Глава 9. По горам и дебрям

Гладкой и широкой автострадой мы наслаждались недолго, всего один день. На второй трасса сузилась, разбежавшись на множество второстепенных дорог, потеряла бетонную ограду, разметку, качественный асфальт и голографические генераторы. Осталась обычная сельская “убитая” гравийка, с ошметками асфальта, глубокими колдобинами и проросшей кое-где травой.

— Недолго радовались! — поджал губы Витька.

Ранее я и правда шумно радовался ровной, как стекло, автостраде. За день быстрой езды мы привыкли к качеству полотна и скорости, поэтому на второй день разбитая колея выводила из себя неимоверно. К хорошему легко привыкаешь, увы.

— Что-то подсказывает, — сказал я, — что во времена расцвета Князьграда периферия уже пребывала в говне… Знакомая картина.

Временами попадались заброшенные Посады с их деревянными бараками, от которых мало что осталось. Некоторые бывшие населенные пункты можно было различить только случайно — по геометрически правильному холму, который раньше был зданием, по выглядывающим из травы каменной кладке и бетонным столбам.

До катастрофы деревня уже умирала. Наверное, тогда контраст поражал больше, чем сейчас: вот оживленный миллионный супер-технологичный полис с движущимися тротуарами, а вот селение с деревянными избами и разваливающимися гаражами.

Мой восторг от Князьграда-1 поугас. Пожалуй, я не мечтал бы в нем жить… Хотя если выбирать между Посадами и городом, выбор очевиден.

Разразившаяся катастрофа — своего рода карма для такого государства. Впрочем, выжила Вечная Сиберия, где сохранились аналогичные порядки, если не хуже. Как бы то ни было, Вечной Сиберии есть чем гордиться — она пережила могучую цивилизацию, которая была серьезно больна задолго до прилета метеоритов.

В некоторых Посадах, что встречались нам то справа, то слева от дороги, иногда возвышались пафосные трех-, четырех- или даже пятиэтажные каменные здания казенного вида, стелы и памятники неведомым деятелям. И это тоже знакомая картина: администрация предпочитает тратить бюджет на символику и понты, а не на то, чтобы строить нормальные дороги или жилье.

В Вечной Сиберии из символики остались одни Знаки, но зато преисполненные такого сакрального значения, какого не заслужил ни один лик вождя прошлого.

Из любопытства мы остановились на месте одного вросшего в землю Посада и прогулялись по пояс в траве между прямоугольными холмиками с торчащими арматуринами и бетонными балками. Ничего особенного не нашли, за исключением отличных овальных черных очков в плотно закрывающемся пластиковом чехле в груде разного хлама на месте административного здания. На них наткнулся Витька, но они были ему велики, и он отдал их мне. Я их протер, надел, и выяснилось, что они мне вполне идут.

В тени небольшой кущи молодых деревьев лежала куча конского дерьма и трава была вытоптана. Я поначалу не обратил на это внимания, но позже напрягся — судя по размеру кучи, кони здесь топтались долго — вероятнее всего, на привязи. Трава на пятачке, кстати, была выщипана. Вскоре мы отыскали следы тщательно замаскированного кострища. Здесь делали привал конные люди — очевидно, двое или трое, жгли всю ночь костер, отпугивая Погань, а потом ушли в неизвестном направлении, привычно скрыв следы пребывания, кроме говна и вытоптанного пятачка.

— Огнепоклонники? — предположил я.

— Наверное, — почесал затылок Витька. — Хотя кто его знает, сколько народу в Поле шляется…

Он взял свою мотыгу, которая превращалась в лопату, собрал дерьмо в мешок и унес в кузов.

— Тебе зачем конское говно? — изумился я.

— Пригодится, — ухмыльнулся Витька. — Полезная вещь, на самом деле. Из говна делают раствор для стройки, как топливо жгут в печи, при желании можно электричество извлечь, почву удобряют.

Я поднял брови.

— Ты будешь строить? Почву удобрять? Или электроэнергию извлекать? А топлива в лесу полно.

— Ничего подобного. Увидишь!

Я не стал допытываться, хотя разбирало любопытство. И немного — беспокойство по поводу склонности Витьки коллекционировать все, что ни попадя. Что ж с ним в старости-то будет? Страшно представить!

В обычном, то есть моем родном мире он никогда не был бы бедным, с такими-то привычками и трудолюбием. А дома у него было бы не развернуться.

Ночевали мы на открытых пространствах — что встречались нечасто, но все же встречались, — на отдалении от разрушенных построек и лесных массивов. Лагерь разбивали возле ручьев или рек, в которых не было недостатка. Витька каждый раз старательно делал бездымные костры, роя саперной лопаткой яму с поддувалом. Я не возражал — лучше перебдеть, чем недобреть. Ночью, правда, наша световая гирлянда все равно заметна за километры вокруг, но мы надеялись, что другие люди сами сидят в кругу света от костров и по сторонам не пялятся.

Местность менялась — ландшафт вздыбился холмами, сморщился складками-долинами, покрылся густыми лесами из неведомых деревьев с могучими стволами, похожими на толстенные пучки лиан. Некоторые деревья опирались на землю не только основным стволом, а несколькими дополнительными, как баньян. На каждом шагу росли акации и папоротники. Подлесок вообще стал намного гуще. В то время как лиственницы пропали — так же, как и березы, клены, дубы и прочие деревья умеренной полосы. Если так пойдет и дальше, скоро появятся пальмы и мартышки, думал я.

За сто лет случилась экологическая катастрофа (в придачу к катастрофе с падением метеоритов), климат стал намного жарче. Недаром в тропиках погибли миллион человек. Наверняка сейчас там вообще жить невозможно.

Иногда мы оставались на одном месте дня три, охотясь на зверье — оказывается, звери никуда не делись, просто вели себя очень тихо и осторожно. Идти на них с автоматами наперевес смысла не было, поэтому мы использовали капканы и ловушки, которые заготовил мой предшественник и Витька.

Пацан, ничуть не брезгуя, натирал капканы и прутья решетчатых ловушек конским дерьмом, чтобы отбить запах металла.

— А человеческое не подойдет? — спросил я.

— Не. Звери человеческого запаха боятся.

В основном, никто не попадался, но пару раз мы поймали кабанчиков и устроили барбекю. Чаще еду мы добывали из рек, рыбача у ветхих, но прочных мостов.

Время шло, и я начал ловить себя на мысли, что привыкаю к такой жизни, а прежняя жизнь постепенно забывается, стирается из памяти, тускнеет, и я больше не скучаю. Это и пугало, и успокаивало: я больше никогда не вернусь домой, так что пора привыкать к новому дому.

Обычно мы с Витькой вечно были заняты — то охотой и рыбалкой, то обустройством лагеря, сбором топлива для костра, изредка — стиркой, поэтому я все никак не мог усесться за чтение “Современной истории”. Я просил Витьку читать вслух, пока я веду машину, но он читал так сбивчиво, чуть ли не по слогам и так нудно, что слушать было невозможно. Диктор аудиокниг из него не получился бы однозначно.

Тем не менее, иногда я садился во время привалов на раскладном стульчике в тени развесистого баньяна и читал единственную книгу. И охреневал в самом буквальном смысле этого слова.

Читалась “История”, как какой-нибудь триллер, но это был не триллер. Разразилась-таки Третья Мировая Война, и шла она по законам информационного века; это была война за умы, где на передовице находились не солдаты, а пропагандисты всех мастей, купленные блогеры, медийные личности и прочий сброд, осваивающий все новые и новые методики промывания мозгов массам.

Экология провалилась в глубочайшую задницу, а правительства разных стран лишь выражали свою озабоченность и не предпринимали никаких конкретных шагов — эти шаги делали отдельные люди с большим влиянием и деньгами, но их было слишком мало.

Разрабатывалось новое оружие, которые было круче ядерного и воздействовало якобы на квантовом уровне и каким-то образом затрагивало информационный слой реальности. Я не совсем врубился в теоретическую основу, но если кратко, то наука сделала открытие, что информацию, как и материю с энергией (что, по сути, одно и то же), также невозможно по-настоящему создать и разрушить. Она существовала всегда, меняя форму, даже в первые наносекунды Большого взрыва, в виде мельчайших асимметричных флуктуаций в плазме, которые впоследствии стали структурными объектами вселенной — звездами, планетами, галактиками. В отличие от энергии-материи информация в большей степени вариативна и может существовать скрыто, в виде импликативного, свернутого состояния. А еще информация способна “кодировать” сразу несколько материально-энергетических объектов, схожих по структуре. Поэтому для того, чтобы закодировать всю Вселенную, нужно не так много информации, как представлялось ученым в двадцатом веке.

Изобретенные во время Третьей Мировой субквантовые инфо-бомбы вытягивали из определенного объема всю информацию, что приводило к скачку энтропии. Местность на многие километры превращалась в ничто, в пустоту, в которой нет даже виртуальных частиц, нет самого вакуума. Эта пустота схлопывалась, воздух, земля, вода, люди, животные и растения втягивались в этот пузырь абсолютной пустоты, и происходил как бы взрыв наоборот. Разрушительными свойствами он обладал нехилыми.

Свернутая в импликативное состояние информация, без которой материя и энергия не могут существовать в проявленном виде, выглядела как разноцветные сферы огромной плотности.

Читая эти строки, я облился потом. Вспомнил про зеленую бусину, подобранную Витькой в кратере. Кратер — это и есть зона применения инфо-бомбы! Это кратер не от метеорита, а от нового оружия!

Живо представилось, как эта зеленая бусина снова разворачивается в те несколько миллионов тонн земли, строений, воздуха, растительности, техники, людей за доли секунды. Произойдет страшенный взрыв, и от некоего Олеся Панова и Витьки Смольянинова и атомов с молекулами не останется, лишь квантовый “бульон”.

Я велел Витьке выбросить бусину, хотя в “Истории” подчеркивалось, что способов “развернуть” бусину обратно не найдено. Когда писалась эта книга? Может, способ нашелся после выхода в свет этого издания?

Витька с неохотой расстался с бусиной, аккуратно положив ее на фундамент одного из Посадов. Я успокоился только тогда, когда мы отъехали на полсотни километров.

* * *

Однажды ранним вечером мы плотно поужинали фазаньим мясом и долго болтали о том, о сем у бездымного костра. В числе прочего обсуждали мое путешествие в будущее. Почему, собственно, в путешествие по времени отправили именно меня? Я увидел Знаки Вечной Сиберии на визитке Димона — это означало, во-первых, что идейные основы Сиберии существовали уже в мое время, во-вторых, способность видеть невидимое свидетельствовала о том, что я гожусь для того, чтобы в башку мне вколотить чип — СКН. Но зачем отсылать в будущее?

Витька, плохо знакомый с теоретической физикой, предположил, что по времени можно разгуливать в обоих направлениях и что Димон с доктором Пономаревым сами из будущего. Они-де ищут особенных людей, со способностью видеть Знаки, и отправляют в эпоху Вечной Сиберии. Зачем? А Урод его знает зачем. Надо зачем-то.

Меня это предположение воодушевило. Есть шанс вернуться домой, да еще со знанием будущего! Правда, мне от этого будет ни жарко, ни холодно. Однако если увлекусь болтовней об инфо-бомбах и Лего, в дурку, глядишь, посадят. И работу придется искать опять-таки… Но в глубине души я не верил, что по времени можно шастать куда ни попадя. Фантастика это.

В общем, я решил, что возвращаться хочу не так сильно, как раньше. Больше не терпелось разобраться в происшедшем и наказать виновных. Закрыть пару-тройку гештальтов, так сказать.

Также удивляли две вещи — не очень важные, но заметные. Первая: почему в технологически развитом будущем широко используются самые обыкновенные бумажные книги? Вторая: почему жители Сиберии говорят на чистейшем русском языке без малейшего акцента и жаргонизмов? Витька слыхом не слыхивал о крепко вошедшем в обиход интернет-сленге, он даже слово “пипец” не знал — это не интернет-сленг, но тем не менее. Если поразмыслить, то Вечная Сиберия — просто оплот чистоты русского языка…

Ответ на первый вопрос нашелся в “Истории” — возврат к бумажным книгам произошел на фоне популярности электронных книг и аудиокниг, поскольку людям всегда нравилось листать настоящие бумажные страницы. Библиотеки вроде той, что сгорела в Князьграде-1, имелись повсеместно. После катастрофы вся электроника загнулась, в том числе электронные книги и аудио. А старые добрые бумажные томики сохранились.

А вот второй вопрос пока остался без ответа. Витька вовсе не понимал, зачем говорить с помощью жаргонизмов, если можно сказать просто, по-человечески. А том “Истории” завершался за несколько десятков лет до появления Поганого поля и Вечной Сиберии с ее чистотой языка.

Кстати, Решетников тоже разговаривал очень чисто во всех отношениях, а у Киры небольшой, но заметный акцент. Что из этого следует, я не представлял.

— Князьград-2 такой же высокотехнологический, как и Князьград-1? — спросил я.

— Без понятия, — пожал плечами Витька, ковыряя в зубах соломинкой. — Но по всему видать, там неплохо, раз все мечтают туда уехать.

— То есть туда можно уехать только насовсем? Просто приехать, поглядеть, что да как, нельзя?

— Нельзя. Туда можно попасть только при каком-то очень высоком рейтинге. И оттуда никто не возвращается.

— Интересно… Тех, кто уходит в Поганое поле, назад не пускают, а те, кто уехал в Князьград, назад сами не хотят? Или их тоже не пускают? Тогда откуда известно, что там хорошо?

— Всегда так считалось…

Я хмыкнул. Если люди говорят про “всегда”, значит, более логичного объяснения у них нет.

— Выходит, — сказал я, — основа Вечной Сиберии — это как раз таки Посады. Жители Посадов мечтают уехать в Князьград и боятся убежать в Поганое поле. В итоге делают то, что нужно партии.

— Какой Партии? У нас только Детинец.

— Неважно. Это все один хрен, который редьки не слаще. В моем мире многие жители регионов мечтали уехать в столицу. Но для этого нужен был не рейтинг, а бабки. В смысле, деньги.

— Да, — подхватил Витька, — про деньги мы по истории проходили. Это у буржуев было самое главное.

— И в столицу можно было просто так смотаться, поглядеть, погулять. У вас все, получается, строже и сложнее.

— Не у “вас”, а у “нас”, — поправил Витька.

Я не спорил.

— Однако не может столько мух ошибаться — что-то в вашем… нашем Князьграде есть. И если взять в качестве примера Князьград-1… Не исключено, что столица Вечной Сиберии — это государство в государстве. Место для особенных людей, для элиты.

— Ага.

— Мне только непонятно, зачем Посады держать в черном теле? Есть ведь возможность из них сделать конфетку?

Я задал этот вопрос и сам же мысленно ответил на него. Чтобы мотивировать народ на послушание — раз. И чтобы воровать — два. Очень просто. Если позволить всем людям жить богато и независимо, очень скоро государство потеряет всякую власть и будет не нужно. И не дай бог, люди поймут, что способны обойтись без государства с его налогами на войны и дачи чиновников.

Витька, который, естественно, мои мысли не читал, ответил:

— Отец говорит: чтобы жизнь медом не казалась.

— Идиотская поговорка, — кивнул я. — За сотни лет не выветрилась, блин! Если людей постоянно держать в черном теле да еще и шиковать у них на виду, добром это не кончится.

— Отец говорит: голодная собака сторожит лучше.

— И кусает больнее, — подхватил я. — Иногда и хозяина может цапнуть. Короче, Витька, мне твой отец не нравится. Чего он за своих повелителей заступается? Будто сам в Князьграде живет, сверху на всех поплевывает.

— Он идиот, поэтому и заступается, — не моргнув глазом, сообщил Витька.

Фыркнув, я заговорил о другом:

— Поганое поле расширяется. Куда денется Вечная Сиберия, когда случится очередной прорыв?

Витька снова пожал плечами. Ему было начихать.

— И почему Вечная Сиберия не существует прямо в Поганом поле? Как Решетников, как Огнепоклонники? Как мы с тобой? Нужно яркое освещение ночью и все. В чем проблема?

Прикрыв глаза, Витька по памяти продекламировал заученное в школе:

— Вечная Сиберия и Поганое поле несовместимы на идейном уровне. Знак солнца и луны символизирует порядок, а Поганое поле — это хаос. Вечная Сиберия обеспечивает человеческую жизнь, Детинец гарантирует, а Поганое поле непредсказуемо.

— Пафосно и непонятно. Знак мешает людям ночью врубать освещение?

— Сказал, что знал, — вздохнул Витька. — Мы в школе вопросов не задаем — за это секут.

— Прикольно… — Я подумал, насколько деградировала Вечная Сиберия после появления Поганого поля и только ли идейные соображения мешают ей “дружить” с Поганым полем. Вероятно, Поганое поле используется правителями Вечной Сиберии как еще один способ мотивировать народ на послушание. — Помнишь Катю, подругу моего предшественника? Она в Князьград уехала. Что скажешь о ней? Какая она была?

— Видел издали, близко не общался, — с солидным видом сказал Витька. — Она была какая-то странная.

— Чем именно?

— Редко смеялась, почти никогда. Вечно думала о чем-то.

— Симпатичная?

— Не очень.

— С Модераторами дружила, как Даша?

— Вроде нет.

— Ударно работала?

— Ну…

Я выпятил губы, потянулся всем телом с хрустом. Чуть не свалился со стула на траву. Интересненькое дельце вырисовывается. Катя, ничем не выдающаяся особа, внезапно уезжает во всеми желанный город-мечту. Может, ее попросту отстранили от моего предшественника?

— А как старый Олесь отреагировал на ее отъезд?

— Он со мной это не обсуждал. Но я заметил, что он еще молчаливее стал. И лут собирал еще рьянее.

— За что Катю взяли в Князьград?

— Админ объявил на собрании Посада, что у нее рейтинг позволяет уехать, и она уехала в тот же вечер. Наши и отметить это дело не успели.

Да, ее просто-напросто убрали. Чем-то она мешала.

— А вы сами свой рейтинг считывать умеете?

— Не. У нас такого аппарата, как у Модераторов, нет.

То есть чип не имеет внутреннего интерфейса, догадался я.

— А если Модераторы наврали про рейтинг Кати? И она сама не врубилась, за что получила билет в Эльдорадо?

— Могли и наврать. Но их Админ проверяет.

— Админ может быть с ними заодно.

— Не знаю, Олесь. Знаю точно, что она была рада уехать.

— Оно и понятно.

Мутное дело, подумал я. Надо было провести какое-никакое расследование в Посаде, прежде чем сбегать. Но я слишком торопился домой, забил себе котелок гипотезой об экспериментальной зоне и считал Уродов выдумкой. Новые факты и соображения указывают на то, что замена мной жителя Посада не случайность.

Эй, а если Катю “убрали”, чтобы она не поняла, что ее приятели заменили? Что если только она могла выявить подмену из-за, скажем, любви к “объекту”? Но вспомнилась тетя Вера — она души в Олесе не чает, но ни о какой подмене не догадывается. Если сила чипа настолько велика, почему она не должна подействовать на влюбленную девушку? Нет, разгадка в чем-то ином.

Витька сказал:

— Если Князьград-2 такой же крутой, как Князьград-1, то ей сейчас хорошо. Квартиры Князьграда — это тебе не бараки, где крысы бегают в стенах и с потолка течет.

— Да-а-а… — протянул я, размышляя о другом. — Хотя квартиры в Князьграде-1 все одинаковой планировки.

Я встал и забегал туда-сюда под деревом между палаткой и мусоровозом. Солнце заходило за вершины деревьев, небо окрасилось в розовые цвета, дневной жар потихоньку спадал. До меня лишь сейчас дошло, что квартиры в мегаполисе мало чем отличаются друг от друга. В отличие от форм и архитектурных изысков зданий.

— Что? — встревоженно спросил Витька, отбрасывая соломинку и подтягивая к себе автомат.

— Дома все разные, а хаты одинаковые…

— Так не должно быть?

Витька всю жизнь обитал в бараке, откуда ему знать про квартирный дизайн? Люди обычно стремятся делать свою внешность и жилье не похожими ни на что, стремятся к индивидуальности.

— Не должно. И это странно.

* * *

Следующим вечером Витька рыбачил на берегу крупной реки, а я развалился в гамаке поблизости и читал “Историю”.

“То, что слияние технологических и биологических систем детерминировано самой эволюцией человеческого общества, чей вектор развития направлен на уменьшение энтропии окружающей среды, было известно еще в середине ХХ века. Согласно законам развития систем переход в надсистему характеризуется объединением гомологичных частей двух систем с образованием качественно новой структуры. Объединение таких технических устройств, как радио, телефон и карманный компьютер привело к возникновению смартфонов, и слияние уже макро- и микроскопических кибернетических устройств с собственно человеческим организмом было вопросом времени.

Для начала кибернизация человека затронула людей с ограниченными возможностями, врожденными или приобретенными дефектами, в значительной степени ухудшающими качество жизни (кардиостимуляторы, нейроимпланты плохо видящих или слепых, кибер-конечности и синтетические органы). Затем тренд на апгрейд своих возможностей неизбежно распространился и на обычное население, несмотря на сильнейшее противодействие со стороны конспирологически настроенных слоев населения, выступающих против “чипирования”.

Накопившиеся противоречия в обществе в минус 178 году вызвали череду демонстраций и протестных акций по всему миру, завершившуюся грандиозным столкновением между так называемыми “кибер-консерваторами” и “кибер-прогрессистами” в крупных городах мира. Количество погибших, пострадавших и пропавших без вести исчислялось тысячами — более точный подсчет невозможен в связи с засильем фейковой кампании и дезинформацией на всех уровнях. Тем не менее частные медицинские организации, а впоследствии и некоторые немногочисленные государственные начали проводить микрохирургические вмешательства по имплантированию первых — полупроводниковых — нейрочипов. Сначала эти манипуляции проводились за умеренную плату, позже — в рамках бесплатного социального пакета медицинского обслуживания.

Следующие поколения чипов — молекулярные и субклеточные импланты — стали использоваться несколько позже, примерно в минус 139–137 годах, когда преимущества использования личного нейрочипа стали очевидны даже ультраконсервативным слоям общества.

В числе опций нейроимплантов первого поколения были только повышение эффективности органов чувств, облачные хранилища памяти, информационный интерфейс, картирование местности и игры. Последующие поколения добавили в этот список сотовую связь (впоследствии спутниковую), просмотр новостей и фильмов, чтение электронных книг, доступ к мессенджерам и социальным сетям…”

Я отложил книгу и вытер пот, выступивший от тропического зноя и прочитанного. Надо же, несмотря на бешеное противодействие народных масс самой идее чипирования, людей все-таки чипировали! Вставить себе чип в затылок стало таким же рутинным мероприятием, как набить татуху или вставить пирсинг куда-нибудь. До чего дошел прогресс! До невиданных, мать их, чудес! И самое главное — абсолютно ясно, что прогресс не остановить никакими силами. Если очень много людей против прогресса, значит, очень много народа погибнет, вот и все. А прогресс — какой бы он ни был — продолжит торжествующее шествие по цивилизации или ее обломкам.

Мы, люди, прогрессом не управляем. И никогда не управляли.

Это прогресс управляет нами.

Я почесал короткую бородку и пригладил пальцами изрядно отросшие волосы. Скоро надо будет делать хвостик. Стричься я почему-то не хотел — с длинными густыми волосами, конечно, жарковато, зато меньше риска получить солнечный удар. А бриться тупо не было возможности — у нас не нашлось ни бритвенного станка, ни кремов после бритья, а у меня, между прочим, чувствительная кожа. Я ограничился тем, что подстригал раз в неделю усы, чтобы они не нависали надо ртом.

Витька радостно вскрикнул на берегу в тени деревьев, подтянул удочку и разочарованно что-то забормотал. Он сидел в одних трусах. На мне же были шорты и легкая майка.

Я попытался переварить прочитанное, представить, каково это — смотреть кино и общаться через чип? Представилось без проблем — у меня самого апгрейд. Допустим, сижу я дома, почесываю яйца, а сам, закрыв глаза, чатюсь с приятелями и подружками, слушаю аудиокнигу, поигрываю в игры… Это почти телепатия.

Вот почему в Князьграде-1 мы не наткнулись ни на один смартфон или иной коммуникатор.

Как говаривал старина Артур Кларк, любая достаточно развитая технология неотличима от магии. Надо было добавить: для придурков любая фигня мнится магией.

С чипами и визуальными интерфейсами, транслирующими информацию прямо в извилины, жители Князьграда-1 не нуждались ни в вывесках и объявлениях, ни в светофорах и прочих указателях. Голографические тумбы и то устанавливались для красоты, а не из-за практической необходимости. У князьградцев гугл-карты и 2ГИС встроены прямо в башку, на кой им смартфоны?

Я долистал книгу до конца, прочитал по вертикали последние главы. Том заканчивался до появления Поганого поля и Вечной Сиберии, хотя и часто упоминал о них. Увы, по этим упоминаниям не понять, откуда и при каких обстоятельствах они появились. Имелись ссылки на следующий том. Но этот том сгорел при пожаре.

— Полный пипец, — громко сказал я.

— Ага, — откликнулся ушастый Витька, выучивший некоторые сленговые словечки и испортивший свой чистый русский язык. — Полный пипец.

* * *

Ситуация изрядно запутывалась по мере того, как я узнавал все новые детали этого мира и припоминал подробности своего “попаданчества”. Мой личный субклеточный когнитивный нейромодулятор — нечто продвинутое даже по меркам двадцать второго века, но обзавелся я им в двадцать первом. Как это понимать?

Предположим, СКН — секретная разработка тайной лаборатории. Но скрывать ее в течение сотни лет? Нет, трудно представить.

Тогда что — машина времени? Хронопортал, по которому Пономарев, Димон и другие им подобные шныряют из эпохи в эпоху и занимаются мутными делишками?

Если честно, машина времени многое объясняет и дарит надежду на возвращение. Но верится в нее плоховато. Это не многосерийный советский фильм “Гостья из будущего”, хотя я — самый настоящий гость из прошлого. Да я старше всех здесь живущих, они все мне в праправнуки годятся! Ха-ха!

Смущали слова Димона про “супер-экселлент во имя нашей расы”. Приснились мне эти слова или нет, я уже не разберусь. Но если не приснились, то ситуация еще жестче, чем я думал. Вокруг меня ведут хороводы не только путешественники во времени, но и инопланетяне!

О’кей, забей на эти бесполезные домыслы, Олеська. Сконцентрируйся на СКНе. В горящей библиотеке он полностью инсталлировался. Раньше, выходит, он был по каким-то причинам инсталлирован не полностью.

Вот и ладненько. Что показал интерфейс?

“АБИЛ: СКН ИНИЦИИРОВАН ПОЛНОСТЬЮ”.

Абил — это абилити? Ability? Способность или навык персонажа в игре?

Ну да, все логично, инсталлированный по полной программе чип — это наикрутейший абил!

— Перечислить опции СКН! — негромко, но внушительно произнес я.

Терзала мыслишка, что по моему хотенью апгрейд себя не проявит. Но она мгновенно испарилась, когда перед глазами на фоне стенки палатки, в которой я засел, вспыхнули буквы:

УСКОРЕНИЕ

АРХИВНАЯ ПАМЯТЬ

АВТОПИЛОТ ПРИ УРОВНЕ ТРЕВОЖНОСТИ КРАСНОМ

МОНИТОРИНГ ВНУТРЕННЕЙ СРЕДЫ ЗДОРОВЬЕ И ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ФОН

МОНИТОРИНГ ВНЕШНЕЙ СРЕДЫ НА ПРЕДМЕТ ОПАСНЫХ ФАКТОРОВ

ДОПАРТ

Я потер мгновенно вспотевшие ладони.

— Включить архивную память до пробуждения в квест-камере, — почти шепотом сказал я.

УТОЧНИТЕ ЗАДАНИЕ

— День знакомства с Витькой.

СКН послушно и скрупулезно выполнил задание. Перед глазами замелькали сцены того дня с самого пробуждения в квест-камере. Причем я прекрасно видел и реальный мир — одно другому не мешало, просто фокус внимания временами отвлекался, скакал куда не надо, как если б я смотрел кино на полупрозрачном экране и слушал звуковую дорожку через неплотно втиснутые в уши наушники. Я велел ускорить события — в два, три, десять раз. Кадры замелькали калейдоскопом. Смешно и страшновато было наблюдать за моими собственными поступками.

“Кино” воспринималось не так, как бывает, когда кто-нибудь прикрепляет камеру на шлем и снимает все подряд. Картинка мигала, пропадала, когда я моргал, прыгала туда-сюда вслед за движениями глазных яблок — а глаза у меня, оказывается, бегают без остановки. В ушах звучали не только голоса людей и природы, но и стук сердца, шумное дыхание, ворчание желудка — те вещи, на которые обычно не обращаешь внимания.

Короче, “кино” было так себе.

Все-таки я дотерпел до того момента, когда мы с Анькой пососались поздним вечером, я зашел в барак, и из соседских дверей выглянул пацан — тогда еще незнакомый Витька.

“Стоп! — мысленно велел я. СКН подчинился. Оказывается, необязательно говорить вслух, привлекая внимание потенциальных санитаров, достаточно “громко” (или акцентировано) подумать. — День встречи с Димоном”.

АРХИВНАЯ ПАМЯТЬ НЕДОСТУПНА

Я попробовал запустить другие записи до пробуждения в квест-камере — безуспешно. Неудивительно, ведь нейрочип мне вставили после визита в лабораторию. По каким-то причинам СКН запустился не сразу, поэтому записей моего дебоширства в лаборатории и странного поведения Димона и Пономарева также не нашлось.

Но все, что происходило позже, СКН старательно записывал. А также он содержал в себе разные сведения — вроде инфы о радиации, которую он мне выдал у батареи Решетникова. Я решил посмотреть кое-какие моменты через персональный видеорегистратор позже, а пока продолжил исследовать функции нейрочипа.

Автопилот при уровне тревожности красном меня позабавил. Если бы я злоупотреблял “Тишь-да-гладью”, он бы пригодился!

Именно он помог на равных драться с Кирой — без него я бы разлагался сейчас на белоснежной террасе пустого города. И с помощью автопилота я управлял мусоровозом, когда впервые в панике валил от Уродов. Насколько я понял, автопилот запускается, когда в крови зашкаливает уровень гормонов стресса.

Мониторинг внешней среды включал в себя определение уровня радиации и, возможно, ряда других “опасных” факторов, таких, как ядовитые вещества и прочее в том же духе. В горящей библиотеке чип, по идее, должен был уведомить об уровне угарного газа, но тогда он не был инсталлирован полностью.

Единственная функция, которую я не понял, это допарт. Что за допарт такой?

“Архивная память!”

АРХИВНАЯ ПАМЯТЬ ПОДКЛЮЧЕНА

“Что такое допарт?”

ДОПАРТЫ НЕ ОБНАРУЖЕНЫ

— Что это такое? — вслух сказал я. — Определение, дефиниция?

Но СКН то ли не понимал вопроса, то ли скрывал инфу согласно “заводским” настройкам.

Прикольно было бы поковыряться в настройках, но я не знал, как это провернуть. Да и страшно было. Если нейрочип начнет лагать, то мне не поздоровится. Это ведь не просто какая-то программа на компе, а часть меня.

Ладно, хрен с ним, потом потихоньку разберусь — времени выше крыши, никаких дедлайнов.

Я выбрался из палатки, где сидел, пока экспериментировал. Края палатки были приподняты, чтобы немного продувало, иначе жара неописуемая. Усевшись на поваленное дерево, я принялся точить мачете, мечтая о более достойном оружии — ятагане или шашке. В мачете центр тяжести смещен к концу лезвия — такой штукой удобно рубить дровишки, но из-за инерции им затруднительно манипулировать быстро. Я это чувствовал во время дуэли с Кирой Огнепоклонницей. Если бы не автопилот…

Нелишне поучиться фехтованию; в этом мире оно, по ходу, востребовано. Не стоит постоянно надеяться на СКН.

* * *

Дорога ухудшалась с каждым километром, хотя, казалось, куда дальше. Колея вилась между лесистыми холмами, проходила по дну бурных холодных речушек, тянулась по краю обрывов и ущелий. Холмы вырастали выше и превращались в горы. Я не пытался представить, где именно мы находимся. Нейрочип по этому поводу уведомил лишь, что двигаться нужно в южном направлении, что мы и делали, но уточнений от архивной памяти не воспоследовало. Месторасположение Отщепенцев в памяти СКН отсутствовало — как и любые карты.

Лес менялся — темнел и густел, состоял сплошь из экзотических патриархов, опутанных лианами. Древесные гиганты падали под тяжестью веса и времени прямо на так называемую дорогу, и нам с Витькой приходилось корячится, чтобы сдвигать препятствия.

Мусоровоз надрывно гудел и со все возрастающим трудом преодолевал подъемы и спуски. Это тревожило — если местность станет совсем непроходимой, придется возвращаться или идти пешком.

Во второй половине одного из дней — не представляю, какого именно, но луна ночами светила полная, как серебряная тарелка, — я остановил машину и выключил двигатели, не забыв про ручной тормоз. Впереди дорогу перекрывало сразу несколько замшелых стволов, между которыми проросли папоротники. Чтобы избавиться от такой преграды, понадобился бы экскаватор или кран.

Слева от дороги высился каменистый склон высотой в пятиэтажное здание. В нем чернели прямоугольные дыры — вероятно, входы в каменоломни. Они были полуобрушены. Справа земля понижалась, утопая в буйной растительности. Лес прямо по курсу напоминал джунгли.

— Приехали! — недовольно сказал я.

Витька тут же отреагировал:

— Просил же утром ехать западнее, а ты поехал прямо на юг!

— Просил, — согласился я. — Но как-то не уверенно и не отстоял свое мнение. А мой нейрочип указывает прямо на юг. Другого путеводителя у нас нет. Поэтому не умничай.

Мы вылезли из машины (я предусмотрительно прихватил перфокарту) и зашагали по каменисто-глинистой земле, во многих местах изрезанной дождевыми стоками. В некоторые промоины я бы поместился целиком, и место для Витьки осталось бы. В лесу звенели цикады и голосили пичуги.

Сделав десяток шагов, мы замерли и судорожно сняли предохранители с автоматов. Витька громко щелкнул затвором, загнав патрон в ствол. Я приподнял черные очки на лоб.

Слева, у склона, незамеченная сразу из-за зарослей акации и дикого винограда, притулилась избушка с участком в пару соток, огороженным частоколом из кривых веток, некоторые из которых проросли. На расстоянии метра друг от друга на кольях висели выбеленные солнцем черепа козлов (судя по рогам) и пучки сухой травы, перевязанной бечевкой так, что создавалось впечатление, словно это детские человеческие тела в травяных платьицах с козлиными черепами вместо голов. Отдельные ветки изображали ручки и ножки. От пучков травы несло сильным терпким запахом. Приблизившись, я увидел, что пучки облиты желтоватой смолистой жидкостью.

В ограде была калитка под деревянной аркой. На арке висел позеленевший бронзовый колокольчик. С его языка свисала бечевка.

Мы с Витькой медленно подошли к ограде, стараясь перемещаться так, чтобы по нам не могли, скажем, выстрелить из избушки или каменоломни.

За оградой зеленел огородик с капустой и, вроде бы, картофелем, в стороне от избушки из родника в виде деревянной бочки вытекала вода, пересекала дорогу и исчезала в лесу под склоном, в загоне из переплетенных веток топтались и блеяли козы. На бельевой веревке между избой и загоном на легком ветерке трепыхалось старое просторное платье простого покроя. С другой стороны от избы возвышалось еще одно строение, которое я опознал как крохотную баньку. Туалет я не углядел — наверное, он за загоном. Людей нет.

— Избушка на курьих ножках? — сказал я под нос.

Дом и впрямь стоял на покатом каменистом склоне, и его переднюю часть поддерживали два столба-сваи. Но на таких “ножках” не побегаешь и к лесу задом не повернешься.

Хотя в Поганом поле возможно всякое.

— Чего? — удивился Витька.

— Баба Яга здесь живет.

— А, сказочное существо? Зайдем?

— А если это реально ведьма?

— Что за глупые суеверия? Ведьм не бывает!

Я отмахнулся от мухи, кружившей возле лица, и бросил на пацана хмурый взгляд.

— Уверен? Я раньше думал, что и мутантов с ходячими железками не существует. А теперь верю вообще во все. Но ты прав: надо быть готовым ко всему. Обрати внимание: территория никак не защищена, оружия не видать, живет один человек, судя по размеру бани и избушки, и этот человек — женщина.

Витька указал пальцем на платье и добавил:

— Не худая женщина.

— Вот именно! Это-то и пугает больше всего. Живет одна в лесу и не худая. Чем питается?

— Козлятиной и дарами лесными, — раздался позади резкий старушечий голос. — И путниками глупыми!

Мы взвились в воздух, как испуганные коты. Развернулись и уставились на бабку лет семидесяти, невысокую, но упитанную, в мешковатом платье неопределенного цвета, кожаных самодельных говнодавах, в платке, из-под которого выбивались седые пряди, с клюкой из обычной палки, отшлифованной ладонями. За спиной корзина наподобие рюкзака, в ней — пучки трав, грибы и ягоды. Бабка недовольно глядела на нас выцветшими голубыми глазками.

— Здравствуйте! — брякнул я первое, что пришло на ум.

— И вам не хворать! — тем же резким командным голосом ответила бабка. — Кто такие, чего надо?

— Мы с Вечной Сиберии, ищем Отщепенцев, — не стал я юлить. — Меня зовут Олесь, это Витька. То есть Виктор.

— А на кой вам Отщепенцы? — спросила наглая старуха.

— Хотим к ним присоединиться.

— А зачем вам присоединяться? И зачем вы им сдались?

Я глубоко вздохнул, а Витька засвистел мелодию и как бы невзначай приподнял автомат. Сверля его глазами, я вежливо сказал бабке:

— В Вечной Сиберии свободы нет. А мы мечтаем жить в свободном обществе. Чтобы без рейтинга и прочих штучек, от которых тошно. Надеемся, нас примут.

Старух с ухмылкой улыбнулась — улыбка получилась язвительная.

— Такие, как вы, нигде не уживутся. Мигранты! Вам лишь бы мотаться по свету и халяву искать! А как понаедете, сразу свои правила начинаете диктовать!

Я сжал зубы и не ответил. Зато вмешался Витька:

— Верно. Мы — такие люди, которые остро чувствуют социальную несправедливость.

Я поднял брови. Это он тоже в школе вызубрил?

Бабка пожевала губами, раздумывая. Сказала:

— Заходите. Меня баба Марина звать. По закону гостеприимства зову, без дурной мысли. И вы ведите себя прилично.

И первая вошла через калитку. Идя следом, я прикидывал, прилично ли ходить в гости с заряженными автоматами? У Решетникова мы сидели за столом с оружием, но то был мужик, а с мужиками проще. Баба Марина, по всему видать, стерва еще та, палец в рот не клади. Но с оружием расставаться не дело.

Мы прошли под деревянной аркой, от крепкого и терпкого запаха чучел на изгороди у меня на секунду закружилась голова.

Меня в бок пихнул Витька.

— Где лампы? — прошипел он.

Я сразу врубился, о чем он говорит. Ночью Поганое поле опасно, и единственный способ защититься — освещать территорию. Вокруг избушки я не приметил никаких фонарей или иных осветительных приборов.

— Чего? — обернулась бабка, у которой оказался острый слух, несмотря на возраст.

— Где у вас лампы? — прямо спросил я. — Как ночью защищаетесь от обитателей Поганого поля?

Бабка секунду помолчала, переводя взгляд с меня на Витьку и обратно, затем зловеще рассмеялась, продемонстрировав редкие желтые зубы:

— Я сама — часть Поганого поля! От кого мне защищаться?

Переглянувшись, мы с Витькой отступили на шаг. Заходить в избушку как-то вдруг расхотелось — внутри мы окажемся в ловушке.

Баба Марина снова рассмеялась — на сей раз весело и искренне.

— Не бойтесь! Я в травах толк знаю и земной волшбой немного балуюсь. От земли моя сила — в растениях, деревьях, камнях, костях старых… Мои чучелки от Бледняков защищают. И ламп не надо.

— Бледняков? — переспросил Витька.

— Уродов, — догадался я.

Очевидно, Уродов и прочую погань отпугивает не только свет, но и определенный запах, как пахучие репелленты отпугивают комаров.

Или же — при мысли об этом меня передернуло — у бабки в запасе есть какое-то сильное колдунство…

Загрузка...