Никогда в жизни я ничего так не ждал, как ждал сейчас звонка Тони Баушера. Я смотрел на телефон и заклинал его: ну позвони же, позвони. Это такая простая вещь. Ток скользнет по проводу, возбудит соленоид, тот притянет молоточек, который начнет мелодично колотить о звонок. Это же элементарно. Я тут же подниму трубку, услышу голос Тони, и кончится невыносимое ожидание.
А оно стало действительно невыносимым. Тысячи раз я производил в уме все расчеты. Столько-то времени нужно было Тони, чтобы добраться до Кинглоу, столько-то для того, чтобы наметить план действий, столько-то для того, чтобы позвонить нам. Он знал, как мы ждем его звонка. Допустим, он не сразу нашел врача, который украл у него ноги. Он бы позвонил нам. Допустим, он не мог придумать план, как добраться до него. Он бы позвонил нам. При всех обстоятельствах он бы позвонил нам, потому что знал, что мы ждем его звонка и от этого звонка зависят все наши дальнейшие действия.
Поэтому телефон не мог не позвонить. И я сидел, уставившись на него, и повторял: ну позвони, позвони…
Но прошло уже трое суток, а телефон молчал.
- Он обязательно позвонит, - говорила Луиза, но в ее голосе не было убеждения.
Она была храброй женщиной. Она превзошла Геракла в своих подвигах и Пенелопу своей преданностью мне. Но нет более безжалостного растворителя для геройства и преданной любви, чем время. И я начал угадывать в Луизе тщательно скрываемый тягостный ужас. Она вырвала меня из знойного Ритрита, она заклинала себя, что по-прежнему любит холодную, бездушную машину, в которую чьей-то злой волей зачем-то вложена память, самосознание, душа умершего Ника Карсона. Но дальше что? Что я дал ей взамен? Чем я наградил ее за неслыханные подвиги? Она не просто выскочила из привычной жизненной колеи, она поднялась на неслыханные высоты духовной смелости, верности и самопожертвования. Вместо лавровых венков и аплодисментов я держу ее в жалкой комнате с вытертым ковром на полу, урчащими трубами в ванной и пятью старыми журналами с киногероями на обложках. И с бессильной болью и грустью я чувствую, как секунды, минуты и часы вынужденного бездействия разъедают ее храбрость и подмывают ее верность. О, она не подавала вида! Она смотрела на меня и говорила:
- Бедный мой Ники, как должно быть тебе скучно со мной… - Она улыбалась. Это была игра. Она давала понять, что шутит, потому что нам не могло быть скучно вдвоем. И мне действительно не могло быть скучно. Хотя бы потому, что я умел останавливать время. Стоило мне прижаться носом к ее щеке, волосам или шее, как я испытывал легкий толчок. Это время мгновенно останавливалось. Где-то еще оно, может быть, и текло как обычно. Но я был вне его потока. Я был не подвластен ему.
Это - я. А она? Она тоже говорила, что это лучшие часы в ее жизни. Что впервые я никуда не тороплюсь, и поцелуи мои никак не связаны с движениями ни секундной, ни часовой стрелкой. Но мне все время казалось, что это были слова. Слова, которыми ока окружила себя, как дамбой, от надвигавшегося кошмара действительности.
А тут еще молчавший с дьявольским упорством телефон. На третий день я сказал:
- Лу, боюсь, с Тони что-то случилось…
- Чепуха, - не очень убежденно сказала Луиза, - просто он…
- Не говори «просто он». Мы уже перебрали с тобой все варианты. И не осталось ни одного «просто он». Давай посмотрим правде в глаза. Скорее всего, они зацапали его.
- Ник…
- Любовь моя, если бы заклинаниями можно было отвратить опасность, мир был бы довольно безопасным местом. Ты прекрасно знаешь, что это самое рациональное объяснение. Но это значит, что мы…
- Что ты хочешь сказать, Николас? Что Тони мог назвать им наш адрес или номер телефона? Ты в своем уме?
Бедная добрая Лу! Душа ее принадлежит другому, более простому и наивному времени. И глаза ее видят все в черно-белом варианте. Тони Баушер не предатель. Он не продаст нас, ведь мы вместе бежали из Ритрита. Да, в черно-белом варианте он не предатель. Но в цветном… Боже, сколько появляется новых оттенков! Да, он не предатель. Но у него, он говорил, есть семья. Дочь. И если перед ним поставили весы и сказали: смотрите, дорогой Баушер, на одну чашку мы кладем Николаса Карсона. Даже не его самого, а его глупый, импульсивный побег. На другую - ну, скажем, жизнь вашей дочери. Дайте нам телефон вашего друга, и мы вернем вас обоих обратно в Ритрит. Или… или с вашей дочкой может случиться что-нибудь крайне неприятное. Вы же знаете - для чего скрывать! - мы умеем устраивать нужные нам случайности. Например, бедная девочка может заговориться, возвращаясь из школы, и попасть под машину. Подумайте, дорогой Баушер, это только в черно-белом варианте легко быть упрямым героем. Но время подвигов прошло. В цветном варианте много оттенков, и ваш поступок будет не предательством, а скорее благоразумием. Для вашего блага, блага Николаса Карсона и, конечно же, блага вашей дочери.
Я вскочил. Почему-то именно в это мгновение я твердо знал, что телефон не позвонит, что я не услышу голос Тони Баушера. Вместо этого в любой момент позвонят в дверь, и вежливые люди Вендела Люшеса скажут:
- Только не делайте глупостей, мистер Карсон, вы их и так уже достаточно наделали. Тем более, что там, позади вас, мы видим вашу очаровательную приятельницу, и нам не хотелось бы…
Мне стало страшно. Секунды ощетинились угрозой. Каждая из них могла возвестить приход улыбчивого представителя фонда Людвига.
Я не мог ждать их. Просто не мог.
- Лу, - сказал я, - оставаться здесь, по-моему, опасно.
- Но куда же нам идти? - спросила она, и в голосе ее в первый раз я уловил нотки отчаяния. - Если бедный Тони… если с ним что-то случилось, он мог рассказать и о твоем маскараде…
- Не знаю, Лу. Я знаю, что боюсь оставаться в этой ловушке.
- Может быть, позвонить твоему другу Ратмэну?
- Потом, потом.
Я открыл дверь на лестницу. Я был уверен, что сейчас чья-то рука с силой опустится мне на плечо. Я сжал пистолет в кармане, но я не верил в него. Их слишком много, и они неуязвимы.
Удивительно, но мы спокойно спустились по лестнице. Луиза была права. Если бедный Тони все рассказал им, он должен был рассказать им и о моем женском туалете. Поэтому рядом с Луизой шел двадцативосьмилетний молодой человек со спокойным выражением лица. Конструкторы моего тела не предусмотрели приливы и отливы крови хотя бы потому, что кровь им была не нужна.
Перед тем как выйти на улицу, я опять на мгновение сжался, приготовился к нападению. Я даже не знал, какую форму может принять опасность. Ко мне мог подойти полицейский и вежливо взять под козырек. Около меня могла остановиться машина, и цепкие лапы помощников Вендела Люшеса втащили бы меня внутрь. Меня могла ударить проезжающая машина, или просто где-то недалеко щелкнул бы выстрел, который я б не успел даже услышать, и в моем совершенном нейристорном мозгу тут же образовались бы разрывы, которые вывели бы его из строя.
Мы прошли несколько кварталов. Молча, быстро, почти как беглецы. Ничего не произошло. Я поймал себя на том, что судорожно вцепился в руку Луизы, как в спасательный круг, как в щит, черт возьми.
Нужно было что-то придумать. Отели отпадали. У них хватит настойчивости проверить их все. Уехать из города? Но сейчас, когда за дело взялся Густав Ратмэн, оставить его было просто нельзя.
Можно было, конечно, попытаться снять комнатку у частных владельцев, но это было нелегко, а каждая лишняя минута на улице несла с собой риск. Я чувствовал себя так, будто на спине и груди у меня были прикреплены мишени для стрельбы.
Мы проходили мимо супермаркета. Молодая женщина клала в багажник какие-то картонки и пакеты. Я схватил Луизу за руку и подошел к машине как раз в тот момент, когда она открывала дверцу.
- Мадам, - сказал я, - извините, не могли бы вы нам помочь уехать отсюда…
То ли в голосе моем прозвучало что-то такое, что заставило ее кивнуть, то ли она просто испугалась, но она не помешала нам забраться внутрь.
- Куда вам нужно? - спросила она, не поворачивая головы. Ей было на вид лет тридцать с небольшим. У нее были упрямо поджатые губы и напряженно прищуренные глаза. Она включила мотор, и машина медленно выехала со стоянки супермаркета.
- Лучше всего к вам, - сказал я. - Нам нужно несколько спокойных дней… Поверьте, мы ничего не…
- Вы что, в своем уме? О чем вы говорите? Я считаю себя довольно гостеприимным человеком, - сказала женщина, - но не до такой степени…
- С кем вы живете? - спросил я.
- С мужем и двумя детьми…
Она была скверной актрисой. Не нужно было читать мысли, чтобы понять, что она врет.
- Хорошо, - сухо сказал я, - мы с удовольствием познакомимся с ними.
- Но я вас не приглашала, - сказала женщина. Она уже нервничала, и голос ее дрожал. - Я попрошу вас…
- У меня в кармане пистолет, - как можно спокойнее сказал я, - и пока вы не делаете глупостей, он там останется. Вот он, чтобы у вас не было сомнений. Видите? Мы еще раз просим прощения за назойливость, но для нас это вопрос жизни и смерти.
Женщина закусила нижнюю губу, подумала и спросила:
- А если я привезу вас в полицейский участок?
- Вполне уместный вопрос. Но поскольку у нас нет выбора, я вынужден буду застрелить вас. Не думаю, чтобы это имело особый смысл.
- И вы… выстрелите в безоружную женщину? - спросила женщина, и мне показалось, что в голосе ее появились едва уловимые нотки любопытства.
- Без всякого удовольствия, мадам, - галантно сказал я. - Но выстрелил бы.
- Вы считаете, что ваша жизнь дороже моей?
Странная, однако, особа, подумал я.
- Хороший вопрос. Поверьте, мне не хотелось бы садиться перед аналитическими весами и уравновешивать чашки вашей и моей жизни.
- Тем более, - сказала Луиза, - что никто не собирается покушаться на вашу жизнь, если вы приютите нас на несколько дней.
- Вы не похожи на гангстеров, - сказала женщина, и неясно было, прозвучало в ее голосе облегчение или осуждение.
- Мы не гангстеры, - обиделась Луиза.
- А кто же вы?
Я не смог удержаться и фыркнул:
- Что бы мы ни сказали, вы все равно не поверите. Да и нужно ли вам это знать? Вам угрожали оружием, и вы вынуждены были подчиниться.
Женщина, казалось, долго обдумывала то, что я сказал ей, кивнула наконец и заметила:
- В общем, логично. - После паузы она вдруг добавила: - Я сказала вам неправду.
- Что именно?
- Я живу одна.
- Я в этом не сомневался, - серьезно сказал я.
- Почему?
- Не знаю. Просто я почему-то не поверил вам, когда вы перечислили нам состав своей семьи. А может быть, потому, что вы слишком вяло сопротивлялись. Наседка куда решительнее.
Владелица машины бросила на меня быстрый взгляд и усмехнулась:
- А вы действительно не похожи на гангстеров. Но учтите, у меня маленькая квартирка, и боюсь…
- Ничего, мы не будем особенно капризны.
- Что я должна буду делать?
- Ничего. Ровным счетом ничего. Вы даже не пойдете на работу.
- Как это не пойду на работу? Я служу библиотекарем, и у нас…
- Вы позвоните и скажете, что плохо себя чувствуете. Или что ваша матушка тяжело заболела, и вы должны на несколько дней поехать к ней.
- Я что ж, не смогу даже выйти на улицу?
- Боюсь, что нет, мадам.
- Ну да, я понимаю. Вы боитесь, что я могу привести полицию?
- Совершенно верно.
- Но мне может что-нибудь понадобиться…
- Моя спутница постарается выполнить ваше поручение.
- И часто вам приходится вот так… врываться в чужие дома?
- В первый раз, мадам.
- Странно, - усмехнулась она, - у меня впечатление, что это у вас отрепетированный трюк.
- Что делать, - сказал я, - мы просто оба прекрасные актеры.
- Вы не оставляете мне выбора. Меня зовут Софи Вольта. Мои предки из Италии.
- Очень приятно. К сожалению, мы не можем представиться вам так же подробно. Поэтому я буду Диком, а моя приятельница, скажем, Джэнет. Дик и Джэнет.
Квартирка Софи Вольта оказалась действительно крохотной: одна комната, которая служила одновременно спальней и гостиной, и кухонька, если этим словом можно было назвать закуток без окна.
- К сожалению, моя кровать несколько узковата для троих, - усмехнулась наша хозяйка. - Еще один человек может скорчиться на кушетке, но для третьего, боюсь, места нет. Может быть, вы поищете что-нибудь более подходящее? Этажом выше живет моя приятельница. У нее, правда, семилетний сын, но зато две довольно просторные комнаты. И потом, представляете, какое счастье это будет для мальчишки? Три дня под дулом пистолета. Да он же станет героем! Ваш визит, может быть, перевернет всю его жизнь.
- Я рад, что вы обретаете способность шутить, - сказал я и поймал на себе взгляд Луизы. Бедняжка, наверное, решила, что сейчас самое время для меня начать кокетничать. Поцелуйте меня, мисс Вольта, иначе я разряжу в вас этот маленький пистолет. - Но давайте договоримся, что вы будете делать, если ваша приятельница вдруг заявится сюда.
- А что я должна делать?
- Не знаю… Это уж ваша забота. Во всяком случае, не пытайтесь послать ее за полицией.
Софи Вольта вдруг улыбнулась:
- Боюсь, вы плохо меня знаете… Признаться честно, я веду довольно размеренный образ жизни, и небольшое приключение… я буду считать его маленьким отпуском. Если, конечно, вы не сделаете мне дыры в голове своим зловещим пистолетом. Располагайтесь, Джэнет и Дик. Правильно я запомнила ваши имена?
- Абсолютно верно, мисс Вольта. Мисс?
- О, я уже побывала замужем. Почти такое же приключение, как и то, что вы мне предлагаете: столь же короткое и столь же неожиданное. Только не нужно было пистолета, чтобы я пригласила к себе этого негодяя. На второй день я увидела на нем следы от шприца. Еще через час он признался, что он наркоман… Чашечку кофе?
- Джэнет, ты как? - спросил я.
- С удовольствием. Спасибо, мисс Вольта. Если вы покажете мне, где у вас кофе и сахар, я все сделаю сама.
- Нет, - твердо сказала мисс Вольта. - У меня мало принципов, но один из них гласит: у себя в доме я хозяйка.
Она с трудом влезла в кухоньку, почти целиком заполнив ее собой, и вскоре появилась с тремя дымящимися чашечками.
- Спасибо, - сказал я, - я не пью кофе.
- Нервная система? К сожалению, у меня нет кофе без кофеина, знаете, такие есть сорта…
- Я вообще не пью кофе.
- Простите, но у меня нет ничего покрепче.
- Спасибо, я ничего не пью.
Мисс Вольта поставила чашечки на низенький столик и с любопытством посмотрела на меня.
- Боже, как стало трудно жить, - пробормотала она.
- В каком смысле?
- Все стало зыбко. Как-то неопределенно. К тебе врываются под угрозой пистолета, а грабитель не пьет и вообще ведет себя более чем интеллигентно.
- Что делать, мисс Вольта. Пожалуй, мне уже поздно пить.
- Язва? - деловито спросила она. - У моего шефа в библиотеке язва желудка, и бедняга практически живет на кашах.
- Да, вроде того, - неопределенно сказал я.