Интрижка (СИ)

Глава 5 Призрачный всадник

Джонни

ОН ОТВЕТИЛ на звонок, хотя и не знал, кто скрывается за номером, высветившимся на экране.

Ему не следовало этого делать.

Ответив, он услышал ее голос:

— Джонни?

Он закрыл глаза.

Три года.

Спустя три года этот голос вернулся.

Господи, неужели это никогда не кончится?

— Джонни, — тихо повторила она.

Он открыл глаза.

— Ты, должно быть, шутишь, — прошептал он.

— Джонни, — прошептала она в ответ.

— Не надо, — приказал он.

— Я приезжаю в город.

— Не надо, — повторил он.

— Мне нужно тебя увидеть.

— Три года, — заявил он.

На это ей не нашлось, что сказать.

— И ты звонишь и говоришь, что приедешь в город и хочешь меня увидеть? — потребовал он.

— Нам нужно поговорить.

— Ты приняла свое решение.

— Я должна тебе кое-что сказать.

— Мне плевать.

— Я ничего не контролировала.

— Ты прекрасно все контролировала.

— Ты не понял.

— Я понял. Я все очень хорошо понял, когда через неделю после смерти моего отца ты вышла из гребаной двери моего дома.

— Ты знаешь, почему. У меня не было выбора.

— Я озвучил тебе варианты, ты просто выбрала неправильный.

— Ты не мог просить меня об этом.

— Кажется, ты забыла. Я мог. И я просил. И ты дала мне свой ответ, выйдя за дверь.

— Он мой брат. Что я должна была делать?

— Не пускаться с ним в бега.

— Ты же знаешь, как все было с нами, — тихо сказала она.

— Я знал. Итак… что? Теперь ты звонишь и хочешь поговорить, сказать мне, что он поступил правильно, сдался полиции, отбывает свой срок, а ты свободна от его дерьма?

— Он… я не знаю, где он.

Джонни снова закрыл глаза, пробормотав:

— Конечно.

— Я… все кончено.

Джонни открыл глаза и повторил:

— Конечно.

— Я покончила с ним. Он использовал свой последний шанс.

— Тебе нужны деньги? — спросил Джонни.

— Нет. — Она казалась пораженной. — Конечно, нет.

— Тогда зачем ты звонишь, Шандра?

— Джонни. — Она снова перешла на шепот.

— Ты уничтожила меня.

Никакого шепота.

Она вообще ничего не сказала.

— Папа умер. Тоби вел себя как обычно, как Тоби. Твой засранец брат, как всегда, огреб кучу проблем, преступил закон. Он нуждался в тебе. Я нуждался в тебе. И ты выбрала его.

— Я просила тебя уехать с нами, — напомнила она ему.

— И пуститься в бега с мудаком, ограбившим банк? — недоверчиво спросил он.

— Ты мог бы вразумить его. Он бы тебя послушал.

— Шандра, он никого не слушал, кроме голоса в своей голове, который заставлял его совершать глупые, эгоистичные поступки.

— Он был всем, что у меня было.

Иисусе.

Иисусе!

Почему ему все еще так нестерпимо больно?

— Да, в конце концов, так оно и оказалось, потому что ты сделала свой выбор.

— Джонни, ты знаешь, что я имела в виду, — в ее голосе звучала обида.

О, он знал, что она имела в виду.

— Значит, ты не можешь меня простить, — теперь в ее голосе звучала грусть.

— Я простил тебя пять недель спустя, в тот день, когда мне пришлось усыпить Лэйс, а также в тот день, когда я закончил ту гребаную ванную, которую ты спроектировала и так сильно любила и не могла дождаться опробовать, что поставила в нее банку с солью, начав украшать до того, как я закончу гребаный ремонт. Именно тогда мне стало ясно, что твой отец был придурком, твоя мать — куском дерьма, и в детстве у тебя был только брат. Пока ты не встретила меня. Но когда дело дошло до выбора, твоя верность была отдана кровным узам. Это я понимаю. Я до сих пор терплю дерьмо Тоби, так что я понимаю. Это не отменяет того факта, что выбор, который ты сделала, указал мне на мое место. И, судя по твоему выбору, мое место — не с тобой.

— Тебе пришлось усыпить Лэйс? — спросила она, не скрывая, что новость ее огорчила, так и должно быть. Она любила эту лошадь. Ее все любили.

В сознании всплыл образ Шандры верхом на Лэйс, — рыжие волосы развеваются за спиной, ее улыбка, обращенная на него из-под шляпы, — пока они с отцом сидели на крыльце папиного дома, ухмыляясь, как идиоты, потому что Джонни сделал то, чего не удалось его отцу.

Нашел хорошую женщину, которая любила его больше всего на свете.

Единственный положительный момент во всем этом — то, что отец умер до того, как она уехала.

Он так и не узнал, что Джонни с треском провалился.

— Отца не стало, она последовала за ним быстро, будто все поняла и не хотела жить в мире без него.

— О, Боже, Джонни, — ласково сказала она.

— Мы можем покончить с этим разговором?

— У меня… Рейнджер по-прежнему у меня. С ним все в порядке. Он здоров и счастлив. Но я думаю, он все еще скучает по тебе.

Это уже переходило все границы. Ее слова приближали ее к статусу «отъявленной стервы».

Он сам отдал ей свою собаку. Он не мог быть рядом, чтобы защитить ее от того, во что ее втянул брат. Но он мог оставить ее с Рейнджером.

Она плакала, рыдала, говорила, что хочет, чтобы он уехал с ними, иначе она не сможет забрать собаку у его хозяина. Она не могла так поступить с Рейнджером. Она не могла так поступить с ним.

Но он сказал, что если она уезжает, то должна взять Рейнджера с собой. Шандра прекрасно знала Джонни — до мозга костей, до глубины души. Она знала, что он отпустит ее, раз это то, что ей нужно, но не позволит выйти за дверь без того, кто бы присмотрел за ней.

Поэтому она забрала его собаку.

— Не круто, — пробормотал он.

Снова эта боль.

— Я подумала, ты захочешь знать.

— Теперь я знаю.

Она чуть замешкалась, прежде чем нажать:

— Я хочу приехать и увидеть тебя.

— С какой целью?

— Ты знаешь.

— Я знаю, поэтому спрашиваю: с какой целью?

— Мы не можем просто поговорить? — это снова прозвучало с печалью.

У него был предлог отказать в «просто поговорить».

Он видится с Иззи.

«Видится» — расплывчатый термин после того короткого времени, которое они провели вместе, но они планировали продлить это короткое время, и идея принадлежала ему.

Они много трахались и у них было одно свидание, но Джонни все равно знал, если когда-нибудь будет еще одно свидание, то по всем признакам эта женщина станет «той самой».

Но одно свидание — это одно свидание, и другого быть не могло.

Для Джонни. И она тоже не могла стать той самой, потому что три года назад одна такая женщина вышла за его дверь.

Когда дело дошло бы до принятия решения, он не остановил бы свой выбор на такой женщине, как Иззи.

Нет, такой женщине, как Иззи, с ее подушками с оборочками на уличном диванчике, цветочными горшками и птицами, поющими у нее на плече, и ее гуакамоле, и ее честностью, и ее рассказами о своей умершей маме, нужен был цельный мужчина, который мог бы отдать ей всего себя, а не половина мужчины, который отдал половину себя не той женщине.

Иззи совершенно не походила на Шандру.

Иззи о ней знала.

Но Джонни никогда бы не осквернил все, чем являлась Иззи, их с Шандрой ужасной историей.

— Нет, — ответил он.

— Папа болен, — сообщила она.

— Не знаю никого, кто заслуживал бы этого больше, чем он.

— Мне понятны твои чувства. Мне трудно осознать необходимость выполнять свой долг как дочери, когда мне понятны твои чувства лучше, чем тебе самому. И все же я должна навестить его.

— После выбора, который ты сделала в пользу брата, если думаешь, что это меня удивляет, то ты ошибаешься.

— Вероятно, я перееду домой, — поделилась она.

Бл*ть.

— Мне бы хотелось, чтобы ты этого не делала.

— Вероятно, у меня не будет выбора.

— Тогда избегай меня.

— Джонни…

— Шандра, просто не надо.

Она ненадолго замолчала.

Затем, будучи Шандрой, ласково и нежно произнесла:

— Хорошо. Я буду избегать тебя. Мне нужно вернуться домой, но я буду избегать тебя, Джонни.

— Ты должна.

— Скажи мне только одно. Ты счастлив?

Он не был счастлив.

Его шанс на счастье вышел за дверь с его собакой и пустился в бега вместе с братом ровно через неделю после смерти его отца.

«Ты не превратился в единорога».

— Да, — ответил он.

— Я… ладно. — Он почти слышал, как она сглотнула. — Хорошо.

Она бы не спросила. Не о другой женщине. Не потому, что не хотела знать. А потому что была Шандрой. Она поступила с ним самым худшим образом, и это ранило ее чуть меньше, чем его, и с помощью этого «чуть меньше» ей удалось пройти через все.

Она бы не поставила его в такое положение.

Не стала бы расспрашивать о другой женщине.

Она бы этого не сделала.

Но она догадывалась.

И Джонни решил, что она просто гадала.

— Береги себя, — сказал он.

— Ты тоже, — прошептала она.

— Прощай, Шандра.

— Пока, Джонни.

Он без колебаний отключился.

Он также без колебаний сделал то, что сделал дальше, чего, как он знал, ему не следовало делать после того, как впервые за три года закончил разговор с Шандрой.

Он зашел в сообщения, нашел нужный номер и напечатал: «Помнишь дорогу до мельницы?»

Он подошел к машине, которую ремонтировал, но не успел вернуться к работе, потому что Иззи написала ему в ответ: «Доехать до поворота на грунтовую дорогу, а затем дальше по ней, пока не покажется каменный дом с водяным колесом».

Да, ему не следовало писать ей после того, как он поговорил с Шандрой впервые за три года.

Потому что улыбка, которую вызвало ее сообщение, казалась неправильной, извращенной, порочной.

Он должен был уйти из ее жизни.

Должен был сделать это завтра вечером за ужином.

Проклятье, он должен был попросить ее встретиться с ним в «Доме» и рассказать все там, а не заставлять проделывать весь путь до мельницы, чтобы сообщить, что то, что на самом деле не начиналось, должно закончиться.

Но Джонни не изменил их планов.

«Ты пропустила около трех поворотов», — написал он в ответ.

«Упс», — ответила она.

О, да.

Он должен уйти из ее жизни.

«Это спасет меня от встречи с сумасшедшим, который посылает мне указания, куда ехать, а потом запрет в подземном бункере и заставит рожать детей, чтобы собрать банду психов», — продолжала она.

Да, черт возьми.

Он должен убраться к чертовой матери из жизни Элизы.

Джонни отправил сообщение с указаниями.

Затем написал: «Приезжай как только сможешь. Я буду ждать».

«Мне нужно заехать домой, выпустить собак и лошадей погулять».

«Оставь ключ под ковриком, завтра, как закончу в гараже, приеду и сделаю все за тебя». Его большие пальцы замерли, затем без разрешения напечатали: «И я заберу Вихря и Демпси и привезу их на мельницу».

Иисусе.

Что он делал?

«Великолепно. Приеду к тебе в районе 6 или 6:30», — ответила она.

«Прихвати зубную щетку».

Иисусе.

Какого хрена он делал?

«Вас поняла, Призрачный всадник».

Улыбка, появившаяся на его губах, не казалась порочной.

Но по-прежнему оставалась неправильной.

«Умничаешь», — ответил он.

Она послала ему смайлик с зубастой ухмылкой и: «я привезу вино».

«Вино привезу я, а ты просто привези себя».

«Я немного привередлива в вине».

«Возьму разного, так что у тебя будет выбор».

«Джонни, может, я просто привезу то, что мне нравится».

«Детка, такими темпами мы продолжим переписываться до завтрашнего вечера, пока ты не появишься у меня дома, так что, просто… привези… себя. Ты получишь гребаное вино».

«Окидоки».

«Возвращайся к работе».

«САМ возвращаешься к работе».

«Завтра вечером я тебя отшлепаю».

Долгое время не приходило никаких сообщений, и он знал, что на нее напала застенчивость, о которой она могла забыть рядом с ним, когда они оба были полностью одеты, и секс не маячил на горизонте или же она не оказывалась в его руках, но затем пришло: «С этого момента это технически моя клятва быть хорошей».

Эта женщина не могла бы быть плохой, даже приставь кто-нибудь к ее виску дуло пистолета.

Если только она не была голой.

Тогда она была такой, какой он хотел ее видеть.

Иисусе.

«Увидимся завтра, Из».

«Будь уверен, Джонни».

Он сунул телефон в задний карман комбинезона и склонился над машиной.

Но не видел двигателя.

Он видел Иззи у раковины в облегающей грудь светло-фиолетовой кофточке, пижамных штанах в фиолетовую, зеленую и розовую полоску, самых нелепых резиновых сапогах, с огромной массой рыжевато-светлых волос, собранных в беспорядке на макушке, и оранжевой птице на плече.

Затем он увидел ее в черных брюках, облегающих задницу, модной блузке, придававшей ей крутой вид, туфлях-лодочках, в которых он хотел ее трахнуть, но масса рыжевато-светлых волос, падающих на плечи, разрушала этот строгий образ, заставляя ее выглядеть не как профессиональную деловую женщину, а как сексуальную кошечку-стриптизершу в наряде профессиональной бизнес-леди, прежде чем она сорвет его с себя.

Затем он увидел ее в своей футболке на балконе, она держит кружку с кофе, выглядя неуверенной и застенчивой, сонной и основательно оттраханной, и такой милой, что он все еще удивлялся, как ему удалось не перегнуть ее через деревянные перила и не погрузиться в нее членом по самое горло.

Это видение превратилось в то, что было прошлой ночью, держась за железное изголовье кровати, она повернула к нему голову, ясные голубые глаза устремлены на него, затуманенные от секса и возбуждения, ее губы опухли от его поцелуев и влажные от ее языка, пробегающего по ним, и она брала его член сзади и умоляла, чтобы он двигался жестче.

Его окончательное видение было совершенно иным.

Много лет назад Шандра сидела за столом в доме его отца, ее красивое лицо лучилось от веселья, и в столовой его старика звенел ее смех, смешиваясь со смехом его отца.

Он хотел ненавидеть ее.

Но ему этого так и не удалось.

Он хотел оставить ее в прошлом.

Это ему тоже так и не удалось.

Ему нужно уйти из жизни Иззи.

Она знала о Шандре, и он сказал бы Иззи, что она возвращается в город.

И завтра вечером он приготовит ей ужин, возьмет в поход в выходные и расскажет, как обстоят дела.

Казалось, она понимала много дерьма. Казалось, она даже поняла насчет Шандры.

Возможно, он не потеряет ее.

Возможно, они смогут остаться друзьями.

Возможно, она пригласит его к себе вместе с другими своими друзьями, и он насладиться ее гуакамоле и заставит быть милой, застенчивой и умничать, и она будет знать, что он поступает так ей во благо, нанося минимальный урон. С этим он бы справился, а не с тем, что мог бы с ней сделать, если останется в ее жизни в ином статусе или потеряет ее навсегда.

И, возможно, он был эгоистичным засранцем.

Но как бы там ни было, он все объяснит ей в походе.

После этого, выбор останется за ней, и это было лучшее, что он мог сделать.

И так будет всегда.