В ноябре 1968 г. сотрудник АПН Борис Алексеев возвратил мне заказанные ранее агентством статьи и сказал, что никаких дел со мной АПН больше иметь не будет, поскольку они получили такое указание от КГБ.
Тем не менее, весной следующего года мне позвонил человек, который назвался Эннио Люконом, корреспондентом французской газеты «Пари-жур», и сказал, что он звонит из АПН и что ему рекомендовал встретиться со мной Борис Алексеев, как с человеком, который хорошо знает неофициальных московских художников. Я немного удивился, но предложил ему приехать через несколько дней. Г-н Люкон оказался человеком лет сорока, с рыскающими глазами, обильной жестикуляцией и торопливой речью. Он сообщил, что договорился с одним французским издательством написать книжку о современной русской живописи, должен уже сдать ее через месяц, но у него нет почти никаких материалов, и он хотел бы купить их у меня. Я ответил, что не буду продавать ничего ему лично, но мог бы заключить какой-то формальный договор с его издательством.
— Да нет, давайте прямо со мной, — горячо убеждал меня г-н Люкон, — вы получите много-много долларов, и все останется между нами. Я сказал, что именно этого хотел бы избежать, но если издательство по рекомендации Люкона заключит со мной договор, я предоставлю материалы и напишу некоторые разделы книги, и мы выступим как соавторы. При этом я показал часть своих материалов.
Г-н Люкон сообщил, что зайдет еще и принесет свои материалы по русской живописи. Этими «материалами» оказались преимущественно фотографии самого г-на Люкона, на которых он был снят вместе с Софией Лорен и Марчелло Мастроянни, что, по его словам, должно было свидетельствовать, что он порядочный человек. Я сказал, что все это прекрасно, но имеет только косвенное отношение к русской живописи. Но о живописи разговора уже не было, вместо этого г-н Люкон показал мне статью Шуба, о которой я уже упоминал здесь, и спросил, знаком ли я с Шубом и не знаю ли, кто этот русский друг. Я ответил, что не знаю.
Тогда г-н Люкон спросил, не могу ли я собрать ему материалы для его новой книги, на этот раз о настроениях среди московских писателей, вновь обещая мне «кучу долларов». Это постоянное навязывание долларов беспокоило меня, поскольку я знал, — а г-н Люкон, давно живущий в России, тоже знал это, — что получение советскими гражданами валюты помимо официальных органов считается уголовным преступлением.
Я любезно сказал наконец г-ну Люкону, что ничего не хочу вместе с ним делать и писать. На некоторое время он исчез, а через несколько дней КГБ сделал у меня обыск и изъял материалы о художниках, которые я показывал г-ну Люкону. Тем не менее, через несколько месяцев я у себя в деревне получил от него письмо, где он предлагал издать мою книжку «Просуществует ли СССР до 1984 года?», о которой якобы прочел в «Нью-Йорк Тайме», а также хотел получить рукописи остальных моих книг. Он изъявлял также готовность приехать ко мне в деревню, хотя она находится в 170 км от Москвы, куда иностранцы не могут ездить без специального разрешения. Я ему ничего не ответил, однако, по возвращении моем в Москву, он тут же мне позвонил и начал домогаться новой встречи.
Все это очень характерно для той атмосферы, в которой живут в Москве иностранные корреспонденты.