Искатель, 1961 №3

В. Суслов, В. Ноздрюхин, A. Королев, B. Рачкулик
ЗАОБЛАЧНАЯ, ДРЕЙФУЮЩАЯ…

«Говорит станция ледник Витковского!» — эти позывные шли в эфир во время Международного геофизического года с одной из точек мощной системы ледника Федченко. Там, в центре Памира, на высоте 5 тысяч метров в течение двух лет работали молодые советские ученые. Трудно, очень трудно было зимовать на такой высоте… Но ученые не сдавались — они проникали в неизведанные еще области Памира, вели постоянные наблюдения за ледником. Их исследования принесли неоценимую пользу науке.

Записки, которые печатаются ниже, принадлежат участникам одной из зимовок. Эти записки — отрывок из большой книги, которая в скором времени выйдет в Географгизе.

Дома остались Икрам и Володя Кучерявый. День подходит к концу, а ушедшие все не возвращаются.

«Пора зажигать маяк», — думает Володя. В это время открывается дверь и в комнату вваливается пропавшая тройка. Они были на одной из самых дальних площадок, на перевале Абдукагар. Теперь туда ходят втроем. На перевале очень много снега, два человека за светлое время суток не справляются с работой. У дежурного отлегло от сердца. Пришедшие торопливо сбрасывают полушубки, развязывают ушанки. Бородатый Виталий Ноздрюхин, начальник группы, наклоняется над горячей печкой — шапка примерзла к бороде, усы превратились в сплошную сосульку. Очень хочется пить.

— Воды! Компоту! Кок! Умираем — пить! — наперебой взывают пришедшие к дежурному по кухне.

Круглолицый Володя Смеянов успел раздеться и ищет глазами Икрама. По заведенной традиции вернувшуюся из похода группу дежурный встречает графином с шипучей содовой водой или полной кастрюлей компота. Икрам с удовольствием смотрит, как товарищи поглощают пенящийся «пунш».

Но когда Икрам подает на стол подогретый суп — для пришедших это и обед и ужин, — никто из них не может осилить своей порции. Нет аппетита. Альфред Королев прилег на постель. Почему-то разболелась голова. То ли от напряженной работы, то ли оттого, что с утра ничего не ели. Забрался на койку и Володя Смеянов. Икрам убрал со стола и тоже поглядывает на кровать. Он плохо себя чувствует. Чем бы ни заправляли примус, бензином ли, керосином ли, горючее на высоте не сгорает полностью. Маленькая кухонька всегда полна угара.

Осторожно прикрыв за собой дверь, вышел на наблюдение дежурный. За обеденным столом остался один Виталий.

С рабочего столика скатился и мягко ударился о кошму карандаш. Столик уже настолько накренился, что предметы сползают: падают вещи с полок, а пол в домике все прогибается. Недавно колено трубы из-за перекоса отошло от печки, и мы ночью сильно угорели…

Если пол не исправить сейчас, он в один прекрасный день рухнет. Правда, все очень устали, но другого времени нет.

Каждый хорошо знает, что и завтрашний и послезавтрашний день заполнены до предела. В начале будущей недели есть один день, свободный от снегосъемок и створов. Но в этот день запланированы работы на метеоплощадке — ведь снег уже подступил к приемным частям установленных там приборов. В ближайшее же время надо переставить их на новый уровень.

Никакая сила не заставит зимовщика лежать в постели, если он видит, что кто-то из его товарищей работает.

Мягко спрыгнул с койки Икрам, тяжело грохнул ногами Володя Смеянов. Принялись все вместе отдирать кошму от пола и отвинчивать винты панелей. Отсоединили и вынули две плиты.

— Ого, тут настоящая яма! — Смеянов спустился под пол. — Можно свободно гулять под домом.

Когда устанавливали домик, остов, собранный из дюралевых балок, укладывали прямо на фирн, предварительно утрамбованный и выровненный. Думали, что толстый слой пенопласта, заключенный в панелях пола, и двадцатимиллиметровая кошма прочно удержат внутреннее тепло домика. Поэтому никаких других мер по изоляции не предпринимали. Однако оказалось, что ни кошма, ни пенопласт не в состоянии полностью сохранить тепло внутри помещения. Фирн под полом стал таять, хотя на леднике держались морозы в 20–25 градусов. Под домом образовалась квадратная чаша, глубиной до метра. Домик только углами и стенками держался на краях ямы. На дне чаши виднелись лужицы не успевшей профильтроваться в глубь фирна воды. Володя обследовал подпол и потребовал несколько прочных ящиков. Ломом и черенками лопат приподнимали зимовщики по очереди балки, на которых держался пол, и подставляли пустые ящики. Они будут служить опорой. Хорошо, что их много на станции. Хорошо, что с первого дня неукоснительно исполнялось правило: на растопку печки ни одного ящика!

Ремонт закончили глубокой ночью. Пол опять стал ровным. Выпрямились покосившиеся столы и печь.

Некурящий Икрам потянулся за папироской. После дружной, слаженной работы расходиться не хотелось. Кучерявый поставил на плитку чайник.

Усталости как будто не ощущали. Но каждому было ясно, что долго так продолжаться не может. На станции определенно не хватало рабочих рук. Разговор вращался главным образом вокруг одной простой истины. Увеличение объема работ требовало увеличения числа зимовщиков.

— Сократить существующие снегомерные площадки или створы мы не можем, — говорил Виталий. — Наоборот, нам надо расширить наблюдения до ледника Академии наук. Но как это сделать впятером? Вот если бы еще одного человека на зимовку…

— А что, если запросить Ташкент? — предложил Смеянов.

— Нет, это невозможно, — возразил Виталий. — Ведь перевалы закрыты. Даже хорошо организованной, хорошо оснащенной альпинистской экспедиции трудно пробиться зимой к нам, в центр Памира. Нет, надо искать другой выход.

Все понимали, что пять человек не смогут выполнить намеченную программу работ. К концу зимы увеличится высота снежного покрова. Это затруднит снегосъемки. Уже сейчас люди, как правило, питаются только два раза в сутки — не хватает времени, отрывают время от сна, совершенно не имеют выходных дней.

Утомленный, невыспавшийся человек быстро слабеет, притупляется его бдительность. Долго ли в таком состоянии свалиться в трещину, из которой не выберешься даже с помощью товарищей!

Может быть, запросить разрешение на перевод со Средней зимовки Таджи Аллабергенова? Хотя бы временно до прихода летних отрядов. Ноздрюхин поделился своей мыслью с товарищами.

На следующий день в Ташкент полетела радиограмма.

Владимир Кучерявый торопится выйти раньше остальных. За спиной в рюкзаке у него теодолит, на плече тренога. Площадка, где устанавливается прибор, находится на добрую сотню метров выше над уровнем ледника. Чтобы не задерживать работы, надо до прихода группы успеть взобраться по склону на площадку и установить прибор. С высоты площадки ледник просматривается на всю ширину. Владимир установил треногу, с помощью буссоли направил теодолит на репер — специальный знак, установленный для изучения движения ледника. В трубу хорошо видны деревянные вехи, обозначающие точки поперечного скоростного створа. В прошлом месяце их ряд ровной дорожкой проходил от берега до берега. Сейчас рейки сдвинулись, дорожка изогнулась. Вместо ровного как стрела створа образовалась гигантская выпуклая дуга. Недаром нашу станцию называют «Заоблачная дрейфующая» — мы дрейфуем вместе с ледником со скоростью до метра в сутки!

Интересно, вехи, воткнутые в снег у самого берега, почти не сместились: скорость течения у берегов невелика. Но чем дальше к середине ледника, тем больше они «прошагали» от первоначального положения. За месяц ледник продвинулся примерно метров на пятнадцать.

Владимиру приходилось работать на ледниках Кавказа. Перед ледником Федченко кавказские ледники карлики. Месячная скорость их движения, за небольшим исключением, не более трех-четырех метров, то есть раза в четыре-пять меньше, чем у ледника Федченко.

Владимир приник к теодолиту. Из впадины вынырнули три маленькие точки. Группа подошла к реперу.

Резкий порыв ветра рванул Кучерявого за полу кожуха. С теодолита слетела буссоль. «Разбилась!» — ахнул Кучерявый и бросился к буссоли: К счастью, она упала на снег и осталась цела. Но тренога, установленная на скальной площадке, не могла сохранить полную неподвижность. Теодолит дрогнул. Так и есть — сбилась наводка!

Кучерявый, повернувшись спиной к ветру, начинает вновь подводить инструмент. В объективе трубы опять появляются три фигуры. Все одинаково черные, все вверх ногами Одна фигурка отделилась и пошла вдоль дуги вех с рейкой для промера высоты снежного покрова. Владимира она не интересует. Вот заметно вырисовывается второй человек, со связкой запасных вех. Не то! Кучерявому нужна фигура с широкой черной рейкой. Именно человек с рейкой должен давать сигналы и корректировать установку створа. Вот он! Третья фигурка воткнула рядом с собой черную рейку; она четко вырисовывается на снежном фоне.

Черная рейка торчит чуть в стороне от нити. Кучерявый флажком показывает наблюдателю, в каком направлении надо передвинуть рейку. Рейка передвинулась. Теперь она находится прямо на черте. Кучерявый дает отмашку: «Очень хорошо! Давай дальше!»

Люди на леднике замерили рулеткой расстояние между рейкой и старой сместившейся вехой. Записали отсчет, вместо черной рейки воткнули вешку, снятую со старого створа, и двинулись к следующей вехе. Владимир оторвался от теодолита и закрыл лицо руками. Минутку можно отдохнуть от ветра. Ресницы смерзлись и стягивают веки. Теплом рук и дыханием он отогревает лицо, снова поворачивается к ветру. Пора взглянуть в трубу. Лыжник с черной рейкой как раз в это время подошел по створу к месту второй вехи и воткнул рейку. Кучерявый флажком просигналил ему поправку. Люди идут поперек ледника, приближаясь к теодолиту. Они в движении, им тепло. Кучерявому холодно стоять на месте. В перерывах между наблюдениями он отплясывает на большом камне чечетку. От ветра чуть вздрогнула тренога. Кучерявый этого не заметил. Он видит только, что сверху наползает туман.

Восьмая, девятая, десятая вехи… Пора проверить, ровно ли устанавливается створ. Кучерявый повел трубой вверх к реперу. Что такое? Две последние вехи стоят в стороне от створа. Недоглядел. Он вскакивает на камень и отчаянно крутит флажком: Люди на леднике остановились. Одна фигурка, та, что с биноклем, поворачивает назад исправлять створ. А ветер несет по леднику клочья тумана. Они все ближе. Все ниже спускаются облака, погода портится. Пройдена половина створа — до середины ледника. Теперь легче разглядеть людей и рейку даже в тумане.

Да, но если опять сбился теодолит, теперь в тумане не увидишь, не исправишь наводку… Кучерявый нервничает: в такую погоду на створе работать нельзя. Но как сообщить людям на леднике, что он их плохо видит и не может ручаться за точность установки створа?

И вдруг он замечает, что все три фигурки собрались вместе и как ветряные мельницы неистово машут руками. Посиневший от холода Владимир догадывается: «Работу продолжать не можем. Слезай. Съемка показаний по створу переносится на завтра».

Закоченевшие зимовщики торопливо перебирают лыжными палками. Быстрая ходьба согревает. Чертова погода! Как она усложняет работу!..

Дома их ждет приятный сюрприз. Дежурный протягивает принятую из Ташкента долгожданную радиограмму.

«Переход Аллабергенова на верхнюю зимовку разрешаем».

Удивительно ясная, тихая погода, которую никто не ожидал в феврале, позволила зимовщикам без особых хлопот спуститься в обсерваторию и привести с собой Таджи Аллабергенова.

Радио было мостиком, который связывал нас с Большой землей и, разумеется, Большую землю с нами. Мы рассказывали товарищам, оставшимся на Большой земле, о наших радостях и невзгодах, трудностях и победах. Они помогали нам словом, приветом. Мы имели возможность беседовать со своими родными и близкими.

Но, к сожалению, анодные батареи имеют свойство приходить к концу.

На остатках электричества мы передали в Ташкент радиограмму, в которой сообщили, что скоро потеряем связь не только с Большой землей, но и с расположенными рядом зимовками. На следующий день Ташкент сообщил: на зимовку выходит группа альпинистов, возглавляемая мастером спорта Вадимом Эльчибековым. Она доставит анодное питание для радиостанции.

Мы все были альпинистами и отчетливо представляли, как идут сборы в Ташкенте. Штаб-квартира похода расположена, разумеется, дома у Вадима Эльчибекова. Сюда с разных складов, со всевозможных продуктовых баз доставляется все необходимое для путешествия. Один тащит рюкзак с тушенкой, другой — лыжи, третий с трудом удерживает в объятиях связку спальных мешков.

Почти наверняка в ночь перед выездом никто не спит. Не уточнены какие-нибудь детали маршрута, или вдруг оказывается, что для бензиновых примусов нет горючего.

А потом вокзал. Шумные проводы. Шутки, смех, напутственные слова…

Да, начало путешествия мы представляли отлично. О продолжении его узнали гораздо позже, когда встретились с нашими друзьями уже на зимовке. Пришли они туда через двадцать один день после выезда из Ташкента.

6 марта из Оша альпинисты на машинах отправились в горы. Под перевалом Талдык впервые встретились снежные заносы. Мощные бульдозеры-снегоочистители прокладывали путь — машины шли в траншее, прорытой в глубоком снегу. За перевалом дорогу преградила огромная снежная лавина, сползшая со склона. Стены прорытого в лавине коридора достигали восьми метров высоты, так что и солнца не было видно.

За Сарытащем впереди колонны поставили трактор со снегоочистителем, за ним другой трактор тащил автомашины. За сутки каравану удалось продвинуться только на двадцать семь километров. Сугробы стали настолько мощными, что тракторы не могли их преодолеть. Тогда альпинисты наняли погонщика с верблюдом. На верблюда погрузили вещи, а сами шли рядом на лыжах.

Целый день шли по белому безмолвию Алтайской долины. Уже в темноте достигли селения Юкоз. Здесь лыжников догнала покинутая ими утром колонна автомашин. За день она значительно выросла, к ней присоединились новые машины и тракторы. Утром колонна двинулась дальше. Альпинисты устроились кто как мог: одни на подножках, другие в кузове, третьи уселись на снегоочистители.

Тяжело урча, буксуя, машины и тракторы с трудом пробиваются вперед. К концу дня еще двадцать километров пути остаются позади.

13 марта альпинисты добрались до долгожданного Дараут-Кургана. Это конечный пункт автомобильной дороги. Здесь группу, поджидал с лошадьми караванщик Джакын. Теперь путь лежал на Алты-Мазар.

Под перевалом Терсагар наткнулись на огромные снежные сугробы. Новое препятствие казалось непреодолимым для лошадей. Эльчибеков снял лыжи и тут же провалился по грудь в глубокий снег. Усиленно работая корпусом, он сделал несколько шагов. За ним осталась глубокая траншея, в которую вошла головная лошадь. Сменяя друг друга, люди прокладывали путь лошадям.

Перевал пройден. В непроглядной темноте начали спуск. Семнадцатичасовой переход вконец измотал путников. И только маячивший далеко внизу огонек метеостанции придавал силы.

Два дня лыжники отдыхали на Нижней станции.

Рано утром 18 марта альпинисты покинули Нижнюю станцию и вступили на ледник Федченко. Всего шестьдесят километров пути оставалось группе Эльчибекова до цели. Но какого пути!.. Снежные заносы, трещины, ледяной ветер, беспокойные ночи в холодных палатках…

На Средней и особенно на Верхней станциях потянулись часы томительного ожидания. Зимовщикам не терпелось скорее увидеть гостей с Большой земли — увидеть тех, кто легко расстался с комфортом городской жизни и ради друзей отправился в трудный, грозящий опасностями путь.

Научные станции назначили между собой дополнительные сеансы радиосвязи. К вечеру 19 марта группа должна была прибыть на Среднюю станцию — в обсерваторию. Погода стояла отличная. На Верхней станции за час до связи все зимовщики собрались у радиостанции. Сейчас они услышат в трубке знакомые голоса. Ноздрюхин еще раз проверил исправность рации, подключил все имеющиеся в резерве батареи. Их хватит на несколько минут. Каково же было изумление зимовщиков, когда обсерватория сообщила, что альпинисты не пришли и группу не видно на леднике на протяжении восемнадцати километров.

На другой день из обсерватории сообщили: «Альпинистов нет. У нас страшная метель, ничего не видно. Выходим на поиски».

Поиски успеха не принесли.

Вступив на ледник Федченко, альпинисты сразу же очутились в лабиринте морен. Язык ледника — это бесчисленные нагромождения морен, между которыми залегают глубокие впадины. Снег с моренных холмов сползает, и их черные оголенные вершины резко выделяются на фоне белых гор. Подветренные стороны возвышенностей и днища понижений засыпаны глубоким рыхлым снегом. На лыжах здесь не пройдешь. Альпинистам пришлось тащить их на себе. Четко видны следы снежного барса. Видно, прошел недавно. Звериный след — лучший указатель дороги. За группой оставалась глубокая снежная траншея, иногда выше человеческого роста. К ночи добрались до избушки. Тесная низкая хижина, в которой летом останавливаются на ночь погонщики лошадей, показалась фешенебельной гостиницей.

Весь следующий день группа плутала среди бесконечных моренных нагромождений. За двенадцать часов удалось пройти всего несколько километров. Пока участники похода устанавливали палатки на берегу большого замерзшего озера, Эльчибеков и Никонов пошли на разведку — исследовать сверкающую впереди полосу льда, присыпанную снегом. Свой путь они отмечали каменными турами. Им повезло. Следующим утром альпинисты выбрались из хаоса морен. Встали на лыжи. Теперь группа быстро пошла вверх. Впереди уже виднелись мачты обсерватории.

Хорошая погода, стоявшая все эти дни, начала портиться. С верховий ледника задул холодный ветер. Небо покрылось сплошным слоем облаков. Снежный шквал налетел быстрее, чем его ожидали. Все скрылось в крутящихся снежных вихрях.

Впереди отряда, низко опустив голову, идет Вадим Эльчибеков. Мелкий сухой снег сильно бьет по лицу. Вдруг сзади слышится крик. Все оборачиваются. Шедший последним Ильхам Арифханов обеими лыжами провалился в трещину. Над снежной поверхностью видны только его голова и руки, судорожно вцепившиеся в края обрыва. От образовавшейся дыры в направлении движения группы змейкой бежит трещинка. Лыжники попали на закрытую снегом продольную трещину. Еще миг — снежный мост рухнет, и все полетят в пропасть.

Но мост выдержал. Ильхама извлекли из трещины.

Двое суток свирепствовала метель. Днем сидели в палатках рядом с уложенными рюкзаками, ожидали хоть малейшего прояснения. На третий день погода немного улучшилась.

Это была большая победа — никто из альпинистов не совершал зимой такого перехода, никто не штурмовал зимой ледник Федченко. Это был радостный день встречи с зимовщиками.

О прибытии альпинистов в обсерваторию узнали на всех станциях. Эльчибеков из Ташкента получил радиограмму: «На Памире ожидается сильное ухудшение погоды». Вадим решил не рисковать людьми и переждать непогоду в обсерватории. Об этом он сообщил наверх. Зимовщики молча выслушали Вадима. Виталий посмотрел на Альфреда и Икрама. Те кивнули. «Ждите нас к вечеру: мы выходим навстречу», — только и успел сказать в трубку Ноздрюхин. Погасла сигнальная лампочка на щитке радиостанции — кончилось питание.

Спустя двое суток отряд альпинистов и зимовщиков подошел к Верхней станции. Домик зимовки скрылся под снегом. Торчали лишь труба, приборы, мачты и ветродвигатель. Альфред подошел к норе, прорытой в снегу: «Друзья, милости прошу к нашему шалашу».

Войдя в кают-компанию, участники похода «Дружба» были приятно поражены. Горел яркий свет, посередине комнаты стояли накрытые по-праздничному столы. Среди разных яств выделялись бутылки с темной жидкостью. Это был кофейный ликер, который так искусно умели приготовлять на Верхней станции и который впоследствии прославился на весь ледник. Банкет, как говорится, прошел в теплой, дружеской обстановке. Четыре дня пробыли альпинисты наверху. Они познакомились с работой станции, помогли нам подвезти топливо из контейнеров. На пятый день группа двинулась в обратный путь. Назад уходило семь человек. Восьмой — Ильхам Арифханов — влился в семью зимовщиков.

Едва успели уйти гости с Большой земли, как невиданной силы снегопады обрушились на зимовку.

— Дежурный, — спрашивает кто-нибудь рано утром, еще лежа в постели. — Что там на дворе?

В вопросе звучит надежда: может быть, наконец, прекратился снегопад?

Дежурный гремит ведрами осадкомера:

— Шестьдесят миллиметров за ночь. На небе никакого просвета. Можете спать. Сегодня, как и вчера, на леднике делать нечего.

Ноздрюхин сбрасывает одеяло: как это «можете спать»?! Надо делать запасные рейки. После таких снегопадов все вехи на створах исчезнут под снегом.

Приподнимает одеяло и смотрит одним глазом Икрам, начальник встал — значит, и Икраму надо вставать. Начинается трудовой день. Сразу после завтрака вносим в помещение несколько пустых ящиков. Мы давно уже приспособили их для изготовления вех — другого материала нет.

Долго работаем молча. Вдруг Альфред, взглянув на потолок, роняет:

— Ого!..

— Что такое?

— Смотрите.

По темному фону окон, освещенных из комнаты электрическим светом, извиваются белые змейки снега. По крыше гуляет поземка.

— Поземка на крыше. Дом сравняло с ледником. Так через день-два и перекрыть может.

Но домик завалило в эту же ночь. В помещении стало сумрачно, как в подвале. Добросовестный дежурный попытался было вылезти на крышу и расчистить стекла. Где там! Окна снова замело снегом, прежде чем он успел вернуться в домик.

Днем и ночью крутит метель. Заносит приборы. От трехметровой снегомерной рейки на метеоплощадке остался торчать только маленький кончик. Разве мог предполагать Королев, когда устанавливал осенью эту рейку, что высоты ее к концу зимы будет недостаточно? Альфред спешно принялся разлиновывать дополнительный брусок и наращивать его к уходящей, в снег рейке. Переставили на новый уровень и стойки с метеорологическими и актинометрическими приборами.

С каждым днем все более толстым слоем снега покрывается крыша. С каждым днем все раньше включаем электричество. Наконец перестаем выключать лампочки вообще.

Главный энергетик зимовки Володя Смеянов, допуская такую неэкономную трату энергии, просит только об одном;

— Если не нужна больше лампочка, погасите. Не сажайте зря аккумуляторов. Ушел из спальни — выключи свет. Кончил работу на кухне или в тамбуре — выключи.

Однако к голосу Володи прислушивались плохо. Часами горели забытые лампочки под навесом, на площадке, на маяке.

Тогда Смеянов обратился к товарищам со следующим воззванием:

— Поскольку народ у нас малосознательный и электроэнергию не экономит, предлагаю злостных нарушителей наказывать в общественно-административном порядке.

Он посоветовал составить список всех членов зимовки и и вывесить его на видном месте. За каждый проступок провинившийся должен сам поставить рядом со своей фамилией крестик. Кто наберет десять крестиков, того нужно безжалостно отправлять во внеочередной наряд на кухню.

Предложение Смеянова было единогласно принято и даже дополнено. Договорились ставить крестики не только за непогашенную лампочку, но и за любой другой непорядок: за неубранный после работы инструмент, за оставленную где попало книгу, небрежно брошенную одежду. Крохотные размеры помещения требовали от зимовщиков большой аккуратности.

Володя сел за рабочий столик, включил настольную лампу и составил список членов зимовки, приколол листок бумаги к стенке у входа в спальню и поспешил за обеденный стол, где уже дымился густой борщ.

Едва он нагнулся над тарелкой, как раздался дружный смех.

— Володя! Ставь себе первый крест!

— За что? — удивился Смеянов…

Ему указали на горящую настольную лампу. Смеянов выбрался из-за стола, потушил лампочку и поставил первый крестик против своей фамилии.

— Ну, хорошо же!.. — прорычал он.

С этого дня никто не знал пощады…

Апрельские снегопады лишили, нас не только дневного света. Мы не могли нормально выбраться из домика.

Дежурный по площадке, выйдя утром под навес, видел перед собой только снежную стену. В одном месте стена была тоньше и матово просвечивала. Дежурный поплотней натягивал капюшон штормовки и, закрыв глаза, врезался головой и плечами в снежную преграду. Преодолев ее, он уже лопатой расширял проход. До подъема дежурный был обязан полностью восстановить все ступени выхода. На следующий день другой дежурный повторял всю операцию сначала.

Кончилась первая половина апреля, а снег сыпал не переставая. Может быть, он вообще не прекратится? Мы стали с опасением поглядывать на небо. Старенькое, ветхое оно. Поизносилось за многие века. Не держит оно снег. И самая большая дыра образовалась как раз над станцией. Сколько же выпадет снега к концу зимы? Мы, зимовщики, должны первыми ответить на этот вопрос.

Вслед за домиком в снегу стала тонуть печная труба. В один прекрасный день печь закапризничала. Оказывается, снаружи в трубу уже заскакивает поземка. В спешном порядке отыскали лист дюраля и нарастили трубу еще на метр. Слой снега на крыше дома был уже метра в полтора… И тут снегопад прекратился. Ярко засветило солнце, небо стало синим-синим. Ежедневно группа в два-три человека выходила на проверку снегомерных площадок. Как и ожидали, много вех на створах занесло. На некоторых створах под снегом исчезли все рейки. Это означало, что весенний период, март — апрель, выпадает из общего ряда годичных наблюдений. К створам люди подходили молча, сердитые на непогоду.

— Что же, будем разбивать снова, — говорил Ноздрю-хин.

Это зачастую бывала самая длинная речь, которую он произносил на створе. Альфред вскидывал на плечи теодолит с треногой и молча карабкался на склон.

Погожие дни скоро кончились. На ледник опять опустились тучи. Однажды очень усталый вернулся со снегосъемок Арифханов. Отказался от ужина и сразу же лег. У него поднялась температура. Мы не придали этому особого значения. Сильные головные боли с повышением температуры все часто испытывали после возвращения с работ: сказывались высота и переутомление. За ночь Ильхам отоспится, отдохнет и к утру опять здоров и бодр.

Но утром ему не стало лучше. Арифханов заболел серьезно. Стало ясно, что нужна помощь врача.

После передачи синоптической сводки Виталий поговорил с доктором. Врач экспедиции Мирсадыков — он находился в обсерватории — внимательно выслушал все признаки болезни. Очень трудно поставить диагноз, не видя больного. Так… Значит, температура не снижалась, появился сильный кашель. Неужели пневмония? Мирсадыков боялся думать об этой страшной в условиях кислородного голодания болезни.

— Приходилось ли вам или кому-нибудь из ваших зимовщиков делать уколы? — спрашивает Мирсадыков.

— Нет, не приходилось. Но вы объясните, я сделаю, — отвечает Ноздрюхин.

— Хорошо. Слушайте внимательно. Лучше запишите.

Доктор говорит медленно, четко. Виталий торопливо записывает.

Потом он делает больному инъекцию пенициллина. Дает кислород: хорошо еще, что последний самолет выбросил нам вместе с грузом и баллон кислорода. Он оказался как нельзя кстати.

Третьи сутки Арифханов не встает с постели и почти ничего не ест. Температура не спадает, несмотря на все старания друзей.

Мирсадыков настаивает, чтобы зимовщики встретили его у ледника Наливкина. Доктор собирается выйти к больному с двумя сопровождающими. Ноздрюхин отвечает, что, несмотря на полное отсутствие видимости, зимовщики выйдут навстречу.

На следующий день после этого разговора Ильхам почувствовал себя значительно лучше. Температура спала. Дело шло на поправку. Сама собой отпадала необходимость прихода врача на зимовку. Через неделю доктор уже позволил Ильхаму работать по дому и даже дежурить на метеоплощадке.

В дни, когда Арифханов начал поправляться, население станции неожиданно пополнилось еще тремя живыми существами. Выйдя как-то на наблюдения, дежурный увидел, что на проводах радиоантенны, тесно прижавшись друг к другу, сидят три маленькие взъерошенные птички. Это были ласточки. Они принесли зимовщикам весть о весне. Но что заставило их залететь в такую даль? Обессиленные и замерзающие, приземлились они на обжитом островке станции, ожидая помощи от людей. Одна за другой ласточки слетели с антенны, покружились над отверстием и влетели под навес домика.

Володя Смеянов без труда поймал птичек и внес в дом. Ласточки запорхали по комнате, задевая крыльями за занавеси, и уселись на распределительном щитке. Два дня раздавалось на станции их щебетанье. Из поварского колпака и тряпок устроили им гнездо. На ночь все три птички забирались туда. Мы гостеприимно раскрыли перед ними свои продовольственные запасы, предлагая весь ассортимент продуктов. Но ласточки не притронулись ни к чему.

Им нужны были мошки. Если в ближайшие дни погода не прояснится, они просто погибнут от голода.

К счастью, на третий день метель утихла. По-весеннему яркое, приветливое солнце засияло над ледником. Зимовщики вынесли своих «гостей» из помещения. Сфотографировали на прощание и отпустили. Птички полетели вниз по леднику навстречу весне..

Первый год тяжелой зимовки подходил к концу.