Информатика, кибернетика, интеллект

Такая трактовка процесса целеполагания, отрицающая его наличие у систем искусственного интеллекта, не отражает в полной мере существа дела. Ныне происходит процесс приобретения автоматом большей самостоятельности за счет передачи ему ряда функций субъекта, в том числе - некоторых функций цели. М. Г. Макаров выделяет два аспекта понятия цели применительно к машине. "При высказываниях о цели машины, - пишет он, - не следует смешивать два возможных здесь смысла. Во-первых, цель в значении той пользы, которую она должна принести человеку. Это - всецело цель самого человека. Во-вторых, цель как зафиксированная в материальном устройстве информация" [35].

Отмеченные подходы к проблеме цели у систем искусственного интеллекта вынуждают к исследованию этого феномена с различных сторон. Представляет интерес выделение и обоснование целевого подхода в связи с особенностями предметных областей науки; в более конкретном плане необходим анализ структуры целеполагания и его особенностей, выражающихся понятием "внутренняя цель".

Расширительная трактовка категории цели, предпринятая кибернетикой и вызванная самой логикой развития этой науки, получила определенный резонанс в философских дискуссиях. Понятия "внутренняя цель", "телеологическая причинность", "телеономия" и тому подобные, используемые современной наукой о сложных системах, вызывают иногда интерпретации, которые нельзя принять, оценивая их с позиций диалектического материализма. Некоторые аспекты проблемы цели могут быть уточнены, если попытаться выявить определенные закономерности, в соответствии с которыми конструируются объекты исследования в кибернетике, общей теории систем и теоретической биологии. Заслуживают внимания прежде всего расширительные (интегративные) тенденции в развитии этих областей научного знания.

В силу того, что кибернетика пользуется понятиями, выражающими общие принципы сложных систем, понимание целенаправленности приобрело онтологический смысл применительно к некоторому классу сложно организованных систем. Так, в биологии стало возможным вложить в понятие "цель" четкий смысл: "Индивидуум, который, выражаясь языком теории информации, "за

162

программирован", может действовать целенаправленно" [36]. Логический аспект понятия цели в кибернетике получил, таким образом, содержательную интерпретацию в отношении к биологическим явлениям [37]. Вместе с тем приходится констатировать многоаспектность категории цели, что является в известном смысле следствием различных подходов и их взаимовлияния в попытках описать и объяснить поведение и развитие самоорганизующихся систем [38].

Еще более абстрактный (по сравнению с биологической формой целенаправленности) вариант целевого подхода возникает в общей теории систем. Последняя реализует программу исследований, направленных на разработку методов выведения некоторых черт живых систем из общих свойств систем [39]. На этой основе, в частности, было показано (в противовес витализму), что принцип достижения заранее определенного конечного состояния независимо от нарушения начальных условий (принцип эквифинальности) верен не только для живых систем, что он является следствием общего свойства открытых систем. То есть если система открытая, она "стремится" (аналогично живому организму) к некоторому конечному состоянию, детерминированному ее внутренней организацией. Так что при рассмотрении живых систем "стремление к цели" может быть просто следствием обобщенных законов термодинамики в приложении к сложным структурам.

Структурная характеристика целенаправленности получила наиболее четкое выражение в понятиях системного монизма. "Суть системного монизма заключается в утверждении, что любая система является целенаправленной системой, которая может быть разложена на совокупность целенаправленных подсистем или (в соответствующем контексте) синтезирована из таких подсистем" [40]. Принцип системного монизма выражает, по существу, основную идею кибернетики, согласно которой каждая система, имеющая назначение, обладает также и внутренним назначением, то есть целью. В этом смысле все системы являются целенаправленными.

Принцип целенаправленности, выдвинутый кибернетикой на основе понятия обратной связи, получил в современных концепциях цели расширительную трактовку и структурное обобщение. Несомненно, что системный монизм и основанная на нем классификация систем - выражение объективной потребности в методологии, обеспечивающей использование строгих кибернетических методов и в биологии, и в технике, и применительно к некоторым явлениям социологического порядка. Категория цели выражает общий, структурный подход к объектам, обладающим самостоятельностью поведения. Лишь в этом качестве системная категория "цель" идентифицируется с весьма специфическими структурами, носителем которых выступает, в частности, человек [41].

Таким образом, современное понимание категории цели тесно связано с особенностями предметных сфер теоретической биологии,

163

общей теории систем и кибернетики. Поэтому само выделение онтологического и логического аспектов этой категории отличается специфичностью, вытекающей в особенности из тех ограничений (или расширительных возможностей), которые заложены в формализованном (или концептуальном) аппарате (языке) соответствующих понятийных систем. В силу этого понятие цели необходимо рассматривать не только в адекватном отображении определенных областей действительного мира, но и в соответствии с его логико-кибернетическим статусом, с его ролью в системе понятий, соотносящейся с тем или иным фрагментом действительности. Учет единства двух сторон категории цели снимает некоторые разночтения, которые имеют место в философско-методологическом обсуждении данной проблемы. Это относится, в частности, к понятию "внутренняя цель".

Целенаправленность систем, как она интерпретируется в рамках системного монизма, приводит к понятию внутренней (структурной) цели. Последняя, по сути, исключает существование каких-либо внешних агентов, определяющих конечное состояние систем, и акцентирует внимание на структурных механизмах, позволяющих справляться с ситуацией "среда-система". Может идти речь о "врожденности" (имманентности) этих механизмов в том смысле, что они на данном этапе развития системы автономно не зависят от каких-либо воздействий среды, хотя в плане исторического развития (тем более в общефилософском плане) эти факторы (например, способность к разумному поведению) возникали и совершенствовались в процессе взаимодействия со специфической средой.

Понятие внутренней цели предполагает наличие внешней цели, цели более высокого ранга в том понимании, что данная целенаправленная система служит подсистемой системы более общего порядка. Тем не менее для саморазвивающейся системы характерна ситуация, когда доминирующей является внутренняя цель. Она может рассматриваться в некоторых случаях как следование определенной программе. Так, в биологии термин "телеономиче-ский" используется лишь для систем, действующих на основе какой-либо программы или закодированной информации. Аналогично дело обстоит в кибернетических самообучающихся устройствах. "Внутренняя цель", таким образом, становится системным понятием. Особенно широкое распространение оно получило в описаниях гомеостатических типов регулирования с использованием отрицательных обратных связей. В данном случае "внутренняя цель" означает не что иное, как стремление к достижению стабильности относительно параметров выживания. Системы с такими целями - это системы "статус-кво", функционирующие в зависимости от среды, не способные к самостоятельному поведению и развитию. Структура целей подобных систем предельно проста, относительно постоянна, выражает специфичность сопутствующих условий среды и (линейную) приспособляемость к ним. Это - си

164

стемы, полностью запрограммированные, с внутренним формализмом, не обладающие свободой выбора. Такого рода гомеостаты, механизмы с внутренним регулированием (которые иногда неточно называют самоуправляемыми системами), не выражают, однако, специфичности кибернетической ситуации (по крайней мере в современном ее варианте). В этом смысле даже применительно к живым (растительным) организмам, если иметь в виду лишь онтологический аспект "внутренней цели", невозможно говорить о внутренней целенаправленности. "Ведь, употребляя термин "внутренняя цель", мы невольно, несмотря на его "новый смысл", начинаем представлять жизнедеятельность растения в терминах целесообразной человеческой деятельности. Но разве в этом смысл применения кибернетики в биологии?" [42]. Напомним также, что ни одно растение не смогло бы существовать, если бы оно не реагировало на окружающие условия по принципу опережающего отражения.

Тип внутренней целесообразности самоорганизующейся системы определяется степенью организованности последней относительно задач, возникающих во взаимодействии системы со средой. В соответствии с этими задачами и внутренними факторами система формирует внутреннюю модель внешней (проблемной) ситуации, которая и определяет характер поведения системы. При этом типичен вариант, когда система переводит (интегрирует) внешнее во внутреннее. "Внешний агент", подчиненный внутренней структуре системы, нередко становится внутренней движущей силой, приобретает значение внутренней причины. Степень организованности целенаправленной системы выражается также в понятиях термодинамики открытых систем.

Следовательно, модельное понятие внутренней цели идентифицируется лишь с системами, поведение которых описывается в теории кибернетических (самоорганизующихся) систем. В таком случае логически необходимым становится, например, принцип наименьшего взаимодействия системы со средой, который в рамках этого языка отрицает принцип связи всего со всем, ибо последний делает проблематичным сам статус самоорганизующейся системы. Понятие же самоорганизующейся системы выражает доминирующее значение внутренних целей (внутренних факторов вообще) в сравнении с внешними, хотя и не отрицает важности последних. В терминах кибернетического языка для описания модели внутренней цели необходим также принцип избыточности потенциального командования, введенный У. Мак-Каллоком для решения задачи избыточности в проблеме надежности сложных систем [43]. Этот принцип описывает зависимость между множеством целенаправленных систем, конкурирующих за преобладание, причем функция командования имеет тенденцию смещаться в направлении той подсистемы, которая в данный момент располагает важной информацией. То есть, согласно этому принципу, знание дает полномочия и определяет процесс целеполагания.

165

Такого рода принципы используются в построениях логической системы языка, в которой понятия цели приобретают строгое (формализованное) значение (например, в понятиях целевой функции, выражающей зависимость эффективности саморазвивающейся системы от соотношения управляемых и неуправляемых переменных). Использование символических моделей позволяет выразить свойства материальных систем в точных терминах математических определений и аксиом. Это, в свою очередь, дает возможность дедуктивно вывести новые свойства формальной модели, которые могут объяснить известные свойства оригинальной системы и предсказать новые, ранее не известные. Понятно, что в пределах формализованной системы цель просто может означать некоторое конечное состояние, к которому "стремится" система в силу своей структурной организации. Соответственно более организованной окажется та система, у которой больше возможностей противодействовать шумовым возмущениям относительно "достижения выбранной цели".

Как видим, такого рода структурные описания констатацион-ны: они не интерпретируют то, что в данной материальной системе обозначается как "внутренняя цель"; то есть кибернетическая модель не всегда соотносится с тем объективным содержанием, которое в интерпретационных теориях вкладывается в понятие "цель". Целевой подход является формализованным, а стало быть, он связан с более или менее сильными ограничениями. Учет диалектики отношений субъекта и объекта существенно уточняет, конкретизирует знаково-коммуникативные реляции, способствующие расширению понятийного аппарата для адекватного анализа проблем организованной сложности.

Понятие внутренней цели, таким образом, идентифицируется в системных теориях с понятием внутренней структуры, выражающей относительно инвариантный аспект системы и имеющей определенное функциональное назначение. Так, ситуация, когда цели деятельности самоорганизующейся системы задаются извне, не является характерной.

Понятие внутренней цели позволяет поставить вопрос об элементно-структурных характеристиках процесса целеполагания и об особенностях структуры целевого континуума внутренних и внешних целей. Процесс целеполагания, будучи безусловно сложным феноменом, наряду с выяснением причинных детерминант может быть понят через описание его структуры [44], выделение определяющих элементов, типов и механизмов их соотнесенности.

Следует ответить на вопрос: из чего состоят цели? Для этого требуется, прежде всего, установить факты, характеризующие субординацию целей, их прямую и опосредованную корреляцию с уже известными аналитическими эталонами. Отправным пунктом служит тезис о множественности и многообразии (континууме) целей и актуализованных, и потенциальных. Этот тезис выражает факт иерархической взаимосвязи между целями и подсистемами

166

как в структурном, так и в генетическом аспектах. При подобном, макроскопическом, рассмотрении принцип включения наиболее адекватно выражает структурный аспект целеполагания: континуальная элементность целей зависит от отношения субординации целенаправленных подсистем некоторой целостной системы. Более тонкий, микроскопический, подход предполагает, очевидно, некоторую "редукцию" континиуума целей и локализацию внимания на одном-двух (или более) системных уровнях, что дает право использовать для описания взаимозависимости целей организационные критерии.

В самом общем виде процесс целеполагания включает в себя формирование механизмов самосохранения, обеспечивающих временную самотождественность системы. Сюда относятся, прежде всего, механизмы адаптации (и преадаптации), определяющие последовательность самокорректирующихся приспособлений (адекватность структуры целей системе внешних закономерностей.). Такая адекватность возможна благодаря наличию контуров отрицательной обратной связи, позволяющих системе расширять модель самой себя за счет "внешних" оценок; ибо односторонняя оптимизация (оптимизация только одной из целей) может привести к падению эффективности системы. Следовательно, наличие внутреннего регулятора - фактор и необходимое условие целеполагания. Внутренний регулятор, в частности, осуществляет селективный принцип относительно избыточных состояний внутренней и внешней среды. Однако если система не только самосохраняется, но и стремится к достижению целей более высокого порядка, она должна подчинять стабилизирующие механизмы более сильным факторам, детерминирующим ее саморазвитие и прогрессивную ориентацию [45]. В этом плане необходимым фактором целеполагания служит положительная обратная связь, дающая не оценочно-корректирующий (как в случае отрицательной обратной связи), а причинно-движущий, активирующий эффект, заключающийся в самоорганизации системы, в ее "пульсирующей" самоотнесенности с наличием механизмов синхронизации разнонаправленных целей.

Содержанием целеполагания является информационный процесс. Информация в данном случае унифицирует структуру целеполагания. Благодаря информационному принципу, главным образом, стала возможна столь расширительная (по крайней мере в логическом плане) трактовка проблемы цели. Именно на этой основе были разработаны разрешающие проблему телеологии основополагающие принципы кибернетики - управления и организации.

Применительно к системам, способным к прогрессивному развитию, важны еще два фактора: соотнесенность внутренних и внешних целей и время. Можно утверждать, что логика поведения внешней среды "снимается" во внутренней структуре целеполагания системы, что находит выражение в известном принципе

167

саморазвития: не среда управляет системой, а система управляет средой. Структура целеполагания, таким образом, становится автономной, в известном смысле независимой от среды. Такого рода жесткость, выделенность целенаправленных механизмов позволяет приблизиться к постановке вопроса о "релятивистских эффектах" времени в объективных процессах самоорганизации. Само течение времени, как известно, стремится дезорганизовать, элиминировать внутреннюю логику целеполагания системы. Однако целенаправленность систем, обладающих ярко выраженной активностью поведения с позиций не только задач выживания, но и прогрессивной эволюции, способна создавать свой, автономный, ритм протекания процесса. Эта автономность самосовершающихся процессов тесно связана с природой времени, равносильна, в известном смысле, его замедлению [46]. В конечном счете даже существование самоорганизующихся систем с их механизмами целеполагания зависит от определенных космологических предпосылок и объяснимо лишь в их свете [47].

Это общее (и далеко не полное) описание структуры целеполагания может быть конкретизировано применительно к различным типам поведения и развития, имеющим место в живой природе. Так, формализация процесса целеполагания делает возможным уточнение дискуссионного вопроса о целенаправленности эволюции живого, о степени детерминированности этого процесса. Она также дает возможность (благодаря введению некоторых общенаучных "трансспецифичных" - понятий типа кодирования, надежности и тому подобных) преодолеть альтернативу физического и телеологического описания, что особенно важно в плане создания теории перехода от простого к сложному. Проблема целеполагания в такой теории играет существенную роль, так как позволяет применить системные оценки к собственно системным явлениям [48].

Структурный аспект проблемы цели дает возможность также непосредственно соотнести целеполагание с другим компонентом управления - прогнозированием. Целеполагание и прогнозирование в оптимально организованных системах не существуют отдельно друг от друга; они взаимодействуют посредством контуров обратной связи. Прогностическая информация, накладывая вето на неэффективные процессы, выполняет корректирующую функцию по отношению к процессу целеполагания; целевое управление, в свою очередь, определяет направленность и характер прогноза. Стратегия опережения, таким образом, обосновывает стратегию управления. Структура целеполагания в известном смысле соответствует (оказывается симметричной) структуре прогнозирования; прогнозы позволяют в конечном итоге выявить последовательность операций по принятию решений. Главная функция прогноза - эвристическая (особенно в случаях невозможности прямой экстраполяции), связанная с тем или иным уровнем понимания соответствующих процессов. Эвристичность прогнозирования заключается также в том, что прогноз начинается с постановки проблемы.

168

Неизбежным при этом становится познание взаимосвязей цели и потребности, цели и средства, цели и результата и т. п. На этой основе возникает проблема отношений субъекта и объекта, ибо целеполагание (в социальном плане) выступает как форма объективирования человека во внешнем мире, причем наблюдается закономерность, согласно которой каждый значительный шаг в научном проникновении в глубь вещей представляет процесс десубъективизации познания [49].

Способы познания целеполагающей деятельности субъекта определяются природой той организации, которая задает и формирует поведение субъекта; структура цели связана с организацией поведения. Последняя включает в себя как "жесткие", социально контролируемые, так и спонтанные, неконтролируемые (на данном уровне) параметры. Автономия человека зависит, в частности, от обратной связи: каждый человек управляет собой с некоторой точки зрения, общепринятой в данной группе. В этом аспекте системный монизм с его концепцией цели заслуживает существенной модификации. Будучи важным средством научного познания структур целеполагания и прогнозирования как информационных процессов, этот принцип дополняется содержательной трактовкой, если речь идет не о собственно логическом и кибернетическом аспектах проблемы цели, а о реальных, отличающихся индивидуальностью, уникальных процессах человеческой природы.

Таким образом, проблема цели в современном понимании содержит, по крайней мере, два взаимосвязанных аспекта: онтологический и логико-кибернетический; их выделение и соотнесение с предметными областями науки становятся неизбежными. Оба этих аспекта нельзя не учитывать в методологических разработках, идущих в плане создания теории перехода от простого к сложному. Эвристическую роль в этом отношении выполняют понятия "внутренняя цель", "целеполагание", "прогнозирование", структурное рассмотрение которых позволяет выявить определенные возможности формализованного (модельного) представления биологических, технических и некоторых социальных явлений.

Системно-кибернетический анализ процессов целеполагания вскрывает методологическую основу построения и развития целесообразных и целенаправленных систем с элементами целеполагания, в частности у систем искусственного разума. Хотя в общем плане ясно, что определение целей системы во всех случаях остается делом человека [50], необходимо в то же время иметь в виду, что кибернетическая машина - это не жестко детерминированная система, следующая программе без каких-либо отклонений. Машине так же, как и человеку, свойственно ошибаться. Кроме того, надо различать уровни целеполагания по степени их сложности [51]. Простое целеполагание не нуждается в машинном участии, тогда как целеполагание относительно трудных (глобальных) за

169

дач предполагает компьютерное обеспечение, связанное с расчетом, оптимизацией и вообще значительной логической глубиной. "Трудно представить себе, - пишет М. Минский, - как можно решать задачи, не задумываясь над целями. Действительная трудность, связанная с телеологическими определениями, носит технический, а не философский характер: она возникает тогда, когда телеологические определения приходится использовать, а не тогда, когда о них упоминается" [52].

Рассматривая концепцию "узких мест" во взаимодействии человека и машины, Г. Л. Смолян отмечает тенденцию "смещения понятия "узкого места" от человека к машине" [53]. Видимо, такой подход в общем и целом не может вызвать возражений. Однако по определенным критериям, в частности по интеллектуальным параметрам, он представляется небесспорным. Искусственный интеллект, как известно, усиливает интеллект человека, а усиливать может, надо полагать, лишь более сильный интеллект [54]. Концепция взаимодействия человека и машины не дает достаточных оснований для превращения систем искусственного интеллекта в простое средство достижения человеческих целей. Последние машина (как "телеогенная" система) также способна усиливать, обеспечивая их не только материально, но и интеллектуально. Основанием для такого рассмотрения служит, в частности, способность систем искусственного интеллекта к обучению с учетом собственного опыта [55].

3. Обучение мышлению и самообучающиеся автоматы

Интеллект предполагает способность к обучению В условиях информационного насыщения интеллектуальной сферы период обучения распространяется на всю жизнь человека. Ощущается необходимость в повышении эффективности процесса обучения, что приводит к новому подходу к проблеме обучения. Оно все более предстает как процесс информационный и кибернетический, поддающийся оптимизации и автоматизации. Возникает проблема дальнейшего развития теории педагогики, построения современной количественной педагогической теории, допускающей точное прогнозирование.

Кибернетическое направление педагогики включает в себя представление о педагогическом процессе как об управляемом процессе, рассмотрение системы "педагог-учащиеся" с позиций общей теории управления, обучения как процесса переработки информации, учащегося как преобразователя информации [56]. Основу развития педагогической теории на новом этапе составляет системный подход к расмотрению явлений воспитания и образования [57]. Само понятие обучения в этом плане становится системным. В современных теориях обучение выступает как особый вид поведения, что позволяет наполнить это понятие кибернетическим содержанием.

170

Обычно под обучением понимается процесс, в рамках которого учитель преподносит ученику некоторую информацию, подлежащую усвоению, а ученик реагирует на нее соответствующим образом, что позволяет учителю определить следующую дозу информации. Процесс обучения можно рассматривать как отношение связи и управления между компонентами некоторой системы. Сейчас, когда все острее проявляется несоответствие между возможностями традиционных методов обучения и возрастающим потоком научно-технической информации, реализация идей кибернетики, которая подходит к обучению как к процессу связи и управления, оказывается эффективным средством решения проблемы обучения, и прежде всего проблемы надежности в обучении [58]. Использование обучающих машин, выдающих ученику информацию и управляющих его поведением в последовательности взаимодействий, определяемой обучающей программой, делает такой подход вполне реальным. Обучение в этом случае становится функционированием системы "человек-машина", состоящей из учеников, программы и обучающей машины. Параметры оптимизации этой системы определяются эмпирически - путем изучения ошибок обучающихся, отклонений их поведения от критериев, выработанных учителем.

Кибернетическое направление педагогики впервые поставило проблему постепенного вытеснения в разумных пределах педагога из непосредственного общения с учащимися и замещения его функций опосредованным общением через машинное информационно-логическое устройство. Машина заменяет живого учителя, который обычно осуществляет обучение. Разумеется, это касается только собственно процесса ведения обучения, а не деятельности, связанной с его планированием [59]. Тем не менее это изменяет характер труда педагога и остро ставит вопрос о творческой деятельности и индивидуальном подходе к личности в ходе воспитания [60].

Таким образом, обучающая машина представляется принципиально новым элементом образования. Она выступает как инструмент для объективного исследования проблем в этой области Она предназначается не для замены и устранения учителя, а скорее для помощи в осуществлении его идей и указаний и повышает их эффективность. Машина берет на себя часть утомительной черновой работы, учитель же, по-прежнему сохраняя ответственность за планирование всего процесса обучения, не тратит время на "натаскивание", проверку заданий и т.д. Машина позволит учителю лучше определять и учитывать индивидуальные потребности его учеников. Ученик же из пассивного приемника информации превращается в активного участника процесса обучения, причем его постоянный контакт с учителем обеспечивается машиной [61].

171

Обучающая машина - устройство, предназначенное для реализации обучающих программ - выполняет следующие функции: предъявляет обучаемому порции учебного материала, контрольные задания, вопросы; требует, чтобы обучаемый ответил на предъявленные вопросы, выполнил задания и ввел ответ в машину; сообщает обучаемому, правильно ли он ответил, а в ряде случаев указывает и тип допущенной ошибки; обеспечивает индивидуальную работу в удобном для обучаемого (либо в контролируемом) темпе, а зачастую - и ту или иную степень адаптации к индивидуальным особенностям обучаемого [62]. Особого внимания заслуживает свойство адаптивности обучающей машины. Адаптивными называют такие обучающие машины, которые на основе обработки последовательности ответов обучаемого могут изменять способы изложения учебного материала с сохранением качества обучения при произвольных внешних и внутренних условиях обучения. По имеющимся данным, применение адаптивных обучающих машин сократит время обучения в среднем на 30% при сохранении качества обучения, достигаемого по разветвленной обучающей программе [63]. Адаптивная обучающая машина выбирает вариант обучающей программы, дающий возможность оптимизировать процесс обучения.

Внедрение в обучение достаточно гибких и эффективных способов управления познавательной деятельностью обучаемых в последние годы идет по пути использования ЭВМ в качестве обучающей машины. Это способствует не только высокой степени адаптации к каждому обучаемому, но и обучению методам решения сложных задач. Вычислительная машина обеспечивает такое управление, при котором обучаемый от исходной ситуации может двигаться различными путями, причем одни из них неверные, а другие - верные. Возможности ЭВМ особенно ярко раскрываются в тех случаях, когда вычислительная машина является не только средством обучения, но и объектом изучения [64].

Использование вычислительных машин в качестве обучающих машин позволяет решить задачу комплексной автоматизации учебного процесса. Вместе с тем, как отмечает Л. И. Ноткин, "сам факт возможности выполнения некоторого класса интеллектуальных операций машиной не может еще служить полноценным критерием для включения или невключения этого класса операций в программу обучения человека. Несомненно также и то, что творческое и рутинное представлено в мышлении человека нераздельно. Поэтому распределение функций между человеком и ЭВМ не следует понимать как прямую "экстериоризацию" нетворческих компонентов мышления человека" [65].

Обучающая машина уже в силу того, что она должна быть адаптивной, необходимо приводит к идее обучающейся машины. Ее свойства описывает Ст. Бир [66] на примере обучающейся машины Паска. Последняя рассматривает ученика как "черный ящик". Она может управлять входами и измерять выходы, но не прини

172

мает во внимание характера внутренних связей ученика. Она просто манипулирует входами на основе вероятностных характеристик, которые она сама обнаруживает. Машина также есть "черный ящик". Ее входы (реакции ученика) влияют на ее выходы. Система, включающая ученика и машину, представляет собой один из видов гомеостата, так как один "черный ящик" постоянно предлагает новые состояния другому, изменяя свое поведение под влиянием реакций партнера. Вся система стремится к устойчивому состоянию, критериями которого являются быстрота и точность работы. Более того, состояние равновесия будет ультраустойчивым, ибо эта система обладает способностью находить устойчивое состояние, подстраиваясь при непредвиденных возмущениях, поступающих из окружающей среды. Наконец, система Паска, включающая обучающуюся и обучающую машины, наглядно иллюстрирует само понятие кибернетического управления. Система постепенно приходит в уравновешенное состояние, хотя к ней не прикладывают резких и радикальных воздействий, в ней не фигурируют категорические приказы и наказания. Мы наблюдаем только эволюцию - развитие к зрелости. Следовательно, отличительная особенность таких машин - способность к обучению и приспособлению к окружающей среде [67].

Решение проблемы эффективного обучения людей приводит к необходимости создания самообучающейся кибернетической системы с элементами самоорганизации. Нередко этот вопрос освещается следующим образом: "Кибернетические системы способны к обучению (с "учителем"), но элементы активности при этом остаются за "учителем", то есть человеком, а на долю устройства остается выполнение лишь алгоритмических предписаний. К самообучению и самоадаптации современные технические системы, строго говоря, не способны, не будучи самоорганизующимися системами" [68]. Такой акцент на техническую сторону проблемы не выражает, однако, сути дела.

В рамках технической кибернетики самоорганизующиеся системы включаются в более широкий класс адаптивных систем. Адаптивными называют системы, в которых способ (алгоритм) функционирования управляющего устройства автоматически изменяется целенаправленным образом для осуществления успешного или в каком-либо смысле наилучшего управления объектом. Характеристики последнего или воздействия внешней среды могут изменяться заранее непредвиденным образом. Благодаря успехам кибернетического моделирования созданы простейшие модели самоорганизующихся систем. Так, гомеостат Эшби представляет собой систему, цель деятельности которой предопределена, но поведение, при помощи которого эта цель достигается, не фиксировано. Важным этапом на пути к созданию более совершенных устройств являются самонастраивающиеся автоматы (типа автопилота). Задача последних приспосабливаться к варьированию свойств среды, изменяя свою структуру, и стремиться выйти на

173

оптимальный режим работы. Принцип самонастройки отличается от принципа самоорганизации тем, что на его основе изменяются лишь некоторые параметры алгоритма управления, в то время как самоорганизация связана с изменением структуры самого алгоритма.

Необходимо выяснить смысл таких понятий, как "адаптация", "обучение" и "самообучение", так как они включаются в "самоорганизацию", образуя ее необходимую основу. Вышеперечисленные понятия наиболее модны в теории автоматического управления. Поскольку эти термины, как правило, не имеют однозначного толкования, мода на них нередко превышает функцию, что выражается в фантастических рассуждениях, встречающихся подчас в популярной литературе по кибернетике. Научная интерпретация этих понятий может быть достигнута при обеспечении двух условий: наличия содержательных понятий адаптации, обучения и самообучения и создания математического аппарата, адекватного этим понятиям. Обсуждение указанных понятий на содержательном уровне правомерно с единой точки зрения. В этом плане заслуживает внимания подход Я. 3. Цыпкина [69]. Под обучением понимается процесс выработки в системе той или иной реакции на внешние сигналы путем многократных воздействий и внешней корректировки. Предполагается, что система потенциально способна к обучению. Внешняя корректировка, то есть "поощрение" или "наказание", осуществляется "учителем", которому известна желаемая реакция на определенные внешние воздействия. "Учитель" сообщает системе дополнительную информацию о том, верна или не верна ее реакция.

Самообучение отличается отсутствием внешней корректировки; это обучение без поощрения или наказания. Дополнительная информация о верности реакции системе не сообщается. Адаптацией называется процесс изменения параметров и структуры системы, а возможно и управляющих воздействий на основе текущей информации с целью достижения определенного, обычно оптимального состояния системы при начальной неопределенности и изменяющихся условиях работы. Наиболее характерная черта адаптации - накопление и немедленное использование текущей информации для устранения неопределенности, вызванной недостаточной априорной информацией с целью оптимизации избранного показателя качества.

Что же касается второго условия интерпретации данных понятий - создания адекватной математической теории, то выполнить его труднее. Но такой математический аппарат (хотя и в зародышевой форме) существует. Он содержится, с одной стороны, в сформировавшейся к настоящему времени математической статистике, а с другой - в интенсивно развивающейся новой дисциплине, известной под названием математического программирования.

174

Как видим, понятие самоорганизации уточняется в терминах даптации (оптимизации), обучения и самообучения, в частности, в теории математического программирования.

Наряду с понятием самоорганизации в теории автоматов пользуются понятиями самоизменения и самосовершенствования. Важно определить их субординацию. В первом приближении понятия самоорганизации и самосовершенствования отождествляются. Основное содержание и того, и другого - самообучение. Так, В. М. Глушков пишет: "Автомат естественно называть самосовершенствующимся, или самообучающимся, если по мере удлинения истории обучения он улучшает свои ответы" [70]. Различают самосовершенствование, заранее предопределенное конструктором автомата, и самопроизвольное самосовершенствование, детерминированное фактически имевшей место историей обучения и потому не планируемое заранее. Очевидно, лишь второй тип самосовершенствования заслуживает такого названия.

Понятие самоорганизации, тем не менее, является более общим, чем понятие самосовершенствования. Это вытекает из интерпретации, предложенной У. Р. Эшби, относительно любой кибернетической (самоорганизующейся) системы [71]. Применительно к обучающимся автоматам при самосовершенствовании должно улучшаться качество ответов. При самоорганизации качество ответов может вовсе не определяться; необходимо лишь, чтобы автомат по мере обучения увеличивал в среднем их определенность. Что касается понятия самоизменения, то оно оказывается еще более широким. Автомат называют самоизменяющимся, если он меняет с течением времени ответы на задаваемые ему вопросы. Ясно, что не всякое самоизменение следует отождествлять с самоорганизацией. Опираясь на интуитивное представление о самоорганизации, естественно называть самоорганизующимся автомат, который улучшает организацию своих ответов при улучшении организации возможных его историй обучения.

Итак, понятие самоорганизации, обобщенное в случае кибернетической системы, оказывается более общим, чем понятие самосовершенствования, и менее общим, чем понятие самоизменения. Самоорганизация, будучи кибернетической категорией, не ограничивается техническим уровнем. Особый интерес представляет рассмотрение самоорганизующихся систем в живой природе и в обществе. Самоорганизация - это тот механизм, который лежит в основе эволюции биологических форм и определяет ряд важных закономерностей развития экономических и социальных систем. Механизм самоорганизации, что нетрудно заметить, является необходимым условием эффективного функционирования систем обучения.

Доминирующее значение в этом плане имеет концепция совершенствования внутренней модели внешнего мира, общая для всех обучающихся систем и выражающая факт обучения машин в зависимости от ситуаций внешней среды [72]. Сбор, обработка и запоминание информации в процессе создания моделей окружения

175

представляют собой одну из основных и простых форм обучения. К. Штейнбух относит к обучающимся автоматам такие автоматы, функционирование которых улучшается в желаемом направлении [73] на основе информации о внешнем мире. Система обладает способностью к моделированию, если она, прежде чем совершить какое-либо действие, направленное во вне, определяет с помощью заключенной в ней модели внешнего мира предполагаемые его реакции на различные ее действия и совершает только действия, вызывающие желаемую реакцию. Обучение системы заключается в том, что она в соответствии с прежними успехами или неудачами улучшает внутреннюю модель внешнего мира.

Взаимодействие между внешним миром и обучающейся системой соответствует тому, что обычно называют методом проб и ошибок. Здесь имеется определенное сходство с мутацией и естественным отбором в биологии. Ошибаясь, система накапливает опыт. Успешность обучения зависит, таким образом, от степени сложности внешней среды, от ее устойчивости или изменчивости. Так как под обучением понимается улучшение поведения на основе информации о внешнем мире, то поведение внешнего мира существенно влияет на процесс обучения. Последний предусматривает, по крайней мере частично, постоянство функционирования внешнего мира [74]. Вместе с тем продолжительность обучения системы (пока поведение ее не станет оптимальным), естественно, сильно зависит от объема сообщенных ей сведений о внешнем мире.

Иногда утверждают, что автомат может научиться выполнять лишь то, для чего он создан. По замечанию К. Штейнбуха, это правильно в том смысле, что автомат, так же, как и человек, может делать только то, что физически возможно при его конструктивных элементах и структуре. Когда же эти ограничения отпадут, не будет и причин, по которым автоматы должны сдерживаться в своем развитии интеллектуальным уровнем человека. "Они должны, - пишет К. Штейнбух, - развиваться подобно живым организмам, а именно: встать на путь мутаций и естественного отбора. При этом продолжительность их эволюции можно значительно сократить за счет того, что в качестве исходных данных в самоорганизующиеся автоматы "вкладывается" человеческий интеллект" [75]. Весьма существенно то, что автомат совершенствует свой интеллект в непосредственной связи с внешним миром. Пока автомату навязывают человеческие "предрассудки", его интеллект ограничен. Независимость от заранее предписанных правил поведения является для автоматов предпосылкой более высокой ступени развития их интеллекта. Достижение этого облегчает то обстоятельство, что автоматы свободны от биологических ограничений, которые связывают человека (усталость, старость и т.д.).

Кибернетический аспект проблемы обучения включает в себя введенное К. Штейнбухом понятие обучающейся матрицы. Структура обучающейся матрицы создается двумя наборами проводни

176

ков, в местах пересечения которых формируются условные связи [76]. Представляя собой новый принцип переключения в технике связи, подобные устройства выполняют нечто функционально близкое к процессахМ абстрагирования. Обучающаяся матрица как техническая модель обучающейся системы имитирует сложные процессы обучения, проявляя некоторые свойства нейрофизиологической структуры человеческого мозга. Обучающиеся матрицы как системы с внутренней моделью внешнего мира обеспечивают возможность технической имитации более высоких ступеней абстракции и, значит, сложных теоретико-познавательных проблем [77]. Между структурой человеческого аппарата познания и структурой обучающейся матрицы устанавливается, по меньшей мере, отношение гомоморфизма. Оно обнаруживается в понимании обучения как способности улучшить (оптимизировать) внутреннюю модель внешнего мира на основе опыта. В этом плане неубедительно утверждение о том, что "существующие системы искусственного интеллекта и перспективные программы их совершенствования возможно рассматривать в качестве теории только таких "умственных функций человека", к формированию которых не следует стремиться при обучении" [78]. Выходит, что такие неотъемлемые характеристики искусственного интеллекта, как абстрагирование, логическая глубина, точность и тому подобное не следует формировать у человека.

Способность обучаться является элементом поведения, возникающим в результате специфического рода взаимодействия между двумя или более связанными друг с другом контурами оптимальных величин. Система, чтобы быть способной обучаться (то есть улучшать свою внутреннюю модель внешнего мира) нуждается по крайней мере в одном двумерном контуре оптимальных величин. Образование многомерных контуров оптимальных величин в системах органической природы и в обществе является продуктом самоорганизации и способности обучаться. Как отмечает Г. Клаус, "способность обучаться делает возможным приспособление частичных систем, в ходе которого поведение всей системы обнаруживает прогрессирующую тенденцию оптимизироваться. Она ведет, по крайней мере в своей тенденции, к тому, что из множества возможных стратегий в каждом конкретном случае без долгих поисков может быть выбрана и использована оптимальная стратегия. Если в определенной области можно было бы фактически достичь этой ступени, то там возможности обучения были бы исчерпаны [79]. Факт, что подобные области существуют, доказывают, например, так называемые автоматизмы человеческого поведения, не требующие уже больше мыслительной работы или особой сосредоточенности.

Следовательно, обучающие матрицы как модели поведения имеют большое эвристическое значение. Они подтверждают положение о том, что функции обучения и познания человека можно имитировать, воспроизводить с помощью машины. Это развитие

177

выражает внутренние закономерности современного естествознания и техники, ориентацию их на решение комплексной проблемы симбиоза человека и машины.

Обучение как важнейшая форма деятельности интеллекта может служить одним из критериев интеллектуальности поведения системы. В этом плане выделяют два типа разума, сходных в том смысле, что оба они требуют обучения, и различных по их отношению к процессу обучения [80]. Первый тип, адаптивный разум, присущ, например, студенту, который обучается только тому, чему его учат преподаватели и на что его наталкивает опыт. Второй тип, творческий разум, присущ студенту, который идет дальше и находит свой собственный путь. Таким образом, умственные способности человека проявляются в том, что он должен: а) уметь обучаться, то есть в непосредственном взаимодействии с внешним миром приобретать информацию и интегрировать ее во внутренней модели, добиваться понимания, то есть уметь связывать приобретенные знания с фактами и явлениями действительности; б) обладать способностью умственной приспособляемости, то есть способностью отказываться от привычных шаблонов и находить новые конкретные взаимосвязи; в) обладать умственной зрелостью, передавать сообщения другим интеллектуальным людям и с этой целью создавать систему знаков, то есть кодировать сообщения. Это предполагает способность конструирования и идентификации знаков.

Машина также может обучаться. При наличии достаточно сложной программы она может реагировать на новую ситуацию. Она способна решать задачи. Она может руководить действиями [81]. Во всех этих случаях, как отмечает Д. Финк [82], поведение машин и людей отличается не по типу, а по уровню. Это характеризует искусственный разум - разум машины с поведением, которое, если бы оно наблюдалось у человека, могло бы быть названо разумным. Искусственный разум обладает такими важными чертами, как способность организовывать информацию в значимые информационные комплексы, распознавать, запоминать, вспоминать эти комплексы и оперировать ими в процессе игры, решения задач, ответа на вопросы и управления другими механизмами, а также способность адаптироваться в изменяющихся внешних условиях, и, в частности, реагировать на комплексы входных сигналов, не предусмотренные явным образом при конструировании.

Обычно предполагают, что решение современных проблем управления в социальной, экономической и промышленной сферах (так называемых глобальных проблем) лежат в пределах человеческих возможностей или что существующие способности человека могут быть развиты до необходимого уровня путем образования и обучения. Однако кибернетический подход - это подход, на основе которого становится очевидным, что человек не в состоянии решать стоящие перед ним в настоящее время проблемы управления, полагаясь только на свой собственный разум и не

178

прибегая к помощи технических (искусственных) средств. Ограниченность человеческого (безоружного) интеллекта, связанная с самой структурой мозга и аппарата познания, ставит проблему искусственного интеллекта как усилителя умственных способностей, возможность построения которого обоснована, в частности, теоремами Тьюринга - фон Неймана.

Понятие усиления интеллекта выводится из понятия усиления в кибернетическом контуре регулирования. Принцип усиления интеллекта имеет техническое соответствие в обучающихся автоматах, которые на основе первоначальной информации, полученной от человека, достигают интеллектуальной ступени и затем путем самостоятельного обмена информацией с окружающим миром в процессе обучения постоянно повышают свои интеллектуальные способности.

Обычно против положения об ограниченности мышления человека приводится аргумент, согласно которому человеческое мышление - это процесс коллективный. Разумеется, все существенные функциональные системы, удостоверяющие индивидуум как обучающуюся систему, оказываются отнесенными к общему как к целому. Само общество предстает в качестве системы обучающейся. В этом плане способность человека обучаться значительно возрастает именно потому, что в его распоряжении находится уже не только одно внутреннее накопление - собственный опыт, но и некоторое внешнее накопление - опыт всего общества. Уместно в этой связи упомянуть и другой аспект. "Положение о том, - пишет Г. Клаус, - что человек имеет общественную сущность, что знание и познание имеют общественный характер, - очень старо. На уровне современной кибернетики, при переносе ее результатов в область теории познания эти старые положения получают новые аспекты и новые перспективы" [83].

Кибернетический аспект обучения чаще всего ассоциируется с информационным подходом к обучению, который, в свою очередь, нередко сводится к способности вырабатывать максимальный объем информации, то есть к количественному показателю. Однако в действительности сокращение объема информации, отбор ее требуют намного более высоких способностей. Не случайно поэтому усиление умственных способностей неразрывно с усилением избирательности. "Решающим, - пишет Г. Клаус, - является именно отбор и ассоциативная способность человеческой информационной системы. Отбор информации, ассоциирование и накопление важной информации составляют в совокупности сознание" [84]. Прием и обработка информации не раскрывают еще сущности кибернетической системы. Через них можно лишь изменять внутреннюю модель внешнего мира, однако важнейшим компонентом обучения служит оптимизация этой модели.

Таким образом, склонность к обучению связана со стремлением системы постоянно совершенствовать внутреннюю модель внешнего мира. Последняя есть концентрированное отражение

179

определенных сторон и черт действительности, которое подчеркивает преимущество высших кибернетических систем по отношению к примитивным. Самообучающиеся кибернетические системы с признаками самоорганизации качественно обогащают процесс обучения, а человеко-машинные комплексы в обучении свидетельствуют о большой эвристической силе кибернетических методов, которая обеспечивает эффективность кибернетического направления в педагогике.

Однако наряду с интенсификацией и кибернетизацией процесса обучения важно не упустить из виду и другую сторону его. Кибернетическое направление в педагогике призвано изменить характер труда педагога и учащихся, наполнить его творческим содержанием. Оптимизация процесса обучения, придание ему научно обоснованных критериев, осуществление сотрудничества педагога и учащихся с помощью эффективных интеллектуальных средств социальной информатики должны сообщить процессу обучения и воспитания субъективно-гуманистическую направленность. Необходимо подчеркнуть, что все более широкое использование автоматизированных обучающих систем не изменяет центрального принципа педагогической науки, согласно которому преподаватель был и остается главным организатором педагогического процесса, а учащиеся при этом становятся подлинными субъектами своего собственного обучения.

Итак, две важнейших стороны педагогического процесса - гуманность и эффективность - приобретают на основе системно-кибернетического подхода характерные черты цельности, достигая уровня диалектического единства. Это конкретное единство выражено в формируемой здесь антропокибернетической концепции.

ГЛАВА VI

ИСКУССТВЕННЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ И СОЗНАНИЕ

1. Проблема сознания и кибернетика

Степень философской разработки проблематики сознания достигла к настоящему моменту уровня, обусловливающего необходимость перехода от общей характеристики данного сложнейшего феномена к рассмотрению более конкретных, структурных и экспериментальных методов его исследования. В этом плане значительный интерес представляют естественнонаучный и кибернетический подходы к анализу сознания. Они открывают широкие возможности естественнонаучного и количественного уточнения этого понятия, помогая тем самым преодолеть отчасти сохраняющийся мистический момент в понимании психического.

Кибернетический подход к проблеме сознания предполагает прежде всего использование для описания и объяснения глубинных структур сознания понятийного аппарата кибернетики, а также принципиальных и действительных возможностей кибернетического моделирования определенных сторон (функций) сознания. Вместе с тем информационно-кибернетический анализ сознания переводит узкую специфичность психологического понятийного аппарата на уровень системного подхода с привлечением интегративных общенаучных категорий. Философское рассмотрение этих исследовательских тенденций призвано способствовать выработке аналитико-синтетического понимания природы сознания. Кибернетическое исследование проблемы сознания (психо-физической проблемы [1]) проливает новый свет на решение основного вопроса философии, показывает в общенаучном плане неправомерность идеалистических и агностических его решений.

Под сознанием обычно понимают специфически человеческое идеальное отражение объективной реальности посредством центральной нервной системы. Оно включает в себя единство чувственных и рациональных форм отражения, а также область человеческих эмоций и воли. Основной вопрос, относящийся к природе сознания в его первоначальной постановке, еще в древности звучал так: является ли сознание естественной деятельностью материального человеческого тела, его мозга или же оно произ-водно от нематериальной души [2]. Данный вопрос, будучи предметом обсуждения во многих различных философских системах, претерпел существенную эволюцию. При этом необходимо отметить тот интересный и немаловажный факт, что сознание находилось в центре внимания философии, можно сказать, с момента ее зарож

181

дения. Естествознание же в силу неразвитости своих методов начало заниматься изучением сознания (его нейрофизиологической основы) лишь в конце XIX в.

Диалектико-материалистическое учение о сознании основывается на обобщении соответствующих естественнонаучных результатов, практического опыта людей и критического освоения истории философской мысли. Если попытаться "просуммировать" основные моменты диалектико-материалистического учения о сознании, то можно выделить следующие положения:

1. Сознание возникло в результате длительной предыстории как функция человеческого мозга. Деятельность человеческого сознания есть деятельность материального тела, появившегося с образованием Земли 4,5 млрд. лет назад, развивавшегося и превратившегося в живую материю 3,5 млрд. лет назад, в форму млекопитающих животных - 200 млн. лет назад, в приматов - 60 млн. лет назад, в прямоходящую человекообразную обезьяну 30 млн. лет и в человека примерно 2 млн. лет назад или несколько более [3].

2. Со стороны своей нейрофизиологической основы сознание условно-рефлекторный процесс. Психические процессы, состояния, события осуществляются по законам высшей нервной деятельности. Морфологической основой всех сознательных процессов служит центральная нервная система человека, в особенности нейродинамические структуры первой и второй сигнальной системы в коре головного мозга. Однако мозг выступает не источником сознания, а лишь его органом. Сознание детерминировано материальным миром.

3. Сознание невозможно без нервной деятельности мозга, но не тождественно ей. Нервные процессы мозга суть объективные, материальные процессы природы. Сознание же представляет собой идеальную сторону этих процессов, продукт переработки мозгом воздействий материального мира. В результате последней возникают субъективные образы объективного мира. Психическое (сознание, мышление) есть вторичное по отношению к физиологическому, материальному. Поэтому нервные процессы и психические явления не тождественны друг другу, и положение об абсолютном слиянии психического и физиологического, с точки зрения диалектического материализма, не может быть признано правильным. Отождествление психического и физиологического так же ошибочно, как и отрыв психического от физиологического.

4. Хотя сознание есть продукт развития материи и может существовать лишь в неразрывной связи со своим материальным субстратом, само оно не является материей в смысле некоторого органического выделения, а представляет собой сложную деятельность, специфика которой состоит в способности отражать объективную реальность в идеальных формах, переводить материальное в идеальное. Сознание - это идеальное отражение материального мира и поэтому не может обладать самостоятельным содержанием.

182

5. Сознание имеет определенную структуру и организуется по своим специфическим законам. Конкретное содержание сознания - образы материального мира - представлено всегда в определенных формах. Эти формы субъективного отражения (ощущение, восприятие, понятие, суждение), а также законы чувственного опыта и мышления не даны в сознании априори. Они также являются, в филогенетическом рассмотрении, образами материального мира.

6. Сознание - не сопутствующее явление известных нейрофизиологических процессов, оно выполняет необходимую функцию в жизни общества. Благодаря способности к идеальному отражению сознание служит универсальным инструментом познания, с помощью которого человек проникает в сущность материального мира и его объективных свойств и закономерностей. Сознание дает человеку возможность мысленно предвосхищать свое поведение, свою практическую деятельность, целенаправленно планировать ее и предвидеть ее результаты. Оно позволяет человеку регулировать взаимоотношения с естественным и социальным внешним миром и планомерно управлять ими. Без сознания была бы невозможна специфически человеческая жизнь.

7. Человеческое сознание есть активный процесс постоянного духовного овладения внешним миром. Сознание обладает относительной самостоятельностью, которая проявляется прежде всего в его многогранном обратном воздействии на материальный мир и в относительно самостоятельных, присущих ему законах. В то время как психическая деятельность в различных формах характерна также для животных с развитой центральной нервной системой, сознание как высшая ступень развития психической деятельности возникает лишь под влиянием общественного труда вместе с языком, поэтому оно с самого начала имеет общественный характер.

8. Понятие сознания обобщенно характеризует психическую деятельность человека. В том случае, когда сознание выступает как осознание человеком своих действий, чувств, мыслей, мотивов поведения, интересов, положения в обществе, оно переходит в самосознание. Самосознание предполагает выделение и отличение человеком самого себя, своего "Я" от всего, что его окружает. Возникновение самосознания связано с определенным уровнем развития сознания и является необходимым условием становления личности.

9. Сознание без знания пусто и бессодержательно. Чтобы к чему-то как-то относиться, надо обладать некоторым знанием общественного бытия и природы. Уровень сознания определяется приобретенным знанием и его пониманием, осознанием. Поэтому развитие сознания предполагает непрерывный процесс познания, обогащения сознания новым знанием.

183

Без познания не может быть сознания. Познание играет роль процесса активного отражения, предполагающего творческий вклад субъекта в формируемую им картину мира, идеальное преобразование последнего.

10. Сознание неразрывно связано с мышлением, без которого невозможна никакая осознанная человеческая деятельность. Отношение между ними можно рассматривать как "целое - часть", "общее - особенное". Мышление неотделимо от языка. Язык есть практическое, действительное сознание, выражение реальности мысли. Без языка нет мышления, а без мышления нет сознания.

Эти основные положения диалектического материализма о сознании - итог длительных изысканий философской мысли и естественнонаучного познания. Они постоянно обогащаются результатами современных исследований этого многогранного феномена. Особенно плодотворен в последнее время кибернетический подход к сознанию.

Проблема сознания все чаще становится предметом кибернетического рассмотрения [4]. В этом нет ничего парадоксального: кибернетика, в отличие от естественных наук [5], включает в свой предмет психические структуры субъекта. Однако специфика кибернетического подхода к сознанию состоит в том, что кибернетик обычно стремится свести феномен сознания к каким-либо объективным (например, информационным) процессам, установить закономерную взаимосвязь между содержанием сознания и физическими процессами. В контексте такого подхода даются и дефиниции кибернетики. "Кибернетика, - пишет Г. Франк, - есть попытка описать математическими методами умственный труд, чтобы затем, насколько это возможно и желательно, его объективировать" [6]. Под объективированием сознания в данном случае понимается процесс отделения от субъекта его функций и передача их искусственно созданной системе (например, кибернетическому устройству), не обладающему тем единством сознания, которое мы имеем обыкновение принимать за отличительную особенность субъекта.

К. Штейнбух высказал предположение, согласно которому "каждое субъективное переживание соответствует определенному физически описываемому состоянию организма и прежде всего состоянию нервной системы, а также отчасти гуморальной системы и других органов" [7]. Из этого, как он полагает, неизбежно вытекает, что искусственно созданные технические системы могут обладать сознанием. В более общем плане утверждается, что в самой основе современного научно-технического развития лежит стремление реализовать "духовные" процессы с помощью автоматов. Однако мнение о том, что "духовные" процессы якобы недоступны рациональному анализу, является тормозом развития. К. Штейнбух также считает, что духовное развитие человека зависит от возможности дальнейшего совершенствования его "модели внешнего мира". Предпосылкой для этого служит способность человека к восприятию информации. Главное же утвержде

184

ние К. Штейнбуха состоит в том, что "для объяснения духовной деятельности нет необходимости в каких бы то ни было нефизических предположениях" [8]. Это положение, по мысли К. Штейнбуха, можно было бы оспаривать, если бы была найдена какая-либо форма духовных процессов, которая принципиально не объяснялась никакими физическими методами.

Конечно, это "сильное" утверждение: кибернетика нуждается в более основательном рассмотрении, в том числе и с философских позиций. Ибо зачастую философы такого рода утверждения "непомерно увлекающихся кибернетиков" относят к несостоятельным. "Они забывают, - пишет Т. Павлов, что даже самая совершенная, самая сложная, самая тонкая кибернетическая машина, которая, скажем, может моделировать мозговые процессы, "переводить" с одного языка на другой, писать "стихи", "сочинять" мелодии и т.д., делает все это, не сознавая того, что делает, не обладая ощущениями, чувствами, представлениями, понятиями, категориями, умозаключениями о том, что она делает, и что само по себе в технико-автоматическом отношении, может быть, имеет колоссальное значение как для человека и человечества вообще, так и для дальнейшего развития самого человеческого мозга и сознания" [9]. По замечанию X. Дрейфуса, "онтологическое допущение - утверждение о том, что мир данной человеческой личности также может быть представлен в терминах множества элементов, - приобретает правдоподобный характер, только если пренебречь различием между миром человека и Вселенной или, что в общем-то одно и то же, между ситуациями, в которых оказываются люди, и состояниями физической системы" [10].

В последнее время исследование проблемы сознания приводит к важному методологическому выводу: "проблема духа и тела" может быть разрешена только через объединение естественнонаучного экспериментального анализа и философского исследования, или, точнее, путем объединения естественных наук с общественными. Эта мысль проводилась в выступлениях многих ученых и философов на XVI философском конгрессе, посвященном теме "Философия и мировоззренческие проблемы современных наук". Такие ученые и философы, как М. Бунге, К. Морган, Дж. Смарт, М. Эйген, выступая по проблеме "Сознание, мозг и внешний мир", заняли позицию естественнонаучного материализма. Они указали на большие возможности экспериментального исследования структурных форм сознания и их связи с мозгом, не входя, однако, в рассмотрение социальной стороны проблемы [11]. Диалектико-материалистическое учение о сознании подчеркивает его общественный характер, раскрывает социальную природу, а также роль труда как основной формы человеческой деятельности в его возникновении и развитии.

При исследовании проблемы сознания необходимо также исходить из диалектико-материалистического принципа отражения (о чем шла речь в главе I). В. И. Ленин в книге "Материализм и

185

эмпириокритицизм" выдвинул и обосновал идею об отражении как всеобщем свойстве материи. "...Логично предположить, - писал он, - что вся материя обладает свойством, по существу родственным с ощущением, свойством отражения..." [12]. Для настоящего анализа принцип отражения как всеобщего свойства материи имеет важное методологическое значение. В частности, он позволяет сделать акцент на рассмотрении естественнонаучных и кибернетических аспектов проблемы сознания [13]. Известная общность человека и машины связана с механизмами отражения, присущими и человеку и машине, но в качественно разных формах. Сравнение мозга человека и машины целесообразно вести не по линии их вещественных субстратов (различие которых очевидно) и не только по линии сопоставления формальных алгоритмов поведения человека и машины, но и по линии сопоставления присущих им внутренних механизмов, специфических форм отражения. "Атрибут отражения, присущий всей материи в целом, - отмечает И. Б. Новик, - задает тот общий масштаб, ту, как сказать, единую шкалу, опираясь на которую можно сопоставлять машину и мозг не в плане чистого умозрения, а строго опытным путем" [14].

Благодаря кибернетике вошло в широкий научный оборот родственное отражению понятие информации [15]. Кибернетика развила данное понятие в двух направлениях [16]. Во-первых, кибернетический способ мышления привел к обобщению этого понятия: информация была поставлена в связь со сложными динамическими системами как таковыми независимо от того, "человеческими" или социальными, машинными или биологическими они являются. В кибернетике исследуются процессы обмена информацией не только между людьми, но и между людьми и машинами, между людьми и животными, между животными и, наконец, между машинами. Во-вторых, была введена единица измерения информации.

Категория информации необходима для характеристики внутренних механизмов сознания. "Для феномена "сознание", - отмечает К. Штейнбух, - не подходят ни материальные, ни энергетические категории, его определяют категории информации, и в особенности понятие "сообщение"" [17]. К. Штейнбух в данном случае неправомерно противопоставляет материю и информацию. Понятие информации выражает определенное свойство движущейся материи. Материальным носителем переработки информации в центральной нервной системе являются, в частности, электрические потенциалы. "Мозг, - пишет, например, Г. Уолтер, следует описывать как обширный агрегат электрических элементов, столь же многочисленных, как звездное население Галактики" [18]. Сущность сообщения состоит в том, что оно побуждает к определенному поведению, причем это поведение обусловливается присущим приемнику механизмом (врожденным или приобретенным в результате обучения). Сигнал же, поступивший в приемник, лишь

186

приводит в действие этот механизм. Отсюда К. Штейнбух [19] делает следующий вывод. То, что мы понимаем под "сообщением" или "информацией" и что передается нам через посредство языка, письма и так далее соответствует репертуару ключевых раздражителей [20], сформировавшемуся под влиянием социального окружения, то есть в процессе обучения.

Человек связан с внешним миром, а это значит, что он как принимает, так и выдает информацию. Прием информации заключается в том, что внешние раздражители воздействуют на рецепторы, которые на это отвечают нервными импульсами. Воспринятые комбинации раздражений обрабатываются в сенсорной области нервной системы. Эта область складывается из двух основных процессов [21]. Во-первых, происходит значительное сокращение потока информации. Если на периферии рецепторы могут воспринимать миллиарды бит информации в секунду, то в высшие слои проникает поток информации, составляющей максимум около 16 бит/с. Во-вторых, сенсорная область нервной системы обладает чрезвычайно высокой способностью к "построению инвариантов". Различные комбинации раздражений, приходившие извне, в высшей степени целесообразным образом объединяются в классы одинакового значения. В очень сокращенном виде поток информации поступает в сознание.

"Современный информационный подход, - констатирует Л. М. Веккер, становится общей концептуальной основой для построения единой теории психических процессов, охватывающей разные формы и уровни их организации" [22]. В исследовании психики человека и, в частности, сознания под влиянием кибернетики и теории информации начинают применяться новые методы и создается соответствующий им понятийный аппарат. Моделирование на ЭВМ расширяет возможности психологических теорий и позволяет более точно ставить психологические вопросы. Техника моделирования на машинах открывает лучшие перспективы для овладения сложностью в психологии. Вызванные кибернетикой перемены в психологических исследованиях способствуют уточнению предмета психологической науки. "Можно сказать, - отмечает О. К. Тихомиров, - что по существу оформилось новое понимание предмета психологии. К традиционному списку (психология как наука о душе, о сознании, о бессознательном, о поведении) добавился еще один вариант: психология как наука об обработке информации..." [23]

В исследовании сознания утверждается новый язык, основными терминами которого являются "действие" ("поведение"), "регуляция", "информация". На этом языке человеческая психика (и сознание) определяется как своеобразный вид информации, которая (в соответствии с природой всякой информации) выполняет регулирующую роль по отношению к человеческим действиям (индивидуальным и групповым), происходящим в общественно-природной среде человека [24]. Информация служит регулятором

187

лишь постольку, поскольку она отражает свойства и структуру окружающей среды, в которой живет человек и в которой протекает его деятельность как предмет регуляции. Содержанием информации является отражение свойств и структуры мира, в котором происходит деятельность, управляемая посредством информации. Формой существования (функцией) информации выступает регуляция человеческих действий.

Соотношение высших форм психического отражения с информационными процессами в кибернетических машинах на уровне философского рассмотрения принимает иногда характер противопоставления. "Поскольку человеческий организм, - пишет Т. Павлов, - подчинен законам механики, физики и химии и поскольку у него нет никакой возможности, да и нет нужды реагировать сознательно на все, что происходит в нем и вне его, то есть реагировать логической мыслью и сознательными действиями, можно и нужно поставить вопрос: насколько, в каких формах и степени, каким образом кибернетическая информация может заменять отражение, особенно взятое в его самых высших и самых сложных логических и общественных формах?" [25]. Понятие информации, однако, и в кибернетическом плане необходимо рассматривать в единстве трех его составляющих аспектов: синтаксического, семантического и прагматического.

Более широкий методологический подход к сознанию позволяет показать существенную связь кибернетики как науки об управлении с проблемой сознания, одной из самых сложных гносеологических проблем. Г. Франк по аналогии с парадоксом, ассоциирующимся с теорией познания И. Канта [26], выдвинул и обосновал кибернетический парадокс, согласно которому без понятия сознания нельзя войти в кибернетику, однако с ним нельзя в ней оставаться [27]. Иначе говоря, сознание для кибернетики является некоторой "вещью в себе", без которой в кибернетику невозможно проникнуть, но которую затем нельзя найти в ее системе описания и реализации, поскольку она уже не представляет тайны. Это подтверждается, в частности, следующей мыслью: "Хотя понятия и модели кибернетики ведут свое происхождение из объективирования умственного труда, это объективирование не должно быть прямой имитацией, оно возникает при обратной связи структур объективации с их прообразом, именно с процессом сознания, при сравнении модели с действительностью" [28].

Понятие сознания в таком случае становится ключом к философским выводам кибернетики. В самом деле, исследование духовной жизни человека зависит в известном смысле от вопроса об уместности и границах кибернетического понимания сознания. Понятое может быть выведено из сознания, обращено в объективный мир, объективировано. "Машина, - пишет П. В. Копнин, - возникает в результате опредмечивания человеческой деятельности, в частности сознания" [29]. Исходя из математического способа описания (алгоритмизации), установлено, что все то, что имеет

188

описание, является также объективируемым. Отсюда следует вывод о сходстве машин с аналогами сознания, с их прообразом, который объективируется. При этом обнаружено, что наш аппарат познания принадлежит к классу машин Дж. фон Неймана, которые могут сами идентично воспроизводиться. Иными словами, субъективно переживаемые, сознательные состояния приближаются к математически описываемой структуре нашего аппарата сознания. Но для этого объективированного мира, строго говоря, отделенного и различенного сознания нет больше места в теории объективирования - в кибернетике. Последняя как математическое выражение науки о сознании предстает в качестве "технологии" превращения его в объективный мир.,

В процессе отделения (объективирования) функций сознания от субъекта можно выделить три следующие друг за другом фазы - понимание, описание и (техническую) реализацию [30]. Такой подход проясняет предмет, метод и цель кибернетики. Прежде чем функция субъекта переводится в самостоятельный объект внешнего мира (объективируется), она становится мысленным объектом. Эта фаза рефлексии субъекта называется пониманием. Привнесенная в сознание и более или менее понятная функция формулируется затем как передаваемое сообщение, например в форме технической схемы или символического представления, для преобразования которого существуют определенные правила. Данная фаза именуется аналитической, или исчисляющей. И, наконец, третья фаза - техническая реализация.

В фазе рефлексии познается предмет, в настоящем контексте - это умственный труд и информация в ее синтаксической знаковой функции. Фаза формулирования связана с решением о методе: кибернетика, следуя примеру послегалилеевокого естествознания, использует математический метод [31]. Фаза реализации заключает в себе цель: кибернетика пытается осуществить объективирование функций сознания. В каждой из трех фаз отражается тематика сознания. Таким образом, кибернетика, проявляя себя в этих фазах объективирования функций сознания, троекратно укрепляется в плане моделирования сознания.

На другое соотнесение кибернетики с проблемой сознания нацеливает следующий вопрос: каков методологический смысл процесса кибернетизации (как естественных и технических наук, так и наук социологических)? Известно, что абстрагирование (а кибернетика основана на абстрагировании) включает в себя отвлечение от несущественных в каком-либо отношении сторон изучаемого предмета. Следовательно, результаты абстрагирования содержат лишь некоторую (существенную в данном отношении) часть представлений о предмете.

Важная роль кибернетики при разработке проблемы сознания обнаруживается и в вопросе о целевой установке, то есть при переходе к фазе реализации. В этом смысле кибернетика выступает как исчисляющее и конструирующее научное направление. "Мож

189

но предположить, - пишет Г. Франк, - что к концу нашего столетия возникающая ныне "наука о духе" ознаменуется тем, что она не будет больше говорить о "духе" и его производных, а скорее разложит его на компоненты и через систему информации и информационных процессов лишит его спиритуальности" [32].

Ясно, однако, что на пути кибернетизации проблемы сознания возникают существенные трудности. К ним относится, например, "неявное знание", утверждение о том, что "мы знаем больше, чем можно выразить". Понятие неявного знания введено М. Полани для обозначения тех аспектов человеческого знания, которые вербализуемы лишь частично [33]. С такого рода трудностями встретились гроссмейстеры, пытаясь превратить свои очевидные, но не сформулированные словесно ("неявные") приемы в эвристики, которые можно было бы заложить в шахматную программу. Идея "неявного знания" используется иногда в качестве отправной точки в аргументации в пользу принципиальной обреченности "механистических" подходов к постижению или моделированию мышления человека. У X. Дрейфуса она получает несколько другую формулировку и интерпретацию. "Периферийное, краевое сознание, - считает он, - учитывает неявные ориентиры, заключенные в контексте..." [34]

Утверждение "мы знаем больше, чем можем выразить" признается безоговорочно правильным и нетривиальным. "Неявный аспект знания" - это то, что мы связываем с животными. Вероятно, все их "знание" неявно. Рассматривая вербализуемое знание как частный случай, мы нуждаемся в методологии, способной с ним справиться. По характеристике Д. М. Маккея, "то обстоятельство, что машинные программы (программы для цифровых машин) неизбежно эксплицитны и дискретны, не исключает возможности цифрового моделирования процессов, лежащих в основе неявного знания..." [35]

Кибернетика, разрабатывая проблему сознания, формирует понятийный аппарат, дающий возможность исследовать глубинные структуры и механизмы психической деятельности человека. Кибернетический подход показывает методологическую ограниченность (а часто и неправомерность) таких, например, интерпретаций поведения человека, которые были постулированы в рамках бихевиоризма, вообще отрицающего понятие сознания. Это замечание приводит к вопросу о соотношении кибернетики и психологии, который требует, однако, специального рассмотрения.

В трактовке проблемы сознания (во избежание теоретической односторонности) важно не упускать из виду, что философско-кибернетический анализ - это лишь один из возможных "срезов" в исследовании столь трудной и многогранной проблемы, могущей получить адекватное решение лишь на путях комплексного, системного подхода с учетом диалектико-материалистической интеграции знаний, добываемых разными науками.

190

2. Критика методологии бихевиоризма

Бихевиоризм как психологическое направление мышления уже более полувека задает тон в психологии США. Бихевиористская концепция сильно влияет на "науки о духе". Будучи связанным с неопозитивистской философией и методологией, бихевиоризм оказывает воздействие на социальные науки. Поведение человека часто объясняется бихевиористской концепцией. Образ человека, представление о его сущности, общественном положении, возможностях воспитания, его будущем и даже о его этических функциях в капиталистическом обществе определяются в значительной мере идеями бихевиоризма. Поэтому было бы слишком узко видеть в нем лишь психологическую школу.

Бихевиоризм развивается в интенсивном взаимодействии с неопозитивистской теорией и методологией. Без такого симбиоза он не может существовать. В свою очередь он служит полигоном для применения принципов позитивистской философии в социальных науках.

Традиционная психология сознания оказалась непригодной для решения проблем быстро развивающегося империалистического общества в США. Она не удовлетворяла прагматически ориентированное общество. Несомненно, ранний бихевиоризм повлек за собой заметные перемены в психологической мысли начала XX в. Оттеснение стародавней, основанной на интроспекции психологии сознания, пронизанной идеалистическими, отчасти мистическими представлениями, знаменовало прогресс в истории психологии. Резкая критика с позиций бихевиоризма теории, методологии и методики традиционной психологии сознания была исторически необходимой. Однако достигнутые новым течением результаты оказались односторонними, недостаточными и потому также достойными критики [36].

Бихевиоризм выдвинул положение, согласно которому предметом психологии служит человеческое поведение, сознание же есть необъяснимое и бесполезное понятие. Бихевиоризм не признает научными также такие понятия, как "мышление", "чувства" и т.д. Из того факта, что результаты решения задачи у человека и автомата не различаются, бихевиористы делают вывод об идентичности человеческого мышления и соответствующей деятельности автомата [37]. Определяющими для бихевиоризма стали понятия "поведение", "приспособление", "раздражитель", "реакция", "образование привычки", "форма поведения", "организм". В качестве цели бихевиористской психологии выступал "контроль за человеческим поведением". Позитивными моментами этого движения можно считать борьбу за строгость и объективность результатов исследования, стремление к их практическому использованию. Однако философско-теоретическая позиция свидетельствует о том, что существенные стороны психического в силу бихевиористского редукционизма были исключены из предмета

19Г

психологии. Более того, специфическое качество поведения человека оказалось непризнанным [38], его социально-экономические детерминанты остались вне рассмотрения, структура человеческого поведения не соотносилась с его предметным характером. В результате научное объяснение сущности человеческого поведения стало невозможным. Хотя бихевиористская ориентация психологии имеет значение исторически необходимого шага, на основе философии прагматизма [39] объективное взаимоотношение сознания и реальной деятельности в достаточной степени раскрыто быть не может.

"Психология, как она видится бихевиористу, есть вполне объективная, экспериментальная отрасль естествознания. Ее теоретическая цель состоит в предсказании и контроле поведения. Интроспекция не играет существенной роли в ее методике, а научное значение ее данных не зависит от того, в какой мере понятие сознания подходит для ее интерпретации. В своем стремлении получить единую схему реакций живого существа бихевиорист не признает различия между человеком и животным. Поведение человека при всей его утонченности и сложности составляет только часть бихевиористского исследования". С этим положением выступил в 1913 г. Дж. Б. Уотсон в статье "Психология, как она видится бихевиористу" [40]. Эта работа стала манифестом бихевиоризма, а ее автор - основателем этой психологической школы.

Дж. Б. Уотсон противопоставил тогдашней психологии сознания воззрение на общую структуру психологической проблемы, которое повлекло за собой (особенно в США) экспериментальное изучение поведения. Центральное значение для рассматриваемой данным автором проблемы имеют понятия раздражителя (стимула) и реакции. Обладающий поведением организм представляется как машина, состоящая из раздражителя и реакции. При таком способе рассмотрения сознание отсутствует. Методология бихевиоризма вследствие крайней эмпирической позиции в состоянии преодолеть ряд существенных недостатков старой дуалистической психологии сознания, но ценой ряда новых ошибок.

Уже к началу 30-х гг. среди бихевиористов высказывались мнения о необходимости существования опосредованных, не прямо наблюдаемых факторов (посредствующих переменных) между раздражителем и реакцией. От грубой схемы S-I-R (стимул-реакция) перешли к более утонченной S - I -> R (I посредствующая переменная). Эти необихевиористские воззрения особенно активно развивали К. Гулль и Э. Толмен. К посредствующим переменным последний относил, например, систему целей и когнитивных убеждений. В рамках логического бихевиоризма [41] посредствующие переменные интерпретируются как логические конструкции событий в области наблюдаемых стимула и реакции. Б. Ф. Скиннер [42] в 1945 г. установил, что бихевиоризм был не чем иным, как основательным операциональным анализом традиционных менталистских понятий. Как известно, операционализм ут

192

верждает, что понятие равнозначно ряду соответствующих ему операций или понятие "синонимично" соответствующим ему операциям [43]. Очевидно, что бихевиористская концепция образования понятий слишком далеко отстоит от реальных методологических проблем построения теории в психологии. Особенно это проявилось в том, что К. Гулль и Э. Толмен в психологической работе постоянно вступают в противоречие с собственным операционалистским кредо.

В контексте анализа бихевиоризма значительный интерес представляет критический разбор ультрапозитивистской концепции Б. Ф. Скиннера. Этот современный психолог в методологическом отношении оказался последовательным наследником Э. Маха. "Для меня бихевиоризм является специальным случаем научной философии, которая приобрела форму прежде всего в трудах Эрнста Маха, Анри Пуанкаре и Перси Бриджмена" [44]. Цель Б. Ф. Скиннера функциональный анализ поведения, идентификации переменных, которые контролируют поведение.

Методологическая позиция Б. Ф. Скиннера антитеоретична в трех отношениях [45]: он отвергает эвристическую и ориентирующую функцию теории (радикальный индуктивизм); он считает теории, включающие ненаблюдаемые внутренние переменные, полностью ненужными и бесполезными (подход по принципу "черного ящика"); все попытки дедуктивного построения теории "ли ее формализацию он встречает с большим скепсисом и подчеркивает безусловное преимущество описания эмпирически полученных фактов (дескриптивизм). Вместе с тем необходимо отметить, что указанный автор не отвергает существования внутренних причинных событий; выдвигаемая им концепция имеет не онтологическую, а методологическую природу. Его центральный аргумент-"возражение против внутренних состояний заключается не в том, что они существуют, а в том, что они для функционального анализа не являются релевантными" [46]. Методологическая порочность такого рассмотрения заключается в противопоставлении объяснения поведения внешними состояниями объяснению внутренними причинами. Методологические контроверзы Скиннера говорят о том, что его видение проблемы было ограничено господством идеалистических течений в психологии, что может иметь определенное историческое оправдание. Однако, будучи нашим современником, Б. Ф. Скиннер остается "ультрапозитивистским Дон Кихотом" [47].

Б. Ф. Скиннер представляет радикальную бихевиористскую позицию. Он исходит из наблюдаемых взаимосвязей "раздражитель-реакция", пытается их описать и сформулировать определенные закономерности. Изучение его концепции вскрывает основания бихевиористского мышления. Как никакой другой теоретик бихевиоризма Б. Ф. Скиннер имеет ныне большое влияние на различные буржуазные социальные науки. Его теория обучения воспринимается многими психологами, педагогами, социологами и специалистами других наук в качестве фундамента для объяснения человеческого поведения.

193

Б. Ф. Скиннер является не только теоретиком обучения и экспериментатором, он выступает также идеологом империалистического общества и в этой функции очень активен. Существует тесная связь между его теоретической концепцией и его мировоззрением (общественными и моральными представлениями, идеалом человека). Как теоретически, так и идеологически он программирует концепцию приспособления "организма" (и животного и человека) к внешнему миру. Исходя из опытов над животными, Б. Ф. Свиннер предлагает также немало идей и технических приемов по управлению поведением человека. Он видит главную задачу в создании "технологии" поведения, ведущего к несознаваемому приспособлению людей к буржуазному обществу.

Исходный пункт теоретической позиции Б. Ф. Скиннера - моторные акты поведения отдельного индивида (чаще всего животного). Анализируется их зависимость от детерминирующих переменных среды. Данный автор отвергает все теоретические предпосылки как физиологические, так и (особенно) психологические, "менталистские" концепции объяснения внешнего поведения. Он преследует цель описать лишь внешнее, явное поведение организма в его корреляциях с физическими детерминантами окружающей среды и (всецело индуктивным путем) достигнуть закономерностей поведения. Последние должны основываться лишь на эмпирически устанавливаемых взаимосвязях между поведением и определенными переменными внешней среды. В противовес Э. Толмену, Г. Гуллю и другим необихевиористам Б. Ф. Скиннер отказывается от посредствующих переменных. Он рассматривает поведение как теоретически "незапятнанное". Для него поведение есть предмет, в объяснении которого можно обходиться без гипотетико-дедуктивных методов. Признается только наблюдаемое поведение. То, что не операционализируемо, квалифицируется как фиктивное и иррелевантное. Речь идет лишь об открытии корреляций между переменными среды и переменными поведения, то есть о контингенте усилителей (Verstarkerkontingenzen). Он пытается создать теорию поведения, которая в конечном счете может быть выражена на языке физики. Этим эмпирический дескриптивно-индуктивный бихевиоризм особенно обязан раннему операционализму Бриджмена.

Б. Ф. Скиннер основал свою теорию обучения на результатах наблюдения за поведением животных, главным образом крыс и голубей. Его видение психологии иногда не без справедливости называют "крысиной психологией" [48]. Сам он расценивает ее как средство достижения цели, а именно интерпретации человеческого обучения. То, что экспериментально установлено на крысах и голубях, он чаще всего с непринужденностью широкой натуры в беллетристическом стиле переносит на человека. В этом заключается "невралгический" пункт его теоретической концепции.

194

В рамках взаимодействия организма и среды Скиннер рассматривает связь "раздражитель-реакция" в качестве элементарной единицы поведения. При этом, правда, он проводит теоретически важное разделение двух классов реакций: ответного и оперативного поведения. Ответное поведение, которым данный автор занимается мало, охватывает безусловные рефлекторные процессы, органические реакции. Он обращается всецело к оперативному поведению (operantes Verhalten), акцентируя внимание на том, что взаимодействие организма и среды понимается неполно, если не включает результаты, последствия поведения. Почти каждый двигательный акт ведет к изменениям в окружающей среде соответствующего организма. Если эти изменения сигнализируют обратно, они могут повлиять на будущее поведение, то есть иметь последствия, его детерминирующие.

Оперативное поведение свойственно развитию как животных, так и особенно - человека. По Скиннеру, оно является господствующим типом обучения, прежде всего в области специфически человеческого, социального и вообще языкового поведения. Несомненно, обратное воздействие результата поведения на последующее поведение имеет большое значение. Выражением "оперативное поведение" Б. Ф. Скиннер обозначает то, что индивидуум (в соответствии с его исходной моделью элементарного акта поведения) действует в состоянии активности и осуществляет акт поведения. "Понятие "оперативный" ...выражает тот факт, что поведение действует на внешний мир, значит активно воздействует, чтобы производить следствия" [49]. В противоположность пассивному ответному поведению здесь подчеркивается активное начало. Наряду с термином "оперативное поведение" в литературе также часто используются выражения "инструментальное поведение" или "действующее поведение".

Сущность оперативного поведения состоит в его зависимости от усилителей окружающей среды индивида. Оперативное поведение изменяется и развивается на основе обратно сигнализирующего усиливающего раздражителя. Но что представляет собой усилитель, Б. Ф. Скиннер не уточняет, рассматривая его лишь операционально. Данного автора интересуют только функциональные отношения между наблюдаемым усилителем и внешним поведением, то есть данные входа и выхода. На понятии усилителя [50] - центральной категории теории обучения Скиннера - сказывается ограниченность его индукционистского подхода. Как изменяется поведение, каков механизм процесса и диалектика внешних и внутренних условий - это остается вне рассмотрения.

Б. Ф. Скиннер видит в человеке только биологический организм, реагирующий на раздражители окружающей среды. Общественную сущность человека он игнорирует. Общество, по его мнению, есть носитель условий, а не система, формирующая поведение человека, не творец человеческой личности. Ученый идет не от общества к личности человека, а от животного к человеку. Он

195

экстраполирует поведение животного на человека, анимализируя его. Б. Ф. Скиннер не замечает качественных различий в отражательной деятельности животного и человека. Психические действия человека оцениваются только как более сложные и дифференцированные по сравнению с животными. А то, что он обозначает в качестве культуры, является системой усилителей. Как внешний мир животного редуцируется к биологическим усилителям, культура человека редуцируется к социальным усилителям. В борьбе "культур" и идеологий, по Скиннеру, надо стремиться к тому, чтобы обеспечить выживание буржуазной культуры.

Некоторые психологи и социологи хотят видеть в Скиннере "чистого" ученого, работающего с естественнонаучной точностью. Его теоретические, особенно идеологические, политические, этические взгляды оцениваются в таком случае как личные убеждения человека Скиннера, от которых можно абстрагироваться. Однако такой разрыв метода, теории и идеологии у Б. Ф. Скиннера как ученого-обществоведа невозможен. Концепция Скиннера и его идеология применяются почти во всех сферах общества - в трудовом процессе, школьном воспитании, психотерапии, пропаганде, искусстве, этике, социальной я интернациональной политике. Б. Ф. Скиннер как экспериментатор, искатель контингента усилителей - это одна, а Б. Ф. Скиннер как идеолог, как главный свидетель манипуляции поведением людей в империалистическом обществе - это другая сторона медали. При оценке научной и общественной деятельности Скиннера следует учитывать обе эти стороны в их зависимости друг от друга. Теория и поведенческо-технологические рекомендации Скиннера как инструмент психосоциального контроля над массами вполне соответствуют потребностям империалистического общества и приобретают поэтому политическую значимость.

В последнее время некоторые буржуазные социологи некритически идентифицируют теорию обучения Скиннера с социальной психологией. Под сильным влиянием Г. Гоманса и других "психологических редукционистов" социологии США в 60-х гг. в Федеративной Республике Германии развилось подобное течение, к которому принадлежит ряд молодых социологов: Ф. Штенденбах, Г. Гуммель, К. Опп и др. Эти ученые стремятся осуществить теоретическую ориентацию буржуазной социологии на основе теории обучения Скиннера. Они прокламируют теоретико-поведенческую социологию. Исходя из неопозитивистского понимания науки, указанные авторы предпринимают попытку "редуцирования социологии к психологии". "Применение теории обучения Скиннера в социологии ведет к большому прогрессу в познании" [51]. Г. Гуммель и К. Опп утверждают, что все социологические понятия и положения выводимы из психологических.

Далее Б. Ф. Скиннер оказывает большое влияние на буржуазную педагогику и педагогическую психологию. Исходя из своей теории усиления в обучении, он в середине 50-х гг. подверг резкой

196

критике сущность школы в США и развил идеи программированного обучения. Эта критика в условиях "шока от спутников" и внедрения кибернетического мышления получила широкий резонанс. Идеи программированного обучения и их быстрое практическое внедрение, несомненно, оказали позитивное влияние на практику обучения. Однако теоретическая концепция, на которой Б. Ф. Скиннер создавал программированное обучение, заслуживает критики. Последняя и сегодня актуальна: в 60-е гг. идеи программированного обучения и также во многом лежащая в их основе теория были переняты социалистическими странами.

Идея и общая модель основанного Б. Ф. Скиннером программированного обучения, несомненно, имеют практическое значение. Но конкретный-скиннеровский-вариант программирования не перспективен для человечества в целом [52]. Его концепция программированного обучения выступает в качестве моста между скиннеровской теорией обучения и практикой, причем в ее основе лежит механико-биологическая теория бихевиоризма. С восприятием теории обучения Скиннера перенимается также его образ человека.

Б. Ф. Скиннер, как характеризует его М. Г. Ярошевский, является ныне "центральной фигурой на сцене бихевиоризма" [53]. Он внес значительный вклад в развитие лабораторного эксперимента, подняв технику экспериментирования на животных на высокий уровень. Ему удалось путем оригинальной экспериментальной архитектоники точно указать на действие усилителей в поведении животных. Конечно, высокая оценка лабораторного эксперимента - это результат не только бихевиоризма; она восходит к парадигме общей психологии, а также других экспериментальных дисциплин и служит мотивом естественнонаучной точности. (Правда, узкие границы лабораторного эксперимента все более обнаруживаются в социальной психологии и психологии личности).

Концепция усиления содержит рациональные моменты. Отражая некоторые общие аспекты организации поведения высокоразвитых живых существ, она стимулирует теоретическое мышление в психологии. Критика направлена не на данную концепцию, а на ее основные недостатки и упрощения. Б. Ф. Скиннер не вскрывает действительной диалектики отношений между индивидом и обществом. Именно поэтому его концепция расценивается как механистическая. Им не используются и теоретические концепции нейрофизиологии. В силу этого концепция усиления не поднимается выше уровня абстрактного отношения организма к внешнему раздражителю. Игнорирование качественной специфики социальных и психических закономерностей человека в теории обучения ведет к биологизму.

Теория детерминации человеческого поведения, призванная объяснять процесс развития человеческой личности, должна отвечать следующим требованиям [54].

1. Определять общественно-историческую сущность человека. Исследование должно концентрироваться на специальных соци

197

ально опосредованных формах обучения в рамках конкретно-исторического общества. Не биологический организм выступает в качестве исходного теоретического пункта, а социальная сущность человеческого индивида в его социально-исторической среде.

2. Отражать единство сознания и деятельности как важнейший методологический принцип. Теория обучения или поведения не может отказываться ни от человеческого сознания (бихевиоризм), ни от практического поведения (интроспекционизм и психология переживания). Любая односторонняя редукция означает тупик.

3. Учитывать качественно новые формы человеческой психики. Специфические формы приема, переработки и воспроизведения информации, мотивация и оценочная деятельность относятся к важнейшим исходным величинам в теории поведения человека [55].

4. Акцентировать внимание на уровне онтогенетического развития, биографии индивидуума. Человеческий индивид - это не анонимный, пустой организм. Он представляет собой дифференцированную, активную и творческую личность.

5. Рассматривать содержание мышления, оценки и реальное поведение, цели и ориентации. Поэтому необходим конкретный подход, позволяющий установить взаимосвязи между развитием личности и общественными факторами.

Нетрудно заметить, что теория обучения Скиннера исходит из элементарных форм обучения, приспособления животных к окружающей среде. Критика ее направлена против притязаний на универсальность, против того, чтобы эти элементарные формы детерминации поведения животных рассматривать в качестве детальной парадигмы детерминации поведения человека.

Б. Ф. Скиннер не только экспериментатор и теоретик бихевиористской психологии в США. Он считается одним из ведущих специалистов психологического управления в империалистическом обществе. Эта двойная функция, выполняемая им очень активно, соответствует его убеждению в том, что только психология является ныне наукой, знающей ответы на большинство социальных вопросов. Эта косвенно выраженная установка помогает уяснить личную мотивацию столь беззаботного экскурса в область общественной теории политику, идеологию. Такая миссия сознания рискует окончиться психологизирующей спекуляцией.

Бихевиоризм (и социальный бихевиоризм) рассматриваются в качестве исходного базиса эмпирической социальной психологии [56]. Здесь заслуживает внимания прежде всего концепция Ф. Олпор-та, автора учебника по социальной психологии, изложившего первые результаты, полученные с помощью эмпирических экспериментальных методов. Ф. Олпорт говорит о двух основаниях, на которых строится его концепция социальной психологии: теоретическим является бихевиоризм, методическим - эксперимент. В соответствии с бихевиористскими положениями предметом социальной психологии выступает социальное поведение. "Влияние одного индивида на другого, - пишет Ф. Олпорт, - всегда есть свой

198

ство поведения. Одна личность стимулирует, а другая реагирует-в этом процессе мы имеем дело с существом социальной психологии. Средство, с помощью которого одна личность стимулирует другую, есть всегда внешний агент или действие, и никогда им не является сознание" [57].

По мнению Ф. Олпорта, "социальное поведение включает раздражитель и реакцию, которые находятся между индивидом и социальной областью его окружения, то есть между индивидом и его согражданами" [58]. Бихевиоризм, служащий теоретическим основанием социальной психологии Олпорта, не столь радикальный, как у Дж. Б. Уотсона, а умеренный. В тех случаях, когда это необходимо для психологического объяснения, признается существование сознания. "Психология есть наука, исследующая поведение и сознание. Из этих двух понятий на первое место ставится поведение, так как оно служит принципом объяснения и потому более фундаментально" [59]. Для "объяснения" психических функций решающим является ряд "раздражитель - нервная трансформация - реакция". Ф. Олпорт считает, что "сознание часто сопровождает этот ряд событий, но никогда само оно не образует члена в этой цепи" [60]. Аналогично "социальному поведению" как специальному случаю поведения вообще, внутри области сознания выделяется "социальное сознание". Оно опредляется как "сознание, которое сопровождает социальные установки и явные реакции на раздражитель" [61].

С точки зрения Ф. Олпорта, для того, чтобы понять социальное поведение, следует рассматривать не только раздражитель и реакцию на него, но и учитывать подготовленность индивида к реакции. Без сомнения, это высказывание представляет собой "размягчение" позиции радикального бихевиоризма. Механико-линейная упорядоченность раздражителя и реакции в качестве модели объяснения человеческого поведения Ф. Олпортом уже ставится под вопрос. Внутренние детерминанты поведения обозначаются им как "установки". У Ф. Олпорта "установка" выполняет функцию опосредствующих переменных, как они официально были введены необихевиоризмом (К. Гулль, Э. Толмен); это - лишь модификация первоначального, строгого бихевиоризма, но не его преодоление.

Односторонняя бихевиористская ориентация, которой придерживалась экспериментальная социальная психология в США на начальной стадии своего развития, негативно сказалась на этой дисциплине, препятствуя, в частности, прогрессу психологии личности. "Бихевиоризм в ходе своей истории выступил с решением превратить психологию в естественную науку о поведении организма. Но организм был согласно его схеме в принципе чем-то "пустым"" [62]. Ориентация на изучение механизма "стимул-реак"ция", выявленного при исследовании поведения животных, привела к тому, что из поля зрения выпала конкретная, рассматриваемая в историческом контексте личность.

199

Как известно, основоположник бихевиоризма Дж. Б. Уотсон полагал, что должно рассматривать "людей как живые организмы". Его последователи долго верили, что найденные в опытах над животными механизмы обучения могут объяснить человеческое (а вместе с тем и социальное) поведение. Существовала видимость того, что Л. Сэв называет "общественными отношениями между поведениями" [63], а это закрывало возможный предмет исследования. Поэтому мы уже констатировали "антиисторический характер" бихевиоризма и изгнание личности из области психологического исследования. К тому же бихевиоризм по крайней мере ранний, "молекулярный" - имел склонность к "атомистическому" способу рассмотрения, при котором целостные и сложные акты поведения расщеплялись на элементы типа "раздражитель - ответ на раздражитель". Однако для анализа высокосложного социально-психологического поведения "атомистический" подход не подходил. Потребовалась концепция, учитывающая целостный характер поведения и переживания. В результате возникла гештальт-психология.

Переходным звеном к концепциям гештальтистов стала теория Дж. Г. Мида. В истории американской социальной психологии этот исследователь занимает особое положение: он не эмпирик. То новое, что он внес в социальную психологию, - это проблематика ролей. Своей теорией он открыл область социализации, а также проблему интеракции, в особенности вербальной и невербальной коммуникации [64]. Им предпринята попытка преодолеть "антимен-тализм" классического бихевиоризма. Антибихевиористским является также суждение о том, что при психологическом анализе поведения надо исходить не из изолированного индивида, а из "социальной группы", к которой индивид принадлежит. Положение Дж. Г. Мида "социальное поведение нельзя объяснить, если рассматривать только его составные части, раздражители и реакции; его следует рассматривать как динамическое целое" [65] означает неприятие "радикального" бихевиоризма. Но общую бихевиористскую установку данный автор не преодолевает, хотя и исходит из "социального поведения" (социальный бихевиоризм). На место материальных, общественно-экономических отношений, определяющих социальную жизнь людей, он ставит отношения "ролей" (ролевой редукционизм).

Противоположностью как бихевиоризму, так и гештальтизму выступает социальная психология, основывающаяся на диалектико-материалистической методологии. Философско-методологические корни бихевиоризма показывают важность регулятивной функции принципов исторического материализма в решении проблем современной психологии.

200

3. Искусство и искусственный интеллект

Проблема кибернетизации эстетики вызывает интерес не только у специалистов по эстетике, но и у всех представителей этой многогранной, по сути философской области. Объективным основанием такой постановки проблемы служит взаимопроникновение идей и методов в науке, яркой выразительницей которого можно считать кибернетику в ее широком, философски интерпретированном понимании. Идеи и методы кибернетики интенсивно ассимилируются многими как естественными, так и гуманитарными науками, переживающими период обобщения, систематизации и теоретизации. К этому рубежу подошла и эстетика, которую ныне уже не может удовлетворить традиционный сугубо качественный подход. В эстетической науке начинается период активного обобщения фактов, их количественного описания и теоретической интерпретации.

Применению кибернетики в области искусства уделяется все большее внимание и все чаще приводятся факты, не подлежащие отрицанию. Всякая человеческая деятельность (в том числе логическое и художественное мышление и психические переживания вообще) совершается по определенным законам и, следовательно, может быть предметом моделирования на ЭВМ.

Специфика объекта эстетики заключается в его чрезвычайной сложности и многообразии, высокой степени индивидуальности и конкретности. Поэтому сразу сделать эстетику строгой и последовательной, а тем более математизировать ее, невозможно да и нецелесообразно [66]. Необходимо провести большую работу по обобщению понятийного аппарата на более низших, простейших уровнях абстракции. Эстетика должна быть описана логическим методом в его традиционной, словесной форме. И только после этого можно "стыковать" ее с более современным научным аппаратом, с математической логикой, теорией информации и кибернетикой.

Н. И. Крюковский пришел к выводу о том, что "стыковка" эстетики с кибернетикой произойдет на философском уровне, что понятия обеих наук будут приведены как бы к общему знаменателю, в качестве которого здесь 'выступает не только единый уровень абстракции, но и их единая философская трактовка [67]. Кроме того, необходимо назвать еще один фактор, говорящий в пользу применения кибернетических методов в эстетике. Это - психология творчества, уже давно начавшая использовать понятия из области кибернетики 'и теории информации и имеющая много общего с эстетикой. Применение кибернетики в области эстетических явлений 'поможет изложить эстетику в терминах объективного описания.