Иск. Фантастический памфлет

ГЛАВА 25

Полковник Ратмэн лежал на диване и курил. Что же все-таки произошло? Ну хорошо, дело Карсона и вся эта история с исками его не касались. Допустим. Допустим, что он, старый дурак, нарушил этику Конторы и влез не в свое дело. Что делает в таком случае начальство? Дает недвусмысленно понять, что каждый должен пастись в своем загончике. Но дать приказ ликвидировать высокопоставленного сотрудника, человека, отдавшего Агентству четверть века, и к тому же принять меры, чтобы тут же избавиться и от палача, - это не укладывалось в сознании. На это никто не дал бы санкцию. В конце концов, он сам не наивное дитя и не раз видел белоснежные одеяния Агентства, в которых оно любило покрасоваться перед публикой, в крови и грязи. И не только видел. Но и пачкал их в свое время, и отмывать помогал. Но так не делают. Не таков его проступок. А это могло значить только одно. Во всей истории с исками генерал Иджер был замешан лично. И был так же заинтересован сохранить ее в тайне от всего Агентства, как он - разобраться в ней.

Вот тебе и тонкий ценитель гения Моцарта… О господи, кто бы мог подумать, что этот томный человечек, любящий устало массировать себе переносицу, спокойно прикажет взорвать машину своего сотрудника… Что-то было в этом глубоко несуразное. И означать могло только одно: он столкнулся с айсбергом. Он, Густав Ратмэн, видел то, что было на поверхности. Генерал Иджер видел девять десятых айсберга, погруженных в воду. И эти девять десятых были для него необыкновенно важны.

Из-за них дьявольская катапульта выкинула Ратмэна из привычной жизни, превратила из немолодого солидного сотрудника Агентства в беглеца, прячущегося от всего света…

Но что делать, что делать? Теперь, после того как во взорванной машине они не нашли его трупа, он стал им вдвойне опасен. Нет, никаких попыток связаться с кем-нибудь из сотрудников Конторы предпринимать нельзя. Это было бы самоубийством. Сидеть тихонько и ждать. А потом подумать, как и где организовать новую жизнь. Счастье, что последние полгода он не видел Хиджер, и кто бы за ним ни следил, никто ничего знать о ней не мог.

- Густав, кофе готов, - позвала с кухни Хиджер, и он встал с дивана.

Она смотрела на него все еще недоверчиво и изумленно. Никак, наверное, бедняжка не могла опомниться. То полгода человек не звонил, то живет у нее. Не просто живет, а носа на улицу не кажет.

- Спасибо, Хидди, чудный кофе. Воистину, никогда не знаешь, где найдешь и где потеряешь.

- Это правда, Густав? - очень серьезно и торжественно спросила Хиджер.

Правда? Бежать бы отсюда без оглядки, подумал Ратмэн.

- Ты обижаешь меня, Хидди. Как ты можешь спрашивать такую вещь?

- Спасибо, Густав, - сказала Хиджер и отвернулась, потому что на глазах у нее появились слезы и она не хотела, чтобы он их видел.

Хиджер шла в супермаркет. Магазин был недалеко, и она всегда ходила туда пешком. Почему-то она думала о жене Густава. Наверное, и она теперь так же все время смотрит на молчащий телефон, как смотрела она. А телефон молчит, и никакие заклинания не могут заставить его зазвонить.

Ей было жалко жену Густава. Она никогда не видела ее, Густав никогда не рассказывал о ней, но почему-то она представляла ее полноватой, не очень аккуратной женщиной. Такой, у которой всегда перекручены чулки, слезший лак на ногтях, немытая посуда в раковине.

Наверное, она была несчастна с Густавом, но у нее не было ни силы воли, ни уверенности в себе, чтобы бросить его. Да и годы не оставили оптимизма.

Она вдруг почувствовала, что должна позвонить ей. Она, конечно, не скажет, кто говорит. Она лишь скажет, что Густав жив и здоров. Пусть ее собственная жизнь вполне могла бы ожесточить ее, но она все-таки сохранила в себе благородство, которого так мало вокруг. Густав, правда, предупреждал ее, чтобы она никому ничего не говорила о нем, но он всегда был человеком скрытным. И потом, она же позвонит из телефона-автомата.

Она остановилась, достала из сумки книжечку и посмотрела номер его домашнего телефона. О, она могла бы и не смотреть! Она знала его на память. Сколько раз хотела она поднять трубку и позвонить ему! И не могла. Не имела права. Зато теперь ей не нужно звонить Густаву. Она вернется из магазина, и он будет ждать ее. Она улыбнулась. Как он сказал? Никогда не знаешь, где найдешь и где потеряешь. Правильно. Истинно так.

Она набрала номер телефона Густава, и женский голос тут же ответил ей.

- Мадам Ратмэн? - спросила Хиджер.

- Да, а кто это?

- Это неважно. Я хотела лишь передать вам, что ваш муж жив и невредим.

- О, спасибо большое, вы даже не представляете…

Хиджер тихонько положила трубку и улыбнулась. На душе у нее стало легко и приятно. Хорошо, что она позвонила.

- Разрешите, сэр! - дежурный лейтенант посмотрел на полковника Ларра и подивился его виду. Полковник был небрит, глаза покраснели от бессонной ночи.

- Что у вас? - буркнул полковник.

- Жене Ратмэна позвонила какая-то женщина и сообщила, что он жив и здоров.

- Откуда она звонила?

- Из телефона-автомата, сэр.

- Пленка записи?

- Вот она, сэр.

- Введите голос в главный компьютер, а вдруг он зарегистрирован в его памяти.

Только не надеяться, только не надеяться, только не надеяться, заклинал себя полковник Ларр, но удержаться от надежды было невозможно. Не скептическим умом, а всеми клетками жаждал он чуда. Господи, сделай так, чтобы голос можно было идентифицировать. Сделай так, всеблагий господи, и я на коленях отблагодарю тебя. Он не разрешал себе взглянуть на дисплей информатора. Пока не знаешь, можно надеяться. Потом будет поздно. Господи, сколько же может этот чертов компьютер копаться в своих электронных потрохах?

- Почему так долго, лейтенант? - не выдержал он.

- С вашего разрешения, сэр, это многоступенчатая операция. Сначала голос анализируется, потом кодируется, и машина сравнивает, нет ли в ее памяти такого кода. К тому же телефон может основательно искажать параметры голоса, поэтому анализ повторяется дважды. - Послышался мелодичный тихий звонок. - Ага, вот и результаты, сэр.

- Каковы же они? - почему-то шепотом спросил полковник Ларр.

- Голос принадлежит Хиджер Мартин. Адрес: Калвер-стрит, одиннадцать, шесть-бэ.

- Будем надеяться, он у нее. Если ее голос в памяти компьютера, значит, она уже когда-то звонила Ратмэну. - Полковник посмотрел на часы. Было восемь вечера, и до истечения срока, который назначил ему эта сволочь Иджер, оставалось шестнадцать часов. Но и откладывать нельзя ни на минуту. А вдруг Ратмэн уже смылся? Вдруг эта Хиджер Мартин потому и позвонила, что он уже благополучно смылся? Может быть, как раз в этот момент он садится где-нибудь в самолет. С чужим паспортом, в чужом парике, неузнаваемый и неуловимый.

Страшный зуд овладел полковником. Он знал, что этого делать нельзя, что глупо просто позвонить в дверь, что Ратмэн вооружен, что нужно было бы найти какое-нибудь помещение напротив окон квартиры и попытаться застрелить его через окно, но на все это нужно время, время. А времени не было. Он слышал, как оно текло с дьявольской быстротой, булькало и клокотало, как струи горной речушки. Откладывать было нельзя.

- Поехали, - сказал он лейтенанту и встал из-за стола. - Возьмите оружие.

- Не могу, сэр, - сказал портье. - У нас приличный дом, и я не могу пропустить вас к мисс Хиджер без телефонного звонка.

- Попросите ее спуститься вниз, - сказал полковник Ларр и с ненавистью посмотрел на прилизанного портье, который распространял вокруг себя тошнотворные волны какого-то сладкого дезодоранта.

- Не могу, сэр, - строго сказал портье и выразительно посмотрел на газету, которая лежала у него на столе, под крупным заголовком было фото перевернутого автомобиля.

- Вот, - полковник протянул ему купюру в двадцать пять долларов. - Придумайте что-нибудь.

- Я… я не знаю, - уже менее уверенно пробормотал портье.

- Вот вам еще двадцать пять, и если вы будете кочевряжиться, я добавлю кое-что еще, - очень спокойно и четко сказал полковник и достал из кармана пистолет.

Портье долго пытался что-то проглотить, и кадык его над воротничком рубашки дергался судорожно и смешно.

- Может быть, мы поднимемся к ней, я позвоню…

- Скажите, что ей телеграмма.

- Она не поверит.

- Почему? Она же знает ваш голос?

- Да, конечно, но она… как бы это выразить… она очень одинокий человек. Я и припомнить не могу, чтобы она получала телеграммы. Я лучше напомню ей, что завтра срок уплаты за квартиру. Она всегда платит аккуратно и удивится, конечно.

- Но она откроет дверь?

- Думаю, да. Если вы будете молчать, конечно.

Они поднялись на шестой этаж. Господи, сделай так, чтобы эта баба открыла дверь и чтобы Ратмэн сидел в шлепанцах перед телевизором. Сделай так, боже.

Полковник и лейтенант прижались к стене, и портье нажал на кнопку звонка. В глубине квартиры послышался звонок, шаги, и женский голос спросил из-за двери:

- Кто там?

- Это я, Кассель, мисс Мартин.

- Да, я вижу. Что случилось?

- Завтра срок квартирной платы, и я хотел…

- Что вы мелете? - раздраженно сказала мисс Мартин. - Я уплатила еще позавчера.

- Гм… это какое-то недоразумение. Можете вы показать мне чек?

- Сейчас.

Она, очевидно, отошла, но вскоре вернулась, защелкала замками и засовами и наконец приоткрыла дверь.

- Вот, - недовольно сказала она и протянула квитанцию. Должно быть, она держалась одной рукой за дверь, потому что, когда полковник изо всех сил дернул ее на себя, мисс Мартин с криком упала на лестничную клетку.

- Что такое, Хиджер? - послышался мужской голос, и полковник Ларр дважды выстрелил в появившегося в прихожей Ратмэна.

Женщина на полу попыталась встать, и он выстрелил ей в затылок, который прикрывали седоватые локоны.

Портье с ужасом смотрел на полковника. Он раскрыл рот, но не мог произнести ни звука. Словно зачарованный, он смотрел на пистолет.

- Я ничего не видел, сэр. Клянусь вам, я абсолютно ничего не видел и не слышал. Клянусь, сэр. У меня трое детишек… - Он попытался опуститься на колени, но не успел.

- Да, да, конечно, - сказал полковник и выстрелил в нелепо подпрыгивавший кадык.

Он спустился вниз и вышел на улицу. Ни одна дверь не открылась ни на одном этаже, хотя звуки выстрелов, казалось, наполняли всю лестницу, бились о стены и двери.

Полковник брезгливо поморщился. Это была грубая, топорная работа, работа хама. Но что делать, не всегда удается извлекать из работы эстетическое удовольствие. Конечно, можно было бы придумать нечто более изящное, некий гамбит, разыграть который было бы в тысячу раз приятнее. Но у него не было времени.

На мгновение в душе его шевельнулось чувство, похожее на жалость. Наверное, это из-за седых локонов на затылке. Но он тут же заблокировал это чувство. Он давно научился проводить грань между людьми вообще и людьми, которых приходилось убирать. Те, которые исчезали, попадали под машину, взрывались, падали в воду, получали пулю, были не людьми. Они были просто препятствиями на пути Конторы, и жалость была в таких случаях так же неуместна, как, скажем, жалость к неудачно написанному черновику бумаги, который он бросал в корзину…

Соседи… Можно было не беспокоиться. Слава богу, люди в Шервуде давно научились не замечать, что происходит с их ближними. Да если бы они из станкового пулемета стреляли, все поклялись бы, что ничего не слышали. Великое искусство - не слышать того, что тебя не касается…