Инквизиторы

Глава 19

Сколь ни странно, тропа казалась длиннее, чем в первый раз. Обычно случается наоборот, но, пожалуй, впечатление мое было вызвано лишь потерей крови да немалой усталостью. В ушах еще звенело после взрывов, очередей, одиночных выстрелов.

На плече я волок штурмовую винтовку, на поясе болтался возвращенный Эмили Гендерсон, оставшийся без употребления смит-и-вессон. Кроме этого, я тащил большую флягу, вещевой мешок с кой-каким продовольствием и увесистый мачете.

Окровавленную одежду с меня решительно стянула все та же великолепная Эмили Гендерсон. Заново обработала рану, перевязала. Заставила облачиться в запасные рубаху и брюки самого генерала, не слишком уступавшего мне ростом.

Отмытый и переодетый, я почувствовал себя немного посвежевшим, но успел взопреть сызнова, прежде чем впереди замаячила громада Монастыря. И прежде чем увидел перед собою арку мельмекских императоров, под которой тянулась мощеная желтоватым булыжником тропа.

Внезапный резкий шорох заставил меня мгновенно взять М-16 наизготовку, но раздавшийся немедля глухой рык успокоил. Четвероногая тварь, явившаяся полакомиться мертвечиной, вероятно, оскалилась, поджала хвост при виде хищника, шагавшего на двух лапах. Безусловно, до полковника Санчеса и его людей уже добрались Пожиратели Трупов, как их называли древние индейцы...

На всякий случай я сделал небольшой крюк, ибо тварь могла оказаться кем угодно - от безвредной носухи до пумы, сталкиваться с которой в густых зарослях мне вовсе не улыбалось.

Впрочем, дикая собака тоже вполне способна уписать связанную по рукам и ногам добычу, и я вздохнул с облегчением, увидев доктора Диллман лежащей на боку и нимало не обглоданной.

Франческа безмолвствовала.

Я сбросил вещевой мешок, опустился на оба колена.

- Повернись-ка немного, дай добраться до веревок... Теперь лодыжки... Вот, милейшая. Прошу восстановить кровообращение и подыматься.

С трудом усевшись, Франческа принялась неловко растирать кисти рук. Потом безо всякого выражения осведомилась:

- Господин учитель, можно выйти?

- Да, Диллман. Топайте.

Пошатываясь после нескольких проведенных в относительной неподвижности часов, моя бывшая приятельница обогнула арку и пропала в кустах. Минут пять спустя возвратилась, на ходу застегивая пояс джинсов. Одернула рубашку, откинула со лба перепутавшиеся волосы.

- Забавно, - молвила Франческа странным, задумчивым тоном: - Чертовски забавно. Я, быть может, уже лишилась горячо любимого мужа. Когда обстоятельства пленения выплывут наружу, лишусь кафедры, карьеры, всяких надежд на академическое будущее. Весьма вероятно, угожу под следствие и суд. Останусь без гроша в кармане, а всего скорее, попаду за решетку... Я пожал плечами.

- Всю ночь вокруг шатались рычавшие и скулившие стервятники. Над головой летали они же, только крылатые. Готовились позавтракать Рамиро Санчесом, а потом закусить свежатинкой. И при всем этом я думала об одном: напустить в штаны или повременить еще капельку? Дура, правда?

Извиняться перед негодяйкой я не собирался, но и слушать сию печальную повесть вполне безразлично тоже не мог.

- Есть вода и пиво, - уведомил я. - Также немного отсыревших галет.

- Теплое пиво в три часа утра! - хмыкнула Франческа. - Тьфу! Но все равно, давай...

- Вообще-то, - заметил я, - время близится к четырем, если на пятый не перевалило. Но из Лабаля никто не двинется, пока солнце не взойдет полностью.

Мы услышим двигатель джипа, срежем дорогу и присоединимся к остальным. Так порешили. С Патнэмом и Гендерсоном прошагать потребуется четверть мили, не больше, а до того ты уже сумеешь передвигаться не на манер надравшегося в стельку австралийского ленивца. Да и мачете у меня припасен.

Свернув пробки двум бутылкам, я честно поделился теплым и действительно тошнотворным коставердианским пивом с доктором Диллман. Лучшего напитка она, впрочем, и не заслуживала. Теперь.

- Что, в Лабале переколошматили всех? - спросила Франческа сквозь полупрожеванную галету. - Вроде как Санчеса и компанию?

- Разумеется, - ухмыльнулся я. - Там, где орудовал Хелм, живых мерзавцев не остается.

- Не хочешь рассказать?

- А выслушивать подробности хочешь? - Франческа поморщилась.

- Я чувствую себя отчасти повинной в случившемся. Поэтому лучше расскажи.

- В высочайшей степени профессионально проведенная операция, - уведомил я. И вкратце изложил, как сняли обоих часовых, как забросали гранатами злополучную Часовню, как ни единому из ничего дурного не чаявших партизан не удалось вырваться...

- Среди положительных персонажей потерь не замечено, - сказал я, откупоривая новую пару бутылок, последнюю.

Все было, конечно, куда сложнее. Моя граната разорвалась в пустом офицерском отсеке и оказалась потраченной впустую. Джеймсовская, напротив, превратила отсек солдатский в дымящуюся преисподнюю, где в голос ревели от ужаса и боли двое или трое уцелевших. Вторая граната Патнэма, влетевшая следом, прекратила вопли. Добивать никого не пришлось.

Мне велели тотчас, и поживее, вскарабкаться на вершину Цитадели, поглядеть, что поделывает Олкотт. Нас никто не обстреливал, следовало заключить, что супостат выведен из строя, но в схватке мог пострадать и Поль, а потому я признал соображение Патнэма совершенно и всецело резонным.

Отобрав у мертвеца чудом оставшуюся неповрежденной М-16, я двинулся на приступ доисторической пирамиды. Взбираться по чуть ли не отвесным ступеням на высоту семидесяти ярдов, а при этом цепляться стволом штурмовой винтовки за всякий выступ - не лучшее развлечение, смею заверить. Боевой трофей проявил известную подлость, перекосился на спине и непрерывно толкал меня скобою, которая прикрывает курок, прямо в раненое место.

- Простите, оплошал, - произнес Олкотт, едва лишь я осторожно возник над уровнем верхней площадки, дыша подобно загнанному безжалостным владельцем ослу. - Раза два попал, ручаюсь, но добить не сумел. Нервничал, и винтовка незнакомая, и очередями палить не привык. Парень уполз и спрятался вон там, за поваленной колонной. Для острастки послал ему еще несколько пулек, он и присмирел. Уже с полчаса признаков жизни подавать не изволит. В одиночку выковыривать его из берлоги я не рискнул, решил дождаться кого-нибудь. Прикройте, я попробую...

- Не прикрою, - помотал я головой. - Из берлоги выковыривайте медведя: бурого, белого, гималайского, какого угодно. А люди - по моей части, Поль.

- Но, честное слово...

- Не надо. Вы исполнили работу на круглую пятерку. Не дозволили этой сволочи спокойно расстрелять меня и Джима. Сейчас дозвольте принять дела и завершить начатое. Поверьте, я большую часть сознательной жизни занимался подобными вещами. Просто-напросто управлюсь быстрее! А время нынче дорого. Поль уступил моим доводам и согласился. Однако благородное наше препирательство было бессмысленным. Подкравшись под прикрытием олкоттовской винтовки поближе к поваленной колонне, я увидал валявшегося ничком, то ли совсем бесчувственного, то ли напрочь не способного шевельнуться субъекта.

Очередь пробила ему бедро, лужа черной крови расползлась по каменным плитам. Оброненная М-16 лежала подле правой руки.

Пущей верности ради можно было бы выстрелить из девятимиллиметрового браунинга, но чистейший инстинкт заставил меня воздержаться от разумного и простого действия, подойти вплотную. Парень шевельнулся, неловко ухватил цевье винтовки, но чересчур ослабел и двигался медленно, точно подводный пловец. Я проворно поставил подошву на ствол М-16, пинком другой ноги перевернул раненого.

Ибо уже знал, кого увижу, и ни малейшего сострадания не испытывал.

Раздался протяжный, болезненный крик.

Нагнувшись, я прибавил к нашему оружейному собранию длинный штык и еще один браунинг.

- Сделай милость, Поль, - попросил я, - знаю, что высоко, но уж не в службу, а в дружбу - позови сюда Патнэма. И поскорее, а то как бы скотина копыт не откинула ненароком.

Но Джеймс, будто в скверной драме времен классицизма, где герою стоит осведомиться: "Куда пропал Диего?" - и Диего возникает на сцене, уже выбирался на площадку.

- Весьма кстати, - произнес я. - Думаю, эту особь надо вручить именно тебе. Что и делаю.

Мы стояли рядом, созерцая полностью пришедшего в чувство коставердианца. Глаза лейтенанта Барберы округлились от ужаса.

Джим Патнэм перевел переключатель винтовки на одиночные выстрелы, помедлил. Я коснулся его предплечья. Капитан обернулся.

- Ты знаешь Глорию лучше. Некоторые женщины отвечают на изнасилование своеобычно. Я знал... и недавно потерял... одну, купившую здоровенный ланцет и, при небольшой посторонней помощи, кастрировавшую обоих ублюдков. Хорошая была девочка...

Поколебавшись, Джим повернул голову:

- Поль, пожалуйста, спустись и вели Глории немедля бежать сюда!

Лейтенант Хулио Барбера взирал ненавидящим оком, но молчал. Как партизан. В буквальном смысле слова.

...Глория приблизилась и поглядела на раненого. С каким выражением, определить не берусь. Возможно, это и к лучшему...

Отвернувшись, я двинулся прочь, но услыхал за спиною голос:

- Нет, милый, ведь я с винтовками совсем обращаться не умею. А ты стреляешь изумительно. Прикончи гадину от моего имени.

Умница. Четырежды умница.

Отрывисто рявкнула М-16.

Но всего этого Франческе было вовсе незачем знать.

- Да, - повторил я задумчиво: - В высочайшей степени профессионально проведенная операция...

- От скромности не погибнете, мистер Хелм.

- Ни малейшей похвальбы. Командовал Джеймс Патнэм: войсковые маневры не по моей части.

- Разве? Хороши маневры: четверо против одиннадцати... Свалка. Почему ты передал руководство Джиму?

- Тошнит меня от любопытных женщин, да еще и склонных предавать! Ладно, тут секрета не водится... Джиму это нужно было позарез. А мне - все едино. Джим нынче снова стал самим собой.

- И кто же он?

- Вроде меня, истребитель по натуре. Истребители, между прочим, весьма полезная публика. Вы их презираете, числите грязными, кровожадными тварями; иногда втихомолку награждаете медалями, тщательно моя после этого руки. Но истребитель попросту выполняет за вас, дорогие, неприглядную, необходимую неизбежную работу. И покуда он поблизости, никто не смеет издеваться над людьми. По крайней мере, издеваться безнаказанно.

- Сомневаюсь, что Глория-Джин скажет тебе спасибо.

- Глория очень умная и тонкая девочка. И скажет спасибо любому, кто подарит ей прежнего, живого и гордого человека вместо апатичного полухиппи, утратившего всякий вкус к жизни. Да Глория, наверное, годами ждала и судьбу просила: сделай что-нибудь, встряхни беднягу! Пробуди! Сегодня он пробудился - и со славой, должен отметить. С немалой славой. А Глория поможет не задремать сызнова.

- Быть женой... истребителя! Брр-р-р!

- Лучше, чем состоять подлой супругой никчемного труса, - парировал я. - Откуда столько презрения к нашей породе, а? Ежели не ошибаюсь, кое-кто не сделался убийцей лишь оттого, что стрелять не умеет. Пять раз выпалила...

Воспоследовало очень долгое молчание.

- Почему ты не убил меня? - спросила, наконец, Франческа.

- Пожалел, - ответил я. - А может, побрезговал. Рук марать не захотел. Ты, по сути, полное ничтожество. Ни с мужчиной, ни с револьвером обращаться толком не умеешь; а выручать возлюбленного решила ценою мерзейшей гнусности. Собирайся.

- Нет. Меня растерзают.

- Заткнись. Я уподобился тебе. Сплел правдоподобную легенду о совместной битве против Санчеса и его сопляков. Никто ничего не узнает. Никогда. Я куда лучший лжец, чем ты, милочка.

- Я - лгунья?

- Ты стерва, - сказал я безо всякой искренней злости. - И ханжа вдобавок неописуемая. Покуда приказывали, прыгала к Сэму Фельтону в постельку. Но вот начала обсуждать с полковником Санчесом, как бы получше этого Фельтона к ногтю прижать - и совесть взыграла! Не сумела совокупляться с человеком, которого намечала палачу выдать... И грех замаливала, совесть задобрить хотела, белье преданному и проданному олуху стирать принялась! Это не в твоем духе, Франческа... Я сразу же призадумался, и крепко. Перемножил дважды два, получил неизбежный итог... Не просто ханжа - бесхребетная ханжа. И актриса никудышная. Надо же было явиться ко мне, зарыдать, поведать о прегрешении во имя Арчи! Отдалась, извольте видеть, Рамиро! А я, уже понимая, с кем дело имею, целомудренно и преднамеренно чмокнул тебя в лобик. И ты благоухала мылом. Тем самым, которое вручила мне, уходя к Санчесу, которого не было ни у кого больше, которого ты просто не могла употребить после "постыдного" соития, дабы уничтожить самые следы позора... Госпожа археологиня! Зарубите на носу: если занимаетесь любовью в тропиках - заметьте, в тропиках, - то изрядные следы пота остаются. Уж не вдаюсь в менее скромные подробности, замечу только, что даже наиопрятнейшие дамы после плотских радостей источают легкий, однако несомненный запах - а он-то и отсутствовал. Мы в тропиках, золотце! Но ты вряд ли занималась любовью со своим ученым супругом под экваториальными небесами: вам недосуг было. И опыта в этой области не нажили вы, госпожа Франческа. А я ценю всякое знание. Ибо сплошь и рядом оно приносит пользу. Учуяв мыло, я понял: приговор вынесен окончательно и будет исполнен весьма скоро... При полнейшем и чрезвычайно дурацком содействии доктора Диллман.

Доктор Диллман глядела почти с благоговением.

- Жаль тебя, потому и промолчу обо всем... Часовой у дерева дремал очень кстати, а наш караульщик, на платформе, закурил чок в чок тогда, когда лейтенант Барбера улепетнул подальше и уставился на джунгли, где ни зги не было видать... Рассчитали они, извольте видеть. Воробья старого на мякине хотели провести. Любители, одно слово.

- Опять, получается, возвращение Шерлока Холмса? - тихо спросила Франческа. - Но какая же ты все-таки, в отличие от Холмса, дрянь!

- Взаимно, - промолвил я. - Но теперь выслушай еще несколько слов. Мы работали вместе. Я порадовался, когда ты оказалась рядом с полковником Санчесом, ибо лучше было иметь хоть какого-то соглядатая, чем вообще никакого. И ты дала хорошее описание храма, который они превратили в штаб. Сообщила о примерном ходе переговоров с курьером, застрявшим в Санта-Розалии. Прошлой ночью прознала, что Патриция Толсон, тварь поганая, донесла Санчесу о готовящемся побеге и обрекла меня, Джеймса, Олкотта и Гендерсона верной и мучительной смерти. А прознав, честно предупредила. И, в сущности, спасла. Рассказала о потайной тропинке археологов, про которую никто ни сном, ни духом не ведал...

Я прочистил горло и продолжил:

- Внезапное появление Санчеса и его подручных было ужасно. Ты смутилась, потеряла голову от ужаса, ничего толком не помнишь. Выстрелы, кровь, отчаянные крики... Не помнишь, как пристрелила человека: но потом непроизвольно принялась блевать. Запомнила? Франческа ошеломленно кивнула.

- Мэтт...

- Помолчи. Скоро явятся настоящие стаи стервятников. А когда последнюю косточку обглодают, не установишь, кто в кого палил. Да и навряд ли у повстанцев имеются судебно-медицинские эксперты. А правительственных сюда не вышлют, не сомневайся. Поэтому, будь молчаливой, скромной, ошарашенной героиней - и помалкивай. Прочие не знают ничего! Я сплел им легенду, которую сейчас изложил тебе. Держись моей сказки, не пытайся ее расцветить или приукрасить - и все обойдется.

- Мэтт! Мэтт, но ведь я... пыталась тебя... убить! Долго, очень долго я смотрел на Франческу в упор.

- Да, ты действительно пыталась меня убить. Признаю: это было весьма неприятным сюрпризом. Но я успел чуток поостыть и призадуматься... Не люблю нерешительных особ, делающих ставку, а потом поспешно берущих ее назад. По счастью, Диллман, ты не из таких. Надлежало сделать выбор. Между мной и твоим окаянным Арчи. Ты не колеблясь предпочла мужа. И сделала для него мыслимое и немыслимое - с женской точки зрения. Как же, черт побери, могу я ненавидеть женщину, причинять ей страдания, втаптывать в грязь лишь за то, что она сделала для другого все? Да я счастлив был бы, сделай ты что-либо подобное ради меня!

Воцарилось молчание. Затем Франческа перегнулась и мягко накрыла мои пальцы теплой, ласковой ладонью. Открыла рот, хотела заговорить, осеклась.

Несколько минут мы провели неподвижно.

- А сейчас давай-ка, подымайся, да шевелись! Я слышу работающий двигатель, - сообщил я.