- Клодий! Останови их! – попросил, не выдерживая этого, Альбин.
- И не подумаю! – отозвался тот.
- Но ведь сейчас начнется шторм, и они неминуемо погибнут!
- Точно так же, как сами хотели погубить нас!
- Прошу тебя, - принялся умолять Альбин, - не уподобляйся им и не становись сам убийцей!
Но Клодий был непреклонен:
- Нет, они не заслуживают ни малейшего снисхождения!
И тогда Альбин, решив призвать на помощь все, что говорил ему эти дни, грозно спросил:
- Ты же ведь хочешь, чтобы в День Судный простил тебя Бог?
- Ну допустим, хочу!
- Тогда прости и их! Поверь, это – обязательное условие!
Клодий в нерешительности покосился на Альбина и тот, заметив это, с деланным упреком добавил:
- В конце концов – ты ведь римлянин и должен делать все по закону?
- По закону? – неожиданно оживился Клодий. - Ну ладно, сделаем по закону! Хотя, честно говоря, зря ты напомнил мне это…
- Почему?
- Сейчас сам поймешь! В лодке у этого келевста был хоть малейший шанс спастись, благодаря заступничеству так любимого им Посейдона, а теперь…
Клодий остановил уже начавших спускаться в лодку рабов и велел им связать келевста.
- Так-то ты отвечаешь на мою милость? – прорычал тот, готовый броситься и растерзать римлянина, но, видя, что жало стрелы направлено прямо ему в сердце, покорно протянул руки:
- Ладно, твоя взяла…
Рабы быстро связали его корабельным канатом.
- Так-то оно будет лучше! – усмехнулся Клодий и, опуская стрелу, наконец, ответил на вопрос келевста: - А что ты хотел - чтобы я благодарил тебя за это? Ты – бунтовщик! И поэтому по закону я обязан сдать тебя властям в ближайшем порту. А что они там с тобой сделают – посадят в медного быка, под которым разведут огонь или распнут на кресте, меня уже не касается! В трюм его! С предавшими рабами я разберусь потом! – приказал он. – А сейчас все по местам! Слушать теперь только капитана!! Спасать судно!!!
И, пригласив Альбина следовать за собой, скрылся в каюте в надежде переждать там шторм, всей яростью набросившийся на одинокое в обезумевшем морском просторе судно…
5
С этой первой и последней прогулки, как заметил Александр, в состоянии Веры стала прослеживаться строгая закономерность. Все было хорошо и спокойно, пока она молилась, не осуждала бросившую ее на произвол судьбы сестру с подругами и терпела недостатки окружавших ее людей. Но стоило ей только опять со злобою вспоминать прошлое, или быть властной и жесткой, как болезнь возвращалась. Причем, с каждым разом все в более сильной форме.
Это подтвердили и сестра милосердия, в первую очередь страдавшая от нападок Веры, и даже образец терпения - добрейшая Гульфия.
Только сама Вера упрямо не хотела признавать зависимость этих обострений от своего характера.
Лишь когда отец Лев, узнав обо всем от Александра, велел передать ей, чтобы она, если хочет выздороветь, смирялась, Вера стала следить за собой.
И состояние ее снова понемногу стало выправляться. Хотя уже и не доходило до той степени, чтобы можно было снова заговорить о прогулке.
Дни шли за днями.
Вместе с Верой Александр молился, говорил о Боге и Вечности, отвечал на самые разные вопросы.
А без нее упорно продолжал невидимую и неслышимую войну с котом, который уже просто ненавидел постояльца.
Словом, дома была если не окончательная победа над страшной болезнью, то относительное затишье…
А на работе…
Там вообще была сплошная неразбериха.
Александр перерыл всю библиотеку. Сам, использовав давний опыт телефонной работы, сделал серию новостных заметок и репортаж. Татьяна, которую отец Игорь с радостью принял на работу, написала прекрасный очерк.
Словом, материалов для газеты набралось столько, что хватило бы на несколько номеров.
Но отец Игорь почему-то по-прежнему упрямо не разрешал начинать макетировать хотя бы первый.
Да к тому же все равно некому было набирать для него материалы.
Александр хоть и умел печатать быстрей любой машинистки, но… только на пишущей машинке. А Татьяне, умевшей обращаться с компьютером, не на чем было работать. В своей редакции, которой руководил ярый атеист, ей просто не разрешили заниматься посторонней работой для православной газеты (хотя на любые другие статьи, включая самые грязные для «желтой» прессы, там просто закрывали глаза). А на компьютерах в кабинете стоял пароль, который знали только Булат со Светланой.
Денег на газету, по словам отца Игоря, тоже теперь пока не было и не предвиделось.
Люди в храме все настойчивее спрашивали, когда же, наконец, выйдет очередной номер их приходской газеты, которую они, оказывается, очень любили.
Галина Степановна, узнав обо всем, уже с раздражением стала говорить в глаза и за глаза:
«И зачем только мы решили делать новую газету? То хоть какая-то, да была! А эту мы, наверное, уже никогда не дождемся!»
Так прошла еще неделя.
И, наконец, появились «гастролеры».
Александр даже не поверил своим глазам, увидев их однажды утром сидящих, как ни в чем не бывало, на своих рабочих местах.
Светлана, улыбнувшись ему, первым делом заявила:
- А я узнала, как меня по-православному зовут: Фотиния!
Булат же демонстративно протянул пустую ладонь и спросил:
- Ну, и что прикажете мне верстать?
- Не знаю! – честно признался Александр. – Нечего вам пока показывать!
- Как! – изумился Булат. - У вас еще и макета нет? Чем же вы тут столько времени занимались?
- Макет – это дело пяти минут, – махнул рукой Александр. – Просто отец Игорь не благословляет макетировать газету
- Ну так позвоните ему!
- А что? И позвоню!
Второй из трех церковных телефонов (третий стоял у сторожа) находился в вагончике.
К счастью, отец Игорь оказался там. Он вскоре пришел и положил на стол какой-то документ – с подписью благочинного внизу и стоящим наверху под углом благословением архиерея.
- Что это? – не понял Александр и услышал:
- Тематический план первого номера и перспективный до конца года.
Собственно, в этом не было ничего странного. Какая газета может выходить без заранее утвержденного плана?
«Так… так… все правильно, все нужно, - взяв листок, пробежал по нему глазами Александр, ища самого главного для себя и никак не находя его. - Проповеди… жизнь епархии… разъяснительные статьи, словарь наиболее часто употребляющихся церковно-славянских слов, еще много чего важного и душеполезного. Всё, кроме одного – моего романа…»
О нем в плане не было ни слова.
Он оторвал глаза от листа и вопросительно посмотрел на отца Игоря.
- А… где же моя книга?..
- Ничего не могу поделать! – виновато развел руками тот. – Твоя книга очень нужна и полезна. И я с удовольствием поставил бы ее не то что в сокращенно-газетном, но и в полном виде. Но план был утвержден архиепископом еще до твоего приезда к нам. А ты ведь знаешь закон – дважды с одним и тем же вопросом к архиерею не обращаются!
Что-что, а это Александр понимал прекрасно.
Что-то словно оборвалось у него в груди…
- Не переживай и не торопи события сам! – принялся уговаривать его то ли заметивший, то ли почувствовавший это благочинный. – Смиряйся! Ты же ведь из монастыря и прекрасно знаешь, что если Богу что угодно, то Он всё перетрёт и устроит в лучшем виде! И с максимальной пользой для нас!
Александр понимающе кивнул.
- Рукопись-то хоть вернете? – с горечью усмехнулся он. - А то мой экземпляр кот испортил!
- Конечно же, принесу! – не зная, как теперь и смотреть на него, пообещал благочинный. – Если хочешь, немедленно пошлю за ней своего водителя!
- Да ладно! – отмахнулся Александр. – Куда мне теперь с ней спешить? Подожду и до завтра…
- Ну вот и поговорили, - с облегчением – видно было, как тяготил его все это время вопрос с книгой – выдохнул отец Игорь и попросил: - А сейчас, с вашего позволения, я очень хотел бы поучаствовать в макетировании первого номера нашей новой газеты!
- Да-да, конечно! – вяло согласился Александр.
И принялся за когда-то горячо любимую, потом привычную и, наконец, как уже думал, навсегда оставленную из-за писательского труда работу.
Как во сне он что-то делал. Придумывал. Изобретал. Писал. Рисовал. Набросал вчерне все 16 страниц макета, который, изумляясь его умению и опыту, на все лады хвалил отец Игорь. И уже под вечер пришел домой.
Здесь он наотрез отказался от ужина. Не удержавшись, рассказал не на шутку встревожившейся этим обстоятельством Вере обо всем, что произошло. А затем сам, в свою очередь, попросил ограничиться одним Серафимовским правилом, быстро прочитал его и ушел к себе, крепко-накрепко забаррикадировав креслом дверь.
6
То, что было дальше, можно назвать лишь кошмарным сном, от которого порою всю жизнь приходишь в себя.
…Александр бежал от кого-то, такого леденяще-ужасного и смертельно-опасного, что на него было страшно даже оглянуться…
Сердце бешено колотилось, так и рвалось из груди…
Он уже не помнил, сколько времени продолжалась эта погоня, как вдруг споткнулся о камень на краю зияющей черной пропасти и… с разгону полетел в нее.
Далеко внизу, на дне этой пропасти, стремительно приближаясь, виднелись острые глыбы, от предчувствия неминуемой встречи с которыми сильно заболело сердце.
Он так и проснулся – от этой боли в груди.
Попытался встать, но, застонав, бессильно откинулся на подушку…
«Что это?» - не понял он.
А боль усиливалась, разливаясь по всему телу и делая его неподъемно-свинцовым, и, наконец, стала такой, что трудно было даже вздохнуть.
К счастью, за стенкой послышался кашель Веры.
«Не спит! - понял Александр – Стыдно, конечно, крепкому, молодому мужчине звать безнадежно больного человека. Но если я так и помру – разве потом ей будет легче?»
И он решился-таки побеспокоить ее. Однако, вместо того, чтобы крикнуть, зовя на помощь, лишь слабо прохрипел:
- Вера…
Кашель в комнате Веры затих, а затем, приближаясь, послышалось шарканье комнатных тапочек. Наконец, Вера, судя по звукам, дошла до его двери.
- Александр? Ты меня звал? – полувопросительно-полуутвердительно чуть слышно окликнула она.
- Да-да… - прошептал Александр. – У меня что-то с сердцем! Вызывай скорую…
Вера сделала попытку войти к нему в комнату, но кресло не позволило ей сделать это.
- Я не могу открыть дверь! – пожаловалась она.
- Это я закрыл ее…
- Зачем?
- От кота…
- Как же я теперь открою ее?
- Да тебе и не надо этого делать. Врачи сами отодвинут кресло. Ты только, пожалуйста, поскорей вызывай их…
- Хорошо! Сейчас-сейчас...
Не в силах по-прежнему двигаться, Александр слышал, как Вера, захлебываясь в кашле, взволнованно называет его имя и свой адрес. Как потом, спустя несколько минут – надо же, слабо удивился он, как иногда умеет оправдывать свое название скорая помощь, дверь в квартиру открылась. И, судя по мужскому голосу, появился врач.
Он без труда отодвинул кресло и вошел в комнату.
Александр сразу узнал в нем того самого врача, которого уже видел около подъезда.
- Я же просила, чтобы прислали кардиолога! Причем, обязательно с аппаратом для снятия ЭКГ! – кутаясь в халат, слабо возмущалась следовавшая за ним Вера.
- А я тут при чем? – огрызался тот. – В регистратуре увидели ваш адрес, он нам давно знаком. Вот и решили что это опять к вам!
- Но вы же ему все равно поможете?.. – перешла на умоляющий тон Вера.
- А я что – не врач, что ли?
Доктор подсел к Александру, послушал пульс, затем стал прикладывать к груди холодящий черный диск стетоскопа. Наконец, померил давление и спросил:
- И давно это у вас, молодой человек?
- Да минут двадцать, не больше…
- Нет, я имел в виду, как часто это у вас бывает?
- Первый раз…
- А ну-ка, пошевелитесь!
Александр с трудом выполнил указание врача.
- Так больнее? – спросил тот.
- Нет… - прислушавшись к себе, уверенно ответило Александр.
- Отлично! - похвалил врач. – А вы сегодня днем случайно не нервничали?
- Нервничал! – ответила за Александра Вера.
- Да, - прошептал тот. – И, наверное, как никогда в жизни.
Врач отнял от груди Александра диск стетоскопа, повесил его себе на шею и уверенно заявил:
- Все ясно! Я и без ЭКГ могу сказать, что никакого инфаркта тут нет.
- А что же тогда? – в один голос спросили Александр и Вера.
- Последствия того самого нервного срыва! Беречь себя надо! А то ведь может как получиться – у Веры вон рак, а вы, совершенно здоровый, умрете раньше нее!
Вера рванулась было к врачу, чтобы остановить его. Но было уже поздно. Одна надежда оставалась у нее – что Александр в таком состоянии не понял или не расслышал его.
Врач тоже сообразил, что сказал лишнее, больше того, выдал врачебную тайну.
Он покопался в своем чемоданчике и, сказав, что у него есть такое лекарство, после которого Александр наутро забудет, в какой стороне груди находится сердце, и, покосившись на Веру, добавил, вообще забудет обо всем, что было этой ночью, сделал укол в вену.
Молча проводив врача, Вера принесла из своей комнаты икону преподобного Варнавы, положила ее на грудь Александра и, тихонько закрыв за собой дверь, вышла в коридор.
Там она, несмотря на ночной час, снова кому-то позвонила и, все сильнее кашляя, и с куда большим возмущением, принялась выяснять с кем-то отношения.
«Неужели она решила отчитать бедную дежурную, которая прислала не кардиолога, а другого врача? Зря! Он ведь все равно смог помочь мне…»
Александр хотел остановить Веру.
Но у него уже не было сил ни на это, ни на то, чтобы прислушиваться к тому, с кем и о чем так возбужденно говорила Вера.
К тому же, укол, судя по всему, был действительно очень сильным. Или он просто не привык к лекарствам такого рода?.. Во всяком случае, вскоре ему показалось, что он снова летит в ту же самую пропасть, из которой его вытащила боль, только на этот раз у нее не было дна.
Он летел… летел…
И в тот самый момент, когда падение уже казалось невыносимым, вдруг увидел Алешу. В светло-голубых джинсах и белой, в крупный красный горошек, рубашке, в которых его еще никогда не было в храме, он поздоровался с ним, взял его за руку - причем, как успел заметить Александр, под ногтями на этот раз у него не было грязи, а сам он был какой-то чистый и праздничный - и потащил за собою куда-то наверх.
И все.
Дальше уже он не помнил ничего…
7
Как ни ярился шторм, стараясь погубить несколько раз уже готовый было пойти на дно корабль, «Золотая стрела» выдержала эту неравную схватку. Хотя и основательно потрепанная, не потеряв, благодаря умению капитана даже мачту, она на третьи сутки вырвалась из его смертельных объятий, оказавшись где-то неподалеку от берегов Африки.
Все это время Клодий почти не выпускал из рук свой сундучок.
Альбин тоже старался держаться ближе в кожаному мешку со свитками, чтобы в случае гибели корабля, успеть выскочить с ним из каюты и на лодке ли, на досках – спасать Священные Книги.
Как только стихия начала успокаиваться, Клодий вышел на палубу и, блаженно щурясь на все еще бугрящуюся волнами, но уже не опасную морскую даль, подмигнул последовавшему за ним Альбину:
- Хорошо все-таки жить! Просто дышать, ходить, а? И при всем том быть человеком, который благодаря богатству может в этой жизни - все! Я ведь и натерпелся страху не столько из-за себя, сколько из-за него! – глядя на свои задеревеневшие от долгого держания ручки сундучка пальцы, признался он.
И предупредил Альбина, что больше теперь не хочет никаких серьезных разговоров.
Два дня они, действительно, говорили обо всем, о чем угодно, только не о вопросах христианской веры.
На третий, когда море снова стало добрым и ласковым, Альбину все-таки удалось ввести разговор в нужное ему русло.
Удобный для этого случай выдался, когда они, беседуя об Аравии, невольно коснулись Индии. Понимая, что напрямую действовать нельзя, Альбин решил начать издалека. Он спросил у Клодия, известна ли ему история с посольством индийского царя к императору Нерону?
- Нет, - удивленно ответил тот и забеспокоился: – А что, наши уже успели побывать там и завести серьезные торговые отношения?
- Да нет! – поспешил успокоить его Альбин. - Просто несколько купцов в итоге целого ряда приключений, точнее, злоключений, связанных то ли с пиратами, то ли с разбойниками, случайно оказались в Индии. Местный царь, узнав об этом, принял их и с интересом стал расспрашивать о Риме: каков там народ, какие здания, нравы, обычаи и, наконец, какие у нас деньги. К счастью, у купцов сохранилось несколько динариев. Царь осмотрел их, приказал взвесить. И узнав, что все они одного и того же веса, поинтересовался, почему на них разные лица и надписи? «Потому что это разные правители!» - ответили ему купцы. «У вас что, правители меняются так часто?» «Почему? – сказали купцы. – Император Октавиан Август правил, например, почти полвека, его пасынок Тиберий – больше двадцати лет, Клавдий – почти пятнадцать…» «Как! – изумился царь. – И за столько лет монеты у вас не упали в весе? Поистине это может быть только в могущественнейшем государстве!» сделал он вывод. И приказал послать в Рим своих послов…
- Мудрый царь! – одобрил Клодий и неожиданно засмеялся: - Хорошо, что эти купцы приехали в Индию не до, а после Нерона, когда даже у нас монеты стали резко уменьшаться в весе!
- Ну, а индийский царь, узнав о наших дворцах, захотел построить себе точно такой и себе! Только как это сделать? - продолжил то, ради чего начал предыдущий рассказ Альбин. – Купцы поспешили уехать на родину вместе с послами – все-таки с ними была надежная охрана. Кроме них, как выглядят эти дворцы, в его царстве не знал больше никто. И тогда он послал своего купца в Палестину, чтобы он поискал там строителя, который мог бы возвести такие же палаты, какие, он слышал, были у римских императоров. И тот после долгих поисков нашел такого. Им оказался – апостол Фома!
- Апостол? Опять ты о своем…- поморщился Клодий, но, поразмыслив, махнул рукой: - А впрочем, давай. Все-таки, насколько я понимаю, это должна быть интересная и поучительная история!
- Еще какая! – пообещал ему Альбин и, воодушевленный согласием, с подъемом продолжил: – Это был тот самый апостол, который поначалу не поверил тому, что Христос воскрес. Но потом, удостоверившись в этом, воскликнул: «Господь мой и Бог мой!» И которому Иисус Христос, дав ощупать свои раны, сказал: «Ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие!» После вознесения Христа на небо и сошествия Святого Духа апостолы бросили между собой жребий, куда каждому из них идти для проповеди слова Божия. Фоме выпала Индия. Узнав, что оттуда прибыл индийский купец, который ищет человека опытного в строительном деле, он, по внушению Божиему, выдал себя за такого и отправился с ним в путь…
- Но ведь это обман! Откуда простой рыбак может быть сведущим в таком сложнейшем искусстве, как архитектура?! - возмутился Клодий. – И не какого-то там дома, а дворца для царя!
- С каких пор ты стал делать выводы, не узнав сути дела? – упрекнул его Альбин и попросил: - Прошу тебя, выслушай меня до конца…
- Ладно, - признав его правоту – к тому же ему все равно нечего было больше делать, а рассказ, и правда, кажется, обещал быть интересным - согласился Клодий, и тот продолжил:
- Прибыв к индийскому царю, купец показал ему апостола Фому и доложил, что привез искусного строителя. Обрадованный царь показал Фоме место, где должен быть построен дворец, лично определил его размеры, дал ему много золота, а сам надолго отправился по своим делам в другую страну.
- Интересно-интересно, и как же твой Фома вышел из такого положения? – услышав про золото, оживился Клодий. - Что он стал делать с этим богатством? Отдал проверенным менялам в рост? Или купил на него индийских пряностей и благовоний и с выгодой перепродал у себя на родине?
- Ни то, ни другое! – отрицательно покачал головой Альбин. – Он просто стал раздавать его убогим и нищим, всем нуждающимся, продолжая при этом евангельскую проповедь.
- Но ведь это – безумие!!!
- Слушай дальше!
Альбин с улыбкой взглянул на Клодия:
- Через пару лет царь послал к апостолу узнать, скоро ли тот закончит строить ему дворец. «Скоро, - ответил Фома. – Осталось только положить крышу!» Царь, думая, что ему действительно строят на земле роскошные палаты, прислал Фоме еще много золота, приказывая, как можно скорее заканчивать строительство, так как намеревается скоро приехать. Апостол принялся раздавать и вскоре раздал и это все золото.
- Нет, я больше не могу слышать такое! – прикладывая ладонь к сердцу, простонал Клодий.
- И, тем не менее, поверь, ты еще будешь благодарить меня за этот рассказ! – пообещал Альбин. – Словом, долго ли - нет – но царь узнал, что нанятый им строитель еще и не начинал возводить дворца. Более того, все золото он раздал бедным людям, а сам ходит по его стране, проповедуя какого-то нового Бога и совершая многочисленные чудеса.
«И где же обещанный тобой мой дворец?» – вернувшись, грозно спросил он, показывая апостолу на пустое место, и услышал в ответ: «Сейчас ты не сможешь увидеть его, но когда отойдешь из сей жизни, тогда увидишь и, с радостью поселившись в нем, будешь жить там вечно!» «Да ты просто смеешься надо мной!» - воскликнул царь и приказал сначала бросить апостола вместе с привезшим его купцом в темницу, а потом содрать с них живых кожу и сжечь на костре.
- Вот это по справедливости, - удовлетворенно кивнул Клодий и вздохнул: - Хотя золота уже не вернуть…
- В ту же ночь, - не обращая внимания на его слова, продолжил Альбин, - неожиданно заболел и умер царский брат. Ангел Божий, взяв его душу, вознес ее в небесные обители и, обходя тамошние селения, стал показывать ей многочисленные великолепные палаты, среди которых одна была так прекрасна, что и описать невозможно. Перед ней Золотой дворец Нерона показался бы жалкой лачугой! И спросил Ангел душу: «В какой из всех палат хотела бы ты жить?» «Конечно же, в этой! - показывая на эту прекрасную палату, сказала она. – Если бы мне позволили пребывать хотя бы в самом ее углу, то мне ничего больше не было нужно!» «Нет, - сказал Ангел. – Ты не можешь жить в этой палате, так как она уже принадлежит твоему брату, на золото которого построил ее известный тебе пришелец Фома». И попросила тогда душа отпустить ее на землю, чтобы упросить брата продать ему эти палаты. Ангел выполнил эту просьбу. И брат царя, вернувшись на землю, как бы пробудившись от сна, стал умолять брата отдать ему ту палату, которую тот имеет на небесах, предлагая за нее все свои земные богатства!
Альбин, покосившись на Клодия, удостоверился, что тот слушает, кажется, забыв даже дышать, с удовлетворением продолжил:
«Откуда у меня на небесах палата?» - изумился царь. И тут брат рассказал ему все, в том числе и то, кто явился ее дивным строителем… Узнав это, царь повелел немедленно вывести из темницы Фому с купцом. Апостол начал учить обоих братьев вере в Господа нашего Иисуса Христа и вскоре крестил их. А сам пошел дальше, уча людей Слову Истины. Вот, собственно, и все, что я хотел тебе рассказать! – с улыбкой закончил Альбин.
Клодий долго молчал, глядя то на близкое море, то на бесконечно далекое небо и, наконец, с сомнением сказал:
- Все это было бы хорошо, но уж очень похоже на сказку…
- Нет, это не сказка! – уже серьезно возразил Альбин. – Сказка, а точнее сказать, миф, мираж – это все то, чем живешь ты сейчас. И когда оно кончится, вот тогда и начнется для тебя настоящее. Причем, не на день или два, а – навечно. Смотри только, чтобы не было поздно!
- Ну что ж, - снисходительно кивнул Клодий. - Когда мы будем в Индии, пожалуй, я дам часть своего золота этому искусному строителю небесных палат Фоме, чтобы он и мне построил достойный для меня дворец на небесах…
– Апостола Фомы давно уже нет в живых, – вздохнул Альбин. - Он был казнен – его пронзили пятью копьями за проповедь христианской веры - в далекой Каламидской стране. Как нет и другого апостола – Матфея, который проповедовал где-то в глубине Африки, мимо которой мы сейчас с тобою плывем.
Он показал на едва различимый вдали берег и сказал:
- Между прочим, он был не из простых рыбаков, а очень богатым человеком, сборшиком налогов – мытарем. Но зов Христов, Его проповедь и благодать Божия сделали его не только апостолом, но и евангелистом.
- Как – он тоже написал Евангелие? – удивился Клодий.
- Представь себе! И в нем есть вот какие слова: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше».
- Что ты сказал? А ну-ка, повтори! – вздрогнув, потребовал внезапно пораженный тем, что услышал, Клодий.
- Пожалуйста! – охотно согласился Альбин. – Только это сказал не я, а Сам Иисус Христос. Апостол Матфей лишь записал эти Его слова.
Он повторил сказанное и вновь услышал:
- Еще раз!
Выслушав одно и то же три раза подряд, Клодий с какой-то болью в глазах взглянул на собеседника:
- Ты задел меня за самое живое, Альбин! – медленно покачал головой он. - Помнишь, я говорил, что, возможно, расскажу тебе, почему всерьез интересовался и приходом Мессии и вообще всем тем, что связано с загробной жизнью. Так вот. Причиной тому мое богатство. Я ведь только ради него и живу. Множу его, множу, не в силах остановиться… Честно говоря, я и келевста не пристрелил, потому что понимал его страсть заработать больше, чем ему было предложено. Ох, уж это богатство! В нем весь смысл моей жизни, будь оно проклято! Ибо самая большая моя боль – что с ним будет потом? Мне страшно, нет – просто жутко от мысли, что все оно, собранное таким трудом, в итоге исчезнет для меня: растворится, ударившись о скалу моей смерти, как эти морские волны, рассеется после моей жизни, словно песок в пустыне… И я искал, но нигде не мог найти ответа, для чего я, собственно, его собираю, и как мне с ним быть дальше. Ведь в аид же его с собой не возьмешь? – с горечью сказал Клодий и усмехнулся: - Туда, говорят глупые эллины, можно брать лишь мелкую медную монетку, которую берет в качестве платы за перевозку в подземное царство старик Харон. Но вот у тебя, вроде, проскользнула совершенно новая, неожиданная для меня и вроде как здравая мысль, за которую я попытался зацепиться, но чувствую, что что-то мешает поверить в нее до конца…
- Быть может, тогда тебе поможет другая история, рассказанная еще одним евангелистом – Марком, который юношей видел Христа? – спросил Альбин и, не дожидаясь ответа, принялся рассказывать о том, как к выходившему в путь Христу подбежал один человек, и на вопрос, что ему делать, чтобы наследовать жизнь вечную, услышал ответ:
«Знаешь заповеди: не прелюбодействуй, не убивай, не кради, не лжесвидетельствуй, не обижай, почитай отца твоего и мать».
«Учитель! – сказал Ему в ответ человек. – Все это сохранил я от юности моей».
Альбин посмотрел на Клодия – слушает ли тот и, убедившись, что да – еще как! – продолжил прямо словами этого Евангелия:
«Иисус, взглянув на него, полюбил его и сказал ему: одного тебе не достает: пойди, всё, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, последуй за Мною, взяв крест. Он же, смутившись от сего слова, отошел с печалью, потому что у него было большое имение. И посмотрев вокруг, Иисус говорит ученикам Своим: как трудно имеющим богатство войти в Царствие Божие! Ученики ужаснулись от слов Его. Но Иисус опять говорит им в ответ: дети! Как трудно надеющимся на богатство войти в Царствие Божие! Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие. Они же чрезвычайно изумлялись и говорили между собою: кто же может спастись? Иисус, воззрев на них, говорит: человекам это невозможно, но не Богу, ибо всё возможно Богу».
Клодий попытался остановить Альбина, чтобы о чем-то спросить его, но тот, не зная, будет ли у него еще возможность поговорить на такую болезненную для начальника тему до конца, не стал останавливаться.
- И тогда Петр – это один из ближайших учеников Христа, - пояснил он, - стал говорить Ему:
«Вот, мы оставили всё и последовали за Тобою. Иисус сказал в ответ: истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев, и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной. Многие же будут первые последними и последние первыми».
Сказав все, что хотел, Альбин замолчал и вопросительно посмотрел на Клодия.
Тот – чего ни разу еще не было в их отношениях – неожиданно положил ему на плечо ладонь и как-то сбивчиво – чего тоже за ним никогда не наблюдалось, проговорил:
- Я действительно благодарен тебе за то, что ты рассказал. Но, Альбин! Мы ведь с тобой самые умные люди в мире! Нам ли верить во все это? Хотя гм-м… - вслух задумался он. – Как бы в итоге, и правда, нам, первым, не оказаться последними… И, тем не менее… Разумом я все понимаю, но сердцем, прости, всего этого, хоть убей, принять не могу! Вот если бы поговорить с тем, кто на самом деле видел и слышал Христа! Тогда, как знать, быть может… Постой! – оборвал он себя на полуслове. – Ты сказал, что этот апостол Марк был юношей во времена Христа. Праведники живут долго. Вон и Иоанн Богослов умер совсем недавно. Так может, хоть этот до сих пор жив, и мне удастся поговорить с ним? Где он проповедовал?
- О-о! – протянул Альбин. - Это долго перечислять: он был в Сирии и на Кипре, в Риме и Пергии, во Фригии, в Колоссах, Аквилее, Эфесе, еще, если не ошибаюсь, в Ливии, а в последнее время – определенно точно в Александрии!
- Так ведь это совсем недалеко отсюда! – обрадовался Клодий и закричал: - Эй, Протагор! Немедленно меняем курс! Идем в Александрию!
- Увы! – развел руками Альбин. – Его тоже казнили за исповедание Христа.
- Проклятье! - воскликнул в отчаянии Клодий. – И что же мне теперь делать? Как быть?..
- Можно пойти на Кипр, - осторожно предложил Альбин. – Там, надеюсь, до сих пор живет человек, который своими глазами видел апостола Варнаву…
- Ну, и это хоть что-то! - благодарно кивнул ему Клодий и, желая размять ноги, не стал подзывать к себе капитана, а сам направился к нему отдавать приказ снова менять курс.
Альбин с пониманием посмотрел ему вслед. Было очевидно, что Клодий, по своей давней основательной привычке, тянется к самым первоисточникам. Он хотел догнать его и напомнить, что «блаженны невидевшие, но уверовавшие», но не стал. Чувствовалось, что Клодий и так сильно поколебался в своем мировоззрении – а он был действительно один из умнейших людей мира.
И это уже была немалая победа.
Хотя до окончательной – и будет ли она, всерьез сомневался Альбин – было еще далеко…
Глава четвертая
1
Проснулся Александр от того, что к нему под ресницы, не давая ни отвернуться, ни спрятаться, настойчиво лез солнечный зайчик.
Вспомнив события минувшей ночи, он осторожно прислушался к своим ощущениям и с радостью убедился, что приступ совсем прошел.
От боли в сердце не осталось и следа.
Тело было легким, почти невесомым.
Александр пружинисто сел и удивился.
Таким отдохнувшим и свежим он не помнил себя никогда.
Тут же в дверь осторожно постучала и вошла Вера.
- Ну наконец-то! – увидев его сидящим, с радостным облегчением вздохнула она. – Как ты?
- Лучше и не бывает! – отозвался Александр, взглянул на висевшие на стене часы и удивился: - Надо же, всего половина седьмого! Я думал, сегодня на работу опоздаю, а оказывается, даже раньше приду.
Вера как-то странно посмотрела на него и, не сказав ничего, вышла из комнаты.
Александр тут же легко спрыгнул с дивана и принялся одеваться, бормоча:
- Ничего, начальство и должно так приходить, чтобы подавать пример своим подчиненным!
В коридоре, проходя мимо календаря, он, по старой привычке корректора не столько видеть, сколько чувствовать ошибки в текстах, заметил в нем непорядок и весело окликнул Веру:
- Эй! А что это ты так торопишься жить?
- О чем ты? – не поняла, выходя из кухни, откуда слышались вкусные запахи, Вера.
- Да вот, - показал на перепрыгнувшую, пока он спал, на три дня вперед рамочку Александр. – Наверное, сестра милосердия опять пыль протирала?
- И что – до дыр протерла? – устало пошутила Вера.
- Нет, просто дни перепутала!
И вернул рамочку на положенное место.
- Вот так, теперь, как ты любишь, – порядок!
Вера подошла и снова передвинула ее на три дня вперед.
- Не понял? – вопросительно посмотрел на нее Александр.
- А что тут понимать? – Вера выдержала его взгляд и, кутая лицо в воротник теплой кофты, объяснила: - Ты просто проспал два дня.
- Два дня?! – не поверил Александр.
- Ну да, и три ночи!
- Нет, кто-то из нас двоих явно сошел с ума, и тут нужен третейский судья! – ошеломленно пробормотал Александр и крикнул: - Даша, какое сегодня число?
- Двадцать седьмое! – отозвалась сестра милосердия и уточнила: - Месяц тоже назвать?
- Нет, месяц не надо… А то, чего доброго, я еще сойду с ума!
Наскоро умывшись, Александр вошел на кухню, сел за стол и только тут почувствовал, насколько он голоден.
Вера только успевала подкладывать ему в тарелку любимых им оладышков со сгущенкой.
- Вот теперь я верю, что не только проспал, но и не ел столько времени! – пошутил он.
Вера ответила ему грустной улыбкой.
И только тут Александр заметил, как она сдала за эти трое суток.
Лицо ее посерело, осунулось.
Тело высохло.
И опять от нее остались одни глаза.
Ссутулившись и не переставая покашливать, она пошла за чем-то к себе в комнату.
- Да… - покачал головой Александр и спросил хлопотавшую у плиты сестру милосердия: - Что с ней?
- Ой, лучше не спрашивайте! – отмахнулась та и шепнула, что у Веры резко ухудшились даже анализы. Правда, не уточнила, какие…
Вернувшись, Вера отпустила сестру милосердия и, сев напротив Александра, стала рассказывать, как то и дело подходила к двери его комнаты и прислушивалась, дышит ли он.
- Ведь приступ, как сказал врач, был серьезный! – сказала она и, испытующе глядя на Александра, спросила: - Ты-то хоть сам помнишь, что с тобой было?
- Да! Правда, смутно… - кивнул тот.
- И что говорил тебе врач?
Вера так и замерла в ожидании ответа.
Александр напряг память: кошмарный сон… сердце… боль… приход врача… укол…
Вспомнил и то, что врач проговорился о болезни Веры.
Вспомнил и отвел глаза.
Лгать не хотелось.
Они замолчали, оба понимая, что правда раскрыта, и оттягивая момент разговора о ней.
И тут Александр вспомнил то, что приснилось ему до того, как впасть в забытье, и воскликнул:
- А знаешь, мне ведь потом Алеша приснился!
- Какой еще Алеша? – быстро спросила Вера.
Радуясь перемене темы, Александр рассказал ей все, что уже знал об Алеше, не умолчав и про сон.
- Удивительный юноша! – покачала головой Вера и попросила: - Передай ему от меня поклон! И еще, пожалуйста, попроси, чтобы он помолился обо мне!
2
Такая возможность представилась Александру буквально через полчаса.
Войдя в церковный двор, он снова увидел около домика Алешу. Тот был занят вырыванием с клумбы сорняков.
- Здравствуй, Алеша! – приветливо окликнул его Александр.
Юноша обернулся и, очевидно, весь поглощенный в свои мысли, машинально ответил:
- А мы с тобою уже здоровались!
- Когда? – удивился Александр и ахнул: - Хотя подожди! Действительно! Да!! Во сне!!!
Лишь тут он заметил, что Алеша был одет точно так же, как и во сне. Только светло-голубые его джинсы были испачканы до темно-синих, а рубашка была надорвана. Очевидно, зацепился за гвоздь, когда лез в заборную щель. И под ногтями у него снова была грязь…
Алеша, словно поняв, что проговорился, нахмурился и спросил:
- Ну как выспался?
- О-о! – блаженно потянулся Александр. – На три года вперед!
- Это хорошо! – знакомо окая, похвалил Алеша и неожиданно спросил: - А как там Верочка?
- Да как бы тебе сказать… снова не очень! – вздохнул Александр и тут же поправился: - Но все это временно! Кстати, она передает тебе поклон. И просит твоих молитв.
- Ладно, помолимся, - пообещал Алеша.
Он знакомо, пальцами, как граблями, сгреб в кучу вырванные сорняки и, закончив работу, вытер руки о джинсы: - А можно я к ней сегодня в гости приду? На блины!
- Не знаю… - растерялся Александр, глядя на него и вспоминая то, как любит в своей квартире чистоту и аккуратность Вера. – Я же ведь не хозяин!
- А ты спроси! – посоветовал юноша.
- А что – и спрошу!
Александр зашел в редакцию и поздоровался с находившимися там Булатом и Светланой.
Светлана с сочувственным видом посмотрела на него и, явно желая порадовать, сообщила, что уже отпечатала почти половину материалов. Булат, напротив, с непроницаемым лицом буркнул что-то и демонстративно уткнулся глазами в темный монитор выключенного компьютера.
Пообещав ему в ближайшее время дать на верстку минимум три страницы, Александр поднял телефонную трубку, набрал номер Веры и, услышав ее голос, передал просьбу Алеши, который просится к ней в гости на блины.
Он ожидал, что Вера, отличавшаяся в последнее время особой нелюдимостью, под каким-нибудь благовидным предлогом откажет. Но она вдруг с радостью согласилась и даже потребовала, чтобы Александр обязательно привел Алешу.
- Хорошо, немного поработаю, и скоро придем! – пообещал тот.
Но это скоро растянулось почти на полдня.
Сначала пришлось составить для верстки макеты обещанных трех страниц.
С макетами проблем не было. Он сделал их за десять минут.
Зато с Булатом… Он так упрямо отстаивал свои жесткие, как колючая проволока, шрифты заголовков, мрачные, уродливые линейки, что Александру понадобилось не менее часа, чтобы настоять на такой подаче материала, чтобы он нес людям не тоску и угрозу, а надежду и радость.
Выйдя из домика, он начал искать во дворе Алешу и натолкнулся на отца Игоря.
- Ну и напугал же ты нас! – благословляя его, сказал тот и, в ответ на вопрос, не принес ли он рукопись, почему-то снова как-то уклончиво сказал, что нет, так как дал почитать ее другим людям.
- Ну что ж, и на том спасибо! - равнодушно пожал плечами Александр. – Так хоть у нее уже появились читатели!
- Ты не ершись! – посоветовал отец Игорь. – Будут еще у тебя и книга, и массовые читатели! Всему свое время. Иди лучше пока, почитай в храм! Подмени Галину Степановну…
- Она что тоже заболела? – насторожился Александр.
- Да нет, скорей наоборот…
Отец Игорь немного подумал, стоит ли посвящать посторонних людей в чужие тайны и, решив, что Александр не посторонний, к тому же это и для газеты может пригодиться, пальцем поманил его подойти ближе:
- Тут, видишь ли, какое дело! – понижая голос до полушепота, сказал он. - Вчера убиралась она в храме. Подсвечник перед иконой Богородицы чистила. А тут вошла девушка. В мини-юбке. На губах - помада. Вошла и – прямо к иконе! Обняла ее, и давай рыдать, целовать. Прощения за грехи просить. Спасти умолять. Ну, Галина Степановна, ты же ведь уже ее знаешь, разве могла стерпеть такое? «Как ты посмела, - говорит, - в таком виде, такая-рассякая, в Божий храм заявиться? Да еще своей помадой святую икону измазала!» Не знаю, словами или силой – но вытолкала она ее из храма. И та, давясь слезами, заявила, что никогда в жизни не переступит больше порог церкви…
- Да-а… - озадаченно покачал головой Александр.
- Погоди, это еще не все! – остановил его отец Игорь. – Вернулась Галина Степановна после этого, с чувством исполненного долга, к иконе. А от иконы – голос. «Ну все, - думает она, - сподобилась такого чуда за то, что святую икону от поругания защитила». Но голос-то далеко не приветливый. А наоборот скорбный и строгий. И судя по всему, Самой Богородицы!.. «Я пятнадцать лет ждала эту пропащую душу, - с болью сказал Она. – И вот она пришла. А ты ее – выгнала…»
Отец Игорь помолчал и развел руками:
- И вот теперь Галина Степановна забилась в самый угол церкви и плачет. А может, уже и читать начала… Служба-то не ждет. Ты уж пойди, помоги ей.
Александр согласно кивнул и быстрыми шагами направился к храму.
Честно говоря, ему не верилось до конца во всю эту историю. Скорее всего, тут было не чудо, а Галине Степановне это просто почудилось, когда она присела отдохнуть на минутку! А что? Он читал что-то подобное в одной очень известной назидательной книге. Вот и она вполне могла тоже читать это, и оно уже будто с ней самой, привиделось ей во сне?..
Так размышлял он, пока не вошел в храм.
Но войдя в него, услышал, как читает, взявшая себя в руки Галина Степановна, взглянул на нее и не поверил своим глазам и ушам.
Так просто человек не может поменяться сам собой.
Ни одного пропуска слов, чистейший церковно-славянский язык и при этом необычайное благоговение и почти неотрывный – с мольбою и страхом – взор на икону Пресвятой Богородицы…
А главное - сама Галина Степановна изменилась до неузнаваемости.
Увидев Александра, она приветливо кивнула ему и смиренно уступила место на клиросе. А потом, заметив людей, разговаривавших в храме, дернулась было, по привычке, к ним, но спохватилась и издали, дождавшись, когда они посмотрят на нее, умоляюще приложила палец к губам и показала на открытые Царские Врата и святые иконы…
Что оставалось после этого Александру?
Только полностью изменить свое мнение.
Что означало признание еще одного чуда, которые происходили пусть не лично с ним, но с хорошо знакомыми ему людьми!..
3
Решив поработать со своими бумагами и отобрать из них те, которые могли бы пригодиться на Кипре, Клодий ушел в свою каюту.
Альбин остался один. Неожиданно для него самого оказавшийся в нем проповеднический талант требовал духовной работы с другими людьми и жаждал преумножения.
Но с кем он теперь мог поговорить?
Капитан был занят – то на своем помосте, то на корме разговором с рулевым.
Гребцы отдыхали после того, как судно после долгого безветрия и шторма снова пошло под парусами.
Рабы, наоборот, были заняты каждый своей работой.
И тут он вспомнил про томившегося в трюме в ожидании неминуемой смерти келевста.
«Вот чью душу можно еще успеть привести к Богу!»
После успешного разговора с Клодием Альбин не сомневался, что кого-кого, а келевста он без особого труда сумеет обратить в христианскую веру. Все-таки тот тоже верил в одного бога, а не во многих, как другие язычники. И к тому же находился сейчас в таком отчаянном положении, когда ни один из языческих богов, включая Посейдона, уже не мог помочь ему, и самое время было подумать о Вечности.
Но, спустившись к нему в трюм, Альбин словно натолкнулся на непреодолимую преграду.
Связанный по рукам и ногам келевст недружелюбно посмотрел на него и хмуро спросил:
- Зачем ты пришел ко мне?
- Потому что мой Бог заповедал посещать сидящих в темницах! – решил без всяких предисловий приступить к главному Альбин.
- Странный у тебя Бог! – усмехнулся келевст.
- Не странный, а - Милосердный и Всемогущий.
Не удостаивая вниманием упоминания о милосердии, келевст уничтожающе посмотрел на Альбина:
- Ты хочешь сказать, что он сильней самого Посейдона?
- Конечно! – воскликнул тот и, подсаживаясь рядом, принялся объяснять: - Ведь Посейдон, как ты ошибочно считаешь, хозяин лишь одного только моря. А мой Бог создал всю вселенную, землю, море и все, что на нем и в нем! Шторм, штиль, приливы, отливы, рыбы, дельфины – все движется, живет и происходит согласно Его воле!
- Что-то подобное я где-то уже слышал… - припоминающе нагнал морщины на узкий лоб келевст. - Постой-постой! А ты не христианин?
- Да, ты не ошибся. Я – действительно христианин.
Келевст изо всех сил сделал попытку сесть, но не сумел, и Альбин помог ему.
- Надо же! Не боится говорить об этом тому, кто скоро увидит безжалостных судей и может напрямую выдать его! - прохрипел тот. – А может, ты тоже хочешь погреться в медном быке или, как твой Бог, оказаться рядом со мной на кресте?
Альбин понял, что келевсту уже что-то известно о его вере.
«Что ж, - спокойно подумал он, - тем меньше, значит, нужно будет ему объяснять!»
А тот тем временем продолжал:
- Не бойся, не выдам! Я христиан не то чтобы люблю, но скажем так – уважаю. В свое время я был воином и видел их в деле. Это смелые и честные люди. Не чета тем, что предали Клодия. Всем вы хороши, - похвалил он, но после этого презрительно поджал губы: - Только слишком добрые и мягкотелые. А этим жестоким, безжалостным миром должны править - сила и зло!
Альбин принялся объяснять келевсту, что все это совсем не так.
Он приводил в пример притчи, которыми поучал Христос.
Доказывал, что люди должны любить и прощать, а не уничтожать друг друга.
По поводу мягкотелости говорил о тех мучениках, которые смогли перетерпеть нечеловеческие страдания, когда их пытались заставить отречься от Христа.
Закончил же тем - какие неизъяснимые блаженства ждут праведников в раю, и чем грозит нераскаявшимся грешникам ад.
И, тем не менее, как ни старался, словно корабль налетел на несокрушимую скалу и разбился.
Выслушав его, келевст неожиданно сказал:
- Даже если ты прав, и твой Бог могущественнее Посейдона - зачем мне этот твой рай? В нем нет ни шумных таверн, ни опьяняющего вина, ни азартной игры в кости, ни продажных женщин! Не-ет, все это не по мне. Моя душа умрет там от скуки. Ах, да, там ведь и смерти нет! – зябко передернул плечами он и убежденно сказал, давая понять, что всё, конец разговору: - Нет, мне по душе больше ад, где будут такие же, как и я!
4
Александр хотел, чтобы Алеша оставил свои грязные туфли перед входной дверью. Но Вера, увидев, что тот вошел в одних – к тому же дырявых носках – решительно воспротивилась этому. Она собственноручно внесла его обувь в коридор, достала из ящика шкафа носки и протянула Алеше.
- Надень, - не терпящим возражений тоном сказала она. – Это носки моего покойного папы. А потом обуй комнатные тапочки.
Алеша охотно выполнил указание хозяйки и принялся ходить, озираясь, по квартире так, как, наверное, ходила Золушка по королевскому замку.
- У нас дома совсем не так! – наконец, сказал он, и на вопрос Веры: «А что у вас по-другому?», со вздохом ответил: - Родители продали все, что можно было продать, и пропили. Спим на полу. Обедаем, когда есть, что есть, тоже!
При упоминании о еде Алеша шумно вдохнул идущие с кухни вкусные запахи, но так как его пока не приглашали к столу, деликатно продолжил осмотр квартиры. Вера, как хозяйка, сопровождала гостя.
- А это что? А это зачем? – только и слышался отовсюду его голос. И после разъяснений Веры «хрустальная ваза… пылесос… тубусы…» раздавалось удивленное: - Надо же!
Улучив момент, Александр зашел на кухню, чтобы узнать, что будет на ужин. И увидел сменившую Дашу – Лену. В отличие от предшественницы, эта сестра милосердия всегда и все делала по-своему, из-за чего у них с Верой, что называется, нашла коса на камень. В итоге Вера, чтобы не обострять болезнь, просто махнула на Лену рукой и не спорила с ней.
Вот и сейчас та возмущенно сказала Александру:
- Ишь, блины, видите ли, ей пеки! Не буду я их печь! Что у нас, поминки сегодня, что ли?
И продолжила жарить на сковородке пахучие золотистые творожники.
Согласившись с Леной, Александр вернулся в свою комнату.
И – вовремя.
Следом за Верой и Алешей в нее уже начал входить рыжий кот.
Он привычно хотел остановить это безобразие, но Алеша опередил его.
- Ой, котик! Да какой большой и красивый! – обрадовался он и, присев на корточки, стал звать: - Хоро-оший! Хоро-о-оший! Не бойся! Иди ко мне!
И тут произошло неожиданное.
Кот послушно подошел к юноше и, зажмурив от удовольствия глаза, принялся тереться головой о его колено. Да еще и громко – на всю комнату – замурлыкал.
- Удивительно! Александр, ты только погляди! – всплеснула руками заметно ожившая с приходом Алеши Вера. – Рыжику - пятнадцать лет, можно сказать, пожилой для котов возраст. И за это время он еще ни разу не шел ни к кому, кроме меня и моих родителей!
- Он знает, к кому идти! Правда, Рыжик? – почесав вконец умилившегося кота за ухом, поднялся Алеша и, увидев на рабочем столе иконы, сразу стал серьезным. Он подошел к ним, перекрестился и сделал низкий поклон.
- Смотри, икона совсем как в нашем храме, - показал он Александру на образ Спаса Нерукотворного, стоявшего в центре.
- Ничего удивительного. Это очень известный образ, - пожал плечами Александр. – Почти две тысячи лет назад такое Свое изображение на убрусе, то есть на полотенце Иисус Христос передал царю Авгарю. И оно, даже во времена гонений на христиан, находилось над вратами столицы его царства – Эдессы.
- Надо же, как давно! – подивился Алеша, уже принимаясь разглядывать другие иконы.
- А вот это совсем новый образ, ему всего два года! – показал на икону преподобного Варнавы Александр и ахнул: - Вера, гляди! Она уже наполовину красная!
- Да, - подтвердила Вера. – И даже больше, чем наполовину!
Алеша с недоумением посмотрел на них, и Александр объяснил:
- Дело в том, что мантия на святом почему-то с недавнего времени меняет свой цвет. Когда мне подарил ее в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре написавший большую книгу о преподобном Варнаве архимандрит Георгий[6], она была черная. А теперь – становится красной!
- Как на Пасху, когда батюшка меняет черное облачение на красное? – уточнил Алеша.
Александр с интересом посмотрел на него и покачал головой: а ведь он, наверное, того не ведая, попал в самую точку!
Он хотел рассказать про остальные иконы, но тут их позвала Лена.
Войдя на кухню, Алеша, как и в первый раз Александр, с удивлением увидел многочисленные коробки на стене, на кухонном шкафу, подоконнике и везде, где только можно было что-то поставить…
- Зачем это все?! – изумился он.
- Для удобства, - ответила ему, подводя к столу, Вера. – Вот видишь, на этой написано «Соль», на этой «Сахар», эта – для перца…
- А для просфор есть?
- Нет! – с сожалением развела руками Вера.
- А почему?
-Так ведь когда я работала над ними, то еще не верила в Бога и даже не знала, что это такое…
- Жаль… - искренне огорчился Алеша.
Тогда Вера сняла с полки самую красивую коробку и протянула Алеше:
- Возьми. Это моя любимая. Я не успела сделать на ней надпись, и ты можешь класть в нее просфоры!
- Спасибо! – обрадовался юноша, сел за стол и за обе щеки стал уплетать и суп, и пюре с котлетами, и под конец с особым удовольствием - творожники.
Поужинав, они вернулись в комнату Александра. Немного поговорили, переходя с одного на другое, в основном ни о чем. Но вскоре стало заметно, что Алеша начал ерзать в кресле и нервничать.
- Хорошо тут у вас! Но мне пора! – сказал, наконец, он и вдруг вспомнил: - А блины?
- Прости! – виновато прижала ладони к груди Вера. – Я заказывала, но Лена опять сделала все по-своему.
- Ладно! - успокоил ее Алеша. – Я в другой раз на них приду.
- Вот и договорились! – грустно кивнула Вера. - И когда придешь, то… - она вдруг припала губами к уху Алеши и что-то зашептала, показывая глазами на рыжего кота.
- Хорошо! - согласился Алеша и вздохнул: - Ну, я пойду. Меня и так уже будут бить!
- За что? – не понял Александр.
- За то, что поздно пришел.
- Ну, так ты бы сказал сразу, а то мы же не знали! И ушел бы пораньше! – расстроилась Вера.
- Так все равно бы побили, - успокаивая ее, безнадежно махнул рукой Алеша.
- Но тогда-то за что?!
- А за то, что рано!
- Ну это уже какой-то беспредел!
Александр снял с вешалки свою легкую куртку, сбегав в комнату, положил в карман свое старое, лет двадцать назад потерявшее свою силу, но и до сих пор иной раз выручавшее его удостоверение корреспондента ТАСС и решительно сказал:
- Идем, я провожу тебя и поговорю с твоими родителями!
Они вышли из дома, прошли по тротуару, спустились в подземный переход и, выйдя из него, оказались перед многоэтажкой на другой стороне дороги.
- Вот тут я живу! – сказал Алеша.
Александр сам позвонил в указанную им квартиру и встал впереди юноши, заслоняя его.
Дверь открыл пьяный мужчина с уже поднятой для удара рукой.
Увидев незнакомого человека, из-за спины которого выглядывал его сын, он так и замер, не зная, что делать дальше.
Александр же, не теряя времени, достал удостоверение и протянул перед собой.
Увидев перед собой красную книжечку с гербом давно не существующей страны и названием упраздненного Телеграфного Агентства Советского Союза, мужчина опустил руку и, быстро трезвея, забормотал:
- А в чем, собственно… зачем… почему… вы по какому делу?
- По делу вашего сына и на предмет его воспитания!
- А я что… мы ничего! – принялся оправдываться мужчина, и теперь уже выглядывавшая из-за его плеча, тоже вся испитая женщина, подтвердила: - Мы мирно живем! Никого не обижаем. Правда, Алешенька?
Вместо ответа Александр услышал позади себя то ли смешок, то ли всхлипывание.
- У меня другая информация! – строго сказал он. – И если вы еще хоть раз не то что ударите, а просто тронете пальцем Алешу...
- Все, гражданин участковый, уже завязал! – поняв, что дело, кажется, серьезное, поднял обе руки кверху мужчина.
- Я не участковый, а редактор! – поправил его Александр. - Но если за это дело возьмусь всерьез, то, поверьте, ославлю вас на весь город, подниму общественность, вплоть до прокурора и буду тогда пострашней любого участкового. Вы меня хорошо поняли?
-Так точно, гражданин – редактор-участковый-прокурор! В жизни теперь к нему не подойду!
- Смотрите, я это проверю! – пряча удостоверение, предупредил Александр.
Униженно кланяясь и обещая наперебой, что пылинки теперь будут сдувать с сына, мужчина с женщиной удалились.
- Спаси тебя Господь, и тоже защити от всякого зла! – с чувством сказал Алеша, кивая на непривычно приветливо открытую для него дверь. - Теперь они меня точно не будут бить!
Хорошо, радостно было на душе у Александра, когда он вернулся домой.
Но еще лучше стало после того, как задержавшаяся до его прихода Лена шепнула ему:
- Как здорово, что вы привели Алешу! Пока он здесь был – у Верочки даже анализы улучшились!
- Она, что, в больницу успела съездить? – ничего не понимая, уставился на сестру милосердия Александр. И та - для нее даже редактор епархиальной газеты не был авторитетом - укоризненно посмотрев на него, выпалила:
- Какой же вы непонятливый! А еще, говорят, писатель! Ну ладно, так уж и быть, объясню, хотя она и не велела вам говорить… У нее даже моча снова поменяла цвет на нормальный!
4
Лена ушла, и Александр остался наедине с Верой.
Вера сидела в кресле, невидящим взглядом просматривая книгу с акафистом. Александр, спиной к ней – за рабочим столом, делая вид, что перебирает страницы своей рукописи.
Как они ни оттягивали этот момент, как ни боялись его, но он наступил, как и наступает все, к чему нас ведет безжалостное время.
- Александр, - первой нарушив молчание, окликнула Вера.
- Да? - с готовностью повернулся к ней тот.
- Я знаю, что ты все уже знаешь! – без всякой подготовки сказала она и, видя, что Александр не отвечает, с родившимся вдруг подозрением посмотрела на него: - А может быть – знал?
- Знал, - тоже без всяких уверток признался Александр.
- Ну и что ты теперь будешь делать? – с горькой усмешкой посмотрела на него Вера. - Жалеть? Утешать? Тогда заранее предупреждаю: это не для меня. Не на такую напал. Я… буду жить!
- Конечно, будешь! – выдержав этот первый натиск, спокойно подтвердил Александр. – И сейчас, и потом.
- Ну, про это потом ты уже много рассказал мне. Это было, действительно, убедительно и красиво. Но мы ведь тогда молчали о главном - о том, что это касается лично меня, что я уже стою на самом пороге этой самой Вечности!
- И зря молчали!
- Да как я могла тебе все сказать? Ведь рак – это так страшно! – простонала Вера. - Многие люди просто шарахаются не то, что от больных раком, но даже от одного упоминания о нем!
- Они поступают так, потому что не знают главного, - возразил Александр.
- А ты, стало быть, знаешь?
- Представь себе, да!
Александр жестом остановил Веру, которая хотела уже сказать что-то с иронией, и принялся объяснять:
- С обычной, земной человеческой точки зрения, страшнее рака трудно что-то найти. Хотя, справедливости ради, замечу, что, согласно статистике, рак занимает третье место по смертности. От сердечных болезней и в авариях погибает гораздо большее количество людей. О чем тебе и врач вчера… то есть трое суток назад подтвердил. Но если взглянуть на эту болезнь с духовной точки зрения, то это – величайшее благо, более того – величайшая милость Божия!
- Что? – думая, что ослышалась, переспросила ошеломленная Вера. – Что-что?!
- То, что ты слышала. И готов повторить это еще.
- Если бы ты это говорил во время приступа, то тот же врач просто увез бы тебя в психбольницу! – забывшись, воскликнула Вера, и когда забивший ее кашель прошел, чуть слышно спросила: - Ты хоть сам веришь в то, что говоришь?
- Да, - уверенно ответил Александр. - Потому что доверяю тем источникам, из которых мне это известно.
- И все равно ты говоришь так, потому что все это не с самим тобой! Все твои доказательства – только теория! – упрямо сопротивлялась Вера. - А я на практике прошла все ступени, или как говорит медицина, степени этого земного ада!
Теперь уже она жестом остановила попытавшегося возразить Александра и с горечью стала рассказывать:
- Поначалу самое страшное было по утрам. Во сне еще ничего – забываешься. А как проснешься - первым делом вспоминаешь то неминуемо-страшное, что навалилось на тебя. От чего ни убежать, ни уснуть, ни избавиться… Он самого кошмарного сна еще можно проснуться. А вот от яви… И еще постоянная обида: «За что это и почему именно – мне?» Обида на судьбу – я ведь не знала тогда Бога. Незаслуженная на соседей и всех прохожих под окнами – потому что они здоровые, а я смертельно больная. И заслуженная - на подруг, которым я, порой лишая себя многого, столько всего сделала, а они, то ли боясь заразиться, то ли не видя уже от меня никакой выгоды, бросили меня умирать одну. А главное – на сестру, ради воспитания и обучения которой я стольким пожертвовала, что так и осталась без семьи…
Вера замолчала, очевидно, вспоминая самое страшное время каждого дня - утро, и что было потом по вечерам и ночами.
Воспользовавшись этим, Александр тихо сказал, переводя разговор в нужное ему русло:
- Святые отцы говорят: здоровье – это дар Божий!
- Вот видишь! - с упреком сказала Вера.
- Погоди! – повышая голос, остановил ее Александр. – Но они еще добавляют при этом: а болезнь – это великий дар Божий! И действительно, давай поразмышляем не просто как гомо-сапиенс – разумные люди, а как благоразумные….
- Давай! - вяло, безо всякой надежды, пожала плечами Вера.
И Александр, призывая на помощь все, что когда-либо читал в непререкаемо-авторитетных книгах или слушал от опытных в духовной жизни людей – от старцев, с которыми сподобился беседовать, и не раз сам удивляясь своему красноречию, принялся говорить.
Вера поначалу только отмахивалась, потом задумалась и, наконец, стала слушать, не перебивая, и, как пересохшая пустыня встречает раз в сто лет идущий в ней дождь, жадно впитывать каждое слово.
- Есть такая пословица, которая, увы, все ставит с ног на голову: «Было бы здоровье, а остальное приложится!» - говорил Александр. – А Господь Иисус Христос ведь сказал: ищите прежде Царство Небесное, а все остальное приложится вам. Мы же, как правило, ищем это остальное, и в итоге не получаем ни того, ни другого. И правда, давай рассудим здраво. Если бы наша жизнь навсегда завершалась смертью, то, конечно, было бы справедливым считать любую болезнь бедой, а уж рак - величайшим бедствием. Но так как со смертью все для нас только начнется, то давай-ка поставим все с головы на ноги! Зная эту великую истину, жаждущие вечного спасения подвижники первых веков христианской эры, да и все святые во все последующие времена, уходя из городов в пустыни или основывая пустыньки, только и помышляли об этом… Я бы, конечно, мог бы и своими словами сказать об этом, но лучше послушай, как говорит об этом Иоанн Златоуст! – Александр достал из своей сумки тетрадь с выписками из Святого Писания и душеполезных книг и принялся читать:
«Если мы непрестанно будем помышлять о Царстве Небесном, о бессмертии и нескончаемой жизни, о ликах Ангелов, о пребывании со Христом, о славе непреходящей, о жизни безпечальной, если вообразим, что и слезы, и поношения, и уничижения, и смерть, и печали, и труды, и болезнь, и уныние, и бедность, и злоречие, и вдовство, и грех, и осуждение, и наказание, и всякое другое зло и бедствие из небесной жизни изгнано…»
Александр поднял со страницы глаза на Веру – слушает ли она и, видя, что да, да! – продолжил:
«Что, напротив, там обитают мир, кротость, благость, милосердие, любовь, радость, слава, честь и прочие блага, каких словом описать невозможно, если будем, говорю – то есть это Иоанн Златоуст говорит, - уточнил он, - непрестанно размышлять об этом, - то ни одно из настоящих благ не прельстит нас и мы будем восклицать с Давидом: Когда приду и явлюсь пред лицо Божие?»
Вера, не отрываясь, смотрела на тетрадь в руках Александра, и когда тот закрыл ее, заторопила его умоляющим взглядом: продолжай! И тот продолжил:
- Так что любая болезнь или скорбь это не приговор к смерти, а наоборот – призыв к смерти, более того, зов Божий – к Нему, в блаженную Вечность! Ведь неложно, сказал Господь каждому из живших тогда и живущим теперь: «Грядущаго ко Мне не изжену вон!» Тебе перевести?
- Нет, и так все понятно. «Какие красивые слова…» - прошептала Вера. – А кто их сказал? Откуда они?
- Их сказал апостол Иоанн Богослов. А вот где именно - в Евангелии или Апокалипсисе, к своему стыду точно не помню… Но погоди! Сейчас поищу…
Александр принялся листать Новый Завет. И пока он искал нужную цитату, Вера, удивленно качая головой, проговорила:
- И как только они – я имею в виду, жившие тогда, почти две тысячи лет назад, да и потом люди - смогли сохранить для нас эти бесценные слова? Ведь были войны, пожары, гонения на христиан… А папирусный свиток – это такой недолговечный и хрупкий предмет…
- Сам Бог хранил для нас эти книги. И люди – порой отдавали за них свою жизнь… - машинально пробормотал Александр и воскликнул: - Вот! Нашел! Это в Евангелии от Иоанна. А в Апокалипсисе он говорит, то есть, Господь говорит в Откровении к нему: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною». И дальше: «Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его».
Александр, дав сначала Вере поцеловать Новый Завет, а затем с благоговением приложившись к нему сам, продолжил:
- Вот святые – многие из которых при жизни были большими грешниками, но благодаря покаянию и великим подвигам удостоились Небесного Царства, услышав такой зов Божий, а болезнь или скорбь, кстати, это тоже Его зов, пошли к Богу и шли к Нему до конца. Они совершали, казалось бы, невозможное: постились неделями, молились денно и нощно, у некоторых от потоков слез на всю жизнь оставались борозды на щеках. Они терпели холод и голод, поношения и нищету, всяческие лишения. Боролись с чревоугодием, сластолюбием, сладострастием, самолюбием, сребролюбием, блудной страстью, гордынею, которая, как известно, является матерью всех пороков, тщеславием, празднословием – всего сразу не перечесть… И все, как один, стремились к бесстрастию, ибо любая страсть может стать непроходимой преградой в Небесной Царство. Все свое время они старались отдавать труду и молитве. Преподобный Нил Столобенский, например, на ночь вставал на костыли, не позволяя себе ложиться. Другой святой, когда изнемогал от желания спать, садился, держа над босой ногой острый камень, чтобы, если он уснет во время молитвы, тот упал на пальцы и болью разбудил его... Столпники, желая уединения, поднимались на крошечные площадки наверху неприступных скал и там жили всю жизнь, опаляемые зноем и холодом, питаясь лишь тем, что поднимут им в корзинах сердобольные люди... Мученики шли на самые страшные мучения и казни… Я могу продолжать перечислять подобные подвиги до утра. Но, как мне кажется, пора уже сказать самое главное.
Александр выждал паузу и, как можно более весомо, сказал:
- Видишь, как все они утруждали себя ради того, чтобы удостоиться блаженной Вечности? А тебе все это дано – даром! Они понуждали себя, изнемогали, претерпевали немыслимые трудности, совершали невиданные подвиги, потому что понимали, насколько это важно для спасения души. А к тебе все это пришло как бы само собой. Хочешь не хочешь, а делай. И Господь всегда незримо был рядом и подавал тебе благодатную помощь, чтобы ты могла перенести это. Хочешь, не хочешь – ты и так спишь сидя, да и то чуть-чуть. Тебе стали безразличными вкусная пища и модная одежда, любимые занятия и красивые вещи. Ты больше не хочешь никого видеть и твоя комната мало чем отличается сейчас от тех самых площадок наверху скал. Болезнь не только иссушает твое тело, но и очищает твою душу от грехов. И в итоге всего за четыре месяца, сама не прикладывая к этому никаких трудов – ты достигла полного бесстрастия! То есть того, к чему, палимые солнцем, мучимые голодом, пугаемые дикими зверями и страшными нападками невидимых врагов – десятилетиями, по тридцать, сорок, пятьдесят, а то и более лет - шли самые великие подвижники! У тебя, к счастью, даже нет болей, от которых нестерпимо страдают некоторые пораженные этой болезнью люди. Тебе в крайних случаях помогает даже простой анальгин! Это ли всё - не величайшая милость Божья?!
Вера, забывшись, глубоко вздохнула и закашлялась. Александр решил, что надо дать ей немного передохнуть.
- И потом ведь не все обязательно умирают от рака! – неожиданно резко переменил он тему. - Даже в его самой что ни на есть последней степени! Я что – зря рассказывал тебе про женщину, которая сто лет назад подходила к преподобному Варнаве? Если скажешь, что это было давно и неправда, то у нас есть и современный наглядный пример – Галина Степановна!
Александр посмотрел на Веру, которая слушая его, старалась не пропустить ни одного слова, и опять целый час говорил, пересыпая свою речь цитатами и яркими примерами, почерпнутыми из книг, но вдруг увидев, что она устала, вновь оборвал себя на полуслове:
- И потом, что мы, в конце концов, все о раке да раке? Что на нем – свет клином сошелся? - спросил он и сам же ответил: - А что касается смерти – так ведь все умрут! Нет бессмертных людей! И весь вопрос не в том, от какой болезни или, скажем, несчастного случая это когда-то случится с каждым – а что потом? Задумываясь о смысле жизни, невольно начинаешь переосмысливать и свое отношение к смерти, понимать, что она является не черной гранью, за которой ничего нет, а переходом в Вечность! Одним словом, - видя, что Вера, клонясь набок, уже еле держится даже в кресле, подытожил Александр, – у нас с тобой, к счастью, есть еще это время для того, чтобы успеть подготовиться к ней!
Александр замолчал, вполне довольный собой. Дождавшись, наконец, своего момента, он успел сказать все, что знал. И кажется, преуспел в этом!
Во всяком случае, Вера, шатаясь от полного бессилия, ушла, настолько задумавшись над тем, что услышала, что забыла даже позвать кота.
И тогда тот сам, полностью игнорируя Александра, вышел из комнаты, даже не глянув в его сторону.
5
Так, до самого Кипра, Альбину и не удалось переубедить келевста.
Он неоднократно спускался к нему в трюм, приносил воду, еду. Даже слегка ослабил путы на его затекших руках и ногах. Пытался объяснить всю пагубность его заблуждения, ибо тот, по причине незнания Истины, даже не подозревает, что на самом деле ожидает его в аду.
Все было напрасно.
Келевст по-прежнему стоял на своем.
Закончилось все тем, что сразу же по прибытию в ближайший порт Кипра Пафос Клодий отдал его здешним стражам порядка с сопроводительной запиской, что это – бунтовщик, которого следует наказать по всей строгости римских законов.
Альбин, наблюдая за своим начальником, внутренне сжался: теперь наступила его очередь. Точнее, обещанной Клодием, если он не убедится в их правоте, - сдачи тайных свитков.
«Отдаст или нет? – так и впился он глазами в разговорившегося с начальником охранников Клодия. - Так ничего и не понял, или все-таки есть надежда?..»
Казалось, что он забыл не только дышать, но даже сердце его не билось в эту минуту томительного ожидания
К счастью, Клодий кивком попрощался с охранниками и напряженным шагом направился в сторону трапа.
Альбин с огромным облегчением выдохнул, причем, радуясь уже не только за книги, но и за самого Клодия, взглянул ему вслед и… похолодел.
Сменяя обычную береговую охрану, на судно поднимались вооруженные люди, в которых по красным плащам он сразу узнал преторианцев.
«Неужели люди префекта претория уже успели доложить обо всем сюда, и это все - конец?» - промелькнуло в голове. Если что – он готов был броситься с кожаным мешком прямо за борт, хотя и понимал все безрассудство такого поступка...
Но тут его ждала вторая удача.
В отличие от того, что было в Риме, здесь воины, наоборот, тщательно обыскали весь корабль, от трюма до капитанского помоста, а их личные вещи даже не тронули.
Причину этого Альбин узнал от Клодия, который после того, как преторианцы удалились, сказал, что в сирийскую провинцию прибыл сам император Траян, и потому даже на соседнем с ней Кипре сейчас предпринимаются меры чрезвычайной предосторожности.
- Но надеюсь, они не помешают нам добраться до Саламина и встретиться там с обещанным тобой человеком! – с улыбкой сказал он и неожиданно помрачнел: - Если, конечно, за эти два года он тоже не стал жертвой гонений!
6
Наутро Вера выглядела совершенно отдохнувшей и почти здоровой.
После чтения утреннего правила она сама налила Александру чай, поставила перед ним тарелку овсяной каши, переполненной грецкими орехами, курагой и изюмом – у человека, занимающегося таким интенсивным умственным трудом, должно быть полноценное питание! – и после долгого молчания, наконец, сказала:
- Спасибо тебе, Александр! Вчера ты действительно многое поставил с головы на ноги! Жаль, что мы с тобою не встретились полгода назад. Сколько бы тогда не было выплакано бессильных слез. Сколько бы не было часов, да каких там часов – дней и недель отчаяния!
Александр с ложным смирением потупил в тарелку глаза, и Вера, не дождавшись от него ни слова, продолжила:
- Завидую я тебе! Ты вон уже сколько к Богу идешь! В монастыре жил. Пел на службах, читал… Все знаешь…
- Ну, положим, не так уж и все! – справедливости ради, подал голос Александр.
- Так веришь… - не слушая его, вполголоса говорила Вера. - А я вот только просто знаю, что Бог есть и верю, что Он не оставит меня!
- Это не так уж и мало! – значительно поднял палец Александр. – Неизвестно еще, кто из нас верит больше! У меня вот, к сожалению, пока еще вера больше умом. В отличие от твоей сердечной.
- А мне просто ничего больше не остается! Не на что больше надеяться и не на кого больше уповать! – беспомощно разводя руками, призналась Вера.
Александр с интересом посмотрел на нее и – чувствовалось, что этот вопрос давно уже волновал его - принялся живо расспрашивать:
- А когда у тебя это началось? Как? Ты что – однажды почувствовала что-то особенное, да?
- Даже сама не знаю… - пожала плечами Вера. - Скорее всего, это случилось во время болезни, но когда и как - не заметила опять же из-за этой болезни. А что?
- Да говорят, у каждого глубоко верующего человека бывает однажды что-то такое – что остается потом на всю жизнь. И рождает эту самую сердечную веру! – объяснил Александр.
- Если бы знала, то обязательно обратила на это внимание! – вздохнула Вера. - И вообще, как жаль, что я не знала всего этого раньше. Так много времени зря прожила, по сути – целую жизнь. Ведь столько полезного для души могла сделать. И Богу бы послужить… А так, что теперь получается – на Тебе, Боже, что нам негоже?
- Ну нет! – решительно не согласился Александр. – Мы с тобою еще поборемся! И – поживем!
С этими словами он встал из-за стола, вышел из дома, заглянул в храм, где почитал и попел на клиросе и, с гордостью – так как начинал уже это приписывать себе – отвечая всем на вопросы, как там Вера, что ей лучше и вообще она уже почти здорова, обосновался за своим редакторским столом.
Булат и Светлана, лишенные с его приходом возможности репетировать, создавали тягостное ощущение, которое увеличивалось с каждым часом. И он несказанно обрадовался, когда под конец рабочего дня в редакцию пришла Татьяна.
Ее улыбка и приветливый тон были словно солнечный свет после пасмурной погоды.
Она отдала принесенную ей новую заметку и спросила у Александра, почему он сидит с таким кислым лицом.
- Да вот, - пробормотал тот, сваливая всю вину на лежащий перед ним чистый лист бумаги. – Статью про одного благотворителя – директора коммерческого предприятия надо писать. А она никак не идет...
И это частично было правдой: он действительно не хотел писать эту статью. Ему вообще всегда тяжело давалось то, что нужно писать по заказу.
- Так давайте я напишу! – предложила Татьяна.
- Правда?! – обрадовался Александр и в нескольких словах обсказал, что должно быть в этой статье и на что при сборе материала для нее нужно обратить особое внимание.
Старательно записав каждое его слово, Татьяна спрятала блокнот в сумку и, увидев, что Александр принялся складывать рабочие бумаги в стол, предложила:
- Вы уже домой? Может, тогда пойдем вместе? Заодно и меня проводите! На улице так хорошо! А то завтра уже дожди обещают! Грех ехать в автобусе в такой день!
Александр охотно согласился и под многозначительно-насмешливыми взглядами Булата и Светланы, абсолютно уверенный в себе - все-таки он был после монастыря – вышел с Татьяной из редакции…
7
От Пафоса до Саламина, обогнув на «Золотой стреле» остров, они добрались без особых приключений, если не считать, что несколько раз их останавливали патрульные корабли. Несмотря на разрешительную бумагу, полученную в порту, преторианцы вновь и вновь тщательно обыскивали судно.
- Да что же это делается? Неужели такой великий полководец, как Траян в окружении целого легиона воинов, да еще и преторианской гвардии, не отбился бы от какой-нибудь группы недовольных его правлением людей или заговорщиков? Быстрее доехали напрямую бы по суше! – ворчал Клодий. Было видно, что ему не терпелось как можно скорее добраться до места.
Чем ближе был Саламин, тем меньше верилось Клодию в то, что он увидит обратившего Альбина в христианство человека.
Уже в самом городе надежда окончательно оставила его.
И когда они подошли к нужному дому, у него не хватило решимости самому входить в него. И он послал Альбина одного узнать, там ли тот, кто ему так нужен или, конечно, уже нет…
Альбин вошел в дом, долго там был и, наконец, вышел.
Не один.
А вдвоем с высоким жилистым стариком.
- Вот познакомьтесь! - предложил он. - Это мой начальник Клодий Максим, а это – известный целитель Диомед!
- Ну, положим, не такой уж известный… - проворчал Диомед.
- Но меня-то ты вылечил! – напомнил ему Альбин.
- Тебя бы вылечил и сам Гиппократ! – усмехнулся Диомед, и сразу стало ясно, что этот строгий на вид лекарь не чужд простым человеческим шуткам.
Опытным взором врача он оглядел Клодия и недоуменно спросил:
- Зачем ты привел его ко мне, Альбин? Я давно не встречал такого здорового человека! И в моих скромных услугах он явно не нуждается!
- Кроме телесного здоровья есть еще и духовное, Диомед! – тихо, так чтобы не услышал проходивший мимо мужчина, произнес Альбин.
Тогда Диомед более внимательно посмотрел на Клодия, затем на Альбина и доброжелательно кивнул на дверь своего дома:
- А, ну тогда, что мы стоим здесь? Проходите!
В комнате, куда хозяин привел гостей, приятно пахло сушеными целебными травами и настойками.
- И чем же я, высохшая былинка, персть земная, могу быть полезен такому богатому и знатному господину? – после того как сытно покормил и напоил римлян, вопросительно взглянул на Клодия Диомед.
- Видишь ли… - не зная даже, как и начать, замялся тот. Но решимости ему было не занимать, и он начал с главного: - Я знаю, что вы христиане. Сам я, разумеется, не собираюсь становиться им! – предупредил он. – Но мой друг… (Альбин с изумлением посмотрел на своего начальника, у которого, по его давнему собственному признанию, нет и не никогда не может быть друзей) мне столько рассказал о вашей вере необычного, интересного и, не побоюсь сказать, близкого моему сердцу, что я хотел бы послушать еще и кого-нибудь из очевидцев.
- Какой же я очевидец! – развел руками врач. - Я ведь не сподобился видеть Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа, уже потому что родился после того, как Он воскрес!
- Да-да, я знаю, мне говорил об этом Альбин, - вздохнул Клодий и с надеждой посмотрел на хозяина. – Но ведь ты же видел тех, кто лично встречался с Ним и слушал Его?
- О, да! И многих, – сразу оживился Диомед, и глаза его засияли. – Я видел апостолов Павла, Варнаву, Луку, Марка. Был знаком с другом Христа Лазарем Четверодневным, которого воскресил Христос и который епископствовал у нас на Кипре... Все они были, как обычные люди, и в то же время в них было что-то такое, я бы сказал – неземное! Точно так же, как и мы, они уставали и даже изнемогали от непосильных трудов, тяжко страдали от полученных во время наказаний и пыток ран. Но каждый раз – это я вам и как свидетель, и как врач говорю – чудесным образом их исцелял и восстанавливал им силы Христос.
Диомед, припоминая, прищурил глаза и продолжил:
- Когда они задумывались, поднимали глаза к небу, молились, они словно бы отделялись от земли… Когда же опускали глаза и смотрели на нас, то в их взорах была такая любовь, что казалось, обнимала всех сразу и каждого по отдельности. И любой из них, не имея ничего своего – даже двух одежд – казался самым богатым человеком в мире. Равно как и самый богатый рядом с ними – был словно последний нищий. А ведь в свое время некоторые из них были очень богаты! Например, крестивший меня апостол Варнава получил от своих родителей село вблизи Иерусалима, изобиловавшее садами и украшенное большим зданием. Желая богатеть только в Бога, в Которого он действительно и обогатился, он продал все это и все вырученные деньги – до последнего кодранта – принес к ногам апостолов, ничего себе не оставив. Рожденный на Кипре, после трудов по проповеданию слова Божия, которых и описать по достоинству невозможно – не хватит слов – он в конце своей жизни вернулся на родину. Здесь, в Саламине, он, провидя свою мученическую кончину, созвал всех нас, верных, долго поучал в вере и, убедив быть мужественными в исповедании Имени Христова, совершил Божественную Литургию и причастил всех Христовых Таин. А после этого… был побит разъяренными его проповедью иудеями камнями…
Диомед долго молчал, вспоминая то, что произошло в этом городе несколько десятков лет назад, и развел руками:
- Вот такими я и помню их всех. И что могу еще сказать? Поистине, это были люди, явно водимые Духом Святым. Они так прямо и говорили, если вдруг хотели изменить свой маршрут или что-то сделать: Дух Божий ведет нас туда-то и повелевает нам сделать то-то…
- Да… - вздохнул Клодий. – Вот повидать бы кого из них, я уж не говорю о том, чтобы видеть самого Иисуса Христа!
- А Господа нашего Иисуса Христа – точнее, изображение Его на убрусе, которое он передал царю Авгарю, и тот повелел повесить его для поклонения над городскими воротами, вы можете увидеть в Эдессе!
- В Эдессе? – обрадовался Клодий. – Альбин! Мы немедленно отправляемся туда!
- Погоди! - становил его тот. – Сначала мы должны доставить по назначению книги Иоанна Богослова.
- Мы? – изумленно посмотрел на него Клодий, но тут же замолчал и только согласно махнул рукой.
Тем более, что Диомед, узнав про новую книгу апостола, тут же принялся упрашивать дать ее ему, чтобы снять копию.
- Это не займет много времени, я найму самого быстрого и искусного писца! – сказал он.
- Зачем нанимать? – остановил его Клодий. – У меня есть свой. Он тебе ее за ночь и перепишет!
Наутро, оставив изготовленную Грифоном копию гостеприимному хозяину, они уже стали прощаться с ним, как вдруг Диомед хлопнул себя по лбу ладонью и воскликнул:
- Постойте! Я совсем забыл… Конечно, апостолов, которые знали Христа, увидеть вам уже не удастся. Но вы можете встретиться и поговорить с тем мальчиком, теперь уже глубоким старцем, которого, обняв и взяв на руки, благословил Сам Христос!
- Где? – ахнул Клодий. - Мы готовы ехать к нему хоть на край света!
- Зачем же так далеко – это совсем рядом! – хитро улыбнулся Диомед. – Стоит только сесть на корабль и доплыть до Сирии. Ведь тот мальчик ныне – епископ Игнатий, живет в Антиохии. Только поторопитесь! – согнав улыбку с лица, предупредил он. – Туда приехал сейчас Траян. И те, которые ненавидят антиохийского епископа за то, что он сделал и делает во Имя Христа, не преминут доложить о нем императору! И тогда – Игнатий не из тех, кто откажется принять мученическую кончину за Христа – боюсь, как бы вам не опоздать…
Глава пятая
1
Домой Александр вернулся лишь утром…
Он шел по мокрым – ночью, и правда, начался неприятный холодный дождь - улицам и никак не мог понять, как и почему с ним случилось то, что старцы называли одним только словом: падение...
Вера, которой он вечером позвонил и сказал, что не придет ночевать, встретила его молча.
А что ей оставалось говорить?
И так все было понятно…
Александр, стыдясь не только ее, но и, словно нарочно вышедшего в коридор встретить его такого – раздавленного и уничтоженного грехом, кота, бочком протиснулся в свою комнату и стал рыться в сумке, ища одежду для более прохладной погоды.
Одно утешало его. То, что для согрешившего – есть спасительное покаяние и таинство исповеди. Нет такого греха, который не мог бы не простить Господь. И потом, успокаивал он сам себя, святые говорили: не так страшно пасть, как продолжать валяться в грехах. И не за то нас судить будет Господь, что грешили, а за то, что не покаялись. Правда, святитель Иоанн Златоуст предупреждал: согрешающий сегодня и надеющийся покаяться завтра - а ты уверен, что Господь даст тебе завтрашний день?
- Слава Богу, за то, что Он дал мне этот день! – сбрасывая с себя легкую летнюю одежду, с облегчением выдохнул Александр и поежился, причем не столько от прохлады, сколько от подступившего было к самому сердцу страха, даже от приблизительно вспомненных им слов великого святителя. - Как же Он все-таки милостив ко мне! Сегодня в храме Литургия, а значит и исповедь. Причем, служит отец Игорь, а это не то, что отец Лев, который и за меньшее – как например, прийти сильно надушенным в храм - может выгнать из храма! Он и выслушает, и поймет, и простит… А я после исповеди всё – каюсь, Господи, каюсь! - больше уже ни за что…
Раздевшись, Александр вынул из нагрудного кармана рубашки красный пояс, который предусмотрительно снял с себя вечером дома у Татьяны, и задумался: можно ли сейчас надевать его - все-таки это такая святыня!
Он уже было решил положить его в карман теплой рубашки, чтобы надеть после исповеди, но какая-то сила словно заставила все-таки обвязаться им вокруг пояса.
Закончив одеваться, он надеялся, что в коридоре никого нет, и он сможет незамеченно выйти из дома.
Но выйдя, едва не натолкнулся на явно поджидавшую его Веру.
- Александр, не в моих правилах вмешиваться в чужие, тем более личные дела, – увидев его, сразу сказала она. - Но ты мне уже не чужой. И я должна предупредить тебя: Таня хорошая девушка. Но… я не буду повторять всего, что слышала о ней, а скажу лишь одно: она тебе не пара. А после всего того, что ты вчера говорил мне, чтобы все это не оказалось пустыми словами, так как на деле все получается совсем по-другому…
Она не успела договорить, так как раздался телефонный звонок.
- Она. Тебя! – взяв трубку, чужим, холодным голосом коротко сказала Вера и ушла в свою комнату.
- Да? – сказал Александр в трубку и услышал воркующий голос Татьяны:
- Как ты? У тебя все в порядке? Нормально добрался?
- Да, - повторил Александр.
- Я тебя вечером жду! Придешь?
- Н-н… д-д…
Александр замялся и, не понимая, что это с ним – ведь решил, уже, кажется, покончить с этим греховным делом, промямлив что-то невразумительное – ни да, ни нет, положил трубку.
Отругав себя за нерешительность, он стал думать только о том, что нужно как можно быстрее добраться до храма, пока не закончилась исповедь.
Для этого ему нужно было пройти метров триста и перейти дорогу перед самым храмом.
Когда он уже не подходил, а подбегал к дороге, на светофоре неожиданно загорелся желтый. Надеясь, что он успеет проскочить на него, Александр прибавил шагу.
И надо же было такому случиться – очевидно, то же самое, надеясь проскочить на желтый свет, подумал и водитель иномарки.
Не видя за будкой автобусной остановки подбегавшего к дороге человека, он резко рванул с места и… Александр только увидел огромным черным пятном выраставшую перед ним на глазах машину и почувствовал резкий удар в бок.
Покатившись по грязному, мокрому асфальту, он почувствовал, как голова его вылетает на встречную полосу, по которой мчалась другая машина. Он не видел, а только слышал ее. И поэтому успел подумать только одно:
- А вот и моя смерть. Надо же - не успел…
К счастью, машина каким-то чудом промчалась мимо, успев объехать его. Только волосы обожгло на голове…
А водитель иномарки, долговязый татарин, подбежав к нему, принялся ощупывать все его тело и поднимать, бормоча:
- Простите, простите! Я не хотел! Я не видел!
Александр, с его помощью, сел в иномарку и, понемногу приходя в себя, сказал:
- Ладно. Бывает. Но честно скажу. Не будь я православным, ты бы у меня таким штрафом отделался, что и машины бы твоей не хватило! А так – видишь, какой я грязный? Довези меня до дома. И обратно в храм, - вспомнив, что ему нужно на исповедь, быстро добавил он. – Прямо к воротам!
- Конечно! Хорошо!! Хоть на край света!!! – принялся охотно соглашаться водитель, и когда они немного отъехали от перехода, с уважением поглядывая на Александра, сказал: - Вот у меня и тесть такой. Я мусульманин, а он православный. И так живет, что я сам уже не раз подумывал покреститься. А после встречи с таким праведным человеком, как ты, наверное, и правда, крещусь!
«Если бы ты только знал, какого «праведника» везешь!» - с горькой усмешкой думал Александр, поднимаясь в лифте на седьмой этаж и давая себе слово, что если даже у него открытый перелом или рана, он все равно сначала поедет на исповедь.
Но, раздевшись, он не поверил своим глазам – удар пришелся как раз по красному поясу, но ни под ним, ни на всем теле не было ни единой царапины. Только на коленке, как напоминание того, что случившееся было правдой, – виднелся крошечный синячок…
«Говорил подчиненным, что нужно делать православную газету чистыми руками, то есть, ведя православный образ жизни, а сам?!» - чуть не плача спускался он вниз.
- Куда ты так гонишь?! Не торопись, медленнее! – испуганно вскричал он, едва не вцепившись в руку снова рванувшегося на бешенной скорости с места водителя.
Александр боялся, что они врежутся в кого-то, и он – о, ужас! – все-таки не успеет покаяться в смертном грехе!
Но водитель, по-своему понимая его, кивнул:
- Это у вас после шока. У меня однажды после аварии было такое. Наверное, тоже еще не скоро сможете ездить быстро!
К величайшему счастью Александра, они благополучно доехали до храма, он, наконец, вошел в него и, увидев, что исповедь еще продолжалась, с облегчением выдохнул, а потом вглядевшись, испуганно замер.
Непонятно по какой причине, но сегодня почему-то исповедовал не отец Игорь, а… отец Лев!
2
- А где отец Игорь? – упавшим голосом спросил Александр у проходившей мимо Галины Степановны.
- Срочно уехал к архиепископу! – ответила та и при этом загадочно улыбнулась: - Ты помолись сугубо о нем.
- Да-да, - машинально кивнул Александр и перекрестился: - Ангела- Хранителя ему в дорогу!
- Нет-нет, не так, а горячо и сугубо! – остановила его Галина Степановна.
- Это еще почему? – не понял Александр.
- А потому что эта поездка очень и очень касается тебя лично! Можно сказать, и организована только ради тебя!
Галина Степановна хотела добавить что-то еще, но не смогла: очевидно, ей строго-настрого запретили делать это.
Но до того ли было сейчас Александру?
Он вспомнил, что уже давно, еще только заступив на должность главного редактора епархиальной газеты, по совету отца Игоря, написал прошение, чтобы ему благословили ношение подрясника. И помнится, так мечтал об этом, даже материю, темно-зеленую, как у отца Льва, приобрел. Но после всего, - какой тут подрясник – тут как бы вообще не отлучили от Церкви!
Александр глядел, как люди подходят и отходят от отца Льва, стоявшего у аналоя около фрески с изображением Иоанна Богослова, и мысли его метались как белки в колесе:
«Ославит меня сейчас на весь храм… Все узнают – и Галина Степановна, и певчие, и… - он вдруг с ужасом увидел стоявшую в самом углу Светлану, – подчиненные!»
Люди после исповеди отходили просветленные и счастливые.
Глядя на них, он вдруг вспомнил, что совсем недавно чуть было не погиб под машиной, и набросился на себя:
«О чем я еще думаю? Главное, снять с себя тяжесть такого греха! А то, что обо мне будут потом плохо думать… Ну и пусть. Так мне и надо! Заслужил!»
И мысли сразу перестали бежать, точно колесо, в котором они вращались, внезапно остановилось.
Осталась только одна, которая стала безраздельной владычицей всего его существа:
«Успеть!..»
Ходивший всегда на таинство исповеди - высокое положение обязывало! - исключительно к благочинному, Александр слышал, что отец Лев любит, чтобы исповедующиеся, испытуя накануне свою совесть, записывали для памяти свои грехи. Правда, потом он заставлял откладывать этот листочек в сторону, называя его шпаргалкой. И требовал, чтобы они говорили не по бумажке, а о том, что в первую очередь тяготит, мучает, терзает их душу, с чем они готовы бороться до крови, до конца, и подглядывать в нее только в том случае, если вдруг что-нибудь позабудут.
Вспомнив это, Александр взял на столе в церковной лавке листок для записок о здравии и написал один-единственный грех:
«Согрешил блудом».
- Так… - прочитав это, кивнул, будто убеждаясь в чем-то, отец Лев. – Значит, согрешил?
- Да. Блудом…
Александр ожидал, что сейчас начнется шторм, ураган, цунами или еще что-то в таком роде, если не хуже. Но священник неожиданно отложил записку и совершенно без гнева, Александр с изумлением увидел в его глазах, то чего никак не ожидал увидать – понимание, тихо сказал:
- Я давно уже наблюдаю за тобой. Все опасался, что этим все и закончится. И оказывается, не ошибся!
Александр вопросительно взглянул на священника. Тот показал глазами на записку и спросил:
- А почему ты написал один только грех? У тебя что – других больше нет?
- Конечно, есть, - с удивлением пожал плечами Александр. - Но ведь этот - самый страшный и… главный!
- Ты в этом уверен?
Отец Лев знаком попросил Галину Степановну, чтобы та читала молитвы перед святым причащением погромче, и, словно располагая к задушевной беседе, неторопливо сказал:
- Видишь ли, такому греху, как блуд, обычно предшествует гордыня. Человек не замечает ее, думает, что праведен, и Господь тогда попускает ему пасть, чтобы тот понял всю плачевность своего духовного состояния!
- Да, я читал об этом, – согласился Александр. - Но тут все произошло совершенно случайно.
- Да нет для православного человека такого слова, как «случайность»! Его придумал враг нашего рода – сатана! - поморщился отец Лев. – И это одно из самых удачных его изобретений. Потому что, веря в случайности, мы забываем, что все, что происходит с нами – бывает только по Промыслу Божию, по его благословению или попущению! Лист с дерева, и тот не падает без воли Божией! А тут – человек!
- Ну, тогда я хотел сказать, что это исключение! – согласно кивнув священнику, поправился Александр.
- То есть, ты считаешь, что гордыни у тебя нет? – на всякий случай еще раз уточнил тот.
- Да! – подумав, решительно сказал Александр.
- А вот тут-то враг тебя и поймал! – больно ткнул его указательным пальцем в грудь отец Лев.
- То есть, вы считаете, что она у меня - есть?.. – растерянно пробормотал Александр.
- Я считаю?!
Отец Лев огляделся, но понимая, что во время таинства исповеди никого не призовешь в свидетели, проговорил:
- Да видел бы ты себя со стороны! Ты уже приехал с задранным носом – как же, после монастыря! А с каким видом стал выслушивать поздравления, что Вере лучше? Ты держался так, будто это ты, а не Господь Бог продлевает ей жизнь и, как знать, может, и правда, совсем исцелит! А каким тоном ты называешь себя главным редактором епархиальной газеты? Министры позавидуют! И это в то время, когда ты руководишь ей лишь формально. А фактически главным редактором является отец Игорь. Он отвечает за газету и руководит ею, и только просто из смирения и желания, чтобы ты, как профессионал, сделал все в лучшем виде, входит в нее как простой член редколлегии! Я уж не буду говорить о том, как ты превозносишься своим умением читать перед Галиной Степановной, перед сторожем, строителями, подчиненными… Или мне продолжать?
- Нет! – отрицательно покачал головой сникавший с каждым словом священника Александр. – У меня к вам только одна просьба!
- Пожалуйста! – охотно согласился отец Лев. – Какая?
- Можно я немного добавлю в этой шпаргалке?
Александр кивнул на лежавший на аналое листок и, не дожидаясь согласия, быстро достал из кармана авторучку и над словом «блудом» приписал «гордыней».
- Вот, - сказал он. – Каюсь в том, что согрешил блудом и гордыней. А еще - гневом, раздражением, маловерием, чревоугодием, осуждением, - вспомнив, что плохо подумал однажды об Алеше, добавил он. – Человекоугодием, а не Богоугождением, то есть не смог решительно отказать человеку, соблазнявшего меня на грех. Еще – празднословием, нетерпением, ложью – старое удостоверение, пусть даже и в благих целях, выдавал за ныне действующее, унынием – это когда узнал, что книга не будет напечатана в газете, лицемерием, то есть не выполняю сам то, о чем пишу в статьях и книгах и чему поучаю людей…
Отец Лев немного подождал, не вспомнит ли Александр еще какой-либо грех и, видя, что тот, наконец, закончил, сказал:
- Ну, тогда наклони голову!
Александр послушно выполнил его повеление и более того – опустился на колени.
Священник, подняв епитрахиль, накрыл его ею и торжественным голосом прочитал разрешительную молитву. Затем разорвал записку на клочки, со словами «Сожги в церковной печи» всунул в ладонь Александра и привычно сказал:
- А теперь целуй Крест и Евангелие в знак того, что обещаешь приложить все силы, чтобы не повторять эти грехи!
- И… всё?! – с благоговением выполнив это, радостно поднял на отца Льва глаза Александр.
- Всё?! – изумленно переспросил тот, и его брови сурово поползли к переносице: -Да для этого Господь, помолившись до кровавого пота, выдержал издевательства, бичевание, взошел на Крест, на Который взял все наши грехи и претерпел страшные муки. Нам остается лишь покаяться, припав к подножию этого Креста, и без устали благодарить Его за то, что Он для нас сделал…
- Да-да, конечно, - виновато прошептал Александр, а отец Лев продолжил:
- Господь отпустил тебе этот грех. Но тяжесть его столь велика, что я, как священник, радеющей о твоей душе, обязан назначить тебе епитимью.
Отец Лев немного подумал, шевеля губами - «Помолился, спрашивая совета у Господа» - понял Александр, и уже строго сказал:
- Месяц будешь читать канон покаянный ко Господу.
- Хорошо, - прошептал Александр.
- И до истечения этого срока тебе запрещается входить в алтарь и чтение Апостола и часов.
- Что?!
- То, что слышал! И не смотри на меня так. Ты еще легко отделался! В первые века христианства за такое бы лет на 18 отлучили от святого причастия! Это потом и теперь по немощи нашей и умножению в мире зла и соблазнов стали смягчаться жесткие правила. Но это не дает нам повода расслабляться! Ибо в чем застанет, в том и будет судить нас Господь!
Александр с опущенной головой выслушал это и спросил:
- А что я скажу Галине Степановне? Отцу Игорю?
- Галине Степановне скажешь, что ты очень занят подготовкой газетного номера, что, действительно, правда. А отцу Игорю, если спросит, доложишь, что на тебя наложена епитимья. Ступай, - с подбадривающей улыбкой, отпустил Александра отец Лев. - И помни, что говорил Господь тем, кому Он, исцеляя, отпускал грехи: иди и впредь не греши, чтобы не случилось с тобой еще худшего!
В редакцию Александр не шел, а летел, словно у него выросли крылья.
По пути он увидел большую белую печку, из жерла которого тянулся дымок, вспомнил наказ священника и бросил клочки записки в огонь. Один из них немного не долетел до пламени, и он, подтолкнув его, сильно обжег палец.
- Ай! – дуя на него, нахмурился он и вдруг ахнул, поймав себя на мысли: «Если пальцу так больно, то что было бы со всем моим телом, если бы я, так и оставшись в этом грехе, после жизни попал в огненную геенну?»
С этой мыслью он вернулся в редакцию, приветливо кивнул Булату, сидевшей уже на своем месте Светлане.
И только принялся за составление макета разворота номера, как раздался телефонный звонок.
Звонила Татьяна.
- Ну как ты там? – заворковала она. – Я тут тебе такой ужин готовлю! Пельмени – сибирские, настоящие! Может, придешь пораньше?
- Нет, - решительно отказался Александр.
- Ну, нет, так нет, - не стала возражать Татьяна. – Я тогда позже воду поставлю. Ты только предупреди, когда будешь выезжать.
- Какая вода? Какие пельмени? – поморщился Александр. - Ты меня не правильно поняла! - И, не боясь, что подумают о нем подчиненные, сказал, как отрезал: - Я вообще не приду! Никогда!
- «Ах, так? – воркующий голос сразу сменился на орлиный клекот: – Тогда и ты меня тоже больше не жди!»
- Ну, прости, что так получилось…
Александр положил трубку на рычажки, покосился на смотревшего на него с насмешкой Булата, на отвернувшуюся к окну Светлану, вздохнул:
- Ну вот я снова остался без корреспондента!
И сам стал набрасывать на бумаге вопросы к бизнесмену, о котором ему так не хотелось писать…
3
Повозка быстро несла римлян к порту.
- Вот, мы направляемся в Антиохию, – сказал Альбин. - А ведь это, между прочим, город, в котором христиане, еще при императоре Клавдии, впервые стали называться христианами. И еще родина апостола Луки, который, кстати, написал в своем Евангелии о том, как в субботу Спасителю случилось проходить засеянными полями, и ученики Его срывали колосья и ели, растирая руками…
- Как еще один евангелист? – удивился Клодий. - Сколько же их всего?
- Много. Но авторитетно признанными самими апостолами и духоносными мужами являются только четыре.
- И что этот апостол сказал такого, чтобы я мог еще удивиться?
Альбин посмотрел на него и, подумав – говорить или пока не говорить это, решился: скажу!
- Однажды Иисус Христос рассказал такую притчу: «У одного богатого человека был хороший урожай в поле; и он рассуждал сам с собою: что мне делать? Некуда мне собрать плодов моих? И сказал: вот что сделаю: сломаю житницы мои и построю бо̀льшие, и соберу туда весь хлеб мой и всё добро мое, и скажу душе моей: душа! Много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись. Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил? Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет».
Альбин покосился на Клодия – не скажет ли он ему что? Но тот напряженно молчал.
И тогда Альбин продолжил:
- Возможно, ты спросишь, как можно было тому богачу, имевшему столько грехов, попасть в Небесное Царство?
Клодий метнул на Альбина такой взгляд, будто тот прочитал его потаенные мысли, но снова промолчал.
И Альбин продолжил:
- Ну, о том, как в Бога богатеют, ты слышал недавно от Диомеда. А что касается множества грехов, при правильном, то есть покаянном отношении к которым можно не только не погибнуть, но наоборот, спастись, в Евангелии от апостола Луки на этот счет есть вот что… Однажды некто из фарисеев просил Иисуса Христа вкусить с ним пищи. Господь пришел к нему. Узнав об этом, пришла и женщина того города, которая была грешница. Принеся с собой алавастровый сосуд с маслом, она стала обливать ноги Иисуса Христа слезами и отирать волосами головы своей, и целовала ноги Его и мазала миром. Увидев это, фарисей подумал, что если бы Христос был пророком, то знал бы кто и какая женщина прикасается к Нему и не позволил бы ей сделать это.
Альбин, убедившись, что Клодий не только слушает, но и слышит, стал говорить, припоминая слова самого Евангелия:
«Обратившись к нему, Иисус сказал: Симон! Я имею нечто сказать тебе. Он говорит: скажи, Учитель. Иисус сказал: у одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят, но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его?
- Что тут сложного? Конечно же, тот, кому он простил больше! – впервые за долгое время нарушая молчание, удивился Клодий.
- Вот так же приблизительно ответил и Симон, - кивнул Альбин. – И Господь сказал ему, что правильно он рассудил. «И, обратившись к женщине, сказал Симону: видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отерла; ты целования мне не дал, а она, с тех пор как я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит».
Альбин сам немного помолчал и добавил:
- Вот видишь, есть надежда всем кающимся грешникам. Но имеется и одно важное условие для прощения грехов.
- Какое? – глухо спросил Клодий, и Альбин ответил:
- Чтобы тебе отпустил их Господь, ты сначала сам должен спасти всех. Ибо Он сказал: «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте и прощены будете…» И более того, прямо сказал: «Когда ты идешь с соперником своим к начальству, то на дороге постарайся освободиться от него, чтобы он не привел тебя к судье, а судья не отдал тебя истязателю, а истязатель не вверг тебя в темницу. Сказываю тебе: не выйдешь оттуда, пока не отдашь и последнего кодранта!»
- Стой! - услышав это, неожиданно приказал вознице Клодий.
- Что с тобой? – вопросительно посмотрел на него Альбин.
- Кажется… у меня есть такой должник! – медленно проговорил тот и уже уверенно добавил: - Я оставил его в Пафосе!»
- Ты имеешь в виду келевста?
- Да! - кивнул Клодий и попросил: - Слушай, Альбин, возьми сколько угодно денег, купи, не торгуясь, самую быструю повозку, которая нам сейчас встретится – морем тебе туда все равно не прорваться – и мчи на ней в Пафос! Передай градоначальнику – он меня хорошо знает и немало должен мне, чтобы выпустил из тюрьмы келевста!
- А дальше? – уточнил Альбин.
- Что дальше? Скажи ему, что я прощаю его. И пусть едет, то есть плывет на все четыре стороны!
4
Днем Александру удалось взять интервью, и оставшуюся часть работы он взял на дом.
Но браться за нее не торопился. И не только потому, что не хотелось.
Поужинав и прочитав с Верой вечернее правило, он не стал расставаться с молитвословом, а к радости хозяйки, перелистнул несколько страниц вперед, зажег толстую восковую свечу, выключил свет и, неожиданно проникновенным тоном помолившись «Помилуй мя, Боже, помилуй мя!», совсем иным, чем обычно – с большим чувством – голосом принялся читать:
«Ны̀не приступѝх аз грѐшный и обременѐнный к Тебѐ, Влады̀це и Бо̀гу моему; не смѐю же взира̀ти на небо, то̀кмо молю̀ся, глаго̀ля: да̀ждь ми, Го̀споди, ум, да пла̀чуся дел моих го̀рько!»
Вера с удивлением посмотрела на Александра, но, понимая, что сейчас у него ничего нельзя спрашивать, промолчала. Крестясь каждый раз, когда тот, горестно упрашивая, повторял: «Помѝлуй мя, Бо̀же, помѝлуй, мя!» и уже светло, радостно восклицал: «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь", она, затаив дыхание, слушала:
«О, го̀ре мне грѐшному! Па̀че всех человѐк окая̀нен есмь, покая̀ния несть во мне; да̀ждь ми, Го̀споди, слѐзы, да пла̀чуся дел моѝх го̀рько!»
Александр читал, плача одним только голосом, а слезы появились на глазах у Веры…
И еще, не останавливаясь, плакала толстая восковая свеча. Желтые слезы текли по ней ручьями, застывая у самого основания…
А Александр читал все с большей и большей силой:
«Широ̀к путь зде и уго̀дный сла̀сти творѝти, но го̀рько бу̀дет в послѐдний день, егда̀ душа от тела разлуча̀тися бу̀дет: блюдѝся от сих, человѐче, Ца̀рствия ра̀ди Бо̀жия…»
«Житиѐ на землѝ блу̀дно пожѝх и ду̀шу во тьму преда̀х, ны̀не у̀бо молю̀ Тя, Мѝлостивый Влады̀ко: свободѝ мя от рабо̀ты сея̀ вра̀жия и даждь ми ра̀зум творѝти во̀лю Твою!»
«Душѐ моя̀, почто̀ греха̀ми богатѐеши, почто̀ во̀лю диа̀волю творѝши, в чесо̀м надежду полага̀еши? Преста̀ни от сих и обратѝся к Бо̀гу с пла̀чем, зову̀щи: милосѐрде Го̀споди, помѝлуй мя, грѐшнаго!»
«Иисусе, премудрости и смысла пода̀телю, нищим кормителю, сѝрым засту̀пниче, болящим врачу̀, исцели и просвети мое сердце, Иисусе, стру̀пы греховными и страстей тлею покровѐнное, Иисусе, и спаси мя!»
Наконец, он низко поклонился иконе Пресвятой Богородицы, прочитал:
«Ма̀ти Бо̀жия, помозѝ ми, на Тя сѝльне надѐющемуся, умолѝ Сы̀на Своего̀, да поста̀вит мя недосто̀йнаго одесну̀ю Себѐ, егда̀ ся̀дет судя̀й живы̀х и мѐртвых. Аминь!»
Затем, опустившись на колени, прочитал длинную молитву.
Медленно поднялся.
И замолчал…
- Что это было?.. – прошептала Вера, когда Александр закончил чтение и снова включил свет. Все лицо ее было мокрым от слез. – Ты еще никогда не читал такого акафиста!
- Это не акафист, - поправил ее Александр.
- А что же?
- Канон покаянный ко Господу нашему Иисусу Христу. Теперь я должен читать его целый месяц!
- Почему?
- В наказание за вчерашнее. Отец Лев, у которого я сегодня исповедался, назначил мне такую епитимью.
- Зачем?
- Затем, что лучше искупить свой грех и потрудиться здесь, чем потом вечно мучиться там! – кивнул себе под ноги Александр. - Ведь святые не зря говорят, что самая страшная боль на земле не идет ни в какое сравнение с самой малой болью в аду. Равно как и самая малая радость в раю бесконечно сильнее самых лучших земных ощущений!
Вера терпеливо дослушала Александра и с недоумением спросила:
- А почему отец Лев не назначил такую же епитимью и мне? Я же ведь тоже грешила подобным!
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги