Искатель, 2019 №6

Я. Одна буква и одно слово, в котором заключен весь человек. Все его чаяния, все привычки и неприязнь к чему-то, его любовь и надежда. Его стремления в будущем и память прошлого. Его родственники, его друзья и недруги, раздражающие соседи и хорошие знакомые. Коллеги и приятели, любимые вещи и еда, хобби и что-то еще — то, что принято скрывать даже от самых близких людей. Все то, что мы тщательно храним или то, что пытаемся всеми силами забыть. Отними все это — и…

Я открыл глаза и увидел идеально белый потолок. Я попытался понять, как сюда попал, но тут же обнаружил, что ничего не могу вспомнить. Даже не только то, как здесь оказался, но и кто я такой вообще. Как меня зовут и откуда, собственно, я взялся. Кто мои мама и папа, есть ли у меня дети. Моя память была точно такой же, как белый потолок.

Я сел и огляделся.

Это была комната, несомненно, медицинского назначения.

— Медицинского, — сказал я, чтобы проверить, умею ли говорить.

Я сидел на кушетке, застеленной белой клеенкой. Собственно, белым здесь было все. У стены стоял белый шкаф с застекленными дверками, за которыми поблескивали никелированные медицинские штучки. Позади меня стоял белый стол и белое же кресло. Впереди белая дверь и такая же справа от~ нее, тоже белая. У изголовья кушетки поместилась белая тумба с укрепленным на ней никелированным корытцем, застеленным белой тканью. Даже одежда на мне, похожая на комбинезон, была светлого оттенка. На груди слева красовалась вышитая эмблема: игрушечная ракета с надписью «Dream-2» в круге, образованном другой надписью — «Mission Ariadne». И только я успел все это рассмотреть, как дверь неслышно отъехала в сторону и в комнату вошел ангел.

Им была девушка, тоже во всем белом, — на ней был такой же комбинезон, как и на мне, и я почувствовал легкое разочарование из-за невозможности увидеть ее ноги.

— Очнулись? — улыбнулась она. — Вот и славно!

— Кажется, это не моя одежда…

Более идиотской фразы для знакомства найти было трудно, но я, кажется, справился.

— Да, пришлось вас переодеть. Карантин, знаете ли. — Девушка прошла к столу, нажала кнопку и сказала в торчащую из столешницы кольчатую кобру микрофонной стойки: — Капитан, наш подкидыш пришел в себя.

Из недр стола донесся голос: «Иду».

Девушка обернулась ко мне:

— Как вы себя чувствуете?

— Хорошо чувствую. Вот только… Я ничего не помню. Где я?

Девушка не успела ответить; В комнату ворвался пиратский капитан. Нет, у него не было деревянного протеза вместо ноги и треуголки на голове — это был дядька лет пятидесяти, одетый в точно такой же комбинезон, что и мы с девушкой, но назвать его так меня побудил попугай на его правом плече. Попугай был большой, яркий и хохлатый. И равнодушный, чего нельзя было сказать о капитане. У капитана и у девушки-ангела на комбинезонах имелась уже известная мне эмблема с надписью «Mission Ariadne».

Капитан строго посмотрел на меня и резко спросил:

— Как ваше имя?

— Я не помню. Где я нахожусь?

— Не помните, как вас зовут? — Капитан, как ни странно, не удивился.

— Я вообще ничего не помню — ни того, кто я, ни как меня зовут, ничего. Что это за место? Пиратское судно?

— А вы шутник, — хмуро заметил капитан.

— А вы? — Я стал злиться. Какого черта, собственно? Человеку, потерявшему память, устраивают допрос! Это то же самое, что орать в кротовью нору: «Кто там?»

Капитан рассматривал меня, как экспонат в музее, — снисходительно, но пристально.

— Зачем вам эта птица? — спросил я. — И где ваша деревянная нога?

— Эта птица — мой питомец. — Капитан пропустил мой второй вопрос мимо ушей. — А вот чей вы?

В этой фразе явственно читалось «Чьих будешь?», но я решил перестать собачиться и просто повторил, стараясь говорить тихо:

— Я ничего не помню.

— Совсем ничего? — Капитан не сдавался. Попугай на его плече принялся чистить перья.

— Совсем ничего! И даже если вы еще раз меня спросите, моя память вряд ли прояснится.

— Возможно, — вмешалась девушка, — ваша амнезия связана с травмой головы. У вас голова болит?

— Ничего подобного.

— И вы не испытываете тошноту? Головокружение?

— Нет, со мной все в порядке.

Капитан пожевал губами, с сомнением меня разглядывая. Я повернулся к нему:

— Могу я теперь узнать, кто вы такой и где я нахожусь?

— Вы находитесь на орбитальной станции «Dream-2», — холодно ответил он.

Как человек, потерявший память, я, наверное, был готов услышать все что угодно, но это сообщение меня обескуражило.

— Орбитальной? И… как я сюда попал?

Капитан, продолжая сверлить меня взглядом, ответил:

— Вы были обнаружены в спасательной капсуле.

— Только этого мне не хватало… — пробормотал я, на что капитан немедленно отозвался:

— То же самое я могу сказать о себе и экипаже.

— А вы не слишком приветливы, капитан, — заметил я. — Сомневаюсь, что я сделал вам что-то плохое, если совсем недавно здесь появился.

Капитан вздохнул.

— Ладно. Пока можете быть свободны. Анна проведет для вас экскурсию по станции. Потом зайдете ко мне.

Ангела звали Анна!

Капитан собрался было уходить, но вспомнил о чем-то:

— Да, и вот еще что. Необходимо как-то вас назвать. Не именовать же вас в самом деле подкидышем! К тому же это может вызывать ненужные ассоциации у экипажа.

— И что вы предлагаете? — пожал я плечами.

— Может быть, вы изволите придумать себе нормальное человеческое имя? — Капитан уставился на меня, ожидая ответа.

— Потрясающе! Насколько мне известно, имя человеку дают его родители. Поэтому меня как-то затрудняет эта почетная миссия. Может быть, вы сами не посчитаете за труд как-то меня назвать? Вы, капитан, станете как бы отцом, а Анна…

— Перестаньте паясничать! — рявкнул капитан, и попугай покачнулся и взмахнул крыльями, будто собрался взлететь.

Не успел я ответить, как Анна подала голос:

— А давайте назовем вас Виктором! Красивое имя, на мой взгляд. — И она смущенно улыбнулась.

— Прекрасно! — Капитан брезгливо указал на меня пальцем, как на картину абстракциониста: — Отныне вы Виктор. — И вышел вон.

— Вы недовольны вашим новым именем? — спросила Анна.

— Не в этом дело. В самом деле, не подкидышем же мне оставаться. — Я машинально почесал затылок. — Ваш капитан со всеми так общается?

— Он со странностями, конечно. Но и вы его поймите: не часто мы находим терпящих бедствие людей за бортом.

— Ладно, стало быть, я Виктор. А вы, значит, Анна.

— Да, я врач. — Она опять улыбнулась, и в белой комнате будто стало еще светлее.

— А я неизвестно кто, — я тоже улыбнулся. — Вот и познакомились. Да, а почему ваш капитан со странностями?

— Вообще-то он командир станции. Но как-то так повелось: капитан да капитан. Да и Сильвера он на плече все время таскает, как предводитель пиратов.

— И много на судне пиратов?

— Вместе с Сильвером шестеро. Вы седьмой. Но людей только четверо.

— То есть? — Эта новость оказалась для меня самой неожиданной. — Кроме Сильвера на станции еще есть… не люди?

— Если вы хорошо себя чувствуете, я проведу для вас обзорную экскурсию.

— Для человека, лишь минуту назад получившего имя, я чувствую себя прекрасно!

— Тогда следуйте за мной!

И я еще раз пожалел, что на ней комбинезон, а не юбка.

За дверью располагался холл. Посреди него громоздился огромный стол, окруженный стульями. У стен манили в свои объятия глубокие мягкие кресла. Все было таким же белым, как и в медицинском отсеке, и того же аскетичного дизайна. В стене слева сиял большой круглый иллюминатор, за ним плыла далеко внизу голубая планета. На миг я забыл об Анне и чуть не свернул себе шею, разглядывая невиданное и величественное зрелище.

— Виктор, вы еще успеете насладиться этим видом. Кстати, это кают-компания. Идемте дальше.

Перпендикулярно кают-компании располагался коридор, по сторонам которого были двери. Анна остановилась у одной из них.

— Запоминайте, Виктор, вот эта дверь с цифрой два ведет в ваш отсек.

— Благодарю. Значит, карантин пройден? — Я испытал разочарование, так как лишился надзора Анны.

— Да, это быстро.

— А как долго я был без сознания?

— После того как вас нашли, прошло часа три.

— А при каких обстоятельствах я был найден?

— Об этом вам расскажет капитан, — уклончиво опустила ресницы Анна. — Давайте я познакомлю вас с нашим атмосферником.

И она шагнула к отсеку с номером восемь на двери.

Иллюминатор в отсеке отсутствовал. Но и без него здесь было на что посмотреть: у стола располагался очень тучный человек — нас широко приветствовала его мясистая спина. Человек развернулся на вертящемся стуле, как только мы вошли. Без сомнения, это был азиат: он смотрел на меня через узкие щелки век. В руках он вертел, ни на секунду не останавливаясь, разноцветную игрушку. Я был приятно удивлен, потому что знал ее название: кубик Рубика. В руках у толстяка он то обретал разноцветные грани строго по ранжиру, то распадался на пестрый каскад маленьких квадратиков. И все это повторялось снова и снова. Стол толстяка при ближайшем рассмотрении тоже оказался непрост: это был большой экран, на котором клубились разноцветные завихрения и висели графики и цифры.

— Знакомьтесь, — объявила Анна, показывая на толстяка. — Это По Тунь. А это Виктор.

Лицо толстяка при моем появлении изобразило целую палитру чувств — удивление, волнение и почему-то испуг. Но все это быстро заслонила радость.

— Оцень холосо! — Толстяк говорил с сильным акцентом, но довольно бойко. — Ты подкидис?

Анна смутилась:

— Мы просто его нашли, По Тунь…

— Но меня все же кто-то подкинул, — сказал я и немедленно ощутил зловещий смысл этих слов.

— Кто подкинул? — тут же отозвался По Тунь, и на его лице снова промелькнула тень испуга, сразу, впрочем, утонувшая в сияющем радушии.

— Давайте оставим эту тему, — попросила Анна.

Я был не против. Повисла неловкая пауза, и я поспешил спросить По Туня:

— Из какой вы страны?

— Он китаец, — сказала Анна.

— Я китаес! — гордо затряс толстыми щеками По Тунь. — Китайсев оцень много. Китайсы оцень много таланта, китайсы надо много-много кусать, и они могут много-много лаботать!

Эта тирада напоминала программу какого-то диктатора, не то собирающегося идти войной на Китай, не то наоборот — из Китая двинуть по всему земному шару. Впрочем, кажется, это уже давным-давно произошло…

Тут меня осенило, что многие фундаментальные вещи из истории человечества моя память отлично сохранила. Это не могло не прибавить мне оптимизма.

Тем временем Анна уже подошла к двери.

— Идемте, Виктор. Не будем мешать По Туню.

— Месать не надо, надо лазговаливать! — протестующее затряс щеками толстяк.

Но Анна была непреклонна:

— Виктор зайдет к тебе позже, По Тунь.

— Заходи снова, подкидис Виктол! — крикнул он вслед нам, и мне стало понятно, что своей спешкой Анна хотела предотвратить обсуждение темы подкидыша.

Когда мы оказались в коридоре, по нему что-то шло.

Именно что-то и именно шло. Я выразился так не из-за своей битой памяти — с ней, как оказалось, все было не так уж плохо. Я не помнил никаких фактов из собственной биографии, но мог узнать вешалку для шляп и пальто, которая самостоятельно передвигалась по коридору.

Нечто подошло ближе, и теперь можно было подробно его рассмотреть.

Это был робот. Невысокий, с бочкообразной грудной клеткой, тощими палками манипуляторов и такими же ногами. Всю эту конструкцию венчала сфера, безусловно призванная имитировать человеческую голову. Сфера имела пару глаз-объективов и дырчатую панель в том месте, где должен был находиться рот. Анна протянула руку в сторону робота, словно экскурсовод в музее возле манекена, изображающего доисторического человека, и сказала:

— Знакомьтесь, это наш Айрон.

Робот с готовностью остановился.

— Айрон, это наш новый член экипажа, — обратилась Анна к роботу тоном, каким обычно обращаются к иностранцу или ребенку. — Зовите его Виктор.

— Очень приятно… — пробормотал я, разглядывая робота. — Не ожидал, честно говоря.

Тем временем Айрон холодным пластмассовым голосом спросил у Анны:

— Я познакомился. Можно следовать дальше?

— Да, Айрон, можешь идти.

Айрон пошел дальше, ничуть не выдавая походкой своей искусственной сущности — шел он довольно уверенно и быстро.

— Невероятно! Не знал, что такое возможно, — сказал я, глядя, как робот скрывается за одной из дверей.

— А что вас удивляет? — спросила Анна.

— Не припомню, чтобы роботы были чем-то обычным.

— Но вы же вообще ничего не помните, — возразила Анна и тут же осеклась: — Простите, я не хотела вас обидеть… Думаю, вы скоро привыкнете.

— К чему? — кисло улыбнулся я. — К потере памяти?

— Ну что вы, нет… — Анна вспыхнула, и я поспешил помочь ей. Ткнул пальцем в ближайшую дверь и спросил:

— А кто обитает здесь?

— Наш коллега, его зовут Хаэрпу. Он не любит, когда его беспокоят. К тому же он не человек.

Час от часу не легче, подумалось мне. Космический ковчег, не иначе…

Анна тем временем пояснила:

— Думаю, у вас еще будет время познакомиться. Но все же я бы не советовала вам искать с ним встречи. Он очень нелюдим.

— Еще бы! — воскликнул я. — Ведь он не человек. А откуда он?

— Не знаю. Он утверждает, что с Земли.

— Но как это возможно?

— Понятия не имею. Может, просто живет на Земле.

— Он точно инопланетянин?

— Если захотите познакомиться, у вас будет шанс в этом убедиться, — сказала Анна и двинулась дальше.

Впрочем, о чем это я? Как может ангел двинуться? Она поплыла, заскользила… А двинулся за ней именно я.

Когда мы снова очутились в кают-компании, Анна сказала:

— Больше на станции никого нет, хотя она рассчитана на чуть большее число сотрудников.

Я подошел к иллюминатору.

— Как красиво! Это Земля?

— Нет, Ариадна. — Анна подошла ко мне. — Мы изучаем ее перед заселением.

— Представляете, если я останусь здесь — можно начать жизнь с самого начала. — Я мельком взглянул на Анну: она смотрела в иллюминатор. — Новая планета, новые друзья. Новое имя. Новые воспоминания.

— Не расстраивайтесь, Виктор. — В голосе Анны прозвучало участие. — Не исключено, что ваша память восстановится.

— А что вы делаете сегодня вечером, Анна? — спросил я, разглядывая завихрения облаков внизу.

Анна смутилась.

— Простите, Виктор, вас ждет капитан. — Она указала на дверь по соседству с медицинским отсеком. — Вот его каюта. Увидимся позже.

И она скрылась за своей дверью. Я остался наедине с Ариадной. Зрелище было потрясающим, но без Анны мне расхотелось наслаждаться им, и я пошел к капитану. У меня было предчувствие нехорошего разговора.

Отсек капитана не был похож на каюту морского волка. Это, скорее, был офис руководителя среднего звена. Шкаф, стол, кресла, на столе монитор компьютера. Капитан оторвался от экрана и посмотрел на меня. На его плече по-прежнему сидел попугай. Я вяло отрапортовал:

— Анна сказала, чтобы я зашел к вам.

— Присаживайтесь, — кивнул капитан на кресло у стены.

— Благодарю. — Я сел и, решив придать себе непринужденный вид, закинул ногу на ногу. — Вы хотели мне что-то сообщить?

— Да, — кивнул капитан. — Наши правила и распорядок. Итак, вы на орбитальной станции «Dream-2». Как вы могли убедиться, она невелика. В данный момент у нас аварийная ситуация — повреждена солнечная батарея, отчего мы не можем проводить большую часть наших исследований. Также для экономии каждую ночь — бортовое время с десяти до шести часов — мы отключаем гравитацию. Все члены экипажа за пять минут до указанного времени обязаны находиться пристегнутыми в своих постелях. Из-за означенных проблем мы не можем связаться с нашим кораблем. По графику он будет здесь лишь через месяц. Ваша дальнейшая судьба будет решена тогда же. А теперь… — Капитан пристально на меня посмотрел: — Вы по-прежнему настаиваете, что ничего не помните?

— Я не настаиваю, — вздохнул я устало. — Я просто не помню.

Капитан криво усмехнулся.

Не знаю, видел ли я в своей жизни настоящих капитанов — морских, военных в соответствующем звании, космических, но этот почему-то действительно напоминал капитана. У него была коротко стриженная шевелюра абсолютно седых волос, аккуратная бородка и усы. Лицо, пожалуй, мужественное. Взгляд внимательный, изучающий. У меня в голове жил стереотип, которому он соответствовал: мне показалось, что именно так и должен выглядеть, скажем, капитан дальнего плавания. Ему бы фуражку с кокардой, где сверкает якорь, перекрученный канатом, или что там на морских кокардах изображают, — и был бы готов образ просоленного ветрами морского волка. Однако мне наш капитан не очень понравился. Да, он был похож на капитана, но это был все-таки не мой капитан. Ну его к черту.

Капитан снова заговорил:

— В таком случае я должен сообщить вам еще об одном обстоятельстве. Ваша спасательная капсула, по сути, столкнулась с нашей станцией.

— То есть, иными словами, в повреждениях вашей станции виновата моя капсула? — Мне показалось, я понял, отчего капитан был так суров со мной.

— Нет, — продолжал он сверлить меня взглядом. — Я о другом. Поскольку ни наша станция, ни ваша капсула не имели возможности маневрировать, то вероятность их столкновения ничтожна мала. По сути, такой вероятности вообще нет! И поэтому я думаю, что ваше нахождение у нас на борту кем-то спланировано. — Он сделал значительную паузу. — Что вы можете на это сказать?

Это была крепкая оплеуха. Я растерялся.

— Мне нечего сказать вам, капитан. Все это действительно очень странно.

Капитан, продолжая буравить меня взглядом, поднялся с кресла.

— А ну-ка следуйте за мной.

Мы вышли из отсека. Попугай уселся поудобнее на плече капитана. Коридор заканчивался двустворчатыми дверьми. За ними громоздились какие-то железные шкафы по обе стороны прохода, затем две двери справа и слева. Но мы прошли дальше и уперлись в новую дверь. На ней располагался предупреждающий восклицательный знак и надпись «DANGER. VACUUM». Капитан покрутил колесо сбоку от двери и толкнул ее рукой.

Мы оказались в тесном помещении, которое занимал сигарообразный объект с поднятым обтекателем, под которым располагалось узкое ложе. Капитан сделал приглашающий жест рукой:

— Мы нашли вас здесь. Узнаёте что-нибудь?

Я отрицательно покачал головой:

— Увы, капитан. Вижу эту штуковину впервые.

— Что ж, вы должны еще кое-что знать, господин подкидыш, — сказал он с вызовом. — Я вам не доверяю.

Я смог в ответ лишь развести руками.

— Можете быть свободны, — заявил капитан, а его дурацкий попугай громко добавил: «К чер-р-р-ртовой матери!»

И они покинули шлюзовую камеру.

Тому, кто потерял память, да еще вдобавок узнал столько нового за один день, было бы неплохо провалиться прямо сквозь слои обшивки станции и бесследно кануть в космическом пространстве. Вместо этого я тупо таращился на спасательную капсулу. Даже Анне было стыдно попадаться на глаза. Кто я на самом деле? Засланный агент внеземной цивилизации? Неудачник? Или, наоборот, счастливчик, которому удалось спастись от смерти в капсуле, катапультированной из обреченного корабля?

Я вышел из шлюза, добрел до каюты с номером два и вошел внутрь. Этот отсек ничем не отличался от отсека толстого китайца: все то же самое, только стол обычный, без всяких экранов. На нем лежали тюбики с едой, пачка галет и бутыль с ярко-синим напитком. Иллюминатора в отсеке не было: вероятно, на орбитальных станциях он являлся редкостью, достойной лишь кают-компании. Еще здесь была дверь, ведущая в крошечный санузел. Посетив его не только с ознакомительной целью, я вернулся в каюту и принялся изучать космическую еду. Грибной суп сильно меня разочаровал. Однако выбирать было не из чего, пришлось насильно выдавить в себя это произведение неизвестных кулинаров, заесть галетами и выпить бутыль синего киселя со вкусом черничной жевательной резинки.

Настроение было прескверным, под стать еде. Мне даже не хотелось видеть Анну. Однако и киснуть в одиночестве, переваривая жуткий обед, тоже было перспективой незавидной. И я решил навестить толстяка.

Выйдя в коридор, я двинулся наискосок к двери номер восемь, но остановился. Рядом была дверь, где, по словам Анны, обитал таинственный инопланетянин. На ней была цифра один. Я потоптался на месте, раздумывая, не познакомиться ли с ним. Памятуя о том, что он нелюдим и замкнут, я решил сначала расспросить о нем китайца и продолжил путь.

По Тунь по-прежнему нависал над своим столом-экраном и ловко вертел кубик. Увидев меня, он как-то чересчур обрадовался:

— A-а, Виктол! Оцень холосо, заходи-заходи!

— Не помешаю? — Я присел в кресло рядом с рабочим местом По Туня.

— Дазе не говоли! — замахал кубиком тот, но я снова уловил на его лице небольшое замешательство.

— То есть, говорить нельзя? — решил пошутить я, но китаец, кажется, обиделся:

— Фигула лечи! — наставительно произнес он, вознеся руку с кубиком вверх и оттопырив указательный палец в потолок. — Лабота много, собеседник мало-мало! Говоли-говоли!

— Что вы делаете, По Тунь? — Я принялся рассматривать мешанину показаний на его огромном мониторе, но он снова замахал руками:

— Говоли мне «ты», позалуста! Не надо «вы».

— Хорошо. Так что у тебя за работа?

— О! — Похоже, размахивать руками у китайцев было принято по любому поводу. — Это метеологицеская калта планета Алиадна!

Теперь стало хорошо заметно, что По Тунь волнуется.

— И как там с погодой? — кивнул я на цветные завихрения. По Тунь деланно засмеялся:

— Везде оцень лазный, Виктол! — Он провернул на своем кубике несколько комбинаций, заставив его на секунду обрести свои естественные цвета, и ткнул толстым пальцем в какую-то фиолетовую загогулину на экране: — Тут циклон, оцень ветлено и сколо будет доздь. — Палец ползал по карте, и карта двигалась вместе с ним. — Тут ясно и солнце, тут метель и молоз.

— Всё как на Земле? — постарался я вникнуть в цветные спагетти на экране. И снова сквозь жир на лице китайца проступил страх, но тут же исчез.

— Совсем как у нас! — закивал По Тунь, передвинул карту далеко влево и гордо показал на появившиеся там косматые кляксы. — Тут вообсе как Амелика — толнадо и смелци! Узас!

— А как называется здешнее солнце? — спросил я.

Наблюдать за китайцем было занятно: он реагировал простодушно и эмоционально, как ребенок. Но что же его пугало? Тем временем он попытался выпучить свои узкие глаза, отчего щелки превратились в щели, и тоном профессора сказал:

— Нет названия, Виктол! — Кубик вкусно захрустел в его руках, разлетаясь цветным хаосом. — Есть номел: HD 14413.

— Получается, мы сами можем дать ему имя? — предположил я и немедленно был вознагражден целой бурей эмоций.

— О, Виктол, это моя мецта! — По Тунь даже забыл о своем кубике. — Я узе плидумал имя, дазе много! Вот, наплимел: Золотой Длакон! — Он поднял руки на уровень плеч, растопырил пальцы и постарался придать своему лицу одновременно пугающее и величественное выражение. Я не стал его разочаровывать и вдохновенно всплеснул руками. — А вот есё: Золотой Лотос! — Талантливый китаец немного поменял положение кистей рук, развернув их ладонями в сторону потолка, что, вероятно, должно было символизировать лепестки водоплавающего цветка. — Или так: Золотой…

— Я понял! — вскинул я руки тоже, сдаваясь. — Пусть это будет твоей небольшой тайной, По Тунь! А то вдруг я невольно присвою твои идеи.

Китаец удивленно опустил руки и снова захрустел кубиком. Чтобы он, не дай бог, не обиделся, я немедленно спросил:

— А как ты попал в космос, По Тунь?

Испуг, казалось бы, основательно забытый, снова отразился на лице китайца, но был смят приторной улыбкой:

— Это была мецта, Виктол! Пости такая зе, как я сейцяс, но есё больсе. Я долго сол к этой мецте! И меня пл иняли! Я лаботал на Малсе. Там главитасия мало-мало, вот я и стал боль-сой и толстый. Хотели списать на Землю, но я сказал: «Нет космос — нет меня!» И меня оставили. Так я попал сюда, на Длимту!

По Тунь, как мне показалось, произнес эту речь специально для меня, демонстрируя свои убеждения и желание и дальше трудиться в космосе. Но тут же его лицо как-то болезненно скривилось, он уставился на свой кубик и заорал во всю глотку:

— Айлон! Отвёлтку!!!

Я подскочил в кресле от неожиданности:

— Что ты делаешь, По Тунь?! Зачем кричишь?

Толстяк, с отвращением рассматривая кубик, вздохнул:

— Совсем сталый кубик, совсем плохой.

Тем временем дверь отъехала в сторону и в отсек ввалилась давешняя вешалка. Айрой приблизился к китайцу и протянул ему палку-манипулятор. На ней лежала средних размеров крестовая отвертка. По Тунь схватил ее, отковырял у кубика посередине белый квадратик, обнажив винт, и быстро подтянул его. Затем, не глядя, вернул инструмент Айрону и снова захрустел кубиком.

— Так луцсе! — объявил он удовлетворенно.

Робот ловко развернулся и стремительно вывалился за дверь. Я внутренне сжался, ожидая услышать грохот упавших кастрюль, но в коридоре было тихо.

— Скажи, По Тунь, что делает на станции Айрон? — спросил я.

Толстяк радостно улыбнулся:

— О, Айлон оцень полезный! У него есть сто инстлумент. Сто ни поплоси, всё есть. Он нас техник. Еду носит, обьеди уносит. Оцень полезный! Только еда мало-мало, — вздохнул он.

Я вспомнил про инопланетянина.

— А ты знаком с… — Я попытался вспомнить имя. — Ну, Анна сказала, что он не человек.

— А-а, — качнул подбородками По Тунь. — Это Хаэлпу. Он похос на клысу. Мозес сам посмотлеть. Он в отсеке номел один.

— Анна сказала, что он нелюдим и не любит разговаривать.

— Да! — энергично кивнул толстяк. — Не ходи к нему. Го-воли со мной.

Тут распахнулась дверь, и перед нами вновь предстал Айрон. В палках-манипуляторах он цепко держал поднос, заваленный уже знакомой мне космической едой. Увидев еду, По Тунь сильно обрадовался. Он немедленно отложил кубик и сгреб прямо на колени часть принесенного роботом провианта. Удерживая поднос одной рукой, андроид второй молча отобрал у По Туня лишний тюбик и пачку галет. Китаец, не желая сдаваться, снова схватил с подноса галеты, но робот так же ловко их отнял. По Тунь недовольно засопел, а мне стало ясно, что продовольственные конфликты происходят в этом отсеке постоянно. Мне Айрон ничего не предложил и быстро вышел вон.

— Тебе понес в твой отсек, — пояснил По Тунь и немедленно приступил к трапезе. Я поспешил подняться:

— Я пойду, По Тунь.

Давясь и чавкая, толстяк промычал что-то, и я выскочил из отсека.

В коридоре было пусто, чертов робот будто испарился. Однако через мгновение открылась дверь в отсек таинственного инопланетянина, и киборг вновь появился. Теперь его поднос бьш пуст. Он хотел было пройти мимо меня, но я зачем-то преградил ему дорогу. Айрон остановился.

— Послушайте, Айрон, — попытался я найти предлог для задержки. — У вас есть… м-м-м… зажигалка?

— Не имею, — раздалось изнутри андроида. — На борту запрещен открытый огонь.

— Да, логично. А ножницы?

Робот протянул мне руку, и на его стальной ладони с разведенными в стороны пальцами я увидел небольшие ножницы. Я взял их, повертел и положил обратно:

— Спасибо, Айрон. Вы мне очень помогли.

Робот немедленно шагнул в сторону и бодро зашагал по коридору. Я проводил его взглядом и снова остался один. Кто бы мог подумать! Я на орбите неизвестной планеты и близок к тому, чтобы умереть от скуки!

Медицина нам поможет! И я решительно двинулся вперед.

Было похоже, что на станции проходил день открытых дверей, так как стоило подойти к нужной двери, как она тут же распахивалась. Ни постучать, ни позвонить. Анна подняла глаза от электронной книги.

— Вы ко мне?

— Пожалуй, да. — Мой энтузиазм улетучился: я понятия не имел, что говорить дальше.

Анна отложила книгу в сторону.

— Вас что-нибудь беспокоит?

— Да, — решил я признаться. — Мне совершенно нечем заняться. Чувствую себя тунеядцем.

Анна согласно кивнула:

— Мы все сейчас не в своей тарелке…

— Разумеется, ведь мы на орбитальной станции.

Анна рассмеялась:

— Да, точно замечено. Просто с этим аварийным режимом вся работа остановилась. Хоть бы простудился кто-нибудь, уж я бы за него взялась.

Мне немедленно захотелось простудиться и слечь хоть с воспалением легких.

— Скажите, а почему вы назвали меня Виктором? — спросил я.

— Просто показалось, что это имя вам идет. Вам не нравится?

— Нет, это гораздо лучше, чем Подкидыш. А как вы оказались в космосе?

— Мне всегда нравилось звездное небо. У меня в детстве игрушка была — такой светильник-проектор. Перед сном мама выключала свет в моей комнате, включала этот светильник, и он проецировал звезды на потолок. И еще играл уютные мелодии.

Мне так нравилось с этим засыпать. А здесь… Только сейчас, после аварии, свободное время появилось. А так — какие там звезды! Совершенно некогда даже в иллюминатор взглянуть, не говоря про что-то еще.

— Хотел бы я знать, что привело в космос меня, — вздохнул я.

— Чтобы память восстановилась, иногда требуется много времени. Потерпите.

— А если она не восстановится? — Я посмотрел ей в глаза. — Вы согласитесь ее… заполнить?

Анна великодушно улыбнулась:

— Постараюсь.

Повисла пауза, и я понял, что нужно уходить, чтобы не спугнуть наметившийся контакт.

— Я пойду. Хочется познакомиться с живым инопланетянином.

— Удачи! — Анна снова взяла в руки книгу.

Когда я оказался перед дверью Хаэрпу, она даже не подумала открыться. Стало быть, владелец отсека не желал общаться. Всё как предупреждали По Тунь и Анна. Что ж, похоже, знакомство с иноземным обитателем придется отложить.

Я повернулся, собираясь уйти. Тут же представилась моя каюта, и я ощутил острый приступ тоски. Как избушка на куриных ногах, развернулся и встал лицом к двери. Я даже поднял руку, чтобы постучать, но снова передумал. Что я ему скажу? Ведь пялиться на него буду, как в зоопарке на гиббона. Мне бы вот не хотелось, чтобы на меня так смотрели.

Я опустил руку, и тут дверь отъехала в сторону.

Прямо передо мной стоял, тяжело опираясь на длинные передние конечности, инопланетянин. Его задние ноги были короче, оттого он казался почти горбатым. Между передними ногами, или лапами, торчали еще одни конечности, похожие на руки. Голова существа, минуя шею, тяжело свешивалась на грудь. Две пары глаз буравили меня: одни были традиционно расположены прямо в черепе, другая же пара перемещалась вверх и вниз на тонких стеблях, как у улитки. Одна из рук инопланетянина потянулась к груди, где находилась коробочка, похожая на какой-то прибор. Щелкнула клавиша, и существо что-то произнесло. Тотчас из коробочки раздался сухой голос автоматического переводчика:

— Что вам нужно?

— Я… просто хотел познакомиться, — выдавил я, осознавая, что во все глаза рассматриваю незнакомца. В мозгу промелькнула сцена в зоопарке: в клетке сидит обезьяна, я стою рядом, а на прутьях висит табличка «Питомца просьба не кормить!».

— Мне не нужно с вами знакомиться. Уходите.

— Но я просто новичок, — попытался я оправдаться. — Я думал…

— Я знаю, что вы новичок. — Обе пары глаз неподвижно вперились в меня. — Этого достаточно.

Я не успел ничего ответить, как дверь так же неожиданно закрылась, и я снова остался один.

Довольно долго я пробыл в кают-компании, разглядывая Ариадну, и даже пару раз успел встретить рассвет. Зрелище было завораживающее, гипнотическое. Один раз мимо меня прошел Айрон, уносивший мусор из каюты капитана. Больше в коридоре никто не появлялся.

Я вернулся в свою каюту, с трудом запихал в себя две галеты, запив их водой, вяло текущей из крана в туалете, потому что еще раз впускать в себя синий кисель мне не хотелось. Потом завалился на койку и задремал.

Проснулся я от голоса капитана, объявившего по громкой связи: «Экипажу начать готовиться к отбою. Через полчаса все должны быть в постелях зафиксированными и готовыми к отключению гравитации». Я посетил туалет, умылся, разделся и с большой неохотой улегся обратно на койку, потому что был уверен, что буду мучиться от бессонницы. Впрочем, я рассчитывал испытать новые ощущения, изучая невесомость. На койке нашлись ремни, которыми я сумел пристегнуться за ноги и талию, и принялся ждать отбоя. Потом вспомнил, что надо как-то погасить свет, и принялся ощупывать стены взглядом, одновременно отстегивая ремни. И тут услышал за дверью голос Анны:

— Виктор, вы уже приготовились к отбою?

Я дернулся на койке, все еще сдерживаемый ремнями, и торопливо прокричал:

— Да, вполне!

Дверь отъехала, впуская Анну.

— Вы, я вижу, уже освоились, — удовлетворенно сказала она, увидев меня прикрученным к койке. — Если хотите, чтобы вас не беспокоили, просто скажите: «Дверь на замке». Чтобы разблокировать, скажите: «Дверь открыта» или «Войдите», и все.

— Это просто, я справлюсь, — ответил я со своего пыточного ложа. Лежать при Анне в ремнях было одновременно волнительно и неуютно. — А как выключить свет?

— Хлопните в ладоши, — сказала Анна. Затем дважды хлопнула ладошками, и свет погас, оставив неяркую подсветку по углам отсека. — Если захотите включить, хлопните один раз. Доброй ночи.

— И вам! — крикнул я вслед ей.

Потом я похлопал, проверяя, как меня слушается электроника, скомандовал закрыть дверь.

Раздался голос капитана:

— Внимание экипажа! Отбой!

Я перепугался: вдруг Анна не успела попасть к себе в постель? Однако невесомость все не наступала. Я считал секунды, воображая, как отважно бросаюсь на помощь Анне, плавая от стены к стене, пока не вспомнил, что я раздет, а супергерой в одних трусах выглядит нелепо. Впрочем, еще я вспомнил, что американским суперменам это никак не мешало. Время шло, но гравитация не исчезала. Я поднял одну руку, чтобы поймать это мгновение, но все было тщетно. Тогда я опустил руку и начал ждать неподвижно, справедливо полагая, что исчезновение гравитации непременно сумею ощутить. Секунды текли, я перестал волноваться за Анну. Несомненно, она успела приготовиться ко сну. Я стал думать об этом и не заметил, как уснул.

Меня разбудил голос капитана:

— Экипажу доброго утра. Гравитация включена. Работы согласно аварийному расписанию.

Я был разочарован: надо же было умудриться проспать невесомость! Да ведь я и спать-то не хотел, а на тебе — от отбоя до подъема как секунда прошла. Я потянулся, заложив руки за голову, и тут ощутил, что у меня за левым ухом что-то есть. Осторожно ощупал это место. Под кожей перекатывалось нечто продолговатое.

Я мгновенно покрылся холодным потом и поспешно освободился от ремней. Предмет под кожей никуда не убегал под моими пальцами, и я немного успокоился. Вдруг это электронный маяк? Вшили под кожу, чтобы не потерялся. Не потерялся где? В открытом космосе или на маленькой орбитальной станции?

Я вскочил с постели, и тут раздался непонятный сигнал. Я принялся озираться вокруг и заметил, что в полутьме у двери вспыхивает голубым квадратная панель.

— Войдите! — заорал я.

Дверь немедленно отъехала в сторону, и на пороге показался Айрон с подносом. В полутьме было плохо видно, что он несет. Я хлопнул в ладоши, и в отсеке стало светло. Лишь только я увидел бутыль с синим киселем, как мне захотелось, чтобы свет снова погас, но я решил не баловать андроида аплодисментами. Он выложил на стол полагающуюся мне порцию космической жратвы и уже был у двери, когда меня осенило..

— Подождите, Айрон!

Он развернулся и ждал продолжения, держа поднос с пайками.

— У вас есть небольшое зеркало? — спросил я с надеждой.

Робот поставил поднос на пол и, выпрямившись, протянул мне руку. Жест напоминал движение, когда требуют денег за оказанную услугу, но на стальной ладони лежало маленькое круглое зеркальце. Я поспешно его схватил и тряхнул головой.

— Спасибо, Айрон. Я верну вам потом.

Андроид поднял поднос, молча развернулся и был таков.

Я поспешил в санузел — там над умывальником висело зеркало. Кое-как примерившись, заглянул себе за ухо. Волосы прикрывали то место, где был таинственный предмет. Я отодвинул их и сразу увидел небольшой шрам, кое-как стянутый черной нитью. Конец нити торчал рядом, и я рискнул потянуть за него. Шов разъехался. Я испугался, что зафонтанирую кровью, но крови оказалось немного. По крайней мере пока. Я нащупал зловещий предмет и, собравшись с духом, принялся двигать его к разрезу. На удивление легко он вылез наружу и упал на пол. Я придавил слабо кровоточившую ранку пальцем, присел на корточки и принялся рассматривать находку.

Предмет, похожий на пулю, кажется, был металлическим. Я поднялся, промыл его в струе воды и поднес поближе к глазам. Стало понятно, что это контейнер, так как его делил пополам тонкий поясок. Я ухватил цилиндрик пальцами с обеих сторон и попытался покрутить. Контейнер тотчас поддался, и я быстро его развинтил. В нем оказалась тщательно скрученная полоска бумаги. Развернув ее, я прочитал написанное от руки печатными буквами: «ОСТАНОВИ ЧУЖОГО. ОН ОПАСЕН!»

То, что представлялось мне нелепой шуткой о подкидыше, оказывалось правдой. Правдой, на которую я не мог повлиять, не мог спрятаться от нее, не мог забыть. Единственное, как я мог поступить с этой правдой, — препарировать ее и сделать достоянием общественности. Но не просто рассказать об этом («Ребята, прикиньте, среди нас есть чужой!»), но выявить врага и нейтрализовать его.

Кто же я на самом деле? Талантливый разведчик в стане неприятеля? Специалист по внеземным цивилизациям, оказавшийся в чуждой среде? А может быть, обычный дурачок, которого выбрали просто потому, что больше некого было выбрать?

И тут я вспомнил испуг толстяка. Что это было? Страх разоблачения? То же знание, которым наделили и меня при помощи записки? Все это предстояло обдумать.

Пока же я насильно затолкал в себя тюбик какого-то супа и сжевал галету. Снова запил водой из умывальника. Проверил, не идет ли за ухом кровь: она не шла. Спрятал записку обратно в контейнер и сунул его в карман. И тогда уже вышел в коридор.

Он по-прежнему был пуст. Все потенциальные «чужие» сидели по своим отсекам и, надо полагать, строили зловещие планы. Мне предстояла разведка, допрос, сбор данных — называть это можно было как угодно. С кого же начать? Ноги сами понесли меня в медицинский отсек. Перед тем как войти, я постоял в кают-компании у иллюминатора.

Я вглядывался то в планету, то в черноту над ней, пытаясь разглядеть, может быть, какие-то сигналы, предназначенные мне, и только мне. Я не удивился бы, если бы увидел транспарант с надписями: «МЫ С ТОБОЙ!», «НЕ ПОДКАЧАЙ!», но ничего подобного не наблюдалось. Не было вообще никаких сигналов: ни таинственных перемигиваний из космоса или с планеты, ни орбитальных станций с сигнальными флажками, ни одиноких космонавтов, парящих в пустоте и ободряюще машущих рукой, — ничего. Я был один на один с неведомым противником. Я не знал, как и о чем говорить с Анной. И тут вспомнил: Анна говорила про карантин и еще про то, что меня переодевали. Стало быть, она меня осматривала. Найти крошечный контейнер за ухом было, конечно, не так просто, но все-таки у меня забрезжила надежда, что «чужой» — не Анна.

Кое-как ободренный, я подошел к медотсеку, и дверь немедленно открылась. Анна снова что-то читала за столом.

— Привет, — нелепо помахал я рукой.

— Здравствуйте, Виктор, — улыбнулась она.

— Я заметил, что у вас всегда открыто.

— Это медицинский отсек. Он должен быть всегда доступен для потенциальных пациентов. У вас жалобы на здоровье?

«Если только на психическое», — подумал я и ответил:

— Нет, все в порядке. Я хотел вас спросить… Давно вы на этой станции?

Анна, как мне показалось, смутилась, словно я задал неприличный вопрос.

— Что-то около месяца.

— Вы что, не уверены в этом?

Она пожала плечами:

— Рутина, наверное, сказывается. Каждый новый день похож на предыдущие. А почему вы спросили?

— Для человека, потерявшего память, это естественно — задавать вопросы. Да и для новичка тоже. — Я постарался сказать это как можно беззаботнее и отступил к двери. — Ладно, пойду прогуляюсь. Мне кажется, до потери памяти я часто этим занимался.

Дверь закрылась, и я смог перевести дух. Я не знал, чего можно было ожидать от разговора с Анной, но после него я встревожился. Это ее смущение, какая-то неуверенность в ответе на, казалось бы, простой вопрос. Неужели я вот так сразу напал на «чужого»? Нет, только не Анна…

Я зашел в свой отсек, прихватил нетронутую бутыль синего киселя, тюбик и пачку галет, оставшихся с вечера, и отправился к толстяку.

По Тунь, как и вчера, нависал над своей метеокартой, не переставая вертеть кубик. Он шарил по огромному экрану взглядом, тыкал во что-то толстым, похожим на сардельку пальцем и перетаскивал это в другую часть экрана. Там отпускал, набирал какие-то цифры внизу и снова рассматривал цветные диаграммы и завихрения на мониторе. При этом одной рукой он вертел кубик, и тот так же послушно собирался по цветам или распадался в хаос.

Я ожидал, что толстяк испугается, но этого не случилось.

— О, Виктол! — заулыбался он, увидев меня. — Давно не заходил, милости плосу.

Тут он заметил мои дары и даже вскочил от переизбытка чувств.

— Это сто, Виктол?

Я не стал его томить и протянул бутылку и все остальное:

— Ешь на здоровье, По Тунь.

Мне показалось, что от радости толстяк смог бы пробежаться по потолку. Он немедленно расстался с кубиком, схватил еду и тут же вывалил ее прямо на свой научный монитор, закрыв какой-то график.

— Спасибо, Виктол, оцень плиятно! Я такой голодный тут…

По Тунь привычным движением свинтил колпачок с тюбика и немедленно припал к отверстию нетерпеливыми губами. Он причмокивал и выдавливал содержимое, ловко перебирая пальцами и сдавливая тюбик, как поступает опытный дояр с коровьим выменем. Кадык толстяка мощно ходил вверх-вниз подобно поршню, тревожа жир на шее. Выдоив тюбик с супом до конца, По Тунь не успокоился и, уложив его на колено, принялся скатывать в трубку, сгоняя остатки еды к отверстию. После он воздел его вверх, как трубач горн и, запрокинув голову, всосал остатки до последней капли.

Смотреть на это без содрогания было трудно, но я пришел сюда не за этим.

— Скажи, По Тунь, ты давно на станции?

— М-м-м… — проделал толстяк губами сложные движения. Губы у него, к слову, совсем не шли к его толстому лицу: они были тонкие и подвижные, как у саксофониста. Они невероятно талантливо и артистично изгибались, изящно вытягивались дудочкой и даже складывались в куриную гузку.

— Давно-давно! Оцень давно. Настояссий тайконавт.

— Как давно? Месяц?

— Поцему месяс? — удивился настоящий гастронавт, открывая пачку с галетами. — Много давно!

— Ты хочешь сказать, что был здесь до того, как появились капитан и Анна?

— Был, — уверенно заявил китаец и принялся хрустеть галетой.

— Ну а вот, скажем, этот инопланетянин, твой сосед напротив… — Я снова позабыл имя орбитального отшельника. — Он тоже появился здесь после тебя?

— Хаэлпу? — Тройной подбородок По Туня ходил ходуном. — Он узе был. Тозе холосый тайконавт.

— А Айрон?

— Айлон тозе был. Он зе андлоид, он всегда был и всегда будет. Оцень полезный Айлон, оцень нузный…

— Ага… — Я судорожно соображал, о чем еще можно спросить толстого говоруна. — А вот странностей каких-нибудь ты на станции не замечал?

— Сталанностей? — По Тунь на секунду даже перестал жевать. — Никаких сталанностей! Кломе этих тюбиков! — Он отпихнул локтем валявшийся на мониторе трупик давешнего тюбика, из-под супа. — Авалия был, тюбик стал! До авалия было много-много вкусно!

— По Тунь, а ты хорошо знаком с остальными членами экипажа? — Я решил поступить с толстяком точно так же, как он поступил с тюбиком. По Тунь закивал, как китайский болванчик:

— Всех знаю холосо. Только Хаэлпу мало-мало. Он всегда у себя, никогда не плиходит. Все плиходят, он — никогда.

— Но ты же как-то познакомился с ним? — не отступал я. — Даже имя его запомнил.

— Мы здесь давно. Когда-то я ходил к нему, но он меня плогонял, ему тлудно говолить. Если хоцес сталанностей — иди к нему!

— Я у него уже был, — буркнул я.

По Тунь радостно улыбнулся, и изо рта на его пузо, туго обтянутое комбинезоном, посыпались крошки:

— Оцень холосо, плавда?

— Ничего хорошего, — вздохнул я. — Он меня прогнал.

— Ай-яй-яй! — покачал головой толстяк: — Ты плохо с ним говолил. Надо говолить плавильно.

— Как будто ты умеешь говорить с ним хорошо, — усмехнулся я. — Он ведь тоже тебя прогонял.

По Тунь нисколько не смутился. Он махнул рукой, осыпав все кругом крошками от галеты, зажатой в кулаке, и изрек:

— Я сто! Я плосто ходил к нему за длузбой, но оказалось, сто длузыть с ним оцень тлудно! Нельзя длузыть.

— А в чем разница между мной и тобой? — спросил я. — Вдруг я тоже ходил к нему за дружбой?

— Нет! — убежденно закрутил головой По Тунь. — Ты ходил за длугим.

Он сунул остаток галеты в рот и принялся жевать.

— И за чем же ходил я? — насторожился я.

По Тунь поднял вверх палец и продолжал сосредоточенно жевать, давая понять, что сейчас все объяснит. Но что мог знать о цели моего похода к Хаэрпу этот обжора? Да и ходил я к нему из чистого любопытства. Это сейчас я бы пошел совсем за другим…

По Тунь дожевал галету, но отвечать не спешил, а вместо этого схватил бутылку с синей жидкостью и принялся жадно пить. Я слышал, как жидкость проникала в него, словно ожил небольшой водопад. Высосав всю бутылку, По Тунь отставил емкость в сторону и неожиданно громко и протяжно рыгнул. Удовлетворенно откинувшись на спинку стула, который сдавленно крякнул, толстя к наконец ответил:

— Никто не хоцет лазговаливать с тем, кто плисол плосто поглазеть на тебя. Ты плисол к Хаэлпу как ходят в зоопалк смотлеть на медведя. А лазве Хаэлпу медведь?

Нечего сказать, китаец был прав! Сто раз прав… Я посмотрел на него другими глазами. Толстяк, оказывается, был не так прост, как это могло показаться. И мне вдруг стало стыдно за себя. Не только за то, что я поперся глазеть на инопланетянина, но и за то, с чем пришел к По Туню. Я ведь пришел допросить его. Догадался ли об этом толстяк? Мне стало совсем неуютно. Однако По Тунь никак не показал своего знания, он по-прежнему оставался добродушным толстяком. Ободряюще хлопнул меня по колену и заулыбался:

— Сходи к нему как длуг. Мозет, он обладуется.

— Я лучше еще раз приду к тебе, По Тунь, — сказал я и тоже улыбнулся.

— Неплеменно заходи, Виктол! — закивал толстяк. — Я, конесно, не так много знаю, как Хаэлпу, но со мной весело!

— А что, Хаэрпу действительно много знает?

— О, сто ты, Виктол! Он оцень умный, этот Хаэлпу! — По Тунь сделал лицо как можно более серьезным. — Он много-много знает, но мало-мало говолит.

— Откуда же ты знаешь, что он много знает, если мало с ним говорил? — спросил я и уже не ждал от По Туня обычной болтовни. И на этот раз не ошибся.

По Тунь вытер губы тыльной стороной ладони и наклонился ко мне:

— Хаэлпо пло всех нас знает. Все-все знает. Видел его глаза? Много глаз — много знает. Но мало говолит.

— Почему ты так решил, По Тунь?

— Давно-давно я встлетил его у медицинского отсека. Он выходил, а я туда сол. Он посмотлел на меня и вдлуг сказал, сто мне надо ходить осень остоложно. Я подумал, сто он меня залеет, оттого сто я толстый. А целез день упал в туалете и подвелнул ногу. Выходит, Хаэлпу знал об этом. И хотел меня пледупледить. А я, дулак, его не понял. Он видит впелед!

— Хорошо, я попробую с ним подружиться, — сказал я и, решив непременно познакомиться с космическим отшельником-провидцем, спросил: — А где мне найти Айрона?

— Мозно плосто кликнуть, и он быстло плидёт. — По Тунь уже крутил свой кубик. — Ессё можно найти в соседнем отсеке. Он всегда там, если никому не нузен.

— Спасибо, По Тунь. — Я поднялся из кресла. — Увидимся позже.

— Обязательно-обязательно! — улыбнулся он. — Заходи не только спласывать, Виктол. Заходи плосто длузыть.

Напоследок я решил осмотреть туалетную комнату По Туня и сделал вид, что перепутал двери, ввалившись туда. Быстро осмотрелся — крошечное помещение было пусто, спрятаться там было невозможно. Я вышел обратно.

— Прости, По Тунь, перепутал шлюзы, — деланно смутился я, и толстяк снисходительно мне улыбнулся.

Я кивнул и вышел в коридор.

Китаец, оказывается, был не так наивен, как мне сперва показалось. И мои расспросы воспринял правильно. Что же, однако, его пугало раньше?

По левую руку от двери отсека По Туня была точно такая же дверь с табличкой «Техническая». При моем приближении она тут же распахнулась.

Помещение, по сути, было точно таким же, как и отсек китайца, да и мое тоже. С той лишь разницей, что этот отсек не был жилым. У противоположной стены громоздилась какая-то тумба, от которой исходило слабое гудение; на ее крышке были многочисленные тумблеры и кнопки. Некоторые из них светились красным и зеленым цветом. Справа от входа стояло нечто вроде кушетки, на которой лежал наш андроид. Когда я вошел, он тут же поднялся, перегнувшись посередине, и в этой позе остался сидеть. На кушетке было видно углубление, в которое он входил, как батарейка в специальный паз, и я догадался, что это, по-видимому, место его зарядки.

Я сунул руку в карман, вытащил зеркальце и протянул Айрону:

— Спасибо, вы мне очень помогли.

Айрон принял зеркальце и сунул его куда-то себе под дых, где оно благополучно исчезло. Я собрался было убраться восвояси, но вдруг передумал. В конце концов, Айрон хотя и не был настоящим существом, но вполне мог оказаться свидетелем. Так же, как различные предметы, в нем могла храниться ценная информация.

— Могу я задать вам несколько вопросов, Айрон? — спросил я.

Ответа не последовало. Вполне возможно, что вводные вопросы этикета он попросту игнорировал, и я решил взять быка за рога.

— Вы давно на станции?

— Один год, девять месяцев и двадцать восемь дней, — продребезжало из него.

Ага. Вахтовым методом они работают, что ли?

— А когда появилась Анна?

— Двадцать два дня назад.

— По Тунь?

— Шесть месяцев и один день.

— Капитан?

— Он уже был здесь, когда появился Айрон.

— Хэ… М-м… Хаэрпу?

— Он уже был здесь, когда появился Айрон.

— Когда на станции произошла авария?

— Двенадцать дней назад.

— Что тогда произошло?

— Нет информации, — срезал меня Айрон. Что это было — цензура, запрет такой информации для меня или просто отсутствие данных?

— Почему нет информации?

— Нет информации, — твердил свое упрямый робот.

Я отступил.

— Хорошо. Есть на станции еще кто-то, кого я не назвал?

— Есть, — произнес андроид и сделал паузу, достойную великого актера. Когда пауза затянулась, я понял, что Станиславский здесь ни при чем: просто робот отвечал на один вопрос, прозвучавший первым.

— Кто это? — спросил я, готовясь услышать нечто невероятное.

— Ты и тот, кто живет с капитаном.

Сенсации не случилось.

— И больше никого?

— Больше никого.

— Был здесь кто-то еще, но потом ушел? Исчез? — Я пытался выжать из немногословной железяки все.

— Были.

— Кто это?

— Люди.

— Много их было?

— Шесть.

— Давно они были здесь?

— Все по-разному.

— Ну, скажем, последний?

— Тринадцать дней назад.

За день до аварии? Вот это да!

— Кто это был, Айрон?

— Человек.

— Это он велел тебе не говорить?

— Нет.

— Что ты можешь еще сказать об этом человеке?

Айрон молчал. Вероятно, общие вопросы он не воспринимал.

— Что здесь делал этот человек?

— Работал.

— Долго он работал?

— Он приходил и уходил. Много раз.

Что за чушь? Сменщик с главного корабля?

— Он кого-то заменял здесь, на станции?

— Нет. Он делал свою работу.

— Что он делал?

— То, что сейчас поручено Айрону.

Техник какой-то, что ли? Все стало еще запутаннее… Вопросы иссякли. Я не знал, о чем еще спросить это вместилище данных, и уже собрался уходить. А вдруг он вообще ничего не знает? Вдруг все, что он мне сообщил, — чушь собачья?

— Скажите, Айрон, а когда на станции появился я?

— Позавчера.

Хм. По крайней мере, тому, что он сказал, кажется, можно было доверять.

— Спасибо, Айрон. Вы мне очень помогли.

— Я Айрон. Я помогаю людям, — сообщил робот и снова лег на свою шконку.

Однако покидать пристанище Айрона я не спешил. Техническая своей нехитрой планировкой соответствовала отсеку По Туня, и здесь тоже была дверь, ведущая в еще одно помещение, которое у всех живых обитателей было санузлом. Я бесцеремонно открыл дверь и сунул внутрь голову. Странно, но здесь был такой же туалет, как и у всех. И он имел вид заброшенный и ненужный. Что было естественно, так как робот сюда вряд ли заходил.

В коридоре опять не было ни души.

Если уж я занялся проверкой всех помещений станции, дело следовало довести до конца, и я двинулся налево, к широким дверям, куда однажды меня водил капитан. За ними притаились уже однажды виденные мною шкафы и две двери. Я сунулся в левую. Здесь располагалась кухня, где давно ничего не готовили. Я осмотрел все, что мог, включая духовые шкафы. Всюду было пусто. В специальных шкафах были обнаружены запасы ненавистных мне тюбиков и бутылей с синей жидкостью, а также галет. Нормальной человеческой еды найти не удалось, однако в самом дальнем углу я с удивлением обнаружил коробку шоколадных конфет. И как только о них не прознал наш толстяк? Я не стал трогать найденный трофей, решив приберечь его для взятки тому же По Туню, и вернулся на исходную позицию, в небольшой коридор. Здесь стояли ряды железных шкафов, напоминающих отряд воинов, готовых к десанту. Я открыл ближайший. В нем таились какие-то приборы, упакованные в специальные кофры. То же самое обнаружилось в следующем шкафу. Я обследовал их все и перешел к противоположному ряду. Распахнув первую дверь, я вздрогнул: здесь стоял скафандр, повернутый ко мне спиной, на которой располагался входной люк-дверка. Я заглянул даже туда, но и там было пусто. Дальше шел целый ряд таких же шкафов. Я проверил все скафандры. Их было двенадцать, и все они были безнадежно пусты. Напоследок я заглянул в шлюзовую камеру, но и там таинственный «чужой» не прятался.

В коридоре станции, кроме отсеков По Туня, Хаэрпу, моего собственного и Технической, было еще четыре помещения. Я проверил каждое из них, но все впустую.

Я вернулся в коридор и, хмуро уставившись на дверь, за которой скрывался Хаэрпу, попытался представить, чем он там занимается. Вряд ли он стоит возле двери, тщательно прислушиваясь к тому, что происходит в коридоре: здесь никогда ничего не происходит. Максимум пройдет кто-нибудь. И то совершенно молча. Конечно, он простой работяга и, так же как По Тунь над своей картой-монитором, корпит над своей работой. И дела ему нет ни до подкидышей, ни до «чужих», ни до синего киселя. И вряд ли в его отсеке или даже в санузле прятался неведомый «чужой». Если, конечно, сам он им не являлся…

Честно говоря, я просто оттягивал момент разговора с инопланетянином. Очень мне не хотелось снова видеть это мрачное существо. Поэтому я направился к кают-компании.

Каюта капитана слева, медицинский отсек справа. Хотелось забыть все и пойти к Анне. Поговорить о чем-нибудь далеком — о рассвете над рекой, о радуге после дождя, о волнистых попугайчиках и о том, как научить их разговаривать.

Но я подошел к двери капитана, и она открылась.

Капитан сидел за столом. Попугая на его плече не было. Его вообще не было видно. Возможно, он делал какие-то свои попугайские дела неподалеку.

— Есть новости? — вскинул брови капитан. — Вспомнили что-нибудь?

— Пока нет. — Я сел в кресло, не дожидаясь приглашения. — Я хотел спросить, как давно ваш экипаж находится на станции?

— Я не уполномочен отвечать на ваши вопросы, — посуровел капитан.

— Это секретная информация? — Он начал меня раздражать.

— Возможно.

— Тогда почему вы не запретили разглашать ее вашему экипажу?

Капитан встал. Он был взбешен, но природная лень не позволяла ему показывать этого. Или что-то еще. Он, тщательно стараясь не заорать, процедил сквозь зубы: — Кто вам позволил это… эту… Кто?!

— Я просто задаю вопросы — это так естественно для человека, потерявшего память. И от вас я всего лишь хотел узнать, сколько времени ваш экипаж провел на станции. До вас ведь здесь был другой экипаж, верно?

— И как это поможет вам вернуть память? — Капитан заставил себя сесть.

Я пожал плечами.

— Понятия не имею. Но как знать, где найдешь и где потеряешь.

— Я и мой экипаж находимся на станции около месяца.

— Вы прибыли сюда все вместе?

— Да.

Вот это номер! То ли капитан не желает говорить, кто и сколько времени находится на станции, то ли… не знает?! Однако я не стал показывать свое замешательство.

— Хорошо. И последний вопрос: каким образом в состав экипажа был включен Хаэрпу? Ведь он асоциален, неконтактен и создает нездоровую атмосферу на станции.

— Экипаж формировал не я. К тому же Хаэрпу — хороший специалист. Главное, что он справляется со своей работой. А вот почему ему не понравились вы, я, кажется, отлично понимаю. Так что не вам инспектировать трудовую и эмоциональную атмосферу на станции. Я удовлетворил ваше любопытство?

— Вполне.

— В таком случае вы можете быть свободны.

И он скрестил руки на груди. Прямо не начальник орбитальной станции, а капитан Немо, подумал я.

В каюте капитана имелась еще одна дверь, но я не решился попросить разрешения осмотреть то, что было за ней: это вызвало бы не только вопросы, но, скорее всего, еще одну бурю эмоций. Ладно, оставим на следующий раз.

Я поднялся и вышел из отсека.

В кают-компании я подошел к иллюминатору. Капитан Никто — именно так следовало бы именовать нашего незнайку. Или он просто уперся, чтобы не рассказывать мне всего? Но что секретного может быть в дате прибытия того или иного члена экипажа на станцию? Если только это не «чужой»…

Я решил, что тянуть дальше не имеет смысла и мне необходимо идти к Хаэрпу. И я пошел.

Остановившись напротив двери, я внимательно ее осмотрел и только теперь обратил внимание на панель голубого цвета на стене. Я нажал на нее, и она стала ярко-синей. Вероятно, эта штука вместо дверного звонка. Что ж, подождем.

Ждать пришлось довольно долго. Потеряв терпение, я заметил, что панель-звонок стала красной, и понял, что мне отказывают в приеме. Уходить я не собирался и снова нажал на панель. На этот раз спустя минуту дверь отъехала в сторону. На пороге стоял Хаэрпу. Он нажал кнопку на своем приборе, расположенном на груди, и я услышал:

— Я не хочу с вами знакомиться.

— Я постараюсь это пережить, — сказал я резко. — Мне нужно задать вам несколько вопросов.

— Зачем?

Я разозлился:

— Вы член экипажа, и у вас нет никаких предписаний отказываться от общения с вашими коллегами.

— Вы мне не коллега.

— Давайте не будем вдаваться в тонкости моего статуса на станции. Могу я войти?

Он не спешил отвечать. Его разнокалиберные глаза недвижно на меня уставились, отчего мне стало совсем неуютно. Но Хаэрпу отошел-таки не слишком ловко в сторону, давая мне дорогу, и я наконец шагнул в его отсек.

Его каюта была освещена весьма скудно, лишь одно пятно света било в стол, заваленный книгами, и все они, в отличие от книги Анны, не были электронными. Разнокалиберные фолианты, причем некоторые действительно старые и потрепанные, валялись на кушетке и даже на полу. Здесь также имелась дверь, ведущая в санузел.

— Вы совсем никак не закрепляете книги на время невесомости? — спросил я, чтобы хоть как-то начать трудный разговор.

Хаэрпу даже не предложил мне присесть.

— Мне это не нужно. Зачем вы пришли?

— Скажите, с какой вы планеты?

— С Земли.

Хаэрпу был одет в какую-то хламиду черного цвета, свисающую до самого пола, чем напоминал монаха.

— По вашему виду это не скажешь, — заметил я.

— Внешний вид не так важен. Вы, например, потеряли память. И для вас ничего нет важнее этого. А еще вы ищете чужака, хотя сами являетесь им.

Я вздрогнул. Что он несет?! Откуда он все это знает?

— Вам рассказал обо мне капитан? — спросил я, стараясь говорить как можно небрежнее.

— Нет, — он качнул головой. — Я просто вас вижу.

— Видите? Как это? Я тоже вас вижу, но ничего о вас не знаю.

— Это долго объяснять.

— Почему вы назвали меня чужаком?

— Здесь вы чужак, а там, откуда прибыли, — доброволец.

— Вы знаете, откуда я прибыл?

— Нет, так далеко я не вижу. Вижу только, что там тревожно и мало информации. А на вас печать добровольца.

Вот же чертов почтальон: видит какие-то печати и еще сам штампы навешивает, подумал я, а вслух произнес:

— А здесь разве не тревожно?

— Нет, здесь как в кино.

— Это как? — Я ловил каждое его слово: этот Хаэрпу уже казался мне дьяволом.

— Не знаю. Я сказал, как это видится мне.

— Скажите, Хаэрпу, как давно вы на станции?

— Не надо называть меня по имени, — попросил он. — Вы неправильно его произносите.

— Ладно, не буду. Так давно вы на станции?

— Давно.

— Как давно?

— Я не считаю дни.

— Как вы можете быть на станции давно, если экипаж прибыл сюда всего около месяца назад?

— Мне нет дела до других. Я отвечаю за себя.

— Вы знаете о том, что произошла авария?

— Знаю. Она произошла в моей жизни очень давно. Когда я был еще ребенком.

— О какой аварии вы говорите? — Мне надоели его иносказания.

— О своей.

— А я спрашиваю об аварии на станции!

— Мне нет до этого никакого дела.

— Но вы часть экипажа! — Мне захотелось встряхнуть этого эгоиста как следует.

— Я не чувствую себя чьей-либо частью. Я сам по себе. Я прошу вас уйти. Мне трудно говорить долго.

— Хорошо, уйду. — Я хмуро взглянул на него. Многое из того, что он говорил, было странным, но многое выглядело вполне правдоподобно. — Последний вопрос: есть ли какая-либо опасность для всех нас на станции?

— Смотря что вы называете опасностью, — гнул свою непонятную линию Хаэрпу.

— Угрозу для жизни, — терпеливо уточнил я, уже готовый накричать на него.

— Такой угрозы в ближайшее время нет.

— Ближайшее время — это сколько?

— Дня три. Дальше я не вижу.

— Спасибо и на том, — сказал я и решительно открыл дверь в санузел для осмотра, поскольку церемониться с этим инопланетянином не стоило. Здесь было пусто. И тогда я вышел в коридор.

Все это нужно было переварить, и я вернулся к себе в отсек.

Все члены экипажа так или иначе опрошены. Что мы имеем? Полную кашу. И расхлебывать ее предстояло мне.

Я улегся на койку и стал смотреть в потолок.

Итак, члены экипажа разного мнения о том, сколько времени они пребывают на станции. Капитан и Анна считают, что месяц. Хаэрпу и По Тунь находятся здесь «осень давно». С ними солидарен Железный дровосек Айрон, называя при этом вполне конкретные сроки. И они у всех разные. Совпадение (или непосредственное знание) лишь у Анны. Слово «приблизительно» здесь я бы опустил. Капитан подозревает меня. В чем? В том, что я засланный агент. Хаэрпу прямо назвал чужаком. Но если он знает обо мне больше других, то никакой опасности не ощущает. Да и капитану он должен был бы доложить для порядка, но, кажется, не собирается это делать. По Тунь поначалу чего-то боялся. Но словоохотлив и даже болтлив.

Что из всего этого следовало? То, что мне необходимо немедленно опросить Айрона на предмет всего того, что он знал. Надо вытянуть из него все!

Я вскочил с койки и отправился в Техническую.

Айрон по-прежнему лежал в своем заряжающем устройстве. Когда я вошел, он сел.

— Айрон, скажите, при каких обстоятельствах я попал на станцию? — спросил я. Но ответа не последовало, и я подумал, что неверно сформулировал вопрос. — Айрон, в котором часу по бортовому времени я был обнаружен?

Айрон молчал.

— Айрон, как меня зовут?!

С таким же успехом можно было общаться с унитазом.

— Айрон, дайте… отвертку!

Айрон немедленно запустил руку в свои недра и протянул мне давешнюю отвертку, которой По Тунь чинил свой кубик. Я хмуро принял ее.

Я все понял. Меня опередили. Ценный свидетель превращен в истукана. В молчаливого подавальщика отверток и ножниц. В разносчика космической баланды. Я вернул железному болвану отвертку, и тут меня осенило. Если ему отключили голос, то, может быть…

— Айрон, дайте блокнот! — Мне немедленно был предложен небольшой блокнот. — Дайте то, чем можно писать! — И я получил автоматический карандаш. Я протянул эти предметы Айрону и приказал: — А теперь напишите мое имя.

Айрон перехватил карандаш и нацарапал печатными буквами на листке: «ВИКТОР».

— Отлично. — Я потер ладони в предвкушении успеха. — А теперь напишите имя человека, заходившего к вам после того, как я был у вас и вернул вам зеркало.

Но Айрон бездействовал. Тогда я решил спросить его о чем-нибудь другом:

— Айрон, к кому вы ходили последний раз? Напишите ответ.

Айрон вывел: «К КАПИТАНУ». Это я и сам мог бы подтвердить: я помнил, как стоял у иллюминатора, когда Айрон вышел от капитана с пустыми упаковками от продуктов. Тогда я решил поставить вопрос ребром:

— Айрон, напишите, кто выключил вам речь? Кто запретил вам говорить?

Более толково я не смог сформулировать вопрос. Однако все это оказалось ни к чему: Айрон застыл с карандашом и блокнотом, подобно памятнику безграмотности.

— Спасибо, Айрон, — сказал я, поняв, что больше ничего не добьюсь от стойкого оловянного солдатика. — Вы мне больше не нужны.

Айрон немедленно спрятал писчие принадлежности внутрь себя и улегся. Под его койкой «чужой» не прятался, а к гудящему шкафу я решил не подходить. Еще током долбанет…

Итак, я потерял своего главного свидетеля. Таинственный чужак успел очистить его память. Либо Айрон ничего не мог мне сообщить, поскольку больше не имел информации.

Я стоял в традиционно пустом коридоре и вдруг почувствовал себя жутко одиноким и беспомощным. Будто меня бросили в огромный кубик Рубика и велели вертеть гигантские грани, чтобы все сложилось как надо.

Вернувшись в свою каюту, я улегся ничком на койку. Хотелось забыться. Хотя бы сном. Но, проснувшись, я снова останусь с этой таинственной загадкой один на один, и спрятаться от нее у меня вряд ли получится.

Я залез в карман, вытащил контейнер с запиской и внимательно его изучил. Ничего особенного. Стальной цилиндр из двух половинок, соединенных посредством резьбы. Я раскрыл контейнер, достал записку и еще раз тщательно ее осмотрел.

Записка была написана прописными буквами на узкой полоске бумаги. Ее явно отрезали ножницами от какого-то листа: края были не слишком ровными. Никаких дополнительных символов не было. Ничего, кроме написанного, ни записка, ни контейнер не могли мне сообщить.

Осталось проверить еще кое-что. Я вышел из отсека и вернулся в Техническую. Железный человек немедленно сел в своем зарядном устройстве. Я протянул руку и сказал:

— Дайте лист бумаги и карандаш.

Получив требуемое, я вернулся к себе, уединился в туалетной комнате и осмотрел стены. Не обнаружив ничего похожего на камеру наблюдения, я сел в углу на корточки, положил лист на пол и написал печатными буквами то же, что было в записке; Затем сложил лист, сунул записку в карман, сходил в Техническую, чтобы отдать карандаш, и вернулся к себе.

— Дверь на замок! — скомандовал я электронике и прошел в угол. Достал обе записки и понял, что писал их я.

Это был мой почерк. Это я хотел предупредить себя о «чужом». Вот это расклад…

Я сунул лист с проверочной запиской в карман, затем скатал первую записку, запихнул ее в цилиндр, завинтил и зажал в кулаке. Подошел к койке и лег навзничь, закинув руку с контейнером за голову.

Я смотрел в потолок.

Больше никаких зацепок. Никакой дополнительной информации. Ничего…

И тут замигала красным панель у двери. И я услышал голос, которого мне так не хватало:

— Можно к вам?

— Конечно, можно! — Я вскочил с койки и добавил: — Открыто!

Анна вошла и бегло окинула взглядом отсек, а я порадовался, что не разбросал повсюду нижнее белье и носки. Отметив это, я понял, что, вероятно, в прежней жизни проделывал это регулярно. А сейчас не сделал только потому, что другой одежды не имел.

Я махнул рукой в сторону кресла, стоявшего рядом с кроватью, и Анна села. Я опустился на койку. Анна взглянула на стол, где я оставил бутыль и тюбик с каким-то очередным несъедобным ужасом.

— Что, вам не по нутру наши яства?

Я вздохнул:

— Не понимаю, кто и зачем придумал кормить этим людей…

— Вообще-то это вкусно и питательно. У вас, похоже, вкусовые ощущения изменились… Возможно, это последствия того, что вы пережили и от чего потеряли память. Но кушать необходимо, вы выглядите истощенным, Виктор.

— Вы пришли потому, что обеспокоены моим здоровьем?

— Конечно. Моя обязанность следить за здоровьем всех членов экипажа. Наш толстяк По Тунь получает вдвое меньше, чем остальные. Ему необходимо худеть.

Я не стал рассказывать ей о съедобной взятке китайцу. Зато решил задать вопрос, далекий от диет:

— Анна, вы не замечали чего-нибудь странного на станции?

— Странного? — насторожилась она. — Что у нас может быть странного?

— Но ведь авария — это, как ни крути, необычная ситуация, верно?

— Верно, но ничего необычного, мне кажется, в ней нет.

— А кроме нее?

Анна задумалась.

— Хм… Вроде бы не замечала. А что?

— Мое появление не кажется вам странным?

— Только сейчас, когда вы спросили.

Она смотрела на меня серьезно, и я уже пожалел, что спросил. И тут же, очертя голову, пустился рассказывать о разговоре с капитаном. Наверно, я проявил малодушие, нельзя было открываться ей: любой мог оказаться «чужим». Меня ведь послали для чего-то. Чтобы помочь другим. А я… Я понимал одно: если «чужим» окажется она, тогда мне и жить не для чего.

Она выслушала меня внимательно, и на ее лине я прочитал боль и тревогу — возможно, она испытывала то же, что и я. И тогда я спросил:

— Анна, это вы осматривали меня, когда я попал на станцию?

— Да.

— И сделали это не слишком внимательно, верно?

Я увидел, как она напряглась и даже подобрала ноги, будто намеревалась быстро подняться из кресла, если понадобится.

— Да, — еле слышно ответила она.

— Не бойтесь, Анна. Я действительно ничего не помню. Просто нашел у себя под кожей, за ухом, это. — Я протянул ей руку, в которой держал злополучный контейнер, и медленно разжал пальцы.

Анна побледнела, а я с облегчением вздохнул. Если она не была гениальной актрисой, то она точно не являлась «чужим», которого я безуспешно искал.

— Что это? — вскинула она ресницы.

— Не бойтесь. Это контейнер.

Я вскрыл его и снова протянул ей:

— Возьмите.

Она осторожно подняла цилиндр и вынула записку. Развернула ее и прочитала. И снова посмотрела на меня. Во взгляде бились страх и надежда.

— Что это значит?

— Это значит, что капитан прав и я не случайно здесь появился. И это мой почерк.

— Где вы ее нашли?

— Нащупал под кожей. Там был разрез, стянутый нитью.

— Дайте я посмотрю. — Она поднялась, подошла ко мне и сунула в руку контейнер и записку. Я охотно повернулся к ней боком.

Ее пальцы были прохладными и чуткими. Я невольно сглотнул, так это было приятно.

— Коновал! — сказала она с негодованием. — Она же загноится! Немедленно на перевязку!

И указала строго вытянутым пальцем на дверь.

В коридоре мы никого не встретили: никому не было дела до чужаков, межзвездных разведчиков и красивых женщин.

В медицинском отсеке Анна принялась хлопотать над моим ухом, время от времени цокая языком.

— Знаете, я рад, что вы не превратились в чудовище, — сказал я, возвращая записку на место и пряча контейнер в карман.

Анна хмыкнула:

— Это ничего не значит. Если я «чужой», мне незачем открываться вам. А вы себя рассекретили.

— Не скажу, что вы меня успокоили, Анна, — вздохнул я, отметив справедливость ее слов.

— Значит, о вашей миссии знаю только я? — спросила Анна. Я кивнул, и она шлепнула меня по макушке, чтобы я не шевелился. — Получается, что капитан тоже догадывается об этом. Почему бы вам не открыться ему?

— Это уже будет слишком, — фыркнул я. — Достаточно того, что я открылся вам. А капитан… Он болван. Он не владеет ситуацией.

— Почему вы так думаете? — Анна звякала какими-то медицинскими инструментами. Запахло спиртом.

— Я успел провести небольшое расследование и выяснил, что все члены экипажа путаются насчет времени, которое они провели на борту станции. Правда, за эталон мне пришлось принять показания Айрона: он сообщил мне очень точные сведения. Если, конечно, они на самом деле верны. Но начал я с вас. Вы предположили, что месяц…

Анна перестала возиться с моим ухом, обошла кресло и встала передо мной. На ее лице отразилась тревога.

— А на самом деле? — прошептала она.

Я ободряюще улыбнулся:

— Вы оказались почти точны. По Тунь считает, что «осень долго». Капитан был солидарен с вами. Инопланетянин Хаэрпу подтверждает мнение китайца, но точное время не назвал никто. Сильнее всего, как следует из показаний Айрона, заблуждается капитан: если андроид считает, что он на станции один год и почти десять месяцев, то капитан появился еще до него.

— Что?! — Анна опустила руки, в которых держала пинцет и какой-то зажим с ваткой. — Не может быть!

— Не волнуйтесь. Еще неизвестно, где здесь истина и кто на самом деле ошибается.

— Боже мой! — пробормотала Анна. — Я думала, что все мы прибыли сюда в одно время… Мне и в голову не приходило, что может быть по-другому!

— Вы помните, как это произошло?

— Нет… — Она задумчиво посмотрела куда-то под кушетку. — Этого момента я не помню. — Она снова перевела взгляд на меня. — Какой кошмар!

— Это ли кошмар? — усмехнулся я. — Я вообще ничего не помню.

— Именно поэтому вы написали записку самому себе, — сказала Анна и вернулась к обработке моей раны. — Ну хорошо. А что еще удалось вам выяснить?

— Больше ничего, — покрутил я головой и снова получил по макушке. — Однако случилось нечто, что некоторым образом подтверждает наличие на борту недоброжелателя: Айрон при моем повторном к нему обращении потерял дар речи. Но, по сути, успел сказать самое важное еще во время первого допроса.

Анна закончила возиться с моей раной, бросила Инструменты в лоток на столике и принялась мыть руки.

— Значит, среди нас есть «чужой», но мы не знаем, кто он? — спросила она, вытирая руки.

— При этом Айрон назвал всех, кто находится на борту. Включая себя и попугая. А еще поведал, что до начала аварии здесь были другие люди.

— Люди? Кто? — Анна села напротив меня на кушетку.

— Он не смог сказать. Мне показалось, это были ваши предшественники. А вы их сменили. Лучше скажите, в чем заключается ваша миссия?

— Мы изучаем Ариадну перед ее заселением.

— Ага. А на Ариадне есть разумные обитатели?

— Точно это неизвестно. Именно поэтому мы здесь.

— Ну что же, — я развел руками, — тогда действия нашего «чужого» становятся ясны. Он один из аборигенов планеты Ариадна и пытается помешать вторжению инопланетных захватчиков — нас с вами. И для начала, насколько смог, повредил память членов экипажа и заодно устроил аварию.

— Но как он смог сюда проникнуть?

— Кто-то уже высаживался на планете? — ответил я вопросом на вопрос.

— Кажется, нет. — Анна выглядела обескураженной. — Но толком не знаю.

— Возможно, это не входит в вашу компетенцию, — постарался я успокоить ее, однако, какой тут, к черту, мог быть покой?

— В нашу компетенцию это не входит, и потому в нашу жизнь вошел «чужой», — покачала головой Анна.

— Так или иначе, нам нужно выяснить, кто он такой, этот «чужой», — сказал я. — И как ни крути, мы с вами, Анна, теперь в одной лодке.

— Похоже, мы теперь все в одной лодке. — Она посмотрела на меня совершенно серьезно и добавила: — Вместе с «чужим».

— Вы не знаете, откуда у капитана этот дурацкий попугай? — поинтересовался я. — Может быть, он переносчик какой-нибудь инопланетной инфекции, приводящей к потере памяти?

— Капитан ничего о попугае не говорил, — растерянно покачала головой Анна, и у меня сжалось сердце от ее вида. Зря я все это вывалил на нее. Бедная девочка!

Я пересел на край кресла и накрыл ее руку, лежащую на колене, своей.

— Простите, Анна.

— За что? — удивилась она.

— За то, что втравил вас в это.

Она положила другую руку поверх моей.

— Вы пришли сюда, чтобы спасти экипаж. Значит, и меня тоже. Возможно, вы рискуете жизнью. Скорее всего, рискуете жизнью… — Она замешкалась на секунду. — Я рада, что вы здесь, Виктор.

Она улыбнулась, и у меня отлегло от сердца. А потом она высвободила свои руки, и тогда я решил действовать.

— Мне пора навестить капитана, — сказал я и поднялся.

Капитан, увенчанный попугаем, сидел в своем кресле за столом и хмуро смотрел на меня из-под бровей.

— Что вам надо? — спросил он.

— Скажите, вы прибыли на станцию как сменный экипаж?

— Знаете что? — Его желваки заходили по скулам. — Я не стану больше отвечать ни на один ваш вопрос. Вы не инспектор, а я не ваш подчиненный. И перестаньте приставать с вопросами к экипажу!

— Хорошо, капитан. — Я решил немного сбавить обороты. — Тогда будьте добры, ответьте на вопрос личного характера. Откуда у вас этот попугай?

Капитан побагровел.

— Убирайтесь вон! Или я лично засуну вас в вашу спасательную капсулу и отправлю к чертовой матери!

— Дар-р-моед! — изрек попугай.

— Хорошего же он мнения о вас! — бросил я напоследок и поспешил покинуть отсек.

Стало быть, разговор не заладился. И обстановка накалилась так, что, проснувшись однажды, я запросто мог обнаружить себя в капсуле, плывущей в открытом космосе. И хорошо еще, если капитан соблаговолит снабдить меня на дорожку синим киселем и парой тюбиков тошнотных супов… Да, конфликт с капитаном зашел чересчур далеко.

В кают-компании я постоял у иллюминатора, вглядываясь в Ариадну. Планета была удивительно мила и приветлива отсюда, с орбиты. А там, вероятно, кипели нешуточные страсти, если за единственный искусственный спутник так рьяно взялись. Однако не совсем же рехнулись руководители на Земле, если решили колонизировать планету, обладающую собственным выводком разумной жизни? И еще какой разумной! Что за цивилизация на Ариадне? Живут ли они еще на деревьях или уже пробуют на зуб атом? Какая по счету эта цивилизация на данной планете? Может, они уже в третий раз начинают заново, в свое время неудачно разбомбив оппонента? И что вообще видно отсюда, с орбиты?

В данном вопросе мне мог помочь лишь один человек.

По Тунь выглядел так, словно я оставил его лишь на минуту. А обрадовался так, словно мы не виделись как минимум неделю.

— Виктол! Оцень холосо, оцень! Сто нового? Ты опять плисол задавать воплосы?

Мне очень захотелось сказать: «Ну что ты, дружище, ничего подобного!», но это было невозможно, и я признался:

— Что делать, По Тунь, если мне ничего не остается другого, как задавать вопросы. Ведь я ничего не помню и вообще новенький здесь. Что же мне еще делать?

— Холосо! Ты будес спласывать, а я отвецять. Договолились?

— Договорились!

Он все больше нравился мне, этот неуклюжий и потешный толстяк. Я присел рядом с ним и спросил:

— По Тунь, ты ведь изучаешь погоду на Ариадне, так?

— Так! — он энергично кивнул, тревожа свои подбородки.

— Значит, ты видишь то, что происходит на планете?

— Конецно!

— А видел ли ты там обитателей планеты?

По Тунь испугался — я уже видел это раньше — и сказал, перейдя на шепот:

— Обитателей? Ты говолис пло лазумную зызнь?

— Да! Она там есть?

— Конецно, нет! — Его глаза округлились. — Мы потому здесь, сто Алиадна не имеет лазумной зызни! Ведь наоболот заплессено! Сто ты!

Я разочарованно вздохнул, но решил не отступать так сразу.

— И ты не видел на поверхности никаких следов разумной жизни?

По Тунь как-то сразу сник, и его страх накрылся волной безразличия.

— В этом все дело, Виктол… Следы есть. А лазумной зызни не видно. Я слазу понял, сто ты велный подкидыс…

— Кто? — опешил я. — Верный подкидыш? Почему верный?

— Ну, настояссий, — поправился По Тунь. Он выглядел сконфуженным.

Я замахал руками:

— Подожди-подожди! Что ты имеешь в виду?

По Тунь воровато обернулся на дверь и доверительно проговорил:

— Ты из комиссии, Виктол! Я здал этого и боялся.

— Да чего ты боялся?

— Там клугом следы лазумной зызни. — Он со значением показал пальцем вниз, сквозь пол. — Тебя послали насы, стобы ты узнал об этом и заклыл миссию Алиадна!

— Да почему ты так решил?!

— Ты сказал, сто нисего не помнис. Это стобы нисего не объяснять, кто ты такой по-настояссему.

— Но я действительно ничего не помню!

По Тунь уставился на меня с надеждой.

— Знасит, ты не инспектол?

— Вот тут не скажу, — покачал я головой. — Может, и инспектор, только я этого не помню. Но почему ты боишься проверки?

— Миссию свелнут! — По Тунь шумно вздохнул. — Нас снимут с олбиты.

— А ты не хочешь отсюда уходить? Но ведь тогда ты отправишься на флагман, и с тюбиками будет покончено!

— Сто тюбики! — он пренебрежительно отмахнулся. — Меня отплавят на Землю, а там плохо. Там клиника для толстых. Я буду там зыть, пока не похудею.

Он выглядел очень подавленным. Было видно, что для него отправка на Землю — худшее, что может произойти в жизни. Мне стало его жаль:

— Ну же, По Тунь, ведь еще не известно, кто я такой! — попытался я его успокоить. — Ну посмотри — какой из меня инспектор?

Я даже встал и заглянул в санузел, где висело зеркало. Оттуда на меня смотрел типичный звездный инспектор, готовый гневно скомандовать: «Шиш вам, а не Ариадна! А ну, все назад!»

Я вернулся к По Туню и как ни в чем не бывало улыбнулся:

— Выше нос, тайконавт По Тунь! Рано еще собираться на Землю.

По Тунь смущенно улыбнулся и стал похож на ребенка, который чудом избежал наказания. Я сел на стул рядом с ним и доверительно добавил:

— Даже если я окажусь этим самым инспектором, обещаю, что буду ходатайствовать, чтобы тебя не отправляли на Землю.

— О, спасибо, Виктол! — По Тунь схватил мою руку своими оладьеподобными ладонями и стал энергично трясти. — Оцень спасибо!

У меня создалось впечатление, что я на самом деле инспектор и уже действительно даровал китайцу возможность и дальше работать в космосе. Что может быть хуже: дать надежду, которую ты не имеешь права давать?

Тем временем лицо По Туня снова стало серьезным с долей растерянности:

— Тогда поцему ты сплосил пло следы лазума на планете?

— Так ведь интересно же! — Я изо всех сил изобразил на лице живой интерес. — Да, подожди, так какие же там следы ты нашел?

— Дологи! — со значением ответил По Тунь. — Много долог. Но по ним никто не ездит.

— Ты не мог спутать дороги с реками?

— Это невозмозно! — возмущенно замахал он руками.

— Хорошо, хорошо. И ты уверен, что обитателей на планете нет?

По Тунь наклонился ко мне:

— Увелен!

— Очень интересно, — пробормотал я рассеянно. Загадок становилось все больше.

И тут дверь в отсек отъехала в сторону.

На пороге стоял капитан, держа в руке пистолет. Попугая на его плече не было.

— Что это значит, капитан? — спросил я, не сводя глаз с пистолета.

— Это значит, что с этого момента вы считаетесь арестованным! — отчеканил капитан и скомандовал: — Встать!

По Тунь со страхом наблюдал за нами, не проронив ни звука. Я поднялся из кресла и сказал:

— Стрелять на орбитальной станции очень неразумно, капитан. Вы ставите под угрозу весь экипаж.

— Выходите!

Он был настроен решительно. Я подчинился, и капитан отступил, давая мне дорогу. В коридоре, помимо него, присутствовал Айрон, равнодушно наблюдавший процедуру ареста. Я демонстративно поднял руки и заложил их за голову.

— Так лучше, капитан?

— Идите в свою каюту! — велел он, и я двинулся вперед.

— Что на вас нашло? — спросил я, но капитан молчал до самой моей каюты. И лишь только я переступил порог и повернулся, он ответил:

— Пресекая ваши дальнейшие изыскания и шпионскую деятельность, я помешаю вас под арест до тех пор, пока…

Тутон замялся.

— Пока что? — спросил я и опустил руки. Этот спектакль уже не казался мне смешным.

— Пока все не разъяснится! — закончил капитан, и дверь закрылась.

— Открыто! — скомандовал я, но это не помогло. — Вот черт!..

Это было неожиданно и скверно. Но, с другой стороны, что я мог сделать, находясь на прицеле? Стать продырявленным было бы глупо…

Так скучно и мерзко мне, пожалуй, никогда не было. Впрочем, кто знает…

Я излазил всю каюту, включая сантехнический блок, но ничего интересного не обнаружил. Я даже забрался в пустой платяной шкаф, изучая стены на предмет тайной двери, но все было тщетно. Впрочем, там на полу мною был найден труп таракана. Вероятно, издох от одиночества и скуки. Подумать только! Дохлый таракан на орбитальной станции! Вероятно, он попал сюда случайно, с вещами космонавта. Я сидел на полу возле шкафа и, вероятно, имел вид убитого горем друга насекомого, настолько я был сосредоточен и хмур. Интересно, есть здесь все-таки камеры слежения? Если за мной до этого наблюдал капитан, то должен был бы поинтересоваться у меня содержимым контейнера, но он не сделал этого. Возможно, наблюдение было настолько незаметным, сколь и всепроникающим, что капитан смог прочитать надпись на клочке бумаги. Ну и черт с ним.

Я бережно взял таракана и аккуратно, словно драгоценность, уложил у стены. Затем повторил процедуру с уже воображаемым тараканом. И сделал это еще и еще раз. После виртуального таракана под номером двадцать я решил прекратить эту идиотию. Я встал на затекшие ноги, церемониально поклонился, проделав эту процедуру еще четыре раза, заодно разминая спину, и принялся ходить по отсеку, наворачивая круги. Интересно, Анна заметила, что меня арестовали?

Когда кругов набралось больше пятидесяти, в дверь тихо постучали. Я немедленно оказался рядом:

— Кто там? — спросил я.

Из-за двери послышался негромкий голос Анны:

— Господи, Виктор, что у вас стряслось?

— Капитан решил, что я шпион, и запер меня в каюте. Так что, как видите, ничего страшного.

— Вы говорили с ним о чем-нибудь?

Я представил, как Анна вертит головой, озираясь и опасаясь, чтобы ее не подслушали.

— Нет, я приберег это на десерт, — хмыкнул я.

— Что вы намерены делать?

— Пока не придумал. Похороню еще два десятка тараканов…

— С вами все в порядке, Виктор? — голос Анны стал еще тревожнее, и я осекся.

— Не волнуйтесь, доктор, это у меня портится чувство юмора.

За дверью послышались торопливые шаги и грозный голос капитана:

— Разве арестованный плохо себя чувствует?

Анна что-то неразборчиво ответила, и капитан наставительно добавил:

— Я запрещаю общаться с ним!

Голос приближался, я метнулся к койке и занял как можно более развязное положение лёжа, но тут же решил, что это глупо, и также стремительно вернулся к двери. И вовремя: она открылась.

На пороге стоял Айрон с подносом космических яств, от одного вида которых у меня упало настроение. Из-за его плеча выглядывал капитан, опять без попугая и с пистолетом. Разглядев оружие получше, я осведомился:

— Капитан, по-моему, вы угрожаете мне электробритвой.

Шагнул было наружу, но капитан торопливо предупредил:

— Это электрошокер, умник, и он немедленно вырубит каждого, кто посмеет в этом усомниться!

Тем временем стойкий оловянный Айрон прошел внутрь моего отсека, разложил паек на столе и вернулся к двери. Капитан угрожающе держал шокер, целясь мне в грудь. Я решил пока не испытывать величину напряжения этого устройства и для верности отступил на шаг.

— Так-то лучше! — удовлетворенно сказал капитан, и дверь закрылась.

— Погодите, капитан! — торопливо выкрикнул я, и он отозвался:

— Что вам еще?

— Я хотел бы узнать, в чем вы меня обвиняете.

— Вам мало того, что я уже сказал?

— Толком вы ничего не сказали. — Я старался подбирать веские доводы. — Ваши обвинения голословны. Что вы мне инкриминируете? — ввернул я и понял, что это слово не ново в моем лексиконе. Кто же я такой на самом деле?

Капитан несколько замешкался с ответом, однако решил не утруждать себя деталями и рявкнул:

— Идите к черту!

— Да я бы и пошел, но ведь заперто! — крикнул я, но шаги капитана уже затихали.

Я повернулся к двери спиной и тут заметил на столе среди привычных если не желудку, то взору продуктов яркий предмет. Это был кубик Рубика. Я понял, что это игрушка По Туня: вот и потертый центральный квадратик, который китаец вынимал, подкручивая крепежный винт. Трогательный толстяк, вероятно, жалея меня, угодившего в ловушку, пожертвовал своей любимой вещью, чтобы как-то скрасить мое одиночество.

Тут из-за двери послышался торопливый шепот:

— Виктол, делзысь там! Мозес поиглать в кубик, это оцень интелесно и плосто, нузно только поплобовать!

И, не дожидаясь моего ответа, он ушел. Конечно, он опасался гнева капитана, который уже запретил Анне говорить со мной.

Я улыбнулся и лег на койку, прихватив с собой кубик. Играть в него я, конечно, не собирался — мне это было не под силу, у меня и без него хватало головоломок…

Необходимо было как-то договориться с капитаном. Раскрыться? После Анны это уже чересчур. Разведчик прокрадывается в стан врага и, беседуя с каждым потенциальным неприятелем, сообщает им о том, что он лазутчик, ищущий главаря. И в итоге докладывает в центр о том, что враг не найден ввиду отсутствия такового. Нет уж, капитан, дурацкий колпак больше к лицу вам. Он заменит пиратскую треуголку, которой у вас нет.

Я представил себе капитана. Его важное лицо было безнадежно перечеркнуто повязкой, скрывающей левый глаз. Правая нога была деревянной, вместо руки крюк. Он многозначительно размахивал им, пытаясь на что-то указать, но тщетно. Когда он в бессилии воздевал руку кверху, на меня смотрел вопросительный знак, а на лице капитана читалось: «Доколе?!» То же самое слово кричал попугай, но поскольку его любимой буквы «р» в нем не было, его место вскоре занял По Тунь. Разумеется, он уменьшился для этого и, вцепившись в седеющий висок капитана, орал в правое ухо о том, как необходимо собирать кубик Рубика. Капитан вяло отмахивался от него крюком, так как в другой его руке был зажат кубик. Кубик сам по себе вращался, крутились его замысловатые грани, потом стал увеличиваться, поглощая все мое внимание, и вскоре ничего, кроме него, вокруг уже не было. Кубик был циклопичен, он уже нависал надо мной и конфигурацией своих граней и цветных квадратиков на них гневно требовал собрать его как положено. Неожиданно я заметил, что одна из граней стала прозрачной, и за ней показалось испуганное лицо Анны. Она с надеждой смотрела на меня и беззвучно взывала о помощи. Я хотел было немедленно помочь ей, но кубик так разросся, что был уже величиной с дом. Он навалился на меня, втиснув в черную расщелину; откуда-то снизу выступила одна из граней, больше похожая на каменный утес, и подбросила меня вверх. Я взмыл в бесконечную мглу, усыпанную для масштаба и смысла далекими звездами, и проснулся.

Где-то сбоку мерцал голубой свет, а я не понимал, что происходит и где верх, где низ. Собственно, меня тошнило, и я вообще плохо соображал, что случилось и где я. В голову внеслась мысль, что капитан исполнил-таки свою угрозу и отправил меня в злосчастной спасательной капсуле ко всем космическим чертям. Я что-то прохрипел и попытался присмотреться к голубому мерцанию, в котором мне померещилось что-то знакомое. Кажется, я все еще был в своем отсеке. Я неловко хлопнул в ладоши и меня немедленно ослепил свет. Я действительно был посреди своего отсека. Причем посередине в буквальном смысле — я висел в воздухе вверх ногами!

Погрузившись в размышления, я заснул, проспал отбой и всплыл с койки, не будучи пристегнутым. Ближе всего ко мне был шкаф. Я нелепо извернулся, стараясь дотянуться до него рукой, но это не удалось. Барахтаясь как в студне, я ни на сантиметр не приблизился к цели. Попытался грести ладонями, но и это не помогло. К тому же было чертовски неудобно — ведь у меня отсутствовала какая-либо опора, что оказалось непривычно до абсурда. Я попытался успокоиться и стал размышлять. Чтобы как-то начать двигаться в невесомости, мне был необходим хотя бы веер, чтобы грести им воздух, как воду. Я даже похлопал себя по карманам, но, кроме злополучного контейнера с запиской и смятого листа, естественно, ничего не обнаружил. Так что же еще можно предпринять? Ага!

Я чудовищно извернулся и, потратив минуту, стянул с себя ботинок. Немного отдышался, прицелился и кинул его в противоположную от шкафа сторону. Стало еще хуже: я начал вращаться вокруг своей оси. Я решил дотянуться до второго ботинка, чтобы повторить операцию, но не успел. Неожиданно мимо меня проскользнул шкаф, а меня крепко ударил пол. Я упал на бок, ушибив бедро и голову.

Я со стоном сел, а потом и встал.

Стало быть, сейчас шесть утра. Скоро придет Айрон с едой в сопровождении капитана. Нужно было поторопиться.

Хромая и охая от боли, я сходил в санузел, вернулся в каюту, подобрал и надел ботинок, усевшись на койку. Если кубик По Туня и летал ночью, то приземлился удачнее меня, потому что лежал на койке целехонький. Я заставил себя подняться и сделал подобие зарядки, разминая ушибленное бедро. Затем еще раз заглянул в шкаф, снял одну из полок, которая была размером с две раскрытые книги, и подошел к двери.

Минут через двадцать в коридоре раздались шаги. Кто-то шел от кают-компании. Скорее всего, капитан. Я приготовился. Шаги затихли напротив моей двери, но я услышал, как открылась дверь в Техническую, где обитал Айрон. Капитан что-то негромко сказал, потом капитан и Айрон проследовали по коридору дальше. Через несколько минут шаги снова послышались. Они приближались, и я уже твердо знал, что шли ко мне. Дверь отъехала в сторону. Как только через порог перешагнул Айрон, я выставил перед собой свой щит и бросился на капитана. Я услышал звук разряда, но со мной ничего не произошло. Капитан попытался что-то сказать, но не успел. Я ударил его полкой по голове, а когда он выронил шокер, еще несколько раз приложил кулаком по лицу. Он согнулся, пытаясь защититься, а я ударил его сверху по шее, и он кулем повалился на пол. Я обернулся. Айрон, как ни в чем не бывало, стоял на пороге с подносом. За его угловатым контуром на моем столе был виден еще один комплект космической жратвы..

— Айрон, дайте веревку! — скомандовал я.

Айрон быстро согнулся, поставил поднос на пол и тут же протянул мне небольшой моток тонкой, но прочной бечевы.

Я принялся вязать руки за спиной бесчувственному капитану и сказал Айрону через плечо:

— Ступайте, Айрон. Делайте что вам было велено.

Кстати, а что ему было велено? Может быть, капитан велел ему напасть на меня, если пострадает сам? Но нет, Айрон подобрал свой поднос, повернулся и пошел к каюте По Туня. Я же закончил возиться с веревкой, подобрал электрошокер и сунул в карман. Капитан заворочался, приходя в себя.

— О-о-ох! — Он попытался встать, я подхватил его и помог подняться. Он свирепо взглянул на меня из-под разбитой брови: — Чтоб вы… — И закашлялся.

— Берегите силы, капитан, — сказал я. — Иначе вашему попугаю будет не на ком ездить.

И я повел его по коридору. Наш путь успел пересечь Айрон — он понес еду Хаэрпо.

В каюте капитана попугай сидел на спинке кресла и безмятежно кусал себя за бок.

— Принимай свою подставку, пернатый, — сказал ему я и усадил капитана в кресло. Проверив еще раз узлы, я чуть было не ушел, но вспомнил, что собирался проверить соседнее помещение. Я распахнул дверь; там была жилая комната, — ничего особенного. Здесь же, за еще одной дверью, размещался и санузел. Я быстро осмотрел все места, где кто-нибудь мог спрятаться, но ничего подозрительного не обнаружил. Вероятно, «чужой», наблюдая за всеми моими попытками разыскать его, давился своим инопланетным смехом.

Когда я вернулся в каюту, капитан презрительно спросил:

— Что вы ожидали там увидеть, черт бы вас побрал?

Я молча повернулся и ушел.

Дверь в медицинский отсек открылась, как только я оказался поблизости. Увидев меня, Анна всплеснула руками:

— Что случилось?! На вас кровь!

Я провел по лицу рукой и увидел багровую полосу:

— А, это, вероятно, кровь капитана. Пойдемте, ему нужна штопка.

Анна подхватила какой-то чемоданчик и первая выскочила из отсека. Поколебавшись, я шагнул к двери, ведущей во вторую комнату. Здесь тоже была жилая часть отсека и царил запах Анны. И тоже было пусто, как, собственно, я и ожидал.

В каюте капитана Анна уже хлопотала над страдальцем. Он по-прежнему сидел в кресле, усталый и поникший, и совершенно не реагировал на ее заботу. Анна взглянула на меня:

— Что у вас тут случилось?

— Обыкновенная электробезопасность. — Я присел на один из стульев у стены. — Наш капитан оказался слишком напряжен.

Капитан молчал. Только туг я понял, что это уже немолодой мужчина, который выглядит совсем не так, как ему подобает. Он уронил свой авторитет, упустил власть и остался битым. И все это перед своим сотрудником, да еще женщиной. Да, я бы тоже потерял дар речи…

Что ж, я тоже мог позволить себе поиграть в молчанку. Я дождался, пока Анна закончит обработку раны. Она вопросительно обернулась ко мне, и я просто кивнул. Она забрала свои инструменты и покинула отсек. Тогда я проверил надежность пут капитана, порылся в ящиках его стола, нашел какой-то кабель и прикрутил его ноги к ножке кресла, на котором он сидел. И вышел из отсека.

Пусть побудет в одиночестве. По крайней мере, успокоится. А то возомнил себя отцом правосудия…

Я вернулся к себе в отсек, взял кубик и отправился к По Туню.

Толстяк нависал над монитором с картой, как я и ожидал. Увидев меня, он тут же спросил:

— Сто случилось, Виктол?

— Я сбежал из-под ареста, — сказал я чистую правду и присел на стул рядом с ним.

— Зацем? — искренне удивился По Тунь, разглядывая меня.

— Чтобы вернуть тебе вот это. — И протянул ему кубик.

Увидев свою игрушку, китаец просиял. Он жадно схватил ее и тут же завертел с невероятной скоростью. Кубик тихо похрустывал, мимикрируя в опытных руках.

— Зацем тебя алестовал капитан? — спросил По Тунь.

Я не видел смысла говорить неправду.

— Он решил, что я шпион.

— А ты шпион? — спросил он, и его и без того узкие глаза превратились в невообразимые щелки.

Пора бы мне было уже определиться, шпион я, звездный инспектор или еще кто-нибудь. Я вздохнул и пожал плечами:

— Не знаю. Инспектор я или шпион — надеюсь, скоро это станет ясно… Да, спасибо за кубик. Прямо не знаю, что бы я без него делал.

По Тунь довольно улыбнулся.

Я показал на монитор:

— Что нового?

— Все по-сталому, — поморщился По Тунь, махнул кубиком и заорал: — Айлон! Отвёлтку!

После привычного ритуала подкручивания винта кубика я спросил у робота:

— Ну что, приятель, ты все еще хранишь молчание?

Айрон принял от По Туня отвертку и молча ушел, словно я был неодушевленным предметом. За него ответил По Тунь:

— Капитан не велел нам лазговаливать с тобой, Виктол. И вообсе подходить к твоему отсеку.

— Тогда почему ты со мной разговариваешь?

— Я ведь не глупый лобот! Я твой длуг. — По Тунь умудрился подмигнуть мне и доверительным тоном добавил: — Я подслусывал под двелью. Ты победил капитана.

— А ты дружишь только с теми, кто побеждает? — не удержался я от просившегося на язык вопроса.

Китаец немедленно обиделся. Он сник, перестал вертеть кубик, и его чувственные губы превратились в скорбную нить. Я понял, что пора прикусить язык, а По Тунь сказал:

— Зацем ты так, Виктол?

Мне показалось, что он вот-вот расплачется.

— Прости, По Тунь, вырвалось. — Я положил руку ему на плечо и заглянул в глаза. — Я не хотел тебя обидеть. Видишь, даже язык за зубами держать не умею. Какой же я после этого шпион?

По Тунь передумал реветь, слабо улыбнулся, и кубик снова завертелся в его толстых пальцах.

— Однако капитан все еще остается начальником станции, — сказал я. — Что ты после скажешь ему на это?

По Тунь пожал плечами:

— Я ему не сказу. И он не узнает.

— Хорошо, По Тунь, пусть будет так. Пойду навещу его.

По Тунь понимающе кивнул.

Идя по коридору, я ожидал увидеть в каюте капитана все что угодно. Например, что отсек пуст. Нет ни попугая, ни его хозяина. Или что капитан держит меня на мушке космического бластера угрожающего вида. Или…

Но капитан по-прежнему пребывал в кресле, и я даже испытал легкое разочарование. Мало того, на его плече сидел попугай. По крайней мере, пернатый друг не оставил своего хозяина в беде.

Капитан хмуро оглядел меня одним глазом — второй уже был изрядно затянут набухшей фиолетовой шишкой — и произнес:

— Вы напрасно празднуете победу.

— А вы слышали залпы фейерверков и крики «ура»? Капитан будто не заметил моей иронии и продолжал:

— Даже если вы действительно ничего не помните, то вас ждет настоящее открытие.

Я уселся в кресло напротив него.

— Уверен, вы уже готовы им поделиться. Выкладывайте.

— Развяжите меня, черт возьми! В конце концов, я все еще руководитель этой чертовой посудины!

Он заговорил как заправский капитан: видимо, разозлился не на шутку. Я вынул из кармана трофейный электрошокер, демонстративно переложил в другой карман, подошел к капитану и принялся его развязывать. Когда я возился с кабелем, освобождая ноги капитана, с его плеча на меня смотрел попугай, и я бы не удивился, если б он, скажем, спикировал на меня и начал бомбардировку. Или просто вцепился в волосы. Но у попугая был совершенно безмятежный вид, будто его хозяина регулярно связывают незнакомые люди. Когда я закончил и вернулся на прежнее место, капитан с наслаждением растер затекшие запястья.

— На свободе лучше, а, капитан? — спросил его я. Он свирепо на меня зыркнул, но ничего не сказал. Я добавил: — Вы обещали поведать о каком-то открытии.

— Я помню, — огрызнулся он. Затем осторожно потрогал пальцем фингал и поморщился. — Так вот, слушайте. Авария, о которой знают все, — не совсем авария. Около двух недель назад, ночью, я бодрствовал, когда это случилось, поэтому лучше всех знаю об истинном состоянии дел…

Ну хоть о чем-то он знает лучше всех, подумал я.

— …с нами столкнулось нечто неизвестное. По сути, оно-то и повредило солнечные батареи и антенну. Но самое главное — оно сумело столкнуть нас с орбиты. Поскольку вы ничего не помните, возможно, вы также ничего не смыслите в космических делах, поэтому я вынужден пояснить. Скорость станции на орбите составляет около трех километров в секунду. Надеюсь, вам не надо объяснять, как это много. Иными словами, к летящей пуле подлетела другая пуля и слегка ее подтолкнула, изменив траекторию. Такое можно было сделать только намеренно, только руководствуясь точнейшим расчетом! Вследствие этого станция начинает падать на Ариадну. Со дня надень мы достигнем плотных слоев атмосферы и тогда… Теперь вы понимаете, что произошло?

Это было не открытие, которое обещал мне капитан. Это было объяснение всего, что произошло со мной и с обитателями станции. Это и был «чужой».

Стараясь выглядеть спокойно, я спросил:

— Иными словами станция обречена?

— И вместе с ней все мы, — с садистским наслаждением улыбнулся разбитыми губами капитан и тут же скривился от боли.

— Да, капитан, вы отмщены, — добавил я. — Вы хоть сумели определить, что именно в вас врезалось?

Капитан отрицательно покачал головой, и попугай передвинулся на край его плеча.

— Мы не можем ни изменить траекторию, ни подать сигнал бедствия. Наш флагман будет здесь только через месяц, поэтому нам крышка.

— Потрясающе, — пробормотал я.

Меня мучил один вопрос: каким образом те, кто посылал меня сюда, намеревались спасти экипаж станции? Что я должен предпринять в этой ситуации? И еще: интересно, сознавал. ли я, залезая в спасательную капсулу, что, по сути, ложусь в собственный гроб?

— Кстати, вы имеете возможность спастись, — услышал я голос капитана.

Я что, сказал про спасательную капсулу вслух? Кажется, нет. Я фыркнул:

— Неужели вы могли подумать, что я не уступлю место в шлюпке женщине?

Капитан устало махнул рукой.

— Ладно, давайте прекратим нашу войну. Я не хотел вас обидеть. Однако же вы оказались здесь не случайно. Так для чего же?

— Вот и я думаю о том же, капитан, — сказал я. — И, увы, мне ничего не приходит в голову.

— А я, дурак, намеревался с помощью ареста подтолкнуть вас к более активным действиям.

Капитан совсем выдохся. Он был хмур и выглядел безнадежно больным. Кажется, надежда, которая жила в нем все это время, покинула его. Мне стало его жаль, и я предложил:

— В конце концов, спасательная капсула может быть разыграна в лотерею…

— Замолчите! — Капитан вскочил, и попугай взмыл к потолку от неожиданности. — Как вы смели подумать…

— Ну-ну, капитан, полегче! Я тоже не хотел вас обижать или унижать. Просто все на станции в данном случае имеют равные шансы воспользоваться спасательным кругом. И если вы, как истинный капитан, решили не покидать тонущее судно, это только делает вам честь.

Капитан неожиданно обмяк и снова опустился в кресло.

— Если бы вы знали, как я устал, — пробормотал он и потер виски.

Я заметил, что пальцы у него мелко дрожат.

Все было напрасно. «Чужой», кем бы он ни был и где бы ни прятался, переиграл нас всех. Теперь у меня в голове жила лишь одна мысль…

— Скажите, капитан, вы не будете против, если… — Я попытался сформулировать свое последнее желание: — Ну, скажем, устрою прощальный ужин с Анной?

Капитан посмотрел на меня уцелевшим глазом и махнул рукой.

— Право, делайте что угодно. Надеюсь, нам теперь не из-за чего конфликтовать.

— Да, это так. Спасибо, капитан, — сказал я и направился к двери, но он окликнул меня:

— Постойте.

Я обернулся. Капитан порылся в недрах своего стола и достал небольшой предмет, похожий на пачку сигарет.

— Возьмите. Без этого капсула не сможет покинуть шлюз. Я сунул предмет в карман.

Оказавшись в кают-компании, я чуть было не двинулся самопроизвольно к медицинскому отсеку, но вовремя остановился. Как бы мне ни хотелось увидеть Анну, сперва нужно было подготовиться. Не теряя времени, я направился в кухню.

Выудив на свет мою давешнюю находку — коробку конфет, — я принялся снова шарить по шкафам, надеясь найти что-нибудь еще.

Перерыл все, что мог, но больше ничего интересного мне не попалось. Я открыл шкаф, где стояли ряды бутылей с синей мерзостью, и с остервенением вторгся в их ряды, словно боевая римская колесница в шеренги варваров. Как ни странно, в дальнем ряду я нашел стеклянную бутылку с лимонадом! Моя задумка была близка к осуществлению.

Когда я лазал по кухне в поисках подходящей посуды, в дверь кто-то вошел. Я было подумал, что это Айрон заглянул сюда за какой-то надобностью, но, обернувшись, опешил. Тяжело опираясь на свои комбинированные передние конечности, на пороге стоял Хаэрпу. Две пары его глаз внимательно разглядывали меня. Сидя на полу у распахнутых створок шкафов, расположенных в нижней части стола, где находилась универсальная поварская панель, я всплеснул руками:

— Вам тоже не по душе эта синяя дрянь, Хаэрпу, и вы решили взять роль повара на себя?

Хаэрпу коснулся одной из своих коротких передних лапок прибора на груди, и я услышал:

— Если вы перестанете шутить, я расскажу вам кое-что.

Я насторожился, однако с пола не поднялся, лишь сел по-турецки.

— Я вас слушаю, Хаэрпу.

— Я просил не называть меня по имени, — напомнил он, и его подвижные глаза будто от обиды полезли вверх.

Я поднял руки, как бы сдаваясь:

— Не буду.

Хаэрпу кивнул и сказал:

— Вы спрашивали про угрозу для жизни обитателей станции.

Ха! Неужели и этот отшельник дотумкал до того, о чём поведал мне капитан?

— Нам пора паковать чемоданы? — спросил я, но Хаэрпу не был расположен шутить.

— Опасность грозит лишь вам, Виктор.

Признаться, он меня удивил. Вот так штука: станция того и гляди начнет гореть в плотных слоях атмосферы, а я, вместо того чтобы ползать на коленях по кухне, вполне мог бы свалить-отсюда в своей спасательной капсуле, но сам же оказываюсь в опасности!

— А вы ничего не перепутали?

Он честно поразмышлял или сделал вид, что размышляет несколько секунд, и ответил:

— Вероятность ошибки очень мала.

Это было даже не смешно. Но я все равно нервно рассмеялся и сказал:

— Вы жалкий шарлатан, Хаэрпу, или как вас там следует называть!

— Почему вы так решили, Виктор? — Хаэрпу говорил спокойно, даже его глаза оставались неподвижными.

Я стиснул зубы, чтобы не проговориться, хотя мне ох как хотелось раскрыть ему целых две пары глаз! Однако это могло нарушить мой последний и самый желанный план. Я просто поднялся на ноги и указал пальцем на дверь:

— Убирайтесь прочь, несчастный пришелец! Мне бы очень хотелось избежать горения в аду на одной сковороде с вами, но, к сожалению, это вряд ли возможно. Я более не желаю слушать ваши идиотские умозаключения и требую оставить меня в покое! Ясно вам?!

— Я понял. Не нужно сердиться, — сказал сухим невозмутимым голосом его переводчик.

Хаэрпу неловко потоптался на месте, разворачиваясь на своих конечностях, его халат распахнулся, и я вдруг вспомнил, на кого он на самом деле похож. Нет, не на крысу, вставшую на задние лапы, а на летучую мышь. Вернее, на человека — летучую мышь, Бэтмена. Герои комиксов чередой, словно сонм святых, прошли передо мной, и я еще раз удостоверился, что память действительно восстанавливается. Любопытно. Бэтмен у нас есть, Железный дровосек тоже, есть даже Чудо-Женщина, и Капитан, пусть и не Америка. Черт возьми, станция битком набита супергероями, а отвести беду некому… И какой смысл в том, что моя память восстанавливается, если мы валимся с орбиты в пекло плотных слоев, и, так до конца и не прожаренные, врежемся в поверхность этой проклятой Ариадны? Надо спешить.

Все, что я нашел подходящего на кухне и на складе, сунул в матерчатый чехол от какого-то агрегата.

Проходя мимо двери По Туня, я захотел было зайти повидать его напоследок, но передумал. Встреча с Анной была для меня все же ценнее.

Когда все было готово, я зашел к Анне.

— Где вы пропадали? — встревожено встретила она меня вопросом. — Капитан отмалчивается. Кстати, почему вы решили не ограничивать его свободу?

— Все в порядке, Анна. С капитаном у нас джентльменское соглашение: он не бьет меня током, а я не трогаю его уцелевший глаз. А сейчас хочу пригласить вас на свидание. — И я церемонно поклонился.

— И где оно будет происходить? — спросила Анна, и в ее глазах я заметил любопытство.

Я протянул ей руку и сказал:

— Я провожу вас.

Мы вышли в кают-компанию. Свет в ней был выключен (об этом я попросил капитана), и лишь голубоватое свечение Ариадны наполняло ее. На столе стояли два стакана (ничего более изящного я найти не сумел), бутылка лимонада и коробка с конфетами.

Анна рассмеялась:

— Откуда все это, Виктор?

Я скромно пояснил:

— На кухне, как выяснилось, есть не только нелепые тюбики. Однако вместо шампанского придется довольствоваться лимонадом.

— Вы расстарались на славу! Еще никогда у меня не было такого свидания.

Я подвел Анну к столу и отодвинул стул, предлагая сесть. Она повиновалась, и я уселся рядом.

— Сначала я хотел рассадить нас по разным концам стола, — сказал я, — чтобы было еще более торжественно. Так, насколько мне известно, обедала королевская чета, но поскольку из-за размеров стола нам бы пришлось общаться через вестового, я отказался от этой затеи.

— Вы всё чудесно придумали, — согласилась. Анна. — Правда, мы пока не королевская чета.

Я несколько раз хлопнул в ладоши и позвал:

— Айрон! Открывалку для бутылок!

Честно говоря, я не был уверен, что Железный человек меня услышит, а репетировать у меня не было времени, да и слышно это стало бы всем, включая Анну. Однако через несколько секунд Айрон появился-таки, и в его руках я заметил штопор, консервный нож и то, что мне и требовалось, — открывалку. Я вскрыл бутылку и вернул Айрону его орудие.

— Спасибо, Айрон. Вы очень любезны.

Он тут же ушел. Я разлил по стаканам лимонад и взял свой. Анна тоже подняла стакан.

— За что будем пить?

Я задумался. Так далеко в своих мечтах я не заходил. Мы же на пороховой бочке, и все может начаться в любой момент. Мне даже стало жарко.

— За память. За то, что нам дорого, и зато, чтобы мы никогда этого не забывали, — произнес я самым обычным тоном, и мы сделали по глотку.

— Хороший тост, — отозвалась Анна, пробуя конфету. — А где вы раздобыли все это богатство, Виктор?

— Провел небольшую ревизию на кухне, — усмехнулся я.

Анна оглянулась на дверь в отсек капитана и, понизив голос, спросила:

— А что по нашему делу?

— Говорить на свидании о делах как-то неправильно, — посетовал я. — А вообще-то ничего нового сообщить не могу. Найти неведому зверушку не удалось, вот и все.

Анна поджала губы, отпила лимонада, снова покосилась на дверь капитана и взглянула на меня:

— И что же мы будем делать?

— Будем ждать. Должен же он в конце концов как-то проявить себя.

— А мне кажется, что он так и не покажется. И даже сейчас, возможно, смотрит на нас и даже слышит, о чем мы говорим.

— Вот и пусть послушает, — проворчал я. — Вдруг ему нечем заняться.

— Это нам нечем заняться. — Анна посмотрела сквозь иллюминатор на плывущую Ариадну. — И хуже всего наша беспомощность.

— Не думайте об этом, Анна, — попросил я. Глядя на нее, мне хотелось плакать от мысли, что мы обречены и что, возможно, даже Анне не удастся спастись в моей капсуле. И как ей сказать об этом?

— Не получается не думать, — грустно улыбнулась она, а мне нестерпимо захотелось немедленно заключить ее в объятия и поцеловать, ноя сдержался. — Знаете, Виктор, однажды в детстве, когда мне было чуть больше десяти лет, мы с дедушкой катались на лодке по озеру поблизости от дома. С дедом было так надежно, он казался мне огромным и сильным. Даже сильнее отца, потому что папа слушался деда. Я взяла с собой плюшевого медведя. Мы далеко уплыли, наш дом казался игрушечным. И вдруг деду стало плохо с сердцем. Он лежал на дне лодки и убеждал меня, что скоро все пройдет и мы вернемся домой. А сам был такой бледный, просто как бумага, что я испугалась. И просила его грести к берегу. А он еле губами шевелит, какое там за весла сесть. Стал беспомощным, как новорожденный…

Она рассказывала, а я видел эту маленькую девочку, прижимающую к груди своего смешного медведя, и понял, как же я люблю эту женщину и как не хочу ее потерять.

— …и мой любимый медведь показался мне таким бесполезным, таким глупым. Мне кажется, именно тогда я и повзрослела. И поняла, что кроме меня деду никто не поможет. Веслами я гребла всего один раз, ровно за неделю до этого происшествия, тоже с дедом, и тогда у меня ничего не получилось. Но делать было нечего, и я попыталась… До сих пор не понимаю, как мне удалось выгрести к берегу. Правда, я промахнулась метров на двести от причала, но это не так важно. Я позвала на помощь, и дедушку спасли. А медведя с того самого дня я забросила…

Ее лицо отсвечивало голубым, она казалась мне истинным чудом, невозможным подарком судьбы, и подарок этот у меня собирались отнять. Чтобы как-то протолкнуть ком в горле, я хлебнул лимонада и сказал чистую правду:

— У меня такое ощущение, что я знаю вас давным-давно.

— У меня тоже такое ощущение, — улыбнулась Анна и взглянула на. свой стакан. — А вы уверены, что это не вино?

— Уверен. — Для верности я даже отпил из стакана. — А почему вы так решили?

— Жарко стало. — Анна поднялась со стула и подошла к иллюминатору. — Никогда не думала, что наша кают-компания может быть столь уютной и романтичной…

— С таким видом из окна любое место может стать расчудесным, — сказал я, лишь бы что-то ответить: мысли мои были далеко. Я никак не мог решить, как именно сказать Анне о смертельной опасности.

— Увы, тюрьма не станет, — услышал я ее голос.

И вдруг она вскрикнула. Я подскочил к ней:

— Что случилось?

Она потерла ладонь о ладонь и подняла на меня глаза.

— Стекло раскаленное!

У меня тут же прояснилось в голове: началось!

В кают-компании зажегся свет, и капитан по громкой связи объявил:

— Внимание! Говорит начальник станции. Всему экипажу немедленно собраться в кают-компании! Повторяю…

Я схватил Анну за руку:

— Анна, мы падаем на Ариадну!

— Что? — растерянно переспросила она.

— Простите, я не успел вам сказать…

В кают-компании тем временем зажегся свет. Пришел капитан с попугаем на плече, бросил на нас с Анной хмурый взгляд и буркнул:

— Банкет окончен. Сожалею…

Тем временем появились Айрон и Хаэрпо. Последним подтянулся По Тунь с кубиком в руке и тут же сказал роботу:

— Айлон, отвёлтку!

Анна испуганно заглянула мне в глаза:

— Что происходит?

Станция мелко задрожала. Капитан поднял руку и сказал:

— Это не учебная тревога, все серьезно. Коллеги, станция сошла с орбиты, мы падаем на Ариадну. Это результат той аварии, о которой я говорил. Просто результаты ее оказались более катастрофичными, нежели я предполагал. Мне жаль, но мы обречены. Мужайтесь!

Вибрация усиливалась. Я взглянул в иллюминатор и увидел сполохи пламени: горела обшивка. Взвыла сирена, и монотонный женский голос стал повторять: «Внимание, угроза разгерметизации! Персоналу необходимо покинуть станцию. Внимание!..»

Я нашарил взглядом две пары глаз Хаэрпо и рявкнул:

— Ну что, провидец, это вы называете безопасностью? Что скажете теперь?

Хаэрпо как-то странно затрясся и заклекотал. Припадочный, что ли, подумал я и вдруг понял, что он смеется. Продолжая клекотать и трястись, Хаэрпо побрел прочь.

— Смотрите! — закричала Анна, и все уставились на нее.

Она, бледная и испуганная, показала на иллюминатор. Половину стекла загораживало нечто чешуйчатое, и оно вдруг поползло дальше. Это было то ли щупальце гигантского живого организма, то ли тело столь же огромной змеи. Послышался треск. Потолок покрылся красными вспышками. «Внимание, угроза разгерметизации! Персоналу необходимо покинуть станцию». Мы с Анной взглянули друг на друга.

— Это и есть «чужой»! — сказала она.

Я крикнул капитану:

— Это и было тем, что столкнулось со станцией и что я безуспешно пытался отыскать!

Я схватил Анну за руку:

— Идемте, Анна, у вас есть шанс.

Проходя мимо По Туня, я сжал его мягкое, как тесто, плечо: — Прости, старина. И прощай!

Затем оттолкнул стоявшего столбом Айрона и потащил Анну по коридору.

— Виктор! Что вы задумали?

Мы ворвались в двери подсобных отсеков, и я крикнул на ходу:

— Моя капсула! Вы можете спастись!

Станцию потряс удар, и нам пришлось ухватиться за шкафы, чтобы не упасть. Вот и дверь в шлюз.

Оказавшись внутри, я откинул люк капсулы.

— Забирайтесь, это единственный шанс.

Анна кинулась мне на грудь, и я почувствовал у себя на шее ее горячие слезы.

— Я не хочу, Виктор! Мне страшно…

— Забирайтесь скорее, а то будет поздно.

Я попытался отодрать ее руки от своей шеи, и наконец это удалось мне. Она взглянула на меня зареванными глазами.

— Давайте вместе!

Я покачал головой:

— Увы, билет только на одного.

— Виктор!.. — Она снова кинулась мне на шею, и я просто обнял ее, не в силах сопротивляться. Потолок шлюза мигал красным, монотонный голос повторял про разгерметизацию, вибрация росла.

— Вот и все… — успел сказать я и…

Солнце уже проваливалось за лес по ту сторону озера, окрашивая тревожным ржавым цветом бетонное строение, занимавшее островок в километре от берега. На берегу возле дощатого причала с парой лодок толпились целых четыре спецмашины, две из которых — «скорая» и полицейский «бобик» — разбрасывали сине-оранжевые блики. Неподалеку сидел на траве боец и бормотал, оглаживая снайперскую винтовку:

— Зачем вызывали-то? Ни одного окна ведь… На хрена вызывать было?..

В освещенных недрах «скорой» сидел мокрый до нитки полицейский, укутанный в одеяло. Его зубы время от времени выбивали костяную морзянку. Рядом с ним доктор в синем комбинезоне крутил в пальцах незажженную сигарету.

Виктор подошел к распахнутой двери и спросил коллегу:

— Ну что, не согрелся еще?

— Да это не от холода, — отозвался док и, выбравшись из машины, закурил.

Виктор взглянул на полицейского. Лицо его было бледным, как у утопленника, глаза смотрели бессмысленно.

— Хоть что-нибудь ты успел увидеть? — спросил Виктор. Полицейский выбил дробь зубами и принялся выдавливать из себя:

— Все белое… коридор… вокруг никого… иду… люк подо мной… открылся… а там черно, как в колодце, и звезды… я туда упал… оказался в воде… тут же и… в себя пришел…

— Что страшного-то? — спросил Виктор. — Чего тебя трясет?

— Г… голос… в коридоре в этом… н-не х-ходи с-сюда… жутко так сказал… с… с-смертью повеяло… б-будто…

Подошел доктор. Виктор обернулся к нему:

— Что со вторым, Николаич?

— Амнезия. Даже как зовут не помнит. А первый все еще в коме.

Виктор оглядел себя критическим взглядом, пробормотал:

— Переодеться, что ли… — И ушел к полицейскому «бобику». Полицейский кивнул в его сторону и спросил доктора:

— Н-неужели п… пойдет?

Доктор швырнул в траву недокуренную сигарету.

— Выхода у него нет. Невеста у него там. Хорошая девушка…

Солнце наконец зашло за лес. На берегу продолжали метаться блики мигалок.

Виктор открыл глаза. Над ним нависал скверно побеленный потолок с бурыми потеками. В центре нервно мигала люминесцентная лампа. Виктор приподнялся на локте и огляделся.

Больничная палата с единственной койкой, на которой он лежал, старый стол со стулом, напротив кровати — шкаф-развалюха. Две двери. Та, что слева от шкафа, приоткрыта, и за ней виден белый фаянсовый умывальник. И ни одного окна.

Виктор сел. На нем, как на пугале, висела пижама неприятного коричневого цвета: штаны и куртка. Под курткой он обнаружил белую майку старомодного кроя, на полу стояли ботинки без шнурков, служившие, очевидно; домашними тапочками. Виктор обулся и тут же все вспомнил.

Значит, он каким-то образом выжил?!

Он вскочил на ноги и кинулся к двери. За дверью тянулся унылый обшарпанный коридор захолустной больницы, несколько дверей располагались слева и справа. Место показалось Виктору знакомым. Он направился по коридору и оказался в холле, посреди которого стоял громадный стол, по виду помнивший заседания парткомов и кумачовую скатерть, окруженный такими же древними стульями. Здесь тоже не было окон. На стене висела репродукция картины «Лунная ночь на Днепре». Ни в коридоре, ни в холле не было ни души. И тут Виктор понял, что конфигурация помещений больницы соответствует расположениям отсеков на станции «Dream-2». Он уставился на две двери, выходящие в холл. За той, что слева, на станции находился отсек капитана, а здесь ее украшала табличка «Главный врач». Виктор подошел, постучал и потянул за ручку. Дверь оказалась заперта. Тогда он отправился к двери справа, где было написано «Смотровая», и тоже постучал. Дверь оказалась незапертой, и Виктор попал в комнату, несомненно, медицинского назначения. Он узнал и топчан, на котором очнулся несколько дней назад, и стол, и шкаф — белый железный шкаф с застекленными дверками, за которыми поблескивали какие-то склянки и инструменты.

Однако все это он заметил мельком, успев цепко осмотреть комнату за пару секунд, пока входил. Самым главным, что позволило ему немедленно, не сходя с места, вспомнить все, что было и вчера, и три, и пять дней назад, было другое.

Его Анна.

Она мирно спала на небольшом диванчике, свернувшись калачиком. На ней был белый несвежий халат, из-под которого буднично выглядывали голубые джинсы.

Виктор тут же оказался возле нее и вдохнул родной запах, от которого защемило сердце и ком нежности застрял в горле.

— Анька, — позвал он и тронул ее за плечико.

Но она и не думала просыпаться. Виктор потряс сильнее, но Анна продолжала спать.

Он наскоро пощупал пульс на шее. Сердце билось ровно, как и положено у спящего человека. Виктор поднялся, хищно покружил по комнате, заглянул в соседнее помещение. Оно оказалось далеким от медицины: здесь стоял шкаф вполне гражданского вида, диванчик большего размера, нежели тот, на котором спала Анна, вешалка, на которой висел плащ. Виктор его узнал — это был ее всегдашний плащ. Он вернулся в смотровую, еще раз глянул на Анну и вышел в холл. Дверь к главному врачу по-прежнему оставалась заперта. Виктор еще раз постучал и для верности крикнул:

— Эй, есть кто живой?

Но было тихо, и он вернулся в коридор.

Первая дверь справа, помнится, вела в конуру Хаэрпу. Слева — к По Туню. Виктор без стука толкнул ее.

За столом сидел По Тунь с неизменным кубиком Рубика в руках. На нем была примерно такая же пижама, как и на Викторе, но раза в четыре больше. Пуговицы еле сдерживали рвущуюся наружу плоть. Воздух в комнате был не просто спертый — он будто отсутствовал вовсе. Здесь царила густая вонь, в которой угадывался запах немытого тела, подтухшей еды и классический смрад туалета, несколько оттеняемый далеким ароматом хлорки.

По Тунь повернулся к Виктору, и под ним глухо застонал стул.

Нет, толстяк совершенно не был похож не только на китайца, но и вообще на азиата. Тем, что могло хоть как-то роднить его с этим народом, были глаза-щелки, но у По Туня они просто заплыли жиром. Толстяк широко улыбнулся и сказал:

— Виктол, вот холосо, сто ты засол!

Виктор даже не смог ответить: в речи По Туня не было никакого акцента, зато было полно речевых дефектов!

— Сто случилось, Виктол? На тебе лица нет!

— И я бы хотел спросить тебя о том же, По Тунь, — отозвался наконец Виктор.

Стул под толстяком взвизгнул — тот повернулся к Виктору всем телом.

— Как ты меня назвал, Виктол? — удивился По Тунь. — Ты как-то стланно сказал слово «Болтун».

— Что здесь происходит? — спросил Виктор. Он увидел, что толстяк навис над столом, на котором была разложена наполовину собранная картина-пазл на тему фэнтези. Она изображала планеты, звезды, какие-то радужные завихрения и зависшего в центре человека, в скафандре и шлеме с красными буквами «СССР». Все стало иным, не тем, к чему Виктор успел привыкнуть; неизменным остался лишь кубик, который и сейчас крутил толстяк, совсем на него не глядя.

— Ты плохо спал, Виктол, — покачал головой Болтун. — Сдесь нисего не плоисходит, все как обыцно.

— Где персонал больницы?

— Какая больница? Мы на станции, на олбите.

Виктор внимательно взглянул на Болтуна — тот не выглядел шутником. Тогда Виктор сгреб на своей груди коричневую хламиду и спросил:

— Что это, Болтун? Что на мне надето?

— Комбинезон астлонавта, конецно. А сто такое?

Но Виктор не ответил. Он вышел в коридор, где столкнулся нос к носу с невысоким человеком, на котором помимо коричневой пижамы был еще жилет — такой, какие носят военные или фоторепортеры. Жилет топорщился от натолканных в его карманы предметов. Человек нес битый и облезлый поднос с галетами, консервными банками и пакетиками с соком.

— Вы кто? — без церемоний спросил его Виктор, прихватив за рукав.

Человек с очень серьезным видом поставил поднос на пол, достал небольшой блокнот с автоматическим карандашом и написал: «Я Аарон».

— Где персонал, Аарон?

Аарон вывел в блокноте: «Не знаю» — и вопросительно уставился на Виктора.

— Как отсюда выйти? — потряс его за рукав Виктор.

Аарон махнул блокнотом куда-то вбок и снова уставился на него.

В указанном направлении виднелись широкие двери. Виктор быстро преодолел расстояние до них и ввалился на склад. Миновав и его, он уперся в дверь с табличкой, гласившей: «Только для персонала!» Виктор толкнул ее и очутился в боксе, где на воде между двух узких сходней качалась лодка. На стене на двух крюках лежали весла. Здесь пахло рекой и веял сквозняк, а через низкий проем сочился бледный свет. Лодка была прикована цепью, забранной амбарным замком. Виктор залез в карман и достал увесистый ключ. Примерив его к замку, убедился, что он подходит, и сунул обратно. В другом кармане он обнаружил металлический цилиндр с запиской. Он хотел было бросить его в воду, но передумал и покинул бокс.

В коридоре было по-прежнему пусто. Виктор подошел к двери, где должен был скрываться странный пришелец, и постучал. Выждав несколько секунд, толкнул дверь и вошел.

Здесь было темно и царил уже знакомый Виктору книжный развал. На столе горела лампа, вырезая из тьмы круг света. У стола заворочалась какая-то фигура. Блеснули очки, рука протянулась к краю и прихватила пару костылей. Послышался глухой стук: некто тяжело встал из-за стола.

Это оказался пожилой человек. Поверх пижамы на нем был надет длинный больничный халат такого же цвета, что и пижама. Он разглядывал Виктора сквозь стекла очков, потом переместил очки на лоб. Из его горла торчала медицинская трубка. Он зажал ее рукой и хрипло проговорил:

— В прошлый раз вы прогнали меня, что теперь вам нужно?

— Скажите, где мы находимся? — спросил Виктор. — И как все-таки вас зовут?

— Все зовут меня Хрипун. Недавно мы находились на орбитальной станции. Сейчас это уже не так?

— Явно нет. Разве вы этого не заметили?

— Если я буду отвлекаться на всякую чепуху, мне не останется времени на книги.

— По-вашему, это чепуха? То, что происходит вокруг?

Хрипун передвинул костыли, встав поудобнее, и снова протянул руку к своей жуткой трубке.

— Скажем так: для меня это чепуха. Я удовлетворил ваше любопытство?

— Вы можете мне напомнить, что произошло вчера?

— У вас настолько серьезные проблемы с памятью, что вы начали забывать недавние события?

— Можете считать, что да. Так вы можете сказать, что случилось вчера?

— Видите ли, мне трудно говорить. Вам нужно восстановить всю хронологию вчерашнего дня или…

Виктор мягко перебил его:

— Только то, что произошло после того, как мы с вами… говорили в кухне.

— Извольте. Собственно, в этом случае я могу свидетельствовать лишь о себе, так как ушел в свой отсек и больше не появлялся ни в коридоре, ни где бы то ни было еще.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— И как закончился ваш день, простите за любопытство?

— Я читал, а потом подготовился ко сну и уснул. Виктор хмуро на него смотрел, но не нашел, что сказать.

— Благодарю вас, — пробормотал он и направился к двери, когда Хрипун сказал ему вслед:

— Вам все еще грозит опасность, помните об этом.

Виктор обернулся:

— Вы имеете в виду, что, если я не уйду, вы треснете меня по голове одним из ваших костылей, не так ли?

Хрипун не стал отвечать, устраиваясь за своим столом, и тогда Виктор вышел в коридор и затворил за собой дверь.

Он дошел до холла и снова постучал в дверь главного врача, но она от первого же толчка приоткрылась. Виктор вошел внутрь и не поверил своим глазам.

Он был в отсеке капитана. Сам капитан сидел в кресле и дремал. На спинке кресла напротив стола восседал попугай и чистил клювом перья.

Виктор заглянул за дверь — там был больничный холл. Тогда он закрыл дверь и обернулся, чтобы разбудить капитана, но тут попугай громко прокричал:

— Р-р-рому! Джим, мой мальчик, налей р-р-рому, и я убир-р-раюсь отсюда!

А потом случилось невероятное. Попугай начал раздуваться, как если бы он был резиновым и в него закачивали воздух. Виктор невольно отступил назад, опасаясь, что птицу сейчас разорвет, но вместо этого попугай превратился в человеческое лицо, а потом возникло инвалидное кресло с сидящим в нем незнакомцем.

Инвалид был сухоньким человечком с большой шишковатой головой, поросшей редкими белесыми волосками, торчащими в разные стороны, отчего голова его напоминала ежа. На Виктора смотрели внимательные и насмешливые глаза. Он зашелся кашлем, но Виктор вдруг понял, что это был не кашель— незнакомец смеялся. Когда приступ смеха прошел, он указал тонким указательным пальцем на стул и сказал:

— Садитесь, Виктор, иначе, боюсь, вы упадете.

Виктор сел и покачал головой:

— Значит, вы и есть таинственный «чужой»?

Инвалид привычным движением рук повернул кресло к Виктору, улыбнулся и заговорил:

— Стало быть, вы знали, кого следует искать. Что ж, действительно, моя фамилия Чужой. Так меня записали в метрику, когда нашли возле Дома малютки. Мне тогда было около месяца. Мать, надо полагать, рожала меня не в роддоме, а когда поняла, что у нее родился уродец, решила избавиться. Всегда, везде и для всех вокруг я был и остаюсь Чужим. Вы позволите пооткровенничать с вами напоследок?

— Сначала скажите, что с Анной? — хмуро спросил Виктор. Чужой воздел руки на манер священника, взывающего к небесам.

— Она всего лишь спит. И вообще, уверяю вас, здесь никто не пострадал. Так вот… Я устал проклинать судьбу и давно этим не занимаюсь. Однажды, когда я уже был подростком, дети в интернате решили устроить мне «темную»… Простите, вам когда-нибудь устраивали «темную», Виктор?

Чужой улыбался мягко, участливо, словно хороший доктор в разговоре с больным.

— В армии… было однажды.

Чужой кивнул своей странной головой.

— Тогда вы лучше меня поймете. Так вот. Воспитатели в нашем доме, в общем, были людьми хорошими. Кроме одной ночной нянечки — эту злобную старуху я запомнил на всю жизнь, но речь здесь не о ней. Тогда воспитатели не сразу сообразили, что происходит. В комнате, где шестеро мальчишек и две девочки решили устроить мне «темную», сперва было тихо, и потому никому и в голову не могло прийти, что там происходит что-то нехорошее.

Чужой нервно рассмеялся, и Виктору опять показалось, будто он закашлялся. Посмеявшись, Чужой потер ладони — так потирают руки в предвкушении удовольствия — и продолжил свой рассказ.

Тогда он еще мог ходить и отличался от других детей только своей несчастной головой: она была большая и покрыта золотистым густым пушком, отчего он походил на одуванчик. Однако кличка у него всегда была только по фамилии (да и по сути) — Чужой. В ту пору его перевели в интернат для детей с физическими отклонениями. Тогда же он увлекся историей Древнего Рима — конституция и сенат, латынь и золотой орел, патриции и плебеи и, конечно же, Колизей и гладиаторы. Когда странно выглядевшего пришельца и чужака начали бить, накрыв казенным шерстяным одеялом, он испытал мощную галлюцинацию, на грани сна и яви. Ему казалось, что он был гладиатором, брошенным на арену Колизея. Солнце слепило его, в слезящиеся глаза попал песок, брошенный соперниками, такими же как он сам, но ненадолго объединившимися для расправы именно с ним. Остаться же в живых суждено было лишь одному. И когда он упал, они занялись друг другом. Он же поднялся и ждал в сторонке, когда останется один из них — тот, с которым он сразится.

Воспитатели подоспели, когда по полу катались двое. Пострадавшим меньше всех оказался Чужой (он лежал поодаль на полу и, казалось, пребывал в обмороке), остальные нуждались в госпитализации. Серьезно пострадали трое — одна девочка и два мальчика.

Правда не открылась, а через некоторое время Чужой был отправлен в другой интернат. Когда его попытались задирать и там, он снова применил открывшийся ему дар. Это было время экспериментов, он еще толком не умел грамотно и достоверно создавать виртуальный мир для своих гипнотических постановок, и потому не все проходило гладко. Но ему повезло в том плане, что увечья посягнувших на него сверстников приписали его кулакам, подивившись, что «такой щуплый, а какой драчун». И он вновь был отправлен подальше с чудовищными рекомендациями. Это нисколько не улучшило его положения на новом месте. Теперь его не только ненавидели, но и боялись.

Однако Чужой набирался опыта и ковался быстрее и крепче в зависимости от того, в каких условиях ему приходилось жить и защищаться. Он старался остаться со своими недоброжелателями наедине и перед каждым разыгрывал именно тот спектакль, который был наиболее действенен. И через полгода пребывания в интернате от него уже шарахались, как от черта. Рассказывали, что однажды он заживо сожрал настоящую змею, чтобы доказать свое бесстрашие, перед кем-то предстал объятым пламенем и утверждал, что умеет воспламеняться сам и поджигать всех и вся; перед самым сильным парнем достал из кармана железнодорожный костыль и завязал его узлом, пообещав, что оторвет ему руку, едва тот его коснется, и так далее.

Разумеется, распространявшиеся о нем слухи были полны противоречий, и всем, за исключением самих свидетелей, казались выдумками. Решение пришло само собой: добровольцы, сбившись в группу для храбрости, предложили ему продемонстрировать парочку своих умений, дабы в них больше никто не сомневался. Чужой испросил неделю для подготовки, и в один субботний вечер, когда в интернате остался только дежурный воспитатель, призвал десяток самых рьяных искателей истины в спортзал, ключ от которого был заранее умыкнут «заговорщиками». К тому времени искусство Чужого достигло высокого уровня, но еще не было таким совершенным, как ему хотелось. Однако он все тщательно продумал и, когда спортзал был замкнут на ключ, усадил всех любопытных в круг, в центре которого встал сам и начал представление.

Участникам представления казалось, что он вызывал их поочередно на импровизированный ринг для поединка. На одном он демонстрировал навыки борьбы самбо, на другом — приемы каратэ. С кем-то боролся в классическом стиле, кого-то одолел в споре по отжиманию от пола на одной руке. Когда состязания иссякли, он повторил для всех свои самые скандальные трюки: глотал жаб и змей, вспыхивал, подобно факелу, и тут же гас, а напоследок провел продолжительный и невероятно красивый показательный бой с тенью во всех известных ему стилях.

Надо ли говорить, что все это происходило лишь в воображении зрителей, которые даже не двинулись со своих мест в этом зачарованном круге. Зато Чужой стал поистине всеобщим кумиром. Им восхищались, быть его другом каждый считал большой честью. Это была крупная победа Чужого, однако не все пошло гладко. Всем посвященным в его тайну он наказал не говорить никому из преподавателей о его фантастических способностях, что, разумеется, выполнено не было. От остатков юношеской наивности Чужому еще предстояло избавиться.

Преподаватели, наслушавшиеся всевозможного интернатского фольклора, недорого оценили новый миф, за исключением физрука (даже в интернате для детей с физическими отклонениями был таковой). Однажды на уроке физкультуры он предложил Чужому продемонстрировать что-нибудь из своих способностей и умений, но тот категорически отказался, дав понять, что это небылицы. Физрук был не дурак и отлично понял, что ему морочат голову вовсе не мифами, а как раз отказом продемонстрировать нечто, явно имеющее место в действительности. Раз за разом он дразнил Чужого, чтобы вывести его из себя, но тот держался стоически. Хотя физрук и не был дураком, но поиздеваться над своими обделенными судьбой подопечными любил и часто практиковал это на своих занятиях. Его излюбленным обращением к ним было: «Милые уродцы!» Для каждого воспитанника у него были клички: Дохлый Енот, Каракатица, Самоделкин-с-замыканием и так далее. Колясочников, которые у него, естественно, не занимались, он называл луноходами и гонщиками. А Чужого звал Головастиком.

Надо ли говорить, что физрука, мягко говоря, недолюбливали. Когда Чужому надоело регулярное и вовсе не шутейное подтрунивание физрука над ним и его одноклассниками, он решил его проучить. Улучив момент, когда они с физруком ненадолго оказались с глазу на глаз (а случилось это на верхней площадке спального корпуса), Чужой устроил спектакль. Верхняя площадка располагалась на высоте трех этажей, и на этом основывался его план. Физрук стал злить Чужого, упражняясь в остроумии, придумывал ему новые клички — словом, вел себя безобразно. Чужой выдержал паузу, сделал вид, что разозлился, а потом подменил реальность иллюзией. И на глазах ошарашенного физрука выпрыгнул в окно. Оставшись на самом деле рядом с ним незамеченным, он наблюдал, как физрук боязливо выглянул в окно, увидел внизу неподвижное тело и крадучись ретировался.

Когда на следующий день физрук лицом к лицу столкнулся со своей «жертвой», целой и невредимой, ни один мускул не дрогнул на его лице. Он просто сделал вид, что ничего не произошло. Однако задирать Чужого перестал. А через неделю скоропостижно уволился.

Здоровье Чужого год от года ухудшалось. Уже к концу обучения по программе средней школы он пересел в инвалидную коляску и был помещен в пансионат для таких же, какой, одиноких и больных людей…

— Собственно, на этом моя биография заканчивается, — чуть помолчав, сказал Чужой. — Расскажу лишь еще об одном случае. Когда я уже пробыл в пансионате около пяти лет, к нам ночным сторожем устроился нелюдимый и замкнутый человек. В нем я узнал нашего интернатского физрука. Вот тогда-то начались мои настоящие мучения. Однажды ночью он зашел ко мне и принялся выведывать то, что не давало ему покоя все это время. Именно поэтому он пришел работать в пансионат. Сначала я хотел обмануть его, но он сразу предупредил, что в таком случае тут же сообщит о моих способностях «куда следует», и вместо более-менее спокойной жизни я проведу остаток лет под наблюдением военных и медицинских специалистов, увешанный датчиками и обвитый проводами.

Лицо Чужого исказилось, как от боли. Он поерзал в кресле, помассировал виски и продолжил:

— Простите, это весьма неприятные воспоминания, но я бы хотел избавиться от них, так что вам придется немного потерпеть… К тому же, как вы, вероятно, догадываетесь, мой мозг в данный момент занят не только беседой с вами.

Виктор нервно сглотнул: он представил, что сейчас происходит в медицинском отсеке, вернее в смотровой, но только крепче сжал кулаки на коленях. Чужой, как видно, был в курсе всех его переживаний. Он закончил массаж и устало улыбнулся:

— Да не переживайте, Виктор. Все будет неплохо, никто не пострадает, уверяю вас. Потерпите еще немного… Так вот. Перспектива, нарисованная экс-физруком, мне не понравилась, и я спросил, что ему, собственно, надо. Он потребовал, чтобы в каждую ночь его дежурства я создавал для него виртуальную реальность. Сторожка находилась довольно близко от моей комнаты — он все продумал, — и потому это было вполне осуществимо. Он предупредил, чтобы я не вздумал вилять и уклоняться, и сообщил, что заготовил письмо, где все подробно изложено для тех, кому будет интересно общение со мной… В общем, я согласился. Чего только этот мерзавец не заказывал! К тому времени я умел весьма неплохо подменять реальность, чем и пользовался в разумных пределах для своих надобностей в стенах пансионата. Персонал и пациенты ничего не замечали. Чтобы испытать галлюцинации, им совсем не обязательно было сидеть или лежать. Я научился ловко корректировать то, что они видели, чувствовали и слышали, что называется, прямо на ходу. Швов между реальностью и иллюзией никто не замечал, и это стало предметом моей гордости. Не смотрите на меня так, Виктор. Я ни над кем не издевался, ни к чему плохому никого не склонял. Например, когда у нас завелся повар-несун, я быстро отучил его воровать. Помог одной сестричке обратить на себя внимание доктора, к которому она неровно дышала. У них завязался роман, из которого, правда, ничего не вышло… В общем, все было мирно до тех пор, пока в пансионате не появился бывший физрук. Он лежал в своей сторожке, а я моделировал для него ту или иную галлюцинацию. Побывал он и суперагентом 007, и Бэтменом, и еще черт знает кем. Он даже приносил мне для ознакомления фильмы, где бы он, так сказать, желал оказаться. Потом он осмелел и стал заказывать сексуальные оргии.

Чужой брезгливо скривился и чуть не плюнул с досады.

— Я забыл, что такое спокойная жизнь, — продолжил он. — Днем кое-как отдыхал, а по ночам ставил спектакли для своего мучителя. Это становилось невыносимым. Я пытался покопаться в его голове, чтобы найти то, что он заготовил на меня для «компетентных органов», но ничего не обнаружил. Возможно, он просто взял меня на испуг. И тогда я решился…

Чужой подъехал к столу главного врача, который продолжал крепко спать, налил себе из графина воды и выпил. Потом вернулся к своему повествованию.

— Его нашли утром с отрезанным членом и выпущенными кишками. Ко мне приходили люди в форме. Сначала в форме, потом в штатском. На квартире физрука они нашли тетрадь, в которой он коряво и непоследовательно изобличал меня как злого гения и чародея. Мне показали эту тетрадь — смрадный пасквиль маньяка и доносчика. Он изложил все, что знал обо мне, включая наше знакомство и тот злосчастный эпизод в интернате, после которого уволился. Я рассказал свою версию. Сообщил, как изощренно издевался этот человек над воспитанниками интерната и как я умело срежиссировал тог прыжок из окна, не упомянув, конечно, о гипнотической иллюзии. Я отверг все обвинения этой мрази, и следователи оставили меня в покое, уверившись, что бывший физрук — глубоко больной психически человек. К тому же я был прикован к инвалидному креслу и столь умело разделать своего обвинителя не смог бы физически. Разумеется, это сделал он сам под действием моего гипноза. И это был гипноз смертельно измученного. человека.

После того случая мне довелось побывать еще в нескольких пансионатах. Опыт с маньяком-физруком показал мне границы моих возможностей. Однако я не стану рассказывать о том, что было со мной дальше, скажу только, что еще не раз мне приходилось применять свое искусство. И не всегда мой опыт заканчивался благополучно. Проклятый физрук выпустил джинна из бутылки — я не мог уже остановиться и всюду, где бы ни был, создавал свои гипнотические спектакли. Так я очутился здесь, на странном острове-здании без окон. Те, кто заточил меня сюда, были неплохо осведомлены о моих способностях. Уж не знаю, чем они руководствовались. Возможно, это тоже был эксперимент. Однако что-то пошло не так, как они планировали, — доказательство этому ваше, Виктор, появление здесь. Я дал-таки свою последнюю гастроль!

И Чужой снова засмеялся своим пугающим кашлем.

Виктор сидел напротив него подавленный и пытался осмыслить то, что узнал. Чужой отсмеялся, утер губы тыльной стороной ладони и пристально посмотрел на Виктора.

— Как много вы обо мне знаете?

— Достаточно, чтобы вокруг острова образовался целый лагерь во главе с военными.

— Значит, не так уж много, раз так боитесь. Как думаете, сколько мне лет?

Виктор пожал плечами:

— Ну… Выглядите вы неважно. Под семьдесят?

Чужой грустно усмехнулся:

— Ничего вы обо мне не знаете. Мне недавно исполнилось тридцать пять. Вы ошиблись ровно в два раза.

— Что вы намерены делать дальше? — спросил Виктор. Чужой неожиданно жестко и строго на него взглянул.

— Всего лишь раскланяться у занавеса. Думаю, пора заканчивать спектакль. Он и так затянулся.

— Только без шуток, Чужой! — дернулся Виктор, но тот лишь махнул рукой — устало и повелительно одновременно.

— Без шуток, увы, не получится. Да и клоун заслужил последние овации…

Тут главный врач, который для Виктора давно стал капитаном, пошевелился в кресле и открыл глаза. Увидев Виктора, он подобрался и пригладил волосы на голове.

— Что-нибудь случилось, Виктор?

Виктор смотрел на доктора, сознавая, что тот не замечает Чужого, сидящего в двух шагах от него. Он взглянул на Чужого и вновь перевел взгляд на капитана:

— Да как вам сказать…

Чужой ничем не намекнул Виктору, как тому следует отвечать, но капитан сам прояснил ситуацию:

— Ну и сон мне приснился, Виктор. Черт знает что. — Он посмотрел на Чужого и ласково позвал: — Иди ко мне, Сильвер. Соскучился?

Ошарашенный Виктор наблюдал, как капитан делает над своим плечом пассы, будто гладит птицу. Потом капитан придвинул к себе микрофон.

— Что ж, Виктор, наступает последний парад. — И объявил по громкой связи: — Вниманию экипажа! Прошу всех собраться в кают-компании. Просьба не задерживаться, есть срочное сообщение.

Потом поднялся из кресла, обошел стол и как ни в чем не бывало взялся за поручни инвалидной коляски Чужого. Виктор встал и распахнул дверь, с трудом понимая происходящее. Капитан невозмутимо выкатил коляску с Чужим в холл. Виктор огляделся и ахнул: теперь это снова была кают-компания. Вокруг стола располагались строгим полукругом блестящие космические кресла, в иллюминатор заглядывала сияющая Ариадна, в черной бездне космоса мерцали звезды.

Виктор взглянул на капитана. Вместо заношенного халата на нем красовался комбинезон с нашивками, на правом плече сидел попугай, коляска с инвалидом исчезла. Виктор отступил к стене, а в кают-компанию уже стекался экипаж. Первым пришел Айрон. Аутисту Аарону, помешанному на гаджетах, был очень к лицу железный прикид. За ним появилась Анна, и по ее виду нельзя было сказать, что она только что проснулась. Она мельком глянула на Виктора, будто не узнала. У него заныло сердце, но сейчас было не время выяснять отношения. Затем в кают-компанию приковылял Хаэрпу. Глядя на него сейчас и вспоминая его истинное обличье, Виктор не смог не признать, что в данном случае режиссер этого жуткого спектакля попал в точку. Действительно, существо не от мира сего… Последним притопал По Тунь со своим кубиком. Виктор мог бы поспорить с его настоящим прозвищем: видал он болтунов и поболтливее. Толстяк подошел к Айрону и немедленно потребовал отвертку.

— Друзья, коллеги, — начал капитан торжественно. — Я собрал вас здесь для того…

Ему не дал договорить попугай. Он перелетел с плеча капитана на спинку стоящего впереди него кресла и заорал:

— Это я собрал вас здесь!

И тут морок спал: кают-компания снова стала больничным холлом, вместо иллюминатора с Ариадной на стене появилась репродукция «Лунная ночь на Днепре», а присутствующие обрели истинный облик. В новой мизансцене попугай превратился в Чужого в инвалидном кресле.

— Да, это я собрал вас, — повторил Чужой и обвел всех взглядом.

Теперь Анна заметила Виктора, ахнула и кинулась ему на шею.

— Витя, это ты… — говорила она всхлипывая. — Боже, что здесь было, что со всеми нами было…

Виктор обнимал ее вздрагивающие плечи и молчал. И тут снова заговорил Чужой:

— Да, вот она — истинная любовь! Можете убедиться. Я отнял у вас прежнюю память, но вот что значит женщина: она назвала вызвавшего ее симпатию подкидыша именем любимого! Каково, а?!

У капитана был такой вид, будто он с луны свалился. Он ошарашенно оглядел собравшихся и воскликнул:

— Что здесь, черт возьми, происходит?!

Чужой немедленно повернулся к нему и пояснил:

— Да, да, капитан, это я, ваш попугай. Вернее, ваш новый пациент. Вспомнили? Да и вы никакой не капитан. И руководите вы не орбитальной исследовательской станцией, а заштатной психушкой. Хотите, представлю вам ваших подопечных? Этот несчастный семит невеликого роста — Аарон, страдающий аутизмом и манией коллекционирования всевозможных полезных вещей.

Аарон никак не отреагировал на слова Чужого, будто и не слышал его. Он деловито обследовал свои карманы, пытаясь найти отвертку, которую минуту назад отдал Болтуну.

Чужой продолжил свою речь:

— Этот бедняга на костылях — Хрипун, как вы его окрестили и как зовут его все без исключения. Он зациклен на себе и своих книгах. И если бы он был чуточку внимательнее, то непременно заметил бы гораздо больше того, что творилось здесь на протяжении двух недель. Он действительно умеет заглядывать в недалекое будущее, но ему не хватило самой малости, потому что книжные истории ему дороже любых жизненных перипетий. А это, — Чужой показал пальцем на Виктора, — наш незваный гость из полиции. Сначала я не хотел видеть тут чужаков, но потом, прощупав его изнутри и узнав, что он жених нашей Анечки, включил и его в свой спектакль. Да, Виктор, это меня вы должны были, согласно вашей записке, найти. Не пришельца с Ариадны, а человека с фамилией Чужой. И не надо сильно корить себя: вы никогда не смогли бы решить этот ребус. Радуйтесь воссоединению с невестой. Наконец, капитан. Вы позволите мне так вас называть? Уж больно мне нравится. Другой персонал — поваров и уборщиц— я позволил себе переместить из этого барака…

— Прекратите паясничать, больной! — взорвался капитан, но Чужой развернулся к нему вместе с коляской и так посмотрел, что тот осекся и пошатнулся, едва не упав.

— Я не давал вам слова, капитан! — рявкнул Чужой. — Так что извольте помолчать и послушать автора. Или мне придется удалить вас в кому. — Он снова обратился к остальным пациентам: — Так вот, мои дорогие марионетки, спектакль окончен. Он мог бы продолжаться, но товарищу лейтенанту не терпелось спасти свою невесту, и я не смог устоять. Но ведь это лишь украсило спектакль, не так ли?

Все молча слушали, оставаясь безучастными. А вот толстяк Болтун преобразился: в его заплывших глазках читался ужас. Он держал кубик в одной руке, а отвертку в другой, но совсем забыл о них. По мере того как Чужой говорил, он вертел головой то влево, то вправо — отказывался верить в то, что слышал.

— Перестаньте, Чужой, — сказал Виктор. — Не уподобляйтесь своему физруку.

— О нет, Виктор, я не уподобляюсь ему, — возразил Чужой. — Напротив, если судьба была к этим несчастным, — он кивнул на застывших пациентов, — сурова и безразлична, то именно я проявил к ним сострадание…

Болтун начал шмыгать носом. Из его глаз-щелок, словно ручьи с горных вершин, покатились слезы; они текли по обширным щекам и терялись в складках подбородков.

— Не надо, плосу… — расслышал Виктор его мольбу и сказал:

— Успокойся, Болтун, не стоит. Все образуется…

— Ложь! — рявкнул Чужой. — Ничего не образуется, все кончено. — Он повернулся к Болтуну и повелительным тоном спросил: — Скажи-ка, Болтун, чего тебе хочется? Всю жизнь собирать бесконечные пазлы или исследовать неизвестную планету? Всю жизнь оставаться Болтуном или быть китайским астронавтом по имени По Тунь?

— По Тунь… планету… — донеслось сквозь рыдания. Болтун был жалок и несчастен. Теперь он напоминал не взрослого человека, хоть и слабоумного, а ребенка, брошенного родителями в магазине игрушек, до которых ему теперь не было никакого дела.

Чужой обратился к Виктору:

— Что ты наделал, лейтенант? Зачем пришел?

— Прекратите, Чужой! — строго прикрикнул Виктор. — Не усугубляйте! Это вам не театр, а он не актер! Зачем вы накручиваете его?

— Да полно, лейтенант, полно! Завтра же утром он проснется как ни в чем не бывало, болван болваном, и вся эта история покажется ему сном, прекрасным и удивительным сном, а вы тут развесили нюни. Идите, приголубьте его! Легко быть таким благодушным в вашем положении. Вы сейчас уйдете отсюда с невестой и, написав рапорт, забудете об этом жирдяе навсегда. Или, может, станете его навещать? Принесете ему кулек конфет и новую головоломку? Это вы издеваетесь над такими как он, а я дал ему кусочек мечты, дал почувствовать себя настоящим героем. Я, я ему нужен, а не вы, лейтенант!

Виктор уже не слушал его. Он мягко отстранил Анну, обогнул стол, подошел к Болтуну и попытался его обнять. Болтун был огромен и широк, Виктору удалось лишь прихватить его за часть спины. Он был жарок и колыхался от рыданий, словно желе. Он посмотрел на Виктора зареванными провалами глаз и выдавил:

— Зацем ты плисол, Виктол? Я думал, сто ты длуг, Виктол, думал, сто ты нас целовек… Ты… Виктол… Зацем ты плисол?

Он неловко оттолкнул Виктора и, не переставая рыдать, ткнул его рукой в живот. Виктор задохнулся — его будто прожгло изнутри. Услышав крик Анны, он опустил глаза. Из живота торчала рукоять отвертки, которой Болтун так и не успел подтянуть винт своего кубика.

Лодка шла неровными рывками, волны били в правый борт, уключины надрывно скрипели. Виктор лежал навзничь, не замечая, что одежда на спине намокла от воды, плескавшейся на дне лодки. Из серого неба в лицо ему летел дождь, мешая смотреть. Но он был рад дождю: ему нестерпимо хотелось пить, а капли хоть и не попадали в пересохший рот, скупо увлажняли горячие губы. Он облизал их, приподнял голову и увидел Анну, которая безостановочно работала веслами. Она обернулась, сверяя направление, и заметила взгляд Виктора. Кивнула ему, улыбнулась и что-то сказала, но он не расслышал из-за скрипа уключин и шума надвигающегося шторма.