Информатор

Эпилог

Прения по уголовному делу о фиксировании цен, в котором обвинялись Мик Андреас, Терри Уилсон и Марк Уайтекер, начались 15 июля 1998 года в зале суда № 2125 федерального здания Дирксена в Чикаго. Множество зрителей заполняли дугообразные скамьи, возвышавшиеся амфитеатром над ареной, где разворачивались юридические сражения. По всему залу были установлены телевизионные мониторы, чтобы все могли увидеть видеозаписи, которые обвинение обещало представить на суде.^{417}

Джим Гриффин встал, обращаясь к двенадцати присяжным и шести их дублерам. Позади него за четырьмя столами для прокуроров и адвокатов расположились все основные действующие лица этой драмы. Мик Андреас в синем костюме и пестром галстуке сидел, взявшись рукой за подбородок. Рядом был Терри Уилсон со своими адвокатами. Он выглядел нездоровым и посасывал мятные леденцы. Ямады из «Адзиномото» не было: обвинение с него не сняли, и он не стал возвращаться в Америку, чтобы выслушать его.

Бросалось в глаза отсутствие еще одного человека. Вопреки советам своего адвоката и судьи Бланш Мэннинг, председательствовавшей на заседании, Марк Уайтекер предпочел не появляться на публике. Прошло меньше полугода с тех пор, как его осудили за мошенничество. Несколько недель, пока шла подготовка к процессу, он провел в тюрьме с максимальной изоляцией заключенных, находившейся по соседству с залом суда. Но накануне он попросил судью Мэннинг перевести его назад, в тюрьму Северной Каролины, где изоляция была минимальной, а кормили лучше.

Шепард и Херндон сидели бок о бок за прокурорским столом, на случай если вдруг возникнут вопросы, требующие разъяснений. Последние три года они жили ради этого момента; это был шанс отстоять свое реноме. Агенты тяжело переживали поток обвинений, обрушившийся на них от АДМ, Уайтекера и министерства. Даже судья Мэннинг, отказывая защите в просьбе не использовать аудио- и видеозаписи на процессе, не преминула попенять агентам за то, что им не удалось держать Уайтекера под контролем.^{418} Но теперь само их присутствие в зале суда говорило о том, что они выдержали испытание и как профессионалы, и как люди. Они входили в команду правопорядка, они мастера своего дела. Слушая Гриффина, излагавшего присяжным позицию обвинения, они ощущали, как восстанавливается справедливость. Этот процесс будет живым утверждением их многолетнего труда.

– Майкл Андреас и Терранс Уильямс были пойманы с поличным с помощью аудио- и видеозаписей, подтверждающих, что они совершили преступление, в котором их обвиняют, – говорил Гриффин присяжным. – Благодаря сотрудничеству Марка Уайтекера у нас есть несколько различных видов улик, записанных на пленку.

Однако, продолжил Гриффин, Уайтекер тоже совершил преступление, похитив деньги АДМ, и потому обвиняется в фиксировании цен вместе с остальными. Адвокаты, несомненно, будут обвинять в самых разных грехах и Уайтекера, и людей, которые вели расследование. Но присяжные могут доверять свидетельствам, представленным прокуратурой.

– Когда улики неоспоримы, лучшим способом защиты часто становится нападение, – сказал Гриффин, – и вы, несомненно, сами убедитесь в этом сегодня. Мы вызовем агентов ФБР в качестве свидетелей, и они расскажут, как проходило расследование. Они вели его по правилам и собрали целую гору свидетельств.

Когда Гриффин закончил речь, было почти два часа, и судья Мэннинг объявила перерыв. Юристы собрались в кабинете судьи, чтобы обсудить ходатайство защиты. Шепарда и Херндона не пригласили.

Ровно в 15.00 заседание суда возобновилось. Пока не появились присяжные, прокуроры обсуждали возражения со стороны защиты. Судья Мэннинг быстро разрешила этот вопрос, отклонив возражения адвокатов.

– Пригласите присяжных, пожалуйста, – попросила она маршала суда.

Марк Халкоуэр, один из адвокатов Уилсона, встал и сказал, что защита вновь возражает против присутствия в зале Шепарда и Херндона. Обвинение собирается вызвать их обоих в качестве свидетелей, и от надежности и достоверности их показаний во многом зависит судьба обвиняемых. Поэтому будет несправедливо, если им позволят слушать других, – они могут изменить свои показания в зависимости от предыдущих выступлений.

Судья Мэнниг в синей мантии взглянула на прокуроров.

– Следуя решению, которое я вынесла во время перерыва, обвинение может оставить в зале одного из двух этих свидетелей.

На миг в зале воцарилось молчание. Мигали флюоресцентные лампы на потолке.

Мучник встал. Прокуроры предвидели возможность такого решения, но он знал, что агенты не были к нему готовы.

– Ваша честь, – сказал Мучник, – поскольку свидетелей еще не допрашивают и стороны излагают свои позиции, что вряд ли может повлиять на показания, нельзя ли, чтобы…

– Нет, прокурор, – прервала его Мэннинг, – я уже вынесла постановление. Решайте, кто остается.

У Мучника не было выбора.

– Мы выбираем Херндона.

– Он остается?

– Остается.

– Хорошо.

Мучник попытался еще раз попросить пересмотреть решение, но Мэннинг прервала его.

– Агент Шепард, – обратилась она к нему, – вы можете покинуть зал.

Шепард моргнул. В зале стояла тишина. Херндон покачал головой. Шепарду потребовались все силы, чтобы смолчать и сдержать возмущение решением судьи. Он взял свои вещи и встал.

– Мне очень жаль, – сказала судья Мэннинг.

Идя по проходу, Шепард чувствовал обращенные на него взгляды знакомых и незнакомцев. Взгляды изучали его, пытаясь найти изъян, из-за которого его удаляли из зала. Его словно заклеймили публично, и это клеймо утверждало, что Брайан Шепард совершил нечто неподобающее.

Ради этого дела он жертвовал всем – личным временем и общением с семьей, карьерой и даже репутацией, – а ему отказали в воздаянии за все это. Он чувствовал себя преданным и униженным перед всем светом. И на этот раз его покинули люди, которых он считал своими друзьями.

Тот день Шепард провел в отеле. Он лежал на диване и читал новый бестселлер Гришэма «Партнер». Он изо всех сил старался подавить чувства. Но ничего не получалось.

В дверь постучали. Это были Херндон и Мучник, с которыми он сблизился в бурные годы «Битвы за урожай». Оба были подавлены. Получилось, будто они отправились на войну, не взяв с собой товарища. Мучник как прокурор, отвечавший за обвинение, переживал особенно остро и чувствовал себя предателем. Обвинение выбрало Херндона не в порицание Шепарда, а потому, что Херндон долго изучал и обобщал аудио- и видеозаписи и знал их чуть ли не наизусть. А прокуроры надеялись именно на эти знания, которые могли понадобиться в судебном заседании.

Увидев Шепарда, они почувствовали себя еще хуже. Его глаза покраснели, – может, он плакал? А из-за того, что Шепард должен был выступить в качестве свидетеля, Херндон с Мучником не имели права рассказывать ему о происходящем в зале суда. Словно он посторонний, а вовсе не член команды.

Шепард возмущался решением судьи:

– Как она могла? Что за глупость? Если можно присутствовать одному, почему же не обоим?

Мучник попытался объяснить решение судьи соображениями дела, но и сам чувствовал, что его слова неубедительны.

– Слушай, – предложил он, – давай сходим куда-нибудь. Перекусим, выпьем пива.

Шепард согласился, и они направились в пиццерию «Джордано» во дворе отеля. Повар «Джордано» был известен всему Чикаго. Все надеялись, что этот выход в свет исправит положение, но ничего не вышло. Шепард был слишком уязвлен. Видя, как страдает друг, Мучник и Херндон не смогли сдержать слез.

– Брайан, прости, – пробормотал Мучник. – Я делал свое дело, а получилось, будто я предал тебя.

– А я будто потерял не просто напарника, а лучшего друга, – сказал Херндон, вытирая глаза.

После насыщенного эмоциями обеда Мучник поездом отправился домой, а Шепард с Херндоном вернулись в отель.

Кабина лифта остановилась на этаже Шепарда. Херндон сглотнул и похлопал друга по спине.

– Спокойной ночи, старик, – сказал он. – Завтра увидимся и сходим к антитрестовцам, о'кей?

Шепард кивнул и направился к себе.

Утром, когда Херндон собирался выходить, зазвонил телефон. Шепард сказал, что никуда не пойдет.

– Я не спал всю ночь, – объяснил он.

– Хорошо. А что ты собираешься делать?

– Соберу вещи – и домой, – ответил Шепард.

Шепард вернулся в Декейтер, но его обида не улеглась. В нем нарастал гнев. Он заподозрил – разумеется, безосновательно, – что Херндон сыграл какую-то роль в его изгнании, чтобы самому остаться в зале суда. Это расследование стоило Шепарду стольких потерь, что он не смог справиться с новыми разочарованиями.

Он ушел в глухое подполье. Он отказался отвечать на звонки прокуроров антитрестовского отдела в декейтерскую резидентуру. Если они оставляли сообщение с запросом материалов, в ответ приходил факс без всяких комментариев. Дома к телефону подходила Дайана и отказывалась звать мужа.

Херндон попросил Джима Гриффина разрешить ему поменяться с Шепардом. Видя, как угнетен его друг, он хотел уступить ему место в прокурорской команде, как ни мучителен был для него этот поступок. Но Гриффин отмел его просьбу. Решение принято в интересах дела, сказал он.

В отчаянии Херндон в перерыве между заседаниями суда сел за компьютер и написал Шепарду письмо.^{419}

– писал он, –

Он и понятия не имел о том, писал Херндон, что на заседании позволят остаться только одному из них.

Херндон отправил письмо факсом в Декейтер. В конце дня он заглянул, надеясь найти ответ Шепарда.

Но ответа не было. Ни в этот день, ни в следующие.

Рано утром 14 сентября Фриц Дюжур, шестидесятивосьмилетний уроженец Гаити, надел привычный коричневый костюм и направился к остановке автобуса № 6 в юго-восточной части Чикаго. Он ехал в центр города. Уже в автобусе Дюжур задумался, не слишком ли официально он одет. Но костюм он надевал каждый день тех тридцати пяти лет, что трудился инженером городских служб, и не стал изменять своей привычке даже сегодня – в день, когда он вместе с другими присяжными должен был вынести решение о виновности или невиновности трех сотрудников АДМ.

Процесс о фиксировании цен длился почти два месяца, и наконец слово дали присяжным. Хотя юристы не раз предупреждали их, что дело сложное и запутанное, оно по большей части представлялось им простым. Порой в рассматриваемые факты было трудно поверить, но сложными они не были.

Дюжур поднялся на лифте на двадцать первый этаж федерального здания Дирксена и прошел знакомым путем в комнату присяжных. Уже в коридоре до него донесся запах свежезаваренного кофе – кто-то пустил в дело кофеварку «Китчен гурме», которую он принес несколько недель назад. Открыв дверь, Дюжур вошел в безликое помещение и поздоровался с двумя присяжными, что уже были на месте. Он налил кофе в пенопластовую чашку и уселся в кожаное кресло во главе стола.

Через несколько минут все присяжные были в сборе. Энергичная, жизнерадостная Дженет Хейл, избранная старшиной, открыла дебаты о виновности каждого из подсудимых. Присяжные много дней изучали аудио- и видеозаписи, спорили, убеждали друг друга. Начать голосование решили с Уайтекера – его роль почему-то казалась всем самой понятной. Обсуждение длилось около часа, после чего Хейл сказала:

– Итак, мы все прояснили и можем голосовать.

Она называла имена присяжных в алфавитном порядке, а те сообщали свое решение. Голосование по первому из обвиняемых было единогласным.

Та же процедура повторилась еще дважды: рассмотрение всех обстоятельств, дебаты, голосование. К полудню среды был вынесен вердикт по всем трем обвиняемым. Объявить вердикт решили утром. Собравшись на следующий день, присяжные удостоверились, что все по-прежнему удовлетворены принятым решением. Хейл позвала маршала, караулившего двери комнаты присяжных.

– Мы вынесли вердикт единогласно, – сказала Хейл.

В антитрестовском отделе прокуроры играли с агентами в нерф-баскетбол.[77] Здесь был и Шепард. Прокуроры несколько раз встречались с ним, убеждая, что Херндон не имел отношения к его изгнанию из зала суда. Шепард все еще тяжело переживал несправедливость, но из добровольной ссылки вернулся.

Пропустить оглашение вердикта он не мог.

Услышав, что в зал суда зовут Джима Гриффина и его заместителя Марвина Прайса, все поняли, что вердикт вынесен. Мяч был забыт. Все надели пиджаки и пригладили волосы.

Зал суда был переполнен. Прокуроры, агенты, адвокаты и подсудимые заняли места. Прошло минут сорок пять, и маршал ввел в зал коллегию присяжных. Некоторым из них, похоже, было неловко из-за такого скопления людей. Опустив глаза, они заняли свои места.

Херндон вглядывался в их лица, пытаясь угадать вердикт.

Бесполезно.

– Добрый день, леди и джентльмены, – обратилась к присяжным судья Мэннинг. – Мне передали, что вы вынесли вердикт. Кто огласит его?

Дженет Хейл встала и представилась.

– Мисс Хейл, был ли вердикт вынесен единогласно по всем трем подсудимым?

– Да, ваша честь.

– Хорошо. Передайте, пожалуйста, бланки с вердиктами начальнику охраны.

Получив решения, начальник охраны вручил их судье. Она просмотрела их, и на ее лице отразилось удивление.

– Хорошо, – обратилась она к присяжным. – Теперь слушайте очень внимательно, потому что позже вы должны будете подтвердить, что это именно тот вердикт, который вы вынесли.

Прокуроры застыли, глядя прямо перед собой. Херндон с бьющимся сердцем смотрел на Мика Андреаса. Судья Мэннинг начала читать вердикт.

– Мы, присяжные, считаем подсудимого Майкла Андреаса виновным по всем пунктам обвинительного акта.^{420}

Херндон отвел глаза от Мика Андреаса и уперся взглядом в затылок Мучника. Он проглотил комок в горле и услышал дважды повторенное «виновен». Все трое признаны виновными. Мысленно поблагодарив присяжных, Херндон взглянул на Шепарда.

Тот, поймав его взгляд, кивнул. Оглашение вердикта заняло несколько минут. Но никто не ушел, пока зал не покинул последний присяжный. Херндона и Шепарда переполняли эмоции. Они встали и направились навстречу друг другу.

И обнялись прямо посреди зала.

Солнце разгоняло утренний туман, лучи просвечивали сквозь листву. Проехав автосалон «Шевроле», я свернул с магистрали 25 налево, к северу. По сторонам дороги среди зелени были разбросаны трейлеры. За деревьями возвышалась башня водокачки. Слева я увидел коричневый щит с надписью: «Министерство юстиции США. Федеральное бюро тюрем». Это было федеральное исправительное учреждение города Эджфилда в Южной Каролине – новое обиталище Марка Уайтекера.

За несколько месяцев после суда над участниками сговора о ценах утратили значение все решения, которые принял за эти годы Уайтекер. Мик Андреас и Терри Уилсон были приговорены к двухлетнему тюремному заключению, Марк Уайтекер – к двум с половиной годам, из которых шесть месяцев были зачтены ему параллельно со сроком, присужденным за мошенничество. Судья Мэннинг указала на Уайтекера как на зачинщика сговора, а потому ему присудили более длительный срок. Ни Андреаса, ни Уилсона суд таковыми не счел.[78] Объясняя это различие, Мэннинг сказала, что Билл Уокер единственный из адвокатов не возразил против этой формулировки.^{421}

Агенты ФБР, которым Уайтекер причинил столько вреда, вернулись к повседневным обязанностям. Брайан Шепард все так же руководит отделением в Декейтере, но поговаривает об отставке. Боба Херндона снова перевели в Канзас-Сити, в отдел, который расследует нарушения в системе здравоохранения и мошенничества с ценными бумагами. Тони Д'Анжело остался в чикагском отделении, где ему довелось поработать над еще одним делом о фиксировании цен и сотрудничать с некоторыми из прокуроров, принимавших участие в «Битве за урожай». Его бывший напарник Майк Бассет по-прежнему живет и трудится в Олбани, штат Нью-Йорк.

Перемены произошли и в жизни многих прокуроров. Джима Гриффина, отчасти в награду за заслуги в «Битве за урожай», перевели с повышением в Вашингтон. Вскоре его назначили заместителем помощника генерального прокурора по антитрестовскому отделу, где он сменил Гэри Спратлинга, занявшегося частной практикой. Скотт Лассар незадолго до заседания суда по делу о фиксировании цен занял пост окружного прокурора Чикаго, на котором проработал много лет. Робин Манн по-прежнему прокурор антитрестовского отдела; Джим Мучник перешел в одну из чикагских адвокатских фирм. Мэри Спиринг оставила отдел по борьбе с мошенничеством и занялась частной практикой, а Джим Никсон вступил в Национальную ассоциацию фондовых дилеров. Дон Маккей остался в Министерстве юстиции.

Последствия событий не обошли никого из тех, кто был связан с Уайтекером. Спустя несколько дней после вынесения приговора Уайтекеру Сид Халс сдался на милость государства и признал свою вину в преступном сговоре и неуплате налогов. Его приговорили к десятимесячному тюремному заключению. Дэвид Хёх, он же «Лэмет Вов», продолжил обличать АДМ, а заодно обвинил федеральную юстицию в том, что, заключив соглашение с менеджерами АДМ о признании их вины, она предала и Уайтекера, и акционеров компании.

Районная прокуратура Цюриха все еще не закрыла дело Бита Швейцера, несмотря на уверения Уайтекера в том, что швейцарский бухгалтер ничего не знал о его махинациях. Расследование в Мобиле не выявило свидетельств того, что бывшие служащие «Дегассы» Крис Джонс и Тим Холл причастны к мошенничеству. Обвинения против них не выдвигались.

Компания «Биомар интернэшнл» оправилась от потрясений из-за сотрудничества с Уайтекером, сменила название и предлагает широкий ассортимент товаров. Колин и Нельсон Кэмпбеллы заявляют, что история с Уайтекером еще больше убедила их в необходимости строго блюсти коммерческую этику, и намереваются использовать свои средства для образования благотворительного фонда.^{422}

Но самый чувствительный урон понесли те, кто работал в других отраслях промышленности и даже не был знаком с Уайтекером. Сведения о фиксировании цен на рынке лимонной кислоты, полученные в ходе расследования деятельности АДМ, породили поток признаний со стороны участвовавших в заговоре транснациональных корпораций, в том числе таких гигантов, как «Хоффман-Ларош» и один из филиалов «Байер AG». Это, в свою очередь, позволило вскрыть ряд злоупотреблений на гигантском рынке витаминов, где обращаются миллиарды долларов. В ходе этих расследований в нарушении закона признались несколько крупных менеджеров, и в том числе Куно Зоммер, сотрудник «Хоффман-Ларош», которого Уайтекер пытался записать на диктофон, заведя с ним разговор о нарушениях в торговле лимонной кислотой. Около тридцати раз большие жюри рассматривали дела о фиксировании цен на продукцию почти тридцати предприятий пищевой и кормовой индустрии, и к 1999 году государство на этой почве собрало урожай штрафов более чем на миллиард долларов. В свете «Битвы за урожай» стало очевидным, что фиксирование цен является повседневной практикой множества корпораций и их сотрудников во всем мире.

И все же.

Единственным, кто осмелился выступить с разоблачением этих преступлений – пусть и из собственных небескорыстных побуждений, – был Марк Уайтекер. Понадобился человек настолько взбалмошный и безрассудный, который похитил миллионы долларов, работая на ФБР, и при этом разрушил первое звено цепи криминального заговора, а за ним, как костяшки домино, посыпались остальные.

Обычно осведомители – люди не без изъянов. В 1970-е годы XX века детектив Роберт Льюси, прозванный Принцем Города, вскрыл обширную коррупционную сеть, охватившую правоохранительную систему Нью-Йорка, от полицейских участков до судов. А в конце концов выяснилось, что самым коррумпированным был сам Льюси, совершивший ряд преступлений и уличенный в лжесвидетельстве. В благодарность за разоблачение преступлений ему не предъявили никакого обвинения. Его дело рассматривали те же самые прокуроры, которые вели расследование. В отличие от случая с Уайтекером, никто не возводил искусственных преград установлению истины ни по политическим причинам, ни из-за межведомственных неурядиц. Прокуроры оценили деятельность Льюси, имея перед глазами целостную картину. Они понимали, что невозможно найти кристально честного свидетеля и что стремление ограничиться таковыми лишит правоохранительные органы всяких шансов получать сведения о преступлениях.

Уайтекер в любом случае заработал свой приговор. Его бесконечное вранье и увертки с целью избежать ответственности за преступные действия так или иначе гарантировали ему приличный срок. И по всей вероятности, на длительность срока повлияло прежде всего его саморазрушительное поведение, а не тяжесть совершенных им преступлений. А безответственность, с какой он взялся сотрудничать с ФБР, более чем удвоила срок его заключения.

Я встретился с Уайтекером в небольшом закутке эджфилдской тюрьмы рядом с помещением для посетителей. Он прекрасно выглядел и был в хорошей физической форме – похудел, занимался физическими упражнениями. Он больше не носил накладку, которая так его молодила. Если бы не зеленая тюремная куртка, он был бы больше прежнего похож на руководителя какой-нибудь компании.

Мы часами говорили обо всем, что с ним произошло. Он часто противоречил тому, что я записал ранее, а иногда и тому, что говорил сам несколько минут назад. Несмотря на диагноз, который поставили два психиатра, – и несмотря на последствия собственных деяний, – Уайтекер не проходил психиатрического лечения. Он сказал, что врачи Федерального бюро тюрем нашли состояние его психики абсолютно нормальным.

Даже в тюрьме он продолжал утверждать, что украденные им деньги были частью обширного корпоративного заговора. Я снова привел ему неоспоримые доказательства того, что он говорит неправду. Не было никаких следов системы нелегального вознаграждения служащих АДМ. Все указывало на обыкновенную кражу.

Уайтекер спорил со мной, приводил доводы, которые, по его мнению, подтверждали его правоту. Мы разобрали все эти доводы один за другим. В конце концов Уайтекер кивнул:

– Ну хорошо. Я скажу вам правду. Единственный человек, который знает ее, это Джинджер. Но я расскажу вам.

Исповедь Уайтекера длилась более четырех часов. Он сказал, что вскоре после начала работы в АДМ до него стали доходить слухи, что некоторые сотрудники мошенничают и это никого не волнует. И действительно, не прошло и двух лет, как казначея компании уволили, обвинив его в финансовых махинациях. Но уголовного дела так и не завели.

Итак, можно было красть без всякого риска поплатиться. И Уайтекер стал красть. «Они же преступники, – думал он. – Что со мной сделают, даже если поймают? Они не рискнут обратиться в суд».

– То есть вы признаете, что переводы денег АДМ в иностранные банки совершались без ведома руководства компании? – спросил я.

– Честно говоря, я стал использовать деньги акционеров в личных целях по собственной инициативе, без одобрения сверху, – ответил Уайтекер.

Последующие многомиллионные транзакции он совершил, полагая, что расследование вот-вот закончится, сказал Уайтекер. Он боялся, что в результате расследования пострадают накопленные им средства, и решил украсть столько, чтобы быть уверенным в своем будущем.

– Не будь у меня такого прикрытия, как ФБР, я бы не осмелился присвоить так много, – сказал он. – Я хотел стать независимым от АДМ. Это было что-то вроде раздела имущества, если хотите знать.

И все же Уайтекер отрицал, что выдумал историю с Фудзиварой для того, чтобы в очередной раз похитить деньги АДМ. Он никогда не стал бы действовать таким образом, твердил Уайтекер. И он не соглашался с мнением агентов ФБР, что на кражи его толкнуло «нигерийское мошенничество». Он присвоил бы деньги и без подсказки нигерийцев, заявил он.

Разумеется, нет уверенности, что Уайтекер говорит правду. Вся его история непостижима. Он начал воровать просто потому, что представилась такая возможность? Но почему он не сознался, когда его поймали с поличным?

– Не знаю, – ответил он. – Знал бы, не сидел бы здесь.

Уайтекер признался, что обманывал всех без исключения, даже жену. Он раскрыл Джинджер всю правду только во время одного из тюремных свиданий. Она все поняла, уверял Уайтекер, поняла и простила.

В нашем разговоре он с любовью отзывался о своей семье. Джинджер с детьми поселились неподалеку, чтобы навещать его по выходным. И Марк, и Джинджер уверяли, что их брак прочен, как никогда. В тюрьме, заявил Марк, ему куда лучше, чем в годы его сотрудничества с ФБР.

– Когда я работал в АДМ, мне казалось, что я веду сразу несколько разных жизней, – объяснял он. – Я сам не знал, кто я такой. Это же ненормально. С Брайаном Шепардом я был осведомителем. С Миком и Терри я «мистер АДМ». Все это, конечно, угнетало.

Уайтекер рассказал, что в тюрьме он много занимается и хочет, вдобавок к имеющимся, получить степени по юриспруденции и психологии. Если бы можно было проводить дневные часы с семьей и за учебой, то он не возражал бы против того, чтобы возвращаться на ночь в тюрьму.

– Теперь я лучше понимаю самого себя и знаю, чего хочу от жизни. Я вновь стал самим собой. Вернулся к себе. Я даже не помню, когда спал так же хорошо, как в тюрьме. У меня на душе покойно.

– А если бы вы могли нажать кнопку и сразу оказаться на свободе, по-прежнему работая в АДМ, вы сделали бы это? – спросил я.

Уайтекер улыбнулся.

– Ни за что не нажал бы. Нет. Теперь я счастлив.

Боб Страусс стоял перед коллегами из совета директоров АДМ, с улыбкой глядя на своего друга Дуэйна Андреаса. Они собрались в Майами на чествование Андреаса, оставлявшего свой пост председателя совета, на котором пробыл четверть века.

– Этому человеку трудно воздать хвалу, потому что любой хвалы будет мало, – сказал Страусс. – Он всегда обладал чудесной способностью входить в любые миры – мир агропромышленный, мир политики, мир международный, – и везде оставил заметный след.

Восхваления Андреаса длились несколько часов. Так его провожали директора. Теперь компанию возглавит племянник Дуэйна Аллен, поневоле занявший место, к которому его кузена Мика готовили почти всю жизнь. Круг странным образом замкнулся. Именно Аллен сообщил ЦРУ в 1992 году о предполагаемом вредительстве на заводе АДМ и дал толчок событиям, вызвавшим падение Мика.

Спустя три часа церемония закончилась. Директора направились к своим лимузинам. Дуэйн занял переднее сиденье, а сзади расселись члены семьи, присутствовавшие на торжествах. Автомобиль направлялся в аэропорт, и сидевших в нем объяла атмосфера трагедии. Завершалась эпоха, но такого конца не предвидел никто. Мик, сын Андреаса, которого он прочил в преемники, был преступником и сидел в тюрьме. Это был переломный момент, и трагическая реальность потери кричала о себе со всех сторон.

Лимузины прибыли в аэропорт и въехали на летное поле, где стояли корпоративные самолеты, готовые развезти членов совета директоров по домам. Некоторые прибыли раньше Андреаса и стоя ждали его. Дуэйн выбрался из машины первым, за ним семья. Здесь была и его дочь Сэнди. Напряженность момента оказалась ей не по силам. Глаза Сэнди наполнились слезами. Она посмотрела в глаза отца.

– Ох, папа, – воскликнула она.

Андреас раскрыл объятия. Они стояли, обнявшись и плача от переполнявшей их печали.

Директора и друзья семьи отвели глаза. Затем они повернулись и направились к своим самолетам, оставив Дуэйна и его дочь наедине с их скорбью.