Ищи врагов среди друзей

Глава 18

Широко шагая по коридорам и трапам «Москвички», Владлен Михайлович Самарин кипел от ярости.

Все пошло прахом, все в одночасье сорвалось, рухнуло и покатилось в тартарары, кувыркаясь и разваливаясь на лету – на куски, в клочья, в вонючие ошметки… Владлен Михайлович понимал, что идет по этим коридорам в последний раз: он терял этот корабль, он терял фешенебельную квартиру в центре Москвы, и дом в пригороде, и флотилию речных судов, и лакированное стадо туристских автобусов, и офис с почтительными служащими и пожилой, хорошо натасканной секретаршей – все, кроме жизни, своих заграничных счетов, заложенной под шестьдесят процентов стоимости и четырнадцать процентов годовых виллы в Майами, по соседству с виллой Аллы Борисовны, и двадцати трех пудов червонного золота, которое нужно было спасти любой ценой.

О том, что уже было потеряно, навсегда оставшись в России, Владлен Михайлович не думал: к чему предаваться скорби о том, чего уже не вернуть? Мысли его занимал исключительно текущий момент: где-то совсем недалеко отсюда стремительно рассекал воду серо-зеленый, похожий на старинный утюг пограничный катер, тупо и грозно уставившись широкими жерлами автоматических пушек и крупнокалиберных пулеметов. Он приближался неотвратимо, как рок, и думать сейчас следовало только о том, как избежать встречи с этим бронированным «утюгом».

Самарин приблизился к шлюпке, где уже деловито, без лишней суеты, но сноровисто и быстро копошилась четверка присланных старпомом матросов.

Один из них возился у лебедки, другой стоял наготове с багром, а еще двое, взявшись за края, сняли со шлюпки брезент.

То, что открылось его взору, заставило Владлена Михайловича зажмуриться и вцепиться обеими руками в поручни. Осторожно открыв глаза, он снова заглянул в шлюпку и закусил губу.

Ящики исчезли. Три из четырех ящиков бесследно испарились, а тот, что остался, был приоткрыт, и из него неряшливо свешивался краешек брезента, которым были прикрыты слитки.

– Отставить спускать шлюпку! – прокаркал Владлен Михайлович удивленным матросам. – За мной! – скомандовал он, откашлявшись, и устремился обратно к радиорубке.

На бегу он отметил, что судовая машина работает на пределе мощности, заставляя корабль мелко дрожать: старпом Нерижкозу действовал согласно полученной инструкции, поскольку на самостоятельные действия был неспособен.

Возле иллюминатора радиорубки топтались трое, старательно колотя молотком по толстой блямбе закаленного стекла, оправленной в начищенную до яростного блеска медь. Цепенея от бешенства, Владлен Михайлович разглядел за стеклом ненавистную физиономию Дорогина. Ублюдок скалил зубы и показывал матросам два пистолета. Это зрелище заметно остудило рвение мореходов: движения того, который пытался бить стекло, стали замедленными и неуверенными, а двое его коллег вообще старались держаться так, чтобы в случае чего оказаться вне зоны обстрела.

– Отставить, – бросил им Самарин, и они с заметным облегчением отошли от иллюминатора. – Почему вас только трое?

– Так нету больше, – угрюмо ответил один из них.

– Твари, – с отвращением сказал Владлен Михайлович и нырнул в коридор.

Тела отсюда уже убрали, но палубу вымыть еще не успели, и Владлен Михайлович брезгливо переступил через две темневшие под ногами кровавые лужи.

– Дорогин, – позвал он через дверь. – Ты меня слышишь, сволочь?

– Слышу, – донеслось в ответ. – Ты передумал линять? Зря. Я только что имел беседу с командиром катера. Они уже засекли нас радаром и идут наперехват. Как тебе это нравится, козел?

– Я оставлю тебя в покое, Дорогин, – сказал Владлен Михайлович. – Живи, черт с тобой. Только скажи, где золото.

– «Она схватила ему за руку и неоднократно спросила: где ты девал деньги?» – процитировал в ответ Дорогин. – Ты Аверченко читал?

– Сука, – сказал Владлен Михайлович, бросил взгляд на часы и выбежал из коридора.

– Ломайте! – крикнул он стоявшим у иллюминатора матросам и бросился обратно к шлюпке.

Добежав до места, он осмотрелся. Позади была дверь, которая вела к служебному трапу. Ну конечно! Вот и палуба поцарапана – видно, волоком тащил…

– За мной! – снова скомандовал он четверке матросов, которые, оказывается, все это время хвостом слонялись у него за спиной.

С грохотом сбегая вниз по трапу, он видел следы, оставленные ящиками: сбитую краску, ободранные пластиковые панели… На палубе в нижнем коридоре следы были видны, как разметка на шоссе – глубокие извилистые борозды, оставленные обитыми железом ребрами ящиков…

Инструментальная кладовая была заперта на ключ. Наклонившись, Самарин увидел торчавший в сердцевине обломок ключа: Дорогин предусмотрел все, что можно. За дверью раздавались невнятные звуки – то ли стоны, то ли рыдания, – и кто-то слабо колотил руками по железу, стремясь выбраться наружу.

Владлен Михайлович хищно оскалил зубы, выхватил пистолет и, приставив дуло к замочной скважине, нажал на спуск. Оглушительно прогремел выстрел, пуля с визгом и грохотом вышибла сердцевину замка, что-то лязгнуло, во все стороны полетели искры, и по коридору распространился запах пороховой гари. По ту сторону двери раздался мучительный стон и глухой звук падения.

– Недоумок… – процедил Самарин в адрес пострадавшего и рванул дверь на себя.

Перебитый у основания язычок замка с хрустом обломился и выпал. Дверь распахнулась, и Владлен Михайлович увидел все: и матроса в окровавленных трусах, корчившегося на полу с простреленным животом, и скрюченный труп Пузыря, и ящики – всего два.

– Выносите! – бросил он матросам. – Да не жмуриков, кретины. Ящики выносите…

Пока четверка матросов, кряхтя и приседая от тяжести, выносила ящики на палубу, Владлен Михайлович обшарил коридор и вскоре наткнулся на кладовку, заваленную какой-то пыльной дрянью – кажется, ветошью и вроде бы даже старыми швабрами. Владлен Михайлович и не подозревал, что на его корабле есть такие местечки. Последний ящик был здесь, и – вот сволочь! – здесь же были еще два слитка. Владлен Михайлович словно наяву увидел, как матросы, увидев золото, вываливают своего хозяина за борт прямо посреди моря и шлюпка уходит, деловито тарахтя мотором.

С проклятиями содрав с себя пиджак, Самарин завернул в него слитки и, прижимая их к груди, выскочил в коридор. Время шло, пограничный катер приближался, а он все еще был здесь, в этом коридоре.

– Хватайте ящик! – рыкнул он на вернувшихся матросов. – Быстрее! Плачу по десять тысяч каждому, если удастся уйти. А если не удастся – пристрелю обоих.

Задыхаясь от непривычных усилий – бегать по трапам с тридцатью двумя килограммами золота в охапке оказалось намного сложнее, чем накачивать мускулатуру в тренажерном зале, – он выскочил на палубу, под яркие лучи солнца. Слишком яркие, черт бы их подрал… До темноты оставалось еще несколько часов, и Владлен Михайлович понятия не имел, как ему удастся их прожить.

Матросы, тащившие ящик, появились на палубе через секунду: видимо, обещанное вознаграждение удвоило их силы. Дождавшись, когда последний ящик займет свое место, Владлен Михайлович прыгнул в шлюпку.

– Опускайте! – крикнул он.

Матросы прыгнули следом, зажужжала лебедка, и шлюпка плавно опустилась на воду, гулко ударившись днищем. Матрос, управлявший лебедкой, прыгнул в воду и с помощью товарищей взобрался в шлюпку. Высокий борт «Москвички» прошел мимо в опасной близости. Двое матросов, налегая на весла всем телом, оттолкнулись от мокрой железной стены, и шлюпка поплавком закачалась на поднятой уходящим кораблем волне. На «Москвичке» заиграла музыка – старпом Нерижкозу пудрил публике мозги.

Владлен Михайлович только теперь вспомнил об оставшемся на борту старпоме и махнул рукой: пустое… Что бы тот ни сказал пограничникам, теперь это не имело ровным счетом никакого значения. Теперь имела значение только скорость, которую можно выжать из слабенького шлюпочного движка…

– Ну, что вы возитесь? – обернулся Самарин к матросу, безуспешно терзавшему стартер.

– Не заводится, – растерянно откликнулся тот.

– Так заводите!

Владлен Михайлович посмотрел на удаляющийся корабль.

До него было уже метров двадцать, и это расстояние увеличивалось с каждой секундой. Самарин начал ощущать во рту кислый вкус поражения, и тут на корме возникла фигура старпома. Потомок запорожцев размахивал руками, как ветряная мельница, и что-то кричал. Отчаявшись докричаться до сидевших в шлюпке, старпом в последний раз взмахнул руками, присел и неожиданно ласточкой сиганул в воду.

Владлен Михайлович наблюдал за тем, как он плывет – быстро, размашистыми морскими саженками, и с растущим ощущением бессилия слушал, как матрос на корме все дергает и дергает пусковой шнур. Потом там раздалось постукивание металла, какой-то короткий негромкий лязг и протяжный коллективный вздох.

– Мертвый, – негромко и отчаянно сказал кто-то. – Это не движок, а куча хлама. Все с корнем вырвали, сволочи…

– Весла, – не оборачиваясь, коротко бросил Владлен Михайлович. Он все смотрел, как старпом Нерижкозу, отчаянно работая руками, плывет к лодке, и вдруг заметил в своей руке пистолет.

Он поднял пистолет, чувствуя, как внутри у него все чернеет, выгорая и заполняясь безнадегой и черной бессильной злобой, и совсем не удивился, когда один из матросов упавшим голосом произнес у него за спиной:

– Нет весел. Ни хера нет, мать его так и не так, одни ящики…

Владлен Михайлович не ответил: он смотрел на плывущего старпома поверх пистолетного ствола.

Вот мушка закрыла ритмично поблескивающую на солнце бритую макушку. Самарин опустил ствол на миллиметр ниже и нажал на спусковой крючок. Пистолет в его руке подпрыгнул, и пуля вспорола воду в полуметре от головы старпома.

Нерижкозу затормозил и замер на месте, совершая круговые движения руками. Вода была прозрачной, и Самарин отлично видел укороченные и искаженные ее голубовато-зеленой толщей ноги старпома, болтавшиеся в глубине, как рабочие плоскости какого-то невиданного гребного приспособления.

– Та вы шо, – задыхаясь, прокричал старпом. – Владлен Михалыч, це ж я, Нерижкозу! Это я, Владлен Михайлович! Постойте, не уходите…

Он снова двинулся к лодке, и Самарин выстрелил еще раз, свободной рукой нащупав в кармане запасную обойму.

– Я жду вас, Иван Захарович, – тепло сказал он, глядя, как оторопевший старпом плюется и отфыркивается: вторая пуля ударила в воду совсем рядом с ним, и ему забрызгало всю физиономию. – Плывите, что же вы?

Старпом нерешительно подался вперед. Пистолет снова гавкнул на него, и Ивану Захаровичу пришлось нырнуть, чтобы пуля не проделала в его голове дыру, через которую могла бы произойти невосполнимая утечка мозгов.

– Плыви, плыви, свинья, – сказал Владлен Михайлович, когда старпом вынырнул, отфыркиваясь и жадно ловя воздух широко разинутой волосатой пастью. – Ты у меня поплаваешь, дерьмо собачье.

Убивать я тебя не стану – сам утонешь.

– Не дождешься, москалюга, – свирепея, выкрикнул старпом. – Я тебе не котенок, чтобы тонуть. Я на море вырос, крыса ты сухопутная! Чтоб ты сдох, паску…

Ему снова пришлось нырнуть, и на том месте, где его голова погрузилась в воду, взлетел и опал невысокий фонтанчик брызг. Владлен Михайлович рассмеялся сухим скрипучим смехом, похожим на кашель. Он смотрел в воду, сквозь ее прозрачную толщу наблюдая за передвижениями нырнувшего старпома. Владлен Михайлович скалил зубы в невеселой улыбке тигра-людоеда, и вороненый ствол пистолета медленно перемещался вслед за плывущим под водой старпомом.

Вынырнув, Нерижкозу не успел даже как следует глотнуть воздуха: очередная пуля заставила его снова погрузиться с головой, ударившись о воду прямо перед его лицом.

Корабль уходил, прямо на глазах уменьшаясь в размерах и превращаясь в темный силуэт на фоне голубого безоблачного неба.

– Как водичка, Иван Захарович? – спросил Самарин, когда задыхающийся старпом пробкой выскочил на поверхность метрах в десяти от шлюпки.

– Ах ты, гад, – прохрипел старпом, – ах ты, сволочуга… Хлопцы, что вы смотрите, бейте его! Горобец, Донченко, давите этого москаля!

– Не двигаться, – спокойно сказал Владлен Михайлович матросам, даже не повернув головы. – Кто шевельнется – получит пулю. Если будете делать, что я скажу, я вас вытащу из этого дерьма и заплачу каждому по пятьдесят тысяч.

Матросы остались сидеть на своих местах, стараясь не смотреть на старпома.

– Хлопцы, да вы шо? – закричал тот. – Вы шо, поверили ему? Да он же брешет! Он же и мне золотые горы сулил!

– Сулил, – снова издав скрипучий смешок, сказал Самарин. – И дал бы, если б ты их не прогадал.

За все надо платить, адмирал, – Погоди, – торопливо произнес старпом, – постой, Михалыч… Что я сделал-то? За что погубить хочешь?

– За то, что ты пытался захватить принадлежащее мне судно и убить меня, бросив на произвол судьбы в открытом море. А потом, узнав, что твой замысел провалился и что за «Москвичкой» гонится пограничный катер, ты покончил с собой, прыгнув в воду. Так что я к твоей смерти не имею ни малейшего отношения.

– Как… – оторопело начал старпом, но Самарин снова выстрелил, и ему пришлось нырнуть. На этот раз Владлен Михайлович не развлекался, а целил точно в голову, и, не прояви старпом расторопности, этот выстрел мог стать для него последним.

Впрочем, это его не спасло. С борта шлюпки его попытка уйти от смерти, проплыв под водой несколько метров, выглядела довольно наивно, и, вынырнув, чтобы глотнуть воздуха, он проглотил пистолетную пулю. Самарин стрелял по-настоящему хорошо, и шансов уйти у старпома не было.

На воде расплылось бледно-красное тающее пятно, и мертвое тело потомка запорожских казаков, в последний раз показав небу обиженное усатое лицо, стремительно пошло ко дну, превратившись в удаляющееся темное пятно, а потом и вовсе растворившись в непрозрачной глубине.

– Ну, что загрустили, альбатросы? – спросил Самарин у своего понурившегося экипажа. – Чем не гибель «Титаника»?

Ему никто не ответил. Владлен Михайлович посмотрел через головы матросов в сторону невидимого отсюда украинского берега, заметил возникшую на горизонте черную точку и приказал:

– Ящики за борт, быстро! Напоминаю, что спасти вас от тюрьмы могу только я. Кроме того, я вам плачу, так что поворачивайтесь, морские волки, пока не превратились в дохлых собак!

Держа матросов под прицелом, он наблюдал, как один за другим уходят на дно ящики с золотом, круто изменившие его жизнь уже во второй раз. Тонули надежды, тонули планы, тонули скрупулезно выверенные расчеты и достигнутые с огромным трудом договоренности. Лицо Владлена Михайловича было, как всегда, спокойным и темным, но в сердце его поселилась лютая зима. Он знал, что не сможет ни есть, ни спать, ни любить женщин, пока по земле ходит Дорогин. Он знал, что любой ценой останется на свободе, потому что иначе Дорогин ускользнет от его мести.

Темная точка на горизонте росла, понемногу теряя неопределенность очертаний, обрастая деталями.

Когда она приблизилась настолько, что стали видны камуфляжные разводы на низких бортах и жерла крупнокалиберных пулеметов, Владлен Михайлович неторопливо опустил за борт руку с пистолетом и разжал пальцы.

«Москвичка» пришвартовалась у пассажирского причала Одесского порта лишь на короткое время, необходимое для того, чтобы высадить негодующих пассажиров, которые никак не могли взять в толк, что происходит и на каком основании им испортили отдых, на который они копили деньги всю долгую зиму.

Молчаливые люди в форме, не вступая в пререкания, согнали это раздраженное стадо на берег, поднялись на борт, и корабль вышел на рейд, даже не дав напоследок гудка. На бортах и палубной надстройке не имелось никаких повреждений, но вид у судна был какой-то униженный и пришибленный, как у побитой собаки. Сторожевой катер «Смекалистый», сопровождавший «Москвичку» к порту приписки, развернулся и, рокоча двигателем, в облаке сизых выхлопов ушел в море. Он тоже пришвартовался только на пару минут: с его борта спустили четверых угрюмых матросов и немолодого, но еще очень крепкого человека с темным, словно вырубленным из твердого дерева, лицом, одетого в дорогой летний костюм. Этот человек благожелательно улыбнулся встречавшим его людям в форме и с видимым облегчением погрузился на заднее сиденье встречавшей его неприметной черной «Волги». Его ждали часы и дни изнурительных допросов, но он прекрасно владел собой и улыбался конвоирам добродушной улыбкой голодного крокодила: у него была цель, и он уже двигался к ней с обычным для него расчетливым упорством.

Когда черная «Волга», тарахтя изношенным движком и неприлично постреливая глушителем, отъехала от подножия знаменитой лестницы, стоявший поодаль роскошный серо-стальной «лексус» бесшумно тронулся с места и последовал за ней. Водитель «лексуса» сильно нервничал, кусая губы и почти не глядя по сторонам, так что от аварии и повреждения дорогой хозяйской машины его уберег лишь счастливый случай. В толпе пассажиров он не заметил ни одного знакомого лица, а хозяин покинул порт под конвоем. Было от чего занервничать.

Он проводил «Волгу» до самого конца – до тяжелого, постройки прошлого века, серо-желтого здания с украшенным фальшивыми колоннами фасадом и солидной табличкой у входа. «Волга» въехала в предупредительно распахнувшиеся железные ворота в глухом каменном заборе, ворота с лязгом захлопнулись, и Дмитрий по кличке Самолет остался один на один со своими тревожными мыслями и большими проблемами.

Прежде всего, было совершенно непонятно, что произошло там, в море, и что ему в связи со всем этим следует предпринять. Первым его побуждением было нажать на газ и мчаться куда глаза глядят подальше от этого порта, от «Москвички», которую сосредоточенные люди в форме увели на рейд потрошить, от этого города и возможности ареста… Пузыря не было ни среди пассажиров, ни среди членов команды, ни среди тех, кто уехал в черной «Волге», и Дмитрий склонялся к мысли, что его не существовало вообще. Просто не было. Был Пузырь, и не стало – весь вышел, кончился, лопнул, как настоящий пузырь. Или как Шуруп.

Самолет зябко повел плечами. Он вдруг понял, что произошло в море. Тот тип, который так ловко разобрался с Шурупом и Кравцовым, опять ухитрился вывернуться и на этот раз, похоже, разобрался со всеми, вплоть до Самарина. Водитель попытался припомнить, видел ли он среди пассажиров типа с забинтованной головой, но не смог. В этом не было ничего удивительного: он высматривал Пузыря и на остальное стадо не обратил внимания.

Самолет почувствовал, что мертво завис в безвоздушном пространстве. Умнее всего было бы, конечно, бежать без оглядки, бросив на произвол судьбы и шикарный «лексус», и его хозяина, который, судя по всему, наконец-то влип. Дмитрий представил себе бесприютную жизнь в бегах и поморщился: он привык спать на свежем белье и питаться в дорогих ресторанах. Кроме того, он знал Самарина: со своими деньгами и своими связями тот мог выйти сухим из воды, и тогда Самолету, сбежавшему в такой ответственный момент, не позавидовал бы никто.

Он решил затаиться и выждать хотя бы пару дней. Если за это время Самарин не даст о себе знать, значит – дело швах и надо рвать когти. А если нет… Что ж, в бизнесе случаются накладки, и Владик сумеет отблагодарить того, кто не бросил его в трудную минуту.

…Владлен Михайлович Самарин не мог даже предположить, насколько ему повезло. Ему повезло в тот самый день и час, когда он, изучив рекомендации и ознакомившись с личным делом, принял на работу капитана Васина.

Капитана Васина привела на мостик «Москвички» безработица. Он не был в восторге от контрабандных махинаций владельца судна и вследствие врожденной прямоты натуры не мог этого скрыть. В результате он попал в довольно сложное и неприятное положение: постепенно власть на корабле забрал в свои руки старпом, оставив при этом капитану право отвечать за последствия. Деваться, однако же, было некуда, и капитан терпел, не забывая внимательнейшим образом отслеживать ситуацию и принимать все возможные меры предосторожности.

Когда на корабле началась опасная суета, Васин безропотно уступил бразды правления старпому и стал наблюдать, стоя в сторонке. Он знал, что Нерижкозу – просто жадный до денег дурак, способный лишь выполнять приказания. Позиция самого капитана, с точки зрения закона, была почти неуязвима: его отстранили от командования, угрожая оружием, причислив тем самым к разряду потерпевших.

Когда кровавая неразбериха достигла апогея, когда Самарин покинул судно в шлюпке, а потерявший голову старпом сбежал на корму и больше не вернулся, капитан Васин взвесил все еще раз и понял, что теперь все зависит от него. Ни один следователь не поверит, что капитан мог командовать вооруженным до зубов экипажем и ничего при этом не видеть и не знать. Скрыть подробности этого дикого происшествия было просто необходимо. То, что при этом придется покрывать Самарина, капитана не радовало, но зато в утешение у него появился шанс поквитаться со старпомом.

Подождав, пока шлюпка скроется из вида, капитан приказал застопорить машину и собрал экипаж на мостике.

– Доигрались? – негромко сказал он, глядя в напряженные, сероватые от страха лица. – Допрыгались, кретины… Слушай мою команду: все оружие за борт, рты на замок. Никто ничего не видел, никто ничего не знает. Если кто-то в чем-то замешан – молчать или валить все на старпома: дескать, угрожал пистолетом. Выполняйте!

Жалкие остатки экипажа бегом бросились в разные стороны: нужно было быть полным идиотом, чтобы не понять, что капитан прав на все сто процентов.

Некоторое время капитан пытался решить, что делать с теми, кто заперся в радиорубке: эти двое, судя по всему, знали даже больше, чем сам капитан Васин. Но проблема разрешилась сама собой: когда капитан подошел к двери радиорубки, та была распахнута настежь, а внутри обнаружился только трясущийся от пережитого ужаса радист. Он все еще не мог поверить, что остался жив, и потому в ответ на инструкции капитана лишь часто-часто закивал головой: да, он ничего не видел и не знает, его оглушили ударом по голове, и кто давал радиограмму пограничникам, он понятия не имеет.

Выйдя из радиорубки, капитан недовольно пожевал губами: все это, конечно, чушь собачья и пьяный бред, но предпринимать какие-то решительные шаги было поздно: сторожевой катер уже маячил за иллюминатором, подходя бортом, и на борту его шеренгой стояли хмурые люди в бронежилетах, направив на толпу любопытствующих пассажиров маслянисто поблескивающие стволы автоматов. Шлюпка, на которой пытался уйти Самарин, волочилась за катером на буксире. Это было плохо, но капитан решил твердо стоять на своем и валить все на старпома, тем более что на борту сторожевика были только Самарин и четверо ушедших с ним матросов, а усатого старпома, сколько ни вглядывался капитан, что-то не было видно.

Капитан вздохнул, тихо выругался, одернул форменную рубашку и пошел встречать гостей.

Обыск на борту судна ничего не дал, кроме нескольких трупов, которые по вполне понятным причинам не могли рассказать членам следственной группы о том, что произошло. Живые разводили руками и в один голос твердили, что со старпомом Нерижкозу в последнее время творилось что-то непонятное: он стал нервным, агрессивным и повсюду таскал за собой пистолет. Капитан Васин показал, что старпом ни с того ни с сего, угрожая этим самым пистолетом, отстранил его от командования кораблем, а потом и вовсе прыгнул в море. «Видимо, нервный срыв», – грустно сказал капитан и развел руками. Его допрашивали много раз и даже хотели упечь, но так ничего и не добились: против капитана не имелось ни одной улики, и даже его пистолет, обнаруженный в капитанском сейфе, был девственно чист – из него никто не стрелял по меньшей мере год.

О чем беседовал с начальником следственной группы подполковником Щепетиловым владелец судна московский предприниматель Самарин, осталось тайной. Известно лишь, что через сутки после возвращения «Москвички» в Одессу Самарина отпустили. У подъезда управления внутренних дел Самарина поджидал серо-стальной «лексус», в который московский предприниматель погрузился с большим достоинством и отбыл в неизвестном направлении – надо полагать, в Москву.

Подполковник Щепетилов через два месяца после описанных событий подарил зятю свои старенькие «Жигули» и приобрел новенький джип «ниссан» в автомобильном салоне на Большой Арнаутской. Совершив эту покупку, подполковник уволился из органов, а еще через месяц въехал в трехэтажный пригородный особняк – тоже новенький, с иголочки.

Капитан Васин был освобожден из-под стражи и буквально через неделю утонул во время купания.

Как это произошло, никто так и не узнал: капитана почему-то потянуло купаться ночью, причем в таком месте, где на многие километры вокруг не было ни одной живой души. Судя по состоянию его черепа, он нырнул с обрыва и ударился головой не то о камень, не то о какую-нибудь старую сваю.

Дело «Москвички» закрыто и сдано в архив: у местных представителей закона хватало других забот, и разбираться в психопатских выходках утонувшего старпома было некому и некогда.

О том, что на борту «Москвички» находились двое безбилетных пассажиров, так никто и не узнал.