терять время. Он и так неизвестно сколько тут уже торчит у всех на виду… Чертов пес может вернуться в любой момент, тем более они часто появляются парами или даже тройками — по крайней мере, так рассказывали братья-близнецы — расширяют территорию, на которой сеют зло, ужас и скверну.

Труднее всего было решиться разжать вцепившиеся в ржавые перекладины руки. Но он сумел себя уговорить. Разжал правую руку и взялся за ступень ниже. Потом бесконечно долго нащупывал трясущейся ногой опору внизу. Лестница ответила недовольным стуком металла о бетон — таким же, от которого он очнулся. Это ускорило дело — он испугался, что звук привлечет если не псов, то собак со всей округи… Да ещё растерзанный, заливший своей кровью все вокруг труп Пуза. Если почуют — ему не отбиться.

Но новый страх вытеснил старый, и он начал спускаться быстрее: если хочешь выжить, нет времени копаться в собственном подсознании и разбираться, как подействовала на него встреча с чертом. Пузо был прав. Какие там, к дьяволу, пришельцы?! Такое не может народиться само — это наказание нам всем. Будь это просто тварь, которая как-то попала на Землю, разве может она нести в себе столько ужаса и страдания? Руслан, настроенный до сегодняшнего дня скептически, получил хороший урок: сейчас он был уверен, что то, что он испытал, не естественный страх и испуг. Чертов пес, или демон, или слуга сатаны — вот кто внушил ему тот ужас, вот кто выжег черно-красным дыру в его душе. Редкие, почти мгновенные ощущения от близости с сатаной, который лишь изредка пролетал над их селом, а ещё реже над самой школой, не оставляли времени понять, что это такое. К тому же та опасность всегда была где-то далеко, он никогда не видел сатану и не представлял, что это такое. Но сегодня он столкнулся с необъяснимым. Человеческим языком невозможно описать то, что он почувствовал. Это было полной противоположностью того, что он назвал бы чудом. Руслан понял, что ад намного страшнее и ужаснее, коль там властвует тот, кому подчиняется чертов пес. Представить себе такую же близкую встречу с демоном, с сатаной, уже невозможно. Человек просто не выдержит этого. Что же говорить о встрече с тем, кому служит уже сам демон?

Руслан повис на последней перекладине и на секунду замер. Он был уверен, что, если появится новая опасность, он уже не сможет забраться на лестницу — не хватит сил.

Но и висеть так уже не мог, пальцы разжались, и он, содрав кожу о заусенцы арматуры, упал вниз. До земли было всего полметра, но ноги подогнулись, и Руслан неловко упал набок. Он опять замер неподвижно, видя перед собой кровавое месиво вен, сухожилий и мышц вокруг торчащего белым айсбергом начала позвоночного столба. Страха или брезгливости не было. Страшнее того, что внушают посланцы дьявола, не может быть ничего. Смерть, боль, страх — все это то, что человек получает и без потусторонних сил. В этом нет ничего необычного или шокирующего. Руслан только подивился, какой чистый срез — как будто циркуляркой срезали или, скорее, гильотиной с чуть зазубренными краями — отметинами зубов монстра.

Под мертвое обезображенное тело натекла лужа крови. Один из ручейков набухал, подбирался к Руслану. Это привело его в чувство. Он с трудом встал, опершись рукой о бетон и чуть не вляпавшись в кровь Пуза. Руслан поспешно отвернулся, увидел пустую огромную дыру на месте живота и белую гребенку ребер.

На автомате, не думая о том, что делает, Руслан подобрал отброшенное Пузом в сторону ружье и сунул его дулом в щель между мешками с зерном. Потом обошел груз и взялся за ручку.

Руслан наклонился вперёд и дернул, сдвигая тележку с места. Он сделал шаг вперёд, потом ещё один и ещё. Он сразу взял хороший темп, чуть притормаживая, только когда нужно было объехать очередное препятствие — камень или особенно глубокую яму. Он не останавливался, чтобы послушать лес. Какой в этом смысл? Если чертов пес решит добраться до него, ему ничего не поможет, это ясно как дважды два… Он просто придет и заберет его душу. То, что при этом он покромсает его своими чудовищными зубами, не имело никакого значения: одной минуты рядом с псом было достаточно, чтобы понять, что это не главное. И даже больше — вообще не имеет никакого значения.

Чтобы Руслан понял это, умер Пузо, а он даже не ранен. Когда до него дошла эта мысль, он не то чтобы обрадовался, но отметил это.

Он делал шаг за шагом, и постепенно от этих размеренных однообразных движений голова пришла в порядок.

«К черту все это…» — и тут же оборвал себя. Нужно прекратить ругаться таким образом… Ни к чему хорошему это не приведет.

В общем, нужно признаться самому себе, что все, чем он занимался до этого, — пустая трата времени. Он существовал, стараясь отхватить от жизни кусок пожирнее. И ради этого каждый день рисковал нарваться на исчадие ада. Хватит, это должно прекратиться…

Нужно сделать так, чтобы никакого риска не было. Он уже не мальчик — или сейчас, или никогда!

Тут он вспомнил, какой сегодня день. У него встреча с Толиком Вырвиглаз. Он не упустит своего шанса. Жениться на его уродине дочке? Да он готов выйти замуж за её папашу, лишь бы больше не выходить за пределы деревни! И сегодня он должен сделать все для того, чтобы Толик это понял. И понял, что Руслан ему нужен и именно он тот человек, на кого можно положиться.

Когда Руслан поднял голову и увидел белую облупившуюся табличку с надписью «Васильевка», пошёл дождь. Он остановился и торопливо начал натягивать на мешки кусок полиэтилена, который всегда возили в тележке в щели между двумя досками помоста. Руслан поймал себя на мысли, что занимается чем-то не тем, но привычка взяла своё. Он аккуратно подоткнул края под мешки и покатил тележку дальше.

За шумом дождя и своими мыслями он не сразу увидел кучку людей, стоящих перед домом Вырвиглаза. Он почти толкнул одного из пяти мужиков, отступившего на шаг назад. Оказалось, его тоже никто не заметил — так заняты были мужики тем зрелищем, что заставило их забыть обо всем, даже о ежесекундной опасности.

Руслан остановился и непонимающими глазами уставился на происходящее. Чтобы несколько мужиков собрались разом посреди белого дня — было из ряда вон. Но на этом странности не кончились: ворота во двор, которые на памяти Руслана ни разу не открывались, сейчас были распахнуты, открывая перед собравшимися картину, которую они запомнят на всю жизнь.

Мужики, молча оглянувшиеся, когда он бросил на землю рукоять тележки, мешали ему смотреть. Он бесцеремонно протиснулся вперёд, чего никогда не позволил бы себе раньше, поскольку был ещё слишком молод и знал своё место. После всего, что с ним случилось сегодня и того, что он понял всего за несколько минут рядом с чертовой собакой, Руслан чувствовал непонятную ему самому уверенность в себе. Мужики или почувствовали это, или просто им было не до того, но они молча расступились, не сказав ни слова.

Весь небольшой двор перед домом был залит кровью. Первый хозяин усадьбы, ещё будучи председателем колхоза, замостил весь двор бетонной фигурной плиткой, вызвав ненужным расточительством пересуды. Брусчатка была серая, и на ней особенно ярко выделялись огромные лужи крови. Если бы Руслан не видел этого своими глазами, он никогда не поверил бы, что в человеке её так много.

В лужах плавали трупы хозяев усадьбы. Руслан понял, кто из них кто, только по размерам того, что осталось, — у всех мертвецов не было голов, а одежда была так залита кровью, что понять, например, мужская куртка на человеке или женская, было невозможно. Тем более что все в деревне, от мала до велика, одевались примерно одинаково — спортивный костюм да куртка от дождя.

Сразу у калитки, которая, как и ворота, была распахнута настежь, лежали рядом Толик Вырвиглаз и его младшая одиннадцатилетняя дочь Ксюша. В отличие от сестры, она была в отца — такая же большеглазая, с копной темно-русых волос, крепкая и подвижная. Кажется, она лежала на животе, но поручиться за это Руслан не мог — от неё осталось только туловище без рук, ног и головы и какие-то неаккуратные ошметки одежды. Руслан поспешил отвести взгляд: он не ожидал от себя, но именно на ребенка смотреть не хотелось.

Толик лежал на спине, поразительно похожий на убитого недавно Пуза. Только у него вместо ног не было рук — правая лишилась кисти, левая была откушена чуть не по плечо. И так же, как у Пуза, у него были выедены внутренности да ещё распорота грудная клетка — видно, тварь хватанула мимоходом, вырвав грудину и выворотив белые ребра.

Чуть дальше, посередине двора, лежала жена Толика — ещё недавно полная дородная женщина с серым невыразительным лицом. Она пострадала меньше всех — кроме головы, остальные части тела были на месте. Чертов пес только вырвал у неё кусок мяса из ноги да хватанул за бок, чуть ниже груди. Единственная из всех, она была в домашнем — синем халате, почти распахнувшемся на ней и обнажившем жирное тело в нижнем белье, сейчас набухшем кровью.

Чуть в стороне, у открытых дверей сарая, лежала старшая дочь хозяев — Вера. Она пошла лицом в мать, да ещё природа наградила её заячьей губой. Вера стеснялась своей внешности до того, что в селе её чуть ли не считали за дурочку — до того нелюдима и дика она была. Руслан оказывал ей знаки внимания при случае: здоровался приветливо, пытался заговорить, раз даже набрался наглости и пригласил в школу — молодежь затевала небольшую попойку по поводу найденных братьями-близнецами трёх бутылок водки.

Видно, его усилия не пропали даром — Руслан ловил иногда на себе её торопливые пугливые взгляды, да и сегодняшний намек Толика говорил сам за себя. В селе говорили, что Вырвиглаз души не чает в старшей дочке и часто советуется с ней по делам общины. Руслан и раньше слышал краем уха, что бабы в школе нахваливали Веру за ум да сметку.

Сейчас она лежала на боку. У неё единственной из всех осталось что-то от головы — пес откусил у неё лицо, и Руслан поспешно отвел глаза от желто-красного жирного месива в черепной коробке.

Он отвернулся и отошел от ворот. Мужики, словно ожидая этого, поспешили за ним. Они прятали друг от друга глаза и словно ждали, когда и кто первым заговорит.

— Что случилось? — хрипло спросил Руслан.

— Да вот, чертов пес…

— Страху натерпелись…

— Сами еле ноги унесли…

— Кто ж знал, что так…

Мужики заговорили враз, надвинувшись на парня и словно оправдываясь. Руслан поджал губы, и они отступили, примолкнув.

— Сват, рассказывай ты, — сказал Руслан и сам удивился: как-то само собой получилось, что он командует.

Его троюродный или ещё какой брат, ладный, плечистый, как и Руслан, мужик в камуфляже и высоких крепких армейских берцах, торопливо заговорил, иногда поглядывая на своих товарищей, словно прося подтвердить все сказанное им:

— Черт его принес, пса этого… Никто и очухаться не успел. Мы со Свирей только в лес собрались по дрова, а тут вон чего… По улице прямо пронесся мимо нас — мы чуть не обосрались, а он прямиком к Толяну во двор — почуял что ли, ребенка? Ксюха, как на грех, калитку открыла и вышла — в школу собиралась с девками шить или вязать, что ли… Как заорёт! Это она пса увидала, да обратно во двор… Толян-то рядом, видать, был, а бабы его на крик выскочили. Что уж там было, мы не видели, да и чуть живые стояли от страха. Как они орали, господи… Ввек такого не слышал, да ещё вой этот… Пес через минуту выскочил, да опять мимо нас — и в лес, только глянул на меня — я и обоссался маленько… Ну, мы со Свирей мужиков со школы крикнули, да вот ворота открыли…

— Похоронить надо, — сказал Руслан, повернулся и пошёл в школу.

На самом деле ему было все равно, похоронят их или нет. Как-то все стало не важно. И даже то, что его цель, к которой он так стремился, стала как никогда близкой. По тому, как слушали его мужики и готовы были выполнять команды, он понял, что нужно только продолжать в том же духе — и все образуется само собой.

Вот только он понял ещё одно — что это ничего не изменит. У Вырвиглаза все это было, и чем это ему помогло?

— А где Мишка? — окликнули его.

— Пес съел на элеваторе, — сказал Руслан, не останавливаясь.

Он зашел в школу и по гулкому пустому переходу дошел до спортзала.

Навстречу ему торопливо шёл Лютик.

— Уже вернулся? — спросил он у Руслана высоким напряженным голосом. — Про старшого знаешь?

— Ты иди, помоги им, — сказал ему Руслан. — Их похоронить надо.

Лютик тоже послушался его без лишних слов. Только посмотрел диковато и трусцой побежал на выход.

Руслан зашел в спортзал и пинком отшвырнул попавшегося под ноги пацаненка — кажется, Лизкиного. Мальчишка зашелся истошным ревом, а на него набросились с криками две бабы, проходящие мимо. Но он только глянул мельком, и бабы осеклись, заткнулись сами и, подхватив, уволокли куда-то ребенка.

Руслан дошел до своей кровати и замер. Зачем он сюда пришёл? Он не знал. Нечего ему тут делать. Кончилось тут у него все, и хватит!

Он решительно развернулся и пошёл обратно, к печке, ловя на себе испуганные взгляды баб и детей, затравленно выглядывающих из своих тряпичных загородок.

У печек, спрятав руки под передник на животе, стояла Нина и молча смотрела на него. Руслан ничего ей не сказал и дернул ручку двери склада. Он был закрыт на замок.

— Дай ключ! — велел он Нине.

— Нельзя пока… — начала было она.

Руслан не стал слушать — подошёл и врезал ей открытой ладонью по сохранившему ещё остатки былой красоты лицу. И молча протянул руку. Она затряслась, как припадочная, но тут же отдала ключ.

Замок открылся легко. Руслан повернулся, снял с крюка на стене лампу и зашел в кладовку. Протиснулся мимо полупустых стеллажей, заполнявших все пространство, и в дальнем углу увидел то, что искал, — два девятизарядных американских дробовика «Мосберг-590». Братья ценили их на вес золота и брали, только когда шли на резерв.

Руслан встал на цыпочки и достал с полки пустой рюкзак. Он кинул в него несколько коробок патронов, а одну разорвал и зарядил дробовик. Остатки патронов высыпал в рюкзак. Потом пошёл боком обратно, протискиваясь между стеллажами, прихватил с полки пять банок свиной тушенки и столько же рыбных консервов.

Он вышел из кладовки и даже не глянул на пискнувшую что-то в спину Нину. Все, ему теперь пофигу на них на всех и на то, что они подумают или как будут дальше жить.

С него хватит. Нужно двигаться туда, где живет сатана, — в Уральск. Ещё пацаном, через год или два после начала Второй Кары, он слушал рассказ остановившегося в их селе странного человека. Он пробирался в Екатеринбург. Зачем, что его гнало вперёд через полные опасности тогда ещё молодые еловые леса, Руслан не помнил. Но в памяти отложился его рассказ об Уральске. По словам странника, люди там жили спокойно: смогли договориться с сатаной, откупаясь редкими жертвами. Нашелся человек, кто смог поговорить с исчадием ада. Руслан даже запомнил его имя — Палач. То, что того человека так звали, было странно и наводило на определенные размышления. Но никто из ушедших в Уральск не вернулся обратно — уж верно не из-за того, что там жизнь хуже, чем здесь.

Руслан вышел на улицу и повернул в сторону райцентра.

Он вышел из села через десять минут. Его никто не окликнул, а заметили или нет, что ушёл, он не видел. Миновав табличку «Васильевка», теперь уже перечеркнутую красной полосой, быстро пошёл вверх — дорога поднималась на сопку. На вершине он не выдержал и оглянулся.

Дорога, шипастая камнями, сбегала к маленьким, будто игрушечным, домикам, зажатым со всех сторон темно-зелеными елями. С большого расстояния село казалось почти не поврежденным Карой. Руслан прислушался к себе — вроде как он должен ощутить тоску или ещё что-то в этом роде… Но нет. Он не чувствовал ничего, кроме желания поскорее убраться отсюда и как можно быстрее оказаться в Уральске.

Руслан сплюнул в сторону села и пошёл прочь, оставив за спиной все, чем жил все свои двадцать лет.

Глава 5

Утром я проснулся как всегда — едва начало светать. Быстро умылся, натянул спортивный костюм и вышел на улицу. Несколько лет назад мне попалась старая, ещё советских времен книжка «Физическая культура для каждого». Спортивные игры, которые там были красочно описаны, мне недоступны по понятным причинам — просто не с кем играть. А вот бег по утрам, пропагандируемый как отличное средство поддержания организма в тонусе, мне вполне по силам. Бегать можно одному.

За несколько лет я втянулся и уже не мог представить своё утро без пробежки. Монотонные движения и физическая усталость — отличное средство выключить мозг. Ну и польза для здоровья, конечно.

Я бегаю в городе, вокруг своего дома — обегаю несколько кварталов, километров пять, может, чуть больше. Вдобавок ко всему дядя Боря одобрил пробежки и посоветовал несколько упражнений для завершения тренировки. У меня во дворе есть турник и брусья, так что с этим проблем не возникло. Жаль только, что дядя Боря за последний год совсем сдал и у меня теперь нет напарника для тренировок в единоборствах. Похоже, скоро я останусь совсем один — при всем желании я не могу назвать Иру своим другом. Это что-то другое, какой-то пока непонятный мне уровень отношений.

Вернувшись домой, я занялся уборкой — терпеть не могу ждать просто так. Лучше занять себя чем-нибудь, тем более с пользой. Я подмел и вымыл пол, протер везде пыль и даже успел сходить на реку за водой. Взглянул на часы. Половина десятого, как раз пора.

В принципе, можно было выйти и попозже, но это единственное время и единственный день, когда я с полным правом, спокойно выхожу в город. Есть повод, так сказать.

Сегодня распогодилось, и асфальт быстро сох, обдуваемый теплым ветром. Пелена облаков висела так высоко, что, казалось, ещё чуть-чуть, и выглянет солнце. Я во время своих походов по городским кварталам, оставленным жителями, нашёл огромный постер, на котором было изображение синего неба с редкими легкими облаками. Я забрал его себе и повесил над кроватью. Интересно, дотяну я до того дня, когда увижу настоящее голубое небо? На самом деле климат меняется: даже за то время, что я живу в этом городе, количество дней без дождя значительно выросло — раньше он почти не прекращался.

Чем ближе я подходил к центру города, тем больше волновался. Это всегда удивляло и даже забавляло меня. Или все дело в том, что человек — стадное животное? И мне не хватает общения с людьми, хотя я в этом не сознаюсь самому себе? Не знаю, может быть.

Я всегда играю в игру, которую придумал сам себе ещё подростком, — кого встречу по дороге.

Первым я увидел Ломтя. Ну вот, день не задастся? А, плевать на Юрку…

— Доброе утро! — поприветствовал я его через дорогу — увидев меня, он заранее перешел на противоположную сторону.

Ломоть, нахал, здоровяк и болтун, только затравленно втянул голову в плечи и прибавил шаг. Интересно, куда это он? Или опять получил нагоняй от Филина и решил ещё раз проверить район, где у меня вторая квартира? Пусть ищет. А вообще нужно на всякий случай подготовить себе ещё несколько квартир и менять их время от времени. Спрошу у Иры — мне кажется, эта идея ей понравится.

Следующими я встретил двух старичков супругов, не знаю их фамилии. Они были такими старенькими и худыми, белые седые волосы так трогательно торчали из-под вязаных шапочек, что кроме как «божьими одуванчиками» их назвать язык не поворачивался.

— Здравствуйте! — громко поздоровался я, поравнявшись с ними.

Бабушка только ниже наклонила голову и торопливо засеменила прочь. Дедушка оглянулся, проверяя, не увидят ли, что он общается с такой неподходящей личностью, как я, и чуть заметно кивнул. Ну и ладно. Жалко их. Если не ошибаюсь, то совсем скоро я отведу их к демону Ли. Они и так-то живы до сих пор только потому, что Филин их прошляпил. У нас жребий того… Удивительно справедливый. В основном попадают те, кто много болтает, или старички. Другое дело, что за последние десять лет уже очень многие стали старичками, так что выбор есть…

Дедок толкал перед собой старую облезлую детскую колясочку с пластиковыми бутылками. Понятно, за водой пошли. Воду можно набрать или возле моего дома, со стороны завода, или с противоположной — река огибает город дугой. Но в районе бывшей лесопилки, где оборудован удобный спуск к воде и куда все ходят, есть риск «засветиться». Увидит кто-нибудь из ближнего круга Филина, решит, что зажились бабуля с дедушкой на этом свете, — считай, билет на «жребий» вытянул. Многие старики это прекрасно понимают и ходят в мою сторону, пусть даже оказываются так близко с логовом демона. То, что он вчера улетел, знают все, значит, сегодня многие старички предпочтут мой «водозабор».

Я свернул за угол и вышел на центральную площадь города. Все свободное пространство было занято под огород. Кроме клумб уже лет восемь назад расчистили от асфальта и большую часть самой площади. Никто не хотел лишний раз отходить от своего жилья, своей крепости. А уж выйти за город вообще позволяли себе единицы. Присутствие Ли держало демопсов в отдалении от города, но собаки были поглупее и часто рыскали вокруг. Правда, в город они забегали редко — хватало зайцев в лесу. Но встреча со сворой шавок на охоте почти всегда заканчивалась трагически.

Именно поэтому все жались в центре. Вокруг площади в радиусе километра все свободные клочки земли тоже принадлежали городу. Хочешь дополнительно к городскому пайку выращивать что-то для себя — уходи дальше. На самом деле это означало заводить огород почти на окраине: все хорошие места были в частной собственности самого Филина или его окружения. Ничего удивительного, что большая часть города просто голодает. Что давало хорошие возможности и дополнительные рычаги давления для нашего лидера, мэра города — Филина.

Я свернул ещё раз и пошёл по оставленной асфальтированной дорожке вокруг площади-огорода к помпезному двухэтажному зданию с колоннами — бывшему райкому КПСС, а потом администрации нашего города. По старой традиции там же обосновался нынешний хозяин города — Генка Филимонов.

Его приход во власть был прост, понятен и закономерен. Счастливая звезда Филина взошла, когда его в очередной раз выпустили из тюрьмы. Уроженец нашего города, он к своим сорока тогдашним годам пятнадцать лет провел за решеткой, отбывая наказание за преступления по своей любимой сто шестьдесят второй статье — разбойное нападение, совершенное организованной группой лиц. Говорили, что за ним и пара «мокрых» дел есть, но ни одного эпизода доказать не смогли, а по другим делам у него были отличные адвокаты, да ещё кто-то постоянно просил за него у наших неподкупных и независимых судей. Так и получилось, что за столь тяжкую статью он отделался тремя, потом пятью и в последний раз — семью годами.

Но сколько он сидел, не так уж важно. Главное, что вышел он за месяц до Первой Кары.

За свою жизнь Филин освоил только одну профессию — организатора разбойных нападений. Выйдя из тюрьмы, он занялся привычным делом — начал сколачивать очередную банду. Дело, как я слышал, было на мази, когда жизнь разом перевернулась — и для бандитов, и для судей.

В первые месяцы после Первой Кары люди были готовы отдать все, что у них есть, чтобы получить сведения о родных и близких в других городах. Если бы деньги, золото и драгоценности продолжали и дальше иметь ценность, Филин стал бы очень богатым человеком. Бандюки всех мастей быстро сориентировались и смогли организовать подобие сети с гонцами-почтальонами. В пределах своего региона эта система прекрасно работала, да и дальше, чуть ли не до Москвы и Владивостока, можно было послать весточку. Жаль только, как правило, её некому было получать.

Но в то время царил такой бардак, что очень скоро стало ясно: если государство и восстановит свои полномочия, то произойдет это очень и очень не скоро. Филин чуть ли не одним из первых сообразил, что главной ценностью станет оружие и продовольствие. С оружием он дал маху — нафиг никому оно не нужно, коль никто не высовывает нос дальше порога своей квартиры, а вот запасы еды, которая не портится, действительно стали ценнейшим товаром.

Когда опомнились государственные чинуши, ещё оставшиеся в городе и пытавшиеся хоть как-то организовать народ, в руках Филина оказались почти все запасы круп, зерна и консервов, которые можно было достать в нашем районе. Власти даже пытались силой реквизировать добытое, но не тут-то было: почти все члены шайки Филина остались в живых после Кары, да ещё больше желающих было примкнуть к нему — после катастроф мгновенно всплывает вся пена.

Так и получилось, что через полгода после Первой Кары единственным хозяином города стал Филин со своими приспешниками. Примерно в этот же период, может, чуть раньше, на короткое время заработала правительственная радиостанция, и Филин на недолгое время притих. Но альтернативы ему не было, а потом и вовсе наступило смутное время, когда в стране хозяйничали только демопсы. Тут деятельность Филина сыграла решающую роль — именно он согнал всех выживших в городе в несколько домов возле центральной площади и забаррикадировал проходы между зданиями. Именно его люди в тот период взяли на себя все риски по доставке продуктов и воды жителям города.

Помимо прочих достоинств, следует отметить недюжинный природный ум и сметку Филина. Он не только догадался сконцентрировать у себя в руках материальные ценности, но ещё и обеспечил своей деятельности всенародную поддержку и одобрение. Не долго думая, он провел выборы мэра города. Настоящие, с тайным голосованием и подсчетом бюллетеней. Он даже заручился их легитимностью в глазах законных до недавнего времени властей — председателем избирательной комиссии назначил того самого главу администрации.

Теперь, если возникали какие-то сомнения по поводу того, почему жизнью города заправляет бывший уголовник, Филин тыкал недовольным в лицо протоколом избирательной комиссии. Впрочем, после того как многие поняли, что между недовольством политикой Филина и результатами жеребьевки прослеживается очевидная связь, желающих спорить становилось все меньше и меньше. За последние пять лет, после того как стало понятно, что уже никогда никакого правительства не будет, а горожане окончательно засунули языки в жопы, Филин и вовсе оборзел. Делал что хотел — и все бы ничего, особой разницы в сравнении с бывшими начальниками не было, да вот беда: его приспешники хотели получать от жизни все то же, что и сам Филин, а для оставшихся в живых горожан полсотни уголовников явно многовато.

Филин, недолго думая, начал подтягивать к себе того самого бывшего главу администрации — Вячеслава Ивашкина или попросту отца Славу.

«Отцом» он стал после Второй Кары. Все же дураков в начальники редко назначали, надо отдать должное тем людям, кто за это дело отвечал. А если и назначали, то не полных… В том смысле, что в определенном направлении у них мозги работали будь здоров. Ивашкин, после того как лично подписал протокол избирательной комиссии и передал все властные полномочия Филину, начал думать, чем же занять себя и при этом заработать на лишний кусок хлеба.

Между Карами, примерно в то же время, когда начала недолгое вещание правительственная радиостанция, появилась ещё одна — частная, на волнах которой обсуждали вопрос, в то время интересовавший людей больше всего: что же случилось на самом деле.

Основными спорщиками стали ученые и священники. Первые утверждали, что Земля попала в необычный поток метеоритов, который не смогли просчитать и вовремя предупредить население. Но веры им уже не было — ученые лукавили. Перед Первой Карой велись дискуссии по поводу приближающейся опасности, но все были уверены, что Земле ничего не грозит.

Почему поток метеоритов повернул в нашу сторону, ученые так и не смогли объяснить. Излучение, которое якобы исказило показания приборов, никого не убедило. Зато представители церкви дали простой и понятный ответ. Тогда же все произошедшее и стали называть Карой. Примерно в это время появились демонические псы, и всякие сомнения насчет причин каменно-ледяного дождя отпали сами собой. Такие существа могли быть только порождением ада и слугами сатаны.

А когда ровно через год прошел ещё один дождь-катастрофа, сомнений уже не осталось. Тогда же начали считать Кары — их стали называть Первой и Второй. А потом в Москве что-то случилось и радиостанции перестали вести передачи. Ещё через месяц в городе впервые появился крылатый демон, которого не могли остановить барьеры, установленные Филином.

Мне рассказали, как он появился в первый раз: упал камнем с неба среди белого дня прямо на площадь. Сто пятьдесят два человека не успели добежать до дверей и остались на площади кровавыми ошметками — их потом похоронили в общей могиле, просто собрав остатки в большие пластиковые мешки.

Демон поселился рядом с городом, на заводе.

Очень быстро заметили, что если в четверг в той стороне пропадал человек, то целую неделю демон не трогал жителей. Так появилась жеребьевка. Ответственным стал Слава Ивашкин, благо опыт выборов у него уже был. Параллельно он стал священником. Взял да и провозгласил себя главой церкви в Уральске. Чем бы дитя ни тешилось, как говорится, но примерно пять лет назад Филин понял, что помимо грубой силы нужно подвести ещё и идеологию — плоха та власть, которая надеется только на людей с оружием. Как только Филин понял все преимущества, которые он мог извлечь из веры людей, отец Слава получил двадцать тысяч прихожан — по распоряжению Филина посещение воскресной мессы стало обязательным для всех.

Отец Слава служил в городском театре — десять месс, по сорок минут рассказа о том, почему нужно подчиниться Филину, а жеребьевка справедлива и угодна Богу. Многих передергивало от такого кощунства, но сделать ничего не могли. А были такие, что верили во весь этот бред.

Как бы там ни было, отец Слава стал в последнее время вторым человеком в городе и лучшим другом Филина. Ничего удивительного, конечно.

Отец Слава даже меня пытался заманить на свои мессы и как-то целых пять минут песочил мне мозги рассказами о своей церкви, пока мне не надоело и я не послал его подальше — мне хватает тех объяснений, что я нахожу в Библии.

Я почти обошел площадь кругом, здороваясь со всеми, кого встретил. Мне не ответил никто. У широкого крыльца перед зданием администрации стоял малыш — мальчик лет двух-трёх с ярко-красной пластиковой машинкой в руках. Он доверчиво улыбнулся мне и протянул игрушку:

— Дядя, на бибику!

Родителям этого пацана будет трудновато объяснить через пару лет, что же такое «бибика», — все машины гнили на своих местах на улицах и в гаражах — ездить-то негде.

Я присел на корточки перед малышом и протянул руку. Я мечтаю о ребенке, но не знаю, как об этом сказать Ире. Но и сегодня мне не повезло: к ребенку уже подбежала ретивая мамаша, дернула за руку и поволокла к грядке, на которой работала с другими женщинами. Самое смешное, что никто из них даже не повернул голову в мою сторону. Вот такая картина — я, как дурак с протянутой рукой и пацан, от обиды орущий как резаный.

Я медленно встал и поднялся по ступеням. У дверей стоял один из охотников, кто-то из новеньких — я раньше его не видел. Но он-то прекрасно меня знал, как и любой житель города. Парень с испуганной рожей только что не отскочил в сторону — так быстро он освободил мне дорогу. Люди вообще стараются не попадаться у меня на пути. Дураки. Как будто от моего расположения может измениться их судьба. Я только посредник, проводник к смерти…

Я поднялся на второй этаж и по темному коридору дошел до кабинета Филина. В приемной, как всегда, дежурили два охотника — охрана, они же средство уговорить человека, если что… Хотя в последнее время они тут торчали скорее по привычке. Их услуги уже давно не требовались.

Охотники дернулись при моем появлении, но тут же сделали вид, что это они просто усаживаются поудобнее на стульях, ещё и морды в стороны отвернули, вроде как, кроме них, никого в помещении нет. Но на такие мелочи я уже давно не реагирую: меня нет для всего города. Если моя девушка стесняется показаться со мной на улице — так о чем говорить? Ладно, фиг с ним, переживу как-нибудь…

Я не постучал, просто толкнул дверь и вошел. Филин очень не любит, когда в его кабинет входят без стука. А я очень люблю, когда Филин психует. Нравится, и все.

В большом светлом кабинете сидели хозяева — бывший и нынешний.

Вообще кабинет крутой. Не поскупился в своё время отец Слава: антикварная резная мебель из полированного ореха притягивала взгляд и внушала уважение. Правда, с ней плохо сочетался отечественный облупившийся паркет ещё советских времен — Ивашкину никто не подсказал, что под такую мебель неплохо было бы и ремонт соответствующий сделать.

Когда я вошел, оба одновременно повернули ко мне головы. Филин сидел за столом, а отец Слава — у окна в глубоком кожаном кресле. Внешне они очень разные, но почему-то, когда я их вижу рядом, мне кажется, что они близнецы. Наверное, из-за одинакового взгляда — холодного и равнодушного.

Филин внешне был типичный бандюга — здоровый, под два метра амбал с крупной бритой головой. У него низкий лоб и глубоко посаженные чёрные глазки. Если бы я не знал Филина, то по внешности решил бы, что он дебил. Между прочим, очень многие его враги слишком поздно поняли, что это не так.

Вячеслав Ивашкин, теперь отец Слава, имел типичную для руководителей внешность: невысокий, щуплый, с серым, незапоминающимся лицом. У него все было неяркое и серое — непонятного цвета глаза, прилизанные жидкие волосики на круглой голове, и даже кожа какая-то невзрачная, бледная.

— Здорово, отцы-благодетели! — поздоровался я.

В первое время Филин поправлял меня, открещиваясь от своего звания. Но я так же терпеливо объяснял ему, что Слава — отец духовный, а Филин — отец народа. Теперь он только морщится.

— Здравствуй, Сергей, — чинно поздоровался за обоих отец Слава.

Я отодвинул стул от приставленного к хозяйскому буквой «т» маленького стола и сел.

— В общем, так, отцы, — сразу перешел я к делу. — Он отказался.

— Что значит, отказался? — мягко вскинулся Слава.

Он уже так вжился в образ, что сам не замечал, как изменились его манеры, — свои представления о священнослужителях он почерпнул из фильмов советских времен. Он манерно растягивал слова, двигался нарочито плавно и медленно, а говорил тихо.

Филин не был так дипломатичен.

— Блин, да за что мы тебе платим, мать твою так?! — заорал он. — Каждую неделю продуктов набираешь, как я охотникам не плачу! А толку от тебя — как от козла молока! А не пошёл бы ты со своим демоном куда подальше?! Тоже мне, посредник, блин!

— Ладно, — сказал я спокойно. — Не посредник, так и хрен с вами. В следующий четверг сам жертву поведешь, понял?

Я дождался, пока Филин не моргнул первым, и встал из-за стола:

— Ладно, мужики. Приятно было с вами поболтать. Пока.

И пошёл к двери. Хе-хе. Посмотрим, посмотрим…

Такие сцены повторялись у нас с периодичностью раз в полгода. Очень уж Филину хотелось стать настоящим отцом народа и увеличить паузу между жеребьевками с недели до десяти дней. Каждые полгода он вымучивал у меня обещание поговорить с демоном. Нудил, как комар, пока я не сдавался. И потом, когда Ли предсказуемо посылал меня на фиг, почему-то страшно обижался.

— Подожди, Сергей, не горячись… — вскочил Слава и бросился за мной.

Он перехватил меня в дверях и схватил за рукав. Я посмотрел на него, и Слава тут же разжал руку. И обернулся к Филину:

— Ну что ты, Геннадий? Разве можно? Миром надо, миром… — Он опять повернулся ко мне: — Сергей, не надо нервничать, зачем? Мы же все понимаем… На все воля Божья… Значит, ещё не время… Но мы должны стучать, ибо рано или поздно нам отворится, верно? Так и в Писании сказано…

Я не стал слушать его бред, пожал плечами и направился к выходу.

Выйдя на улицу, я постоял минутку, а потом пошёл вокруг здания мэрии. Сзади, скрытый с двух сторон высоким забором, притаился спуск в подвал. Я сбежал по выщербленным ступеням и толкнул резко скрипнувшую тяжёлую металлическую дверь. Короткий аппендикс от выхода привел в длинный коридор, расходящийся темнотой направо и налево. Впрочем, вру — справа, в конце коридора, горела путеводная звезда: в одном из дальних помещений была открыта дверь, и на пол падал желтый прямоугольник света.

Я пошёл на свет.

Звук шагов гулким эхом отлетал в глубину коридора. Из двери выглянула чёрная от падающего сзади света голова и тут же скрылась. Это властитель здешнего подземного царства, по совместительству продовольственного склада — Антон Листьев по прозвищу Упырь.

У Филина было несколько продовольственных складов по всему городу. Все они надёжно охранялись его людьми. А заведовал всем хозяйством и вел учет немалого добра бывший завхоз городской администрации Упырь.

Я-то с ним познакомился почти сразу, как стал посредником. Тогда Филин был в таком шоке, что кто-то вернулся с завода живым да ещё принес послание демона, что распорядился выдавать мне довольствие, как охотникам. Помню, Упырь тогда побежал переспрашивать у шефа. Наверное, сильно удивился, когда пришёл сморчок и начал требовать пайку да ещё и на неделю вперёд.

Мне кажется, что он с тех пор так и не изменился. Все такой же сморщенный и сгорбленный старикашка с огромным красным носом потомственного алкоголика и оттопыренными ушами. Я до сих пор не могу понять, за что он получил свою кличку — за внешность или за болезненную скаредность и мелочность.

Я зашел к нему в каморку — облезлый стол и стул занимали все пространство — и привалился к косяку двери. Упырь уже сидел за столом и что-то быстро строчил в толстую бухгалтерскую книгу при свете керосинового фонаря, пристроенного тут же, с краешку. Время от времени он отрывался от писанины и звонко щелкал на счетах, гоняя костяшки туда-сюда. Каждый раз при этом он поправлял изящные дорогие очки в золотой оправе. Когда я смотрел на него — осунувшегося, мятого и лицом, и старыми грязными штанами и свитером, мне всегда казалось, что только Упырь и на месте в этом сумасшедшем городе. А очки смотрелись как точка в предложении или последняя нота в аккорде.

Однако спуску ему я давать не собирался. Упырь он такой — слабых не любит.

— Долго тебя ждать, старая калоша? — спросил я его недовольно.

Упырь картинно вздрогнул и поднял на меня красные воспаленные глазки. Мне кажется, что он живет в двух состояниях: или пьян, или страдает похмельем. Но удивительно, ни в той, ни в другой ипостаси никогда не делает ошибок в том, что касается работы. Говорят, и в бытность работником администрации таким был. Не знаю, правда это или нет, но вроде его назначили завхозом в тогда ещё горсовет чуть ли не при Хрущеве. Если и врут, то думаю, самую малость.

— Что такое? — удивился он. — Вам что тут нужно, молодой человек?

Голос у него хриплый, по-стариковски дребезжащий. Каждый раз, когда я к нему прихожу, он делает вид, что видит меня в первый раз. Наверное, надеется, что я растеряюсь и уйду.

— Антон Владимирович, давай мне все, что положено, и побыстрее. Некогда мне тут с тобой лясы точить.

— Па-а-азвольте, молодой человек…

Я делаю шаг к его столу и, уже не стесняясь, спокойно говорю:

— Слышь, Упырь! Я тебе сейчас эти счеты плашмя в одно место запихаю, понял?

Упырь сразу скучнеет лицом и успокаивается.

— Не велено, — гаденько усмехается он. — Геннадий Иванович сказали до особого распоряжения не отпускать продукты…

Это ещё что за номер? Филин решил норов показать?

— Так иди и получи его особое распоряжение, — говорю я.

Наверное, на моем лице отразилась вся гамма чувств, что я испытываю к Филину да и к самому Упырю, потому что завскладом побледнел и вскочил с места. Он протиснулся бочком мимо меня и замер. Страх страхом, а дело он своё знает туго.

— Не положено находиться, — хрипит он, глядя в сторону.

Я усмехаюсь, но иду на выход. Тень раскачивается длинным черным языком впереди меня — Упырь уже запер дверь и идёт с фонарем позади, на безопасном расстоянии.

Не глядя на завскладом и не оборачиваясь, я достал сигарету и прикурил. Сзади клацнул замок, прошаркали шаги старика, и все стихло. В этот дворик, огороженный со всех сторон высоким кирпичным забором, вообще редко кто заходит. Простым смертным сюда вход запрещен. Иногда мне кажется, что в этой стране никогда ничего не меняется. Просто идёт и идёт по кругу.

Упырь вернулся так быстро, что я ещё сигарету не успел докурить. Он стоял у двери и терпеливо ждал — боялся, чтобы я не пошёл на склад, нарушая все противопожарные нормы.

Когда мы спустились в подвал опять — старик с фонарем впереди, я за ним, — повернули налево и остановились у первой же двери. Упырь отдал фонарь мне в руки и отпер металлическую дверь. В этой комнате он выдавал продукты таким, как я, — кто приходил сюда периодически. Сразу перед входом, перегораживая его, стоял узкий стол. Дальше — несколько стеллажей с коробками, не позволяющими видеть, что внутри. Да я и так знаю — подкормка соратников с барского плеча Филина. Вообще, при всем своем разгульном характере, Филин жмот ещё похлеще Упыря. Во всяком случае, те несколько раз, что я требовал увеличить себе паек, каждый раз заканчивались скандалами. Со мной-то ему деваться некуда, все равно выходит по-моему, а вот на своих людях он, похоже, начал экономить. Не зря же охотники что-то ворчать в последнее время начали. А если уж они недовольны, то о простых горожанах и говорить не приходится — половина голодает. Сколько раз говорил Филину — нужно или ещё землю в городе освобождать под огороды, или зайцев разводить начать, все равно запасы с прошлых времен рано или поздно закончатся. Не знаю — то ли Филин стареет и перестал «мух ловить», а может, что скорее всего, делает это специально. Видно, что-то опять придумал. Или ещё крепче всех прижать, или авторитет поднять неожиданным фортелем — он это умеет, не в первый раз.

Упырь между тем протиснулся в закрома и, кряхтя и тихонько матерясь, выставил на столик два огромных армейских рюкзака. Судя по выпирающим из них углам, набиты они были, как положено.

— Все положил? — тем не менее нахмурился я. — Смотри, проверю… Не дай бог, чего-то не будет…

— Рюкзаки верни, не забудь, — проскрипел Упырь и взял в руки лампу, давая мне понять, что пора на выход.

Я попробовал на вес поклажу и развернул тот рюкзак, что был потяжелее. Потом повернулся к нему спиной и, присев, накинул лямки на плечи. Выпрямился и несколько раз качнулся на ногах вверх-вниз, располагая ношу поудобнее. Второй рюкзак, укоротив лямки, взял в правую руку.

— Ладно, Упырь, адью!

— И тебе не хворать, — расставшись с продуктами и покорившись неизбежному, завскладом даже чуть подобрел.

Я вышел на улицу и, поминутно перекладывая тяжеленный рюкзак из руки в руку, пошёл на площадь. Ничего, дядя Боря должен уже выйти и ждать меня за углом, чтобы не особо мозолить глаза. Ему-то все равно, он даже готов бравировать нашими отношениями, но я попросил его не лезть на рожон. Конечно, Филин знает, что если жеребьевка выберет моего учителя, то никому от этого хорошо не будет. Я и сам не знаю, что сделаю. Но береженого Бог бережет. Филин видит, что я иду на уступки, вот пусть и он тоже…

Я вышел в маленькую калиточку в заборе и повернул направо. Уши резанул непривычно громкий в нашем тихом городишке гул. Я ускорил шаг. Первым, кого увидел, был дядя Боря. Он, совсем сдавший за последние пару лет, стоял, сгорбившись, у угла здания мэрии, как раз напротив прохода, по которому я сейчас шёл. Одной рукой он тяжело опирался на палочку, а второй — на ручку детской колясочки, переделанной в тележку.

— Дядь Боря, что случилось? — встревоженно спросил я его, не обращая внимания на суету на площади.

Старый вояка молча протянул мне руку поздороваться и кивнул в сторону крыльца перед мэрией:

— Вон поймали…

Я поднял повыше и уложил на тележку рюкзак, который держал в руках, и повел плечами, сбрасывая второй. Только после того, как пристроил его рядом, повернулся и посмотрел, куда указывает дядя Боря.

Перед крыльцом уже собралась приличная толпа, и люди все подходили и подходили со всех сторон. Да, событие приятное, что и говорить. Наши доблестные охотники наконец-то поймали «туриста». Теперь весь город сможет спокойно жить две недели. Да и мне, если честно, легче вести на убой незнакомого человека, чем горожанина. Я не знаю всех жителей нашего города, но каждая жертва непременно оказывается чьим-либо родственником, другом или знакомым. Чаще я узнаю это потом — обязательно находится скотина, желающая сообщить мне, кого именно я отвел к демону.

Пойманного в лесу человека подняли на площадку крыльца, чтобы его все могли видеть. Охотники — Вовка Косой и Свищ — стояли рядом, довольно улыбаясь. У Косого на обоих плечах висело оружие — обычный для наших охотников «калашник», его собственный, и дорогой армейский американский дробовик. Я такой вживую в первый раз видел — до этого только на картинках в справочниках у дяди Бори. Редкая штучка и полезная — из автомата в атакующую собаку ещё попробуй попади. Кроме владения оружием крепкие нервы нужно иметь…

Я смотрел на пленника сбоку. Высокий парень, широкие плечи, подтянутый и мускулистый, голова острижена, топорщится только короткий ежик чёрных волос. Парень затравленно озирался, явно пока не понимая, за что ему связали руки и выставили напоказ, словно редкую зверушку. Я все никак не мог увидеть его лица — только чеканный профиль с прямым носом и высоким лбом.

Если честно, то я не особо-то на него и глядел. Мое внимание отвлек совсем другой человек. Как я уже сказал, толпа все прибывала, и на площадке перед мэрией уже почти не было места. Да ещё и стоящие впереди люди заслоняли обзор подошедшим позже. Кое-кто влез на массивные кованые скамьи с гнутыми спинками, оставшиеся стоять перед мэрией с прошлых времен.

Я увидел Иру. Она стояла на скамейке, жадно впившись взглядом в связанного парня. Ира прижала руки к груди и вся подалась вперёд. В её позе, взгляде сверкающих зеленых глаз было столько эмоций — гнев, ужас, непонимание, сочувствие, восхищение, — что мне стало не по себе. Я никогда не видел её такой. Я вообще редко видел у неё проявление хоть каких-нибудь чувств. Даже когда у нас это случилось в первый раз — мне кажется, с моей стороны было больше эмоций. Она всегда оставалась холодна и выдержана. Получается, это только маска для меня?

Мне вдруг стало страшно. Не знаю почему. На минуту показалось, что я совсем не знал Иру и вот вдруг — увидел. Надеюсь, это и есть материнский инстинкт — женщина не может спокойно смотреть на то, как истязают человека. Конечно, этого парня ещё никто не тронул, не считая связанных рук, но она уже представила, видела, как наяву, что с ним будет через неделю. Интересно, а она помнила, что я буду причастен ко всему, что случится? И как это отразится на наших отношениях?

Я тут же одернул себя. В конце концов, все случалось и раньше. Я просто не видел Ирину реакцию и не знал, что она так ко всему этому относится. За то время, что мы вместе, было поймано человек пять, не меньше, «гостей». Так что зря я себя накручиваю. Наверное…

Толпа радостно загудела. На крыльцо вышли сияющие Филин и отец Слава. Вот что называется — ни шла, ни ехала, новая рубаха… Не знаешь, где найдешь, где потеряешь… Горожане, особенно те, кто на самом деле голодает, радуются ещё и тому, что сегодня-завтра выдадут по дополнительному пайку в честь такого праздника. Не знаю, но мне это напоминает каннибализм.

Филин поднял обе руки, призывая собравшихся к тишине. Но толпа взревела ещё громче — всем хотелось показать, как они рады. С той стороны, где стояли мы с дядей Борей, собралась кучка молодых парней. Они кричали громче всех, так что даже пленник вздрогнул и повернулся в нашу сторону. Я наконец смог разглядеть его лицо. Да… Поразительно красивый парень. Причем именно того типа, что больше всего нравится женщинам, — мужественный, с широкой хищной челюстью и высокими скулами — в сочетании с фигурой атлета он должен производить неизгладимое впечатление на слабонервных представительниц прекрасного пола. И глаза. Яркие, почти синие. Глаза такой чистоты, словно светящиеся изнутри, я видел только у одного человека — у моей любимой девочки, Иры. Только у неё они зеленые, а у парня — синие.

— Друзья! Господь послал нам Кару за наши грехи! — крикнул Филин, когда толпа умолкла. — Но он же дает нам прощение, посылая этого юношу, который спасет кого-то из нас! Послушаем же нашего святого отца Вячеслава!

Филин отступил на шаг назад, давая возможность выйти вперёд Славе. Тот спросил что-то у парня — я видел, как шевельнулись губы.

— Братья и сестры! — завопил Слава дребезжащим тенором, воздев руки над толпой. — Этот юноша по имени Руслан послан нам самим Господом! Мы усердно молились в воскресенье, а я продолжаю молиться за вас каждый день…

Я не стал слушать незапланированную проповедь, повернулся и пошёл прочь, толкая перед собой коляску с рюкзаками. Дядя Боря поспешил следом — он, как и я, не выносил «священника».

Мы прошли вдоль домов, окружающих площадь и перешли дорогу. Дядя Боря жил в непрестижной третьей линии. В городе жилье считалось тем круче, чем ближе к мэрии.

Я остановился у его подъезда:

— Дядь Борь, я у тебя рюкзаки оставлю, а сам пока в лес смотаюсь, ладно?

— Сережа, зачем ты спрашиваешь? Мой дом — твой дом, ты же знаешь… Только сам занеси, хорошо? — виновато добавил он, стесняясь своей слабости.

Я подхватил оба рюкзака и занёс их в подъезд. Дождался, пока дядя Боря закатил тележку и поднялся на свой второй этаж. Он отпер дверь в квартиру ключом и пропустил меня вперёд. Занеся рюкзаки на кухню, попросил:

— Дядь Борь, разберешь их пока, ладно? Я попозже приду, ничего?

— Иди, иди спокойно. Все сделаю.

Я пошёл домой. На дядю Борю можно положиться. Человек-кремень, сказал — сделал. Мне кажется, он вообще единственный в городе, на кого можно положиться. Жаль только, что тает, как свечка. А всего-то шестьдесят ему…

У себя в квартире я переобулся в армейские берцы и надел брезентовую штормовку. Хоть и неказиста на вид, зато не рвется и к ней не цепляются ветки.

От моего дома до леса рукой подать. Три жилых квартала, потом территория швейной фабрики, умершей своей смертью ещё до Первой Кары, и через вывороченную огромным гранитным валуном панель бетонного забора я нырнул под широкую лапу огромной ели. Это моя личная охотничья делянка. Рядом с заводом никто не гуляет в лесу и уж тем более не охотится. Я хожу сюда как в кладовку или к холодильнику. Даже тропинку протоптал — от большой ели, мимо которой только что прошел, сначала сотня метров вперёд, а потом по широкому, метров триста, радиусу, кругом — возвращаюсь к началу петли.

Рядом с тропинкой через пару десятков метров друг от друга у меня выставлены петли. Подхожу к первой. Эта самая счастливая — за десять лет ещё не было случая, чтобы сюда не попался заяц. Вот и сегодня вижу серого ушастого зверя. Он ещё живой — петля перетянула ему не шею, а грудь. Моя вина: наверное, чуть ниже, чем нужно, поставил ловушку. Я придавил зайца ладонью левой руки и нащупал под курткой нож. Матовая сталь тускло блеснула, и голова зайца упала в траву. Я кладу зайца и голову в проволочную корзиночку, которую нашёл в единственном в городе супермаркете — его разрушило двумя точными попаданиями ещё в Первую Кару, но кое-что осталось. Корзинка была удобна тем, что кровь с тушек свободно стекала, а проволоку потом просто мыть — сполоснул водой с тряпочкой, и все. Главное, чтобы не засохла.

Беру корзинку в левую руку, а нож держу в правой. Каждый раз вытирать его от крови, чтобы засунуть обратно в ножны, не будешь.

Когда я вернулся к началу круга, корзинка была полная, да ещё трёх зайцев пришлось тащить в руке за задние лапы. Никак не могу понять, как зайцы жрут эту гадость — трава такая неестественно яркая и несъедобная на вид…

Чуть в стороне от тропинки есть небольшая полянка, на которой у меня своя маленькая фабрика. Тут я устроил коптильню. Самую примитивную, как на случайно увиденном рисунке в журнале «Рыбак-охотник» за две тысячи одиннадцатый год.

С одной стороны, на небольшом холмике, стоит двухсотлитровая бочка без крышки и дна. Я её чуть прикопал и обложил вокруг дерном. К бочке подходит снизу трехметровая асбестовая труба-тридцатка. Я её в одном доме снял из стояка вентиляции. Труба от бочки выходит в нору, выкопанную в земле, — это очаг, который можно закрыть специально приспособленной для этой цели заслонкой из куска толстой жести.

Я поставил корзинку на землю и бросил рядом зайцев, которых держал в руке.

Подхожу к бочке и снимаю ещё один лист железа, который придавливает к решетке два старых мешка — они нужны, чтобы коптильня «дышала». Под мешками решетка из толстой арматуры. К ней крепятся крюки, на которые я подвешиваю тушки зайцев.

Позавчера я заложил очередную партию, сегодня мясо уже готово — полукопченое, полувяленое. Как раз то, что нужно в наших условиях, — может храниться в тепле неделю, а то и две. Из такого очень вкусный суп получается, а если просто мяса хочется, то нужно на следующий же день забирать — тогда оно сочное и мягкое. Ира такое очень любит — редко ест, только у меня.

Я вытаскиваю решетку, стараясь не задеть болтающимися тушками закопченные стенки бочки, и кладу все вместе на траву. Вытряхиваю из корзинки только что пойманных зайцев и выстилаю дно принесенным с собой целлофаном. Копченые зайцы уменьшаются в размерах, и вся партия помещается в корзинке.

Через полчаса я закончил свежевать зайцев и подвесил десяток тушек на решетку в бочке. Быстро развел костер сложенными рядом с очагом дровами и улегся на траву, ожидая, пока костер не прогорит до углей. Облака еле ползли по небу. Если долго смотреть, то кажется, что ещё чуть-чуть, и они оцарапаются о верхушки елей… Через полчаса засыпал очаг еловой хвоей и закрыл нору крышкой.

Все. Отошел чуть в сторону и прислоненной к стволу кривой ели саперной лопаткой выкопал ямку и бросил туда заячьи головы, внутренности и шкурки. Закрыл все это куском дерна и поставил лопатку на место. Все, сюда теперь приду через два дня.

Оставшееся до вечера время провалялся на кровати у себя дома — читал «Мартин Иден» Джека Лондона. В соседнем подъезде нашёл квартиру, где было полно книг, и неожиданно для себя пристрастился к чтению. Удивительно, но, как ни тяжела была судьба вымышленных героев, я им завидовал — они жили нормальной человеческой жизнью. Надо ли говорить, что я никогда не читаю фантастику и мистику? Истории про вампиров и прочую нечисть вызывают у меня истерический смех, а вымышленные миры кажутся бледными и скучными по сравнению с серо-зелёной дождливой реальностью за окном.

Около восьми вечера я отложил книгу и оделся в свою парадно-выходную одежду: почти новые джинсы и приличного вида серый свитер из тонкой шерсти. Самое главное их достоинство — это то, что они мне как раз по фигуре, а в наши времена с этим проблемы у всех. Все одеваются в то, что найдут в развалинах магазинов. И с каждым годом с одеждой все больше проблем, так что теперь горожане ищут вещи в основном в уцелевших квартирах, довольствуясь одеждой с чужого плеча.

Сверху я надел куртку с капюшоном и укрыл корзинку черным полиэтиленом — от дождя и любопытных взглядов.

Когда вышел на улицу, только начало темнеть. Во вторую квартиру пока не пойдешь — слишком светло, лучше не рисковать. Я накинул на голову капюшон — от дождя, прятаться нет смысла: меня и так все в городе узнают и в лицо, и по фигуре. Единственная надежда, что в сумерках редкие прохожие, торопящиеся по домам до наступления комендантского часа, не будут заглядывать мне под капюшон. Но и мне нужно спешить — привлекать внимание охотников тоже не стоит.

Я ускорил шаг и через несколько минут уже был у дома дяди Бори. Перед тем как нырнуть в дверь подъезда, я оглянулся. Пустые улицы, вымытые за десять лет дождём до зеркального блеска, чёрные провалы окон в более или менее уцелевших трёхэтажках да режущая глаза даже в полумраке зелень «ряски». Шум дождя съедает все звуки, как будто уши ватой забили.

— Дядя Боря! — позвал я от порога квартиры. — Я уже пришёл!

— Заходи, Сережа.

Мой единственный учитель вышел из комнаты в коридор, держа лампу в поднятой руке. В квартире он обходился без палочки — держался время от времени за стену. Да, сдает старик, хоть плачь…

Мы вместе прошли на кухню, где на обеденном и рабочем столе были разложены все продукты, которые я получил у Упыря. Мясные и рыбные консервы, сахар, крупы и муку я получил сегодня на месяц вперёд. Овощи — картошку, морковку, лук и чеснок — выдали на неделю. Дядя Боря уже разложил все продукты на десять почти одинаковых кучек. Всего по чуть-чуть. Только в одной, самой большой по объему, были в основном овощи.

Я отложил из этой кучки консервы и сахар и, не спрашивая, сунул их в шкафчик наверху.

— Ну зачем ты, Сережа! Ты же молодой ещё совсем, тебе хорошо питаться…

— Дядь Борь, давай корзинку, — перебил я его. — И перестань спорить, мне и так хватает с овощами.

К каждой кучке я прибавил по тушке копченого зайца и начал укладывать в заранее приготовленные пакеты. Опустевшие рюкзаки сложил и отнес в прихожую:

— Дядь Борь, я их завтра Упырю занесу, ладно? Поздно уже, схожу лучше разнесу кое-что.

— Хорошо, Сережа, только осторожнее — полдевятого уже.

— Ага, я быстро.

Взял пять пакетов и вышел из квартиры. Первый адрес был совсем рядом — в соседнем подъезде. Я поднялся на третий этаж и тихонько постучался в обитую дерматином дверь.

— Мама! Мама! — тут же заорали звонкие детские голоса. — Иди, дядя Сережа пришёл!

— А ну, тихо, оглашенные! — женский голос. — Сколько раз я вам говорила, чтобы не орали?! А вдруг соседи услышат?

Дверь открылась, и я увидел робко улыбающуюся изможденную женщину в застиранном халате. Из-за него, хватая мать за подол, мне улыбались круглые мордахи четверых детей — две девочки с тугими косичками и два вихрастых пацана. Пятый, нескладный подросток, был уже на голову выше мамы. Лика родила четверню шесть лет назад, а её муж, Колька Сечнев, пропал три года назад — ушёл за водой и не вернулся.

Я кивнул, здороваясь, и протянул женщине два пакета.

— Ой, Сережа, не знаю, как тебя и благодарить…

— Да ладно тебе, Лика, мне все равно столько не съесть… Сашка, — кивнул я подростку и протянул руку поздороваться, — послезавтра днем приди, я тебе ещё зайцев дам, понял?

— Спасибо, дядь Сереж, — солидно пробасил парень, но в конце осекся-таки — дал «петуха» и покраснел.

— Ладно, все, я побежал!

Я махнул им рукой и поспешил вниз. Мне ещё четыре пайка отдать нужно. Три таким же, как Лика, матерям-одиночкам, оставшимся недавно без мужей, с малышами на руках, ещё один — старичкам, которые так боятся показываться из дома, что не всегда доходят забрать то, что им положено от Филина.

Остальные пять пакетов завтра разнесет дядя Боря — адресаты живут на первой линии от площади, и туда я не суюсь: не хочу доставлять людям лишние неприятности, демонстрируя факт нашего знакомства.

Пока отнес последний пакет, уже совсем стемнело. Тучи опять сократили день, нависнув черным так низко, что, кажется, рукой достать, — завтра или уже сегодня ночью дождь превратится в ливень. Я взглянул на часы — без десяти девять — и бегом, стараясь держаться поближе к стенам домов, помчался во вторую квартиру. Для того чтобы убраться и заново сервировать поднос, у меня ушло полчаса. Большую уборку я делаю по средам, сейчас, кроме как заново заправить постель, и работы-то особой нет.

Я покурил, сидя в кресле, и около десяти вышел из дома. Разминулся с патрулем охотников и замер на лестничной площадке одного из домов рядом с площадью — из него было видно дорогу, по которой должна будет пойти Ира.

Этот дом был удобен тем, что во время Первой Кары ему снесло половину стеновых панелей с противоположной от лестничной клетки стороны. Дверь квартиры на первом этаже была взломана давным-давно, и я просто заходил в неё и спрыгивал в проем стены, так что с улицы меня никто не мог увидеть. Зато на лестничной клетке остались стекла, и увидеть меня с улицы ночью было невозможно. Тут можно было даже курить.

Через полчаса я начал нервничать. В одиннадцать не выдержал, вышел из подъезда и побежал в квартиру. Иногда так бывает — Ира отлично ориентируется в городе и знает, как миновать патруль охотников. Могло случиться все, что угодно. Да банальное: охотники остановились покурить на пути Иры, и она обошла их другой дорогой. Или ещё проще — решила изменить маршрут, по которому обычно добиралась до квартиры. Это я и сам ей советовал. Нечего волноваться, Ира с моих слов знает все посты и обычные маршруты патруля.

Я открыл дверь и вошел в теплоту квартиры. Она была пуста. Под ложечкой засосало. Значит, не разминулись…

Не соображая, что делаю, я выскочил на улицу и пошёл к площади. Что случилось? Где она? Нарвалась-таки на патруль?

Не паниковать! Произойди это, я наверняка бы услышал — арестовать Иру без шума не получится, она прекрасно знает, чем это грозит.

Тогда что?

И куда, а главное — зачем я иду?

До площади оставался один квартал, когда из-за ближайшего проулка вышли два патрульных охотника. Да и не удивительно — я пёр, как демопес, посередине улицы.

— Эй, — окликнули меня. — А ну, стой!

Я был так зол, что обратил на них внимание, только когда услышал окрик. И продолжил свой путь, как будто ничего не случилось. Даже пару шагов мимо сделал, давая им шанс вовсе не заметить меня. Но, увы, они его не использовали…

Парни настолько опешили от моей наглости, что среагировали только через секунду.

— Ах ты, говнюк! — заорал азартно один из охотников и в два прыжка догнал меня и схватил за левое плечо. — Леха, держи придур…

Договорить он не успел.

Я, повинуясь его руке, развернулся и, продолжая движение, врезал ему правой в нос. Под кулаком хрустнуло. Парень, похоже, от болевого шока потерял сознание. Он начал медленно, навзничь падать назад.

Второй охотник был более опытным бойцом. Увидев, какой оборот приняло дело, мгновенно сбросил с плеча автомат (всё равно не успевал им воспользоваться) и встал в стойку.

Я продолжал играть дебила — пёр на него, выпрямившись во весь рост. Это сработало. Охотник чуть присел и стремительно выпрямился, вкладывая в удар вес тела. Но я не только видел в темноте лучше него, но и двигался намного быстрее. Чуть отодвинулся в сторону и развернул левое плечо назад, пропуская кулак соперника мимо себя. Моя правая рука, согнутая в локте, оказалась на уровне его челюсти. У меня даже было время выбрать, куда ударить: в основание челюсти или в кадык. Кто его знает, что это за парень? Может быть, он отец семейства и я оставлю его детей без сиротами?

Я ударил в челюсть. И даже успел подхватить обмякшее тело, чтобы он, как напарник, не приложился затылком об асфальт. Не знаю почему, но мне этот, второй, показался намного симпатичнее. Может, из-за того, что за все время не проронил ни слова? Не люблю болтунов.

После короткого боя внутри все гудело. Я выпрямился и прислушался. Нет, все тихо. И тут мне стало стыдно, я как-то сразу успокоился. Блин, за что я их? Разве они виноваты, что попались у меня на пути именно сегодня, в такой неподходящий момент? Дяде Боре про это точно рассказывать не буду…

На автомате дошел до площади и остановился на углу, так что мне были видны окна квартиры Ириных родителей. Как и во всем доме, свет в них не горел. Тут до меня дошло, что самое простое мне просто не пришло в голову — она не смогла выйти из дома! Может, у матери бессонница. Или у отца очередная неприятная выволочка от Филина, и он весь вечер глотал валерьянку… Да мало ли что.

Но — обидно. У меня так мало хорошего в жизни, что день без Иры — это много.

Глава 6

Утром я проснулся с ощущением надвигающейся беды. И тут же вспомнил о неудавшемся свидании. Вот оно что! Это не беда, это разочарование. Но чувство, что сегодня будут ещё неприятности, не оставляло. Сегодня у меня абсолютно свободный день — никаких встреч не запланировано, по хозяйству тоже делать нечего. Обычно по субботам я отсыпаюсь от свиданий с Ли и Ирой. Но сидеть спокойно в квартире не смог.

Я быстро умылся и вышел из дома, едва начало светать.

Дядя Боря уже не спал: он по-стариковски ложился очень рано, а вставал вообще затемно — бессонница поднимала его чуть не в три часа. От него у меня секретов не было — дальше него ничего никогда не уходит. Я рассказал ему о неудавшемся свидании и, решившись, и о последующей встрече с охотниками.

Он только покачал головой, но ничего не сказал. Выслушав мой рассказ до конца, похлопал по плечу:

— Давай чайку попьем.

Дядя Боря неторопливо поставил чайник на плиту и полез в шкафчик за заваркой. Глядя на его медленные, плавные и точные движения, я на секунду забыл, что у него болят суставы и он не может стоять без поддержки больше десяти минут подряд.

Учитель дождался, когда закипела вода, и заварил чай прямо в чайнике. В своё время мы с ним облазили все аптеки города, и теперь у дяди Бори была возможность добавлять в чай разные травки. У него было прекрасное чувство меры, и его напитки всегда отличались тонким вкусом.

Как в те времена, когда я только с ним познакомился, он заставил меня выпить подряд две чашки чая и только после этого разрешил мне говорить.

— Я хочу пойти к ней и проверить, что случилось! Плевать я хотел на её родителей и на то, что они подумают!

Дядя Боря встал и налил нам ещё по одной чашке, показывая своё отношение к моей излишне горячей тираде.

— Ты видел, с каким ружьем вчера пришёл этот парень? — спросил меня он.

— Дядя Боря! Да мне пофигу, с чем там и кто таскается по лесам!

— Ты узнал модель? — поднял он брови в ответ.

Пришлось смириться.

— Американец, дробовик… Кажется, армейский. Этот, как его… «Мосберг-500»?

— Пятьсот девяносто, балда. Пятисотые в армию не идут. Ну, хоть модель узнал… А то я уж подумал, что зря время на тебя потратил.

— Дядя Боря, да мне сейчас не до этого…

— Помнишь, мы с тобой уже на тему оружия в лесу говорили?

Я понял, что, пока он не захочет, поговорить про Иру все равно не удастся.

— Помню, — сдался я. — Ты говорил, что автомат в лесу — это бесполезная игрушка для дебилов.

— Вот именно. Наши охотнички привыкли, что из-за демона нас стороной не только демопсы обходят, но и собаки не суются… А если свора голов десять-пятнадцать? Что ты со своим автоматом делать будешь?

— Так в дробовике патронов мало. Шесть же вроде?

Дядя Боря закатил глаза, показывая, каким дураком и неучем я в конце концов вырос.

— Девять, Сережа! Девять!

— Да ладно, какая разница?

— Большая — в условиях боя. К тому же не забывай, какой эффект будет от одного выстрела дробью по скученным целям и за сколько секунд у тебя в автомате рожок опустеет…

— Ну, в принципе, согласен…

— А раз согласен, сходи-ка ты к Филину и забери у него «Мосберг».

— Зачем он мне? — удивился я. — Я по лесам дальше километра все равно не захожу. Если что, отбиться и «калаша» хватит.

— А на всякий случай. Запас карман не тянет. Заодно разузнаешь, как там и что. Если девица эта твоя в переплет какой попала, наверняка услышишь или Филин что скажет.

— А, понял! — обрадовался я, не обращая внимания на холодок в голосе дяди Бори. Он недолюбливал Иру, и это было единственное, в чем мы с ним не сходились во мнениях. Откуда ему знать, какая она!

— Ты, Сережа, ровно малое дитя иногда…

Я решительно встал, чтобы скрыть смущение:

— Все, дядя Боря, пойду. Спасибо тебе.

— Ты поосторожнее там, понял?

Я вышел из подъезда и медленно пошёл в сторону площади. Торопиться некуда. Все равно Филин и его люди появятся в мэрии не раньше чем через час. Я любил иногда посидеть на лавочке перед крыльцом. Фасад здания почти не пострадал, и, если не обращать внимания на старые рябинки, засохшие после Второй Кары, можно представить, будто вернулся в детство. Мы с мамой часто сидели тут, когда приезжали в город на рынок или в универмаг перед началом занятий в школе. После нашей деревни, заросшей навозом по самые крыши, этот каменный дом с колоннами мне, пацану, казался чудом архитектуры.

Но сегодня посидеть не получилось. Что-то произошло в городе вечером или ночью. Я это понял сразу, едва увидел несколько охотников, стоящих с оружием перед крыльцом. На обычный инструктаж перед патрулированием или походом в лес это никак не тянуло — ни привычного ржанья, ни разухабистых выкриков. Они выглядели скорее встревоженными чем-то.

Я похолодел от дурных предчувствий.

Ира!

Значит, её всё-таки схватили вчера! А то, что не горел свет в квартире родителей — так просто ещё не хватились к тому времени. И теперь в городе назревает заваруха. С одной стороны, поймали нарушителя комендантского часа и от этого всем хорошо — очередная жертва без жребия. С другой — Филин очень не любит подставлять своих людей или давать их в обиду. Да, он самодур и сам может сгнобить человека ни за что. Но за него потому и держатся, что, пока ты в команде, можешь быть уверен — в обиду не даст. А Ирин отец — его человек, пусть и мелкая сошка.

Когда я подошёл, охотники примолкли и посторонились. Я кивнул всем разом, но мне никто не ответил. Молча и настороженно смотрели исподлобья. Если бы не был уверен, что о наших отношениях никто не знает, я бы заподозрил, что охотники думают о третьей проблеме, которая возникла у Филина и у них. И эта проблема — я. Надеюсь, ни Филин, ни кто из его людей не надеется, что я отдам им Иру? Да я скорее самого Филина на завод оттащу…

Я взлетел по лестнице, перепрыгивая через пять ступеней разом.

В кабинете Филина, когда я подошёл, двери были открыты настежь, и ещё в коридоре слышен гул от возбужденных голосов. Я даже чуть притормозил, надеясь услышать, о чем спор, но меня тоже услышали — один из охотников, охрана Филина, выглянул в коридор, и мне пришлось идти прямиком в кабинет.

Кроме Филина тут были всего два человека. Обычный его советчик в последнее время отец Слава и начальник охотников Иван Тюрин — бывший фээсбэшник, невысокий подтянутый мужик с жиденькими усами. Он мне, в общем, нравился — молчаливый и несуетливый и своё дело знает.

— Здравствуйте.

Как я ни старался, а голос прозвучал неестественно, со скрипом. Трое мужчин молча смотрели на меня, словно не понимая, что я тут делаю.

— В общем, так. — Я старался контролировать дыхание, как учил меня дядя Боря, и не волноваться. — Просто так я её вам не отдам, понятно?

— Ты о чем, черт тебя побери, говоришь?! — тут же завелся Филин. — Тебе-то что за дело?! Чего лезешь, во что тебя не касается, а?!

— Меня все касается, понял?! — отбрасывая всякую дипломатию, заорал я в ответ. — А тем более если это её касается!

— Твоё дело маленькое! Взял за руку и отвел куда надо! Все, свободен!

Его последняя фраза прозвучала двусмысленно, и я завелся уже по-настоящему.

— Слушай, ты! Немедленно отпусти её, понял?! Или я за себя не отвечаю!

— Ты совсем дурак?! — вдруг тоже взорвался Филин. До этого он орал скорее по привычке, а теперь вскочил на ноги, и у него даже вены повылазили на шее. — Кого я тебе отпущу?! Он сбежал!

— Кто сбежал? — не понял я.

— Как кто?! А ты о ком говоришь?!

— А ты о ком?

— Я о жертве! Сбежала жертва, понял?! Парень этот, которого вчера поймали!

Ну, сказать, что я почувствовал себя дураком, это ничего не сказать. Слава и Тюрин подозрительно смотрели на меня. Нельзя было «терять лицо», и я спросил, конечно, уже совсем другим тоном:

— Когда это случилось? И как он мог сбежать?

Филин плюхнулся на место и потащил к себе поднос, на котором стоял стеклянный графин с водой и высокий стакан. Он кивнул Тюрину: объясни, мол.

Тот посмотрел на меня и спокойно сказал:

— Сегодня ночью. Мы не знаем точно когда. Контейнер-то не запирается, ты же знаешь. Изнутри его открыть невозможно, кто-то ему помог из городских.

— Как это? — удивился я. — Комендантский час же? Никто на улицу и носа не высунет… Да и патруль на площади все время? Они же обходят периметр каждый час?

— Ну, ты ведь про патруль знаешь? — усмехнулся Тюрин. — И то, где они ходят, и когда… Хотя не должен бы, а, Сергей?

Да, уел он меня… Ничего не скажешь…

— Ну я это другое дело… Я на ваш комендантский час не подписывался…

— Да? А мы на тебя, если честно, подумали, — прищурился Тюрин.

В кабинете повисла тишина. Все трое внимательно смотрели на меня. У Тюрина руки были под столом, а я раньше внимания на это не обратил… Прав дядя Боря, лопух я ещё тот… За спиной завозились — охотники в приемной перекрыли двери.

— Почему это на меня? — спокойно спросил, чтобы потянуть время.

— А кто, Сережа? — ответил Тюрин. — Ночами ходить ты не боишься, про патрулирование города не хуже нас все знаешь. Да ещё и вчерашняя история эта…

— Какая история? — не понял я.

— Ты зачем вчера патруль вырубил, а? — вопросом на вопрос ответил Тюрин.

Блин, я уже совсем про это забыл! Так вот в чем дело… Да, картинка получается не в мою пользу: сначала охотники, потом жертва пропадает…

— Зачем он мне?

— Если бы мы знали, то сейчас с тобой не разговаривали, Сергей, — сухо ответил за всех Филин. — Все на тебя указывает, но мы ничего понять не можем. Ты уж объясни, будь добр. А то нехорошо получается.

— К побегу жертвы я отношения не имею.

Все трое пробуравили меня взглядами, но сказать им было нечего.

— А ребят зачем избил? — спросил Тюрин.

— Так получилось. Прошу прощения.

Ещё не успев договорить, почувствовал себя совсем дураком… Прошу прощения… Детский сад, штаны на лямках…

Тюрин открыл было рот, но его прервал шум в коридоре. Кто-то бежал так грузно, что стакан на подносе тоненько тренькал о графин.

В кабинет ввалился отец Иры — красный как рак, круглое широкое лицо с короткой седой бородкой перекошено, пот каплями стекает с висков. Удивительное дело. Родители Иры красотой не отличались, откуда вообще у них такая дочь?

Он бешеными глазами оглядел присутствующих и заметил меня. К такому маневру я был не готов — он подскочил ко мне и схватил за грудки:

— Где?! Где, я тебя спрашиваю?! Где она?!

Я вообще перестал что-либо понимать.

А вот Тюрин, похоже, сразу понял все. Он вскочил на ноги и ловко вклинился между нами, отрывая руки Иркиного отца от меня:

— Постой, Вов, давай поговорим… Ты про кого? Про Ирку свою, что ли?

— А про кого? Это все эта сволочь! Больше некому!

Слава налил воды из графина и передал Тюрину. Тот сунул стакан в руки разгневанного папаши, который начал пить, гулко глотая и стуча зубами по стеклу.

Когда стакан опустел, негромко кашлянул Филин. Все, и я в том числе, посмотрели на мэра.

— Владимир, так твоя дочь тоже пропала?

— Что значит, тоже?

— Отвечай! — хлопнул по столу ладонью Филин.

— Да, пропала… Это он все…

— Тихо! — Филин повернулся к Тюрину. — И она знала, как патруль обойти, так я понимаю?

Тюрин мельком взглянул на меня и кивнул.

Вот как… Значит, мои отношения с Ирой не были для них тайной. Ой, ну и дурак же я…

Нужно было что-то делать, действовать, но в голове у меня было пусто и звонко, как в барабане. Зато «отцы» города все сразу поняли и начали «незамедлительно реагировать».

— Давай отправь своих ещё раз все проверить, — кивнул Тюрину Филин. — И подумай, куда они могли пойти. Оружия у них нет, так что далеко все равно не уйдут… Нужно попробовать их догнать, а то никакой пользы от обоих не будет.

Тюрин кивнул и торопливо вышел.

А мы с отцом Иры только переглянулись. До него, как и до меня, не сразу дошел смысл сказанных слов. «Далеко не уйдут» и «никакой пользы от обоих»… Пользы… Да, Филин прав. И сразу дает понять, что будет с беглецами, когда их поймают.

Не знаю, как выглядел я, но отец Иры побледнел как полотно и взмолился:

— Геннадий Иванович… Да как же?!. Это ж кровиночка моя… Единственная… доча…

— Владимир, тут я уже ничего не смогу поделать. Закон. Извини.

Он встал и тоже вышел из кабинета.

Отец Иры смотрел непонимающими, полными слез глазами то на меня, то на Славу. Я не выдержал и пошёл за Филином. За спиной тут же забубнил что-то успокоительное Слава. Ага, объясни папе уже практически погибшей или приговоренной к казни дочери, что её смерть будет справедливой и полезной всему городу. Да ещё и богоугодной.

Перед мэрией опять начал собираться народ. Первые огородники как раз вышли на площадь, а новости обо всех происшествиях у нас разлетаются мгновенно. Тем более что сейчас Филин ничего и не собирался скрывать.

Самое лучшее для него, что сейчас может случиться, — если охотники поймают этого парня и Иру. Тогда он вообще станет молодцом и супергероем: как же, три недели город сможет спать спокойно. А это дорогого стоит.

Мне что делать?

В любом случае сначала нужно их найти.

Я подошёл к Филину, который стоял рядом с Тюриным и ещё одним парнем из охотников.

— Нужно юг проверить, — сказал я Тюрину. — Больше им идти некуда.

Тот кивнул в ответ:

— Да, я уже послал ребят. Фора у них большая… Часов шесть, а то и восемь, вот что плохо. Да ещё и без оружия. Встретится им пара собак — и все, поминай, как звали.

Тут у меня сомнения были. Ира знала, что у меня возле дома есть несколько тайников с автоматами и патронами к ним. Сделал на всякий случай пару лет назад по совету дяди Бори. Видеть она их не видела, но по моему описанию, если она запомнила тот разговор, найти тайники не составит труда.

Через пятнадцать минут со стороны дороги на Екатеринбург прибежал взмыленный охотник. Он растерянно посмотрел на меня и заговорил, только когда Тюрин кивком разрешил ему докладывать при постороннем:

— Нашли мы, Иван Михалыч… Есть следы. Вдвоем они, по отпечаткам видно. На юг идут, только не по дороге, а чуть в сторону отошли.

Тюрин повернулся к Филину:

— Тогда что? Я за ними группу отправлю? Человек пять? Вдруг догонят? С девкой быстро все равно у него идти не получится.

— Давай не медли.

— Беги к Брылову, пусть соберет своих, — сказал Тюрин гонцу и хлопнул его по плечу. — Давай бегом!

Боец убежал, грохая кирзачами по асфальту. Я проводил его взглядом и повернулся к Тюрину:

— Я тоже пойду.

— Нет, тебе нельзя! Не дай бог, с тобой что случится, как нам тут самим с демоном? — тут же вмешался Филин, и я понял, что спорить с ним бесполезно. Ну и шут с ним.

— Ладно, — согласился я. — Если что, дома буду…

Я отошел на несколько шагов и повернулся, вспомнив:

— Слушай, Иван Михайлович! А где дробовик того парня, которого вчера поймали?

— У меня, — удивился он. И подозрительно спросил: — А зачем тебе?

— Да хотел у тебя его попросить. Я же в лес почти каждый день хожу, мало ли что… Или давай я его у тебя на свой «калашников» сменяю?

— Да нужен он мне…

— Ну, так что, дашь?

— Иди возьми. Я его Упырю сдал. Скажи, что я разрешил.

Пришлось идти за здание мэрии. Упырь, как всегда, мне не поверил и побежал спрашивать Тюрина. Вернувшись, повел в дальний конец коридора и отпер дверь в комнату, где я никогда до этого не был. Да, неплохой арсенал Тюрин с Филином собрали! Большая, квадратов двадцать, комната была заставлена по длинной стороне стойками с оружием, да ещё и в два ряда — сверху и снизу. С другой стороны высились аккуратно сложенные ящики. По виду армейские. Наверное, патроны и гранаты. Интересно, где они столько набрали? Я-то все своё оружие по совету дяди Бори в воинской части откопал. Километрах в десяти от города стояли у нас связисты, что правительственную связь обслуживали. Маленький гарнизончик, да ещё и со своей спецификой. Но десяток автоматов и патроны к ним я там под развалами нашёл. Ну и ещё кое-что по мелочи. Но точно могу сказать — до меня там никого не было.

Упырь взял со стола ружье «туриста» и протянул его мне. Даже прибрать в стеллаж ещё не успел, надо же.

Я взял дробовик в руки и проверил затвор. Жаль, что ружье с прикладом. Мне кажется, короткий вариант в лесу был бы удобнее. Хотя там патронов вроде меньше.

— Ну, долго мне тебя ждать? — проскрипел Упырь. — Иди уже.

— Патроны давай, — вспомнил я.

— Нет патронов, — уперся вредный старик.

— Ну, тогда иди опять к Тюрину. Он сказал, полно патронов, — соврал я.

Упырь что-то пробормотал себе под нос, но полез в стоящий рядом рюкзак и вытащил семь коробок патронов. Покопался ещё и достал ещё несколько зарядов в горсти. Высыпал все на стол и скривился:

— Все, больше ничего нет. Давай забирай и вали отсюда, у меня дел полно.

Я рассовал рассыпанные по столу патроны по карманам и закинул дробовик на плечо. Коробки с патронами пришлось нести в руках.

Пока возился со своим новым добром, охотники уже выступили в поход. Я как раз вышел на площадь и увидел отряд из пяти человек, с автоматами, но без большого запаса припасов: рюкзаки, да и то небольшие, были только у двоих. Ну, тут все понятно. Надеются за счет скорости догнать беглецов, не привычных к марш-броскам по пересеченной местности. Тогда да, лишнее ни к чему.

Отряд охотников на беглецов пошёл на юг, а я повернул на север.

Глава 7

Я на несколько минут заскочил к дяде Боре и предупредил его, что меня некоторое время не будет. Потом ещё один визит, такой же короткий, — в соседний подъезд. Попросил Ликиного пацана забрать копченых зайцев и строго-настрого наказал не соваться одному в лес дальше первой полянки.

Вернувшись в квартиру, первым делом разделся догола. Не знаю, сколько времени придется провести в лесу, но лучше послушать дядю Борю: идешь в лес на один день, собирайся на неделю.

Я натянул термобельё — чёрные водолазку и рейтузы. Самое главное, что в нём не только тепло, но и, если вспотеешь, оно всегда остается сухим стороной, прилегающей к телу. Какая-то специальная ткань. Я такой в своей деревне сроду не видел, конечно. Это тоже подарок дяди Бори. Как и пистолет, и нож.

Сверху я натянул ветровлагозащитный костюм, который нашёл в соседнем отделении полиции у начальника в кабинете. Наверное, он увлекался охотой, а может, просто кто-то подарил. Важнее, что костюм оказался совсем новым и пришелся мне в пору. Камуфляжного цвета широкие штаны и куртка чуть ниже пояса с капюшоном и москитной сеткой. Сетку я оставил дома — теперь она ни к чему. Костюм был осень-весна, с тонкой подкладкой. Как раз то, что мне нужно, — ночи-то прохладные, да ещё и дожди под осень идут все чаще. На всякий случай я сунул в рюкзак ещё свитер и запасные брюки.

Дальше начал укладывать продукты — взял несколько банок тушенки, армейская, ещё в желтом масле. Следом положил полотняный мешочек с гречкой и полуторалитровую пластиковую бутылку воды.

Сверху рюкзака я пристроил свернутый в рулон спальный мешок, хотя надеюсь, что он мне не пригодится.

Из оружия взял армейский пистолет «Грач», который уважал за мощность, и нож «Каратель», который и для драки, и для похода в лес отлично сгодится.

Вместо сигарет взял маленькую трубку и табак в жестяной банке с закручивающейся крышкой. Рассовал в карманы рюкзака несколько зажигалок.

Вроде все.

Посидел минутку на дорожку, как мама учила. Вспомнил не вовремя, как, перед тем как сюда, в город, идти, мама заставила меня посидеть с ней в нашем старом доме. Не в доме, правда — его развалило глыбой льда. Мы несколько месяцев прожили в летней кухне, которой меньше досталось. В ней мебели-то и было — старая лавка да бабкин сундук, служивший столом. Надо же, столько лет прошло, а, кажется, каждую половицу в той кухоньке помню. Ну или думаю, что помню…

Я потушил сигарету в пепельнице и встал. Взял в руки дробовик и вышел из квартиры. Дверь запирать не стал. Не знаю, когда вернусь, а вдруг дядя Боря зайдет. Или ещё кому-то что нужно будет.

На улице начал накрапывать дождь. Я встряхнул рюкзак, пристраивая его поудобнее. И пошёл в сторону площади. Возле мэрии показываться не буду, обойду от греха подальше. Филину незачем знать, что я пойду за охотниками. А там посмотрим… Попробую, конечно, Иру освободить без жертв, но там как карта ляжет… Для себя я ещё в кабинете Филина решил — ни перед чем не остановлюсь.

— Сергей! — окликнули меня, когда я был рядом с площадью и уже хотел свернуть, чтобы обойти жилую зону стороной. Чем хорош наш городишко, так это тем, что стоит отойти на пару кварталов в сторону от площади, и уже не встретишь ни одной живой души. Разве только рано утром огородники на своих грядках копошатся. Но к обеду уже и их не увидишь.

Я остановился. Из подъезда выбежал прятавшийся там мужчина. Это был Ирин отец. За пару часов он сильно изменился. Вместо крепкого мужика в самом расцвете сил я видел перед собой враз постаревшего, убитого горем отца, потерявшего дочь. Красные заплаканные глаза, осунувшееся бледное лицо с мешками под глазами, трясущиеся руки…

— Сергей, помоги ей, Сергей… Спаси Иру…

Кажется, он заговорил со мной в первый раз, если не считать сегодняшней встречи в кабинете мэра. Он умолял. Наверное, если бы так не боялся меня, упал бы на колени.

— Спаси… Спаси Иру…

Он повторял и повторял одно и то же. Что я мог ему сказать? Что обещать? За ночь и полдня с Ирой могло случиться все что угодно. Её и этого парня, которого она решила спасти, могли выследить собаки. А ещё на юге, где редко охотится демон Ли, резко возрастает шанс встретиться с демопсом. Ну и на закуску — сам Ли в последний раз направился как раз на юг. Так что…

— Сделаю все, что смогу, — пообещал я.

— Спрячь её, Сергей, не приводи сюда! Ей тут нельзя появляться…

— Я знаю.

— И вот ещё что, — торопливо сказал он. — Группа Тюрина с собой ещё одного охотника взяла, для связи. Он уже вернулся, говорит, пока все чисто, ни собак, ни демопсов нет и вроде не было пока… А следы к реке ведут и дальше… Ты уж поспеши, Сережа, ладно? Ради Бога, Сережа!..

— Я постараюсь.

Смотреть на него у меня уже не было сил. Если бы Ира убежала одна, я мог бы обещать ему все, что угодно. Но не сейчас. Просто потому, что ещё сам не знаю, как ко всему этому относиться. Что ей этот парень? Пожалела? Или…

— Ты не думай про этого… Забудь! — Он словно прочитал мои мысли. — Ну, дура, ошиблась, с кем не бывает? Она ведь тебя одного любит, я-то знаю… Спаси её, Сережа… Спаси…

Я смотрел на него, и тут вдруг меня осенило.

Кажется, нас всех обманули. Я развернулся и чуть не бегом пошёл обратно к своему дому.

— Сережа, не бросай её! — крикнул он мне в спину. И, поняв, что я не обращаю на него внимания, заплакал: — Слышишь?! Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты!

Я уже его не слушал. Да, это круто придумано. Вот кому нужно было учиться у дяди Бори. Хотя ей, похоже, и учиться не надо…

До своего дома я долетел за пять минут. Свернул налево и прошел два квартала, срезав путь через детскую площадку во дворе. Напрямик на дорогу до завода от моего дома не пройти — этот участок города сильно пострадал во время Второй Кары.

Если я не ошибся, то у меня есть фора. Вернее, у Иры с этим парнем её почти нет. Но это одно и то же.

Скорее всего, решение Иры было спонтанным. Если, конечно, она не врала мне и на самом деле не готовила побег загодя. А парень только послужил ей толчком.

Больше всего меня занимал только один вопрос. Жалость или любовь?

Когда я вспоминал Иру, вместо привычной теплоты в груди к горлу подкатывал горький комок.

При мысли о парне глаза застилала черно-красная, как демон, пелена, только что дыма не было. А может, и был…

Так вот, если Ира не готовилась, то они идут налегке, без вещей. Это плюс для них, но только на один день. Потом, если нет припасов, накатит усталость, и беглецы будут двигаться все медленнее и медленнее. Привалы будут все чаще и длиннее.

К тому же Ира никогда не отличалась особенным здоровьем. Она часто жаловалась на головные боли. Не знаю, насколько тренирован парень, но Ира уже к этому времени должна скиснуть.

Справа показался завод. Я чувствовал себя неуютно, как и всякий раз, когда бывал тут. Вместе с тем неожиданное легкое чувство радости переполняло меня — во второй раз в жизни я иду по этой дороге без жертвы. Сегодня никто не умрет во втором цехе. Если это и случится, в этом не будет моей вины.

Днем завод выглядел совсем по-другому, чем в сумерках, когда я привык тут бывать. Сейчас было видно, насколько тут все старое и разрушенное. По крайней мере, только сейчас я хорошенько рассмотрел, почему демон Ли выбрал именно второй цех — на крыше первого зияли две огромные дыры, а задняя стена просела, готовая в ближайшее время обрушиться. В таком же или чуть лучшем состоянии находились почти все здания на территории завода. Во втором цехе, кроме двух сорванных воротин, валяющихся тут же, рядом со входом, не было видно следов разрушения. И то неизвестно, скорее всего, их сорвал сам Ли.

У проходной я осторожно заглянул на территорию. Внутри цеха загремело железо, словно кто-то огромный рвался с цепи, чувствуя присутствия человека. Раздался жуткий вой. Не то чтобы я боялся — уверен, что демон привязывает свои жертвы надёжно, не вырваться — но сама суть адских созданий была такова, что человек не мог оставаться спокойным рядом с ними. Это уже не обычный страх или даже паника от опасности. Скорее их действие на людей больше связано с физиологией. Какое-то особое поле или излучение, действующее на мозг…

Сейчас я почувствовал, как волосы стали дыбом, а кровь отлила от головы так быстро, что мне стало плохо. Я несколько раз глубоко вздохнул, о чем тут же пожалел — тут все пропиталось тем особым запахом, которым воняет дым Ли и демопсов. Люди не смогли придумать ничего противнее запаха серы, но действительность оказалась много хуже.

Демопес выл и бесновался, пока я не отошел на значительное расстояние от завода. Вернее, я его уже почти не слышал, да и его воздействие на меня прошло очень скоро — что-то есть во мне — я не так реагирую на слуг сатаны, как обычные люди. Никак не могу понять: проклятие это или Божье благословение?

Через час, когда в голове окончательно прояснилось, я остановился и вытащил топографическую карту ещё советских времен, которую мне дал дядя Боря. Она была неточной — ещё перед Карами многое изменилось, но лучше с такой картой, чем вообще без неё. По крайней мере, я представлял себе рельеф местности и населенные пункты, мимо которых должен был пролечь мой путь.

Сейчас я находился на самой границе пригородного сельскохозяйственного предприятия. Раньше, судя по карте, тут сплошь были поля. Теперь вплотную к дороге подступил еловый лес, затянувший все вокруг. Деревья были высокими, и только чуть меньшая, чем можно ожидать, толщина стволов выдавала возраст этого леса. Я сам наблюдал, как во дворе дома напротив моего пять лет назад проклюнулась из земли елочка, которая сегодня уже переросла соседние трёхэтажки.

Темная зелень елей и радостный флуоресцент травы-«ряски», затянувший землю. От этого сочетания рябило в глазах и начинала болеть голова. Добавьте к этому вечно серое небо над головой — у меня такое ощущение, что моя жизнь проходит в готическом соборе.

Я сразу решил, что идти буду по дороге. Если все рассчитал правильно, то беглецы рано или поздно на неё выйдут. На асфальте я их следов не увижу, а вот на траве, в лесу — сразу. Трава очень сочная и лопается, приминается, когда на неё наступишь. Ещё одна причина, почему не люблю бывать в лесу, — мне все время кажется, что под ногами умирает что-то живое.

Таким образом я ещё выиграю порядочно времени — разница в скорости по лесу и по асфальту должна быть существенной.

По дороге я все время смотрел по сторонам, пытаясь увидеть место, откуда беглецы вышли на дорогу. Но пока их следы не попадались.

Я ещё раз посмотрел на карту. Через несколько километров должен выйти к деревне. Судя по карте, Никуличи были довольно большим селом, пара тысяч человек, не меньше. Конечно, там никого нет — слишком близко к Уральску. Скорее всего, все оставшиеся в живых перебрались в город ещё после Первой Кары.

Лучше всего привал устроить именно там. Во-первых, надежнее укрыться в здании, не опасаясь, что кто-то нападет на тебя со спины. Во-вторых, рядом с дорогой обязательно будут магазины — и беглецы непременно заглянут в них в поисках еды.

Я сложил карту и закинул рюкзак на плечи. Жаль, что быстрее идти не получалось, камни и ямы сильно снижали скорость. Иногда завалы были такие плотные, что приходилось обходить дорогу по лесу.

Это как снежный заряд во время метели. Плотность потока камней и льда в среднем была везде одинаковая. Но в некоторых местах случалось увидеть просто гору камней, как будто высыпанных из самосвала. Такая куча в своё время завалила наш дом в Андреевке, похоронив отца. Несколько таких завалов я потом видел в городе. Самый большой из них полностью скрыл выстроенные вплотную детский садик и школу в одном из микрорайонов во время Второй Кары. Даже рассказывают, что в то время, когда это случилось, они были полны детей — обе Кары случились в первой половине дня. То, что под завалами полно детей, конечно, полная чушь. Во время Второй Кары уже не работали ни школы, ни детские сады. Просто не до того было. Люди как могли пытались выжить.

Таких каменных «зарядов» было совсем не много, и за все время, что я шёл, попались всего два раза. Третий как раз виднелся впереди. Я прикинул издалека, с какой стороны его обходить, и свернул влево. С этой стороны обходить нужно будет чуть дальше и придется глубже зайти в лес, зато обочина была почти ровная, без глубокого кювета, как с правой стороны.

Чем хорош еловый лес, выросший после Кар, так это тем, что у него нет подлеска. Если бы не камни и трава, замедляющие движение, то идти по лесу можно было бы так же быстро, как по дороге.

Как только я ступил в лес, опять пошёл дождь. Правда, мелкий, шелестящий. В лесу было ощущение, что над головой кто-то шуршит бумагой.

Мне показалось, что левее меня, за темными вертикальными полосками стволов, что-то мелькнуло. Светлое пятно, как будто где-то в глубине леса кто-то играл солнечным зайчиком. Я замер, пытаясь рассмотреть, что это. Ещё и дождь, как назло. Из-за его мерного убаюкивающего шума я ничего не слышу. Нет, наверное, показалось.

Я обошел завал и опять вернулся на дорогу. Тут дождь чувствовался сильнее, и мне пришлось натянуть капюшон, отчего я стал слышать ещё хуже — капли барабанили по ткани, выбивая свой особенный неуловимый ритм.

Теперь я больше времени уделял левой стороне дороги. Но, как я ни всматривался в чащу, ничего подозрительного не видел.

Через пятнадцать минут я не только совсем успокоился, но и думать забыл про увиденное пятно. Мысли опять вернулись к Ире и тому поступку, на который она решилась.

Когда за моей спиной раздался вой, я вздрогнул. Звук был ещё далеко, но теперь я не сомневался, что меня выслеживает стая собак. А белое пятно, которое я видел, скорее всего, было собакой-разведчиком.

После пары лет, проведенных в городе, у меня появился друг. Охотник Станислав, крепкий жилистый мужик, коренной уралец. Охотник он был настоящий, не на людей. После Первой и Второй Кары, когда в природе все так сильно изменилось и все животные вымерли чуть не в мгновение ока, он все равно продолжал ходить в лес — просто не мог без тайги. Те леса, которые он знал, изменились до неузнаваемости. Мало того, что исчезла вся живность, так и лесов-то, по сути, в то время не было — торчащие вверх чёрные остовы сгоревших деревьев, камни и ямы ото льда… Елочки только начинали захватывать пространство и робко вылезать из уже затянувшей все вокруг «ряски». Пространство просматривалось вокруг на много сотен метров, так что прогулки в лесу были опасны только встречей с демопсом.

Собак же видно издалека, и от встречи с ними можно вовремя уклониться. Если не удаляться далеко от города. Так вот, Станислав рассказывал, что собаки не просто так покинули людей. У них появилось что-то похожее на коллективный разум или что-то очень близкое к телепатической связи. Во всяком случае, охотились они так, что появлялось подозрение: не разумные ли они уже в полном смысле этого слова. Стая рассылала во все стороны гонцов-разведчиков, которые неизвестно как давали знать всей стае о появлении добычи. Вот только наши бывшие четвероногие друзья теперь могли охотиться на людей, напрочь позабыв века дружбы.

А Станислава таки загнала стая… Перед смертью он успел познакомить меня с дядей Борей. У меня очень мало знакомых в городе, ещё меньше друзей. Но мне везло: все мои друзья были такими, что только благодаря им я не превратился в озлобленного маньяка, ненавидящего всё и вся.

Сначала я прибавил шаг, потом побежал. Если я не ошибся, то до деревни осталась пара километров, а то и меньше. Удастся добраться до домов — плевать я хотел на стаю, если в ней меньше двадцати собак, конечно. Но, по рассказам Станислава, такое случалось только весной, когда несколько десятков собак сбивались в огромные «свадьбы». Сейчас ранняя осень, так что этого можно не опасаться. Единственное, в чем я не был уверен, — в дробовике. В теории приведенные дядей Борей преимущества моего нового ствола были убедительны, но я никогда не держал такого оружия в руках.

Дорога пошла на подъём. Я поднажал, услышав вой теперь уже нескольких собак за спиной. И гораздо ближе, чем тот, что заставил меня вздрогнуть. Очень хотелось оглянуться, но нельзя было терять время. Я решил, что оценю обстановку в конце подъема.

Оказалось, что я поднялся на небольшой холм — впереди, метрах в двадцати, начинался пологий спуск вниз, а в его конце виднелись крыши первых домов Никуличей. Только убедившись, что цель близка, я позволил себе обернуться.

По дороге, растянувшись стекающей по стеклу каплей воды, ко мне мчалась свора собак. Они уже достигли подножия холма, на который я только что взобрался. Стаю вела огромная кавказская овчарка. Их стремительный бег завораживал. Вожак бежал почти по прямой, лишь изредка отклоняясь в стороны, чтобы избежать столкновения с камнями. Остальные собаки то и дело сбивались с курса — часто попадались места, где бок о бок могли проскочить не более двух животных. Но, как только очередное препятствие оставалось позади, стая вновь превращалась в монолитную торпеду с вожаком-боеголовкой впереди.

Чтобы увидеть все это и оценить плачевность моего положения, мне хватило нескольких секунд. Я бросился к деревне, понимая, что не успеть. Собаки бежали молча, лишь изредка вожак задирал голову и издавал жуткий, торжествующий близкую драку вой, который подхватывали другие собаки. И быстро замолкали — видимо, берегли дыхание, стараясь как можно быстрее нагнать глупого человека, осмелившегося вторгнуться в их владения.

Я тренировался каждое утро и только несколько часов назад вышел из дома, так что рюкзак за спиной не доставлял мне больших неудобств. Сил было достаточно и думаю, что сумел поставить личный рекорд на этом полукилометре.

И все равно не успел.

Я почувствовал спиной, а может, услышал стук когтей по асфальту. И понял, что если не остановлюсь в ближайшие несколько секунд, то просто не успею воспользоваться своим новым оружием.

В двух шагах от себя, чуть впереди и левее, я заметил большой камень. Чувство опасности придает сил и открывает неизвестные нам самим возможности. Не знаю как, но я успел заметить на бегу удобную ступеньку посередине темной от дождя гранитной глыбы.

В два прыжка я приблизился к камню, третьим прыгнул на выступ и следующим движением взлетел наверх, одновременно разворачиваясь лицом к своре.

Я хотел передернуть затвор на стволе, но не успел. Вожак молча прыгнул, взвившись в воздух следом за мной. Наверное, он что-то почувствовал за пару секунд до моего маневра и прибавил, оторвавшись на несколько метров от стаи.

Темно-коричневая тень метнулась ко мне. Я сработал на рефлексе, продолжив движение, врезал с разворота собаке прикладом в голову. Они одичали, конечно. И коллективный разум у них на высоте. Но завизжал вожак, как самая обыкновенная шавка, и грохнулся всей тушей набок у подножия камня. Он тут же вскочил, глухо зарычав и оскалив огромные белоснежные клыки.

Остальная стая чуть не сбила его с ног, достигнув камня. Собаки начали огибать глыбу, намереваясь напасть на меня со всех сторон разом. Тут много ума не надо. Стоит им меня повалить — и все, я пропал.

Собак было десять или двенадцать. А патронов в дробовике — девять. Так что шансы почти равны.

Я вскинул ружье и, почти не целясь, выстрелил в вожака, окруженного тремя или четырьмя большими собаками, которые пробегали мимо, огибая мой валун.

Мягко толкнуло в плечо отдачей, раздался грохот выстрела. И тут же завизжали две собаки — вожак и старый чёрный дог с обвисшими брылами, открывающими жёлтые клыки. Задние не смогли остановиться и все перли вперёд. Они споткнулись об упавших товарищей, и перед камнем образовалась куча-мала.

Рычание, клацанье зубов, предсмертный вой дога и кавказца — все смешалось в одну кучу. Я дергал затвор и выпускал заряд за зарядом, стараясь поразить как можно большую площадь перед собой. Я выпустил пять зарядов, и свора собак передо мной превратилась в визжащее и стонущее кровавое месиво.

Я перестал стрелять, потому что уже не знал куда. И тут из-под кучи растерзанных крупной дробью тел, раскидав мертвых товарищей одним могучим рывком, вырвались две оставшиеся в живых собаки. Чёрные как смоль ротвейлер и американский питбуль. Они отскочили на метр и развернулись, уставившись на меня маленькими, налитыми кровью глазами. Я вскинул ружье к плечу, намереваясь пристрелить двух собак разом, пока они не бросились в атаку.

Но что-то произошло. Даже я почувствовал, как вокруг все неуловимо изменилось. Напряжение в воздухе, звук, цвет — словно кто-то подкрутил ручки настройки. И эти изменения стали нарастать. Я лишь моргнул, как обе собаки сорвались с места и рванули в сторону деревни, завывая от страха.

Я сглотнул, и наваждение исчезло. Но лишь на несколько минут. Волна ужаса, такая знакомая, что уже стала почти привычной, накатила с новой силой.

Вот только…

Что-то было не так. Слабее?.. Тише?.. Как будто приближался не настоящий демон, а его упрощенная версия.

Оказалось, я не так уж и ошибся. Из леса, загребая всеми четырьмя лапами на поворотах, выскочил демопес и понесся в мою сторону. Как только я его увидел, у меня в голове помутилось, почти как при виде Ли.

Подъём на холм демопес одолел за несколько секунд. Я даже не успел опустить ружье, как он оказался передо мной. Он громко дышал, бочкообразная грудь надувалась и опадала. Но это не одышка от усталости — сразу было понятно, что он неутомим. Я никогда не видел демопса так близко. Конечно, по сравнению с Ли он был небольшим. Но по сравнению с любым земным существом он выглядел монстром. Впрочем, он им и был. Исчадие ада, посланное на Землю за наши грехи.

Огромная смесь собаки и гиены, гора мышц, машина для убийства. Невозможно описать словами то, что не принадлежит нашему миру.

Я не знал, что делать. Меня сковал морок, как при встрече с Ли. Вроде все понимаю, голова соображает, а пошевелиться не могу. Демопес застыл возле моего камня, весь окутанный черным дымом и страхом. До него было не больше двух метров, и я чувствовал жар, исходящий от его тела.

Он мельком взглянул на меня (голову сдавило железным обручем, я еле удержался, чтобы не вскрикнуть от боли), оторвавшись от рассматривания деревни. Видимо, он чувствовал или видел убегающих собак. Я не решался даже голову повернуть, чтобы посмотреть, видно их ещё или уже нет.

Демопес решил, что убегающая добыча от него никуда не денется. Он опять скосил на меня глаза и опустил морду в кровавое месиво, несколько секунд назад бывшее стаей.

Меня чуть не вырвало. Демопес аккуратно откусывал у собак мозговую часть головы, оставляя нижнюю челюсть. Под его зубами трещали кости и влажно хлюпало. Он откусывал мозг, глотал, не жуя, и тянулся к следующему. Когда ему мешали другие части собак или тела, он сдвигал их когтистой лапой и хватал следующий кусок.

На меня он вовсе не обращал внимания, только косился изредка красным глазом, так что в горле у меня перехватывало и голова раскалывалась новым взрывом боли.

Наконец он насытился. Вернее, кончились головы собак. Он ещё раз равнодушно смерил меня взглядом и сорвался с места, оставив на месте черное облако, потянувшееся за ним следом тонким шлейфом. Только когда он удалился на несколько десятков метров, ко мне вернулось моё обычное состояние. Как будто кто-то увеличил одновременно громкость, цветность и контрастность картинки перед глазами.

Я смотрел на чёрный сгусток, стремительно уносящийся от меня в сторону деревни. Вдруг он метнулся вправо и скрылся в лесу. Я понял, что собаки пытаются затеряться в тайге, а демопес почуял их и рванул на перехват.

Только когда он скрылся из вида, я понял, что весь дрожу.

Я медленно спустился с камня, стараясь не наступить на разбросанные вокруг кровавые ошметки — то, что осталось от лесных бродяг.

Всего минуту назад я дрался за свою жизнь и недрогнувшей рукой положил бы вокруг камня и сотню собак. Но после того как над ними надругался демопес, мне стало их жалко. Собаки превратились в хищных животных. И они разорвали бы меня, получись у них добраться до моего горла. Но они были земными животными. Злыми, беспощадными хищниками. Но почти родными. Мы и сами те ещё хищники. И стали таковыми не после Первой и Второй Кары…

Я осмотрел поле боя и проглотил тугой комок в горле. Нет, нужно передохнуть в деревне, уже несколько часов на ногах, но перекусывать, как планировал, пожалуй, я пока не буду…

Ноги плохо слушались, и добрых пять минут я ковылял, как на ходулях. Потом опомнился и вытащил из кармана куртки горсть патронов. Перезарядил на ходу ружье. Самое главное я выяснил. Демопсы меня не трогают. До этого я видел их только издалека. Но встречаться с ними ещё раз у меня нет никакого желания.

Когда вошел в деревню, голова совсем прояснилась. Если не считать неприятных воспоминаний и рези в глазах, то встреча с демоническим псом прошла для меня без последствий.

Никуличи оказались такими же, как и все остальные брошенные деревни, что я видел до этого. Пока мы с мамой пробирались в Уральск, проходили по улицам четырёх мертвых деревень. Никуличи отличались от них только размерами. Думаю, если бы не Уральск под боком, тут до сих пор бы жили люди. Тем более что вдали, в нескольких сотнях метров от поваленного камнем знака «Начало населенного пункта» я увидел несколько трёхэтажек. Судя по внешнему виду, их строили примерно в то же время, что и в нашем городе.

В остальном ничего примечательного. Все те же камни вокруг — чёрные, оплавившиеся глыбы. Дома по большей части разрушены. У бетонных и каменных коробок современной постройки ещё были шансы пережить разрушительный дождь, но старые деревянные дома при попадании камня или куска льда величиной с половину «жигулей» просто разваливались на части.

Лес уже вплотную подошёл к дороге — огороды затянуло «ряской», и они топорщились молоденькими елочками. Пройдет ещё пять-десять лет, и домов уже не будет видно. Так и останутся торчать выбитыми зубьями десять трёхэтажек, а случайный прохожий будет недоумевать, кому понадобилось строить бетонные коробки посреди леса. Но это, конечно, мечты: ходить по этой дороге и удивляться будет некому. Скорее всего, я и так единственный человек за последние десять лет, кто видит эту деревню.

Ну, кроме Иры и того парня, если я не ошибся на их счет.

Дождь кончился, оставив повисшую в воздухе влагу. Теперь казалось, что идешь, раздвигая жиденький кисель. Каждый вздох давался с трудом, я то и дело откашливался. Липкая влага покрыла лицо и руки, не закрытые одеждой.

Я почти дошел до трёхэтажек, когда опять почувствовал приближение посланника сатаны. Тошнота, холод, страх… Хочется убежать и превратиться в камень одновременно. Тебя разрывает изнутри.

Сделав по инерции ещё несколько шагов, я остановился и обернулся. Кто-то приближался ко мне, но на дороге никого не было видно. Я растерялся. Судя по ощущениям, по головной боли, уже сжавшей виски, кто-то из посланников ада был совсем рядом.

Что-то мелькнуло вверху, и я задрал голову.

С неба, сливаясь с темно-сизыми, до черноты, тучами, на меня падал демон. Я тут же узнал его. Нет, не по сломанному рогу — он был ещё слишком высоко, а мелкая водяная пыль, продолжающая падать с неба, заливала мне глаза, искажала картинку. Я почувствовал его по боли, отвращению и тому чувству гадливости и восхищения, которое он мне внушает.

Это не объяснить словами, но ко мне приближался именно Ли. Мелькнула глупая мысль, совершенно неуместная сейчас: а если бы я не видел глазами, смог бы отличить моего демона от других?

Ли падал на меня рывками. Он то складывал крылья, то опять расправлял их жестким крылом за плечами. Я не мог оторвать от него взгляд — он словно ввинчивался в воздух, как штопор, широкими кругами, иногда переходя в свободное падение. И все это стремительно, резко. Как будто в фильмоскопе меняли кадры диафильма. Только несколько секунд назад он был смазанным пятном чуть ли не за облаками, а вот уже его крылатая тень закрывает мне полнеба…

Меня не оставляло чувство, что он красуется передо мной, завораживает своим совершенством и мощью, которую чувствуешь физически.

Я опомнился в последний момент. Словно пелена с глаз или, скорее, с мозга слетела.

Демон, почти сложив крылья и выставив вперёд тускло блестевшие лезвия когтей всех четырёх лап, падал на меня сверху.

Я бросился к подъезду, в черную дыру двери. Раздался леденящий кровь полувой-полустон, и демон врезался в бетонный козырек над моей головой. Я едва успел вбежать внутрь подъезда, как за спиной раздался грохот обрушившейся под весом монстра конструкции.

У меня заложило уши, голова словно разорвалась от грохота, визга и свиста. Земля под ногами и, кажется, весь дом завибрировали от этого рева, волнами пронзающего все вокруг.

Я зажал уши руками. Мне казалось, ещё секунда, и мозг, не выдержав, хлынет через уши. Бетонная пыль заполнила подъезд. Противоположная сторона была разбита камнем — я видел в выбитую дверь квартиры светлое пятно неба и верхушки елей. Пыль тут же утянуло сквозняком, оставив у меня во рту грязный скрип и сухость.

В проеме двери подъезда показалась морда демона, продолжающего издавать эти чудовищные звуки. Он посмотрел на меня своими маленькими, тускло светящимися красным глазками. Чёрные клубы вонючего дыма тут же потянули ко мне свои щупальца, забивая нос и рот смрадом и не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— А-хха-а… — проревел Ли.

В дверном проеме мелькнул его малиновый раскаленный рог, темно-коричневое, в чёрных разводах, крыло… И он исчез.

Я выглянул наружу, а потом выбежал на дорогу.

Мощными взмахами крыльев демон поднимался в небо, стремительно удаляясь от меня. Что это было? Мне показалось, что он просто посмеялся надо мной… Может быть чувство юмора у демона? Кто знает? Но у моего — определённо есть…

Я продолжал следить за Ли взглядом. Вот он превратился в пятно не больше спичечного коробка и вдруг упал вниз, атакуя.

Снова пошёл дождь и я уже не увидел, как он взлетел вновь. Тем более не знал, с добычей или нет. Я прибавил шаг. Демон улетел в тут же сторону, куда шёл я. Где-то там, впереди, опережая меня на несколько часов, должна идти Ира.

Глава 8

Маленькая поляна давала ощущение уюта и защищенности. Со всех сторон окруженная огромными, чуть не в человеческий рост, валунами, она надёжно закрывала двоих людей от посторонних глаз.

Но оба они, и парень, и девушка, понимали, что это иллюзия. Ни собакам, ни чертовым псам, ни тем более демону, не нужно видеть жертву. Одни чувствуют запах, другие — душу. Результат один — смерть. Единственное отличие — умрешь быстро или будешь цепляться за жизнь, выцарапывая у судьбы призрачные шансы.

Как и большую часть года, опять шёл дождь. Но на поляне, втиснутой вместе с камнями между двумя огромными елями, можно было спрятаться от падающей с неба воды.

Люди, нашедшие под плотными еловыми лапами отдых, сидели друг напротив друга. Оба устроились на земле, вернее, на желто-бурой подушке из иголок, вытянув ноги и привалившись спинами к стволам елей.

Девушка смотрела не отрываясь на лицо парня. Он откинул голову и закрыл глаза. Рядом с каждым из молодых людей лежал автомат Калашникова. Других вещей, кроме узловатой толстой палки возле парня, у них не было.

Мужчина тяжело дышал, его руки, безвольно лежащие на ногах, мелко дрожали.

Глядя на него, девушка временами хмурилась, но проходила секунда, и она начинала чуть заметно улыбаться.

Мужчина завозился, усаживаясь поудобнее, и открыл глаза.

— Чего ты? — недовольно буркнул он, увидев, что за ним наблюдают.

— Нет, я так… Не заводись, Руслан…

— Зря мы сюда пошли, — капризным голосом, не слушая её, забубнил парень. — Нужно было ко мне в деревню идти.

Теперь девушка закрыла на секунду глаза, как бы стараясь успокоиться и взять себя в руки. Потом она опять посмотрела Руслану в глаза и спокойно, размеренно, как ребенку, начала объяснять, как видно, уже не в первый раз:

— Именно там нас и будут искать… Они знают, что ты с юга пришёл. Куда тебе ещё бежать? Пока сообразят, мы будем далеко.

— Если нас чертовы псы не сожрут, — возразил Руслан.

— Не сожрали же пока, — устало сказала Ира.

— Вот именно, пока! — Руслан уже чуть ли не кричал. — Да ты знаешь, что это такое — чертов пес?!

— Не знаю. А если узнаю, то потом мне будет все равно. Как и тебе…

Руслан не сразу понял смысл её слов, а когда до него дошло, он сначала побледнел от злости, а потом его лицо налилось краской.

— Перестань, пожалуйста, — попросила его Ира, не давая открыть рта. — Мы с тобой сейчас не в том положении, чтобы ссориться.

— А кто виноват? — продолжал напирать Руслан. — Или я тебя сюда потащил? И с чего вообще ты решила, что они за нами не пойдут? У вас же полно этих… охотников. Часть пойдет на север, часть на юг.

Ира покачала головой:

— Исключено. Ты вот про демопсов говорил… А у нас демон. — Ира усмехнулась, как будто во всем этом было что-то смешное. — Нет, на север у нас никто не пойдет… Если только…

Она замолчала, впервые с момента привала отведя глаза в сторону.

— Только что? — тут же встревоженно спросил Руслан, настороженно шаря по её лицу взглядом. — Черт, да говори же!

— Ничего, пустяки. Мы же увели след на юг, так что никто ничего не заподозрит.

— Скажи. То. Что. Хотела. Сказать. — Руслан говорил сквозь зубы. Его лицо стало серым, под кожей заиграли желваки.

Ира испуганно посмотрела на него. Таким она ещё Руслана не видела.

Сначала он был благодарен ей за то, что она его выпустила. Удивился, что она захотела идти с ним. Но он привык, что его внешность действует на девчонок неотразимо. Поэтому удивление быстро прошло. Хочет помочь — грех не воспользоваться.

Первая размолвка у них произошла, когда они дошли до небольшой речушки с каменистым дном. Руслан хотел только одного — оказаться опять в школе. А там, кто его знает, куда кривая выведет? Может быть, там никого на место Вырвиглаза так и не выбрали… А Ира… С ней потом можно будет решить. В конце концов, жрать нечего будет, так сговорчивее станет. Не она первая, не она последняя. Мало он девок на хрен посылал? Правда, они его от смерти не спасали… А, какая разница? Все равно она не в его вкусе… Рожа вроде ничего, а вот ни сисек, ни жопы нет.

Но Ира отказалась подчиниться. И чуть не силой потащила его на север, в обход города и дальше.

— Да нас через день догонят, дурья твоя голова! — орала она на него в лесу, когда они по камням шли вдоль реки, подыскивая каменный завал, по которому можно выбраться на берег, так чтобы это не было заметно преследователям. — Они тренированные, за день по дороге отмахают, сколько нам и за три не пройти. Обратно в контейнер хочешь? Ну и оставайся тогда тут!

Руслан такого отпора от неё не ожидал. Даже не потому, что она была девушкой, а потому что слишком влюбленные у неё были глаза. Он не раз такие видел: корова, она корова и есть. Девки дурные, когда влюбляются, — что скажи, то и сделают.

Обидно то, что она права. Иди она медленнее, чем он, Руслан бросил бы её не задумываясь. Но он сам был очень слаб. Два дня в лесу он бежал от стаи собак, изредка останавливаясь и устраивая засады. Половина стаи осталась в лесах. Преследователи набрасывались на своего собрата, стоило только Руслану завалить очередную из них. Пока они дрались между собой и пожирали неудачника, Руслан пускался в путь. Он был уже на последнем издыхании, и стая рано или поздно все равно одолела бы его — больше чем за сутки он ни разу не остановился, ничего не съел и ни одной минуты не поспал.

Когда охотники из Уральска встретили стаю автоматным огнём, он готов был расцеловать их. Они накормили его и уложили спать рядом со своим «секретом» — несколько больших камней создавали естественную ограду, а крышей над головой служили ветви огромной ели. Он проснулся утром уже со связанными руками. Но все понял только на площади, когда толпа уральцев исступленно радовалась его появлению. Он — жертва.

Сначала, когда она только выпустила его той ночью из тюрьмы, он готов был подчиниться ей во всем. До тех пор пока не увидел её глаза.

К тому же сейчас он опять был голоден, устал, и теперь ему казалось, что во всем этом виновата только она одна. Бежать сломя голову, без еды, нормальной одежды, а самое главное — неизвестно куда…

— Скажи то, что хотела сказать! — повторил он ещё раз.

— Есть один парень, — нехотя сказала Ира, по-прежнему не глядя на Руслана. — Он может догадаться.

— Парень? Догадаться? И что это за парень? — Руслан осклабился. — Хахаль твой?

— Нет… Да… В общем, это уже все в прошлом.

— В прошлом? Нет уж, дорогуша! Рассказывай все. Почему он может догадаться? Ты с ним об этом говорила?

— Ну… да. Только я не собиралась с ним никуда…

— Конечно, конечно, — саркастически вставил Руслан вполголоса.

Ира мельком взглянула на него и опять опустила голову:

— Не собиралась я с ним… И не надо об этом.

Руслан поджал губы и промолчал. Палку перегибать тоже не следует. Взбрыкнет ещё… Что потом одному делать?

Ира продолжила:

— В общем, он может догадаться.

— Ты же говоришь, что ваши в сторону демона не пойдут?

— Он не боится его.

— Не боится демона?! Что ты несешь?

— Ну, не то что не боится… В общем, демон его не трогает. У нас его Палачом зовут. Он жертвы на завод отводит. И всегда возвращается. Его не трогают… эти.

— Разве такое может быть? Они же никого не щадят?!

Ира пожала плечами:

— У нас так. Говорят, его и демопсы не тронут, раз на заводе не трогают. Но врать не буду, не знаю. Он не любил про это разговаривать.

— А что он там делает? На заводе этом?

— Ничего. Отводит жертву, если нужно, разговаривает с демоном…

— Разговаривает? Разве с ними можно разговаривать?

— Ну, он же как-то с ним договорился… И потом ещё, наши просят у демона, а он, Сергей Палач, передает…

Руслан сидел как пришибленный. Вот оно! Вот кто по-настоящему свободен! Власть, положение, жрачка, бабы — все это ерунда…

Но сказал он совсем не то, что думал:

— Сергей, значит? Гм…

— Я же сказала, ничего у меня с ним больше нет!

Ира посмотрела Руслану в глаза, и он не выдержал — отвел взгляд. Он вообще немного опасался этой девчонки. Психованная какая-то… То смотрит, как все они — бери и делай с ней, что хочешь, хоть режь на кусочки… А то сверкнет глазищами своими зелеными, вот как сейчас… Зря, ох зря он с ней связался! Ну, ничего, будет случай! Нужно только воли ей много не давать.

— Ладно, и что этот Сергей? — вроде примирительно, но с ухмылочкой спросил Руслан.

— Он может догадаться. И он может понять, как я буду думать… А самое главное, он не побоится мимо завода пойти. И демопсы ему не страшны. Так что если он пойдет за нами, то будет идти очень быстро, не прячась…

— А собаки? Обычные собаки? Их он тоже не боится?

— Не знаю… Но, думаю, как и все. Собаки на него нападут, как и на нас. Он же обыкновенный человек.

— Обыкновенный?.. — переспросил Руслан и с удовольствием заметил, как опять смутилась Ира.

— Значит, нам нужно надеяться, что на него нападут собаки и порвут его к такой-то матери?

— Его не порвут, — возразила Ира. — Если только очень уж большая стая будет. Но сейчас осень, так что…

— Надежды нет?

— Да он может и не пойдет… — соврала Ира.

— Да, а неплохо было бы, если бы этого твоего Сережу собаки порвали… — задумчиво протянул Руслан.

— Если мы будем столько сидеть, то нас они быстрее разорвут… — Ира встала на ноги и подняла автомат. — А ну, вставай, чего расселся? Пошли!

Она повернулась к нему спиной и нырнула в лес. Руслан торопливо вскочил, закинул «калашников» на плечо, взял свою палку и поспешил следом. После своего недавнего путешествия он очень не хотел оставаться в лесу один.

Шёл полосами дождь, то становясь сильнее, то почти переставая. В лесу он едва ощущался — небо закрывали раскидистые плотные ветви елей. Только шум капель в вышине давал знать, сильный ли дождь. Да ещё иногда им попадались каменные завалы, которые не смогли пробить деревья. Но их так или иначе приходилось обходить стороной.

Ели после камнепада и всего, что случилось затем с растительным и животным миром Земли, тоже изменились. Они вырастали теперь до пятидесяти метров высотой против обычных тридцати, а нижние ветви начинали расти в полутора-двух метрах от земли, переплетаясь и образуя сплошной покров. Если бы ели не росли так часто, то лес просматривался бы на много десятков метров — подлеска совсем не было. В этом мрачном, почти совсем без света лесу росла только ярко-салатного цвета стелющаяся травка, которой все было нипочем. Она даже еловые иголки, казалось, пожирала — во всяком случае, буро-жёлтая хвоя видна только у самых стволов деревьев.

Беглецы шли вдоль дороги, стараясь держать её в поле зрения с правой стороны от себя. Ира решила не выходить на дорогу, пока это будет возможно. Так оставался шанс, что Сергей, не найдя их следов, решит, что ошибся и вернется обратно.

Два часа назад они ненадолго зашли в деревню в поисках еды. Но там, кроме двух заплесневелых кусков непонятно чего, ничего не оказалось. Искать что-то в квартирах было более перспективно, но они не стали терять время. В конце концов, если их догонят, то будет все равно, голодные они или сытые.

— Сколько до этого города твоего? — хрипло спросил Руслан в сотый раз.

— Сто пять километров от Уральска, — не оборачиваясь, ответила Ира и, кажется, ещё прибавила шаг.

Впереди, слева, мелькнуло черно-красное пятно. Руслан похолодел. Чертов пес? Он прибавил шаг, стараясь идти поближе к Ире. Чёрная тень мелькнула между стволами ещё раз и пропала. Потом снова, уже ближе.

Руслан напряженно таращился в ту сторону, так что пару раз споткнулся о камни и чуть не сбил Иру с ног.

— Ты что?

— Там… Что-то черное…

— Вижу, — спокойно сказала Ира и оглянулась на Руслана. — Это собака. Маленькая, она уже минут пятнадцать за нами бежит.

— Так чего ты молчала?!

— А что толку говорить? Она все равно теперь не отстанет. Я думала, ты видел.

Несколько минут они шли молча. Руслан чувствовал, как страх горячей, как чертов пес, рукой сжимает сердце. Он задыхался, пот градом катил по вискам, теряясь в трехдневной щетине.

Вдруг собака взлаяла совсем рядом, заставив обоих беглецов вздрогнуть.

Руслан сорвал автомат с плеча и, как только увидел черно-рыжего пса, выстрелил одиночным. Эхо выстрела гулом прошло по лесу.

— Ты совсем дурак?! — резко обернулась к нему Ира. — Давай выйди на дорогу и ори, что мы здесь! Или просто останься, пусть тебя найдут охотники! Дебил! Дай сюда!

Она бросилась к попятившемуся от неё Руслану и подняла брошенную им только что палку:

— А ну, пошли! Задолбал уже! Или оставайся и целуйся с собаками!

Ира быстро пошла вперёд, не оглядываясь на спутника. Руслан сжал побелевшие от страха и злости губы и несколько секунд смотрел в спину девушки, поднимая автомат все выше и выше. Но тут собака гавкнула ещё раз, ещё ближе, он опомнился и бегом бросился догонять Иру.

Они почти бежали долгих десять минут, пока не вышли в узкий проход между дорогой и длинным каменным завалом. Они оказались в пологой низине, в её нижней точке. Дорога справа шла по высокой, не меньше пяти метров, насыпи. Ира быстро оценила обстановку — слева в лес уходила каменная гряда, и обходить её по лесу теперь не было никакого желания. Ира свернула направо, к дороге. Случись что, по отвесному склону, заросшему мокрой склизкой травой, точно не выбраться.

Но собака ждала их в конце прохода. Грязно-чёрная, в рыжих пятнах дворняга с оскаленными в утробном рычании белоснежными клыками. Руслан попал в неё, когда стрелял, — правое ухо болталось лоскутом, морду, шею и грудь залила кровь. Она была невелика — по колено взрослому человеку, может, чуть выше. Но в ней клокотала такая злость и ярость, что у Руслана зашевелились волосы. Он опять скинул с плеча автомат и передернул затвор.

Ира, идущая впереди, не оглядываясь, показала ему ладонь с растопыренными пальцами: не стреляй, мол! Руслан увидел, что она перехватила поудобнее палку и побежала на собаку.

Та, видно, не ожидала такого. Она попятилась, присела на напряженных лапах, готовая в любой момент атаковать или убегать. Ира подскочила к ней и с размаху огрела по голове.

В последний момент собака увернулась и завизжала — палка торцом попала по второму уху, и оно тоже безвольно повисло. Из глубокой раны толчками полилась на черную шкуру бурая кровь.

Собака, продолжая истошно выть, опрометью кинулась в лес. Видно, по голове ей тоже хорошо попало — она врезалась в дерево и отлетела в сторону. Но тут же вскочила и скоро скрылась за деревьями. Её жалобный стон ещё долго слышался в лесу.

— Быстрее! — крикнула Ира, обернувшись. — Надо бежать! Она сейчас всю стаю приведет!

Руслан по примеру Иры перебросил ремень автомата через голову, на левое плечо, и бросился за девушкой, ровным шагом стайера бегущей по дороге.

Они начали подниматься по склону низины вверх, пока дорога почти не сровнялась с естественным уровнем земли в этом месте. Ира свернула на дорогу и побежала ещё быстрее. Руслан чувствовал, что в таком темпе он долго не протянет. Откуда только силы берутся у этой девчонки?!

Руслан не знал, каких трудов стоило Ире не оборачиваться каждую секунду. Но она сразу поняла, что, если не потащит его буквально силой за собой, он тут же раскиснет и остановится, погубит и себя, и её. Силу заменил страх. На редких привалах он рассказал ей о своей дороге в Уральск — больше всего он боялся теперь остаться в лесу один.

Через полчаса гонки за спиной послышался собачий лай. Ира увеличила темп. Руслан уже ненавидел её. Или она надеется, что сможет убежать от стаи? И сколько они так смогут бежать? Ещё полчаса, и он свалится на растрескавшийся асфальт, гонись за ним хоть сам чертов пес.

На вершине подъема Руслан оглянулся. Два десятка собак, заняв всю ширину дороги, веером неслись за ними. До них был километр, может, чуть меньше. Руслан удивился, что он с такого расстояния слышит их лай и нетерпеливое рычание.

Вид преследующего врага придал сил. Руслан почти догнал Иру.

По бокам дороги замелькали в лесу чёрные остовы сгоревших деревьев. Сначала одно, потом ещё несколько. Слева и справа, их становилось все больше, пока чернота не слилась и не поглотила последние живые деревья. Удивительно, но в сгоревшем лесу было светлее — кроны елей не мешали пропускать свет. Но зелень травы уже затянула землю под черными деревьями. Черное и зеленое — казалось, они попали в электронную плату, картинки которых видели в старых журналах.

Дорога пошла под уклон, Ира ещё прибавила. Но теперь, когда дыхание собак чуть ли не смешивалось с их собственным, каждое движение давалось легко. Руслан даже вырвался вперёд. Дождь заливал разгоряченное лицо, капли воды то и дело попадали ему в рот, и Руслан в конце концов закашлялся и сбился с дыхания. Он покачнулся и толкнул Иру, оказавшуюся рядом. Девушка упала, Руслан сам еле устоял на ногах, но сумел выровняться и побежал дальше, не оглядываясь.

— Стой! — услышал он за спиной. — Руслан, стой!

Сначала он решил, что ошибся, а потом услышал тоскливый вой и мельком, на ходу, обернулся. То, что он увидел, заставило его остановиться и медленно пойти назад.

Ира сидела на асфальте. Она как раз обернулась к нему ещё раз и крикнула:

— Руслан! Иди… — Она осеклась, увидев, что он уже возвращается, и отвернулась.

На вершине подъема, с которого они только что сбежали, стояла вся стая. Собаки нетерпеливо скулили, нервно кружились на месте и гулко лаяли. Самые злые хватали зубами слабых, ещё больше увеличивая сумятицу в стае. Несколько дворняг, вытянув морды в сторону беглецов, тоскливо выли.

Казалось, стая уперлась в невидимую стену. Одна из собак, из-за дождя Руслан не был уверен, но вроде эта была та самая черно-рыжая сука, что выследила их, отбежала на несколько метров вперёд и взвыла, глядя вверх. Её товарки предостерегающе залаяли, и разведчик вернулась обратно, словно не решаясь пересечь магическую черту.

— Быстрее пойдём! — Ира уже стояла рядом, вытирая с лица тонкими розовыми пальцами капли дождя. — Нечего терять время!

Она тяжело дышала, исподлобья глядя на Руслана. Потом отвернулась и пошла по дороге дальше.

— Что это? — спросил он её, догоняя.

— Что «что»? — покосилась она на него.

— Почему они остановились?

— Откуда я знаю?

— Ты что, не понимаешь?! Это же что-то значит! Они боятся идти дальше!

— Ну и что? — равнодушно спросила Ира.

— Как ну и что?! Да нас разорвут просто! Тут чертов пес где-то… Или вообще этот… демон!

— Демоны только возле городов живут… А до Лисинска ещё километров десять, не меньше. Нет, это демопес.

— Да какая разница?! Ты что, дура? Нельзя туда идти! Нас же сожрут!

Руслан схватил Иру за руку и остановил.

Они стояли, глядя друг другу в глаза. Руслан уловил было ту покорность, что так часто видел у женщин, но тут же взгляд Иры стал жестким, мужским. Руслан не выдержал, выпустил рукав куртки и отвел глаза. Мелькнула на мгновение сумасшедшая мысль, что на него только что глянул покойный Пузо.

— Если хочешь, — тихо сказала Ира и кивнула в сторону дороги на Уральск, — можем пойти обратно.

Руслан только отрицательно покачал головой.

— Тогда побежали! — крикнула Ира. — Может быть, успеем проскочить!

Она повернулась спиной ко все ещё мнущейся на вершине холма стае и легко побежала, как будто только что вышла из дома.

Руслан все ещё задыхался, в боку кололо, ноги гудели так что, казалось, он уже не сможет сделать ни одного шага. Но вспомнил чертова пса, откусывающего голову Пузу, и… побежал.

Он думал, что не сможет сделать и одного шага. Но он его сделал. Потом ещё и ещё. Шаги сливались в метры, и скоро он перестал что-либо чувствовать. Только мерное движение ног и рук да свист воздуха в горящих легких. Автомат казался непосильной и ненужной обузой, и он давно снял бы его и выбросил, удерживала только боязнь отстать и то, что организм может взбунтоваться после остановки и отказаться двигаться дальше.

Через двадцать минут в черном однообразии сгоревших деревьев стали попадаться живые ели. Руслан и не заметил, как вокруг опять шумел живой лес.

Дорога снова пошла под уклон, и было видно, как далеко впереди, вписываясь в ландшафт, она сворачивает вправо. На повороте что-то темнело, отличаясь от цвета леса и выделяясь на фоне светлой травы.

— Кажется, дом! — прохрипела Ира.

Вниз бежать было легче, но ноги уже заплетались, и Руслан следил только за тем, чтобы не упасть.

Через минуту стало видно, что впереди действительно стоит дом — старый, деревянный, с покосившейся крышей, сбитой во время какой-то Кары.

Когда до него оставалось сто метров, Руслан заметил рядом, на обочине, два торчащих из земли металлических ржавых столбика. Когда они подбежали ещё ближе, увидели на земле погнутую, покореженную белую табличку с надписью «Моченые дворы».

Они повернули и увидели несколько домов, таких же, как первый в деревне. Поселок был совсем маленьким, такие бывают только рядом с городами — районными центрами. Областные столицы слишком быстро разрастаются, и земля вокруг них быстро находит владельцев. Совсем другое дело маленькие города. Уклад жизни в них немногим отличается от деревенского, и только рядом с ними остались ещё такие поселки по пять-десять дворов.

Дорога просматривалась на несколько сот метров.

Из-за поворота выскочил сгусток мрака.

Руслану казалось, что он видит все как в замедленной съемке. Чертов пес вылетел из-за поворота, наклонившись вправо, как гигантский чёрный гоночный мотоцикл. Шлейф дыма тянулся за ним, стелясь по земле. Красная открытая пасть казалась огнедышащей печкой.

Ира обернулась и крикнула ему что-то. Он не слышал. Она разевала рот, но слова пролетали мимо, не оставляя следа в голове.

Руслан увидел, что она рванула к нему и схватила за рукав. Дернула и потащила вперёд, навстречу чертовому псу. Оказывается, Руслан сам не заметил, что остановился.

В голове теперь была только одна мысль: куда она меня тащит?

Но уже накатывала волна ужаса и мрака. Все, что было в его жизни, уходило, оставляя место только одному — леденящему страху. Он превращался в прах, пепел, корм для ада. И сам понимал, что ни на что другое больше не годится. Хуже всего, что Руслан был согласен на все, лишь бы все это кончилось прямо сейчас.

Впереди, выделяясь среди окружающих его домов как небоскреб среди девятиэтажек, показался двухэтажный особняк красного кирпича, обнесенный высоким бетонным забором.

Ира тащила его к металлической кованой калитке, выкрашенной в чёрный цвет. Когда они добежали до неё, чертов пес был в пятидесяти метрах. Он двигался так быстро, что его не догнал бы и болид «Формулы один».

Руслан видел, что они не успевают. Ира дернула его за руку, чуть не вбросив во двор, за открытую калитку. И тут же голова взорвалась от головной боли, зато словно опять включили звук.

— …быстрее! Дверь открой!

Почти не соображая, что делает, он пробежал десять метров по вымощенной серой плиткой дорожке и запрыгнул одним прыжком на высокое крыльцо. Руслан дернул вниз массивную ручку и чуть не упал. Ручка легко провернулась на месте. Заперто. Все, конец.

Руслан обернулся и прижался спиной к двери. Ира как раз задвинула щеколду калитки и бросилась к дому. Бесполезно. Эта тварь без труда перемахнет забор…

Ира взбежала на крыльцо и замерла. По лицу Руслана она тотчас все поняла. Они в ловушке. Девушка повернулась лицом к калитке и прижалась спиной к своему спутнику. Он положил руки ей на плечи. Ещё несколько секунд, и все кончится.

Чертов пес с воем вырос в забранном узорной решеткой проеме забора. Он не стал прыгать. Увидев людей, он протаранил мордой калитку. Металл заскрежетал, выгибаясь. Лапы заскребли по дороге, вырывая камни и отбрасывая назад комья земли. Наконец не выдержали кирпичные столбики, к которым крепились петли и засов. В клубах пыли, с грохотом и звоном, калитка опрокинулась на дорожку.

Демопес прыгнул прямо от забора, намереваясь одним махом преодолеть десяток метров до крыльца и разорвать две заблудшие души, дерзнувшие проникнуть в его владения.

Глава 9

Только усталость не давала уснуть. Монотонный дождь убаюкивал и заставлял слипаться глаза. Я несколько раз останавливался и смотрел карту. Судя по всему, до Лисинска оставалось всего ничего. Пока не дойду, привал делать не буду. Поел на ходу, открыв одну из банок со свиной тушенкой. Жаль было расходовать в первый же день такую калорийную еду, но время того стоило. Почему-то мне казалось, что я вот-вот их нагоню.

Я ошибся. А потом решил идти вперёд, пока хватит сил. Когда стемнело, дождь совсем прекратился, и я прекрасно видел дорогу в свете еле пробивающейся из-за облаков луны. Её, конечно, не было видно — она скорее чувствовалась. Но и этого света мне хватало.

Странным было то, что, кроме своры собак в начале похода и последующей встречи с демопсом, меня больше никто не тревожил. Или мне невероятно везет, или твари выслеживают другую добычу. Если это Ира, то это и плохо, и хорошо. Меня по-прежнему не оставляли сомнения в том, что я выбрал верный маршрут, а это было пусть косвенным, но подтверждением.

Ночь была на исходе, когда я встретил вторую стаю собак. Вернее, встретил разведчика. На этот раз это была обыкновенная дворняга, чем-то напомнившая мне своего старшего собрата по здешним лесам — демопса. Чёрная псина в красно-рыжих пятнах. Что-то с ней было не то, а я никак не мог понять, пока она не подошла ближе. Оказалось, у неё не было обоих ушей — ей как будто отгрызли их совсем недавно. Просто рваная рана, открывающая неопрятную красно-бело-жёлтую ушную раковину. Морда собаки была исполосована свежими шрамами — похоже, она подралась со своими собратьями. Наверное, в той же сваре и уши потеряла…

Она сидела посередине дороги и ждала меня. Метров за двадцать до неё я вытащил пистолет — не хотелось тратить на неё заряд дробовика. Тем более я надеялся, что стрелять не придется.

Собака при моем приближении попятилась на обочину, упершись в большой валун. Я перешел на противоположную сторону дороги и снял «Грач» с предохранителя, ни на секунду не сводя глаз с собаки. Она следила за мной светящимися зелеными глазами — со стороны казалось, что она травы нажралась.

При моем приближении она глухо зарычала и напряглась всем телом. Я начал обходить её, держась все время к ней лицом. Когда миновал её и немного расслабился, решив, что и собака не хочет ввязываться в драку, она кинулась на меня.

В два прыжка сука преодолела разделяющие нас шесть метров асфальта, а третьим взвилась в воздух, намереваясь вцепиться мне в промежность. Кто её научил такому приему, я понятия не имею, но позволять такие вольности не в моих правилах.

Я крутанулся, ударив пса в воздухе, — тяжёлый носок армейского ботинка врезался в грудь за передней лапой. Собака продолжила полет, только теперь в сторону от меня и с отчаянным визгом, захлебываясь собственной слюной и хрипя — видно, я сбил ей дыхание.

Не давая псу приземлиться, я выстрелил два раза из пистолета. Пули попали в цель — одна по касательной вырвала кусок шкуры на спине у хвоста, а вторая ударила прямо в ухо, в кровоточащую и без того рану. Мгновенно наступившая тишина больно резанула по ушам. Но тут же, не давая мне и на несколько секунд почувствовать себя победителем, в лесу раздался вой стаи собак.

Выругавшись про себя, я поспешил прочь. Судя по звуку, собаки были довольно далеко и правее от дороги, в лесу. Отозвались они на выстрелы, в этом направлении и начнут преследование. Нужно убраться отсюда как можно дальше.

Охотники рассказывали, что собаки, после того как ушли в леса, странным образом разделились на породистых и дворняг. Совсем уж мелких шавок ни в первом, ни во втором виде не осталось — борьбу за выживание никто не отменял. Скорее всего, они пошли на корм более крупным собратьям. Прошло не так много времени, и в стаях породистых чаще всего верховодили овчарки и ротвейлеры. Конечно, уже начала появляться смешанная порода, которая через какое-то время вытеснит вымирающих аристократов. На стаях дворняг это никак не отражалось, разве только новые особи рождались все крупнее и крупнее.

Меня беспокоило другое. Собака, которую я только что убил, была дворнягой. А у них стаи обычно крупнее, чем у породистых. Чем больше будет особей в стае, тем шире у них фронт атаки и тем меньше у меня шансов.

Я побежал, стараясь не шуметь. Сунул «Грач» на ходу в кобуру и сдернул с плеча ремень дробовика — мне было удобнее бежать, держа его в руках. Ну и если что-то не замечу, лучше быть готовым стрелять при первом признаке опасности. Я подумал и передвинул скобу предохранителя в положение «огонь».

Мне все время казалось, что кто-то смотрит мне в спину. Я непроизвольно увеличивал и увеличивал темп бега, пока не поймал себя на мысли, что быстрее бежать уже просто не могу. Как только я это понял, тут же заставил себя снизить скорость и бежать бодрой трусцой. Ещё не хватало, чтобы в самый ответственный момент у меня дрожали руки и я не смог как следует прицелиться!

Через полчаса я услышал за спиной нарастающий, приближающийся ко мне с каждой минутой вой — меня почти догнала стая собак.

Лес вокруг начал меняться. То тут, то там, то с одной стороны, то с другой замелькали чёрные остовы сгоревших елей. Их становилось все больше, пока живых деревьев не осталось совсем.

Дорога пошла под уклон, и я побежал чуть быстрее. Судя по лаю, собаки уже почти нагнали, но у меня была ещё фора около десяти минут. Я сбежал со спуска и остановился, встав за большой, в пояс, камень. Стрелять в меня было некому, но камень ограничивал собакам высоту атаки. О том, что будет, если собаки прорвутся мне за спину, я даже думать не хотел. К тому же, если это случится, мне уже будет все равно.

План у меня был простой. Я подпущу стаю метров на тридцать-пятьдесят и начну стрелять, стараясь попасть в ближних собак. Надеюсь, бегущие следом споткнутся об убитых и случится куча-мала, примерно такая же, как у меня уже один раз получилась.

Лай, вой и рычание приближались, и вот на вершине холма появилась вся стая. Но вдруг случилось то, чего я никак не ожидал. Стая словно споткнулась о невидимую стену. Собаки скулили, делали несколько робких шагов по направлению ко мне, а потом пятились обратно, чуть не ложась животами на асфальт.

Наконец одна из них, самая большая и сильная на вид, похожая плотной рыжей шерстью с густым подшерстком на чау-чау, сделала несколько шагов вперёд. Потом ещё несколько. И ещё.

Рыжая сука (я сразу понял, что это сука, а не кобель — «девочки» всегда смелее и сообразительнее) оглянулась на стаю, потом посмотрела на меня и вдруг задрала лохматую башку и завыла. В этом звуке было много всего: и торжество от только что преодоленного рубежа, и страх, и скорое торжество над предполагаемой жертвой… Жертва — это я. Ну уж черта с два я просто так дамся!

Следом за вожаком, скуля и взлаивая, то и дело оглядываясь по сторонам, собаки одна за другой подходили и вставали рядом. Скоро они выстроились в неровную шеренгу, и несколько десятков пар глаз уставились на меня. То ещё зрелище. Шерсть на загривках дыбом, они уже не воют и не лают, а только глухо рычат, задние лапы от нетерпения скребут по асфальту когтями. Зеленые глаза сверкают в призрачном лунном свете, едва пробивающемся сквозь затянувшие небо облака.

Рыжая сука задрала морду и завыла ещё раз, подавая сигнал атаковать. Стая сорвалась с места и понеслась на меня, похожая на снежную лавину. Вот только снег в ней был совсем не белый и вдобавок с острыми зубами…

Сначала все шло по их плану. Свора стремительно приближалась ко мне. Они даже перестали лаять и выть — уши прижаты, шерсть на загривках дыбом, глаза горят как угли.

Я вскинул ружье и открыл огонь. Успел сделать три выстрела и…

Стрелять стало не по кому. Собаки, как по команде, бросились в разные стороны. Лес огласился злобным лаем. На асфальте остались лежать три твари — маловато для дробовика. Обиднее всего, что рыжая сука тоже избежала хорошего заряда — а ведь я в неё целился!

Что теперь делать, я не мог придумать. Стоял на дороге, вокруг меня в лесу крутились штук пятнадцать злобных псов. Я не мог в них стрелять — они прятались за деревьями и камнями, появляясь на секунду, чтобы облаять меня, и опять исчезали. Правда, стая оказалась примерно в таком же положении: напасть на меня они боялись, а вид живой добычи не позволял убраться восвояси.

Я, как дурак, покрутился десять минут, целясь то в одну сторону, то в другую. Потом плюнул и, держа палец на спусковом крючке, пошёл в сторону Лисинска. Стая двинулась за мной, ни на секунду не давая мне расслабиться.

Человек ко всему привыкает, и скоро я даже повесил ружье на плечо — собаки тоже успокоились и лишь облаивали меня изредка из-за деревьев. Все бы ничего, но я уже почти восемнадцать часов на ногах, и мне нужно поспать хотя бы пару часов. О том чтобы сделать это под открытым небом не могло быть и речи. Нужно найти жилье, и желательно с крепкими дверями и ставнями на окнах.

Я на ходу вытащил карту. Судя по ней, перед самым Лисинском должна быть деревня. Как раз то, что мне нужно. В город нужно войти свежим — уверен, что там меня вряд ли ждет теплый приём. По крайней мере, если судить по нашему Уральску…

К счастью, дальше все решилось само собой. Судя по чудом сохранившемуся километровому знаку, до Моченых Дворов оставалась пара километров. Чем ближе я подходил к деревне, тем меньше собак меня сопровождало. По одной, по две, скуля и лаем жалуясь на судьбу-злодейку, пославшую такую неудобоваримую добычу, собаки отставали, растворяясь в сумраке леса.

Когда я вышел на последний спуск перед деревней, со мной осталась только рыжая сука. Она бежала справа, уже особо не прячась. Только косилась иногда да коротко тявкала, уже без прежней злобы.

Дорога полого шла вниз, упираясь в деревянный деревенский дом. Насколько я мог отсюда видеть, он выглядел целым. Конечно, в деревне не могло быть жителей — слишком маленькая она было до того, как случились Кары: чтобы выжить, в поселке должна быть хотя бы пара сотен жителей, да ещё чтобы из них человек пятьдесят были здоровыми мужиками. Да и то шансов у них будет не так много. Рано или поздно, по одному или больше, это уж как повезёт, люди станут пропадать. Хочешь не хочешь, а кушать надо. Придется выходить в лес или просто рядом с домом отвоевывать у леса огородик. А пока ты не под защитой крепких стен, ты лакомая добыча для нынешних хозяев планеты.

Я спустился вниз, к началу деревни. Дом темнел провалами окон. Странно, внешне он казался совсем не пострадавшим от камнепада. Зато я в первый раз увидел доказательства своей правоты. Метров за сто до дома на левой обочине я заметил два ржавых столба. А рядом, оплетенная по краям «ряской», валялась покореженная табличка «Моченые Дворы». Кто-то читал эту надпись до меня. Табличка валялась боком, так что я сделал два шага на обочину, чтобы прочитать её. Так вот, кто-то сделал то же самое до меня. На траве явно были следы ног человека. Трава примятая и раздавленная. Всего три тёмных пятна на траве, а я обрадовался так, словно уже нашёл Иру и все происходящее оказалось одним сплошным недоразумением, разъяснившимся в мгновение ока.

За спиной кто-то вздохнул, я резко обернулся и замер. В пяти метрах от меня на дороге стояла та самая рыжая сука и смотрела в глаза. Я потянулся левой рукой к ремню дробовика. Собака подняла верхнюю губу, показав белые клыки, и глухо зарычала. Шерсть на загривке дыбом, хвост хлещет по бокам — как будто кадр сменили. Я медленно убрал руку. Собака перестала рычать.

Не знаю, что стукнуло мне в голову, но я сел на корточки и протянул вперёд правую руку. Сука несколько секунд колебалась, потом вытянула вперёд морду и втянула воздух влажным черным носом. И… сделала шаг вперёд. Тоже, наверное, думала: что я, дура, делаю? Потом ещё шаг и ещё. Вот она стоит рядом, в полуметре от меня. Тянет носом к руке, осторожно нюхает и подходит ещё ближе.

Я поднял руку выше. Собака предостерегающе зарычала, шерсть на шее опять начала топорщиться. Не обращая внимания, я медленно положил руку ей на голову и провел вниз, к спине. Сука не перестала рычать, но нотки стали совсем другими.

Решив, что пока хватит, я убрал руку, посмотрел ей в глаза и сказал, стараясь, чтобы голос звучал спокойно:

— Ну, пошли, что ли?

Она не ответила, только (честное слово, не вру!) чуть вильнула хвостом.

Самое страшное, что мне нужно было повернуться к ней спиной. Но коль уж начал делать глупости, лучше не останавливаться. Я повернулся к деревне и медленно пошёл вперёд. Собака как ни в чем не бывало потрусила за мной следом. Судя по наглой морде, она была довольна. Вот, блин, новая забота! Мало того что её, наверное, теперь кормить придется, так ещё и назвать как-то нужно!

Мы дошли до поворота дороги возле первого дома. Карта не обманула: деревушка совсем крохотная, всего десяток домов. Зато я увидел неплохое убежище, чтобы спокойно отдохнуть. Между деревянными прогнившими домишками торчал грибом большой дом красного кирпича с зелёной крышей из металлочерепицы. Похоже, то, что нужно, — даже на втором этаже я увидел решетки. Если дом не пострадал, то вообще хорошо, главное, чтобы в него можно было проникнуть. Такие дома часто стояли пустыми и запертыми — хозяева жили в городе, появляясь в деревне только на выходные. А после Кары просто некому стало приезжать. Вот ведь ирония судьбы! Строил человек, старался, душу вкладывал в дом. И пожить толком, наверное, не успел. Даже я это помню, к нам в деревню приезжали такие. Муж с женой, дети выросли уже. Все говорили, что на пенсию выйдут, в селе жить будут. Только домину отгрохали такую, словно вместе со всеми детьми и внуками жить собирались. А дети за все время только и приезжали пару раз на шашлыки. В деревне вся эта семья как притча во языцех была. Во время Первой Кары их дом каменным завалом придавило, вообще ничего не осталось.

Здешнему дому повезло намного больше. По крайней мере, из-за забора та часть, что я видел, выглядела совсем целой. Не забывая прислушиваться и поглядывать по сторонам, я пошёл к дому.

С улицы, издалека, ничего не было заметно, и то, что совсем недавно тут произошли бурные события, я увидел, только когда подошёл вплотную к забору. Калитка валялась на бетонной дорожке, заваленная внутрь двора. Судя по изогнутым прутьям и обваленной кирпичной кладке, на которой держались петли, её просто выдавили мощным ударом.

С такой силой это могли сделать только два существа — демон или адский пес. То, что я не ошибся, тут же подтвердила моя рыжая подруга. Собака втянула носом воздух, ощетинилась шерстью, как ежик иголками, и глухо зарычала, с ненавистью глядя на чёрный след, оставленный монстром на бетоне забора. Судя по высоте, это демопес ударился плечом. Значит, за кем-то гнался? Коль даже калитка его не остановила?

Я посмотрел на дом. Все тихо. Окна не просто забраны решетками, а закрыты металлическими листами, выкрашенными суриком. Коричневая стальная дверь кажется неприступной, что подтверждает огромная вмятина как раз посередине дверного полотна. Кто бы ни атаковал эту крепость, взять её он не смог.

Сердце вдруг забилось как бешеное. Собака подняла голову и посмотрела на меня.

— Ничего, — хрипло сказал ей, не глядя. — Прорвемся…

Но чувствовал я себя неважно. Вспотел, ноги не слушались… Осторожно ступая меж решетками выбитой калитки и стараясь не наступать в бетонную пыль, зашел во двор. Кое-как, на деревянных ногах, доковылял до крыльца.

Долго собирался, но все же протянул руку. Опа. Заперто.

Я несколько раз поднимал и опускал руку, так и не решившись постучаться. Неужели они до сих пор внутри?

Пускаясь в погоню, я хорошо представлял себе, что ждет меня впереди. Дорога, полная опасностей. Встреча с собаками и монстрами из ада.

Но я не придумал, что буду делать, когда посмотрю ей в глаза.

Собака взглянула на меня и коротко гавкнула.

Я поднял руку и постучал.

Когда за дверью раздались шаги, я вздрогнул. До последней секунды надеялся, что в доме никого нет и эта встреча случится позже.

Собака завозилась у ног и спрыгнула с крыльца. Она зарычала, обнажив клыки. Я тоже сжал зубы до боли в деснах.

Глазок на секунду потемнел, клацнул замок, и дверь медленно открылась. На меня из глубины темного коридора смотрело дуло автомата.

— От двери два шага назад, ствол на землю, руки вверх, — скомандовал спокойный мужской голос.

Только я собрался исполнить его приказ, как собака не выдержала и громко залаяла, припадая от злости передними лапами к земле.

— Сзади! Отойди! — рявкнул хозяин дома.

Я увидел, как ствол дернулся вбок и вниз и заорал, подняв руки:

— Стой, это моя собака!

От удивления мужик опустил автомат:

— Ты шутишь? Они же дикие?

— Нет, эта моя.

— Обалдеть… В первый раз такое вижу. Ну, заходите, коли так. Как её зовут-то? О, как скалится… Ну, сам зови.

Я обернулся и махнул рукой:

— Давай, Рыжая, заходи.

Собака уже и сама успокоилась, поняв, что её не собираются убивать.

— Так её Рыжая зовут?

— Да, — сказал я. — Рыжая.

Я вошел в дом, собака осторожно переступила порог и уселась у моих ног, тесно прижавшись. Теперь главное не подать вида, что я сам знаком с Рыжей полчаса и ещё не знаю, чего от неё ждать.

— Ну, проходите.

— Сиди тут, поняла? — наказал я собаке, совсем не уверенный, что она меня послушает.

Но Рыжая спокойно улеглась у двери и даже чуть махнула хвостом.

— Вот это да! — восхищенно воскликнул мужик. — Ну, давай же заходи…

Короткий коридор был совсем без мебели. Я следом за хозяином прошел в маленький холл с тремя белыми остекленными дверями на каждой стене. Тут горел свет — большая керосиновая лампа висела на завитке бра.

Я смог нормально рассмотреть хозяина дома.

Лет пятидесяти, среднего роста, чуть ниже меня. Крепкие покатые плечи выдают большую физическую силу. Руки и плечи мускулистые, но под одеждой небольшой животик — не голодает. Только сейчас я заметил, как по-домашнему он одет — вытянутая майка, спортивные трикотажные штаны с «коленками» и шлепанцы на босу ногу.

Голова большая, как у медведя. Да он и сам как медведь: лохматые чёрные волосы неровно и небрежно острижены, как видно, собственной рукой, на лице недельная щетина с сединой. Все черты крупные, тяжёлый подбородок и живые чёрные глаза под густыми бровями — настоящая бандитская рожа. Но, глядя на него, я сразу успокоился. Что-то такое проглядывало за его насупленными бровями — лукавство и готовность рассмеяться хорошей шутке.

Он тоже внимательно разглядывал меня при свете лампы, потом подмигнул и спросил:

— Что, брат, несладко тебе пришлось, я смотрю? Сколько часов на ногах-то уже?

— Да скоро двадцать. Ничего, нормально.

— Ого! Есть хочешь?

— Очень. — Я полез было в рюкзак. — У меня тут есть кое-что…

— Своё съесть успеешь, — остановил меня хозяин дома. — Ты давай вот что. Умойся иди, а я пока на стол накрою, лады?

— Спасибо.

— Спасибо потом скажешь, как брюхо набьешь… Иди в ванную, как раз воды нагрел, думал стирать буду… Ты вовремя.

— Неудобно…

— Неудобно чушкой ходить — чесаться начинаешь. А воды я ещё нагрею, колодец во дворе. Давай не стесняйся. Полотенце на крючке, мыло и шампунь на полке. Потом на кухню приходи, по запаху найдешь.

Он вышел, оставив мне лампу. Парящее ведро кипятка стояло на полу рядом с сорокалитровым бидоном с холодной водой. Я искупался и сполоснул термобельё — оно высохнет за пару часов. У зеркала пригладил пятерней волосы и пошёл на кухню. Хозяин не обманул — запах тушенной с овощами зайчатины не дал ошибиться. Рыжая уже утробно урчала, уминая кашу с той же зайчатиной. Кости так и трещали на белоснежных клыках. Все-таки здорово, когда у тебя есть собака.

Хозяин суетился возле накрытого стола. Я окинул взглядом кухню. Просторная, квадратов двадцать, не меньше. Кухонный гарнитур из белого пластика переделан уже после Кары — вместо газовой плиты хозяин втиснул дровяную печь. Самоделка, но сделана очень аккуратно. И грамотно — дымовая труба выведена в вентиляционное отверстие. Посередине кухни стоял большой овальный стол. На одной половине хозяин уже расставил тарелки с едой, от одного вида которой у меня рот наполнился слюной. Зайчатина, квашеная капуста, салат из свеклы и лука, жареная, ещё дымящаяся картошка и горка зелени на разделочной доске. Рядом, как точка в законченном предложении, — запотевшая бутылка с прозрачной жидкостью.

— Ну, будем знакомы! — сказал хозяин дома, вытер руки полотенцем и протянул мне широкую крепкую ладонь. — Коновязов Антон Иванович.

— Сергей… Сергей Плавченков.

— Очень приятно. Ну, садись. По маленькой?

— Можно, — сказал я, усаживаясь на табурет. Мебель в кухне была под стать хозяину — основательная, крепкая.

Антон Иванович положил мне в тарелку всего понемногу и разлил по стаканам из бутылки.

— Смотри осторожнее, — предупредил он и подмигнул: — Самогончик свойский, двойной перегонки. Язык не обожги, я не разбавляю… Ну, будем!

Следом за хозяином я опрокинул содержимое пузатенькой стопки в рот. Тепло тут же разлилось от желудка по венам.

— Закусывай, — крякнув, сипло сказал хозяин.

Несколько минут я отдавал должное кулинарным талантам хозяина. Антон Иванович вежливо ковырял в тарелке, чтобы я мог спокойно поесть. Когда он увидел, что червячка я заморил, налил по второй.

— Давай.

Мы чокнулись и выпили.

— У вас не водка, а живая вода, Антон Иванович, — похвалил я самогон.

— Ты мне не «выкай», а то из дома выгоню, — пошутил он. — Зови просто по имени, лады?

— Ну тогда Иваныч, — улыбнулся я.

— Ну или так. Сам-то откуда?

— Из Уральска.

— О, ещё один сосед!

— Ещё один? — не сразу сообразил я.

— Ну да. Сегодня утром только парня с девчонкой проводил… Эй, ты чего?!

Наверное, я побледнел или ещё что.

— Нет, ничего. Нормально. Давно они ушли?

— Да нет… Час, наверное, перед тобой. Я как раз воду поставил греться. Все равно, думаю, уже не усну… А тут ты.

— Когда они к вам пришли?

— Слухай, парень, а ты не за ними ли гонишься?

— За ними.

Иваныч явно растерялся. Он не знал ни их, ни меня. Что бы он ни сказал, значило навредить или мне, или им.

Я отвел глаза и, чувствуя, что краснею как сопливая девчонка, спросил:

— Они вместе спали?

— Вон оно что… — протянул хозяин. — Понятно…

Он помолчал, потом, явно, чтобы потянуть время, тяжело встал с табурета и отошел к кухонному столу. Достал из ящика трубку и табак и долго возился с ними, не поворачиваясь ко мне лицом. Наконец вернулся на место и запыхал ароматным дымком.

— Вчера под вечер они пришли. Их чуть адская гончая не сожрала… Из-под носа у неё их вырвал — чуть пасть ей дверью не прищемил. Калитку видел? И на двери вмятину?

Он помолчал, рассматривая трубку:

— Вместе они спали. Я спросил, как им стелить… Парень сказал — вместе. Я и постелил.

— Ясно, — сказал я. А что ещё я мог сказать?

Иваныч нашёл мужской выход сгладить неловкость — налил по третьей. И сразу ещё по одной.

Я уже наелся, от сытости и выпитой водки глаза начали слипаться.

— Давай-ка спать ложись, — предложил Иваныч. — Утро вечера…

Он рассмеялся невесело.

— Блин, совсем забыл! Сейчас же утро… Ну, все равно ложись. Отдохнешь, выспишься, а там все в другом свете видно будет. Лады?

До спальни на втором этаже я добрался как в тумане. Помню только, как лизнула руку Рыжая, когда мы проходили мимо коридора, и то только потому, что я здорово испугался — не привык ещё к своей собаке.

Проснулся я в темноте. Блин, сколько же я проспал? Весь день, что ли?

Я спустился вниз. Иваныч заботливо оставил в холле лампу, а то я точно переломал бы ноги на лестнице. Он выглянул из кухни и приветливо махнул мне рукой с зажатым в ней ножом:

— Давай сюда! Ну и здоров ты спать!

Я пошёл было в кухню, но на пороге остановился:

— Слушай, а где Рыжая?

— Да со мной, на кухне пасется. Я её уже и гулять выпускал… Иди к нам.

Гулять выпускал? И она вернулась? Круто.

Рыжая пригрела себе место возле рабочего стола — как видно, именно там достается больше всего обрезков зайчатины. При моем появлении собака виновато опустила голову. Прости, мол, хозяин, но жрать-то хочется.

Я неловко, не привык ещё, потрепал Рыжую по голове и сел за стол.

Иваныч помешал в кастрюле и набрал в ложку огненно-красный бульон. Подул, вытянув губы трубочкой, и шумно отхлебнул.

— М-м-м… — закатил он глаза. — Не борщ, а сказка! Будешь?

— Конечно, — улыбнулся я. — От хорошего борща может отказаться только неандерталец. И то я не уверен.

— Это верно.

Иваныч вытащил из стола большую поварешку, а из шкафа наверху — две тарелки. Он поставил передо мной полную тарелку и подмигнул:

— По маленькой?

Не дожидаясь моего ответа, достал давешнюю бутылку и стопки.

— Иваныч, без обид, но я не буду.

— Чего это? — искренне удивился хозяин. — Или не хороша водочка?

— Да я думаю дальше идти.

— С ума сошел? На ночь-то глядя? Даже не думай, никуда я тебя не отпущу! Ты знаешь, который сейчас час?

— А который?

— Да уж двенадцать!

— Ух ты… Да, дал я храпака… А чего ты так поздно борщ варишь?

— А тебя кормить. Видишь, как раз рассчитал.

— Это я на запах проснулся.

— Ну, хорошо, коли так, — рассмеялся Иваныч. — Ладно, давай по маленькой, для аппетита… Ну, бери!

— Иваныч, да мне все равно когда идти, что днем, что ночью. Я в темноте хорошо вижу. Сколько от тебя до Лисинска?

— Десять километров. По дороге по-хорошему за два часа дойдешь. Да только утром, и не уговаривай. Ты-то, может, и видишь в темноте, да охранники наши этого не знают. А у них со страху принцип простой — зальют свинцом подозрительное место, и дело с концом. Понял?

Я прикинул и так и эдак и понял, что он прав. Отмахать сотню километров, чтобы получить шальную пулю в лоб — то ещё удовольствие.

— Ладно, Иваныч, уговорил, — улыбнулся я. — Наливай! А из чего ты её гонишь?

— Да из морковки. Сколько я её сажаю, ты представить не можешь! Ну, давай!

Мы выпили, и я торопливо заработал ложкой. Да, не борщ, а объедение! Пока доели, выпили ещё по две. Иваныч убрал тарелки и положил второе — рисовую кашу с изюмом.

— Ух ты! — искренне обрадовался я. — Откуда?! Я уже не помню, когда изюм в последний раз ел.

— Да нашёл тут складик недалеко. От меня всего три километра. Городские то ли забыли про него, то ли не хотят таскаться в такую даль. У нас же в Лисинске станция узловая, складов полно было. Так что с продуктами особых проблем нет. У вас в Уральске сколько в живых осталось?

— Да тысяч двадцать сейчас живет. Выжили-то меньше, пришлых много.

Иваныч закивал:

— Ну, у вас-то деревень вокруг полно, не то что у нас… Чем севернее, тем народу меньше… Половина поселков и так ещё раньше опустели, до камнепадов этих, — в Екатеринбург все смотались… А там, я знаю, мало кто выжил. Многоэтажек много, прорва людей под завалами погибла ещё после Первой Кары… Да и потом оставшиеся впроголодь жили: в крупных городах снабжение практически с колес, запасов на несколько недель, и все… Это нам тут повезло, что вокруг нас несколько складов государственного резерва понатыкано. Вот и живут люди, по крайней мере с голода не умирают.

— А сколько сейчас в Лисинске народа?

Хозяин дома махнул рукой:

— Тысяч десять если есть, то хорошо.

— А демон у вас есть?

— А как же. А у вас что, нет?

— Есть.

Иваныч налил по стопке и поднял свою:

— Давай за упокой души невинно убиенных.

Хозяин выпил, скривился и полез в шкаф за холодным мясом и капустой.

— Не могу сладким закусывать, — сказал Иваныч, хрустя капустой с луком.

— Иваныч, а как у вас демон людей забирает? — задал я вопрос, который мучил меня больше всего.

— Да обыкновенно. В городе жребий кидают раз в неделю. Есть там у них иуда, отводит их за город. Наш в коровнике старом живет. А ваш?

— Почему иуда? — спросил я, не ответив на его вопрос. — Почему иуда? Он что, сам что ли?

— Да почему сам? А, понял. Не, я не осуждаю его. Нормальный парень вроде. Это у него кличка такая. В городе его так зовут — Иуда.

— Так ты общаешься с городскими?

— Да как общаюсь? На хрен они мне нужны? Захожу иногда.

Он помолчал, словно прикидывая, стоит ли мне говорить, но потом признался:

— Самогонкой я откупаюсь. Ношу им. Ну, начальству ихнему… Остальные её и не видят. Вот меня и не трогают. А так давно бы уже охрана к демону стащила… Не знаю, как у вас, а наш без выходных и проходных людей жрёт, по расписанию, раз в неделю…

— Наш Ли тоже.

— Ли? — удивился Иваныч. — Почему Ли?

Я понял, что проговорился.

— Потому что на мне была майка с надписью «Lee», когда я увидел его в первый раз, — нахмурился я.

— В первый раз? — переспросил Иваныч. — У нас обычно второго раза не бывает…

— У нас тоже, — кивнул я и опустил голову. — Я вожу жертвы к Ли. Вот так, Иваныч.

Я поднял голову и посмотрел хозяину дома в глаза. Спасибо ему — он не отвел взгляд. Хлопнул меня по плечу и налил самогон.

— Давай. Теперь за тех, кто в живых остался, несмотря ни на что.

Мы выпили. Рядом с этим человеком я чувствовал себя удивительно спокойно. Как будто он родной брат дяди Бори.

— Ты поел? Пошли тогда в гостиную. Куришь?

— Да.

— У меня ещё одна трубка есть, если не брезгуешь.

— Давай.

Иваныч вручил мне бутылку и стаканчики, прихватил тарелки с мясом и капустой и кивком головы показал на двери. Мы прошли в соседнюю комнату. Там уже гостеприимно пылал камин. Напротив стояли два глубоких кожаных кресла. Из мебели ещё имелся бильярдный стол и рога оленя на стене.

— Проходи, садись. Ой, слушай, принеси табуретку с кухни, тарелки расставим.

Я поставил бутылку на пол и сходил за стулом, который мы превратили в импровизированный столик.

Хозяин принес ещё одну трубку и жестянку с табаком:

— Держи. Моя гордость. Сам редко такой курю. Датская смесь, отборный.

Скоро мы вытянули ноги к огню. Дым мягкими завитками окутывал нас, пока не находил дорогу к очагу.

— Ну, расскажи про себя.

— Да нечего рассказывать, Иваныч.

— Ну-ну. Так не бывает, чтобы у человека истории не было.

Почему-то мне захотелось ему рассказать. В конце концов, возможно, я не увижу этого человека уже никогда. А каждому иногда нужна жилетка. Я не исключение, что бы про меня ни говорили в городе.

— Ладно… В общем, жили мы в поселке недалеко от Уральска. Ивантеевка, слыхал, может?

— Конечно. Там у вас кузня большая, калитка моя у вас делалась. Я ворота не стал ставить, у меня въезд на участок со стороны огорода… А кузня знатная, и поковки изумительные оттуда выходили.

— Точно. Батя у меня как раз там и работал — мастером. Там его и завалило, вместе со всей сменой. Хорошо ещё, что было что похоронить — он шёл куда-то по двору, его льдиной ударило, так и остался лежать. Остальных даже откапывать не стали — нечем и некому стало. У нас село сильно пострадало. От трёх тысяч если пара сотен выжила, то хорошо…

— Эк вас… Как же ты спасся?

— А как в то время спасались? Случайно. Мы с матерью на рынке были, когда все началось. Так и стояли, пока не кончилось все. Вокруг орут, камни и лед людей давят. Кто-то убежать пытается, да куда там бежать было? Я вот до сих пор вспомнить не могу — понял я это или просто со страху к месту прилип? Ну, как крики стихли совсем, стоим с мамой, озираемся. Пыль оседает, и холодно стало ото льда. А по ногам уже вода красная течёт… Вот это хорошо помню — что все в крови было, пока весь лед не стаял… Да как потом воняло везде. Ну, постояли-постояли да пошли смотреть, что от дома осталось, а потом отца искать. Дотянули кое-как до Второй Кары…

— Подожди, а с адскими гончими как же?

— Это демопсы что ли?

— Ага.

— Интересно вы их называете… Не знаю, как у вас, а у нас их сначала и не было вовсе. Уже перед вторым камнепадом, месяца за три появились. Но с ними-то как? Прятались, как и все. А что ещё сделаешь? С ружьем на него не пойдешь, это же не зверь из леса… Он за душой приходит, а креста не боится. Одно слово — Кара и есть…

— Н-да… Все, как у нас…

— Да везде так, мне кажется. Ну, сначала-то вовсе плохо было — не понимали же ничего. Потом уж по радио про Кару объяснили, да про все это… У нас учителя насмерть забили в то время. Пытался спорить с бабами — метеоритный дождь придумал…

— Может, и дождь…

— Иваныч, ты-то хоть ерунды не городи, а? Взрослый же человек! А адские гончие эти твои? А демон? Ты с демоном хоть раз рядом стоял?

— Не доводилось, — зябко поёжился Иваныч и плеснул нам по стопкам. — Псы бегают, да… Но в дом только один раз и ломились…

— Так то, что ты чувствуешь рядом с демопсом, — это все равно что щекотка, — сказал я, опрокинув стопку в рот и затягиваясь дымом. — А вот когда ты рядом с демоном… Не могу объяснить. Даже когда думаю про него, голова начинает болеть…

— Ладно, ты дальше-то расскажи… Дальше что?

— Ну, что? Дождались Второй Кары. Тут нашему селу больше повезло — намного меньше камней было… Но людей ещё повыбило, конечно… С едой все хуже и хуже становилось — как-то никто у нас не догадался огороды начать сажать. Старые запасы доедали, по домам крупу да консервы откапывали. Демон нас не трогал, ни одного человека не взял. Мы его только несколько раз почувствовали, когда он над нами пролетал. Жуть, конечно, но он как-то вроде нас не касался. А потом принес черт к нам мужика одного. Он со стороны Уральска шёл. Ну и рассказал, что там людей много живет, что более-менее с продуктами налажено и все остальное — чуть ли не как до Кары живут… Мы и повелись, как дети. Я-то ребенком, можно сказать, и был — тринадцать лет мне тогда было или четырнадцать, сам забыл.

— Пошли?

— Да. Мама сказала, что, мол, тут ждать? Все равно лучше не будет. Собрались за полчаса и пошли. От нас до Уральска двадцать километров всего. Быстро дошли, и почти без приключений. Это я сейчас знаю, что демопес нас, скорее всего, только из-за меня не тронул, а тогда страху натерпелись, думали — повезло в очередной раз. От собак палками отбились. Они тогда не такие ещё были. Что-то помнили…

— Ну, ты-то вон себе нашёл где-то. — Иваныч кивнул на Рыжую, которая уже давно пришла с кухни и растянулась у моих ног.

— Да она сама ко мне вчера прибилась, — сознался я. — Ты извини, что я её к тебе притащил. Сам обалдел, если честно.

— Да… Дела… Ну, ладно… давай дальше.

— Ага… Пришли мы в Уральск, а там нас, конечно, ждали. С распростертыми объятиями. В то время это ещё в диковину было — людей демону отдавать. Но по радио успели объяснить, что это искупительная жертва и все такое… В общем, взяли нас. Мать на следующий же день к Ли отправили, а меня через неделю. Ну, не стал он меня жрать. Вернулся я…

— Подожди! Что значит, не стал? Расскажи толком.

— Да обыкновенно. Пришёл я на завод, страху натерпелся. Но это я потом уже понял, что демон на меня не так действует, как на других. По крайней мере, думать я могу. Плохо мне, страшно до тошноты, голова словно бочка обручами сдавлена, но — все соображаю. Остальные метров за пятьсот вырубаться начинают. А когда он в прямой видимости — совсем швах. Что ещё заметил: если медленно к нему идти, то он сильнее действует. Если быстро — так, чуть накрывает.

— Это когда он мимо пролетает?

Я кивнул:

— Ага. Иду я к нему, а у самого мысль работает: как бы сбежать. Я хотел мимо пройти, если честно. Хватило бы сил. Вернее, не так — моральных сил хватило бы, а вот физических вряд ли. Я тогда совсем дохлый был, недоедали мы в последние месяцы… Так Ли сам вышел. Я потом уже думал, мне кажется, он удивился, что такие, как я, вообще есть. Ну, может, не удивился, вряд ли он умеет удивляться… Остановил он меня и велел приводить по одному человеку в неделю. Без пропусков и опозданий — в одно и то же время. А он за это никого в городе трогать не будет.

— Как же он тебе это сказал? Словами? По-русски?

Я задумался и удивился. И рассмеялся, чтобы скрыть смущение:

— Иваныч, ты меня уел! Вот сижу сейчас, думаю. И не знаю, что тебе сказать… То, что говорит, — это точно, звук есть. А вот по-русски ли? И только ли говорит? Честное слово, не знаю. Вернее, так — не только говорит. Что-то ещё есть, чем я его понимаю. Или чем он мне объясняет.

Иваныч покачал удивленно головой и наклонился, подбросив пару поленьев в камин:

— А потом что?

— Да все уже. Вернулся в город, там меня на довольствие поставили как особо ценного кадра. За маму, получается, расплатились… Или я её продал, это как посмотреть…

— Ну-ну! — возразил Иваныч. — Брось, ни к чему это. Не говори глупостей…

Я кивнул:

— В общем, думал я, думал, да решил остаться. Понял, что везде все равно одно и то же. А тут хоть какая-то польза от меня будет. Не в охотники же мне идти? Остался. Человека хорошего встретил — дядю Борю. Он меня вроде как под опеку взял. Учил, как в школе, по учебникам, про жизнь рассказывал. Драться научил и с оружием обращаться. Он спецназовец бывший, подполковником в отставку ушёл.

— Не Приходько случаем?

— Да, — обрадовался я. — А ты его откуда знаешь?

— Да пересекались по службе.

— Расскажи!

— Нет уж, давай ты до конца уже. Моя история короткая и простая.

— Да я уже все рассказал вроде. Так и жил. Девчонку вот встретил… А она с другим сбежала. Парень этот… Его позавчера только охотники наши поймали. Она его выпустила и с ним побежала. Вот такие дела. Иду вот по их следам, а только сейчас подумал: а зачем? Что я ей скажу? Не знаю, Иваныч…

Хозяин дома вместо ответа налил нам ещё по одной, мы выпили и захрустели капустой.

— Вот что я тебе посоветую, Серега… Дело житейское, как говорится. Убиваться из-за бабы это не то что последнее дело, но не стоит оно того… Подожди, дай договорить! Знаю, что ты скажешь! Так вот. Коль пришёл сюда — так иди до конца, чего уж там. Тем более дальше города они все равно не уйдут.

— Почему? — вскинулся я.

— Так у нас такие же охотники, как у вас. Только что их охраной кличут. С этой стороны деревень-то почти нет: с одной стороны от дороги кряж Буньковский, с другой — речка… А с севера-то попросторнее, речка в сторону уходит да равнина начинается. Идут люди, идут. Но и с этой стороны пост, конечно, есть. Я им объяснял, но девчонка сказала, что пост они обойдут, а в городе пойдут к мэру и заявят, что хотят стать жителями Лисинска. Я пытался её отговорить, да куда там!

— У нас такое правило действует. Если доберешься до мэра — становишься как все. Можешь оставаться и жить, и подкармливать тебя будут.

— Не, у нас такого и в помине нет. Все, кто пришёл, — сразу к демону.

— Подожди… Так мне бежать надо! Наверняка они уже в городе!

— Да сиди ты! Куда тебе спешить? К демону по вторникам водят. Ещё два дня в запасе, не считая сегодняшнего.

— А! Ну, ладно… Иваныч, а с кем там поговорить? Ну, к кому обратиться?

— Да не с кем там разговаривать! Уроды одни!

Он помолчал, успокаиваясь, потом неохотно сказал:

— К мэру нужно идти, все равно больше там никто ничего не решает.

— А кто он у вас?

— Не у нас, а у них, — недовольно отмахнулся Иваныч. — Уголовник бывший.

— Во, блин. И у нас. Законные руководители не держатся?

— А какая разница? Да и не известно ещё, кто из них законный…

— Это верно. Так как зовут мэра вашего?

— Петька Дрын. Петр Иванович Дранников.

— На тебя сослаться можно?

— Можно. Только толку от этого не будет.

— Понял. Ладно, я по обстановке…

— Да, это лучше всего. Ни на кого не надейся.

— Так а сам-то ты, Иваныч? Как тут оказался?

— Да просто. Выжил, вот и весь сказ, — невесело рассмеялся хозяин. — Повезло, как и тебе. Я же местный, из этих самых Моченых Дворов. В Екатеринбург как раз перевелся служить, думал, перед пенсией тут немного связи налажу… Дом-то я ещё раньше начал строить, все деньги в стройку вбухивал…

— Подожди, ты сказал служить? Военный, что ли? Или спецназ, как дядя Боря?

— Почти, — ухмыльнулся Иваныч. — Фээсбэшник я, Серега. В больших чинах ходил, аж до полковника дослужился. В те времена наша служба ценилась.

— Да я, если честно, ничего об этом и не знаю.

Иваныч кивнул:

— Да оно понятно. Федеральная служба безопасности. Как бы тебе попроще объяснить? За безопасностью страны следили.

— Разведка, что ли?

— Ну, почти. Внутри страны.

— Понятно…

— Да не ври, — отмахнулся Иваныч. — Ничего тебе не понятно, коли мальцом перед Первой Карой был. В общем, так получилось, что я в Екатеринбурге был, когда все случилось. Повезло, вон прям как тебе. В тир пошли пострелять с мужиками. А он в подвале. Здание управления-то разнесло у нас, еле выбрались. А в это время я и семью потерял…

— Как? И откуда знаешь?

Иваныч наклонился и выколотил трубку о каминную решетку.

— Бери ещё, — подвинул он мне жестянку с табаком и принялся набивать трубку. — Откуда знаю? Ко мне они летели из Москвы. Я к тому времени уже квартиру получил, вещи почти все перевез. Да их вот ждал. Жена и дочка. В воздухе они были, так что никаких шансов, как понимаешь.

Я хлопнул его по плечу. Иваныч глубоко вздохнул, глядя невидящими глазами в огонь, потом встрепенулся:

— Ладно. Все равно уже ничего не вернешь. Отгоревал я своё, а вот так иногда вспомню и выть хочется… Ну, покрутился я в Екатеринбурге аж до Второй Кары. Все пытались связь наладить с Москвой, что-то организовать.

— И что? — заинтересовался я.

— Да ничего. Какая там связь? Ни спутников, ни ретрансляторов — все камнями этими побило. Кабели пробовали прозванивать — так наземные станции тоже разрушены. Через военные рации выходили на связь какое-то время, пока аккумуляторы не сели… У нас же все на электричество завязано было. Какое-то время держались — генераторы использовали, выкручивались по-всякому. Да только наши боссы попытались власть удержать в городе — такая бойня началась, что куда там твоей Каре! Я немного другими вещами занимался, но нас тоже зацепило, пришлось бежать из города. Некоторое время ещё в одной части воинской под Екатеринбургом работали, но там совсем плохо — ни топлива, ни людей… А после Второй Кары и появления демонов, когда стало ясно, что Москва нам уже не помощник, я плюнул на все и ушёл сюда.

— Ушёл? Это же пятьсот километров с хвостом?!

— Шестьсот двадцать, — спокойно сказал Иваныч.

— Как же ты сумел?

— Ну а ты как? — отмахнулся Иваныч. — Так же и я — ногами.

— Я другое дело — меня, по крайней мере, демопсы не трогают.

— Значит, повезло, — пожал плечами хозяин дома. — Есть не хочешь?

— Не, вон мясо ещё есть, капуста… Слушай, а Москва точно того… ну, все, капец?

— Точно, точно. Не сомневайся.

— Блин, жалко. Так и не побывал…

Иваныч ухмыльнулся:

— Да, не повезло тебе, Серега. Но ты хоть чуть-чуть в нормальном времени пожил. А каково деткам, что уже после Второй Кары родились? Они вообще не живут, а выживают.

— Это да… На все воля Божья…

Я затянулся слишком глубоко и закашлялся, оттирая выступившие слезы. Детей, конечно, жалко, но мне аж чесалось, так хотелось узнать о том, что случилось на самом деле.

— Скажи, Иваныч… Коль ты в таком месте работал, должен все знать… Как оно все вышло-то, а?

Хозяин дома покосился на меня, и я вспомнил дядю Борю — тот так же поглядывал, когда я спрашивал что-то такое, что он сам толком не знал, а отвечать было нужно.

— На самом деле? — переспросил Иваныч. — Да никто не знает, что это, Серега. Догадок тогда полно было. То, что метеоритный дождь, это и ежику понятно…

Видя, что я хочу возразить, он упрямо мотнул головой:

— Не спорь! Метеоритный дождь это называется, кто бы что ни говорил. Другое дело, почему его никто не просчитал, да то, что потом случилось, — вот тут вся чертовщина и начинается…

— Не говори так!

— Ну, хорошо, не чертовщина. Какая разница? Как ни назови, суть-то не меняется.

— Это кара Господня за наши грехи, — сказал я твердо. — Это точно. Я знаю.

Иваныч серьезно посмотрел на меня, потом кивнул:

— Это ты про своего демона Ли? Ну да, в этом все дело… Я же не спорю.

— Если ты один раз пообщаешься с ним, будешь думать точно так же, как я.

Иваныч поднял обе руки:

— Нет уж, уволь… Поверю тебе на слово!

Он помолчал, глядя на огонь и посасывая трубочку, и продолжил:

— Да я все это и сам знаю, только по другим данным… Но больно много всякой черт… извини, непонятного много во всей истории!

— Так расскажи!

— Если бы я знал! Ну, ладно. Мистика началась ещё до Первой Кары. Не знаю, помнишь ли ты, но приближение метеоритного потока было просчитано года за два до его появления. Хотя ничего ты не помнишь, это в то время никого не интересовало. В общем, уже тогда стоило бы насторожиться. Дело в том, что он появился из ниоткуда. Все эти метеоритные поля, астероиды и все, что болтается в космосе, уже давно научились находить, просчитывать траектории и даже определять, из чего они состоят. А тут — как чертик из табакерки! О, видишь, опять! — рассмеялся Иваныч. — Значит, и впрямь дело не чисто…

— Так почему никого не предупредили, я не могу понять?

— Да потому что ничего не должно было случиться! По всем данным, этот поток должен был мимо нас черт знает на каком расстоянии пройти! Нет, были спекулянты, нагнетали и несли всякую чушь в интернете и со страниц газет, но это все было бредом, понимаешь? Этот поток даже в Солнечную систему-то почти не входил… Так, краем должен был задеть, и все! Не говоря уже про Землю…

— Ничего не понимаю тогда…

— Да никто не понял! И сейчас ничего не понятно. В общем, тогда картина происходящего выглядела так. Этот самый метеоритный поток вдруг свернул и направился к Земле. Причем так, что его не было видно до последнего момента! Мы проверяли астрономов — было что-то вроде помех, и все. По их данным, поток так и шёл по касательной к Солнечной системе, а потом за несколько секунд вдруг оказался в сотне километров от орбиты. Естественно, никто ничего уже не смог сделать — ни предупредить, ничего…

— Разве так бывает?

— В том-то и дело, что нет. Но, как понимаешь, толком уже ничего нельзя выяснить. Версии есть, но проверить их теперь некому.

— А как все это можно объяснить?

Иваныч невесело усмехнулся:

— Основных версий три. Первая — что метеоритный поток обладал собственным излучением, сбивающим показания приборов. Вторая — что поток направили неизвестные нам силы — или природные, или искусственные… Ну и третья…

— Что третья?

— Третья — что это была Божья кара…

— Н-да… В общем, вы тоже ничего не знаете…

— Серега, а что мы можем знать? Если бы не адские гончие и демоны, то все было бы понятно! Да, трагедия, катастрофа, стихийное бедствие! Но мы бы справились, поверь! Но тут совсем другое… После Первой Кары правительство начало потихоньку работать. Я точно знаю, что почти расчистили дорогу с Москвы на Петербург, начали расчищать на Киев и в сторону Воронежа… Да, никто не оказался готов к такому. Но постепенно бы что-то сделали, как-то наладилось бы все… Но…

— Появились демопсы?

— Да. Возле Москвы один из эпицентров Первой Кары был, им от адских гончих чуть ли не больше всех досталось… Я читал донесение очевидца: там кромешный ад был, просто кровью все залили — за три дня почти всех оставшихся в городе людей вырезали…

— Подожди, что за эпицентр? И какое донесение?

— Говорю же, пытались что-то сделать… Курьеры уже начали между городами ходить, как эстафетная почта. С уголовниками договорились, если честно.

— А эпицентр?

— Ну, как тебе сказать… Не эпицентр, а один из эпицентров. В общем, камни и лед везде примерно с одинаковой частотой падали…

Видя, что я хочу возразить, Иваныч покачал головой:

— Знаю, что хочешь сказать! Про завалы? Так это ерунда, случайность… Были более страшные вещи. И совсем необъяснимые. Сеткой, на расстоянии примерно трёх тысяч километров друг от друга, на Землю упали огромные метеориты. Вот один из них рядом с Москвой.

— А при чем тут демопсы?

— Да такая интересная вещь, что почему-то их тянет туда. Или оттуда. Их там больше всего было сначала. Потом уж разбежались, территорию себе выбрали. При Второй Каре то же самое было, кстати.

— Что, то же самое?

— Ну, эпицентры. Только немного плотнее сетка получилась — где-то около тысячи километров. А так очень похоже — огромные метеориты, чуть ли не как Тунгусский.

— Что-то не то ты говоришь, Иваныч! Про Тунгусский метеорит я помню, книжку читал. Он же огромный, один столько дел наделал, что мама не горюй! А тут с такой частотой! Да это хуже атомной войны что-то было бы!

Иваныч пожал плечами:

— Что мне сказали, то я тебе и говорю. Наши высоколобые тоже удивлялись, вот как ты сейчас… Но это факт. А что и как, человеку не дано уже узнать, наверное.

— Подожди, значит, и возле нас где-то такой эпицентр есть?

— А как же. Четыреста километров на северо-восток. Остальные дальше. Один почти семьсот на юг, под Екатеринбургом. Ещё два на восток и запад. Но к тем не пройти — через реку не переправиться, если только вплавь рискнуть… Но я бы не стал. А с другой стороны по скалам карабкаться — то ещё удовольствие… Так и до них восемьсот и пятьсот километров — путь не близкий. А ты чего спрашиваешь? Или идти туда намылился?

Я рассмеялся:

— Иваныч, у меня пока другие дела есть.

— Ну, это верно… Ладно, заболтал я тебя… Ого, скоро три часа! Иди поспи немного.

— Нет, все. Пойду я, Иваныч.

— Смотри сам. А то оставайся, время ещё есть.

— Нет, пойду.

— Обратно-то будешь возвращаться, загляни.

— Обязательно.

Глава 10

Иваныч заставил всё-таки меня ещё раз поужинать. Вернее, это был уже завтрак — мои часы показывали четыре утра. На улице начало светать. Рюкзак я даже не распаковывал, так что сунул сверху выстиранную смену белья и был готов.

Из дома вышли вместе. Моросил дождик, но так даже лучше — нас не будет слышно, да и видимость похуже. Я все равно вижу чуть лучше, чем обычный человек, да ещё Рыжая на подхвате, так что преимущество явно на моей стороне.

— Не боишься тут один жить?

— А чего бояться? — ухмыльнулся Иваныч. — Я тут хорошо пристроился. Демон наш считает, что я вроде как в городе — не трогает меня. К адским гончим я приспособился: как демон мимо пролетит, пару дней можно смело выходить и своими делами заниматься — силки на зайцев ставлю, с огородом вожусь, на склад хожу за продуктами. Или в город, если надо. Так что жить можно.

— Понятно… А собаки? — спросил я, потрепав по голове внимательно слушавшую наш разговор Рыжую.

— А чего собаки? У меня огорожено же все. Сегодня вон поправлю, — он пнул ногой валяющуюся калитку, отозвавшуюся недовольным гулом, — и опять можно будет жить спокойно.

— Слушай, а может, я тебе пока Рыжую оставлю?

Собаченция, словно поняв, что говорят про неё, демонстративно вышла со двора на дорогу и уселась, облизываясь розовым языком.

— Ага, оставишь, как же! — рассмеялся Иваныч. — Ты не у меня, ты у неё спрашивай!

— Ладно. — Я протянул руку хозяину. — Спасибо тебе за все. Жив буду, зайду на обратном пути.

— Типун тебе на язык! Конечно, будешь жив, куда ты денешься! Счастливо!

Я вышел за калитку и пошёл в сторону Лисинска. Рыжая неслышной тенью понеслась вперёд, разминая мышцы.

— Сергей!

Я обернулся. Иваныч, придерживая руками накинутую куртку, вышел со двора:

— Если к эпицентру пойдешь, возьми меня с собой, ладно?

— Да не пойду я! Я в Лисинск и обратно, если они там…

— Не забудь! — крикнул он, как будто не слышал меня. Потом махнул в последний раз рукой и пошёл в дом.

Хороший мужик. Только зря он думает, что мне нужно что-то ещё, кроме Иры. Заберу эту непутевую, и обратно. Даже говорить ей ничего не буду. Просто прощу. Это я понял, как только проснулся. Все равно не смогу без неё жить. Ну, сорвалась, повелась на красавчика этого… Девчонка ж она совсем, ветер в голове ещё… Ничего, все у нас будет хорошо.

Дорога шла, нанизывая на себя небольшие деревушки, такие же, как Моченые Дворы, — десяток, самое большое три-четыре десятка домов. Но, в отличие от поселка Иваныча, многие дома очень сильно пострадали во время Кары. Какой именно, теперь не определить, конечно, да это и не нужно. Все говорило о том, что город совсем близко.

Я шёл, почти не осторожничая. Рыжая сразу же принялась «служить». Она бегала вокруг меня широкими кругами — убегала вперёд, через несколько минут я видел её спину, мелькающую между деревьями слева или справа. Потом она оказывалась позади. Догоняя меня, несколько метров шла рядом, позволяя погладить по голове или потрепать холку, и опять уносилась вперёд. Не знаю, как это получилось, но у меня было ощущение, что она жила со мной с самого рождения. Интересно, а почему другие собаки не возвращаются к людям? Или все ещё впереди?

Пост городской охраны располагался в Стариково — предпоследней деревушке перед городом, расположенной от него всего в трёх километрах. Это мне сказал Иваныч. Только он не знал, где конкретно будут сидеть охранники в этот раз, так как место схрона постоянно менялось.

Через пару часов я достал карту. Судя по стеле «Лисинский район», до Стариково оставалось метров восемьсот. Этот знак, вымытый дождями до бетона, мне Иваныч назвал как ориентир. Все сходится. От стелы дорога через сто метров поворачивает вправо. Дальше следует более чем полукилометровый участок, который хорошо просматривается из деревни. Если я пойду по дороге, меня непременно увидят. А вот нужно ли мне это — большой вопрос. Немного поколебавшись, я окликнул Рыжую, уже навострившую лыжи бежать по дороге вперёд, и свернул направо, в лес.

С тех пор как стал жить в Уральске, я ходил в лес каждый день. Но до сих пор не могу к нему привыкнуть. Есть что-то противоестественное в нежной, светящейся изнутри траве, затягивающей каждый свободный клочок земли. Интересно, но дети, рожденные после Кары, не замечают ничего необычного. Им непонятно, почему трава не может быть одинаково зелёной и на открытой местности, и в тени леса. Они другой не видели.

Впрочем, Рыжая тоже чувствовала себя вполне комфортно. Теперь она не убегала далеко — рыскала впереди меня метрах в десяти по широкой дуге. Но все было спокойно. Мы прошли больше пятнадцати километров, и пока ни на дороге, ни в лесу не было слышно ни собак, ни демопсов. Хотя Иваныч прав. Название «адские гончие» этим тварям подходит намного больше.

Мы прошли несколько сотен метров по лесу, и, как только я заметил меж стволами первые дома, окликнул собаку.

Понятно, что все внимание охотников будет направлено на дорогу, но рисковать не стоило.

Я пошёл вперёд, придерживая Рыжую за ухо. Надо ей ошейник сделать… Интересно, сколько ей лет? В любом случае она вряд ли жила с людьми до Первой и Второй Кары. Все-таки десяток лет прошло — мне кажется, большие собаки столько не живут. Обидно будет потерять друга, не успев его найти.

Прячась за деревьями, мы подошли вплотную к забору крайнего дома. Забор, конечно, это громко сказано — два ряда горизонтальных жердей, по периметру опоясывающих огород.

Наблюдательный пункт охранников должен находиться в одном из крайних домов, иначе впереди стоящие строения просто перекроют обзор. Но подойти по огороду вплотную у меня точно не получится — один случайный взгляд налево, и вся моя конспирация пойдет коту под хвост. Ещё и пулю в лоб зафинделят с перепугу, с них станется… С другой стороны, их можно понять — с добрыми намерениями человек по огородам красться к посту охраны не будет.

Нужно немного по-другому действовать. Я легонько толкнул Рыжую коленом в бок, и она послушно побежала обратно в лес. Мы углубились на десять метров, так чтобы нас не было видно за деревьями, и дошли до конца деревни.

Там я дошел почти до дороги и встал так, чтобы дома прикрывали меня от случайного взгляда. Я перелез через забор и по двору, превратившемуся в нежно-салатовую лужайку, дошел до дома. Рыжая не отставала от меня, идя следом. Когда до начала деревни осталось три дома, я остановился и стал наблюдать из-за угла.

Основной принцип, когда ищешь, где спрятался противник, — понять, как сам поступил бы на его месте. Перебрав все возможные варианты, я остановился на двух домах.

Один из них стоял слева от меня. Шиферная крыша зияла дырами от камнепада, сквозь которые желтели ребра стропил и топорщились сломанными краями доски обрешетки. Но сам дом был целый и, что самое главное, высокий, на кирпичном цоколе, поднятом почти на полтора метра от земли. Я бы устроился на чердаке, несмотря на поломанную кровлю, — наверняка там можно найти местечко, где за шиворот не будет стекать вода. А самое главное, оттуда просматривается дорога в обоих направлениях, да ещё и часть леса слева и справа — в те самые дыры.

Второй дом, двухэтажный, явно построенный кем-то из города или таким же, как Иваныч, дачником. Этому дому повезло намного меньше. Вся левая сторона второго этажа у него была снесена каменным завалом. В случае если бы адской гончей пришло в голову начать охотиться в такой близости от демона, она без труда преодолела бы невысокий каменный бруствер и оказалась внутри дома. А то и просто прыгнула бы сразу на второй этаж. Зато почти семиметровая высота чердака давала большое преимущество для наблюдателя.

Оба здания стояли вторыми с начала деревни, что тоже помогало наблюдателям — внимание «туриста» обычно приковано в основном к первым домам деревни.

Пока я раздумывал, какому из возможных постов охотников отдать предпочтение, Рыжая бросилась вперёд. Я хотел остановить её, но на пальцах остались несколько длинных рыжих волосков, а она была такова.

Оказалось, беспокоился я зря. Рыжая, похожая на изящное привидение, бежала бесшумно, как тень. Собака, прижимаясь к стене дома, за которым я прятался, проскочила до противоположного забора и перепрыгнула через него. Там она, опять же прижимаясь к стене, пробежала вдоль дома и остановилась у дальнего угла, задрав морду вверх. Потом она посмотрела на меня и махнула хвостом. Ну, если она такая умная и я все правильно понял, то охотники в доме с дырявой крышей и как раз в том углу, под которым сейчас сидит Рыжая.

Я осторожно выглянул, прикидывая, по какой траектории мне двигаться, чтобы меня не увидели через отверстия в шифере. Наметив маршрут и убедившись, что Рыжая спокойно сидит на месте, я бросился вперёд, стараясь не шуметь. Конечно, преодолеть разделяющие нас с Рыжей тридцать метров так же грациозно у меня не получилось, но зато меня никто не заметил — а мне только это и нужно было.

У угла дома я остановился и замер. Нужно успокоить дыхание, а то так сам ничего не услышу.

Рыжая потерлась о мою ногу и улеглась на сухом участке бетонной отмостки, нешироким пояском опоясывающей дом. Чего это она? Или ошиблась? Сколько я ни напрягал слух, ничего не слышал.

Прошло несколько минут, и я собрался уже позвать Рыжую, чтобы идти дальше. Мало ли что, может, сегодня дозор вообще не вышел — у нас в Уральске тоже бывали дни, когда на каком-то направлении не дежурили охотники, людей не хватало. Тем более что дорога на Уральск для Лисинска была не самым «хлебным» направлением для отлова потенциальных жертв.

Но только я поднял руку, чтобы тронуть Рыжую, как услышал наверху голос. От неожиданности я вздрогнул — я слышал его так отчетливо, как будто мужчина стоял рядом.

— Да нет, показалось…

— Ну, может, и так… — ответил через несколько секунд второй мужчина.

Судя по голосам, очень похожим тембром и интонациями, разговаривали молодые ещё мужчины, скорее всего мои ровесники.

— Жрать охота…

— И не думай. До обеда хрен что получишь.

— Говорю тебе, надо на зайцев петли ставить. В лесу сидим, а голодные.

— Ага, собак сюда приманивать, да? Иди ты знаешь куда?

— Да ладно… Лешка Белозеров вон говорил, они с Коляном ставят по две петельки рядом — через день по зайцу.

— Лешка уже третьего напарника меняет — двух сожрали, забыл? У меня второго брата нет, менять не на кого.

Ах, вон оно что! Вот почему у них такие похожие голоса — охотники братья.

— Ну давай тогда рыбу сейчас сожрем, а тушенку на обед? Супчик сварим… А, Паш?

Паша помолчал, но через минуту я понял, что он сдался: наверху зашуршало, потом завозились, раздался глухой удар. Судя по звуку, в банку воткнули нож. Потом несколько раз мягко проскрежетало. Понятно, открыли.

— А хлеб?

— Фиг тебе! — отрезал неласковый Павел.

Потом я слышал только стук металла о металл — охранники расправлялись с рыбной консервой. Я ничего не слышал, а Рыжая завозилась, потянула носом воздух и пару раз глубоко вздохнула, пока не получила пинок в зад: два часа назад Иваныч скормил ей почти целого зайца, а туда же! Рыжая обиделась — положила голову на вытянутые вперёд лапы и закрыла глаза. Ну и ладно, мол, переживу как-нибудь.

Скоро наверху раздался вздох разочарования, точно такой, как только что издала Рыжая.

— Вкусно, но мало, — изрек первый.

— Ты, Ромка, как не брат мне иногда, — сказал Пашка философски.

— Ну, ты вообще-то не меньше меня жрешь, — рассмеялся Ромка. — Так что не сомневайся — братья мы, братья.

— Я, по крайней мере, столько языком не болтаю.

— Так тебе сказать нечего. Голова-то пустая…

Послушались звуки тумаков и возня.

— Ладно, все, хорош! — крикнул Ромка. — Сдаюсь!

— Вот, то-то же! — довольно заметил его брат.

Они немного помолчали, потом Ромка не выдержал:

— Паш, а Паш!

— Ну, чего тебе?

— Что у тебя с Веркой-то?

— Да ничего, — после паузы сказал Павел. — Динамит она меня.

— Ты же говорил, что все на мази у вас?

— Говорил… Да она мне вчера истерику закатила. Говорит, чего на дуру эту пялишься? Орала как потерпевшая…

— Это на кого ты пялился-то? Вчера же не собирались вроде?

— Да на девку эту, которую вчера поймали…

— Во, блин! А ты что, пялился?

— А ты её видел?

— Нет. А что?

Пашка ухмыльнулся:

— Ну, увидел бы, понял.

Ромка рассмеялся:

— Пашка, ты чего, влюбился, что ли? Эй!

Пашка опять надолго замолчал, потом сказал недовольным голосом:

— Да хоть бы и так.

— Ну ты даешь!

— Да сам не знаю, что-то торкнуло… Никогда со мной такого не было…

Я его очень хорошо понимаю. Со мной тоже никогда ничего такого не было, пока я её не встретил. Так и живу с тех пор. То ли счастлив, то ли взаймы живу…

— Да, дела… Что же ты теперь делать-то будешь?

— Не знаю я… Вот, сижу думаю.

— Ты выбрось из головы, понял?! Охренел совсем? Из-за бабы голову подставить хочешь? Эй, ты чего молчишь? Пашка, хорош дурить! Она все равно с тобой не останется — не одна же она пришла, я слышал? С хахалем своим…

Рыжая подняла голову, как будто понимала разговор. Пора и мне вмешаться. Все, что нужно, я уже услышал. Нужно идти и забирать Иру с этим дебилом пришлым, пока какой-нибудь горячий Пашка себе жизнь не испортил. Хватит одного дурака — я и так глупостей наделал на несколько человек, вместе взятых.

Рыжая, почувствовав моё настроение, встала и потянулась всем телом. Она ткнулась влажным носом мне в ладонь и лизнула её шершавым языком. Я потрепал её по ушам и пошёл к калитке. Увлеченные разговором, парни вряд ли обращают внимание на что-то ещё.

Выйдя на дорогу, я сложил руки рупором и крикнул в сторону чердака дома:

— Эй, есть тут кто?

Рыжая согласно гавкнула.

— Черт! Твою мать! Кто это! Винтовку! — услышал я наверху. Главное, чтобы парни не подстрелили меня с перепугу…

Вот в одной из дыр мелькнуло узкое лицо, потом ещё одно. Один из парней куда-то исчез, а второй направил на меня винтовку с оптическим прицелом.

— Стоять на месте! Руки за голову! Оружие бросить! — по тому, как он пролаял слова и как изменился его голос, я понял, что Ромка кому-то подражает.

Я оказался прав, парни совсем молодые ребята, даже младше, чем я думал. Лет по двадцать, а может, и того меньше. Они были примерно моего роста, только очень худые и хилые на вид.

Руки я поднял, но не сдаваясь, а призывая парня успокоиться. Скоро из-за угла дома появился Павел. Он держал автомат Калашникова на уровне глаз и ни на секунду не спускал с линии прицела мою голову. Пашка маленькими шажками приближался ко мне. Блин, крутизна, да и только. Где же они этих глупостей насмотрелись? Наши охотники тоже далеко не спецзназ, но эти парни это что-то… Наверное, все дело как раз в том, что уральское направление самое бесполезное. Если бы я хотел, то спокойно вырубил бы Павла, а снять Романа стало бы только делом техники. И уж тем более я не отдам им дробовик. Ещё не хватало идти в чужой город безоружным!

— Ты слышишь или нет? — заорал сверху Ромка. — Бросай ствол, или я буду стрелять!

— Эй, парни! Успокойтесь! — заорал я в ответ, чтобы оба хорошо слышали меня и смысл сказанного дошел до них обоих. — Если вы меня убьете, то к демону вести будет некого! Мертвый я никому не нужен! Подумайте, прежде чем стрелять! Ведь за меня вам полагается премия? Или нет?

Похоже, мои слова достигли цели. Дуло Пашкиного автомата дрогнуло, а Ромка оторвался от окуляра прицела. Нет, забавные они ребята! Растерянность читалась на обоих лицах.

— Паш! — заорал Ромка. — Что делать?

— Бросай ружье, придурок! — на всякий случай решил припугнуть меня ещё раз Пашка. — Я сейчас выстрелю!

Судя по голосу, он и сам себе не верил, а уж тем более не мог меня убедить.

— Так стреляй, а не болтай, — спокойно сказал я. — Потом мой труп к демону сам понесешь, ладно?

Возникла пауза, которая в книгах, что я читал, обычно зовется «неловкой».

— Хорош дурить, парни! — уже доброжелательно сказал я. — Ведите меня в город.

Рыжая первая не выдержала возникшего напряжения, высунулась из-за моих ног и залаяла.

Пашка тоже не выдержал. Ствол дернулся, и раздался выстрел. Слава Богу, он промазал, и пуля, выбив искру об асфальт рядом с моей ногой, срикошетила в сторону Уральска.

Рыжая со страху зарычала, как дизельный двигатель, а я присел рядом с ней и схватил её за шею, боясь, как бы она не кинулась на этих дураков и не схлопотала пулю.

— Не стреляй, дубина! Это моя собака!

Дуло его автомата ходило ходуном. Блин, да чего они такие нервные?

— Брось оружие! — срывающимся фальцетом заорал Павел.

Вот это совсем плохо. Парень перешел в неуправляемую стадию истерики…

— Эй, Роман! Скажи брату, чтобы он успокоился!

— Пашка! — послушно заорал Ромка. — Пашка! Ты слышишь меня?

— Пусть он ружье бросит!

— Мужик, брось ружье!

— Да я его даже в руки не беру! Держите меня на мушке и успокойтесь оба! Рома, ты спокоен?

— Да!

— Скажи брату ещё раз! И спускайся сюда сам!

— Пашка?

— Да!

— Держишь его? Я спускаюсь?

— Держу!

Это был самый опасный момент, потому что Пашка совсем перестал мне нравиться — ну что это такое, в самом деле, стрелять не разобравшись? А если бы я был агрессивно настроен и выстрелил в ответ?

Ромка держался много лучше. Спустившись, он свободно держал направленную на меня винтовку на опущенных руках. На самом деле в случае чего у него больше шансов попасть в меня, чем у брата.

Но его появление сделало своё дело. Пашка пришёл в себя и через минуту, увидев, что ни я, ни Рыжая не дергаемся, успокоился. Ствол автомата перестал дрожать, и теперь в случае чего я схлопочу две пули.

— Брось ружье! — попробовал ещё раз Павел.

— Да брось, не видишь, что ли, он скорее сдохнет? — возразил ему брат, и в его голосе я услышал что-то вроде одобрения.

— А собака? — спросил Павел уже почти нормальным голосом.

— Собака со мной, — быстро сказал я. — Она ручная, не тронет.

Ромка с сомнением, удивленно покачал головой и решил за обоих:

— Ладно, пусть так… Вставай и иди по дороге вперёд. Если дернешься ты или твоя собака, будем стрелять.

— Договорились, парни! — стараясь, чтобы мой голос звучал как можно искренней и добродушней, ответил я. — Ну, я встаю…

Рыжая попробовала было огрызнуться, когда я отпустил ей пасть, но получила пинок по заднице и успокоилась. Она только нервно оглядывалась назад, но я трепал её по ушам и на некоторое время возвращал дисциплину в нужное русло.

Сказать честно, идти несколько километров, чувствуя спиной направленные на тебя дула автоматов, то ещё удовольствие. Я даже начал насвистывать мелодию, которую часто пели за работой огородницы. Получалось неплохо — сначала Рыжая удивленно посмотрела на меня, а потом начала тихонько подвывать, иногда даже попадая в ноты. Наверное, братья решили, что мы с псом полные отморозки.

Так мы и вошли в город: я уже орал «Когда весна придет, не знаю» в полный голос, а Рыжая все время порывалась пойти в пляс и радостно лаяла от избытка чувств. Жаль только, что кроме этой песни я других почти не знаю.

Лисинск от камнепада пострадал сильнее, чем Уральск. К тому же та часть, в которую мы вошли, и центр города пострадали больше, чем остальные районы. На главной городской площади, которую мы обогнули по параллельным улицам, и которую я видел только между домами, лежали завалы метеоритов, а многие дома просто обрушились, вывернув на улицу пустоту квартир.

Потом пошли незаселенные районы и потянулись сначала огороды, а затем и жилые дома. Тут много людей обосновалось в частном секторе, чего почти не было у нас в Уральске. Впрочем, по количеству белья, висевшего во дворах на веревках, можно сделать вывод, что один дом занимали две-три семьи. Конечно, в целях экономии. Люди опять пришли к тому, что вместе выжить проще.

Вообще, несмотря на то, что людей тут уцелело намного меньше, чем в Уральске, жители вели себя свободнее, чем у нас. Как только мы приблизились к жилым районам, я бросил петь. Местные выходили из домов и откровенно пялились на меня. Я и сам разглядывал лисинцев во все глаза.

И опять, все, как у нас. Неулыбчивые мужчины с тяжелыми руками, висящими вдоль тела; измученные женщины в каких-то неаккуратных мешковатых тёмных одеждах; и ребятишки, такие же замызганные, как взрослые, но пока ещё любопытные.

И у всех на лицах плохо скрываемая радость и облегчение. И удивление при виде Рыжей. Правда, многие опять начинали хмуриться, как только видели, что ружье по-прежнему висит у меня на плече. Видимо, ни направленные на меня оружейные стволы, ни сами братья не внушали им особого доверия. Да, как это ни прискорбно, но сегодня их ждет разочарование. И надеюсь, что не одно.

Настоящий центр города переместился у лисинцев в относительно новый, судя по пятиэтажкам, микрорайон. Шесть домов, выстроенных по три друг напротив друга, образовывали что-то вроде очень широкого двора с центральной улицей посередине. Понятно, что по дороге никто уже десять лет не ездил. Местные жители расчистили небольшой пятачок асфальта в центре, и получилась площадь — место общего сбора. Остальное пространство, кроме асфальтированных пешеходных дорожек, как и у нас в Уральске, было распахано под огороды.

Мне очень понравилось, что кроме площади нетронутым оказался ещё один клочок земли — детская площадка с трогательными лесенками, качелями и странными загогулинами, торчащими из земли и изображающими цветок. Краска на железяках выгорела от времени и облупилась, но все равно площадка выделялась ярким пятном. Жаль только, что горку смяло огромной гранитной чёрной глыбой — она так и осталась там лежать, подмяв под себя расплющенную жесть.

Чем ближе мы подходили к площади, тем внушительнее становилась провожающая нас толпа. Мои охранники приободрились и весело переговаривались с заинтересованными зрителями, подбадривавшими их и поздравлявшими с удачей. Со мной никто не заговаривал — той же Рыжей доставалось больше внимания. Ну, это понятно. Чего с жертвой разговаривать? Ведь я уже почти труп. Чем больше становилась толпа, тем меньше внимания обращали на то, что я по-прежнему вооружен.

Но я не обольщаюсь. Те, кому положено, все поймут и оценят правильно.

Мы дошли до пятиэтажек. Какая-то старуха в накинутом на плечи ярко-желтом целлофановом плаще, ковыряющаяся в огороде, подняла голову при моем появлении и несколько секунд вглядывалась мне в лицо.

— Что, попался, грешник?! Скоро тебе гореть в геенне огненной! — заорала она вдруг, когда мы проходили мимо. — И собака твоя там же будет, дьявольское отродье!

Настроение толпы враз изменилось. Круг возбужденных лиц придвинулся ближе, мне что-то кричали в лицо, но я уже не мог разобрать отдельные слова. Потом сиплый мужик с голосом, странно выделяющимся из общего гула, заорал, тыча в меня пальцем:

— Жертва! Жертва!

Толпа подхватила крик. Уже кто-то чуть не ткнул мне в лицо растопыренными пальцами, кто-то пытается схватить меня за рукав куртки… Рыжая скалится и уже не взлаивает коротко и недовольно, а рычит, перейдя на очень низкие частоты, так что я не слышу, а скорее ощущаю рукой, когда касаюсь её головы, что в горле у неё клокочет.

Но трогать я себя не дам. Охранников давно оттеснили, я сорвал с плеча дробовик и передернул цевье на дуле, досылая патрон. Тут же, перекрывая скандирование толпы, раздается истошный крик: Рыжая молниеносным ударом прокусила кому-то особо настырному руку. Кажется, не только прокусила, но ещё и сломала кисть — я слышал хруст костей. Не знаю, как тут у них с врачами, а у нас в Уральске человек наверняка превратился бы в калеку — грамотных костоправов просто нет.

Кое-как, крутясь во все стороны и отбивая тянущиеся ко мне руки, я дошел до площади. Или, что вернее, мне дали дойти. Тут ко мне протиснулись братья, и Ромка прицелился в меня из винтовки, а Пашка начал орать, разгоняя толпу:

— Пошли вон! Отошли, быстро! Разойдитесь!

Ромка закричал мне, перекрикивая общий гам:

— Убери оружие!

Я послушно закинул дробовик за спину.

Не знаю, сколько все это продолжалось, для меня время тянулось очень долго. От криков и агрессии я тоже начал нервничать и уже готов был угостить кого-нибудь зарядом свинца.

Вдруг совершенно неожиданно для меня шум стал спадать. Я завертел головой, но из-за окружающей меня толпы ничего не смог увидеть. Все разъяснилось минутой позже. Не знаю, откуда они появились и как долго наблюдали за происходящим на площади. Один за другим крикуны смолкали, поворачивали головы в сторону одной из пятиэтажек и расступались.

По широкому коридору ко мне двинулись пятеро мужиков. Судя по защитного цвета одежде и подходящей для прогулок по лесу обуви, эти ребята часто выходят за городскую черту. А «калашниковы» в руках не оставляли сомнений, что это охотники на людей. Правда, в Лисинске их целомудренно называют «охрана». На головы у всех были натянуты чёрные вязаные шапочки или капюшоны курток, но я уверен, что все они побриты налысо или под очень короткий ежик.

Эти парни совсем не были похожи на братьев, что привели меня сюда. Кряжистые, с толстыми руками, здоровяки с мрачными лицами, на которых читалась привычка к постоянной опасности. Со временем такими предстоит стать и Роману с Павлом, если доживут, конечно.

Мужики приблизились с наставленными мне в лицо дулами автоматов.

— Сидельниковы, почему он с оружием? — спросил старший из них, по всей видимости, командир отряда. У него единственного не было автомата — только два таких же, как у меня, армейских «Грача», засунутых в кобуры на поясе. У него был жесткий взгляд человека, привыкшего, что его команды выполняют все и всегда.

Мои провожатые начали что-то мычать, но это не удовлетворило строгого командира.

— Я не слышу! Роман, давай ты!

— Он отказался сдать ружье, и мы…

— Я не понял… Что значит, отказался? Ты инструкцию знаешь?

— Так точно…

— Что нужно делать, если задержанный отказывается сложить оружие?

Повисла пауза, затем Роман неохотно произнес:

— Стрелять на поражение.

Командир помолчал, давая провинившимся осознать всю степень их проступка. Потом перевел взгляд холодных голубых глаз с меня на собаку и зло прищурился:

— А это ещё что такое?!

— Он сказал, что это его!

— Сидельников, который Павел…

— Я!

— Что нужно сделать, когда видишь в городской черте собаку ближе чем в пятидесяти метрах?

Я услышал, как у меня за спиной Павел сглотнул:

— Стрелять на поражение…

— Почему собака на улице?!

— Иван Андреевич…

— Молчать! Мать вашу так! До конца месяца на уральском направлении!

— Есть! Есть! — два голоса слились в один.

— Надеюсь, вас таки сожрёт адская гончая, — проворчал командир охотников.

— Брось оружие, — спокойно сказал он мне, посмотрев в глаза.

Я выдержал его взгляд и только через несколько секунд сказал, медленно подняв руки вверх:

— Ты видишь? Я пришёл с миром. Ружье висит у меня за спиной, я никому не угрожаю. Я хочу поговорить.

— Сначала сдай оружие, а потом будем разговаривать.

— Если я сдам дробовик, то со мной уже никто не будет разговаривать. Ты отдашь команду, и меня скрутят твои ребята.

— Команду я могу и сейчас отдать… — теперь он смотрел на меня с интересом.

— Можешь, но зачем рисковать? Пару человек я успею завалить, верно?

— Может, так, а может, и нет… В последний раз прошу — сдай оружие.

— Так мы только время потеряем. Хочешь, скажу, что будет после того, как я отдам дробовик и ты меня арестуешь?

— Ну?

— Ты прикажешь посадить меня в тюрьму или как это у вас тут называется. Потом, когда придет срок, вы обколете меня антидепрессантами или ещё какой-нибудь гадостью и отведете прямиком к демону.

На площади стало тихо, как в могиле. Рыжая нервно зевнула и со стуком захлопнула пасть. Несколько человек за спинами охотников вздрогнули.

— А хоть бы и так… — медленно сказал Иван Андреевич и повел широкими плечами. — Что ты можешь сделать? И почему это потеря времени, как ты говоришь?

— Потому что ваш демон меня не тронет. И позовите-ка мне вашего посредника.

— Какого ещё посредника? — спросил охотник явно только для того, чтобы потянуть время.

— Обычного, — спокойно ответил я. — Того, кто у вас жертвы к демону водит.

Я думал, что тихо было до этого. Нет, вот теперь стало тихо. Зрители даже дышать перестали.

Несколько долгих секунд охотник думал, наморщив нос. Наконец он махнул рукой одному из бойцов:

— Сиплый, сгоняй за Дмитрием.

— Есть.

Парень закинул автомат за спину и пошёл прямо на толпу. Перед ним расступились, и я услышал тяжёлый стук армейских берцев по асфальту.

Пока он не вернулся, на площади стояла тишина. Только дети на площадке, не понимающие в чем дело, вернулись к своим играм, и оттуда иногда слышались их крики. Но тоже — приглушенные, как будто и малыши осознавали всю важность момента.

Посыльный вернулся, тяжело дыша.

— Он это… Щас придет, сказал. Дома был, — зачем-то пояснил он командиру.

Ещё через несколько минут сквозь раздавшуюся в стороны толпу ко мне подошёл молодой ещё мужчина, лет на пять старше меня. Одного со мной роста, он был поуже в плечах и вообще несколько субтилен. Мне показалось, что он болен чем-то хроническим — серые щеки ввалились, облепив скулы, а чёрные, глубоко посаженные глаза нездорово блестели.

Он быстро окинул меня взглядом, и я понял, что он заметил все — и ружье у меня за спиной, и Рыжую, прижавшуюся к ногам, и то, что, несмотря на враждебно настроенную толпу, я почти спокоен. Мужчина отвел взгляд и повернулся к старшему охотников. Молча.

Видимо, ничто не ново в этом мире. Не я один охотников недолюбливаю. Наверное, профессия дает о себе знать.

— Что смотришь? — первым отвел взгляд Иван Андреевич и кивнул на меня: — Вон поговори с ним… Говорит, что не годится на роль жертвы…

Посредник повернулся ко мне и теперь внимательнее посмотрел мне в лицо. Кажется, он понял. Я шагнул ему навстречу и протянул руку.

— Приветствую. Я из Уральска. Меня зовут Сергей… Палач. Это прозвище у меня такое, — пояснил я ему.

— Доброе утро, — хрипло пробасил он и ответил крепким рукопожатием. — Дмитрий. Дмитрий… Иуда.

Я заметил, как скривился начальник охотников.

Мы понимающе обменялись с коллегой улыбками.

— Есть разговор, Дима.

— Не вопрос, Сергей. Давай только отойдем в сторону.

Он повернулся и пошёл прямо на толпу. Перед ним быстро расступались. Я двинулся следом, держа пальцы на голове Рыжей, чтобы она не нервничала.

Следом за нами направились два охотника с автоматами наизготовку. Дмитрий повел меня по дороге в противоположную Уральску сторону. Отойдя на двадцать метров, так что толпа нас уже не могла слышать, он сделал знак охранникам, чтобы они не приближались.

— Хорошая у тебя собака, — сказал Дмитрий.

— Наверное, лучшая, — сказал я. Вполне возможно, что Рыжая вообще единственная сейчас на Земле собака, которой вдруг стал необходим человек.

— Хотел бы я себе такого друга, — признался Дмитрий.

Или просто друга. Уж кто-кто, а я его прекрасно понимал.

— Ну, что у тебя за дело? — напрямик спросил он.

— Вчера ваши поймали двух моих земляков. Парня и девушку…

Я сделал паузу и, дождавшись кивка Дмитрия, продолжил:

— Мне нужно их забрать. Они мои.

Дмитрий удивился:

— Что значит, твои?

— Парень должен был стать жертвой, но убежал. А девушка… Это моя девушка.

Дмитрий только крякнул, но ничего не сказал. Спасибо ему за это.

После паузы он признался:

— Это практически невозможно… — Он кивнул на толпу людей, настороженно поглядывающих в нашу сторону. — Но… Я попробую. Жди меня здесь. Это со старшим нужно говорить.

Он пошёл обратно, по дороге сделав знак охранникам не приближаться ко мне. Я огляделся по сторонам и сел на мокрый камень на обочине, подоткнув под задницу куртку. Порылся в кармане и достал жестянку из-под леденцов, где храню табак и куски газеты, нарезанные на квадраты. Свернул себе папироску и закурил, выпустив дым вверх. Рыжая осторожно подвинулась ко мне и понюхала воздух. Недовольно сморщила нос и чихнула, из мести оплевав меня слюнями. Впрочем, собака вильнула хвостом и уселась рядом, уставившись на двух охранников, так и оставшихся стоять на почтительном расстоянии. Рыжая внимательно наблюдала за ними и поднимала верхнюю губу, обнажая великолепные клыки, как только они приближались на лишние сантиметры в мою сторону. Я видел, что парни трусят, люди забыли, каково это — не бояться собак…

Дмитрия не было почти полчаса. Я уже пожалел, что уселся на камень — он был холодным, а вставать не давала гордость. Я успел подкурить третью сигаретку, когда посредник лисинцев вернулся.

— Что куришь? — втянул он носом воздух, и тонкие ноздри его породистого носа затрепетали.

Странно, но Рыжая не обращала на него внимания и не считала его врагом.

— Да один мужик в Моченых Дворах угостил. Трубочный. Хочешь? — протянул я коробочку.

— Иваныча табак? — Он отрицательно покачал головой и ответил на мой удивленный взгляд: — Не могу, бросил. Дрянь какая-то прицепилась, кровью харкаю…

Словно подтверждая, он закашлялся и отвернулся, сплевывая в платок.

— А впрочем, дай, — повернулся он ко мне. Лицо красное, глаза в прожилках вен, как у вампира.

Я на секунду заколебался, но он нехорошо усмехнулся:

— Да я не курить…

Он вытащил щепотку длинных, переплетенных волокон табака и отдал мне коробок. Табак он сначала понюхал, а потом сунул его в рот и блаженно закрыл глаза.

— Ладно, пошли к нашему боссу, будь он неладен…

— Это к Дранникову, что ли?

— Иваныч рассказал? К нему…

Резиденция Дрына была более демократична, чем у нашего мэра. Здешний мэр довольствовался обычной квартирой-трешкой, превращенной во что-то вроде штаба охранников. Как я понял, в Лисинске это была основа и главный принцип управления. У нас в Уральске большую часть обязанностей по поддержанию порядка возложил на себя отец Слава. Тут я пока этого не заметил, да и Иваныч ни о чем таком не рассказывал. Верят люди тому, что видят собственными глазами, а дополнительно их никто не накачивает. Может, не нашлось такого специалиста по промыванию мозгов, как отец Слава, а может, этот их Дрын оставил использование веры как козырь в рукаве и вытащит его, когда его власти будет что-то угрожать.

Вообще, насколько я мог судить, люди тут жили победнее, чем у нас, но посвободнее. И я затрудняюсь сказать, что лучше.

Мы прошли через примолкшую толпу, теперь угрюмо наблюдавшую за происходящим. Люди злятся, когда не понимают, в чем дело. И, кажется, они почувствовали, что пришлый совсем не жертва, и ещё больше расстроились.

Я шёл за Димой, Рыжая не отставала от меня ни на шаг, прижимаясь к правой ноге. Она уже спокойнее воспринимала толпу, только шерсть на загривке стояла дыбом. Я видел, с каким восторгом смотрят на собаку дети. Да и не только дети. Кажется, Рыжая принесет-таки Лисинску неприятности — наверняка кто-то из охотников попробует завести себе четвероного друга. Я понял, как скучаю по нашей старой собаке, погибшей после Первой Кары, только когда увидел тоску в глазах этих людей.

Мы дошли до среднего дома по правой от Уральска стороне и поднялись на второй этаж. На лестнице стояли несколько охранников в камуфляже и с «калашами». Они тоже чувствовали себя неуверенно — скорее всего, я первый чужак, который вообще попал в этот дом, а тем более с оружием.

По совершенно пустому коридору меня завели в первую от входа комнату. По дороге я успел заглянуть в кухню. Там сидели ещё несколько угрюмых охотников. Все напряжены, оружие в руках.

Ясно, в случае чего мне отсюда живым не выбраться. Радует только то, что трупы никому не нужны.

В самой большой комнате квартиры Дрын оборудовал себе что-то вроде кабинета. Он же, похоже, заменял ему частенько и квартиру.

Кроме большого стола напротив двери, в комнате стояла продавленная кровать с железными спинками, застеленная синим солдатским одеялом, и тумбочка, на которой стояла тарелка с куском темной лепешки и половиной луковицы. Рядом — консервная банка «Скумбрия в собственном соку» с открытой, но придавленной вниз крышкой, так что не видно, осталось ли в ней что-то. Надо же — человек просто горит на работе, все для людей…

Больше в кабинете ничего не было. Перед столом оставалось пустое пространство. Линолеум грязный, в ребристых следах от армейских ботинок. С первого взгляда понятно, что тут и проходят все планерки и «разборы полетов». А Дрын — человек прямой и резкий, не любящий долгие совещания, коль нет ни одного стула для посетителей.

Хозяин кабинета сидел за столом, но при нашем появлении показал, что относится ко мне уважительно. Он встал и протянул мне руку. Невысокий, но плотный, кряжистый. Лицо тяжелое, неприятное. Крупные черты, но все какое-то перекошенное — нос в одну сторону, подбородок в другую. Одна бровь выше другой и рот узкой полоской, заваленный влево. Глаза светло-карие, почти жёлтые, мутные. Кажется, что он смотрит и не видит. Или что он сумасшедший. На нервных людей он должен производить неизгладимое впечатление. Да, тут и отца Славы не нужно — такой посмотрит, и нужно быть очень сильным человеком, чтобы сказать ему наперекор…

— Приветствую соседей! — проворковал он. А голос совсем не вязался с его внешностью — бархатистый, обволакивающий, с хриплыми мужественными нотками и легким кокетством. Если не видеть лица, то это голос профессионального диктора или политика.

Я ответил на рукопожатие. Мне не до принципов, я за Ирой.

— Может, перекусить хотите? — выказал гостеприимство хозяин.

— Нет, спасибо, — отказался я. — Дмитрий сказал, зачем я пришёл?

— Да, — тут же перешел на деловой тон Дранников.

Он вернулся за стол и сел. Хороший психологический ход. Чувствуешь себя как будто у начальника в кабинете.

— Тебя Сергей ведь зовут? Скажи, кто у вас в Уральске за главного?

— Геннадий Филимонов…

— Филин? — вскинулся Дранников. — Вот так-так! Жив, значит… Это хорошо. А сказать, что Дрын, мол, привет ему передает, сможешь?

— Когда в городе буду.

— Ну, это понятно… И если ему это интересно, пусть человечка ко мне пришлет, передашь?

Он помолчал, словно раздумывая, какое решение принять, и сказал:

— В общем так, Сергей. Дима мне сказал, что вчерашние «туристы» от вас сбежали. И ты их требуешь вернуть тебе. Сам понимаешь, если я их отдам, меня мой… гхм… электорат не правильно поймет. Что я им скажу? Да ещё и ты сам уйдешь…

Да уж, проблемка у людей…

— В общем, без обид и все такое… Я Филина уважаю, и дело у меня к нему есть, коль уж он так рядом пасется… Ну, да вам, ребятишки, это не интересно. Короче, Серега! Отдам я тебе «туриста», но только одного, понял?

Я не стал спорить. В принципе, на парня мне как-то начхать с высокой колокольни. Если не сказать больше, в свете того, что произошло.

— Кого заберешь? — спросил Дрын.

— Девушку.

— Понятно… Стас! — крикнул он в сторону двери.

За мной вырос один из мужиков, сидящих на кухне.

— Отдашь девку парню. И проводи до знака, понял? Потом скажешь Ивану, пусть ко мне зайдет…

Охотник тронул меня за рукав, и я, кивнув на прощание Дрыну, вместе с Дмитрием вышел обратно на улицу. Держали пленников недалеко — в соседнем доме, в нежилом, судя по виду, подъезде. На первом этаже сидел на ступеньках ещё один охотник с автоматом. При нашем появлении он вскочил на ноги и потянулся к «стволу», прислоненному тут же к стене.

Охотник, которого Дрын назвал Стасом, успокаивающе поднял руку:

— Я это. Открывай, девку Дрын сказал вот этому отдать, — кивнул он на меня.

— Стой здесь, — спокойно сказал охранник, — я сам у него спрошу.

Стас кивнул, и я понял, что это у них обычная практика. Не знаю, как с остальным, но дисциплину этот их Иван Андреевич вместе с Дрыном установили что надо.

Тюремщик загрохотал ботинками по бетону пола и выскочил из подъезда.

— Сейчас, пару минут подождите, — сказал Стас и прислонился к стене, вроде как потеряв к нам интерес, но то и дело поглядывая в нашу сторону. Мне даже показалось, что Дмитрий его интересует намного больше, чем я. Поразмыслив, я понял, что это имеет смысл — меня он больше не увидит, а с местным посредником завязать хорошие отношения не помешает. Я уверен, что в Лисинске жители так же ошибаются насчет Дмитрия, как и в Уральске — на мой.

Пока Стас рассматривал меня, я разглядывал этаж, превращенный в тюрьму. Все четыре квартиры явно были предназначены для содержания заключенных. Ещё на улице я заметил, что окна забраны толстыми, сделанными из подручных материалов, решетками. Двери четырёх квартир на площадке были металлическими и, что удивительно, все целыми, без следов взлома. У нас в Уральске это редкость, так как после Первой Кары, пока не было налажено снабжение продуктами сначала властями, а потом ребятами Филина, квартиры просто взламывались в поисках съестного. Думаю, тут было то же самое. Значит, дверные полотна принесли из другого места и установили уже позже. Непонятно только, зачем им столько места для тюрем? Но после нескольких секунд раздумий я понял — скорее всего, это остатки былой роскоши — тюрьма сделана в первые годы после Второй Кары, когда «туристы» валом шли в города вроде Лисинска или нашего Уральска.

Дома были типовые, я знал планировку квартир этой серии. Четыре квартиры на этаже. Крайние — «трешки», в центре — две «однушки». Скорее всего, Ира в одной из «однушек». Думать о том, посадили их и в тюрьму вместе или нет, не хотелось.

Тюремщик и вправду вернулся очень быстро. Скрипнула дверь подъезда, и он, бросив на ходу Стасу:

— Все в порядке, — подошёл к первой справа «однушке».

Достал из кармана связку гремящих ключей, привязанных к ремню толстой стальной цепочкой, и открыл два замка. Ключи проворачивались легко, замки смазаны — наверное, все же часто используются.

Тюремщик сделал нам с Дмитрием знак оставаться на месте и кивнул Стасу. Они вдвоем зашли в квартиру. Я заглянул внутрь — ничего особенного, даже всю мебель от старых владельцев, похоже, оставили.

— Вставай, пойдём! — услышал я голос тюремщика через оставленную открытой дверь.

— Куда? — от звука хриплого Ириного голоса у меня сжалось сердце.

— Куда вы её забираете? А я? Что со мной? — незнакомый мужской голос, наверное, это тот парень с синими глазами. Несмотря на страх, в голосе слышна и радость, непонятная для меня. Забрать из тюрьмы могут только в одно место…

В квартире послышалась возня и негромкие приказы тюремщика:

— Повернись… Сюда… Руки назад… Все, Стас, забирай.

Ира не сопротивлялась. Видимо, как только их заперли, она все поняла. В конце концов, в Уральске все то же самое.

Я выпрямился, ожидая её появления. Черт, вдруг взмок, а сердце запрыгало, как сумасшедшее…

Ира вышла из комнаты и направилась ко мне, опустив голову. Грязные волосы с запутавшимися в них елочными иголками падали на лицо. Она была одета в спортивный непромокаемый костюм и аккуратные армейские берцы тридцать шестого размера — мой подарок. На плечи накинута чёрная куртка. Тюремщик связал ей заведенные за спину руки.

Она уже почти подошла ко мне, когда я попросил Стаса:

— Развяжите её.

Ира вскинула голову:

— Ты?!

Не знаю, что я ждал от нашей встречи. Но точно не этого. В её словах было все что угодно — удивление, растерянность, страх, ненависть, надежда… Все, кроме любви. Даже раскаяния не было. Жалости. Хоть чего-то, чтобы мне стало легче…

Ничего. Я и это переживу. Нормально. Все ещё наладится. Я справлюсь.

— Привет, — только когда отзвучал последний звук, я понял, что это мои слова.

— Зачем ты здесь?

— За тобой.

— Я не пойду.

— Ира, не дури. Мы возвращаемся в Уральск.

— Нет.

Ира поднимает голову, и мы несколько секунд, а может, минут смотрим друг другу в глаза. Первым не выдерживаю я:

— Ты понимаешь, что тебя тут ждет?

— Конечно. Мы с тобой уже говорили на эту тему. У тебя свой долг. У меня — свой.

— Какой долг? Что ты несешь?

— Ира! — это истошный крик из квартиры. — Кто там? Ира!

— Это Палач, — громко бросает Ира через плечо. — Я тебе рассказывала. Палач из Уральска.

Она кривит в ухмылке губы, а мне в первый раз хочется ударить женщину. И не просто женщину, а — Иру. Мою Иру… Господи, да что же это?!

Прийти в себя помогает мой соперник.

— Ира! Не бросай меня здесь одного! Ира, ты слышишь?! Девочка моя, я тебя люблю! Не бросай меня, вытащи меня отсюда!

Тюремщик странно смотрит на меня и захлопывает дверь. Крики становятся глуше, и я перестаю обращать на них внимание.

— Ты слышал? — Ира опять в упор смотрит на меня, но мне кажется, что мимо. Или сквозь.

— Что слышал? Он останется здесь.

— Без него я не пойду.

— Его не отдают.

— Значит, и я не пойду.

— Ты говоришь глупости. Подумай, прошу тебя. Я пришёл за тобой, понимаешь? Я просил освободить и тебя, и его. Отпускают одного. Тебя. Пошли.

— Отпускают одного? — тут же ухватывает она то, что ей кажется самым важным. — То есть им все равно, кого ты заберешь?

— Им — да. Мне — нет.

— Я не пойду без него. Или вдвоем, или забирай его, а я останусь.

— Ира, ты сошла с ума… Послушай, что ты говоришь… Ну кто он тебе? Ты же знаешь его всего два дня!

— Ну и что? — Она издевательски улыбается и добивает меня: — А я с ним спала. Ты слышишь? Мы теперь с ним муж и жена, понял?! А муж и жена должны быть вместе! Ты понял?!

Последние слова она уже кричит мне в лицо. Зачем ей убивать меня?..

— Что ты говоришь? Зачем ты так? — говорю и не слышу себя.

Нет, всё-таки сказал. Ира отвечает:

— Зачем? Ты что, совсем дурак? Или ты на самом деле думаешь, что я тебя люблю? Да я ненавижу тебя! Палач! Папочке моему скажи спасибо, который подложил меня под тебя! Да Филину, который его это сделать заставил! Или ты решил, что мы с тобой случайно встретились? Ха-ха-ха! Ты совсем дурак, Сережа? Да ни одна девка у нас под тебя не ляжет, кретин! Хотя нет, вру. Лягут, конечно, все же тебя боятся… И Филин, и отец с матерью, и все остальные… Боятся и думают, что ты сможешь их спасти, если что… Идиоты! Филин-то давно просек и держит тебя как козла отпущения, да чтобы было кому к демону жертв водить. Вот он реально переживает, чтобы ты не свалил куда. Да отца моего припугнул, чтобы он из меня твою личную шлюху сделал. Что, не нравится? Слушай, слушай! Это же от безнадеги все, неужели не понимаешь? Или мне отцом нужно было пожертвовать? А как я потом жить буду? А жила с тобой? Рожу твою видеть уже не могу! Что, думал за жратву меня купил? Да пошёл ты, урод! Я в первый раз что-то к другому человеку почувствовала, понял? Да, любовь с первого взгляда, а ты как хотел? На тебя-то только из-за страха смотрят! Сволочь! Вали отсюда, понял?! Видеть тебя не могу! Не пойду я никуда с тобой. Все.

Она проорала мне все это в лицо. Капельки слюны из её рта иногда долетали до меня и жгли, как яд. Что-то происходило во мне. Что-то ломалось, плавилось, корежилось и гнулось. Что-то очень важное, то, ради чего стоит жить. А может, все наоборот. И сейчас во мне оно, это самое, только рождается?

Тюремщик и Стас упорно не смотрели на меня. И правильно делали. Не знаю, что бы я вытворил, заметь на их рожах хоть тень ухмылки.

Чувство было такое, словно на меня вылили ведро холодной воды. Хотя нет, это слишком слабо. Взяли за шкирку и окунули в ледяные вонючие помои. А душу вынули и бросили в костер. Как будто Ира вырвала из груди моё сердце и сжала его в своей маленькой ручке.

Ира не смотрела на меня. Она отвернулась к стене и тяжело дышала. Решение пришло быстро. Нужно менять все, всю жизнь. Наверное, я просто осёл, что не видел этого раньше. Ну и пусть. Главное, что я это понял.

— Пошли в Уральск, — сказал я. — Как бы ты ко мне ни относилась, нет смысла умирать.

— Что, думаешь время раны лечит? — крикнула она, в её голосе слышна издевка. — Не надейся!

— Пошли.

— Не пойду, сказала же!

— Силой поведу.

— Пошёл ты!

Я сделал два шага, поднявшись по лестнице, быстро присел, пока никто не успел среагировать, и закинул Иру себе на плечо, так что она смотрела теперь на мой зад.

— Скотина! — теперь уже совсем по-бабьи завизжала она. — Отпусти меня, кретин!

Не обращая внимания на её крики, я развернулся и пошёл на улицу. Она ещё что-то кричала, пыталась укусить меня за спину… Что-то говорил Дмитрий, забежав передо мной и заглядывая в лицо. Кажется, лаяла Рыжая, когда мы прошли мимо толпы местных, по-прежнему стоящих на площади.

Я ничего не слышал. Звуки соскальзывали мимо и уносились прочь, ничего не знача и не оставляя во мне никаких следов. Наверное, слова Ирины переполнили на время какую-то емкость, так что я не был способен воспринимать ничего, что можно донести звуками. Я смотрел глазами, чувствовал кожей ветер и дождь на лице да приятную тяжесть на плече. Весь мир сжался до картинки перед глазами. Дорога с торчащими, как сточенные шипы, валунами, зажатая жутким черным лесом с нереально-яркой травой под деревьями. Все это укрыто темно-серым небом и прочерчено косыми струями дождя. Картинка как нельзя лучше отражала то, что творилось в этот момент внутри меня. И, как надежда на то, что все произошедшее в конце концов тоже уйдет, сгинет под напором времени, меж камнями то и дело мелькало красное пятно. Рыжая продолжала служить. Если так можно говорить о друге.

Глава 11

Замечали, время может растягиваться или сжиматься в зависимости от того, что вы чувствуете? В опасности, при выбросе адреналина, окружающий мир останавливается, дает возможность прожить несколько лишних минут, втиснутых в мгновение. А бывает наоборот — когда вам хорошо, когда счастливы, вы сами замедляетесь относительно того, что происходит вокруг.

Я не чувствовал, что счастлив. Но мне показалось, что до Моченых Дворов я добрался за несколько минут. О том, что я ошибаюсь, говорило отекшее плечо и прекратившая орать Ира — через какое-то время она устала и уснула.

Калитки перед входом во двор дома, где жил Иваныч, уже не было. Мусор с дорожки смели, а кирпичная кладка с вмурованными в неё закладными деталями-петлями для навешивания калитки была восстановлена. Войдя во двор, я увидел и саму калитку — она была прислонена к забору с обратной стороны.

Я поднялся на крыльцо и постучал. Дверь тоже выпрямили — довольно грубо, но все же лучше, чем было до того. Иваныч даже уже зашкурил облупившуюся краску. Но покрасить не успел. Я постучал ещё раз. Иваныч не отзывался, зато очнулась Ира.

— Отпусти меня, козел! — заорала она во весь голос и принялась извиваться, как видно, набравшись сил за время сна. Я с трудом удерживал её одной рукой.

Потом мне пришло в голову, что мы уже на месте и деваться ей особо некуда. Я снял её с плеча и посадил на бетон крыльца. Она тут же лягнула меня ногой в бедро, потом ещё раз, больно попав в кость голени. Она подтянула колени к груди и попробовала встать. Если она сделает это, мне потом придется ловить её по всему лесу. Или куда там ещё ей придет в голову направиться…

Я сбросил рюкзак и отцепил карабины одной лямки. Потом выждал момент и навалился Ире на колени, прижав их к полу.

— Что ты делаешь, придурок?! Пошёл вон!

Если бы у меня было что-то подходящее, то я заткнул бы её рот. А пока ограничился тем, что связал ей ноги узлом, которому меня научил дядя Боря.

— Скотина! Вот теперь ты удовольствие получаешь, да?! Давай ещё штаны мне спусти и оприходуй, все равно будет почти то же самое, что и в Уральске!

Не знаю, как мне удалось и в этот раз удержаться и не ударить её. Даже ладони зачесались. Я плюнул и быстро сбежал с крыльца от греха подальше.

Если Иваныча нет дома, он должен быть или в лесу, или у себя на огороде. Там я его и нашёл. Участок у него был приличный, соток десять, не меньше. Половина засажена морковкой, половина — картошкой, луком, свеклой, капустой и ещё всякой всячиной — всего понемногу.

Хозяин дома стоял ко мне спиной, вернее, тем местом, что оказывается вверху, если человек становится в позу «огородника».

— Иваныч! — окликнул я его.

Он вздрогнул и дернулся в сторону автомата, прислоненного к стволу засохшей яблони.

— Ты так не шути, Серега, — сердито сказал он, выпрямляясь. — Вдруг пальну с перепугу…

— Да это ты заработался… Мы тут орем уже полчаса, а ты не слышишь.

Иваныч прислушался. От двери даже до огорода доносились невнятные крики Иры.

— Неужели отдали? — удивился Иваныч. — Что-то быстро они согласились… Я думал, Дрын тебе все мозги высушит, пока сдастся… А чего она орет?

— Да так… Выяснили отношения.

— Что-то мне не нравится, как она кричит.

— Мне тоже. Поможешь мне?

Не дожидаясь его согласия, я пошёл обратно к дому.

Иваныч подошёл к крыльцу с закинутым за спину автоматом.

— Ублюдок! Урод! Сука! — с новыми силами надрывалась Ира, удвоив громкость при виде хозяина дома. — Отпусти меня, придурок!

— Мне нужно запереть её где-нибудь на время! — крикнул я, наклонившись к уху Иваныча. — Поможешь перенести?

— Сейчас руки помою, и вернусь! — крикнул он в ответ.

Пока его не было, Ира продолжала поносить меня грязными словами, делая паузы только для того, чтобы перевести дыхание.

Иваныч вернулся с полотенцем в руках. Он свернул его в жгут и, воспользовавшись тем, что Ира его не видит, неслышно подошёл сзади и быстро сунул кляп ей в рот.

Ира захрипела что-то сквозь тряпку, но теперь можно было разговаривать, почти не повышая голос.

— Давай в подвал её, — предложил Иваныч, беря Иру за ноги.

Она начала извиваться и дергаться, как червяк в руках рыбака, но Иваныч держал, как капкан.

— Не замерзнет?

— Да не, там тепло. У меня мастерская внизу. Это цокольный этаж, вон, окошки. — Он кивнул на небольшие квадраты вровень с землёй, затянутые фигурными решетками.

— Ладно. Только развязывать пока не будем… А то она тебе или мне молотком каким-нибудь по башке даст.

Я подхватил Иру подмышки, и мы занесли её в дом. Пятясь, Иваныч дошел до лестницы и начал спускаться, нащупывая каждую ступеньку ногой. Ира почувствовала, что нам тяжело, и опять стала извиваться, как сумасшедшая.

Кое-как мы спустились. Пол в подвале был залит бетоном, и я кивнул на широкий деревянный верстак у дальней стены:

— Давай туда. А то простудится ещё.

Мы положили её, и я сказал Ире:

— Не дергайся, а то свалишься на пол. Больно будет.

Я вытащил кляп и бросил полотенце рядом с ней.

Ира тут же принялась верещать. Честно говоря, меня её крики уже начали раздражать. И голова от них болит. Не замечал раньше, что у неё такой высокий голос, когда она кричит. Впрочем, раньше она никогда не повышала его в моем присутствии.

Мы поднялись наверх, Иваныч запер дверь в подвал на стальную щеколду. Я подергал дверь.

— Да не откроет, — сказал хозяин дома. — Для себя же делал, на века.

В коридоре он остановился и спросил обычным голосом:

— Борщ доедать будем?

— Давай.

Мы пошли на кухню, и там Иваныч поставил на плиту маленькую кастрюлю с борщом на двоих. Пока грелся суп, он сходил в погреб во дворе и принес холодное копченое мясо, литровую банку маринованного чеснока и бутылку самогонки, заткнутую пластиковой пробкой.

Иваныч расставил тарелки, выложил чеснок и подвинул ко мне оставшийся со вчерашнего салат из квашеной капусты. Потом разлил по тарелкам дымящийся борщ, а по стопкам — водку.

— Ну, давай.

Мы выпили и захрустели капустой.

— Чесночок попробуй, — посоветовал Иваныч. — В городе у меня чеснок самый лучший. Бабы прохода не дают, скажи рецепт да скажи. Ешь.

Меня долго уговаривать не пришлось, Иваныч не отставал, и несколько минут на кухне не было слышно ничего, кроме стука ложек о тарелки. Мы прервались только раз, чтобы выпить ещё по одной.

Слава богу, меня быстро отпустило. Алкоголь горячей волной разошелся по венам, напряжение спало, а в голове приятно зашумело и прояснилось одновременно.

— Спасибо, Иваныч.

— Да на здоровье, — сразу понял меня хозяин. — Давай-ка тогда по третьей? Бог троицу любит…

После того как Иваныч отдышался и сгрыз дольку чеснока, он произнес:

— Давай рассказывай.

— Жопа, Иваныч.

— Эмоционально, но непонятно.

— В общем, обманка все это. Пустышка. Нет никакой любви. Оказывается, её под меня подложили. Вот так. А она полюбила того козла, что к нам в город приперся. Говорит, с первого взгляда. Потому и убежала.

Иваныч только крякнул и после паузы осторожно спросил:

— Та-а-ак. С этим понятно… А сам-то ты как?

— Да нормально. Обидно только. Я ведь её любил.

— Любил? Или…

— Любил, любил! Все, перегорело что-то. Тем более поверил я ей сразу. Говорит, ненавидит меня. Что тут поделаешь? Да и я после того, что она со мной… ну, ты понял…

Иваныч кивнул.

— В общем, не смогу я с ней. Хотя и зла вроде нет, а…

— Понятно, — кивнул Иваныч. — Ничего, Серега, прорвемся. С бабами оно знаешь… По-простому редко получается, да.

— У меня просьба есть.

— Выкладывай, — усмехнулся Иваныч. — Хотя мне уже страшно.

— Да нет, ничего такого. Хочу оставить её у тебя ненадолго. Можно? До завтрашнего утра максимум.

— Оставить? А сам куда намылился?

— Да понимаешь, Иваныч, они Иру-то отдали, а того парня — ни в какую. Вот думаю ближе к вечеру сходить посмотреть, как там и что. Может, получится и этого утырка выручить.

— Серега, ты не заболел часом? На кой он тебе сдался, жизнью рисковать? Судя по всему, все равно он рано или поздно своего демона найдёт. Ты-то чего в добряка играть взялся?

— Иваныч, не гунди. Какой добряк? Мне нужен кто-то, кто Иру обратно в Уральск отведет. Тебя бы попросил, да не стоит она того, чтобы ты жизнью рисковал.

— Подожди… Что-то я совсем ничего не понимаю.

— А чего тут понимать? Одна она не дойдет.

— Они и вдвоем не факт что дойдут. Я не о том. Ты-то куда намылился?

— Да хочу прогуляться тут по окрестностям.

— Знаю я твои окрестности. В эпицентр намылился?

— Ну…

— Да ладно, ясно все. Ты как хочешь, а я с тобой.

— Брось. Меня не тронут, а тебе риск.

— С тобой и меня никто не тронет. А против собак я тебе помогу, если что.

В принципе, он прав. Лишним его ствол не будет. Со стаей собак меня всегда напрягает, что я не уверен насчет тыла. К тому же всегда есть шанс нарваться на особо большую свору.

Иваныч уловил перемену в моем настроении и тут же воспользовался слабиной.

— Как хочешь, но одного тебя я не отпущу. — И тут же перешел в наступление: — Ты когда выходить собираешься? Я рюкзак уже собрал. Пожрать там, то, се… У меня картошка жареная, и зайчика я потушил. Поедим да пошли, чего тянуть, да?

Я рассмеялся и хлопнул Иваныча по плечу:

— Ладно, уговорил. А капуста квашеная осталась?

Рыжая, крутившаяся тут же под ногами, залаяла, напоминая, что собакам полезно есть мясо.

Пока поели, пока Иваныч доделывал какие-то домашние дела, прошло ещё пару часов. Я успел вздремнуть.

Когда все было готово, мы вынесли рюкзаки за калитку, а Иваныч пошёл обратно в дом. Вернулся он со снайперской винтовкой в руках. Чёрная вороненая сталь угрюмо блестела, на улице тут же покрывшись мелкими каплями влаги.

— Ух, ты! — восхитился я. — Круто… Что за агрегат?

— Армейская, только на вооружение официально так и не успели принять. Ка-эс-вэ-ка двенадцать и семь. У меня и патроны с разрывными пулями к ней есть.

— Двенадцать и семь? Это пулеметный патрон, что ли?

— Ага, крупнокалиберный.

— Ты на кого охотиться собрался, Иваныч? Собаку от такой пули просто на две части разорвет, если удачно попасть.

— Ну, лишней не будет.

— Подожди, ты что, в адскую гончую собрался стрелять?

— Да что я, дурак что ли? — возмутился Иваныч. — В них стрелять бесполезно, как и в демонов. Это же слуги дьявола! Их пулей не убьешь…

Я внимательно посмотрел на хозяина дома, но тот уже наклонился к своему рюкзаку, поправляя какую-то лямку. Ну, ладно. Потом разберемся, и, если надо, вправлю ему мозги.

Насчет Иры мы договорились ещё раньше.

Я пошёл обратно в дом и спустился в подвал.

Ира начала орать, едва услышала звук открываемой двери и мои шаги на лестнице:

— Урод! Отпусти меня, слышишь? Я к нему пойду! Видеть не могу твою рожу! Выпусти меня отсюда! Или приведи ко мне Руслана, скотина! Его же убьют там, сволочь!

Она попробовала плюнуть в меня, но не попала.

Я, не слушая её крики, подошёл к ней и сунул в рот свернутое полотенце, оставшееся лежать на верстаке. Когда стало тише и я убедился, что она меня слышит, начал инструктировать:

— Мы уходим. Я сейчас тебя посажу, веревки на руках сама разрежешь, поняла? Еды на кухне полно, там ящик с овощами возле окна. Три зайца копченых в шкафу наверху, консервы там же. С голоду не помрешь. Вода есть, Иваныч наносил полный бак. Умыться можешь в ванной, там тоже полный бак. Что ещё? В общем, мы тебя запрем, сиди тут и не дергайся, поняла? В лесу собак полно, лучше не рисковать. Или на демопса нарвешься… Мы сейчас пойдём в Лисинск, когда вернемся, я не знаю. Думаю, дней через десять, а может, и больше. Если получится этого твоего… — я запнулся, но взял себя в руки, — …друга освободить, то мы его сюда отправим, он тебя выпустит. Там уж сами решайте, что делать. Если подождете, то я вас обратно до Уральска доведу.

Когда я начал говорить, она ещё что-то мычала, но потом перестала и стала слушать, даже чуть кивала в ответ. Я смотрел на неё, и против воли сердце сжималось в тугой комок. Её глаза, губы, тонкие крылья носа, маленькая родинка на подбородке — все это было моё. У меня было чувство, словно я предаю что-то родное. Наверное, такое чувство испытывает мать, когда продает своего ребенка в рабство ради спасения его жизни. Вроде другого выхода нет, но…

Я взял её голову двумя руками и, несмотря на сопротивление, поцеловал в лоб. Она опять забилась, пытаясь ударить меня коленями, и чуть не упала. Я поддержал её за плечи и сделал шаг назад, в последний раз впитывая зелень её глаз. В следующий раз, если он будет, эти глаза уже не будут принадлежать мне. А она станет для меня чьей-то женщиной. Чужой. Всего два дня назад я и представить не мог, что такое возможно в принципе. И вот оно случилось.

Я сходил к ящику с инструментами и принес к верстаку маленький топор с хорошо наточенным лезвием. Размахнулся и вогнал его глубоко в деревянную столешницу верстака, поближе к краю — так, чтобы было удобно разрезать веревки.

— Смотри, руки не порежь… Если что, аптечка в ванной, в шкафчике. Ну, все. Прощай.

Я махнул ей рукой и, не оглядываясь, пошёл наверх. Вышел из дома и запер дверь на ключ, оставив его в дверях.

Иваныч уже ждал меня с рюкзаком на плечах.

— Ты не переживай, — сказал он как ни в чем не бывало. — У меня в кобурах ещё два «Грача», так что все нормально.

— Ладно, Иваныч, прорвемся.

— А насчет девчонки, — через какое-то время сказал он, когда мы уже отошли довольно далеко от дома, — тоже не забивай себе голову. В крайнем случае додумается окно разбить и срезать крепление металлической пластины на окне. Не маленькая же, догадается, что ножовка по металлу там же в инструментах валяется.

— Лучше бы её открыть. Пропадет она одна в лесу.

— Ты не кипешуй раньше времени, понял? Все будет пучком… За один день она ставни не снимет, слово даю. Для себя ведь делал, чтоб наверняка.

— Не знаю… Что-то на душе неспокойно. Сейчас прощался с ней, а у самого чувство, что ещё её увижу.

— Конечно, увидишь, куда же ты денешься? Или ты обратно возвращаться не собираешься?

— Да собираюсь вроде…

— Серега, хорош ныть! С таким настроением лучше вообще дома сидеть, понял? Вот вернемся, я тебя в одно место свожу.

— Это куда? — подозрительно покосился я на него.

— А есть у меня в Лисинске две девахи знакомые… М-м-м… Кровь с молоком, бой, а не бабы! А после стакана моей самогонки — до чего красивые да покладистые!

— Да иди ты! — в сердцах сплюнул я, но не выдержал и рассмеялся.

Осень только начиналась, и пока ещё темнело достаточно поздно. Мы специально шли медленно, чтобы потянуть время. Несколько раз отдыхали, расположившись прямо на камнях у дороги. Один раз перекусили. Иваныч даже нехотя согласился, что мои копченые зайцы ничем не хуже его. За все время пути мы ничего не слышали и никого не видели.

— Гончая собак куда-то угнала. Или между собой территорию делят, такое тоже бывает, — пояснил Иваныч. — Собаки прячутся или в другое место перебираются, чтобы переждать. У них тоже знаешь, отношения свои выстроены. Демопес этот, как вы его называете, собак просто так не дерет. Одну, две — это я следы находил в лесу. Да ещё старается не на своей территории, а на чужую забраться. Вот тогда они и сцепляются между собой. После этого беда. У них крышу сносит и начинают все, что попадется, на клочки рвать. Вот собаки и прячутся.

Мы пришли к Стариково, когда мои часы показывали восемь вечера — самое то, как и планировали. На улице ещё светло, но через час уже начнёт темнеть, тем более все небо ещё с утра затянуто тучами и идёт мелкий дождь. Дорога, несмотря на сырость, превратилась в приятную прогулку — вдвоем, за разговорами, и идти легче. И спокойнее: одна пара глаз хорошо, а две лучше. Иваныч по пути ещё и всякие штуки мне показывал и рассказывал — как в лесу прятаться, какими приемами при снятии часового пользоваться и всякое такое. Вроде одна у них школа с дядей Борей, а разница есть — один в армейском спецназе служил, второй «безопасник». Один научил меня, как атаковать «в лоб», второй, не споря и не настаивая, давал советы, как можно обманом достичь того же.

Перед Стариково мы остановились, не доходя около трехсот метров. На этом участке перед деревней дорога шла по прямой, и мы, присев за большим камнем, видели первые дома деревни.

— В прошлый раз, когда за девчонкой шёл, где дежурили? — спросил меня Иваныч, рассматривая деревню. Он снял с винтовки оптический прицел и устроился, усевшись на свой рюкзак. Винтовка стояла рядом.

— В доме с проломленной крышей. Второй отсюда, тот, что шифером крыт. Во-о-он тот…

— Да знаю я, — отмахнулся Иваныч. — Не мельтеши. А кто дежурил?

— Ты же знаешь? — поддел я его, но после паузы сказал: — Братья, эти, как их… Роман и Павел, кажется.

Иваныч кивнул:

— Сидельниковы, что ли? Ага, знаю. Видишь, не прошли мои слова даром. А то они все норовили в тот вон дом двухэтажный залезть. Говорят, там же крыша не течёт, тепло и сухо. А то, что там не слышно ни хрена с улицы, им пофиг. Значит, не зря я им вещал, гляди-ка, поумнели.

— Как в город пойдём? И чего мы тут застряли? Давай обойдем и дальше двинемся, там уже, поближе, темноты подождем.

— Да не суетись ты, — отмахнулся Иваныч, не отрываясь от окуляра. — Слушай, а там опять, кажется, братья. О, точно!

— Да этот их, как его? Иван Андреевич, что ли… Сказал, что они всю неделю дежурить будут.

— Это хорошо… Вот что, Серега, — сказал Иваныч, — нужно их в плен взять.

— Да зачем они нам?

— А как ты в город ночью сунешься?

— Да как? Обыкновенно…

— А охрана?

— А что мы их, не заметим? В подъезд, осмотрелся, и дальше. Я в Уральске так и ходил, когда не хотел, чтобы меня видели. Хм… Правда, там я знал, где стационарные посты…

— Додумался, наконец? Наш Андреич не глупее вашего начальника охраны, поверь мне. Я вот в городе редко бываю, поэтому не знаю толком, где схроны охранников. Да плюс патруль.

— Ты что предлагаешь? Уже придумал же что-то?

— Ну, кто-то из нас двоих должен думать, верно? — усмехнулся Иваныч и ткнул меня в бок.

Рыжая решила, что сейчас будет игра, и радостно завиляла хвостом, высунув язык. Нет, не может она быть старой собакой — слишком игрива. Интересно только, это у неё гены сработали или вообще собаки так поумнели, что Рыжая не только сообразила, где теперь кость слаще, но ещё и догадывается, какого поведения от неё ждут? Судя по её возрасту, скорее второе. Такое ощущение, что у собак сейчас откат обратно пойдет от дикого существования — слишком сложно выживать в лесу по соседству с адскими гончими.

— Ладно, говори. А то я опять что-то сделаю не то.

— План такой. Ты с парнями примерно одного роста, а в куртке не особо видно, худой или нет… Переоденешься и с одним из них пойдешь в город. Он же и посты покажет, и от патруля, если что, отмажет. Хотя на это надежды мало — ребята не очень сообразительные, прямо скажем. Дойдешь до тюрьмы, а там уж по обстановке. Как тебе?

— Да в общем, нормально.

— Тогда давай я Рыжую с собой возьму, а как буду готов, пришлю её обратно.

— Идёт.

Я потрепал Рыжую по загривку и толкнул её к Иванычу:

— Давай прогуляйся.

Собака в ответ прихватила зубами мне ладонь и вильнула хвостом. Этой шутке научил её Иваныч, пока я спал у него в доме, а он собирался. Рыжей это очень нравилось — она аж глаза закрывала от удовольствия.

Иваныч погладил Рыжую, и через минуту они скрылись в лесу.

Я направил оставленный мне оптический прицел на дом. Вообще-то ребята несли службу так себе. Прошло почти пятнадцать минут, пока я заметил, как один из них мелькнул сначала в окне, направленном на дорогу, а потом в проломе крыши — сначала с одной стороны, потом с другой. Наверное, как и в прошлый раз, травят байки да девок обсуждают. С другой стороны, кроме вчерашней встречи со мной вряд ли за это время произошло что-то ещё. Собак и адских гончих сейчас в лесу нет, демон улетел два дня назад — можно сказать, у ребят заслуженный отдых. Правда, от шефа своего они наверняка потом ещё по башке получили — за то, что не пристрелили меня на месте. Вот за это им спасибо…

Мои размышления прервала Рыжая, ткнувшаяся носом в подмышку. Я вздрогнул от неожиданности. Тоже хорош вояка — собственную собаку прошляпил. А если бы это была чужая? Впрочем, с тех пор, как со мной Рыжая, я стал менее насторожен: уверен, что она почувствует опасность раньше меня.

Я встал, теперь уже не таясь, и закинул рюкзак на плечи. Вещи Иваныча взял двумя руками и закинул через голову, положив сверху. Левой рукой придерживая рюкзак товарища, пошёл в деревню. Поклажа все время норовила соскользнуть, и скоро шея заныла — приходилось идти, все время наклонив голову. Но деваться было некуда — в правой руке я тащил свой дробовик. Прицел от снайперской винтовки сунул в карман куртки, перед этим тщательно протерев линзы оставленной Иванычем тряпочкой и закрыв их крышками, иначе он грозился оторвать мне голову не хуже демона Ли.

Рыжая уже настолько освоилась в этом районе, что чувствовала себя как дома — бегала кругами вокруг меня, обнюхивала камни и сама оставляла метки.

Нас заметили, когда до дома оставалось метров пятьдесят. Сначала в окно выглянул Павел, скрылся было, но тут же опять замаячил в окне. Конечно, стоят они тут в основном для того, чтобы перехватывать беглецов, но нельзя же быть такими безалаберными — будь у меня такие намерения, я легко бы снял охранника, просто выстрелив в окно. Правда, в их дежурстве есть ещё один смысл, который ни наши охотники, ни здешние охранники и сами до конца не понимают. Когда выдвинутый за город дозор не возвращается вовремя с дежурства, это сигнал для начальства — на этом направлении что-то случилось. Впрочем, так близко от города причин для задержек всего две — собаки или демопсы. У нас в Уральске, если группа охотников не возвращается, это направление остается «пустым», без охраны день или два — на рожон никто лезть не хочет. А стаи собак и демопсы всегда некоторое время ещё кружат в районе, где им удалось полакомиться человечиной. Наши настоящие охотники, те, кто ловит зайцев, утверждают, что и те, и другие, предпочитают человечину. Причем адские гончие после такой трапезы могут чуть ли не месяц не жрать. Правда это или нет, я не знаю. Но, с другой стороны, хватает же демону Ли одной человеческой души на целую неделю?

Через минуту, когда я уже подошёл к забору дома вплотную, из провала крыши выглянули оба брата. Они привычно наставили на меня стволы:

— Стой, бросай оружие!

— Опять? — хмыкнул я в ответ. — Вы чего, ребята? Это же я.

Пока они растерянно переглядывались, я положил дробовик на землю и снял наконец рюкзак Иваныча с шеи, а потом скинул с плеч и свой.

— Бросай, говорю! — крикнул опять Ромка.

— Да я давно его бросил, ты что, ослеп? — Я выпрямился, оставив дробовик лежать на земле.

Рыжая согласно гавкнула и зарычала в сторону крыши.

— Попало вам? — участливо спросил я братьев. — Ну, за то, что меня не завалили?

— Попало, — признался Павел и невесело усмехнулся: — Принесло тебя на нашу голову.

— А в городе парни всю водку без вас выпьют и девок ваших перещупают, да? — продолжал я издеваться над ними.

— Да пошёл ты! — беззлобно послал меня Ромка.

— А чего пошёл? Если вы, два чудака, одного человека разоружить не можете?

— Тебе чего надо? — не выдержал Павел. — Ты чо приперся? Пойдешь дальше, мы будем стрелять!

— Стрелялка не выросла! — сказал я, заметив мелькнувшую за их спинами тень.

Я наклонился к земле, как будто собираясь поднять дробовик.

Оба парня чуть ли не высунулись наружу. Роман заорал:

— Эй! Не вздумай, дурак! Стрелять бу…

Он не договорил. Иваныч прикладом огрел его по затылку, и он кулем свалился набок, чуть не вывалившись наружу. Брат схватил его за шиворот и дернул назад, а когда выпрямился, увидел перед собой дуло винтовки, наставленной в лоб.

— Иваныч, ты чего? — совсем «выпал в осадок» горе-охранник. — Это же мы…

— И что? Уговаривать вас? Чтобы вы мне башку снесли? Давай автомат положи, а то выстрелит нечаянно…

Павел таки дернулся, но тут же получил удар прикладом и свалился рядом с братом.

— Серега, давай наверх! Там сбоку, через кухню, дверь открыта.

— Иду.

Я забросил дробовик на плечо, а оба рюкзака потащил в руках.

Калитка была открыта настежь ещё до меня. Я обошел дом и увидел крыльцо под козырьком и открытую дверь. На огороде за домом было вскопано несколько грядок — видимо, охранники использовали избыток свободного времени для улучшения собственной кормовой базы.

В доме был разгром и кавардак. Очевидно, с тех пор, как во время какой-то из Кар крыша дома была разрушена, никому и в голову не приходило хоть немного тут прибраться. Посередине большой кухни, куда я попал, высилась куча из кирпичей, бетонных обломков и строительного мусора. Я поднял голову и увидел, что как раз над ней находится большая дыра. Кусок льда пробил и крышу, и бетонное перекрытие второго этажа — в одной плите зияла дыра, соседняя встала боком, защемленная одним концом в стену. Как они не боятся под ней ходить, она же в любой момент может рухнуть?.. То, что лед способен пробить бетон, я бы и сам раньше не поверил, но таких домов я видел уже сотни. То, что и тут основной удар нанесла замерзшая вода, подтверждало отсутствие подходящего по размерам камня в куче мусора.

Я выбрал место посуше и оставил оба рюкзака, чтобы не тащить их наверх. Рыжая, не отходившая от меня ни на шаг, потянула носом и чихнула. В доме пахло табачным дымом, штукатуркой и сыростью.

— Не нравится? — спросил я. — Ладно, пошли посмотрим, что там Иваныч делает.

Из кухни дверь вела в квадратный холл. Прямо — дверь на улицу, направо — гостиная с камином и стареньким диваном. Нам налево, к лестнице на второй этаж.

Так же, как и усадьба Иваныча в Моченых Дворах, этот дом был выстроен основательно, что называется, на века. Лестница была под стать — не только красивая, но и прочная. Основа была сделана из черненого кованого металла, а ступени — из массивных дубовых плах, покрытых лаком. Правда, теперь лакировка осталась только снизу — верх вытерли ногами и заляпали грязью. Зато, когда мы поднимались, ни одна ступень не скрипнула.

На втором этаже, где находился схрон охотников, хозяин планировал со временем сделать жилые комнаты, да, видно, не успел. С одной стороны вертикальные опоры стропил были забраны фанерными листами. Но остальная часть кровли так и светилась деревянными ребрами. За десять лет практически под открытым небом стропила потемнели, а снизу, где соприкасались с бетоном, покрылись плесенью и почернели.

Зато вся поверхность бетонных плит перекрытия была почищена и чуть ли не выметена — я понял, что куча мусора внизу как раз отсюда: обломки кровли просто сбросили вниз, чтобы не мешали ходить.

У окна уцелевшей торцевой стены стояли два кресла. Судя по зеленому в красный цветочек цвету обшивки, это часть гарнитура из гостиной. Кроме этого, в углу на куске картона от коробки лежал замызганный до черноты матрас — как видно, у братьев хватало ума спать только по очереди. У матраса стоял красный пластиковый ящик, в каких в магазины раньше привозили молоко. На нём открытая банка консервов, половина тушки вареного зайца и четыре картофелины.

Один из братьев со связанными бельевой верёвкой руками лежал на матрасе лицом вниз. Это был Роман, потому что Павла Иваныч как раз заканчивал связывать. Он подхватил его подмышки, подтащил к фанерной стене и прислонил спиной.

Парень начал приходить в себя.

Он открыл глаза и непонимающим взглядом обвел помещение. Постепенно приходил в себя, пока не сощурился на Иваныча:

— Что ж ты, сука, делаешь? Я ведь доложу Андреичу, он тебя уроет!

— Ты про себя думай, герой, — насмешливо сказал Иваныч. — С Иваном я и сам как-нибудь разберусь, ладно?

Тут до Павла наконец дошло, что собственные проблемы действительно должны волновать его намного больше — ведь охрану не зря вырубают при исполнении служебных обязанностей.

— Что вы от нас хотите? — выдавил он угрюмо.

— Совсем другое дело! — обрадовался Иваныч. — А то пугать меня вздумал… Помощь твоя нужна, Паш. Ты как, кстати? Оклемался? Голова не болит? В глазах не темнеет?

— Иваныч, хорош, а? Что нужно-то?

— А в город провести, на площадь. Ну, помочь там, если понадобится. И обратно без происшествий вернуться.

— Зачем это?

— А вот это не твоего ума дело.

Павел покачал головой, но тут же поморщился, видно, Иваныч все же крепко его приложил. Ромка так только начал ворочаться и мычать. Павел бросил на него встревоженный взгляд, а я подошёл и перевернул лежащего парня на бок. Ромка захрипел и открыл глаза. Ну и славно — значит, через несколько минут придет в себя.

— А если я откажусь? — нахмурился Павел.

— Это с чего это вдруг? — удивился Иваныч.

— Или поведу, а там сдам?

— Так ты Серегу поведешь, а я тут с Ромкой останусь. Сечешь?

Павел сплюнул перед собой:

— Сволочь ты всё-таки.

— Не без того. Как и ты, кстати, и все мы. Пожрать послаще да поспать побольше… Кто бы спорил, я не буду. Ну, так как? Согласен?

— А есть варианты?

— Ну, в общем-то, нет. Отдыхай пока. Вы, смотрю, уже поели?

— Нет, только собирались…

— Ладно. Сейчас я тебя развяжу, поешь спокойно. А то от голода злой будешь, ещё мысли глупые в голову полезут… Сереж, развяжи его.

Иваныч прислонил свою винтовку к одной из стоек стропильной конструкции подальше от обоих братьев и взял в руки один из автоматов Калашникова, ставших теперь бесхозными. Иваныч передернул затвор и предупредил:

— Только давай без глупостей, Паша, ладно?

Я развязал Павлу руки и помог подняться. Он немного пошатывался, пока шёл к ящику с едой, но в целом выглядел нормально. Павел поел, то и дело поглядывая на брата. Ромка уже пришёл в себя и, ничего пока не понимая, таращился то на брата, то на нас с Иванычем.

— Что за хреновина? — спросил он хриплым голосом.

— Сторожить надо, а не ворон считать, сколько раз я вам говорил, — усмехнулся Иваныч. — Да ты не волнуйся. Если все будет нормально, через часика три-четыре будете свободны.

После того как Павел съел половину того, что братья припасли на ужин, я опять связал ему руки и развязал Романа. Ему явно кусок не лез в горло, но он впихнул в себя все до последней крошки — еда в Лисинске ценилась. Судя по бледному лицу, у него было легкое сотрясение мозга.

Я опять связал ему руки и уложил на матрас — пусть отдыхает. Мы с Иванычем отошли в дальний угол, впрочем не спуская с братьев глаз.

— Постарайся до площади никого не трогать, понял? У нас есть бойцы из старых, профессионалы. Если зацепишься, тебя не выпустят. И никто там разбираться не будет, что ты уже почти свой. И вообще постарайся без шума, ладно?

— Иваныч, я добрый и неконфликтный человек, — улыбнулся я.

— Ага, я в курсе. Но раз шутишь, значит, очухался… Ладно, ещё полчасика подождем, и можешь идти. Переодеваться смысла нет, наверное, в темноте все равно вас с Ромкой не отличить.

— Ты как моя мама теперь, Иваныч…

Мы, чтобы потом об этом не думать, тоже перекусили и накормили Рыжую.

— Собаку тут оставлю.

— Конечно, мало ли, — согласился Иваныч. — Да на самом деле не думаю, что у тебя там проблемы будут. Если, конечно, Иван меры безопасности не усилил после твоего визита… Хотя фиг его знает. Ладно, давай двигай.

Я взял один из автоматов и вытащил из рожка все патроны. Передернул затвор, убеждаясь, что и там ничего нет, и защелкнул магазин на место.

Потом развязал Павлу руки и, после того как он растер запястья, отдал ему пустой автомат. Если нарвемся на патруль, охранник без оружия будет выглядеть странно.

— А если собаки? — угрюмо спросил Павел. — Чем я отбиваться буду?

— Нет сейчас с нашей стороны никаких собак, успокойся. Мы же дошли. По дороге никого не встретили. Давай топай. И без глупостей. Помни про брата.

Не знаю, выполнит ли свою угрозу Иваныч, если мы не вернемся. Надеюсь, что это только блеф. Мы ведь с ним не договаривались, до какой черты можно дойти.

На улице к этому времени уже стемнело. Полчаса мы шли молча, а потом Павел споткнулся о камень и грохнулся на землю, загремев автоматом.

— А! Твою мать! — сдавленно заорал он.

Я подскочил и зажал ему рот рукой:

— Ты чего орешь!

Павел поднялся с моей помощью и подобрал автомат:

— Я не вижу ничего! Как тут можно идти?

Да, это моя ошибка. Я положил руку ему на плечо и повел, поворачивая его то влево, то вправо, чтобы он опять не споткнулся о камень или не сверзился в яму. Так дело пошло быстрее, и через полчаса я увидел первые дома города и даже рассмотрел табличку «Лисинск» на обочине. Вот только очень уж это напоминало мои походы с жертвой.

— Город, — остановил я Павла. — Теперь так. Говоришь ориентир, я тебя к нему веду, понял?

— Понял. Все равно ни фига не вижу.

— Я вижу, так что не переживай. Давай говори, что тут у вас и как.

— Лучше бы сойти с этой улицы и идти по параллельной, — начал рассказывать Павел, и я успокоился. Судя по всему, парень всерьез намерен нам помочь. По крайней мере, с этой стороны подвоха можно не опасаться.

— Потом можно несколько кварталов спокойно идти, — продолжил мой проводник, — все равно никого не встретим. Это частный сектор, там никого нет, и Андреич туда посты не ставит. Дальше хуже будет. И стационарные точки в многоэтажках есть, и патруль ходит.

— Тогда давай подойдем поближе, а там ты мне подскажешь, если что.

Мы свернули с главной улицы, которая через Уральск ведет в Екатеринбург на юге. Если пройти весь город насквозь на север, то через несколько десятков километров дорога просто обрывается — сначала переходит в грунтовку, а потом и вовсе пропадает в тайге. Думаю, что дорога теперь заканчивается намного ближе к Лисинску — наверняка грунтовку уже давно затянуло еловым лесом.

Дальше мы пошли медленнее. На улице, по которой мы сейчас шли, дорога была не расчищена, и, судя по всему, тут никто не ходил — в противном случае всегда образуется подобие тропинки, петляющей меж самыми большими валунами. Люди, проходящие туда-сюда по несколько раз в день, постепенно расчищают себе путь: кто-то откинет ногой небольшой камень, который скатится в яму, самые сознательные время от времени убирают и камни побольше. Тут ничего подобного не было видно. Идти сложнее, особенно ночью, зато безопасно, что мне только на руку.

Когда впереди показались коробки трёхэтажек, я опять остановил Павла:

— Микрорайон впереди. Света нет. Нежилой?

— Да, тут никого нет. Из жителей я имею в виду. Постоянного поста тоже нет. С вашей стороны, с Уральска, в последние несколько лет вообще никого не было. Это Иваныч у нас такой — страхуется. Но перед самой площадью посты по кругу, так что нужно будет осторожнее идти. Если в темноте более-менее видишь, то давай подойдем к трёхэтажкам и посмотрим как и что.

Мы так и сделали. Дойдя до многоэтажек, я сделал знак Павлу остановиться, а сам пошёл вперёд, держась возле стен домов. Как обычно, к ночи немного распогодилось, и сквозь облака чуть-чуть подсвечивала луна. Для таких, как Павел, это ничего не значит. Я вообще сомневаюсь, что он способен показать, где сейчас находится луна. Но мало ли, вдруг среди охранников есть кто-то, кто видит в темноте так же, как я?

У угла дома я остановился и присел. Полчаса все было тихо. Я уже хотел двигаться дальше, как сначала услышал звук шагов, а потом и увидел силуэты двух мужчин, двигающихся в мою сторону. Сначала хотел вернуться к Павлу, а потом понял, что патруль просто делает круг или «восьмерку», так же, как проверяют улицы наши охотники, — сначала центральная улица, потом по параллельной обратно, потом опять центральная и боковая, но уже с другой стороны.

Патруль приблизился ко мне на такое расстояние, что я слышал их голоса.

— Покурим?

— Давай. А у тебя есть?

— А, тогда пошли дальше!..

— Да ладно, хватит жмотиться! — рассмеялся тот, у кого не было курева. — Завтра мой будем курить. Сегодня с дежурства вернемся, не лягу спать, пока не нарублю.

— Ага, я твой уже неделю как курю, — возразил первый, но завозился за пазухой, доставая курево. — И каждый день одно и то же слушаю. Ты коли такой ленивый, то листами мне отдай, я сам нарежу.

— Да ладно тебе, Вов…

Наверное, у них уже были скручены папироски, потому что парни сразу закурили, осветив на мгновение лица огоньком зажигалки. Не знаю как здесь, а у нас в Уральске их делали из крупнокалиберных гильз, а бензина было полно в емкостях на заправках.

Парни курили, ветер дул в мою сторону, и я почувствовал запах крепкого самосада.

— Сейчас пойдём, к Стасу в пятый номер зайти нужно будет.

— Ага, достал он уже. Чего он как с цепи сорвался?

— Да хрен его знает. После того как тот придурок девку забрал, они вообще как с ума посходили. Дрын Игоря на север на месяц загнал, слышал?

— Да ты что? А какого Игоря?

— Возжикова, с Парковой.

— Ага, знаю. А за что?

— Да хрен его знает. Да какая разница? Что это за беспредел такой, на дальний кордон на месяц пацана законопачивать? Мы что тут, ссыльные?

— Тоже верно.

— Уже и не знаю, может, свалить из этой гребаной охраны?

— Ага, тогда сразу прямиком в жертвы запишись без очереди.

— Чего это?

— А что, Дрын тебе простит, что ли?

Они помолчали, потом тот, что переспрашивал об Игоре, сказал:

— Ладно бы ещё своего кого отпустили, а то бабу пришлую…

— А девка красивая.

— И что? Теперь вместо неё кто-то из наших пойдет к демону.

— А он ещё не вернулся?

Парень помялся, как всегда бывает, когда мы говорим об адских созданиях, потом сказал:

— Вроде нет. Я не чувствовал.

— Я тоже. Ладно, пошли, пока Стас нас искать не начал.

Они, дотягивая на ходу сигаретки, пошли в направлении площади.

Я вернулся к Павлу и сказал:

— Патруль как раз прошел, пошли и мы следом. Они сейчас пошли к какому-то Стасу, это кто-то из начальства вашего?

— Да, зам Андреича.

— Понятно. Ну что, пошли?

— А они не говорили куда? Ну, где Стас сегодня дежурит?

— Какой-то пятый номер.

— А, это пятый дом по Сталеваров… Не, пошли тогда ещё глубже обойдем. Стас, он того… лучше подальше от него, ладно? Крюк только нужно будет сделать с километр, ничего?

— Да ты сам смотри, тебе виднее. Если опасно, то лучше обойти, конечно. Если сейчас нашумим, потом на площадь с боем прорываться придется.

— Это точно. Я ж говорю — там вокруг посты.

— Ладно, — хлопнул я его по плечу. — Пошли.

— Слушай, может, скажешь, чего мы сюда приперлись? А то что-то мне страшно. Слишком вы крутые для меня…

Я заколебался, говорить ли ему или нет, но потом решил, что ничего плохого не будет. К тому же уже поздновато тайны хранить — все равно обратного пути нет. Немного жалко парня. Он просто оказался не в том месте не в то время. Из-за таких, как мы с Иванычем, у кого шило в одном месте, вот такие парнишки и страдают.

— В тюрьму нам нужно попасть, вот что. Пленника освободить.

— Пленника? — озадаченно протянул Павел. — Слушай, вы, часом, не охренели совсем? Там ведь спецназовцы все время дежурят! Нас же положат как детей.

— Тю-тю-тю… Ты не горячись Паша, все будет хорошо. Я сам все сделаю. Ты мне поможешь немножко, ладно?

— А у меня есть выбор?

Я хлопнул его по плечу:

— Ладно, пошли.

Мы свернули и ещё дальше отошли от шоссе, которое было центральной улицей города. Теперь идти стало совсем тяжело — тут уже чувствовалось наступление леса. Почти все было затянуто «ряской», да и ещё то тут, то там торчали маленькие ели, некоторые уже до метра высотой. Если бы не я, Павел просто не смог бы тут пройти — наверняка разбил бы голову через несколько десятков метров. Или пришлось бы идти с такой скоростью, что не хватило бы и ночи.

Павел по памяти называл мне крупные ориентиры, а я вел его, как по маякам. Это было не так просто — мы чаще помним цвет, а не форму. А я, даже со своим ночным зрением, в темноте цвета, конечно, не очень различал.

Прошло почти два часа, пока мы дошли до шести пятиэтажек, образующих городскую площадь. Мы вышли сбоку, между вторым и третьим домами по правой стороне, если смотреть со стороны Уральска. Тюрьму лисинцы устроили на первом этаже третьего дома. Подъезд был нежилой. Тут вообще как-то люди меньше прятались от своего демона: в промежутке между домами я видел окна на другой стороне площади, и в нескольких из них горел свет. Керосиновые лампы висели и возле каждого подъезда.

Я опять оставил Павла за домом, а сам на корточках подполз к углу, выходящему на площадь, и замер. На самом деле свет только мешал мне. Теперь я хорошо видел все, что творилось на площади, зато за пределами освещенной зоны ослепленные светом ламп глаза уже ничего не различали.

Через полчаса наблюдений я понял, что, как и у нас, в центре Лисинска сходились практически все маршруты патрулей. Уже отсюда они двигались на свои точки. Кроме прочего, я был уверен, что в одной из квартир сидит пара бойцов, готовых в случае чего прийти на помощь патрульным. Остается надеяться, что они не слишком внимательно смотрят на площадь.

На всякий случай решил немного перестраховаться и прикрыться одной из патрульных пар, которые приходят на площадь со стороны, противоположной Уральску. Они же отвлекут внимание.

Я вернулся к Павлу и объяснил ему задачу. Он уже мелко вибрировал, и я боялся, как бы операция не сорвалась из-за какой-нибудь мелочи.

— Павел, успокойся, понял? Я тебе голову оторву, если что… И не забывай про Ромку.

— Если узнают, что мы вам помогали, нам все равно не жить.

В этом был резон, но я никак не мог придумать, как скрыть участие братьев в операции и при этом никого не убить. Придется, если все получится, как мы планировали, оставить их связанными в доме в Стариково — так у них будет хоть какой-то шанс выкрутиться. Хотя я и понимал, что после первого «косяка», когда они позволили мне вооруженным войти в город, шансов у них практически нет.

Мы сделали ещё один небольшой круг и спрятались под молодой елью, выросшей прямо возле шоссе. Я выбрал момент, когда в сторону окраины города проследовала очередная пара патрульных. Когда они прошли, мы подождали ещё несколько минут — я хотел попасть между патрулями, но так, чтобы, в случае если нас заметят, приняли за своих.

Решив, что пора, сделал знак Павлу. Мы вылезли из-под елки и, повесив оружие на шею, как немецкие полицаи, пошли на площадь. Я взял с собой автомат Романа, чтобы не засветиться со своим дробовиком. Мне приходилось все время «шикать» на напарника, чтобы он не спешил и не вылезал вперёд. С надвинутыми капюшонами, в камуфляжных куртках — мы ничем не отличались от других патрульных. Самое главное, чтобы нас никто не окликнул, — наверняка охранники знают, кто дежурит в одно с ними время. И ещё один опасный момент — войти в подъезд, где тюрьма, и выйти из него. В том, что я справлюсь с тюремщиком, я не сомневался. Намного опаснее, если кто-то увидит нас и поднимет тревогу ещё до того, как войдем внутрь.

Мы дошли до площади и остановились напротив нужного подъезда, прикуривая. Постояли несколько секунд, якобы разговаривая. Я тем временем осмотрелся по сторонам. Ничего подозрительного, площадь пустая. Сделал знак Павлу идти за мной и свернул под бетонный козырек.

Напарника я пропустил вперёд, а сам замер в тамбуре, отделенном от лестницы ещё одной дверью. Павел пошёл дальше.

— Привет, — услышал я его голос за дверью. — Меня Стас прислал. Он тебя зовет.

— Стас? — удивился тюремщик. — Сейчас? Он что, сбрендил?

— Да я откуда знаю? За что купил, за то и продаю. Иди, я подежурю.

— Подожди… А ты-то как тут оказался? Ты же в Стариково сегодня?

Я замер, холодея от возникшей паузы. Но потом меня отпустило: так или иначе, а своей цели — выманить тюремщика в тамбур — я все равно добьюсь. Но Павел сообразил, что ответить, правда, его ложь даже для меня не была убедительной:

— Да меня сняли с дежурства. Стас сказал, что там Ромка один справится.

Опять тишина. И недоверчивый голос тюремщика:

— В первый раз такое слышу… А ну-ка пошли вместе.

— Сань, да ты что? Дурак, что ли? Убери ствол, придурок!

— А ну, пошёл вперёд!

Охранник уже кричал. Думаю, тут дело не в словах, а в выражении лица Павла — неуверенность всегда подозрительна.

— Ладно, не ори, — миролюбиво сказал Павел. — Пошли сходим, если не веришь. Он в «пятерке» сегодня, не боишься надолго пост оставить?

Как видно, тюремщик заколебался, тем более услышав про «пятерку», но после паузы сказал, хотя и спокойнее, чем раньше:

— Все равно… давай иди вперёд. И не дури…

Я услышал звук шагов на лестнице и напрягся.

Павел догадался ускориться, чтобы расстояние между ним и тюремщиком стало как можно больше. Скрипнула и открылась первая дверь, Павел сделал быстрый шаг и уже открыл дверь на улицу, когда в дверном проеме показался тюремщик. Это был не тот парень, что выпускал Иру, но тоже очень большой и сильный.

На моей стороне был фактор неожиданности. Используя его движение, я просто со всей дури вмазал ему ребром ладони по кадыку. Кажется, я перестарался — парень захрипел и кулем свалился на пол, схватившись за горло.

Павел тут же захлопнул дверь и вернулся обратно. Несколько минут мы прислушивались, но за дверью все было тихо. Охранник по-прежнему хрипел на полу, суча ногами.

— Смотри за ним, — предупредил я Павла и наклонился, чтобы снять с пояса ключи.

Охранник остался лежать в дверях, а я бросился наверх, к квартире. Нашёл подходящий по форме ключ и сунул его в замочную скважину. Дверь открылась с первого раза. На лестничной площадке висела керосиновая лампа, и в её свете я прошел в коридор. В комнате было темно, я услышал испуганный, хриплый со сна голос:

— Кто здесь? Зачем вы пришли?

И тут же уже истерика:

— Я не пойду! Не хочу умирать!..

— Заткнись! — рявкнул я. — Собирайся живо. Я выведу тебя из города…

Кажется, он неправильно понял меня.

— Нет! Я не хочу! Почему ночью?! Я не хочу умирать!

— Да заткнись, я сказал! Пойдешь к Ире, понял? Быстро собирайся!

Глаза немного привыкли к темноте в комнате, и теперь я видел силуэт сидящего на подстилке, брошенной на пол у окна, человека. Он скорчился, прижав колени к груди, и вжался в стену спиной.

— Ты слышишь? Я выведу тебя из города! Совсем! Пойдешь к Ире, и потом ступайте, куда хотите!

Теперь до него дошло. Он вскочил и начал напяливать куртку, которой укрывался. Потом бросил, натянув только один рукав, и принялся обуваться. Даже в темноте я видел, как трясутся его руки.

— Да… Спасибо… Я мигом… Сейчас… — бормотал он, завязывая шнурки.

Честно говоря, больше всего мне хотелось разрядить в него рожок автомата…

Он вскочил на ноги и замер, ожидая команды, что делать дальше. Я видел, как лихорадочно блестят его глаза.

— Выходим из подъезда, сворачиваешь налево и вдоль стены идешь за угол. Быстро, но без суеты, понял? Не бежать, не орать! Понял или нет?

— Да, да! — Он облизывал губы и только что не скулил. Как же мне хотелось его ударить!

Но я молча развернулся и пошёл к выходу, слыша за спиной его сопение.

Мы вышли из квартиры, я опустился на одну ступеньку и замер. Руслан, идущий за мной, уткнулся мне в спину. Я чуть не упал, ухватившись за перила.

Охранник так и остался лежать на площадке перед началом лестницы, вытянув ноги в тамбур. Только теперь он плавал в луже крови — Павел перерезал ему горло. Охранник ещё дергался в конвульсиях. Убийца стоял рядом, безвольно опустив плечи. В правой руке он держал нож, который снял с теперь уже трупа, — армейский тесак, почти такой, как у меня самого. С лезвия капала ему на ботинки кровь, но он не замечал.

— Зачем? — вырвалось у меня.

— Он громко хрипеть начал, я думал, сейчас заорёт, — спокойно сказал Павел и повернул ко мне бледное лицо.

Выяснять, так это, или парень не хуже меня понял, что свидетелей ему лучше не оставлять, времени не было. Я только кивнул и прошел в тамбур, стараясь не наступить в черную лужу крови, продолжающую растекаться тонкими ручейками от тела. Автомат охранника я прихватил с собой.

— Я первый, за мной Руслан, — кивнул я на «туриста», — ты замыкаешь. Все понятно?

Дождавшись их кивка, я приоткрыл дверь и только тут сообразил, что нужно было подняться на лестничную площадку между первым и вторым этажом и осмотреться через окно. Но нам везло — на площади опять никого не было. Я открыл дверь и вышел. Прошел вдоль стены и свернул за угол, в темноту, краем глаза заметив, что оба парня следуют за мной.

Мы быстро дошли до дальнего угла дома и пересекли дорогу. Дальше начинался частный сектор, в котором, по словам Павла, некоторые дома были заняты жильцами. Слава богу, собак теперь ни у кого не было, и тревогу поднять могли только люди. Едва мы чуть отошли от площади и фонари перестали освещать путь, мои спутники превратились в слепых котят. Радовало только то, что и преследователи, коли такие будут, окажутся не в лучшем положении. Фонари, сделанные все из тех же керосиновых ламп, освещали десяток метров, не больше — с ними поиски не организуешь.

Теперь ещё нужно, чтобы убитого не нашли в течение хотя бы часа, — тогда нас уже будет не догнать, даже зная направление. Впрочем, догадаться, что «турист» пойдет обратно в сторону Уральска, было не сложно.

Теперь я шёл впереди. За подол моей куртки держался Руслан, а за его — Павел. Мы шли почти той же дорогой, что и в город, — я лишь немного, для скорости, сократил «круг». Руслан пытался бормотать слова благодарности, но я его быстро заткнул.

Обратная дорога заняла даже меньше времени. Через час мы уже подходили к Стариково. Я удивился, когда увидел свет, пробивающийся через окна и дыры в крыше дома, где мы оставили Иваныча с Романом.

Что-то случилось? Или начальство устроило внеплановую проверку и накрыло Иваныча на месте преступления?

Я сделал знак Руслану и Павлу остаться у забора, а сам осторожно пошёл вперёд. Наверху спокойные голоса что-то бубнили, но слов было не разобрать. Я дошел до кухонной двери на заднем дворе и открыл её, когда Рыжая радостно залаяла. Ну, если бы была опасность, то она вела бы себя по-другому.

Я поднялся наверх и схватился за автомат: спиной ко мне сидел чужой мужик.

— Спокойно, Серега, тут все свои! — предостерег меня Иваныч. Он устроился возле матраса у окна. Роман, похоже, спал, отвернувшись к стене. На ящике, заменяющем стол, стояла керосинка, прикрытая грязной тряпкой, но все же дающая достаточно света.

Незнакомец встал с чурбачка, на котором сидел, и повернулся ко мне лицом. Это был Дима Иуда. Он улыбнулся и протянул мне руку:

— Ну, здоро́во! Удачно сходил? — спросил доброжелательно, прямо глядя в глаза, и я понял, что он меня не осуждает и не будет препятствовать освобождению жертвы.

— Да, порядок, — кивнул я и ему, и Иванычу, вопросительно поднявшему на меня глаза. Рыжая ткнулась головой в колено, требуя внимания. Я потрепал её за уши и подошёл к пролому в крыше, выходящему на дорогу.

— Павел! Заходите! Хотя нет, ждите там.

Я спустился обратно и вышел за забор:

— Паш, все, иди наверх.

Когда он ушёл, я протянул Руслану автомат, который забрал у убитого охранника:

— Держи. Сейчас пойдешь…

— Спасибо! Спасибо вам! — Он чуть не плакал, все пытался заглянуть в глаза и схватить меня за руку.

— Да пошёл ты! — оттолкнул я его. — Слушай меня внимательно! Пойдешь по дороге обратно в Уральск, понял? Дойдешь до Моченых Дворов, иди в тот дом, где от демопса прятались с Ирой. Она там. Откроешь её, и вдвоем идите в город. У Иваныча в доме еда есть, вам хватит на пару дней. В Уральске пусть Ира тебе скажет, как в мэрию попасть и сдаться, или живите у меня в квартире, пока я не вернусь. Туда патруль не суется, понятно?

— Да! Да, спасибо! Я вам так благодарен!..

— Давай вали, благодарен он… Всё, я сказал! Иди.

Он повернулся и бодро пошёл прочь, закинув автомат на плечо.

Я вернулся в дом. Роман по-прежнему лежал на матрасе, но уже открыл глаза. Павел сидел рядом с ним, присев на корточки. Они о чем-то тихо беседовали. Роман выглядел неважно. Все-таки сотрясение мозга. Надеюсь, все обойдется.

— Пошли, поговорить надо, — отозвал меня в дальний угол Иваныч.

Дима встал и подошёл следом. Я вопросительно переводил взгляд с одного на другого.

— Серега, тут такое дело, — неуверенно начал Иваныч, — ты только не ори сразу, ладно?

— Да не тяни кота за хвост! — воскликнул я.

— В общем, Дмитрий вот с нами просится.

— Как с нами? — удивился я. — Как ты вообще тут оказался, лучше скажи?

— Да просто, — усмехнулся он. — Я тут в деревне со вчерашнего дня торчу. Так и думал, что вы вернетесь за «туристом».

— Ну, допустим… А парни? — Я кивнул на Романа с Павлом.

— Да что с них взять, — пренебрежительно махнул Дима. — Я вообще удивляюсь, как они до своих лет дожили с такими головами. Им на глаза не попасться — плевое дело.

— Убедил. Так от нас-то ты что хочешь?

— Я с вами.

— Что, с нами? — не понял я.

— Да он с нами идти намылился, — поясни Иваныч. — К эпицентру.

Дмитрий вопросительно, с надеждой в глазах смотрел на меня.

— Он уже и вещички собрал, — кивнул Иваныч на рюкзак, который я сначала не заметил.

— Возьми меня, а? — горячо заговорил Дима, ловя мой взгляд. — Мне надо, понимаешь? Я ведь сдохну скоро, ты же видел, чем я харкаю? Возьми!

Я посмотрел ему в лицо — обтянутое сухой воспаленной кожей, с горящими глазами — и кивнул.

— Ладно, пошли.

Прощаться с парнями мы не стали. Да, кажется, они и не слышали, что мы ушли.

Глава 12

— Нам на север сначала нужно километров сто пройти, потом начнем сворачивать. Иначе придется в горы лезть, а там неизвестно, что творится, — показал мне на карте горный кряж Иваныч.

— Ну, в лесу тоже неизвестно что нас ждет.

— Это да, но смотри. Тут до трехсот метров подъемы, зачем туда карабкаться? Да ещё на голом камне будем, как три тополя на Плющихе. Оно нам надо? Прямо по дороге, потом ещё по лесу, а вот тут, по низинке, пересечем кряж да пойдём на восток сворачивать.

— Ладно. Дим, ты как?

Мы сидели возле маленького костерка в лесу. Уйдя из Стариково, чтобы не нарваться случайно на патруль, мы углубились в лес и по широкой дуге обошли город с востока. Если наши общие навыки ночного ориентирования нас не подвели, сейчас мы почти вышли на шоссе, только с другой стороны города.

Дальше идти по лесу опасно, чтобы не заблудиться, мы хотели выйти на дорогу и уже от неё проложить маршрут и идти дальше, ориентируясь только по карте и компасу. На небольшой полянке под защитой елей и наваленных вокруг камней мы устроили привал. Чтобы не терять времени и сил, поспали по два часа каждый, оставляя одного сторожить костерок и слушать лес. К счастью, все было тихо. Ни адских созданий, ни собак рядом не оказалось.

Только что мы позавтракали копченой зайчатиной и рисовой кашей, сваренной дежурившим последним Иванычем. Теперь с кружками горячего чая мы разглядывали в свете народившегося дня карту, захваченную Иванычем из дома. Я сравнил её со своей и сразу понял, что на мою лучше не смотреть. Иваныч признался, что у его карты ноги растут из силовых структур. Хотя и они уже не давали стопроцентной гарантии.

Дима подошёл к нам и ткнул пальцем:

— Вот тут перейти хотите? Конечно, так лучше. Я в горах с этой стороны был ещё пацаном — ну его, туда соваться. Там даже несколько маршрутов скалолазных было. Пройти можно, но все время стенки будем обходить. По времени все равно так на так получится. А если кто-нибудь свалится, то вообще… Тем более что у нас для гор ни снаряжения, ни опыта нет.

— Ну, хорошо. Так, значит, так, — согласился я. — Где мы должны выйти на шоссе?

— Вот тут примерно, — поколебавшись, ткнул пальцем Дима. — Да потом сориентируемся, там несколько деревень брошенных.

Иваныч согласно кивнул.

— Да, потом проще все будет. А где демон-то? — вдруг спросил Иваныч. — А то сколько к вам ходил в город, а все спросить недосуг было.

Дима поджал губы, но все же выдавил:

— Да в Первомайском. — Он показал на деревушку, почти слившуюся с городом. — Там фермы заброшенные…

— Ладно, — вмешался я, чтобы сгладить неловкость. Первомайское было совсем рядом с той точкой, куда мы должны были сейчас выйти. — А не увидит нас кто? Может, по лесу ещё дальше пройдем, километра два-три, чтобы наверняка?

— Да ну, смысла нет, — возразил Дима и криво усмехнулся. — В эту сторону городские не ходят…

Мы быстро собрали вещи и отправились в путь.

Иваныч с интересом поглядывал на Дмитрия, а тот в ответ только хмурился. Мне понятна его реакция — постоянное назойливое внимание мне хорошо знакомо. Интересно, что Иваныча я в этом отношении интересовал мало: одно дело чужак, а совсем другое свой, сосед по улице, можно сказать.

Через полчаса мы вышли на дорогу и даже почти не ошиблись. Получилось чуть ближе к городу, чем мы рассчитывали, но не намного — километра на полтора-два. Тут уже чувствовалось приближение гористой местности. Сейчас мы были на возвышенности, Лисинск остался внизу, почти не видный за деревьями.

— Во-о-он, — ткнул пальцем Иваныч в выделяющиеся светлыми пятнами на фоне почти черного леса бетонные коробки. — Это и есть Первомайское. От города сначала деревня, потом уже коровники. Это их видно. Жилые дома дальше, отсюда не углядишь.

Я присмотрелся. Несколько продолговатых параллелепипедов. Рядом десяток зданий поменьше. Возле них синеют три или четыре трактора. Толком не видно, потому что лес уже вплотную подступил к колхозным постройкам. Над одним из коровников вроде курится слабый дымок. А может, мне кажется — дым чёрный и сливается с темнотой леса.

Мои товарищи уже прошли пару десятков метров на север, начав путь по затяжному подъему.

— Дима! — Я повернулся и окликнул проводника. — Ты был внутри его логова?

Мне не нужно объяснять, про кого спрашиваю.

Дмитрий остановился и удивленно посмотрел на меня.

— Конечно нет… А ты у своего был?

— Нет. Пошли посмотрим?

— Ты с ума сошел? — бросил Иваныч. — Идём, нечего время терять.

— Я готов, — бросил на него взгляд Дима и усмехнулся. — Если сейчас не сходим, больше такого шанса уже не будет.

— Парни, хорош прикалываться! — воскликнул Иваныч. — Ну, подурили, и хватит. Давайте, пойдём уже, а? Хоть бы до конца асфальта сегодня дойти.

Я посмотрел Дмитрию в глаза и понял, что он на самом деле не шутит.

— Иваныч, оставайся тут с вещами, а мы по-быстрому смотаемся, ладно?

Полковник ФСБ тяжело вздохнул и стал сбрасывать с плеч рюкзак. Я последовал его примеру:

— Спасибо, Иваныч! Мы быстро…

— Да не за что. Оставим вещи здесь, чего их, правда, зря таскать? Ничего им не сделается…

— Ты с нами?!

— Нет, блин, одних вас отпущу, что ли?

— Иваныч, в случае чего, ни меня, ни Дмитрия демон не тронет. Наверное… А ты другое дело…

— Да я уже такой старый, что меня он побрезгует жрать, — отшутился Иваныч.

Он сложил наши рюкзаки в узкую расщелину между двумя большими валунами и привалил сверху большим камнем:

— Только давайте, парни, в темпе вальса, ладно? А то я и вправду стремаюсь маленько…

— Тебе повезло, Иваныч, — усмехнулся я. — Потому что я готов в штаны наложить…

— Плюс один, — хмыкнул Дима.

Мы рассмеялись и быстрым шагом пошли в сторону Первомайского. Идти было легко: и дорога шла под уклон, и камни на склонах обычно скатываются, образуя большие завалы, а не лежат в беспорядке по всей дороге. Лучше обойти три-четыре больших завала, чем то и дело петлять, фактически увеличивая путь чуть ли не в два раза.

Отделение колхоза, к которому мы подошли, было животноводческим. Я увидел огромную заасфальтированную площадку с большими бетонными коробками коровников. Чуть в стороне, в зданиях поменьше, располагались службы для персонала, склады комбикорма, который подвозили с главного отделения в пяти километрах отсюда, и помещения, где держали молодняк после отела. Ещё дальше, теперь уже в лесу, виднелись разрушенные камнями и выросшими елями деревянные ограждения выпасов, куда летом загоняли коров на время дойки. Все это рассказал Дима, который, как оказалось, до Первой Кары работал трактористом в колхозе.

Чем ближе мы подходили, тем яснее слышали звуки из второго от города коровника. Вой, стук, рычание, что-то ещё. Рыжая, все это время кружившая под ногами, заволновалась. Она коротко и зло взлаяла, предостерегая нас от того, чтобы идти дальше. Когда мы вышли на площадку перед коровниками, я почувствовал волну страха, которую распространяют перед собой посланники ада. Но по сравнению с тем воздействием, что исходит от демона, это было ничто. Я мысленно привычно напрягся, и подступающая к горлу паника, чуть было не заставившая меня развернуться и убежать, отступила. Дима побледнел, но через несколько секунд тоже задышал нормально. Мы понимающе переглянулись: это упражнение и ему, и мне приходится делать раз в неделю.

А вот с Иванычем дело было намного хуже. Он крепился, но пот катился по нему градом, и, в конце концов, он закрыл глаза, а потом вдруг сел на корточки, обхватив голову руками.

Иваныч начал раскачиваться взад-вперёд, что-то бормоча и всхлипывая, пока не зарыдал в полный голос. Это случилось так быстро и выглядело так жутко, что в первые минуты мы с Димой растерялись. Выход был только один. Мы, не сговариваясь, подхватили уже почти обмякшее тело товарища подмышки и потащили его прочь. Расстояние имеет очень большое значение. Чем дальше ты от дьявола, тем лучше себя чувствуешь. Через пятьдесят метров Иваныч задышал ровнее, через сто открыл глаза и глухо сказал:

— Все, парни, все. Дальше сам…

Мы посадили его прямо на дорогу, так чтобы он оперся спиной на большой камень.

— Извините, раскис, — виновато оправдывался он, не глядя нам в глаза. — Вы уж сами, без меня…

Рыжая заметалась, разрываясь между желанием бежать за мной и держаться подальше от коровника. Здравый смысл победил, и собака осталась рядом с Иванычем, тихонько поскуливая.

После случившегося хотелось уйти от этого места подальше. Я посмотрел на Диму, но, похоже, он ждал этого предложения от меня. Мы так ничего друг другу не сказали — оставили Иваныча отдыхать, а сами пошли обратно.

Каждый шаг давался труднее предыдущего. Я чувствовал себя ребенком, который застал взрослых за тем, что ему видеть не надо. Жутко смотреть, но оторваться не можешь.

Когда мы завернули за угол, к стене с широкими воротами, распахнутыми настежь, к звукам, которые стали громче, добавился мерзкий запах и слабый чёрный дым, который плотными лентами вытекал из коровника. Дым был горячим и противоречил нашим представлениям о физике. Сначала он стелился по земле, заставляя воздух над ним дрожать зыбким маревом. Затем, растекаясь широким веером по асфальту площадки и дальше, по изумрудной траве, постепенно остывал и начинал медленно подниматься, растворяясь в воздухе. Я не знаю ни одного вещества, которое при охлаждении уменьшает плотность. На ум приходит только лед, но и не верить собственным глазам невозможно.

Как только мы с Дмитрием дошли до ворот коровника, вой, грохот и рёв внутри него усилился. Так же как ментальное воздействие на мозг. Честно говоря, больше всего мне хотелось развернуться и с криками ужаса бежать из этого места сломя голову. Причем голова работала, я все понимал. От этого становилось ещё страшнее: как будто сходишь с ума, а у тебя в голове живут одновременно два человека. Судя по виду Дмитрия, он чувствует то же самое.

На улице светло, даже дождя нет, и для того, чтобы увидеть, что творится внутри, приходится сделать несколько шагов вперёд.

Вой и рёв превращаются в бурю, грохот металла закладывает уши, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не забиться в истерике, как Иваныч несколько минут назад.

Вонь стоит страшная. Что-то чужое, таких запахов не может быть на Земле. О том, что это бывший коровник, теперь думаешь в последнюю очередь.

Все просторное здание пусто. Загоны для коров, делившие помещения на секции, уничтожены нынешним хозяином. На полу ещё валяются покореженные трубы в руку толщиной и листы перфорированного железа. Но почти все конструкции загонов свалены в огромные кучи, перегораживающие коровник в дальнем от ворот торце. Для прохода оставлен только узкий, метра полтора в диаметре, круглый лаз у самого пола. Вход в логово смещен вбок, так что одну его сторону образует правая стена, а другую и верх — плотно утрамбованный металлолом. Глаза уже привыкли к темноте, и я увидел отсветы красного в этой дыре. Стена железного мусора до самого потолка спрессована, по крайней мере, через неё не проникает ни луча света.

Дмитрий тронул меня за рукав и кивком головы показал на вход в жилище демона. У него бледные до синевы губы и, кажется, от страха даже глаза выцвели. А у меня трясутся от страха ноги, но я в который раз пересиливаю себя и делаю шаг вперёд. Потом ещё один и ещё. Дмитрий идёт рядом, стараясь касаться меня рукавом куртки. Мне тоже легче идти, зная, что товарищ рядом.

Твари за железным валом почувствовали наше приближение и начали бесноваться пуще прежнего. Интересно, что будет, если они вырвутся на свободу? Боюсь, нас не спасет даже то, что отличает нас в глазах адских созданий от других людей.

Только присутствие Дмитрия толкало меня вперёд и не давало немедленно убежать.

Мы дошли до стены хлама и на карачках поползли вперёд. От увиденного волосы у меня встали дыбом.

Логово демона представляло собой узкую, не шире пяти метров, нору. Наверное, с его габаритами он в ней едва умещался. Изнутри пол и стены были выложены чем-то похожим на тёмные колючие волокна. Присмотревшись, я понял, что это стекловата или какой-то другой минеральный утеплитель. В любом случае негорючий, иначе от жара рогов демона тут уже ничего бы не осталось.

Сразу от входа, в углу, гнили человеческие головы, сваленные в кучу. Не меньше сотни черепов, некоторые уже побелевшие, другие ещё совсем свежие, но все проломленные. Дальше, уже чуть в глубине от входа, ваты было навалено чуть ли не два метра высотой, с углублением посередине. Меня чуть не стошнило, когда я понял, что это место, где демон отдыхает или спит, — я не знаю, нужно ли ему это. Почему-то сама мысль о том, что он лежит или сидит здесь в тепле, казалась отвратительной.

Чтобы увидеть, что ещё есть в норе, нам пришлось влезть внутрь и встать в полный рост. Уши разрывало от какофонии, издаваемой демопсами и собаками.

Пещеру освещали четыре бочки, в которых что-то горело. Неровные слабые сполохи давали немного света, но его хватило, чтобы увидеть, что творилось в дальнем конце норы.

К бетонным фермам кровли были привязаны ржавые цепи толщиной в руку. Четыре с одной стороны и четыре с другой. На этих цепях, подвешенные на ржавых крюках, висели два демопса, так что их лапы с уродливо загнутыми когтями немного не доставали до земли. Крюки, сделанные из толстой арматуры, входили в тело адских гончих под передними и задними лапами, в районе грудины и паха. Чем больше бесновались и дергались дьявольские твари, тем глубже впивались в их тела металлические штыри.

Словно не осознавая этого, демопсы забились в истерике, как только увидели нас с Димой. Красные угли глаз чуть не вылезли из орбит, из пасти полетели огненные искры, твари стали окутываться удушливым дымом, который источали их красно-чёрные тела.

Собаки висели выше. Слева ротвейлер, справа немецкая овчарка. Они были подвешены на тех же цепях, только на крюках поменьше. Стальная арматура, загнутая дугами, пронзала насквозь кожу над крестцом. Ещё два крюка вонзались в тело под передними лапами. Арматура крепилась к цепям на такой высоте, что собаки висели вниз головой, точно над демопсами, роняя на них капли крови, сочащиеся из ран. От разрывающей, в прямом смысле слова, боли собаки заходились воем и дергались, причиняя себе ещё большие страдания. Морды собак доставали до холок адских гончих, так что ротвейлер и овчарка время от времени рвали зубами демопсов, хватая их за уши или шею в районе основания черепа. От запаха крови и укусов исчадия ада свирепели ещё больше.

Прибавьте ко всему этому звон и скрип цепей, гулкое эхо и красные сполохи от бочек и из пастей демопсов, их запах и смрад от дыма.

Я и Дмитрий смогли выдержать это не дольше пары секунд. Не сговариваясь, мы бросились прочь. Мне кажется, так быстро я ещё не бегал никогда в жизни. И в первый раз так обрадовался свету солнца, пусть и скрытого от меня навечно облаками. Легкие разрывало от недостатка кислорода, но эта боль приносила радость, потому что позволяла забыть логово демона, похожее на преисподнюю.

Мы свалились в траву на обочину, только когда добежали до Иваныча. Ладно я, здоровяк, каждый день отдававший спорту не меньше часа в день. Но Дмитрий не отстал от меня ни на шаг. Иваныч в ужасе смотрел на нас. Пока мы лежали, он вскочил и сбегал к рюкзакам и принес воды в полуторалитровой пластиковой бутылке. Мы по очереди жадно пили, дергая кадыками, а он свернул нам по сигаретке из своих запасов трубочного табака и сунул в посеревшие губы. Только через полчаса мы смогли наконец встать и отправиться дальше. Иваныч ни о чем нас не спрашивал. Он сразу понял, что рассказ состоится позже — слишком свежи были воспоминания, и голова ещё не отошла от воздействия адских гончих и едкого дыма, осевшего в легких.

Даже Рыжая притихла — бежала в пяти метрах впереди, то и дело оглядываясь на меня виноватыми глазами.

Дорога постепенно поднималась, все время идя в гору. Справа вырастал, становясь все выше, горный кряж. Слоистый, желто-серого цвета, он радовал глаз тем, что отличался от надоевшей зелени леса.

Все чаще в лесу и рядом с дорогой, на обочинах, я замечал желто-коричневые камни и круглые валуны из песчаника, отличающиеся от падавших с неба метеоритов. Глыбы с неба были из черного гранита и базальта, обожженные и оплавленные так, что не оставляли сомнений в том, что побывали в аду. Наши, земные камни ласкали взгляд теплыми бежево-золотистыми оттенками.

Мы шли почти десять часов не останавливаясь. Всем хотелось оказаться подальше от проклятого логова демона. Нам с Дмитрием — из-за того, что там увидели, Иванычу — из-за того, что почувствовал воздействие демопса и увидел ужас в наших глазах. Если уж посредники, те, кого в городах считали избранными, бегут без оглядки, что ждать простым смертным?

Когда стало смеркаться, мы прошли последнюю деревню, на шоссе. Дальше дорога уперлась в лес. То, что раньше тут была грунтовка, едва угадывалось.

— Давайте пройдем ещё немного, — предложил Иваныч, углубляясь в лес. — Через десять километров деревушка будет, Синяя Гавань называется, там и ночевать останемся.

— Синяя Гавань? — удивился я.

— Ручей Синий, — пояснил Дима. — Ключ из земли бьет, вода очень вкусная, раньше из города приезжали, набирали канистрами. Святым считался, и не удивительно — на горе-то! Вода вымыла купель в земле, такая яма метра три на три, почти круглая.

Местные её гаванью называют почему-то. Ручей из неё уже вытекает. Вот и получилось — Синяя Гавань.

— Ну, слава богу, хоть разговаривать начали, — оглядел нас Иваныч и довольно хмыкнул. — А то уж я подумал, вообще от вас сегодня слова не дождусь…

Когда мы вошли в деревню, уже почти совсем стемнело. В принципе, можно было идти и ночью — оказалось, что Дима тоже хорошо видел в темноте. Вдвоем, меняясь в качестве проводников, мы довели бы Иваныча и дальше, если бы потребовалось. Но смысла выкладываться в первый же день никто не видел.

Деревня, конечно, была давным-давно брошена. То же самое, что и везде — полуразрушенные дома, засыпанные камнями улицы и огороды. Тайга уже почти поглотила то, что когда-то принадлежало людям.

Мы выбрали для ночлега непострадавшую летнюю кухоньку, прилепившуюся рядом с одним из домов. Скорее даже сараюшка с дощатыми стенами и деревянной крышей.

— А как же деревни-то целы остались? — удивился я. — У нас пожары как начались, так еле отстояли.

— Так и тут то же самое, — пожал плечами Дима. — Ты же видишь, всего десяток домов более-менее целыми остались. Остальные сгорели… Тут чуть ли не полторы сотни дворов было, большое село.

— Ого! Я думал деревушка маленькая совсем.

— Так выгоревшие дворы уже лесом затянуло. У нас же из дерева строят, редко когда на фундаменте — если не потушат сразу, все дотла выгорает.

— У вас, на юге, тайга-то почти вся вырублена вокруг деревень, не говоря уж о городе, — пояснил Иваныч. — А тут, в наших местах, ещё после Первой Кары почти все деревни, что в лесу стояли, погорели.

Иваныч остался во времянке раскладывать вещи, а мы с Дмитрием принесли дров, набрав их из аккуратных поленниц за домом. Тут вообще было жутковато. То здесь, то там я замечал следы прошлой жизни. Те же березовые дрова, пролежавшие тут десяток лет; чудом уцелевшие бельевые веревки, до сих пор натянутые на вкопанные во дворе деревянные рамки; яркие пластиковые детские игрушки, небрежной кучкой сваленные у веранды, — все напоминало о прежних хозяевах дома. И теперь уже не узнать, то ли бросили все впопыхах и подались в город, то ли прибило их где-то на работе или по пути домой и они вовсе тут не появлялись. В дом мы, не сговариваясь, заходить не стали.

Я нашёл в уже завалившемся набок полусгнившем сарае небольшой топорик и наточил его тут же, во дворе, о большой точильный камень, брошенный возле входа во времянку. Наколол на гнилой колоде, изрубленной вдоль и поперек ещё прежним хозяином, мелких щепок и отнес Иванычу. Скоро над крышей кухоньки закурился белый дымок, а чуть позже запахло гречкой.

Пока варилась каша и грелся чайник, мы расчистили угол кухоньки, где хозяева держали зерно в мешках — для кур. Зерно мы вынесли во двор, а земляной пол застелили еловыми лапами и накрыли сверху куском брезента, который Дима принес от соседей, — им был укрыт бежевый «жигуленок», стоящий во дворе. Во время Кары на него упал камень, который не только привел машину в негодность, но и не позволил ветру унести полог, прищемив его за угол.

Есть сели уже в кухоньке — к этому времени совсем стемнело, и Дима зажег свечку, найденную в столе.

Рыжая, которую Иваныч успел накормить раньше, уже улеглась на рогожке у порога, свернувшись калачиком и спрятав чёрный нос в пушистый хвост.

— Думаю, мы заслужили сегодня, — подмигнул Иваныч и полез в рюкзак.

На столе появилась бутылка водки, а Дима тут же расставил граненые стопки, до этого выставленные донышками вверх на подоконник.

— Мочедворская, — пошутил он. — У нас в городе считается самой лучшей. Серега, а у вас в Уральске гонят?

— Нет. У нас же заводик стоял водочный. Его перед самой Первой Карой армяне из Екатеринбурга выкупили. Водку сами не делали, а из привезенного спирта бренди или коньяк какой-то бодяжили. Так нам повезло, что перед самым камнепадом они две цистерны со спиртом привезли и в подземное хранилище слили. До сих пор пьем, а ещё и одной не выпили. У нас и бренди это самое на складах есть, да его никто не пьет — говорят, отрава та ещё, не знаю уж, что они туда мешали, но бывшие работники предпочитают чистый натурпродукт употреблять. Ну и мы все следом.

— Повезло вам, — улыбнулся Иваныч. — Если бы у нас такое, то я бы без работы остался.

— Будь у нас такое, — сказал Дима, разливая водку, — у нас все уже поспивались.

— Это так кажется, — возразил я. — Когда чего-то нет — хочется, а когда оно вон, иди и возьми, то и интереса нет. Пить-то с радости хочется, а сейчас какая радость? Только и смотри, чтоб не сожрали…

— Ну, вам-то грех жаловаться, — осторожно сказал Иваныч и взял стопку. — Ну, парни, давайте. Чтоб путешествие наше закончилось там, где нам надо, а не где судьба нам приготовила.

Мы выпили и застучали ложками по железным мискам. Гречка была рассыпчатая и пахла растительным маслом, которым Иваныч её сдобрил. Выпили по второй, и, когда чувство голода уже немного улеглось, а водка растеклась огнём по венам, Иваныч спросил:

— Так что вы там увидели, парни? Я думал, не отойдете уже. Сами бледные, губы синие и трясетесь, как в лихорадке…

— Да ничего там вроде особенного нет, Иваныч, — ответил я, переглянувшись с Димой. — Логово там его. Гнездо он там себе сделал из утеплителя…

— Утеплителя? — округлил глаза Иваныч и полез за куревом.

— Ну да, негорючий какой-то. Мы таким в деревне чердак утепляли. Вул… Не, не помню.

— Ну, а ещё что? — Иваныч протянул мне квадратик бумаги и подвинул жестянку с табаком.

— Голов человеческих проломленных куча… И два демопса с собаками заживо на крюках подвешены. Больше ничего нет. Я, по крайней мере, не увидел.

— Господи, а собаки-то ему зачем?

— Не знаю, — пожал я плечами. — Просто нравится издеваться, наверное.

— И за что нам это наказание? — спросил Иваныч. Этот вопрос задавал хоть один раз каждый человек, оставшийся в живых.

— За грехи наши, — последовал не менее стандартный ответ. Дима набулькал всем ещё по стаканчику и кивнул, приглашая взять их в руки. — Давайте за упокой души невинно убиенных… За тех, кто уже умер. И кому ещё предстоит умереть.

Мы выпили, не чокаясь. Я закурил, и мы несколько минут сидели молча, глядя, как дым, свиваясь кольцами, утягивается в дверку печи.

— Да, не заслужили бы, не наказал бы нас Господь, — задумчиво протянул Иваныч. — Нужно принять то, что есть, и жить дальше.

— Все так, да только не очень вяжется кое-что, — сказал Дима. От водки у него на щеках выступили горячечные красные пятна.

— Что не вяжется? — удивился Иваныч.

— Да то, что это искупление, — сказал Дима. Он повернулся ко мне: — Дай дернуть, а?

Я протянул ему сигарету, и он несколько раз неглубоко, с опаской, затянулся.

— А что же это? — серьезно спросил Иваныч.

— А я знаю? — равнодушно ответил Дима. — Ну, сам подумай, как можно за грехи, какие бы они ни были, людей сатане отдавать?

— Допустим… Хотя не до конца понимаю, о чем ты говоришь.

— Да чего непонятного? Человек прощен, если за веру страдает, так?

— Думаю, да, — кивнул Иваныч после паузы.

— Не сомневайся, именно так. Я же в церковную школу ходил как раз перед Первой Карой. Креститься хотел, ага. Так вот. Про мучеников слышал? Все, кто за веру пострадал, святыми становятся.

— Так ты же только что сказал, что нет? — развел руками Иваныч.

— Когда?

— Да только что! Ты же говоришь, что кто от демона умер, это не искупление грехов, а неизвестно что!

— Конечно. А ты сам подумай. Как Господь может отдать человека, пусть даже грешника, сатане?

— Так он же за веру умрет!

Дима отрицательно покачал головой:

— Он от демона умрет, это да. Будет считать, что за веру, с этим тоже не поспоришь. Но вот что. Господь хочет спасти нас от козней дьявольских и сам же отдает ему мучеников? Прямо ему в руки? Это что же, он и души жертв ему отдает, что ли?

Иваныч набил наконец свою трубочку и тоже закурил. Он надолго задумался, а потом произнес с сомнением в голосе:

— Не знаю… Я себя всю жизнь атеистом считал, но после того, как в первый раз в сотне метров от адской гончей оказался, поверил. Не могут эти твари быть не чем иным, кроме как слугами сатаны! Они настолько противны нам, что у меня в голове не укладывается…

Мы помолчали, потом Дима поднял голову и посмотрел на меня:

— Серега, а ты что думаешь?

Я выбросил окурок, который уже обжигал мне пальцы, в печку и сел, уперев локти в колени и уставившись на огонь:

— До сегодняшнего дня я был уверен, что это искупление за грехи.

— Ну? — поторопил меня Иваныч. — Чего замолчал? Что ты там сегодня такого увидел, что не знал раньше?

— Собаки рвали демопса, вот что.

— Ну и что? — разочарованно протянул Иваныч. — Вы же говорите, что им там деваться некуда, специально так подвешены…

— Иваныч, — хмыкнул Дима. — А чего ты тогда идешь эту яму смотреть или что мы там идём искать?

— Хм… Сам не знаю. А чего дома сидеть?

— Так страшно же?

— Страшно… Какая разница, где меня адская гончая прищучит? Все равно рано или поздно нарвусь.

Мы с Димой не знали, что ему ответить. Я даже не уверен, что наше присутствие удержит демопса от нападения на Иваныча. Про демона вообще речи нет. Мне кажется, даже моё присутствие не остановит Ли от соблазна полакомиться Иванычем. А может быть, и Дмитрием.

Глава 13

Руслан сжал зубы и начал считать про себя, как его научил когда-то дед Тимоха. Но мысли путались, злоба душила и мешала сосредоточиться. Сука! Спаситель гребаный! Да пошёл ты на хер! Больше всего Руслану сейчас хотелось развернуться, передернуть затвор автомата и разрядить весь рожок в эту ненавистную рожу. Утырок, блин! Смотрите, какие мы великодушные! Спаситель хренов!

Чем дальше он отходил от знака «Стариково», тем спокойнее становился. Как ни злился Руслан на Палача, он прекрасно понимал — все его угрозы ничего не стоят. Их двое, но в доме ещё кто-то был, не меньше двух человек. Да плюс ко всему, эти парни явно оружием владеют получше, чем он.

Руслан усмехнулся. Добренький Палач, а дурак. Это он ещё со слов этой шалавы Иры понял. Судя по всему, Палач со всей этой шарагой, что в доме прячется, куда-то собрался. Вот и скатертью дорога! Бог даст, шею там ему кто-нибудь скрутит, и он не вернется. А если и вернется, то будет неприятно удивлен. Сейчас нужно добраться до Уральска, а там все будет проще. Уж он придумает, как провернуть придуманный план. Ужом извернется, а своего добьется, не впервой. Не может ему и в городе так не повезти, как с Толиком Вырвиглаз! Снаряд в одну воронку не попадает, так что…

Занятый мыслями, Руслан забыл про то, где находится, и налетел на один из камней, валяющихся на дороге. Он споткнулся и с размаху грохнулся на землю, ударившись грудью и челюстью о ещё один валун, лежащий чуть дальше. Зубы клацнули, и Руслан почувствовал вкус крови. Надо же, язык прикусил… Ну, подожди, сука, за все ответишь!

Спроси сейчас Руслана, почему во всех его бедах стал виноват Палач, он бы не нашелся, что ответить. Этого человека он стал ненавидеть, ещё когда о нём рассказала Ира. У Руслана в голове не укладывалось, как ради сучки можно пройти, рискуя жизнью, сто двадцать километров?! А его самого он зачем спас? Что ему он, Руслан? Непонятно.

Дальше Руслан пошёл медленно. Было так темно, что он видел чёрный силуэт камня уже в последний момент, а ямы так и вовсе не различал. Приходилось двигаться на ощупь, выставляя вперёд сначала одну ногу, нащупывая опору, и только после этого делать шаг. И каждую секунду слушать до боли в голове — собак ли, чертовых псов или демона — исход будет один. Руслан прекрасно понимал, что в темноте даже против двух-трёх собак у него не нет шансов.

До Моченых Дворов Руслан добрался, когда стало светать. Ему невероятно везло, за ночь он не услышал ничего подозрительнее скрипа ствола ели.

Последние пять километров, когда рассвет уже высветил бугры камней розовым цветом, он прошел меньше чем за час. Очень хотелось есть, но идти быстро заставлял страх, а не голод. Тем не менее, когда показалась деревня, он сбавил ход. Его раздирали на части сомнения по поводу Иры. Мозг Руслана, как арифмометр, просчитывал варианты. На первое время она будет полезна, спору нет… Кроме того, зайти в Уральск одному было почти так же страшно, как идти туда оставшиеся сто километров по лесу. Но… Очень уж хотелось отомстить этому напыщенному болвану.

Злобная усмешка перекосила лицо Руслана. Ему представилось, как изменится гнусное лицо Палача — ни насиженного местечка, ни девки, хе-хе!

Руслан вошел в деревню и дошел до дома Иваныча. Только сейчас ему пришло в голову, что хозяин подался с Палачом. Руслан сплюнул. Вот ведь старый дурак! Сидел бы себе, в ус не дул… «А может, тут остаться?» — мелькнула мысль, но он тут же её отбросил: «Вернется, или пристрелит, как собаку, или местных против меня настроит и опять я стану этой… Жертвой, как они тут таких называют…»

Во всем, что он задумал, было только одно слабое звено — отношение городских жителей. В принципе, Руслан мог бы рискнуть и попытаться схватиться с Иванычем. Чувствовалось, что у хозяина дома есть опыт, которого в помине не было у Руслана, зато на его стороне — молодость и то, что она дает, — сила, ловкость и наглость. Кроме того, Руслан знал этот тип людей, к которым не испытывал ничего, кроме презрительной жалости за скудоумие. Точно таким был и Палач, кстати. Эти люди все пытаются решить переговорами. Да ещё и добренькими при этом выглядеть.

Если бы Руслан был на месте того же Палача, он, ни на секунду не задумываясь, просто пристрелил бы парня, убежавшего с его девкой… Руслан тут же сам усмехнулся своим мыслям. Пристрелил? Да он просто не стал бы за ней гнаться, на кой она сдалась? Так же как и Иваныч — на его месте он позволил бы чертову псу сожрать двух путников, да и вся недолга…

А было бы неплохо тут остаться… Руслан даже зажмурился от удовольствия, представляя, как здорово тут можно устроиться. Гнать самогон, приводить на неделю-две новую девку, для удовольствия да чтобы убирала дом да жрать готовила, — рай, а не жизнь! Да только проклятые охотники-охранники да местные голодранцы сразу отволокут его к демону… Нет, нужно им предложить то, на что сами они не решатся. Да ещё и в таком месте, где есть свободное теплое местечко…

Стараясь не шуметь, Руслан вошел во двор дома Иваныча и остановился на крыльце. Он потрогал ключ, торчащий из двери, и замер. Но всё-таки решился и пошёл обратно, к калитке. За дверью послышались легкие шаги и встревоженный Ирин голос:

— Кто здесь? Откройте! Я знаю, вы здесь! Руслан, это ты? Открой, слышишь?

Руслан замер. В животе заурчало, и он вспомнил, что не ел уже больше суток. Представил, что не увидит еды ещё столько же, не меньше, и чуть не передумал, скривившись от жалости к самому себе. Тут Ира опять забарабанила в дверь:

— Сергей, или это ты? Открой, слышишь! Открой!

Поддавшись импульсу, Руслан шагнул обратно и повернул ключ.

Он рывком распахнул дверь. Ира бросилась ему на шею, но он, дав обнять себя, отстранил её в сторону, недовольно буркнув:

— Какой тебе Сергей? Или соскучилась уже?

— Что ты такое говоришь? Ты же знаешь, я только тебя…

— Да ладно, хватит! — прикрикнул он, с удовольствием увидев в зеленых глазах привычные растерянность и страх. — Жрать есть что?

— Конечно, — обрадовалась Ира и побежала на кухню.

Руслан с удовольствием проводил её ладную фигурку взглядом. Сзади ничего, хотя он любил баб помясистее. Завалить её ещё разок, что ли? Ладно, там посмотрим…

Он вошел за ней в кухню и сел за стол. Раздражение опять накатило волной — дура, приготовить ничего не могла?

— Попозже суп сварю, — отвечая на его мысли, сказала она. — Тут дров нету, нужно с улицы принести…

— Так неси, — буркнул Руслан. — А сейчас что есть?

— Консервы и тушенка. Каши немного осталось гречневой и лепешки.

— Давай все.

Ира начала доставать из шкафа над рабочим столом банки с консервами, а Руслан встал и пошёл посмотреть, что есть в доме. Большой встроенный шкаф в холле он присмотрел, ещё когда они попали сюда в первый раз. Как и ожидал, внутри висела верхняя одежда хозяина, ещё какие-то тряпки. Руслан отступил на пару шагов и встал на цыпочки, заглядывая на антресоли. Отлично — то, что нужно.

Он вернулся на кухню, не обращая внимания на умоляющий взгляд Иры, и взял табуретку. На верхней полке шкафа он нашёл два армейских рюкзака и ещё какие-то огромные спортивные сумки. Руслан взял один рюкзак и пошёл обратно.

По-прежнему не глядя на Иру, застывшую у окна со скрещенными под грудью руками, Руслан положил рюкзак на стол и стал складывать в него банки. В принципе, ему много не надо — пару раз перекусить и достаточно, а тяжесть лишняя ни к чему. Руслан положил три банки тушенки, кинул пару коробков спичек, лежащих в том же шкафу, и вытащил из подставки на столе большой нож. Лучше бы нормальный тесак найти, да где его взять? Нож отправился следом за спичками.

Руслан сел за стол и подвинул к себе открытую Ирой свиную тушенку. Он вывалил всю банку в тарелку с кашей и принялся жадно есть приготовленной девушкой ложкой, прикусывая черствыми лепешками, оставленными ещё Иванычем.

Через десять минут, чувствуя приятную тяжесть в желудке, он откинулся на спинку стула. Несмотря на то что он шёл всю ночь, спать не хотелось. Да ещё и возбуждение от собственных мыслей и планов вряд ли даст уснуть. Он покосился ещё раз на Иру. Нет, будут у него и получше бабы, хрен с ней, этой дохлятиной, нечего время терять.

— Чего стоишь? Давай горячего свари что-нибудь! — прикрикнул он на девушку.

Ира вздрогнула и полезла в ящики под рабочим столом.

— Где дрова-то, знаешь? — спросил Руслан.

— За домом должны быть, я слышала, как…

— «Слышала она», — передразнил Руслан. — Ладно, пойду принесу. Давай быстрее.

Он взял со стола рюкзак и вышел из кухни. Пока девушка ничего не сообразила, быстро пересек холл и вышел на улицу, захватив оставленный в коридоре «калашников». Руслан захлопнул дверь и повернул ключ, так и оставшийся торчать в замке.

Он дошел до калитки, когда услышал, что Ира сначала дернула ручку двери, а потом заколотила по ней ладонью:

— Руслан! Открой! Ты что?! Руслан!

Она кричала и плакала добрых десять минут, пока не утихла. Руслан с кривой усмешкой дождался, когда за дверью станет тихо, и пошёл в Уральск.

Почти всю дорогу он бежал трусцой, делая остановки только для того, чтобы постоять несколько минут, перевести дыхание и послушать звуки в лесу: он боялся пропустить приближение собак. Ещё один раз Руслан остановился, чтобы вскрыть банку тушенки. Поел на ходу, выковыривая ножом из банки куски мяса. То, что он никого не встретил на протяжении ста двадцати километров, было хорошим знаком — сама судьба толкала его в спину, подтверждая правильность задуманного.

Он еле волочил ноги от усталости, а ещё больше от жажды: уходя из Моченых Дворов, впопыхах забыл взять с собой воды. Как назло, именно сегодня дождя не было, и он один раз напился из лужи перед самым Уральском — почему-то сразу ему эта простая мысль в голову не пришла.

К городу он подошёл, когда уже начало смеркаться. Ворота с надписью «Уральский механический завод» по-прежнему были распахнуты настежь. Когда они проходили мимо него в первый раз, обойдя его с задней стороны, по лесу, внутри одного из цехов стоял грохот железа и рёв чертовых псов. Сегодня Руслан ничего не услышал, кроме заунывного скрипа и тонких завывающих звуков, — он даже не понял, стон это или свист ветра в переплетении заводских конструкций. Единственное, что он почувствовал и узнал, — вонь, ударившую в нос при порыве ветра. Точно так смердели чертовы псы, которых он встретил за последнюю неделю уже дважды: у себя в деревне и когда их с Ирой спас этот дурачок Иваныч.

Подумав об Ире, Руслан осклабился своим мыслям и пошёл дальше, как будто воспоминание придало ему сил.

Он пересек городскую черту и успел пройти несколько кварталов, пока не встретил первого жителя. Это была нестарая ещё женщина в рваных обносках с тяпкой в грязных руках. Увидев незнакомца, она сначала замерла, как столб, а потом побежала от Руслана в сторону центра, поминутно оглядываясь, пока не свернула в первый же проулок.

— Женщина, подождите! — весело крикнул Руслан ей вслед. Ну да, судя по его неопрятному виду, нетрудно догадаться, что он «турист».

Только увидев человека, он осознал, что он опять сделал это! Снова жив! От собственной удачливости хотелось петь и плясать. А ещё есть и пить. Еда была, но без глотка воды она все равно не полезет в горло.

Судя по обработанным огородам вместо газонов, потянувшимся вдоль дороги, он был уже рядом с центральной площадью города, когда его перехватил патруль охотников.

Два мужика, как на подбор, крепких и угрюмых, торопливо вышли из-за угла и, увидев Руслана, чуть не бегом кинулись к нему. Когда они приблизились на пять метров, Руслан улыбнулся как можно доброжелательнее потрескавшимися губами и, чувствуя, как распухший язык с трудом ворочается во рту, сказал:

— Добрый вечер! Отведите меня к мэру. Я хочу…

Договорить ему не дали. Тот, что помоложе, с бордовым свежим шрамом на щеке, похожим на укус собаки, коротко размахнулся и ткнул Руслана кулаком в челюсть. Второй пнул ногой в живот и, когда Руслан согнулся, ловя ртом воздух, сдернул у него с плеча автомат.

Руслан хотел выпрямиться и объяснить, что он не собирается бежать, но первый трахнул ему кулаком по затылку, и парень потерял сознание.

Когда пришёл в себя, он лежал на боку прямо на асфальте. Голова словно взорвалась болью. Руслан увидел охотников, которые потрошили его рюкзак.

— Смотри, Сёма, консервы-то мясные.

— Ага, в смазке, резервовские…

— И где взял, гнида?

— Да кто его знает, где этот сучонок шарился? С севера идёт… Неужто в Лисинске был?

— Да ну, Вить, это вряд ли. Небось тут по округе, по деревням шарил.

— А тушенка?

— Да в подполе небось у кого лежала.

— Ну, может быть. Глянь, очухался вроде?

— Ага, зенками лупает.

Тот, что со шрамом, подошёл ближе и присел на корточки:

— Давай вставай. А то ещё раз ща заряжу, понял?

Руслан, чтобы не получить зуботычину, быстро сел и торопливо заговорил, чувствуя вкус крови во рту:

— Отведите меня к мэру! Я должен ему кое-что сказать.

— Ага, отведем. Вставай давай.

— Это очень важно, понимаете? Для всех.

— Да понял я, понял. Пошли уже.

Руслан повернулся сначала лицом вниз и постоял несколько секунд, опираясь на колени и руки. Кроме головы нестерпимо болел низ живота, и хотелось помочиться, несмотря на то что, кажется, он уже чуть напустил в штаны…

Охотники дождались, когда он поднимется, и кивком головы показали — иди мол, вперёд. Руслан поплелся к площади. То, что его обманули, он понял, когда охранник, тот, что постарше, дернул его за рукав и заставил свернуть влево, мимо площади.

— Мне к мэру! — воскликнул возмущенно Руслан и рванул в проход между двумя пятиэтажками — он уже видел крыльцо здания городской администрации, на котором всего несколько дней назад его увидела Ира. С площади на него смотрели несколько человек.

Страшный удар в висок свалил Руслана с ног. Сознания он не потерял и тут же почувствовал пинок тяжелого армейского ботинка под ребра.

— Вставай, придурок! Чего разлегся?

— Мне к мэру… — прохрипел Руслан, захлебываясь слюной и чувствуя, как перед глазами все расплывается.

— К хренэру! — передразнил тот, что старше. — Сёма, дай ему ещё.

Новый удар, теперь в грудь, выбил из легких воздух, а глотнуть Руслан не смог из-за боли. Когда он чуть пришёл в себя, Семен схватил его за волосы и вздернул вверх, поставив на ноги.

— Ну? Успокоился? — насмешливо спросил он.

Руслан в ответ смог только промычать что-то невразумительное. Семен замахнулся и рассмеялся, увидев, как Руслан судорожно вскинул руки, закрывая лицо.

— Ладно, урод, давай двигай вперёд. Дернешься ещё раз — не обессудь…

Руслан почувствовал пинок по заднице, от которого его бросило вперёд, и поспешно заковылял по боковому проезду, идущему вдоль многоэтажек. Его привели все к тому же контейнеру, в котором он сидел прошлый раз. Старший распахнул металлические створки, запах мочи и кала ударил в нос, и Руслана толкнули в спину так, что он ударился о заднюю стенку.

— Отдыхай, — бросил младший.

— Пить, — выдохнул Руслан.

— Пои его ещё, — буркнул старший, но все же вытащил из кармана куртки пластиковую полуторалитровую бутылку и забросил внутрь. В ту же секунду двери захлопнулись с металлическим скрежетом, и стало темно. Несколько раз стукнуло железо о железо, потом щелкнуло несколько раз, и Руслан понял, что контейнер закрыли на замок. Подвывая от жалости к себе, Руслан начал шарить руками по полу, то и дело натыкаясь на засохшее дерьмо. Через несколько минут он нащупал бутылку и одним махом всосал её.

— Теперь ещё охраняй его тут до четверга, — услышал Руслан ворчание старшего из охотников.

— Да ладно тебе бухтеть, Старый, — возразил Семен. — Все лучше, чем по улицам шляться. А то, не дай бог, найдём кого на свою голову…

— Тоже верно. Ладно, пойдём вон в беседку сядем, а то несёт тут как от параши…

Руслан услышал удаляющиеся шаги, и скоро все стихло.

Что теперь делать, он не представлял. Почему-то встреча с мэром казалась ему чем-то самим собой разумеющимся. Все пошло не так. Но думать о том, что теперь с ним будет, уже не было сил. Руслан на ощупь, по стене, дошел до стороны контейнера, где ещё чуть светилась щель между створками, и лег на металлический пол, свернувшись калачиком. Саднило в боках, а под веками то и дело вспыхивали разноцветные круги боли, но усталость взяла своё, и скоро Руслан уснул.

Бух! Бух! Бух! Удары сыпались ему на голову, но Руслан не видел, ни кто его бьет, ни где он находится. Он только вскинул судорожно руки, пытаясь закрыть голову, и… проснулся.

Стучали в воротину контейнера, и мужской голос позвал его:

— Эй, как тебя… Руслан? Слышишь? Руслан? Эй, отзовись!

Руслан с трудом поднял голову и прохрипел:

— Кто здесь? Что вам нужно?

— Послушай, скажи только одно… Где…

— Эй! — прервал мужчину грубый окрик. Руслан узнал голос Семена. — Ты чего там трешься? А ну, вали оттуда!

Руслан услышал шаги бегущих, а через несколько секунд — удивленный голос второго охотника:

— Владимир Петрович? А вы что тут делаете?

— Антон и ты, Семен… Мне поговорить с ним надо, понимаете?

— Нельзя, — грубо сказал молодой.

— Да ладно, Семен, видишь, горе у человека…

— У него горе, а мы потом в лес на патрулирование? — зло огрызнулся молодой. — Нельзя, и все тут!

— Мужики! — взмолился тот, кого назвали Владимиром Петровичем. — Не губите! Вот…

Руслан услышал шуршание бумаги.

— Берите… Берите, я ненадолго! Мне только спросить…

— Хм… Сигареты? Где вы их только берете, — протянул Семен.

— Да брось! Бери, и давай отойдем.

— Ну, ладно, — буркнул Семен. — Только недолго, пять минут, и все.

— Спасибо, мужики!

Охотники ушли, и мужчина горячо заговорил, понижая голос:

— Руслан, слышишь? Я отец Иры. Ну, девушки, которая тебя выпустила… Скажи, она с тобой ушла? Где она? Да что же ты молчишь?!

— А-а-а… — равнодушно протянул Руслан. — Папаша… Понятно. Что ж вы такую суку воспитали-то?

— Господи, да что ты такое говоришь? Ну, скажи, где она? Что с ней? Почему ты один вернулся? Вы встретили Сергея? Или разминулись?

При упоминании Палача губы растянула злая усмешка. Это ты зря, папаша! Ой, зря…

— Не скажу я ничего, — отрезал Руслан. — Катись отсюда.

— Что ты?! Что ты такое говоришь? — закудахтал Владимир Петрович. — Да она же дочь мне, пойми! Ведь, кроме тебя, никто о ней ничего не знает! Меня не жалеешь, так мать её пожалей! Ведь есть у тебя мать? Или была… Ради своей матери пожалей!

— Моя мать давно умерла, и не хрен тут на жалость давить, — огрызнулся Руслан. — Сказал же, вали отсюда!

— Послушай, парень, — после паузы опять заговорил отец Иры, и Руслан понял, что тот уже почти плачет. — Ну скажи, что с ней, а? Ты же все равно помрешь, зачем такой груз на тот свет тащить? Ведь грех…

— Помрешь? — вдруг дошло до Руслана. — Помрешь?!

— Ну да… — растерялся Владимир Петрович. — В четверг же жертву к демону отводят, и ты…

— Я?! Это я к демону пойду?!

В голове вдруг прояснилось, и до Руслана дошло, что это и есть его единственный шанс, который у него остался.

— Слушай, мужик, — заговорил он торопливо. Скоро истекут те пять минут, и последняя ниточка, связывающая его с жизнью и мечтами, прервется. — Хочешь узнать, что с твоей дочерью? Сделай для меня кое-что.

— Я… Я ничего не смогу… — растерялся Владимир Петрович. — Приказ мэра, ты в четверг пойдешь на завод.

— Ну я и сам этого хочу, понял? Ты вот что должен сделать. Приведи завтра ко мне мэра, понял? Ну или чтобы меня к нему отвели, слышишь? В общем, чтобы я с ним переговорил.

— Но…

— Твои проблемы, — жестко отрезал Руслан. — Хочешь узнать о дочери — организуй нашу встречу, а нет — значит, не судьба.

— Послушай…

Руслан услышал шаги и голос Семена:

— Все, хорош. Увидит кто, нам не сдобровать.

— Все! — крикнул Руслан в сторону дверей. — Мы закончили, пусть валит отсюда! Гоните его, а то я вас сам заложу!

Остаток ночи прошел без происшествий. Руслану приснилось, что он живет в доме Иваныча, но в Уральске. И только он собрался поставить на печь котёл самогонного аппарата, как в дом ворвался чертов пес, проломив хлипкую входную дверь из тонких дощечек, да ещё и сколоченных вкривь и вкось, с щелями. «Почему? — хотел заорать Руслан. — Была же железная!» Но было поздно. Тварь ворвалась в дом и налетела на Руслана, вцепившись в бок. Руслан охнул, схватился за больное место и проснулся.

Второй пинок пришелся уже по руке. Руслан зажмурился от света, падающего на лицо и, очумелый, сел. Над ним стоял давешний Семен и притворно хмурился:

— Ну, чего сидишь? Пошли.

— Куда? — хриплым со сна голосом спросил Руслан. По голосу и по тому, что охотник бил его больше для вида, Руслан понял, что Ирин отец нашёл-таки способ и уговорил мэра на встречу.

— На Кудыкину гору воровать помидоры… Вставай давай, потопали.

— Пить дай… И поссать отведи… Не хочу тут гадить.

От такой наглости Семен сначала опешил, а потом зашипел, как сковородка:

— Ты совсем охренел, чмо позорное? А ну, встал, задрот! Быстро!

Но Руслан по тому, что охотник не ударил его, уже понял, что его догадка правильная.

— Иди в жопу тогда, никуда не пойду, — сказал он и улегся на пол, на всякий случай свернувшись калачиком и закрыв голову руками.

— Во, гнида! — беззлобно ругнулся Семен и ткнул ногой Руслана: — На, пей. Только быстрее давай.

Руслан поднял глаза и увидел, что охотник протягивает ему алюминиевую армейскую фляжку.

— Отведи отлить сначала, а? — сказал Руслан.

— Блин, ты чо такой борзый, а? Ладно, вставай!

Семен отступил на шаг и сдернул с плеча автомат:

— Только смотри, чтобы без глупостей, понял?

На улице, чуть в стороне, стоял с автоматом наготове второй охотник.

— Не валандайтесь там, — крикнул он напарнику.

Руслан кивнул и отошел за контейнер, к позеленевшей от плесени стене трансформаторной будки. Сделав свои дела, он вышел обратно ко входу в контейнер.

— Теперь давай, — протянул Руслан руку.

— Да ты сполосни хоть грабли-то…

Руслан помыл руки, плеснул водой в лицо и взял из рук охотника фляжку. Закинув голову, долго пил, пока вода не кончилась. Бросил пустую фляжку охотнику и кивнул:

— Все, веди. Куда меня?

— Много будешь знать, скоро состаришься…

Семен качнул стволом автомата, и Руслан пошёл по дороге, которой его привели вчера к контейнеру. Они свернули в переулок, отворачивающий от городской площади, и вышли к маленькому частному домику, втиснутому между двух пятиэтажек со снесенными камнепадом верхними этажами. А дом почти не пострадал — только весь двор был завален черными камнями да обломками бетона, упавшими во двор с крыш соседей.

— Заходи, — открыл калитку Семен и пропустил Руслана вперёд, отступив в сторону.

Дом оказался не заперт. Руслан толкнул дверь и через узкий коридор прошел в единственную комнату с низким потолком. Во всем доме был особый бардак, который случается, если помещение довольно часто посещают, но никто не удосуживается его убрать. Повсюду на деревянных крашеных половицах виднелись отпечатки ног, валялись обрывки газет и еловая хвоя. На подоконниках, на круглом столе у окна стояли пустые консервные банки. Из мебели в комнате был ещё продавленный диван у стены да пара колченогих стульев у стола.

Руслан, не дожидаясь разрешения, плюхнулся на диван. Семен зашел в комнату следом и остался стоять, прислонившись к стене. Старший, Антон, встал в дверях, держа наготове автомат, направленный на пленника. Руслан откинул голову и закрыл глаза. После вчерашнего ныли мышцы ног и саднили ребра с правого бока. Скоты, так ведь и печень могли отбить…

Его размышления прервал шум открываемой двери. Руслан открыл глаза и увидел, как Семен подтянулся, встав ровно, а Антон отступил в глубь коридора, давая пройти гостю.

В комнату, пригнувшись, шагнул бритоголовый здоровяк. В отличие от охотников, как один одетых в защитного цвета камуфляж, мужчина был в чёрной куртке с отороченным мехом капюшоном. Руслан невольно вскочил с места, больше от угрюмого выражения лица громилы, который уставился маленькими, глубоко посаженными черными глазами на «туриста».

— Выйди-ка, — велел он Семену.

Семен вышел, а вместо него в комнату вошел невысокий щуплый человек с серым не запоминающимся лицом в такой же, как у здоровяка, «аляске». Гости несколько секунд внимательно смотрели на Руслана, пока громила не хмыкнул, повернувшись к товарищу:

— Какой шустрый парень, а, Слава?

— Да уж, — буркнул щуплый.

— Если бы не обстоятельства, — здоровяк выделил последнее слово и нехорошо усмехнулся, — парня можно было бы пристроить к делу. Как считаешь?

— Да ну, таких шустрых и у нас хватает…

Руслан уже видел обоих мельком, когда его поймали уральские охотники. Здоровяк и был мэром, встречи с которым он так добивался. Второго все звали отец Слава. Руслан не мог понять, что он тут делает. Священник? Не похож. Тогда почему «отец»? Впрочем, все это можно будет выяснить позже. Если, конечно, оно у него будет, это «позже».

— Ладно, делу время, а потехе час… — Здоровяк шагнул к окну, повернул к себе один из стульев и провел пальцем по сиденью. Недовольно поморщился и сел. Стул заскрипел и перекосился. Отец Слава остался стоять у стены, как только что стоял Семен.

Мэр тяжело глянул на Руслана и сказал:

— Ну? Что хотел-то? Говори быстрее, некогда мне.

У Руслана, весь день по пути в Уральск представлявшего, как это будет и что он скажет, все в одночасье вылетело из головы. Испугавшись и теряясь под взглядом собеседника, он только через несколько секунд справился с собой и выдавил, проглатывая слова из-за спазмов в горле:

— Из Лисинска я… Был там. Палача вашего видел.

— Палача? — переспросил мэр и взглянул на отца Славу.

— Да, Серегу, — кивнул Руслан, приходя в себя. — Он того… умер.

— Умер?! Как?! — в один голос, сбросив маски безразличия, воскликнули оба гостя.

— Умер, умер, — подтвердил Руслан, чувствуя, что теперь разговор пойдет так, как ему надо. — Он меня под Лисинском догнал. Мы вместе шли. А потом его чертов пес разорвал.

— Ты что несешь? — сунулся вперёд Слава. — Какой чертов пес? Его и демон не трогал, а демопсы и подавно!

— А я знаю? — спокойно, глядя в глаза то мэру, то отцу Славе, ответил Руслан. — Он тоже мне говорил, что его не тронут. Мы с ним от собак отбились, а про чертовых псов он сказал, что плевать он на них хотел и чтобы я голову себе не забивал. Мы до Моченых Дворов дошли, и за нами здоровая тварь погналась. Я в дом забежал, а он типа задержать его остался, ну и…

— Врешь! — выдохнул отец Слава.

— Да зачем мне? — пожал плечами Руслан. — Как было, так и говорю.

— Он там остался? — спросил мэр, барабаня пальцами по столешнице.

— Да, сожрала его тварь, хоронить-то толком нечего было…

— А что ж ты ничего из его вещей не взял? — спросил мэр.

— Филин, ты лучше про оружие спроси, — негромко подсказал Слава.

— Верно, — посмотрел на Руслана мэр. — Из оружия что у него с собой было?

Руслан лихорадочно соображал. Палача он видел с «калашниковым», таким же, как и у всех. А зачем они спрашивают? У Сергея было особое оружие? Охотничье ружье? Вряд ли, слишком громоздкое… Дробовик, как у него? Но он не видел тут ни одного охотника с таким оружием. Или Палач забрал его пушку?

— Дробовик, — в омут с головой нырнул Руслан. И, видя, как спало напряжение с лиц собеседников, уверенно добавил: — Как мой, один в один. Или это и есть мой?

Филин не ответил, только переглянулся с отцом Славой, который чуть заметно кивнул. Судя по их лицам, теперь обоих мужчин занимали совсем другие мысли. С потерей Палача город опять вернулся к состоянию, в котором пребывал десять лет назад. Если демон не найдёт в четверг посредника с жертвой на привычном месте, неизвестно, как он себя поведет. И что будет с городом и его жителями? И что будет с властью мэра, если ситуация резко изменится?

Когда Руслан пришёл к выводу, что оба представителя власти осознали последствия грозящей катастрофы, он решил, что пора вмешаться и подсказать лучший из возможных вариантов:

— Я могу водить жертвы вместо Палача.

Сначала и Филин, и отец Слава пропустили его слова мимо ушей. Потом, когда до них дошло, первым опомнился Слава:

— Вместо Палача? Ты в своем уме? С чего ты решил, что демон тебя не сожрёт?

— С того, что мне Палач сказал, — ответил Руслан. — Мы с ним по дороге разговаривали, пока его не сожрали. Он не знает, почему именно его выбрал демон. И считает, что посредником может быть любой человек. Я готов рискнуть.

Руслан не особо врал. То, что Сергей Палач именно так и считает, ему сказала Ира. Да и не было в Сергее чего-то особенного, отличающего его от других. Возвращения Палача в город Руслан не боялся. Во-первых, желающих занять его место не найдется. Во-вторых, и Филин, и отец Слава будут просто счастливы, если в городе появится человек, способный заменить Палача. Ну, а в-третьих, Сергей элементарно мог сгинуть в Лисинске, или куда ещё он там собрался. Будь иначе, он вернулся бы с Ирой обратно в Уральск, а не стал рисковать шкурой и освобождать Руслана.

Руслан решил, что стоит рискнуть, когда Палач отправил его к Ире, да ещё и мимоходом оскорбив. Если занять место посредника, о будущем можно не беспокоиться. О том, что демон не станет с ним разговаривать, Руслан старался не думать. Если уж сам Палач считает, что на его месте может оказаться любой человек, то о чем ещё беспокоиться? И врать он не мог — этот дурак любит Иру и не стал бы её обманывать.

Единственное, что смущало Руслана, — это сама возможность думать, не говоря уже об осмысленных действиях, в присутствии демона. Его собственный опыт ограничивался редкими пролетами слуги сатаны над деревней. Сам Руслан в эти мгновения словно сходил с ума. Насколько он знал, примерно то же самое испытывали и все остальные люди. Руслан спрашивал и раньше, и у Иры, когда они шли в Лисинск, — все терялись в присутствии демона, словно у них «выключали» мозг. По словам Иры, Палач точно так же реагировал на посланца сатаны: испытывал страх, утрачивал саму возможность думать. Но якобы демон сам давал Палачу слабину, чтобы можно было общаться. Ну и ещё дело привычки. Руслан рассудил, что если справился подросток, каким начал «работу» посредника Палач, то и он справится. «Свидание» с демоном длится, если считать с дорогой туда и обратно, не более часа — не великая плата за обеспеченную жизнь и совершенно особое положение в городе.

Все, что случилось с Русланом за последнюю неделю, стало толчком к принятию этого решения. Сначала демопес, на его глазах разорвавший Пузо, потом то, что осталось от семьи Вырвиглаза, — все это показывало, как непрочно и шатко положение любого человека. Каждый зависит только от того, насколько он везучий. Даже жизнь в городе, которая, как оказалось, для пришлых заказана, была лишь отсрочкой неизбежного. Ира просветила его на этот счет, рассказав, что два или три «туриста», сумевшие за десять лет поселиться в городе, очень быстро вытянули «счастливый билетик» жеребьевки.

— Придурок, — коротко бросил Филин Руслану и грузно поднялся, отодвинув стул. Он кивнул отцу Славе: — Пошли, нечего тут рассусоливать. Нужно думать, что дальше делать.

Они вышли, но Руслан не отчаивался. Если он все правильно рассчитал, скоро он опять встретится с мэром…

Сначала его отвели обратно в контейнер. Но уже через час Руслан понял, что выиграл. Первым сигналом послужила бутылка воды и большая миска пшенной каши с вареной зайчатиной. Он не успел доесть, как дверь в контейнер опять открылась и, недовольный своей ролью обслуги, Семен принес дымящуюся кружку чая, да ещё с сахаром. Второго охранника рядом не было, а Семен перестал сбрасывать автомат с плеча.

К мэру его привели после обеда. По знаку Филина Семен, оставив Руслана, развернулся и ушёл, прикрыв за собой дверь. Он опять остался наедине с мэром и отцом Славой. Но теперь они были настроены доброжелательно.

— Ну, мы тут подумали и решили, что ты неплохо придумал стать посредником, — начал отец Слава.

— Или других желающих не нашлось? — усмехнулся Руслан.

— Зачем ты так? — мягко спросил отец Слава. — Других мы и не искали… Да и если ты прав, то нам лучше, чтобы чужой человек на этой должности был…

— Чтобы не пожалел кого?

— И это тоже.

— Ну, за меня не беспокойтесь, — прищурился Руслан. — Я не пожалею…

— Вот и славно, — потёр руки Филин. — Считай, что договорились. Сегодня и попробуешь.

— Сегодня? — сглотнул Руслан.

— А чего тянуть? — мягко улыбнулся отец Слава. — Народ-то уж прознал, что Сережа из города ушёл. А людишки-то — это такое дело… Слышу звон, да не знаю, где он. В общем, нужно успокоить горожан. К тому же демон как раз сегодня вернулся.

Руслан почувствовал, что тело цепенеет, а в голове забухали молоты. Почему-то была у него надежда, что или демон исчезнет куда-нибудь, или ещё что…

— А… — с трудом проглотил он комок в горле, — …когда идти? В четверг, как обычно? А жертву уже выбрали? Кто он? Или баба?

— Тю, — протянул Филин, и в его голосе Руслан услышал насмешку. — Ты не спеши. Сначала нужно просто так сходить, договориться… А потом уже и жертву поведешь. Эй, понял меня? Что-то ты плохо выглядишь…

— Нормально… Я в порядке. А когда идти?

— Сегодня.

Руслан схватил стакан с водой, который ему заботливо пододвинул отец Слава. Он пил, гулко глотая, закинув голову так, что струйки воды стекали с обеих сторон рта и катились по заросшей щетиной жилистой шее.

Руслан оторвался от стакана и осторожно поставил его на стол. Две пары глаз внимательно следили за каждым его движением. Тут ему вдруг пришло в голову то, что раньше как-то ускользнуло мимо его внимания. Альтернативы-то нет. У него всего две возможные роли — посредника или жертвы. Так что выбор прост и понятен. Когда это дошло до него, он сразу успокоился. Мелькнула ещё мысль о том, что можно вернуться обратно, но когда он представил, что снова придется оказаться одному в лесу, вспомнил своё место на двухъярусном топчане в школе, решимости прибавилось.

— Я готов.

— Вот и отлично, — искренне обрадовался отец Слава. — Тогда сейчас отдыхай, а через пару часов можно будет идти. Сережа всегда вечером часов в шесть-семь ходил.

— Точно, — кивнул Филин. — И тебе так же надо. Зачем его лишний раз раздражать?

Руслан молча кивнул.

— Ты сейчас иди, а когда нужно будет, Семен тебя выпустит.

— Выпустит? — переспросил Руслан.

— А ты как хотел? — прищурился Филин. — Без обид, но пока суд да дело, посидишь под замком. А вот как докажешь, что демон берет тебя в посредники, тогда мы к тебе со всем нашим уважением.

— Боитесь, что убегу?

— Ну, не то чтобы сильно боимся, — усмехнулся Филин, — но опасаемся, да. Мало ли что тебе в голову взбредет.

— Ладно, понятно все. Только в контейнер я больше не сяду, или сами к демону идите.

— Не переживай, все будет по-человечески… Семен!

На окрик Филина вошел охранник.

— В подвал его сведи, пусть там посидит.

— Понял.

— Запри его и позови Упыря ко мне.

— Сделаю.

Семен кивнул Руслану и вывел его из кабинета. Они вышли из здания мэрии и под любопытными взглядами горожан завернули за угол.

— Вроде тот же парень, — услышал Руслан, как одна женщина в рваной кофте толкнула другую — крепкую, налитую, как яблоко, бабенку с блудливыми глазами, бесстыдно пялящуюся на пленника.

— Тот, тот! — протянула товарка, играя живыми карими глазами.

Семен толкнул в спину замешкавшегося Руслана и повел его вдоль торца здания, пока ещё раз не завернули. Они спустились в цокольный этаж и остановились посередине длинного коридора. Семен, сделав Руслану знак не двигаться, крикнул в правый коридор, где светился фонарь над дальней дверью:

— Антон Владимирович!

— Чего надо? Кто это? — тут же отозвался старческий голос. В пустом коридоре каждый звук раздавался очень громко, отражаясь эхом от стен.

— Семен это! Меня Геннадий Иванович послал! Комната для «туриста» нужна!

— Чего орешь? — спросил старик, выглянув из коридора. У него был огромный нос и оттопыренные уши, издалека делавшие его похожим на сказочное злобное существо.

Когда он подошёл, Руслан увидел, что у него сморщенная, как печеное яблоко, кожа и маленькие слезящиеся красные глазки, которыми он чуть не прожег в Руслане две маленькие дырочки, с такой ненавистью старик глянул на пришедших.

— Комнату… — просипел он и махнул свободной рукой. В другой он нес керосиновую лампу, скрученную до минимума, так что в коридоре едва ли было что-то видно дальше трёх метров.

Старик прошаркал по коридору, миновав несколько одинаковых дверей по обеим сторонам, и открыл маленькую комнатушку, скорее каморку.

Руслан вошел внутрь и увидел узкий деревянный топчан с голыми досками. Больше в комнате ничего не было. Из маленького окна, скорее отдушины, расположенной под самым потолком, в помещение попадало немного света. Не успел Руслан как следует осмотреться, как за спиной лязгнула дверь и щелкнул замок.

— Вам Геннадий Иванович велел к нему подняться, — голос Семена глухо звучал из-за двери.

— Ладно, схожу… Ты вот что. Будь тут и никуда не уходи, понял? Ну и если кто придет, стреляй без предупреждения! Кхе-кхе-кхе!

Руслан не сразу понял, что хозяин подземелья так шутит, пока не услышал сдавленный смешок Семена.

Стало тихо. Руслан лег на кровать и постарался выкинуть из головы все мысли. Но, конечно, не смог. Если говорят, что демон не идёт ни в какое сравнение с чертовым псом, что ждет его? Господи, зачем он ввязался во все это?

Наверное, он задремал, потому что очнулся, когда дверь опять заскрипела. В комнату втиснулся давешний старикашка и поставил на пол перед дверью глухо звякнувшую железную миску и пол-литровую бутылку, заткнутую выструганной деревяшкой.

— Передачка, кхе-кхе, — прошамкал дед и мерзко усмехнулся. — Подарок начальства.

Он вышел, пятясь задом, и, уже закрывая дверь, но так, чтобы Руслан услышан, пробормотал:

— Последняя, может быть…

Клацнул замок, и Руслан опять остался один. Он встал и поднял с пола принесенное стариком. В миске была все та же каша, на этот раз рисовая, и копченая зайчатина. Руслан вытащил пробку из бутылки и понюхал. В нос ударил знакомый запах, разве что без привычной сивушной примеси. Надо же, настоящую водку пьют, буржуи!

Руслан закинул голову и влил себе в рот несколько глотков спиртного. По горлу прокатилась горячая волна, он принялся торопливо закусывать, пихая в рот куски теплого мяса. От голода ли, или от чувства смертельной опасности и жалости к себе, но он очень быстро опьянел. Его не покидало чувство, что в нём сейчас сидят два человека. Один, пьяный, радуется тому, что можно ни о чем не думать. Второй словно смотрит на первого со стороны и понимает, что все это обман, что есть что-то, ради чего тот и напился…

Он успел допить водку и лениво ковырялся ложкой в тарелке, когда за ним пришли. Дверь открылась, и на пороге появился Семен:

— Все, время, пошли.

Руслан встал, пошатываясь, и пошёл на свет. Он плохо соображал и сосредоточился на том, чтобы делать то, что ему говорит Семен.

Они вышли из здания и направились в сторону завода, но не через площадь, а в обход. Семен провел его дворами в заброшенный частный сектор, потом они свернули, обойдя большие куски обработанных огородов на месте бывшего городского парка, и вышли в микрорайон пятиэтажек. Для Руслана, не знакомого с городом, все дома казались одинаковыми. Но скоро он сообразил, что они идут параллельно главному шоссе, пересекающему город с юга на север. Уже на выходе из города, когда Руслан увидел в просвете между домами табличку с надписью «Уральск», Семен вывел его на нужную улицу. У дорожного знака их ждал невысокий мужчина в таком же, как у Семена, камуфляже. Только у него не было автомата, а чуть в стороне маячил ещё один охотник, как видно, охранник начальника.

Мужик кивнул, пригладив жидкие усики, и глухо сказал:

— В общем так. Это чтобы ты не вздумал свалить раньше времени или вдруг придумаешь заблудиться. Во-о-он на том доме, — ткнул он пальцем в сторону крайней пятиэтажки, — сидит мой человек со снайперкой. Дорога просматривается до ворот и дальше, метров на триста вперёд. Так что… Лучше сделай то, на что подписался, понял?

Мужчина заглянул Руслану в лицо, хлопнул по плечу и сунул ему в руки бутылку, ловко выдернув затычку из скрученного полиэтиленового пакета:

— Держи. И давай двигай потихоньку.

Руслан глянул на зеленого стекла бутылку без этикетки и отхлебнул. Водка показалась пресной, без вкуса. Руслан сделал несколько глотков и оттолкнул мужчину в сторону.

Пошатываясь, он двинулся вперёд, старательно обходя камни и ямы, то и дело попадающиеся на его пути. Отойдя на двадцать метров, он остановился и развернулся обратно.

— Да имел я вас всех, поняли? — крикнул он трем мужчинам, неподвижно застывшим возле знака «Уральск». — Уроды, блин… Ну, чо вылупились? А то пошли со мной, а?

Ему вдруг стало смешно оттого, что они по-прежнему серьезно смотрят на него, не отрываясь, и от осознания того, что кто-то держит его постоянно на мушке. Руслан показал на всякий случай средний палец в сторону пятиэтажек, неловко станцевал пару оскорбительных, на его взгляд, коленец, повернулся и пошёл в сторону завода.

Водка кончилась на полдороги, но странно: чем больше он пил, тем трезвее становился.

Когда впереди показалась арка ворот, затянутая поверху проволочной сеткой с металлическими буквами «Уральский механический завод», голова стала ясной и чистой, как капля дождевой воды. Руслан почувствовал взгляд снайпера, прикованный к затылку, и поёжился. Он нервно оглянулся и прибавил шаг. Поняв, куда спешит, рассмеялся и пошёл медленнее. А может, сделать проще? Просто пройти мимо ворот? Так, по крайней мере, все кончится очень быстро.

Да фиг вам всем! Руслан зло усмехнулся. Не для того он проделал такой путь, чтобы теперь сдохнуть, как собака. Раз он решился, значит, сильный. А сильных никто не трогает. Палача вон не тронул демон, и ему, Руслану, ничего не будет. Только бы голова соображала, чтобы осталась возможность ответить…

Когда до ворот оставалось пятьдесят метров, до ушей донеслись звуки, от которых у Руслана зашевелились волосы на голове.

Слышался металлический лязг и скрежет, как будто несколько молотов били одновременно по листам жести, пробивая в них дыры; скрипели десятки несмазанных дверных петель; звенели тонко, вплетая высокие ноты в общий гул, стальные колокола. Но все это меркло по сравнению с жутким воем, стоном и воплями нескольких существ. Они не умолкали ни на секунду. Руслан слышал только, как иногда самые голосистые переводили на секунду дыхание, чтобы наполнить легкие и опять зайтись в страшном крике.

Каждый шаг давался с огромным трудом, но он, стиснув зубы, передвигал ноги и все шёл и шёл вперёд. Иногда Руслан вздрагивал, когда в этой дикой какофонии звуков прорывался вдруг жалобный собачий лай — такой знакомый ещё из детства и оттого ещё более страшный.

В воротах, когда он только прошел развороченную будку вахтера, его накрыло тем мороком, которым посланцы сатаны лишают своих жертв воли и вообще способности соображать.

И опять он ощутил уже знакомое воздействие, когда кажется, что единственная цель в твоей жизни — лечь и умереть. А ещё лучше добраться прямо до пасти твари и дать себя разорвать, чувствуя при этом, что твоя жизнь прошла не зря.

Но сегодня все было не так. То ли от выпитой водки, то ли оттого, что твари сами терпели невыносимые муки, но Руслан чувствовал себя почти нормально. Вернее, не нормально в полном смысле этого слова: сознание мутилось, «картинка» перед глазами словно распадалась на отдельные части, а ощущения перескочили на какой-то другой, до сего дня неизвестный уровень.

Он теперь видел не так, как привык, а словно пазл собирал. Вот полоска неба — не с тысячью оттенков, как обычно, а просто ровная серая поверхность без объема. Ниже дорога, такая же плоская, двухмерная, как небо. Зато между ними глаза выхватывали отдельные объекты, которые казались нереально прекрасными и наполненными глубоким смыслом. Трава, странно звенящая на ветру. Коробки цехов, похожие на большую непонятную игру. Камни, валяющиеся в прошлой жизни в беспорядке, теперь светятся теплым красным цветом и составляют сложную гармонию, упорядочивая мироустройство. Воздух стал видимым, состоящим из прозрачных кристаллов, и чуть горчил.

Руслан словно продирался сквозь образы-смыслы, а их становилось все больше, мир с каждым шагом добавлял себе новую степень сложности. Казалось, через мгновение мозг не выдержит, взбунтуется, отказываясь воспринимать окружающее настолько прекрасным и сложным. Но Руслан делал следующий шаг, уже начиная находить во всем этом если не удовольствие, то странное удовлетворение от самого процесса познания привычного мира с другой, незнакомой стороны.

Ворота нужного цеха были распахнуты настежь. Вернее, Руслан воспринимал их просто как чёрный провал с огненными всполохами внутри. Появились, навалившись разом, запахи — дым горелой резины, смрад гниющей плоти, какая-то незнакомая мерзкая вонь, от которой начала болеть голова и заложило уши. Глаза выхватили висящий в пустоте двухметровый кусок рельса. Руслан не успел удивиться, как увидел рядом железный молот на длинной деревянной ручке.

Чем ближе он подходил, тем громче завывали и бесновались твари в глубине цеха. Руслану уже было все равно. Сейчас весь мир сосредоточился на куске стали на цепи, да на кувалде, лежащей рядом. Подойдя вплотную, он увидел на рельсе вмятины от ударов. Некоторые из них были старыми, успевшими покрыться красной ржавчиной, несколько следов ещё блестели металлом. Теперь все стало просто и понятно.

Руслан ухватил молот двумя руками за конец ручки и отвел в сторону. Чувствуя радость от того, что не надо сдерживаться, чуть присел и с хаканьем, с оттяжкой двинул стальной болванкой по рельсу так, что он на мгновение исчез из вида.

Раздался громкий заунывный звук, заглушивший на мгновение все остальное и и вызвавший новый взрыв негодования обитателей этого страшного места.

Руслан отбросил кувалду в сторону и выпрямился, с надеждой глядя в провал ворот второго цеха.

Глава 14

Чем дальше шли на север, тем легче становилось идти, несмотря на то что, как и сказали Иваныч и Дмитрий, асфальт скоро закончился и потянулся сплошняком привычный для глаз еловый лес. Местность все время шла на подъём, зато почва под ногами все светлела, становилась каменистой, а деревья росли все реже. Теперь можно было идти, выбирая ровные участки, свободные от камней. Иваныч все время сверял маршрут по компасу, и за первый день мы отмахали почти сотню километров — ходоки все подобрались под стать, а поклажи у нас собой было не много. Кроме еды, мы ничего брать не стали, оставив лишние вещи в той деревушке с красивым названием Синяя Гавань, в которой накануне заночевали. Иваныч сказал, что нет смысла даже спальники тащить — выспаться можно и на еловых лапах. Мы с Димой даже спорить не стали — чем быстрее двигаешься, тем дольше живешь.

За себя мы не очень переживали. Я успел переговорить с Дмитрием, улучив момент, когда Иваныч вышел куда-то. Оказалось, Дима уже тоже пару раз сталкивался с демопсом нос к носу, и тот его не тронул. Оставалось только надеяться, что мы никого в лесу не встретим или что наше присутствие их отпугнет или остановит.

За весь день мы ни разу не остановились — съели на троих пару копченых зайцев прямо на ходу. Рыжей пришлось довольствоваться костями с остатками мяса. Впрочем, она не спорила.

— А переночевать в сторожке охотничьей можно будет, — предложил Иваныч, когда начало смеркаться. — Давайте поднажмем, километров пять до неё всего, если я не ошибся в расчетах.

До охотничьего домика мы шли два часа. Оказывается, Иваныч охотился в этих местах до Первой Кары, но местность до неузнаваемости изменилась, сосновый лес погиб во время пожара, и многие ориентиры просто пропали. Да и больше десяти лет прошло с тех пор, как он был в этих краях.

Сторожку-то мы нашли, но воспользоваться её кровом не получилось. Судя по всему, в неё попал здоровенный кусок льда, разваливший избушку на бревна.

— А и ничего, — не унывал Иваныч, — зато дрова искать не надо.

Мы наломали сушняка в лесу для растопки, а когда занялись толстые валежины, кинули в костер короткие бревнышки, когда-то служившие той стеной избушки, где была вырезана дверь. Мы выбрали самые сухие из них, те, что лежали заваленные другими бревнами, и костер получился почти без дыма.

Иваныч нарубил еловых веток и показал, как устроить постель, чтобы не простыть от земли. Дежурили по очереди, подкидывая в костерок дрова.

Мне выпала последняя часть ночи. Когда начало светать, я подложил дров и сварил овсяную кашу — где-то читал, что это пища спортсменов и нравственных людей. Правда, вряд ли они ели её круто посоленную и с мясом. Когда каша сварилась, растолкал товарищей и поставил чайник на огонь. Мы быстро поели, и я заварил чай.

— Не знаю почему, но в лесу самый говёный чай кажется самым вкусным. Давайте-ка ещё для вкуса и поднятия жизненного тонуса…

Иваныч подмигнул и плеснул из фляжки, которую выудил из своего рюкзака.

— Это настойка лимонника. Сегодня как заведенные будем бежать, вот увидите. Это у меня из старых запасов, случайно в доме два года назад нашёл. Ещё до Первой Кары мне товарищ с Дальнего Востока привез целый мешок. А я на чердак закинул да забыл про него. Сейчас-то на чем настоять не найдешь. — Иваныч сплюнул на изумрудную траву. — Так что пейте, это теперь редкость.

— Раньше аптеки потрошили, — улыбнулся Дмитрий. — Там были травы всякие.

— Ну, вспомнил, — отмахнулся Иваныч. — В аптеках давно все подмели, даже что на пол упало… Сейчас водку только и можно что на еловых шишках настаивать, да кто её пить будет, когда этот запах уже в печенках сидит?

— Зато почти никто не болеет, — возразил я. — Инфекций так точно уже давно не бывает.

— Это ещё неизвестно, от чего их не бывает, — буркнул Иваныч. — Ладно, давайте собираться, что ли?

Нищему собраться — только подпоясаться, так что через пять минут мы уже отправились в путь, завалив костер камнями — берегли воду. Иваныч сказал, что раньше ручьи были только на той стороне кряжа, а как дела обстоят сейчас, никто не знал. Можно было собирать дождевую, но это заняло бы много времени, а останавливаться не хотелось.

К обеду лес почти сошел на нет. Огромные валуны и почва под ногами приятного желто-коричневого цвета, так не похожего на чёрные, оплавленные остатки камнепада, радовали глаз. Даже трава тут, на открытой местности, уже не так резала глаз, как на контрасте с темными елями. Я шёл последним, когда услышал впереди смех Дмитрия.

— Ты чего?

— Да вспомнил тут, — отмахнулся он. — Ты помнишь, как фильмы смотрели раньше? Ну, через компьютеры качали, потом на ди-ви-ди крутили?

— Помню, конечно. Хотя давно это было. А чего ты вспомнил вдруг?

— А у тебя какой фильм был любимый?

— Да что-то уже не очень помню. Про Терминатора нравился… А, этот, «Матрица», крутой.

— Ну, этот-то уже старый совсем. Иваныч! А у тебя какой фильм любимый был?

— Из наших? «Девчата» и «Весна на Заречной улице».

— Тьфу на тебя, мы таких и не видели, — рассмеялся Дима. — Из голливудских что?

— Да не знаю… «Криминальное чтиво» несколько раз смотрел, помню. А другие как-то мимо.

— Ничего вы не понимаете в искусстве, — в шутку обиделся Дима. — Лучший фильм всех времен и народов — «Властелин колец».

— А, помню, — кивнул я. — Да, ничего, только нудноватый…

— Дурак ты, Серега, хоть парень вроде и неглупый.

Я только через минуту понял, о чем он говорил.

— Блин, так ты про это… чудо, что в подземельях с главным волшебником билось?! Не, не похож…

— Да ладно, не похож. Очень даже.

— Ну, как скажешь. А чего ржал?

— Да напоминает те места, где фильм снимали. — Дмитрий кивнул налево.

Сейчас мы шли чуть ниже середины пологой стороны горного кряжа, возвышающегося от нас справа. С другой стороны склон уходил вниз, так что мы видели его до границы леса. Изумрудная трава скрывала неровности, а торчащие то здесь, то там коричневые валуны и чёрные оплавившиеся камни делали местность живописной и одновременно суровой, негостеприимной. Увы, наш мир не любит его прежних хозяев.

Мы с Дмитрием и не заметили, что остановились и любуемся уходящим вниз склоном.

— Парни! — окликнул нас Иваныч. — Давайте поживее, а? Хорошо бы к вечеру до перевала дойти. А то тут ни дров, ни укрытия. Как три тополя на Плющихе, блин.

Рыжая согласно гавкнула и завиляла хвостом.

Дальше шли без остановок. Иваныч ускорил и без того не медленный темп, но мы не протестовали. Как ни красиво тут было, но я чувствовал себя неуютно. Иваныч прав. На открытой местности было опасно. Кроме того, мы настолько привыкли жить в городе, зажатом со всех сторон лесом, что уже не представляли себе каково это — находиться на открытом пространстве. Клаустрофобия наоборот — кажется, раньше это называлось агорафобией.

К перевалу мы вышли по плану, к вечеру. К этому времени кряж справа поник, стал клониться к земле все ниже и ниже, пока не исчез совсем. Я так уже свернул бы, от гор остался каменистый холм метров пятьдесят, не больше, высотой, с удобным для подъема склоном, но Иваныч все шёл и шёл вперёд.

— Там спуск потом ровный будет, а то по горам придется километра три ещё идти, это по верху уже, — пояснил он. — Да ещё и спуск с горы с той стороны намного круче, чем тут, так что лучше обойти. Умный в гору не пойдет…

Не знаю даже, по каким приметам он определил, что перевал уже начался, на мой взгляд, ничего не изменилось. Но Иваныч остановился, дожидаясь, когда мы с Димой нагоним его, и кивнул вправо:

— Все, можно на ту сторону переходить. Давайте вы вперёд, а я сзади подстрахую, если что… да тут не круто, смотрите только аккуратно опору для ног выбирайте. Если упадете, цепляйтесь хоть зубами, главное, по склону не покатиться. Ну, с Богом, пошли.

Иваныч перестраховывался. Идти было совсем не трудно. Иногда из-под ног выскальзывали камни и, гремя, катились вниз, собирая за собой жидкий каменный ручеек. Тогда я просто заваливался вперёд, опираясь ещё и на руки, и, убедившись, что опасности скатиться вниз нет, продолжал подъём. Дима шёл параллельно со мной, не отставая. Даже Рыжая, за которую я переживал больше, чем за себя, легко поднималась по склону. Она то и дело обгоняла нас и оглядывалась, словно приглашая двигаться быстрее.

Через десять минут мы были на вершине. Я увидел все то же плато, только почти без травы и без привычного горного кряжа справа. Дальше, где-то в полукилометре, было видно начало спуска и темнели верхушки елей вдали.

Я обернулся и протянул руку Иванычу, помогая подняться. Ну, что же, первую часть нашего путешествия мы преодолели не только без потерь, но и ни разу не встретив ни одной твари — ни земной, ни адской.

Словно подслушав мои мысли, Иваныч вытащил пластиковую бутылку с водой, сделал несколько глотков и протянул мне:

— Думаю, мы прошли самый трудный участок. Дальше людей уже не встретим. На севере в этом районе, кроме тайги и гор, ничего нет до самого Полярного круга, но там тоже только поселки нефтяников да газовиков. А в них вряд ли в живых кто остался ещё после Первой Кары. Следующая-то зима суровая была, обычная, не то что сейчас — думаю, там просто замёрзли все… кого адские гончие не пожрали… Возле эпицентра, куда мы идём, часть воинская ещё была, ракетчики стояли. Но с ними связь сразу пропала. Если и выжил кто, вряд ли до наших дней дотянул, их там всего-то батальон и стоял. Да нет, не может быть, что кто-то ещё там остался.

— Это ты к чему?

— Да к тому, что вряд ли нечисть какая тут шляться будет, разве что собаки.

— Почему это?

— Так людей-то нет, что они жрать тут будут?

Я задумался. Логика в его словах была, но для того же демона Ли лишних пятьсот-тысячу километров пролететь, думаю, не проблема. Будем надеяться, что прав Иваныч, а не я.

Дима, всматривающийся в ту сторону, откуда мы пришли, вдруг полез на высокий камень и приложил руку ко лбу, закрываясь от красноватого света начинающегося заката, пробивающегося сквозь легкие облака.

— Ты чего, Дим? — встревоженно спросил Иваныч, подходя к нему.

— Не знаю, что-то вижу как будто… Или показалось.

— Да что там?

— Не, не пойму, — спрыгнул с камня Дима.

— Давайте-ка убираться отсюда, — подвел я итог.

Уговаривать никого не пришлось. Плоская, почти ровная жёлтая каменная поверхность, утыканная черными обломками, оставшимися после камнепадов, позволяла нам идти очень быстро. Но чувство тревоги не оставляло меня. Однако время шло, а ничего не происходило. Я уже решил было, что сам себя накрутил, но Иваныч, шедший впереди, вдруг пошёл медленнее, так что мы его догнали, а потом и вовсе остановился.

— Ты чего? — встревоженно спросил Дмитрий.

— Не могу парни, все…

Он обернулся к нам, и я его не узнал. Бледный, пот градом катится, руки и ноги трясутся, как у припадочного, — я такое видел только когда при мне на улице Севка Хромой упал в эпилептическом припадке. Единственное отличие — у Иваныча не шла ртом пена. Тут же завыла Рыжая.

Я подхватил Иваныча под мышки и помог сесть так, чтобы он оперся рюкзаком на спине о камень. Дмитрий снял с плеча и прислонил рядом с ним его винтовку с оптическим прицелом, расстегнул куртку и верхние пуговицы рубашки, чтобы ему было легче дышать. Я вытащил бутылку, дал Иванычу напиться и вылил немного воды ему на голову.

Иванычу не стало легче, но он успел сказать:

— Парни, вырубаюсь… Как на ферме… — Иваныч закатил глаза и захрипел, потеряв сознание.

— На ферме? — удивился Дмитрий. — О чем он говорит?

— Блин, Дима! Демопсы рядом! И Рыжая взбесилась!

Собака выла, не переставая, и явно была напугана.

Я схватил Иваныча под мышки и крикнул:

— Бери за ноги!

Мы затащили его в каменный мешок, образованный несколькими большими камнями, стоящими кру́гом. Между двумя из них оставался узкий, едва протиснуться, проход. Мы положили Иваныча на бок, чтобы он не захлебнулся собственной слюной и не подавился языком. Рыжая забилась между двумя камнями, прикрыв голову лапами и скуля, как щенок. Оставив Дмитрия с Иванычем, я влез на ближайший камень и посмотрел в сторону Лисинска. И сразу их увидел, причем это было гораздо хуже, чем я мог себе представить. По плоскому гребню горной гряды прямо к нам неслись две чёрные точки, оставляя за собой смазанные чёрные следы. У меня не осталось сомнений, что это адские гончие.

Но это было не самое плохое. Высоко в небе я увидел ещё одну, висящую над демопсами, черную точку. Как только я поднял голову, моё внимание привлекла ещё одна, чуть в стороне. Сначала я подумал, что померещилось, но нет — справа приближалась вторая точка, она была гораздо крупнее, и я уже мог различить фигурку, парящую на раскинутых крыльях.

Через несколько мгновений я услышал знакомый полурык-полувой, и над каменной грядой, в том месте, где мы только что прошли, показались головы ещё двух чертовых псов!

Несколько секунд, и они оказались возле моего камня. Раскаленные пасти и горящие угли глаз, мышцы, стальными канатами перекатывающиеся под чёрной шкурой, раскрашенной красными полосами, стальные когти и клыки — передо мною стояли две совершенные машины для убийства. Не знаю, как они нас выследили и зачем вообще за нами шли. А те два демопса, что ещё не достигли этого места? А демоны, парящие в небе? Хозяева и слуги? Охотники и загонщики?

Я бросил взгляд на Иваныча — он затих, и я не знал, жив ли он ещё.

— У нас гости, — бросил Дмитрию, не спуская глаз с тварей.

— Я чувствую, — отозвался он и в мгновение ока оказался на соседнем камне.

При первых звуках моего голоса адские гончие присели и напряглись, словно готовились к прыжку. Медленно переступая, они начали приближаться к расщелине между нашими камнями. Демопсы рычали, словно собаки, но этот рык больше походил на рёв военного самолёта, который однажды очень низко пролетел над нашей деревней и запомнился мне на всю жизнь. На нас псы уже не обращали внимания. Я понял, что они чувствуют запах Иваныча, а может быть, его душу. Но я не намерен был отдать его просто так. Это не жертва, не искупление за грехи, а обычное убийство. Мне плевать, пусть жрут и меня.

Я сбросил дробовик с плеча и дернул назад-вперёд цевье, досылая патрон в ствол. Я посмотрел на Дмитрия. Не люблю отвечать за поступки других людей, а тем более делать за них выбор. Но Дима в ответ коротко кивнул, взял в руки автомат и передернул затвор. Он побледнел, почти как Иваныч, и я испугался, не почувствовал ли и он психическое воздействие адских гончих. Сам я не ощущал ничего — скорее всего, от злости.

Демопсы совсем потеряли к нам интерес, только косились иногда красными горящими глазами. Дым от их шкур забивал ноздри. Мне было жутко и страшно, я боялся, что в них вообще бесполезно стрелять: разве можно убить человеческим оружием того, кто пришёл из ада? Но я не мог позволить разорвать человека, который дал мне кров и за несколько дней стал другом. Слишком мало у меня друзей.

Я глубоко вздохнул, поднял дробовик и прижал приклад к плечу.

Первая из тварей подошла совсем близко, до неё оставалось не более трёх метров. Мне казалось, что дымные шлейфы, полосами ползущие за ней, потянулись ко мне, как будто желая задушить в своих объятиях.

Не помню, кажется, я заорал что-то нечленораздельное, выплескивая весь страх, что копился у меня в голове и сердце все эти годы.

И нажал спусковой крючок.

Выстрела я не услышал, как и последовавших за ним, — я стрелял в тварь, пока не кончились патроны. Сначала в одну, потом, когда она отскочила назад, одним прыжком оказавшись в двух десятках метров от меня, во вторую, которая так же быстро ретировалась. Басовитые хлопки дробовика и оглушительный грохот автомата тонули в реве чудовищ и клацанье зубов. Уверен, что несколько раз попал и в одну, и во вторую тварь. Но по их внешнему виду этого сказать было нельзя. Шкуры по-прежнему оставались черными, никаких следов крови я не видел. Разве что дым от них стал гуще, а одной из адских гончих мы выбили глаз.

Этот одноглазый демопес первым пришёл в себя. Припав к земле передними лапами, он весь подобрался, похожий на стальную пружину. Я понял, что сейчас он бросится, — его единственный глаз превратился для меня в фокусирующую точку всего мира. Я даже не мог обороняться: патроны в дробовике закончились, а зарядить его заново я не успел бы при всем желании. Дима тоже был «пустой» — я слышал, как сухо щелкнул затвор его автомата.

Вот пес дернулся — так быстро, что движение было почти незаметно, я только и увидел, как его контур смазался, расплылся; а через мгновение он разжался стальной пружиной, взмыв в воздух.

Двадцать метров, разделяющих нас, — это очень много. А может быть, со мной случилось то, о чем я не раз читал в книгах, — время замерло, стало тягучим, как смола.

Демопес, вытянувшись в струну и выставив вперёд передние лапы со стальными когтями, летел ко мне. У меня было время увернуться, но тогда он упал бы прямо на Иваныча. Я ухватил за дуло дробовик и отвел руки назад, намереваясь садануть тварь прикладом. Все равно не мог больше ничего сделать.

Боковым зрением увидел мелькнувшую справа тень. С неба, сложив в последний момент крылья, упал демон. Он налетел сбоку, сбив адскую гончую в полете. Когда он приземлился, впечатав ноги в твердь горного кряжа, камень, на котором я стоял, задрожал. Грохот приземления, победный рык демона и предсмертный визг чертова пса, оказавшегося в руках слуги сатаны — все смешалось в чудовищном реве, который я воспринимал уже не слухом, ибо человек не может это слышать, — звук ощущался через дрожание камня под ногами, и сам воздух вдруг уплотнился настолько, что стал вибрировать.

Тут же я почувствовал воздействие демона — страшная боль привычным обручем сковала голову и через мгновение отпустила, оставив страдание на пределе возможного.

Демон одним рывком разорвал адскую гончую пополам — брызнуло во все стороны чем-то черным, густым, дымящимся — и отбросил в стороны бьющиеся в агонии куски мяса. Теперь я понял, почему мы не видели результатов наших с Дмитрием выстрелов, — чёрная жидкость, служившая чудовищу кровью, просто не была видна на его шкуре.

Демон крикнул что-то повелительное второй гончей, и она, словно собачонка, бросилась обратно, откуда появилась. Через несколько секунд от неё остался только чёрный шлейф дыма, стелющийся по земле.

Оставшийся стоять ко мне спиной демон наклонился вперёд, выставив вперёд рогатую голову. Его хвост метался из стороны в сторону, а раскаленные кончики роговых выступов на руках и ногах пульсировали, словно отбивая сердечный ритм. Хотя это, конечно, глупость — откуда у посланца сатаны сердце?

Крылья висели грязными темно-серыми мешками у него за спиной и в такт ударам хвоста нервно дрожали. Демон сжал кулаки и заревел, повернув морду в сторону приблизившейся за это время второй пары демопсов, бежавших по вершине горного хребта. Казалось, от его рева, залепившего мне ватой уши, поднялся ураган — гончие начали тормозить, упираясь лапами в камень; когти высекали искры, дым по инерции обогнал их, накрыв облаком с головой, так что только сверкали красным глаза да пасти.

Они успели остановиться в пяти метрах от демона, но тот не дал им шанса — одним прыжком он приблизился, очутившись между ними, и, как ни были они быстры, он оказался проворнее. Я увидел только, как он развел руки в стороны и две головы отлетели на десяток метров вправо и влево. Псы постояли несколько секунд, потом зашатались и свалились замертво.

Демон присел и зашелся в крике. Он обернулся ко мне и заревел, а я только сейчас узнал его — это был демон Ли! Обломанный рог не оставлял в этом сомнений, но его воздействие на меня, на мою психику, было настолько знакомым, что эту примету я мог бы и не видеть.

Меня обдало его смрадным дыханием, смешанным с дымом. Уши взорвались болью, а земля под ногами опять заходила ходуном. Впрочем, возможно, это я сам шатался — не знаю.

С неба донесся гневный рёв. Ли отвернулся и вместе со мной задрал голову. Второй демон мощными взмахами гигантских крыльев держал себя в воздухе, зависнув над местом недавнего убийства в паре сотен метров.

Мой Ли присел и прыгнул вверх так быстро, что я опять не увидел ни начала движения, ни самого прыжка, — только почувствовал, как содрогнулась земля, да увидел шлейф дыма, потянувшийся за ним, как за стартовавшей ракетой. Ли выпрыгнул сразу на десять метров вверх, уже в воздухе развернув огромные крылья, закрывшие от меня весь небосклон. Сзади Ли в полете был похож на летучую мышь, только вместо чувства брезгливости он вызывал страх и желание оказаться от него как можно дальше.

Темно-серыми кожистые крылья были только на краях — к середине они темнели, пока не приобретали настолько чёрный цвет, что казалось, у него на спине сходятся две бездонные дыры. Крылья росли не из лопаток, как я думал всегда, вспоминая увиденные в книгах изображения ангелов, а начинались полосой, состоящей из костяных, сложной формы, частей, похожих на костяшки рыбьего хребта. Полоса каждого крыла шла от плеч и ниже, по всей спине, ягодице, и заходила до середины бедер. Эта костяная основа даже на вид казалась прочнее железа и матово блестела, внешне напоминая вороненую сталь.

Демон Ли взмахнул несколько раз крыльями, взлетая, так что вокруг нас поднялась буря, забивая песком и мелкими камешками глаза и рот. Когда чуть рассеялось, я увидел нереальную по своей красоте и жути картину — битву демонов.

Они кружились в небе, то поднимаясь мощными взмахами крыльев вверх, то чуть не отвесно падая. Каждый старался выиграть позицию и оказаться за спиной противника. При всяком удобном случае они наносили друг другу удары руками и ногами, так что стоял страшный грохот, — казалось, что один железнодорожный вагон били с размаху о другой. Они рычали, выли и хрипели, и эти дикие звуки постепенно складывались у меня в мозгу в странные гармонии, о которых я раньше не догадывался. Человек не в состоянии описать это — настолько непохоже на все привычное и настолько чуждо было то, что мы видели. Начало казаться, что я схожу с ума, пока мозг не сделал какой-то сверхъестественный скачок.

Я видел битву демонов в окрашенном заходящим солнцем небе, и одновременно в голове складывались видения. Не знаю, как это возможно — словно если бы я видел разом два окна, но они находятся в противоположных стенах дома. Добавьте к этому, что оба образа имели собственные звук, цветность и ощущения.

То второе, что я видел или, точнее, ощущал, было восприятием демона Ли. Вернее, та его часть, которая была доступна или понятна мне.

Я видел своего противника, только его внешний вид не вызывал во мне ни страха, ни удивления. Только ненависть — он покусился на моё и должен быть уничтожен. Чувство полета было привычным для хозяина видения и удивительным для меня — мне все время хотелось спрыгнуть, хотя я понимал, что не смогу. Земля под ногами казалась картой, нарисованной пастелью. Яркими, объемными выглядели только вещи, на которых Ли сосредотачивал внимание, а также его враг да мы, живые. Иногда я видел себя мельком — маленькая тёплая фигурка на огромном камне рядом с ещё одной такой же. Запрокинутые белые пятна лиц. И ещё один человек, окутанный черным туманом, между камнями. К этому третьему чувства у Ли были совсем другие, и моему человеческому «я» это не понравилось — это было чувство голода.

Между тем битва продолжалась. Удары сыпались один за другим, клубы едкого дыма стекали лентами вниз, делая дерущихся демонов похожими на сюрреалистический подвижный цветок на тонкой ножке.

Наконец они сцепились так, что ни один, ни другой, не могли использовать крылья, и начали камнем падать вниз. Ли попытался воспользоваться моментом и извернулся так, чтобы оказаться на спине соперника. Это ему удалось, но от движения они перевернулись, и Ли оказался ближе к земле. Когда они грохнулись оземь, подняв тучу пыли и заставив мой камень зашататься так, что я не устоял и спрыгнул вниз, основной удар приняла на себя спина Ли. Похоже, его оглушило на мгновение, потому что его соперник извернулся и оказался наверху, начав вколачивать голову Ли в камень.

И тут я почувствовал его отчаяние и что-то похожее на панику. И этот не страх даже, а обреченность и невозможность по-настоящему защитить себя вдруг подтолкнули меня к действиям.

Я бросился к Иванычу и схватил его винтовку. Не знаю, может быть, и сошел с ума, но я собирался стрелять в демона. Понимаю, что пулей его не убить, но, может быть, его удастся немного сбить с толку, дать хоть крошечный запас времени? Спроси меня сейчас, для чего это делаю, я не смог бы ответить. Спасать слугу сатаны? Да, я собрался сделать все, чтобы помочь ему, — не мог иначе после того, как побывал у него в голове… Или он проник в мою…

Я передернул затвор, проверяя, есть ли в стволе патрон, и встал, опершись о камень, с которого только что спрыгнул, локтями.

— Стой! — заорал Дима и спрыгнул с камня рядом со мной. Он прижал ствол винтовки к валуну и крикнул мне в ухо: — Не стреляй, это мой!

Я сразу понял, о чем он говорит. Соперник Ли — лисинский демон. Как Дима это понял, я не стал спрашивать — и так все ясно. По крайней мере, мне. Я посмотрел ему в глаза и понял, что он пойдет до конца.

— Ладно, — сказал я ему и выпрямился.

Дмитрий опустил руку, а я в тот же миг крутанул винтовку, ударив его в челюсть прикладом. Он ещё не успел упасть рядом с Иванычем, как я уже развернулся обратно и посмотрел в глазок прицела.

Лисинский демон воздел руки над головой Ли и заревел, намереваясь обрушить кулаки на голову противника. Практики в стрельбе из снайперской винтовки у меня совсем не было, но они бились метрах в двухстах, не больше, так что промазать я не боялся. Как только тонкие нити перекрестия прицела совпали со лбом демона, я нажал на спусковой крючок.

Голова дернулась в сторону. Не теряя ни секунды, я выпустил подряд пять пуль. Одна прошла мимо цели, когда демон дернулся в сторону. Две отскочили от его головы, выбив искры, — кажется, попали в основание рогов. Одна вырвала куски плоти со щеки, обнажив кинжальные зубы, а ещё одна попала в то место, где у нас висок, и пробила там дыру, тут же начавшую затягиваться дымом.

Демон или был серьезно ранен, или оглушен — он сидел на Ли, бестолково размахивая руками и покачиваясь из стороны в сторону, как будто вот-вот потеряет сознание.

Не знаю, сколько это длилось бы, но Ли хватило доли секунды, чтобы прийти в себя. Он дернулся, опрокинул соперника и сам оказался сверху. Издав победный рёв, с размаху саданул когтями по голове противника. Но это был не просто удар, а расчетливый и, как оказалось, верный ход. Ли воткнул коготь в дыру, пробитую моей пулей, и сорвал пол черепной коробки противника, сняв с него скальп вместе с рогами и костью.

Оба заорали так громко, что я опять перестал их слышать, — поверженный демон от боли, мой Ли — от торжества победы.

В голове демона я увидел черную массу, испещренную красными прожилками, — точно такую, если не считать цвета, как наш мозг. Но зрением Ли это был зеленого цвета сгусток энергии, опутанный нитями смысла и связями с внешним миром.

Я чуть не вскрикнул, когда он воткнул лапу в это месиво информации, уничтожая его. Ли выдернул из развороченного черепа кусок мозга и небрежно стряхнул его с рук.

Он выпрямился над трупом врага и заревел, задрав голову вверх и вытянув напряженные руки вниз и назад. Потом повернулся ко мне, и в голове пронеслась, как карта, картинка двух городов — Уральска и Лисинска, как будто я смотрю на них с большой высоты. Тайга смазывалась, истончалась цветом, выглядела так, как будто все краски потускнели. Но я тут же понял, что могу, если захочу, выделить любой элемент, хоть отдельное дерево. Зато города выделялись объемом и более яркими красками. Они были окутаны черным туманом, в тайге виднелись красные и багровые искры, но я не знал, что это, — понимал только, что или демопсы, или собаки. Ли показал, хозяином чего он стал. Мне показалось даже, что он хвастается передо мной.

В следующий миг демон подпрыгнул, развернул крылья и начал стремительно удаляться в сторону Лисинска, могучими толчками набирая высоту и все увеличивая скорость.

И сразу все пропало. За те несколько минут, что все длилось, я так привык к «стерео» в своей голове, что почувствовал, насколько бедны и тусклы наши представления об окружающем мире. Казалось странным, что я уже не вижу Ли, вернее, вижу его только как черную точку, растворяющуюся в быстро темнеющем небе.

Мысли вернулись в привычное русло. Я бросился к товарищам, которые по-прежнему лежали в каменном мешке без признаков жизни. Зато Рыжая уже пришла в себя и виновато смотрела на меня, извиняясь за панику, в которую ударилась, почувствовав приближение адских тварей.

Прислонив винтовку к камню рядом с Иванычем, я повернул Дмитрия на спину и достал бутылку воды. Через пальцы полил голову сначала ему, а потом Иванычу водой.

Они зашевелились, заворочались. Иваныч первым сел, тяжело дыша и потирая голову:

— Что со мной?

— Вырубился от демопсов. А потом ещё и два демона налетели.

— Шутишь? — не поверил он. — Ничего не помню…

— Вон посмотри на горе. Один демон и три демопса валяется.

Иваныч недоверчиво посмотрел на меня и поднялся, держась за камни.

Он постоял несколько секунд с отвисшей челюстью, потом молча сел, глядя на меня сумасшедшими глазами.

— Это… там… — Он чуть кивнул головой к дыре между камнями.

— Да, это все на самом деле, и глаза тебя не обманывают, — подтвердил я.

Иваныч полез в свой рюкзак, а я приподнял голову Дмитрия и влил ему в рот несколько глотков воды. Он заворочался, закашлялся, потом сделал несколько жадных глотков и открыл глаза.

— Он умер? — спросил, глядя мне в глаза.

Мне не надо было переспрашивать, я сразу понял, о чем он говорит.

— Да.

— Жалко. Ты?

— Нет, конечно. Ли… Ну, мой демон.

Интересно, я тоже почувствую, когда Ли умрет?

Дима оперся руками и подтянулся к камню, опершись о него спиной. Иваныч выудил из рюкзака фляжку с настойкой лимонника, жадно сделал несколько глотков и протянул мне. Я подал её Диме и, когда он вернул мне фляжку, тоже сделал пару глотков. Алкоголь обжег горло, но через несколько секунд стало намного легче.

Дима пошевелил челюстью, придерживая её рукой. Перехватив мой виноватый взгляд, махнул рукой:

— Нормально. До свадьбы заживет.

— Извини…

— Да брось! Мне-то можешь не рассказывать.

— Ты чувствуешь что-то? — после паузы спросил я его.

Дима откинул голову и закрыл глаза на несколько секунд.

— Да, — кивнул он, взглянув на меня. — Как будто что-то вынули из груди. Или из головы, не пойму…

Иваныч переводил взгляд с меня на Диму, но так ничего не понял.

— Ночевать тут будем? — спросил он.

— Давайте здесь, — сказал я. — Не знаю, как вы, а у меня что-то ноги трясутся.

Мы завалили «вход» рюкзаками, хотя я был уверен, что нас никто не побеспокоит до утра.

Утром, только начало светать, вышли из убежища. Мы хотели побыстрее добраться до леса, чтобы можно было наконец обогреться и вскипятить чай, — за ночь все замёрзли так, что зубы стучали.

Иваныч хотел было подойти рассмотреть поближе гончих и демона, но мы с Димой, не сговариваясь, пошли прочь, и он поспешил за нами, то и дело оглядываясь. Рыжая ещё раньше унеслась вперёд, не желая оставаться в этом месте ни одной лишней секунды.

Остатки адских тварей до сих пор дымились, распространяя вокруг жуткий смрад.

Глава 15

— Ну что, блин?! Взяли?! Дальше что?! — орал Руслан в лицо мужику с усиками, который провожал его на завод.

Начальник уральских охотников Иван Тюрин хлопнул его по плечу:

— Молодец! Красава! Ну, пошли в город.

— Водка есть ещё? — нагло спросил Руслан.

Его разрывало от чувств. Недавний страх отпустил, сжался где-то в груди в малюсенький комок. И уже лезли наружу радость и гордость за себя и за то, что он сделал, за свою удачу.

Тюрин сделал знак сопровождающему его охотнику и взял у него бутылку. Вытащив пробку, протянул водку Руслану и улыбнулся:

— Ты особо не налегай, ладно? Филин ждет…

— Не боись, — хмыкнул Руслан. — И до Филина твоего доберемся…

Руслан хлопнул рукой Тюрина по плечу и залихватски захохотал, правда, несколько натужно:

— Да ладно тебе дуться, ровно гадость какую проглотил! Как будто не рад, что я живой вернулся?

— Почему? Рад…

— Так давай выпьем! Или брезгуешь?

Тюрин только взглянул на него, Руслан крякнул и отдернул руку с плеча.

Дальше шли молча, Руслану даже пить не хотелось.

Пока он был на заводе, почти совсем стемнело, и на улицах никого, кроме патрульных охотников, не было. В центральном районе города стояла тишина, и постороннему человеку было не догадаться, что все пятиэтажки вокруг площади набиты людьми. Сам ритм жизни горожан, лишенных электричества, изменился: ложились до заката, вставали только тогда, когда на улице уже было светло.

В первые годы Филин и его люди пытались приспособить несколько дизельных генераторов для нужд города, но быстро бросили эту затею. Запасов топлива в Уральске оказалось не так много, а самое главное, не было занятий, которые требовали бы вечернего освещения. Горожане вернулись к кругу интересов пещерных людей — добывание пищи да банальное выживание.

Если где-то ещё и горела одинокая свеча, этого все равно не было видно — ещё после Первой Кары, когда людей начали рвать демопсы, горожане стали скрывать своё присутствие. С тех пор многое изменилось, демон отогнал от города и адских гончих, и стаи одичавших собак, но Филин и Тюрин неизменно требовали соблюдать светомаскировку, на всякий случай.

Руслан в сопровождении Тюрина, Семена и второго охотника дошли до мэрии, в которой тоже были завешены все окна, и поднялись на второй этаж. Коридор освещался двумя керосиновыми лампами, воздух провонял бензином. На звук их шагов из приемной выглянул охотник и тут же нырнул обратно — докладывать.

Улыбка сама растянула рот. Руслан покосился на Тюрина. А, хрен с ним. В конце концов, не он тут один начальник, есть кому оценить подвиги новоиспеченного Посредника.

Тюрин пропустил Руслана вперёд и сделал знак охотникам остаться в приемной.

В кабинете сидела неразлучная парочка — сам мэр и отец Слава. Филин при появлении в дверях Руслана встал и с широкой улыбкой пошёл навстречу.

— Герой! — забасил он, хлопая Руслана по плечам и спине так, что у того подгибались ноги. — Знай наших! Я сразу понял, что ты справишься. Орел! Ну давай садись, рассказывай.

Филин показал на стул у приставного стола, на противоположной стороне которого сидел отец Слава, а сам сел на своё место.

— Шурик! — крикнул он в дверь и сказал заглянувшему охотнику: — Давай заноси.

— Ага, щас…

Руслан открыл было рот, но Филин сделал ему знак подождать. Когда вернулся тот, кого он назвал Шуриком, и поставил на стол поднос с бутылкой темного стекла и тарелками с закуской, Филин бросил ему:

— Все, спасибо. Дверь прикрой… Иван, — это уже Тюрину, — достань посуду в шкафу.

Тюрин качнулся, отлепляясь от стены, и вытащил из серванта четыре пузатых фужера.

— Разливай, разливай, — велел хозяин кабинета.

Руслан с удовольствием смотрел, как Тюрин хозяйничает, обслуживая и его, Руслана, в том числе. То-то. Надо с мэром дружить да с этим… отцом Славой.

— Давайте, мужики! — Филин взял бокал с темной жидкостью и протянул чокаться. — Чтоб все и дальше так же удачно складывалось!

Руслан осторожно понюхал спиртное. Пахло приятно и пугающе незнакомо.

— Что, не приходилось такое пить? — захохотал Филин, а отец Слава и Тюрин снисходительно усмехнулись. — Ну да, ты же ещё совсем сопляком был, когда… Это коньяк, пей, не бойся.

Руслан опрокинул содержимое в рот. Язык и нёбо обожгло странным вкусом, как будто он разгрыз косточки от консервированных вишен, которые ему как-то достались в детстве.

Выпив, мужики потянулись за копченой зайчатиной, наложенной на тарелке горкой, и к крупным картофелинам, сваренным в мундире. Руслан взял ножку и принялся обгрызать с кости мясо.

— Ну, расскажи, как и что, — попросил Филин.

По тому, как к нему придвинулись и Тюрин, и отец Слава, которые даже жевать стали медленнее, Руслан понял, что все происходящее на заводе для всех присутствующих тайна. Видно, не балует Палач земляков рассказами. Вернее, не баловал, будем надеяться.

От осознания своей исключительности Руслан приободрился и осмелел. Вкусный коньяк лег на выпитое ранее, и в голове опять приятно зашумело.

— Да ничего особенного, — небрежно буркнул он, откидываясь на спинку стула. — Зашел на завод, демон у вас во втором цеху от ворот живет. Страшно там, жуть! Чуть деру не дал.

Руслан замолчал, отрывая жесткое мясо и не глядя на собеседников.

Отец Слава коротко взглянул на Филина, и они еле заметно усмехнулись друг другу. Мэр кивнул, и отец Слава поторопил парня, так что его голос звучал заискивающе-просительно:

— Дальше, дальше-то что?

— Да ничего. Там Палач ваш рельсину приделал и молоток рядом здоровый… Ну, я понял, что это он демона так зовет. Тоже стукнул. Постоял минут десять — а внутри, в цеху, так и завывает, гремит что-то, ровно там мучают кого… Никто не вышел, я и потопал обратно.

Филин коротко взглянул на Тюрина, тот кивнул.

— Ну вот и отлично! — потёр руки мэр. — Значит, принял он тебя?

— А как же? — удивился Руслан. — Будь иначе, разве я тут сидел бы сейчас?

— Верно, — кивнул отец Слава и потянулся к бутылке. — Теперь ещё два раз сходишь, чтоб уж наверняка, и все…

— Что значит наверняка? — удивился Руслан. — А сегодня я что, понарошку ходил? Чо вы мне парите тут?!

— Палач три раза ходил, — мягко сказал отец Слава. — И тебе как раз два раза осталось до четверга…

— Палач? Ну, тогда ладно, схожу… — перспектива опять оказаться на заводе меньше чем через сутки не радовала, но Руслан успокоил себя, что уж после этого он им всем покажет!.. А впрочем, чего тянуть?

— Мне бы хату, — сказал он Филину и посмотрел ему в глаза.

Филин дождался, когда новоиспеченный Посредник отведет взгляд, и только после этого сказал, впрочем, вполне доброжелательно:

— Это можно. Иван, откроешь ему в седьмом доме двадцать четвертую квартиру.

— Сделаю.

Руслан взял бокал с коньяком и выпил, не дожидаясь остальных и не чокаясь.

— А со жратвой как? Я же в лес бегать не буду? Еда, дрова, все дела?

— Конечно, нет, — успокоил его отец Слава. — Об этом позаботится город.

— Ну, тогда ладно, — буркнул Руслан и уже сам потянулся к бутылке и вылил себе в бокал остатки коньяка. — А насчет баб тут у вас как?

— Ладно, всё! — ответил Филин и посмотрел на товарищей. — Давайте расходиться, двенадцатый час уже.

Наутро Руслан проснулся поздно. Часов у него не было, но, судя по свету за окном, полдень или около того. Он ночевал в однокомнатной квартире, в которую его вчера привел Тюрин — в доме по соседству с мэрией. Несколько минут Руслан лежал, вспоминая вчерашнее, пока его не передёрнуло. Он встал и пошёл по жилищу, в которое его временно определили. Впрочем, Тюрин сказал, что он может жить тут постоянно. Но Руслан сразу решил, что, как только закончится эта шняга, он найдёт себе что-нибудь получше.

Руслан позавтракал остатками закуски, которую Тюрин завернул ему вчера с собой. На столе стояли две бутылки водки. Руслан открыл и сделал пару глотков из горлышка. Не коньяк, конечно, но вполне себе нормальная водка. У них в деревне, кроме самогона, вообще ничего не было, да и пил он его раза три всего, не больше, — только когда Вырвиглаз угощал по поводу Нового Года. Это уже в последние годы было — выделял его старшой, готовил преемника. У Руслана мелькнула опять мысль вернуться в деревню, пока не поздно, но он её отбросил. Назвался груздем…

И тут же сработала его всегдашняя подозрительность: а сможет ли он убежать? Или Тюрин его запер? Руслан отхлебнул ещё. Водка ему нравилась. Начиналась жизнь, о которой он всегда мечтал, завидуя отчаянным парням, не знающим страха. Сам Руслан так не мог. Он всегда взвешивал свои поступки и готов был рискнуть, только если уверен, что впереди его ждет достойная награда. Такая, как возможность стать Посредником, например.

Ещё два дня… Два похода в ад, и его судьба определится. Немного смущало то, что его ощущения на заводе были мало похожи на воздействие демона. Может быть, его там не было? Но до этого Семен сказал, что демон прилетел. И когда он шёл из Лисинска, на заводе было тихо, а сейчас в цеху точно сидит пара чертовых псов и несколько собак. Остается надеяться, что демон выделяет его среди прочих и так и должно быть. Насколько Руслан понял из рассказов Иры, Сергей Палач тем и отличался от остальных горожан, что воздействие демона на него не распространялось.

Или, наоборот, сам демон выделял Палача и не давил на него? Руслан надеялся, что так оно и есть. Если бы точно знать, как Сергей сумел договориться… Но эта драная кошка, Ира, ничего толком рассказать не могла — сама не знала.

Когда он шёл из Лисинска, вся эта затея казалась ему логичной и правильной, вот только теперь он не был так уверен…

Нужно ещё проверить его статус. Пленник он или Филин со своими приспешниками ему уже полностью доверяют?

Руслан сунул непочатую бутылку в карман, а открытую взял в руки. Прихватив несколько кусков копченого мяса посуше, подошёл к двери и осторожно повернул ручку. С тихим скрипом дверь открылась. Руслан выглянул на площадку. Никого, и тишина стоит такая, что аж уши закладывает. Но вот на улице что-то неразборчивое крикнула женщина, Руслан вздрогнул и вышел из квартиры. В замке торчал ключ. Он запер квартиру и пошёл вниз.

Оказалось, не так уж он и свободен, хотя и не пленник уже. На бордюрчике перед входом сидел давешний Семен и дымил сигаретой, свернутой из газеты. При виде Руслана, появившегося из дверей подъезда, он вскочил, поднял с земли автомат и закинул его на плечо.

— Долго спишь, — добродушно улыбнулся он, показав отсутствующий справа зуб.

— А ты что, меня сторожишь? — буркнул Руслан и отхлебнул из бутылки.

Семен завистливо сделал челюстью движение, как будто сам глотает, и обиженно произнес:

— Чего «сторожишь»? Я к тебе в охрану приставлен, чтобы ненароком наши же охотники тебя второй раз не арестовали.

Руслан недоверчиво качнул головой, но промолчал. В конце концов, Семен человек маленький, что сказали, то и делает. Вот и гадай, пленник он или нет.

— Ну, пошли, город покажешь, что ли…

— Да тут смотреть нечего. Это центральная площадь… Ну, то есть раньше была, сейчас-то все в огородах.

— Весь город в этих домах живет? — махнул бутылкой Руслан в сторону пятиэтажек вокруг.

— Да, почти. Палач отдельно живет. Но он с самого начала ото всех свалил.

— А где? Пошли посмотрим.

— Да охота тебе туда тащиться? — заныл Семен, но пошёл вперёд, показывая дорогу.

Руслан ловил на себе взгляды горожан. Почти все население города, воспользовавшись тем, что два дня не было дождя, высыпало на улицу. Взрослые и дети копались в огородах, отрабатывая свою норму продуктового пайка. Тут же рядом крутились охотники с автоматами — изображали заботу о населении.

Семен свернул, и они вышли на главную улицу города, ведущую в Екатеринбург в одну сторону и Лисинск в другую.

— Нам туда, — кивнул охотник.

— Там же завод, — удивился Руслан. — Он что, рядом с ним ещё и все дни проводит?

Семен пожал плечами:

— Не знаю, проводит или нет, но живет рядом. Я слышал от мужиков, что он это… устает в общем, когда возвращается, так что ему так удобнее.

— Устает? — усмехнулся Руслан и поднял бутылку водки, якобы рассматривая её содержимое. — Ну да, тут можно до дома не дойти…

— Да нет, я же совсем в другом смысле, — сказал Семен. — Демон так воздействует, что ли…

— А, ладно, знаем, — отмахнулся Руслан и ещё раз отхлебнул.

Они шли все дальше, пока на улицах людей совсем не стало. И личные, и городские огороды жались к площади, на таком расстоянии рисковали обрабатывать землю только самые беззащитные — те, кто не смог занять место получше. Как правило, ими оказывались матери-одиночки, да ещё и с несколькими детьми. Уступить им огород поудобнее значило подвергнуть себя риску или недодать что-то своим детям.

В голове Руслана опять зашумело, и жизнь стала выглядеть более-менее нормально, тем более что это помогало отвлечься от мыслей о демоне.

— О, глянь, — остановил Семена Руслан, — бабы!

Он показал на огород чуть в стороне от дороги, устроенный под окнами трехэтажного дома. Здание, буквально разбомбленное камнепадом, сильно накренилось, бросая тень на двух женщин, склонившихся к грядкам.

— Да ну, брось. — Семен хотел взять Руслана за рукав куртки, но тот дернул плечом и свернул с дороги.

Женщины, услышав голоса, как по команде, выпрямились и посмотрели в сторону мужчин, опустив руки с растопыренными грязными пальцами. Только теперь Руслан увидел, что женщин-то тут всего одна, а вторая, наверное, дочь, совсем ещё пацанка, лет десять, не больше. Обе были одеты в мешковатые мужские куртки на пару размеров больше, чем надо. Резиновые сапоги, спортивные штаны с вытянутыми коленками и вязаные шапочки грязно-розового и серого цвета дополняли наряд.

Девочка, поначалу испугавшись, сейчас смотрела с любопытством, только дичилась и то и дело отворачивалась, смущаясь.

Её мать не была столь легковерна. Она, не дожидаясь, пока мужчины подойдут ближе, кивнула дочери, давая знак уходить. Но дочь сразу не сообразила, и момент был упущен.

— А куда это мы собрались? — прищурился Руслан на женщину.

Она повернулась к нему лицом, и Руслан смог рассмотреть её поближе. Ей было лет тридцать, миловидное лицо усталое, осунувшееся, но Руслан к таким уже привык — других и не было. К тому же, несмотря на куртку, под ней угадывались объемы — как раз то, что нужно.

— Домой, — сухо обронила женщина и попыталась пройти мимо парня.

— Не так быстро, красотка! — остановил её Руслан. — Пошли-ка прогуляемся в соседний подъезд…

— Вот ещё… А ну, пусти!

— Слышь, — тронул его за руку подошедший Семен, — да пошли дальше, чего ты к ним…

— Отвали, — бросил через плечо Руслан. — Тебе что велено? Охранять? Вот и охраняй. А у меня дело к этой мадам…

Руслан схватил женщину за воротник куртки и дернул к себе. Она стала отбиваться, крикнула дочери:

— Аська, беги!

Но девочка бросилась помогать матери. Руслан свалил её ударом ноги и встряхнул женщину, упавшую на колени:

— Слышь, ты! Или сама пойдешь со мной, или вон девку твою оприходуем, поняла?

Женщина притихла, с ужасом глядя на Руслана. Она перевела взгляд на Семена, но тот только вздохнул и отвернулся. Девочка тихонько скулила, упав на грядки с луком, и пыталась подняться, но у неё ничего не получалось — руки подгибались, и она так и осталась лежать на боку, подтянув ноги к животу. Один сапог слетел, когда она падала, и теперь валялся рядом.

— Да не ссы, — уже добродушно хмыкнул Руслан. — Я тебе вон чо отдам…

Он вытащил из кармана бутылку и покрутил её перед глазами женщины.

— Да ладно, хорош ломаться, — прикрикнул Руслан, видя, что она по-прежнему глядит на него широко распахнутыми испуганными глазами. — Или у вас водка не ценится? Эй, Семен!

— Чего?

— Водку можно на хавчик сменять?

— Можно, — буркнул Семен и отвернулся. Он с удовольствием двинул бы этому козлу в рожу, но Филин наказал ему особо не препятствовать, пусть пока делает, что хочет.

Всякое в городе бывало, тот же Филин тоже ни одной смазливой бабенки мимо себя не пропускал, но не чужаку же вот так руки распускать?!

Руслан сунул бутылку в карман и бросил:

— Пошли, а то мне к демону вашему ещё сегодня идти…

Услышав про демона, а может, и до этого смирилась, но женщина встала и послушно пошла за ним следом, бросив взгляд на дочь. Та уже села и теперь плакала навзрыд, глядя на мать и держась за ушибленный бок. Она размазывала слезы рукой и испачкала лицо, став похожей на крысенка своей серой шапочкой, острым носиком и землистыми, серыми щеками.

Он вернулся через десять минут, застегивая молнию на куртке.

— Пошли, что ли? — спросил он Семена. И пьяно рассмеялся, обнажив белые зубы: — А то, слышь? Иди тоже… того… Она сейчас на все готова.

Семен покачал головой, поправил ремень автомата на плече и, не дожидаясь Руслана, пошёл вперёд.

— А это… Бутылка водки это тут у вас не много? А то я же не знаю, что тут у вас творится… Да погоди ты…

В конце улицы, когда им надо было свернуть, Семен оглянулся. Две фигурки сидели рядом, почти сливаясь. Семен был уверен, что они молчат. Тут многие молчат…

— Вот тут он живет, в этом доме, — кивнул Семен на ничем не примечательный трехэтажный дом.

— Здесь? — удивился Руслан.

Как-то не вязались в его представлении должность Посредника и обычная квартира в трёхэтажке. Да ещё это сколько же сил нужно положить, чтобы её одному в порядке содержать?

— Дрова-то ему город дает? — спросил мимоходом, не сомневаясь в ответе.

— Нет, — покачал головой Семен. — Он все сам тут делает. В городе продукты только берет.

— Ну и дурак! — сплюнул Руслан. — Не, а как он на площадь-то ходил? Это же какое плечо в один конец!

— Да он и не ходил…

Руслан сплюнул на землю и полез в карман за табаком:

— Пошли посмотрим, как он живет.

— Нет, не пойду.

— Чего так? Боишься Палача, а? Да не ссы, теперь я за него.

— Ну, это ещё бабушка надвое сказала, — злорадно усмехнулся Семен.

— Не веришь, значит?

— А ты сам?

Семен смотрел на него, сощурившись.

— Я же ходил.

— Да может, там демона и не было совсем? Серега еле ноги до квартиры доволакивал, а ты вон огурцом каким прискакал вчера…

— Ну и что? — неуверенно спросил Руслан. — Может, он у вас того… хиляк.

— Точно.

Семен отвернулся и тоже стал скручивать себе сигарету.

Руслан дошел было до дверей подъезда, но вернулся обратно.

— Я думаю, никакой он не особенный, понял? Просто в нужном месте в нужное время оказался. Пришёл кто другой в тот день к демону — и он бы стал Посредником. Кто смелый, того и тапки.

— Ну и ладно. Вот только…

Семен закурил, с улыбкой выпустив вонючий самосадный дым в небо. Он сделал ещё несколько неторопливых затяжек, пока Руслан не выдержал и не спросил:

— Что «только»?

— Почему демопсы его не трогают?

— А с чего ты решил?

— Да все знают.

— Да брехня все это. Собаки-то его точно рвут, я знаю.

— Это откуда?

— Да баба его рассказала.

Семен повернулся к Руслану и заинтересованно спросил:

— Так она с ним встречалась? У нас слухи ходили.

— Да чего слухи? Трахалась с ним напропалую, — обрадовался Руслан оживлению разговора. И возможности перевести разговор с опасной темы, касающейся Палача и его неприкосновенности. — Все бабы суки.

— Тьфу на тебя, — в сердцах сплюнул Семен. — Что ж у тебя кроме этого и поговорить не о чем? Ну, с чего Ирка-то сука? Ты ж её не знаешь совсем…

— Ага, это я к ней в койку в первую же ночь прыгнул, да?

Семен раздраженно пожал плечами:

— Все равно. Палача у нас не любили, но она-то при чем?

— Да при том, что, как только возможность появилась от него свалить, она тут же ею воспользовалась.

— Жаль только, в такого мудака втюрилась.

— Что ты сказал? — сунулся было к нему Руслан.

— Да что слышал! — Семен смотрел весело и нагло, совсем не так, как всего несколько минут назад.

Ну его на фиг, ещё пристрелит…

— Ладно, не заводись, — примирительно сказал Руслан.

Поняв, что он испугался, Семен с сожалением сплюнул и повернулся спиной, направившись к дороге, ведущей к заводу.

— Эй, ты куда? — окликнул его Руслан.

— Пошли, — не оборачиваясь, сказал охотник. — Тебе на завод пора идти.

— Рано же ещё…

— Ничего, раньше сходишь, раньше вернешься.

— Водки бы мне ещё… — с тоской сказал Руслан, отбрасывая пустую бутылку в сторону.

— Вот как обратно придешь, так получишь, — отрезал Семен. — Тюрин сказал, чтобы не валандались долго. Все равно идти надо, иначе Филин силой отправит…

Руслан поплелся следом. Господи, быстрее бы все это кончилось!

Тюрин ждал на том же месте, что вчера. Только сегодня они с охранником сидели чуть в стороне, прислонившись спинами к бетонной стене крайнего в городе дома.

Он встал им навстречу, потянул носом и поморщился:

— Ты бы завязывал с водкой… Особенно когда к нему идешь.

— Почему?

Тюрин пожал плечами:

— Не знаю. Палач вообще не пил. Может, и тебе не надо.

— Да что вы все заладили: «Палач» да «Палач»?! Я сам как-нибудь разберусь!

Тюрин усмехнулся и кивнул в сторону завода:

— Это верно. Ну, тогда иди разбирайся.

Руслан хотел сказать что-нибудь резкое, но наткнулся на насмешливый и злой взгляд Тюрина и осекся. Он помялся и сбавил обороты:

— Ладно… А водка-то есть?

Тюрин покачал головой и взглянул на своего охранника. Тот постоял секунду неподвижно, потом качнулся и вытащил из кармана куртки бутылку.

В этот раз Руслан оглядываться не стал. Злость переполняла его. Будь его воля, он бы этого Тюрина… Но ничего, будет ещё возможность. Руслан такие вещи не спускает. Ещё никто просто так не отделался, и этот не уйдет…

Когда он вернулся, трое его сопровождающих сидели все под тем же знаком и распивали бутылку водки, закусывая луковицей и огурцами. Разрезанные на кусочки овощи лежали на носовом платке, расстеленном тут же.

— Мою, небось, пьете? — сварливо спросил Руслан, остановившись возле мужчин, сидящих прямо на траве.

— Ага, вся водка в городе твоя, — откликнулся Тюрин. — Семен, прибери тут. Ну что? Опять не вышел?

Он легко встал и пошёл вперёд, в город. Руслан поплелся следом, ощущая на затылке взгляд охранника. Семен догнал их уже возле площади.

Остаток дня и весь следующий день Руслан провел у себя в квартире. Семен принес и спиртного, и еды, но кусок не лез в горло. Уже четверг, как раз день принесения жертвы…

В пять вечера в дверь постучался Семен, и через полчаса они были на окраине города.

Ссутулив плечи, Руслан поплелся на завод.

То, что сегодня все иначе, чем в предыдущие два дня, Руслан понял сразу. Метров за сто до ворот начала болеть голова, и с каждым шагом все сильнее и сильнее. Теперь каждый метр пути давался с огромным трудом. Но странно, что Руслану ни разу даже в голову не пришло повернуть обратно. Наоборот, его тянуло вперёд, словно железо к магниту.

Когда он вошел в ворота, его личное «я» растворилось в образах и понятиях, наполнивших его целиком, без остатка. Звуки оглушали его, а то, что он видел, выедало глаза, как кислота. Его словно подвесили в пустоте и набивали нечеловеческими понятиями, как рождественского гуся орехами. Вот только каждый миг приносил невыносимые страдания.

Из этой какофонии, обрушившейся на него как лавина, его время от времени выбрасывало на поверхность, в обычный мир. Чтобы он смог сделать очередной шаг. И ещё один, и ещё.

Но эти промежутки были так малы и ничтожны, что Руслан их почти не замечал. Да и не смог бы, наверное, — слишком занят был мозг, не успевая уже ни за чем.

Сколько это длилось, несколько минут или лет, он не мог сказать наверняка. Вот очередное «окно», и он стоит с кувалдой в руке перед парящим рельсом. В следующее «выныривание» Руслан нанес удар.

Дребезжащий резкий звон раскатился вокруг и словно снял пелену с глаз. Руслан вдруг опять ощутил себя человеком, и это было худшее, что произошло в его жизни. Ему хотелось вернуться обратно, в недоступный пониманию мир, лишь бы не ощущать сейчас этот страх и не ждать неизбежного.

Момент, когда демон предстал перед ним, Руслан пропустил.

Это было похоже на второе рождение, но со знаком «минус». Все, что с ним произошло до этого, показалось неважным и незначительным. Он думал, что последние несколько минут страдал больше, чем за всю предыдущую жизнь. Оказалось, он ошибся. Это была только прелюдия. Сейчас он испытывал настоящие мучения.

Боль охватила его со всех сторон. Каждая кость его тела, каждое мышечное волокно и кровеносный сосуд взорвались страданием. И боль была разная, он чувствовал себя словно разрываемым на части. Мозговое вещество в костях болело отдельно от самой костной ткани. Мышцы болели отдельно от кожи. Он чувствовал через боль все свои внутренние органы. Казалось, даже волосы болели — каждая волосинка отдельно.

Но хуже боли стало то, что его сознание прояснилось, словно демон сдул с него пелену, прикрывающую его ничтожность и осознание страшного, леденящего душу знания — его мучения никогда не кончатся. Ни сейчас, ни когда он умрет.

Руслан смотрел на демона не в силах оторвать взгляд. Тот стоял, сжав огромные кулаки, и буравил пришельца взглядом глубоко посаженных, горящих красным глаз.

Вот он открыл рот, и Руслан почувствовал, как дрожит земля от звука его голоса. Он сам завибрировал, как камертон в руках настройщика.

— Кто ты?

Удивительно, но Руслан ещё сохранил возможность говорить.

— Посредник… Я новый посредник! — Голос звучал хрипло, каждый звук приходилось выталкивать из себя усилием воли.

Демон захохотал, откинувшись назад корпусом и запрокинув голову.

— Я вместо Сергея буду! — торопливо крикнул Руслан, понимая, что делает что-то не то, что время уходит, приближая его к последней черте. — Остальное все останется как прежде! Ты будешь получать жертву, как всегда, по четвергам. Только приводить её буду я.

Руслан облизал пересохшие губы.

— Ты согласен? — наконец спросил он.

— Да! — заревел демон.

Он неуловимо быстрым движением оказался в метре от Руслана и замер, вглядываясь в лицо человека. Смрадный дым вновь окутал его, забивая Руслану легкие и глаза. Парень поразился, каким жаром веет от демона и как он сам ничтожно мал по сравнению с ним. Не зная, что делать, Руслан протянул дрожащую руку, желая скрепить договоренность рукопожатием.

Демон взмахнул рукой и вонзил коготь среднего пальца в горло Руслана. Брызнула струйками кровь, орошая куртку человека и ладонь демона. Руслан успел осознать, что случилось, он хотел крикнуть, но горло было перекрыто пробившим его когтем. Только кровь запузырилась вокруг дырки, и все.

Насладившись мучениями жертвы, демон легким движением лапы оторвал Руслану голову. Несколько секунд он смотрел в мертвые мутные глаза, но потом голод дал о себе знать. Демон припал к разорванной шее и одним мощным хлюпающим вдохом высосал из головы кровь. Потом привычно проткнул когтем указательного пальца череп и высосал жирный мозг. Обезглавленное тело демон забросил в цех, откуда тут же раздались вой и рычание притихших было тварей. Голова полетела следом.

Филин и отец Слава вышли на крыльцо мэрии и остановились, глядя на площадь. Несколько сотен человек, преимущественно женщины и дети, сосредоточенно ковырялись в грядках, стараясь сделать как можно больше, пока стояла сухая погода. Опускался вечер, но было ещё светло. Облака второй день чуть ли не растворялись в вышине. Заходящее солнце немного просвечивало сквозь них, так что можно было видеть такие редкие на улицах города тени.

— А я в выходные порыбачить любил за город выехать, — вспомнил вдруг отец Слава. — Осенью хорошо бывало, когда до дождей… Солнце, тепло ещё, а комарья нет. Таких чушек таскал, что только в путь!..

— Да ладно заливать, — дохнул на него свежим перегаром Филин. — Знаем, как вы за город выезжали.

— Ну, рыбу-то тоже ловили, — с достоинством ответил отец Слава.

Они помолчали, провожая взглядом пронесшегося куда-то мальчишку в перепачканной землёй синей облезлой курточке.

Отец Слава открыл рот, намереваясь сказать что-то ещё, но не успел. Все, что они видели перед собой, резко сдвинулось, смещаясь, но оставаясь на месте. Стало страшно так, что захотелось броситься бежать прочь, не оглядываясь и голося во все горло. Такого не было уже больше десяти лет. На площади раздались крики ужаса; заорали, заплакав навзрыд, взрослые и дети.

Небо закрыла чёрная тень. Упав с высоты, демон перед самой землёй взмахнул огромными крыльями, обдав людей вонючим дымом и жаром собственного тела. Крутое пике, и он опять взмыл в высь, исчезнув за линией домов.

Когда вернулась способность думать и говорить, мужчины на крыльце мэрии увидели лежащие на ступенях два белесых шарика с неопрятными красными волокнистыми шлейфами, испачкавшими гранит. Отец Слава подошёл поближе, хотя и так уже прекрасно видел, что это вырванные с корнем глаза. Радужка все ещё была ярко-синей, только помутнела и перестала блестеть.

— Красивый был парень всё-таки, — смиренно сказал отец Слава.

— Неделю можно спать спокойно, — в тон ему отозвался Филин и пошёл обратно к себе в кабинет. — В конце концов, надежды-то особой и не было…

— Это так, — поспешил за ним отец Слава. Ему тоже захотелось выпить. И сразу стакан, и водки — побольше и покрепче, чтобы оглушить хоть на несколько минут мозг.

Глава 16

Чем дальше мы отходили от гор, тем гуще становился лес, пока не стал таким же, как рядом с Уральском. Мы шли уже третий день. После битвы демонов на вершине горы мы продвинулись не меньше чем на триста километров — увиденное подстегнуло всех, и меня с Дмитрием тоже. Хотелось оказаться подальше от того места.

С этой стороны от горного кряжа начиналась широкая долина, поросшая лесом. Ни жилья, ни дорог здесь практически не было ещё до Первой Кары, и ориентироваться тут мог только такой опытный в этих делах человек, как Иваныч. Мы останавливались только по его знаку. Иваныч вытаскивал карту, крутил компас и что-то подсчитывал, шевеля губами. Потом он давал отмашку рукой, и мы шли дальше, иногда чуть меняя направление.

После всего, что случилось, Иваныч притих, и мы редко слышали его шуточки. Говорить обо всем этом мы стеснялись, словно ничего не произошло.

Ели теперь два раза в день: ужинали, перед тем как лечь спать, и плотно завтракали, с рассветом уже шагая по тихому, мертвому лесу. Мы жили в деревне до того как случилась Первая Кара, и я часто бывал в лесу. Правда, тогда он был совсем другой — сосновый, просвечиваемый насквозь светлый лес на каменистых берегах реки. И он всегда был живым. Мошкара ли, птицы или белки — в лесу постоянно видишь жизнь.

Сейчас и леса стали другими, а уж о живности и речи нет. Занятые борьбой за собственное существование, люди и не заметили, как исчезли животные. Домашние, те, которых не прибило камнями или льдом, почти сразу пошли на еду или сами померли. На то, что творится в лесу, долгое время вообще внимания не обращали, да и леса как такового не было. Горелые головешки да чёрные остовы деревьев, грозящие небу. А потом, когда как-то разом поперли вверх с невиданной скоростью ели, в лесу уже никого не осталось. Только зайцы, жрущие салатную траву, как капусту, да стаи одичавших собак. Ну, и адские гончие, конечно.

Судя по поведению Рыжей, в этих местах давным-давно и этого не было. Первое время она ещё «сторожила», то убегая вперёд, то кружась по сторонам, принюхиваясь и напрягаясь от каждого подозрительного шороха. Но чем дальше мы шли, тем понятнее становилось по поведению собаки, что, кроме зайцев, другой живности тут нет.

Когда долго выполняешь одну и ту же монотонную работу, время растягивается и кажется, что этому не будет конца. Я обрадовался, когда Иваныч вдруг остановился и повернулся к нам с радостной улыбкой:

— Ну, слава богу! А то я уж думал, что мы заплутали.

— Хорошо, что ты нам это только сейчас говоришь, — ухмыльнулся Дмитрий.

— Зря смеёшься. Тут все очень изменилось с тех пор, как составляли карту.

— Странно, правда? — поддел его я.

— Ладно, хорош ржать. Самое главное, что мы дорогу нашли. Теперь проще все будет. Километров двадцать ещё, и должны на воинскую часть выйти. А там уж рядом.

— Рядом — это сколько? — спросил Дима.

— А я знаю? — рассердился Иваныч и начал складывать карту. — После Первой Кары ещё более-менее данные по эпицентрам были, а потом все вовсе на глазок… Если бы не та воинская часть, так и не знали бы про то место, куда идём.

— Ничего, нас Рыжая приведет, — потрепал я собаку за уши.

— Да вот это меня и удивляет, — усмехнулся Иваныч. — Мы-то ладно, дурни. А животинки обычно это дело лучше нас чуют…

Как оказалось, Иваныч зря наговаривал на собаку…

— Ладно, давайте прямо по дороге и пойдём. Теперь хоть не собьемся.

Я рассмеялся:

— Иваныч, где ты дорогу видишь?

Вокруг нас, на мой взгляд, был такой же ельник, что и последние несколько сотен километров.

Иваныч только махнул рукой и пошёл вперёд, не дожидаясь нас. На самом деле дорога чуть-чуть угадывалась — ели здесь росли чуть реже.

Начало темнеть, а до части мы не дошли, и Иваныч предложил остановиться на ночлег, чтобы не рисковать и не проскочить случайно мимо. Мы так и поступили. Оказалось, до военных мы не дошли всего-то пару километров.

Часть словно выпрыгнула на нас из чащи. Только что везде был лес, как вдруг мы вышли на небольшую асфальтированную площадку.

Мы с мамой ездили «на присягу» к моему двоюродному брату Вовке за год до Первой Кары. Та часть была в Екатеринбурге, окруженная большими каменными домами, но начиналась она точь-в-точь как эта.

Когда-то полосатый красно-белый шлагбаум совсем облез и торчал вверх, как указующий перст. Слева будочка КПП с проломленной крышей и без единого стекла в окнах. Территория части даже обнесена была тем же забором, что в Екатеринбурге, — бетонные квадратные плиты со звездами посередине.

Единственное отличие — ворота перегораживал «Урал», опрокинутый набок. Впрочем, он был отодвинут в сторону, так что, не будь на дороге камней, машина бы проехала. Крыша была смята в лепешку, как будто машину отбросили одним могучим ударом. Хотя вполне может быть, что автомобиль пострадал от камнепада, а уж потом его использовали в качестве ворот.

С первого взгляда было ясно, что часть брошена. На территории росли ели, за которыми белело здание казармы или штаба, с нашего места было не разобрать.

Рыжая, в отличие от нас, очень заинтересовалась тем, что находится за воротами. Она нетерпеливо пробегала несколько метров вперёд, оглядывалась на нас и возвращалась, увидев, что мы не торопимся следовать за ней. Она даже начала поскуливать тихонько от нетерпения.

— Ну, пойдём, что ли? — спросил я. — Посмотрим, что её туда так тянет?

На всякий случай я снял дробовик с плеча. Моему примеру последовали и Иваныч с Дмитрием, взяв «калашниковы» наизготовку.

Мы медленно двинулись вперёд, водя стволами во все стороны. Иваныч впереди, я и Дима следом. Рыжая нетерпеливо забегала вперёд, не понимая, чего мы копаемся.

От КПП шла асфальтовая дорожка, которая терялась среди деревьев. В двадцати метрах от ворот к центральной дороге примыкала боковая, вдоль которой было выстроено здание, которое мы и видели из леса. Это был двухэтажный штаб, некогда побеленный, а сейчас грязно-серый, но на фоне тёмных елей он по-прежнему казался светлым. Здание было проломлено посередине — каменный «заряд» пробил кровлю и перекрытие, заодно выдавив все стекла.

Перед штабом зиял пустотой небольшой плац, теперь больше напоминающий японский сад камней.

Иваныч посмотрел на Рыжую, по-прежнему нетерпеливо рвущуюся вперёд на территорию части, и махнул нам рукой идти дальше. Мы прошли штаб и остановились под прикрытием угла здания. За ним шла широкая полоса с примитивными тренажерами типа турников, брусьев и лестниц, сваренных из металлических труб. Дальше белели четыре одноэтажных здания, стоящие к нам и зданию штаба торцами.

— Это казармы, — сказал Иваныч, — только не вижу отсюда, в каком они состоянии.

— Мне кажется, или вон там дым? — показал пальцем Дмитрий.

— Где? А верно, что-то похожее… — Иваныч перехватил автомат и посмотрел на Рыжую: — Ну, судя по собаченции, там люди и они готовят еду.

Мы двинулись дальше, теперь не по дороге, а по спортивной площадке, срезая дорогу ко второй справа казарме. Над ней и правда курился лёгкий дымок, который ни я, ни Иваныч сначала не заметили — скорее всего, топили сухими дровами.

Глядя на нас, старающихся не выходить на открытые места и прячущихся за стволами деревьев и самыми большими камнями, Рыжая тоже чуть приотстала — наверное, помимо запаха еды почувствовала и присутствие чужих людей.

Мы не успели дойти до казармы десяток метров, как дверь распахнулась и на пороге застыл… дедушка. Такой, как на картинках в книгах про гномов. Седые длинные волнистые волосы обрамляли круглое сморщенное лицо с окладистой бородой. Он был маленького роста, худой и сухонький, что подчеркивала одежда на несколько размеров больше, чем нужно, — на нём был бушлат поверх солдатской камуфлированной формы и берцы. Дедушка удивленно смотрел на нас, моргая темными подслеповатыми глазками. Больше всего его изумила Рыжая — мельком оглядев нас, он щурился только на неё.

Собака, всего несколько дней как приставшая к людям и не особо доверявшая чужакам, на этот раз изменила себе: склонив голову набок, она несколько секунд рассматривала старичка, а потом коротко и весело гавкнула и… замахала хвостом.

Дедушка всплеснул руками:

— Батюшки-светы! Да никак собачка с вами?

На роль человека, от которого исходит угроза, он никак не подходил, и мы, уже не таясь и опустив оружие, подошли к нему.

— Здравствуй, отец, — сказал Иваныч и первым протянул ему руку.

Старичок несколько недоуменно посмотрел на неё, потом спохватился и ответил рукопожатием.

— А я уж думал, как ты меня признал? — немного непонятно спросил он и по очереди пожал нам всем руки. — А вы кто же будете?

Отвечать взялся Иваныч:

— Меня Антоном Ивановичем зовут, можно просто Антоном или вон как ребята — Иванычем. Это Серега, это Дмитрий. А тебя, отец, как звать?

— Отец Александр я, — радостно улыбнулся старичок и растерянно хлопнул себя по бушлату: — да без облачения и не признать.

Мы смущенно переглянулись — как вести себя в обществе священника, никто из нас не знал. Но он уже суетливо посторонился, давая нам пройти, и запричитал по-стариковски:

— Да чего же мы в дверях-то? Проходите в дом.

Дверь вела в маленький тамбур, за которым и был, собственно, «дом». Старичок отгородил часть казармы, в которой стояла обычная дровяная печка с чугунной плитой наверху. Каморка была маленькая, только чтобы поставить кровать, тумбочку да стол со стулом. Стенами комнатки с двух сторон были собственно стены казармы, а с оставшихся двух — фанерные щиты наглядной агитации. На одном из них я прочитал: «Боевой листок», ещё на одном было написано: «Распорядок дня».

На стене, в углу напротив входа, висела икона с зажженной перед ней лампадкой. Судя по запаху и копоти, в светильнике был обыкновенный заячий жир.

Вслед за Иванычем мы неумело перекрестились на икону.

На плите стояла кастрюля с кипящим варевом, от которого исходил дразнящий запах вареного мяса.

— Удачно вы, хлопцы, — сказал старичок, подталкивая нас в сторону кровати. — Садитесь, садитесь! А я как раз суп варю. Вот заодно и пообедаем. Подвиньте-ка стол к кровати, и все уместимся. А я щас ещё стульчик принесу.

— Да как-то неудобно вас объедать, деду… отец Александр, — сказал Иваныч. — У нас есть еда…

— Ну вот ещё, — всплеснул руками священник. — Не по-христиански это! Да и что там объедать-то? Зайцы чуть не сами в кастрюлю прыгают, картоха теперь круглый год, почитай, растет… Так что не обижайте.

C вещами, оружием и собакой в комнатке было не развернуться. Мы отнесли все вещи в тамбур, а Рыжую оставили перед открытой дверью дедовой каморки — от печки веяло жаром, так что проветривание было в самый раз.

Дед вышел и через несколько минут вернулся с железными мисками и ложками в руках.

— Во, солдатские! — похвастался он. — Стекло-то все побило, считай, а железу ничего не будет.

Он принялся разливать по тарелкам овощной суп, что-то среднее между борщом и щами.

— Хлеба нет, — с сожалением покачал дед головой. — А хорошо бы сейчас черного хлебушка съесть… Да видно, не доведется уже.

— Отец, — неуверенно крякнул Иваныч, — так, может, того… По сто грамм за знакомство? У меня как раз последняя бутылочка осталась, что с дому захватил. Думал, с ребятами, как обратно пойдём, выпьем на радостях, да тебя встретили. А?

— Коли последняя, да ещё и отложенная, так нечего и починать, — рассудительно сказал отец Александр. — Да к тому же вы у меня в гостях, не забыли? Я сейчас, кушайте пока…

Он вышел, не забыв предусмотрительно налить в миску суп для Рыжей, щедро навалив туда куски мяса. Вернулся он с винной бутылкой в руках и четырьмя стаканами.

— Во! Только красного вина у меня нет, зато есть белое. Вам как, разбавлять? Али чистый пить будете?

— А это что? — подозрительно спросил Иваныч.

— Спирт.

— Ого! Тогда лучше развести, конечно.

Под суп разведенный спирт пошёл очень хорошо. И вообще, поесть горячего и жидкого после нескольких дней в тайге было очень кстати. Да и сама обстановка непритязательного стариковского жилища после похода по лесу казалась удивительно уютной. Скорее, это заслуга самого хозяина: есть такие люди, с которыми перекинешься парой слов — и уже как будто много лет знакомы.

— Ночевать вам только где? — после того как поели, задумался дедушка.

— Отец Александр, да мы небалованные, — усмехнулся Иваныч. — В лесу на голой земле спали, так что не пропадем.

— Ну, коли так, я вас в казарме положу, — кивнул священник. — Матрасы с подушками есть, двумя али тремя одеялами укроетесь, и хорошо. Крыша над головой есть, а это самое главное.

— Не пострадала казарма-то? — спросил Иваныч.

— Нет, Господь миловал… И в первый раз, и во второй. Несколько стекол повылетало, да мы с других окон сняли да застеклили.

— А остальные казармы?

— Остальные? Нет, две всего нормальных. Эта и демонова. Остальные побило сильно. Снаружи не видно, стены стоят, а крыши-то проломлены.

— Подожди, — подумав, что ослышался, спохватился я. — Демонова?!

— Ну да, — простодушно поморгал на меня отец Александр. — В этой мы с солдатиками жили, а в той, во второй, демон.

Мы переглянулись. Или старик тронулся умом, или…

— А где остальные? — осторожно спросил Дмитрий. — Солдатики?

— Так демон их и пожрал, — просто сказал отец Александр. Он помолчал несколько минут, потом, словно через силу, произнес: — Я и отвел.

Честно говоря, я не поверил. Сама мысль, что можно жить рядом с демоном, казалась чудовищной, невероятной. Не может человек постоянно находиться рядом со слугой сатаны, даже такие, как я или Дима, — пару часов, не более.

Дмитрия занимали более практичные вещи.

— Так он и сейчас тут живет, что ли?!

— Нет, что ты! — замахал на него руками старик. — Уж годков пять как улетел, и слава богу!.. Вижу, не верите вы мне…

— Да нет, почему? — смущенно сказал Иваныч и переглянулся с нами. — Да только…

— Ладно, слушайте, расскажу. — Дед поудобней умостился на стуле. — Тем более на мне грехов столько, что вас в любопытство вводить мне не след. К тому же исповеди мне не получить уже, так хоть вам скажу, может, Господь зачтет мне как покаяние…

Отец Александр перекрестился на икону и забормотал что-то неразборчивое, должно быть, молитву.

Потом он ещё раз перекрестился и хитро посмотрел на Иваныча, который сам не заметил, как вытащил свою жестяную коробочку с табаком и теперь вертел её в руках.

— Да кури уж! Вон печь открой да смоли, коли хочется. В общем так, с самого начала расскажу, а то непонятно будет. Попал я сюда в аккурат перед самой Первой Карой, как её по радио потом назвали. Я настоящий священник, вы не подумайте чего… — Он виновато покосился на свою армейскую одежду. — Ряса-то у меня всего одна была, да сносилась быстро. А попал я сюда из Екатеринбурга, в Свято-Троицкой церкви служил. Это такая пастырская поездка была, по отдаленным гарнизонам. Митрополит благословил… Я до этой части уже в двух побывал, службы послужил, с солдатиками поговорил. Сюда приехал с утра, а в обед Первая Кара… Много солдатиков погибло, а офицеры так почти все. Ну, кто остался, от пожара спасались. Кругом тайга, как начало полыхать! Раньше-то тут на территории ни одного деревца не было, это и спасло. Да ещё забор бетонный. Тут возле этих антенн колодец есть. Так мы из него водичкой забор поливали да головешки, что на нашу сторону кидало, тушили. Едва не задохнулись… Да противогазов тут полно, так что повезло ещё…

— Тогда везде так было, — глухо сказал Иваныч. — Не только у вас, мы же сообщали в части.

— Да, да, — покивал старый священник, сложив сухонькие ручки со следами возрастных бляшек на колени. — И нам сообщали, ребята сказывали, и мы на «большую землю». Пока хоть что-то ещё работало. Потом у нас склад ГСМ взорвался, и генераторы заправлять нечем стало. Тут, в части, генераторы какие-то были, аварийные…

— Ну, какое-то время ваша часть на связь ещё выходила, — заметил Иваныч. — На аккумуляторах.

— Наверное, — легко согласился отец Александр. — Я в службу армейскую не лез, как вы понимаете.

Он помолчал, шевеля тонкими губами, потом спохватился:

— Да вы наливайте ещё, ребятушки, не стесняйтесь. Али за закуской сходить? У меня консервы есть всякие. А вот я вам…

Он вскочил и, несмотря на наши попытки его остановить, выбежал из комнаты. Рыжая увязалась за ним. Я даже начал ревновать немного, так она к нему ластилась.

Через несколько минут отец Александр вернулся и с торжественной улыбкой водрузил на стол две пыльные литровые банки с чем-то красным внутри.

— Угощайтесь! Это вишня в собственном соку. Ребята-солдатики плевались: кисло, мол, а кто постарше — не оторвать. Угощайтесь. На чем я? Ах, да. Стали мы тут жить. Я-то сразу понял, что не выбраться отсюда, хотя попробовать можно было. А ребятам так и вовсе деваться некуда. Им же команда была, — кивнул он Иванычу, — оставаться в районе прохождения службы до дальнейших распоряжений…

— Был такой приказ, — подтвердил Иваныч.

— Ну, несколько человек сбежало, куда без этого. Но почти все остались. Стали мы потихоньку осваиваться. Довольствие-то в гарнизон раз в месяц завозили, да ещё своё подсобное хозяйство — прожили бы за милую душу. Тем более что солдатиков-то осталось всего ничего — человек двести и то не было. Но… Сначала появились эти… прости Господи, чертовы собаки. Мы от них машиной загородились, но иногда они и через забор перепрыгивали… Да. Рвали ребяток… Меня вот ни разу не тронули.

Мы с Дмитрием понимающе переглянулись.

— Один раз на меня выскочил, чуть не сшиб. А ничего, обошел и за Ванечкой Друговым погнался… Сожрал его у меня на глазах. А я что могу? Только молился за ребят, да, видно, вера моя некрепка… А потом Вторая Кара случилась. Казармы-то наши опять не пострадали почти. Тут мало падало, стороной, по тайге прошло. Да только когда мы чуть от того грохота не померли, когда вдарило…

— Что вдарило? — быстро спросил Иваныч.

— Ну, не знаю, как это назвать, — виновато почесал рыхлый, в красных прожилках нос отец Александр. — Гром большой был, такой, что земля задрожала. Дня два прошло, успокоилось вроде все, и лейтенант Синицын пошёл смотреть, что там. Вчетвером они пошли. Он да ещё три сверхсрочника с ним. Потом вернулись, рассказали…

— Как вернулись?! — только и ахнули мы.

— Да вот так, свезло им, — ответил отец Александр. — А то что ж, иногда молитва и доходит, да. Правда, один солдатик там остался.

— А что рассказали? — спросил Иваныч сиплым от волнения голосом.

— А вы, видно, из начальства ихнего будете? — спросил отец Александр. — Лейтенант тоже решил, что нужно доложить. Собрался и ушёл — рация-то уже не передавала ничего, только радио мы и слушали ещё некоторое время. Что рассказывал? Да толком ничего, сказал только, что там земля разверзлась и открылся вход в ад. Один из солдатиков его слишком близко подошёл, все пытался рассмотреть, что там, — и упал.

Он сказал это спокойным, размеренным голосом, каким и вел весь рассказ, отчего его слова произвели особенно сильное впечатление. У меня так мурашки по спине побежали.

— И как он выглядит? Ну, вход в ад? — сунулся к священнику Дмитрий.

— Я не знаю толком, — виновато пожал плечами отец Александр. — Как-то не интересовался… Для меня, если честно, это не так важно. Слышал, как они ребятам рассказывали, что там дыра в земле да геенна огненная.

— А далеко это отсюда? — спросил Иваныч.

— Да кому как, — добродушно рассмеялся отец Александр, и его лицо от улыбки ещё больше пошло морщинками, он совсем стал похож на веселого гномика из детской сказки, — мне так и вовек не добраться, а вам — раз-два да там будете.

Он встал и сам разлил по кружкам спиртное:

— Вы пейте, ребятушки, пейте. Тут, окромя вас, больше некому… Километров двадцать до того места, ребята. Наши солдатики за день туда и обратно смотались.

— Дошли, интересно, или нет, ваш лейтенант с теми сверхсрочниками? — протянул Дмитрий.

— Да какое там! — махнул рукой отец Александр. — Их собаки загнали километрах в трёх от части, не успели отойти… Один из них вернулся, да помер через день — больно много крови потерял… Пытались отстреляться от них, да стая уж шибко большая была, окружили в конце концов и набросились разом. Тот солдатик чудом убежал: когда их жрать начали, лейтенант бросился напролом, пытался стаю за собой увести. Один из солдатиков ушёл, а второй и лейтенант…

Мы помолчали, да и что тут скажешь? Я смотрел на старого священника и видел, что чем дальше идёт его рассказ, тем тяжелее ему дается каждое слово. Видно, что-то давило ему на сердце…

Словно подтверждая мои мысли, отец Александр тяжело вздохнул и продолжил рассказ. Теперь он не смотрел на нас, словно для него не было ничего интереснее собственных ботинок.

— А потом появился он… Демон. Уж не знаю, но иногда мне даже приходит в голову, уж не лейтенант ли с ребятами его потревожил?

— Нет, — сказал я, — они повсюду. По всей земле.

Отец Александр покивал.

— Ну и хорошо… Да что ж я говорю, старый дурак! — спохватился он. — То есть не хорошо! Ох, прости Господи! Не знаю что и сказать…

Он помолчал, потом вздохнул ещё раз и продолжил:

— Он прилетел в тот же день, как мы солдатика того, что от собак отбился, схоронили. Могилка его возле штаба, да пока не подойдешь, не увидишь… Я собрался вечером ещё раз туда сходить, помолиться за упокой его души да товарищей, что с ним были. Вышел из казармы, а тут он. На дорожке возле ворот стоит, крылья распушил, что твоя ворона, и башкой во все стороны вертит — оглядывается, значит. Я и обмер. Коли видели их, то и сами, небось, знаете, каково это.

— Знаем, — кивнул Дмитрий.

— Ага… Постоял он, увидел меня, да как заорёт! Я думал, тут же преставлюсь. А кроме меня, ещё три солдатика на территории в это время были. Так он их всех по очереди на моих глазах порешил. Подходил, голову отрывал и высасывал мозг. А ребята стоят, ровно неживые — ни убежать, ни пошевелиться… Да оно и понятно: от дьявола, когда он на человека навалится, уже не скрыться. Ох, грехи наши тяжкие…

Отец Александр вытащил из кармана куртки мятый носовой платок и шумно высморкался.

— Ну вот… А я стою и чувствую, что идёт-то он ко мне. Оторвет голову, присосется к ней пастью своей мерзкой, а сам на меня глаза свои горящие пялит… Знаю, что ко мне идёт, и убежать могу, есть силы-то ещё, но стою на месте. Слышу, за дверью солдатики ровно с ума посходили — стонут, кричат что-то… Да оно и понятно: страшно так, что не знаешь, куда деваться, да ещё и от боли тебя выворачивает наизнанку… И решил я стоять тут до последнего. Думаю, пусть уж сначала меня — глядишь, нажрется, и кого-нить в живых оставит. Ну, подошёл он и минут пять на меня смотрел. А может, и час, кто его разберет… А за спиной, чую, уж и не слышно ничего… Смотрю на рожу его противную, а сам думаю: неужто померли там ребятушки мои? А он, демон-то, и заговорил со мной через какое-то время. Так, мол, и так. Будешь приводить мне одного человека в неделю. Или сейчас всех порешу.

Отец Александр заплакал. Беззвучно, по-стариковски и, судя по всему, привычно. Просто из глаз побежали слезы, теряясь в морщинках на лице.

— Согласился я, ребята. И до сих пор не могу понять: правильно ли я сделал? Все думал, как-нибудь обойдется все, образуется само собой. Как обычно, извернемся и дальше будем жить… Да все не так вышло. Демон-то тут же поселился. Через одну казарму, в первой, значит. Там заднюю часть кровли обвалило, а вход и большая часть помещения не пострадали. Он влез туда и целый день там все гремел чем-то. Потом улетел на ночь, и это последние несколько часов были у нас, когда мы нормально, как люди ещё, поговорить смогли. Надо было бежать оттуда, все не так бы было… Да чертовых псов боялись, да ещё начали сами себя уговаривать, что он совсем улетел. Вернулся утром. Двух чертовых псов с собой приволок, там же у себя посадил. Я ещё более-менее, а все остальные с того дня больше в себя не приходили, да.

— Как так? — только и ахнули мы.

— Да так. Они же давят на голову-то.

— Как же вы?.. — не выдержал я.

— Да как Господь дал сил, так и управлялся. Кормил с ложечки, убирал. Когда помою, когда постель поменяю. Так и жили. Только каждую неделю работы у меня все меньше и меньше становилось…

Отец Александр ещё раз высморкался и с горечью сказал:

— Демон там себе и гнездо обустроил, все псов да собак себе туда таскал, прорва ненасытная. Для чего они ему там нужны были, я так и не смог понять. Много тут чего, ребятки, ещё всякого страшного было. А я все водил и водил солдатиков к нему… Все водил и водил. Под конец уже недели не хотел ждать, вот до чего дошел! Думал, вот последнего сведу, и он меня сожрёт наконец-то! Да не тут-то было. И тут Господь не дал мне упокоения. Как он последнего солдатика сожрал, так крылья развернул и улетел. И больше не возвращался. Иногда пролетит с той стороны, где дыра эта в земле, демон надо мной, да только не наш это, я бы почуял… Через месяц и чертовы псы, слуги его, сдохли в первой казарме. Я даже полюбопытствовал, сходил посмотрел… Это же ужас какой-то, ребята! То, что он людишек не жалеет, на то он и дьявол… Так он и своих слуг так же мучил…

Священник пожевал бледными губами и совсем тихо сказал:

— Вот и весь сказ. Тут теперь пустыня совсем. Как демон улетел, так и чертовы псы куда-то делись, и собак я уж год тут не видел. Знамо дело — они все к людям тянутся…

Отец Александр обвел нас полными слез глазами, и теперь уже мы потупились не в силах смотреть ему в лицо.

Он оттер слезы по-детски, тыльной стороной ладоней, и захлюпал носом. Высморкался все в тот же платок и уже другим голосом сказал:

— Ну вот, выговорился хоть… Легче стало. А я ведь вас так и не спросил. Вы-то куда путь держите?

— Да туда… — ответил за всех Иваныч. — К этой… К дыре в земле.

— Н-да… отговаривать я вас не буду, коли издалека шли, то, верно, меня не послушаете. Я вам только одно скажу — не вздумайте близко подходить. Ребята рассказывали, что того парня, что вниз упал, ровно засосало туда. Смекаете?

— Понятно… Спасибо тебе, отец.

— А лучше бы вам и вовсе туда не ходить, вот что.

— Мы только посмотрим, — попытался я его успокоить, — и обратно…

Глава 17

Отец Александр не отпустил нас, пока не накормил завтраком. Он все пытался сунуть нам по банке вишневого компота, и мы смогли отказаться, только сославшись на то, что собираемся обернуться одним днем, в крайнем случае двумя. Поколебавшись, я оставил у отца Александра Рыжую. С одной стороны, мы уже привыкли к тому, что если собака не волнуется, то и нам причин нет — очень удобно в лесу. С другой — Иваныч сказал, что двадцать километров — это не расстояние, тем более что никакой живности здесь не водилось, а у эпицентра собака нам все равно не помощник. Я согласился. И возле Лисинска, и вчера, когда мы пошли посмотреть гнездо демона в первой казарме, Рыжая наотрез отказалась нас сопровождать. Только рычала злобно да пыталась нас остановить.

Уже было совсем светло, когда мы наконец вышли.

Стояло бабье лето. Даже дождя не было уже третий день. Часть продуктов мы оставили у отца Александра и теперь налегке шли очень быстро. Но дело было даже не в рюкзаках, а в нетерпении, которое гнало нас вперёд.

Мы уже почти не таились. Иваныч на ходу сверял маршрут, постоянно глядя на компас и карту. От груза и оружия мы с Дмитрием его освободили. Я нес снайперку, а Дима взял рюкзак.

Как бы там ни было, двадцать километров остудят любой энтузиазм, и скоро мы просто втянулись в работу, мерно шагая за Иванычем. Тёмные деревья, светлая трава и такое редкое в наше время светлое небо над головой — иногда казалось, что мы парим в этом странном пространстве, едва касаясь земли ногами.

Скоро я почти перестал обращать внимание на то, что меня окружает, и думал только об эпицентре и том, что нас там ждет. Скорее всего, или гигантский каменный заряд, или просто очень большой метеорит, вроде Тунгусского. А «огненная геенна» и «вход в ад» могут оказаться чем угодно. Первое, что приходит в голову, это пласт торфа или угля, который воспламенился от раскаленного метеорита… Хотя гадать о таких вещах дело неблагодарное — пока своими глазами не увидишь, строить гипотезы не на чем. Жаль, что отец Александр не расспросил подробно того лейтенанта об увиденном. Тогда мы были бы больше готовы к тому, что нас ждет.

К эпицентру мы вышли как-то сразу. Вроде и ждали этого, а получилось неожиданно.

Сначала я заметил, что лес впереди словно стал реже — больше просвечивало небо. Иваныч только кивнул в ответ на мой взгляд и прибавил шаг. До этого мы шли по ровной земле, а тут вдруг пошёл приличный подъём. Мы не прошли и ста метров, как деревья перед нами совсем расступились, словно занавес в театре, а мы оказались в первых рядах.

Перед нами, круто уходя склонами вниз, разверзлась огромная яма. Почти идеально круглая, только кое-где по краям грунт осел и осыпался. Больше всего это походило на воронку от взрыва. Теперь стал понятен подъём перед ямой — это были земля и камни, отброшенные взрывной волной. До противоположного края не меньше трёх километров — я с трудом различал деревья на той стороне.

Воронка образовалась десять лет назад, и её склоны успели зарасти «ряской». Кое-где земля осыпалась или её вымыло стекающей дождевой водой, и сейчас стены воронки напоминали вьетнамские рисовые поля, узкими террасами спускающиеся с гор в низины.

— Интересно, почему она до сих пор водой не наполнилась? — задумчиво протянул Иваныч.

— Так вон дырка посередине, не видите, что ли? — ткнул пальцем в середину впадины Дмитрий.

То, на что показывал Дмитрий, иначе как «дыркой», действительно трудно было назвать. Точно в центре воронки в земле отчетливо чернело отверстие на фоне зелени склонов. Но с такого расстояния трудно было определить, какого оно размера. Ясно только, что не очень большое, несколько метров в диаметре, самое большее десять.

— Дырка дыркой, — проворчал Иваныч, скребя трехдневную щетину на бороде, — но не бездонная же там пропасть? Тут площадь сбора воды километров семь, а то и десять квадратов! Да за десять-то лет? А дожди у нас чуть не каждый день идут, верно? Вот и прикинь, сколько за это время на эту воронку воды попало. Да тут озеро давно должно быть.

— Ну, нету же, — пожал плечами Дима.

— Верно, нету…

Вообще я больше согласен с Иванычем. Действительно, странно. «Ряска» вообще-то воды на себя много оттягивает, это я ещё у нас в Уральске заметил, но не настолько же…

— Что делать будем? — спросил Дмитрий, поглядывая на нас с Иванычем.

Он, судя по всему, чувствовал нетерпение и хотел как можно быстрее оказаться возле «дыры» и посмотреть, что там.

Честно говоря, я тоже. Но Иваныч прав — нужно сначала как следует осмотреться. Даже спуск вниз, на первый взгляд несложный, на самом деле довольно рискованная затея — склон не только крутой, но и очень скользкий из-за водянистой «ряски». Если оступиться и «удачно» упасть, то можно докатиться до самой воронки — зацепиться на голом склоне не за что.

Тут я заметил ещё кое-что:

— Иваныч, смотри, а над дырой-то курится вроде дым, что ли?

— Да я и сам поглядываю. Сначала показалось, что это туман или от травы испарения…

Он хлопнул себя по лбу и чуть не вырвал у меня из рук снайперку. Быстро снял прицел и направил на центр воронки:

— Точно, дым. Чёрный. Держите, смотрите сами.

Следом за Дмитрием я тоже направил прицел на отверстие в земле. При восьмикратном увеличении стало видно, что из него действительно идёт дым. Немного, но идёт.

— Уголь? — спросил у Иваныча Дмитрий.

— Да хорошо бы, — в тон ему ответил Иваныч.

Я, как только увидел чёрный дым, сразу понял, что он точно не от горящих торфяников или месторождения угля.

Мы знали, куда идём, но теперь последняя надежда на то, что эпицентр никак не связан с демонами и всем тем, что творится на Земле в последние годы, пропала. Хотя как знать, у меня была ещё одна мысль: может быть, получится найти что-то, что избавит нас от них? Или хотя бы найдется способ защитить от посланцев сатаны как можно большее число людей?

— Пойдём по кругу, — сказал наконец Иваныч. — По прямой, как ни страхуйся, все равно кто-нибудь загремит, как пить дать…

— Как это по кругу? — не понял Дмитрий.

— Ну, вот так, — показал рукой в воздухе Иваныч. — Как в горах дороги делают? Серпантином. Так и мы пойдём, по склону, но вдоль, постепенно снижаясь…

— Блин, да мы так до вечера не дойдем, — недовольно пробурчал Дмитрий.

— Ну и что? Зато в яму эту не загремим с разгона.

— Я думаю, может, не стоит всем идти? — предложил я. — Давайте один спустится, а если все нормально, то следом двое оставшихся. Мало ли что? Вдруг там вообще пустота возле ямы этой — и мы все провалимся? Да и отец Александр помните что рассказывал? Близко к краю вообще бы не подходить…

— А кто пойдет? — подозрительно прищурился Дмитрий.

— Если кому и идти, то Сереге, — сказал Иваныч. — Без обид, Дима, но он из нас самый крепкий.

Дмитрий пожал плечами, но было видно, что он согласен.

Я снял рюкзак и с сомнением посмотрел на автомат, раздумывая, брать его или нет.

— Да оставь, на кой он тебе? — сказал Иваныч, наблюдая за мной. — Если что, автомат не поможет.

— Ну ладно, тогда пойду, что ли?

— Погоди минутку…

Дмитрий выбил из своего «калашникова» шомпол и протянул мне:

— И от своего тоже возьми. Если что, в землю воткнешь вместо тормоза.

— Да, верно, — одобрил Иваныч. — А нож у тебя есть?

Я молча задрал куртку, демонстрируя свой тесак.

— Ага, хорошо. Только повесь его так, чтобы он под рукой был.

— Да я куртку сниму… Сейчас тепло, только мешаться будет.

— Ты вот что, Серега… Близко не лезь, понял? Спустишься, до воронки попробуй пройти так, чтобы немного посмотреть, что там, и нам махни. Сам близко не лезь. А мы пока с Димой несколько жердей подлиннее вырежем, чтобы можно было подстраховать потом друг друга.

— Ладно, Иваныч. Ну, все, пошёл!

Я махнул им рукой и начал спуск. В принципе, ничего сложного. Сначала я осторожничал и шёл вдоль склона по «террасе» до места обвала грунта, там спускался вниз и возвращался обратно. Потом осмелел и, если высота уступов была меньше двух метров, просто спрыгивал на следующий уровень, для страховки сразу вгоняя рядом с местом прыжка шомпола — на случай, если поскользнусь или грунт под моим весом не выдержит и поползет вниз.

Но или мне сегодня везло, или грунт за эти годы достаточно уплотнился и осел под собственным весом, во всяком случае, я спустился не только довольно быстро, но и без особых приключений. Пару раз поскользнулся, но вовремя успевал подстраховать себя, да и только.

К тому же в самом низу уклон становился все более и более пологим, пока не перешел в почти ровную площадку, которая представляла собой довольно большой круг, около пары сотен метров в диаметре.

Я прошел ещё десять метров и остановился. Лучше подождать товарищей. Как видно, площадка образована наносным грунтом, который все время переувлажнен: я шёл по траве, как будто по подушке, настолько мягкой казалась земля. Неровен час, провалюсь, так и вытащить будет некому.

Осторожно вернувшись обратно к более сухому по сравнению с площадкой склону, я обернулся и помахал Иванычу и Дмитрию рукой. Они тут же принялись спускаться. Им было даже проще, несмотря на то что они взяли с собой и груз, и оружие. Пока я спускался, они вырезали прочные жерди из молодых засохших елей, метров по пять длиной и чуть тоньше руки. Теперь они опускали их на нижние ярусы «террасы» и, уперев в грунт, спрыгивали вниз, используя жерди как опоры. Я спускался почти час, а они уже через пятнадцать минут стояли рядом со мной.

— Ну, что тут у нас? — спросил Иваныч, выравнивая дыхание.

— Холодец, — пошутил я и кивнул на «ряску». Затянутая травой площадка и впрямь походила на маленькое болотце с дымящейся дыркой посередине.

— Давайте-ка перекусим для начала, — предложил Иваныч.

Мы разложили нехитрую снедь прямо на траве и уселись тут же, постелив под задницы рюкзаки и куртки. Есть, кроме консервов, было нечего, и мы открыли себе каждый по банке свиной тушенки: неизвестно, когда придется есть в следующий раз, а силы нам точно понадобятся.

— Давайте так, — предложил я. — Друг за другом, на расстоянии жердей. В случае чего падаем на пузо и страхуем друг друга. Особенно если удастся подойти к яме и посмотреть, что там. Я подползу, а вы меня жердями страховать будете… Нормально так, Иваныч?

— Вполне. Все равно ничего лучше мы не придумаем. Или возвращаться и искать верёвку.

Я хотел возразить, но меня опередил Дмитрий.

— Неизвестно что ещё внизу увидим, — сказал он. — Может, и веревки никакой не надо, так можно спуститься. А может быть, что наоборот — и никакая верёвка не поможет.

— Тоже верно, — согласился Иваныч, доскребая остатки мяса со стенок банки. — Ну, вы как? Готовы?

Мы сложили пустые банки возле рюкзаков и оружия, которые пока решили оставить у начала круглой площадки.

Я пошёл впереди, за мной Иваныч, последним Дима. Через двадцать метров я начал проваливаться — набухший грунт уже не держал мой вес. Я лег на живот, и моему примеру последовали и Иваныч, и Дима. Мы держали в руках свои концы жердей, а у Иваныча так и вовсе обе руки были заняты, так что приходилось двигаться синхронно. Наверное, сверху мы забавно смотрелись — как три жука, нанизанные на две жерди.

Как неуклюже мы ни двигались, но через пятнадцать минут я оказался метрах в десяти от края ямы. Теперь было видно, что она не такая уж и большая — всего метров семь-восемь в диаметре. Она была бы почти круглая, но обвалившаяся по краям земля делала отверстие неаккуратным. К тому же теперь кроме дыма, который был хорошо виден, добавился тот самый запах, что исходит и от демонов, и от чертовых псов.

— Стой! — крикнул Иваныч. — Дальше не иди. А то утащит, как того солдатика. Попробуй на жердь встать и загляни вниз, что там?

Я так и сделал, но ничего, кроме коричнево-черного грунта в белых прожилках корней «ряски», не увидел.

— Да отсюда дальше трёх метров не вижу! — крикнул я через плечо. — Давайте ещё на пяток метров поближе приблизимся!

Тут мне пришло в голову, что мои ощущения и то, что чувствует Иваныч, могут сильно отличаться.

— Иваныч, ты как, кстати? — крикнул я ему.

— Нормально, — удивился он. — А ты чего спрашиваешь? Вместе же шли…

— Да нет, я не про то. Ну, как это сказать… Потустороннего ничего не чувствуешь?

— А, вот ты о чем…

Иваныч замолчал, прислушиваясь к себе.

— Нет, — покачал он головой, — ничего такого.

— И я ничего, — подтвердил Дима.

— Ладно, — махнул я рукой. — Давайте ещё чуть-чуть поближе подойдем.

Я опять лег на живот и пополз вперёд. Не успел приблизиться к краю ямы и на половину оставшегося расстояния, как меня остановила дернувшая обратно жердь.

— Хорош, Серега! И так слишком близко!

Я не стал спорить, а снова встал, используя жердь как опору для одной ноги, перенеся на неё тяжесть всего тела. Теперь я видел только, что яма, похоже, намного глубже, чем я думал. По крайней мере, со своего места я видел все тот же срез земли, и только. Единственное, что удалось выяснить, это то, что глубина отверстия никак не меньше десяти метров — примерно столько я определил от края ямы до того места, что сейчас видел.

— Давайте ещё немного подойдем? — предложил я.

— Серега, хорош! — возразил Иваныч. — Давайте хотя бы ещё жердей в лесу нарежем, попробуем края ямы немного выстелить…

— Иваныч, да я ещё чуть-чуть…

Не дожидаясь его согласия, я опять лег и пополз вперёд. Иваныч чертыхнулся, но делать ему было нечего.

Я полз очень медленно, каждую секунду ожидая, что грунт подо мной «поедет». Вот до края осталось три метра. Метр. Последнее усилие, и я свесил голову над краем ямы.

Я только и успел заметить, что яма уходит вертикальным стволом на несколько десятков метров вниз, а на её дне колышутся причудливые красные сполохи…

Меня словно дернули за шиворот гигантской рукой, и я, обдирая кожу на ладонях о дерево жерди, полетел вниз, размахивая руками и ногами, как подброшенный вверх лягушонок.

В полете мне удалось сгруппироваться, и я приземлился на край ямы обеими ногами, но все равно не удержался — после дневного света я не увидел, что яма круто уходит ещё дальше вниз, но теперь под углом. Если бы там было просто ровная поверхность, я наверняка сломал бы себе ноги.

Не удержавшись на крутом склоне туннеля, да ещё и выпачканном мокрой землёй, я упал на спину и поехал вниз, как на детской горке, только намного быстрее. Я пытался тормозить ногами и руками, упираясь в поверхность подо мной, но все было бесполезно.

Мне ещё и поворачиваться приходилось, а то точно головой бы долбанулся — туннель то и дело сворачивал то влево, то вправо. Все произошло так быстро, что я даже испугаться толком не успел, как туннель вдруг стал почти горизонтальным и я вылетел на ровную площадку в каком-то помещении.

Потирая ушибленный при приземлении копчик, я встал и осмотрелся.

Место, где я оказался, представляло собой полусферу метров десять в диаметре. Казалось, что я если не в преисподней, то где-то рядом. Стены дышали: под чёрной матовой поверхностью пульсировали красные и бордовые огни, подчиняясь очень сложному ритму. Они завораживали, и я встряхнул головой, как только понял, что ещё немного и впаду в транс. Света от этих огней было очень мало, так что мне приходилось напрягать глаза. Из чего-то похожего были сделаны и стены туннеля, только там огни светились или более тускло, или так казалось от дневного света.

На ощупь стены были неприятно теплыми и чуть ли не живыми — поверхность была шершавая, напоминающая грубую кожу в бородавках и шрамах.

Все это я успел увидеть и оценить в первый же момент, потом влез в проход, из которого только что вывалился, но скоро остановился — просто не мог уже подниматься по наклонному желобу туннеля.

— Иваныч! — крикнул я, сложив руки «рупором». — Дима!

Я повернул голову и прислушался. Ничего. Я крикнул ещё раз и на этот раз услышал странное шуршание и невнятные крики, которые становились все громче.

До меня дошло, что это мои товарищи повторяют тот же путь, что я проделал минуту назад, и бросился обратно. Но слишком поздно, и меня сбили с ног уже в круглой зале.

— Твою мать! — только и сказал Иваныч, когда увидел, куда нас занесло.

— И что это? — тут же спросил Дима и с надеждой посмотрел на Иваныча, как будто у того был ответ.

— Хрень несуразная, вот что! — в сердцах буркнул тот и встал, потирая ушибленное колено. — Еда вся там осталась, оружие опять же…

— Много тебе тут твоя снайперка поможет, — усмехнулся я.

— Тоже верно, — кивнул Иваныч. — Но с оружием себя как-то увереннее чувствуешь.

— Вы-то чего сюда поперлись? — проворчал я, убедившись, что с ними все в порядке и руки-ноги у них целы.

— Да как-то… — растерялся Иваныч. — Не бросать же тебя… Решили посмотреть, что с тобой случилось, бросили палки эти дурацкие поближе к краю, и вот… Засосало, блин.

— Ладно, пошли посмотрим, как отсюда выбираться, — предложил Дима.

Мы влезли обратно в туннель и попробовали подняться. Однако дошли мы только до того места, откуда я пытался докричаться до товарищей.

Туннель круто шёл вверх, а потом и вовсе переходил почти в вертикальную трубу, так что нечего было и думать выбраться наружу здесь. Будь он у́же, можно было попробовать подняться, упершись в стенки спиной и ногами. Но диаметр туннеля — около двух метров — делал невозможным и этот способ. Хотя я сомневаюсь, что у меня хватило бы сил выбраться таким способом — «горка», по которой мы съехали, никак не меньше ста метров длиной.

Подавленные, мы вернулись в первый зал.

— Нужно идти дальше, может, найдём какой-то другой способ выйти отсюда? — неуверенно предложил Иваныч.

Не знаю, как у других, а у меня сразу появилась мысль, что если в земле одна дыра, то вряд ли тут есть другой выход.

— Пойдём, что ли? — Дима кивнул на круглый проход напротив туннеля, из которого мы вывалились.

Оставаться на месте действительно не было смысла.

За трехметровой аркой прохода шёл короткий коридор, приведший нас в ещё один сферический зал, на этот раз побольше, около двадцати метров в диаметре, только свод был такой же высоты, что и в первом зале, — метров десять, не больше. Помещение давило на психику — постоянная пульсация бордово-красных огней вызывала чувство тревоги, и вообще, несмотря на четкую геометрию линий, не покидало ощущение того, что мы внутри живого организма.

Вдоль стен стояли круглые постаменты, приподнятые над землёй примерно на высоту человеческого роста. Их было немного, так как между ними оставались приличные промежутки. Всего в зале был двадцать один постамент. У меня было чувство, что раньше на них что-то стояло. В этом зале, кроме запаха демонов, к которому я уже даже «придышался», и лент дыма, тянущегося по полу, прибавилась жара. Воздух был сухой, но горячий, градусов сорок, а может, и больше. Я почувствовал, как стянуло сухой корочкой правую щёку, которую я испачкал, когда падал.

— Вы как хотите, а я запарился, — сказал Дима и начал раздеваться.

Мы последовали его примеру. Сбросили куртки и свитера прямо на пол и остались только в штанах и ботинках.

— Слушайте, парни, что это такое, а? — спросил Иваныч.

— Ну, радует только одно, — попробовал я пошутить. — На то, что все это сделал дьявол, как-то не очень похоже.

— Это почему? — удивился Дима, кивая на стены вокруг. — Как раз похоже.

— А это? — кивнул я на постаменты, сделанные из какого-то серого металла, тускло отсвечивающего в красном свете.

Я подошёл и потрогал тот, что был к нам ближе, и тут же отдернул руку — металл был обжигающе горячим.

— Ну… — неопределенно протянул Дима. — А дым? А вонь? Да и вообще…

Это «вообще» мне тоже не давало покоя. В том, что наши монстры ко всему этому имеют отношение, никаких сомнений не возникало. Но какое отношение дьявол может иметь к вольфрамовому сплаву, из которого сделаны постаменты? Если не к вольфрамовому, так к титановому, разницы никакой.

— Значит, все же метеоритный дождь, — несколько разочарованно протянул Иваныч.

— Что? Что ты говоришь? — переспросил его не расслышавший Дмитрий.

— Метеоритный дождь, а не Кара! — крикнул Иваныч и расхохотался.

Его смех странно звучал в зале. Эхо усиливалось, отражаясь от стен. Мне стало немного жутко.

— Иваныч, ты чего? — попытался я успокоить его, но он только отмахивался.

Отсмеявшись, он утер слезы:

— Ты не понимаешь, Серега! И Диме, вон, тоже этого не понять… Вы-то на особом положении. А мы каждый день просыпаемся и думаем — сегодня? Или ещё денек протяну? А потом что? Если это дьявол, то что с нами будет на том свете? Ну, если нас тут прокляли и наказали Первой и Второй Карами, то и на том свете ничего хорошего ждать не приходится, верно?

— Да какая разница, откуда они взялись? — вспылил Дима. — Или от того, что ты сейчас сказал, демоны куда-то делись? Или мы теперь знаем, как нам отсюда выбраться?

— Я же говорю, не поймешь ты меня…

— Мужики, хорош! — вмешался я. — Иваныч, Дима прав. Давайте сначала выход отсюда найдём или хотя бы попробуем понять, что это за место.

— Да чего тут не понятно? — усмехнулся Иваныч.

— И что же это? — саркастически поинтересовался Дмитрий.

— Инопланетяне. Пришельцы. Зеленые человечки. Называй, как хочешь. По крайней мере, понятно, что никакие они не демоны и не черти — просто отличные от нас существа, вот и все.

— А что это меняет? — опять начал заводиться Дима.

— Для тебя — ничего, для меня — очень многое.

— Самое главное, если они не имеют отношения к потустороннему миру, — поддержал я Иваныча, — значит, с ними можно как-то бороться.

— С демонами? — хмыкнул Дима. — Ну-ну… Кстати, мы до сих пор не нашли ничего, что указывало бы на связь между этим местом и нашими чудовищами. Если не считать цвета стен да дыма. Я, например, ничего такого не чувствую.

— Давайте дальше двигать, — предложил я, пока мы совсем не рассорились. — Будем надеяться, что мы тут никого и не встретим…

Мы пересекли помещение и подошли к следующему круглому проходу. Такой же короткий коридор вел в следующий зал. Насколько было видно, точно в такой, как тот, из которого мы только что вышли. Но в коридоре нас ждало кое-что новое.

На левой стене мы увидели изображение контура человека. Пятен, пульсировавших в стенах, в этом месте было больше, и они складывались в довольно четкий рисунок. Если это и не изображение человека, то какого-то существа, очень похожего на нас.

— И что это значит? — мрачно спросил Дима, уставившись на стену.

— Н-да… — протянул Иваныч, как и все мы, явно озадаченный.

Такая красивая картинка: прилетели чудовища из космоса и всех нас захватили — не очень вязалась с изображением на стене.

— Смотрите, — показал я на пол перед изображением.

На чёрной поверхности, такой же, как стены, только без красных всполохов, светился нечеткий круг с двумя следами ступней внутри. Изображение было совсем тусклым, еле различимым, так что я не сразу его заметил.

Иваныч присел на корточки и провел пальцем по рисунку. И тут же отдернул руку:

— Блин, горячо!

— Судя по всему, сюда нужно встать, — задумчиво протянул Дима.

Иваныч глянул на него и вдруг, ни слова ни говоря, встал обеими ногами на следы.

И ничего не произошло.

— Так босиком, наверное? — предположил Дима. — Следы-то с пальцами…

— Да ну, — буркнул Иваныч. — Ноги сваришь…

— Демоны тоже горячие, — напомнил я. — Получается, они не одни к нам пожаловали? Есть кто-то, похожий на нас, только очень горячий?

— Если они выдерживают такую температуру, то на нас, наверное, мало похожи, — покачал головой Иваныч. — Скорее всего, они даже небелковые существа.

— А по-русски можно? — спросил Дима.

— Ну, это значит, что их жизнь основана на взаимодействии других веществ, нежели те, что слагают нас.

— И чем это нам грозит?

— Башка у них повернута так, что мы их не поймем, а они нас, — сказал я.

— Верно, — кивнул Иваныч. — И, скорее всего, они и не захотят нас понимать. И даже пытаться не будут…

— Понятно, что ничего не понятно… — буркнул Дима. — Пойдёмте дальше?

Мы прошли коридор и вышли в следующий зал. Все те же постаменты вокруг. Я одновременно с друзьями повернул голову назад…

— А-а-а! — заорали все вместе.

Мы бросились бежать, но столкнулись друг с другом и повалились на пол.

На одном из постаментов рядом с проходом, через который мы вошли в зал, стоял… демон. Или чучело демона.

Черно-красный, огромный, он возвышался над нами. Я даже почувствовал на мгновение привычную дурноту, но это только память сработала — через несколько секунд я пришёл в себя. Как и Иваныч с Димой.

Мы встали на ноги и подошли ближе. Демон был мертв, это несомненно. У него не светились раскаленные кончики рогов, вокруг тела не вились ленты дыма, а глубокие впадины глазниц не светились красной злобой глаз. Даже крылья за спиной, странно широко разведенные от спины демона, висели безжизненными тряпками вдоль тела.

Я медленно протянул руку, чтобы потрогать коготь на лапе демона. И не смог. Оказалось, он укрыт чем-то — или очень прозрачным и теплым стеклом, или особым полем. В любом случае моя рука не могла его коснуться.

— Музей? — предположил Дима.

— С одним экспонатом? — хмыкнул Иваныч. — А где остальные?

Он кивнул на пустые постаменты.

— Пойдём дальше, — предложил я. — Может, ещё что интересное найдём…

— Ага, — в тон мне кивнул Дима. — Чертовых псов разве что…

В коридоре, ведущем в следующий зал, опять был рисунок контура человека и следы на полу. И опять зал с постаментами, на этот раз демонов было трое. Кажется, тут было ещё жарче. Пот градом катил по телам, мы задыхались. Рот пересох, но не было и глотка воды, чтобы промочить горло, — все наши запасы остались наверху.

— Мы так долго не протянем, — хрипло сказал Иваныч. — Ещё немного, и тепловой удар свалит всех…

— Давайте… дальше, — махнул я рукой. — Чем больше мы пройдем, тем больше шансов найти что-нибудь стоящее…

Но наши надежды были тщетны. Мы переходили из зала в зал, кажется, им не было конца. Они отличались только количеством демонов на постаментах. Были совсем пустые, но чем дальше мы заходили, тем полнее оказывались залы. В каждом коридорчике, что соединял помещения, все те же следы на полу и абрис человеческого тела.

Может, это что-то значило, но воспаленный от жары мозг уже ничего не соображал. Мы в какой-то момент сбились с направления и в конце концов вернулись обратно, в первый зал. Возможно, мы этого даже не заметили бы, если бы не увидели посередине зала оставленную недавно одежду.

Без сил мы повалились рядом с вещами. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как мы упали в яму. Думаю, всего пара часов, но жара доконала нас очень быстро. Я не мог дышать носом, потому что слизистая пересохла и это было очень больно. А начав дышать ртом, очень скоро я уже не мог его закрыть — язык и нёбо превратились в наждачную бумагу.

Я чувствовал, что теряю сознание. В голове, меняя друг друга, теснились образы. Демоны, пятна на стенах, странный рисунок контура человеческого тела и следы голых ступней на полу… Все сливалось в кашу. Что-то мы упустили, мимо чего-то прошли, не заметив…

Не совсем соображая, что делаю, я встал и, пошатываясь, пошёл в коридор, где мы в первый раз нашли рисунок на стене.

— Куда? — прохрипел мне вслед Иваныч.

Я хотел ответить, но не смог. Горло сжал спазм, и я чуть не задохнулся. Мне уже начало казаться, что тут не хватает кислорода — а возможно, так и было, — лёжа, мы вполне могли нахвататься дыма, стелющегося по полу.

Пошатываясь, я добрел до нужного места, держась за стены. Странно, но теперь они не казались мне такими уж горячими. Я без сил рухнул на колени возле рисунков и закрыл глаза, опершись плечом о стену. Когда начало жечь, я опомнился и сел ровно, краем глаза заметив яркую вспышку. Я повернул голову и не поверил собственным глазам: то место, где только что было моё плечо, горело ярко-красным цветом, словно раскаленное. Я протянул палец и тут же отдернул руку, обжегшись. Как же так?! Ведь я только что опирался на это место всем телом?

Пятно постепенно тускнело, но совсем не исчезло — осталось еле заметным следом на стене. Очень похожим на…

Я начал торопливо развязывать шнурки на ботинках. Через минуту я стоял босиком перед нарисованным контуром. Пол под слоем полупрозрачного черного дыма казался прохладным. Так же прояснилось у меня в голове.

Глубоко вздохнув, я сделал маленький шаг вперёд и встал на следы на полу.

Кто-то или что-то словно пробило мне спину и схватило за позвоночник чуть ниже шеи. Меня вздернуло вверх на несколько сантиметров, так что ноги болтались в воздухе. Я хотел заорать, но с ужасом понял, что вообще не могу шевелиться! Даже моргнуть не могу!

Рисунок на стене начал меняться. Световые пятна становились все темнее, пока не пропали совсем. Теперь нарисованный контур был изображен в негативе — по-прежнему светился материал стен, а на месте рисунка поверхность стала чёрной. Причем эта чернота становилась все… чернее? Другого слова я просто не могу подобрать. Скоро мне стало казаться, что я смотрю в пустоту, в ничто. Если бы я мог, отвел бы глаза, так жутко мне было.

Но не успел я свыкнуться с этим «ничто», как меня толкнуло вперёд, буквально швырнуло в эту пустоту.

Я падал бесконечное мгновение, задыхаясь без воздуха, ослепнув без света…

Вынырнув, я почувствовал, что с меня как будто содрали кожу вместе с одеждой. Адская, нечеловеческая боль пронзила каждую клеточку моего тела, зато вернулась способность хоть немного двигаться. Я скосил глаза вниз и заорал, а может быть, этот крик прозвучал только у меня в голове: с меня действительно содрали кожу! Но крови не было, я сам себе напоминал рисунок из анатомического атласа — были видны красные волокна мышц и неприятно-белые пятна связок.

Меня словно волокло куда-то со страшной скоростью, но ничего вокруг не происходило, и я не могу сказать, отчего возникало ощущение движения. Вокруг была кромешная темнота, но я отчетливо видел своё тело.

Наконец впереди показалось сначала маленькое пятно, которое становилось все больше и больше. Я узнал его и опять заорал — меня со страшной скоростью несло к демону, который стоял ко мне спиной.

Было ещё кое-что, испугавшее меня ещё сильнее, хотя я думал, что это уже невозможно.

Демон был раскурочен, вывернут наизнанку. Огромная вертикальная прорезь проходила через всю спину и раздваивалась книзу, заходя на ягодицы. Ещё одна, горизонтальная черта перечеркивала спину на уровне лопаток. Края раны были вывернуты, словно неведомый чудовищный кулинар собрался фаршировать демона и постарался приготовить как можно больше места для начинки. Внутренности демона, черно-красное месиво костей, мышц и жил, неприятно пульсировали и были подернуты все тем же черным едким дымом, который словно сочился из открытой раны и стекал, как кровь, на пол.

Все это я успел увидеть за доли секунды — меня продолжало нести к демону. Я понял, что случится, за мгновение до столкновения.

— Нет! — заорал или хотел крикнуть я.

Меня впечатало, вмазало, вдавило, словно прессом, в рану на спине демона, и я перестал что-либо чувствовать.

Сколько я был без сознания, не могу сказать. Мне показалось, я сошел с ума. То, что я видел перед собой, вдруг оказалось привычным и даже обыденным. Цвета ласкали глаз, я слышал негромкую музыку, которая была рождена не звуками, а все теми же зрительными образами, что то и дело появлялись и рассыпались, проецируемые на стены помещения, где я находился. Я словно заново родился, но ещё не успел до конца сбросить старую кожу. Зато почувствовал, как она тяготит меня.

Я стоял в Малом зале на родильном постаменте. Кроме музыкального фона на стены выводили информацию обо всем, что сейчас происходит в Сотах Убежища и за её пределами. Зал был слабо освещен, но это не раздражало, тем более что я знал, что снаружи света более чем достаточно. Некоторое время я стоял, впитывая информацию, которая проходила через меня. Но скоро мне это наскучило, к тому же я почувствовал движение воздуха, который тянуло снаружи. Кроме того, не имело значения, где я находился, — информация была повсюду, и стоять здесь ради учебы необязательно.

Тут же я осознал своё тело и понял, насколько силен. Я поднял обе руки и медленно поворачивал ладони, разглядывая каждый палец в отдельности. Когти, пальцы, руки, весь я был совершенством. Мне мешал только нестерпимый зуд за спиной. Я вспомнил недавно виденную, вспоротую и вывернутую рану, и меня передёрнуло. Когда? И где я её мог видеть? Что-то ускользало, уходило от меня навсегда. Я пожал плечами. В конце концов, это неважно, были вопросы более актуальные для нынешнего меня.

Я спрыгнул с постамента и вскрикнул. Только сейчас заметил, что тут очень холодно. И я страшно хотел есть.

Хорошо, что с этим не будет проблем, — я знал о еде сразу, как только пришёл в себя. Я сделал шаг вперёд и остановился. Поистине удивительно, как быстро могу двигаться! От счастья, от полноты бытия я рассмеялся, с удовольствием прочищая горло. Но нужно было спешить.

Пригнувшись, вошел в соседний зал. Тут не было ни одного Нашего, но это и неудивительно — эта Сота была первой от выхода. При моем появлении два существа, находящиеся там, вскочили на ноги.

Один худой, чёрный, от страха замер на месте. Второго, покрупнее, я не видел толком — примитив, его голова и верхняя часть туловища были окутаны черными лентами дыма, скрывая от меня его убожество и внутреннюю пустоту. «Цветок» — всплыло вдруг в памяти. Но если продолжать этот ряд, то это был чертополох в лучшем случае. Ни вида, ни запаха. Но сейчас не до смакования.

Тот, что был чист, отчаянно трусил, но держался. Я быстро посмотрел его, но ничего интересного не нашёл. Да, он мыслящее и разумное существо, но как же беден, убог и примитивен его информационный потенциал! Впрочем, ничего другого от аборигенов ждать не приходится. По крайней мере, на этой планете есть хотя бы такие… отличные от пустышек.

Где-то в желудке засосало так, что я уже не мог сдержаться. Шагнул вперёд и воткнул два когтя в шею пустышке. Брызнула струйками кровь, от одного запаха которой я чуть не сошел с ума. В последний момент я дунул легонько на лицо еды, давая ему хотя бы на секунду осознать себя частичкой информационного поля, разлитого повсюду. Он просветлел лицом, а в следующее мгновение я выверено дернул рукой и оторвал ему голову.

Его кровь была великолепна. Впрочем, как и любая другая. Я припал к срезу шеи и высосал все до капли, чувствуя, как с каждым глотком ко мне прибывает сила. Но этого было мало, я хотел мощи.

Откуда-то я знал, что делать. В крови нет жира, это поток энергии в чистом виде — дает жизнь, но не дает наслаждения. Я проткнул когтем череп и стал высасывать мозг. Мне было неудобно, и я проделал вторую дырку рядом. Это было восхитительно. И вкусно, и питательно настолько, что я почувствовал, как раскалились рога на голове. Не знаю даже, что приятнее — физический вкус или энергетическая составляющая.

Теперь, когда я насытился, мне просто необходимо было преобразовать часть энергии в действие. Не обращая внимания на второе существо, пятящееся от меня все дальше и дальше, я ринулся к выходу.

Поле, как руки матери, подхватило меня и вытолкало наружу, подбросив вверх на десяток метров. Первое мгновение я зажмурился от обилия света и информационных линий, буквально врывающихся в мою голову. Это было так восхитительно, что я опять рассмеялся и чуть не свалился на землю.

В последний момент инстинктивно развернул крылья и взмыл ввысь.

Вот что зудело между лопаток! Наконец я в своей стихии!

Тут было очень холодно. Придется чаще есть и немного ограничивать себя в движении…

Зато какой чистый воздух! Я поднялся выше уровня облаков, которые только немного затемняли картину, но не скрывали её, и посмотрел вниз. Кажется, я мог окинуть разом чуть не треть этой небольшой планеты. Я видел Наших, живых и побежденных, видел смысловые узлы, хаотично двигающиеся в лесах далеко внизу… Примитивы были собраны и локализованы в компактные группы. Я знал, что скоро мне придется искать своё место в этом мире, но пока я новорожденный, мне позволено многое. И будьте уверены, я воспользуюсь своими правами!

Но пока мне хотелось одного — насладиться полетом и возможностями, которые давал этот новый для меня мир. Я парил над облаками, раскинув крылья и ловя восходящие потоки воздуха. Иногда я складывал крылья и падал вниз только для того чтобы в последний момент заложить крутое пике и вынырнуть, хохоча от восторга, осознания собственной силы и возможностей.

Потом я опять ложусь на крылья и впитываю в себя смысловые поля, которые тут повсюду. Когда я устаю, то начинаю просто разглядывать то, что творится внизу. Иногда вижу красивые «цветы», но лень терять ради них хороший воздушный поток.

И все же один раз я не выдерживаю. Что-то особенное в рисунке линий-лент тянет меня, как магнит, и я не противлюсь жгучему желанию, а устремляюсь вниз.

Примитив идёт по дороге, которая кажется мне странно знакомой. Словно я тут уже был когда-то, хотя это, конечно, чушь. Смысловая карта планеты вложена мне в голову, но тут что-то другое… Так и не вспомнив, я отбрасываю лишние мысли, сосредотачиваясь на цели.

Это самка, но мне все равно. Она почувствовала меня чуть ли не в последний момент — я позаботился об этом. Она испуганно оборачивается и тут же отключается, закатывая белки глаз. Я мягко приземляюсь и, не мешкая, вонзаю ей когти в горло. Женщина хрипит, я дую ей в лицо. Она смотрит на меня, и мне на секунду кажется, что я и её уже где-то видел, — эти зеленые глаза, правильный овал тонкого лица и маленький шрамик на скуле… Но этого не может быть. Просто красивый «цветок». Я отрываю голову и пью её кровь. Теперь я переполнен энергией и смыслами. Подпрыгиваю с места вверх и в воздухе разворачиваю крылья. Голову держу в руке. Доем позже.

Несколько мощных ударов крыльями, и я несусь, круто забирая вверх, упиваясь скоростью и свободой. Через несколько мгновений пронзаю толстый пирог облаков, и счастье охватывает меня плотным коконом серебристых почти невидимых нитей. Они не сковывают движения, скорее наоборот — наполняют меня силой и восторгом.

Передо мной только голубое небо, солнце и ажурная сфера от одного края мира до другого, полная знания и смыслов.

Я живу.

Я — вечен.