Инстинкт убийцы

Глава 12

Абигайль сидела на кушетке и наблюдала, как ее мать мечется по комнате, расправляя подушки и отдергивая шторы. Чтобы попасть сюда, Беатрис провела в воздухе четырнадцать изнурительных часов, но ее макияж был безупречен, а волосы собраны в тугой аккуратный узел. Все детство Абигайль неописуемо раздражало непоколебимое спокойствие матери. Она потратила годы на попытки шокировать ее тесными джинсами и вызывающим макияжем, не говоря уже о совершенно неподходящих мальчиках, но сейчас испытывала глубокую благодарность за то ощущение нормальности, которое принесла с собой мама. Прошло уже три дня с момента исчезновения Эммы, сама Абигайль убила человека, но кровать все равно была аккуратно застелена, а в ванной висели свежие полотенца.

— Ты должна поесть, — сказала Беатрис. — Тебе необходимо быть сильной, когда Эмма вернется.

Абигайль покачала головой, не желая даже думать о еде. Мать разговаривала подобными декларациями с момента своего прибытия накануне вечером. Эмма была центром и мотивом всего на свете, независимо от того, уговаривала ли Беатрис дочь выбраться из постели или убеждала ее в необходимости причесаться перед пресс-конференцией.

— Молодой человек, может, вы хотите есть? — обратилась Беатрис к Хэмишу.

— Нет, мэм, благодарю вас.

Не поднимая головы, он в очередной раз проверил компьютерное оснащение. Беднягу приводила в ужас как сама Беатрис, так и ее неуемное стремление привести все в порядок. С того момента, как она взялась за наведение упомянутого порядка, он прочно обосновался в кухне и никуда не отходил из страха, что она к чему-нибудь прикоснется. Когда пришел техник, которому предстояло подменить его на ночь, Хэмиш его прогнал. Абигайль хотелось думать, что его действия были продиктованы беспокойством о компьютере, а не обострением ситуации.

Она содрогнулась, вспомнив механический голос в телефонной трубке.

Это мать?

Требование выкупа все изменило. Пол и ее отец все чаще перешептывались между собой. Они обсуждали деньги и способы получения наличных, как будто похититель запросил несколько миллиардов, а не один миллион. Абигайль совершенно точно знала, что полтора миллиона лежит у них только на депозитном счете денежного рынка. Но даже без учета этого, для того чтобы ее отец прислал к их двери курьера с необходимой суммой, было довольно одного телефонного звонка. Происходило что-то, о чем они не хотели ей рассказывать. Факт того, что они отстранили ее от своих обсуждений, то приводил Абигайль в ярость, то безмерно радовал.

— Послушай меня, — сказала Беатрис, усаживаясь на противоположный конец дивана. Она сидела на самом краешке, сдвинув ноги и немного наклонив их в сторону. Абигайль никогда не видела, чтобы ее мать к чему-нибудь прислонялась. Похоже, она обладала позвоночником, изготовленным из титана. — Нам необходимо поговорить о том, что ты с собой делаешь, — закончила Беатрис.

Абигайль оглянулась на Хэмиша, что-то внимательно изучавшего на мониторе компьютера.

— Мама, нам обязательно говорить об этом сейчас?

— Обязательно.

Ей хотелось закатить глаза. Ей хотелось вспылить. Как легко она вернулась к этой бунтарской модели поведения! При этом Абигайль отлично понимала, что мама всего лишь пытается ей помочь. Почему ей гораздо легче иметь дело с отцом? Почему именно Хойту удалось убедить ее съесть кусочек тоста с сыром и переодеться в свежую одежду? Почему ей легче плакать на его плече, чем принимать утешение от собственной матери?

Беатрис взяла ее за руку.

— Ты снова плачешь.

— Надеюсь, мне это позволено.

Абигайль смотрела на кипу газет на журнальном столике, на распечатки из «Вашингтон пост» и «Сиэтл интеллидженсер». Пол скачал все, что нашел, и прочесывал статьи в поисках подробностей, которые, по его убеждению, утаивала от них полиция. Он ко всему относился параноидально, терзая Абигайль рассказами о выдуманных прессой описаниях места преступления и домыслах, которые репортеры выдавали за реальные факты. Три года назад Адам Хамфри получил предупреждение за вождение автомобиля без страховки. Указывало ли это на темные стороны его натуры, о которых не желала говорить полиция? Кайлу исключили из предыдущей школы за курение на территории школы. Означало ли это, что она употребляла тяжелые наркотики? Возможно, это безумие в их жизнь принес ее наркодилер? Что, если какой-то ублюдок в этот самый момент накачивает Эмму наркотиками?

Хуже того, трудный характер Пола быстро превращался в совершенно неконтролируемый. Абигайль потребовала, чтобы он объяснил ей причины вчерашней драки с Уиллом Трентом, и он так разозлился, что ей пришлось выйти из комнаты, лишь бы не выслушивать гневную тираду, которой он разразился. Ей хотелось сказать, что она его больше не узнает, но это было бы неправдой. Это был тот самый Пол, о существовании которого она всегда была прекрасно осведомлена. Трагедия просто обострила некоторые черты его характера, и, если честно, раньше их обеспеченное существование позволяло закрывать глаза на многие недостатки.

Они привыкли жить на территории в восемь тысяч квадратных футов, чего было вполне достаточно, чтобы не мешать друг другу. Гараж с уютной, совмещенной с гостиной кухней и единственной спальней теперь был для них слишком теснен. Они то и дело спотыкались друг о друга. Абигайль начинала думать, что она такая же узница здесь, как и Эмма, где бы она сейчас ни находилась.

Чего ей на самом деле хотелось, так это вцепиться в мужа, ударить его или сделать хоть что-нибудь, чтобы наказать за весь этот кошмар. Пол нарушил их молчаливый уговор, и это приводило ее в неописуемую ярость. Он мог сколько угодно трахаться со своими женщинами и безмерно баловать дочь, но, в конечном счете, единственным, чего хотела от него Абигайль, единственным, чего она ожидала, была безопасность семьи.

И он самым ничтожным образом провалил это задание. Все пошло прахом!

Беатрис погладила Абигайль по руке.

— Ты должна быть сильной.

— Мама, я убила человека. — Она знала, что не должна говорить об этом в присутствии Хэмиша, но слова сами лились с ее языка. — Я задушила его голыми руками. Адам Хамфри был единственным, кто пытался помочь Эмме, единственным, кто мог рассказать нам о том, что здесь на самом деле произошло, и я его убила.

— Да будет тебе, будет, — увещевала Беатрис, поглаживая Абигайль по руке. — Ты не можешь этого изменить.

— Я могу испытывать раскаяние, — ответила Абигайль. — Я могу испытывать гнев, и беспомощность, и ярость.

Она задыхалась, ее захлестывали эмоции. Как могут они ожидать, что она встанет сегодня перед камерами, покажется миру? Они даже не хотели, чтобы она говорила. Этот факт привел Пола в ярость, но Абигайль только порадовалась.

От одной мысли о необходимости открывать рот и умолять какого-то невидимого незнакомца вернуть ей ребенка Абигайль становилось физически плохо. Что, если она скажет что-то не то? Что, если она неправильно ответит на вопрос? Что, если она покажется всем холодной и бездушной? Что, если ее слова прозвучат слишком резко, или слишком жалобно, или слишком невыразительно?

Ирония заключалась в том, что ее волновало мнение других женщин, других матерей. Тех, кто так легко осуждал представительниц своего пола, как будто обладание сходными биологическими характеристиками делало их экспертами по части характеров. Абигайль знала о существовании подобных умонастроений, потому что в своей бывшей роскошной и идеальной жизни и сама позволяла себе подобные суждения. Она читала истории Мэдлин Макканн и ДжонБенет Рэмси, вчитываясь в каждую подробность и осуждая родителей так же строго, как и все остальные. Она видела, как взывала к прессе Сьюзан Смит, и читала о презренной Диане Даунс, расстрелявшей собственных детей. Было так легко судить этих женщин — этих матерей! — сидя на диване, прихлебывая кофе и объявляя их чересчур хладнокровными, или чересчур жестокими, или чересчур виновными на том только основании, что она целых пять секунд видела их лица в новостях или в журнале «Пипл». И теперь ее постигла высшая кармическая расплата. Перед камерами предстояло встать самой Абигайль. Теперь ее фото появится на страницах журналов. Ее друзья, соседи и, что самое ужасное, совершенно незнакомые люди будут сидеть на диванах, вынося безжалостные суждения относительно действий Абигайль.

— Все хорошо, — сказала Беатрис.

— Все нехорошо. — Абигайль встала с дивана, отдернув руку, которую попыталась удержать Беатрис. — Меня тошнит от того, что все вокруг ходят на цыпочках. Кто-то должен горевать по Адаму. Кто-то должен признать, что все это из-за меня!

Беатрис молчала, и Абигайль развернулась к матери. Яркое освещение не льстило ее коже, выделяя все неровности и морщинки, которые ей не удалось скрыть под макияжем. Ее мать проделала над собой всю необходимую работу — подтяжку бровей и лба, коррекцию подбородка, — но это не изменило ее внешность кардинальным образом, а лишь смягчило разрушительную работу времени. В итоге она просто выглядела хорошо для своего возраста, а не походила на пластмассовую статую с силиконовыми губами.

Беатрис произнесла тихо, но решительно:

— Ты действительно натворила много бед, Эбби. Ты неверно истолковала ситуацию и убила этого мальчика. — Эти выражения давались матери нелегко, что отражалось на ее лице. Тем не менее она продолжила: — Ты думала, что он хочет на тебя напасть, в то время как он молил о помощи.

— Ему было всего лишь восемнадцать лет.

— Я знаю.

— Возможно, Эмма его любила. У него в бумажнике лежала ее фотография. Он мог быть ее парнем.

Она задумалась над тем, что это означало. Первый поцелуй, неловкие прикосновения… Занималась ли ее дочь любовью с Адамом Хамфри? Испытала ли она радость мужских объятий и ласк? Сохранит ли она воспоминания об этой первой любви? Или все, что будет помнить Эмма, — это то, как похититель причинял ей боль, как он ее насиловал?

Вчера в это время все, о чем думала Абигайль, была смерть Эммы. Сейчас она задавалась вопросом, что будет, если Эмма выживет. Абигайль не была дурой. Она понимала, что деньги — не единственная причина, по которой взрослый мужчина станет похищать семнадцатилетнюю девушку. Если им удастся ее найти — если Эмму вернут! — кем будет ее ребенок? Кем будет эта незнакомка в теле ее дочери?

И как с этим справится Пол? Как он сможет смотреть на своего ангелочка, не думая о том, что с ней сделали, как ее использовали? После вчерашней драки Пол не мог смотреть даже на Абигайль. Как он взглянет в лицо дочери?

Она произнесла слова, которые душили ее с того момента, как они поняли, что Эмму не убили, а похитили.

— Кто бы это ни был… он сделает ей больно. Возможно, в этот самый момент он делает ей больно.

Беатрис коротко кивнула.

— Возможно.

— Пол не…

— Пол справится с этим. Так же, как и ты.

Она в этом сомневалась. Пол любил, чтобы все было идеально. А если все не было идеально, он любил создавать видимость того, что все идеально. Все будут знать, что случилось с Эммой. Все будут знать всё до последней подробности ее искалеченной жизни. И кто может их винить за жажду крови и любопытство? Даже сейчас какая-то частичка мозга Абигайль, которая помнила все детали фильмов недели и сенсационных журнальных статей, выдавала ей имена похищенных и возвращенных детей: Элизабет Смарт, Шон Хорнбек, Стивен Стэйнер… Что с ними стало? Как справились с этим их близкие?

— Мама, кем она будет? — спросила Абигайль. — Если нам ее вернут, кем будет наша Эмма?

Беатрис недрогнувшей рукой приподняла подбородок дочери.

— Она будет твоей дочерью, а ты будешь ее матерью. И ты все сделаешь для того, чтобы ей было хорошо, потому что это обязанность матери. Ты меня поняла?

Абигайль никогда не видела, чтобы мать плакала, и даже исчезновение Эммы этого не изменило. Что она увидела в ее глазах, так это силу, спокойствие перед лицом бури. На какое-то мгновение уверенность в голосе Беатрис и ее убежденность принесли Абигайль облегчение. Впервые с того момента, когда начался этот непрекращающийся кошмар.

— Да, мама, — прошептала она.

— Хорошая девочка, — похвалила Беатрис, похлопала ее по щеке и направилась в кухню, где принялась рыться в шкафчиках, приговаривая: — Я пообещала твоему отцу, что до его возвращения ты обязательно поешь супа. Я знаю, что ты не захочешь огорчить папочку.

Глава 13

Уилл всегда спал хорошо. Он полагал, что научился этому, деля спальню с компанией посторонних людей на протяжении восемнадцати первых лет жизни. Ему приходилось спать, не обращая внимания на кашель и плач, испускания газов и однорукие колыбельные, которые с раннего возраста практикуют мальчики-подростки.

Прошлой ночью в доме было тихо. Разве что негромко посапывала Бетти и изредка постанывала Энджи. Что касается сна, то он так и не пришел. Мозг Уилла отказался отключаться. Лежа в кровати и глядя в потолок, он перебирал все, даже самые незначительные улики, оказавшиеся в их распоряжении. Наконец рассвело, и Уилл заставил себя встать с постели. Он проделал то же, что и всегда: вывел на прогулку Бетти, а затем вывел на пробежку себя самого. Но даже во время пробежки, вместе с предрассветной жарой, выдавливавшей из его тела, казалось, последние капли влаги, он продолжал думать об Эмме Кампано. Держат ли ее в помещении с кондиционером, или она мучается от более чем стоградусной жары? На сколько у нее хватит сил? Что делает с ней ее похититель?

Это были неконструктивные мысли, но, стоя на эстакаде позади мэрии в ожидании родителей Эммы, Уилл поймал себя на том, что впервые в жизни не завидует Полу Кампано.

Интересно, как Аманда сообщила этому человеку, что во время пресс-конференции он не имеет права раскрывать рот? Пол был не из тех, кто способен спокойно отнестись к подобному распоряжению. Он привык помыкать людьми, контролируя ситуацию своим гневом или угрозой дать ему волю. Пол умел показать свое возмущение, даже когда молчал. Уилл знал, что похититель будет наблюдать за родителями, ожидая малейшего намека на то, что ему пора просто убить девушку и двигаться дальше. Держать крышку на взрывной натуре Пола будет задачей не из легких. И Уилл был рад, что это не поручили ему.

Аманде явно не понравилось то, что пресса буквально вынудила ее созвать пресс-конференцию. Она назначила ее на время, когда большинство репортеров, как правило, отсыпались. В шесть тридцать они бывали не такими злобными, как в восемь или девять, и она, как обычно, собиралась воспользоваться этим преимуществом. В припадке сочувствия Уилл не стал будить Фейт ранним звонком. Он счел за лучшее дать ей отоспаться. Он не очень хорошо ее знал, но догадывался, что она провела ночь так же, как и он, — ворочаясь с боку на бок и обдумывая расследование. Возможно, лишние два часа позволят ей сегодня утром иметь ясную голову. По крайней мере, один из них будет знать, что они делают.

К эстакаде подкатил черный БМВ-750. Разумеется, Пол не согласился на то, чтобы их доставила сюда патрульная машина. Аманда посоветовала супругам встретиться с Уиллом на Норт-авеню, с обратной стороны здания, потому что у парадного входа уже околачивалась пара фотографов. Парковка с тыльной стороны предназначалась только для полиции и вспомогательных автомобилей, и стервятники не могли проникнуть сюда, не рискуя быть арестованными.

Пол вышел из машины первым, приглаживая прядь волос, прикрывающую макушку его лысеющей головы. Он был одет в темный костюм с белой рубашкой и синим галстуком. Ничего яркого или вызывающего. Аманда наверняка проинструктировала его, объяснив, что он не должен выглядеть ни слишком богатым, ни слишком хорошо одетым не из страха перед похитителем, а потому, что знала: журналисты станут тщательно изучать родителей в поисках слабых мест, которые можно будет использовать во вводных абзацах статей.

Абигайль открыла дверцу как раз в тот момент, когда Пол потянулся к ручке снаружи. Ее длинные, красивые ноги были обуты в туфли на скромных каблуках. На ней была темно-синяя юбка и белая, с кремовым оттенком, блузка в том же стиле, который, похоже, предпочитала Фейт Митчелл. Общее впечатление было строгим и сдержанным. Если не учитывать машину за девяносто тысяч долларов, она могла быть самой обычной домохозяйкой.

Пара еще явно не пришла в себя после вчерашней ссоры, хотя, возможно, она была первой, но не единственной. Между ними чувствовалась дистанция. Даже поднимаясь по ступеням ко входу, Пол не предложил жене взять его под руку. Абигайль тоже не изъявила желания опереться на него.

— Агент Трент… — еле слышно произнесла Абигайль.

Ей, похоже, трудно было даже стоять, а потухший взгляд казался совершенно безжизненным. Она выглядела так, будто до сих пор была накачана медикаментами.

Пол, напротив, покачивался, приподнимаясь на носки, и едва ли не подпрыгивал.

— Я хочу поговорить с вашим боссом.

— Вы увидите ее через минуту, — ответил Уилл, отворяя входную дверь.

Они прошли по узкому коридору к частному лифту, обслуживающему полицейский участок. Уилл не смог удержаться, чтобы не положить руку на плечо идущей рядом Абигайль. В ней было что-то невыразимо хрупкое. Его не удивило то, что Пол этого не замечает, но он изумился гневу, который с новой силой охватил его при виде этого человека. У него на глазах стремительно угасала жена, но все, о чем думал Пол, так это о том, что ему необходимо срочно поговорить с ответственным за пресс-конференцию человеком.

Уилл не спешил, давая Абигайль возможность идти так быстро, насколько хватало сил. Пол торопился вперед по коридору, как будто знал, куда им идти.

— Это не займет много времени, — негромко сказал Уилл, обращаясь к Абигайль.

Она подняла голову, чтобы взглянуть на него, и ее воспаленные глаза снова наполнились слезами.

— Я не знаю, что делать.

— Мы отвезем вас домой, как только…

— Я хочу сделать заявление! — заявил Пол. В тесном коридоре его громогласность неприятно резала слух. — И вы меня не остановите!

Уилл попытался погасить разгорающийся в душе гнев, но его выводил из себя самодовольный снобизм Пола.

— Что именно вы хотите сказать?

— Я собираюсь предложить дополнительное вознаграждение.

Уилл задохнулся, как от удара в солнечное сплетение.

— Дополнительное вознаграждение за что?

— Я скажу похитителю, что мы удвоим вознаграждение, если он вернет Эмму целой и невредимой.

— Эти вопросы так не…

— Я поговорю с твоим боссом, — перебил его Пол, нажимая кнопку вызова лифта мгновением раньше, чем двери открылись. — У меня нет времени на бесполезный треп!

Из древнего лифта вышла группа полицейских. Они узнали супругов Кампано и, постаравшись как можно скорее освободить кабину, остановились на почтительном расстоянии.

Пол вошел в лифт. Уилл положил руку на спину Абигайль, осторожно понуждая ее сделать шаг вперед. Он ввел свой код на грязной кнопочной консоли и нажал на кнопку третьего этажа. Что-то заурчало, двери со скрипом закрылись, и кабина, дернувшись, медленно поползла вверх.

Накануне вечером Уилл в числе прочих вопросов обсуждал с Амандой и пресс-конференцию. Супруги Кампано не должны были общаться с прессой, потому что Абигайль была слишком ранима, а Пол — неуравновешен. Как только они откроют рты, журналисты набросятся на них и превратят в убийственный вердикт даже самое безобидное заявление.

Об этом Уилл сообщил Полу.

— Это все будет совершенно не похоже на то, что вы видите по телевизору. Вы не должны делать никаких заявлений. Ваше присутствие необходимо для того, чтобы напомнить похитителю, что у Эммы есть родители, которые ее любят.

— Пошел к черту! — рявкнул в ответ Пол, стискивая кулаки. — Вы не помешаете мне обратиться к прессе!

Нос Уилла все еще болел после вчерашней драки. «Интересно, он снова собирается меня ударить? — спрашивал он себя. И тут же пришла другая мысль: — Сколько будет крови на этот раз?»

— Я могу помешать вам обратиться к прессе на этой конкретной пресс-конференции, — стараясь сохранять спокойствие, ответил он.

— Посмотрим, что скажет твой босс, — заявил Пол, скрещивая руки на груди. Возможно, он тоже не был готов к тому, что его опять ударят. — Я тебе уже сказал вчера, что не собираюсь играть в ваши игры и заниматься всякой ерундой. Этот парень хочет денег, и мы их ему дадим. Мы дадим ему все, что он попросит. Я не допущу, чтобы моему ребенку причинили вред.

— Ты опоздал, — произнесла Абигайль. Она говорила едва слышным шепотом, но мужчины отчетливо слышали каждое ее слово. Она подняла глаза на мужа. — Разве ты не понимаешь, что все самое худшее уже случилось?

Пол смотрел на жену так, словно она его ударила.

— Не говори так!

— Единственная причина, по которой он может ее вернуть, — это потому, что он ею уже попользовался.

Пол ткнул пальцем ей в лицо.

— Не говори так, черт бы тебя побрал!

— Это правда, — невозмутимо ответила Абигайль, как будто не замечая этой вспышки ярости. — И ты, Пол, знаешь, что это правда. Ты знаешь, что он пользовался ею, как хотел, всеми способами…

— Прекрати! — заорал Пол, хватая ее за плечи и с остервенением тряся. — Заткнись, ты меня слышишь?! Просто заткнись!

Двери скользнули в стороны, и раздался звонок, извещающий о том, что они прибыли на третий этаж. Перед открытой кабиной стоял высокий мужчина со стального цвета седыми волосами и бронзовой кожей. Он был похож на фотографию из журнала «Гарден-энд-Ган», хотя Уиллу его лицо было знакомо по газетным статьям. Хойт Бентли, богатый дедушка Эммы Кампано. Рядом с ним стояла Аманда. Если она и изумилась, увидев, как Пол Кампано угрожает жене, то ничем не выдала своего удивления. Она посмотрела на Уилла, задержав взгляд на его кровоподтеках. Ее бровь слегка приподнялась, и он мгновенно понял, что беседа о том, как ему удалось так расквасить себе физиономию, переносится на более удобное время.

Голос Хойта выдавал человека, привыкшего к повиновению.

— Отпусти ее, Пол.

— Не отпущу, пока она не скажет, что это неправда! — уперся Пол, как будто речь шла о какой-то словесной разборке, в которой он обязательно должен был одержать верх над женой, для чего ему пришлось пустить в ход силу.

Абигайль явно приходилось иметь дело с подобными выходками Пола в прошлом. Даже в горе она не удержалась от сарказма.

— Хорошо, Пол. Это неправда. Эмма в полном порядке. Я уверена, что тот, кто ее похитил, не причинил ей вреда, не изнасиловал ее и не…

— Довольно, — заявила Аманда. — Вот почему вы не будете общаться с прессой. Вы оба. — Она протянула вперед руку, не позволив двери лифта закрыться. Теперь она обращалась непосредственно к Полу. — Разве что вы желаете, чтобы вашей жене начали задавать вопросы о том, как она убила Адама Хамфри. Или вам хочется обсудить свои внебрачные связи. — Она наградила его одной из своих ледяных улыбок. — Вот как все будет: вы оба займете свои места на возвышении, после чего включатся камеры. Я зачитаю заранее подготовленное заявление, пока репортеры будут вас фотографировать. Затем вы вернетесь домой и будете ожидать второго звонка похитителя. Вам все ясно?

Пол выпустил плечи жены и тут же стиснул кулаки.

— У Эммы все хорошо, — сообщил он жене, не в силах оставить за ней последнее слово. — Это похищение из-за денег. Такие похитители не причиняют вреда своим жертвам. Им просто нужны деньги.

Уилл взглянул на Аманду, догадавшись, что она думает о том же, что и он. Слова Пола подтвердили то, что он нанял какого-то специалиста со стороны, и сейчас этот неизвестный эксперт его консультирует и, возможно, занимается чем-то еще. Предложение дополнительного вознаграждения относилось к категории оправданных рисков, но люди, получавшие почасовую оплату, как правило, умели сыпать идеями, оправдывавшими внушительную стоимость их услуг.

Хойт заговорил звучным, глубоким голосом, полностью соответствовавшим его невообразимо дорогому костюму и ручной работы туфлям.

— Единственное, чего мы добьемся, размахивая деньгами, — это убедим похитителя в том, что надо держать Эмму у себя, чтобы получить еще более крупную сумму.

Пол покачал головой. Его губы шевелились, но с них не срывалось ни единого звука. Казалось, гнев мертвой хваткой держит его за горло. Что касается Уилла, то его удивила дерзость Пола в присутствии тестя. Он ощутил между Амандой и Хойтом дух товарищества, которого, похоже, не заметил Пол. Они уже решили, как им следует себя вести и как лучше всего решать возникающие вопросы. Уилла не удивляло то, что эта парочка нашла общий язык. Аманда Вагнер была командующим в своей сфере деятельности, и Хойт Бентли не мог этого не оценить.

— Почему бы нам все это не обсудить? — предложила Аманда.

Она кивнула на длинный коридор, жутковатые окна которого выходили на заброшенные железнодорожные пути.

Пол перевел взгляд с тестя на Аманду и обратно. Потом, коротко кивнув, направился вместе с ними по коридору. Все молчали, пока не отошли достаточно далеко для того, чтобы их не могли услышать.

Глядя им вслед, Уилл отчаянно старался не чувствовать себя полностью уничтоженным. Эта сцена внезапно превратила его в ребенка, которому не позволили сидеть за одним столом со взрослыми. В довершение всего оказалось, что он стоит рядом с женским туалетом. Уилл заставил себя отвести взгляд от удаляющейся группы и прислонился плечом к стене. Но, отворачиваясь, он успел заметить, что Пол чуть ли не тычет пальцем в лицо Аманде, прибегая к своей излюбленной тактике. Даже с расстояния в двадцать футов Уилл ощущал напряжение, порожденное его угрозами. В мире существовали люди, которые считали себя обязанными в любой ситуации находиться в центре внимания, и Пол был королем среди них.

— Он совсем не такой плохой… — произнесла Абигайль.

Уилл приподнял брови, от чего нос пронзила боль. Он понял, что необходимо прекратить жалеть себя и воспользоваться возможностью побеседовать с Абигайль Кампано, которую было не так-то просто застать в одиночестве.

— Вчера я наговорила ему ужасных вещей. И сегодня тоже. Утром. — Она слабо улыбнулась. — В ванной. Садясь в машину. По дороге сюда.

— Вам сейчас очень тяжело.

— Я никогда не была агрессивной, — прошептала она, хотя Уиллу вчерашняя сцена в гараже показалась абсолютно естественной. — Может, раньше и была. Давно. И теперь это все ко мне возвращается.

Ее объяснения показались Уиллу путаными и бессвязными, но он предпочитал беседовать с ней, вместо того чтобы прислушиваться к разговорам «взрослых».

— Все, что вам необходимо делать, — это держаться изо всех сил. Пресс-конференция будет совсем короткой, и на все вопросы ответит Аманда.

— Почему я здесь? — Этот вопрос прозвучал настолько прямолинейно, что Уилл не знал, что ответить. — Я не собираюсь делать никаких заявлений. Вы не позволите мне умолять похитителя вернуть Эмму. Зачем все это?

Он не стал объяснять ей, что если ее дочь попала в руки садиста, то боль Абигайль может подтолкнуть его к более изощренным действиям в отношении девушки. Даже без подобных откровений Абигайль то и дело демонстрировала свою непредсказуемость.

Он сообщил ей более мягкую версию правды.

— Вам будет легче, если вы предоставите право говорить Аманде.

— Чтобы они не спрашивали меня об убийстве Адама?

— В том числе.

— А они не станут спрашивать себя, почему я не дома, почему не жду второго звонка от похитителя?

Насколько Уилл понял, она скорее задавала эти вопросы себе самой.

— Сейчас очень напряженный момент. И не только для нас, но и для того, кто удерживает Эмму. Необходимо, чтобы пресса немного сбавила обороты. Они чересчур нагнетают ситуацию. Не нужно, чтобы они изобретали какие-то безумные истории, придумывали улики и развивали идиотские теории, в то время как мы будем пытаться вести переговоры о возвращении Эммы.

Она медленно кивнула.

— Как это будет? Перед всеми этими камерами…

«Мучительно», — подумал Уилл, но вместо этого сказал:

— Я буду стоять в конце комнаты. Просто смотрите на меня, хорошо? — Она кивнула, и он продолжил: — Будут мигать вспышки фотоаппаратов, множество людей станут задавать вопросы. Просто смотрите на меня и попытайтесь их полностью игнорировать. Я сейчас довольно неплохо выделяюсь на общем фоне.

Абигайль не улыбнулась шутке. Он заметил, что она прижимает к животу сумочку. Сумочка была совсем маленькой, из тех, которые называют клатчами. Уилл видел ее гардеробную, удивительно красивую комнату, гораздо просторнее его кухни. Там имелись вечерние платья и костюмы от самых известных дизайнеров, изящные туфли на высоких каблуках, но не было ничего скромного или сдержанного. Возможно, свою сегодняшнюю одежду она купила или одолжила у какой-то подруги специально для этого мероприятия.

Как будто читая его мысли, Абигайль спросила:

— Я похожа на убийцу, понесшего тяжелую утрату?

Сегодня утром Уилл слышал, как ее так назвали в новостях. Репортеры напропалую куражились, развивая тему озверевшей мамаши, защищающей свою дочь. Ирония была слишком явной, чтобы оставить ее слова без внимания.

— Вам не стоит смотреть телевизор. Во всяком случае, пока все это не закончится.

Она открыла сумочку. Он увидел губную помаду, связку ключей и пачку фотографий. Она коснулась фотографий, но не стала извлекать их наружу. Вместо этого она достала салфетку и вытерла нос.

— Как я могу не смотреть? Как я могу не впитывать все те ужасные вещи, которые они произносят?

Уилл не знал, что на это ответить, поэтому промолчал.

Из конца коридора донеслось извечное «Пошли вы к черту!» Пола. То, что ответила Аманда, было скорее похоже на шепот, тем не менее ледяной тон ее голоса чувствовался даже с этого расстояния.

— Мне нравится ваша начальница, — сказала Абигайль.

— Я рад.

— Она написала за меня мое заявление.

Уилл это уже знал. Аманда ни за что не доверила бы матери подготовить просьбу о возвращении ребенка. Успех этой затеи зависел от правильных формулировок. Одно неверное слово могло привести к тому, что вместо расследования дела о похищении им пришлось бы расследовать дело об убийстве.

— Она мне не лжет, — снова сказала Абигайль. — А вы будете мне лгать?

— О чем?

— Они будут спрашивать меня об Адаме?

— Если они хоть что-то смыслят в своей работе, то да, будут. Во всяком случае, попытаются. Но не забывайте: вы здесь не для того, чтобы отвечать на вопросы. Репортерам известны наши условия. Это не означает, что они станут их придерживаться. Но это должны сделать вы. Не позволяйте им себя спровоцировать. Не позволяйте им загонять себя в угол и заставлять оправдываться, хуже того, вынуждать говорить нечто, что позже может быть использовано против вас.

— Я его убила. Во всех смыслах этого слова. Я убийца.

— Наверное, не следовало бы говорить это копу.

— Я когда-то была юристом, — ответила она. — Я знаю, как это работает.

— Как?

— Все зависит от того, как будут развиваться события дальше. Вы со мной согласны? От этого зависит, предъявят мне обвинение или нет. Вернется ли Эмма целой и невредимой, или ее… — Абигайль шмыгнула носом и снова вытерла его салфеткой. — Будут ли газеты на моей стороне, или же пресса выставит меня эдакой хладнокровной убийцей. Станут ли родители Адама настаивать на судебном преследовании. Столько всяких «если»…

— Я не собираюсь предъявлять вам обвинения, — заверил ее Уилл.

Абигайль кивнула в сторону Аманды.

— Это может сделать она.

Уилл вынужден был признаться себе, что тут она права.

— Я не вправе вам что-либо советовать, но вы ничем себе не поможете, если будете вести такие разговоры.

— Он был просто ребенком. У него была впереди вся жизнь. — Она сжала губы, собираясь с мыслями. — Вы только подумайте обо всем, что я отняла у него и у его родителей! Теперь у них ничего не осталось. Всего лишь восемнадцать лет, а дальше — пустота.

Уилл не мог сказать, что стал бы говорить, окажись он на месте Абигайль, но поймал себя на мысли, что, возможно, Абигайль настолько сосредоточилась на Адаме Хамфри, потому что альтернатива — переживания о судьбе собственной дочери — для нее непереносима.

— Что я должна сказать, когда репортеры спросят меня об Адаме? — спросила она.

— Ничего, — повторил он. — Мы им сразу сказали, что все свои вопросы они должны адресовать Аманде. Разумеется, они не будут придерживаться этого правила, но вы не обязаны с ними разговаривать.

— Что, если я этого хочу?

— А что бы вы им сказали? — задал Уилл встречный вопрос. — Если то, что только что услышал я, то сразу могу вам пообещать, что еще до наступления сегодняшней ночи вас разопнут на кресте. — Он помолчал и добавил: — Если вы хотите наказать себя за то, что случилось с Адамом Хамфри, лучше примите какие-нибудь таблетки или поэкспериментируйте с героином. Лучше это, чем отдаваться на милость прессы.

— Вы и в самом деле честны.

— Пожалуй, да, — согласился Уилл. — Поберегите себя для Эммы. Если вы не можете быть сильной ради себя, будьте сильной ради нее.

— Меня уже тошнит от рекомендаций быть сильной. Все только это мне и твердят.

«А что еще можно сказать в такой ситуации? — мысленно удивился Уилл. — Будь слабой? Упади на пол? Изорви на себе одежду? Голоси?» Все это было вполне допустимо и объяснимо. На ее месте так вел бы себя любой нормальный человек. Но журналисты ее точно не поняли бы.

— Обычно я не склонна разыгрывать мелодрамы, — вздохнула Абигайль. — Боюсь, что я могу… — Она покачала головой. — Что, если он увидит меня по телевизору и подумает, что Эмма этого заслуживает? Что, если я что-нибудь сделаю неправильно, или ему покажется, что я недостаточно горюю, или, наоборот, чрезмерно горюю, или…

— Вам нужно прекратить без конца проигрывать все это в голове.

— Проигрывать? — переспросила она. — Я очень хотела бы, чтобы все это оказалось игрой. Я хочу проснуться завтра утром и крикнуть Эмме, чтобы она поскорее собиралась в школу. Я хочу орать на мужа за то, что он мне изменяет. Я хочу играть в теннис с друзьями, организовывать обеды, обустраивать свой дом, игнорировать интрижки мужа и… — Уилл и не думал, что ее выдержки хватит так надолго. Но она уже начинала ей изменять. Все началось с губ. Легкое дрожание нижней губы подобно тику распространилось на все лицо. — Я хочу поменяться с ней местами. Пусть делает со мной все, что захочет. Пусть трахает меня, занимается со мной содомским грехом, бьет меня, поджигает. Мне все равно. — Из ее глаз полились слезы. — Она всего лишь ребенок. Она этого не вынесет. Она не переживет…

Взяв ее за руку, Уилл испытал неловкость. Он не знал эту женщину и не имел права ее утешать.

— Эмма жива, — напомнил ей Уилл. — Пусть вас поддерживает эта мысль. Ваша дочь жива.

И хотя казалось, что это уже невозможно, но неловкость стремительно нарастала. Абигайль мягко высвободила руку и провела пальцами под глазами этим удивительным жестом, которым женщины спасают свой макияж, не позволяя расплыться подводке для глаз. Неожиданно она спросила:

— Где вы познакомились с моим мужем?

— Это было очень давно…

— Вы были одним из тех мальчишек, которые его обижали?

Уилл почувствовал, что его рот приоткрылся, но не мог найти слов для ответа на этот вопрос.

— Мой муж не любит вспоминать о своем детстве.

Уилл мог бы ей кое-что порассказать. Вместо этого он произнес:

— Наверное, это к лучшему.

Абигайль посмотрела на него — посмотрела по-настоящему — впервые за все то время, что они были знакомы. Он буквально ощутил, как ее глаза обшаривают его лицо и тонкую розовую линию в том месте, где его губа была разбита настолько сильно, что не осталось достаточно целой кожи, чтобы сделать ровный шов.

Ее взгляд был таким внимательным, что казался прикосновением.

Оба смущенно отвели глаза в сторону. Уилл начал проверять часы, чтобы убедиться, что батарейка еще работает. Абигайль рылась в сумочке.

Стук каблуков по кафельному полу известил их о возвращении Хойта, Аманды и Пола. Пол выглядел совершенно уничтоженным, и Уилл пожалел, что не прислушивался к их разговору. Пол молча взял руку жены и положил ее на свой согнутый локоть.

— Спасибо, — сказала Аманда Хойту, пожимая ему руку.

Бентли поцеловал дочь в щеку, хлопнул Пола по плечу и зашагал к выходу. Уилл догадался, что миллионеру здесь больше делать нечего. Он выполнил задачу, ради которой его приглашали.

Аманда взяла Абигайль за руки. Это был удивительно естественный жест, но женщины (и даже Аманда) могли себе такое позволить, не вызывая ничьих нареканий.

— Выше нос, — сказала она. — Пусть они не думают, что вы разваливаетесь на части.

Уилл прикусил нижнюю губу, зная, что Аманда рассчитывает на совершенно обратное. В подобных ситуациях карту скорбящей матери можно было разыгрывать бессчетное количество раз, неизменно добиваясь успеха. Пол был всего лишь приложением. Зная, как это работает, Уилл предполагал, что половина тех, кто следит за этой историей, уверены, что корнем зла является именно отец. Если Абигайль покажется им слишком сильной, она вслед за мужем окажется в их списке подозреваемых. С другой стороны, для них имело значение мнение только одного человека — похитителя Эммы Кампано. Если он решит, что родители этого не заслуживают, то может пересмотреть свое решение вернуть им ребенка.

— Сюда, пожалуйста, — сказала Аманда, указывая в противоположный конец коридора.

Она открыла дверь в пресс-центр, и тут же защелкали фотоаппараты, на несколько секунд ослепив их всех вспышками.

Уилл остановился за дверью, желая убедиться, что все фотоаппараты направлены на Аманду и супругов Кампано, идущих к импровизированной сцене в конце узкой комнаты. Он не хотел, чтобы его фотография попала в газеты. Он не хотел отвечать на тупые вопросы журналистов. Он просто хотел, чтобы похититель увидел Абигайль Кампано, ее ввалившиеся и потухшие глаза, потрескавшиеся губы и худенькие плечи. Он хотел, чтобы человек, похитивший Эмму Кампано, увидел, что он сделал с ее матерью.

Репортеры нетерпеливо переминались с ноги на ногу, пока Аманда неторопливо настраивала микрофон и разворачивала приготовленное заявление. Здесь находилось около пятидесяти журналистов, в основном мужчин, от которых в этом тесном помещении исходил довольно сильный запах пота. Кондиционер мало чем мог исправить ситуацию, и горячий воздух рвался в разбитое окно, как жар от пылающего костра. До сих пор репортеры мало что знали об этом расследовании, в основном потому, что никто из людей Аманды не был настолько туп, чтобы открывать рот. В итоге пресса оказалась предоставлена самой себе, и, судя по тому, что слышал сегодня утром Уилл, радиостанции начали пересказывать то, о чем говорят другие радиостанции.

Аманда начала без всякой преамбулы:

— Вознаграждение за любую информацию, ведущую к благополучному возвращению Эммы Кампано, было повышено до ста тысяч долларов. — Она перечислила подробности: бесплатный звонок и гарантия того, что этот звонок будет абсолютно анонимным. — Как вы уже знаете, Эмма Элеанор Кампано, семнадцатилетняя девушка, посещающая одну из частных школ за чертой города, три дня назад была похищена из своего дома между одиннадцатью часами и полуднем. Вчера около десяти тридцати матери Эммы позвонил мужчина, назвавшийся похитителем девочки. Он потребовал выкуп. Мы ждем дальнейшего развития событий, о котором проинформируем вас завтра утром в это же время. Сейчас я зачитаю вам заявление, написанное Абигайль Кампано, матерью Эммы Кампано.

Снова остервенело защелкали фотоаппараты, и Уилл увидел, что Абигайль Кампано ищет его взглядом в толпе репортеров. Он выпрямился еще больше, радуясь тому, что рост дает ему дополнительное преимущество. Наконец она его нашла, и он увидел в ее глазах ужас.

Возможно, Уилл в последнее время провел с Абигайль слишком много времени. Он был рад увидеть этот ужас, рад, что камеры зафиксируют ее страх. На ее лице отчетливо читалась каждая секунда последних трех дней: бессонные ночи, ссоры с мужем, неописуемый ужас перед происходящим.

— «Мужчина, у которого сейчас Эмма, — читала Аманда, — пожалуйста, знайте, что мы — ее отец и я — нежно ее любим и сделаем все, что вы захотите, ради того, чтобы наша дочь вернулась домой. Эмме всего лишь семнадцать лет. Она любит мороженое. А еще мы часто всей семьей смотрим по телевизору повторы “Друзей”. Ни ее отец, ни я и не помышляем о возмездии или наказании. Все, чего мы хотим, — это возвращения Эммы. — Аманда подняла глаза и поверх очков посмотрела в зал. — Пожалуйста, верните нам нашу Эмму». — Она сложила листок. — А теперь я отвечу на ваши вопросы.

Кто-то из местных репортеров закричал:

— Эбби, что вы чувствовали, когда убивали…

— Правила, пожалуйста, — оборвала его Аманда. — Не забывайте адресовывать все вопросы мне.

Репортер не сдавался.

— Вы собираетесь предъявить Абигайль Кампано обвинение в убийстве Адама Хамфри?

— В настоящее время никакие обвинения в наши планы не входят.

Абигайль смотрела на Уилла застывшим взглядом, как будто ее нисколько не обеспокоил прозвучавший уклончивый ответ. Рядом с ней сидел Пол, явно боровшийся с желанием открыть рот.

— Какие у вас имеются версии? Появились ли подозреваемые? — спросил другой местный журналист.

— Само собой разумеется, что расследование идет полным ходом. К сожалению, я не могу раскрывать вам его детали.

Тут же поступил следующий вопрос:

— Вы выставили охрану вокруг Академии Вестфилд. Вы боитесь, что это дело рук серийного убийцы?

Версия о серийном убийце стала излюбленной темой всевозможных ток-шоу. Еще были свежи в памяти убийства туристов в минувшем январе.[13]

— Улики, которыми мы располагаем в настоящий момент, не указывают на то, что это преступление может носить серийный характер.

Уилл почувствовал, что у него по спине стекают ручейки пота. От вспышек в комнате как будто становилось все жарче. Он открыл дверь, чтобы впустить в помещение хоть немного свежего воздуха.

— Как вы думаете, когда вы сможете произвести арест? — спросил кто-то в первых рядах.

Аманда мастерски отразила атаку:

— Как только мы будем уверены, что нашли злоумышленника.

— Какие другие направления имеет расследование в настоящий момент?

— Оно продвигается по нескольким направлениям одновременно.

— А точнее?

Аманда улыбнулась.

— В настоящий момент я не могу вдаваться в детали.

Уилл снова встретился глазами с Абигайль. Он видел, что она покачивается, но не знал, дурно ей от жары или от обстановки в комнате. Она побелела как стена. Казалось, еще немного, и она потеряет сознание.

Уилл приподнял подбородок. Этого оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание Аманды. Ей незачем было смотреть в сторону Абигайль, чтобы понять, что его волнует. Вместо того чтобы объявить пресс-конференцию оконченной, она спросила:

— Еще вопросы будут?

Мужчина в черной спортивной куртке, громко кричавшей: «Нью-Йорк», и с презрительной ухмылкой, еще громче кричавшей: «Янки», спросил:

— Вы согласны с тем, что из-за некомпетентности департамента полиции Атланты бесценное время было упущено?

Взгляд Аманды нашел журналиста, и она одарила его одной из своих особых улыбок.

— В настоящее время все наши силы сосредоточены на розыске Эммы Кампано, а не на сведении счетов.

— Но разве…

— Вы задали свой вопрос, — оборвала его Аманда. — Теперь предоставьте эту возможность другим.

Некоторые из опытных местных репортеров фыркнули, с трудом сдерживая смех. Уилл все больше волновался из-за Абигайль Кампано. Она опустила голову и что-то лихорадочно искала в сумочке. Она так далеко наклонилась вперед, что на мгновение показалось, что она может упасть на пол. В последнее мгновение ее подхватил Пол. Он обнял жену одной рукой за плечи и помог выпрямиться. Затем что-то прошептал ей на ухо. Она отрешенно кивнула и, подняв голову, посмотрела на напирающую на возвышение толпу, на представителей общественности, стремящихся впитать в себя выражение ее лица. Ей было трудно дышать, ее рот приоткрылся. Вспышки фотоаппаратов бешено мигали, не останавливаясь ни на секунду. Уиллу казалось, что он читает мысли журналистов, подбирающих заголовки к фотографиям: безутешная, подавленная, скорбная, сломленная… План Аманды сработал блестяще. Абигайль привлекла всех на свою сторону, не проронив ни единого слова.

Аманда позволила задать еще несколько вопросов. Все желали знать подробности расследования, от обсуждения которых Аманда ловко уклонялась. Некоторые журналисты задавали вопросы по делу: они хотели знать, какие удалось обнаружить улики и на какой стадии находится следствие. Другие вопросы были откровенно провокационными. К примеру, кто-то снова поинтересовался, не идет ли речь о серийном убийце-садисте, «избравшем своей целью девочек из финансово благополучных семей».

Аманда так ничего им и не сказала. Постучав костяшками пальцев по столу, как судья, оканчивающий заседание, она увела Пола и Абигайль Кампано со сцены. Пока Аманда шла вслед за родителями к выходу, фотографы спешили сделать последние снимки. Абигайль едва держалась на ногах и опиралась на Пола. Репортеры соблюдали дистанцию, предоставляя небольшой группе необходимое пространство. Если бы Уилл не знал эту братию, то был бы готов поклясться, что они пытаются вести себя почтительно.

За дверью Аманда произнесла все приличествующие случаю фразы. Со словами «Вы справились просто замечательно» она снова взяла Абигайль за руку.

Абигайль кивнула, видимо не решаясь даже открыть рот. Это испытание отняло у нее последние остатки сил.

— Через три часа мы ожидаем второго звонка от похитителя. Я буду у вас.

— Спасибо, — ответил Пол.

Аманда пожала ему руку и внимательно посмотрела на Уилла.

— У меня в кабинете. Через десять минут.

Он кивнул, и она, развернувшись, направилась к лестнице.

Впервые с тех пор, как все это началось, Пол был озабочен состоянием жены.

— Ты в порядке?

— Мне просто жарко, — пробормотала она, кладя руку на живот.

— Тут есть туалет, — подсказал Уилл.

Абигайль на него даже не взглянула. Продолжая опираться на руку супруга, она пошла в сторону женской комнаты. У двери она коснулась щеки Пола, потом его груди.

— Я в порядке.

— Точно?

Она прижала пальцы к губам и вошла в туалет. Пол остался снаружи, глядя на закрытую дверь с таким выражением, словно мог видеть сквозь нее свою жену.

Уилл обнаружил, что испытывает чувство, сходное с ревностью, к которому примешивалась растерянность. Как могла такая женщина, как Абигайль, любить Пола? Как она могла родить от него ребенка? Он никогда не был особенно привлекателен, а с годами позволил себе расплыться и набрать вес. Он стремительно лысел. Все это в сочетании с его любовью к приключениям на стороне никак не делало Пола завидной партией. Что такого Абигайль в нем нашла?

И почему даже сейчас, почти тридцать лет спустя, Уилл продолжает сравнивать себя с этим ублюдком?

Пол испустил глубокий вздох. Он отошел на несколько футов, развернулся на каблуках и пошел обратно, как будто неся вахту возле туалета. Уилл сунул руки в карманы и прислонился к стене, спрашивая себя, почему так часто торчит возле женских туалетов.

Пол остановился. Указав пальцем на свое лицо, он спросил:

— Болит?

Их вчерашняя драка была последней проблемой, занимавшей мысли Уилла, хотя кровоподтек, седлавший его переносицу и уходивший под глаза, придавал ему сходство с египетским фараоном. Вместо того чтобы ответить Полу, он опустил глаза и уставился себе под ноги, заодно отметив, что его туфли сильно изношены и нуждаются в замене.

— Вот. — Пол протянул ему пачку фотографий, которые Уилл заметил в сумочке Абигайль. Он знал, что все это снимки Эммы, изображающие девочку в самые счастливые моменты ее жизни. — Моя жена хочет, чтобы я передал их тебе. — Он не смотрел на фотографии. — Она хочет, чтобы ты знал, как выглядит Эмма.

Уилл взял снимки, но тоже не посмотрел на них. Лицо девочки уже запечатлелось у него в мозгу. Он не нуждался в дополнительной визуальной стимуляции.

Пол понизил голос:

— Ты даешь сдачи гораздо жестче, чем раньше.

Уилл попытался не воспринимать это как комплимент.

— Как бы то ни было… — начал Пол, но так и не закончил фразу.

Уилл не сдержался:

— Только такой тупой ублюдок, как ты, способен ей изменять.

— Я знаю.

— Она для тебя слишком хороша.

— Я не могу даже смотреть на нее. — Он продолжал говорить тихо, не забывая о том, что по другую сторону двери находится его жена. — Ты слышал ее вчера. Я знаю, что она винит меня.

Уилл насторожился.

— Вы что-то недоговариваете?

— Нет, — ответил Пол. — Поверь, я хотел бы знать хоть что-то еще. Я хотел бы знать, что где-то есть парень, которого я кинул, или еще кто-нибудь, кого я подставил. Зато теперь я мог бы на них указать. Черт, я выбил бы из них последнее дерьмо!

— Как насчет девочки, с которой ты встречаешься?

— Это женщина. — Пол сделал ударение на этом слове. — Да и вообще это ерунда. Она работает в дилерском центре. Когда я разговаривал с Эбби… когда все это началось, она была на работе.

— Она замужем?

— Нет.

— У нее нет бывшего ревнивого бойфренда?

Пол покачал головой.

— Она живет с родителями. Она знает, что я женат. Ей просто хотелось развлечься. Можешь мне поверить, это не первое подобное развлечение в ее жизни. Далеко не первое.

— Мне все равно придется с ней поговорить.

— Я запишу… — Он осекся. — Дай мне свою визитку. Я попрошу ее позвонить тебе, как только доберусь домой.

Уилл вытащил бумажник и начал искать визитку.

— Ты не хочешь слушать меня, поэтому послушай своего тестя. Позволь нам с этим всем разобраться. Мы знаем, что мы делаем. Я знаю, что я делаю.

Пол посмотрел на визитку Уилла, скользнув взглядом по словам и цифрам. Когда он заговорил, его голос упал почти до шепота:

— Ты и я — мы жили той жизнью. Мы знали, что за углом нас всегда подстерегает злодей. Я думал, что для Эм все будет иначе. Ты видел мой дом, парень. Я долбаный миллионер. У меня столько денег, что я уже не знаю, что с ними делать. — Он замолчал, борясь с эмоциями, и его глаза наполнились слезами. — Я бы их все отдал, если бы это помогло вернуть мою малышку.

Уиллу было не по себе от того, что он не мог заверить собеседника в том, что все будет хорошо, и не в последнюю очередь потому, что они оба знали, что это не так.

— Черт бы меня побрал… — прошептал Пол, шмыгая носом и вытирая глаза. — Я веду себя как девчонка.

Уилл снова перевел взгляд на носки своих туфель. Год назад он заплатил за них семьдесят пять долларов. Может, пришло время купить другие? Он посмотрел на туфли Пола. Они сверкали, как свеженачищенные. Наверное, для него это делали какие-нибудь специальные люди. Вечером он ставил пыльные и поцарапанные туфли в гардеробную, а утром они снова были идеальными. Или просто покупал себе новую пару, когда старая теряла вид. Сколько изношенных туфель им обоим приходилось носить в детском доме? Они отдавливали им ногти и до крови растирали пятки. Если бы у него было столько денег, сколько есть у Пола, у него была бы новая пара на каждый день.

Пол снова глубоко вздохнул в полном неведении относительно наблюдений и размышлений Уилла.

— Я позволял себе думать обо всех ужасных вещах, которые он может с ней делать.

Уилл кивнул. Пол не понаслышке знал об отвратительных вещах, которые мужчины способны делать с детьми. Уилл видел и его синяки, и его шрамы. Он слышал крики Пола посреди ночи.

— Ты единственный, с кем я могу говорить обо всем этом дерьме.

— Абигайль не знает?

— Она до сих пор со мной, верно?

По его голосу Уилл понял, что ему стыдно. Его уши легко улавливали это чувство. Он поднял голову и посмотрел на Пола.

— Почему ты так меня ненавидел, когда мы были детьми?

— Я не знаю, Трэш. Это было слишком давно.

— Я серьезно, Пол. Я хочу знать.

Пол покачал головой, и Уилл подумал, что это и весь его ответ. Но вдруг Пол заговорил:

— Ты справлялся, Трэш. Ты умел отбывать срок.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты просто это принял. Принял то, что находишься в этой ловушке до конца своей жизни, и то, что у тебя никого нет и никогда не будет. — Он смотрел на Уилла так, будто не мог поверить в собственные слова. — Ты был доволен жизнью.

Уилл вспоминал все те дни, когда в детдом приходили супружеские пары, все те дни, когда он причесывался, надевал свою лучшую одежду и молился о том, чтобы кто-нибудь увидел, как он раскрашивает картинки или играет на качелях, и подумал: «Это он. Мы хотим, чтобы этот мальчик стал нашим сыном». Этого не подумал никто. Никто ни разу так не подумал. С его стороны это не было довольство жизнью. Это была обреченность.

— Это было совершенно не так, — ответил он Полу.

— Это так выглядело со стороны. Как будто тебе никто не нужен. Как будто ты способен в одиночку справиться с любой ситуацией. Как будто тебя устраивает все, что тебе предлагают.

— Все было с точностью наоборот.

— Наверное, — согласился Пол. — Когда ты ребенок, все видится иначе.

Обещание вырвалось у Уилла раньше, чем он успел себя остановить:

— Я найду Эмму. Я верну тебе дочь.

Пол кивнул, видимо не решаясь произнести ни слова, чтобы не разрыдаться.

— Ты должен быть сильным. Вот о чем ты должен думать: как ты можешь помочь Абигайль. У нее есть ты, Пол, — добавил Уилл. — В этом вся разница. Через что бы ей ни пришлось пройти, у нее есть ты. В конце этого испытания ее ждут близкие люди.

— Хотел бы я быть сильным, — прошептал Пол. — Сейчас я чувствую себя ужасающе слабым.

— Ты не слабый. Ты был самым злобным ублюдком в доме, полном ублюдков.

— Нет, приятель. — Он с обреченным видом похлопал Уилла по плечу. — Я просто был самым перепуганным.

За дверью пискнул кран и зашумела льющаяся в раковину вода. Скрипнул валик рулона с бумажными полотенцами. Потом отворилась дверь. Абигайль подправила макияж и заново накрасила губы.

— Хорошо, — сказал Пол, обращаясь скорее к себе, чем к кому-то из них.

Он протянул Абигайль руку, и она ее приняла. В этом жесте не было ни неловкости, ни напряженности. Уилл проводил их до лифта и нажал кнопку вызова. Абигайль застыла с закрытыми глазами, положив голову на плечо Пола, как будто внушая себе, что она может с этим справиться. Когда двери распахнулись, Уилл набрал на панели свой код. Родители Эммы вошли в кабину.

Пол неловко кивнул Уиллу. Это было не благодарностью, а признанием факта его присутствия.

Абигайль даже не посмотрела на Уилла. Двери закрылись.

Уилл опустил глаза на пачку фотографий, которую ему дал Пол, и Эмма Кампано одарила его белозубой улыбкой. Он перебирал снимки. На некоторых она была с родителями, на других с Кайлой Александр. Более ранние фотографии изображали Эмму в группе девочек из школьного хора и в компании детей, собравшихся кататься на лыжах. В окружении сверстников она казалась еще более незащищенной, чем когда была одна. Она словно чувствовала свою изолированность, свой статус аутсайдера так же остро, как укол булавки. В ее глазах Уилл увидел смятение родственной ему души.

Он сунул снимки в карман и зашагал к лестнице.

Угловой офис Аманды находился с противоположной стороны здания от кабинета Уилла и в нескольких световых годах от убожества и запустения, в которых он тянул свою лямку. Из одного окна открывался неизбежный вид на парковку железнодорожного депо. Вверх по улице виднелся город: небоскребы, царственные старинные здания, а в подернутой дымкой дали — зелень Пьедмонт-Парка.

Вместо обязательной металлической конструкции, острые углы которой обожали отыгрываться на коленных чашечках несчастных государственных служащих, тут стоял деревянный стол, сверкающий полировкой и чистотой. На нем лежала кожаная папка с телефонными сообщениями, которые оставила для начальницы Кэролайн. Лотки для входящей и исходящей документации всегда пустовали. Уилл никогда не видел здесь ни единой пылинки.

На стенах висели фотографии Аманды с различными высокопоставленными сановниками и газетные статьи, воспевающие ее достижения. Сами стены были выкрашены в успокаивающий серый цвет. Потолок был оклеен блестящими белыми квадратами, а не грязновытым, покрытым потеками кафелем, служившим отличительной чертой всех остальных кабинетов в этом здании. У нее был ЖК-телевизор и собственный кофе-бар. Даже воздух здесь казался более свежим.

— Ты что-нибудь будешь? — спросила у Уилла Кэролайн, секретарша Аманды.

Она была единственной женщиной, работавшей в ее группе. Уиллу казалось, что это объясняется тем, что Аманда совершила свое восхождение в эпоху, когда наверху почти не было мест для женщин. С другой стороны, Аманда, возможно, понимала, что руководить мужчинами ей будет легче.

— Нет, спасибо, — поблагодарил он. — Аманда сказала тебе, что мы…

— Ожидаете телефонного звонка? — перебила его Кэролайн.

— Спасибо.

Она улыбнулась и вернулась за свой стол у двери в кабинет.

Сегодня утром Уилл первым делом позвонил Эвану Бернарду, учителю, занимавшемуся с Эммой чтением. Он согласился взглянуть на угрожающие записки, подброшенные Адаму Хамфри. Уилл хотел проверить предположение Фейт о том, что они имеют дело с дислексиком. Патрульная машина повезла учителю копии писем. Бернард должен был позвонить, как только получит записки.

Уилл взглянул на время на своем разбитом мобильнике, удивляясь тому, что Аманды до сих пор нет в кабинете. Цифры на экране телефона были не такими яркими, как раньше. Иногда он звонил, извещая Уилла о вызове, а иногда просто беззвучно мигал. Совсем недавно он начал вибрировать без видимой причины и успокоился только тогда, когда Уилл вытащил из него батарею. Уилла волновало состояние телефона, которому было всего три года, но который успел устареть приблизительно на три миллиона моделей. Приобретение нового телефона было сопряжено с необходимостью изучать новую инструкцию. Он понимал, что придется заново записывать все номера и программировать множество функций. На это уйдет весь отпуск. Хотя, возможно, и нет. Чтобы взять отпуск, необходимо иметь работу.

— Похоже, мы получили хороший отклик прессы, — заявила Аманда, врываясь в кабинет. — Пол Кампано отрицает, что ввязался в драку с тобой. Он сказал, что это был несчастный случай. Что ты упал.

Когда она вошла в кабинет, Уилл поднялся. Ее слова так его потрясли, что он так и остался стоять.

— Хэмиш Пател и его длинный язык утверждают обратное. — Аманда быстро пролистала заметки у себя на столе и подняла внимательный взгляд на Уилла. — Глядя на тебя, рискну предположить, что он тебе врезал.

Уилл опустился на стул.

— Вроде того.

— Подбитые глаза и распухший нос свидетельствуют о том, что ты доблестно выдержал нападение.

— Раз уж так утверждает Хэмиш… — пробормотал Уилл.

— Не хочешь поделиться со мной, почему он вообще на тебя набросился?

Уилл сообщил ей выгодный для себя вариант правды:

— Последнее, что я ему сказал, перед тем как он меня ударил, было то, что нам нужен его образец ДНК.

— Что делает виноватой меня.

— Пол дал образец? — поинтересовался Уилл.

— Вообще-то да. Следовательно, он либо невероятно самонадеян, либо невиновен.

Уилл был уверен как в первом, так и во втором. Но он до сих пор не мог поверить в то, что Пол его выгораживал. Они беседовали менее получаса назад, и он даже не намекнул на оказанную Уиллу услугу. Возможно, таким образом он возвращал старые долги. Или это был все тот же Пол, предпочитавший сводить счеты в отсутствие взрослых.

— Как насчет его любовных похождений?

— Я позвонил в дилерский центр, как только вернулся к себе в кабинет. Если она не перезвонит мне до полудня, я отправлю за ней патрульную машину. — Уилл помолчал и добавил: — Я нутром чую, что Пол не имеет к этому отношения. Мог бы иметь, если бы речь шла о простом похищении, но не в этом случае.

— Это мы скоро узнаем, — кивнула Аманда. — Я уже поручила провести сравнительный анализ ДНК Пола и ДНК, обнаруженной на теле Кайлы Александр. Беки Кайпер из лаборатории позвонит тебе, как только получит результаты.

— Я отправил в школу Эммы патрульную машину, — сообщил Уилл, все еще пытаясь справиться с шоком. — Бернард может позвонить нам в любую минуту.

— Какая ирония, что наш собственный дислексик не может высказать свое мнение!

Уилл пытался не ерзать на стуле. За все десять лет работы он лишь однажды позвонил своей начальнице домой, и то для того, чтобы сообщить ей о том, что убили их коллегу. Вчера вечером, когда он объяснил ей, что не заметил ничего необычного в записках, которые кто-то, по всей вероятности убийца, сунул под дверь комнаты Адама Хамфри, она говорила с ним еще более ледяным тоном.

Он откашлялся.

— Если вы хотите, чтобы я подал в отставку…

— Если ты уйдешь с этой работы, то не выползешь отсюда, как раненый котенок, а вылетишь после моего пинка. — Она откинулась на спинку стула. — Черт бы тебя побрал, Уилл!

— Прошу прощения.

— Что толку с твоих извинений? — Она затянула гайку еще туже. — Эти записки — первые реальные улики, попавшие в наше распоряжение. «Оставь ее в покое!», «Она принадлежит мне!» Это прямые угрозы нашего убийцы, адресованные одной из жертв. Если это работа человека с каким-то недостатком, Уилл, для нас это все равно что кровь в воде для акулы. Мы должны были начать кружить вокруг этой информации, как только она попала нам в руки.

— Я это понимаю.

— Где бы мы были сейчас, если бы ты начал разбираться с этой орфографией вчера днем, а не сегодня утром? — Она не позволила ему ответить. — Скоро пойдет третий день. Третий! Мне незачем говорить тебе, что это означает.

— Что еще я, по-вашему, должен сказать?

Она, похоже, не нашлась что ответить, что было огромной редкостью. Но это было скоротечное состояние.

— Мы понапрасну тратим драгоценное время. Когда должен позвонить этот учитель?

— Патрульная машина скоро будет на месте.

— В котором часу сюда прибывает Гордон Чу?

Она говорила о специалисте по отпечаткам пальцев из Теннесси.

— Около восьми тридцати. Он собирался выехать рано утром.

— Он приехал еще вчера вечером, — сообщила Аманда, но не стала развивать эту тему. — Что у нас есть?

— Целая куча ничего не значащих фактов, — вздохнул Уилл. — В доме на Энсли-Парк Чарли обнаружил какие-то волокна и отпечатки ног. Но прежде чем мы сможем их использовать, нам нужно найти человека или предмет, с которым все это можно будет сопоставить.

Ему на ум пришел также и серый порошок, который тоже нашел Чарли, но эту информацию он оставил при себе, хотя надежды на то, что из этого что-то выйдет, было мало. Прежде чем продолжить, он снова откашлялся.

— Вчерашний звонок с требованием выкупа поступил с телефона Кайлы Александр. Он отразился от башни, покрывающей бóльшую часть северной Атланты до самой горы Кеннесо.

— Мы можем попытаться локализовать сегодняшний звонок, но я уверена, что он смотрит телевизор и знает, что для этого требуется время. — Она помолчала. — Я не думала, что это похищение с целью выкупа.

— Я тоже, — кивнул Уилл. — Я до сих пор в это не верю.

— У нас есть доказательство того, что Эмма жива.

— Я знаю.

— И мать и отец подтверждают то, что по телефону они слышали голос дочери. Ты до сих пор считаешь, что Эмма Кампано может быть причастна к этому преступлению?

— Здесь что-то не стыкуется, — ответил Уилл. — Место преступления было чересчур грязным.

— Чарли говорит, что, судя по крови и следам, во время преступления в доме было всего четыре человека.

— Я знаю.

Аманда подбросила ему еще одну мысль.

— Если человека тянет на молоденьких девочек, он не станет убивать одну из них на месте преступления. Он заберет с собой обеих.

— Кайла была бойцом. Возможно, она отказалась идти с ним по-хорошему.

Аманда подняла руки.

— Мы все утро можем ходить по кругу, но эти разговоры никуда не ведут. Во вчерашнем звонке я усматриваю доказательство жизни. Девушка была очень испугана. Это не было наигранно. Все было по-настоящему, а не «вот как, по-моему, должен звучать мой голос, когда я пытаюсь сделать вид, что насмерть перепугана». Она издавала звуки, которые люди издают только тогда, когда знают, что вот-вот умрут.

Уилл задумался над ее словами. Аманда была права. Им обоим уже приходилось слышать настоящий страх. Гораздо чаще, чем им того хотелось бы. Эмма Кампано не притворялась. Ее голос дрожал от неописуемого ужаса, а дыхание было затрудненным и вырывалось с хрипом. Это невозможно сыграть. Абсолютный ужас был тайным языком, который можно изучить только на собственном опыте.

— Слышен какой-нибудь фоновый шум в той части записи, где говорит Эмма? — спросил Уилл.

— Они говорят, что смогут сообщить что-то определенное не раньше полудня. Предварительные данные: слышен шум проезжающих машин, лай собаки. Когда записывалась речь девушки, она находилась в замкнутом пространстве.

— Значит, он ее куда-то привез, вывел из машины и потом сделал запись.

— Это говорит о том, что требование выкупа не было мыслью вслед. Нам уже случалось видеть, как работают эти ребята. Они распаляются, они похищают девушку, они ее насилуют, они ее убивают. И только после этого начинают придумывать свой план. Здесь все было продумано с самого начала. Прежде чем войти в дом, он купил веревку и изоленту. Он раздобыл нож. Он выбрал место, где сможет ее захватить.

— Если бы я был оптимистом, то сказал бы, что это доказывает, что она до сих пор жива.

— Это было вчера, — напомнила ему Аманда. — О том, как обстоят дела сегодня, мы узнаем чуть больше чем через два с половиной часа.

— Смогла лаборатория узнать что-нибудь о голосе похитителя?

— Ты оказался прав относительно того, что он записал его с компьютера и проиграл нам по телефону. Это сделано при помощи одной из программ, доступных в обеспечении «Эппл-Макинтош». Похититель избрал голос под названием Бахх. Это суживает поиск до нескольких миллионов счастливых обладателей компьютеров «Эппл».

— Родители Кайлы Александр должны…

— Они вернулись, — перебила его Аманда. — И ты не должен и близко к ним подходить без адвоката.

— Почему?

— Они подают в суд на Академию Вестфилд, на семью Кампано и на департамент полиции Атланты. Я уверена, что как только они осознают, что мы тоже занимаемся этим делом, то порадуют иском и нас.

— На каком основании?

— Школа не смогла помешать Кайле уйти с занятий. Кампано не смогли помешать девочке умереть, а департамент полиции не способен найти собственную задницу, даже если бы им нарисовали карту.

Из соседнего кабинета раздался голос Кэролайн:

— Эван Бернард ожидает на третьей линии.

— Позвольте мне с ним поговорить, — обратился Уилл к Аманде.

— Ты пытаешься искупить свои грехи?

— Я пытаюсь не обидеть человека, который хочет нам помочь.

— Не смеши меня. — Она нажала кнопку динамика. — Мистер Бернард, это Аманда Вагнер. Я заместитель директора особого подразделения по задержанию преступников. Агент Уилл Трент рядом со мной. Большое спасибо, что вы согласились нам помочь.

— Не за что, — отозвался он. — Полицейский, которого вы прислали, прибыл с мигалкой и сиреной прямо к двери. — Он натянуто усмехнулся. — Должен признаться, это меня несколько смутило.

Аманда покровительственно улыбнулась.

— Считайте, что мы хотели оградить вас от придирок.

Уилл покачал головой. На другом конце провода воцарилось молчание. Он взял на себя инициативу, обратившись к педагогу:

— Мистер Бернард, вы могли бы сказать нам, что думаете об этих записках?

— Должен признать, они показались мне любопытными.

— Вы можете объяснить почему?

— Первая, которую я бы прочитал как «Она принадлежит мне!», кажется мне странной. Я уже говорил вчера, что все дислексики разные, и, возможно, вам лучше обратиться к лингвисту, специализирующемуся на региональных диалектах, но я считаю, что вы имеете дело с безграмотным человеком, а не с дислексиком.

— Почему вы в этом уверены?

— Вообще-то, я в этом не уверен. — Он задумчиво хмыкнул в трубку. — Я могу опираться только на собственный опыт. От дислексика я бы ожидал, что он перемешает буквы, а не наделает ошибок. Перегруппировка — наиболее характерная для них черта. К примеру, Эмма постоянно переставляла буквы «е» и «л» в слове «хлеб» и писала «хелб».

Аманда даже не скрывала своего нетерпения.

— Как насчет других записок?

— Вторая записка содержит одно слово — «насильник». Разумеется, оно написано правильно. Но третья… «Уставь ее в покои» вместо «Оставь ее в покое»… Прошу вас не забывать, что все люди разные, но слово «уставь» кажется мне странным. — Он снова похмыкал. — Да и слово «покои» заставляет задуматься.

Уилл с трудом справлялся со всей этой орфографией и фонетикой, но все равно спросил:

— Почему же?

— Потому что именно так написал бы это слово дислексик. Это слово в его самой чистой форме. Никаких набеганий или неожиданных ошибок.

— Итак, ваше мнение? Кто-то прикидывается дислексиком или он и в самом деле страдает этим расстройством?

— Видите ли… — Бернард замялся. — Я не врач. Я учитель чтения. Но если бы вы спрашивали меня под угрозой расстрела, я бы сказал, что вы имеете дело с взрослым человеком, скорее всего, средних умственных способностей, который так и не освоил простейшие правила чтения и письма.

Уилл поднял голову и обнаружил, что Аманда пристально смотрит на него. Они не привыкли к прямым ответам.

— Значит, вы не думаете, что этот человек страдает чем-то вроде неспособности к чтению?

— Вы попросили меня высказать свое мнение, и я честно его сообщил. Я бы сказал, что человек, написавший эти записки, так и не научился ни толком читать, ни правильно писать. В лучшем случае он находится на уровне второго или третьего класса.

— Как такое может быть? — засомневалась Аманда.

— Я встречался с этим гораздо чаще, когда работал в государственной школе, но такие люди действительно есть. Дети, испытывающие затруднения при обучении чтению, умудряются ускользнуть от внимания педагогов и экзаменаторов. Ты пытаешься им помочь, но на самом деле совершенно бессилен. Это одна из причин, заставивших меня перейти в Вестфилд.

Из динамика донесся школьный звонок.

— Прошу прощения, — сказал Бернард, — но мне пора в класс. Я могу найти замену, если вы…

— Все в порядке, — заверил его Уилл. — Спасибо за то, что уделили нам время. Вы не могли бы вернуть эти записки патрульному, который их вам доставил?

— Разумеется. Пожалуйста, звоните, если у вас будут еще вопросы. Мне жаль, что я не смог помочь вам больше.

— Вы очень нам помогли, — ответил Уилл. — Я был бы вам признателен, если бы этот разговор остался между нами. Мы стараемся избегать ситуаций, способных усугубить положение Эммы.

— Конечно. Я думаю, наши ученики и без того травмированы этой трагедией.

— Большое спасибо, мистер Бернард.

Аманда нажала на кнопку, заканчивая разговор.

— Ты что-нибудь из этого понял? — обратилась она к Уиллу.

— Да, — кивнул он. — Наш писатель — взрослый человек средних умственных способностей и в придачу к этому малограмотный.

— Ты и представить себе не можешь, как меня радуют эксперты, способные напрямик высказать свое мнение.

В кабинет вошла Кэролайн. В руке она держала какую-то папку.

— Результаты проверки биографических данных работников копировального центра. И еще позвонил Гордон Чу, чтобы сказать, что он опаздывает на полчаса.

Аманда не удосужилась ее даже поблагодарить. Она открыла папку и принялась листать страницы, сообщая ключевые аспекты Уиллу.

— Вопросов ни к кому нет, не считая Лайонела Эдварда Петти, у которого имеется судимость за хранение наркотиков. Во время остановки на светофоре у него в бардачке нашли две унции марихуаны.

— Ему предъявили обвинение в распространении? — спросил Уилл.

Хотя эти вопросы обычно оставляли на усмотрение судьи, одна унция считалась правонарушением, а две унции могли истолковать как распространение наркотиков.

— Он сдал своего дилера, — пояснила Аманда, — и отделался штрафом.

— Фейт нашла марихуану в комнате Адама Хамфри. Пакет был приклеен снизу к крышке стола, — сообщил Уилл. — Это очень слабая связь, но копировальный центр находится совсем недалеко от Теха. Если он действительно торговал наркотиками, то запросто мог сходить в университетский городок во время перерыва на ланч.

— Я уверена, что в университетском городке полно своих собственных наркоторговцев. — Аманда закрыла папку. — Я получаю сплошные отговорки от подрядчиков, посылавших свои бригады на работы к копировальному центру. Моя интуиция говорит, что они использовали нелегалов. Может, нам стоит еще раз туда съездить и узнать, не беседовал ли кто-нибудь из сотрудников центра с рабочими? Там есть латиноамериканская девушка, которая работает в утреннюю смену. — Она сверилась с какой-то страницей в папке. — Мария Контрерас. Может, она с ними общалась? А может, я просто занимаюсь расовой дискриминацией. Проверь и всех остальных девушек. Они могли флиртовать с мужчинами.

Она вручила было листок Уиллу, но передумала.

Он протянул руку.

— Я отдам его Фейт.

Аманда положила документ на стол и придвинула к нему.

— Уилл, тебе нужен напарник, — недвусмысленно заявила она.

— Вы же знаете, что я плохо срабатываюсь с людьми.

— Мне кажется, ты довольно неплохо сработался с Фейт Митчелл.

— Это потому, что она знает, что это скоро закончится.

— Ага, — протянула Аманда, — вот оно. Знаменитая самооценка Уилла Трента.

— Что это значит? — ощетинился он.

— Я не твоя мама, Уилл, но тебе пора стать мужчиной и прекратить жалеть себя из-за какого-то недостатка.

Он не стал спрашивать, почему она без конца тычет ему в лицо его дислексией, если считает эту проблему столь незначительной. Политика Аманды была построена на том, что она выясняла слабые места своих подчиненных и напропалую использовала эту информацию.

Она наклонилась вперед, чтобы полностью завладеть его вниманием.

— Ты рассматриваешь преступления как головоломки, и в твоем мозгу имеется нечто отличающее его от мозга других людей. Что бы это ни было, но оно позволяет тебе разгадывать эти головоломки так, как не способен это сделать никто другой. — Она помолчала, давая Уиллу возможность переварить услышанное. — Я доверила тебе это дело, потому что знала, что оно тебе по плечу. Мне не нужно, чтобы у тебя прямо сейчас случился кризис уверенности в своих силах. Я хочу, чтобы ты вышел отсюда и вместе с Фейт продолжил свою работу. И сделал ее как можно лучше.

— Аманда…

— И раз уж мы говорим начистоту, хочу заметить, что ты заслуживаешь лучшей участи, чем Энджи Поласки.

— Это не по теме.

— Возможно, но считай, что я тебя предупредила. Когда это дело будет окончено, я собираюсь предложить Фейт войти в нашу команду.

— Она работает в департаменте полиции. Она потеряет свои льготы и свою пенсию, и…

— Я сама позабочусь о деталях. А вы, спецагент Трент, позаботьтесь о том, чтобы изыскать способ сообщить Фейт о вашей маленькой проблеме. Она все равно о ней догадается. И страшно разозлится, что ты ее не предупредил. — Аманда помолчала и добавила: — И меня также не слишком обрадовала необходимость нянчиться с тобой во время этого телефонного разговора, вместо того чтобы находиться где-нибудь в другом месте и делать то, что будет продвигать расследование вперед.

Он открыл рот, чтобы ответить, но она не позволила.

— Довольно! — скомандовала она. Уилл встал, потому что это сделала Аманда. — Кстати, о понапрасну потраченном времени… Я должна поговорить с нашими юристами об Александрах. Потом я еду в Энсли вместе с Кампано дожидаться звонка. — Она направилась к двери, громко стуча каблуками по полу. — Дождись Гордона Чу, чтобы узнать, что он сможет извлечь из этих записок. Потом еще раз съезди в копировальный центр и разузнай, не помнят ли они там чего-нибудь о тех рабочих. Встречаемся возле дома Кампано. — Она остановилась в дверях и повторила: — Возле дома, Уилл. Я понятия не имею, почему Пол Кампано выгородил тебя в этом вашем столкновении, но не думай, что тебе удалось обвести меня вокруг пальца.

Глава 14

Фейт прикрыла рот ладонью, зевнув так широко, что едва не вывихнула челюсть. Она почти всю ночь проговорила с Виктором Мартинесом, и сейчас ее шатало от усталости, а в голове стоял туман. Когда их выпроводили из ресторана, они прошли до ближайшего закрытого кафе и сели за один из столиков на тротуаре. Они обливались пóтом от ночной духоты, их заедали комары, но ни один из них даже не попытался уйти. У каждого из них за плечами остался невероятно тяжелый день, но они тщательно избегали малейшего упоминания о работе.

Фейт рассказала о своем отце, о том, как она по нему скучает, о своем живущем в Германии брате, об отношениях с матерью и, разумеется, о Джереми. Виктор слушал внимательно, пристально глядя ей в глаза и поглаживая ее пальцы так ласково, что Фейт вообще ни о чем не была способна думать, кроме ощущения его кожи. В конце концов она сдалась и просто молча смотрела ему в глаза, пока он не заговорил о себе.

Он познакомил ее с основными фактами своей биографии — ранним неудачным браком и карьерным восхождением к посту декана отдела по делам студентов в Технологическом институте Джорджии. Он был первым человеком в семье, поступившим в колледж. И сейчас он третировал своих племянниц и племянников, чтобы не остаться первым и единственным. Узнав, что Фейт бросила колледж, он начал третировать и ее.

Когда Фейт осознала, что уже три часа ночи и через четыре часа ей необходимо вставать на работу, она наконец сумела разрушить это очарование. Виктор взял ее за руку и поцеловал в щеку, а потом, очень осторожно, в губы. Он проводил ее до машины и поцеловал еще раз, прежде чем она наконец уехала.

Фейт решила, что, даже если он больше никогда ей не позвонит, это был один из самых романтических вечеров в ее жизни…

Уилл вошел в кабинет.

— Похоже, меня все же не отправят расследовать жалобы на лотерейных операторов. — Он плюхнулся на стул за своим столом. Его костюм был выглажен, а щеки выбриты, но он все равно умудрялся выглядеть помятым. — Ты видела сегодняшнюю пресс-конференцию?

Фейт ощутила, что волосы у нее на затылке становятся дыбом. Она еле успела принять душ, не говоря уже о том, чтобы включить телевизор.

— Что?

— Пресс-конференцию, — повторил он таким тоном, как будто это было общеизвестным фактом. — Мне показалось, Аманда была чересчур напористой, но она не советуется со мной по…

— Была пресс-конференция? — Фейт и не заметила, как вскочила со стула. — Почему ты мне не сказал?

— Я хотел дать тебе поспать.

— Тогда зачем я вообще здесь? — взвилась она. — Какого черта я здесь делаю?

— Подожди, — перебил ее Уилл, который продолжал сидеть на стуле с растерянным выражением на украшенном кровоподтеками лице. — Что я опять сделал не так?

— Что ты сделал?

— Что бы это ни было, извини. Мне действительно очень жаль. — Уилл наклонился вперед. — Давай поговорим об этом, хорошо? Пожалуйста, присядь.

Его искреннее раскаяние немного остудило возмущение Фейт. Она села.

— Это смешно.

— Просто скажи мне, что ты хочешь делать.

— Нам необходимо определить мое место в этом расследовании. — Он по-прежнему выглядел растерянным, и она предложила ему несколько вариантов. — Я по-прежнему твоя прислуга, или пресс-секретарь, или шофер, или…

В соседнем кабинете что-то загрохотало, после чего раздался дружный хохот. Начали звонить телефоны. Подтягивались сотрудники дневной смены. Уилл понял это одновременно с Фейт. Выбравшись из-за стола, он закрыл дверь, но заговорил, только вернувшись на свое место.

— Мы в этом деле вместе.

— Тогда почему ты мне ничего не говоришь?

— Я просто подумал… — В его голосе по-прежнему слышалось недоумение. — Я подумал, что несколько лишних минут сна тебе не помешают. Эту пресс-конференцию затеяли для отвода глаз. Нам обоим было совершенно незачем там мучиться.

Фейт видела множество причин, по которым ей лучше было присутствовать. Лишний шанс поговорить с Абигайль Кампано, возможность понаблюдать за отношениями супругов, узнать, что удалось откопать репортерам. Да и вообще, простая вежливость требовала, чтобы ее не отстраняли от расследования, которому она посвятила последние три дня своей жизни.

Уилл смотрел на стол, но Фейт достаточно долго была матерью мальчика-подростка, чтобы распознать одолевающее кого-то чувство вины.

— Что еще? — спросила она. Уилл не ответил. — Я знаю, что есть что-то еще, Уилл, — продолжала настаивать она, — просто скажи мне.

— Тебе это не понравится, — глухим от ужаса голосом произнес он.

Фейт ожидала. Она отчетливо слышала разговор за стеной. Обычный полицейский треп. Кто-то хвастал, как лихо он провел арест.

— Сегодня утром я разговаривал с Эваном Бернардом.

— Один?

— С Амандой.

Фейт медленно переваривала услышанное. Неужели Аманда ей не доверяет? Это было очень похоже на нее — принять какое-то решение и поручить Уиллу разгребать последствия. Возможно, Фейт злится не на того человека? С другой стороны, если все действительно так и Фейт оставляют в стороне из-за Аманды, почему Уилл прямо ей об этом не скажет?

Она потерла глаза, чувствуя себя слишком уставшей, чтобы разбираться в хитросплетениях чужих интриг.

— Что он сказал?

— Он считает, что мы имеем дело с безграмотным взрослым человеком, а не с кем-то, кто испытывает трудности в обучении.

Фейт такой вывод показался незаурядным.

— Он понял это по трем запискам?

— Я передал тебе его слова.

— Как может человек окончить школу, не научившись читать и писать?

— Так бывает, — отозвался Уилл, потирая подбородок.

На этот раз Фейт почувствовала себя по-настоящему уязвленной. Ладно еще пресс-конференция, но к Эвану Бернарду у нее были вопросы. Во-первых, как по трем коротким предложениям он мог сделать вывод, что человек, написавший записки, просто плохо учился в школе, а не пытается замести следы?

— Когда Гордон Чу приедет в лабораторию, нам сразу позвонят, — сообщил ей Уилл. — Это эксперт по отпечаткам пальцев.

— Почему ты не прибег к помощи кого-нибудь из местных парней?

— При химической обработке бумаги мы имеем всего несколько попыток. Если на одной из этих записок имеется отпечаток, Гордон его найдет. — Уилл постучал по клавиатуре компьютера, выводя его из спящего режима, и начал что-то читать, по всей видимости почту. — Ты что-нибудь сделала с той пробиркой?

Она отдавала себе отчет в том, что звуки распространяются в обоих направлениях.

— Я передала ее в надежные руки.

Он не отводил глаз от компьютера, двигая и кликая мышкой. Фейт не могла понять, дуется он на нее или боится снова сказать что-нибудь не так. То, что он произнес, в очередной раз стало для нее полной неожиданностью.

— В прошлом году мне пришлось пломбировать корневой канал. Тебе очень повезло, что ты работаешь в департаменте полиции. Зубной план Бюро расследований — полное дерьмо. Мне пришлось выложить полторы тысячи баксов из собственного кармана.

Фейт сочувственно поцокала языком, но уже была готова вырвать у него клавиатуру.

— Ты хочешь, чтобы я оставила тебя в покое и не мешала играть с компьютером?

У него хватило совести принять виноватый вид. Наконец он выпрямился на стуле и заговорил, глядя Фейт в глаза:

— Звонок с требованием выкупа поступил с башни, обслуживающей почти всю территорию Атланты. Результаты экспертизы этого звонка будут готовы не раньше полудня. У Чарли до сих пор нет ничего существенного по «приусу». Мы ожидаем результатов анализа ДНК Пола Кампано, чтобы сравнить их с тем, что получено по Кайле Александр. Прошло почти трое суток с момента похищения, и нам, похоже, придется угробить еще два часа, пока мы получим ответы на свои вопросы, что, кстати, повлечет за собой только новые вопросы.

— Послушать тебя, так все очень легко.

— Угу. Кстати, на твоем месте я бы позвонил в свой профсоюз. Александры подают в суд на департамент полиции за нарушение процедуры опознания их дочери.

— Черт! — простонала Фейт.

Уилл побарабанил пальцами по краю стола.

— Мне очень жаль. Не забывай, что я с тобой.

— Ты хочешь сказать, в судебном разбирательстве?

Он улыбнулся.

— Возможно, и в нем тоже.

Фейт не могла позволить себе увязнуть в этом болоте, если хотела продолжать работу.

— Какие у нас планы после свидания со спецом по отпечаткам?

— Аманда хочет, чтобы мы поговорили с сотрудниками копировального центра и выяснили, не показался ли им подозрительным кто-нибудь из работавших на улице рабочих. Потом нам предписано встретиться с ней возле дома Кампано. Похититель сказал, что позвонит сегодня в десять тридцать. Будем надеяться, что это даст какую-то новую информацию. Как минимум, новое доказательство жизни.

— Мы располагаем подробным описанием принадлежавшего Адаму «Шеви-Импалы». Его ищут все полицейские Атланты.

— Будем надеяться, что он все еще в городе.

Уилл откинулся на спинку стула, сложив руки на плоском животе.

— Аманда не порвала тебя в клочья? — спросила Фейт.

— Нет, — отозвался он. — Я очень удивился. С ней трудно работать.

— Могу себе представить.

Уилл поднял ладонь и оттопырил в сторону большой палец.

— Видишь вот это? — спросил он, показывая на еле заметный шрам на натянувшейся коже между большим и указательным пальцами. — Четыре года назад она выстрелила в меня из гвоздепистолета.

— Специально?

— Вот в чем вопрос, — ответил он, снова складывая руки.

Поскольку разговор плавно перерос в беседу по типу «вали все на Аманду», Фейт сообщила ему:

— Когда я была маленькой, она встречалась с моим дядей Кенни.

Уилл чуть не свалился со стула.

— Что?

— С братом моего отца, — пояснила Фейт. — Он был полковником в Воздушных силах. Аманда встречалась с ним… — Она задумалась: Аманда рассталась с Кеном как раз перед тем, как Джереми перешел в старшие классы. — …почти пятнадцать лет.

— Я этого не знал.

— Аманда этого не сказала, когда натравливала тебя на мою мать?

— Нет, но, насколько мне известно, она ни разу не вмешалась в то расследование. Она только сказала мне, чтобы я постарался быть справедливым.

В его голосе зазвучали какие-то странные нотки.

Фейт вспомнила кое-что, что когда-то сказала ей мать. Тогда это показалось ей странным, но теперь она поняла.

— Во время расследования мама о тебе почти не говорила, но однажды она сказала, что доверяет тебе и уверена, что ты не будешь злоупотреблять своим положением.

— Мило, — кивнул Уилл, хотя по выражению его лица Фейт поняла, что он чувствует себя одураченным.

Фейт начинала понимать, что таков стиль Аманды. Она никогда не предоставляла подчиненным полную картину.

Она попыталась сменить тему и заговорила о его кабинете:

— В лучах солнца вид не стал лучше.

Он снова потер подбородок.

— Увы. — Он немного помолчал, потом сказал: — Прости, что не привлек тебя к разговору с Бернардом. И к пресс-конференции тоже. Этого больше не повторится.

Фейт не была готова принять его извинения. Возможно, потому, что он продолжал отодвигать ее в сторону, независимо от того, сколько уже раз извинился.

— Как на все это отреагировал Пол?

— По обыкновению он вел себя как полный засранец и пытался все контролировать.

— Тебе это не показалось подозрительным? — спросила Фейт. — Не слишком ли бурно он выражает свой протест?

— Пол засранец, но я не представляю, чтобы он сделал что-то подобное. Ему понадобился бы сообщник и мотив.

— Думаю, мотив мы узнаем, как только получим сравнительный анализ ДНК.

— Анализы не совпадут.

Уилл сказал это так уверенно, что Фейт не стала с ним спорить. В делах, связанных с похищением детей, самым очевидным злоумышленником всегда был отец. А если точнее, то большинство таких расследований заканчивались обвинением, выдвинутым отцу. Независимо от различных обстоятельств этих преступлений именно на отцов указывали все улики и доказательства. Этим расследованием руководил Уилл, и, если он был так свято убежден, что отец тут ни при чем, Фейт ничего не могла по этому поводу поделать.

— Я его знаю, — добавил Уилл, словно ощутив ее скептицизм.

— Ладно.

— Фейт, я серьезно. Пол этого не делал. — Он явно пытался ее убедить. — Я знаю, что ты по очень многим вопросам не доверяешь моему суждению…

— Это не так.

— В таком случае можно мне вставить словечко?

Фейт не знала, что ответить. У нее, похоже, выработалась привычка спарринговаться с этим человеком. Все споры обычно заканчивались тем, что он изумленно смотрел на нее, а она чувствовала себя полным дерьмом.

Уилл, видимо, тоже это осознал.

— Все, что я пытаюсь сказать, так это то, что я знаю этого парня. Пожалуйста, поверь мне. Пол Кампано ни за что не причинит вреда ребенку, особенно собственному.

— Хорошо, — согласилась Фейт. Видит Бог, ей случалось принимать на веру и не такое. Она огляделась в поисках чего-нибудь, что позволило бы сменить тему. — Я не хочу лезть не в свое дело, но можно мне спросить, что делают здесь два пакета домашних тестов на беременность? Вон там, под окном?

Удивительно, но, обернувшись туда, куда указывала Фейт, Уилл покраснел.

Она поспешила извиниться:

— Прости, я не должна была о них говорить…

— Я забыл, что они здесь.

Фейт смотрела на выглядывающие из пакетов коробки с веселыми логотипами. Если бы у нее был один из этих тестов, когда она забеременела Джереми, может, она и не стала бы дожидаться третьего триместра, чтобы рассказать обо всем родителям. Она прижала ладонь к шее, спрашивая себя, откуда явилась эта ужасная мысль. Должно быть, она устала гораздо сильнее, чем ей кажется.

— Мне кажется, моя девушка беременна, — вдруг сказал Уилл.

Эти слова повисли в воздухе между ними. Фейт пыталась понять, в какой момент их отношения из прохладно-деловых превратились в личные. За неловкими манерами и социальной неприспособленностью Уилла ощущалась доброта. Фейт поняла, что, как бы ни старалась, она не может ненавидеть Уилла Трента.

Она посмотрела на гору разнообразных тестов. Их было не меньше дюжины.

— Их нельзя просто макать в унитаз. Нужен свежий анализ.

Уилл открыл ящик стола и сунул туда руку.

— У меня есть вот такой, — сказал он, вытаскивая индикатор. — Я нашел его в мусорном баке. Ты знаешь, что это означает?

Фейт в последний момент отдернула руку, вспомнив, что на этот тест мочились. Она посмотрела на индикатор с единственной синей полоской.

— Понятия не имею.

— Я тоже, — вздохнул он. — Как бы то ни было, но у меня есть вот эти, а значит, я смогу выяснить, что это за фирма, и получить ответ.

У нее на языке крутился очевидный вопрос: «Почему бы тебе просто не спросить у нее?» Но то, что Энджи Поласки не сказала Уиллу о тесте, уже само по себе доказывало отсутствие между ними нормального общения.

— Давай посмотрим сейчас, — заявила она.

Его это предложение явно удивило.

— Что ты, я не могу на тебя такое взваливать.

— Нам все равно нечего делать, пока не позвонит Гордон Чу. Давай помогу.

Уилл упирался только для вида и охотно вытряхнул содержимое пакетов на стол. Они начали открывать коробки и разрывать пластиковые пакеты, чтобы извлечь из них индикаторы и сравнить их с тем, который лежал на столе Уилла. Они распечатали почти все тесты, когда Уилл вдруг сказал:

— Кажется, это такой же.

Фейт посмотрела на запечатанный в полиэтилен тест у него в руке и сравнила его с использованным индикатором на столе.

— Похоже, — согласилась она.

Он развернул прилагавшуюся к тесту инструкцию и начал просматривать ее в поисках нужного параграфа. Потом обеспокоенно покосился на Фейт и снова принялся изучать инструкцию.

— Дай мне, — в конце концов не выдержала она, тем самым положив конец его мучениям. На обратной стороне инструкции был рисунок. — Одна линия, — показала она рисунок Уиллу. — Это означает, что тест отрицательный.

Он откинулся на спинку стула, крепко стиснув пальцами подлокотники. Она не могла понять, что он чувствует — облегчение или разочарование.

— Спасибо, что помогла разобраться.

Фейт кивнула, запихивая инструкцию обратно в коробку.

— Проверка орфографии.

— Что?

— Вчера Бернард сказал, что компьютеры помогают дислексикам скрывать свою проблему. — Он пожал плечами. — Почему бы малограмотному человеку не сделать то же самое?

Фейт закрыла глаза, припоминая текст записок.

— Все слова были написаны правильно. Верно? «Покои» — это слово? — Она кивнула на компьютер. — Набери его.

Уилл не шелохнулся.

— Это слово.

— Что оно означает?

Зазвонил телефон. Он даже не пошевелился, чтобы снять трубку.

Фейт знала, что порой Уилл ведет себя странно, но это было уже совсем из ряда вон. Телефон продолжал звонить.

— Ты хочешь, чтобы я ответила на звонок? — спросила она.

Он дотянулся до телефона и нажал на кнопку громкой связи.

— Уилл Трент.

— Это Беки из лаборатории, — произнес женский голос с сильным нью-йоркским акцентом. — Гордон Чу уже здесь.

Уилл выключил монитор компьютера и встал, поправляя пиджак.

— Идем.

Медицинско-криминалистическая лаборатория занимала весь второй этаж здания. В отличие от остальных помещений, кишащих мышами и асбестовой пылью, лаборатория была очень чистой и хорошо освещенной. Кондиционеры работали исправно, на полу не было расколотых плиток, а столы не торчали во все стороны зазубренными металлическими краями. Все было либо белым, либо изготовленным из нержавеющей стали. Если бы Фейт пришлось работать здесь целыми днями, она бы давно съела свой пистолет. Даже окна сверкали, будучи напрочь лишены грязных полос и пятен, которыми изобиловало все здание.

В комнате суетились не меньше двух десятков человек. Все сотрудники были одеты в белые халаты, а большинство из них — еще и в защитные очки и хирургические перчатки. Одни эксперты изучали улики, другие работали за компьютерами. Не считая приглушенного гула электроники, здесь было тихо. Наверное, обработка крови и изучение всевозможных волокон не располагало к общению.

— Я здесь, — окликнул их с другого конца комнаты худощавый мужчина азиатской внешности.

Он сидел на табурете рядом с одним из лабораторных столов. Перед ним было несколько лотков, а на полу у его ног стоял большой черный чемоданчик из тех, с какими обычно ходят адвокаты. «Интересно, он привез белый халат с собой или ему его одолжили?» — подумала Фейт.

— Гордон, — сказал Уилл, после чего представил эксперту Фейт.

Тот протянул ей руку.

— Рад знакомству, мэм.

— Я тоже, — кивнула Фейт, думая о том, что не слышала, чтобы кто-нибудь так мягко и очаровательно растягивал звуки, с тех пор как умерла ее бабушка.

«Интересно, где этот Гордон научился так говорить?» — спросила себя она. Он был лишь немногим старше Фейт, но вел себя и держался как немолодой человек.

Уилл указал на разложенные на столе записки, которые Гордон уже вынул из пластиковых пакетов.

— Что ты об этом думаешь?

— Я думаю о том, что хорошо, что вы меня позвали. Эта бумага в жутком состоянии. Я даже не стану подвергать ее воздействию паров йода.

— Как насчет волоконно-оптического датчика?

— Я уже их осмотрел. Это просто ужас какой-то.

— Не нашел никаких особенностей или водяных знаков?

— Ничего. Бумага примитивна до невозможности.

Фейт решила, что, скрывая свое невежество, наказывает сама себя.

— Я практически не знакома с химической обработкой. Почему мы не можем снять отпечатки с бумаги обычным способом?

Он улыбнулся, явно довольный ее вопросом.

— Я уверен, что в академии вы снимали отпечатки с окурков. Я угадал? — Он рассмеялся, увидев выражение ее лица. — Они занимаются этим, сколько я себя помню. Бумага — это пористый материал. Кожный жир на пальцах оставляет великолепные отпечатки на твердых поверхностях. Но когда мы имеем дело с волокнами, жир проникает в материал и перемещается. Посыпая такие поверхности порошком, мы не получим ни одного отпечатка. Необходимо использовать что-то вроде нингидрина, который вступит в реакцию с аминокислотами в остатках кожного жира. Только тогда мы сможем получить симпатичные отпечатки и вернуть домой нашу девочку.

Поняв, что следующие несколько минут могут стать решающими, все сразу посерьезнели.

— Тогда приступим, — предложил Уилл.

Гордон извлек из чемоданчика защитные очки и пару зеленых перчаток и обернулся к Уиллу и Фейт:

— Вам лучше сделать шаг назад. Это довольно токсичное вещество.

Они последовали его совету, но Гордон все равно вручил им бумажные маски для защиты носа и рта.

Он наклонился к чемоданчику и вынул из него маленький металлический контейнер без опознавательных знаков. Потом открутил колпачок и осторожно отлил немного жидкости в один из лотков. Даже сквозь маску пары́ этой жидкости ударили Фейт в нос, как вспышка пороха. Она никогда не ощущала такого вызывающе химического запаха.

— Нингидрин и гептан, — пояснил Гордон. — Я смешал их вчера вечером, перед тем как выехать сюда. — Он закрутил контейнер. — Раньше мы использовали фреон, но несколько лет назад его запретили. Я уже говорил об этом Уиллу. Мои запасы закончились два месяца назад. Я плакал, выливая последние капли.

Гордон взял пинцетом первый лист бумаги.

— Чернила немного расплывутся, — предупредил он.

— Мы уже все сфотографировали и сделали копии, — успокоил его Уилл.

Гордон уронил листок в химический раствор. Фейт подумала, что это очень напоминает способ, которым когда-то проявляли фотографии. Она наблюдала за Гордоном, аккуратно покачивающим лоток с раствором и листом бумаги. Слова подрагивали у нее перед глазами, и Фейт снова и снова перечитывала их в ожидании того, что должно произойти.

ОНА ПРЕ НАДЛЕЖИТ МНЕ!

Кто бы ни написал эту записку, он считал себя близким Эмме Кампано человеком. Он ее видел. Он ее жаждал. Фейт перевела взгляд на вторую записку.

УСТАВЬ ЕЕ В ПОКОИ!

Возможно, похититель считал, что должен защитить ее от Адама?

— Ну вот, — произнес Гордон.

Она увидела, как на бумаге проявляются следы, криминалистическое доказательство того, что эту бумагу держали в руках многие люди. Первым делом потемнели заломы и складки. Сначала они стали темно-оранжевыми, но этот цвет быстро сменился красным. Другие метки оказались смазанными отпечатками пальцев. Лист покрылся фиолетовыми завитками. Благодаря химикатам были видны места, где к бумаге прикасались много раз.

— Это очень странно, — пробормотал Гордон.

Уилл склонился над лотком, не снимая с лица маски.

— Я никогда не видел, чтобы отпечатки были такими темными.

— Я тоже, — кивнул Гордон. — Где вы это взяли?

— В одной из комнат общежития Технологического института Джорджии.

— Может, записка лежала возле чего-нибудь необычного?

— Она была в кармане у студента. Все эти записки были у него в кармане.

— Он изучает химию?

Фейт пожала плечами.

— Он работает с вязкими материалами.

Гордон еще ниже наклонился над лотком, разглядывая темные буквы и отчетливые завитки отпечатков.

— Это отпечаток большого пальца левой руки. Я бы сказал, что тот, кто его оставил, имел доступ к каким-то химикатам, которые вступили в реакцию с уксусной кислотой в моем растворе.

Он потянулся к чемоданчику и достал увеличительное стекло. Фейт, затаив дыхание, наблюдала за Гордоном, склонившимся над ядовито-благоухающим лотком. Он разглядывал выявленные реактивами отпечатки пальцев.

— Судя по отпечаткам, к этой бумаге прикасалось трое разных людей. — Он снова присмотрелся к черным буквам. — Я бы сказал, что отпечаток большого пальца указывает на тот единственный раз, когда листок бумаги брал кто-то третий. — Он указал на расположение отпечатка. — Он в левом нижнем углу. Кто-то был очень осторожен с этой запиской.

— Он мог случайно коснуться записки большим пальцем, когда пытался просунуть ее под дверь, — предположил Уилл.

— Возможно, — согласился Гордон. — Необходимо это высушить, и тогда я смогу осмотреть обратную сторону. Дайте мне несколько часов, и тогда мы поймем, чем располагаем. У вас есть отпечатки пальцев людей, которые, по вашему мнению, касались этих записок?

— Отпечатки Адама есть в деле, — откликнулась Фейт. — И мы брали отпечатки у Гейба Коэна перед тем, как обыскать комнату Адама.

— Как насчет Томми Альбертсона?

Фейт кивнула. Альбертсон попортил ей крови, но ей удалось снять у него отпечатки.

— Тогда дайте мне все эти отпечатки для сравнения, — кивнул Гордон. — Вот это, за исключением странного цвета, отличный отпечаток. Я пропущу его через систему, — продолжал он, подразумевая автоматизированную систему идентификации отпечатков пальцев. — В последнее время она работает очень медленно.

— Уилл? — К ним подошла высокая светловолосая женщина с короткой стрижкой ежиком и в обязательном белом лабораторном халате. — Аманда попросила тебя найти. У нас есть результат по сперме с места преступления.

Уилл потрясенно смотрел на нее. Он покачал головой, настаивая:

— Нет, это не может быть отец!

— Отец? Нет, Уилл, я пытаюсь тебе сказать, что мы нашли соответствие в базе данных лиц, совершивших половые преступления. — Она показала им самоклеющийся листочек.

Прочитав имя, Фейт прошипела:

— Господи, да он же был у нас под самым носом!

Уилл был шокирован не меньше.

— У вас есть его адрес? — спросил он у женщины.

— Мы знаем, где он находится, — напомнила Фейт.

— Его дом… — покачал головой Уилл. — Нам необходимо обыскать его дом.

Он был прав. Фейт достала мобильный телефон и набрала номер оператора. Сообщив номер своего жетона, она добавила:

— Мне нужен десять-двадцать-восемь по коду сорок четыре. — И прочла имя, написанное на самоклеющемся листочке: — Патрик Эвандер Бернард.

Глава 15

Уилл притормозил на красный свет светофора, посмотрел направо и налево и промчался через перекресток перед самым носом какого-то разъяренного водителя.

— Два года назад Бернарда задержали в Саванне за секс с несовершеннолетней, — отрывисто сообщила ему по телефону Аманда. — Девочке было пятнадцать лет. Он обращался с ней очень жестоко. Укусы, разрывы, кровоподтеки. У нее полопалась кожа на ладонях и коленях. Одним словом, он делал с ней практически все, что хотел.

— Почему он не в тюрьме?

— Его поведение квалифицировали как преступную небрежность, и он отделался штрафом.

Уилл нажал на педаль газа и обошел грузовик.

— То есть ему только погрозили пальцем. Почему он не предстал перед судом?

— Он познакомился с ней в баре. Он заявил, что воспринял это как доказательство того, что ей уже исполнился двадцать один год. Обвинитель опасался, что присяжные расценят ее присутствие в баре как провокационное поведение.

Уилл утопил педаль тормоза, едва не врезавшись в машину, остановившуюся на очередном перекрестке.

— Выходит, если у нее есть фальшивое удостоверение личности, то она заслуживает того, чтобы ее изнасиловали?

— Родители не стали подавать иск. Они не захотели, чтобы их дочь была изнасилована еще и судебной системой, а также прессой.

Уилл понимал их опасения. По этой причине до суда доходило все меньше случаев изнасилования. Загорелся зеленый свет, и он вдавил педаль газа в пол.

— Почему его ДНК попала в систему?

— После ареста девушка была подвергнута судебно-медицинской экспертизе.

— Нам необходимо доставить копию его отпечатков Гордону Чу, чтобы он сравнил их с отпечатком большого пальца на записке.

— Мы не можем этого сделать.

— Почему?

— Его договор с прокурором округа включал условие, что его данные будут удалены, если он в течение года не даст повода для претензий.

— Но его ДНК все равно была в базе данных.

Аманда тихо выругалась.

— А вот это наш облом. Она не должна была там оказаться. Бернард не относится к числу осужденных сексуальных преступников. С юридической точки зрения мы не имеем права использовать ДНК Эвана Бернарда или его отпечатки пальцев в качестве улики.

— Но если мы их сравним…

— Судья выбросит результаты этого сравнения прежде, чем дело дойдет до суда.

Уилл почувствовал, что у него земля уходит из-под ног. Если только Бернард не проявит необычайную тупость, они не смогут получить образец его ДНК без судебного распоряжения. А судья не подпишет такое распоряжение без наличия достаточных оснований полагать, что Бернард совершил преступление. ДНК, полученная нелегально, достаточным основанием не была.

Он произнес то, что и так было ясно всем:

— Если мы не можем использовать его ДНК, нам не удастся привязать его к Кайле Александр.

Все возможности рассыпались, как карточный домик. Не будет подвязки к Кайле, не будет и связи с местом преступления. А значит, не будет достаточных оснований для ареста.

Не будет и надежды для Эммы Кампано.

— Фейт ожидает у квартиры Бернарда. Он живет на первом этаже. Все шторы отдернуты. Комнаты просматриваются. Есть гараж, но он пуст. Без ДНК у нас связаны руки. Чтобы войти в квартиру, ей нужны законные основания. Ты должен связать Бернарда с одним из этих преступлений, Уилл. Мы должны попасть в эту квартиру!

Уилл рванул руль, поворачивая на школьную парковку. Казалось, что с тех пор, как он здесь побывал, прошла целая жизнь, хотя на самом деле это было вчера. Он снова подумал об Эмме Кампано, о том, что каждый день кажется ей вечностью, а каждая секунда может быть границей между жизнью и смертью. Бернард должен был знать, что они приедут в школу. Он должен был знать, что когда-нибудь они узнают об аресте, и понимать, что первым делом они будут искать Эмму в его квартире. Он должен был держать девушку в каком-нибудь уединенном месте, где никто не услышит ее криков.

На улице, там, куда уже не доставали школьные камеры слежения, были припаркованы две патрульные машины. Уилл подбежал к входной двери, поручив одной группе обойти здание с тыла, а второй ожидать у входа. Охранники на крыльце на мгновение растерялись, но они прекрасно понимали, что вмешиваться не стоит. Уилл покосился на противоположную сторону улицы. Репортеры все еще были здесь. Канал Си-эн-эн вел прямой репортаж для ленты новостей. Журналистка стояла спиной к школе и не давала зрителям ровным счетом никакой новой информации по этому преступлению. Скоро она получит свою информацию. Возможно, это станет репортажем всей ее жизни.

— Приведите сюда еще несколько человек, — скомандовал Уилл охраннику. — Не пускайте репортеров на территорию школы.

— Да, сэр, — ответил парень, выхватывая из кармана рацию.

Прыгая через две ступеньки, Уилл взлетел на крыльцо. Он уже обсудил свои действия с Амандой. Эмме Кампано угрожала опасность, но пока Эван Бернард находился в школе, он не мог причинить ей вреда. Фактор неожиданности был единственным, на что они могли рассчитывать. Они учли и тот факт, что звонок о выкупе должен был поступить в течение следующего получаса. Если бы они смогли застать Бернарда на телефоне, другие доказательства были бы не нужны.

Уилл потянулся к кнопке интеркома, но его уже впустили. По другую сторону двери его ожидала Оливия Мак-Фаден.

Она не церемонилась с выбором слов.

— Я вижу перед своей школой двух вооруженных людей…

— Еще двое находятся с обратной стороны, — сообщил Уилл, беря ее под руку и увлекая в глубь коридора. Он привел ее в комнату, где они накануне встречались с учителями. — Я должен кое-что сообщить, но вам необходимо сохранять спокойствие.

— Я руковожу школой старших классов, мистер Трент. Вам будет трудно меня шокировать.

Уилл решил не упоминать тот факт, что они обнаружили сперму Бернарда в теле ее погибшей ученицы. Вместо этого он сказал:

— У нас есть основания полагать, что у Эвана Бернарда была сексуальная связь с Кайлой Александр.

Похоже, Оливию Мак-Фаден все-таки можно было шокировать. Она опустилась на стул.

— Боже! — Она с такой же скоростью вскочила. Видимо, ее мозг уже сделал следующее умозаключение. Кайла была убита, но Эмму продолжали искать. — У него ученики…

Она бросилась к двери, но Уилл ее остановил.

— У него в классе есть камера?

Она все еще пыталась осмыслить услышанное, но довольно быстро пришла в себя.

— Сюда, пожалуйста, — сказала она, ведя его по коридору в канцелярию. — Коллин, — обратилась она к женщине за столом, — дайте увеличение класса мистера Бернарда.

Та обернулась к мониторам и нажала несколько клавиш. Экранов было шесть, но каждый из них был разделен на маленькие сектора, изображения на которые передавались с расположенных в разных местах школы камер. Картинка в каждом из секторов была цветной и совершенно отчетливой. Коллин нажала на очередную клавишу, и средний экран заполнило изображение класса Эвана Бернарда.

Он был по-прежнему облачен в помятый пиджак, и его бородка была все такой же всклокоченной, как и накануне. Он прохаживался между рядами парт. В классе было человек двенадцать, не больше, в основном девочки. Они буквально строчили, записывая то, что говорил мистер Бернард. Ни одна не сидела, положив голову на парту. Они восхищенно ловили каждое его слово. Интересно, пятнадцатилетняя девочка, с которой Эван Бернард познакомился в Саванне, тоже так на него смотрела? Возможно. Пока он ее не изнасиловал.

— Аудиозапись тоже ведется? — поинтересовался Уилл.

Коллин нажала на какую-то клавишу. Из динамиков зазвучал голос учителя. Эван Бернард рассуждал о значении романа «Пробуждение» в американской литературе.

Уилл обернулся к Оливии Мак-Фаден.

— Когда у него перерыв на планирование?

— Сразу после ланча, — отозвалась директриса. — У него около полутора часов между уроками.

— Вы можете указать точное время перерыва?

— Уроки заканчиваются в одиннадцать сорок пять. До тринадцати тридцати Эван свободен.

«Времени более чем достаточно», — подумал Уилл. Машина Адама появилась в гараже в одиннадцать пятнадцать. Пол Кампано позвонил в службу девять-один-один в двенадцать тридцать.

— Вы архивируете результаты съемки? — обратился Уилл к секретарше.

— Мы храним все записи с тех пор, как в девяносто восьмом году были установлены камеры, — ответила Коллин. — Что вас интересует?

— Мне нужна запись, сделанная два дня назад, — ответил Уилл. — С одиннадцати сорока пяти до тринадцати тридцати.

— Что ж, это легко, — кивнула она.

Оставив класс Бернарда на мониторе, она начала работать с другим экраном. Женщина умела обращаться с клавиатурой и явно поняла, что нужно Уиллу, потому что быстро отследила все перемещения Эвана Бернарда начиная с того момента, как он собирал портфель. Выйдя из класса, он прошел по коридору, покинул здание, сел в красный «Вольво-С30» и выехал с парковки.

— Когда он вернулся? — сдерживая волнение, поинтересовался Уилл.

На мониторе по-прежнему была парковка. Коллин быстро перемотала запись до того момента, как на ней снова появился «вольво» Бернарда. Машина скользнула на свое место и резко остановилась. Бернард вышел из автомобиля, нервно огляделся и, поправив галстук, бросился бежать к зданию. Сначала Уилл подумал, что Коллин продолжает перематывать запись, но потом понял, что Бернард и в самом деле бежит.

— Тринадцать тридцать две. — Мак-Фаден указала на время в углу экрана. — Он опоздал на урок.

Следующий кадр показал Бернарда, бегущего по коридору.

— Отмотайте запись назад, — попросил Уилл.

Что-то было не так, и дело было не только в неопрятном виде учителя.

Коллин застучала клавишами и заморозила изображение бегущего по коридору Эвана Бернарда. Он смотрел прямо в камеру. Его волосы были взлохмачены, а галстук сбился набок.

— Оставьте, пожалуйста, этот кадр и покажите еще раз момент, когда он уезжал, — попросил Уилл.

Коллин принялась за работу, а Уилл пока разглядывал монитор с нынешним уроком Бернарда. Учитель по-прежнему расхаживал между партами, продолжая говорить о литературе.

Мак-Фаден до сих пор не могла опомниться.

— Я не понимаю, как такое возможно! Мистер Бернард работает у нас двенадцать лет. В его биографии не было ничего…

— Вы проверяли, верно?

— Конечно, — кивнула Мак-Фаден. — Этого требует закон штата. Прежде чем мы примем кого-то на работу, будущего сотрудника обязательно проверяет департамент полиции.

— Боже! — прошептала Коллин. Уилл увидел, что она поместила рядом изображения Бернарда, покидающего школу и возвращающегося обратно. — Он переоделся.

Рубашка была того же цвета, но общий стиль изменился. Вместо черных брюк на нем были штаны цвета хаки. Уилл вспомнил, что говорила Беки из лаборатории. Кайла Александр была не единственным источником спермы, соответствующей ДНК Эвана Бернарда. Лоскут, который Чарли вырезал из сиденья «приуса», тоже содержал его сперму. Разумеется, ни одна из этих улик не помогала связать Бернарда с исчезновением Эммы Кампано. Даже если им удастся изыскать способ получить образец его ДНК, все, что они смогут доказать, — это то, что он занимался с Кайлой сексом в ее машине.

Зазвонил телефон на столе. Мак-Фаден сняла трубку, но тут же передала ее Уиллу.

— Почему ты не отвечаешь на звонки? — резко спросила Аманда.

Уилл похлопал себя по карману и обнаружил там рассыпавшиеся пластмассовые обломки.

Аманда не стала дожидаться ответа.

— Ты его уже задержал?

Уилл посмотрел на монитор. Эван Бернард расхаживал по классу.

— Мы ожидаем, пока он позвонит Кампано.

— Он уже позвонил, — сообщила Аманда. — Доказательство жизни было вчерашней записью. Я сказала, что, если он хочет, чтобы наш договор остался в силе, нам нужны новые доказательства.

— Он перезвонит?

— В четыре часа, — ответила она.

Уилл взглянул на электронные часы на стене: десять тридцать три.

— Я не сводил с Бернарда глаз. Он не выходил из класса и никуда не звонил.

— Черт! — прошипела Аманда. — У него есть сообщник.

Уилл постучал в дверь класса. Эван Бернард, похоже, удивился, увидев его.

— Агент Трент? Входите.

Уилл вошел и закрыл за собой дверь.

— Лучше пусть она будет открыта. Скоро придут ученики.

— Мой напарник их задержит.

— Я рад, что вы здесь. — Бернард взял со стола книгу, обложка которой пестрела разноцветными треугольниками и квадратами. — Это учебник Эммы по чтению. Я подумал, что он может вам пригодиться.

— Я только хотел обсудить кое-что из того, что вы сказали.

— Хорошо. — Бернард положил книгу на парту. Потом со словами «Простите, я ее немного захватал» вытер обложку рукавом.

Уилла не особенно волновали отпечатки пальцев.

— Мне показалось, что вы как-то уж очень уверены в том, что тот, кто писал записки, безграмотен. Я не совсем понимаю, что вы подразумеваете под этим словом. То есть я хотел уточнить: безграмотность — это что-то наподобие дислексии? В том смысле, что мы имеем целый спектр состояний, в рамках которого может находиться человек, считающийся безграмотным?

— Видите ли… — Бернард присел на край стола и продолжил: — Традиционное определение грамотности касается умения читать и писать, а также способности бегло пользоваться речью. Разумеется, можно пойти дальше и использовать данное определение для того, чтобы указать на тот или иной уровень интеллигентности либо общей культуры. — Он явно наслаждался ситуацией. — Итак, называя кого-то безграмотным, мы используем приставку «без», что означает «не имеющий чего-то». В нашем случае — не имеющий навыков чтения и речи.

— Без интеллигентности и культуры? — поинтересовался Уилл.

Судя по уверенности Эвана Бернарда, появление в кабинете полицейского его ничуть не удивило. Информация об аресте в Саванне не была засекреченной. Возможно, он даже спрашивал себя, почему они так долго не едут.

Как будто в подтверждение его мыслей, учитель уклончиво протянул:

— Можно сказать и так.

— Вчера вы выражались иначе.

— Вчера я был на собрании с равными мне людьми.

Уилл улыбнулся, уловив насмешку. Он даже обрадовался, что его недооценивают.

— А как насчет функционально безграмотных людей?

— Исходя из определения, это люди, которые вполне способны функционировать в реальном мире.

— И вы уверены, что именно такой человек и написал эти записки?

— Как я уже сказал по телефону, я не эксперт.

— Но кое в чем вы эксперт, признайтесь.

У него хватило наглости подмигнуть Уиллу.

— Скажем так, я знаю понемногу о многом.

Уилл прислонился к закрытой двери и небрежно скрестил на груди руки. На противоположной стене, в самом углу, была закреплена камера видеонаблюдения, и он знал, что попадает в объектив. Ему было известно, что Эван Бернард отказался от права на уединение, когда школа установила систему безопасности. На тот момент это было ему только на руку, потому что позволяло легко опровергнуть любые обвинения в сексуальных домогательствах. С другой стороны, это также означало, что все, что сейчас делал или говорил Бернард, записывалось оборудованием, принадлежащим школе, а значит, вполне могло быть принято в суде.

— Полагаю, вы знакомы со своими правами, — произнес Уилл. — Вам должны были зачитывать их во время ареста в Саванне.

Эван Бернард продолжал улыбаться.

— Это было два года назад, агент Трент, и я уверен, что вам это известно. Ей было пятнадцать, но мне она сказала, что ей двадцать один год. Вы идете по ложному следу. Это просто недоразумение.

— Как так?

— Я познакомился с ней в баре, где продают алкогольные напитки. Я полагал, что прежде, чем позволить ей войти, охранник проверил у нее удостоверение личности.

— Если вы были невиновны, то почему вам предъявили обвинение в преступной небрежности в отношении несовершеннолетней?

Бернард поднял палец.

— Не несовершеннолетней. Это было бы уголовное преступление. Меня обвинили всего лишь в правонарушении.

По спине Уилла пополз холодок. Этот человек не боялся того, что ему предъявят серьезное обвинение или поймают с поличным.

— Эван, вам необходимо подумать над тем, какие у вас есть варианты поведения и какой из них избрать, чтобы отделаться малой кровью.

Бернард поправил очки и хорошо поставленным учительским голосом произнес:

— Вы понапрасну теряете время, агент Трент. А теперь, прошу прощения, у меня урок.

— Кайла была красивой девочкой, — продолжал Уилл. — Я могу понять мужчину, который не смог устоять перед ней.

— Пожалуйста, не принимайте меня за идиота! — фыркнул Бернард, поднимая с пола портфель и запихивая в него какие-то бумаги. — Я знаю свои права, и мне отлично известно, что меня записывают.

— А вам известно, что вас записывали два дня назад, когда вы уезжали из школы?

Впервые с начала разговора он, похоже, забеспокоился.

— Мне позволено покидать территорию школы во время перерыва на ланч.

— Где вы были между одиннадцатью сорока пятью и половиной второго?

— Катался, — спокойно ответил он. — Занятия начались несколько недель назад. Мне было необходимо проветриться, чтобы стряхнуть усталость и раздражительность.

— И где же вы катались?

— Я поехал в Вирдижиния-Хайленд, — ответил он, подразумевая ближайший район с кофейнями и ресторанами.

— Куда вы заходили?

— Я не помню.

— Где вы оставляли машину?

— Понятия не имею.

— Может, мне поискать ваш красный «вольво» в записях дорожных камер на Понсе-де-Леон и в Брайарклиффе или в Понсе и Хайленде?

Бернард молчал.

— Или вы решили сократить дорогу и поехать через Эмори? Я, пожалуй, проверю придорожные видеокамеры и там, — пообещал Уилл. — Вы, возможно, не заметили, но город установил камеры почти на всех основных перекрестках города.

— Я просто катался.

Уилл сунул руку в карман и вытащил блокнот и ручку, которые одолжил в канцелярии.

— Запишите свой маршрут, я его проверю, а вечером, когда закончатся уроки, мы с вами еще раз побеседуем.

Бернард потянулся к ручке, но отдернул руку.

— У вас проблема? — поинтересовался Уилл. — Но вы же сами сказали, что это только недоразумение. Просто напишите, где вы были. Я поручу одному из патрульных полицейских проверить ваш маршрут, а после уроков мы обсудим эту информацию.

Учитель вытащил из кармана пиджака свою ручку и начал писать. Уилл смотрел, как она быстро скользит по бумаге. Бернард заполнил первую страницу, перевернул ее и начал заполнять следующую.

— Этого достаточно, — сказал Уилл, забирая у него блокнот. Он открыл первую исписанную страницу, бегло ее просмотрел, перешел ко второй и поднял глаза на Бернарда.

— Вы ведь учите и нормальных детей, верно? Не только тупых?

Учитель кивнул, словно не заметив его некорректного выражения.

Уилл сделал вид, что читает написанное, скользя глазами по странице.

— Мне хотелось бы задать вам один вопрос… Я довольно часто обращаюсь к людям с подобными просьбами. Так вот, я заметил, что люди, которые на самом деле ни в чем не виноваты, начинают так нервничать, что все забывают. Они пишут, а потом зачеркивают написанное, меняют и переставляют слова. А вот те, кто потом оказывается виноват, просто берут ручку и пишут. Это очень легко, потому что они все это продумывают.

Бернард вернул ручку в карман.

— Любопытное наблюдение.

— Эван, — сказал Уилл, — для вас будет лучше, если мы вернем Эмму Кампано родителям.

— Понятия не имею, о чем вы говорите. Я, как и все остальные, потрясен тем, что одну из наших учениц похитили прямо из ее дома.

— Вы помните, как начинали работать учителем? — поинтересовался Уилл. — Штат проверил вашу биографию, верно? Вам пришлось явиться в полицейский участок и предоставить им свой социальный индивидуальный код и адрес. А потом они сняли у вас отпечатки пальцев. Помните?

Бернард, похоже, понял, куда он клонит. Все его манипуляции с ручкой и вытирание обложки ни к чему не привели.

— Смутно.

— Что произойдет, если отпечатки пальцев с вашей карточки совпадут с теми, которые мы обнаружили на угрожающих записках, подброшенных Адаму Хамфри?

— Полагаю, вам придется отвечать за использование сфабрикованных улик, — невозмутимо ответил Бернард.

— Даже если Эмма мертва, Эван, если вы расскажете нам, где она находится, судья отнесется к этому как к указанию на то, что вы пытались исправить содеянное.

— Это ваша проблема, а не моя.

Бернард опустился на стул. На его лицо вернулось прежнее самодовольное выражение.

— Кайла была трудным подростком. Об этом говорят абсолютно все. Она ждала вас за территорией школы? Вряд ли вы подобрали ее где-то поблизости. Вы не стали бы делать это там, где вас могли увидеть.

Бернард медленно покачал головой, как будто ему было жаль Уилла.

— Она была хорошенькая. И я вас понимаю, — продолжал Уилл, чувствуя, как все внутри сжимается. — Я не провел в этой школе и десяти минут, а уже обратил внимание на некоторых девушек… — Он пожал плечами. — Повстречайся я с ними в другом месте и в другое время, я не сказал бы им «нет».

Бернард снял очки в проволочной оправе и краем рубашки протер стекла.

— Меня это, конечно, не касается, но на вашем месте я бы поостерегся с такими разговорами. — Он кивнул на камеру в углу. — За нами наблюдают.

— За вами наблюдали и два дня назад, когда вы бегом вернулись в школу.

Бернард подышал на очки, как будто там было пятнышко, которое необходимо удалить.

— Я потерял счет времени. Я опаздывал на урок.

— Неужели? А я думал, это потому, что вам пришлось поменять брюки.

Бернард замер.

— Пятна от эякуляции очень трудно отстирываются, не правда ли? — Уилл улыбнулся. Он не мог использовать ДНК из дела на Бернарда, но ничто не запрещало ему солгать относительно обнаружения другого источника. — Странная штука эта эякуляция, Эван. За один раз не отстираешь.

— Вы лжете.

Уилл принялся перечислять свои аргументы.

— У меня есть мертвая девушка с вашей спермой внутри и следами ваших укусов на груди. У меня есть видео, свидетельствующее о том, что вы сменили брюки. — Уилл врал, уже не задумываясь о последствиях. — Те самые брюки, которые мы нашли и которые перемазаны вашей ДНК.

— Вы не имеете права рыться в моем мусоре без ордера на обыск, и у вас нет…

Уилл с трудом удержался от улыбки, хотя буквально сгорал от желания сообщить собеседнику, что тот попался.

— Как только город забирает мусор и помещает в мусоровоз, я могу валяться в нем хоть нагишом, если мне этого захочется.

Бернард пожал плечами.

— Кайле было семнадцать лет. Все было добровольно. Нет ничего противозаконного в том, что двое взрослых людей занимаются сексом.

Уилл тщательно подбирал слова:

— Это не было единичным свиданием. Вы уже давно с ней встречались.

— Вы говорите об этом, потому что ее день рождения был всего два месяца назад? — Бернард покачал головой, как будто сокрушаясь о том, что ловушка оказалась столь незамысловатой. — Наша первая половая связь случилась всего два дня назад.

— Она была девственницей?

Он искренне расхохотался.

— Она была сексуальным эквивалентом «Макдоналдса».

— Мы нашли вашу сперму в машине Кайлы.

Это сообщение Бернарда, похоже, тоже не обеспокоило.

— Значит, мы занимались сексом в машине.

— Оральным? Анальным?

Он приподнял бровь, давая понять, что за милю видит очередную ловушку.

— Я смотрю новости, мистер Трент. Я знаю, что в Джорджии очень строгие законы относительно содомии.

Этот высокомерный мерзавец был уверен, что подкопаться под него невозможно.

— И вы хотите, чтобы я поверил, что два дня назад вы занимались с Кайлой Александр сексом, но не имеете отношения к ее убийству?

— Как вы сами уже упомянули, мне пришлось вернуться домой и сменить брюки. Когда я в последний раз видел Кайлу Александр, она была жива и возвращалась в школу.

— Значит, вы уехали из школы, позанимались с Кайлой Александр сексом в ее машине, а потом вернулись назад.

— И что из этого?

Уилл больше не мог сдерживать улыбку.

— У меня есть немного латыни для вас, Эван.

Бернард пожал плечами и широко развел руками, приглашая Уилла продолжать.

— In loco parentis, — произнес Уилл. — Вместо родителей.

Бернард застыл с приоткрытым ртом. Выражение его лица радикально изменилось.

— По закону, в школьное время вы опекун Кайлы — лицо, действующее в качестве одного из родителей. Согласно закону штата, занимаясь сексом с человеком, находящимся под вашей опекой, независимо от его возраста, вы совершаете противозаконное действие. — Он широко развел руки, копируя жест Бернарда. — Я не думаю, что родителю позволено трахать несовершеннолетнюю девушку в ее машине в середине школьного дня. — Уилл помолчал и добавил: — Даже если это действительно самый первый раз.

Рот Бернарда захлопнулся. Его ноздри раздулись. Уилл буквально видел, как он мысленно перебирает все, что было произнесено за последние две минуты, пытаясь понять, каким образом угодил в западню. Учитель откашлялся, но его следующие слова были адресованы не Уиллу, а непосредственно в камеру:

— Меня зовут Эван Бернард, и я прошу о прекращении собеседования, чтобы я мог проконсультироваться относительно этих ложных обвинений со своим адвокатом.

— Скажи мне, где находится Эмма, Эван.

— Мне нечего вам сказать.

— Я знаю, что ты действовал не один. Скажи мне, с кем ты работаешь.

— Мистер Трент, вы, похоже, считаете, что хорошо подкованы в юриспруденции. Я только что попросил предоставить мне возможность поговорить с адвокатом. Беседа окончена.

Уилл подошел к двери и впустил в кабинет двух полицейских, дежуривших в коридоре.

— Арестуйте его, — распорядился он.

— За что?

— За сексуальный контакт, — Уилл обернулся, чтобы убедиться, что Бернард его слушает, — с несовершеннолетней.

Уилл вышел в коридор и прислонился к стене. Он слышал, как патрульные зачитывают Эвану Бернарду его права, и вежливые ответы учителя, заверяющего их, что он все понял. Он не кричал и не возмущался несправедливостью. Казалось, он просто затаился в ожидании судебного процесса. Даже когда на него надели наручники, он как будто продолжал пребывать в уверенности, что сила на его стороне.

Если Бернард знал, где находится Эмма, сила действительно была на его стороне.

Уилл сполз по стене и, сидя на корточках, закрыл лицо руками. Ему хотелось, чтобы Эван Бернард сопротивлялся аресту, чтобы ему пришлось вернуться в кабинет и помочь полицейским с ним справиться. Ему хотелось схватить этого типа и швырнуть его на пол. Ему хотелось избить его так, как была избита Кайла Александр.

Вместо этого он вытащил свой мобильный телефон и сложил обломки, чтобы позвонить Фейт.

— Можно мне войти? — выпалила Фейт.

Последний час она провела возле дома Бернарда, ожидая, пока Уилл скажет, что у них достаточно материала для ордера.

Уилл вспомнил самодовольное выражение на лице учителя, его уверенность, что ему все сойдет с рук.

— Позвони в округ, — велел он. — Скажи им, чтобы забрали мусор Бернарда, а потом перерой все, что окажется в грузовике. Я хочу, чтобы ты фотографировала каждый свой шаг.

— Что я буду искать?

— Черные брюки.

— А как насчет его квартиры? Можно мне войти?

В этот момент Эван Бернард вышел из кабинета с наручниками на заведенных за спину руках. По обе стороны от него шли полицейские. Аманда будет недовольна, что не Уилл выведет задержанного из здания школы, но он не чувствовал в себе сил улыбаться камерам. Он предпочел уступить это почетное право департаменту полиции Атланты. Уилл решил, что он с большей пользой проведет время, если займется поиском улик, которые помогут осудить этого ублюдка.

Что касается Бернарда, то к нему уже полностью вернулось самообладание. Он посмотрел на Уилла с выражением, напоминающим сочувствие.

— Я надеюсь, что вы найдете ее, офицер. Эмма была такой милой девушкой.

Полицейские уводили его по коридору к двери, а он все продолжал оглядываться…

Руки Уилла дрожали от напряжения, и он отчаянно боролся с желанием раскрошить телефон на еще более мелкие обломки.

— Разнеси эту долбаную квартиру к чертовой матери!

Глава 16

Айван Самбор размахнулся стенобитным тараном и вогнал его во входную дверь Эвана Бернарда. Фейт с довольным видом наблюдала, как затрещал и разлетелся в щепы деревянный косяк, как лопнула дешевая задвижка и распахнулась, повиснув на перекосившихся петлях, металлическая дверь.

Хотя Фейт уже осмотрела квартиру с улицы, войдя внутрь, она осторожно обошла все четыре комнаты, заглянув в кухню, в ванную и в обе небольшие спальни. Сложившееся при осмотре квартиры впечатление подтвердило мысль, которая возникла у нее сразу по прибытии сюда: Эван Бернард знал, что они придут. Он знал, что его арест за секс с малолетней неизбежно выплывет наружу и что полиция проведет параллель между происшествием на побережье и тем, что случилось с Кайлой Александр. Скорее всего, Бернард вычистил свою квартиру в тот же день, едва вернувшись домой из школы.

Во всей квартире ощущался запах хлорки. Створки встроенного шкафа были открыты, и его внутренности легко просматривались в окно спальни. Нигде не было ни пылинки — ни на кухонном столе, ни на многочисленных книжных полках, ни на лопастях потолочных вентиляторов, которые она проверила из чистого любопытства. Бернард протер даже верхние торцы дверей.

Фейт сунула пистолет в кобуру и, пригласив в квартиру Чарли Рида и его команду, прислонилась к стене около второй спальни. Стены этой комнаты были розовыми, потолок покрывали белые и голубые облака. Мебель была дешевой, скорее всего купленной с рук, но комната в целом напомнила Фейт картинку из каталога «Сиарс», которую она видела, когда была совсем маленькой. Небольшой комод и кровать с пологом на четырех столбиках были облицованы белым пластиком с золотистой отделкой на ручках и других деталях. По кровати были разбросаны пушистые розовые подушки. На стене висела рамка с картинкой, изображающей Винни-Пуха в компании с Тигрой. В восьмидесятые годы все без исключения девочки мечтали именно о такой комнате.

Снаружи донесся голос Уилла Трента, спрашивавшего у полицейских, где Фейт. Он, наверное, промчался через все светофоры на пятимильном отрезке дороги между Вестфилдом и квартирой Эвана Бернарда.

Играя желваками, Уилл прошел по коридору. По его лицу было видно, что он вне себя от ярости, и вид девичьей комнаты ничуть не улучшил его расположение духа. Обведя взглядом розовые шторы и кружевное покрывало, он с трудом сглотнул. Прошло несколько секунд, прежде чем он смог заговорить.

— Ты думаешь, он держал ее здесь?

Фейт покачала головой.

— Это было бы слишком очевидно.

Ни один из них не стал входить в комнату. Фейт знала, что эксперты не обнаружат на белых простынях никаких улик. На свежевычищенном ковре тоже не будет пресловутых прядей волос. Этот демонстрационный образец Бернард держал для собственных нужд. Она как будто собственными глазами видела, как он входит в комнату, садится на кровать и погружается в свои извращенные фантазии.

— Это не для семнадцатилетней, — подала голос Фейт. — Я имею в виду комнату. Такое делается для десяти-одиннадцатилетних девочек.

— Ты нашла брюки?

— Они были в мусорном баке, — кивнула она. — Ты думаешь, мы отыщем на них ДНК?

— Я очень на это рассчитываю, — пробормотал он. — Во втором звонке о выкупе было то же доказательство жизни, что и вчера. Может, похититель занервничал, увидев нас вокруг школы?

— Или она уже умерла.

— Я не могу этого принять! — твердым голосом заявил Уилл.

— По статистике, дети, похищенные незнакомцами, умирают в течение трех часов после исчезновения, — сказала Фейт, тщательно подбирая слова.

— Ее похитил не незнакомец, — настаивал Уилл, и Фейт попыталась понять, откуда он черпает свою уверенность. — Похититель заранее записал сообщение о том, что перезвонит в четыре часа. Он явно пытался выиграть время. При следующем звонке мы получим новое доказательство жизни.

— Ты ни в чем не можешь быть уверен, Уилл. Посмотри фактам в лицо. Эван Бернард отказывается говорить. Мы понятия не имеем, кто его сообщник. И мы не обнаружим здесь ни единой улики, указывающей на…

— Я не собираюсь это с тобой обсуждать!

Итак, они снова вернулись к тому, что начальник здесь он.

Фейт прикусила губу, чтобы не позволить вырваться наружу сарказму, усугубившему бы ситуацию еще больше. Уилл мог сколько угодно верить в сказки, но Фейт была убеждена в том, что у этой истории не будет счастливого конца.

— Фейт, я не верю в то, что она умерла, — продолжал настаивать он. — Эмма — боец. Она где-то спрятана, но ждет, что мы ее найдем.

В голосе Уилла было столько страсти, что вместо раздражения Фейт испытывала прилив жалости к нему.

— Я должен был вытянуть из Бернарда больше. Он держался так заносчиво и самоуверенно, словно полностью контролировал ситуацию. Я не могу избавиться от ощущения, что где-то сыграл ему на руку.

— Ты заставил его сознаться в том, что он занимался сексом с Кайлой.

— Через двадцать четыре часа его выпустят под залог. Если у него стоящий адвокат, он будет оттягивать суд до тех пор, пока никто и не вспомнит, кто такая Эмма Кампано. Даже если родители станут настаивать на судебном преследовании, он в итоге может оказаться на свободе.

— Он признался в том, что у него был секс с Кайлой, и это записано на видео.

— Я не зачитал ему его права. Он может оспорить признание, заявив, что сделал это под давлением. — Уилл покрутил головой, злясь на себя. — Я все испортил.

— Он знал, что мы придем в его квартиру, — напомнила ему Фейт. — Тут безукоризненно чисто. Такая уборка за один вечер не делается. Он подготовил квартиру для нас. Он играет в какую-то игру.

— Я должен был еще вчера проверить его биографию.

— У тебя не было на это оснований, — отрезала она. — Мы были уверены, что школа это уже сделала.

— Так и было, — кивнул Уилл. — Только это было давно.

Из соседней комнаты их окликнул Чарли:

— Эй, ребята!

Фейт и Уилл вошли в спальню Бернарда, обставленную в однозначно мужском стиле. Низкая тяжелая мебель угольно-серого цвета придавала комнате безлико-современный вид. Над кроватью висел огромный холст, на котором была изображена белокурая голубоглазая девушка. Она была очень юной, но не настолько, чтобы картину можно было расценить как детскую порнографию. И все же это явно была порнография. Девушка была обнажена. Она вызывающе приподняла грудь и широко раздвинула ноги. Ее глаза призывно мерцали, а губы были капризно надуты. И все отливало каким-то неестественным блеском.

Чарли сидел за письменным столом, встроенным в большой гардероб.

— Это его компьютер, — сказал он. — Взгляните на это.

Фейт увидела на мониторе изображение второй спальни.

— Должно быть, камера вмонтирована в картинку с Винни-Пухом, — догадался Уилл.

— Господи Иисусе! — прошептала Фейт. — А файлы какие-нибудь сохранились?

— Я ничего не вижу, — покачал головой Чарли, кликая мышкой и листая справочник. — Мы поручим взглянуть на это нашим техникам, но складывается впечатление, что он использовал какой-то внешний жесткий диск. — Он вытащил из-за компьютера несколько ни к чему не подключенных проводов. — С помощью этих шнуров звук и изображение записывались на внешний накопитель. Он мог полностью миновать жесткий диск самого компьютера.

— На главном компьютере не сохранилось никаких записей?

Чарли покачал головой, открывая и закрывая файлы в поисках обличающих Бернарда данных. Все, что видела Фейт, — это таблицы и домашние задания.

— Как насчет электронной почты? — поинтересовалась она.

— По одному из этих адресов ему предоставляет интернет-услуги какая-то кабельная компания. Но, кроме спама, в почте ничего нет. Предложения купить виагру, отмывание нигерийских денег и прочее в том же духе. Ни адресной книги, ни отправленных писем, ничего. Второй адрес, видимо, школьный. Я прочитал все, но не нашел ничего подозрительного или личного. Переписка с родителями и напоминания от директора.

— А не мог он держать на жестком диске новый электронный адрес?

— С этим вопросом вам придется обратиться к кому-то, кто разбирается в компьютерах лучше, чем я, — ответил Чарли. — Я могу рассказать вам о крови и кишках. Компьютеры для меня — всего лишь хобби.

— Он не поставил бы в той комнате камеру, если бы не записывал себя, чтобы просматривать эти так называемые фильмы позже, — пробормотал Уилл. — Необходимо найти жесткий диск, на котором он их хранил.

— В комнате Адама я ничего не нашла, — напомнила Фейт. — Его компьютер украли за неделю до совершения преступления.

— Как насчет Гейба Коэна?

— Мне ничего не бросилось в глаза, — пожала плечами Фейт. — Я проверила его компьютер, но я, как и Чарли, не специалист.

— Если мы захотим взглянуть на него еще раз, это уже будет превышением полномочий.

Фейт показалась, что таким образом Уилл упрекает ее за то, что она не арестовала Гейба Коэна. Но они оба были расстроены и раздражены, поэтому она решила не обращать внимания на эти слова.

— Ты нашел что-нибудь у Бернарда в кабинете?

— Ничего, — ответил Уилл. — Может, жесткий диск у его сообщника? Или у него есть ноутбук?

— Как насчет машины?

— В ней чище, чем в квартире, и все благоухает хлоркой и уксусом.

— Если вы найдете видеофайлы, это будет равносильно поимке с поличным, — констатировал очевидный факт Чарли.

— Я добуду распечатки всех его телефонных звонков. Как со стационарного телефона, так и с мобильного, — заявил Уилл.

— Этот тип очень умен, — напомнила ему Фейт. — Наверняка у него бесконтрактный тарифный план. Нам не удастся отследить его звонки.

— Мы уже два раза погорели с такими преждевременными выводами. Бернард умен, но он не мог предусмотреть все, — возразил Трент. — Чарли, ты не мог бы проверить историю его пользования Интернетом?

Чарли кликнул иконкой интернет-браузера. Выскочила картинка едва одетой девушки-подростка, садящейся в шпагат над словами «Почти недозволенное». Он открыл корневой каталог.

— Похоже, он почистил память, но я могу восстановить кое-какие страницы.

Несколько раз кликнув мышкой, Чарли нашел страницы, которые Бернард просматривал последними. Первый линк вывел их на систему оценивания Академии Вестфилд. Следующие несколько страниц принадлежали магазинам розничных продаж («Барнс-энд-Ноубл», «Волмарт» и другие), в которых Бернард, похоже, хотел купить «Грозовой перевал».

— А тут у нас что? — пробормотал Чарли, открывая какой-то чат.

Фейт наклонилась, чтобы взглянуть поближе, но это оказался сайт для учителей, подумывающих о выходе на пенсию. Тут же был еще один чат — для любителей вестхайлендских терьеров.

— А как насчет самого первого сайта? — спросил Уилл.

Чарли вернулся на страницу «Почти недозволенное».

— Они тут заранее заявляют, что все девушки совершеннолетние. Учитывая то, что это Интернет, и то, что здесь нет явно несовершеннолетних, к примеру детей, вряд ли вас интересует дальнейшее содержание сайта.

Фейт окинула взглядом комнату. При мысли о том, что здесь спит Эван Бернард, ее охватило отвращение. Она подошла к тумбочке у кровати и ногой выдвинула нижний ящик.

— Тоже порно, — констатировала она, не прикасаясь к журналам.

На обложке верхнего издания красовалась девочка, которой на вид было не больше двенадцати лет. Но титульные данные утверждали обратное, заявляя: «Совершеннолетние сексуальные киски».

Уилл натянул перчатки и вытащил журналы из тумбочки. На всех фигурировали с виду несовершеннолетние девочки. И все они утверждали, что девочки взрослые.

— Все в рамках закона.

— Детектив? — Дверной проем заполнила внушительная фигура Айвана Самбора. В руках он держал два полиэтиленовых пакета с уликами. В одном лежал розовый вибратор, в другом — отороченные мехом наручники. Тоже розовые. — Мы нашли это в соседней комнате.

— Сообщи в лабораторию, что это интересует нас в первую очередь, — распорядился Уилл.

Айван кивнул и вышел из комнаты.

— У Бернарда нет зарегистрированной на его имя собственности ни в Джорджии, ни в одной из Каролин, ни в Теннесси, ни в Алабаме, — сообщила Фейт.

— Давай расширим зону поисков, — предложил Уилл.

Фейт подумала, что это все равно что тыкать пальцем в небо. Если у Бернарда есть напарник, которого он мог использовать как подставное лицо, ему незачем пользоваться своим настоящим именем при заключении сделок.

— Я поручила своим людям прочесать все сдающиеся в аренду хранилища в радиусе тридцати миль.

— Они могут быть арендованы на имя кого-нибудь из членов его семьи, — заметил Уилл. — И еще нам необходимо знать, с кем он дружит. Может, тут есть какая-нибудь записная книжка. — Он оглядел комнату, обшаривая взглядом мебель и картины на стенах. — Судья ограничил наш обыск поиском улик, указывающих на существование связи между Бернардом и Кайлой Александр. Но мы можем сказать, что искали имена других жертв. Даже если его посадят за Кайлу, за хорошее поведение он сможет выйти на свободу уже через два-три года.

— Как осужденный за половое преступление он уже никогда не сможет работать учителем.

— Это слишком низкая плата за убийство и похищение человека.

— Ты уверен, что он совершил эти преступления, Уилл? Что, если все было так, как он сказал: он занимался с ней сексом, а потом она отправилась по своим делам, а он по своим?

— Ты видела эту спальню, Фейт. Он озабочен молоденькими девочками.

— Все это означает лишь то, что он любит их насиловать, но не убивать.

— По опыту в Саванне он понял, как опасно оставлять свидетелей.

— Простите, что перебиваю, — вмешался Чарли, — но, может, вам следует учесть тот факт, что он подумывал о выходе на пенсию?

— Откуда ты знаешь? — удивился Уилл.

— Веб-сайт? — спросила Фейт, удивляясь тому, что он так быстро о нем забыл. — Чарли, открой его еще раз.

Он выполнил ее просьбу и просмотрел список вопросов и ответов.

— Не могу сказать, под каким ником он сюда заходил. Они все довольно безобидны. — Чарли кликнул на следующую страницу. — В основном они обсуждают, какие преимущества сохраняются за ними после выхода на пенсию, возможность заниматься консультированием для повышения дохода, ну и все такое. — Картинка на мониторе сменилась, потому что он перешел по следующему линку. — Пенсионная программа учителей Джорджии. — Он наклонился поближе к экрану, чтобы прочитать подробности. — Ага, тут сравнивается преподавание в частных и государственных школах. В государственной системе образования, чтобы заработать пенсию, необходимо отработать определенное количество лет. В частной школе учителя предоставлены самим себе. — Он пролистал страницу, читая текст. — Здесь говорится, что для получения полной пенсии они должны отработать тридцать лет.

— Может, он решил, что ему столько не вытерпеть? — предположила Фейт. — Миллион долларов — неплохое подспорье, позволяющее выйти на пенсию раньше срока.

— Бернард в Вестфилде всего двенадцать лет, — заметил Уилл. — Он сказал нам, что когда-то работал в государственной школе. Давайте узнаем, где он преподавал до этого.

— Это означает, что он ушел оттуда в середине девяностых, — сказала Фейт, произведя быстрые подсчеты в уме. — Может, там разразился какой-нибудь скандал, который они решили замять?

— Я знаю, что учителя зарабатывают не слишком много, но тебе не кажется странным, что в свои годы он все еще живет в этой паршивой квартирке?

— Может, он тратил все, что зарабатывал, на полеты в Таиланд, чтобы снимать несовершеннолетних девочек? — предположил Чарли.

Фейт обернулась к Уиллу.

— Как ты думаешь, у нас достаточно оснований, чтобы запросить его финансовую отчетность?

Уилл покачал головой.

— В ордере на обыск финансовые документы не указаны.

Чарли кашлянул. Фейт посмотрела на монитор компьютера. Он открыл счета Бернарда в местном кредитном союзе.

— Пусть это послужит уроком тем, кто записывает свои пароли на брелоках.

— Проверь, не оплачивал ли он какие-нибудь хранилища.

Чарли задвигал мышкой, поочередно выделяя каждый счет и знакомясь с подробностями.

— Ничего особенного. За эту квартиру он платит тысячу двести в месяц. Коммунальные услуги в пределах разумного. Продукты, химчистка, обслуживание машины, пара интернет-платежей. — Он просмотрел остальные счета. — Похоже, бóльшая часть его денег уходит на накопительный пенсионный счет. Парень копит на пенсию.

— Что он приносит домой каждый месяц? — поинтересовалась Фейт.

— Около двух тысяч трехсот баксов.

Фейт смотрела на монитор компьютера. Она слышала, как над чем-то смеются дежурящие за окном полицейские. В воздухе стоял низкий гул движущихся по дороге автомобилей. Подобное жилище обычно снимали выпускники колледжей, а не солидные люди под пятьдесят, начинающие задумываться о пенсии.

— Эван Бернард преподает бог знает сколько лет, и у него до сих пор нет собственного дома? — спросила она.

— Может, он разводился? — предположил Чарли. — Его могла выдоить насухо бывшая жена.

— Мы проверим судебный архив, — кивнул Уилл. — Если у него имеется бывшая жена, она могла обнаружить его наклонности и уйти. Если мы сможем подтвердить тот факт, что связь с Кайлой была частью его модели поведения, нам, возможно, удастся убедить судью отказать ему в залоге.

— Мы уже пробовали побеседовать с соседями. Почти никого не было дома. Наверное, все на работе. В доме напротив живет мамочка-домохозяйка. Она с Бернардом не знакома и ничего подозрительного не замечала.

— Пусть твои ребята приедут сюда около семи вечера. К этому времени должны вернуться и остальные жильцы. — Уилл подошел к шкафу и заглянул на верхнюю полку. — Может, у него есть фотоальбом или что-нибудь в этом роде?

— Мы не найдем ничего, если он этого не хочет.

Уилл продолжал осматривать шкаф, вынимая коробки и проверяя их содержимое.

— Мы знаем, что он отсутствовал в школе два часа.

Он извлек стопку альбомов выпускников и бросил их на кровать. Их было около двадцати штук. Яркие обложки кричали о приверженности традициям школы. Он взял верхний, украшенный гербом Академии Вестфилд, и начал перелистывать страницы.

— У него было слишком мало времени, чтобы совершить убийства, спрятать Эмму и вернуться в школу. Основная нагрузка легла на сообщника. Бернард наверняка знал, насколько богата семья Эммы.

— Родители Кайлы тоже не из бедных. Почему бы не прихватить и ее? Зачем ее убивать, если она представляет собой деньги?

Уилл закрыл альбом и взвесил его на ладони.

— А мы уверены, что Кайла не имеет к этому отношения?

Фейт покосилась на Чарли, который продолжал проверять файлы на компьютере.

Уилл, похоже, не считал его помехой разговору.

— Кайла Александр была скверным человеком. — Он бросил альбом на кровать и взялся за следующий. — Мы не нашли никого, кто считал бы иначе.

— Нужно быть конченой извращенкой, чтобы трахаться с Бернардом в собственной машине, зная, что он собирается похитить ее лучшую подругу. — Фейт кое-что вспомнила. — Может, она считала, что ей каким-то образом угрожает роман Эммы с Адамом?

Уилл подхватил ее мысль.

— Кайла могла знать, что Адам и Эмма паркуются в гараже. В прошлом году на девчонок донесла пронырливая соседка. Им пришлось найти место, где они могли бы оставлять машину.

— Я как раз думала о том, почему Кайла оставила свой белый «приус» перед домом Кампано, если она знала, что в прошлый раз родители узнали об их прогулах после того, как соседка увидела на подъездной дорожке автомобиль.

Уилл перестал листать альбом.

— Мне кое-что не дает покоя с той минуты, когда я увидел «приус» в том гараже. Все, к чему прикасался убийца, измазано кровью: багажник, ручки на дверцах, руль. Все, за исключением веревки и изоленты в багажнике.

— Ты думаешь, их привезла для убийцы Кайла?

— Возможно.

— Погоди, — сказала Фейт, пытаясь все это осмыслить. — Если Кайла причастна к преступлению, почему она погибла?

— Она славилась скверным характером.

— Ты все время утверждал, что убийца должен был ее знать.

Зазвонил телефон, и Уилл извлек из кармана жалкого вида аппарат, перемотанный липкой лентой.

— Алло!

Чтобы не стоять без дела, Фейт взяла один из альбомов и принялась его перелистывать. Она осторожно покосилась на Уилла, пытаясь разгадать его выражение лица. Он с привычно бесстрастным видом слушал собеседника.

— Спасибо, — наконец сказал он и опустил руку с телефоном. — Отпечатки Бернарда не совпадают с отпечатками на записках.

Фейт прижала альбом к груди. Он вдруг показался ей невероятно тяжелым.

— Значит, записками занимался его сообщник?

— Зачем отправлять записки? Зачем раскрывать карты?

Фейт пожала плечами.

— Может, они пытались отпугнуть Адама, чтобы Эмма была дома одна? — сказала она и тут же сама себе возразила: — В таком случае почему бы Кайле просто не отвезти Эмму домой? Возможно, они не ладили.

Уилл открыл прошлогодний альбом и перелистал страницы.

— Нам необходимо вернуться к самому началу. Тут явно есть кто-то еще. — Он провел пальцем по рядам ученических фотографий. — Бернард не из тех, кто пачкает руки.

— Мой друг из Теха сказал, что сегодня у него, возможно, будут новости, — напомнила Фейт, надеясь, что Уилл не заставит ее вдаваться в подробности относительно пробирки с серым порошком, сделать анализ которого она попросила Виктора.

Возможно, Уилл и чувствовал себя непринужденно, разговаривая в присутствии Чарли, но Фейт знала его недостаточно хорошо, чтобы рисковать своей карьерой.

— Отправляйся в Тех, — кивнул Уилл. — Узнай, может, уже есть какие-то результаты. — Он нашел фото Кайлы Александр и вынул его из альбома. — А заодно спроси Томми Альбертсона, не видел ли он эту девушку с Адамом или Гейбом Коэном. Спроси всех остальных обитателей общаги, если потребуется.

Он перевернул страницу и нашел снимок кафедры Бернарда. Со словами «Покажешь им и этого» он вытащил из альбома второй лист.

Фейт взяла фотографии.

Уилл открыл второй альбом, чтобы и самому запастись снимками.

— А я поеду в копировальный центр и сделаю то же самое.

Фейт посмотрела на часы на тумбочке.

— Ты говорил, что следующий звонок должен поступить в четыре часа?

Уилл осторожно вырвал нужные листы.

— Скорее всего, убийца сейчас с Эммой. Создает второе доказательство жизни.

Фейт положила альбом на кровать и направилась к двери, но остановилась. Что-то было не так. Она вернулась и перебрала альбомы, отложив три, которые отличались от остальных. Они были толще, и их обложки не были такими красочными.

— Откуда у Бернарда альбомы из Крима? — спросила она.

Школа Алонсо А. Крим находилась в Рейнолдстауне в восточной части Атланты. Это была, наверное, одна из самых неблагополучных школ государственной системы.

— Зато мы теперь знаем, где преподавал Бернард до перехода в Вестфилд, — ответил Уилл.

Фейт молча листала альбомы. Она никогда не относилась к числу тех, кто верит в судьбу, духов или восседающих у человека на плече ангелов. Но она уже давно привыкла доверять тому, что называла своим полицейским инстинктом. Она внимательно изучила указатель в конце альбома в поисках имени Эвана Бернарда. Его фото действительно находилось среди снимков коллег с его кафедры. Он также значился в числе организаторов школьной редакции.

Фейт нашла страницу со снимками членов редколлегии. Дети, как обычно, принимали самые дурашливые позы. У некоторых на головах красовались мягкие фетровые шляпы, из-за лент которых торчали ярлычки со словом «пресса». Другие покусывали карандаши или смотрели в объектив, подняв глаза от газеты. Внимание Фейт сразу привлекла хорошенькая юная блондинка. Но не тем, что она дурачилась и играла на публику, а тем, что стояла рядом с более молодой версией Эвана Бернарда. Фото было черно-белым, но Фейт было нетрудно представить цвет ее пшеничных волос, россыпь веснушек на носу. Она показала снимок Уиллу.

— Это Мэри Кларк.

Если верить чрезвычайно рассерженной Оливии Мак-Фаден, через полчаса после ареста Эвана Бернарда Мэри Кларк вышла из своего кабинета. Она взяла сумочку, велела ученикам читать следующий параграф и покинула здание школы.

Фейт разыскала учительницу без особого труда. Видавшая виды «Хонда-Сивик» была припаркована возле ее дома на Уодделл-стрит в Грант-Парке. Местные жители довольно неплохо заботились о своих жилищах, но все это не шло ни в какое сравнение с богатым районом Энсли-Парка с его профессионально ухоженными лужайками и дорогими устройствами для очистки бытовых сточных вод, благодаря чему лужайки здесь зеленели все лето, а цветы не прекращали цвести и благоухать. Вдоль дороги были выставлены мусорные баки, и Фейт пришлось выжидать, пока ей освободит проезд мусоровоз, медленно взбиравшийся по холму и опустошавший баки от дома к дому.

Грант-Парк был очень удобным для семей с детьми районом, с довольно высокими, но не заоблачными ценами на жилье, несмотря на то что он находился в пределах городской черты. Над дорогой смыкались ветви деревьев, а свежая краска фасадов сверкала на полуденном солнце. Архитектура домов была самой разнообразной. Некоторые были построены в колониальном стиле, другие напоминали викторианские особняки. В годы жилищного бума все они пережили вихрь реконструкций и модернизаций.

Все же горстка домов выглядела обойденной в этой погоне за лучшими жилищными стандартами. Кое-где виднелись одноэтажные домишки, над которыми возвышались двух-и трехэтажные коттеджи. Домик Мэри Кларк был как раз из числа этих бедных родственников. Глядя на него, Фейт предположила, что в доме, по всей видимости, две спальни и одна ванная. Ничто в нем не указывало на запущенность, тем не менее он производил какое-то заброшенное впечатление.

Фейт поднялась по каменным ступенькам к входной двери, перед которой стояла большая прогулочная коляска для двух малышей. Похоже, крыльцо было ее постоянным местом жительства. Повсюду были разбросаны игрушки. Выдернутые из земли качели лежали на крыльце, рядом с неопрятной кучей ржавых цепей. Фейт догадалась, что кто-то решил перенести качели на крыльцо, но так не сумел довести до конца свое великое начинание. Входная дверь сверкала черной краской, окно было закрыто изнутри шторой. Звонка не было. Фейт подняла руку, чтобы постучать, но в этот момент дверь отворилась.

В проеме стоял коренастый бородатый мужчина. На каждой руке он держал по ребенку. При виде незнакомки дети пришли в неописуемый восторг.

— Вам кого?

— Я детектив Фейт Митчелл из…

— Все в порядке, Тим, — раздался голос из глубины дома. — Пусть войдет.

Похоже, Тиму не особенно хотелось исполнять это распоряжение, но он отступил, впуская Фейт в дом.

— Она в кухне.

— Спасибо.

Казалось, он хочет сказать что-то еще. Возможно, предостеречь о чем-то? Но мужчина промолчал и с близнецами вышел из дома. Дверь с громким стуком закрылась.

Фейт огляделась, не зная, как ей поступить — ожидать Мэри в прихожей или идти искать кухню. Кларки избрали для своей гостиной эклектичный стиль выпускников колледжа, в котором старая мебель соседствовала с новой. Дешевый диван стоял напротив древнего вида телевизора. Модное кожаное кресло-релакс сверкало новизной, если не считать царапин на ножках, свидетельствовавших о недавнем визите кошки. Повсюду валялись игрушки. Казалось, здесь взорвалась ракета, выпущенная из штаб-квартиры ФАО Шварц в Нью-Йорке.[14]

Бросив быстрый взгляд в открытый проем комнаты, оказавшейся хозяйской спальней, Фейт увидела, что и там все завалено игрушками. Неудивительно, что родители маленьких детей всегда выглядят уставшими. В их домах просто не существует места, которое принадлежало бы только им.

— Я здесь, — окликнула ее Мэри.

Фейт последовала на голос по длинному коридору, который привел ее в заднюю часть дома. Мэри Кларк стояла у раковины, повернувшись спиной к окну. В руке она держала чашку кофе. Ее пшеничные волосы были распущены и падали на плечи. Она была одета в джинсы и слишком большую футболку, видимо принадлежавшую ее мужу. Ее лицо было покрыто пятнами, а глаза покраснели и распухли от слез.

— Вы хотите об этом поговорить?

— А у меня есть выбор?

Фейт села к металлическому столу с пластиковой крышкой, который вместе со стульями попал в эту кухню непосредственно из пятидесятых годов. Кухня была уютной и совершенно несовременной. Раковина была вмонтирована в выкрашенную в нежно-зеленый цвет мебель. Все шкафчики были металлическими. Посудомоечная машина отсутствовала, а плита была чуть перекошена набок. Карандашные отметки по обе стороны дверного проема отмечали скачки роста близнецов Мэри.

Мэри выплеснула кофе в раковину и поставила чашку на стол.

— Тим говорил, чтобы я в это не совалась.

Фейт ответила почти ее же фразой, произнесенной всего несколько секунд назад:

— А у вас есть выбор?

Они несколько секунд молча смотрели друг на друга. Фейт знала, как ведут себя люди, которым есть что скрывать. Точно так же она знала признаки, указывающие на то, что люди хотят говорить. Мэри Кларк не проявляла ни один из привычных ей знаков. Если бы Фейт попросили дать определение ее поведению, она рискнула бы предположить, что ее собеседнице стыдно.

Фейт положила руки на стол, сцепив пальцы. Она ожидала, пока Мэри заговорит.

— Полагаю, я уволена?

— Об этом вам придется поговорить с Мак-Фаден.

— Сейчас никто не увольняет учителей. Им просто дают самые дерьмовые классы и ждут, пока они сбегут или покончат с собой.

Фейт не ответила.

— Я видела, как они вывели Эвана из школы в наручниках.

— Он признался в том, что занимался сексом с Кайлой Александр.

— Это он похитил Эмму?

— Мы пытаемся выстроить против него обвинение, — пояснила Фейт. — Я не имею права вдаваться в подробности.

— Тринадцать лет назад он был моим учителем в Крим.

— Это довольно скверный район.

— Я была довольно скверной девочкой.

Ее сарказм был явным и неприкрытым, но под этим бахвальством скрывалась боль, и Фейт молча ожидала, решив, что самым лучшим способом узнать правду будет просто позволить Мэри привести ее к ней.

Женщина медленно подошла к столу и выдвинула стул. Потом с тяжелым вздохом села, и в ее дыхании Фейт уловила запах алкоголя.

— Эван был единственным светлым пятном в моей жизни, — сказала Мэри. — Именно благодаря ему я захотела стать учителем.

Это нисколько не удивило Фейт. Мэри Кларк с ее красивыми белокурыми волосами и пронзительными синими глазами была вполне во вкусе Бернарда.

— Он вас растлевал?

— Мне было шестнадцать лет. Я понимала, что делаю.

Фейт такого ответа не приняла.

— Вы в этом уверены?

На глаза Мэри навернулись слезы. Она начала озираться в поисках салфеток, и Фейт встала, чтобы подать ей бумажное полотенце с висящего у раковины рулона.

— Спасибо, — высморкавшись, пробормотала Мэри.

Фейт дала ей несколько секунд, чтобы успокоиться, и спросила:

— Что случилось?

— Он меня соблазнил, — последовал ответ. — Или, возможно, это я его соблазнила. Я не знаю, как это произошло.

— Вы в него влюбились?

— О да. — Она засмеялась. — Дом не был для меня особенно радостным местом. Отец оставил нас, когда я была маленькой. Мама работала на двух работах. — Она попыталась улыбнуться. — Я просто одна из этих тупых женщин с отцовской фиксацией, верно?

— Вам было шестнадцать, — напомнила Фейт. — Вы не были женщиной.

Мэри вытерла нос.

— Я была сущим наказанием. Я курила и пила. Я прогуливала уроки.

«Совсем как Кайла», — подумала Фейт.

— Где он вами овладел?

— У себя дома. Мы там все время зависали. Он был очень крутой. Крутой учитель, который позволял нам пить у себя дома. — Она покачала головой. — Все, что нам необходимо было делать, — это боготворить его.

— И вы его боготворили?

— Я делала все, что он мне говорил делать. — Мэри метнула в нее уничтожающий взгляд. — Все.

Фейт начинала понимать, почему Мэри лила воду на мельницу Бернарда. Он предоставил ей тихую и безопасную гавань, но он же мог все прекратить одним телефонным звонком родителям.

— Как долго это все продолжалось?

— Слишком долго. Недостаточно долго, — вздохнула Мэри. — У него была особенная комната. Дверь туда все время заперта. Он никому не позволял в нее входить.

— Никому? — уточнила Фейт, потому что было ясно, что Мэри Кларк эту комнату видела.

— Она была оборудована, как комната маленькой девочки. Мне она казалась такой хорошенькой. Белая мебель, розовые стены. Я была уверена, что у всех богатых девочек есть такие комнаты.

Этот человек явно был порождением собственных привычек.

— Поначалу он был очень милым. Мы говорили о том, что мой папа меня оставил, что я чувствую себя брошенной. Он просто слушал, но он меня понимал. А потом он захотел заниматься и другим.

Фейт подумала о вибраторе и наручниках, которые они нашли в особенной комнате Бернарда.

— Он вас принуждал?

— Я не знаю, — призналась Мэри. — Он очень хорошо умеет убеждать человека в том, что тот сам хочет что-то сделать.

— Что он с вами делал?

— Он делал мне больно. Он…

Мэри замолчала. Фейт не давила, понимая, что она на грани нервного срыва. Мэри медленно оттянула вниз горловину мешковатой футболки, и над ее левой грудью Фейт увидела повернутый вверх полумесяц шрама. След от укуса. Эту отметину оставил Эван Бернард.

Фейт медленно выдохнула. Как близко подошла она, будучи еще ребенком, к тому, чтобы стать такой, как Мэри Кларк? Ей просто повезло, что мужчина в ее жизни оказался мальчиком-подростком, а не педерастом с садистскими наклонностями.

— Он надевал на вас наручники?

Мэри зажала рот рукой и смогла только кивнуть.

— Вы когда-нибудь опасались за свою жизнь?

Мэри ничего не сказала, но Фейт прочитала ответ в ее глазах. Она оказалась в ловушке, и ей было очень страшно.

— Для него это было игрой, — произнесла она. — Один день мы были вместе, а на другой он все обрывал. Я жила в постоянном страхе, что когда-нибудь он бросит меня навсегда и я останусь совсем одна.

— Что случилось потом?

— Он ушел в середине года, — ответила Мэри. — Я его больше не видела до того самого дня, когда поступила на работу в Вестфилд. Я просто застыла, открыв рот, как девчонка. Я как будто перенеслась на тринадцать лет назад, и он все еще был моим учителем. И меня переполняли все эти чувства к нему. Чувства, которые я не должна была испытывать. Я знаю, что это извращение, но он был первым мужчиной, которого я любила. — Она посмотрела на Фейт, умоляя ее понять. — Он все это со мной делал. Он унижал меня, причинял мне боль и горе… Я не понимаю, почему не могу оборвать нить, которая связывает меня с ним. — Она заплакала. — Как это мерзко, что я до сих пор испытываю глубокие чувства к человеку, который меня насиловал! Вы тоже так считаете?

Фейт смотрела на свои руки, не решаясь ответить.

— Почему Эван ушел из вашей школы? — наконец спросила она.

— Была еще одна девочка. Я не помню, как ее звали. Она очень сильно пострадала. Ее изнасиловали и избили. Она сказала, что это с ней сделал Эван.

— Его не арестовали?

— Она была проблемной девочкой. Как и я. Кто-то из ребят за него вступился и обеспечил ему алиби. Бернард умел заставить учеников врать ради него. Но он все равно ушел из школы. Я думаю, он знал, что ему не поверили.

— Вы его когда-нибудь видели? Я хочу спросить: после того как он ушел из школы, он пытался с вами связаться?

— Конечно нет.

Что-то в ее голосе заставило Фейт спросить:

— А вы не пытались с ним встретиться?

Слезы вернулись. Унижение исказило лицо Мэри.

— Конечно, пыталась.

— И что же?

— У него там была другая девочка, — ответила она. — В нашей комнате. В моей комнате. — По ее щекам покатились слезы. — Я кричала на него, угрожала вызвать полицию, говорила все самые тупые слова, которые только могла придумать, чтобы заставить его вернуться. — Она смотрела на отметки на дверном косяке, вехи жизни ее детей. — Я помню, однажды шел сильный дождь… Было очень холодно, так холодно, как здесь никогда не бывает. Мне кажется, в тот год даже снег шел.

— Что вы сделали?

— Я предложила ему себя. Предложила сделать все, что он захочет и как захочет. — Она кивнула головой, как будто соглашаясь с этим воспоминанием, в котором ради мужчины была готова на немыслимые унижения. — Я сказала ему, что сделаю все.

— Что он ответил?

Она посмотрела Фейт в глаза.

— Он избил меня, как собаку. Он со всей силы бил меня кулаками. Я до утра лежала на улице.

— Вы обратились в больницу?

— Нет. Я вернулась домой.

— Вы еще когда-нибудь к нему ходили?

— Один раз, три или четыре месяца спустя. Я была со своим новым бойфрендом. Я хотела припарковать машину перед домом Эвана. Я хотела, чтобы кто-то другой трахнул меня там. Мне казалось, что этим я смогу ему отомстить. — Она усмехнулась собственной наивности. — Зная Эвана, я уверена, что он стоял бы у окна и дрочил, наблюдая за нами.

— Его там не было?

— Он переехал. Полагаю, он перебрался на более сочные пастбища, в нашу славную Академию Вестфилд.

— И вы больше никогда с ним не разговаривали? До того мгновения, когда увидели его в свой первый рабочий день?

— Нет. Я была не настолько тупой, чтобы не понимать.

— Что понимать?

— Раньше он никогда не оставлял синяков там, где их могли увидеть другие. Поэтому я поняла, что все кончено. Он бил меня по лицу так сильно, что у меня треснула скула. — Она коснулась пальцами щеки. — Это не видно, правда?

Фейт взглянула на красивое лицо собеседницы, на ее идеальную кожу.

— Нет.

— Шрам внутри, — прошептала Мэри, поглаживая себя по щеке так, как, наверное, ласкала своих детей. — Все, что Эван со мной сделал, все еще находится внутри.

Уилл шел через парковку позади копировального центра, ощущая, как время смыкается вокруг него. Завтра в это же время Эвана Бернарда выпустят из тюрьмы. Личность его сообщника по-прежнему не установлена. У Уилла не было ни идей, ни версий. Горизонт был затянут беспросветной пеленой мрака. Данные судебной экспертизы ничего им не дали. Анализ ДНК займет не один день. Когда Аманда шла к цели, она становилась беспощадной. Она бралась за дела только для того, чтобы их выигрывать, и не тратила понапрасну сил, когда обстоятельства складывались не в ее пользу. Если четырехчасовый звонок не принесет им чего-то нового и судьбоносного, она начнет изымать из его распоряжения ресурсы, бросая их на другие расследования.

Они считали, что Эмма умерла. Это чувствовалось в том, как смотрит на него Фейт, как старательно подбирает слова Аманда, говоря о девушке. Они все от нее отреклись. Все, но только не Уилл. Он не мог принять того, что ее больше нет. Он был обязан вернуть Абигайль Кампано ее ребенка. Вернуть живым. На меньшее он не был согласен.

Он нажал кнопку у двери, и его немедленно впустили. Шагая по длинному коридору, Уилл слышал пронзительное жужжание работающих на полную мощность машин. Ремонтная бригада на улице вносила в эту какофонию свою лепту. Отбойные молотки и бетономешалки обеспечивали ей бесперебойный ритм. От этой кипучей деятельности дрожали стекла в окнах, выходящих на Пичтри-стрит.

— Эй, приятель! — окликнул его Лайонел Петти.

Он сидел за регистрационной стойкой, склонившись над бумажной тарелкой с огромным бифштексом и картофелем фри. Уилл узнал логотип на лежащем рядом бумажном пакете. Еда прибыла из «Стейкери», ресторанчика быстрого питания, специализировавшегося на больших порциях подозрительно недорогого мяса.

— Вам сообщили о моем звонке! — взволнованно воскликнул Петти. — Сегодня утром рабочие вернулись. Я был в шоке, вы не поверите. — Он уставился на лицо Уилла. — Черт возьми, приятель, я смотрю, вам досталось!

— Ну да, — согласился Уилл, коснувшись разбитого носа и мысленно выругав себя за столь наивный жест.

Уровень шума немного снизился, и Петти вскочил, чтобы проверить станки.

— Эти подрядчики… ремонтники, — спросил Уилл, — они те же, что и раньше?

Петти остановился у одного из копировальных аппаратов и начал загружать в него стопки бумаги.

— Некоторые кажутся мне знакомыми. Бригадир то и дело то заезжает в гараж на своем толстозадом грузовике, то снова уезжает. Уоррен психует, но мы ничего не можем с этим поделать, потому что, строго говоря, это не наш гараж.

Уилл вспомнил слова управляющего о том, что никто из их клиентов никогда не пользуется гаражом.

— А ему какое дело?

— Мусор, приятель. Горы мусора. Это неуважение.

Он захлопнул аппарат и нажал на кнопку. Тот взвыл и присоединил свое низкочастотное жужжание к хору вращающихся шестерней и шаркающей бумаги. С улицы раздался громкий сигнал клаксона. Это фронтальный погрузчик «Барсик» приготовился поднимать с дороги стальные плиты.

Петти снова уселся за свой обед.

— Пыль разносится по ковру. Она такая мелкая, что ее даже пылесосы не берут.

— Какая пыль?

Петти вгрызся в мясо, забрызгав тарелку жиром и кровью.

— Цемент, который они используют под землей.

Уилл подумал о сером порошке. Он оглянулся на дорожников. «Барсик» загнал передний ковш под край одной из стальных плит, открыв в дороге зияющую дыру.

— Как он выглядит?

Петти приложил ладонь к оттопыренному уху.

— Что?

Уилл не ответил. Рука возле уха Петти сжимала дешевого вида нож. Ручка была деревянной, а скрепляющие ее кольца походили на выцветшее золото. Лезвие было зазубренным, однако острым.

Уилл попытался сглотнуть, но во рту внезапно пересохло. В последний раз, когда он видел такой нож, тот лежал в нескольких дюймах от безжизненной руки Адама Хамфри.

Глава 17

Фейт стояла за дверью конференц-зала в здании, где работал Виктор. Из-за стекла доносился низкий гул мужских голосов. Ее мысли были далеко. Она перенеслась в квартиру Эвана Бернарда, где в розовой девичьей комнате он держал розовый вибратор и наручники. Это были те же самые устройства, которые он применял к юной Мэри Кларк? Какие свои садистские наклонности он реализовывал с этой девушкой? Мэри об этом не рассказала, но правда была написана у нее на лице. Он ранил ее так глубоко, что она не могла этого даже выразить. Наверное, ей никогда не удастся это сделать. При одной мысли об этом Фейт становилось плохо. Особенно с учетом того, что она была уверена: Мэри стала лишь одной из множества жертв, которых учитель намечал себе за минувшие годы.

Едва Фейт выехала из Грант-Парка, как тут же позвонила начальнику охраны школы Алонсо Крим. Записей о предполагаемом изнасиловании, заставившем Эвана Бернарда покинуть свой пост, не сохранилось. Мэри Кларк не запомнила имени той девочки. Во всяком случае, она так сказала. Обвинения против Эвана Бернарда не выдвигались, поэтому никакой информации об этом расследовании в местном участке не было. Из сотни с небольшим учителей, которые сейчас работали в школе, не оказалось ни одного, кто был там в то время, когда Бернард издевался над Мэри Кларк. В поле зрения не было ни одного свидетеля или сообщника. Не сохранились и улики.

Тем не менее где-то был человек, который совершенно точно знал, где находится Эмма Кампано. Уилл, похоже, считал, что у девушки есть шанс выбраться из этой ситуации живой, но Фейт подобных иллюзий не питала. Если бы у убийцы была живая жертва, он записал бы доказательство жизни для второго звонка. Все было хорошо спланировано. Бернард был спокойным сообщником, тем, кто всегда сохраняет контроль над ситуацией. Случившееся в доме Кампано показывало, что убийца и похититель Эммы подобным даром не обладал. Что-то пошло не так, как они рассчитывали.

Когда Уилл вручил Фейт вырванные из школьного альбома фотографии Кайлы Александр и Эвана Бернарда, она вскрыла конверт со счетом за газ и сунула туда снимки. Сейчас она открыла его и посмотрела на школьное фото Эвана Бернарда. Он выглядел привлекательным мужчиной. У него не было бы проблем с женщинами своего возраста. Если бы Фейт ничего о нем не знала, то и сама согласилась бы с ним встречаться. Хорошо образованный, мягкий и деликатный учитель, который занимается с детьми, испытывающими затруднения в учебе. Да женщины, наверное, выстраивались в очередь у его двери! И все же он предпочел юных девушек, ничего не понимающих в жизни.

Утреннего визита к Бернарду домой хватило, чтобы теперь Фейт чувствовала себя грязной. Его почти недозволенное порно и портрет девушки на стене спальни указывали на болезненную одержимость. Ее, как и Уилла, выводила из себя мысль о том, что завтра он без всяких проблем выйдет под залог. Чтобы завести на него дело, им было необходимо больше времени. Но пока единственным, над чем они могли работать, был недостающий жесткий диск и отпечаток пальца, который не принадлежал их единственному подозреваемому. Кроме того, Фейт не давал покоя вопрос: является ли Бернард ключевой фигурой, или он всего лишь отвратительное явление, отвлекающее их от поиска настоящего убийцы?

Фейт было нетрудно понять, чего хотел сорокапятилетний мужчина от семнадцатилетней девушки, но она не могла представить себе, что могло привлечь Кайлу Александр к Эвану Бернарду. У него были седеющие волосы и глубокие морщины вокруг рта и глаз. Он носил пиджаки с вельветовыми заплатами на локтях и коричневые туфли с черными брюками. Хуже того, в отношениях вся власть принадлежала ему, и не только из-за его работы.

Только потому, что Бернард жил на свете дольше Кайлы, он был хитрее и проницательнее. За те двадцать восемь лет, что разделяли их, он поднакопил жизненного опыта и успел вступить во множество самых разных отношений. Ему было совсем нетрудно соблазнить этого своенравного ребенка. Бернард, наверное, был единственным взрослым в жизни Кайлы, который поощрял ее плохое поведение. Наверное, рядом с ним она чувствовала себя особенной, как будто он был именно тем, кто способен ее понять. А взамен он всего лишь отнял ее жизнь. Когда Фейт было четырнадцать лет, ее точно так же обманул юноша, который был всего на три года старше. Он тоже подвергал опасности ее жизнь, постоянно угрожая, что если она перестанет с ним встречаться, то он расскажет ее родителям обо всем, чем она с ним занималась. Фейт увязала все глубже и глубже, пропуская уроки, гуляя допоздна, несмотря на запрет родителей, и выполняя все его желания. А потом она забеременела, и он отшвырнул ее, как использованную вещь.

Собрание закончилось, и дверь конференц-зала распахнулась. Оттуда начали выходить мужчины в строгих костюмах. Они щурились от яркого солнца, льющегося в высокие окна. Виктор, казалось, удивился, увидев Фейт. Возникла секундная неловкость, когда она протянула ему руку, а он в это же самое мгновение наклонился к ее щеке. Фейт издала нервный смешок, думая о том, что ей трудно будет приспособиться к их новым взаимоотношениям.

— Я здесь по работе, — пояснила она.

Виктор жестом пригласил ее пройти с ним.

— Я получил сообщение о том, что ты звонила. Я надеялся, что ты хочешь назначить мне свидание, но на всякий случай связался с Чаком Уилсоном.

Уилсон был ученым, которого Виктор попросил сделать анализ серого порошка, найденного Чарли Ридом.

— У него уже есть что-нибудь?

— Мне очень жаль, но он пока не перезвонил. Я заставил его пообещать, что он займется этим сегодня. — Он улыбнулся. — Мы могли бы где-нибудь перекусить, а потом узнать, что там у него.

— Хорошо бы пораньше. Ему можно позвонить?

— Конечно.

Они начали спускаться по узкой лестнице.

— И еще мне надо поговорить с одним из твоих студентов, — сообщила ему Фейт.

— С кем именно?

Фейт потеребила конверт с фотографиями Кайлы и Бернарда.

— С Томми Альбертсоном.

— Тебе повезло, — сказал Виктор, взглянув на часы. — Он уже целый час ждет в моем кабинете.

— У него проблемы?

— Именно этому и было посвящено собрание. — Виктор взял ее под руку, повел по коридору и, понизив голос, продолжил: — Мы только что получили разрешение начать процедуру исключения его из университета.

Родительская часть Фейт при этом сообщении запаниковала.

— Что он натворил?

— Целый ряд идиотских розыгрышей, — вздохнул Виктор. — Один из которых закончился порчей университетского имущества.

— Какого имущества?

— Вчера ночью он забил все унитазы на своем этаже. Мы полагаем, он использовал для этого носки.

— Носки? — переспросила Фейт. — Зачем ему это было нужно?

— Я уже перестал задаваться вопросом, зачем молодые парни делают что бы то ни было, — отозвался Виктор. — Я только сожалею о том, что право сообщить ему, что он может отсюда убираться, досталось не мне.

— Почему?

— Ему предоставят возможность предстать перед специальной комиссией и объяснить свое поведение. Меня это немного беспокоит, потому что в комиссии есть родственные ему души. Она состоит из выпускников Теха, большинство из которых в свое время принимали участие во всевозможных дурацких выходках, но затем стали вполне успешными людьми.

Виктор протянул руку и открыл перед Фейт дверь с табличкой «Декан по делам студентов». Ниже золотыми буквами значилось его имя. У Фейт учащенно забилось сердце. Ее скоротечные романы, как правило, случались с мужчинами, носившими титулы попроще: водопроводчик, механик, коп, коп, коп.

— Марти, — обратился Виктор к сидевшей за столом женщине, — это Фейт Митчелл. — Он улыбнулся Фейт. — Фейт, это Марти. Она работает со мной почти двенадцать лет.

Женщины обменялись ничего не значащими милыми фразами, но не было сомнения в том, что они пытаются оценить друг друга.

Виктор снова обернулся к Фейт и заговорил официальным голосом:

— Детектив Митчелл, мистеру Альбертсону девятнадцать лет, что делает его взрослым. А значит, вам не требуется мое разрешение, чтобы поговорить с ним. Для этого разговора вы можете использовать мой кабинет.

— Благодарю вас.

Фейт сунула конверт под мышку и подошла ко второй двери.

Ее первой мыслью, когда она переступила порог, было то, что здесь пахнет лосьоном после бритья, которым пользуется Виктор, и что у кабинета такой же мужественный и привлекательный вид, как и у его владельца. Комната была просторной, с большими окнами, выходящими на скоростную автомагистраль. Письменный стол — стеклянным, на хромированной основе. Кресла — низкими, но явно удобными. Элегантный кожаный диван в углу портила ссутулившаяся фигура сидящего на нем подростка.

— Что вы здесь делаете? — пожелал знать Томми Альбертсон.

— Я здесь, чтобы помочь тебе разобраться со своим горем. Судя по всему, тебя так расстроило то, что происходило в твоем общежитии на протяжении последних нескольких дней, что ты принялся за розыгрыши.

Большая лампа над головой несколько раз мигнула, прежде чем окончательно загореться.

— Ну да, — согласился Томми, — меня очень волнует Гейб.

— Ты не знаешь, у него есть пистолет?

— Я уже отвечал на этот вопрос, — напомнил ей Томми. — Нет, я не знаю, есть ли у него пистолет. Я не знал, что он в депрессии. Я ни разу не видел ту девушку… да и вторую тоже. Я просто сидел тихо и не высовывался, знаете ли. И не лез ни в чьи дела.

— Так ты поэтому сидишь в кабинете декана Мартинеса, вместо того чтобы быть на занятиях?

— Это просто недоразумение, — заявил он, пожав плечами.

Фейт расположилась в кресле напротив дивана.

— У тебя куча проблем, Томми.

— У меня все будет хорошо, — заверил он ее. — Мой папа уже едет сюда, чтобы все уладить.

— Не многое можно уладить с учетом того, что ты уничтожил университетскую собственность.

Томми пожал плечами.

— Я за все заплачу.

— Ты заплатишь? Или твой отец?

Он снова пожал плечами.

— Какая разница? Он сделает благотворительный взнос или купит пару футбольных форм, и с этим будет покончено. — Он помолчал. — Кроме того, все было именно так, как вы сказали: у меня просто сорвало крышу от переживаний. — Томми ухмыльнулся. — Я истерзался мыслями об Адаме, а потом еще узнаю, что мой кореш впал в депрессию и бросает университет. Не слишком ли много для одного человека?

Фейт стиснула зубы, пытаясь скрыть, что он ее достал. Она открыла конверт и вытащила фотографию Эвана Бернарда.

— Ты когда-нибудь видел этого человека?

Он пожал плечами.

— Томми, посмотри на фото.

Он наконец выпрямился и взглянул на снимок.

— Ты его когда-нибудь видел? — повторила вопрос Фейт.

Альбертсон поднял на нее глаза, потом снова перевел взгляд на фото.

— Возможно. Я не знаю.

Еще никогда в жизни Фейт не испытывала такого отчаянного желания вытрясти из кого-то правду.

— Подумай, Томми.

— Я же сказал, что не знаю.

Она все не убирала фотографию.

— Я хочу, чтобы ты очень внимательно на него посмотрел, Томми. Это важно. Этот человек тебе знаком?

Он досадливо вздохнул.

— Кажется, да. Его по телеку показывали или как?

— Нет. Ты мог видеть его на территории студгородка. Может быть, с ним были Адам или Гейб?

Альбертсон взял фотографию и принялся изучать лицо на снимке.

— Я не знаю, где его видел, но он кажется мне знакомым.

— Ты хочешь немного подумать?

— Конечно.

Он отдал ей фотографию и снова ссутулился, откинувшись на спинку дивана.

Фейт уже не скрывала своего раздражения.

— Сейчас, Томми. Подумай об этом сейчас.

— Я думаю! — огрызнулся Томми. — Я же сказал вам, что он кажется мне знакомым, но я не знаю, где его видел. Он напоминает мне Хана Соло. Может, я помню его по «Звездным войнам»?

Фейт сунула снимок обратно в конверт, думая о том, что она похожа на Форда Харрисона больше, чем Эван Бернард.

— А как насчет нее?

Альбертсона не надо было уговаривать взглянуть на Кайлу Александр.

— Ух ты какая горячая штучка! — Он прищурился. — Это та самая киска, которая умерла, верно?

Фейт знала, что последние три дня фотография Кайлы не сходила с телеэкранов.

Томми нахмурился и протянул ей фото.

— Фу, это извращение — возбуждаться, глядя на мертвую девушку.

Фейт не взяла снимок, и он с кислым видом положил его на стол.

— Ты ее никогда раньше не видел? — спросила Фейт, пряча фотографию в конверт.

Он помотал головой.

— Спасибо, Томми, ты мне действительно очень помог.

Фейт встала и сделала шаг к двери.

— Я вам позвоню, если что-нибудь вспомню. — Он смотрел на нее с улыбкой, которую явно считал обаятельной. — Может, дадите свой домашний номер?

Фейт прикусила губу, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего. Ее шокировало полное отсутствие у Томми способности сопереживать. Ей хотелось напомнить ему, что Эмму Кампано до сих пор не нашли. Возможно, она умерла. Что кто-то зверски ударил ножом парня, посещавшего один с ним университет и спавшего менее чем в десяти футах от него. И что убийца все еще на свободе. Вместо этого она подошла к двери и открыла ее так осторожно, чтобы Томми и в голову не пришло, что она на него злится.

Закрыв дверь, она несколько секунд не выпускала дверную ручку, приказывая себе успокоиться. Виктор и его секретарша выжидательно смотрели на нее. Ей хотелось заорать, проклясть этого парня за то, что он такой бесчувственный ублюдок, но она этого не сделала. Она решила, что не стоит так быстро показывать Виктору стервозную сторону своего характера. Они были еще недостаточно близко знакомы.

— Ну и как? — Он стоял, сунув руки в карманы брюк и глядя на нее со своей привычной улыбкой. — Он тебе помог?

— Толку с него, как с козла молока, — ответила Фейт. Тут ей в голову пришло еще кое-что. — Вы обыскивали его комнату?

— Зачем?

Раньше Фейт это казалось несущественным, но сейчас она задумчиво пробормотала:

— Чтобы найти марихуану, которую я видела в одном из ящиков, когда вчера вечером просматривала вещи Гейба Коэна.

Улыбка Виктора стала еще шире.

— Марти, попроси, пожалуйста, охрану с этим разобраться.

— Конечно.

Секретарша, бросив в сторону Фейт одобрительный взгляд, сняла трубку телефона.

— У нас очень строгие правила насчет наркотиков, — сообщил Виктор. — Автоматическое исключение.

— Это, возможно, самое лучшее, что я за сегодня услышала.

— Вот еще кое-что. Мне позвонил Чак Уилсон. Он говорит, что у него есть довольно высокая степень уверенности относительно того, чем является это твое вещество. Если ты хочешь его повидать, он сейчас в «Варсити», на другой стороне улицы.

Фейт почувствовала, что заливается краской. Она старалась не думать об украденной улике, относясь к ней как к чему-то неосязаемому. Но сейчас уже некуда было спрятаться от того, что она сделала.

— Фейт?

— Отлично.

Она заставила себя улыбнуться.

Виктор открыл дверь в коридор.

— Ты уверена, что не можешь перекусить на скорую руку? Я знаю, что фастфуд — это не очень романтично…

Если Виктор не был готов познакомиться с ее стервозностью, ему уж точно незачем видеть, как она заглатывает чили-стейк.

— Я благодарна тебе за приглашение, но мне необходимо срочно встретиться с напарником, с которым мы ведем расследование.

— Как оно продвигается? — поинтересовался Виктор, провожая Фейт в вестибюль, а затем на улицу. — Есть какие-нибудь успехи?

— Да, кое-что есть, — кивнула она, но не стала вдаваться в подробности.

Арест Эвана Бернарда не выглядел таким уж большим достижением на фоне того, что они до сих пор не знали, где находится Эмма Кампано.

— Тебе, наверное, очень тяжело, — сочувственно сказал он, щурясь на солнце.

Они шли мимо футбольного поля. Перед ними возвышались высокие кирпичные здания — тоже общежития.

— Трудно так долго ничего не знать, — призналась она. — Я все время думаю об этой девочке и о том, что чувствуют ее родители.

Виктор положил руку ей на плечо, указывая на уводящую направо улицу с односторонним движением. Фейт повернула туда, а он продолжал:

— За эти годы мне приходилось сталкиваться с различными проблемами, но ничего подобного раньше не было. Весь городок в напряжении. Я и представить не могу, какая сейчас обстановка в школе этих девочек. Случалось, что наши студенты умирали, но насильственной смертью — никогда.

Фейт притихла, вслушиваясь в умиротворяющие звуки его голоса, наслаждаясь его прикосновением сквозь тонкую хлопчатобумажную блузку.

— Сюда, пожалуйста, — сказал Виктор, указывая на сужающийся тротуар.

Часть его была отгорожена высокой железной оградой. Дальше дорога вела вниз. Фейт остановилась. Они находились приблизительно в двух кварталах от моста Норт-авеню, пересекавшего I-75 и ведущего к «Варсити».

— Что это?

— Ты никогда не пользовалась этим тоннелем? — удивился Виктор. Она покачала головой, и он объяснил: — Это кратчайший путь под шоссе. Я не советовал бы ходить здесь среди ночи, но сейчас он совершенно безопасен.

Он взял ее за руку, словно желая успокоить. Как будто у Фейт на бедре не висела кобура с пистолетом, которым она умела пользоваться.

Они пошли дальше, и Виктор продолжал играть роль гида:

— «Варсити» был открыт студентом Теха по имени Фрэнк Горди. По его плану ресторан должен был обслуживать сотрудников и студентов университета, но постепенно все изменилось. Мы стараемся скрывать от наших студентов, что, для того чтобы открыть ресторан, Горди в 1925 году бросил университет. С такими примерами, как Стив Джобс и Билл Гейтс, очень трудно убедить ребят в том, что все-таки стоит завершить образование.

— Ты же знаешь, мне нечего сказать на этот счет, — заметила Фейт.

Накануне вечером она рассказала ему, что бросила колледж, не доучившись всего год. Джереми унаследовал ее любовь к математике, и ей было вполне достаточно того, что высшее образование будет у сына. «У Теха есть замечательные учебные программы для взрослых», — напомнил ей тогда Виктор. «Я буду иметь это в виду», — ответила она, чтобы не огорчать его. Но для того, чтобы задерживать бродяг за употребление алкоголя в общественных местах, тригонометрия ей была не нужна.

Они уже вошли в тоннель, но Виктор продолжал держать руку у нее на плече. Сверху доносился грохот пролетающих у них над головами машин. «Интересно, сколько инженеров Теха трудилось над проектом этого шоссе? — подумала Фейт. — И известно ли городским властям об этом тайном проходе?» Тоннель был просторным, около двенадцати футов в ширину и не меньше двадцати ярдов в длину. Потолок был низким, и, хотя обычно Фейт не страдала от клаустрофобии, ей стало не по себе.

Виктор продолжал:

— Я уверен, тебе известно, что «Варсити» — самый большой в мире ресторан быстрого питания для автомобилистов. Он занимает два квартала. Этот тоннель выходит на северную сторону здания.

— Я не припоминаю, чтобы нам его показывали, когда Джереми поступил в Тех и нас водили по студенческому городку.

— Это тщательно охраняемый секрет.

Фейт почувствовала, что покрывается пóтом, хотя под землей было прохладнее, чем наверху. Ее сердце начало бешено колотиться без всякой видимой причины. Сколько бы они ни шли, ступени, знаменующие выход из тоннеля, казалось, все отдаляются.

— Эй, — забеспокоился Виктор. — С тобой все хорошо?

Она кивнула, чувствуя себя ужасно глупо.

— Я просто…

Фейт почувствовала, что сжимает конверт в руке, и вынула фотографии, чтобы убедиться, что не измяла их. Когда она подняла глаза на Виктора, паника, подступившая несколько мгновений назад, охватила ее с новой силой. Выражение его лица было суровым, даже гневным.

— Что случилось? — спросила она.

Он молча смотрел на нее, и его ярость была почти осязаемой.

— Зачем тебе фотографии Эвана Бернарда?

— Откуда ты…

Он сделал шаг вперед и схватил ее за локоть. У него были очень сильные руки. И он был левшой. Почему она не заметила этого раньше?

— Виктор… — выдохнула она, борясь с паникой.

— Рассказывай, что тебе известно, — потребовал он. — Выкладывай все и немедленно!

Фейт почувствовала, что ее рука под пальцами Виктора онемела и потеряла чувствительность.

— О чем ты говоришь? — спросила она.

Ее сердце колотилось так сильно, что причиняло физическую боль.

— Это что, какой-то оперативный эксперимент? Тебя ко мне подослали? — наседал он.

— Подослали? Но зачем?

— Я никак не связан с этим человеком. Так им и передай.

— Ты делаешь мне больно!

Виктор отпустил ее руку и взглянул на оставшиеся на коже следы своих пальцев.

— Прости, — пробормотал он, делая шаг назад. Потом нервно провел рукой по волосам и принялся расхаживать взад-вперед. — Я не знаю Эвана Бернарда. Я понятия не имею, чем он занимается. Я никогда не видел его среди своих студентов. Я вообще ни разу не видел его в студгородке, — быстро заговорил он.

Она потирала руку, пытаясь восстановить кровообращение.

— Виктор, какого черта? Что ты несешь?

Виктор сунул руки в карманы и остановился перед ней, покачиваясь на каблуках.

— Скажи честно, Фейт. Наши отношения что-нибудь для тебя значат или ты просто пытаешься что-то обо мне выяснить?

— Что выяснить? Что ты сделал?

— Я ничего не сделал. Именно это я и пытаюсь тебе сказать. — Он покачал головой. — Ты мне очень понравилась, но оказалось, что для тебя это просто игра. Я угадал?

— Игра? — изумилась она. — Я провела три последних дня, пытаясь найти извращенца, убившего двух человек и похитившего девушку, чтобы бог знает что с ней делать. И ты думаешь, что это все игра?!

— Фейт…

— Нет! — отрезала она. — Не надо меня успокаивать. Рассказывай, что происходит. И начни с того, какое отношение ты имеешь к Эвану Бернарду.

— Он больше двадцати лет работал у нас почасовиком. Наши студенты не особенно сильны в гуманитарных науках. Он помогал им делать курсовые работы.

— Адам Хамфри был одним из его студентов?

— Нет, мы уволили Бернарда в прошлом году. Во время летнего семестра он вел занятия для отстающих. Мы узнали, что у него связь со студенткой. С несколькими студентками. Он подал на нас в суд… если точнее, он подал в суд на меня… За противозаконное расторжение контракта.

— А почему лично на тебя?

— Потому что эта программа курировалась деканатом по делам студентов. Бернард сейчас судится со всеми, кто имел хотя бы отдаленное отношение к его обучающей программе. Он потерял государственную пенсию, льготы, саму возможность выйти на пенсию.

— Юридически он не имел права заниматься сексом со студентами.

— При условии, что его поймают на горячем, — с отвращением произнес Виктор. — Но ни одна из девушек не согласилась дать против него показания.

— Тогда как вы об этом узнали?

— Одна из них все-таки пожаловалась. Он очень грубо с ней обошелся. Он на нее напал, она отбивалась, и он ее травмировал. Но она обратилась к нам только через несколько недель. Я пытался уговорить ее пойти в полицию, но она отказалась. Она сказала, что это будет ее слово против его слова и ей не поверят. Она боялась, что ее отдадут на растерзание прессе. Боялась, что сокурсники отвернутся от нее. — Он сжал зубы. — Омерзительно уже то, что все это произошло, но то, что он начал судиться…

— Почему эта история не получила огласки?

— Потому что ему нужны деньги, а не заголовки в газетах. Что касается университета, то мы уж точно не станем звонить в Си-эн-эн и обеспечивать их сенсациями. Речь идет только о деньгах, Фейт. Речь всегда идет только о деньгах.

Он провел рукой по лицу.

— Он работает в школе. В старших классах. Ты это знал?

— Адвокат запретил нам контактировать с ним. Этот тип может засудить нас за оговоры.

— Если ты говоришь правду, это не может быть оговором.

— Это высоконравственная позиция, которую ты можешь себе позволить, если тебе не грозит удержание пятидесяти тысяч долларов на судебные издержки из-за того, что ты вынужден защищаться от ублюдка, с которым ни разу даже не встречался. — Он скрестил руки на груди. — Извини, Фейт. Я увидел фотографии и решил, что тебя ко мне подослали.

— Твой случай не уголовный.

— Я знаю, — вздохнул он. — Просто я так… — Он покачал головой, предоставив ей возможность самой закончить эту мысль. — Я параноик. Я приложил столько усилий, чтобы добиться того, что имею. Я не хочу потерять свою работу и свой дом из-за какого-то засранца, который не в состоянии удержать член в штанах. — Он снова покачал головой. — Прости. Я не должен так грубо выражаться в твоем присутствии. И хватать тебя я тоже не имел права. Просто я постоянно в напряжении. Но это не оправдание, и я это знаю.

— Почему ты не рассказал об этом раньше? Мы провели ночь, разговаривая обо всем на свете, кроме этого.

— По той же самой причине, по которой ты не рассказываешь о своем расследовании. Мне было очень приятно поговорить с другим человеком о нормальных, человеческих вещах. Я мучаюсь с этим иском все лето. Мне хотелось, чтобы кто-то смотрел на меня просто как на Виктора, на симпатичного парня, а не как на администратора, угодившего под суд за то, что вверенные ему студенты пострадали от негодяя.

Фейт обхватила себя руками за плечи, чувствуя, что ею овладевают разочарование и отчаяние. Эмму Кампано похитил безумец. Сколько еще людей стояло в стороне, пока над девушкой издевались, а ее друзей зверски убивали?

— Ты хоть понимаешь, что ты сделал? — Он попытался возразить, но она не дала ему заговорить. — Виктор, этот человек может иметь отношение к моему делу. Он спал с девочкой, которая умерла. Его сперму обнаружили в ее теле.

Он замер от потрясения.

— Что ты хочешь сказать?

— Что Эван Бернард является подозреваемым в нашем расследовании.

— Он похитил ту девочку? Он убил…

Подобная перспектива, похоже, привела Виктора в неописуемый ужас.

Фейт так разозлилась, что у нее даже слезы навернулись на глаза.

— Мы точно этого не знаем, но если бы два дня назад ты поделился со мной этой информацией, то мог спасти очередную девушку от…

В туннеле эхом зазвучали чьи-то шаги. Фейт прикрыла глаза от яркого света ламп и увидела приближающуюся к ним округлую фигуру. Когда мужчина подошел ближе, она рассмотрела, что он одет в шорты, футболку и белый лабораторный халат, испачканный кетчупом.

— Чак! — окликнул мужчину Виктор дрогнувшим от нервного напряжения голосом.

Он попытался взять Фейт под руку, но она отшатнулась. Все же ему удалось представить ее Чаку Уилсону.

— Это Фейт Митчелл. Мы шли к тебе.

Вместо приветствия Чак произнес:

— Торкретбетон.

— Что? — удивилась Фейт.

— Ваш серый порошок — это торкретбетон. Это бетон высокой плотности, усиленный титановыми волокнами.

— Для чего он используется?

— Для укрепления стен, винных погребов, бассейнов, площадок для скейбордистов. — Он огляделся. — И тоннелей.

— Вроде этого?

— Этот малыш старый, — возразил Чак, похлопав ладонью по низкому потолку. — А еще я обнаружил в бетоне примесь гранита.

— Как на Стоун-маунтин? — спросила Фейт, имея в виду гранитную гору, расположенную в нескольких милях за городской чертой.

— Тот конкретный гранит известен сростками турмалина, который не характерен для гранитных пород. Я не вулканолог и не петролог, но рискну предположить, что в вашем образце присутствует старая добрая материковая порода нашей Атланты.

Фейт попыталась вернуть Чака к интересующей ее теме.

— Значит, это порошок из какого-то тоннеля под городом?

— Я бы сказал, с какой-то строительной площадки.

— Какой строительной площадки?

— Да практически любой. Торкретбетон распыляют на стены, на потолки, на фундаменты.

— Он может применяться во время прокладки магистрального водопровода или для ремонта уже существующего под дорогами водопровода?

— Там он практически незаменим. Вообще-то…

Он говорил еще что-то, но Фейт бежала так быстро, что больше ничего не услышала.

Глава 18

Уилл повторил свой вопрос:

— Как выглядит цементная пыль?

— Пыль как пыль, — ответил Петти, кивая на стеклянную дверь, в которую только что вошел Уилл.

Теперь он и сам их увидел. Серые следы на синем ковре. Уилл окинул взглядом помещение — яростно жужжащие копировальные аппараты, пустая витрина. Любой, кто побывал в копировальном центре или на парковке позади здания, мог насобирать на подошвы цементную пыль и перенести ее в другое место. Но только один из них держал в руке нож, как две капли воды похожий на тот, которым были убиты Кайла Александр и Адам Хамфри.

— Здесь есть кто-то, кроме вас? — спросил он у Петти.

Тот, пережевывая очередной кусок мяса, кивнул.

— Уоррен скоро вернется. Он занят доставкой заказа.

— У него фургон?

— Не-а. Это неподалеку. Иногда мы разносим заказы пешком. Это помогает отвлечься.

Снаружи включился отбойный молоток. Вибрация была такой сильной, что Уилл чувствовал, как дрожит пол. Ему пришлось повысить голос, чтобы задать следующий вопрос:

— А вы когда-нибудь разносите заказы?

Петти пожал плечами.

— Случается.

— Что? — переспросил Уилл, хотя отлично услышал ответ. — Я не слышу вас из-за этого отбойного молотка.

— Я сказал, что случается.

Уилл покачал головой, сделав вид, что снова не расслышал. Он решил, что не допустит повторения истории с Эваном Бернардом. Он не выйдет из этого здания без подозреваемого в наручниках и солидных оснований для ареста. У Петти был нож, у него была возможность, и у него, разумеется, был мотив. Каким блестящим окончанием его карьеры в копировальном центре стал бы выход на пенсию с миллионом долларов наличными в кармане! А возможность попользоваться Эммой Кампано в процессе добывания этого миллиона стала бы настоящей глазурью на этом пироге.

Но было ли всего этого достаточно для подозрений? Неужели этот жалкий нарик способен насмерть забить девушку, а ее подругу забрать для своих утех? Фейт сказала, что она правила бы миром, если бы могла распознавать убийц с расстояния в сотню шагов. Был ли Лайонел Петти человеком, затаившим в своем сердце убийство, или ему просто не повезло оказаться в неподходящем месте в неподходящее время?

Как бы то ни было, Уилл хотел увести Петти подальше от входа и уединиться с ним в каком-нибудь закрытом помещении, позволяющем спокойно поговорить. И особенно ему хотелось, чтобы парень расстался с ножом.

— Я все равно вас не слышу, — стоял он на своем.

Петти шутливо сложил ладони рупором и приставил их ко рту:

— Случается, что я отношу заказ клиенту.

Уилл знал, что офис находится в конце цеха. Судя по всему, именно там хранилась вся документация.

— Я должен узнать, кто ваши клиенты! — прокричал он, обращаясь к Петти.

Тот кивнул и, бросив нож на стойку, встал. Он сделал шаг в глубь цеха, но передумал и вернулся. Уилл потянулся к кобуре, когда Петти протянул руку к столу. Но парень только сгреб пригоршню картофеля фри и, жуя на ходу, повел Уилла в офис. У двери он остановился и вытащил из кармана связку ключей.

— Уоррен всегда оставляет вам ключи? — спросил Уилл.

— Никогда. — Он вставил ключ в замок, толкнул дверь и, войдя, уселся за стол. В маленькой комнате шум был не таким сильным, и Петти уже нормальным голосом сказал: — Вчера вечером Уоррен забыл ключи. Я не знаю, что с ним происходит. Он постоянно что-то забывает. — Он выдвинул ящик стола и начал листать файлы. — Меня это ужасно забавляет, потому что на самом деле он необыкновенно пунктуальный.

Уилл стоял в дверном проеме, чувствуя, как струя воздуха из кондиционера охлаждает взмокшую спину, склеивая воедино жилет и пиджак. Он прислонился к косяку и завел руку за спину, где на ремне уютно примостилась кобура с пистолетом.

Петти что-то бормотал себе под нос, роясь в папках:

— Прошу прощения, дружище, но у Уоррена собственная система регистрации заказов.

— Не спешите, — успокоил его Уилл.

Он перевел взгляд на полки с дисками, на сгруппированные в непонятном ему, но строго определенном порядке разноцветные коробки. Это напомнило Уиллу его собственную коллекцию дисков. Он запоминал альбомы не по их названиям, а по цвету, логотипу студии звукозаписи или оформлению.

Уилл ощутил, как спину начали покалывать тысячи мелких иголочек. Это покалывание быстро взбиралось наверх по позвоночнику.

— Как насчет файлов заказчиков на полках? Уоррен и для них разработал систему?

— Вы о дисках? — со смехом отозвался Петти. — Проблема, дружище. Я ничегошеньки о них не знаю. Мне запрещено к ним даже прикасаться.

— Но сам Уоррен знает, где что находится, верно?

— Он находит то, что ему нужно, с закрытыми глазами.

А вот в этом Уилл сомневался. Чтобы найти необходимый диск, Уоррен должен вначале увидеть его цвет и рисунок на коробке.

— Вы работали здесь в тот день, когда похитили Эмму Кампано?

— У меня был выходной, дружище. Дикая головная боль.

— Уоррен левша?

Петти в ответ поднял руку. Уилл не мог понять которую — левую или правую. Подобные различия его мозгу давались с трудом.

— Ага, вот он! — воскликнул Петти, извлекая какой-то файл. — Не обращайте внимания на ошибки. Уоррен у нас умственно отсталый. Он не в состоянии ничего написать правильно, но тщательно это скрывает.

— Вы о чем? — спросил Уилл, хотя и так уже знал ответ.

Уоррен кодировал диски по цвету. Чтобы находить печатные файлы, он полагался на визуальные подсказки. Все доказательства этого были у Уилла перед носом, когда он впервые вошел в кабинет управляющего, чтобы взглянуть на видеозапись камер слежения. Уоррен прибегал к системе кодирования цветом по той же причине, что и он сам: он не умел читать.

— По большей части Уоррен вполне нормальный парень, но он не в состоянии признавать, что тоже способен ошибаться, и иногда ведет себя так, как будто руководит не копировальным центром, а долбаным Белым домом.

— Я об ошибках. Вы сказали, что он не умеет правильно писать. Что вы имели в виду?

Петти пожал плечами и подал ему лист бумаги.

— Да вот хотя бы это. Вы же сами видите, детский сад какой-то!

Уилл покосился на страницу. У него внутри все сжалось. Он не увидел ничего, кроме каких-то строчек.

— Это еще что!

Петти открыл другой ящик, и между папками с документами Уилл увидел несколько ножей наподобие того, каким Петти резал мясо.

— Где вы их взяли?

Петти наклонился ниже, потянувшись к чему-то в глубине ящика.

— Э-э, в кафетерии… тут рядом. Вы нас сдадите?

— Уоррен тоже их крадет?

— Мы оба их крадем, приятель. «Стейкери» дает только эти дерьмовые пластиковые ножи. — Он выпрямился, держа в руках какую-то книгу. — Дружище, я отнесу их назад. Я знаю, что это воровство.

Уилл кивнул на книгу.

— Можно посмотреть?

Петти протянул ее ему.

— Жалкое зрелище, приятель. Уоррен всегда держится так, словно он само совершенство, какой-то гений. А потом оказывается, что он прячет здесь вот такое. В этом он весь. Полное ничтожество!

Уилл смотрел на обложку. Он не мог прочесть название, но мгновенно узнал разноцветные треугольники и квадраты. Сегодня утром похожую книгу показывал ему Эван Бернард. По такой же книге училась Эмма Кампано.

— Да вы откройте ее! — предложил Петти. — Это бежит Спот. А это Джил намочила штанишки. Это похоже на книгу для умственно отсталых годовалых детей. Я чуть не лопнул от смеха, когда ее нашел.

Уилл не стал открывать книгу.

— Где он ее взял?

Петти пожал плечами и откинулся на спинку стула.

— Иногда, когда становится скучно, я роюсь в его вещах. Я нашел это в глубине ящика неделю или две назад.

Казалось, он ничуть не стыдится подобной привычки. Тем не менее, словно стремясь оправдаться, Петти тут же предоставил Уиллу новый факт:

— Уоррен должен каждую неделю отсылать отчеты начальству. Я залажу в его компьютер и правлю отчеты, чтобы они не выглядели так, будто их составил полный дебил.

— Он не пользуется программой проверки орфографии?

— Приятель, Уоррен с ней не дружит.

Компьютера на столе не было.

— А где его компьютер?

— Раньше он держал его здесь, но в последнее время повсюду таскает с собой в портфеле. — Он сделал вульгарный жест. — Наверное, рыскает по беспроводному Интернету в кафе в поисках порно.

— Какой у него компьютер?

— «Макинтош». Очень недурственный.

— У него есть машина?

— Он ходит пешком.

— Он живет рядом?

— Недалеко. Он пользуется скоростным городским транспортом. — У Петти наконец зародились сомнения. — Эй, дружище, а почему вы задаете мне все эти вопросы об Уоррене?

Уилл перелистывал книгу. Она раскрылась где-то на середине, куда кто-то вложил заламинированную пластиковую карточку, воспользовавшись ею, как закладкой. Посмотрев на карточку, Уилл увидел фотографию Адама Хамфри.

Раздался жужжащий звук. Петти обернулся на стуле и, прищурившись, посмотрел на монитор камеры видеонаблюдения. Со словами «Легок на помине» он нажал на какую-то кнопку на столе.

Уилл тоже смотрел на монитор, на котором Уоррен Гриер открывал стеклянную дверь, ведущую в здание из гаража.

— Оставайтесь здесь, — сказал он Петти. — Запритесь и вызовите девять-один-один. Скажите им, что офицер полиции нуждается в экстренной помощи. — Петти застыл на стуле, и Уилл добавил: — Я не шучу, Лайонел. Делайте то, что я сказал.

Он вышел, закрыв за собой дверь. Отбойный молоток умолк, но копировальные аппараты продолжали работать. Хлопанье листов бумаги эхом отдавалось у него в ушах. Уоррен шел от задней двери, и Уилл оказался у регистрационной стойки раньше него. На управляющем была синяя форменная рубашка, в руке он держал потрепанный коричневый портфель.

Разумеется, он напрягся, увидев у стойки Уилла.

— Где Петти? — обеспокоенно спросил Уоррен.

— Пошел в туалет, — ответил Уилл.

Уоррен стоял по другую сторону стойки, всего в нескольких футах от него. Уилл мог в одно мгновение дотянуться до него, схватить его за воротник и перебросить через стойку.

— Я пообещал ему подежурить на телефонах, — добавил он.

Уоррен покосился на ланч Петти, на оставленный рядом с тарелкой нож.

— Все в порядке?

— Я пришел, чтобы показать вам пару фотографий. — Уилл сунул руку в карман пиджака и вытащил страницы из альбома, надеясь, что собеседник не слышит, как бешено бьется его сердце. Он бросил снимки на стойку так, что фото Кайлы оказалось сверху, наполовину скрыв лицо Эвана Бернарда. — Вам знакомы эти люди?

Уоррен медленно опустил портфель на пол. Он долго смотрел на фотографии, не решаясь взять их в руки.

— Я видел эту девушку в новостях, — произнес он голосом, который был на несколько октав выше, чем обычно. — Это ее ударили ножом, верно?

— Ее избили, — уточнил Уилл, навалившись на стойку, чтобы быть поближе к Уоррену. — Кто-то насмерть забил ее кулаками.

Рука молодого человека задрожала, выдавая его волнение. Уилл понимал его чувства. Лицо Бернарда по-прежнему виднелось из-под снимка Кайлы, и Уоррен шевельнул пальцами, задвинув его под верхнюю фотографию.

— Я думал, она умерла от ножевой раны.

— Нет, — покачал головой Уилл. — Ножом ударили парня. Всего один раз, в грудь. У него спалось легкое.

— Разве его убила не мать девушки?

— Нет, — солгал Уилл. — Он умер от ножевой раны. Сегодня утром мы получили отчет патологоанатома. Это очень грустно, — добавил он. — Я думаю, он просто попался под руку. Я думаю, что тот, кто его убил, всего лишь хотел, чтобы он держался подальше от Эммы.

Уоррен продолжал смотреть на фотографию Кайлы Александр.

— Кайлу не изнасиловали, — сообщил ему Уилл, пытаясь представить разъяренного Уоррена Гриера, сидящего верхом на Кайле и раз за разом вонзающего нож ей в грудь.

Следующим был Адам Хамфри. Хотя Уоррен ударил его ножом всего один раз, рана оказалась смертельной. А потом Эмма… Что он сделал с Эммой?

— Мы не думаем, что убийца на это способен, — продолжал Уилл.

— Правда?

— Ну да, — кивнул Уилл. — Мы считаем, что тот, кто убил Кайлу, просто очень разозлился. Возможно, она что-то ему сказала… раздразнила его. Она была не очень хорошим человеком.

— Я… э-э… — Он не сводил взгляда с фотографии. — Это видно по ее лицу.

— Она бывала очень жестокой.

Он кивнул.

— Вот этот второй человек… — начал Уилл, передвинув снимки таким образом, что лицо Бернарда снова оказалось на виду. — Мы арестовали его за изнасилование Кайлы Александр.

Уоррен молчал.

— В ее теле была его сперма. Должно быть, он занимался с ней сексом перед тем, как она приехала к Эмме Кампано.

Уоррен, не отрываясь, смотрел на снимки.

— Мы просто хотим ее вернуть, Уоррен. Мы хотим вернуть Эмму родителям.

Он облизал губы, но ничего не сказал.

— Она очень похожа на свою маму. Вы видели фотографию ее матери в новостях?

Уоррен снова кивнул.

— Ее зовут Абигайль, — сообщил ему Уилл. — На тех фотографиях, которые они показывали, она очень красивая, правда? Совсем как Эмма.

Уоррен медленно пожал плечами.

— Но сейчас она выглядит совершенно иначе. — Уилл ощущал напряжение между ними почти так же явственно, как если бы там стоял еще один человек. — Она не может спать. Она не может есть. Она все время плачет. Когда она поняла, что Эмма пропала, ей пришлось колоть успокоительные лекарства. Чтобы помочь ей, нам пришлось вызвать врача.

Уоррен заговорил так тихо, что Уиллу пришлось напрячь слух, чтобы его услышать.

— Как насчет Кайлы? Ее мама тоже расстроена?

— Да, — кивнул Уилл. — Но не так сильно. Она понимала, что ее дочь не очень хороший человек. Мне кажется, она испытывает облегчение.

— А как насчет родителей парня?

— Они из Орегона. Вчера вечером они прилетели, чтобы забрать его тело.

— Они увезли его с собой?

— Да, — солгал Уилл. — Они увезли его домой, чтобы похоронить там.

Неожиданно для него Уоррен заявил:

— У меня не было родителей.

Уилл натянуто улыбнулся, осознавая, что губы подрагивают от напряжения.

— У всех есть родители.

— Мои родители меня бросили, — ответил Уоррен. — У меня никого нет.

— У всех кто-нибудь есть, — возразил Уилл.

Уоррен неожиданно упал. Уилл перегнулся через стойку, пытаясь его удержать, но не успел. Уоррен лежал, прижавшись спиной к полу. В руках он сжимал короткоствольный револьвер, дуло которого находилось всего в нескольких дюймах от лица Уилла.

— Не делайте этого, — сказал Уилл.

— Держите руки так, чтобы я их видел! — скомандовал Уоррен и встал. — Я никогда не стрелял из пистолета, но не думаю, что на таком расстоянии это имеет значение.

Уилл медленно выпрямился, держа руки поднятыми.

— Уоррен, расскажите мне, что произошло.

— Вы ее никогда не найдете.

— Вы ее убили?

— Я ее люблю, — ответил Уоррен, делая шаг назад и продолжая целиться в грудь Уиллу. — Вот чего вы не понимаете. Я ее забрал, потому что люблю ее.

— Эвану нужны были только деньги, верно? Он убедил вас забрать Эмму, потому что хотел обогатиться. Вы не хотели этого делать. Эта идея принадлежала ему.

Уоррен не ответил. Он сделал еще один шаг к двери, ведущей на парковку.

— Эмма была не в его вкусе, верно? Он предпочитал девочек вроде Кайлы, таких, которые способны защищаться.

Уоррен продолжал отступать к выходу.

— Я тоже вырос в детском доме, Уоррен, — лихорадочно заговорил Уилл. — Я знаю, что такое дни посещений. Знаю, что чувствуют дети, ожидающие, что их кто-нибудь заберет. И дело здесь не в том, что они хотят жить в другом месте. Все люди мечтают о человеке, который смотрел бы на них и действительно их видел, который хотел бы, чтобы они всегда были рядом. Я знаю, что именно это вы почувствовали, когда увидели Эмму. Вы хотели, чтобы…

Уоррен приложил палец к губам, как будто успокаивая ребенка. Он сделал шаг, потом еще один, а в следующее мгновение сорвался с места и исчез.

Уилл перемахнул через стойку. Добежав до коридора, он увидел, как Уоррен плечом распахивает заднюю дверь. Уилл погнался за ним, вылетев на крыльцо как раз вовремя, чтобы увидеть, как Уоррен врезается в ярко-красный «мини».

Уилл бросился к машине, из которой уже в следующую секунду выскочила Фейт. Уоррен явно был оглушен, но при виде приближающегося Уилла в его жилах взыграл адреналин. Опершись ногой о бампер, он перепрыгнул через машину и выскочил на улицу.

— Это он! — заорал Уилл, перемахивая через «мини».

Он выбежал на улицу, лихорадочно озираясь в поисках Уоррена. Он заметил его почти в квартале от себя и бросился в погоню.

Уоррен был гораздо моложе, к тому же полуденная жара удушливой хваткой стискивала Уиллу горло. Он хватал ртом горячий воздух, смешанный с выхлопными газами. Пот заливал ему глаза. Боковым зрением Уилл заметил какое-то красное пятно и понял, что это Фейт в своей машине мчится по встречной полосе. «Мини» отчаянно прыгал по устилающим дорогу металлическим плитам.

Уоррен тоже увидел Фейт. Он свернул с главной дороги и ринулся в одну из боковых улочек, ведущих к Энсли-Парку. Он бежал очень быстро, но шаги Уилла были вдвое шире. Сворачивая вслед за Уорреном в боковую улицу, он уже успел сократить разрыв между ними. Уоррен вбежал в рощу, Уилл не отставал. Он всегда был марафонцем, а не спринтером. Его страстью были длинные дистанции, и единственным, что он мог вложить в любое состязание, была выносливость.

Уоррен явно был его противоположностью. Петляя между густо растущими деревьями, он все больше терял скорость, и расстояние между ними неуклонно сокращалось. Уоррен задыхался и все чаще оглядывался через плечо. Уилла отделяло от него всего несколько дюймов. Он уже мог протянуть руку и схватить его за шиворот. Уоррен это знал. Он спиной чувствовал жар тела своего преследователя и сделал единственное, что ему оставалось, — резко остановился. Уилл бежал так быстро, что буквально перелетел через Уоррена. Оба покатились по земле, разгребая прелые листья в попытке вскочить на ноги. Уилл попробовал перевернуться на другой бок, но за что-то зацепился и яростно дергал ногой, пытаясь ее высвободить. Уоррен воспользовался преимуществом, прыгнул на Уилла и направил дуло револьвера ему в лицо.

Он нажал на спусковой крючок.

Ничего.

Он нажал еще раз.

— Стой! — крикнула Фейт.

Ей каким-то образом удалось их опередить. Ее тело заслоняло от них солнце, а руки, сжимающие оружие, отбрасывали тень на лицо Уилла. Ее пистолет был направлен прямо Уоррену в лоб.

— Брось пистолет, паскуда, или я отправлю твои мозги обратно на Пичтри!

Уоррен застыл, глядя на Фейт. Уилл не видел его глаз, но знал, на что тот смотрит. Фейт была высокой, светловолосой и хорошенькой. Она могла быть как Эммой, так и Кайлой, и даже Абигайль Кампано. Солнце светило ей в спину. Возможно, из-за этого у Уоррена возникло впечатление, что над ним стоит ангел. А может, он просто сделал то, что было велено, потому что ему в лицо смотрел пистолет.

Он выронил оружие. Пистолет ударился о грудь Уилла и упал на землю.

Уилл накрыл пистолет ладонью и выкатился из-под Уоррена. Осторожно потянув ногу на себя, он высвободился из клубка ползучих растений. Он только сейчас осознал, что уже несколько секунд не дышит, и, ощущая легкую тошноту, выдохнул.

— Вы имеете право хранить молчание, — произнесла Фейт, защелкивая наручники на запястьях Уоррена. — Вы имеете право на адвоката.

Уилл сел, борясь с головокружением и сжимая в руках пистолет Уоррена. Это был «Смит-энд-Вессон», классическая тридцать шестая модель с синим барабаном. Серийный номер отсутствовал. Рукоятка была обмотана изолентой, не позволявшей оставлять на оружии отпечатки пальцев. Револьвер был подготовлен самым профессиональным образом.

Уилл понял, что Адам все же купил пистолет.

Открыв цилиндр, Уилл вытряхнул пули в руку. Эта модель была рассчитана на пять зарядов. На его ладони лежало три пули. Уилл смотрел на сверкающую медь, вдыхая смешанный запах пороха и машинного масла.

Если бы Уоррен нажал на спусковой крючок еще раз, Уилл был бы уже мертв.

Глава 19

Фейт была потрясена тем, каким нормальным выглядел Уоррен Гриер. У него была самая заурядная внешность. Такого молодого человека она, не задумываясь, впустила бы в дом, если бы он пришел проверить газ на предмет утечки или прочистить забившийся унитаз. С учетом того, что случилось с Кайлой Александр и Адамом Хамфри, а также того, как он, скорее всего, обошелся с Эммой Кампано, Фейт ожидала увидеть чудовище или, как минимум, наглого социопата наподобие Эвана Бернарда.

Вместо этого она обнаружила, что Уоррен Гриер кажется ей почти жалким. Он был худощавым и гибким юношей, и он всячески избегал смотреть ей в глаза. Сидя напротив Фейт в комнате для допросов, он сутулился и сжимал крепко стиснутые пальцы коленями, напоминая ей не хладнокровного убийцу, а Джереми в тот день, когда его поймали на краже конфет из магазина.

Фейт откашлялась, и Уоррен растерянно посмотрел на нее, словно они еще учились в школе, она выступала за команду чирлидеров и была с ним мила, когда подруг не было рядом. Казалось, он благодарен судьбе за то, что она позволила ему сидеть напротив Фейт. Если бы меньше часа назад она собственными глазами не видела, как он целится в лицо Уиллу Тренту, то расхохоталась бы при одной мысли о том, что этот замкнутый и неуклюжий парень способен на что-то подобное.

За свою карьеру Фейт лишь дважды выхватывала пистолет из кобуры. Ни один полицейский не делал этого понапрасну. Никто не брал в руки оружие, не будучи готовым его применить, и лишь немногие ситуации оправдывали подобную меру. Стоя в роще и глядя на то, как Уоррен Гриер нажимает на спусковой крючок, она была готова пустить в ход и свое оружие.

Но было бы слишком поздно. Фейт действовала согласно установленному порядку. Она могла спокойно отчитаться перед любой комиссией, что выполняла свою работу так, как ее этому научили: сначала предупреждение и только потом выстрел. Теперь Фейт знала, что она уже никого и никогда не станет предупреждать. К тому времени, как она к ним подбежала, Уоррен спустил курок уже дважды. Единственным, что удержало его от того, чтобы сделать это в третий раз и послать пулю прямо Уиллу в мозг, было… А что это было?

Ее бросило в жар при мысли о том, что Уилл был на волосок от смерти. Фейт то и дело напоминала себе, что им ни на минуту нельзя забывать об иррациональной стороне натуры Уоррена Гриера. Собранным и хладнокровным в этой паре был Эван Бернард. Уоррен был взрывным. Он был способен впасть в неистовство и, находясь в этом состоянии, убить человека. Он похитил Эмму Кампано. Он ударил ножом Адама Хамфри. Он забил до смерти Кайлу Александр.

Фейт поняла, что на протяжении последних двенадцати часов позволила себе считать, что Эмма Кампано, скорее всего, мертва. Сейчас она обнаружила, что постепенно свыкается с мыслью о возможности того, что Эмма все еще жива и что найти ее можно только с помощью сидящего напротив убийцы.

Она молила Бога о том, чтобы Уиллу Тренту эта задача оказалась по плечу.

— Рабочие говорят, что скоро закончат ремонтировать водопровод, — сказал Уоррен. — Я так рад, что улицу наконец приведут в порядок.

Фейт слегка пошевелилась, отвернувшись от него. На краю стола на треноге была установлена камера, регистрировавшая каждое их движение. Она вспомнила комнату маленькой девочки в квартире Эвана Бернарда и задалась вопросом, не сидел ли Уоррен Гриер за компьютером в соседней комнате, наблюдая за действиями учителя. В его жилище они не обнаружили ни интересующего их жесткого диска, ни ноутбука, ни чего-либо еще, хоть отдаленно предосудительного или говорящего не в его пользу.

— Сегодня утром они работали очень хорошо, — продолжал Уоррен. — Было очень шумно.

Фейт почувствовала, как ее жалость улетучивается, сменяясь отвращением.

По словам Лайонела Петти, Уоррен часто и надолго запирался у себя в кабинете. Следил ли он за Адамом и Эммой посредством камеры видеонаблюдения в гараже? Возможно, именно так он впервые увидел Эмму? Какое отношение имела ко всему этому Кайла? Как в эту компанию попал Эван Бернард?

Фейт следила за тем, как Уоррена фотографировали и обыскивали, за тем, как у него снимали отпечатки пальцев. Уилл уже рассказал ей об убогой квартире Уоррена в центре города, на Эшби-стрит. У него там была всего одна комната с общей ванной в конце коридора. В таких квартирах селились только люди, недавно вышедшие из заключения. Хозяйка дома, в котором жил Уоррен, была потрясена, узнав об аресте тихого и скромного жильца, вот уже десять лет снимавшего у нее комнату. Он никогда никуда не ходил, кроме работы, сообщила она Уиллу. К нему никто никогда не приходил.

Так где же он держал Эмму Кампано?

Как будто прочитав ее мысли, Уоррен заявил:

— Вы ее не найдете.

Фейт не ответила. Она даже не стала пытаться черпать из его слов надежду. Уоррен уже не раз начинал с ней разговор. Поначалу она попадалась на крючок, но быстро поняла, что он с ней попросту играет. Он готов был беседовать о погоде, о засухе — о чем угодно, лишь бы поддерживать разговор ни о чем. Фейт давным-давно усвоила, что нельзя идти на поводу у подозреваемых. Было большой ошибкой позволять им считать, что именно они контролируют ситуацию.

Раздался стук в дверь, и в комнату вошел Уилл. В руках он держал несколько папок ядовитых неоновых цветов. Он кивнул Фейт и проверил камеру, чтобы убедиться, что все работает.

— Мне очень жаль, что я пытался вас убить, — сказал Уоррен.

Уилл улыбнулся в ответ.

— Я рад, что вам это не удалось.

Он продемонстрировал незаурядную выдержку, и Фейт в очередной раз поразилась тому, как мало Уилл Трент похож на полицейского. Перед тем как присесть на стул рядом с Фейт, он поправил жилет и узел галстука. Его можно было принять скорее за бухгалтера, готовящегося приступить к аудиторской проверке, чем за полицейского.

— Ваши отпечатки пальцев обнаружены на записке, которую на прошлой неделе подсунули под дверь комнаты Адама Хамфри, — сообщил Уилл.

Уоррен кивнул, но так и остался сидеть с опущенной головой и стиснутыми между колен руками. Он навалился грудью на металлическую крышку стола, напоминая младенца, пытающегося встать на ноги.

— Вы пытались отпугнуть Адама? — спросил Уилл.

Уоррен снова коротко кивнул.

— Хотите послушать мою версию того, что произошло?

Казалось, Уоррен только этого и ожидал.

— Я думаю, что вы все тщательно и заблаговременно распланировали. Эвану Бернарду нужны были деньги для судебной тяжбы с Технологическим институтом Джорджии. Он потерял свою пенсию, свои льготы… Одним словом, все, — обернувшись к Фейт, пояснил Трент. — Мы узнали, что прошлым летом для того, чтобы оплатить счета адвокатов, он продал свой дом.

Он покачал головой, давая ей понять, что они проверили этот дом, но ничего в нем не обнаружили.

Фейт очень хотелось знать, какую еще информацию он раскопал, пока она сидела тут с Уорреном. Она покосилась на яркие папки, и Уилл вдруг ей подмигнул, что было ему совершенно несвойственно.

— Вас усыновили? — спросил Уоррен.

Фейт не поняла вопроса, зато его совершено определенно понял Уилл.

— Нет, — ответил он. — Я ушел оттуда, когда мне исполнилось восемнадцать.

Уоррен улыбнулся. Наконец-то он встретил родственную душу.

— Я тоже.

— Вы познакомились с Бернардом у опекунов? Или он был вашим школьным учителем?

Уоррен молчал, невозмутимо глядя на полицейских.

— Я думаю, это Эван Бернард познакомил вас с Кайлой Александр. Ему было необходимо, чтобы Кайла открыла вам дверь, когда Эмма будет дома. Возможно, она должна была взять на себя Адама, пока вы будете увозить Эмму.

Уоррен ничего не подтверждал и не опровергал.

— Это Кайла посоветовала Эмме оставлять машину в гараже?

Уоррен наконец нарушил молчание:

— Кайла еще в прошлом году подсказала Эмме парковаться там, чтобы родители не знали, что они прогуливают.

— Давайте вернемся на три дня назад, в день преступления. Вы воспользовались тропинкой через рощу позади копировального центра, чтобы дойти до дома Кампано?

— Да.

— Вы взяли с собой перчатки и нож?

— Да.

— Значит, вы шли туда, намереваясь кого-то убить?

Он поколебался, затем неопределенно пожал плечами.

Уилл посмотрел на папки и остановил свой выбор на зеленой.

— Мы обнаружили это в вашем столе в копировальном центре.

Он показал фотографию Фейт, прежде чем пододвинуть ее к Уоррену. На снимке были запечатлены Адам Хамфри и Эмма Кампано. Подростки, обнявшись, шли по улице. Эмма, запрокинув голову, весело смеялась.

— Вам нравилось за ней наблюдать, — сказал Уилл.

Уоррен не ответил. Впрочем, на самом деле вопроса и не было.

— Вы считали, что Адам ее недостоин?

Он продолжал молчать.

— Вы знали, что Эмма не такая, как все. Кто вам сказал, что у нее, как и у вас, проблемы с чтением?

— У меня нет проблем с чтением.

Уоррен занял оборонительную позицию, и это радикальным образом отличалось от его непринужденного поведения на протяжении всего предыдущего разговора.

Уилл открыл вторую папку, на этот раз синюю, и показал Фейт официального вида бланк.

— Это заключение психолога-клинициста, беседовавшего с Уорреном перед его освобождением из-под опеки государства.

Уилл положил бланк на стол, развернув его к Уоррену. Фейт увидела на странице разноцветные пометки. Уилл поставил палец на синюю точку.

— Асоциален, — прочитал он и опустился к красной точке. — Социопатические тенденции. — Он переставил палец на следующую точку. — Проблемы со сдерживанием гнева. Низкий уровень способностей. Плохие навыки чтения. Вы это видите, Уоррен? Вы видите, что они о вас пишут? — Уилл помолчал, хотя было ясно, что ответа он не ожидает, потом сунул бланк обратно в папку. Тон беседы резко изменился, когда он заявил: — Впрочем, какое это имеет значение, видите вы что-нибудь или нет? Там ведь ясно сказано, что вы не можете этого прочитать.

В глазах Уоррена вспыхнула боль, как будто его только что предали. А Уилл уже снова заговорил, и снова мягким голосом, словно был способен быть плохим и хорошим полицейским одновременно.

— Вы поэтому бросили школу, когда вам исполнилось шестнадцать?

Уоррен покачал головой.

— Я не думаю, что вам было интересно в школе, поскольку вас запихнули в класс к отсталым детям. — Обернувшись к Фейт, Уилл пояснил: — Когда Уоррену было пятнадцать лет, его определили в спецкласс, хотя по результатам всех тестов у него был вполне нормальный интеллект.

Уоррен смотрел на стол. Его глаза влажно блестели от навернувшихся слез.

— Это очень грустно, когда в придачу к сиротству на тебя сваливается обвинение в неполноценности, — сказал Уилл.

Уоррен прокашлялся и сделал над собой усилие.

— Вы ее никогда не найдете, — с трудом произнес он.

— А вы ее больше никогда не увидите.

— Она у меня здесь, — возразил Уоррен, касаясь пальцем виска. — Здесь она всегда со мной.

— Я знаю, что она жива, — заявил Уилл. При этом его голос прозвучал так уверенно, что Фейт ему почти поверила. — Я знаю, Уоррен, что ты бы ее не убил. Она для тебя особенная.

— Она меня любит.

— Она тебя боится.

Он покачал головой.

— Она понимает, почему мне пришлось это сделать. Я должен был ее спасти.

— Что она понимает?

— Что я ее защищаю.

— Ты защищаешь ее от Бернарда?

Он покачал головой и прикусил губу, отказываясь сдавать учителя.

Уилл открыл красную папку и извлек из нее еще один лист бумаги, который положил перед Уорреном.

— «По моему мнению, Уоррен Гриер страдает от недиагностированной проблемы: необучаемости чтению и письму. В сочетании со средним интеллектом и асоциальным поведением…»

Уоррен перебил его, прошептав:

— Она умрет, и ее смерть будет на вашей совести.

— Это не я похитил ее у родителей. Это не я убил ее лучшую подругу.

— Кайла не была ей подругой, — покачал головой Уоррен. — Она ее ненавидела. Она терпеть ее не могла.

— Почему?

— Кайла постоянно над ней насмехалась, — пробормотал Уоррен. — Она называла Эмму тупой, потому что после занятий ей приходилось брать специальные уроки.

— Кайла и тебя обижала?

Он пожал плечами, но ответ на этот вопрос в настоящее время лежал в морге в виде мертвого тела Кайлы Александр.

— Расскажи мне, Уоррен, что произошло в тот день, — мягко попросил Уилл. — Тебя Кайла впустила в дом?

— Она должна была просто открыть мне дверь и заткнуться, но она не умолкала. Она злилась на Адама за то, что он был наверху и занимался сексом с Эммой. Она без конца повторяла, какая Эмма тупая и как она не заслуживает иметь бойфренда. Она заявила, что Эмма такая же тупая, как и я.

— Кайла начала кричать?

— Когда я ее ударил, — уточнил Уоррен. — Но я несильно ударил, только чтобы заставить ее заткнуться.

— Что произошло потом?

— Она бросилась наверх, продолжая орать. Я потребовал, чтобы она прекратила, но она не унималась. Она должна была помочь мне с Адамом. Я должен был приставить к ее горлу нож, чтобы он не наделал каких-нибудь глупостей, но она просто обезумела. Мне пришлось ударить ее еще раз.

— Ты ударил Кайлу ножом?

— Я не знаю. Не помню. Я только почувствовал, что кто-то схватил меня за руку, и это был он, это был Адам. Я не хотел делать ему больно. Я просто встал, и нож вошел ему в грудь. Я не хотел этого делать. Я пытался ему помочь. Я пытался его предостеречь.

— Где была Эмма, пока все это происходило?

— Я услышал, что она плачет. Она была в шкафу в одной из комнат. У нее… — Голос его сорвался. — Знаете, ее комната была такой красивой. Там был большой телевизор и камин, и столько всякой одежды и всего остального. У нее было все.

— Ты ее ударил?

— Я ни за что не сделал бы ей больно.

— Но когда ты нес ее вниз, она была без сознания.

— Мы вышли из дома. Я не знаю, что с ней было. Я ее вынес. Я положил ее в багажник и приехал на крытую парковку, как и планировал с самого начала.

— Как велел тебе Бернард?

Уоррен снова уставился на крышку стола. «Какую власть имеет Эван Бернард над этим молодым человеком?» — спрашивала себя Фейт. Судя по всему, Бернарда интересовали девочки. Или в его порочной натуре есть и другие стороны, о которых им еще только предстоит узнать?

— Где ты ее спрятал, Уоррен? — спросил Уилл. — Куда ты отвез Эмму?

— В безопасное место, — ответил он. — Туда, где мы могли быть вместе.

— Ты не любишь ее, Уоррен. Любимых людей не похищают. Они сами к тебе приходят. Они должны сами тебя выбрать.

— Все было не так. Она сказала, что любит меня.

— После того как ты ее похитил?

— Ага. — Он расплылся в улыбке, как будто ему до сих пор трудно было поверить в такое чудо. — Она действительно в меня влюбилась.

— Ты и в самом деле так думаешь? — спросил Уилл. — Ты думаешь, что для тебя есть место в ее жизни?

— Она меня любит. Она сама так сказала.

Уилл наклонился к нему.

— Парни вроде нас с тобой… Мы ведь на самом деле и представления не имеем, что это такое — быть частью семьи. Мы не знаем, насколько крепки и глубоки семейные узы. Мы даже не догадываемся, как сильно родители любят своих детей. Ты нарушил эти узы, Уоррен. Ты увез Эмму от ее родителей, как когда-то тебя увезли от твоих близких.

Уоррен продолжал отрицательно качать головой, но теперь в этом жесте было больше грусти, чем уверенности в своей правоте.

— Что ты чувствовал, находясь в ее комнате и видя, какая у нее классная жизнь, в то время как у тебя нет ничего? — Уилл говорил тихим, доверительным тоном. — Тебе это показалось неправильным, верно? Я там был, дружище. И я тоже это чувствовал. Нам с тобой не место среди нормальных людей. Они не смогут принять наши кошмары. Они никогда не поймут, почему мы ненавидим Рождество, дни рождения и все остальные праздники. А просто каждый праздник напоминает нам о времени, которое мы провели в полном одиночестве.

— Нет! — Уоррен яростно затряс головой. — Я теперь не один. У меня есть она.

— И как ты представляешь себе свое будущее, Уоррен? Тебе рисуется уютная домашняя сценка, в которой ты возвращаешься с работы домой и тебя встречает Эмма. Она приготовила тебе ужин. Она целует тебя в лоб, а ты пьешь вино и рассказываешь ей о том, как прошел день. Возможно, после ужина она моет посуду, а ты вытираешь тарелки и бокалы. Так?

Уоррен пожал плечами, но Фейт было ясно, что именно такую жизнь рисовал он в своих грезах.

— Я видел твои фотографии, сделанные после ареста. И я знаю, как выглядят ожоги от потушенных о кожу сигарет.

— Ну и хрен с тобой! — едва слышно прошептал Уоррен.

— Ты показывал свои ожоги Эмме? Ей стало плохо так же, как и тебе, от одного взгляда на них?

— Все совсем не так.

— Она должна была ощутить эти шрамы, Уоррен. Я знаю, что ты снимал одежду. Я знаю, что ты хотел почувствовать прикосновение ее кожи к своему телу.

— Нет.

— Я не знаю, что хуже — боль или запах. Сначала ты чувствуешь, как в тело впивается миллион иголок. Они колют и жгут. А потом тебя настигает запах. Он похож на то, как пахнет барбекю, ты не находишь? Все лето над городом витает этот запах. Запах сырой плоти, горящей на углях.

— Я уже сказал, что мы любим друг друга.

Уилл продолжал шутливым тоном, как будто затеял какой-то розыгрыш:

— Признайся, Уоррен, ты когда-нибудь ощупываешь свое тело, моясь в душе? Ты намыливаешься, и твои пальцы касаются ребер и находят эти маленькие вмятины там, где твою плоть сожгли окурками?

— Я этого никогда не делаю.

— Когда они мокрые, они кажутся присосками, верно? Ты ощупываешь их кончиками пальцев и снова чувствуешь себя в западне.

Он покачал головой.

— Ты когда-нибудь умолял, чтобы все это прекратилось? Ты плакал, как последний слабак, потому что боль была невыносимой? Ты говорил им, что сделаешь все, что угодно, верно? Все, что угодно, лишь бы избавиться от этой боли.

— Никто не делал мне так больно.

Уилл говорил все быстрее и жестче.

— Ты нащупываешь эти шрамы, и они рождают в твоей душе гнев. Ты хочешь выместить на ком-нибудь свою злость и обиду. Почему бы не на Эмме с ее идеальной жизнью и богатым папенькой, с ее красивой мамочкой, к которой приходится вызывать врача, чтобы он ее отключил, потому что для нее невыносима мысль о том, что она лишилась своей драгоценной доченьки?

— Перестаньте!

Уилл грохнул ладонью по столу. Фейт и Уоррен вздрогнули от неожиданности.

— Она не твоя, Уоррен! Скажи мне, где она!

Уоррен стиснул зубы и уставился на железную крышку стола перед собой.

Брызгая слюной, Уилл наклонился еще ниже.

— Я тебя знаю. Я знаю, как устроены твои мозги. Ты похитил Эмму не потому, что ее любишь, а потому, что ты хотел заставить ее кричать.

Уоррен медленно поднял голову и посмотрел в глаза Уиллу. Он был в ярости, и ему стоило огромного труда сдерживаться. Его губы дрожали, как челюсти у бешеной собаки.

— Да, — хриплым шепотом произнес он. — Она кричала. — Его лицо было таким же бесстрастным, как и его голос. — Она кричала, пока я не заставил ее заткнуться!

Уилл откинулся на спинку стула. На стене висели часы. Фейт слушала их ритмичное тиканье и смотрела на шлакоблоки стены прямо перед собой, стараясь скрыть свое любопытство от Уоррена и свою тревогу от Уилла.

Ей случалось работать с полицейскими, которые могли стоять под проливным дождем и клясться на стопке Библий, что на самом деле сияет солнце. Она много раз сидела в этой комнате для допросов и слушала, как Лео Доннелли, человек без детей, зато с четырьмя разводами за плечами, воспевает свою любовь к Богу и своим драгоценным дочкам-близняшкам, стремясь любой ценой выудить из подозреваемого признание. Чтобы разговорить подозреваемых, Фейт и сама иногда выдумывала мифического мужа, бабушку, не чающую в ней души, и покинувшего ее отца. Все копы умели плести небылицы.

Вот только на этот раз она была уверена, что Уилл Трент не лжет.

Уилл положил ладонь на стопку папок.

— Мы нашли запись твоего усыновления.

Уоррен покачал головой.

— Это засекреченная информация.

— Засекреченная, пока человек не совершает уголовное преступление, — ответил Уилл.

Фейт разглядывала Уилла, зная, что он лжет, и пытаясь выделить признаки, по которым можно было бы определить, когда он говорит неправду. Его лицо оставалось таким же бесстрастным, как и прежде, и, чтобы не сойти с ума, она переключила все свое внимание на Уоррена.

— Твоя мать жива, Уоррен, — тем временем говорил Уилл.

— Вы лжете.

— Она тебя искала.

Впервые с того момента, как в комнату вошел Уилл, Уоррен покосился на Фейт, словно взывая к ее материнским инстинктам.

— Так нечестно.

— Все эти годы она тебя ищет, — повторил Трент.

Он открыл последнюю папку. Внутри лежал лист бумаги. Он перевернул этот лист и придвинул его к Уоррену. Со своего места Фейт видела, что это копия служебной записки относительно экипировки офицеров, работающих под прикрытием. Городскую печать в верхней части листа копировали столько раз, что возрождающийся феникс был похож на бесформенное пятно.

— Разве ты не хочешь увидеть свою мать, Уоррен? — спросил Уилл.

Глаза Уоррена наполнились слезами.

— Вот она, — продолжал Уилл, постукивая пальцем по документу. — Она живет меньше чем в десяти милях от того места, где ты работаешь.

Уоррен начал раскачиваться на стуле. Слезы катились по его щекам, капая на лежащий на столе документ.

— Какого сына она увидит в тебе?

— Хорошего! — воскликнул молодой человек.

— Ты считаешь то, что сделал, хорошим поступком? Ты думаешь, она захочет быть рядом с человеком, который лишил молоденькую девушку семьи? — Уилл все усиливал давление. — Ты делаешь с родителями Эммы то же самое, что когда-то сделали с твоей мамой. Думаешь, она сможет любить тебя после того, как обнаружит, что ты знал, как вернуть Эмму в семью, но отказался это сделать?

— Она в безопасности, — ответил Уоррен. — Я только хотел, чтобы она была в безопасности.

— Скажи мне, где она. Ее мама очень по ней скучает.

Он затряс головой.

— Нет, — твердил он, — вы ее никогда не найдете. Она будет со мной всегда. Теперь нас уже ничто не разлучит.

— Все это чушь собачья, Уоррен. Тебе нужна была не Эмма, а ее жизнь.

Уоррен посмотрел на стопку папок перед Уиллом, как будто ожидая, что он извлечет оттуда и бросит ему в лицо что-то еще более ужасное и разрушительное для психики.

Уилл предпринял еще одну попытку.

— Скажи нам, где она, а я сообщу тебе адрес твоей матери.

Не сводя глаз с папок, Уоррен начал шептать что-то так тихо, что Фейт не удавалось понять, что он говорит.

— Я сам за ней поеду. Я привезу ее сюда, чтобы ты смог с ней увидеться.

Уоррен продолжал шептать. Его губы двигались, произнося какие-то невразумительные слова.

— Говори громче, Уоррен, — потребовал Уилл. — Скажи, где она, чтобы мы смогли вернуть ее родителям, которые ее очень любят.

Фейт наконец расслышала его слова:

— Синий, красный, фиолетовый, зеленый. Синий, красный, фиолетовый, зеленый.

— Уоррен…

Его голос звучал все громче:

— Синий, красный, фиолетовый, зеленый.

Он вскочил и закричал:

— Синий, красный, фиолетовый, зеленый!

Он принялся размахивать руками и вопить во весь голос:

— Синий! Красный! Фиолетовый! Зеленый!

Он бросился к двери и начал дергать за ручку. Фейт была к нему ближе Уилла, поэтому попыталась оттащить его от двери. Локоть Уоррена угодил ей в губы, и она, отшатнувшись, оперлась на стол, чтобы не упасть.

— Синий! Красный! Фиолетовый! Зеленый! — надрывался он, разгоняясь и бросаясь на сложенные из шлакоблока стены.

Уилл бросился вперед и обхватил его руками. Уоррен начал отбиваться ногами с криком:

— Нет! Отпустите меня! Отпустите меня!

— Уоррен!

Уилл разжал руки, но продолжал держать их наготове на случай, если бы пришлось схватить его снова.

Уоррен стоял посреди комнаты. От удара о стену головой по его лицу стекала кровь. Он бросился на Уилла, бешено размахивая кулаками.

Дверь распахнулась, и на помощь Уиллу ворвались двое полицейских. Уоррен попытался выскочить за дверь, но они повалили его на пол, где он продолжал отчаянно извиваться, не позволяя надеть на себя наручники. Все это время он без умолку кричал и размахивал ногами.

Он попал одному из копов ногой в лицо, и тот выхватил электрошокер. Тело Уоррена пронзил заряд в тридцать тысяч вольт, и оно безжизненно обмякло на полу.

Уилл, тяжело дыша, присел, склонился над Уорреном и положил ладонь ему на грудь.

— Прошу тебя, — взмолился он, — скажи мне. Скажи мне, где она.

Губы Уоррена шевельнулись. Уилл наклонился еще ниже, чтобы услышать, что он говорит. Между ними что-то произошло. Уилл коротко кивнул. Этот кивок очень напоминал сдержанные жесты, которыми на протяжении всего допроса потчевал их Уоррен. Уилл медленно выпрямился, опершись ладонями о колени.

— Можете его забрать, — сообщил он полицейским.

Копы подхватили Уоррена, как мешок с картошкой, и поволокли к двери. Фейт знала, что они оттащат его в камеру, где он заснет, приходя в себя после шока.

Фейт перевела взгляд на Уилла, пытаясь понять, что только что произошло.

— Что он тебе сказал?

Он кивнул на папки на столе. Они были сложены в другом порядке, но она все поняла: синий, красный, фиолетовый, зеленый.

Уоррен выкрикивал цвета папок.

Комната убойного отдела за три дня отсутствия Фейт уютнее не стала. Бандаж[15] Робертсона по-прежнему свисал из верхнего ящика его стола. Надувная кукла, на которой во время последнего дня рождения написали слово «улика», сидела на шкафу с картотекой, провокационно разинув рот, хотя воздух медленно покидал ее некогда соблазнительные формы. Стол Лео Доннелли был очищен от всего, за исключением знаменитого фото Фарры Фосетт, явно вырезанного из какого-то журнала. За долгие годы края снимка украсились граффити и надписями, более приличествующими стенам школьного туалета для мальчиков.

В дополнение ко всему как раз шла сдача смены. Фейт всегда сравнивала это событие с тем, что происходит в раздевалке футболистов в перерыве матча. Шум был оглушительным, а запахи вызывали серьезные, хотя и смутные опасения. Кто-то включил свисающий с потолка телевизор. Еще кто-то пытался поймать радиостанцию на древнем радиоприемнике. В микроволновке разогревался буррито, и в воздухе витал запах подгоревшего сыра. Комната бурлила низкими голосами полицейских, обсуждавших различные дела, споривших о том, чей хрен больше и кто первым раскроет преступление, или о том, кому досталось совершенно безнадежное дело, которое никогда не будет раскрыто. Одним словом, комната была набита тестостероном, подобно полному дерьма подгузнику.

Фейт подняла глаза на телевизор, узнав голос Аманды, произносивший:

— …с гордостью объявляем о том, что был произведен арест подозреваемого в похищении Эммы Кампано.

— Благодаря департаменту полиции Атланты, сука! — завопил кто-то из полицейских.

В Аманду полетели и другие определения: стерва, падла… Эти мужики изощрялись, как могли, пытаясь унизить женщину, которая, останься они с ней наедине, могла за пять минут заставить любого из них обоссать штаны.

Кое-кто из детективов, ближе других находившихся к Фейт, косились на нее с любопытством, но не потому, что она работала над этим расследованием, а наблюдая за ее реакцией на используемую терминологию. Фейт пожала плечами и снова перевела взгляд на экран телевизора, где Аманда мастерски расправлялась с прессой. Тем не менее она продолжала ощущать на себе их взгляды.

Подобного рода испытаниям ее подвергали почти каждый день. Если Фейт просила их заткнуться, она становилась мужененавистницей, которая не понимает шуток. Если она их игнорировала, они воспринимали это как молчаливое одобрение. Мало того. Если она отвергала их сексуальные заигрывания, она была лесбиянкой. Если она начинала с кем-то из них встречаться, на нее вешали ярлык «шлюха». Фейт по-любому оказывалась в проигрыше, но она не могла позволить себе платить им той же монетой. У нее просто не было на это времени. Она старалась не обращать внимания на их капризы и пассивную агрессию. Фейт уже воспитывала одного ребенка. Она не чувствовала себя готовой взяться за двадцать других.

И все же она очень любила свою работу. Ей нравилось быть частью этого братства. Вот почему Уилл Трент разговаривал и держался не так, как все копы. Просто он никогда не сидел в общей комнате. Он не нес ахинею, потягивая пиво с Чарли Ридом или Хэмишем Пателом. Он однозначно был частью команды, но, работая с ним, Фейт ощущала себя в воздушном пузыре. Она привыкла к гулу голосов, соперничеству или, напротив, попытке переложить друг на друга то или иное поручение. Он гораздо больше других сосредоточивался на своей работе, но все это так отличалось от ее предыдущего опыта, что, снова оказавшись в окружении своих друзей-детективов, она вдруг ощутила себя посторонней. Она вынуждена была признать, что, несмотря на все свои недостатки, Уилл действительно слушает то, что она говорит. Ей нравилось беседовать с коллегой, не ожидая, что в ответ на то или иное возражение он может поинтересоваться: «У тебя что, месячные?»

Фейт снова перевела взгляд на телевизор. Аманда кивала, слушая вопросы репортера об Академии Вестфилд и аресте Эвана Бернарда. Она буквально светилась, и Фейт была вынуждена признать, что съемки и интервью — это ее стихия. Репортеры ходили перед ней на задних лапках.

— Мистер Бернард, несомненно, представляет для нас интерес.

— А это тебя интересует? — заорал один из копов.

Фейт незачем было смотреть в его сторону, чтобы удостовериться, что он держится за свои гениталии.

Аманда ответила на другой вопрос:

— Подозреваемый — двадцативосьмилетний мужчина с тяжелым прошлым.

Какой-то не попавший в объектив журналист спросил:

— Почему вы не сообщаете его имя?

— Утром ему будет предъявлено официальное обвинение, благодаря чему его имя станет известно широкой публике, — уклончиво ответила Аманда.

Полиция старалась как можно дольше скрывать имя Уоррена от прессы, чтобы какой-нибудь доброхот не предложил ему свои юридические услуги. Достаточно было и того, что Лайонел Петти уже выложил на сайт Си-эн-эн свою фотографию с Уорреном Гриером на фоне одного из копировальных аппаратов.

Видимо, думая о том же, что и Фейт, другой репортер спросил:

— Как насчет пропавшей девушки? У вас есть какие-нибудь идеи о ее местонахождении?

— Мы считаем, что скоро вернем Эмму Кампано родителям. Это только вопрос времени.

Фейт отметила, что Аманда не уточнила, вернут они девушку живой или мертвой. Она вдруг ощутила резкий укол зависти к Аманде и ее положению. Как и мать Фейт, Аманда проложила себе путь наверх собственными усилиями. Если Фейт даже сейчас приходилось время от времени сталкиваться с проявлениями женоненавистничества, то как же доставалось поколению ее матери?

Как и Эвелин Митчелл, Аманда начинала с секретариата и в те времена, когда женщины-полицейские должны были носить шерстяные юбки ниже колена, занимаясь в основном приготовлением кофе и печатанием всевозможных бумажек. Аманда взобралась наверх только для того, чтобы толпа идиотов, у которых из носа до сих пор капала липкая первобытная грязь, забрасывала ее каверзными вопросами и подвергала жесткой критике. И все это после того, как она раскрыла самое громкое преступление, совершенное в этом городе после того, как Уэйн Уильямс сбрасывал в Чаттахучи тела убитых им детей.

А где была сама Фейт после стольких лет прогресса и борьбы женщин за свои права? Наверное, все еще в своего рода секретариате. Хотя справедливости ради следовало отметить, что она сама вызвалась составить каталог всех улик, изъятых Уиллом из крохотного убежища Уоррена Гриера. Но это было до того, как она увидела коробки, привезенные из меблированных комнат и теперь громоздящиеся вокруг ее стола. Их было не меньше шести, и все были доверху набиты бумагами. Уоррен оказался барахольщиком, который был не в состоянии выбросить чек из магазина или билет в кино. Он до сих пор хранил корешки чеков из копировального центра, оплаченных десять лет назад.

Фейт осторожно коснулась кровоподтека на подбородке — следа от удара локтем Уоррена. В глубине расположенной в комнате отдыха морозилки она обнаружила древний пакет с замороженным обедом «Лин-Куизин». Он был твердым, как камень, но она с наслаждением приложила его к разбитому рту. Она ненавидела, когда ее били. Не то чтобы кому-нибудь это доставляло удовольствие, но Фейт давным-давно выяснила, что на боль она реагирует тошнотой и рвотой. И пакет замороженных спагетти с фрикадельками ничего не мог с этим поделать. Впрочем, Фейт считала, что это ерунда по сравнению с тем, через что пришлось пройти Эмме Кампано.

Уилл сопровождал Уоррена Гриера в камеру предварительного заключения. Ему оставалось найти ответ на единственный вопрос: где Эмма? Даже если девушка все еще была жива, времени у них оставалось немного. Фейт думала об условиях, в которых она могла находиться: в запертой комнате или, хуже того, в багажнике автомобиля. Сегодня температура еще до обеда добралась до отметки в сто градусов. Солнце палило нещадно, и жара не спадала даже ночью. Они не знали, есть ли у Эммы вода. Есть ли у нее еда? И даже если есть, на сколько ей всего этого хватит? Смерть от обезвоживания могла наступить уже через неделю. Максимум через десять дней. И это без учета возможного ранения и нестерпимой жары. Неужели на протяжении последующих двух недель им предстоит лишь отсчитывать часы до последнего вздоха Эммы Кампано?

— Эй, Митчелл, как тебе работается с этой крысой? — поинтересовался Робертсон.

Он сидел у себя за столом, так далеко откинувшись на спинку стула, что, казалось, тот вот-вот сломается.

— Нормально, — ответила она, недоумевая, почему никто не воздает Уиллу должное за то, что он позволил полиции Атланты вывести Эвана Бернарда из Академии Вестфилд прямо под включенные камеры представителей прессы.

Робертсон погрозил ей пальцем.

— Держи ухо востро с этим засранцем. Этой братии доверять нельзя.

— Спасибо за заботу.

— Долбаное Бюро расследований! Забрать наше дело и представить все так, будто они выполнили самую тяжелую работу.

По комнате пронесся гул одобрения.

У всех этих парней была на редкость избирательная память. Возможно, сейчас Фейт их тоже поддержала бы, если бы не оказалась там в самый первый день и не стала свидетелем того, как Уилл соединил воедино все факты, которые с самого начала были у них под носом.

Робертсон, похоже, ожидал, что она что-нибудь скажет. Подколет Уилла или пройдется по поводу Бюро расследований. Фейт была в растерянности. Неделю назад комментарии полились бы из нее, как пиво из крана. Но сейчас колодец пересох.

Она вернулась к работе, вытеснив из своего сознания все окружающие звуки. У нее пока не было сил заниматься коробками из квартиры Уоррена, поэтому она сосредоточилась на экране компьютера. Уилл заснял жилище Уоррена Гриера с помощью цифрового фотоаппарата, и она принялась разглядывать снимки, изображавшие одну и ту же небольшую комнату с шести различных ракурсов.

На фотографиях были запечатлены мельчайшие подробности существования Уоррена, начиная с туалетных принадлежностей и заканчивая его бельем и носками. Множество набитых бумагами коробок виднелось из-под кровати. Тут были школьные табеля и бланки, свидетельствующие о том, что время от времени его передавали под опеку. На снятой с близкого расстояния инструкции к ноутбуку «Макинтош» был нацарапан чей-то номер телефона. Фейт наклонила голову, силясь понять, зачем Уилл перевернул камеру вверх тормашками.

Она взяла мобильный телефон и, заткнув второе ухо пальцем, набрала записанный на инструкции номер. Раздался один гудок, затем второй, после чего автоответчик местного кинотеатра принялся перечислять ближайшие сеансы. Вряд ли в этом направлении их ожидали какие-нибудь открытия. Шесть миллиардов корешков от билетов в кино в коробке у ног Фейт повествовали о страсти Уррена к серебристому экрану.

Фейт вернулась к фотографиям, пытаясь разглядеть на них ниточку, способную привести к исчезнувшей девушке. Все, что она увидела, — это грустную картину: однокомнатную квартиру, в которой Уоррен Гриер прожил всю свою взрослую жизнь. Тут не было ни семейных фотографий, ни календарей с обведенными кружочками датами обедов с друзьями. Судя по всему, у него не было друзей. У него вообще не было никого, к кому он мог бы обратиться.

Впрочем, это его не оправдывало. По собственному признанию, Уилл вырос в схожих условиях. До восемнадцатилетнего возраста о нем заботилось государство. Но он стал полицейским. Чертовски хорошим полицейским. Его навыки общения оставляли желать лучшего, но под всей этой неловкостью было нечто удивительно милое.

Или, может, дело было в том, о чем мать поведала ей сто лет назад: мужчине очень легко проникнуть в женское сердце, если ему удастся заставить ее представить, каким он был в детстве.

Фейт листала фотографии, пытаясь найти что-то необычное, привлекающее внимание. Она уже перебрала самые вероятные варианты: гараж, склад, старая семейная хижина в лесу. Но вряд ли Уоррен воспользовался бы одним из этих тайников. У него не было машины или лишних вещей, которые негде хранить, не говоря уже о родственниках.

Что-то должно было выстрелить. Существовала тропинка, ведущая к Эмме Кампано, только они ее пока не видели. Фейт знала, что менее чем через двенадцать часов Эван Бернард может выйти под залог. Он снова окажется на свободе и будет заниматься всем, чем заблагорассудится, до даты суда за секс с Кайлой Александр. Если только они не найдут связующее звено между ним и совершенными в доме Кампано преступлениями. В противном случае Бернарда просто пожурят, дадут ему максимум три года тюрьмы, после чего он вернется к прежней жизни и прежним занятиям.

И чем же он займется? Мужчине, интересующемуся девочками, совсем не трудно найти новые жертвы. Церковь. Подготовка к тесту на проверку академических способностей. Молодежные группы. Вероятнее всего, Эван Бернард покинет пределы штата. Возможно, в другом городе он забудет зарегистрироваться как человек, осужденный за половое преступление. Возможно, он будет жить возле плавательного бассейна, школы или даже детского центра. Фейт уже поняла, что Уоррен Гриер не расколется. Они ничего не могли сделать с властью учителя над ним. Все, что удалось сделать Фейт и Уиллу, — это максимально усложнить дальнейшую жизнь Бернарда. Им не удалось найти абсолютно ничего, что позволило бы упрятать его за решетку до конца его убогого существования, и ничего, что привело бы их к Эмме Кампано.

Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что Фейт знала, как действуют такие люди. Бернард изнасиловал девушку в Саванне, но она не была первой его жертвой, как Кайла не стала последней. Положил ли он уже глаз на следующую девочку, обреченную реализовать его больные фантазии? Его будущие жертвы жили своей жизнью и не догадывались, что какой-то извращенец скоро все сломает, вывернув их существование наизнанку.

Фейт опустила замороженный пакет и подвигала челюстью, чтобы убедиться, что у нее нет серьезных повреждений. Она коснулась лица пальцами, и вдруг в ее мысли ворвалось непрошеное воспоминание о том, как гладил ее по щеке Виктор. Он уже трижды звонил ей на мобильный телефон, и в каждом последующем оставленном сообщении все сильнее раскаивался и умолял о прощении. В конце он прибег к откровенной лести, что, честно говоря, в значительной степени поколебало ее решимость. Фейт даже задалась вопросом, наступит ли когда-нибудь время, когда она сможет сказать, что понимает появляющихся в ее жизни мужчин.

Уилл Трент, несомненно, был загадкой. Беседуя с Уорреном в комнате для допросов, он так обнажил душу, что Фейт до сих пор не могла смотреть ему в глаза. Неужели с ним действительно происходило все, о чем он говорил? Неужели он, как и Уоррен Гриер, стал ущербным результатом государственной программы ухода за детьми-сиротами?

То, что Уилл сказал о сигаретных ожогах, казалось таким реальным. Прятал ли он похожие шрамы под пиджаком, жилетом и классической рубашкой? Фейт была в центральном приемнике, когда дежурные полицейские делали снимки изувеченного торса Уоррена Гриера. Будучи офицером полиции, она видела сигаретные ожоги на теле многих жертв, а также подозреваемых. Они не казались ей чем-то удивительным и воспринимались так же естественно, как татуировки и следы от инъекций. Обычно люди становились на преступный путь не от хорошей жизни. Существовали причины того, что они превращались в наркоманов и преступников, и, как правило, эти причины уходили корнями в их раннее детство.

Или Уилл просто очень искусный лжец? Когда он говорил о том, что чувствует человек, прикасаясь к сигаретным ожогам, казалось, он знает это из личного опыта. Но возможно, это были всего лишь обоснованные предположения? Прошло три дня с того момента, как она с ним познакомилась, но сегодня она знала о нем столько же, сколько и в первый день. И она по-прежнему не понимала, как он делает свою работу. Уоррен попытался его убить, но вместо того, чтобы упечь его к педофилам и насильникам, Уилл лично спустился вниз, чтобы убедиться, что его поместили в отдельную камеру. И еще был Эван Бернард. Любой грамотный коп знал, что для того, чтобы сбить спесь с такого самонадеянного типа, его необходимо запереть с самыми отъявленными мерзавцами. Тем не менее Уилл его пощадил, распорядившись отправить к транссексуалам.

Фейт подумала, что ей точно не под силу разгадать его стратегию. Кроме того, он все равно с ней не советовался, храня все подробности расследования у себя в голове. Если Фейт везло, он под настроение кое-чем с ней делился. Методы его работы отличались от методов остальных копов, с которыми ей приходилось работать. В его кабинете даже не было специальной доски, на которой он в хронологическом порядке отмечал бы происходящие события, что позволяло бы отследить действия жертв и подозреваемых и, сделав определенные выводы, получить ключи к разгадке преступления. Фейт не верила, что он держит все это в голове. Может, он хранит информацию на своем драгоценном диктофоне? И если бы с Уиллом что-то произошло, его никто не смог бы заменить. У следователя попросту не было бы логической отправной точки для продолжения расследования. Он так вызывающе нарушал правила, что Фейт шокировало то, что Аманда смотрит на это сквозь пальцы.

Анализировать отношения Аманды и Уилла означало понапрасну тратить время. Фейт, положив руку на мышь, переключила внимание на компьютер. Монитор мигнул, представив ее взгляду фотографию книжной полки Уоррена Гриера. Фейт пока не могла понять, что это означает, но ей показалось очень странным, что человек, который не умеет читать, держит дома книги.

Она прищурилась, пытаясь прочитать названия на корешках, но потом решила не издеваться над своими глазами и кликнула мышкой, чтобы увеличить снимок. На полке стояло несколько комиксов, что, в общем, было вполне логично. Кроме того, тут были брошюры, напоминающие инструкции к различному офисному оборудованию. Корешки были рассортированы по цветам, а не по названиям. Книги на нижней полке были выше, и слова на них расплылись от того, что не попали в центр объектива фотоаппарата. По их размерам Фейт догадалась, что это художественные альбомы. Обычно такие дорогие книги хозяева выкладывают на журнальные столики, чтобы похвастаться перед гостями.

Фейт приблизила изображение нижней полки, но так и не смогла прочесть ни одного названия. Ей показались знакомыми толстые серые корешки трех книг. Она опустила подбородок на ладонь и поморщилась от боли, пронзившей пострадавшую челюсть. Какие ассоциации вызывают у нее эти книги?

Она взглянула на коробки из квартиры Уоррена. Возможно, книги лежат в одной из них? Похоже, все они набиты всевозможными чеками и документами, скопившимися у Уоррена за последние десять лет. Фейт просматривала стопки бумаг, пытаясь понять, зачем Уилл притащил с места преступления весь этот мусор. Неужели им так важно знать, что шесть лет назад Уоррен заплатил сто десять долларов в кассу клиники «Вижен-Квест» за то, что окулист проверил его зрение?

Еще более важным вопросом было то, почему Уилл попусту тратит время Фейт, поручив ей перебрать весь этот мусор? Просматривая бесчисленные страницы совершенно бесполезных документов, Фейт боролась с все нарастающим раздражением. Она понимала, почему все это хранил Уоррен. Он не мог определить, насколько важен тот или иной документ, и не мог знать, что когда-нибудь ему что-то из этого не понадобится. Но зачем Уиллу заносить эти бумажки в разряд улик? До сих пор она не замечала за ним излишней дотошности. А учитывая, что в их распоряжение попали Бернард и Уоррен, ее временем можно было бы распорядиться с большей пользой.

Фейт медленно выпрямилась на стуле. Она держала в руках старый счет, но на самом деле его не видела. Перед ее глазами мелькали сценки последних трех дней. Вот Уилл протягивает руку к переговорному устройству в общежитии, хотя там ясно написано, что он не работает. Вот он сидит в машине, согнувшись над газетой и касаясь пальцем каждого слова в строке. Даже сегодня в квартире Эвана Бернарда он пролистывал альбомы фотографий, вместо того чтобы открыть указатель и найти там фамилию подозреваемого, как это сделала Фейт, когда обнаружила фотографию Мэри Кларк.

Два дня назад после прозорливого диагноза Эвана Бернарда, заявившего, что похититель Эммы попросту безграмотен, у Фейт возник вопрос: как можно закончить школу, не научившись читать и писать?

— Так бывает, — сказал ей тогда Уилл.

В его словах прозвучала такая уверенность… Возможно, он знал это наверняка, потому что это произошло с ним самим?

Фейт покачала головой, хотя спорила она сама с собой. Это невозможно! Чтобы попасть в Бюро расследований, необходимо иметь степень не ниже магистра. Кого попало туда на работу не принимали. Помимо этого, все правительственные учреждения функционировали на горах документации. Любой агент сталкивался с необходимостью заполнять бланки, сдавать отчеты и дневники расследований. Но видела ли Фейт, чтобы Уилл когда-нибудь что-нибудь заполнял? Она вспомнила комплектацию его компьютера, располагавшего микрофоном. Зачем ему понадобился микрофон? Неужели он надиктовывал свои отчеты?

Фейт потерла глаза. Возможно, от недосыпания она видит то, чего нет на самом деле? Это попросту невозможно! Она работала с этим человеком дни напролет, начиная с того момента, когда все началось. Не была же она настолько тупа, чтобы не заметить что-то настолько очевидное? С другой стороны, Уилл слишком умен, чтобы не обладать базовыми навыками.

Она снова посмотрела на монитор компьютера, сосредоточившись на книгах, которые Уоррен поставил на нижнюю полку. Но ее мысли продолжали возвращаться к Уиллу. Прочитал ли он названия этих книг? Смог ли он прочитать угрожающие записки, подброшенные в комнату Адама Хамфри? Что еще прошло мимо него?

Фейт моргнула, наконец осознав, почему эти три книги на нижней полке кажутся ей такими знакомыми. Пока она размышляла о способностях Уилла, прямо на нее смотрела необычайно важная улика!

Она вытащила из кармана блокнот на спирали и нашла номер телефона, который нацарапала там сегодня утром. Тим Кларк снял трубку с третьего звонка.

— Мэри дома?

И снова это нежелание позволять жене общаться с полицией.

— Она отдыхает.

Скорее всего, она сидела там же, где Фейт ее оставила, глядя остановившимся взглядом на задний двор, спрашивая себя, как ей жить дальше с этими воспоминаниями.

— Я должна с ней поговорить. Это очень важно.

Тим вздохнул, давая понять, что все это ему не нравится. Через минуту трубку взяла Мэри, и Фейт стало стыдно, что она не поверила ее мужу. Ее голос звучал так, будто она только что очнулась от очень глубокого сна.

— Простите, что я вас побеспокоила.

— Это не имеет значения, — заплетающимся голосом ответила Мэри.

Фейт почувствовала себя немного лучше, когда поняла, что ее собеседница пьяна.

— Я знаю, что вы не помните, как зовут ту девушку, в изнасиловании которой Бернарда обвинили в Криме, — начала Фейт. — Но вы сказали, что у него было алиби.

— Что?

— Там, в Криме, — повторила Фейт. Ей очень хотелось дотянуться до Мэри сквозь телефон и встряхнуть ее. — Помните, вы сказали, что Бернард ушел из школы из-за необоснованного обвинения в изнасиловании?

— Они ничего не смогли доказать. — Мэри издала сухой смешок. — Ему всегда и все сходит с рук.

— Верно, — увещевающим тоном сказала Фейт, глядя на монитор своего компьютера, на знакомые серые корешки фотоальбомов школы Алонсо Крим, выстроившихся на книжной полке Уоррена. — Но в прошлый раз вы сказали, что это сошло ему с рук, потому что нашелся ученик, обеспечивший ему алиби.

— Ну да, — согласилась Мэри, — Уоррен Гриер. — Следующие слова она практически выплюнула: — Он сказал, что они встречались после уроков для занятий или что-то в этом роде.

Фейт не верила своим ушам.

— Мэри, вы хотите сказать, что тринадцать лет назад Уоррен Гриер прикрыл Эвана Бернарда, предоставив ему алиби и тем самым позволив уйти от наказания?

— Вот именно, — подтвердила Мэри. — Какое убожество! Этот маленький кретин оказался в жопе у Эвана еще глубже, чем я.

Глава 20

Уилл протянул руку за картонным стаканчиком, но его на месте не оказалось. Он заглянул в закрепленный на кулере длинный цилиндр, чтобы убедиться, что там действительно ничего нет.

— Сейчас принесу, — успокоил его Билли Петерсон.

Билли был уже немолод и с незапамятных времен отвечал за камеры предварительного заключения.

— Спасибо.

Уилл стоял, засунув руки глубоко в карманы, опасаясь, что дрожь вернется и выдаст его переживания. Он чувствовал, как глубоко внутри зарождается знакомый холод, тот самый холод, к которому он приучил себя, еще будучи ребенком. Наблюдай за тем, что происходит, но держись в стороне от страха и боли. Не позволяй им увидеть всю степень твоего отчаяния, потому что это их только раззадорит и подтолкнет к еще большей изобретательности.

Уилл никогда не говорил о том, через что ему пришлось пройти. Он не делился этим даже с Энджи. Кое-что происходило у нее на глазах, но Уиллу удалось прочно запереть дверь к большей части своих мрачных тайн. То, что он сказал Уоррену Гриеру, те ужасные секреты, которыми он с ним поделился, все это уже давно нарастало и крепло в душе Уилла. Но, выплеснув эти потаенные мысли в лицо подозреваемому, он не ощутил облегчения. Вместо этого он чувствовал себя так, словно долго водил окружающих за нос и теперь его разоблачили. Он чувствовал себя уязвимым и беззащитным. Он считал себя мошенником и обманщиком. Он и представить себе не мог, о чем сейчас думает Уоррен Гриер, в полном одиночестве сидя в своей крохотной камере. Возможно, он жалеет, что не нажал на спусковой крючок в третий раз.

На долю секунды Уилл почувствовал, что понимает Уоррена. Он не мог вытеснить из памяти то, каким он был в комнате для допросов, забыть грусть в его глазах, настороженность, с которой он смотрел на Уилла, как будто в любой момент ожидал от него удара ногой в лицо. Уиллу пришлось напомнить себе, что Уоррен сделал, напомнить о людях, чьи жизни он искалечил и продолжал калечить, даже находясь в заключении.

Камера, в которую Уилл поместил Уоррена, была ненамного больше, чем комната, которую убийца называл домом. Его спальня была лачугой по сравнению с роскошной комнатой Эммы Кампано с дизайнерскими подушками и гигантским телевизором. Уилла поразило чувство одиночества, охватившее его, когда он осматривал скудные пожитки молодого человека. Тщательно разложенные по стопкам СД-и ДВД-диски, полный порядок в ящике с бельем и носками, сгруппированная по цвету одежда в шкафу… Все это напомнило Уиллу о том, что такая жизнь могла ожидать и его. Головокружительное ощущение свободы, которое он ощутил в восемнадцать лет, впервые в жизни оказавшись предоставленным самому себе, быстро сменилось паникой. На самом деле государство не научило его заботиться о себе. С юного возраста он учился только принимать то, что ему давали, и не просить о большем. То, что Уиллу удалось устроиться на государственную службу, было чистой воды везением. Учитывая его проблемы, он понятия не имел, какую другую работу смог бы выполнять.

Похоже, Уоррен оказался в подобной ситуации. Согласно записи в его личном деле в копировальном центре, он работал там со времени окончания школы. За последние двенадцать лет он дорос до должности управляющего. И все же его заработок составлял всего около шестнадцати тысяч в год. Он мог позволить себе жилье получше однокомнатной конуры на Эшби-стрит, но, возможно, такое скромное существование позволяло Уоррену чувствовать себя в безопасности. Кроме того, чтобы снять другую квартиру, необходимо было заполнять какие-то бланки, что оказалось ему не под силу. Если бы он потерял место в копировальном центре, то как бы стал искать новую работу? Для этого необходимо было написать заявление. Как бы он пережил унижение от необходимости сообщать посторонним людям, что практически не умеет читать?

Не имея работы, Уоррен не смог бы оплачивать квартиру, покупать еду и одежду. Он не мог рассчитывать на помощь родственников, поскольку их у него не было. Что касается государства, то, как только Уоррену исполнилось восемнадцать, оно сняло с себя всяческую заботу о его дальнейшей судьбе. Он остался совсем один и полагаться ни на чью поддержку уже не мог.

Копировальный центр был единственной преградой, отделявшей Уоррена от участи бездомного бродяги. Уилл ощутил, как внутри все сжимается от знакомого ужаса. Если бы в его жизни не было Энджи Поласки, он вполне мог бы разделить незавидную участь Уоррена Гриера.

— Держи, — сказал Билли, протягивая стаканчик.

— Спасибо, — выдавил из себя Уилл, подходя к кулеру.

Много лет назад Аманда великодушно предоставила Уилла для демонстрации действия электрошокера. Воспоминания о боли быстро утихли, но Уилл до сих пор помнил неутолимую жажду, которую он испытывал на протяжении многих часов.

Уилл наполнил стаканчик и подошел к зарешеченной двери, ведущей к камерам. Его впустили, и он зашагал по коридору, глядя перед собой и ощущая на себе взгляды заключенных, прильнувших к узким окошкам из пуленепробиваемого стекла. Эвана Бернарда содержали в этом же крыле, но в противоположном от Уоррена Гриера конце коридора. Билли поместил его к женщинам-транссексуалам, не успевшим расстаться со своим мужским снаряжением. Среди заключенных уже распространилась информация о том, что Эван Бернард любит насиловать молоденьких девушек. Камера транссексуалов была единственным местом, где Бернард не получил бы огромную дозу своего собственного снадобья.

Уилл открыл узкую щель в двери Уоррена и поставил стаканчик на металлическую подставку. Молодой человек его не взял.

— Уоррен?

Сквозь стеклянное окошко Уилл заглянул в камеру и увидел носок белого тюремного шлепанца. Уоррен сидел, прислонившись спиной к двери. Уилл опустился на корточки и поднес губы к щели, представлявшей собой отверстие двенадцати дюймов в ширину и трех дюймов в высоту, едва достаточных для того, чтобы в него проходил поднос с едой.

— Я знаю, что тебе сейчас очень одиноко, — сказал Уилл, — но подумай об Эмме. Ей, наверное, тоже одиноко. — Он помолчал. — Наверное, она спрашивает себя, куда ты исчез.

Ответа не последовало.

— Подумай о том, как одиноко ей без тебя, — предпринял новую попытку Уилл. — Рядом с ней нет никого, кто мог бы ее утешить или дать ей знать, что с тобой все в порядке. — Бедро начала сводить судорога, и ему пришлось опуститься на колено. — Уоррен, ты можешь не говорить мне, где она. Просто скажи, что с ней все хорошо. Это все, что я хочу знать.

Уоррен продолжал молчать. Уилл пытался не думать об Эмме Кампано, о том, как ей будет страшно, когда станет проходить час за часом и день за днем, а за ней так никто и не придет. Со стороны Уоррена было бы гораздо милосерднее убить ее в первый день, избавив от мук неопределенности.

— Уоррен…

Он почувствовал что-то мокрое у себя под коленом и опустил глаза. И в то же мгновение ему в нос ударил резкий запах аммиака.

— Уоррен?

Уилл снова заглянул в щель. Белый шлепанец лежал на боку и не шевелился. Он увидел, что на кровати нет простыни.

— Нет, — прошептал Уилл.

Он сунул руку в щель, пытаясь нащупать тело Уоррена. Его рука наткнулась на взмокшие от пота волосы, холодный и липкий лоб.

— Билли! — заорал Уилл. — Открой дверь!

Охранник не спеша подошел к зарешеченной двери.

— В чем дело?

Пальцы Уилла ощупывали глаза Уоррена, его открытый рот.

— Вызови скорую!

— Черт! — выругался Билли, распахивая дверь.

Ударив кулаком по красной кнопке на стене, он бросился бежать к камере Уоррена. Ключ болтался у него на ремне. Он сунул его в замок и рванул дверь на себя. Петли завизжали под тяжестью металлической двери. Один конец простыни был привязан к ручке двери, а второй туго обматывал шею Уоррена Гриера.

Уилл упал на колени и начал делать Уоррену искусственное дыхание. Билли выхватил рацию и оттарабанил свой код, потребовав срочно вызвать скорую помощь. Когда подоспела помощь, Уилл уже взмок от пота, а руки, которыми он все это время нажимал на грудь Уоррена, сводила судорога.

— Не делай этого! — умолял он. — Ну же, Уоррен. Не делай этого!

— Уилл! — Билли положил руку ему на плечо. — Оставь его. Все кончено.

Уилл хотел оттолкнуть его и продолжать, но тело ему не повиновалось. Во второй раз за этот вечер он стоял на коленях и смотрел на Уоррена Гриера. У него в ушах все еще звучали его последние слова: «Цвета, — сказал Уоррен. Он разгадал систему Уилла, то, как он использовал цвета, чтобы ориентироваться в содержимом папок. — Ты используешь цвета так же, как и я».

Уоррен Гриер наконец-то нашел родственную душу. Десять минут спустя он покончил с собой.

На локоть Уилла легла чья-то рука. Фейт помогла ему подняться. Он даже не осознавал, что она тоже здесь, как не заметил и полицейских, обступивших их плотным кольцом.

— Пойдем, — сказала она, продолжая держать его под руку и увлекая за собой по коридору.

Заключенные провожали их свистом и похабными замечаниями, обычными в ситуации, когда в этом подвале появлялась хорошенькая женщина. Уилл ни на что не обращал внимания. Он боролся с желанием опереться на Фейт или совершить еще более идиотский поступок — обратиться к ней за помощью.

Фейт усадила его за стол Билли. Наклонившись, она коснулась его щеки.

— Ты не мог знать, что он это сделает.

Уилл ощутил прохладу ее ладони. Он накрыл ее пальцы своими и мягко отстранил ее руку.

— Фейт, я не умею принимать утешения.

Она понимающе кивнула, но в ее глазах он видел жалость.

— Я не должен был ему лгать, — сказал Уилл. — Насчет сигаретных ожогов.

Фейт присела, не сводя с него глаз. Он не понимал, поверила она ему или просто не захотела спорить.

— Ты сделал то, что должен был сделать.

— Я надавил на него слишком сильно.

— Он сам обмотал простыню вокруг своей шеи, — напомнила она ему. — И еще он нажал на спусковой крючок. Если бы в тех гнездах были патроны, Уилл, ты был бы уже мертв. Возможно, он вызывал больше жалости, чем Эван Бернард, но он был таким же холодным и расчетливым.

— Уоррен делал то, на что его запрограммировали. За все, что у него было, — за все без исключения! — ему приходилось бороться. Ему никто ничего не дал. — Уилл почувствовал, как его рот сводит судорогой. — Бернард образован, пользуется популярностью у окружающих, у него есть хорошая работа, друзья и родственники. У него был выбор.

— У всех есть выбор. Он был даже у Уоррена.

Уилл знал, что она просто не в состоянии такого понять, потому что никогда не была совершенно одна в этом мире.

— Фейт, я знаю, что Эмма жива, — сказал он. — Мы должны ее найти.

— Прошло много времени, Уилл. Слишком много.

— Мне все равно, что ты говоришь, — ответил он. — Она жива. Уоррен не стал бы ее убивать. Он хотел с ее помощью получить то, чего был лишен. Ты же слышала его на допросе. И ты знаешь, что он ее не убивал.

Фейт не ответила, хотя он читал ответ у нее в глазах: она была так же уверена, что Эмма Кампано умерла, как Уилл верил в то, что девушка жива.

Вместо того чтобы спорить, она сменила тему.

— Я только что разговаривала с Мэри Кларк.

Она рассказала ему о фотоальбомах, которые обнаружила на снимках, сделанных в квартире Уоррена, о телефонном разговоре с Мэри Кларк, подтвердившей ее догадку о том, что много лет назад Уоррен обеспечил Бернарду алиби. Уилл слушал Фейт и видел, как все наконец-то становится на свое место. Бернард был единственным якорем в жизни Уоррена. Ради своего наставника он был готов на все.

Фейт рассказала ему обо всем, что узнала от Мэри.

— Бернард позволял ученикам приходить к нему домой, пить, курить и делать все, что они захотят. Использовав, он вышвыривал их прочь.

— Скорее всего, он занимался с Уорреном, — догадался Уилл. — Наверное, Эван Бернард был единственным взрослым человеком в его жизни, который пытался ему помочь, а не обращался с ним так, будто у него не все в порядке с головой.

Теперь Уилл был убежден, что Уоррен лег бы на рельсы перед приближающимся поездом, если бы Бернард приказал ему это сделать. Отказ молодого человека давать показания против учителя внезапно обрел новый смысл.

— Это указывает на то, что его обращение с девушками подпадает под определенную модель, — закончила свой рассказ Фейт. — Если Мэри расскажет присяжным о том, что с ней случилось, Бернард получит более длительный срок.

Уилл не верил в то, что у Мэри Кларк найдется достаточно сил, чтобы противостоять насильнику.

— Я хочу, чтобы он умер, — пробормотал он. — Все эти девушки, которых он изнасиловал… С таким же успехом он мог их убить. Кем должна была стать Мэри Кларк до того, как попала в зависимость от Эвана Бернарда? Какая ее ожидала жизнь? Все это вылетело в трубу, как только он положил на нее глаз. Пойми, Фейт, та девушка, которой должна была стать Мэри, умерла. Сколько еще девушек он убил таким же образом? А теперь погибли Кайла и Адам… И один Бог ведает, через какие испытания проходит Эмма. — Он замолчал, пытаясь справиться с эмоциями. — Я хочу видеть, как ему в руку введут иглу. Я сам хочу загнать ее ему в вену!

Его неистовство до такой степени потрясло Фейт, что несколько секунд она сидела молча, не решаясь заговорить.

— Мы можем найти других свидетелей, — наконец сказала она. — Должны быть и другие девушки. Стоит связать их с историей в Техе, и ему дадут лет тридцать, а то и сорок.

Уилл покачал головой.

— Фейт, Бернард убил Кайлу и Адама. Я знаю, что он сделал это не своими руками, но он знал, на что способен Уоррен. Он знал, что всецело его контролирует, что Уоррен выстрелит, если нажать в нужном месте.

Уилл думал об Уоррене, о том, как отчаянно тот пытался хоть для кого-то быть своим. Он, наверное, нигде так не чувствовал себя частью семьи, как тогда, когда сидел в доме Бернарда с другими ребятами, пил с ними пиво и обсуждал неудачников, оставшихся в школе.

— Тринадцать лет назад у него в доме была точно такая же комната, как та, которую мы увидели в его нынешней квартире, — прошептала Фейт. — Он занимался этим все эти годы, Уилл. Как только в новостях покажут его фотографию, у нас появятся…

— Где он? — перебил ее Трент. — Мэри сказала, где находился его дом?

— Я думала, ты проверил его предыдущее место жительства.

— Да, проверил. — Уилл почувствовал, как последний кусочек головоломки встал на место. — Я выяснил, что у Бернарда был дом, который он купил пятнадцать лет назад, но продал три года спустя. В тот момент я не обратил на это внимания, но…

Фейт вытащила из кармана мобильный и набрала номер.

— Мэри знает, где находится этот дом.

Фейт вела «мини» по Норт-авеню, следуя за патрульной машиной полиции Атланты. Полицейские включили мигалку, но сирена молчала. Уилл тоже молчал. Он продолжал думать об Уоррене Гриере, все еще ощущая под ладонями мягкую податливость его грудной клетки, в которую пытался вдохнуть жизнь. Что заставило его обмотать шею простыней и лишить себя жизни? Боялся ли он того, что не выдержит нажима Уилла и выдаст Эвана Бернарда? Или самоубийство стало лишь средством достижения цели, реализацией отчаянного и грандиозного плана Уоррена навеки воссоединиться с Эммой Кампано?

Патрульный автомобиль, подпрыгивая на ухабах, промчался мимо освещенных фонарями строительных площадок напротив здания «Кока-колы». Фейт сбросила скорость, чтобы не лишить автомобиль днища.

— Я не хочу обнаружить ее тело, — пробормотала она.

Уилл смотрел на ее профиль, на бледное лицо, озаряемое синими сполохами мигалок. Он понимал, что она имеет в виду: она хотела, чтобы Эмму Кампано нашли. Просто она не хотела быть тем человеком, который ее найдет.

— Она будет жива, — возразил Уилл. Он просто не мог думать иначе, особенно после Уоррена. — Эмма будет жива, и она расскажет нам, что все это дело рук Эвана Бернарда, который управлял Уорреном.

Фейт оставалась при своем мнении, неотрывно глядя на дорогу и, по всей вероятности, думая, что Уилл дурак.

По одну сторону дороги тянулись дома, обветшалые особняки в викторианском стиле и давным-давно заколоченные одноэтажные домишки. Идущая впереди патрульная машина выключила мигалку, подъехав к бывшему жилищу Эвана Бернарда. Здесь фонарей не было. Луну закрыли тучи. Время близилось к полуночи, и единственным источником света служили включенные автомобильные фары.

— Смотри, — сказала Фейт, указывая на машину, которую Адам Хамфри купил у отъезжающего за границу аспиранта. Синий «Шеви-Импала» выделялся среди ржавых автомобилей, припаркованных на этом заброшенном участке Норт-авеню. Машину объявили в розыск два дня назад, но никто о ней так и не сообщил. Неужели все это время она стояла здесь и труп Эммы Кампано гнил в ее багажнике? Или Уоррен оставил ее в живых, предоставив природе сделать свое дело? Даже в это время ночи жара была просто невыносимой. Внутри машины было на двадцать-тридцать градусов жарче. От этой температуры ее мозг уже давно просто запекся бы.

Уилл и Фейт вышли из «мини», и он осветил своим мэглайтом прилегающие дома и брошенные участки вдоль улицы. Большинство зданий рухнуло, но три или четыре дома уцелело. Это были практичные деревянные сооружения, возведенные после Второй мировой войны в ответ на демографический взрыв в Атланте.

Дом Бернарда располагался в самом конце улицы. К входной двери до сих пор была приколочена табличка с номером. Окна и двери были заколочены. Для защиты от бродяг дом был огражден штормовым забором, но это не помешало им сделать в нескольких местах подкоп. Впрочем, шприцы на тротуаре и мусор на дороге напротив дома указывали на то, что некоторые не удосужились даже на это.

Один из полицейских из патрульной машины уже осматривал салон «импалы». Его напарник стоял возле машины с ломом в руках. Уилл взял у него лом, сунул конец под край багажника и, не колеблясь ни секунды, взломал замок. Металлическая крышка со скрипом открылась. От запаха фекалий и крови все поперхнулись, подавляя рвотный рефлекс.

Багажник был пуст.

— В дом! — скомандовала Фейт, направив луч фонаря на темное двухэтажное строение с просевшей крышей. — Там могут быть нарики. Везде валяются иглы и шприцы.

Не говоря ни слова, Уилл направился к дому. Опустившись на корточки, он изогнулся и пролез под забором. Даже не обернувшись, чтобы помочь Фейт, он зашагал по разбитой бетонной дорожке, ведущей к входной двери. Дверь была заколочена. Уиллу показалось, что одна из досок на окне болтается, и он без всяких усилий ее оторвал. Посветив фонариком на подоконник, он увидел, что пыль стерта. Кто-то был здесь до него.

Он помедлил. Фейт права, дом давно мог превратиться в притон. Здесь могли проворачивать свой бизнес наркоторговцы и их клиенты. Они могли быть вооружены, могли быть под кайфом, или и то и другое. В любом случае они не обрадуются появлению полиции у них в берлоге.

Скрипнули доски крыльца. У него за спиной стояла Фейт, светя фонариком под ноги.

— Ты не обязана это делать, — стараясь говорить как можно тише, заметил Уилл.

Фейт его, казалось, не услышала и бесшумно скользнула в проем между гнилыми досками.

Уилл оглянулся на остальных копов, чтобы убедиться, что они охраняют не только парадный вход, но и заднюю дверь дома, а затем шагнул вслед за Фейт. Она уже пробиралась по коридору с поднятым пистолетом, к дулу которого был прикреплен фонарь, как это учили делать всех без исключения копов. Дом, с его низкими потолками и кучами мусора в углах, казался устрашающе тесным. Пол был усеян иглами. Кое-где виднелись комки фольги и ложки. Все указывало на то, что дом действительно активно используется в качестве притона.

Фейт показала вниз, давая понять, что осмотрит этот этаж. Уилл поднял пистолет и направился к лестнице.

Он ощупывал ногой каждую ступеньку, прежде чем перенести на нее свой вес, надеясь, что не угодит ногой в труху и не отправится прямиком в подвал. У основания позвоночника он ощущал знакомое покалывание. Светя фонарем в пол, он остановился на верхней площадке. Сквозь заколоченные досками окна пробивался серебристый лунный свет, едва позволявший разглядеть окружающее. Уилл выключил фонарь и осторожно положил его на пол. Он стоял без движения, пытаясь расслышать признаки жизни. Все, что он услышал, — это шаги Фейт на первом этаже и постанывание старых досок, разогретых нещадным летним солнцем.

Уилл уловил в воздухе запах химикалий. Они могли находиться в подпольной лаборатории по производству метамфетамина. За одной из дверей мог притаиться нарик, выжидающий удобного момента, чтобы вонзить Уиллу иглу в сердце. Он сделал шаг вперед. Под ногами захрустело битое стекло. На втором этаже находилось четыре спальни с ванной комнатой посредине. Дверь в конце коридора была закрыта. Все остальные двери были сняты с петель и, скорее всего, сданы в утиль. Из ванной исчезла вся сантехника, даже медную трубу вырвали из стены. В потолке зияли дыры. Штукатурка вокруг выключателей была разбита в поисках медных проводов. Они оказались алюминиевыми. Точно такие провода Уиллу пришлось вырывать из стен своего дома, потому что строительные нормы поставили их вне закона много лет назад.

— Уилл? — прошептала Фейт, осторожно поднимаясь по лестнице.

Он дождался, пока она окажется рядом, и молча указал на закрытую дверь в конце коридора.

Уилл остановился перед этой единственной в доме дверью и потянул за ручку, но она оказалась заперта. Он кивнул Фейт, чтобы она отступила назад, и, размахнувшись, ногой вышиб дверь. Потом упал на колено и направил пистолет в дверной проем. Луч фонаря Фейт, разрезав темноту подобно ножу, уже обшаривал углы и открытый встроенный шкаф.

Комната была пуста.

Уилл вернул пистолет в кобуру, Фейт последовала его примеру.

— Она такая же, как и та, другая.

Фейт посветила на выцветшие розовые стены и грязную белую отделку. На полу лежал голый двойной матрац, в центре которого темнели какие-то пятна. Перед ним была установлена тренога с фотоаппаратом.

Уилл взял у Фейт фонарь и осмотрел гнездо карты памяти.

— Пусто.

— Надо позвать Чарли, — прошептала Фейт, видимо думая о необходимости собрать улики, о ДНК на матраце.

— Он слишком умен, чтобы оставить следы, — отозвался Уилл.

У него перед глазами продолжало стоять самодовольное лицо Эвана Бернарда. Он был абсолютно уверен, что поймать его не удастся. И оказался прав. Все, в чем они могли обвинить его на данный момент, так это в том, что он занимался сексом с Кайлой Александр. Он не знал, что говорит закон об исковой давности в случае с Мэри Кларк, как не был уверен, решится ли эта женщина давать показания против мужчины, которого до сих пор продолжала считать своим первым возлюбленным.

Раздался скребущий звук. Уилл обернулся, чтобы посмотреть, что делает Фейт, но она не двигаясь стояла в центре комнаты. До него снова донеслось царапанье, и на этот раз он понял, что звук идет с потолка.

— Нарик? — одними губами спросила Фейт.

Уилл обвел лучом фонаря низкий потолок и углы комнаты. Как и во всем доме, штукатурка вокруг выключателя была разбита. У дыры в стене темнело пятно, отдаленно напоминающее отпечаток ноги. Прямо над ним в потолке было отверстие, из которого свисали обломки гипсокартона и обрывки изоляции.

— Эмма? — Уилл с трудом выговорил имя девушки, настолько страшно ему было произнести его и лишить себя надежды. — Эмма Кампано? — Он ударил ладонью по потолку. — Эмма, это полиция!

Снова какой-то шорох и отчетливый топот крысиных лапок.

— Эмма?

Уилл уже срывал с низкого потолка листы гипсокартона. Решив, что действует недостаточно быстро, он принялся расширять отверстие фонарем.

— Эмма, это полиция!

Сунув ногу в дыру в стене, он подтянулся и заглянул на чердак.

И замер. Горячий воздух окутал его таким непроницаемым облаком, что стало больно дышать. Девушка неподвижно лежала на полу. Ее кожа была покрыта мелкой белой пылью, глаза открыты, губы крепко сжаты. В нескольких дюймах от ее руки сидела большая крыса, ее глаза, подобно зеркалам, поблескивали в свете фонаря. Уилл подтянулся на руках и забрался на чердак. Крысы были повсюду. Одна из них пробежала по руке девушки. Он увидел царапины там, где когти животных вонзались в кожу.

— Нет, — прошептал Уилл, на коленях подползая к Эмме.

На ее животе и бедрах запеклась кровь, шею опоясывали рубцы. При виде девушки сердце Уилла сжалось от боли. Как он скажет Полу, в каком состоянии нашел его дочь? На чердаке не чувствовалось запаха разложения, в ее плоть еще не вгрызались мухи. Как смогут они все жить, зная, что жизнь и смерть Эммы разделяли считаные часы?

— Уилл? — окликнула Фейт, и по ее голосу он понял: она догадалась, что он нашел.

— Прости, — прошептал Уилл.

Он не мог вынести этот пустой, безжизненный взгляд. Ни разу за все расследование он не поверил в то, что она умерла, даже когда все улики указывали на обратное. Он настаивал на том, что этого просто не может быть, и все, о чем он мог сейчас думать, так это о том, что его самонадеянность сделала правду просто невыносимой.

Уилл протянул руку, чтобы закрыть ей глаза, и осторожно нажал кончиками пальцев на веки, пытаясь их опустить.

— Прости, — повторил он, зная, что этого недостаточно.

Зная, что этого никогда не будет достаточно.

Глаза Эммы снова открылись. Она моргнула и посмотрела на Уилла.

Она была жива.

Глава 21

Фейт стояла в больничной палате, глядя на Абигайль и ее дочь. В комнате было темно, и единственным источником света служили сигнальные лампочки аппаратуры, к которой была подключена девушка. Физраствор, антибиотики, смеси химикатов, нацеленные на то, чтобы поставить ее на ноги. Но ничто не могло исцелить ее дух. Ни один медицинский прибор не мог возродить ее душу.

Во время беременности Фейт втайне решила, что ее ребенок обязательно будет девочкой. С белокурыми кудрями и ямочками на щечках. Фейт мечтала покупать ей розовые платьица, заплетать ленты в косички и слушать рассказы о школьных влюбленностях, музыкальных группах и потаенных желаниях.

Джереми быстро развеял эти мечты. Душа ее сына лежала к незамысловатым увлечениям вроде футбола и триллеров. Его музыкальные вкусы были столь плачевны, что о них не стоило даже говорить. Его желания трудно было назвать потаенными: игрушки, видеоигры и — к ужасу Фейт! — живущая по соседству рыжеволосая шлюшка.

В последние несколько дней Фейт позволяла своим мыслям заглядывать в темные закоулки сознания, в которых время от времени бывают многие родители. Она спрашивала себя, что будет делать, если зазвонит телефон или в дверь постучит полиция и какой-то человек сообщит, что ее ребенок умер. Этот ужас таится в сердце каждой матери. Эти страшные мысли казались ей талисманом, предотвращающим истинное несчастье, как если бы она постучала по дереву или осенила себя крестом.

Глядя на спящую Эмму, Фейт поняла, что бывают вещи похуже такого телефонного звонка. Ребенка могли вернуть, отняв его личность, его сущность. Кошмар, который пришлось пережить Эмме, был написан на ее теле: кровоподтеки, ссадины, следы укусов. Уоррен пользовался девушкой, как хотел, реализуя с ней все извращенные фантазии, какие только могли прийти ему в голову. Он не давал ей ни еды, ни воды. Эмма была вынуждена опорожняться в комнате, в которой спала. Ее руки и ноги были связаны. Он регулярно ее душил, а после того, как она теряла сознание, снова возвращал к жизни. Девушка столько кричала, что ее голос превратился в еле слышный хриплый шепот.

Фейт ничего не могла с собой поделать. Она испытывала непередаваемую жалость не столько к ребенку, сколько к матери. Она вспоминала слова Уилла о том, что Эван Бернард фактически убил Мэри Кларк. Теперь было две Эммы Кампано: та, которой она была до Уоррена, и та, которой она стала после него. Хорошенькая девочка, которую Абигайль кормила грудью, с которой она играла в «ку-ку», которую она каждое утро отвозила в школу, а по выходным брала с собой в кино или за покупками, исчезла. Ее больше не было. На ее месте теперь находилась пустая оболочка, сосуд, наполненный чужими и незнакомыми мыслями.

Было ясно, что Абигайль думает о том же. Она не решалась прикасаться к дочери. Ей приходилось делать над собой усилие, чтобы взять Эмму за руку. Фейт избегала встречаться с ней глазами. «Как можно оплакивать смерть своего ребенка, в то время как он жив?» — спрашивала она себя.

— Она проснулась, — прошептала Абигайль.

Фейт подошла к кровати. Они попытались расспросить девушку по пути в больницу, но Эмма молча лежала на каталке, устремив невидящий взгляд в потолок кареты скорой помощи. Первые ее ответы были монотонными и односложными, но по мере осознания того, что произошло, Эмма вела себя все более возбужденно и наконец свернулась в комочек, пытаясь спрятаться от окружающих ее людей. Потом она начала биться в истерике, и ей пришлось ввести успокоительное. Ее реакция удивительным образом напоминала поведение ее матери.

— Привет, милая, — сказала Фейт. — Ты меня помнишь?

Девушка кивнула. Ее веки оставались очень тяжелыми, хотя действие лекарств давно окончилось. Часы на кардиомониторе показывали шесть тридцать три. Сквозь металлические жалюзи на окне в комнату пробивался свет. Солнце встало, пока она спала.

Они быстро поняли, что Эмма остро реагирует на мужчин. Она запаниковала, как угодивший в ловушку зверек, когда парамедики начали ее осматривать и даже когда Уилл попытался просто взять ее за руку. Один вид врачей-мужчин был для нее невыносим. Даже появление отца расстроило девушку так сильно, что ей стало физически плохо.

— Ты уверена, что хочешь это сделать? — спросила у Эммы Фейт.

Она кивнула.

— Я должна задать тебе несколько вопросов, — продолжала Фейт. — Как ты думаешь, ты сможешь говорить?

Эмма снова кивнула, поморщившись от боли, которую причинило даже это простое движение.

Пальцы Абигайль коснулись руки дочери.

— Если это чересчур…

— Я этого хочу! — возразила Эмма голосом, который, казалось, принадлежал женщине гораздо старше ее юных лет.

— Расскажи, что ты помнишь, — попросила Фейт, зная, что она, скорее всего, делает все, что может, лишь бы забыть.

— Это была Кайла, — уверенно сказала Эмма. — Мы услышали ее крик. Адам вышел в коридор, и я увидела, как этот человек ударил его ножом.

— Уоррен?

Она кивнула.

Абигайль потянулась к стакану воды на тумбочке с кроватью.

— Выпей что-нибудь, милая.

— Нет, — отказалась от воды Эмма. — Я должна рассказать.

Фейт удивила ее смелость, но потом она вспомнила, что Эмму Кампано уже дважды списывали, считая мертвой, и дважды девушка возвращалась к жизни. Она умела бороться.

— Расскажи, что было потом, — попросила Фейт.

— Адам велел мне спрятаться в шкафу. — Эмма помолчала. На мгновение решимость ей изменила. — Следующее, что я помню, — это я в комнате, а на мне этот мужчина.

— Он тебе что-нибудь сказал? — спросила Фейт.

— Он сказал, что любит меня. — Эмма покосилась на мать. — Я ответила, что тоже его люблю. После этого он стал со мной помягче.

— Молодец, — похвалила Фейт. — Ты сделала все, что могла, чтобы не позволить ему выйти из себя.

— Вы уверены… — Она зажмурилась. Прерывисто гудел кардиомонитор. Из вентиляционного отверстия над кроватью дуло холодным воздухом. — Это точно, что он умер?

— Да. — В это короткое слово Фейт попыталась вложить всю свою уверенность. — Я видела его собственными глазами. Он умер вчера вечером.

Эмма все не открывала глаз.

— Ты уверена, что там больше никого не было?

Это был самый первый вопрос, который она задала девушке, и сейчас ее ответ был таким же однозначным, как и тогда:

— Не было.

Фейт не могла просто принять такой ответ. Она должна была убедиться, что это действительно так.

— Может, Уоррен кого-нибудь упоминал? Или кто-нибудь входил в твою комнату?

Глаза Эммы были по-прежнему закрыты, и Фейт подумала, что она заснула. Но девушка медленно повела головой из стороны в сторону.

— Никого не было, — повторила она. — Я была совсем одна.

Абигайль снова потянулась к ней, чтобы утешить, но отдернула руку, не зная, в каком месте может коснуться дочери, не причинив ей новую боль. Она так об этом и сказала, признавшись:

— Я не знаю, что делать.

Фейт взяла ее за руку и положила ее пальцы на пальцы Эммы.

— Один раз вы ее уже потеряли. Теперь только от вас зависит, не потеряете ли вы ее снова.

В конце коридора, за дверью палаты Эммы, стояли Уилл и Аманда. Оба как по команде подняли головы и выжидательно посмотрели на Фейт. Она покачала головой, давая им понять, что Эван Бернард по-прежнему в безопасности.

Аманда вытащила из кармана телефон, и Уилл что-то сказал, чтобы ее остановить. Фейт не слышала его голоса, да, честно говоря, ей было все равно. Она подошла к одному из пластиковых стульев, выстроившихся вдоль стены, и со стоном опустилась на него. Она была так измотана, что у нее кружилась голова. Все, что ей было нужно, — это сон. Хотя бы несколько минут, после чего она была готова отправиться с Уиллом заново осматривать квартиру Уоррена Гриера. Они перевернут вверх дном его кабинет в копировальном центре, опросят всех, кто когда-либо его знал или с ним общался. Мэри Кларк вспомнила о связи между Эваном Бернардом и Уорреном Гриером. Должны были существовать люди, которые знали даже больше, чем она.

Фейт вздрогнула и поняла, что задремала. Громко звонил ее телефон. Она вытащила его из кармана и посмотрела на экран. Снова Виктор. В настойчивости ему не отказать.

— Ты ответишь? — спросил Уилл.

Фейт подняла голову и посмотрела на него. Он тоже выглядел невероятно уставшим.

— Перезвонит. — Она сунула телефон обратно в карман. — О чем вы там спорили?

Он упал на стул рядом с ней, перегородив длинными ногами проход по коридору.

— Обвинитель говорит, что судья выпустит Бернарда под залог. — Он потер глаза. — Еще до обеда он будет на свободе.

— Тебе стало легче, когда ты наорал на Аманду?

— Гораздо легче во всех бедах этого мира обвинить ее. — Он уткнулся лицом в ладони. От непомерной усталости все его движения были замедленными. — Что прошло мимо меня, Фейт? Как мы можем оставить его за решеткой?

Фейт думала о том, что происходит за дверью палаты напротив. Уоррен умер, но был еще один человек, который должен понести наказание за это преступление. Они не могли допустить того, чтобы он оказался на свободе. Уилл прав, его необходимо наказать.

— Что сказала Аманда? — спросила она.

— Ее это уже мало интересует. Эмма нашлась, у нас есть погибший арестованный и иск от Александров, с которым еще предстоит разбираться. Важность этого расследования понизилась, потому что жертва выжила. — Он покачал головой. — Что это за работа такая, в которой умершая семнадцатилетняя девушка важнее живой?

— Мой босс еще не снял меня с этого дела, — напомнила ему Фейт. — Я буду работать с тобой столько, сколько мне позволят.

— Тут есть еще кое-что.

Фейт уловила в его голосе дрожь и похолодела от ужаса.

— Аманда узнала о сером порошке?

Уилл растерянно смотрел на нее.

— А-а… — протянул он, сообразив, о чем речь. — Нет, все еще хуже. Аманда хочет предложить тебе стать моим напарником.

Фейт так устала, что была уверена, что поняла его неправильно.

— Твоим напарником?

— Насколько я понимаю, ты этого не хочешь.

— Дело не в этом, — ответила Фейт, продолжая сомневаться в том, что все верно услышала. — Твоим напарником? — повторила она. — В этом расследовании Аманда устранила меня от всех самых важных событий, — добавила она, думая о том, что пропущенная пресс-конференция была еще цветочками. — С чего это вдруг я ей понадобилась?

У Уилла хватило совести смутиться.

— Вообще-то, это я держал тебя в стороне, — признался он. — Но я не нарочно. Честное слово.

Фейт слишком устала, чтобы спорить.

— Уилл… — только и смогла с досадой выдохнуть она.

— Прости, — сказал он, разведя руки и передернув плечами. — Но послушай… Будет лучше, если ты узнаешь, во что можешь впутаться.

— Это последнее, чего я ожидала, — призналась Фейт.

Ей никак не удавалось осмыслить то, что она только что услышала.

— Я рассказывал тебе о ее дерьмовом характере. — Он поднял руку, показывая шрам от гвоздепистолета. — И ты должна иметь в виду, что Аманда не берет пленных.

Фейт потерла лоб. До нее постепенно доходила вся важность решения, которое предстояло принять.

— У меня в ушах до сих пор звучат щелчки спускаемого курка, когда Уоррен пытался в тебя выстрелить. — Она помолчала, пытаясь взять себя в руки. — Он мог тебя убить. И тогда я убила бы его, — добавила она.

— А как по мне, это было очень круто, — попытался пошутить Уилл. Подражая Фейт, он воскликнул высоким фальцетом: — Брось пистолет, паскуда!

Она почувствовала, что краснеет.

— Наверное, это вырвалась наружу живущая во мне женщина-полицейский.

— Пеппер Андерсон была сержантом.[16] Ты детектив.

— А ты — полное убожество, раз тебе известна эта разница.

Уилл улыбнулся и потер подбородок.

— Да, пожалуй, ты права. — Он выждал несколько секунд, прежде чем добавить: — Я серьезно, Фейт. Если ты откажешься, я не обижусь и не приму это на свой счет.

Она сразу перешла к сути дела:

— Я не уверена, что смогу выполнять эту работу каждый день. По крайней мере, работая в убойном отделе, я знаю, где и кого искать.

— Бойфренд, супруг, любовник, — произнес Уилл знакомую присказку. — Я не буду тебе лгать. Эта работа вынимает всю душу.

Фейт вспомнила Виктора Мартинеса и его бесчисленные звонки. Джереми наконец-то покинул дом. Она познакомилась с мужчиной, который, возможно, ею заинтересовался, несмотря на то что она ощущала свою мучительную неготовность к взрослым взаимоотношениям. Ей даже удалось добиться определенного уважения со стороны коллег по убойному отделу, хотя высшей похвалой на сегодняшний день была фраза «А ты не так уж и тупа для блондинки».

Хотела ли Фейт еще больше усложнять свою жизнь? Может, стоило просто честно отработать в полиции, после чего перейти во вневедомственную или частную охрану, как это делает, выходя на пенсию, большинство полицейских?

Уилл огляделся.

— Пол что, просто исчез? — спросил он, и Фейт поняла, что этот вопрос задан для того, чтобы немного разрядить обстановку.

Она с радостью вернулась к привычной теме.

— Я его не видела.

— Как это на него похоже!

Фейт развернулась на стуле и внимательно посмотрела на Уилла. Кровоподтек все еще украшал его нос, под правым глазом протянулась синяя полоса.

— Ты и в самом деле вырос без родителей?

Он, казалось, не услышал ее вопроса. Его лицо сохраняло привычное бесстрастное выражение.

— Прости, — извинилась она одновременно с прозвучавшим ответом «Да».

Уилл наклонился вперед и оперся локтями о колени. Фейт ожидала, что он что-то скажет, но он, похоже, ожидал того же от нее.

— Мамочка, которую хочется трахнуть.

— Что?

— В тот первый день после разговора с Джереми… Ты спросил меня, что такое МКХТ. Это означает «Мамочка, которую хочется трахнуть».

Уилл прищурился, видимо пытаясь понять, о чем она говорит. Должно быть, он вспомнил тот разговор, потому что у него вырвалось:

— Блин!

— Угу, — согласилась Фейт.

Уилл взглянул на часы. Вместо того чтобы завести ничего не значащий разговор, он просто смотрел на пол. Она увидела, что туфли его изношены, а края штанин облеплены грязью, в которую он выпачкался, пролезая под забором во двор дома на Норт-авеню.

— Что тебе сказал Уоррен? — спросила она. — Я знаю, он что-то сказал. Ты переменился в лице.

Уилл продолжал смотреть на пол. Она подумала, что он не собирается отвечать, но он наконец произнес:

— Цвета.

Фейт поверила ему не больше, чем в первый раз.

— Он имел в виду цвета папок?

— Это такой прием, — ответил он. — Помнишь, что говорил Бернард о том, как дислексики умудряются скрывать свою проблему от окружающих? — Он поднял голову и теперь смотрел ей прямо в глаза. — Цвета подсказывают, какой материал находится в той или иной папке.

С учетом всего, что произошло за последние несколько часов, Фейт почти забыла о своем открытии относительно проблем Уилла с чтением. Но сейчас она вспомнила о заключении, которое Уилл ткнул Уоррену в лицо. Перечисляя выводы психолога, он касался разноцветных точек. Уилл даже не смотрел на слова. Его вели цвета.

— А как насчет последнего бланка? — спросила она. — Уоррен был функционально безграмотен. Он умел немного читать. Почему он не увидел, что это служебная записка насчет экипировки?

Уилл, не мигая, смотрел на противоположную стену.

— Когда ты расстроен, читать труднее. Слова как будто двигаются. Они расплываются.

Значит, Фейт не сошла с ума. Уилл действительно страдал какими-то проблемами с чтением. Она вспомнила, как каждый раз, когда требовалось что-нибудь прочитать, он начинал похлопывать себя по карманам, словно в поисках очков. Он не заметил адрес зоны доставки почты в сельскую местность на правах Адама и не смог прочитать веб-страницу на компьютере Бернарда, на которой говорилось о пенсионных программах для учителей. Все же она вынуждена была признать, что при сравнении его профессиональных качеств с качествами Лео Доннелли или любого другого сотрудника убойного отдела Уилл выглядел гораздо предпочтительнее.

— Какие другие приемы должен был использовать Уоррен? — спросила она.

— Цифровой диктофон. Компьютерные программы, распознающие голоса. Программу проверки орфографии.

Фейт спрашивала себя, как она могла быть настолько слепа. Она была детективом, но не заметила того, что происходило у нее под самым носом.

— Поэтому Уоррен так зациклился на цветах? — уточнила она. — Он увидел разные цвета твоих папок и вычислил, что ты…

— Цвета, — перебил ее Уилл. — Он сказал «цвета».

Его лицо расплылось в широкой довольной улыбке.

— Вот что пытался сказать мне Уоррен.

— Что?

Уилл вскочил. Волнение заставило его напрочь забыть об усталости.

— Надо ехать в копировальный центр.

Глава 22

Уилл шел по коридору мимо камер, не глядя на полицейскую ленту в открытом дверном проеме камеры, в которой повесился Уоррен Гриер. Он чувствовал холодные взгляды заключенных, провожавшие его до самого конца коридора. Его окружали привычные звуки тюрьмы: одни заключенные матерились, другие плакали.

Эван Бернард находился в одной из самых просторных камер. Мужчины, насиловавшие молоденьких девушек, всегда становились целью всех остальных заключенных. Если насильник оказывался в центре громкого дела, попадая в тюрьму, он мог сразу попрощаться с жизнью. Камера для транссексуалов была единственным безопасным местом для таких, как Эван Бернард. Эти женщины обычно попадали сюда за преступления, сопряженные с условиями их жизни: бродяжничество, воровство продуктов питания… Большинство из них были слишком женственными, чтобы получить работу на стройке, и слишком мужественными, чтобы заниматься проституцией. Их, как и Эвана Бернарда, растерзали бы на части, окажись они в обычной камере.

Учитель стоял, опершись локтями на решетку двери и свесив руки наружу. Камера была просторной, не меньше пятнадцати футов в ширину. Ряды трехъярусных кроватей располагались поперек комнаты. Подойдя ближе, Уилл заметил, что женщины сгрудились вокруг одной из коек, словно один вид Эвана Бернарда был невыносим и для них.

Уилл нес под мышкой свернутую простыню из грубой тюремной ткани. Простыня была настолько сильно накрахмалена, что, когда он продел ее между прутьями двери, поставив на железную перекладину, она так и осталась стоять.

Бернард демонстративно оглядел простыню.

— Бедный мальчик… Девочки ужасно расстроены.

Уилл взглянул в сторону заключенных. Ему показалось, что женщины готовы разорвать его на части.

— Я не собираюсь разговаривать с вами без своего адвоката, — заявил Бернард.

— Мне не нужно, чтобы вы разговаривали, — отозвался Уилл. — Я хочу, чтобы вы меня выслушали.

Бернард пожал плечами.

— Поскольку других занятий у меня все равно нет…

— Вы знаете, как он это сделал? Как он себя удушил?

— Я подумал, что он стал жертвой полицейской жестокости.

Уилл улыбнулся.

— Вы хотите знать или нет?

Бернард приподнял брови, как будто говоря: «Продолжайте».

Уилл взял в руки простыню и развернул ее.

— Это трудно понять, верно? Невозможно даже представить, что можно повеситься, просто сидя на полу. — Он сжал конец простыни пальцами и обернул ткань вокруг руки. — Что необходимо сделать, так это привязать один конец к дверной ручке, а потом обернуть шею простыней. Вот так. — Уилл туго натянул простыню. — Потом вы становитесь на колени, держа голову поближе к дверной ручке, и начинаете учащенно дышать, перенасыщая легкие кислородом.

Бернард улыбнулся, как будто догадавшись, что хочет сказать ему Уилл.

— А как раз перед тем, как потерять сознание, вы выбрасываете ноги вперед. — Уилл потянул простыню в сторону. — И просто ждете.

— Это не займет много времени, — пожал плечами Бернард.

— Нет, всего несколько минут.

— Вы для этого сюда пришли, мистер Трент? Чтобы рассказать мне эту грустную историю?

— Я спустился сюда, чтобы сказать, что кое в чем вы были правы.

— Вам придется конкретизировать свое заявление. Я был прав слишком во многом.

Уилл продел простыню сквозь решетку. Теперь ткань свисала по обе стороны двери.

— Вы сказали мне, что дислексики умеют придумывать разнообразные приемы, чтобы не выделяться на фоне остальных людей. Верно?

— Да, это так.

— Это заставило меня подумать об Уоррене, потому что в тот день, когда он подъехал к дому Эммы Кампано, ему необходимо было держать в уме слишком многое. — Уилл принялся перечислять: — В котором часу Кайла Александр впустит его в дом. Где находится комната Эммы. Сколько пар перчаток необходимо взять с собой. Где переложить Эмму из одной машины в другую.

Бернард покачал головой.

— Это все необычайно увлекательно. Но скажите, мистер Трент, какое отношение все это имеет ко мне?

— Видите ли, — начал Уилл, роясь в кармане в поисках своего диктофона. — Поскольку Уррен не умел писать списки, он записывал все на диктофон.

Бернард снова покачал головой. Он не узнавал диктофон, поскольку тот принадлежал Уиллу.

— Уоррен пользовался своим мобильным телефоном, — пояснил Уилл, — а потом переносил записи на компакт-диски, которые хранил вместе с заказами клиентов в копировальном центре.

Самоуверенность Бернарда, похоже, пошатнулась.

— Синий, красный, фиолетовый, зеленый, — повторил Уилл. — Эту последовательность цветов он использовал для своих дисков.

Он щелкнул клавишей, и зазвучал легко узнаваемый голос Эвана Бернарда:

— Нет, Уоррен, веревка и изолента будут в багажнике. Кайла даст тебе ключи.

— Я знаю, знаю, — пробормотал Уоррен.

Взволнованный голос Бернарда возразил:

— Нет, ты не знаешь. Ты должен слушать то, что я тебе говорю. Если ты все сделаешь правильно, никто из нас не попадется.

Девичий голос, который уже был опознан как голос Кайлы Александр, произнес:

— Уоррен, хочешь, я все это для тебя запишу? Я могу составить тебе список.

Уилл выключил устройство.

— Остальное дослушаете в суде.

— Меня через час освободят, — возразил Бернард. — Мой адвокат сказал…

— Ваш адвокат ничего не знает о дисках.

Чарли Рид ошибся относительно проводов, выходящих из домашнего компьютера Бернарда. Они были подсоединены к записывающему ДВД-плееру.

— Мы располагаем как минимум десятком дисков, запечатлевших вас, Эван, в вашей особой комнате. Сейчас мой напарник находится в Академии Вестфилд, у Оливии Мак-Фаден. Мы сделали нарезку кадров из ваших видео, на которых видны лица девушек. Разумеется, рядом с вашим лицом. На данный момент им удалось опознать шесть учениц вашей школы. Как вы думаете, сколько еще девушек нам удастся обнаружить? — поинтересовался Уилл. — Возможно, найдется много женщин, которые пожелают выдвинуть против вас обвинение.

— Мне нужен мой адвокат. Немедленно!

— О, он уже в пути. Когда он услышал о новых обвинениях, ему просто не терпелось поскорее с вами поговорить. — Уилл положил руку на простыню и протолкнул ее в камеру. — Держи, Эван. Я не хочу, чтобы ты обижался на меня за то, что я не обеспечил тебя достаточным количеством веревки и это не позволило тебе повеситься.

Когда Уилл вернулся, Бетти лежала на диване, что указывало на то, что Энджи дома нет. Он снял пиджак и расслабил узел галстука, после чего подошел к термостату и понизил температуру воздуха. Он провел в доме меньше минуты и уже был раздосадован. Энджи знала, что ради Бетти он поддерживает в доме прохладу. От летней жары она страдала тепловой сыпью.

Он заметил мигающий огонек автоответчика и, подойдя к телефону, увидел, что его ожидает одно сообщение. Он нажал на кнопку, и в динамике раздался голос Пола Кампано.

— Привет, Уилл, — произнес он, и этого было довольно.

Уилл остановил запись, не желая слушать остальное. Он не хотел, чтобы Пол чувствовал себя униженным или благодарил его. Он впервые не назвал его Трэшем. Вместо этого он обратился к нему по имени. Это было все, что Уилл хотел от него услышать.

Он сгреб собачку с дивана и понес в кухню, где с удивлением обнаружил, что ее миска для воды наполнена. Он внимательно осмотрел пучеглазую мордочку Бетти, как будто мог по ее виду определить, не перестала ли она пить. Он был абсолютно уверен, что Энджи не стала бы среди дня наливать воду в миску. Бетти лизнула Уилла в лицо, и он погладил ее по голове, прежде чем опустить на пол. Насыпав сухого корма в миску для еды и бросив Бетти кусок ее любимого сыра, он направился в спальню.

В глубине дома было жарко, как в духовке. Освободившись из жилета, рубашки и брюк, Уилл бросил одежду на стул. Он не знал, который час, но так устал, что это не имело никакого значения. «Наверное, это даже хорошо, что Энджи никогда не застилает постель», — подумал он, упав на кровать.

Он закрыл глаза, и из его груди вырвался непрошеный и неожиданно тяжелый вздох. Он сложил руки на груди, потом опустил их вдоль тела. Потом лег на бок. Потом сбросил простыни. Закончилось все тем, что он снова оказался на спине. Сна не было.

Он лежал неподвижно, глядя в потолок, как вдруг тишину дома разорвал телефонный звонок. Уилл не мог решить, отвечать или нет. Он взглянул на часы: было десять утра. В мире не было ни одного человека, с кем он хотел бы поговорить. Он знал, что Аманда его по голове не погладит. Журналистам его номер не раздобыть. Энджи занималась своими делами, что бы это ни означало.

Он снял трубку прежде, чем успел включиться автоответчик.

— Привет, — сказала Фейт. — Ты занят?

— Валяюсь на кровати в одних трусах. — Ответа не последовало. — Алло?

— Да. — Она произнесла это слово как утверждение, и он понял, что снова ляпнул что-то не то. Он уже хотел извиниться, как вдруг она выпалила: — Я сказала Аманде, что согласна.

Уиллу на ум пришло сразу несколько реплик, но он все тщательно взвесил и решил промолчать, чтобы не сказать очередную глупость.

— Хорошо, — наконец выдавил он из себя, и собственный голос показался ему похожим на карканье.

— Это потому, что мы его поймали. — Она говорила о Бернарде. — Если бы нам это не удалось, я, наверное, предпочла бы вернуться за свой стол в убойном отделе и коротать там время до пенсии.

— Мне показалось, что ты не из тех полицейских, которые способны работать по табельным часам.

— Мне было бы совсем нетрудно к этому привыкнуть, работая с Лео, — ответила она. — Может, с тобой все будет иначе.

Уилл рассмеялся.

— Я впервые сталкиваюсь с тем, что женщина смотрит на необходимость иметь дело со мной как на нечто позитивное. Это я могу сказать тебе совершенно откровенно.

Она тоже засмеялась.

— По крайней мере, я смогу помочь тебе с отчетами.

Уилл почувствовал, как улыбка сползает с его лица. Они с Фейт не обсуждали ее открытие и тот очевидный факт, что Уилл читает хуже любого второклассника.

— Фейт, мне не нужна помощь, — сказал он. — Честно. — И, чтобы разрядить возникшее напряжение, добавил: — Но все равно спасибо.

— Не за что, — откликнулась она, но напряжение осталось.

Он пытался придумать, что бы еще такое сказать — пошутить, неудачно съязвить по поводу своей неграмотности. На ум ничего не шло, не считая кричащего напоминания о том, что он неслучайно никому не говорил о своей проблеме. Уиллу не была нужна помощь. На протяжении многих лет он добросовестно выполнял свою работу, ни на кого не полагаясь.

— Когда ты приступаешь? — спросил он.

— С этим есть некоторые сложности, — ответила Фейт. — До окончания университета у меня будет временный допуск, но вообще-то уже через неделю я буду у тебя в кабинете.

— В моем кабинете? — упавшим голосом переспросил Уилл. Он знал стиль работы Аманды. Год назад она зашла к нему в кабинет и заметила, что если Уилл подтянет колени к ушам, то в комнате свободно поместится еще один стол. — Это будет здорово, — спохватился он, стараясь говорить бодро и оживленно.

— Я много думала о Кайле.

— Ты имеешь в виду иск?

— Нет. Я думала о том, зачем она это сделала. — Фейт снова замолкла, но на этот раз она явно собиралась с мыслями. — Кайла не нравилась никому, кроме Эммы. Родители у нее тоже были дерьмовые. Ее ненавидела вся школа.

— Судя по тому, что мы слышали, для того имелись веские основания.

— Но Бернард такой ловкий манипулятор. Трудно сказать, ввязалась она во все это ради развлечения или выполняя его волю.

Уиллу не хотелось признавать тот факт, что семнадцатилетняя девушка способна на подобную жестокость. Единственное, что он знал наверняка, так это то, что Уоррен мертв, а Бернард валит вину на всех подряд. И это означало, что правды им никогда не узнать.

— Я сомневаюсь, что Кайла смогла бы назвать разницу между этими мотивами.

— Мэри Кларк до сих пор неизвестно о существовании подобных различий.

Он задумался об этой несчастной женщине и ее изувеченной психике. С виду Мэри жила очень неплохой жизнью: она получила хорошее образование, вышла замуж, родила детей, поступила на работу в престижную школу. Но все это не имело значения из-за трагедии, которая произошла с ней больше десяти лет назад. Точно так же в начале этого расследования он думал об Эмме Кампано: то, что ей пришлось пережить, заставит ее желать смерти до конца своих дней. Если бы Бюро расследований, и полиция Атланты, и все остальные полицейские департаменты Америки действительно хотели остановить преступность, они бы взяли все те деньги, которые идут на содержание тюрем, судов и на национальную безопасность, и потратили бы все до единого цента на защиту детей от выслеживающих их мерзавцев. Уилл не сомневался, что подобное вложение окупилось бы спасенными жизнями.

— Мне пора, — сказала Фейт. — Через два часа у меня ланч с Виктором Мартинесом, а я все еще в той же одежде, в которой он видел меня в прошлый раз.

— С этим парнем из Теха?

— Посмотрим, как быстро мне удастся все испортить.

— Я могу тебе кое-что подсказать.

— Мне кажется, что с такими делами я способна справиться самостоятельно.

Она начала прощаться, но он ее перебил:

— Фейт…

— Да?

Уиллу хотелось сделать какое-нибудь грандиозное заявление, сообщить, что он счастлив ее появлению в своей жизни, дать понять, что он сделает все, что будет в его силах, чтобы с ней сработаться.

— Увидимся через неделю.

— Хорошо.

Уилл положил трубку, и тут же ему на ум пришел целый миллион замечательных идей. К примеру, он мог бы сказать ей, что рад тому, что она приняла такое решение. Или попросить ее простить ему все его будущие промахи и выходки. Он лежал на кровати, глядя в потолок и перебирая в уме телефонный разговор. Уилл понял, что ему абсолютно точно известен момент, в который она решила принять предложение Аманды. Они сидели в копировальном центре, слушая, как Эван Бернард, Кайла Александр и Уоррен Гриер планируют похищение Эммы Кампано. Они оба валились с ног от усталости, и их идиотские улыбки не могли не встревожить Чарли Рида, хотя он благоразумно промолчал.

Она была права в одном: какими бы трудными ни были последние несколько дней, поимка Бернарда все это оправдала. Они вернули Эмму Кампано домой. Уоррен Гриер сам назначил себе наказание, но, прежде чем уйти, оставил им ценную информацию. Кайла Александр тоже получила по заслугам независимо от степени ее участия в преступлении. Все это доставляло определенное удовлетворение. Эти события убеждали их в том, что то, чем они занимаются, действительно важно.

И все же Уилл задавался вопросом, известно ли Фейт о банковском счете ее отца, открытом в другом штате. Счете, на котором лежало больше двадцати тысяч долларов. Уилл уже две недели занимался делом Эвелин Митчелл, когда ему пришло в голову поискать счета на имя ее покойного мужа. Сберегательный счет был открыт не меньше двадцати лет назад. Баланс колебался, но никогда не опускался ниже пяти тысяч долларов. В последний раз деньги с него снимали года три назад, поэтому было очень трудно отследить, на что они были истрачены. Эвелин Митчелл была полицейским. У нее хватило ума не хранить чеки. Честно говоря, если бы Уилл не нашел этот счет, то, глядя на ее образ жизни, он решил бы, что за ней ничего нет. У нее была совсем небольшая закладная, скромные сбережения и шестилетний «мерседес», который она купила уже подержанным.

Растить своего ребенка, наверное, было недешево. Визиты к врачам, школьные экскурсии, учебники… Вряд ли у Джереми была страховка. Уилл сомневался, что страховка пятнадцатилетней Фейт включала рождение ребенка. Может быть, деньги пошли именно на это? Может быть, она не видела ничего предосудительного в том, чтобы потратить деньги наркоторговцев на свою семью?

Кроме того, существовал вопрос налогов, но Уилл не работал на службу по внутреннему налогообложению. Он работал в Бюро расследований Джорджии, и в его обязанности входило собирать улики и передавать их юристам. И уже их делом было решать, что они представят суду. Уилл удивился, узнав, что вместо того, чтобы привлечь Эвелин к ответственности, ее заставили уйти в отставку. Он уже достаточно давно работал, чтобы знать, что чем выше взбирается служащий, тем меньше вероятность того, что он станет мошенничать. Но банковский счет считался пресловутым гвоздем в гроб. Теперь он знал, что позволило ей сохранить за собой пенсию. Видимо, Аманда нажала на тайные пружины, чтобы спасти свою почти родственницу от тюрьмы.

Хлопнула входная дверь.

— Уилли?

Он секунду молчал, болезненно переживая нарушение своего уединения.

— Я здесь.

Энджи прищурилась, обнаружив его лежащим в постели.

— Ты, случаем, не порнушку смотришь?

После порнографических записей Эвана Бернарда Уилл был уверен, что пройдет немало времени, прежде чем он сможет подумать о сексе.

— Где ты была?

— Навещала Лео Доннелли в больнице.

— Ты же его ненавидишь.

— Он коп. Копы навещают копов, когда они попадают в больницу.

Уилл никогда не понимал этих принципов, этого свода ритуалов, достающихся полицейскому вместе с мундиром.

— Я слышала, что ты поймал своего парня, — продолжала Энджи.

— Ты слышала, что мой заключенный покончил с собой, находясь в следственном изоляторе на моем попечении?

— Это не твоя вина.

Автоматический оправдательный приговор полицейского полицейскому.

— Он был одним из нас, — сообщил Уилл. Ему не хотелось произносить имя Уоррена Гриера вслух, тем самым словно возвращая его к жизни. — Все детство он провел то в приемных семьях, то в детском доме. Он был совсем один.

Глаза Энджи на мгновение смягчились.

— Ты был с ним, когда он умер?

Уилл кивнул. Он должен был верить в то, что был рядом с Уорреном, когда тот делал свой последний вздох.

— Значит, он был не один, верно? — подсказала Энджи.

Уилл перекатился на бок, чтобы взглянуть на нее. Она была одета в шорты и белую блузку, настолько тонкую, что сквозь нее просвечивал черный бюстгальтер. Лео Доннелли такое должно было понравиться. Он, наверное, уже успел раззвонить об этом половине своего отряда.

— Я знаю, что ты знаешь, что ты не беременна.

— Я знаю, что ты знаешь.

Ему нечего было добавить к уже сказанному.

— Хочешь бутерброд? — спросила она.

— Ты оставила майонез на столе, и он испортился.

Она насмешливо улыбнулась.

— Я купила новую банку.

Уилл почувствовал, что улыбается в ответ. Это было самое лучшее, что она для него сделала за очень долгое время.

Энджи повернулась, чтобы выйти, но остановилась.

— Я рада, что ты распутал это дело, Уилл. Никто, кроме тебя, не нашел бы эту девушку живой.

— Я в этом не уверен, — признался он. — Ты же знаешь, что удача в таких делах — зачастую дело случая.

— Не забудь сказать об этом своему говнюку учителю.

Эван Бернард… Неужели предстоящий судебный процесс над учителем чтения — это действительно случайность? Или он состоится благодаря проницательности Уилла? Со временем следователь, которому поручили бы это дело, все равно проверил бы все диски в кабинете Уоррена. К тому времени Эван Бернард мог податься в бега, но обличающие его улики все равно были бы обнаружены.

— Если ты будешь хорошо себя вести, мы можем снова испытать журнальный столик.

— Лучше стул. У меня болят колени.

— Я не выйду замуж за старика!

Он не стал указывать на очевидный факт, а именно на то, что она вообще ни за кого не собирается замуж. Она не выставила свой дом на продажу, а подаренное им кольцо носила, только когда это совпадало с ее планами. И вообще, сколько Уилл знал ее, единственным обязательством Энджи было не иметь никаких обязательств. Единственное обещание, которое она сдержала, заключалось в том, что она снова и снова появлялась в его жизни, невзирая на многочисленные заверения в том, что это больше не повторится.

Зато она купила ему майонез. В этом чувствовалась какая-то любовь.

Энджи склонилась над кроватью и поцеловала его в лоб, что было для нее совершенно несвойственно.

— Я тебя позову, когда бутерброд будет готов.

Уилл откинулся на спину и уставился в потолок. Он попытался вспомнить, что это такое — полное одиночество, когда никто в мире даже не знает, как тебя зовут. Он никогда не был совсем один. Энджи всегда находилась на расстоянии телефонного звонка. Даже когда она встречалась с другими мужчинами, она готова была бросить все, чтобы поспешить на помощь к Уиллу. Он никогда ее об этом не просил, но знал, что она это сделает. Точно так же, как она знала, что он сделает то же самое для нее.

Означало ли присутствие в его жизни Энджи то, что он никогда не будет таким одиноким, как Уоррен Гриер? Он вспомнил сцену тихого семейного счастья, расписанную им молодому человеку во время допроса: Уоррен приходит домой, где Эмма готовит ему обед. Они пьют вино и делятся друг с другом впечатлениями дня. Потом Эмма моет посуду, а Уоррен вытирает тарелки полотенцем. Уиллу было очень легко создать этот сценарий, потому что в глубине души он знал, что мечты Уоррена очень близки его собственным грезам.

До недавнего времени дом Уилла выглядел совсем как крохотная комната Уоррена на Эшби-стрит — все аккуратно, у всех предметов есть свое место. Теперь повсюду были разбросаны вещи Энджи. Отпечаток ее жизни медленно врастал в существование Уилла. Так ли уж это было плохо? Что, если эти неудобства и нарушение привычного уклада представляют собой цену, которую необходимо заплатить за присутствие в твоей жизни другого человека? Уилл сказал Уоррену, что такие парни, как они, не умеют существовать в нормальных взаимоотношениях. Возможно, Уилл угодил именно в такие отношения, не сумев разглядеть их признаки?

Стук коготков объявил о прибытии в спальню Бетти. Казалось, собака ожидала, пока отсюда уйдет Энджи. Она запрыгнула на кровать и вопросительно посмотрела на Уилла. Уилл прикрылся простыней, думая о том, что как-то неприлично лежать раздетым перед собакой. У Бетти, похоже, были свои собственные проблемы. На ее мордочке он разглядел нечто напоминающее землю из цветочного горшка.

Уилл закрыл глаза, прислушиваясь к стонам и скрипам старого дома, к шуму компрессора, жужжащего в такт работе кондиционера. Бетти забралась к нему на грудь и сделала два-три оборота, прежде чем устроиться. Она дышала с легким присвистом. Может, ее аллергия вернулась? Уилл решил, что завтра сходит с собачкой к врачу, чтобы ей выписали какой-нибудь антигистаминный препарат.

Он услышал, как Энджи тихо выругалась в кухне. Раздался шум ножа, падающего на пол. Уилл был почти уверен, что нож измазан майонезом. Он представил, как Энджи ногой вытирает майонез, размазывая его по кафельной плитке. Бетти, скорее всего, разыщет эти пятна и слижет жирные остатки. Уилл не знал, бывает ли у собак пищевое отравление, но, поразмыслив, решил, что риск слишком велик.

Он осторожно снял Бетти с груди, надел брюки и отправился помогать Энджи.

Эпилог

Дом в Энсли-Парке опустел. Мебель распродали с аукциона. Стены и пол ободрали. Специальные бригады мойщиков убрали кровь и все следы преступления. Но в голове Абигайль Кампано все оставалось по-прежнему. Иногда, когда она стояла в кухне или поднималась по лестнице своего нового дома, она вспоминала лицо Адама Хамфри, его налившиеся кровью глаза, которые медленно покидала жизнь.

Несмотря на возражения адвокатов, а может, именно благодаря им, Эбби написала родителям юноши письмо. Она рассказала им, что говорила об их сыне Эмма, каким он был хорошим, добрым и мягким. Она попросила у них прощения. Она признала свою вину. Она предложила им все, что у нее есть, и была готова сдержать свое обещание. Абигайль сама когда-то была адвокатом и прекрасно понимала, что делает. Две недели спустя в их почтовом ящике появилась открытка. На ней не было обратного адреса, но на почтовом штемпеле стояло название какого-то маленького городка в Орегоне. На открытке было два коротких предложения:

Эти строки поразили Эбби своей банальностью. Нечто подобное мог бы сказать Джей Гэтсби.[17] С другой стороны, они напоминали заключительные реплики какого-нибудь старого черно-белого фильма о войне: «Не сдавайся, старина! Борись за свободу!»

Прошло уже два месяца после трагедии, и жизнь продолжалась, но им повсюду чудилась угроза, как будто их в любую секунду могли лишить самого дорогого. А им было что терять! Новый дом на Друид-хиллс был бесподобен. Он был еще просторнее, чем в Энсли-Парке. Тут было восемь спален и девять ванных комнат, а кроме этого, кабинет, спортивный зал, сауна, винный погреб, кинозал, гостиная и прихожая. В гараже разместились две купальни и еще две спальни. Осматривая квартиру над гаражом, Абигайль с кривой усмешкой заметила, что, случись беде снова прийти в их семью, по крайней мере, им с Полом будет где разминуться.

Это наблюдение его не рассмешило.

Абигайль купила мебель, заказала постельное белье и потратила так много денег в интернет-магазинах, что компании, выпускающие кредитные карты, позвонили ей, чтобы удостовериться, что эти покупки совершает действительно она, а не какие-то мошенники от ее имени. Все остальные, похоже, постепенно возвращались к нормальной жизни. Или к тому, что Абигайль называла «новой нормальной жизнью». Беатрис вернулась в Италию, а Хойт — к своей любовнице. Его жена уютно устроилась в их пуэрториканском доме. Абигайль была уверена, что у ее отца появилась еще одна любовница. В последнее время он очень много говорил о Лондоне.

Даже пресса наконец перешла к другим темам. Журнал «Пипл» и телепродюсеры оставили их в покое первыми, как только убедились в том, что семья Кампано не имеет ни малейшего желания делиться с миром своей историей. Откуда ни возьмись появились неизбежные самозванцы приятели, желавшие рассказать об Эмме, и бывшие друзья Абигайль и Пола. С таблоидами дело обстояло хуже. Репортеры стояли сразу за воротами в конце подъездной дорожки и поднимали крик, как только из дома кто-нибудь выходил. При виде Абигайль они вопили: «Привет, убийца!» Или: «Эй, убийца, как вы себя чувствуете, зная, что убили человека?»

Абигайль с невозмутимым видом проходила мимо стервятников. Но стоило ей закрыть за собой дверь, как самообладание ей изменяло, и она долго и безутешно плакала. Они то клеймили ее как холодную и безжалостную, то начинали расхваливать, называя «дикой матерью-медведицей, защищавшей своего детеныша». Они спрашивали, что она думает об Эване Бернарде, человеке, обрушившем все эти несчастья на их семью.

Стоило Бернарду открыть рот, и журналисты были тут как тут, ведя прямые репортажи из тюрьмы, в которой его содержали. Как только шумиха начинала стихать, он делал новые заявления, давал неожиданные интервью и предъявлял эксклюзивные документы из своего бурного прошлого. И тут уж было где разгуляться всевозможным аналитикам и экспертам! Они тщательно исследовали все нюансы жизни Бернарда, стремясь понять, где он отклонился от прямой дорожки, и подсчитывая, какому количеству детей он помог за свою учительскую карьеру. Дождем сыпались заявления от женщин, преимущественно молодых. Они все настаивали на том, что, несмотря на записи, несмотря на все видеодоказательства, Бернард невиновен. Эван Бернард, которого они знали, был мягким и деликатным человеком. Абигайль жаждала остаться наедине с этим ублюдком, вцепиться пальцами в его мягкую и деликатную шею и насладиться зрелищем того, как его убогая жизнь потухает в этих черных глазках-бусинках.

Слышать все это было невыносимо, и Абигайль с Полом привыкли выключать новости, пропускать ток-шоу. Они не желали вносить свой вклад во всевозрастающую славу Бернарда. Тем не менее они делали это каждый раз, когда в комнату входила Эмма. Правда заключалась в том, что, глядя на нее, Абигайль чувствовала себя грязной, как будто тайком от дочери прочитала ее дневник. Пол даже отказался от подписки на утреннюю газету. Но похоже, на это не обратили внимания, и в конце дорожки скапливались огромные тюки все еще влажных газет. Какая-то представительница местного органа СОН[18] даже оставила в почтовом ящике записку следующего содержания:

— Исторический район, — передразнила ее Абигайль.

Ей очень хотелось сказать этой женщине, чтобы она засунула эту историю себе в задницу. В итоге она написала в ответ разгневанное письмо, источающее сарказм и высокомерие.

Письмо превратилось в своего рода дневник. Абигайль исписывала страницу за страницей, изливая все те ужасы, которые комом стояли у нее в горле. Не удосужившись даже перечитать послание, она изорвала его в клочья и сожгла в камине.

— Слишком тепло для камина, — заметил тогда Пол.

— Мне холодно, — ответила она, и на этом обсуждение закончилось.

Лишь совсем недавно они смогли начать хотя бы подходить к почтовому ящику, не опасаясь того, что каждый их шаг будет заснят и описан репортерами. Даже самые упорные таблоиды оставили их в покое, когда несколько недель назад в Аризоне исчезла беременная женщина и все подозрения легли на ее мужа. Абигайль тайком спускалась в спортивный зал, чтобы посмотреть телевизор. Она разглядывала фотографии двадцатишестилетней брюнетки, ревниво думая о том, что Эмма гораздо красивее этой будущей матери. Потом женщину нашли мертвой на каком-то заброшенном пустыре, и Абигайль почувствовала себя никчемной и ограниченной.

В отсутствие репортеров они остались совсем одни. Теперь им вообще не на кого было жаловаться, кроме как друг на друга, что по определению было запрещено. С тех пор как они сюда переехали, Эмма выходила из дома только раз в неделю. Пол в буквальном смысле слова доставил к ее двери весь остальной мир: она училась на дому, к ней приходила инструктор по йоге, раз в месяц к ним приезжал парикмахер, время от времени заглядывала маникюрша. Кроме Кайлы Александр и Адама Хамфри, у Эммы не было друзей, поэтому других подростков в доме не было. Единственным человеком, которого Полу не удалось убедить приходить к ним домой, была психотерапевт. До ее кабинета было меньше мили, и Пол каждый четверг отвозил туда Эмму, ожидая за дверью, готовый ворваться и спасти дочь, если она его позовет.

Отец и дочь сблизились еще сильнее, чем прежде, и он был готов предоставить Эмме все, что она захочет. Ирония заключалась в том, что она хотела очень мало. Ей были не нужны ни деньги, ни новая одежда, ни электронные новинки. Она только хотела, чтобы отец всегда был рядом.

Вместо привычных шести рабочих дней Пол теперь работал только пять дней в неделю. Каждое утро он завтракал с женой и дочерью. Ужинали они тоже все вместе. Не стало ни командировок, ни поздних обедов в ресторане. Он превратился в идеального мужа и отца. Но какой ценой? Он стал совсем другим. Он то смотрел телевизор с выключенным звуком, то в полном одиночестве сидел у себя в кабинете. В такие моменты на его лицо было больно смотреть. Абигайль знала, что такое же выражение появляется на ее собственном лице, когда она забывает себя контролировать.

И еще была Эмма. Абигайль часто стояла в дверях ее комнаты, наблюдая за спящей дочерью. Во сне ее ангел был прежним. Ее лоб разглаживался, лицо становилось безмятежным. Ее губы не сжимались в тонкую линию, в глазах не таилась тьма. Но иногда, когда Абигайль входила в спальню, Эмма уже не спала. Она сидела у окна, глядя вдаль. Она находилась в доме, меньше чем в десяти футах от того места, где стояла мать, но Абигайль казалось, что произошел какой-то временной излом и на самом деле Эмма не в комнате, а в миллиардах миль от нее.

Абигайль годами тревожилась о том, чтобы дочь не стала точной копией ее матери. Теперь ее беспокоило то, что она может вообще никем не стать.

Как такое могло случиться с ними? Как они смогут это пережить? Пол больше об этом не говорил. Он вставал и уезжал на работу. Он отвозил Эмму на прием к психотерапевту. Он делал все телефонные звонки, благодаря которым их жизнь продолжалась. Они стали чаще заниматься сексом, но эти встречи выглядели чисто утилитарными. Когда Абигайль заметила, что в их занятиях сексом просматривается некая модель, что Пол интересуется ею исключительно по средам и субботам, ее это ничуть не оскорбило. Она даже вздохнула с облегчением и начала крестиками отмечать эти дни в календаре. Теперь она могла к чему-то готовиться, зная, что это точно произойдет.

Абигайль обнаружила, что пытается отследить и другие модели в своей жизни в поисках событий, на которые можно опереться. Из-за терапии по четвергам Эмма бывала нервной, и Абигайль начала в этот день жарить на завтрак блины. По пятницам дочь грустила, поэтому она ввела киновечера. Хуже всего были вторники. Все самое ужасное произошло во вторник. В такие дни они почти не разговаривали друг с другом. В доме было тихо. Стереосистема в комнате Эммы молчала. Звук телевизора был прикручен. Собака больше не лаяла. Телефон звонил очень редко.

Это и было «новой нормальной жизнью» — все эти маленькие уловки, позволявшие им существовать несмотря на то, что произошло. Абигайль даже казалось, что это не так уж сильно отличается от их прежнего образа жизни. Она по-прежнему встречалась с декораторами и тратила деньги на обстановку для нового дома. У Пола по-прежнему были тайны, хотя в них больше не фигурировали другие женщины. Эмма по-прежнему лгала им о том, где была днем, хотя никогда не выходила из дома.

— У меня все хорошо, — говорила она, хотя всего несколько секунд назад находилась за миллион миль от родителей.

И они ей верили, потому что правда была мучительнее лжи.

Вот так Абигайль создавала их новую жизнь. Дни становились короче, и она знала, что так не может продолжаться вечно. Со временем все должно было измениться, но пока этот новый статус-кво был единственным, что позволяло им держаться на плаву. В конце концов она начала склоняться к мысли о том, что родители Адама Хамфри были правы.

Иногда все, что тебе остается, — это молиться о том, чтобы хватило сил продолжать жить.