Инспектор Вест в ужасе

Глава 6 РАБОТА ДЛЯ ВЕСТА

Утром на следующий день после своего визита к Нанну Роджер Вест возвратился в свой кабинет и подошел к окну, выходящему на Темзу. Старший инспектор Коуп, помощник Веста, еще не прибыл: накануне он работал до поздней ночи.

Снаружи ветер небывалой силы поднимал на реке настоящие морские волны. Мужчина и женщина поддерживали руками шляпы и, согнувшись, бежали по тротуару, стараясь перебороть ураган. На одной девушке пластиковый плащ так плотно прилип к фигуре, что она в нем походила на скульптуру.

Роджер впервые видел Темзу такой грозной, а небо таким серым. Но дождя не было.

Он просмотрел все бумаги на столе, не найдя в них ничего примечательного, за исключением рапорта из Ричмонда касательно Бирвитца.

На его столе зазвонил один из телефонов.

— Алло, Вест слушает.

— Зайди-ка ко мне, Красавчик.

Это был помощник комиссара Гарди. «Красавчик» служило верным признаком его благоволения. Если бы Гарди сказал «Вест», значит он был чем-то раздражен или взволнован.

— Через десять минут, ладно?

— Но не дольше.

— Договорились, сэр, — ответил Вест.

Такое «сэр» всегда было полезным при разговоре с Гарди, который выслужился из рядовых полицейских и поэтому не пользовался авторитетом среди старых сотрудников. В Ярде у Гарди не было ни близких, ни таких людей, на которых он мог бы положиться. Пожалуй, Роджер относился к нему лучше других, однако в Гарди было нечто такое, что мешало им сблизиться.

Роджер еще раз просмотрел рапорт Бирвитца, потом позвонил в Ричмондский госпиталь справиться о Диббле.

— Опасность миновала, мистер Вест, — ответил дежурный.

— Это точно?

— Теперь вообще никакой опасности, тяжесть побоев была сильно преувеличена.

— Прекрасно. Большое спасибо.

Он позвонил Нанну, но того не было на месте. Он попросил передать ему, чтобы он непременно ему позвонил, потом вызвал сержанта подежурить у него в кабинете, пока он будет отсутствовать, взял рапорт Бирвитца и отправился к Гарди.

Кабинет помощника комиссара находился этажом ниже в гораздо более просторном и красивом помещении, чем то, которое было предоставлено Роджеру. Окна тоже выходили на набережную, но здесь не было такого прекрасного вида, как наверху.

Гарди, широкоплечий, плотный человек, был одет в хорошо сшитый серый костюм и модную шелковую рубашку. Он сидел с суровым видом за своим столом, не смея улыбнуться, видимо, стараясь таким путем придать себе значимость.

— Ага, входите и садитесь.

На столе лежало несколько развернутых измятых газет, в четырех из пяти было подробно расписано «нападение» Бирвитца на Диббла, который, якобы, находится при смерти.

— Как этот Диббл?

— Выкарабкался.

— И то хорошо. Если бы он умер, нам бы с прессой пришлось туго, а сейчас это очень некстати. Вы говорили, что вчера видели Бирвитца.

— Да.

— И какое впечатление?

— Натянут, как струна.

— Почему, не знаете?

— Нет, но собираюсь сегодня же узнать, если только удастся, меня на это благословил сам Нанн. Я бы пошел к Бирвитцу уже вчера, но решил, что время выбрано неудачно. Конечно, это могло быть просто совпадением.

— Очень может быть, — согласился Гарди.

Выудив из стакана толстый красный карандаш, он ткнул им в газету и спросил:

— А это вы видели?

— Все до одной.

— Во всяком случае хорошо, что «Глоуб» на нашей стороне.

— Очень жаль, что у Диббла в кармане и правда не было оружия, — заметил Роджер.

Откинувшись на спинку кресла, он задумчиво добавил:

— «Глоуб» подчеркивает, что получил сведения от жены Бирвитца. Похоже, что он опомнился, выйдя из кабинета Нанна. У него он был просто сам не свой. Я его сегодня непременно повидаю.

Гарди вертел карандаш между пальцев, его красный цвет мог по яркости сравниться с неоновыми лампами. Губы у помощника комиссара надулись и стали выглядеть очень толстыми. Многие в Ярде считали эту привычку Гарди позерством, но Роджер был уверен, что его начальник все это проделывает в минуты растерянности, обдумывая создавшееся положение.

— Хорошо, — сказал он наконец, — но только не поддавайтесь уговорам, Красавчик. Если ему действительно показалось, что этот тип намеревался стрелять, одно дело. Если же нет — другое. Боюсь, что если мы своими силами не справимся с этим делом, нам не избежать официального расследования в Министерстве внутренних дел. В лучшем случае будет целая куча вопросов и запросов из парламента, потому что если мы допустим Бирвитца к работе, наши неприятности лишь утроятся, нас станут упрекать в том, что мы распустили своих сотрудников и им теперь все сходит с рук. Пожалуй, для нас было бы спокойнее обойтись с Бирвитцем покруче, показать, что мы не потерпим фактов превышения полномочий. Так что поезжайте и выясните, не солгал ли он.

Роджер негромко сказал:

— Хорошо, я проверю.

Он не уходил, изредка бросая на своего начальника вопросительные взгляды, не сомневаясь, что Гарди еще не закончил.

— … и завтра же обо всем доложу.

— Прекрасно. Но это далеко не все. Есть еще второе дело. Оно мне не нравится, весьма не нравится. Если про это дело пронюхает пресса, то на фоне истории с Бирвитцем это будет равносильно тому, что мы пустим волка в овчарню.

В привычках Гарди было всегда говорить обиняками, так же, как в привычках Веста — сразу же брать быка за рога, когда он видел, что Гарди еще долго будет ходить вокруг да около.

— Сейчас у нас есть основания подозревать пятерых сотрудников в том, что они брали взятки или даже изменяли свои показания в суде, — сказал он ровным голосом, — а где есть материалы на пятерых, там можно предполагать целых пятьдесят.

Гарди еще быстрее вертел в пальцах карандаш.

— Положение — хуже не придумаешь, — пожаловался он. — Комиссар требует у меня к концу недели полнейший отчет и настаивает, чтобы я поручил специально это дело одному человеку, Красавчик. Так вот, вы самый подходящий кандидат.

— Вы — шеф, мое дело выполнять распоряжения.

— Рад, что вы это так восприняли, — воскликнул Гарди, и Роджеру стало ясно, почему он так нервничал.

— Понимаю, что поручение не из приятных. Шпионить за собственными коллегами, кому такое может быть по душе? Но если речь идет о коррупции в крупных масштабах, то мы обязаны во всем разобраться… Как далеко можете зайти вы с дивизионными начальниками?

— Кое-что я им расскажу, но пусть они думают, что мы интересуемся какими-то отдельными случаями. Э-э…

Роджер замолчал, слегка улыбаясь.

— Да?

— Могу ли я действовать совершенно самостоятельно?

Гарди было нахмурился, потом неожиданно широко улыбнулся:

— Вы имеете в виду, разрешу ли я вам самому определять свою линию поведения в отношении других? Да, Красавчик, можете действовать на свой страх и риск. Я же ставлю единственное условие: пусть никто не знает, что вам поручено такое дело… Коль скоро про это пронюхают, то вам начнут подсовывать много фальшивого материала, чтобы сбить со следа.

— Правильно, — согласился Роджер.

Немного помолчав, он спросил в упор:

— Так вы считаете, что в наши ряды уже глубоко проникла коррупция?

— Ну, я бы так далеко не заходил, но опасаюсь, что такое может случиться. Факты говорят сами за себя… За последнее время мы проиграли пять совершенно бесспорных дел в разных дивизионах потому, что полицейские, дававшие показания, в последнюю минуту начинали говорить не то, что положено. Взять хотя бы того же Бирвитца. Можно ли сказать, что он справился с поставленной перед ним задачей?

— Да, показания он давал неуверенно.

— В том-то и дело.

Гарди поднялся и совершенно неожиданно протянул Роджеру руку.

— Олл-райт, Красавчик. Спасибо вам. Подобной работенкой много лет назад пришлось заняться и мне, когда возникло аналогичное дело в самом начале моей инспекторской деятельности. Отчасти это является причиной того, что кое-кто из наших сотрудников хотел бы услышать о моей отставке. Я был вынужден некоторым людям доставить массу неприятностей и… Наверное, вы помните Кеннеди?

— Да, — спокойно ответил Роджер, — вот уж кого я ни разу не пожалел! Он никогда не был настоящим полицейским. Говорят, уйдя из полиции, он благоденствует…

— Знаете, он был моим другом, — смущенно пробормотал Гарди, — а после того, как его выгнали, не так-то просто было подружиться с кем-то еще. Я утратил веру в людей… У меня было совершенно безвыходное положение. Если бы я ему своевременно намекнул, он на некоторое время перестал бы валять дурака, но потом все равно принялся бы за прежнее. Как говорят, горбатого только могила исправит.

Гарди уставился глазами в какую-то точку на стене, как будто перед ним снова проходили те трудные жаркие дни. Потом он опомнился:

— Возможно, вам удастся распутать этот клубок более удачно.

Он дошел вместе с Роджером до двери.

— Время от времени сообщайте мне, как идут дела. Не обязательно ежедневно. Да, передайте свои остальные дела кому-то другому.

— Нет, не стоит, — покачал головой Вест.

— Почему?

— Если только я это сделаю, все сообразят, что я получил специальное задание. А если, к тому же, я не пожелаю ничего объяснять, то многие начнут заниматься сопоставлениями и без труда доберутся до истины.

— Ладно, действуйте как находите нужным, — еще раз повторил Гарди, — тем более, что вы не любите работать по указке.

Он кивнул головой, и сам распахнул двери кабинета.

Роджер вышел в коридор, где разговаривали трое суперинтендантов. Когда он подошел к ним, один из них, его старый друг Слоун, поднял руку в приветствии.

— Мы как раз решаем, следует ли Бирвитца повесить, утопить или четвертовать.

— Читал «Глоуб»? — спросил Роджер.

— Ты ведь не думаешь, что это стремление обелить себя?

— Намереваюсь выяснить, — сказал Вест. — Гарди распорядился съездить к Бирвитцу и потолковать с ним.

Он прошел по длинному коридору к своему кабинету, за спиной у него раздался взрыв смеха. Смех был беспечный, с едва заметными насмешливыми нотками.

В Ярде почти никто не сомневался, что Бирвитц утратил над собой власть, а теперь его проступок рикошетом отзовется на каждом из них. Да, едва ли Бирвитц может рассчитывать на сочувствие ярдовских сотрудников.

В кабинете Роджера все еще дежурил молодой сержант. Дейв Коуп еще не приехал. Роджер попросил соединить его с «Глоубом» и пока дожидался звонка, перелистал досье Диббла. К нему был приложен запрос из судебного департамента и спрашивалось его мнение, можно ли предположить, что Диббл покушался на жизнь детектива.

Роджер наискось написал красным карандашом «Да», трижды подчеркнул и засунул бумагу в рапорт.

Тут дали «Глоуб», Роджер попросил соединить его с Энвиллом, внутренне готовый к тому, что репортер еще не пришел. Но Энвилл ответил сам:

— Кто это?

— Вест из Ярда, — ответил он. — Вы меня помните?

— Да, мистер Вест.

Он был скорее «старым знакомым», чем «старым приятелем». Про него говорили, что человек он беспощадный, но исключительно честный. Роджеру было известно, что до тех пор, пока он не убедится в абсолютной достоверности своих сведений, он ими ни за что не воспользуется.

— Только не говорите, что вы ищете помощи от газетчика!?

— Меня интересует ваше личное мнение, — уклончиво ответил Роджер.

— Бирвитц?

— Да.

— Прежде всего должен предупредить, что мы поддерживаем его. Мы считаем, что его без всяких на то оснований отстранили от работы, потому что тем самым разных агрессивно настроенных негодяев благословляют и дальше набрасываться на полицию всякий раз, когда им этого захочется. Долго ли будет продолжаться столь вольготное житье для разного отребья?

— Спасибо! — сказал Роджер.

— Ну и вам, видимо, интересно знать, какое впечатление произвел на меня сам Бирвитц?

— Конечно.

Хорошо, что разговор пошел так откровенно. Кто знает, поведи он себя более легкомысленно, репортер мог бы рассердиться и встать на официальную ногу.

Энвилл не сразу ответил.

— Бирвитц вчера был вне себя, — медленно, но уверенно произнес он. — Я даже подумал, что и мне от него попадет под горячую руку. Наверное, так бы и получилось, если бы рядом с ним не было его жены. Она, скажу вам, лакомый кусочек, типичная скандинавка. Позднее она позвонила мне и сказала, что с большим трудом вытянула из мужа, что ему показалось, будто Диббл намеревался пустить в ход оружие. Сам же Бирвитц был настолько полон величия и гордости члена полиции метрополии, что его ничто бы на свете не заставило раскрыть рот, если бы на него не нажала его белокурая Далила. Объяснение прозвучало вполне правдоподобно, если учесть, что за несколько минут до этого он увидел посреди дороги неподвижное тело полицейского сержанта. Во всяком случае женщина клянется, что это так. Ну а Бирвитц не сказал мне ни «да», ни «нет».

Чуть подождав, репортер спросил:

— Вам это что-то дало?

— Еще раз благодарю.

— Вам поручено разобраться в этом деле?

— Я расследую ряд преступлений, вроде хобберовского, пытаюсь узнать, кем они организованы, ну и это привело меня в Ричмонд и к Бирвитцу… Что вы скажете в отношении своих приятелей с Флит-стрит?

— Вы имеете в виду другие газеты?

— Да.

— Объединились против Бирвитца. Вчера он многих из них насторожил или разочаровал… Когда же джентльмены из полиции поймут, что джентльмены из прессы — живые люди с сердцами и нервной системой?

Роджер рассмеялся.

— Как только представители прессы поймут, что полицейские тоже живые люди.

Он повесил трубку до того, как Энвилл успел придумать достойный ответ, и продолжал улыбаться, когда открылась дверь и вошел Коуп.

Коуп был худющий юркий кокни с резковатыми быстрыми манерами, живым чувством юмора и поразительной способностью запоминать мельчайшие подробности. Он был идеальным помощником-исполнителем, так что со временем его придется поставить в известность о полученном задании. Но пока Роджер не хотел ничего говорить.

— Мне думается, здесь все в ажуре, — обратился к нему Вест, — так что я снова поеду к Нанну. — Предупреди его, ладно?

— О'кей. Дайте от моего имени Бирвитцу хорошего пинка под зад.

Он плюхнулся в кресло и принялся теребить свой галстук.

— Вы не слышали, что сегодня утром произошло на Марлборо-стрит?

— Нет, а что?

— Мы давно уже установили слежку за Виддерманом, — с плохо скрываемым раздражением принялся объяснять Коуп, — несколько месяцев держали его на приколе за организацию в его клубах азартных игр. Наконец поймали буквально с поличным. Я не сомневался, что он схлопочет, как минимум, пару лет.

— Не получил?

— Какое там! Его вообще оправдали.

— Почему? — спросил Роджер, чувствуя, что у него бешено заколотилось сердце. Он не сомневался, каков будет ответ.

— Младший из двух наших сотрудников, которых мы выставили нашими свидетелями, путался в своих показаниях. Защитник Виддермана заявил, якобы тот пришел в клуб уже после рейда, и хотя один из наших парней поклялся, что Виддерман был там с самого начала, все дело решило то, что второй так неубедительно мямлил. Ловкий молодой адвокат его окончательно запутал, у присяжных появилось сомнение, не пришивают ли честному предпринимателю «липовое дело». Всех остальных оштрафовали. Виддерман нахально заявил, что его помещение использовали для карточной игры БЕЗ ЕГО ВЕДОМА. Ну и вывернулся. Доказательства-доказательствами, но коль скоро появились сомнения, все идет кувырком. Вы это знаете не хуже меня, Красавчик.

— Я знаю, что меня в высшей степени интересует имя этого ловкого молодого адвоката. Может быть, это тот самый умник, который так хитроумно выигрывает все наши «бесспорные дела»?

— Хорошо, я выясню. Знаете, что я думаю?

— Нет. Слушаю.

— Я считаю, что ведется кампания по дискредитации всех полицейских свидетелей. И я не удивлюсь, если в дальнейшем она будет только усиливаться. Вот почему я так возмущен Бирвитцем. Чем быстрее его вышвырнут из полиции, тем лучше — общественность должна знать, что мы не потерпим никаких глупостей!

— Возможно, ты и прав, — сказал Роджер, — но я с годами все больше убеждаюсь в правильности и необходимости правила: «Семь раз отмерь, а один отрежь».

С этими словами он вышел из кабинета.