Ищущий убежища

Глава двадцатая, в которой коронер Джон отправляется в кафедральный собор

Почти никто не спал, никто не завтракал, поэтому привычная трапеза в кабинете коронера над привратницкой в замке Ружмон была обильнее, чем обычно. Коронер дал Гвину два серебряных пенни, и офицер вернулся через несколько минут, нагруженный хлебом, свининой, сыром и копченой рыбой. Томас был отправлен с глиняным кувшином емкостью в галлон для пополнения запасов пива и по собственной инициативе принес немного сидра, который любил больше.

Ближе к концу трапезы в неприглядное помещение вошел Ральф Морин. Он с удовольствием принял предложенную кружку эля, хлеб и сыр.

– Я поставил людей у каждой двери собора, но не думаю, что у де Бонвилля хватит духу на вторую попытку к бегству – тем более что бежать ему некуда.

– Хватит того, что он нам устроил сегодня утром, – произнес коронер. – Впрочем, здесь, в основном, заслуга сквайра, который задержал нас достаточно долго, чтобы дать хозяину скрыться в темных переулках.

Констебль отпил пива из кружки.

– Вообще-то, на ночь ворота на территорию кафедрального собора должны запираться, но люди приходят и уходят в любое время дня и ночи. Каноники время от времени выходят в город, чтобы пропустить кружку-другую или повеселиться в женской компании; кроме того, там полным-полно нищих. Так что закрыть все ворота попросту невозможно.

– А сам собор? Он тоже всегда открыт?

Писарь, считая себя самым авторитетным источником информации по епископальным вопросам, отважился подать голос:

– Главным, западным входом почти никогда не пользуются, и он почти все время закрыт. Но по бокам западного крыла есть двери поменьше. Их часто оставляют незапертыми между службами, – а кроме того, есть дверь в молельню, и еще одна, в жилые помещения. И еще одна маленькая дверь в северной башне, рядом с трапезной каноников.

Ссутулившись на табурете, коронер расправлялся с копченой селедкой.

– Да какая теперь разница, как де Бонвилль туда попал. Главное, он теперь в соборе, и мы застряли с этим делом на сорок дней.

– А где он там прячется? – Распалившееся любопытство заставило Гвина нарушить обычное молчание.

– Сидит перед алтарем в северной башне, – ответил констебль.

– Что-нибудь сказал уже? – поинтересовался коронер.

– Ничего, только повторяет без конца, что просит прибежища, да цепляется за край покрывала на алтаре, когда кто-то к нему подходит. Вокруг него суетятся пара каноников со своими викариями, но большие люди придут попозже, примерно через час, – говорят, должен явиться сам епископ.

Гвин соскользнул с подоконника, чтобы наполнить опустошенную кружку.

– Его в соборе кормят?

Все повернулись к Томасу, наиболее подкованному в знании этой древней процедуры.

– Деревня или округ – а в данном случае город – обязан дать ищущему прибежище самое необходимое, чтобы он не помер сорок дней. Потому-то большинство и старается побыстрее покинуть прибежище: никому не охота содержать лишний рот и обеспечивать охрану. – Говоря, он крестился почти спазматическими движениями.

Констебль издал звук, выражавший крайнюю степень отвращения:

– А нам его еще и охранять, – а это означает, что надо присматривать за полудюжиной дверей. И почему, чтоб ему провалиться, он не выбрал какую-нибудь маленькую церквушку? Бог знает, таких в Эксетере хоть пруд пруди, и все с одной-единственной дверью.

Коронер Джон рассмеялся, что с ним бывало крайне редко:

– Может, нам удастся переманить его в церковь Святого Олава. Моя женушка пришла бы в полный восторг, ей так нравится там молиться! Кстати, а как поживает наш всеми уважаемый и любимый шериф? И что он обо всем этом думает?

Морин улыбнулся, и все его лицо просветлело при мысли о неприятностях, свалившихся на голову начальника.

– Ходит тише воды, ниже травы, боится голову поднять. Когда я сообщил ему, что негодяй попросил прибежища в соборе, он тут же метнулся совещаться с епископом, который, как ни удивительно, и правда последние несколько дней живет у себя во дворце. – Он устроился на краешке колченогого стола Джона и передвинул ножны вперед, чтобы они ему не мешали. – Вопрос в том, что делать дальше. Возле собора уже собралась приличная толпа. В этом городе новости распространяются довольно быстро.

– Скажите, он не обведет нас вокруг пальца в очередной раз? – осведомился Джон.

– Мы такое кольцо вокруг собора устроили, что мышь не проскочит!

Не в силах усидеть на месте, коронер поднялся со скамьи за заваленным пергаментом трехногим столом, подошел к окну и посмотрел вниз. Город выглядел точно так, как и в любое другое утро: все действие происходило на территории кафедрального собора, а, значит, вне поля зрения.

– Наверное, мне лучше отправиться туда и самому проследить, чтобы кто-нибудь из клерикалов не задумал сыграть с нами злую шутку.

Пока Гвин и Томас убирали со стола остатки завтрака, констеблю пришла в голову неожиданная мысль:

– Послушайте, насчет этого Болдуина, чей окровавленный труп валяется у меня в экипажном сарае, – по поводу его гибели тоже будет проводиться дознание?

– А как же! – озадаченно посмотрел на него Джон. – Уж его-то смерть при всем желании нельзя назвать естественной.

– Но вы ведь сами его прикончили! Может быть так, чтобы коронер собственноручно воткнул меч кому-то между ребер, а потом расследовал обстоятельства его смерти?

Подобная постановка вопроса озадачила Джона, однако задумываться над проблемой было некогда.

– А что, есть выбор? Все равно я единственный коронер в графстве.

Констеблю все же казалось, что ситуация не столь проста.

– Но как вы можете выступать в роли свидетеля на собственном суде? Ведь, по сути, дознание представляет собой суд, хотя и проводится часто не в помещении.

Пока они цепочкой спускались по винтовой лестнице, коронер раздумывал над возникшей проблемой:

– У меня на этот вопрос ответа нет, Ральф, – и сомневаюсь, чтобы нечто подобное происходило когда-либо раньше. Быть может, мне придется обратиться за помощью в Дорсет или Сомерсет, попросить кого-нибудь из тамошних коронеров возглавить дознание – хотя, если я не ошибаюсь, их юрисдикция на Девон не распространяется.

Морис рассмеялся над очевидной дилеммой, с которой столкнулся Джон.

– И поделом вам – впредь будете знать, как гоняться за преступниками с мечом! Оставьте это занятие профессионалам вроде меня и шерифа.

Джон не стал скрывать своего пессимизма, хотя и добродушного, чему во многом содействовало присутствие констебля, к которому он относился с чувством, близким к обожанию:

– Оставить отлов преступников вам? Где вы были со своими людьми вчера ночью, когда эта парочка пыталась размозжить мне череп? Если коронеру графства Девон что-нибудь нужно, ему приходится засучивать рукава и самому браться за работу!

Добродушная перебранка продолжалась еще некоторое время, после того, как они вышли из замка. Оба прекрасно понимали, что истинным объектом насмешек является Ричард де Ревелль, чьи намеренные и случайные ошибки превращали поддержание закона и порядка его подчиненными в настоящую пародию. Констебль явно чувствовал себя неловко, поскольку простые солдаты находились под его непосредственным командованием, однако непредсказуемое поведение шерифа плохо сказывалось и на их боевом духе. Двое мужчин шагали по Хай-стрит, раскланиваясь с горожанами, которые приветствовали их с дружелюбием, уважением, подозрительностью или откровенной враждебностью – в зависимости от их нынешних отношений с законом и властями.

Добравшись до Сент-Мартин-лейн, они свернули в сторону кафедральной площади. Проходя мимо собственного дома, Джон поднял голову и посмотрел на дверь, но заходить не собирался. Он надеялся, что новообретенная терпимость Матильды не рухнет под напором сумасбродных событий прошедшей ночи.

Войдя на территорию кафедрального собора, они увидели, что для бездельничающей части городского населения нашелся новый источник развлечения. Кучки людей, по большей части стариков и детей, стояли у дверей в западном крыле огромного здания. Даже дети и блаженные, которые обычно держались ближе к кладбищу, перекидываясь мячом или играя в салочки, – и те подтянулись к собору, глазея на двери. Там, у каждого входа, стояли вооруженные стражники, а между ними неустанно прохаживался немолодой сержант, прилагавший все усилия, чтобы восстановить пошатнувшуюся репутацию охраны, позволившей преступникам улизнуть.

Морин отделился от группы и направился к сержанту, чтобы обсудить с ним что-то, а коронер, его офицер и следовавший за ними писарь продолжили путь, протискиваясь сквозь толпу зевак. Оставив мечи у одного из стражников, они вошли через одну из боковых дверей, расположенных чуть поодаль от главного входа в кафедральный собор Святой Мэри и Святого Питера.

Внутри, при свете сумрачного ноябрьского дня, было мрачно и темно. Ни одно из боковых окон не было застеклено, и свободно снующие туда-сюда птицы сидели на карнизах под деревянным потолком высоко над головой Джона. Внутреннее помещение собора с широким нефом и боковыми пристройками представляло собой ничем не занятое пространство с мощеным камнем полом. Многочисленные каждодневные службы проводились для церковников, а люди, заполнявшие это огромное пространство, выступали лишь в качестве пассивных зрителей. Только у небольших алтарей, разбросанных вдоль внутренних стен, могло происходить общение священнослужителей и прихожан, у них же с частыми перерывами служили бесчисленные мессы.

По всему зданию можно было обнаружить массу священных артефактов, чаще всего в боковых часовнях или на алтарях. К этим реликвиям приходили люди, чтобы вымолить оздоровление своего тела, духа или кошелька. Кто-то из священников низкого ранга выступал в качестве проводника, показывая любопытным и набожным щепу от распятия Христова, волосы Иисуса Христа, палец Марии Магдалены и обломок яслей из Вифлеема.

Но сегодня святые реликвии никого не интересовали. Джон во главе небольшой процессии промаршировал к центру нефа, и они очутились перед подмостками для хора. Они находились в ряду с шестой парой массивных колонн, поддерживающих здание и отделяющих неф от придела. Подмостки представляли собой украшенную резьбой деревянную клетку, тянувшуюся вдоль двух огромных башен к главному алтарю и апсиде восточного крыла здания.

Несколько каноников и священников рангом пониже сновали по собору, потревоженные неожиданной людской активностью, обрушившейся на них в этот день.

– Ну, и где прячется наш приятель, черт его подери?! – прорычал коронер, когда они подошли к высокой деревянной перегородке, отделяющей хор он нефа.

По левую руку Гвин увидел двоих священников в сутанах; склонившись друг к другу, они о чем-то негромко говорили, и один из них показывал в сторону северного придела.

– Судя по всему, там что-то происходит, – заметил он.

Здание епископа Варелваста было не совсем крестообразным по форме, поскольку две массивные башни по бокам не открывались, как трансепты, формируя центральное перекрестие. Вместо этого внутренние стены опускались прямо до уровня пола, однако небольшие внутренние переходы открывали доступ к основаниям каждой башни.

Джон прошел за угол хора, чтобы заглянуть в узкий проход, ведущий в восточную пристройку мимо входа в северную башню. Здесь он заметил нескольких клерикалов, которые, вытягивая шеи, со смешанным любопытством и робостью всматривались в дверной проем.

– Должно быть, он там, как Морин и говорил. Ну-ка, давайте и мы полюбуемся на убийцу!

После ночных событий Джон был не в настроении для деликатности и всепрощения.

Они двинулись вдоль колонн нефа к проему, ведущему в основание башни, – высокое квадратное помещение с маленькой дверью в ближайшем левом углу. Группа священников расступилась, пропуская их. Мгновенно вспомнив свое церковное прошлое, Томас де Пейн преклонил колени и быстро перекрестился. Он проделал то же самое еще раз, когда увидел два алтаря у правой стены помещения.

Перед дальним из них, расположенным почти в самом северо-восточном углу, на полу сидел человек. Одной рукой он крепко вцепился в белое полотно, покрывающее алтарь Святого распятия, фрагменты которого хранились в маленькой медной коробочке на полке за алтарем.

– А вот и он, наш беглый герой! – закричал Гвин, тряся растрепанной шевелюрой и не обращая внимания на святость места.

– Потише, варвар! Ты же в доме Всевышнего! – зашипел возмущенный грубым нарушением приличий Томас, примкнувший к группе из трех священников, с неодобрением наблюдавших за шумным, грубо одетым корнуолльским великаном.

Гервез де Бонвилль, в мятой одежде, со щетиной на подбородке и щеках под светлыми бакенбардами, в ужасе поднял взгляд, услышав громогласный бас офицера. Конвульсивным движением он еще крепче вцепился в алтарное покрывало, плотнее прижимаясь к квадратному столу с позолоченным распятием и двумя свечами по бокам. Он испуганно уставился на дверной проем, не узнавая в полумраке стоящего там человека.

– Кто тут? Кто бы ты ни был, я нахожусь под защитой собора!

Его голос дрожал от страха, как будто он уже ощущал захлестнувшуюся на шее жесткую петлю виселицы.

– Это королевский коронер, Джон де Вульф, которого вы, наверное, хорошо запомнили. Мы встречались совсем недавно, не далее, чем этой ночью, сэр. И не будь вы таким презренным трусом, то увидели бы, как ваш слуга Болдуин висел на острие моего меча.

Мужчина из Питер-Тейви медленно поднялся навстречу надвигающемуся на него грозному силуэту. Одной рукой он по-прежнему что было сил сжимал ткань на алтаре Святого распятия.

– Болдуин? Болдуин ранен?

– Ранен? Болдуин мертв – я сам вонзил меч в его грудь. Но у него, по крайней мере, хватило духу, чтобы сражаться и принести себя в жертву, тем самым дав вам возможность сбежать. А вы мчались, как напуганный заяц, оставив его подыхать.

Голова де Бонвилля опустилась на грудь, он обмяк и опустился на пол у алтаря. Они едва слышали его жалобный голос, доносящийся с противоположного конца просторного помещения:

– Болдуин – о, Господи, будь милостив к нему!

– Милость Господа не помешает и вам, де Бонвилль, – произнес коронер, – потому что вы – хладнокровный убийца. Вы отправили на тот свет своего родного брата, и за это будете гнить в аду.

Обхватив голову руками и бормоча что-то нечленораздельное, беглец прислонился к основанию алтаря.

– Де Бонвилль, – окликнул его коронер, – может, вы покинете святое место, чтобы не осквернять его, и добровольно сдадитесь мне или констеблю?

– Нет! – завизжал тот, не поднимая головы. – Никогда! Я прошу прибежища у собора, я под защитой этого святого места!

Прежде, чем Джон успел ответить, кто-то легонько похлопал его по плечу. Обернувшись, он увидел стоящего в дверном проеме Морина.

– Я как раз собирался сообщить ему некоторые правила, касающиеся прибежища в соборе, – произнес коронер.

Констебль отступил на несколько шагов в арку и оглянулся через плечо в сторону нефа:

– Боюсь, Джон, вам придется с этим немного подождать. На подходе целая процессия священнослужителей. Я видел, как они собирались во дворе. Честное слово, настоящая делегация Божьих помощников – и с ними наш дражайший шериф.

Высунувшись из арки, коронер увидел, как к ним неспешно приближается солидная группа людей. Впереди плыл викарий каноника, держа в руке католический крест, за ним следовал архидиакон Джон де Алекон в черном плаще поверх ризы и стихаря. С торжественным видом он шагал перед епископом Генри Маршаллом, на расшитом церковном одеянии которого блестели и переливались все имеющиеся регалии. При последнем был епископский посох – позолоченная пастушеская палка с загнутым концом, – а на горделиво воздетой голове красовалась митра, как будто священник почтил своим присутствием официальную праздничную церемонию на главном алтаре.

Следом за ним шагали регент Томас де Ботереллис и шериф Ричард де Ревелль. Шериф предстал во всей красе – он был в темно-красной шелковой тунике до колен, поверх которой был наброшен длинный зеленый плащ. В тон плащу был и зеленый капюшон с элегантно переброшенной через левое плечо пелериной. Джону подумалось, что он больше смахивает на барона в винчестерском суде, чем на офицера, следящего за соблюдением закона в далеком западном графстве. Впрочем, возможно, одеяние шерифа отражало его новые политические амбиции.

Авангард замыкали кафедральный казначей, Джон из Эксетера, и эскорт пребендариев и помощников. Коронер решил, что лишь личные отношения между епископом и усопшим Арнульфом де Бонвиллем и стали причиной столь представительной делегации, – а также, не исключено, желание слегка смягчить неловкое положение шерифа, столь усердно защищавшего Гервеза и его сквайра на суде всего день назад. Обычно те, кто искал прибежища на подвластных церкви территориях, были рады, если простой каноник или викарий приходил проследить, не нарушают ли мирские власти древнего закона, по которому преступник мог получить временную защиту. Неслыханное дело, чтобы в подобные ситуации вмешивался епископ собственной персоной, да еще и в полном облачении, – хотя в равной мере неслыханным было и то, чтобы лорд поместья искал спасения от преследования за участие в убийстве собственного старшего брата.

Коронер, его помощники и констебль замка отступили в сторону, освобождая путь для процессии. Томас де Пейн дергался, как марионетка, пытаясь одновременно креститься и кланяться. Викарий каноника опустил крест, чтобы не задеть потолок арочного проема, и провел епископальную процессию в трансептальное помещение. Здесь они и увидели жалкую фигурку человека, прижимающегося к алтарю Святого распятия.

У противоположной стены стояло тяжелое кресло, и два младших священника поспешно перенесли его на другую сторону помещения, поставив за спиной епископа. Официальный трон находился в часовне возле главного алтаря, но для того, чтобы сдвинуть его с места, понадобилось бы не менее десяти человек. Генри Маршалл опустился в кресло и медленным движением поправил широкую мантию, прикрывая ноги.

Остальные участники процессии расположились полукругом позади него, группа Джона держалась на некотором расстоянии. Когда епископ наконец устроился в кресле, повисла тяжелая тишина ожидания. Длинный подбородок епископа повернулся в сторону испуганного человека, скорчившегося в дальнем углу.

– Гервез де Бонвилль, подойди сюда, – высоким голосом повелел прелат.

Де Бонвилль медленно поднялся на ноги, и перед взорами собравшихся предстал светловолосый молодой человек среднего телосложения. Он был в мятой темно-зеленой накидке длиной до колен, из-под которой выглядывали более светлая туника и такого же цвета панталоны. Его ноги были забрызганы грязью после ночной пробежки по темным переулкам. Он поднялся, но не двинулся с места, продолжая крепко сжимать в кулаке край алтарного покрывала.

– Я говорю, подойди сюда– и преклони колени у моих ног, – резко приказал епископ.

В нерешительности де Бонвилль несколько раз раскрыл и закрыл рот, затем выпалил:

– Я ищу прибежища, ваша светлость, поэтому боюсь отходить от алтаря.

Генри Маршалл стал проявлять первые признаки нетерпения.

– Глупый мальчишка, не цепляйся за этот стол, словно за плот в океане. По древнему закону весь кафедральный собор, а еще точнее, вся соборная территория является твоим прибежищем. Ты можешь без опаски выйти из собора и прогуляться. Подойди ко мне!

Все еще не совсем успокоившись, Гервез отпустил алтарное покрывало и медленно преодолел несколько ярдов устланного каменными плитками пола, отделявшие его от епископского кресла. Он опустился на колени и склонил голову.

Прелат удержался от того, чтобы протянуть руку с перстнем для поцелуя – инстинкт политика подсказывал ему, что нужно держаться подальше от проигравших.

– Мне печально видеть тебя в таком состоянии, – произнес он звонким голосом. – Значительную часть жизни я был другом твоего отца. Для меня почти невыносимо было за столь короткое время услышать о его смерти, затем о смерти его старшего сына и теперь о том, что происходит с тобой.

Джон поневоле подумал, что, несмотря на красноречие, ничто в лице епископа не выдавало того, что он испытывает сильные страдания.

Затем эстафету подхватил архидиакон:

– Де Бонвилль, вы утверждаете, что ищете прибежища, значит, вы признаетесь в совершении греховных деяний?

Гервез затряс головой:

– Конечно же, нет, святой отец. Я ни в чем не виновен. Я стал жертвой обстоятельств и заговора. Мой сквайр, Болдуин из Бира, возможно, и был негодяем, хотя мне в это не верится. Однако говорить о том, что и я причастен к преступлениям, – это наглая ложь! У вас ведь уже есть преступник, вина которого подтвердилась на испытании судом Божьим. Как его зовут? Алан Фитцхай, кажется?

Голос де Бонвилля срывался от волнения. Последовала продолжительная пауза. Епископ в задумчивости жевал нижнюю губу. Станет ли он упорствовать, продолжая поддерживать де Бонвилля и рискуя заработать неприятности на собственную голову? Или же швырнет его на съедение волкам и умоет руки?

Решив дождаться окончательного прояснения ситуации, он выбрал третий путь, оставляющий открытой любую возможность.

– Меня не волнуют желания мирских властей. Но, в чем бы ни состояла истина, которая в конце концов обязательно выяснится, я готов и буду отстаивать до самой смерти нерушимость закона прибежища.

Он вперил жесткий взгляд в шерифа, основного защитника закона и порядка и главного представителя мирской власти в Эксетере. Над присутствующими все еще витал призрак убитого Томаса Бекета, и епископы никогда не упускали возможности утереть нос королевским слугам, не простив им пресловутого нарушения святости церковного прибежища, которое было допущено всего двадцать четыре года тому назад.

Епископ снова обратил свой взор к де Бонвиллю.

– Что касается церкви, то ты получаешь в свое распоряжение ограниченный период времени, в течение которого сможешь чувствовать себя в безопасности, ибо никто не посмеет тебя тронуть. Я прослежу, чтобы закон прибежища был чтим всеми и каждым. Остальные вопросы тебе придется решать самому с представителями закона.

Гервез, не поднимаясь с колен, закивал головой.

Генри Маршалл снова повернулся к коронеру и констеблю, который подошел к де Ревеллю и остановился рядом с ним.

– Никто не смеет забрать его отсюда помимо его воли. Он должен получать пищу и воду, но эта обязанность ложится на плечи города, а не собора.

Шериф согласно кивнул:

– Я уведомлю помощников мэра, ваша светлость. Это их обязанность. Кроме того, они должны охранять его, следя за тем, чтобы он не сбежал. Это также входит в обязанности города. Но в данном случае я назначил для охраны сержанта и несколько стражей из гарнизона. За все отвечает констебль.

Похоже, де Ревелль старается сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, подумал Джон.

Митра слегка повернулась, и епископ уставился на Ральфа Морина.

– Что касается охраны, я хотел бы напомнить вам, что территория кафедрального собора не является частью города Эксетера. Она подчиняется исключительно положениям канонического закона; полномочия же королевских офицеров и городских властей на кафедральную территорию не распространяются.

Констебль ответил епископу каменным взглядом. Все указывало на то, что именно его сделают козлом отпущения, иначе Генри пришлось бы обрушить всю свою критику непосредственно на шерифа де Ревелля.

– Итак, что вы на это скажете? Ваши люди топчутся по моей территорий, расхаживают там, где не имеют права находиться. – Он говорил так, будто солдатские сапоги топтали ухоженные лужайки и сады, а не месили грязь на замусоренном и местами присыпанном гравием прямоугольнике.

На мгновение на лице Гервеза вспыхнула искорка надежды – ему показалось, что епископ стремится заставить констебля снять охрану. В таком случае он получил бы шанс на спасение.

Но в этот момент вперед выступил Джон, и его низкий голос отразился эхом от стен помещения:

– Вы совершенно правы в том, что земля кафедральной территории находится вне пределов юрисдикции города, но я, в свою очередь, вынужден напомнить, что проходящие по ней дороги и тропинки являются собственностью города. Вооруженные стражи имеют полное право находиться на дорогах, хотя, конечно же, им не позволено ступать на землю, их разделяющую.

Маршалл резко повернулся на голос говорящего, и лицо его потемнело, когда он узнал коронера. Однако Джон лишь повторял положения закона, не подлежащие обсуждению, и потому чувствовал себя уверенно.

– Очень хорошо, может быть, и так, – уступил прелат. – И все же меня тревожит, что кто-нибудь из ваших охранников, радующихся любой возможности позабавиться с мечом, все-таки поддастся соблазну и осквернит святость кафедральной территории, нарушив неприкосновенность, которую я дарую этой неприкаянной душе.

После долгих колебаний он все же отважился – наклонившись, возложил ладонь на голову де Бонвилля и пробормотал почти неслышное благословение. Затем, решив, что и так слишком далеко зашел, поднялся с кресла и отвернулся от Гервеза, не сказав больше ни слова и оставив его стоять на коленях.

Медленным шагом епископ с достоинством направился к выходу; викарий с крестом занял место впереди, а большинство остальных участников процессии пристроились сзади.

В помещении остались лишь де Ревелль, архидиакон и констебль, а также коронер с помощниками.

Несмотря на заверения епископа, беглец, вскочив на ноги, попятился назад, в свой угол, и забился в узкое пространство между алтарем и углом стены.

Шериф с перекошенным от ярости лицом подошел вплотную к зятю.

– Видишь, какие неприятности возникли из-за твоего упрямства, Джон? – прорычал он. – Почему тебе не сиделось на месте? Подумаешь, пара покойников – при том, что каждый год мы теряем тысячи и тысячи от войн и эпидемий?

Коронер, который был на две ладони выше ростом, чем стоявший перед ним мужчина, просто молча смотрел в лицо противника.

Де Ревелль, терзаемый точно такими же тревожными сомнениями по поводу происходящего, как и епископ, подступил к де Бонвиллю, который, хорошо помня, как шериф помогал и поддерживал его ранее, посмотрел на него с робкой надеждой.

– Я должен задать вам прямой вопрос, Гервез. Вы готовы сдаться под мою опеку и предстать перед судом по предъявленным вам обвинениям?

Наследник Питер-Тейви замотал головой:

– Я невиновен, сэр Ричард. Это все Болдуин, это все его рук дело, он убил их, а я ничего не знал.

Выражение лица шерифа стало еще более несчастным.

– Именно это и должен решить суд. Если обвинения ложны, а ваши обвинители лгут, это выяснится, когда вы предстанете перед судьями.

– Как же мне защититься от ложных обвинений? – исступленно спросил Гервез.

Де Ревелль раздраженно потянул себя за остроконечную бороду. Ему не терпелось поскорее убраться из собора, он не желал иметь дела ни с преступником, ни с ситуацией в целом.

– Я уже сказал, суд во всем разберется и установит истину, – заявил он с ханжеской неопределенностью.

– А… это будет суд графства или городской суд? Или я буду вынужден предстать перед королевскими судьями? – не унимался де Бонвилль, в глазах которого читался панический страх.

Вопрос оказался скользким, и де Ревелль не решился скомпрометировать себя при таком количестве свидетелей.

– Это будет решено позже, – сухо заявил он. – Сейчас вы должны решить, сдадитесь вы мне или нет.

Гервез вертел головой, заглядывая в лица смотрящих на него людей, но натыкался на неприкрытую враждебность Гвина из Полруана и коронера, неприязнь констебля и уклончивое лицемерие шерифа.

Он попятился, выставив вперед руки, как будто опасаясь нападения. Прижавшись спиной к алтарю, он яростно затряс головой:

– Нет! Я вам не сдамся! Вы повесите на меня цепи… бросите в тюрьму… будете пытать меня, а потом повесите, что бы я ни говорил! – От страха его голос сорвался на пронзительный визг, и заметался, словно в клетке, отражаясь эхом от голых стен.

Повернувшись на своих элегантных каблуках, де Ревелль поймал коронера за рукав. Его лицо было белым как мел, но от злости или страха, Джон понять не мог.

– Нам нужно поговорить наедине, – прошипел шериф, увлекая его за собой. – Идемте в неф.

Они прошли через арочный проем и остановились за углом у высокого холодного камня.

– Ты ходишь по лезвию бритвы, родственничек, – процедил шериф. – Этот Болдуин был мерзавцем и предателем – признаю, я ошибся в нем, – но Гервез де Бонвилль! Если окажется – во что я верю и на что надеюсь, – что он невиновен и всего лишь пытался вступиться за заблудшую овцу, тогда вас ожидают большие неприятности, сэр коронер!

На лице Джона не мелькнуло и тени беспокойства, он не боялся высказанной шерифом угрозы.

– Ну, и что вы собираетесь со мной сделать, дорогой Ричард? – ответил он. – Может, попросите своего доброго друга принца Джона употребить свое влияние на Хьюберта Уолтера – или даже на самого короля?

Бледность кожи шерифа мгновенно сменилась пятнистым румянцем, свидетельствовавшим о безграничной ярости.

– У вас неизменно находится дешевая шуточка, чтобы отмахнуться от по-настоящему серьезного совета, сэр! Прогуливаясь вечерами по безлюдным улочкам, Джон, не забывайте время от времени оглядываться. Я не хочу, чтобы моя сестра преждевременно стала вдовой.

Коронер усмехнулся, чем вызвал новую вспышку ярости у шерифа.

– Думаю, недавние события наглядно показали, что я вполне способен постоять за себя на пустынных улицах даже самой темной ночью! У меня пока что хватает сил, чтобы проткнуть клинком сердце негодяя, – и я избавил бы вас от хлопот по организации еще одного повешения, если бы второй рыцарь не убежал, как заяц, от страха выронив оружие!

Разъяренный до неистовства, де Ревелль резко развернулся к арке, бросив уже на ходу дрожащим от ненависти голосом:

– Вы отказались от шанса, который я вам давал, де Бонвилль! Теперь решайте все свои проблемы с коронером.

И он исчез, передавая, таким образом, исполнение дальнейших формальностей своему зятю.