По предложению Бориса Зиновьича генератор на Комсомольской переключили на новую схему. Кривицкий и Борисов сделали расчеты, нужные переделки, и толчки прекратились. Таким образом, благодаря заключению лаборатории генератор не был выведен в ремонт. Однако эта история вызвала своего рода «толчки» в техотделе.
— Пока Устинова была начальником, лаборатория с нами советовалась, — ехидно сказал Долгин.
Виктор смолчал.
Через некоторое время, когда надо было затребовать отчеты, Долгин сказал:
— Не знаю, Виктор Григорьевич, как подступиться к Лобанову. Если уж вы для него не авторитет, так на меня он совсем смотреть не будет.
— Откуда вы это взяли? — спросил Потапенко.
Лицо Долгина выразило непримиримую суровость.
— Если уважаешь руководителя, то, согласитесь, так не напишешь, — и он в третий раз положил перед Виктором заключение лаборатории. — Поскольку Лобанов ваш друг, я воздерживаюсь от комментариев.
— А все же?
— Виктор Григорьевич, я человек прямой и принципиальный. — Тут Долгин сделал паузу и сурово, испытующе посмотрел на подбородок Виктора. — Партия учит нас отличать критику от злопыхательства. Когда сотрудник, вместо того чтобы прийти и честно, по-партийному, в глаза сказать: «Товарищи, вы тут неправы!» — допустим, мы были неправы! — начинает кляузничать главному инженеру… такая тактика, будем откровенны, — тактика склочников.
— Какова, по-вашему, цель этой тактики? — иронически спросил Виктор.
— Хочет показать себя за счет других.
— Ну, такими бумажками моего авторитета не подорвешь.
— Так-то так… — сказал Долгин, и плоские безбровые глаза его стали зеркально непроницаемы.
— Между прочим, электролаборатория находится в вашем ведении, Долгин. Я не имею возможности заниматься всем сразу. У меня таких лабораторий несколько и еще тысячи людей.
— А я, Виктор Григорьевич, нахожусь в критическом состоянии. С одной стороны, я сталкиваюсь с фактом дружбы. С другой стороны, я должен практически претворять в жизнь ваши установки и быть на уровне выдвигаемых вами задач…
Перенимая манеру Долгина, Виктор строго сказал:
— Там, где речь идет о работе, для меня не существует дружеских отношений, — он протянул Долгину заключение лаборатории.
Долгин взял листок с суровой торжественностью, как будто это был приговор или приказ о наступлении, сложил его и опустил в верхний кармашек своей черной гимнастерки.
Неосмотрительность Лобанова создавала ему врагов там, где, казалось, этого можно было свободно избежать.
Как-то Андрею позвонил заместитель управляющего Ивин.
— Лобанов, дорогуша, пришли ко мне домой кого-нибудь из твоих мальчиков — приемничек мой чего-то скис.
— У меня всего два радиотехника, — сказал Андрей, — и оба сейчас очень заняты, да и потом…
— Ерунда, — перебил Ивин. — Подумаешь, какие у вас там срочные проблемы. Бери мою машину и отправляй их. Они мне антенну устанавливали, так что они в курсе.
Андрей сдержался и посоветовал обратиться в радиомастерскую.
— Ну что ты, дорогуша, иметь свою лабораторию и бегать к дяде? — весело удивился Ивин.
— Вот именно, лаборатория! Холуев у меня нет, товарищ Ивин.
— М-м-да, — ошеломленно поперхнулся Ивин и, придя к какому-то решению, сказал с затаенной угрозой: — Трудно, я вижу, будет нам с вами сработаться.
— А я и не собираюсь ни с кем срабатываться. — Андрей с силой бросил трубку на рычаг.
Встретив в столовой Виктора, он громко поделился своим негодованием. Рядом, за столиками, услышав фамилию заместителя управляющего, прислушались.
— Возьми тоном ниже, — сухо попросил Виктор. — Ты зря ломаешь копья по пустякам. Взял бы и послал кого-нибудь. Откуда у тебя такая унылая прямолинейность? Интересно, а если бы я тебя попросил о том же?
— Послал бы тебя подальше.
— Хм… вот она — твоя дружба!
— Дурачина, я бы сам пришел и починил.
— А что за история у тебя произошла с директором Октябрьской, с Тарасовым? — вспомнил Виктор.
Андрей расхохотался.
— Я у него настоящий митинг устроил. Вижу, установлена на одном котле автоматика горения. А машинист управляет вручную. Почему? Объясняют — не налажена автоматика, вручную лучше получается. Я — к директору. А тот: «У меня план по экономии топлива, не могу я рисковать планом из-за вашей автоматики». — «Где же, — спрашиваю, — ее налаживать прикажете, если не у вас?» — «Не знаю, на другой станции, в общем где хотите. Вот если нам дадут готовые, отработанные приборы, пожалуйста, спасибо скажем. И народ я тоже заставить не могу, говорит, они материально заинтересованы в экономии топлива. А автоматика им все сбивает». Понимаешь, инженер, директор, и так рассуждает! — Андрей перевел дух и ожесточенно набросился на свою тарелку супа.
— Что же дальше? — спросил Виктор.
— Остался я до конца смены, собрал всех, кого мог, и стал держать речь. Нельзя, говорю, требовать, чтобы такое сложное устройство с первого дня действовало безупречно. Его месяцами надо налаживать. Всем вместе. Придется кое-чем пожертвовать. Иначе нельзя. Как наладим, автоматика окупит себя с лихвой, на всех котлах поставим, вам же легче станет. Котлы у вас новые, а управление ими устарелое. Поговорили мы по душам. И что же ты думаешь — включили автоматику.
— А Тарасов? — спросил Виктор, катая по столу хлебный шарик.
— Что Тарасов? Самое интересное, что теперь машинисты с других котлов следят, чтобы автоматика была все время в работе.
— Ну, а Тарасов? — повторил Виктор.
— Не знаю, наверно, в амбицию ударился, — равнодушно сказал Андрей.
Виктор поднял глаза, с любопытством взглянул на Андрея и тотчас снова опустил их.
— Недостаток этой автоматики, — начал Андрей, отставляя тарелку, — заключается…
— А с Долгиным что у тебя за новая стычка? — спросил Виктор.
Андрей пожал плечами и уже без прежнего воодушевления стал говорить, как он потребовал от Долгина заняться автоматикой на Октябрьской — ведь это обязанность техотдела, — и оказалось, что Долгин ни черта не смыслит в автоматике, понятия не имеет, как она должна работать. Конторщик. Андрей, не долго думая, сказал ему: «Позвольте, как же вы можете руководить, не разбираясь в технике? Подавайте в отставку».
— Глупо, — нахмурился Виктор. Он кончиком пальца придавил хлебный шарик, как будто сплющивая все, что было до сих пор сказано Андреем. — Зачем ты восстанавливаешь против себя людей? Долгин, конечно, не шибко грамотен. И в то же время он человек ценный. Дать ему отдельное задание — он вцепится в него как бульдог.
— Виктор, но я не могу спокойно проходить мимо…
— Ты не руководитель, а перпендикуляр какой-то…
— А ты… ты — параллель, — принужденно улыбнулся Андрей.
Но Виктор, по привычке человека, которого не перебивают, продолжал говорить, не слушая Андрея:
— Пора бы уже тебе почувствовать, что такое ответственность. До сих пор ты отвечал за самого себя, поэтому тебе кажется, что так просто вводить новое на производстве. Тебе пора научиться смотреть не только снизу, но и сверху…
Андрей поймал себя на том, что ищет предлог, чтобы встать и уйти. В его чувстве не было ничего неприязненного, лишь привкус досады. Вряд ли стоило распространяться о митинге с кочегарами, да еще с таким пылом.
В тот же день Тарасов, приехав в Управление, пожаловался Виктору на Лобанова. Кто дал право этому тра-та-та хозяйничать на станции? Директор я или не директор? Тарасов бушевал, грозился пойти к главному инженеру.
Виктор прищурился:
— Брось. Ты не прав. Скажи мне спасибо, что Лобанов не пошел к главному. Автоматику, мой милый, надо внедрять. Тебе всыпали бы по первое число. А так можешь написать в отчете — автоматика внедрена. И получишь благодарность.
Некоторое время Виктор еще пытался соблюдать обязанности опекуна по отношению к Андрею. Он убеждал его заниматься своим локатором и оставить в покое станции.
Андрей твердил:
— Я не могу быть невеждой, я обнаружил, что многому недоучился. Пока я корпел над диссертацией, техника ушла далеко вперед. Я должен изучить производство.
— Если бы ты изучал. Беда в том, что ты лезешь не в свои дела.
Оба они делали теперь над собой усилие, чтобы сохранить прежний дружеский тон. Это удавалось им все хуже. При встречах они испытывали принужденность. Андрей старался преодолеть это необычное для него чувство и никак не мог.
К себе домой Виктор больше его не звал. С Лизой творилось что-то неладное. Виктор все время ощущал в ее взгляде, в ее голосе какую-то скрытую, но не то осуждающую, не то жалостливую насмешку и не хотел, чтобы Андрей это заметил. Собственно, Андрей мог бы прийти и без приглашения, и он пришел бы, потому что Лиза, да и, пожалуй, Виктор были все же единственными людьми, с кем он мог посоветоваться относительно Риты, но сейчас отношения с Ритой были такими трудными, что ни с кем о них не хотелось говорить.