- Так у тебя болезнь за нее идет! - улыбнулся Александр.
Но Вера не приняла его улыбки.
- Это еще почему? – строго спросила она.
- А потому что болезнь, - принялся объяснять Александр, - если ее принимать благодушно, то есть с терпением и благодарением, то есть, с пониманием, что она дана тебе Богом для спасения выше многих других подвигов! Если хочешь знать, как говорят те же старцы, одна, сказанная во время тяжкой болезни и сильной боли, молитва «Слава Тебе, Боже», равна десяти тысячам молитв «Господи помилуй!», произнесенных во здравии!
- И все равно! – упрямо сказала Вера. – Я тоже хочу целый месяц читать этот канон. Тем более что он очень пришелся мне по душе. Но, надеюсь, это не помешает нашим с тобой акафистам?
Александр, решивший уже, что молитв на сегодня более, чем достаточно, со вздохом покосился на рабочий стол, где, видно, напрасно ждало его в этом доме интервью, и потянулся за книгой с акафистом…
5
Градоправитель Пафоса, действительно, очень хорошо относился к Клодию. И, судя по всему, был весьма от него зависим. Это Альбин понял по тому, что имя его начальника без труда открыло самую главную дверь столицы Кипра, несмотря на то, что весь остров был охвачен необычайной суетой и волнением.
«Значит, не будет никаких трудностей с проволочками и, по его приказу, быстро освободят келевста!» - объяснив градоправителю, для чего он пришел к нему, с облегчением подумал он.
Но не тут-то было!
- Я все готов сделать для моего дорогого друга Клодия Максима, вплоть до того, что поставить паруса на подчиненном мне Кипре и, как на корабле плыть, куда он прикажет! – любезно пошутил тот и беспомощно развел руками: - Но в данном случае, боюсь, уже ничем не могу помочь вам!
Градоправитель посмотрел на недоуменно взглянувшего на него римлянина и объяснил:
- Все дело в том, что мы ждем приезда Траяна. И на тот случай, если он решит на обратном пути в Рим заглянуть к нам, постарались навести порядок на острове. Разумеется, в первую очередь мы позаботились о столице: освободили ее от всякого заезжего сброда и мусора, а заодно и очистили тюрьмы от преступников. Мало ли какие у них могут быть жалобы к императору? Вдруг среди них окажутся и справедливые? Вот посаженных за всякую мелочь – кражу, недоимки, подлоги, мы просто выпустили на свободу, а таких опасных бунтовщиков, как, например, ваш келевст, я приказал сжечь на портовой площади в медном быке.
- И что… они уже сожжены? – упавшим голосом спросил Альбин.
- Полагаю, что да. Ну, разве что, если мои подчиненные действуют как всегда, не торопясь, и с проволочками, то, как знать, может, еще и успеем!
- Так скорее тогда туда! – воскликнул Альбин.
Градоправитель велел немедленно подать его лучшую колесницу, они сели в нее и помчались к месту казни.
Возница, получив приказ домчаться до портовой площади быстрее ветра, что есть сил стегал шестерку и без того быстроногих лошадей.
Встречные повозки едва успевали отъезжать в стороны.
Люди в ужасе шарахались кто куда, боясь оказаться под колесами.
И все равно, когда колесница домчалась до места, Альбин понял, что они уже опоздали…
На площади, окруженный толпой народа, ревел медный бык, под которым ярко пылал костер.
Это вопили от боли посаженные в него преступники и пели молитвы христиане, а хитроумное устройство, сделанное когда-то эллином Фаларидом (говорят, он сам потом испытал на себе его действие!) превращали его в громкое мычание…
Градоправитель, стараясь перекрыть это страшное мычание и восторженные крики зрителей, крикнул Альбину: не хочет ли он подойти поближе?
Но тот лишь отрицательно покачал головой.
К чему?
Да и поглощенная зрелищем беснующаяся толпа не обратила бы сейчас внимание даже на копья и мечи воинов градоправителя – отдай тот им приказ проложить в ней дорогу...
Горел костер.
Ревел – все тише, тише, тише – и, наконец, умолк медный бык.
Разочарованные тем, что это зрелище слишком короткое, зрители стали расходиться с места казни.
Альбин с высоты колесницы смотрел на медное чудовище, внутри которого скрывались сожженные тела преступников, среди которых был - имевший такую возможность спастись! – келевст, и христиан.
Душ их, разумеется, тоже не было видно. Но, тем не менее, одни из них мгновенно – и увы, с неисправимым опозданием - узнав Истину, влачились мрачными темными духами прямо в ад, а другие радостно возносились, несомые светлыми Ангелами на небеса…
«Один и тот же конец – но какая разная посмертная участь!» – невольно покачав головой, подумал Альбин.
И попросил градоправителя как можно быстрее доставить его до Саламина, а там помочь с получением разрешения на беспрепятственный проезд морем в портовый город Селевкию и дальше – в столицу Сирии Антиохию…
7
Начавшиеся греховной ночью дожди оказались затяжными.
То ли от них, то ли от того, что Вера, чуть только ей становилось лучше, начинала сразу проявлять свой характер или осуждать сестру и подруг, ухудшение следовало за ухудшением. Причем, с каждым разом все в более сильной и жесткой форме…
Она уже почти не ходила, все больше сидела.
Но, несмотря на это, однажды со свойственным ей упрямством, взялась за, казалось, уже непосильную для себя работу.
Напрасно Александр пытался отговорить ее и объяснить, что с этим прекрасно справятся другие.
Все было напрасно.
А все началось с того, что отец Игорь, как и ожидал Александр, привез благословение владыки на ношение подрясника. Правда, Галина Степановна начала было говорить, что не только на него, но благочинный так строго посмотрел на нее, что та осеклась на полуслове. Да и какая разница, что она хотела сказать? Главное, что сбывалась еще монастырская, давняя мечта Александра – ходить в подряснике. Только теперь его нужно было кому-то пошить.
- Как это кому-то? – узнав об этом, возмутилась Вера. - А я на что?
Она попросила Александра вынести из угла покрытую занавеской ножную швейную машинку и, приговаривая: «Я на ней еще сестру и детей ее обшивала», села за нее и с готовностью посмотрела на Александра.
- Но ведь ты тогда не была так больна! – напомнил ей он.
Но Вера была неумолима.
- Я и сейчас здорова! – как можно более бодрым голосом возразила она и, после этого прокашлявшись, умоляющим тоном сказала: - Мне нужны только лекала, или еще лучше, принеси уже готовый подрясник!
Ну что оставалось делать Александру?
Он перерыл все вешалки в домике, где, бывало, переодевались до или после службы священники, но, как нарочно, на этот раз на них не оказалось ни одного подрясника. И уже не знал, что делать, как вдруг Галина Степановна посоветовали просто пригласить в гости кого-нибудь из священников или тех, кто имеет право ношения подрясника.
Перебрав в уме все возможные кандидатуры, Александр остановился на муже Ирины, алтарнике Сергии – высоком молодом мужчине с мягкими плечами и добродушным лицом.
Он долго ждал, пока тот выйдет из алтаря, и, увидев его, воскликнул:
- Ну, наконец-то!
- Ты что, ждешь что ли меня? А чего сам не зашел? – недоуменно посмотрел на него Сергий.
- Да не могу… - не желая вдаваться в подробности, с досадой махнул рукой Александр.
- Ясно! – ничего не уточняя, кивнул Сергий и вопросительно посмотрел на Александра.
- Понимаешь, - сказал тот. – Мне нужна твоя помощь.
- Хорошо, - даже не спрашивая, в чем заключается эта помощь, сразу же согласился Сергий. – И что я должен сделать?
«Цены бы такому не было в монастыре: ни одного лишнего вопроса и полное послушание, готовность сразу прийти на помощь!» – с уважением поглядев на него, подумал Александр и сказал:
- Ты не смог бы сегодня зайти ко мне домой, то есть, к Вере?
- Неужто что-то случилось? – насторожился тот.
Но Александр объяснил, что именно от него требуется, и он с облегчением выдохнул:
- А-а, а то Иринка говорит, что у тебя там, вроде как, новое чудо намечается. Правда, почему-то без особого энтузиазма.
- Да при чем тут я? Это все Господь! – даже испугавшись, поправил Александр. – Так придешь?
- Да хоть сейчас!
- Нет, сейчас еще рано, у меня еще часа на два работы…
- Ну вот через два часа и пойдем! – невозмутимо сказал Сергий.
Ровно через два часа Александр, закончив, наконец, интервью, позвонил Вере и, с улыбкой сказав, что он не принесет подрясник, потому что тот придет к ним сам, протянул исписанные листки Светлане.
Та приняла их, но притворно вздохнув, предупредила, что уже не успеет набрать.
- Это еще почему? – не понял Александр и услышал:
- Потому что сейчас я убегаю на репетицию.
- Ну так завтра наберешь!
- А завтра тем более! Завтра мы с Булатиком уезжаем на гастроли!
- Как! Опять?!! – уставился на нее редактор.
- Не опять, а снова! – поправила его Светлана и многозначительно подняла наманикюренный пальчик! - И уже не по какой-то там области, а - на республиканском уровне!
Недоумевая, как ему теперь быть, Александр со свертком, в котором лежал материал для подрясника, вышел из домика и увидел терпеливо дожидавшегося его у ворот Сергия.
- Как? – опешил он. – Ты до сих пор и стоишь здесь?
- Почему? – удивился тот. – Я пока в алтаре прибрал. Пропылесосил ковры. Семисвечник почистил. Ну так что, пошли? Или, если можно, поехали на автобусе! А то у меня сегодня очень мало свободного времени!
С запозданием поняв, что у Сергия, оказывается, эти два часа совсем не были лишними, Александр еще раз подивился его поистине монашескому терпению и смирению.
Они проехали две остановки. Дошли до дома. Поднялись на лифте на седьмой этаж.
Здесь Александр открыл ключом дверь и, увидев – в кои-то веки! - вышедшую в коридор сиявшую Веру, которая сразу сникла при виде вошедших, понял, что она, судя по всему, ждала, наконец-то, прихода отца Льва.
К счастью, Вера вскоре снова оживилась. Выручило Александра лишь то, что она из всех оставшихся для нее людей выделяла не только Ирину, но и ее мужа. И еще неизвестно, кого больше.
Того же мнения был и ее кот. Он подошел к Сергию всего на полметра, что, как уже знал Александр, на его языке означало величайшее уважение. От добрейшей Гульфии он и то останавливался вдвое дальше. К подкармливавшим его потихоньку от хозяйки сестрам милосердия, за исключением времени еды, подходил метра на два. А к нему самому и вовсе на максимальное расстояние, которое позволяли размеры комнаты!
Во всяком случае, после того, как Сергий снял подрясник, оставшись в одной футболке, Вера скомандовала Александру:
- Идите поужинайте, пока я буду изучать подрясник! И поухаживай там за Сереженькой. А то ведь он сам ничего не возьмет! Да смотри, чтобы он съел все то, что есть в холодильнике! Я позвоню Гульфие, она завтра наполнит его опять!
- А ты? – заводя Сергия на кухню, крикнул Александр.
- А у меня что-то нет аппетита!
Через двадцать минут холодильник, и правда, был почти весь опустошен. Что-что, а поесть Сережа, действительно, любил!
И как только он, довольно выдохнув, откинулся на спинку стула, на кухне, с подрясником в руках, появилась Вера.
- Все понятно! – сообщила она. – Хотя и не так просто. Удивляюсь, и как вы только носите такое в жару?
- Так носим, что даже снимать не хочется! Это может понять только тот, кто хоть раз надевал его! – в ответ улыбнулся Сергий и, извинившись, что ему совсем уже некогда, быстро ушел.
- Ну а ты что стоишь? – накинулась на Александра Вера.
- А что я должен делать?
- Как это что? Стоять, как солдат, по стойке смирно и делать все, что я прикажу! – ответила ему Вера и, сняв с плеча сантиметр, принялась старательно обмерять его.
Когда все было закончено, и Вера начала разворачивать на освобожденном от пишущей машинки и листков бумаги рабочем столе отрез материи, в коридоре раздался телефонный звонок.
Вера с трудом прошла к аппарату, подняла трубку и разом погасшим голосом сказала:
- Это тебя…
- Кто? - насторожился Александр.
- Кто-кто? Татьяна…
- Что-о? – опешил от неожиданности Александр и отчаянно замахал руками: - Скажи, что меня нет дома!
- Хорошо! – кивнула ему Вера и спокойно сказала в трубку: - Он сказал, что его нет дома!
- А ты это хорошо придумала! – придя в себя, впервые с благодарностью приобнял за плечи Веру Александр.
- За что? – удивилась та.
- За то, что не солгала – я ведь чуть было не подтолкнул тебя ко лжи.
- А у тебя бы все равно это не получилось! – с улыбкой ответила ему Вера и, видя, что Александр вопросительно смотрит на нее, объяснила: - Мне ведь нельзя уже лгать. Да и тебя выручить было нужно. Вот теперь, поверь моему женскому опыту, она уже не позвонит тебе – никогда!
8
Несмотря на такую предусмотрительность Альбина, в Антиохию он попал лишь спустя восемь дней после того, как расстался с Клодием.
Встретился – и не узнал Клодия.
Сняв, вопреки своему обыкновению останавливаться в самых лучших дворцах и гостиницах, небольшой дом едва ли не на окраине Антиохии, тот был каким-то просветленным и радостным, и таким вдохновенным, что казалось, вот-вот воспарит в воздух.
Но самое главное – Клодий был в белой крещальной одежде!
- Ты что – крестился? Как?! Когда?!! – только и смог вымолвить Альбин.
- Сначала приведи себя в порядок, отдохни и поешь! – улыбнулся Клодий. - Только прости, теперь это придется тебе делать все самому! Ну разве что попросишь помочь тебе моих вольноотпущенников.
- А где все рабы? – не понял Альбин.
- Я отпустил их на свободу! Всех, за исключением Грифона, который мне нужен теперь, как никогда. Но мне кажется, он сейчас сильно обозлен.
В том, что Грифон не просто озлоблен, а смертельно зол на своего господина, Альбин понял, как только увидел его.
- Всех отпустил, - сквозь зубы процедил тот. – И предателей, и лентяев, и дармоедов, и льстецов, которые – о, глупцы! – даже после освобождения остались с ним рядом. А того, кто столько ему сделал, кто предлагал выкуп, по-прежнему оставил в рабах. Разве это справедливо?
- Думаю, что не совсем! – честно сказал Альбин, и Грифон в ответ на сочувствие, которое ничем не могло помочь ему, горестно усмехнулся и стал откровенничать:
- Когда он отпускал всех, то спросил у меня: «Ну, а с тобой что мне прикажешь делать? Я бы и рад отпустить тебя, но ведь ты же тогда сразу уедешь?» «Да, - ответил я. - Конечно, можно было сказать, что я останусь с ним, и получив свободу, но совесть моя не позволила это сделать….» И он тогда сказал, будто приговор вынес: «Вот видишь! А как я без тебя? Да и золото разве может быть без охраны Грифона?» Он сказал это в шутку, очевидно, желая смягчить свою вынужденную жестокость. А мне теперь не до шуток…»
Посочувствовав Грифону – а что он мог сделать больше? - Альбин помылся, переоделся в новую одежду и вошел в комнату Клодия.
Тот пригласил его удобнее устраиваться на ложе, перед которым стоял уставленный фруктами столик, и, давая понять, что разговор будет долгим и обстоятельным, начал с того, что было известно Альбину еще в Риме:
- После того, как в тяжелой войне с даками, Траян одержал окончательную победу, и их царь Децебал покончил с собой, то, полагая, что стал победителем врагов при помощи своих богов, наш цезарь пожелал за это возблагодарить их щедрыми жертвами по всему Римскому миру, дабы и в будущее время они благополучно устраивали его войны и царствование. Узнав, что христиане не только не желают принести жертвы государственным богам, но и хулят их, обличая в ложности, он воздвиг на них сильное гонение и повелел убивать всех, не повинующихся его повелению.
Клодий отщипнул от лежавшей на столике грозди виноградинку и, отправив ее в рот, сказал:
- Диомед был прав – нужно было спешить. Как только Траян по пути на другую войну – против армян и Парфии – прибыл в Антиохию, ему сразу же донесли о епископе Игнатии Богоносце.
- Богоносце? – удивленно взглянул на Клодия Альбин.
- Да, - подтвердил тот. - Так называет его здешняя паства. Его обвинили в том, что он почитает осужденного Пилатом на смерть и распятого Христа, как Бога, и устанавливает законы о сохранении девства, о презрении к богатству и всему, что только приятно в этой жизни. Услыхав о том, Траян велел привести к себе Игнатия и в окружении ближайших людей, во главе с префектом претория – к счастью, мне тоже удалось купить среди них себе место – спросил у него:
«Ты ли, называемый Богоносцем, противишься нашему повелению и развращаешь всю Антиохию, ведя ее вслед своего Христа?»[7]
«Да», - без малейшего признака страха на лице, ответил ему Игнатий.
Тогда император спросил:
«Что значит название твое – Богоносец?»
«Носящий Христа Бога в душе своей есть Богоносец», - ответил ему Игнатий.
«Итак, - уточнил Траян, - ты носишь Христа твоего в себе самом?»
И услыхав утвердительный ответ, подтвержденный словами из Священного Писания, будучи верховным жрецом Римского мира, удивился:
«Что же мы, по твоему мнению, не носим всегда наших богов в памяти и не имеем их помощниками против врагов?»
«Горько мне, - отвечал ему Игнатий, - что ты называешь идолов богами, потому что Един есть Бог Истинный, Создатель неба и земли, и моря, и всего, что в них находится, Един Господь Иисус Христос, Сын Божий Единородный, и царству Его не будет конца. Если бы ты познал Его, то порфира твои, и венец, и твой престол были бы еще более могущественными!»
«Игнатий! – терпеливо сказал, как ты знаешь, умеющий долго держать себя в руках Траян. – Оставь то, что ты говоришь, и послушай лучше моих слов: если желаешь сделать мне угодное и быть в числе моих друзей, то принеси с нами жертву богам и тотчас же будешь у нас первосвященником великого Юпитера и назовешься отцом синклита!»[8]
«Какая польза мне быть первосвященником Юпитера, когда я – архиерей Христа, Которому всегда приношу хвалу и стараюсь всецело принести себя в жертву, чтобы иметь в себе подобие добровольной Его смерти?» - ответил на это Игнатий.
«Кому ты хочешь принести себя в жертву? – с усмешкой приглашая всех своих приближенных быть свидетелями своего презрения, спросил Траян. – Тому ли, кто был пригвожден ко кресту Понтийским Пилатом?»
«Пусть я буду жертвою Тому, Кто пригвоздил ко Кресту грех, сокрушил начальника греха диавола и крестом победил всю его силу!» - невозмутимо ответил ему Игнатий.
Император немного подумал и нахмурил брови:
«Мне думается, Игнатий, что ты не имеешь здравого ума и правильного рассуждения: ты не прельстился бы так христианскими писаниями, если бы хорошо понимал, как выгодно повиноваться воле цезаря и приносить со всеми жертвы богам!»
В голосе Траяна уже явно прозвучала угроза. Но Игнатий, словно еще более воодушевившись от этого, сказал:
«Если ты отдашь меня на съедение зверям, или распнешь меня на кресте, или предашь мечу или огню, то я все-таки никогда не принесу жертвы бесам. Не боюсь я смерти и не ищу временных благ, но желаю одних вечных и всячески стремлюсь только к тому, чтобы придти ко Христу Богу моему, благоизволившему умереть за меня!»
После этого члены синклита, желая угодить императору и уличить Игнатия, стали наперебой восклицать:
«Вот, ты говоришь, что твой Бог умер; как же мертвый может помогать кому-нибудь?»
«Тем более умерший позорной смертью!»
«Наши же боги действительно бессмертны!»
«Господь мой и Бог, Иисус Христос, - отвечал на это Игнатий, - нас ради вочеловечился и для нашего спасения добровольно принял распятие на кресте, смерть и погребение, потом воскрес в третий день, низверг и низложил силу врага, вознесся на Небеса, откуда сходил, чтобы восстановить нас из падения и опять ввести в рай, из которого мы были изгнаны, и даровал нам благ больше, чем мы имели прежде. А из почитаемых вами богов ни один не сотворил подобного; будучи людьми злыми, беззаконными и сотворившими много пагубного, они безумным людям оставили только какое-то ничтожное представление о своем божестве. Когда же потом спало с них покрывало лжи, обнаружилось, чем они были и как позорно окончили свое существование».
- Когда Игнатий сказал это, - продолжил Клодий, - то Траян с синклитом, боясь, чтобы он еще более не посрамил богов их, велел отвести его в темницу. Как мне потом шепнул человек из его ближайшего окружения, император всю ночь не спал, размышляя, какою бы казнью лишить жизни Игнатия. Я же поспешил в темницу и, хвала богам, то есть, слава Богу – прости, не привыкну сразу ко всему новому, - виновато улыбнулся он, - удостоился встречи с Игнатием. Это было всего лишь пять минут. Но словно какая-то пелена сразу спала с моих глаз. Я даже не стал расспрашивать его ни о чем. Мне вдруг стало неизъяснимо хорошо и тепло. Ты знаешь, я грелся под солнцем на лучших пляжах мира, бывал в самых известных термах - но такого не испытывал нигде и никогда. И главное - я разом – всем сердцем, без всяких усилий со своей стороны - поверил во все то, что ты рассказывал мне по дороге. О, если б ты знал, как я уговаривал после этого Игнатия бежать! Как предлагал ему план побега. Но он и слушать не стал об этом, потому что желал как можно скорее принять мученическую кончину и предстать пред лицом Господа, к Которому стремилась его душа…
Клодий помолчал, словно заново переживая разговор с антиохийским епископом, и, наконец, продолжил:
- Но этому его желанию суждено сбыться не сразу. Наутро император вновь велел собрать свой синклит, привести Игнатия и объявил, что решил осудить Игнатия на съедение зверям, считая эту казнь самою лютою. Все согласились с этим, но посоветовали Траяну предать Игнатия зверям не в Антиохии, чтобы он еще больше не прославился среди своих граждан, и чтобы другие не укрепились в христианстве. «Следует, - сказали члены синклита, - в оковах отвести его в Рим и там предать зверям; там для него, измученного долгим путем, казнь будет еще тяжелее, и из римлян никто не узнает, кто он был: подумают, что погиб один из злодеев, и не останется о нем никакой памяти!» Такой совет оказался угоден Траяну, и он изрек смертный приговор Игнатию, чтобы он в Риме во время праздника при собрании всего народа был отдан зверям на растерзание. Услыхав это, Игнатий воскликнул: «Благодарю Тебя, Господи, что Ты удостоил меня засвидетельствовать совершенную любовь к Тебе и благоволил связать меня железными оковами так же, как апостола Твоего Павла!»
Клодий замолчал.
- А дальше? – заторопил его Альбин.
- Что дальше… Об этом может тебе рассказать любой антиохиец. Император со своим войском продолжил свой путь на войну, а Игнатий, закованный в тяжелые оковы, был отдан десяти жестоким и немилосердным воинам, и отправлен в Рим. Во время еще одной встречи с ним, которая была еще короче, он задал мне несколько вопросов и, признав, что я – благодаря тебе уже достаточно оглашен, благословил одному из своих пресвитеров крестить меня.
Закончив свой рассказ, Клодий улыбнулся и показал на свой белоснежный хитон:
- И вот я уже пятый день в этих крещальных одеждах! Стараюсь не выходить из дома, чтобы не растерять полученной благодати. И все ждал тебя. Для того, чтобы сообщить тебе обо всем этом и… попросить свитки, точнее, один из них – который с Апокалипсисом!
Альбин с недоумением посмотрел на Клодия, и тот, взглядом успокаивая его, объяснил:
- Я пообещал сделать его копию для пресвитера, который крестил меня и очень просил об этом...
9
И опять покатились под уклон дни. Промелькнула неделя…
Каждый вечер, до или после вечернего правила, Александр гасил свет, зажигал свечу, которая становилась все короче, и они вместе с Верой читали покаянный канон.
Потом Вера садилась за машинку и – это так хорошо было видно со стороны – с огромным трудом шила непривычную для нее одежду.
Днем Александр уходил в редакцию и, со вздохом глядя на выключенные компьютеры, готовил материалы для второго и даже третьего номера, понимая, что уже только даром теряет время…
Через две недели, устав ждать, когда вернется с гастролей Светлана (Булат нужен был ему только на следующем этапе), Александр отправился за помощью к Петру и Надежде - знакомым отца Игоря хозяевам своей полиграфической фирмы.
Он пришел без звонка, и они, почему-то смутившись его неожиданным появлением, стали спешно убирать со стола и прятать какие-то бумаги.
- Вот, - смущенно развел руками невысокий, болезненного вида Петр, - выполняем один конфиденциальный заказ!
- А мой не возьмете? – крепко пожав его слабую руку, спросил Александр и показал папку, в которой лежало интервью и еще несколько материалов.
Павел переглянулся с Надеждой, которая была на полголовы выше его и, наоборот, с румяным здоровым лицом, и кивнул:
- Хорошо, Надя наберет. Только не обещаем, что это будет быстро. У нас очень много работы.
- Но это ведь для православной газеты… - сделал робкую попытку поторопить добровольных помощников Александр.
Но Петр, несмотря на то, что казался совсем слабым с виду, на деле был неумолим.
- Между прочим, это - тоже на православную тему! – почему-то с улыбкой, кивнув на закрытый ящик стола, сказал он.
- И очень, очень интересный! – тоже улыбаясь, поддержала его Надежда.
Они напоили его настоящим крепким кофе с дорогими конфетами из коробки и отпустили.
«Хорошие ребята, веселые! – с удовольствием подумал о них Александр и вздохнул: - Только мне-то от этого не легче…
Прошло еще несколько дней.
«Помышля̀ю день стра̀шный и пла̀чуся дея̀ний моих лука̀вых: ка̀ко отвеща̀ю Безсмѐртному Царю̀, илѝ ко̀им дерзновѐнием воззрю̀ на Судию̀, блу̀дный аз? Благоутро̀бный Отче, Сы̀не Единоро̀дный и Ду̀ше Святы̀й, помѝлуй мя!», - звучало в комнате.
Потом полусонно стрекотала машинка.
И, наконец, Вера, встретив вошедшего в свою комнату Александра, с загадочным видом с трудом поднялась из-за швейной машинки.
- Снимай поскорей с себя куртку и, если можно, рубашку! – скомандовала она.
- Зачем? – опешил Александр.
- Как это зачем? Подрясник примерять будем!
- А… можно? Ведь время епитимьи еще не закончилось! – забеспокоился Александр. - Может, сначала батюшке позвонить?
- Зачем его зря беспокоить? Он ведь и без того так занят! – остановила его Вера. - К тому же я и без него скажу: можно! Это же ведь еще не подрясник, а слегка оформленный отрез материи - полуфабрикат. И ты не облачаешься в него – я правильно произношу это слово? – а только примеряешь! К тому же, как я понимаю, он будет сначала освящен, прежде чем ты станешь постоянно носить его?
- Да, конечно!
Аргументы Веры успокоили его, и он впервые в жизни надел на себя пусть и не готовый еще, весь обметанный белыми нитками, – подрясник.
Вера, стараясь кашлять в сторону, ходила вокруг него, просила поднять то одну, то другую руку, наклониться, наоборот, выпрямиться, обуть туфли и пройти несколько шагов по комнате…
«Скорей бы, скорее прошел этот месяц, и я облачусь в него – навсегда!» - как никогда старательно выполняя все ее требования, думал Александр.
Но дни шли все медленнее. И время ощущалось, только когда заканчивалась очередная неделя…
Как только Надежда, наконец, набрала интервью, Александр, согласно старым правилам газетной этики, отправил его бизнесмену. И в итоге этого получился совершенно неожиданный результат.
Бизнесмен позвонил ему, поблагодарил за блестящую профессиональную работу и, оговорившись при этом, что он не достоин таких лестных о себе слов, начал, как сам он признался, прозрачный и открытый разговор.
- Понимаете, - сказал он. – У меня скоро несколько очень важных встреч. И эта газета очень может помочь мне. Дело в том, что в последнее время многие серьезные предприниматели предпочитают вести серьезные дела исключительно с православными людьми!
- В этом нет ничего удивительного! – подтвердил Александр. – Еще в древности языческие купцы больше доверяли своим христианским коллегам, потому что знали, что те не обманут и не будут лукавить, так как это для них – грех!
- Вот-вот! – согласился бизнесмен. – И если я приложу к своей визитке эту газету, или хотя бы гранки со ссылкой на нее, то, думаю, мои переговоры принесут самые благоприятные результаты. Когда выходит ваша газета?
- Увы! Я это и сам бы хотел знать! – честно признался Александр.
- Как! – с удивлением пророкотали в трубке. - Разве вы не главный редактор?
- Формально – да, фактически отец Игорь. Но ни он, ни я не можем знать этого, потому что пока нет денег на номер.
- Почему?
- Прежний благотворитель отказался финансировать его…
- Ну, это дело поправимое! – засмеялся бизнесмен. – Я думал у вас какие-то более серьезные проблемы. С цензурой или налогами. А так – отправлю нужную вам сумму на счет отца Игоря с пометкой «на газету».
- Спасибо! – обрадовался Александр. – А гранки я вам обязательно организую! В ближайшее же время!
- Отлично! И если у меня, и правда, выгорит что-то на этих встречах, то чем смогу, еще помогу! - пообещал бизнесмен и повесил трубку.
И опять потекли дни.
Вновь в комнате слышалось:
«Помы̀сли, душѐ моя̀, го̀рький час смерти и Стра̀шный Суд Творца̀ твоего и Бо̀га: А̀нгели бо гро̀знии по̀ймут тя, душѐ, и в вечный огнь введу̀т: у̀бо прѐжде смѐрти покайся, вопию̀щи: Господи, помѝлуй мя грѐшнаго!»
А потом, заглушая почти беспрерывный кашель Веры, оживала швейная машинка…
10
И, наконец, настал день, когда закончился этот, казавшийся уже бесконечным, месяц!
Начиналась ранняя осень. Крона деревьев подернулась первыми прожилками желтизны. И кое-где на дороге уже лежала первая опавшая листва…
С трепетом, не решаясь сделать первый шаг, Александр долго простоял перед дверцей, на которой был изображен святой первомученик архидиакон Стефан, и наконец, вошел в алтарь. Слезы выступили у него на глазах, когда он, как это положено, трижды клал земные поклоны перед Престолом – и благодарил, благодарил Бога за то, что Тот позволил ему снова войти в это самое святое на земле место…
Затем он протянул готовившемуся к началу службы отцу Игорю пошитый подрясник.
Священник прочитал над ним молитву на освящение всякой вещи, покропил его святой водой и благословил Александра облачаться.
Тот, путаясь немного в пуговицах с непривычки, с помощью подошедшего Сергия, надел его и внезапно ощутил удивительное чувство защиты – будто облачился в броню. Ему даже вдруг захотелось, чтобы сегодня в редакцию зашла или позвонила Татьяна. Такая в нем появилась сила, что он был уверен в своем непреклонном отказе ей. И главное понимал, что сила эта не его – а свыше!
«Все?» - вопросительно посмотрел он на отца Игоря.
«Нет!» - тоже без слов ответил тот. Оглядел Александра с головы до ног и, порывшись на вешалке, протянул ему вязанный узкий пояс с молитвой и двумя кисточками на концах…
Александр завязал его вокруг пояса – стараясь сделать это точно так же, как на самом отце Игоре.
- Вот теперь хорош! – одобрил священник. – Хотя… чего-то еще явно не хватает! – Ну, да ладно, иди скорее на клирос. Пора начинать службу!
С каким упоением, - словно вернувшись после тяжелой болезни к жизни! - Александр снова читал обычные часы. Третий, шестой час он читал – словно в великий праздник! А уж Апостола…
Литургия в этот раз прошла до обидного быстро.
Он будто только одну минуту на полной скорости мчался к Богу…
Выйдя из храма, он походил немного около ворот и после того, как одна старушка, приняв его за священника, попросила благословения, кое-как убедив ее в том, что он не тот, за кого она его приняла, быстрыми шагами направился в глубь двора, к церковному домику.
Там снова работал, на этот раз очищая печку от сгоревших бумаг, Алеша.
Увидев показавшийся впереди темно-зеленый подрясник, он метнулся было к забору. Но заметив, что тот, кто идет по дорожке, выше ростом и тоньше в плечах, чем грозный отец Лев, остановился. Присмотрелся и, узнав Александра, открыл рот, да так и замер, не в силах закрыть его.
Подойдя к нему, Александр сам, слегка надавив на подбородок, закрыл Алеше рот и на всякий случай сразу предупредил:
- Я теперь не отец Александр, а как был, так и есть - просто Александр! Понял?
- Понял! Просто Александр… – кивнул Алеша и после того, как Александр изменившейся до неузнаваемости походкой продолжил свой путь, остался стоять с разведенными в стороны черными руками, судя по всему, так ничего и не поняв…
Оказавшись перед редакцией, Александр поднес к замочной скважине ключ, но услышав внутри голоса, толкнул дверь рукой.
Она оказалась открытой.
А в помещении на своих местах сидели вернувшиеся гастролеры.
Светлана, приподнявшись при виде редактора в подряснике, радостно доложила, что они стали лауреатами, а Булат, лишь покосившись в его сторону, хмуро спросил, кто работал на его компьютере.
- Да разве ж его включишь? – удивился Александр. – На нем ведь пароль, который крепче любого замка!
- Вот то-то и оно, что крепче… - проворчал Булат. – Кто-то может, пытался взломать его, и теперь даже я не могу открыть его! А следовательно и верстать номер!
- Кроме меня здесь почти никого не было. А в отсутствие меня и вовсе никого! – строго сказал Александр: - Поэтому советую вам поторопиться! Время уже не ждет!
- Так все равно же на выпуск газеты нет денег! – явно заступаясь за Булата, подала голос Светлана.
- Деньги, к счастью, нашлись. Мир не без добрых людей! – ответил ей Александр и сухо сказал Булату:
- Поэтому очень прошу, как можно быстрее отремонтировать ваш компьютер и закончить верстать наш номер!
- Постараемся! – уже повнимательнее глядя на подрясник, вежливо пообещал Булат, и тут же огрызнулся: – Но гарантировать ничего не могу!
Больше Александру в редакции делать было нечего.
Это была единственная слегка омрачившая день неприятность.
А так – потом был обед, во время которого все входящие только и ахали, видя его в подряснике, (отец Лев, тот прямо сказал: «Ну вот, теперь хоть на человека похож стал!»). Затем - долгая спевка с певчими. И после - вечерняя служба, на которой он снова с упоением читал, читал…
Домой он вернулся таким счастливым, каким не помнил себя никогда.
Он даже не заметил, что Вера почему-то молчит и ни о чем не спрашивает его. Что дверца шкафа в большой комнате открыта и на письменный стол из него были выложены какие-то документы.
Только очнулся после ужина от какого-то непривычного ее голоса:
- Александр! Вызови завтра на дом нотариуса. А еще лучше привези сюда на такси. Вот – деньги, его адрес и телефон…
- Зачем? – не понял Александр.
- Видишь ли, - глядя немного в сторону, ответила Вера. – Мало ли что в жизни может случиться. Ты вон, здоровый, чуть было не погиб под машиной. А что говорить о мне – больной?
- Вера! Вера, ты о чем? – попытался остановить ее Александр.
Но она, жестом попросив его не перебивать, иначе она повысит голос и снова закашляется, продолжила:
- Словом, я хочу нотариально, чтобы ни у кого потом не было сомнений и претензий, завещать эту квартиру – тебе!
- Мне?!
- Да, лично тебе! Я знаю, что ты мечтаешь вернуться в монастырь. И, кажется, действительно, создан для монастырской жизни. Но ведь ты сам говорил, что тебе сначала нужно написать много книг, которые очень нужны людям, как было нужно все то, что ты говорил мне! А ведь для этого нужно где-то жить. Тут у тебя хорошая работа, высокая должность…
- Вера! Вера! Все это, конечно, так! – дождавшись, когда Вера, наконец, начнет кашлять, включился в разговор Александр. - Но прежде чем делать всё это, - он показал рукой на документы. – И говорить на такую тему со мной, ты хотя бы сначала спросила, а согласен ли я?
- А ты что?... – Вера внимательно посмотрела на Александра. - Разве… против..?
- Конечно! – воскликнул тот. - В первую очередь я против того, что ты раньше времени начинаешь себя хоронить! Мы, что, зря тут с тобой стараемся? Мне что, делать, что ли, больше нечего, кроме того, чтобы поднимать тебя на ноги? С газетой вон полный простой, а я тут, с тобой… Да если хочешь знать, в храме, куда мы скоро с тобой непременно пойдем, меня уже поздравляют с победой! Люди только и говорят: «Чудо! Чудо!! Чудо!!!» А, во-вторых, - теперь уже Александр знаком попросил не перебивать себя и дать договорить, - долго в миру я все равно не собираюсь задерживаться. За год-два постараюсь написать все запланированные книги – и назад в монастырь, на постриг в монахи! Надеюсь, ты это время меня потерпишь? А дальше живи, как хочешь!
- Х-хорошо… - с трудом разлепляя губы, выдавила из себя Вера. Было видно, что еще минута, и она разрыдается: - Только давай договоримся сразу: денег с тебя брать я не буду…
И молча ушла в свою комнату.
Но на этот раз ее молчание было совсем другим.
11
После отъезда Траяна в Антиохии начались самые настоящие гонения на христиан. Одни подданные, как это часто бывает, старались выслужиться перед показавшим им пример правителем. Другие стремились заработать на этом. Рабы – желая получить свободу. Все, кому не лень, торопились сами[9] заявить на своих знакомых, кредиторов, господ и даже родственников, что они христиане.
Тюрьмы были переполнены. От немедленных массовых расправ градоправителя удерживало лишь то, что Траяну, который лично руководил военными действиями, было сейчас не до указаний, что делать с таким количеством задержанных христиан.
Тем не менее, время от времени, чтобы освободить места в тюрьмах для новых заключенных, на площади проводились короткие суды, после которых были пытки и казни.
Казалось, Клодию с Альбином нужно было как можно быстрее уезжать из этого, ставшего опасным, города, чтобы не подвергать риску Священные книги. Но они, наоборот, задержались в Антиохии. Да не на день или месяц – а почти на целый год!
Клодий, сняв крещальные одежды и надев свою обычную тогу, принялся ходить по тюрьмам, помогая узникам всем, чем только мог.
Кроме этого, в Антиохии, которая была второй столицей мира после Рима, у него скопилось множество дел, которые нужно было решать. И он решал их с еще большим усердием, чем прежде, с улыбкой говоря Альбину, что ему нужны теперь деньги, как никогда, и прося не торопить его с отъездом.
Да Альбин и не торопил Клодия.
Риск оказаться узнанными в чужом городе и, как следствие, быть выданными властям, был сведен к минимуму.
Сам Клодий не объявлял, что он христианин, а у него, разумеется, об этом никто не спрашивал. Да если бы и спросили, или он бы сказал – все равно б не поверили, что такой знатный и уважаемый римский господин уверовал во Христа!
Хотя… теперь христиан не могло спасти ни богатство, ни знатность. Как передавали из уст в уста антиохийские христиане, в Риме была казнена выданная кем-то, как говорят, из своих, даже дочь императора Траяна – Дросида…
Однажды чуть было не выдал и их - Грифон. Продолжая любыми способами добиваться желанной свободы, он шепнул одному из самых крупных должников Клодия, что его господин – христианин.
Все предусмотрел раб – и то, что этому должнику нечем платить долги, и то, что он, хорошо относясь к нему, может дать ему за донос свободу.
Не учел лишь одного.
Того, что Клодий, став христианином, первым делом многим простил долги. В том числе и этому человеку.
Причем, сделал это, как творил и все остальное добро - тайно, чтобы не лишиться небесных венцов.
А бывший должник, оказавшийся не только благодарным, но и порядочным человеком, пришел и рассказал обо всем Клодию.
Пришлось в целях дальнейшей безопасности посадить Грифона на цепь.
Напрасно тот, убедившись, что Клодий не станет убивать его за предательство, осмелел и стал возмущаться: какой же ты после этого христианин, если приковываешь людей к стене?
Ответ Клодия был краток:
- Я еще пока нужен на этой земле. А вот когда все закончу, то даю слово – сам освобожу тебя…
- На свободу?
- Нет, от цепей!
И продолжал посещать тюрьмы, навещать больных в лечебницах и, решая свое бесчисленное множество денежных дел.
- Представляешь, - с изумлением говорил он Альбину. - Чем больше я отдаю, тем больше ко мне возвращается. Все корабли, которые я снарядил товарами, остались целыми, будто и не было штормов, подводных скал и коварных мелей. Все товары были успешно проданы, на вырученные деньги в дальних странах куплены новые и перепроданы здесь по еще более высокой цене. И, тем не менее, ты, пожалуйста, следи за мной. Хоть этих денег у меня столько, что раздать их, оказывается, намного труднее, чем было заработать, но я могу отдать все до последнего квадранса. А нам ведь еще предстоит дальнейшее путешествие в Аравию, чтобы спасти Священные книги. А после мне хотелось бы вернуться в Рим и там тоже помогать людям.
Говоря это, он все время прислушивался к самому себе, словно желая удостовериться, что то чувство, которое он испытал во время встречи с епископом Игнатием, еще остается в нем. И, радуясь – да-да, осталось! – еще более просветлевал взором.
Так прошел год.
От вернувшихся из Рима со святыми мощами Игнатия Богоносца, до конца сопровождавшего его антиохийцев, стали известны подробности его тяжелого путешествия в столицу и казни.
По дороге он встречался с епископами, пресвитерами и диаконами, которые стекались к нему из малоазийских церквей и городов, желая видеть его и слушать из уст его божественные слова. Видя, что они не желают его смерти и разлучения с ним, Игнатий испугался, что и те верующие, которые находятся в Риме, тоже смутятся и не стерпят того, чтобы он отдан был зверям, и сделают ему какую-нибудь преграду, подымут, может быть, руки на тех, которым велено отдать его на съедение зверям, и этим затворят ему открытую дверь мученичества к желаемой смерти. Поэтому он даже написал римлянам послание с просьбой помолиться о нем, чтобы не только не пресекался путь его страданий, но, наоборот, чтобы скорее он был растерзан зверями и перешел к возлюбленному своему Владыке.
Римские христиане не осмелились ослушаться вольного страдальца. Когда его привезли в Рим, они встречали его, полные радости и скорби. Весь город собрался в праздничный день, узнав, что Сирийский епископ будет отдан зверям. Поставленный на арене, Игнатий Богоносец обратился светлым лицом к народу, гордясь и радуясь, что принимает смерть за Христа и громко сказал:
«Римские мужи, взирающие на настоящий мой подвиг! Вы знаете, что не ради какого-нибудь злодеяния я принимаю казнь и не за какое-нибудь беззаконие осужден на смерть, но ради Единого моего Бога, любовью к Которому я объят и к Которому я сильно стремлюсь. Я – его пшеница и буду смолот зубами зверей, чтобы быть для Него чистым хлебом».
Узнав о такой кончине святого Игнатия, о его мужественном великодушии и о том, как он без боязни и с радостью шел на смерть за Бога своего Христа, услышав, какое множество людей вместо того, чтобы устрашиться, наоборот, благодаря подвигу епископа, и еще чему-то, чего он не мог понять, обратилось в христианство, Траян приказал прекратить гонения на христиан.
Люди поговаривали, что император, узнав, что христиане – люди добрые, кроткие, живут воздержно, любят чистоту, удерживаются от всяких дурных дел, ведут беспорочную жизнь и ни в чем не противны его царству, но только не имеют многих богов, а чтут Единого Христа, не велел искать их для казни и позволил им жить в покое.
Но Клодий не очень верил в это. Он был убежден, что император просто за голову схватился, когда ему доложили обо всем, что было с Игнатием, и понял, что такие примеры мученичества только умножат количество христиан, и будет теперь расправляться с ними втайне.
Трудно сказать, кто больше был прав.
В любом случае, градоправитель велел прекратить суды с пытками и казнями на площади.
Тюрьмы опустели.
И Клодий с Альбином получили, наконец, возможность продолжить путь и направились морским путем в финикийский город Тир, откуда намеревались кратчайшей и самой безопасной дорогой добраться до Аравии…
12
Рано утром Александра разбудил стук в дверь чем-то явно тяжелым.
Он вскочил с дивана, бросился к двери и увидел сидевшую на табуретке Веру. Судя по всему, она ею и постучала в дверь.
- Саша, я больше не могу… - заметно клонясь набок, чуть слышно сказала она.
- Что - вызывать скорую? – с готовностью бросился к телефону Александр.
- Нет, Саша, - остановила его Вера. - Мне совсем плохо… Чем она мне может помочь? А в духовном плане мы с тобой уже все перепробовали…
И этот ее тон, а главное, что она впервые назвала его «Сашей», убедили Александра в том, что на этот раз положение очень серьезное. Если не сказать больше…
«Что же делать?.. Как быть?..» - лихорадочно задумался он и вдруг воскликнул:
- Погоди! Не все! Есть ведь еще елеосвящение, или, как его называют в народе - соборование! Это такое таинство, когда прощаются все совершенные по неведению и забытые грехи. Вдруг какой из них, о котором ты и не помнишь, отягощает твою душу и усиливает болезнь?
- Но ведь говорят… соборование – это уже совсем на смерть! – со страхом сказала Вера.
- Наоборот, на жизнь! – поправил ее Александр. - Раньше, действительно, люди прибегали к этому таинству в самых тяжелых случаях болезни. Но теперь время такое, что некоторые священники советуют собороваться раз в году, а то и в месяц!
Александр посмотрел на Веру, быстро оделся…
- Ты потерпи! – он чуть было не сказал «Не умирай пока!» и, крикнув: - Я мигом! - минуя лифт, помчался по ступенькам вниз…
В храме первым он увидел отца Льва и сказал, что нужно срочно соборовать Веру.
- Да я бы хоть сейчас… - простонал тот. - Но когда? Через три дня сдача воскресной школы в эксплуатацию! Я даже на ночь домой не уходил и неизвестно еще когда попаду туда…
Отца Игоря тоже, как нарочно, не было ни дома, ни в храме…
К счастью, Александр заметил стоявшую в углу двора маленькую машину своего духовного брата и, подбежав, увидел сидевшего в ней – отца Никона!
Выслушав задыхавшегося от волнения Александра, он, хотя и явно куда-то уже собирался ехать, просто сказал:
- Ладно, коль такое дело, то я пособорую! Только вот в чем беда – у меня нет ничего для совершения этого таинства.
Узнав об этом, словно специально проходивший мимо них Сергий быстро собрал в алтаре все необходимое в сумку и вынес ее отцу Никону. Они сели в его машину. И уже через полчаса были у Веры.
Александр помог отцу Никону прочитать канон, а тот, тем временем, зажег семь длинных свечей, поставленных, чтоб не упали, в блюдо с рисом.
И началось соборование.
Александр читал Апостола. Отец Никон, прочитав затем очередной отрывок из Евангелия и молитву, гасил одну свечу за другой и подходил к Вере с кисточкой и баночкой с освещенным елеем.
Та послушно подставляла лицо, горло и руки и, сидя, внимательно слушала о том, как милосердный самарянин помог израненному разбойниками человеку, возлив на его раны вино и елей… как Сам Христос исцелил тяжело заболевшую горячкой тещу святого апостола Петра… как вышедшие на встречу жениху пять мудрых дев вместе со светильниками своими взяли с собою и масла, благодаря чему смогли возжечь гаснущие – так как жених задерживался - светильники и войти с ним на брачный пир, а пять неразумных дев, забывшие взять масло про запас, навсегда остались вне затворенных дверей… наконец, как Иисус Христос сказал фарисеям, что не здоровые имеют нужду во враче, но больные, и посоветовал им пойти научиться, что значит: милости хочу, а не жертвы. Ибо Он пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию…
После совершения таинства отец Никон сказал, что теперь Вере хорошо бы еще причаститься и, пообещав приехать для этого завтра утром, ушел.
После соборования Вера заметно повеселела.
- Еще бы! – радовался вместе с нею Александр. - Ведь теперь тебе простились все грехи, которые ты забыла или совершила по неведению!
- А если я помню еще и другие? – неожиданно спросила Вера.
Александр с недоумением посмотрел на нее:
- Так тебя же исповедовал уже отец Лев.
- Да, но это было несколько месяцев назад. Сколько я за это время всего натворила! Ты же ведь сам был тому свидетелем. И потом, тогда, в больнице, отец Лев хоть и исповедовал меня очень долго, но я очень волновалась, мало что еще понимала, да и разве могла вспомнить все?
Александр согласно кивнул и сказал:
- Тогда тебе нужно сделать генеральную исповедь!
- А как это?
- Вспомнить все грехи с самого детства и лучше всего записать их. Дать тебе для этого чистый листок?
- Нет, если что, я и из тетрадки вырву!
Вечером они, как всегда, прочитали молитвенное правило и акафист. А наутро, когда Александр вошел к ней, Вера показала не один листочек, а полностью исписанную мелким почерком тетрадь.
- Да-а… - с невольным уважением посмотрел на нее Александр и одобрительно добавил: – Ну что ж, очищаться, так очищаться!
- А как же? – удивилась Вера. - Тещу Петра Христос только за руку взял и вылечил… Кровоточивая – помнишь, ты мне в Евангелии читал - только края ризы Его коснувшись, получила исцеление… А в меня сегодня войдет Он – Сам! Разве можно такого Гостя впускать в немытую и неприбранную горницу?!
И почти без сил откинулась на подушки, в ожидании приезда отца Никона…
Приехав, тот - с Дарохранительницей на груди - сразу вошел в комнату Веры, попросил Александра выйти, а затем исповедовал и причастил Веру.
После причастия она долго сидела с закрытыми глазами. И то ли спала, то ли о чем-то думала. Когда Александр однажды заглянул к ней, чтобы узнать, все ли в порядке, то с удивлением увидел, что она с радостным выражением на лице тянет к кому-то невидимому для него руки…
Наконец, Вера открыла глаза, позвала его и совершенно спокойным голосом уверенно сказала:
- Я видела рай. И Его! Прости, но ни о чем не расспрашивай. Это невозможно передать земными словами…
13
Вопреки надеждам Александра, что у Веры после соборования и причастия все окончательно пойдет на поправку, после краткого, на несколько часов совершенного облегчения, ей наоборот стало еще хуже. Она уже совсем не вставала с кресла. Ей постоянно не хватало воздуха, и уже не только форточка, но и окно в ее комнате было постоянно открыто, отчего быстро простудилась и слегла одна из сестер милосердия.
Скорую помощь вызывали по несколько раз на день и еще по ночам. Она приезжала. Врачи делали уколы. Ставили кислородную маску. И, в конце концов, не выдержав, посоветовали:
- Да дайте же человеку умереть спокойно!
Гульфия и сестры милосердия прекрасно видели, что оставшееся время жизни Веры пошло на часы.
Только Александр не верил, что она умрет, и был убежден, что это, хоть и очень сильное, но, как и прежние, – временное ухудшение.
А Вера тем временем таяла, теряя последние силы, и с каждым разом все более надолго впадала в забытье. Она сама уже, окончательно смирившись со своей участью, утешенная видением, готова и даже рада была умереть. Но что-то упорно продолжало держать ее на этой земле…
Узнав об этом, от поделившегося ее состоянием Александра, отец Лев изумленно воскликнул:
- Как! Она еще не простила всех?! Скажи ей, немедленно пусть простит! А не то, когда я приду…
- А когда вы придете? – упавшим голосом спросил Александр.
- Немедленно, как только комиссия примет воскресную школу! Все, точно! Последний срок! Даю слово!
Войдя к Вере, Александр окликнул ее – раз, другой и, дождавшись, когда она с трудом разлепит глаза, несмотря на то, что перед ним сидел совершенно обессиленный и с трудом внимавший ему человек, громко и решительно сказал:
- Вера! Ты хорошо слышишь меня?
- Д-да… - едва слышно прошептала Вера.
- Я пришел к тебе от отца Льва.
- Хорош-шо…
- Он говорит, нет, требует, и я полностью присоединяюсь к нему: немедленно прости всех – подруг и особенно свою сестру.
- Подруг… прощаю. А ее н-ненавижу…
- Вера! Вера! Нельзя так! Святые говорят, что нужно ненавидеть не человека, а лишь грех, который есть в нем.
- Это уже легче… - молчав так долго, что Александр даже стал прислушиваться – дышит ли она, произнесла Вера. - Но все равно н-не могу…
- Вера! – повысил голос Александр. – Ты же ведь хочешь, чтобы тебя простил и принял к себе Христос?
Вера молча кивнула.
- Тогда и ты должна простить всех, в том числе, и сестру, – твердо сказал Александр. - Это единственное и обязательное условие. Ведь сказано: не судите да не судимы будете, прощайте и будете прощены! Нужно простить всех и раздать все долги! Чтобы ничто не отягощало нас на пути в Царство Небесное. Господь прямо говорит, что если мы останемся на земле должны хоть кому-то, то судья отдаст нас палачу, тот ввергнет нас в тюрьму и не выпустит, пока мы не отдадим все до последнего кодранта! Вот такого кодранта, Вера!
Александр сбегал в свою комнату и, вернувшись, для убедительности показал самую мелкую римскую монетку: квадранс или, по-евангельски, - кодрант.
Эта монета неожиданно заинтересовала Веру.
Она протянула к ней дрожащую от слабости руку. Александр положил ей на ладонь кодрант. Она долго смотрела на него и, словно убедившись в чем-то, прошептала:
- Всё. Простила. Всех. И ее тоже…
И уронила ладонь, выпуская на пол монетку…
От радости Александр даже не стал искать ее.
- А, потом подниму! – махнул он рукой.
14
Прошло еще два-три дня.
Вера, без изменения, все время сидела, обложенная, чтобы не упасть, со всех сторон подушками в кресле. И Александру казалось, что она просто отдыхает, набираясь сил.
С газетой по-прежнему не было никакой определенности. Булат, обвиняя всех и вся, что ему испортили его компьютер, говорил, что ему теперь просто не на чем верстать номер. А главное, сочинять свою музыку.
Наконец, после последнего, как сказал Александр, предупреждения, он пригласил того в субботу приехать на самый край города, где на каком-то заводе, в какой-то лаборатории, какие-то его знакомые обещали предоставить ему на целый день их мощный компьютер.
Кое-как добравшись туда на нескольких автобусах, Александр вошел в огромное помещение, где, действительно было несколько больших компьютеров, найдя телефон, позвонил домой, чтобы на всякий случай сообщить свой номер. Затем разложил бумаги и стал дожидаться появления Булата.
Однако прошел час, другой, а его все не было.
Он даже вздрогнул, когда в полной тишине вдруг раздался резкий телефонный звонок.
- Да? – подняв трубку, торопливо сказал он, надеясь, что это звонит, чтобы сообщить, что опаздывает Булат, но вместо этого услышал срывающийся голос сестры милосердия:
- Александр! Вере совсем плохо!
- Понял! - мгновенно отреагировал он. – Сейчас попрошу кого-нибудь из батюшек, чтобы немедленно причастил ее!
Он позвонил отцу Никону, но того, вопреки самым скорым надеждам, не оказалось дома.
Отца Льва на этот раз он решил сразу не беспокоить – в этот день должна была приехать комиссия по приемке воскресной школы.
И тогда он набрал номер телефона отца Игоря.
Благочинный внимательно выслушал его и сказал:
- Да ты что? У меня же сегодня четыре встречи и пять из них – наиважнейшие! А впрочем… - неожиданно вслух задумался он, - на Страшном Суде Господь ведь спросит меня не за то, как я провел эти встречи, а помог ли ближнему, когда тому необходима была моя помощь? Подал ли бедному? Одел ли нагого? Посетил ли болящего. То бишь, твою Веру…
Он немного помолчал и сказал:
- Ладно. Сейчас приеду и причащу.
Прошло еще два часа. А Булат все не появлялся.
Зато раздался новый телефонный звонок.
На этот раз звонила ему Гульфия.
- Ну где же вы? – жалобно спросила она. – Ваш батюшка приезжал, все сделал. Но Вере еще хуже. Она все время зовет вас. Велела достать из шкафа свой кошелек и передать вам, чтобы вы потратили все, если я не ошибаюсь, до последнего квадранта. Чтобы она не осталась должна никому. И все говорит, что вы обещали ей что-то. Твердит про какой-то канон…
«На исход души из тела!» - понял Александр и похолодел, - Неужели, и правда, все так плохо?
Ругая себя за то, что не сообразил это сделать сразу, он узнал через справочную службу 09 домашний телефон Булата и позвонил ему.
Трубку, судя по голосу, подняла его мать.
Александр вежливо поздоровался с ней и спросил – давно ли уже Булат ушел на работу?
- На какую работу? Сегодня же выходной! – удивилась женщина.
- Да нет, он обещал приехать на завод и верстать газету! – попытался объяснить Александр, но в ответ услышал:
- Вы что-то путаете, молодой человек! Булатик с друзьями рано утром уехал на рыбалку.
Александр отказывался верить своим ушам:
- Как на рыбалку? Куда?!..
- Далеко, километров за двести. Обещал вернуться только завтра вечером!
- Ах, вот оно что… - пробормотал Александр и, понимая, что мать Булата была тут совсем не при чем, вежливо поблагодарил: - Спаси Господи!
- Что? – не поняла та.
- Спасибо! – поправился Александр.
И разом понял все. То, что было все эти месяцы – различные отговорки, гастроли, поломка компьютера и, наконец, этот вызов сюда - оказалось простым саботажем. Булат со Светланой просто мешали ему выпустить газету. Сначала в срок. А потом попытались, полностью сорвав ее выход, и совсем выжить его из редакции…
Однако, даже узнав это, он не мог поверить в такую чудовищную ложь, и что люди способны поступать так. Поэтому он подождал еще полчаса, тем более что звонков, как там Вера, больше не было. И вдруг что-то словно толкнуло его. Мигом собрав все бумаги в папку, он сначала шагом, а потом бегом - через огромный заводской двор, а потом по городской улице направился к автобусной остановке. Здесь не было ни автобуса, ни такси. Зато, к счастью, подвернулся частник, который за двойную цену быстрее ветра согласился доставить пассажира в другой конец города.
Он даже и не помнил, как доехал до дома Веры. Как вбежал в подъезд. Как оказался на седьмом этаже.
Дверь была не заперта. И в коридоре оказалось немало людей.
- Она уже никого не узнает и не разговаривает! – увидев его, шепнула оказавшаяся среди них Ирина.
- Ну, меня-то узнает! – уверенно пообещал Александр. - И пусть попробует мне не ответить!
Успокаивая дыхание, он вошел к Вере. Та сидела, подозрительно низко уронив голову.
- Вера, ну что ты, в самом деле? – с нарочитым упреком, хотя внутри все так и замерло, сказал Александр. - Пугаешь так всех?..
- Ты? – послышалось в ответ едва слышное. - Наконец-то…
- Что, совсем плохо? – подойдя к ней поближе, участливо спросил Александр. - Так ведь это ж уже бывало, и не раз!
И тут Вера изо всех сил подняла голову, приоткрыла наполовину глаза и совершенно отчетливо сказала:
- Почему? Теперь … я… совсем… здорова…
- Вот видите! - выбежав от нее, влетел на кухню Александр – Вера сама считает себя совсем здоровой! А вы мне здесь панику подняли!
И тут, за его спиной, раздались три громких коротких крика… один… второй… третий…
Так кричат штангисты, толкая вверх особенно тяжелую штангу. В них отчетливо слышались одновременно – и страх, и удивление, и радость…
- Это конец! – уверенно сказала Ирина.
У сестер милосердия началась истерика.
Даша, взвизгнув, забилась за холодильник. Лена зажала себе кулаком рот, чтобы не закричать.
Александр, расталкивая и опережая всех, рванулся в комнату - к Вере.
Она сидела, склонившись совсем набок, и, судя по едва заметному шевелению халата на груди, еще дышала. А может, уже нет? И это было лишь от дуновения ветра из открытого окна?..
В любом случае, надо было спешить!
Александр схватил лежавший на столике псалтирь и принялся лихорадочно листать его, ища нужный канон.
Кто-то с плачем попытался войти в комнату. Кто-то о чем-то хотел спросить. Крикнув всем: «Вон!!!», он захлопнул дверь сильным ударом ноги и нашел, наконец, то, что искал - Канон молебный при разлучении души от тела.
Он начинался обычными предваряющими канон молитвами и затем уже читался от лица человека, как было написано: «с душею разлучающегося и не могущаго глаголати».
«Каплям подобно дождѐвным, злѝи и ма̀лии днѝе моѝ, летним обхождением оскудева̀юще, пома̀лу исчеза̀ют ужѐ, Влады̀чице, спаси мя!», читал он, часто повторяя:
- Пресвятая Богородице, спаси нас!
«Содержит ныне душу мою страх велик, трепет неисповедим и болезнен есть, внегда̀ изы̀ти ей от телесѐ, Пречистая, ю̀же утѐши».
- Пресвятая Богородице, спаси нас!
Александр первый раз в жизни читал этот канон и старался тоже, наверное, как никогда в жизни:
«Приклони ухо Твое ко мне, Христа Бога моего Ма̀ти, от высоты̀ мно̀гия сла̀вы Твоея̀, Блага̀я, и услы̀ши стена̀ние конечное, и ру̀ку ми пода̀ждь».
- Пресвятая Богородице, спаси нас!
«Иже по плоти, сродницы мои, и иже по духу, братие, и друзи, и обычнии знаемии, плачите, воздохните, сетуйте, се бо от вас ныне разлучаюся».
При этих словах, словно слабая дрожь прошла по телу Веры. Она чуть выпрямилась. И тут… Александр боковым зрением увидел, как рыжий кот, словно дождавшись этого последнего момента, подполз к Вере, поцеловал ее в губы – да-да, именно поцеловал, прощаясь, а не прикоснулся – и после того, как ее голова окончательно упала на грудь, подошел к нему и встал рядом, плотно касаясь пушистым боком его ноги…
«Из пла̀мене преподо̀бным ро̀су источѝл есѝ, и пра̀веднаго жертву водою попалѝл есѝ, вся бо творѝши, Христѐ, то̀кмо ѐже хотѐти. Тя превозно̀сим во вся вѐки!» - понимая, что Вера уже в другом мире, оглядывается, осматривается, трепеща душою, и помощь от него ей требуется сейчас намного больше, чем все эти месяцы, повысил голос Александр.
- Пресвятая Богородице, спаси нас!..
После чтения канона, под руководством Ирины, тело Веры положили на простыню и перенесли в большую комнату на диван… Лицо покойной было каким-то обиженным. В квартире появился и начал быстро усиливаться запах тлена. Александр знакомым сантиметром измерил рост Веры, чтобы назавтра заказывать гроб.
Все подавленно молчали.
И только Гузель отчаянно спорила с сестрой милосердия: вызывать или нет сестру Веры. Ведь она категорически запретила это делать… Александр, не зная, как быть, позвонил отцу Игорю.
- Что значит, не вызывать? – даже не понял тот. - Какая никакая, а - родная сестра. Немедленно вызывайте!
Александр нашел в лежавшей на полке около телефона книжке на букву «Л» - Лиду, набрал ее междугородний номер и, сказав, что сестра ее умерла, как мог, выразил свое соболезнование.
Та сдавленно охнула, но, неожиданно довольно-таки спокойно восприняв эту новость, пообещала, несмотря на то, что живет в далеком Новосибирске, скоро приехать и ни в коем случае не хоронить Веру без нее.
Мало-помалу находившиеся в квартире разошлись, и оставшиеся – Александр и сестры милосердия - поделились на смены, кому когда читать ночью псалтирь.
Александру выпала первая смена – с одиннадцати вечера до двух ночи.
Сначала стоя, а потом сидя – кот по-прежнему не отходил от него ни на шаг – он читал один псалом за другим.
Подошло время пересменки. Но привыкшая к его чтению Вера словно не отпускала его.
И он отчитал вторую смену, затем – третью…
Потом, не отдавая отчета себе в том, что делает, подошел к гробу, посмотрел на лицо Веры и не поверил своим глазам.
Она – улыбалась!
- Ты видел? – спросил он у единственного свидетеля всего этого – кота.
И тот вместо ответа, а может, это и было ответом, - как только Александр опустился на стул, чтобы продолжить чтение псалтири, сразу запрыгнул ему на колени…
15
Напрасно Александр корил себя за то, что, вместо того, чтобы читать псалтирь стоя, он больше половины ночи читал его, сидя.
Он еще не знал, что силы ему очень понадобятся на следующий день, потому что весь его – с утра до самого вечера – он провел на ногах.
Где он только не побывал за это время, с кем только ни разговаривал.
Везде нужны были: справки, справки…
Когда потребовалась первая, он открыл паспорт Веры, взглянул на ее фотографию и ахнул.
Какой же она была молодой и красивой до своей болезни! И разница в возрасте у них, действительно, была совсем небольшой. Она оказалась старше его всего лишь на пять лет!
Тем страшнее было идти потом в бюро похоронных услуг за гробом для Веры и выбирать подходящий среди стоявших там православных и мусульманских домовин.
Хорошо еще, пришедший ни свет ни заря Сергий все это время был рядом. Он где-то достал грузовую машину. Пока Александр расплачивался – оставленными Верой деньгами – сам перенес гроб в машину. Ходил с ним по всем инстанциям. И там, где Александр, теряя терпение, готов уже был сорваться на крик, проявлял такое благодушие, что ему просто невозможно было отказать!
А вечером, после того, как помог переложить Веру в гроб, и стал больше не нужен, просто исчез…
И действительно – теперь оставалось самое простое – укрыть Веру православным саваном.
Что они и сделали, удивляясь тому, что тлетворный запах вместо того, чтобы усилиться, пропал совершенно, вместе с оставшимися с Александром Гульфией и самой мужественной и бойкой из всех сестер милосердия - Леной…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Рассвет на закате
Глава первая
1
Сестра Веры приехала поздно вечером.
Она сама, своим ключом открыла дверь и, быстро сняв с себя черный платок и плащ, быстро спросила:
- Где она?
Александр и Лена молча кивнули в сторону большой комнаты. Гульфия открыла в нее дверь.
Они ожидали, что сейчас начнутся крики, плач, мольбы о прощении, возможно, понадобится даже нашатырный спирт, который, на всякий случай, держала в руке сестра милосердия.
Но вместо всего этого сестра Веры, войдя в комнату, первым делом сдернула с гроба саван с крестом.
Затем, достав из своей сумки белый красивый тюль в рюшечках, тщательно покрыла им Веру.
- Вот так! – сказала она. – Я все равно не поверю в то, что Верочка обратилась в веру. И не пытайтесь убеждать меня, что она верила в вашего Бога. Я видела ее немногим более полугода назад, и точно знаю, ни о каком Боге она даже не думала!
Александр с Леной переглянулись и уже собирались наперебой возражать. Им было что сказать! Но Гульфия, очевидно, хорошо знавшая Верину сестру, красноречиво прижала палец к губам и, показывая на нее глазами, безнадежно покачала головой.
Это была, под стать Вере, тоже очень сильная и волевая женщина. Невысокого роста. Вся сбитая, крепкая. Чувствовалось, что ей стоит немало сил, чтобы держать себя в руках.
Единственное, что она позволила себе затем – это сесть в кресло, немного перевести дух и затем с упреками набросилась на стоявших перед ней Александра с Леной. Гульфия пошла ставить чайник, чтобы покормить ужином приехавшую с дороги.
- Почему вы вызвали меня не сразу, как началось ухудшение, а когда она… когда ее… уже не стало? – Сестра Веры прижала к губам носовой платок и, справившись с подступившим к горлу плачем, продолжила: - Это вы во всем виноваты, что она так рано ушла! Вы ее запустили! Я бы не дала ей умереть! Я бы подняла на ноги всех! При моей должности ведущего редактора в детском издательстве, через известных писателей, это вполне возможно, и я уже делала так не один раз! Я столько раз вытягивала ее с того света! Так помогала ей...
-Да, что, в конце концов, Гульфия нашла ее умирающей от голода около холодильника! – не выдержав, выпалила Лена.
Лицо сестры Веры пошло красными пятнами. Она в гневе начала было подниматься с кресла, но тут же опустилась. Потому что возразить на это ей было нечего: вернувшаяся в комнату Гульфия согласно кивнула головой, подтверждая сказанное Леной.
Сестра Веры долго молчала и, наконец, слегка поумерив тон, сказала:
- И все равно – вы вызвали меня слишком поздно! Что мне теперь прикажете делать? Вечером, когда все закрыто, а завтра уже хоронить? Как я успею получить свидетельство о ее смерти?
- Да все уже получено! – протягивая лежавшее на столе свидетельство, сказал Александр.
- А все необходимые в таких случаях справки?
- И это сделано!
- Вам ни о чем не нужно заботиться! – успокаивающе подытожила Лена. – Грузовая машина заказана. Могилу выроют наши ребята. Завтра, сразу же после панихиды в храме, мы отвезем Веру на кладбище и похороним.
- Отпевание – это последняя - предсмертная воля вашей сестры! – поспешно вставил Александр, видя, что сестра Веры уже открывает рот, чтобы решительно запретить всякую панихиду.
- Ладно, - сквозь зубы процедила та. – Последнюю волю умирающего нельзя не исполнить. – И тут же повысила голос: - Но только чтоб никаких крестов на могиле!
- Как это? – растерялся Александр, помня, что Вера не только очень хотела, чтобы ее проводили в последний путь по-православному, для чего и просила не приглашать сестру, но и чтобы на могиле ее обязательно был крест.
- А вот так! Только мраморная плита и памятник! – решительно заявила Верина сестра и, прищурившись, с насмешкой посмотрела на Александра: - И еще, молодой человек! Не надейтесь, эта квартира вам все равно не достанется. Даже если у вас на руках сто дарственных от Веры, я все равно докажу через суд, что она была недееспособной, подписывая их!
- Какая квартира? Какая дарственная?! – опешил Александр. - Да вы что? Вера, действительно, говорила мне что-то об этом. Но как мог я пойти на то при живом человеке? Да и зачем мне квартира, когда в итоге я собираюсь жить в монастыре?
- Да? – веря и не веря, переспросила сестра Веры и, неопределенно пожав плечами,– видно было, что она приехала сюда в готовности бороться за квартиру, а, судя по всему, никакой борьбы и не нужно, устало сказала: - Ну ладно… Мое дело предупредить А теперь я обзвоню всех подруг, чтобы сообщить им скорбную новость, и попрошу никого не входить в комнату с Верой. Я хочу всю эту ночь провести с ней наедине!
- Хорошо! – переглянувшись с Александром, согласилась Лена. - Псалтирь мы и на кухне можем почитать!
И учитывая опыт предыдущей ночи, когда Александр не пожелал поделиться с кем-либо дежурством, сразу определив себе первую смену, отправила его спать.
Да после такого тяжелого суетного дня Александр особо и не сопротивлялся.
Он добрел до комнаты Веры, лег на ее кровать, которая давным-давно стояла без хозяйки и, уже засыпая, вдруг почувствовал, что кто-то запрыгнул к нему и тяжело улегся на ноги.
- Ах, да, - вспомнил он. – Надо же! Рыжий кот…
2
И снова «Золотая стрела», вздымая подводным тараном воду, неслась по вызолоченному солнцем днем и посеребренному ночью луной морю.
Расковав Грифона в Антиохии, Клодий решил, что в Тире не следует надевать на него оковы. Потому что, как сказал он Альбину, после смягчения политики Траяна к христианам, опасности от него больше нет никакой.
А она, оказывается, была.
И, как вскоре выяснилось, немалая.
Клодий даже не подозревал, какую злобу накопил против него раб, сидя почти целый год на цепи.
Он просто горел желанием отомстить своему господину.
И этот случай ему вскоре представился.
Когда однажды он был послан за продуктами в ближайшую лавку, его вдруг окликнул отделившийся от стены римлянин с узкими красными полосками на тоге. Это был тот самый всадник, который принимал участие в совете римского пресвитера с Клодием и сенатором, как спасти Священные книги. Он явно поджидал кого-нибудь, выходящего из снятого Клодием дома.
- Скажи, - с нетерпением спросил он. – Верно ли, что сейчас здесь проживает многоуважаемый Клодий Альбин?
Грифон с недоумением посмотрел на всадника и проворчал:
- Ну допустим, а что?
- Хвала богам! То есть, я хотел сказать, слава Богу! – быстро поправился всадник и с облегчением выдохнул: - Наконец-то нашел…
- А ты кто будешь? Тоже что ли христианин? – неприязненно покосился на него Грифон.
- Разве об этом спрашивают на улице? – упрекнул раба всадник и зашептал: - Я давний друг Клодия и давно уже ищу его…
- Ну так иди тогда и обнимайся с этим чудовищем! – криво усмехнулся раб.
Всадник с удивлением посмотрел на него:
- Что-то ты не очень ласково отзываешься о своем господине!
Обида так переполняла Грифона, что он не выдержал и выплеснул ее первому встречному:
- Я понимаю, что я раб, и что раба можно бить, убить, обижать! Но не до такой же степени, как это сделал со мной он! Он… он… он не дал мне свободу, несмотря на то, что я предлагал ему любой выкуп, и держал на привязи, как цепного пса! Поэтому я даже и слушать о нем не хочу!
Всадник внимательно выслушал его и осторожно спросил:
- А если я скажу тебе, что я – его… враг?
Грифон, в свою очередь, тоже изучающе оглядел незнакомца с головы до ног и медленно произнес:
- Тогда, пожалуй, я готов тебя выслушать! Тем более что это похоже на правду. Я, действительно ни разу не видел тебя в числе друзей Клодия! А я, поверь, знаю их всех в лицо! Особенно среди христиан, на которых ты, если честно, совсем не похож…
- Тогда скажи мне, - нетерпеливо подался к рабу всадник. - Свитки двух книг, ну, ты наверняка знаешь каких - еще у них?
- Да! – кивнул Грифон. - Я как раз переписываю их сейчас, по просьбе здешних христиан.
- А ты не мог бы их выкрасть, принести мне и тем самым отомстить своему господину?
- Нет! - даже отступил на шаг раб. – Это воровство. Я никогда не шел и не пойду на него. Да и все равно Альбин – это его помощник - следит за каждым моим движением и не отходит ни на шаг от своих свитков.
- Альбин? – припоминающе сощурился всадник и, что-то прикинув в уме, спросил: - А долго ли вы еще пробудете в Тире?
- Да вот закончу переписывать эти книги и поедем.
- Куда?
- В Аравию.
- Какой дорогой?
Всадник перехватил недоверчивый взгляд раба, которому явно начинало не нравиться, что разговор стал походить на допрос, и спросил:
- Скажи, ты действительно обижен на своего господина?
- Да, - коротко ответил раб и добавил: - Смертельно!
- Я тоже, - явно вкрадываясь ему в доверие, сказал всадник. – И так же, как и ты, очень хочу ему отомстить.
- И что же мы можем сделать? – вопросительно посмотрел на него Грифон.
- Лично я не ищу от этого никакой выгоды! – с лукавой хитринкой во взгляде предупредил всадник. – А вот у тебя есть редкая возможность убить двух вепрей в одном лесу.[10]
- Что ты имеешь в виду? Говори прямо! – потребовал раб, и всадник, глядя ему в глаза, твердо ответил:
- Ты можешь и отомстить, и получить свободу.
- А чем ты можешь поручиться, что все это будет действительно так? – засомневался раб. - Ведь я рискую жизнью, так как Клодий обещал убить меня, если я еще раз предам его. И больше чем жизнью – свободой! Поклянись!
- Да я бы хоть сейчас и кем угодно – Юпитером, Зевсом, Гермесом! – забывшись, воскликнул всадник и, переходя на шепот, развел руками. - Но я действительно, христианин, хотя, как ты верно заметил, во мне осталось еще немало языческого… И, как христианин, не имею право давать клятвы…
Грифон внимательно дослушал его до конца и вдруг удовлетворенно кивнул:
- А вот это меня как раз и убеждает! Я насмотрелся на христиан, и точно знаю: кто-кто, а они не обманут.
- Значит, договорились?
- Договорились!
- Тогда мы совсем скоро отомстим, и ты получишь свободу!
- И что я для этого должен сделать?
- Самую малость. Вызнать у Клодия с Альбином маршрут, по которому они собираются ехать в Аравии, сделать точный чертеж и передать его мне. Я буду стоять здесь. Незаметно. Всегда…
- И это все? – удивился Грифон.
- Да, - кивнул ему всадник. - А остальное я беру на себя!
3
Рано утром раздался громкий нетерпеливый стук. Так однажды стучала в дверь Александра табуреткой Вера.
- Вера, тебе чего?– крикнул спросонья он и вдруг, вспомнив все, потер ладонью лоб. – Ничего не понимаю…
Стук повторился.
Александр по давней армейской привычке мгновенно оделся и выскочил в коридор.
Туда уже подтягивались: Лена с Псалтирью в руке, сонная Гульфия и сильно побледневшая за ночь Лидия.
- Это, наверное, уже наши с Верочкой подруги! – сразу предупредила она и, открыв дверь, в испуге отпрянула.
На пороге стоял… отец Лев.
В заляпанном грязью подряснике, с сумкой и кадилом в руке.
- Вот, простите, так торопился, что не стал ждать автобус и прямо сюда из храма пешком. А везде – лужи! – извинился он и, сообщив Александру: «А воскресную-то школу приняли!», уже громко спросил: - Где тут у вас можно разжечь уголь для литии?
- Да прямо в большой комнате, где и будем молиться о новопреставленной! – наперебой ответили Александр с Леной.
- А можно и на кухне! – подсказал невесть откуда появившийся Сергий. – Я помогу!
- Как! И дома еще панихида? Не многовато ли? - поморщилась сестра Веры.
- Многовато?! – оборвал ее отец Лев. – Да раньше, когда люди знали, как нужны усопшим наши молитвы, они денно и нощно о них молились! Милостыни раздавали! Добрые дела творили! По всем монастырям сорокоусты заказывали! Чтоб целых сорок дней молились!
- А почему это именно сорок дней? – насмешливо осведомилась сестра Веры. – А, скажем, не пятьдесят или сто?
Отец Лев оглядел ее с ног до головы, сразу сообразил, кто перед ним и, видя, что все его объяснения будут бесполезны, сказал, как отрезал:
- Вот помрете – сами все поймете! Причем, особенно именно на сороковой день!
И странное дело: такая резкость сразу подействовала на сестру Веры. Она безропотно отстранилась, пропуская вошедшего, и когда тот – не разуваясь! – прошел в комнату, где стоял гроб, шепнула Александру:
- Кто это?..
- Священник, отец Лев, - охотно объяснил тот.
- Прокурор в рясе! – поджала губы сестра Веры.
- Да вы не беспокойтесь, – принялся успокаивать ее Александр. - Панихида будет только в храме. А сейчас лития – это всего пять-десять минут! Вы только постоите со свечой в руке…
- Я? Со свечой?! Да вы в своем уме? Что подумают обо мне подруги?!!
- Да вы не о себе, вы о сестре сейчас больше думайте! – услышав эти слова, бросил на ходу проходивший из кухни в большую комнату отец Лев. И сестра Веры, сразу сникнув, снова покорно отошла в сторону - тем более, что ей уже нужно было встречать начавших приходить подруг.
Священник вошел в большую комнату, подошел к гробу, долго смотрел на лицо Веры и, наконец, несвойственным для него тихим голосом мягко сказал:
- Вот я, наконец, и выполнил свое обещание, Вера! Пришел. Прости, что так поздно. Прости, если можешь…
И во весь голос, так, что вздрогнули стены, подал первый возглас, ответом на который было пение всех тех, кто знал, что нужно петь.
Подпевая им, Александр оглянулся и неожиданно увидел такую картину: позади стояло не меньше пяти женщин-мусульманок. Каждая из них держала в руке зажженную свечу. И только сестра Веры стояла рядом с ними с опущенными руками…
Лития, как и обещал ей Александр, длилась не больше десяти минут.
Закончив литию и произнеся краткую проповедь, которая состояла лишь в словах: «Покайтесь, как, слава Богу, это успела сделать Вера, чтобы потом не было поздно!», отец Лев ушел.
И тут у сестры Веры началась истерика:
- А венок от меня? – увидев цветы в руках подруг, вдруг вспомнила она. – Вы что, хотите, чтобы у Верочки не было венка от сестры?! Нет, без него я на кладбище и тем более в ваш храм не пойду!!!
- Вот досада! Совсем забыл! – ахнул Александр и заметался по коридору, не зная, что делать.
К счастью, его остановил Сергий:
- Я на грузовой машине, – шепнул он. - Бюро ритуальных услуг открывается рано. Успеем!
Александр благодарно взглянул на него. Денег, которые оставила ему Вера, было еще достаточно. В крайнем случае, на такое дело он мог потратить и свои.
Они быстро вышли из дома и сели в машину. Сергий – Александр с удивлением покосился на него – спокойнейший в жизни человек неожиданно оказался лихачом. А, может, в виде исключения он просто торопился и развил такую скорость, что они всего за пять минут домчались до места.
Бюро, и правда, несмотря на ранний час, было уже открыто. Александр, со вздохом невольной вины перед Верой глядя на деревянные кресты, сразу выбрал самый большой венок и попросил срочно сделать на нем надпись «Любимой сестре Вере - от сестры».
Затем, в ожидании, пока художник напишет это белой краской на черной ленте, прошелся по мрачной, хотя и разноцветной от множества неживых цветов комнате. И вдруг он увидел то, что вызвало не то что радость, а восторг в этом самом не подходящем для положительных эмоций помещении.
Среди самых разных по форме венков был один маленький веночек. Он даже и не привлек поначалу его внимание. Но, почему-то вернувшись к нему взглядом, Александр всмотрелся внимательнее и… увидел посередке его, в обрамлении сосновых ветвей – маленький православный крест!
Он тут же купил этот веночек, и так как времени на новую надпись от него лично уже не было, пошел вместе с несущим большой венок Сергием к машине, ликуя от мысли:
«И все-таки Вера получила все, что хотела, даже, несмотря ни на что - крест на свою могилу!»
4
Веру внесли в храм, когда певчие на клиросе громко и слаженно пели:
«Святы̀й Боже, Святы̀й Крепкий, Святы̀й Безсмѐртный, помилуй нас!»
Люди принялись тесниться, освобождая в самом центре место, куда и был поставлен на лавках гроб.
Александр и тут успел, обогнав всех, войти в алтарь, положить три земных поклона перед престолом и благословиться у отца Игоря, который вместе с сослужившим ему отцом Львом, вел службу, на чтение Апостола. Затем, восстанавливая дыхание и сдерживая шаг, чинно прошел по солее и, остановившись перед амвоном, лицом к алтарю торжественно один за другим прочитал два отрывка из посланий святого апостола Павла.
После этого он вернулся в алтарь, поклонился отцу Игорю, положил книгу на место и успел снова вернуться к Вере до начала чтения Евангелия.
«Слава Тебе, Господи, слава Тебе!» - пел хор.
Люди крестились и кланялись. Как ни странно, несмотря на будничный день, храм был переполнен.
«Во-онмем!» - призывая всех к особому вниманию и благоговению, громче обычного воззвал отец Лев, и отец Игорь проникновенным голосом начал:
«Во время Оно…»
Слушая Евангелие, Александр невольно покосился на Веру, и не мог оторвать от нее глаз.
Вера лежала с белым венчиком на лбу, на котором были изображены Иисус Христос, Божия Матерь и Иоанн Предтеча, и написано: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас!»
В руках у нее была небольшая иконочка. Александр в спешке и суете особо не выбирал, какую именно положить в гроб. И только тут заметил, что это был образ Пресвятой Богородицы «Всех Скорбящих Радость».
Застывшее лицо Веры было торжественно и покойно.
Казалось, что она внимательно слушает каждое слово, которое, по давней церковной традиции, нараспев произносил отец Игорь.
«Слава Тебе, Господи, слава Тебе!» - после чтения Евангелия снова пропел хор.
И тут из толпы стоявших вдруг выскочила Лена. В белой косыночке сестры милосердия с красным крестом, она достала из-за пазухи саван и прикрыла им белый тюль...
Сестра Веры рванулась было к гробу, но, очевидно, мысль о том, что могут подумать о ней все эти чужие люди, которые, судя по выражению их лиц, явно одобрили все это, остановила ее.
Да и подруги, как поняла она, совсем не возражали против этого…
А потом, когда после долгого перечисления поминаемых о здравии, вдруг первым на весь храм в молении о упокоении зазвучало: «Новопреставленной Веры!», она закаменела, побледнела, впервые, наверное, поняв всю невозвратимость потери. А может, и то, что и с ней когда-то тоже случится такое. И стала мало чем отличаться от лежавшей в гробу сестры…
А служба шла своим чередом.
Хор медленно спел «Херувимскую песнь», затем, после молитв, на которые певчие откликались: «Господи, помилуй!» и «Подай, Господи», весь храм, как один человек – дружно и почти без передышки речитативом пропел «Символ Веры» - «Верую во едѝнаго Бога Отца…». Потом, опять после возгласов священников и пения хора – «Отче наш».
После этого отец Игорь причастил несколько человек, среди которых особенным благоговением отличался один мальчик. Судя по всему, тот самый, о котором рассказывала Александру в первый день Ирина...
И, наконец, люди стали подходить к кресту, как всегда, торопясь потом поскорей выйти из храма.
Александр растерялся: неужели все так и уйдут, не попрощавшись с Верой?
Но тут к гробу подошел с кадилом отец Лев и зычно возгласил:
«Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков».
«Аминь!» - на ходу подстраиваясь друг под друга, отозвались проследовавшие за ним певчие.
Настал черед читать Александру.
И он, с отчаянием видя, что храм скоро может совсем опустеть, на всю мощь – спасибо архимандриту, который учил его читать в огромной храме под рев работавших отбойных молотков, так громко, что вздрогнул даже отец Лев, начал:
- Святы̀й Боже, Святы̀й Крепкий, Святы̀й Безсмертный, помилуй нас!
Такое необычное чтение мигом привлекло внимание всех, кто еще был в храме. Люди подошли к гробу, снова окружив его плотным кольцом. И оказалось, что тут еще было многолюдно.
К тому же, стали возвращаться даже те, кто уже вышел на паперть.
И тут… словно кто-то невидимый явственно обнял Александра за плечи, да так – что дрожь пошла по всему его телу!
Это было чувство, с которым невозможно было сравнить ни одно из земных ощущений – что-то неземное или, точнее, надземное.
Оно длилось всего одно или несколько мгновений и быстро исчезло, но – опять-таки чудо, которое нельзя объяснить словами! – словно продолжая оставаться в нем навсегда.
Потрясенный этим, Александр даже не заметил, как прошла панихида.
Как потом говорил ему Сергий, ни один человек не ушел после службы совсем. Все остались и проводили Веру.
А он, словно во сне, продолжая жить тем необыкновенным ощущением, снова под пение: «Святы̀й Боже, Святы̀й Крепкий, Святы̀й Безсмертный, помилуй нас!» - только теперь грустное и протяжное - помогал парням-алтарникам выносить гроб и ставить его на кузов машины.
Лидия, не пожелав в этот последний час даже на минуту расставаться со своей сестрой, пожелала ехать рядом с гробом. Но, поднимаясь на кузов, стала навзничь падать на асфальт. И, если бы не помощь вовремя подхватившего ее Александра, неизвестно, чем бы все это для нее закончилось…
Потом было кладбище. Оканчивание рытья могилы, в котором тоже принял участие Александр. Короткие надгробные речи… Вопль Лидии, когда заколачивали крышку гроба…
Ее отъезд вместе с подругами…
Кто-то, кажется Сергий, подвез до города и его…
Очнулся он только перед большим магазином и, машинально сунув руку в карман, увидел, что в нем еще оставались деньги Веры.
«Может, купить себе от нее подарок - на память? – мелькнула мысль. Но он, вспомнив Веру, ее сестру, подруг и тех, кто был сейчас на поминках, и куда нужно было идти сейчас и ему, тут же отогнал ее: - Нет, - я лучше вот что на них сделаю!»
И сжав деньги в кулак, решительно шагнул в магазин.
5
- Вот! – входя в большую комнату, где теперь за составленными воедино столами сидело много людей, протянул он большой тяжелый пакет. – Это вам от Веры!
Сидевшие – одни со страхом, другие с недоумением, третьи изумленно уставились на него.
И он, доставая из пакета: большие зеленые яблоки, копченую скумбрию, орехи, объяснил:
- Это все то, что так хотела поесть, но уже не смогла!
Люди одобрительно закивали головами, зашевелились.
- Все куплено на ее деньги! – уточнил Александр. - Так сказать, до последнего оставленного ею кодранта!
- Квадранса! – снисходительно поправила его уже успевшая прийти в себя сестра Веры.
- Ну да, это - если по-мирскому, то есть, как говорили древние римляне. А если по-евангельски, именно кодранта! Простите, - неожиданно извинился Александр, - я сейчас!
Вбежав в комнату Веры, он принялся искать оброненную Верой монетку – но, сколько ног уже побывало тут после этого – так и не смог ее найти.
«Ладно! – после найду!» - махнул он рукой и вернулся в большую комнату.
Ему освободили место между Алешей и Гульфией. Та наложила ему полную тарелку салатов, вареной картошки, котлет…
Рыжий кот, сидевший на коленях Алеши, сразу перебрался к набросившемуся на еду Александру и, словно прощаясь, стал тереться головой о его ноги.
Разговор, как понял Александр, шел о вере. Точнее, о том, есть ли, в конце концов, Бог или нет.
- Нет, конечно, что-то такое есть, - слышалось то в одном конце стола, то в другом, но их, к удовольствию согласно кивавшей Лидии, заглушали скептические голоса.
Как из рога изобилия сыпались те самые «главные» вопросы, о которых они говорили с Верой. Что – «Оттуда никто не возвращался». Что – «Можно спасаться, молясь и дома». Что - «Бог у меня в душе», и так далее…
Конечно, он мог еще раз объяснить это людям, как объяснил уже Вере. Но только не сегодня. Сегодня у него не осталось на это сил.
Тем не менее, не считая себя вправе молчать, он несколько раз очень удачно поставил на место особо зарвавшихся атеистов.
И тогда Лидия спросила у него:
- А вы что, тоже священник?
- Нет, только редактор православной газеты, - скромно ответил Александр.
- А, ну тогда все ясно: такая апологетика положена вам по должности! – ухмыльнулась сестра Веры, и Лена, не выдержав, выкрикнула ей через стол:
- Между прочим, Александр в некотором роде – ваш коллега. Точнее тот, на кого вы работаете! Он – писатель!
- Что, пишете какие-нибудь сусальные стишки или приторно-сладкие рассказы? – с напускной вежливостью уточнила Лидия.
- Да нет, - невозмутимо пожал плечами Александр. - Собственно говоря, я издал пока только роман-дилогию «Молния Зевса» и несколько художественных повестей о выдающихся людях античности.
- Что?! Вы – автор «Молнии Зевса»?!
Лидию просто поразило это известие.
Она во все глаза уставилась на Александра, словно впервые видя, осмотрела его подрясник и недоверчиво сказала:
- Я читала этот роман. И даже, помнится, восторгалась им. Но, ведь это – сугубо светское произведение!
Да, - согласился Александр. – Я написал его до принятия крещения и с тех пор, по благословению одного игумена «воцерковить» его, насколько это возможно, мечтаю переделать всю книгу, то есть, попытаться ответить на вопрос: а чем, собственно, в плане духовного поиска жили или могли жить люди за полтора века до Прихода в этот мир Иисуса Христа?
- Но зачем? Это только испортит роман, который и без того хорош! Это я заявляю вам, как профессионал. Удивляюсь, и почему его до сих пор не переиздали у нас и тем более за границей?
- А потому что меня не могли найти!
- Как это? – не поняла Лидия.
-Так я ведь в монастыре был. А до этого предлагали, и не раз. И издать, и жить, например, в Греции или на Кипре.
- И вы – отказались?!
- Категорически. У меня уже были другие интересы и цели.
- Не понимаю… Что вас, писателя, который мог стать известным на весь мир романистом, может связывать с грубыми, малообразованными монахами?
Александр посмотрел на Лидию и спросил:
- А вы хоть раз разговаривали хотя бы с одним монахом? Желательно опытным, а еще лучше – старцем?
- Еще чего не хватало!
- Ну, а об истории монастырей читали?
- Зачем?
- А затем, - строго посмотрел на нее Александр, - что - как можно так строго судить о том, чего вы не знаете? Например, о том, какое значение имеет монашество для всех остальных живущих в миру людей! Не зря же наши предки говаривали – двое монахов молятся, а миллионы едят хлеб. То есть, по монашеским молитвам Господь помогает земледельцам выращивать хлеб, а ремесленникам делать все потребное нам для жизни. Прекращает войны и останавливает стихийные бедствия. Ограждает людей от бед… И вообще, к вашему сведению, монастыри испокон веков были хранителями культуры!
- Какой культуры? Какой культуры?! – возмутилась сестра Веры.
И споры о Боге и вере возобновились с новой силой.
Александр смотрел на споривших людей, на яростно поддерживавшую сторону противников Бога Лидию, видел, что многое она делает исключительно по незнанию, и думал только одно: как же прав отец Игорь! Теперь, действительно, подняв из руин соборы и церкви, нужно начинать срочно восстанавливать храмы человеческих душ! Но как… как даже он не может понять, насколько важно скорее издавать книги, которые бы на понятном и доступном языке многое бы объяснили тем, кто читает художественную литературу или смотрит поставленные по ней кинофильмы, но пока сам не ходит в храм и не думает или просто не знает о Главном?!
6
После поминок, когда все, за исключением Лидии и ее подруг, разошлись, Александр устало побрел в маленькую комнату Веры.
Вместо рыжего кота, которого в самый разгар споров незаметно унес Алеша, за ним направилась… сестра Веры.
- Спасибо вам за все, что вы сделали! – остановившись на пороге, явно сдержанным голосом сказала она.
- Да ладно!... – желая только одного: поскорей лечь и – спать… спать… - ответил ей Александр и, видя, что та продолжает вопросительно смотреть на него, привычно сказал: - Во славу Божию!
- Ну, Божью – не Божью, а вы действительно очень помогли мне.
Она немного помолчала и, видно, не собираясь выходить из комнаты Веры, достала из сумочки кошелек.
- Я понимаю, что все это стоило немалых денег. Сколько я вам должна?
- Да ничего вы мне не должны… - отмахнулся Александр, но сестра Веры не думала отставать от него:
- И все же, мне нужна точность: сколько вы потратили на организацию похорон и поминки?
- Нисколько, – повторил Александр. - Я ведь уже говорил: все это оформлено, сделано и куплено, даже венки от вас - на деньги Веры!
- То есть, я вам ничего не должна? – с какой-то нехорошей улыбкой уточнила сестра Веры.
- Нет.
- Вот и отлично, – с удовлетворением кивнула она и, больше не сдерживаясь, показала пальцем на дверь. - А теперь – вон!
- Что? – не понял Александр.
- Я сказала – вон! Вон! Вон! – закричала сестра Веры и топнула ногой. – И чтобы духу вашего больше здесь не было!
За окном – завывал ветер. Бил в стекло частый и крупный дождь…
- Лида, Лида! – бросились подруги к, казалось, совсем обезумевшей сестре Веры. – Возьми себя в руки! Одумайся, ты не права! Подумай: мы все предали, бросили ее. По сути, оставили одну – умирать! А они до последнего были с ней и помогали. Если ты, и правда, выгонишь его, то мы больше тебе не подруги!
Лидия посмотрела на них, на остановившегося на полпути к своей сумке Александра и решила:
- Ладно, уговорили… но только чтоб на одну ночь!
Глава вторая
1
Лидия, судя по объявлению в городской газете и тому, что по вечерам в квартире Веры зажигался свет, благополучно сдала ее и уехала.
Отец Никон среди своих духовных чад нашел для Александра комнату. Правда, как сообщая об этом, извинился он - опять у тяжело больной, полностью парализованной женщины.
«Видать, такой уж у тебя крест в этом городе!» - развел он руками и протянул ключ.
И вновь рядом с Александром были знакомые сестры милосердия.
Снова пахло лекарствами и болезнью.
Не хватало только Веры.
Ему никак не верилось в то, что ее больше нет. И только маленькая икона «Всех скорбящих Радость», которую он каждый раз, входя в храм и ставя свечку о упокоении новопреставленной Веры, своих родителей и всех усопших сродников, видел стоящей на каноне, подтверждала, что все случившееся было на самом деле.
Из храма Александр направлялся в домик и, позавтракав, принимался за работу над газетой. Только теперь он готовил уже ее будущие номера…
Булат после того случая так и не появлялся. Позвонив на следующий день, он сказал, что сильно простыл и ушел на больничный. Судя по хриплому голосу и кашлю, на этот раз он действительно говорил правду.
Светлана – та вообще подала заявление об увольнении и, даже не дожидаясь резолюции начальства, перестала приходить в редакцию. На всех автобусных остановках и в городском транспорте появились ее большие портреты. Молодежь смотрела на них с восторгом. Александр - с грустью, вспоминая слова Христа, что толку-то, если человек приобретет весь мир, а душе своей повредит. Такая возможность была у нее! Вот Вера – та, едва узнав слово Истины, сразу пошла к Богу. А эта, наоборот - от Него, и страшно даже сказать, к кому…
Когда положение с выходом первого номера стало безысходным, как частенько бывает в подобных случаях, Господь, до конца испытав терпение верящих в Него людей, резко изменил ситуацию.
На девятый день после смерти Веры, в редакцию неожиданно пришел директор коммерческой фирмы. За ним с огромным ящиком втиснулись трое парней.
- Что это? – не понял Александр, когда они водрузили его на стол.
- Компьютер! – с гордостью объяснил бизнесмен. – Причем, самый мощный, какой только можно было найти в Москве! Сейчас мои ребята его настроят и – работайте на здоровье!
- Неужели получилось? – ахнул Александр.
- Еще как! Даже благодаря гранкам! – бизнесмен с благодарностью принялся трясти руку Александра. - А что будет, когда они увидят саму газету…
Пользуясь случаем, Александр попросил парней унести компьютер Булата на склад и тут же позвонил, а потом, не выдержав, съездил к ребятам из полиграфической фирмы. Объяснил им, что у него есть теперь на чем верстать газету. Но они опять были очень заняты и обещали зайти не раньше, чем через неделю. И при этом, несмотря на отказ, почему-то загадочно улыбались. И все загораживали от него упаковки каких-то книг, разложенных вдоль всей стены, особенно стараясь, чтобы он не увидел их ярлыки…
«Тоже мне конспираторы! Да какая мне разница, что они там и для кого печатают! У меня ведь номер горит!..» - с горечью подумал, уходя от них Александр.
Вернувшись в редакцию, он сел перед готовым к началу верстки компьютером. И не знал – плясать ему от восторга или рыдать от досады.
Радости его не было границ. Но… кто будет работать на нем?
И тут в редакции появилась… Татьяна.
- Ты?! – глядя на нее, опешил он.
- Я! – спокойно ответила она.
- Но я же сказал тебе…
- Я помню! – не дала договорить Татьяна и сразу предупредила: - Отбросим личное. И забудем, все то, что было. Я пришла только для того, чтобы продолжать работу. Не хочу лишать себя такой возможности послужить Богу словом! – выпалила она и решительно сказала: - Говори, что нужно набирать!
- Да все уже набрано! – сникая под таким напором, махнул рукой Александр. К тому же, Татьяна была права – и правда, нельзя лишать человека такой возможности. - Осталось только немного доверстать. Вернее… – поправился он, вспомнив, что Булат не просто не довел до конца номер, но и сверстал его по-своему, жестко, что было ему не по душе. - Лучше переверстать первый номер!
- Есть на чем?
- Вот - новый компьютер!
- Отлично! – включив компьютер, похвалила Татьяна. – Здесь есть все необходимые программы. Давай макеты полос!
- Как! – изумился Александр. – Ты и верстать умеешь?
- Я все умею! И могла бы быть тебе образцовой женой. И настоящей помощницей, а не помещницей… - Татьяна взглянула на подрясник, который был на Александре и, разом перестав шутить, серьезно сказала: - Но коль мы договорились, что у нас чисто рабочие отношения, то больше не скажу ни слова о личном. Поверь, я и это тоже умею! Да и Верочка не позволит! - набожно перекрестившись, добавила она. – Я ведь ее, как бы это тебе сказать, чувствую!
- Ну тогда давай, начинай!
Татьяна, сбросив с себя плащ, немедленно принялась за работу. И это было совсем другое дело!
Шрифты заголовков, в отличие от напоминавших колючую проволоку шрифтов Булата, теперь были добрые, мягкие. Линейки – легкие, словно воздушные. Первая же полоса, сверстанная за день Татьяной, радовала глаз и словно дышала.
Но как она ни торопилась, а быстро работать в последующие дни никак не получалось.
То ее задерживали на работе.
То со здоровьем были какие-то неполадки.
Словом, хоть дело и сдвинулось с мертвой точки, но тоже не так быстро, как бы того хотелось…
Наконец, в редакции появился Булат.
Увидев вместо своего компьютера новый, он недоуменно оглянулся:
- А где…
- Ваш рок-компьютер? На складе, за ненадобностью! – с чудовищной вежливостью ответил ему Александр. – И верстальщик у нас теперь новый есть. Так что в ваших услугах мы больше не нуждаемся!
Он с удовольствием посмотрел, с каким видом встретил такие новости Булат и, словно ненароком, спросил:
- Ну и как рыбалка?
- Какая еще рыбалка? – не понял Булат.
- Ну тогда, в выходной, когда я целых пять часов даром вас ждал на заводе?
- А-а, - нисколько не смутившись, вспомнил Булат. – Хорошая была рыбалка. Как раз стерлядка пошла.
- Странно, - удивился Александр. – А я думал, что вы только пираний ловите!
Он хотел добавить «и питаетесь ими, коль сочиняете такое потом», но вовремя сдержал свой иногда очень уж острый язык.
Да лицо Булата и без того пошло багровыми пятнами.
Он открыл рот, хотел что-то сказать, но не смог. И так – молча вышел из редакции православной газеты.
И было видно, что – навсегда!
2
- Все пропало! Потеряли! Упустили! – обхватив голову руками, простонал Альбин.
- Погоди, рано еще отчаиваться! – попытался успокоить его Клодий. – Будем надеяться, что они сумеют его догнать. Я выкуплю тебя, свитки, и ты передашь их по назначению!
Но Альбин был безутешен:
- А если он сумеет от них ускользнуть? Что нам тогда делать?!
- Что? – задумался Клодий и вдруг, просветлев лицом, окликнул: - Эй, Грифон! А ну подойти ко мне!
Несмотря на то, что главарь разбойников даровал ему свободу, Грифон неверными шагами подошел к Клодию и спросил:
- Да, господин?
- Скажи… Ты, кажется, говорил, что с первого раза можешь запомнить любую книгу. А эти… ты тоже запомнил?
- Да, господин!
- Что толку? – не унимался, потеряв свою обычную невозмутимость, Альбин. – Одно дело пересказать, и совсем другое переписать – без единой ошибки! Ведь в конце Апокалипсиса ясно сказано, что ожидает всякого, слышащего пророчества сей книги, если он хоть что-нибудь в ней изменит…
Грифон сощурился, словно видел перед собой строки на папирусе, и уверенно сказал:
- Точнее сказано вот как: «Если кто приложит что к ним, на того наложит Бог язвы, о которых написано в книге сей; и если кто отнимет что от слов книги и пророчества сего, у того отнимет Бог участие в книге жизни и в святом граде и в том, что написано в книге сей».
- Отлично, Грифон! - похвалил Клодий и твердым тоном пообещал: - Если ты перепишешь Апокалипсис так, что в нем не будет ни единой ошибки, то я, так уж и быть, отпущу тебя на свободу.
- Подожди! – вмешался главарь. – Но ведь я же его уже опустил!
- Да! – обернувшись к нему, благодарно кивнул Грифон и, замявшись, с чувством сказал: - Только, если меня отпустит мой господин, это – совсем другое!..
- Мы можем взять из наших бывших вещей письменные принадлежности? – осведомился у разбойников Клодий. – Тем более что они все равно мне понадобятся, чтобы написать денежные расписки, по которым вы сможете получить выкуп в указанных мной местах!
Главарь дал знак, и грабители принесли нужный мешок.
Взяв папирус и каламус с чернилами, Грифон немедленно принялся за работу.
Клодий с удовлетворением следил за ним. Альбин же продолжал сомневаться.
- Даже если он и сумеет восстановить по памяти эту книгу – по чему мы будем сверять написанное Грифоном?! – то и дело, повторяя одно и то же, сокрушался он.
- А вот по чему! – наконец, оборвал его Клодий, показывая на дорогу, по которой клубилась пыль.
И не ошибся.
Посланные вдогонку разбойники вернулись с кожаным мешком и беглецом, в котором Альбин с изумлением узнал… знакомого ему всадника. Тот был весь окровавлен и уже еле жив.
- Ты?! – не поверил он.
- Я! – тоже узнав его, простонал всадник.
- Но как ты мог? Ты же ведь – наш!
Разбойники, видя, что обманувший их римлянин умирает, сжалившись, опустили его на землю. И тот чуть слышно ответил:
- Я сам не пойму, чей… В молитвенном дому – христианин. А как выйду из него – хуже язычника…
- Разве ты не знал слов Христа, что нельзя работать Богу и мамоне?
- Знал, но… Префект претория пообещал мне место в сенате и огромные деньги, если я раздобуду эти свитки. Я знал, что вы должны быть в Тире, и ждал вас там… И вот теперь понял, что все было напрасно. Мир обманул меня. И все… все теперь поздно! Дайте мне кинжал, я прикончу себя поскорей, чтобы не мучиться…
- Нет! Это самоубийство! – воскликнул Альбин. – Не уходи без покаяния, не повторяй непоправимого поступка Иуды! Покайся и поверь – Господь непременно простит тебя!
Плача, всадник, за неимением поблизости пресвитера, исповедался Альбину, поцеловал крест и умер.
Альбин поклонился ему и бросился к мешку.
Свитки были на месте.
Видя, что Клодий завел с разбойниками деловую беседу, как и где им безопаснее будет получить выкуп, делая пометки на клочке папируса, которые протянул ему главарь, Альбин стал сверять написанные Грифоном книги с подлинными.
Закончил он почти одновременно с затянувшимся разговором.
Протягивая главарю записку, Клодий случайно перевернул ее и ахнул:
- Так ведь это маршрут нашего пути!
- Да, - подтвердил главарь. – Именно по этому плану мы и смогли отыскать вас!
- Но ведь это же почерк Грифона, - вглядевшись внимательнее, изумился Клодий. – Грифон, выходит, что это ты предал нас?
- Да, господин, - низко уронив голову, прошептал раб.
- Там, в Антиохии, я закрыл глаза на твой поступок, потому что был не против пострадать за Христа. Но сейчас ты отдавал меня на глупую и никчемную смерть - разбойникам! Ты что, забыл, что я дал слово убить тебя, если ты еще раз осмелишься меня предать?
- Но ты также дал слово освободить его, если он не сделает ни одной ошибки! – вступился за раба Альбин.
- А что, он действительно не сделал?
- Ни единой!
- Прямо и не знаю, как теперь быть. И тогда дал слово, и теперь… Какое из них выбрать? – принялся строго вопрошать Клодий, но Альбин видел то, чего не мог видеть продолжавший стоять с низко опущенной головой Грифон: глаза его друга смеялись!
- До принятия крещения я бы, безусловно, выбрал первое, – наконец, сказал тот. - Но сейчас, конечно же, останавливаюсь на втором. Ступай. Ты – свободен!
- Так вы христиане? – вмешался в их разговор главарь. – Что же вы раньше-то не сказали? У меня родители христиане. Да и у многих из их родственников, - показал он на разбойников, - тоже. Слушай, - попросил он, - пусть твой бывший раб и для нас сделает списки этих книг. Мы отвезем их своим. И как знать, может, когда-нибудь и сами крестимся тоже…
- А почему бы и нет? Ведь первым человеком, который вошел в рай, знаете, кто был? – спросил Альбин и, не дожидаясь ответа, многозначительно поднял указательный палец: - Разбойник!
Грифон старательно еще раз переписал книги.
Взяв их, разбойники быстро умчались прочь.
Словно их и не было.
- Ну и чего ты ждешь? – спросил у Грифона Клодий. – Ведь ты так мечтал об этой минуте!
- Да, - прошептал бывший раб. – Но когда она пришла, я не могу так просто уйти от тебя. Позволь мне доехать с вами хотя бы до Аравии! Там есть большая развилка. А, не доезжая до нее – маленькая, на мою родину. Там я и уйду… А по дороге, - он просительно взглянул на Альбина, - Ты повтори мне все то, что рассказывал о Христе моему господину. Мне ведь далеко не все удалось услышать. Да и, честно говоря, слушая, я совершенно не слышал то, о чем вы тогда говорили…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги