Интеллектуалы в средние века

Спор черного и белого духовенства

Тяжкий кризис, потрясавший университеты XIII — начала XIV вв., выявил двусмысленность положения интеллектуалов и недовольство многих из них. Это был спор монахов и клириков, жесткая оппозиция белого духовенства растущему числу мэтров, принадлежавших новым нищенствующим орденам.

Действительно, с самого возникновения их ордена доминиканцы стремились проникнуть в университеты. Это было даже целью их основателя — проповедь и борьба с ересями, что требовало от монахов вооруженности серьезным интеллектуальным багажом. Вскоре в университеты явились и францисканцы, число коих росло по мере отхода, по крайней мере частичного, от позиций св. Франциска, который, как известно, был враждебно настроен к науке, считая ее препятствием к нестяжательству, чистоте и братству с простым людом. Поначалу монахов хорошо принимали. В 1220 г. папа Гонорий III поблагодарил Парижский университет за радушный прием доминиканцев. Но затем последовали жестокие стычки. В этом университете они были как никогда бурными между 1252 и 1290 гг., в особенности в 1252-1259, 1265-1271 и 1282-1290 гг. В Оксфорде подобные стычки происходили несколько позже, между 1303 и 1320 гг., а затем в 1350 — 1360 гг.

Из этих столкновений самыми острыми и самыми типичными были те, что имели место в Париже между 1252 и 1259 гг. Своей вершины они достигли в связи с делом Гийомаде Сен-Амур. Дело это сложное и поучительное.

В нем принимали участие пять сторон: нищенствующие ордена и их парижские мэтры, большинство университетских мэтров-клириков, папский престол, король Франции, студенты.

Борьба разыгралась с особой силой, когда принадлежавший к белому духовенству мэтр Гийом де Сен-Амур опубликовал трактат Угрозы Новых времен, где он жестоко нападает на нищенствующих братьев. Он был осужден папой и изгнан из университета, несмотря на сильное сопротивление некоторой его части, высказавшейся в защиту мэтра.

Поначалу, с 1252 по 1254 гг., жалобы клириков имели почти исключительно корпоративный характер. Они обвиняли нищенствующих в том, что те нарушали университетские статуты, получали степени по теологии и преподавали ее, не получив ранее звания магистра искусств. Монахи вырвали у папы в 1250 г. возможность получать лицензию из рук канцлера Нотр-Дам, минуя богословский факультет. Они желали занимать по две кафедры (и действительно их занимали), тогда как статуты дозволяли иметь лишь одну (из четырех). К тому же они порывали с солидарностью университетской корпорации, продолжая читать курсы лекций, когда университет объявлял забастовку. Так было в 1229-1231 гг., а затем снова в 1253 г., хотя право на такую забастовку признавалось папским престолом и было записано в уставах. Кроме того, добавляли мэтры-клирики, монахи не являются настоящими членами университета, они нелояльны, они составляют университету конкуренцию. Ловят в свои сети студентов и обращают многих из них в монахи; живут на милостыню, а потому не требуют оплаты своих курсов; их не интересуют материальные требования университетских преподавателей.

Таковы подлинные жалобы. В них они далеко заходят, жалобы говорят сами за себя. Преподаватели очень скоро осознали несовместимость двойной принадлежности — к монашескому ордену (пусть в новом обличий) и к корпорации, будь она даже изначально церковной.

Интеллектуалы, не получившие нормальной базовой подготовки на факультете свободных искусств, для которых не существовало материальных проблем и ничего не значило право на забастовку, — уже не настоящие интеллектуалы. Это и не труженики науки, поскольку они не живут собственным педагогическим трудом.

Папа Иннокентий III отчасти согласился с этими аргументами; он обратил внимание на нарушения университетских статутов нищенствующими и предписал им следовать этим уставам 4 июля 1254 г. Затем, 20 ноября того же года, он урезал привилегии этих двух орденов в булле Etsi animarum.

Но следующий папа Александр IV, бывший ранее кардиналом-протектором францисканцев, отменил буллу своего предшественника 22 декабря 1254 г. буллой Nec insolitum, a 14 апреля 1255 г. освятил полную победу нищенствующих над университетскими преподавателями новой буллой Quasi lignum vitae.

Борьба разгорелась с новой силой и стала более ожесточенной, перейдя из корпоративного плана в догматический. Мэтры-клирики, прежде всего Гийом де Сен-Амур, и писатели вроде Рютбефа (в поэмах по сему случаю) и Жана де Мена (в Романе о Розе) нападали на самые основы существования орденов, на их идеал.

Нищенствующие монахи обвинялись в том, что узурпировали обязанности духовенства (отпущение грехов, соборование); что они — лицемеры, ищущие наслаждений, богатства, власти; знаменитый Притвора из Романа о Розе представляет собой францисканца. Наконец, в том, что они еретики: их идеал евангельской бедности противоречит Христову учению и угрожает гибелью церкви. В качестве полемического аргумента они ссылаются на знаменитое пророчество Иоахима Флорского, ставшее модным у части францисканцев. Он пророчествовал, что в 1260 г. начнется новый век, когда нынешняя церковь уступит место новой, в которой бедность станет правилом. Развитие этих идей Джерардо ди Борго Сан Доннино в его Введении в Вечное Евангелие, опубликованное в 1254 г., послужило этим целям университетских мэтров.

Безусловно, мэтры преувеличивали. Клевета, махинации, используемые ими для дискредитации орденов, бросали тень на их аргументы. А по существу дела ответ им дали св. Бонавентура и св. Фома Аквинский, которых трудно заподозрить во враждебности к университету.

Так что у этого дела имелась и не самая благопристойная сторона. Большинство пап были только рады возможности порадеть за преданные им лично ордена и закрепостить университетских преподавателей. Благосклонный к францисканцам король Франции Людовик Святой позволил это сделать, и Рютбеф горько упрекает его за то, что король сделался игрушкой в руках нищенствующих орденов, что он не защищает свое королевство, в котором немалую роль играют права университетов. Студенты, казалось, колебались: многие из них видели преимущества в учебе у нищенствующих, восхищались их личностями, новизной учений. Это еще более запутывало дело, вводя в заблуждение его историков.

В этой борьбе дух новых времен словно разделился надвое. С одной стороны, монахи нищенствующих орденов чужды корпоративности, они разрушают социально-экономический фундамент интеллектуального движения, составляющего надежду нового класса интеллектуалов-тружеников. С другой стороны, перебравшись в города, сблизившись с новыми классами, монахи приходят к лучшему пониманию интеллектуальных и духовных запросов горожан. У схоластики не было лучших голов, чем иные из членов этих орденов; на вершине ее стоит доминиканец св. Фома Аквинский. Под конец своего понтификата Иннокентий IV нашел компромиссное решение, сохранявшее закваску орденов в тесте университетской корпорации. Его наследники оказались не способными к такому компромиссу.

Однако приняв новые формы, эта борьба показала, насколько дух университета противоположен монастырскому идеалу, перенятому и обновленному нищенствующими.

Центральной проблемой, разделявшей эти две стороны, было отношение к бедности. Аскетический отказ от мира, пессимизм во взгляде на человека и природу — вот источник идеала жизни в бедности. Уже поэтому он сталкивается с гуманистическим и натуралистическим оптимизмом большинства университетских мэтров. Но бедность у доминиканцев и францисканцев имеет следствием их нищенство, жизнь на подаяния. В этом случае оппозиция интеллектуалов становится абсолютной. Человек должен жить собственным трудом. Этим они выражают общее мнение всех тружеников той эпохи, которые, что бы ни говорилось по этому поводу, в большинстве своем были враждебно настроены к новым орденам именно из-за попрошайничества. Оно затемняло истинный смысл проповеди св. Доминика и св. Франциска Ассизского. Трудно было признать в качестве идеала нечто столь похожее на обычную нищету, которой пытался избежать любой труженик. Я могу заверить, — пишет Жан де Мен, — что ни 6 одном законе не писано, по крайней мере в нашем законе, будто странствующих Иисуса Христа с его учениками видели побирающимися: милостыни они не просили (а этому нас учат ныне обосновавшиеся в Париже богословы).

…Крепкий телом человек должен зарабатывать себе на жизнь руками своими, коли у него нет средств, даже если он принадлежит к духовному званию или желает служить Богу… Святой Павел призывал апостолов работать, обеспечивать себя необходимым, он запрещал жульничать, говоря: «Трудитесь своими руками и никогда не берите чужого».

Теперь спор предстает уже как борьба белого и черного духовенства в целом. Университетские проблемы отходят на второй план. Пусть парижские мэтры иной раз прибегали в этой борьбе не к самым лучшим средствам, но сражались они за самую сущность своего ремесла. На Парижском соборе 1290 г. им пришлось услышать жестокую речь папского легата, кардинала Гаэтани, будущего Бонифация VIII:

Я желал бы увидеть здесь всех парижских магистров, глупостью коих блещет этот город. С безумным самомнением и греховной дерзостью они присвоили себе право толковать эту привилегию. Неужто они думают, что римская курия раздает столь важные привилегии без предварительного размышления? Разве они забыли, что слово римской курии не перышку подобно, но тяжелее свинца? Все эти магистры, вообразили, будто имеют в наших глазах репутацию ученых; мы же, напротив, считаем их глупцами из глупцов, отравившими весь мир ядом своих речей, да и самим своим существованием… Недопустимо, чтобы любую привилегию священного престола обращало в ничто крючкотворство магистров.

Магистры Парижа, вы стали посмешищем и остаетесь им со всеми вашими знаниями и учениями… В нашу власть отдан весь христианский мир, и мы должны считаться не с тем, что потакает капризам мэтров-клириков, но что полезно для всей вселенной. Быть может, вы полагаете, будто пользуетесь у нас добрым именем; но славу вашу мы считаем лишь глупостью и дымом… Под страхом лишения мест и бенефициев мы отныне требуем покорности и запрещаем всем магистрам публично или приватно проповедовать, обсуждать или определять что-либо относительно привилегий, данных монахам… Суд римский скорее разрушит Парижский университет, нежели отзовет привилегии. Богом мы были призваны не копить знания или блистать ими перед людьми, но спасать наши души. Дела и учения братьев-монахов спасают множество душ, а потому за ними навечно сохранится данная им привилегия. [5]

Но разве преподаватели не были заняты спасением душ? Заслужили ли они такие проклятия своей деятельностью? Будущий папа Бонифаций VIII уже тогда умел создавать себе врагов.