Искусство 20 века. Книга первая

Искусство Италии

В. Горлинов (изобразительное искусство; раздел до 1919г. Ю. Колпинский); О. Швидковский, С.Хан-Магомедов(архитектура)

Изобразительное искусство Италии в 20 в. внесло существенный вклад в развитие художественной культуры, заняв одно из первых мест в духовной, эстетической жизни капиталистической Европы. И действительно, в период общего кризиса капитализма и пролетарских революций ряд существенных тенденций как распада старой буржуазной культуры, так и формирования нового, прогрессивного искусства не могут быть поняты без учета опыта развития итальянского искусства этого времени.

Этому способствовал ряд исторических причин. В период, непосредственно предшествовавший первой мировой войне, отсталость и слабость итальянского империализма обострили кризисные явления в ее культуре. Эта же относительная слабость итальянского капитализма, нищета народных масс в сочетании с большой активностью рабочего класса привели после окончания войны в 1919 г. к сложению объективной революционной ситуации в стране (занятие фабрик рабочими, мощное революционное движение батраков и т. д,). Однако трусость и нерешительность реформистских лидеров социалистической партии, относительная слабость только что основанной (в 1921 г.) Коммунистической партии предопределили разгром назревающей революции. Чтобы одержать эту трудную победу, блок крупной буржуазии и аграриев предал принципы и традиции буржуазно-демократических свобод и законности и развернул беспощадный контрреволюционный террор. Италия была той крупной капиталистической страной, где впервые возник фашизм, где была разработана методика фашистского террора и агрессивной фашистской реакционной демагогии. Фашизм, поставленный у власти империалистической буржуазией в конце 1922 г., продержался в Италии свыше двадцати лет и смог весьма наглядно продемонстрировать все специфические черты, свойственные фашистско-тоталитарному варианту реакционной лжекультуры империализма.

В годы, последовавшие за разгромом фашизма во второй мировой войне, в ходе которой в жестоких партизанских боях народного Сопротивления выковывались новые демократические традиции итальянского народа, итальянской нации, Италия стала одной из тех капиталистических стран, где Коммунистическая партия оказалась ведущей силой в борьбе трудящихся масс за свои права, за мир, за демократию. В Италии этого периода идеи демократии и свободы глубоко захватили ум и сердце широких кругов творческой интеллигенции, предопределив ту интенсивную и противоречиво сложную художественную жизнь, которой живет современная Италия.

Именно в эти годы расцвела замечательная реалистическая и гуманистическая прогрессивная кинематография Италии, представляющая одну из вершин нового реализма 20 в. в странах капиталистического мира. Эта кинематография дала мировой культуре такие имена, как Витторио де Сика, Росселлини, Феллини, Антониони, Висконти, Джерми, творчество которых известно в нашей стране. Именно в Италии наряду с Францией сформировалась целая плеяда писателей и поэтов, идущих по пути поисков искусства страстно правдивого, гуманистического, связанного с жизнью и чаяниями народных масс. Таково творчество писателя и художника К. Леви, поэтов и прозаиков А. Моравиа, П. Пазолини, Квазимодо, театральная деятельность драматурга и актера Эдуардо де Филиппе, без которых нельзя себе представить всю сложность путей развития современной западной прогрессивной культуры. Весьма значителен и вклад современных архитекторов Италии, умеющих в ограничивающих размах их творческих исканий рамках капитализма успешно развивать рациональную основу современного зодчества.

Поучительны и судьбы современного изобразительного искусства Италии, ставшей после 1945 г. одним из центров возрождения и развития реалистических, демократических направлений в живописи и скульптуре. К этому направлению принадлежит творчество коммунистов Пиццинато и Гуттузо (искусство Гуттузо получило широкое признание в нашей стране — он был избран в 1962 г. почетным членом Академии художеств СССР), Мукки; искусство таких идущих сложным противоречивым путем мастеров, как Дзигайна, Фарулли, Дзанканаро, молодой Э. Калабрия, и многих, многих других. Замечательны достижения сегодняшней итальянской скульптуры, давшей таких интересных мастеров, как Мадзакурати и в особенности как один из лучших мастеров-реалистов современного мирового искусства Джакомо Манцу.

В целом итальянское изобразительное искусство в своем развитии прошло три этапа. Первый — с начала 20 в. и до конца 1922 г. Центральным явлением в этот период был итальянский футуризм. Второй — это период фашистской диктатуры, период относительного господства реакционных, официальных форм демагогического искусства, обслуживающего потребности «режима». В последние годы господства фашизма — годы его кризиса и неотвратимо надвигающегося окончательного краха — постепенно крепнет искусство, оппозиционное «режиму», его «культурной» политике. И, наконец, третий этап, зародившийся в годы Сопротивления, продолжается и по сей день. Для него характерны сложная борьба и переплетение художественных явлений, связанных или с культурой господствующих классов Италии, или с культурой демократической, народной, более или менее последовательно выступающей против господства капитализма или хотя бы не принимающей его «образа жизни», этически и эстетически против него протестующей.

К началу 20 в. в изобразительном искусстве Италии завершили свой творческий путь мастера веристического реализма (см. V том). Большинство значительных мастеров этого направления ушли из жизни в конце 19 в. Исключение составлял Дж. Фаттори, скончавшийся в 1908 г. Тон задавали мастера салонного характера, с осторожной умеренностью использовавшие опыт импрессионизма или поверхностно подражавшие в своих бравурных росписях Тьеполо (А. Спадини, 1833 — 1925; А. Манчини, 1852—1930). С импрессионизмом был связан и такой крупный мастер европейской скульптуры, как Медардо Россо (1858—1928). Развивались и явления, аналогичные символическому модерну, столь бурно расцветшему в странах Центральной Европы: например, проникнутое чертами мистицизма и символической литературности искусство Г. Превиати (1852—1920) или А. Сарторио (1866—1932). Однако по сравнению с литературой, где выступила такая значительная фигура, как Габриеле д'Аннунцио, модерн и декадентский символизм не дали в изобразительном искусстве ни одного значительного имени и не получили широкого развития. В целом первые годы 20 в. не породили ни одного сколько-нибудь значительного явления в погрязшем в унылом провинциализме итальянском изобразительном искусстве.

Заметное место в современной культуре капиталистической Европы Италия начинает занимать с момента появления в 1909 г. футуризма — одного из первых открыто враждебных реализму направлений в искусстве 20 в. Возникший одновременно с кубизмом, футуризм, в отличие, от кубизма и появившегося несколько позже конструктивизма, положил начало субъективной, лихорадочно-истеризован-ной, открыто иррациональной линии в эволюции формализма. Футуризм в Италии был сложным явлением, в котором получил свое косвенное мистифицированное выражение и тот дух неудовлетворенности социальной действительностью и нервной растерянности перед ее противоречиями, который в эпоху сложения империализма был столь характерен для широких слоев интеллигенции и терявшей почву под ногами мелкой буржуазии. Итальянскому футуризму, проявившему себя в литературе, изобразительном искусстве, музыке и театре, были свойственны и элементы отвлеченного бунтарства и радикализма. Однако, в отличие от русского футуризма, в нем отсутствовало иди почти отсутствовало, так сказать, левое крыло, чей протест против действительности, пусть в смутной и превратной форме, носил активно антикапиталистический характер. Ничего подобного раннему Маяковскому или хотя бы Каменскому или Хлебникову итальянский футуризм не дал. Для итальянского футуризма характерна скорее воинствующе националистическая позиция ряда его представителей.

Дело в том, что в сравнительно недавно объединенной в единое национальное государство Италии был очень силен и живуч порожденный освободительной борьбой национально-патриотический дух, переродившийся, однако, в 20 в. в воинствующий шовинистический национализм. Футуристы в своих манифестах и выступлениях беспощадно высмеивали мещанский провинциализм, трусливую вялость своей буржуазии, злобно и беспощадно издевались над ее эпигонской приверженностью традиции, над пошлым салонным искусством. Они возвещали неизбежный приход нового искусства и культуры будущего, отсюда и само название и течения «футуризм» (от итальянского futuro — будущее). Однако это будущее в социальном плане большинству из них, в частности их лидеру и теоретику Филиппе Маринетти (1876—1944), представлялось в плане пробуждения наступательной активности, «динамизации», «модернизации» современной им капиталистической Италии. Первый манифест футуристов, опубликованный 20 февраля 1909 г. в реакционной французской газете «Фигаро», квалифицировал футуризм как «движение антифилософское, антикультурное, спортивное и воинственное...»; «...футуристы — мистики действия. . . они обожают жизнь в ее яркой красочности, многообразности, в ее мускульной спортивности»,— заявляли дальше футуристы. Нетрудно увидеть, что такие взгляды футуризма содержали в себе возможность перехода через «мистику действия», через культ силы и иррациональности к открыто реакционным общественным позициям. И действительно, объективно — бессознательно для ряда представителей футуризма и совершенно сознательно для таких людей, как сам Маринетти,—футуризм явился идеологическим выражением стремления наиболее активных группировок итальянского капитализма к форсированному преодолению своей «отсталости» и «бедности», к направлению стихийного недовольства широких кругов мелкой буржуазии по пути истеризованного шовинизма. Не случайно Маринетти в своих романах воспевал кровь, жестокость и насилие. Не случайно большинство футуристов приветствовало колониальную войну Италии 1911—1912 гг., приведшую к колонизации Триполи и Киренаики. Не случайно Маринетти ратовал за вступление Италии в первую мировую войну. Не случайно в одной из первых фашистских демонстраций Маринетти шел рядом с Муссолини во главе фашистских банд.

Конечно, для ряда художников прямая связь внешне радикальной фразеологии футуристических «теорий» с активизирующейся политической реакцией не была ясна. Все же и их искусство при всей субъективной честности ряда его носителей показывало, что смесь смутного антифилистерства, истеризованноЙ веры в «мистику действия», отвлеченного от конкретной связи с реальной жизнью художественного самовыражения своих смутных чувств и представлений, могла породить лишь столь же неопределенно смутное и отвлеченно эмоциональное искусство, далекое от правды жизни, лишенное подлинно значительных идей.

Наиболее характерными для футуризма мастерами в области литературы кроме Маринетти были Преццолини, Д. Папини (не разделявший, впрочем, воинствующие реакционные взгляды своего лидера). В живописи и скульптуре наиболее типичными фигурами были Умберто Боччони (1882—1916), Джакомо Балла (1871—1958), Джино Северини (р. 1883) и Карло Карра (р. 1881). Живопись футуризма представляла собой беспокойное нагромождение объемов и линий, в которых с трудом угадывались искаженные изображения людей и предметов. В отличие от кубистов футуристы своим раздроблением и искажением форм предметного мира не претендовали на выявление его геометрической, вернее сказать, стереометрической структуры, не ставили перед собой отвлеченно-рассудочной задачи «построения объемов на плоскости». Деформация видимого мира у этих «мистиков действия и движения» преследовала задачу растворить материальную устойчивость предметных форм в стремительной динамике ритмов и линий. Ради достижения этой цели футуристы ломали формы, вносили динамически резкие контрасты цвета, подчеркивали стремительно беспокойную игру линий и плоскостей в своих композициях. Такова, по существу, абстрактная композиция Баллы «Выстрел из ружья» (1915; Милан, собрание Маттиоли), полная лихорадочного беспокойства и хаотической запутанности картина Боччони «Материя» (1912; Милан, собрание Маттиоли). Для работ футуристического периода Карло Карры характерен интерес к сочетанию острой динамики с некоторой декоративной законченностью целого (коллаж «Война живописи», 1914—1915). Следует упомянуть такие работы Карры, как «Всадник» (1914; Милан, собрание Маттиоли) и «метафизический натюрморт» «Композиция с ТА» (1916; Милан, собрание Юккер).

Джакомо Балла. Выстрел из ружья. 1915 г. Милан, собрание Маттиоли.

илл. 148 а

Умберто Боччони. Материя. 1912 г. Милан, собрание Маттиоли.

илл. 148 б

Карло Карра. Всадник. Коллаж. 1914 г. Милан, собрание Маттиоли.

илл. 150 а

Карло Карра. Композиция с ТА («метафизический натюрморт»). 1916 г. Милан, собрание Юккер.

илл. 150 б

Футуризм как художественное течение исчерпал себя уже к началу 20-х гг. Как идеологическое явление, могущее быть использованным в своих целях империалистической реакцией, он вскоре после прихода фашизма к власти также изжил себя, поскольку в условиях насаждения авторитарного государства, провозглашения его вечной незыблемости, воспевания дисциплины и организованного послушания как главной добродетели гражданина «великой империи» псевдорадикальная фраза и разрушительный пафос футуристической программы оказались «устаревшими» и неуместными. И хотя Маринетти был введен в Академию и к ряду футуристов было проявлено соответствующее «благоволение», многие из художников убедились в исчерпанности футуристического эксперимента. Карра вернулся к изобразительным формам, связанным с поисками монументального обобщения видимого мира («Лодка», 1920-е гг.), Северини же, автор ряда футуристических работ (например, «Голубые танцовщицы», 1912; Милан, собрание Маттиоли), стал одним из главных теоретиков неоклассицизирующих направлений, возникших в 20-х гг. Лишь небольшая группа художников продолжала работать в старой системе, постепенно вырождающейся в тяжеловесно украшательскую по форме манеру

Другим формалистическим направлением, сложившимся в 1910—1913 гг. и явившимся в некоторых отношениях предтечей сюрреализма во Франции, Швейцарии и Германии, было движение так называемой «метафизической живописи» (крупнейшие представители — Джорджо де Кирико, Моранди, одно время и Карра). Представители «метафизической живописи» не порывали с изобразительностью. Однако они стремились раскрыть через мир предметных форм и изображений «тайный», «магический» смысл вещей и жизни, лежащий по ту сторону их физического существования. Отсюда неожиданная произвольность сочетания отдельных предметов и тел, помещенных в лишенном воздуха, отчужденном, неподвижном пространстве, залитом холодным, ровным ирреальным светом. Апеллирование к «сновидству» и подсознательным ассоциациям, превращение реального мира в сумму загадочных символов и знаков — характерная черта «метафизической живописи», особенно четко выраженная в таких работах Кирико (р. 1888), как «Площадь Италии» (1912), «Волнующие музы» (1916), «Провидец» (1915). Однако, в отличие от сюрреалистов, Кирико никогда не прибегает к нарочитым нелепостям типа мягко свисающих часов, женщин с выпотрошенным животом, мирно разгуливающих по пейзажу. Культ гнусно-отвратительного, кошмарно-безумного был чужд более уравновешенному и сдержанному искусству Кирико. К 20-м гг. «метафизическая живопись» уступила место в искусстве Европы более последовательно заумному сюрреализму. Кирико же, пройдя через опыт «метафизической живописи» и подготовив в какой-то мере появление сюрреализма, не пошел сам по Этому пути, а вернулся к изобразительным традиционным формам живописи, создав в 20-е гг. ряд интересных портретов и автопортретов. И по настоящее время Кирико продолжает придерживаться этих традиций, упорно противостоя эпигонам тех направлений, через которые он прошел в годы своей молодости. Среди художников этой группы следует упомянуть Джорджо Моранди (1890—1964). Его композициям свойственна строгая уравновешенность («Натюрморт», 1918).

Джорджо де Кирико. Площадь Италии. 1912 г. Милан, собрание Джези.

илл. 151 а

Джордже де Кирико. Провидец. 1915 г. Лондон, собрание Уотсон.

илл. 151 б

Джино Северини. Голубые танцовщицы. 1912 г. Милан, собрание Маттиоли.

илл. 149 а

Джорджо Моранди. Натюрморт. 1918 г. Милан, частное собрание.

илл. 149 б

Новый этап в истории Италии, наступивший после окончания первой мировой войны и приведший сначала к временной победе фашизма, а затем к его неизбежному краху, вызвал к жизни иные, чем футуризм и «метафизическая живопись», направления в искусстве и практически подавил на время те слабые ростки прогрессивного демократического искусства, которое все же формировалось в 10-е — в начале 20-х гг. в Италии. Искусство это, главным образом графика, было тесно связано с рабочей печатью. Наиболее яркой страницей его была сатирическая графика. В частности, следует отметить Скалариии, постоянно выступавшего в социалистической прессе начиная с 1914—1915 гг.; его творчество отличалось политической остротой, грубоватой плебейской силой и меткостью.

К концу первой мировой войны Италия находилась в глубочайшем экономическом и политическом кризисе. Страну захлестнула широкая волна нищеты и безработицы. Многочисленные волнения, в том числе и в армии (восстание в Анконе) и особенно движение за захват рабочими фабрик после локаута 1920 г., свидетельствовали о необычайном обострении классовой борьбы. В стране сложилась революционная ситуация. Однако предательская политика оппортунистических руководителей социалистической партии ослабила движение масс, свела его к отдельным более или менее эффективным выступлениям. Напуганная революционными событиями, активизируется буржуазная реакция. Стремясь подавить борьбу пролетариата террором и насилием, она открывает путь к власти наиболее агрессивной антидемократической силе — фашизму, который явился орудием террора и диктатуры монополистического капитала. В Италии формируется тоталитарное милитаристское государство.

Итальянские художники оказались идейно безоружными перед лицом наступающего фашизма. Одни, увлеченные шовинистической истерией и фашистской идеологической демагогией, направленной на одурачивание и привлечение на своюсторону анархически настроенной мелкой буржуазии, были втянуты в орбиту фашистской официальной «культуры». Другие в лучшем случае занимали подчеркнуто пассивную позицию, считая политику делом, недостойным искусства. В их творчестве сформировался так называемый «герметизм», с его отвлеченностью, отсутствием связи с действительностью, стремлением к эстетству. «Герметизм» в итальянском искусстве связан с идеалистической эстетикой Б. Кроче, который призывал к «искусству для избранных», к «самостоятельности искусства», к полному разрыву с реальностью. Учение Кроче оказало сильное влияние на многих итальянских художников конца 19 — начала 20 в. Дальнейшая их судьба во многом совпадает с судьбой крочеанства [16]. «Герметическое» искусство на определенном этапе смогло стать даже морально оппозиционным фашизму, но эта оппозиционность была очень ограниченна. Только наиболее зрелые художники сумели подняться до активной антифашистской борьбы как в области искусства, так и в области политики.

Фашизм в Италии, по существу, не сумел добиться регламентации искусства, как это было осуществлено в нацистской Германии. Тем не менее он всегда стремился использовать его в своих пропагандистских, демагогических целях. Футуризм «второго поколения», с которым вначале заигрывал фашизм, очень скоро сошел со сцены. Стабилизировавшийся фашизм предъявил искусству другие требования. Ему унес была не нужна анархическая псевдореволюционность. Теперь искусство должно было утверждать всеобщее благополучие, быть апологетом «новой Римской империи», пропагандировать культ «человека-солдата», шовинизм, империалистическую экспансию. Стремление к грандиозности, безудержное восхваление традиций императорского Рима выразились в работах художников «Новеченто» («Двадцатый век»).

Антонио Джузеппе Сантагата. Поход. Фрагмент фрески. 1930-е гг.

илл. 153 а

Группа «Новеченто» [17]> зародилась в самом начале 20-х гг. Это был своеобразный компромисс между традиционализмом и модернизмом. Дальнейшее его развитие идет по пути все большего подчинения искусства требованиям фашистской идеологии [18]. В этой связи особое значение приобретает неоклассицизм, который вылился в возрождение худших образцов академического искусства. Статика композиции, отвлеченный рационализм «классических» форм должны были выразить устойчивость и «имперскую» мощь «Нового Рима» (творчество А. Фуни). Динамизм и истеризованная патетика схематически изображенных героев других композиций выражают «героическую активность» и воинствующую агрессивность идей фашизма (работы А. Д. Сантагаты, например его «Схватка», «Поход»). Картины неоклассицистов отличались риторичностью, напыщенной помпезностью. Постоянное стремление к подчеркнутой монументальности делает их неестественно статичными. Мелодраматические позы и жесты с претензией на героику усиливают схематичность и условность построений. Примером может служить картина А. Фуни (р. 1890) «Гораций Коклес» (конец 1920-х гг.). Изображаемая сцена поразительно напоминает плохую театральную постановку. Все, начиная от композиции и кончая переживаниями героев, искусственно, неправдоподобно. Гораций, замерший к «красивой» позе, убитая им сестра, фигура мужчины справа — все это чудовищно эклектическая компиляция образцов древнего искусства. Фигуры не связаны между собой единым действием, индифферентны друг к другу. Эта работа Фуни — одно из наиболее очевидных свидетельств формалистического характера фашистского искусства. Несколько иной характер имела более динамическая и лаконичная по форме роспись для одной из выставок в честь режима, посвященной спорту в античном Риме и современной Италии.

Марио Сирони. Городской пейзаж. 1920 г. Милан, собрание Джези.

илл. 152 б

Новечентисты любили прибегать к напыщенной многозначительной символике. Так, например, аллегорическая фигура Победы сопровождает фашистов во фреске «Марш на Рим» художника Марио Сирони (1885 — 1962), впрочем, склонного к более экспрессионистической эмоциональной манере (тому свидетельство «Городской пейзаж», 1920), чем большинство других новечентистов [19]. Она лишь дополняла абстрактность и антиреалистический характер образов. Особенно отчетливо милитаристские, антигуманистические идеи нашли выражение в скульптурах «Форо Муссолини». Такой же характер носили и некоторые скульптуры Массимо Рамбелли. Тяжеловесные, нарочито огрубленные, пластически невыразительные, они пропагандировали культ силы, эстетически обосновывали агрессивный характер фашизма. Однако нет правил без исключения. И если такого рода искусство в группе «Новеченто» было правилом, то исключения из него представляют значительно больший интерес. Речь идет о художниках, формально входивших в движение, но фактически необычайно от него далеких, о художниках, которые сумели защитить свое творчество от посягательств демагогов. Мир их лирических образов чрезвычайно узок, но полон неподдельной поэзии.

Филиппо де Пизис (псевдоним Луиджи Тибертелли, 1896—1956) известен как тонкий пейзажист и автор чистых, «звонких» натюрмортов. Они окутаны нежным жемчужным светом, в котором огнем вспыхивают лепестки цветов, блик на стекле вазы, далекое дерево. Это о Де Пизисе писал поэт Диего Валери, что он «прост и чист в свежей новизне мира».

Сюжеты картин флорентийца Оттоне Розан (1895—1957) — тосканские пейзажи, маленькие флорентийские улицы, интерьеры ресторанчиков, их посетители. Лирическое дарование живописца позволяет ему раскрыть в этой обыденности глубокую поэзию. Она — в спокойной ритмике обобщенных пластических форм, в бесхитростной простоте композиции, в ясной гармонии глубоких зеленых, голубых, красных, желтых тонов.

Лирически грустны пейзажи Венето художника Джино Росси (1884—1947), погруженные в зеленовато-голубой полумрак. В слабом сумеречном свете коричневые холмы кажутся вылепленными скульптором — настолько факторна и пластична композиция. Особое место занимает творчество Феличе Казорати (1886—1963). Классически ясные формы его композиций отличаются последовательной рациональностью и предельной законченностью. Высокое профессиональное мастерство художника позволяет ему создавать красивые в своей рафинированной утонченности картины, для которых, однако, всегда характерна некоторая холодность и умозрительная отвлеченность.

Феличе Казорати. Мастерская художника. 1922—1923 гг. Милан, Музей современного искусства.

илл. 152 а

К началу 30-х гг. требования к официальному искусству меняются. Неоклассицизм уже не устраивает фашистских руководителей, так как умозрительные и отвлеченные картины не могут с достаточной силой влиять на широкого зрителя. После примирения фашизма с Ватиканом на повестку дня ставится задача создания «христианского искусства». В противовес рационализму неоклассицистов пропагандируется духовно-эмоциональное начало, открывающее широкую дорогу мистике (например, в работах художника Марио Сирони).

Говоря об официальном искусстве фашистского периода, необходимо отметить два основных момента. Какие бы формы оно ни принимало, главное заключается в том, что это было искусство, утверждавшее миф о всеобщем благополучии, поддерживавшее существующий строй. Кроме того, несмотря на спекулятивный призыв к реалистическим формам, оно всегда оставалось в сути своей формалистическим и иррационально-мистическим, ибо в этом искусстве отсутствовало основное для реалистического искусства: раскрытие правды жизни, оценка с прогрессивных гуманистических позиций ее наиболее типических, характерных свойств.

Уже в конце 20-х гг. официальное искусство внутри страны сталкивается с постоянно усиливающейся художественной оппозицией, которая являлась выражением растущих антифашистских взглядов и настроений в среде прогрессивной интеллигенции.

В Риме в 1928г. образовалась художественная группа «Скуола Романа» («Римская школа»), в которую в разное время входили Шипионе (1904—1933), М. Мафаи (р. 1902), К. Кальи (р. 1910), О. Тамбури (р. 1910) и другие. В их работах сложился своеобразный «романтический экспрессионизм», который они противопоставили холодному схематизму неоклассицистов. Он как нельзя лучше мог выразить их негативное отношение к окружающей действительности, передать всеобщее неблагополучие, трагический характер жизни. Особенно характерным является творчество Шипионе (Дне. Боники). Тревожные кроваво-красные или фиолетовые тона его городских пейзажей, странно деформированные фигуры, смещенные планы, беспокойный линейный ритм — все это создает атмосферу отчаяния и трагичности. Такова, например, его «Площадь Навона» (1930; Рим, частное собрание). Чувство одиночества и страха выражено здесь с очень большой силой. Мирная римская площадь силой творческого воображения художника превратилась в символ всех ужасов и кошмаров окружающей его действительности. В ней нет ни одного устойчивого элемента: подчеркнутая перспектива безлюдной площади, убегающий вдаль ряд домов, вздымающийся на красном фоне неба мрачный купол церкви и фигуры фонтана на первом плане, которые как будто мечутся в ужасе,— все ожило в каком-то фантастическом движении, усиленном розоватыми, желтыми, белыми бликами света

Шипионе. Площадь Навона. 1930 г. Рим, частное собрание.

илл. 153 б

Работы римских художников прозвучали резким диссонансом официальному искусству. И не случайно один из современных критиков вспоминает о первой выставке «Скуола Романа» как об «урагане в художественной жизни Рима».

Почти одновременно в Турине и Милане формируются еще две оппозиционные группы: «Сей торинези» («Туринская шестерка»), в которую входили К. Леви (р. 1902), Д. Кесса (р. 1898), Ф. Менцио (р. 1899), Н. Таланте (р. 1883), и «Кьяристи ломбарди» (от итальянского chiaro — светлый, чистый) — художники А. дель Бон (1898—1952), А. Спилимберго (р. 1908), У. Лиллони (р. 1908). Они, как и художники Рима, выступили против холодного академизма «новечентистов», противопоставив им живопись более беспокойную, нервную, построенную на большей эмоциональности цвета. Туринские и миланские живописцы чаще всего обращаются к простым, камерным сюжетам (в противовес помпезной риторике официального искусства). Основным жанром были портреты и пейзажи, выполненные в чистой, светлой гамме.

Художественная оппозиция 20-х — начала 30-х гг. имела довольно ограниченный характер. Обращаясь к опыту зарубежного авангардизма, чаще всего в его субъективистских, экспрессионизирующих вариантах, художники не могли достаточно эффективно бороться с фашистской идеологией в искусстве. Однако сам отказ обслуживать официальную художественную политику, стремление показать неустроенность, неблагополучие жизни объективно явились проявлением социально-этической потребности обновления искусства в Италии.

К концу 30-х гг., в период активизации деятельности антифашистских сил, характер оппозиции меняется. В 1938 г. вокруг миланского журнала «Корренте» («Течение») объединяется группа наиболее прогрессивных художников. В нее входят Р. Гуттузо (р. 1912), Э. Треккани (р. 1920), А. Сассу (р. 1912), Дж. Манцу (р. 1908), Р. Биролли (1906—1959), Э. Морлотти (р. 1910) и другие. Влияние ее распространяется и на художников других городов, в частности на будущих реалистов А. Пиццинато и Г. Мукки. В основе группа также шла от европейского Экспрессионизма. Однако в творчестве входивших в нее художников он приобрел новое звучание: искусство стало более активным, более «проповедническим», более политически острым. По характеру оно начало приближаться к творчеству таких художников, как Кольвиц, или мастеров, выходящих за пределы собственно экспрессионизма, как, например, Барлах. Эстетическую поэзию группы хорошо сформулировал критик Р. де Града в 1941 г.: «Кроме средств художественного языка нас волнует общественное развитие во всей его полноте. Мы хотим, чтобы была ясна связь искусства с жизнью для более полного ее осознания». Такая позиция объясняет возросший интерес художников «Корренте» к действительности, что проявилось в усилении элементов реализма в их творчестве. Меняется и тематика произведений. От узкокамерных сюжетов художники переходят к социальным темам, обращаясь в первую очередь к наиболее трагическим моментам действительности. Так, Сассу пишет картину «Расстрел в Астурии» (1935; собственность автора), А. Бадоди (1913—1943) — «Предвестие Бухенвальда» (1938; Милан, частное собрание), Гуттузо— «Расстрел» (посвящен Гарсиа Лорке) (1938; Рим, Национальная галлерея современного искусства). Сильное впечатление произвела картина Гуттузо «Распятие» (1941; собственность автора). В современном искусстве имеется не много картин, в которых человеческое страдание нашло бы такое сильное выражение. Ослепительно яркий свет как бы вырывает из мрака обнаженные фигуры. Тела напряглись в нечеловеческой муке. Трагическим контрастом выступает подчеркнуто обыденный натюрморт первого плана и каменно неподвижные фигуры палачей. Превалирующие красные тона создают впечатление, что вся сцена обагрена кровью. Бурная внутренняя динамика выявлена особым богатством и многообразием пластических решений. Несмотря на отвлеченность сюжета, на, так сказать, обращение к «эзоповскому» языку, антифашистский характер картины очевиден. Далеко не случайно то, что на «Корренте» обрушилась вся официальная критика, в то время как творчество первых оппозиционных групп она обходила презрительным молчанием.

Вступление Италии в войну привело фашизм к окончательному краху. Немецкая оккупация страны в 1943 г. вызвала к жизни мощное народное движение Сопротивления, руководимое коммунистами. Этот период активизации общественного самосознания стал основой коренного обновления культуры. Наиболее прогрессивные художники Италии приняли самое активное участие в антифашистской борьбе. В эти годы Гуттузо был офицером партизанского соединения. Пиццинато за участие в партизанском движении был арестован нацистами. Активно участвует в борьбе и Мукки.

Художественная жизнь на время замирает. То немногое, что было создано за это время, носит характер подготовительных этюдов и набросков. Художники спешат запечатлеть все многообразие событий, которые вторглись в жизнь Италии. Гуттузо создает очень выразительную графическую серию «Gott mit uns!» (С нами бог!», 1944) о зверствах нацистов. Сассу пишет картину «Убитые на Пьяццале Лорето» (1944; Рим, Национальная галлерея современного искусства). Мукки работает над антивоенными картинами. «Близок был момент рождения действительно новой художественной Италии: новой в том смысле, что она не утеряет ни одного элемента, записанного в актив искусства реальности»,— писал об этом времени критик А. дель Гуэрчо. Формирование этой новой художественной культуры началось после освобождения.

Движение Сопротивления положило начало демократической революции. «Дух, программа, традиции антифашизма, великий положительный опыт его борьбы и побед являются маяком, который должен направлять всю нашу работу» [20],— писал П. Тольятти. Активный процесс последовательной демократизации итальянского общества стал базой коренного обновления культуры.

Первые послевоенные годы в культурной жизни Италии были временем больших надежд. Художники искренне верили, что все препятствия на пути создания нового искусства уничтожены. Начинается период теоретических споров, дискуссий, непрочных объединений. В короткое время было опубликовано большое количество всякого рода манифестов и заявлений, которые, однако, показали, что дальнейшие пути развития искусства все представляли себе по-разному и довольно смутно. Тем не менее уже в это время наметились две основные тенденции: римская (Гуттузо и другие), ориентирующаяся на реализм, и миланская (Морлотти, Кассинари и другие) — на западноевропейский авангардизм.

Окончание войны ознаменовало конец того «героического экспрессионизма», который сложился в работах художников миланского объединения «Корренте». Последними произведениями такого плана можно считать графическою серию Гуттузо «С нами бог!», картину Сассу «Убитые на Пьяццале Лорето», картину Мукки «Растрелянный» (1944; Милан, частное собрание) и рисунки «Бомбардировка Горлы» (1944), картину Треккани «Расстрел» (1943). Особенно показательны рисунки Гуттузо, сделанные во время войны. Выполненные на случайных листах бумаги, они с огромной силой и с какой-то жесткой правдивостью рассказывают о зверствах нацистов. Мир бесконечного страдания открывают эти 20 листов (тушь и акварель). Оно — в судорожном переплетении агонизирующих тел, в тупой неподвижности бесформенных фигур немцев, в мрачном, холодном фиолетово-синем колорите, в красных пятнах крови. Вся страсть художника направлена на отрицание, им руководит не столько жалость к жертвам, сколько ненависть к палачам. Отсюда и эта яростность изображений: она переходит в усиленную деформацию, в гротеск, ведет к преувеличенной условности. Все рушится, все уродливо в этом страшном мире преступлений. Гуттузо сознательно отказывается от индивидуализации образов — он хочет, чтобы они стали символом страданий всех народов от нацизма. Но не только сострадание руководит художником. Именно здесь формируется тот обличающий характер искусства, который будет столь типичен для неореализма.

Ренато Гуттузо. Рисунок из цикла «Gott mit uns!» («С нами бог!»). Гуашь и темпера. 1944 г. Рим, частное собрание.

илл. 154 а

В первые послевоенные годы почти все итальянские художники находились под сильным впечатлением «Герники» Пикассо, которая вызывала тогда много горячих споров. Одних в ней привлекало яркое социальное звучание, других — только формальная сторона. И те и другие так или иначе стали использовать элементы художественного языка кубизма и посткубизма. Художникам казалось, что сам процесс воспроизведения действительности в простейших пластических формах даст им возможность выразить твердость и устойчивость позитивных элементов нового в современной жизни.

На таких позициях стояло большинство художников, входивших, в частности, в «Новый фронт искусств». Это объединение образовалось сразу же после войны, в 1946 г. В него вошли почти все наиболее значительные художники антифашистской оппозиции 30-х гг. (Биролли, Морлотти, Гуттузо, Пиццинато и другие). Предполагалось, что в новых условиях они смогут развивать предпосылки, сформировавшиеся в предвоенные годы и в период освобождения в торчестве наиболее прогрессивных мастеров, и совместными усилиями создать новое итальянское искусство.

Если в предвоенные годы объединения, формировавшиеся на основе общего негативного отношения к фашизму, могли включать в себя художников самых различных направлений, то теперь решающее значение приобретают конкретная идеологическая позиция и эстетические интересы того или иного мастера. В «Новом фронте искусств» это в первую очередь проявилось в различном отношении художников к его задачам и целям. Гуттузо и Пиццинато стремились к искусству большой социальной направленности, уделяя особое внимание революционному содержанию произведений. Биролли, Морлотти и другие основной акцент делали на формально-художественной стороне течения, сводя задачи его только к поискам новой «выразительности» в рамках определенных (формалистических) эстетических воззрений. Художественная практика «Нового фронта искусств» начинается при сильном влиянии западноевропейского авангардизма. Биролли и Морлотти пытаются сочетать экзальтацию экспрессионизма с пластической определенностью кубистов — «Женщина и луна» Биролли (1946; Брешиа, частное собрание) и «Пейзаж» Морлотти (1945; частное собрание). Гуттузо переживает трудный период поисков в духе Пикассо. Э. Ведова и А. Корпора переходят к абстрактным композициям.

Выступление «Нового фронта искусств» в Милане (1947), в Болонье (1948) и на Венецианской Биеннале 1948 г. встретило горячую поддержку официальной буржуазной критики, которую очень устраивали ориентация большинства художников на формалистическое искусство, их уход от действительности. Так, критик Маркьори открыто призывал к «полной независимости художника от политических требований, от советов теоретиков социалистического реализма». Таким образом, аполитичность возводится им в основной принцип искусства. С другой стороны, формалистическую практику «Нового фронта искусств» резко критиковала коммунистическая печать. В 1948 г. журнал «Ринашита» опубликовал статью, в которой выставка «Нового фронта» в Болонье была охарактеризована как «собрание чудовищных работ». В том же году секретарь ЦК Коммунистической партии Италии Л. Лонго в своем докладе выступил против идеологического нейтралитета деятелей культуры, призывая их к борьбе за реалистическое искусство.

Биеннале 1948 г. стала началом раскола «Нового фронта искусств». Р. Гуттузо, А. Пиццинато, Ф. Франчезе после трудных, противоречивых поисков переходят целиком на реалистические позиции. Другая часть художников, наоборот, все большее внимание уделяет чисто формальным проблемам. К концу 40-х гг. стало ясно, что дальнейшее единство невозможно, так как противоречие между реализмом и абстракционизмом — это противоречие и эстетического и идейного характера. «Новый фронт искусств» был распущен в 1948 г. В ходе подготовки к Биеннале 1950 г. из него выделилась абстракционистская «Группа восьми» (Биролли, Туркато, Морлотти, Ведова и другие). С этого же момента начинается формирование мощного реалистического направления. В дальнейшем итальянское изобразительное искусство формируется по этим двум основным направлениям — абстракционистскому и реалистическому.

Особенно бурное развитие первого совпадает с началом наступления реакционных сил в общественной жизни страны. Уже к концу 40-.х гг. большинство важнейших демократических завоеваний народа сводится на нет. Принятая конституция оказалась просто формальным документом. Благодаря активной помощи США к власти приходит правая демохристианская партия. Италия вступает в Северо-Атлантический пакт. Активизируются различные неофашистские партии. «Начиная с 1947 г.,— писалось в журнале «Ринашита»,— в Италии проводится политика, которую можно определить как антикоммунистическую не только в ее основе, но и почти во всех ее проявлениях».

Такая ситуация тяжело отразилась на формировании мировоззрения многих деятелей культуры. Понимая, что демократические идеалы Освобождения в основном не достигнуты, они вместо активной борьбы за них замкнулись в своем разочаровании, стали проповедовать бесцельность всякой социальности, уход от проблем жизни. Отсюда их интерес к абстракционизму, который активно поддерживается официальной критикой и крупными маршанами.

Выделять основные течения в современном абстрактном искусстве можно лишь с большой долей условности, так как сущность их одинакова. Основой их программы во всех случаях является последовательный отказ от реальной действительности, крайне субъективистский характер творчества, сведение его лишь к формальному экспериментированию. Отдельные различия в форме у тех или иных художников, разумеется, не меняют общего характера этого искусства.

В Италии абстракционизм развивается по двум основным линиям: «конкретизм» и «романтический абстракционизм». Наибольшее развитие получила так называемая конкретная живопись. Термин этот был введен еще до 1940 г. голландцем ван Дусбургом в противовес термину «абстракционизм». Его теоретической базой является положение Мондриана о том, что «нет ничего более конкретного, чем линия, цвет, плоскость». В связи с этим основной задачей «конкретистов» является создание живописных форм, не имеющих ничего общего с формами реальной действительности. Художник-«конкретист» не «абстрагируется от действительности», но якобы создает свою «новую действительность». Практически «конкретная живопись» сводится к компоновке на плоскости разнообразных геометрических фигур, которые часто пишутся открытыми цветами — яселтым, красным, синим.

В 1948 г. в Милане образовалась первая группа «конкретистов» «М.А.К.» («Movimento d'arte concreta»). Вскоре подобные группы были созданы в Риме, Флоренции, Венеции. К середине 50-х гг. развитие «конкретизма» принимает несколько необычное направление: ряд художников во главе с Б. Мунари и архитекторы, вошедшие в «М.А.К.», сделали попытку добиться «синтеза искусств», то есть применить опыт «конкретистов» в архитектуре и прикладном искусстве. Однако попытка была безуспешной в связи с тем, что художники не смогли отрешиться от своих «изобретенных» форм и подчинить их логически закономерным архитектурным конструкциям.

«Рационалистическому» (то есть «конкретному») течению в абстрактной живописи противостоит «романтическое». Если художники первого следуют за Мондрианом, то вторые взяли за основу художественный язык картин Кандинского. Следует отметить, что большие полотна художников этого направления — Бедова, Корпора, Афро,— построенные на динамическом смешении бесформенных более или менее интенсивных цветовых пятен, имеют так же мало общего с жизнью, как и работы «классических» «конкретистов». По-своему это течение выразилось и в пластике. Скульптор Альфо Кастелли (р. 1917), например, создает массивные композиции из бесформенных кусков железа.

Афро. Ночной пейзаж. 1953 г. Турин, Музей современного искусства.

илл. 165 а

Альфо Кастелли. Разговор. Бронза. 1964 г. Собственность художника.

илл. 165 б

Наиболее остро антихудожественная сущность абстрактного искусства выразилась в так называемой «ядерной живописи» («Pittura nucleare») — художники 3. Бай, С. Данджело и другие. Вслед за американцем Поллоком они стремятся создать «новую материю, которая принимает еще неопределенную форму»,— то есть «экпрессионизирующего» варианта абстракционизма. Практически это сумятица пятен, потеков краски, линий, точек. Художник почти не участвует в процессе создания картины: он выплескивает на холст краску, прикрепляет к нему всякие малопригодные для живописи вещи (мешки, жженую фанеру, куски дерева и металла). Их случайное сочетание и составляет главную особенность работы.

В скульптуре большое значение приобрело «Пространственное течение» («Movimento spaziale»). Его основатель — скульптор Л. Фонтана (р. 1899) уже в 1946г. опубликовал в Буэнос-Айресе «Белый манифест», в котором впервые изложил программу итальянского «спациализма». Эта программа (которую он разрабатывал и дополнял в течение ряда лет) была столь широка и многосложна, что ее осуществление целиком исключалось. В частности, Фонтана призывал отказаться от привычных материалов и уйти от ограниченности пространства обычной картины. Он предлагал проецировать изображения с помощью телевидения на облака, создавать фантастические искусственные радуги и т. д. В практике же все это свелось к поискам новых пластических материалов и к экспериментам в области сочетания скульптуры, цвета и света. Так, он охотно комбинирует куски цветного металла различной фактуры со стеклом, пробует использовать в композициях различную подсветку и т. д. В живописи к этому течению примыкает художник Джузеппе Капогросси (р. 1900).

Джузеппе Капогросси. Поверхность 77. 1956 г. Венеция, Международная галлерея современного искусства.

илл. 164 а

В стороне от общего абстракционистского течения стоят художники-экспрессионисты Р. Бриндизи (р. 1918) и Дж. Гуэрески (р. 1919). Они еще не отказались от изобразительности, но формалистические поиски все больше ведут их к беспредметности. Так Гуэрески строит свои картины на заведомо алогичных сочетаниях остродеформированных изображений предметов; в фантастических расплывшихся на плоскости формах исчезают немногие оставшиеся изобразительные элементы: смысл рисунка теряется — он превращается в кошмарное видение, в котором болезненно смешались нереальные образы.

Джузеппе Гуэрески. Большой экстерьер с фигурой. 1964 г. Собственность художника.

илл. 164 б

Говоря об абстракционизме, следует отметить принципиально важный момент. В области официального (в настоящее время абстрактного) искусства Италия, как и до войны, осталась европейской провинцией. Все, что делается сейчас в нем, является чаще всего более или менее удачным повторением зарубежных образцов, обычным, в основном посредственным эпигонством. Определяющим же, тем, что позволило Италии занять особое место в современном искусстве Запада,— несомненно является широкое реалистическое движение. Оно сформировалось на базе предпосылок обновления культуры периода антифашизма и освобождения, которые получили максимальное развитие в новых социальных условиях.

Небольшие группы с общей реалистической программой начали создаваться уже во время войны. В Милане в 1942 г. вокруг галлереи «15 Боргонуово» сложилась группа художников-реалистов во главе с Д. Фумагалли. Подобное же объединение возникло в Риме (группа «П Портоначчо»). Его инициатором был Л. Веспинъяни. Правда, в то время их художественная программа не шла дальше своеобразного «протестующего интимизма», который выдвигался в противовес фашистской риторике.

Общий подъем самосознания и революционной борьбы в 1944—1945 гг. обогатил реалистические тенденции новым идейным содержанием. Это проявляется уже в сложное время расцвета формалистических поисков. Так, в начале 1946 г. молодые художники— социалисты и коммунисты (Веспиньяни, Перилли, Дорацио и другие) образовали группу «Социальное искусство», подчеркивая стремление к новому революционному содержанию. В том же году генуэзская секция социалистической партии объявила конкурс на лучшее социально направленное и гуманистическое произведение. Одновременно Федерация КПИ Гроссетто организует выставку работ наиболее прогрессивных художников — Гуттузо, Омичолли, Тамбури. Все эти события— несомненно, очень важные — следует, однако, рассматривать как подготовку к тому качественному скачку, который произошел в начале 50-х гг.

Широкое реалистическое движение, которое определилось к моменту раскола «Нового фронта искусств», явилось наиболее ярким проявлением в итальянской культуре бурного процесса революционной демократизации общества. Со своей стороны реалистическое искусство также активно влияет на социальную жизнь страны. Поэтому понимание его вне конкретной исторической ситуации невозможно, ибо результаты его не только в картинах или кинофильмах, но и в новой культурной атмосфере, в борьбе батраков Калабрии и Сицилии, в забастовках и антифашистских выступлениях пролетариата.

В Италии нет единого организационно оформленного объединения реалистов (небольшие группы, объединяющиеся на сравнительно короткое время, не меняют общего положения). Движение, которое охватило почти всю страну, объединяет мастеров с разными художественными почерками, различные творческие индивидуальности. Общим для них является реалистический метод и понимание активного характера искусства.

В 1952 г. в Риме по инициативе Гуттузо была основана газета «Реализмо», которая стала идейным и теоретическим центром движения, традиционно называемого «неореализмом». Сам по себе термин не вызывает возражений, так как подчеркивает новое качество сравнительно с искусством 19 в. Однако бурный расцвет итальянского неореалистического кино в 50-х гг. привел к тому, что некоторые «кинематографические» представления были механически перенесены и на изобразительное искусство, определяющееся тем же термином. Не сравнивая тот и другой вид искусства, следует отметить, что собственно неореалистическое кино, как течение со своей особой программой, при его необычайно высоком художественном уровне имеет более «объективистский» характер, оно менее активно в социальном отношении. Таким образом, говоря об итальянском неореализме, нужно рассматривать его дифференцированно, в зависимости от вида искусств.

Наиболее убедительным определением неореализма как общего литературно-художественного движения является то, которое дает журнал «Контемпоранео»: «Неореализм — творческий метод, родившийся на основе движения народных масс, на основе марксистской теории». Раскрывая это положение для изобразительного искусства, можно сказать, что новое реалистическое направление является критическим реализмом, обогащенным опытом художественной культуры антифашизма, основным содержанием которого является жизнь народа, показанная с точки зрения классовой борьбы, с позиций революционного пролетариата. Именно благодаря этому в нем формируются отдельные элементы социалистического реализма.

В рамках такого обширного движения, как реалистическое, работают художники, не похожие друг на друга. Говоря об особенностях их художественного языка, можно отметить лишь какие-то самые общие моменты. Художественный язык итальянских реалистов очень лаконичен. Они стремятся к максимальной образной обобщенности. Сознательно избегая всякой излишней детализации, они хотят, чтобы каждый образ поднимался до уровня символа. Такого рода символами стали «Девушка, поющая Интернационал» Р. Гуттузо (1953; Рим, собрание Амидеи), графический портрет сторонницы мира Г. Мукки, бронзовые рельефы на тему «Распятие» Дж. Манну.

Ренато Гуттузо. Девушка, поющая «Интернационал». 1953 г. Рим, собрание Амидеи.

илл. 154 б

Неореализм избегает повествовательности. Художник чаще всего не рассказывает, а показывает. Он стремится передать самое главное и уходит от всего, что отвлекает от зрительного образа, заставляет домысливать его, приводит к литературной его трактовке. Поэтому картина художника-неореалиста является своего рода эмоциональным взрывом, рассчитанным на активную реакцию зрителя. В этой связи большое значение в современном итальянском реалистическом искусстве приобретает цвет. Он перестал быть средством чисто декоративным, а вновь несет большую смысловую и эмоциональную нагрузку. Достаточно вспомнить кроваво-красное знамя в картине «Мертвый рабочий» (1953; Лондон, частное собрание) и ярко-желтые пятна лимонов в «Битве у моста Аммиральо» (1951—1952; Милан, собрание Фельтринелли) Гуттузо или тревожные, трагические фиолетовые, лиловые, синие тона в картине «Возвращение батраков» (1952; Рим, Национальная галлерея современного искусства) Дж. Дзигайны. Вместе с тем мастера неореализма умеют раскрывать внутреннюю значительность образа человека труда, изображенного, казалось бы, в весьма обычных ситуациях. Такова картина Дзигайны «Поденщик» (1954), передающая сдержанную внутреннюю силу простого человека.

Джузеппе Дзигайна. Поденщик. 1954 г. Собрание Кортина.

илл. 158 а

Все эти элементы в той или иной степени проявились в наиболее значительных произведениях современных художников-реалистов. Однако в некоторых случаях механическое, эпигонское обращение к ним приводило к прямо противоположным результатам. В частности, преувеличенное стремление к обобщенности иногда делало образ человека схематичным, обедняло его. Утрированная экспрессия зачастую приводит к деформации, которая не только не помогает более глубокому раскрытию содержания, но, наоборот, «зашифровывает» его, что еще усиливается «рецидивами» авангардистского художественного языка.

Ренато Гуттузо. Битва у моста Аммиральо. 1951—1952 гг. Милан, собрание Фельтринелли.

илл. 156 б

Расцвет реалистического искусства в Италии приходится на середину 50-х гг. К этому времени были созданы наиболее значительные, программные произведения, такие, как «Занятие пустующих земель в Сицилии», «Битва у моста Аммиральо», «Каменотес» Р. Гуттузо, «Оборона фабрики», «Законная защита», «Смерть Марии Марготти» Г. Мукки, «Возвращение батраков», «Трава для кроликов» Дж. Дзигайны, «Грузчики соли», фресковый цикл в Палаццо делла Провинча в Парме А. Пиццинато и др. Особое значение приобретает тематическая картина. Одним из первых произведений такого плана в неореализме была большая картина Ренато Гуттузо «Занятие пустующих земель в Сицилии» (1948; Берлин, Академия искусств). При известной условности художественного языка, идущей еще от «Нового фронта искусств», по своему характеру она уже целиком реалистическая. Сцена разворачивается на фоне голого, выжженного солнцем пейзажа. Он передан довольно условно — чередующиеся красные, желтые, светло-серые полосы воссоздают образ иссушенной пустынной Сицилии. Композиция строится на мерном, ритмичном движении толпы, которое обрывается в правой части полотна. Картина лишена композиционного центра — он как бы дробится в отдельных группах (крестьянин, вбивающий кол в землю, крестьянин с киркой слева и т. д.). Кажется, что художник все внимание уделяет одному — показать единство всех участников демонстрации, не задерживаясь на ком-либо отдельно. Живописный язык произведения необычайно богат; чистые сильные тона — красный, белый, зеленый, синий — в сочетании с энергично написанным пейзажем дают особенную напряженность действию. Очень хорошо написаны фигуры батраков на первом плане: самой живописной фактурой Гуттузо «лепит» их крепкие, коренастые фигуры. Хотя влияние кубизма еще сказывается в трактовке людей, в картине есть ряд сильных образов: девочка с ребенком на первом плане, решительно идущая рядом с повозкой молодая женщина в зеленом, данная в энергичном наклоне фигура крестьянина, вбивающего кол в землю. Впервые в итальянском искусстве 20 в. пафос народной борьбы получил столь яркое художественное выражение. Выразительны поиски характеров и в портретах, созданных Гуттузо («Человек, который ест спагетти», 1956).

Ренато Гуттузо. Человек, который ест спагетти. 1956 г. Рим, собрание Фаринелли.

илл. 156 а

Вообще творчество Гуттузо является одной из наиболее значительных страниц современного изобразительного искусства. Его страстная, темпераментная, подлинно национальная живопись стала своеобразным эталоном современного итальянского реализма. Он создал великолепные произведения почти во всех жанрах. Так, говоря о пейзаже, в первую очередь следует назвать работы Гуттузо. Его калабрийские и сицилийские пейзажи полны яркого солнца, высохшая земля оживает множеством тончайших цветовых нюансов, красные крыши домов воссоздают непередаваемую чисто итальянскую атмосферу. Много работает художник в области натюрморта. Его традиции идут еще с довоенных лет (вспомним чудесный натюрморт в картине «Распятие»). Чаще всего он обращается к предметам самым обыденным: орудия труда, баночки красок, картофель (например, «Картофель на желтой бумаге» в Государственном Эрмитаже). Очень энергичные по живописи, они всегда говорят о присутствии человека, немыслимы без него.

Ренато Гуттузо. Пейзаж в Калабрии. 1953 г. Рим, собрание Грациадеи.

илл. 155

Однако особенно важны его большие многофигурные композиции. Такие работы, как «Буги-вуги в Риме» (1953; Рим, частное собрание), «Расстрел патриотов» (1952; Рим, галлерея Колонна), «Пляж» (1955—1956; Парма, Национальная галлерея), создали богатый многогранный образ нашей эпохи с ее борьбой и трагедиями.

Ренато Гуттузо. Пляж. Фрагмент. 1955—1956 гг. Парма, Национальная галлерея.

илл. 157

Очень энергична и выразительна живопись Джузеппе Дзигайны (р. 1924). Его картина «Возвращение батраков» написана широкими, свободными мазками. Беспокойная фактура живописной поверхности усиливает динамическую композицию, построенную на движении в глубь полотна. Контрастом ей служат хорошо скомпонованные, уверенные фигуры крестьян. Контрастная напряженность усиливается и общей тревожной фиолетово-синей гаммой тонов.

Искусство Армандо Пиццинато (р. 1910), одного из основателей реалистического движения в Италии, более рационалистично. Он стремится к точной передаче действительности во всех ее деталях. Основной темой Пщщинато является твердость и сила людей труда, и поэтому картины его всегда более статичны. Обычно он компонует фигуры и предметы широкими цветовыми плоскостями, подчеркивая их интенсивным освещением и яркими, открытыми тонами. В картине «Грузчики соли» (1952; собственность автора), стремясь полнее раскрыть красоту созидательного труда, он, изображая разгрузку баржи, дает трудовые процессы в их последовательности. Если психологическая характеристика персонажей еще недостаточно глубока, то сами эти сильные фигуры, стройный ритм движений, четкость композиции великолепно передают атмосферу созидательного труда. Реже обращается художник к произведениям бытового жанра, примером которых может служить картина «Обед крестьянина» (1953; собственность художника). О работе Пиццинато в области монументальной живописи (большой фресковый цикл в Палаццо делла Провинча в Парме, посвященный Сопротивлению) уже упоминалось.

Армандо Пиццинато. Грузчик. 1953 г. Собственность художника.

илл. 158 б

Армандо Пиццинато. Резня в Боско. Фреска в Палаццо делла Провинча в Парме. 1955 г.

илл. 159

Габриеле Мукки. Спящий рыбак. 1951—1952 гг. Милан, собрание Канелла.

илл. 160

Большую роль в формировании итальянского неореализма сыграл Габриеле Мукки (р. 1899). Свою эстетическую программу он сформулировал уже в первые послевоенные годы. Она заключается в том, что художник в своем творчестве должен уметь выбрать из многообразия фактов действительности те, которые свидетельствуют о формировании нового, прогрессивного в жизни. Руководствуясь Этой программой «выбора реальности», Мукки создал целый ряд произведений, ставших выразительным документом времени. К наиболее значительным его работам относятся картины о забастовщиках («Законная защита», 1950; «Оборона фабрики», 1949; панно «Смерть Марии Марготти», 1949), серия картин о рыбаках (особенно исполненное величественной трагичности «Кораблекрушение», 1958; Экспрессивный «Спящий рыбак», 1951—1952), антивоенная серия («Бомбардировка Горлы», 1951, и «Война», 1949). В основном живопись Мукки, построенная на динамической композиции, сложных ракурсах и ярком локальном цветовом решении, отличается некоторой сухостью и «жесткостью». Но эта сухость исчезает в его лирических портретах. Так, «Портрет Ады» (1954), написанный очень пастозно, построен на тонких нюансах светлых охристых тонов, как бы освещенных солнцем. В сочетании с боковым, почти контражурным освещением и с теплыми, светлыми рефлексами на голубом фоне одежды они создают необычайно жизнерадостный и поэтический образ. Известная сухость свойственна и, в общем, интересным работам римлянина Доменико Пурификато (р. 1915)

Доменико Пурификато. Переноска раненого крестьянина. 1952 г. Собственность художника.

илл. 161 а

Несколько меньшее развитие в итальянском неореализме получили такие жанры, как портрет и пейзаж. Тем не менее Карло Леви сумел создать глубоко психологический образ поэта У. Саба (1952; Рим, Национальная галлерея современного искусства). Нервная, взволнованная живопись сразу «оживляет» несколько тяжеловатое лицо. Художник пишет пастозно, и это делает портрет очень энергичным, рельефным. Особенно замечательны глаза — полные большой мудрости, они смотрят прямо на зрителя, аккумулируя всю живописную выразительность портрета. Леви также автор и ряда интересных тематических композиций, посвященных жизни итальянского народа и занявших видное место в современном искусстве.

Карло Леви. Портрет Умберто Саба. 1952 г. Рим, Национальная галлерея современного искусства.

илл. 161 б

Несомненно, что в области скульптуры наиболее крупным мастером является Джакомо Манцу. Его скульптурные серии, вернее, работы на одну тему («Кардинал», «Распятие», «Балерина»), развивают лучшие традиции реалистической пластики. Постоянно углубляя образ, переходя от одного сюжета к другому, аналогичному, он сумел создать произведения большого философского содержания и необычайной художественной силы. Таковы его плоские рельефы «Распятие» и «Снятие с креста». Очень простые по композиции, они за традиционной сюжетикой скрывали вполне определенные указания на действительность: человек в немецкой каске с саблей в руке, стоящий около распятого,— явный намек на фашистские преступления.

Джакомо Манцу. Кардинал. Фрагмент. Бронза. 1955 г. Венеция, Международная галлерея современного искусства.

илл. 169

На раннего Манцу сильное влияние оказала импрессионистическая скульптура Медардо Россо, стремившегося запечатлеть мгновенное состояние натуры. Манцу ставил перед собой более широкие задачи, он искал синтетический образ. Однако его привлекала одна особенность художественного языка Россо: неровная, «мятая» поверхность и лишенные детализации, обобщенные объемы создавали богатое светотеневое решение. Поэтому Манцу всегда очень внимателен к живописности фактуры. Свет дробится на ней, переходя от одной детали к другой, затухает в более или менее плотных тенях, чтобы вновь вспыхнуть рядом. Постоянное движение в сочетании со статикой форм (так как чаще всего его скульптуры статичны) наполняет произведение жизнью и энергией, делает его необычайно выразительным. Это особенно характерно для многочисленных портретов Инге и для скульптуры «Кардинал». Фигура в остроконечной тиаре и тяжелых церковных одеждах кажется единым неразделенным объемом, и только свет, скользящий по беспокойной неровной поверхности, оживляет маленькое, тонкое лицо кардинала.

Большую известность получили работы Манцу на тему «Танцовщица». В их пластическом решении появляется особая упругость напряженного сильного тела. Контур приобретает мелодическую плавность.

Манцу — большой мастер скульптурного портрета. Его «Голова Инге» отличается глубиной психологического решения. Энергичная пластика нервного лица определяет большую эмоциональную насыщенность произведения .

Джакомо Манцу. Голова Инге. Бронза. 1958 г.

илл. 168

В 1949 г. Манцу начинает работу над одним из важнейших своих произведений— рельефами для «Врат смерти» собора св. Петра в Риме, которые он окончил только в 1964 г. По существу, они явились логическим развитием серии его рельефов конца 30-х гг. (таких, как «Распятие», «Снятие с креста» и т. д.). «Врата смерти» состоят из шести рельефов, между которыми размещены символические изображения животных и растений. Скульптор обращается к плоскому рельефу так, что порой изображение сводится почти к контуру (только изредка ткань или драпировка выступает угловатыми формами из плоскости), благодаря этому создается удивительно музыкальный ритм изящных точных линий [21]. Пластика плоского рельефа вообще требует очень высокого мастерства. И в этом отношении работа Манцу безупречна. Легкая модуляция поверхности выявляет и заставляет жить мышцы тела, передает самые тонкие нюансы эмоционального состояния. Символика сюжетов («Смерть в воздухе», «Смерть на земле» и т. д.) не препятствует правдивому и жизненному их решению, глубокому раскрытию образов (особенно выразителен образ папы Иоанна XXIII).

Джакомо Манцу. Смерть Авраама. Эскиз рельефа для «Врат смерти» собора св. Петра в Риме. Бронза. 1949— 1964 гг.

илл. 166

Джакомо Манцу. Смерть насильственная. Глиняная модель рельефа для «Врат смерти» собора св. Петра в Риме. 1949—1964 гг.

илл. 167

Другой известный итальянский скульптор, Марино Марини (р. 1901), также вначале шел от импрессионистического опыта М. Россо. Но довольно быстро он отказывается от него и увлекается средневековой пластикой. Стремясь к такой же пластической цельности и обобщенности скульптурных форм, он в конечном итоге приходит к известному схематизму в трактовке образа. Многочисленные всадники и обнаженные фигуры выступают в виде малообработанных блоков, в которых едва намечены детали. Даже в самых удачных произведениях скульптор не может преодолеть этой ограниченности.

Марино Марини. Всадник. Бронза. 1947 г. Милан, собрание Юккер.

илл. 170 а

Большую известность завоевал памятник борцам Сопротивления в Парме (1955) Марино Мадзакурати (р. 1910). Особенно выразительна лежащая на высоком постаменте фигура убитого партизана. Необычный ракурс подчеркивает удачную компоновку формы, которая как бы вырастает из камня. Ряд значительных работ был создан также скульптором Джузвппе Мадзуло (р. 1913). Его известная скульптура «Мать» (1951), построенная на сочетании тяжелых, малорасчлененных объемов, отличается внутренней силой и выразительностью. Довольно широко известны в Италии и особенно за границей холодно-красивые, салонные скульптуры Франческо Мессины (р. 1900), В его творчестве очень сильны традиции герметизма 30-х гг., и произведения скульптора далеки от жизни, порой слишком отвлеченны. В острой экспрессионистической манере работает А, Фаббри (р. 1911), создавший в 1952 г. скульптуру «Смерть партизана», которая была одним из важных звеньев в поисках героического образа современника в скульптуре.

Марино Мадзакурати. Памятник борцам Сопротивления в Парме. Фрагмент. 1955 г.

илл. 170 б

В силу ряда причин развитие итальянской графики было менее широким по сравнению с живописью. Только с 50-х гг. она начинает постепенно приобретать все большее значение благодаря своей актуальности и способности быстро откликаться на важнейшие события. Так, рисунки многих художников-реалистов часто появляются в прогрессивной печати. Основной особенностью итальянской графики является большая экспрессивность, заостренность, энергичность. Характерным примером может служить рисунок Р. Гуттузо «Бык» (тушь, акварель), который экспонировался в Москве в 1957 г. Повышенная экспрессия движений и цветовых пятен сочетается с точным и выразительным пластическим решением. Ярость и сила могучего животного переданы очень лаконично, почти одной контурной линией.

Крупнейшим мастером современной реалистической графики является Тоно Дзанканаро (р. 1906), работающий преимущественно в сложной технике сухой иглы и офорта. Его композиции строятся на мягких переходах от глубокого черного тона в тенях к высветленным деталям. Это сразу создает типичную для его работ поэтическую атмосферу. Целая серия офортов (1951) посвящена тяжелому труду поденщиц Ронкаферраро (в долине реки По). Фигуры работающих женщин, их широкие шляпы, одинаковые движения, деревья заднего плана создают необычайно красивый линейный и светотеневой ритм. Дзанканаро стремится опоэтизировать своих героев, их повседневный труд.

Антонио Дзанканаро. Поденщицы Ронкаферраро. Офорт. 1951 г.

илл. 162 а

После войны приобрели широкую известность красивые камерные рисунки художницы Анны Сальваторе (р. 1925), которая в 1956г. получила первую премию за графику на Венецианской Биеннале. Чаще всего она обращается к изображению молодых римлян.

Анна Сальваторе. Раненый. Рисунок. Тушь, перо, кисть. 1954 г. Рим, частное собрание.

илл. 163 б

Тонким рисовальщиком проявил себя Лоренцо Веспиньяни (р. 1924). Его точный штриховой рисунок передает своеобразную красоту городских окраин, где маленькие домики скрыты тенью громадных индустриальных сооружений. В последнее время, правда, в его творчестве заметно усилились элементы экспрессионизма.

Лоренцо Веспиньяни. Городской пейзаж. Офорт. 1955 г.

илл. 163 а

Известным рубежом в развитии итальянского реалистического искусства стали 1956—1957 гг. Они ознаменовали конец первого периода неореализма и открыли новый этап реалистических поисков. Вызванный необходимостью разрешить ту противоречивость метода, о которой говорилось выше, этот процесс только начинается, и основное его направление можно наметить лишь весьма приблизительно. Прежде всего он идет по пути большей художественной свободы. Отказываясь от некоторого догматизма в понимании реалистического метода, художники-реалисты стремятся к более глубокому и полному отображению действительности. В частности, значительно большее внимание уделяется образу человека, его психологической трактовке. Примером могут служить портреты Рокко Р. Гуттузо, а также его серия картин об одиночестве человека в буржуазном обществе («Толпа», 1959, Турин, Галлерея современного искусства; «Человек, пересекающий площадь», 1958, частное собрание, и др.). Новые поиски идут по пути повышения эмоционального воздействия произведения. Так, значительно более напряженно и выразительно звучит в работах А. Пиццинато старая тема—«Рабочие на лесах».

Ренато Гуттузо. Воскресенье. Калабрийский рабочий в Риме. 1960— 1961 гг. Москва, Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина.

Вместе с тем нельзя не отметить некоторое усиление формалистических тенденций в творчестве ряда художников. Так, последние антивоенные работы Дзи-гайна (такие, как «Генерал в бою», 1961, собственность автора) носят откровенно Экспрессионистический характер типа «Римской школы» 30-х гг. В последнее время подобные изменения проявились и в творчестве талантливого художника Уго Аттарди (р. 1923), который в 50-х гг. создал ряд значительных реалистических произведений.

Уго Аттарди. Безработные каменщики. Литография. 1952 г.

илл. 162 б

Однако это с полным основанием можно назвать «трудностями роста». Об этом, в частности, свидетельствует и то, что в последние годы в Италии появилось много молодых талантливых художников, не чуждых реализма (Э. Калабрия, К. Куатруччи, Л. Гуэррикьо, А. Фарулли). Их творческий путь начинается в атмосфере очень сложных споров и противоречивых поисков. Поэтому и искусство их неравноценно: удачи сменяются поражениями. Важно другое: они сумели отказаться от легких соблазнов абстракционизма и восприняли самое главное в опыте своих предшественников: идейную твердость. Именно это наряду с идейными и художественными завоеваниями художников старшего поколения является основой дальнейшего развития итальянского реализма.

В конце 19 в. Италия существенно отставала от более развитых капиталистических стран по уровню строительной техники и архитектуры. Среди немногочисленных зданий, которые сооружались в этот период, почти безраздельно господствовали эклектические постройки. Архаическая стилизация и эклектика проявляли себя во всех областях архитектуры, начиная от жилищного строительства (многоэтажные доходные дома) и кончая крупными монументами. Характерным примером может служить памятник Виктору-Эммануилу II в Риме — нагромождение архитектурных и скульптурных форм, образующих один из самых уродливых монументальных ансамблей в искусстве нового времени. Его сооружение началось еще в 1885 г. по проекту архитектора Д. Саккони и было закончено в 1912 г. Это сооружение не только внесло резкий диссонанс в художественный облик Вечного города, но и своим расположением нарушило градостроительную логику соседствующих с ним древних ансамблей.

С начала 1900-х гг. в архитектуре Италии, со значительным опозданием по сравнению с другими крупными государствами, появляются новые тенденции, направленные против деградирующей архитектурной эклектики. Их развитие на итальянской почве было отмечено своими специфическими чертами и, в частности, тем, что сопровождалось становлением футуризма как одного из формалистических течений буржуазного искусства. В Италии, ставшей родиной футуризма, он затронул не только литературу, живопись и скульптуру, но и архитектуру. Футуризм и в архитектуре исходил из сугубо формалистических позиций. Декларации футуристов о небывалом, эмоционально-динамическом искусстве будущего получили свое отражение в проектах фантастических городов Антонио Сант-Элиа (1888— 1916). Сант-Элиа представлял себе город как огромное техническое сооружение из стали и бетона в виде нагромождения многоэтажных зданий простых геометрических очертаний с вынесенными вперед лифтовыми башнями, со сложной системой улиц, проложенных на разных горизонтах. Идеи Сант-Элиа отличались утопичностью и были формалистичны в своем существе, однако они сыграли некоторую положительную роль благодаря силе архитектурной фантазии Сант-Элиа, в годы господства архаической эклектики и ретроспективной стилизации предвосхитившего в какой-то мере отдельные черты и приемы современной архитектуры. Примером аналогичного проекта застройки является «Город будущего» Марио Кьянтоне (1915).

Марио Кьянтоне. Проект «Города будущего». 1915 г. Фрагмент.

рис. на стр. 251

В период фашистской диктатуры в официальной демагогической программе фашизма архитектуре отводилось важное место, причем реакционные основы этой архитектурной политики стали особенно четко проявляться с конца 20-х гг. Если в начале 20-х гг. фашистские боссы терпимо относились к новому европейскому направлению архитектуры, то вслед за провозглашением далеко идущих целей борьбы за «Великую Италию» было выдвинуто требование создания «Средиземноморской архитектуры», которая должна была активно прославлять фашизм, выражать «силу и мощь» фашистского государства. В богатейшей культуре итальянского народа, в неисчерпаемых по своей глубине прекраснейших памятниках прошлого идеологи итальянского фашизма выделяли лишь помпезный монументализм, выражение величия государственной власти, прославление сильной личности героя — сверхчеловека.

Не удивительно, что в этой обстановке многочисленные представители эклектического академизма конца 19 — начала 20 в. и так называемого неоклассицизма довольно быстро усвоили новые требования и образовали основное ядро официального направления итальянской предвоенной архитектуры. К этой многочисленной группе постепенно примкнули и те архитекторы, которые хотя и не были лишены таланта и понимания прогрессивных художественных тенденций, но в условиях фашистской диктатуры не нашли в себе сил отстаивать самостоятельное развитие новой архитектуры и, прельстившись крупными государственными заказами, согласились поставить свое искусство на службу государственной машине. Наиболее полно указанные тенденции проявились в области итальянского градостроительства и в архитектуре общественных зданий. В то время когда страна еще далеко не закончила восстановление разрушенных войной жилищ, когда не было ни одного города, в котором не ощущался бы острейший жилищный кризис, фашистское правительство организовало широко рекламированную кампанию за реконструкцию, перестройку и создание новых городских общественных центров. Были разработаны проекты перепланировки Рима и Милана, Неаполя, Флоренции, Турина, Генуи и других политических, административных и промышленных центров. Главным содержанием этих проектов было гипертрофированное подражание монументальным ансамблям прошлого, стремление устраивать грандиозные площади, прямые и широкие проспекты, приспособленные для фашистских шествий и празднеств, пышные представительные общественные комплексы. Фашисты не скрывали и того обстоятельства, что они стремятся что-то противопоставить тому действительно огромному размаху градостроительных работ, который непрерывно осуществлялся в годы индустриализации в Советском Союзе и имел огромный резонанс во всех без исключения капиталистических странах. Показная сторона градостроительных начинаний фашистской Италии отчетливо видна уже из того, что реально осуществленными оказались лишь некоторые достаточно ограниченные замыслы генерального плана Рима и реконструкция центра Милана.

Проект генерального плана «Рима Муссолини» был разработан в начале 30-х гг. Он почти не затрагивал проблем жилищного строительства, зато намечал пробивку через тело древнего города целого ряда парадных магистралей, устройство «Форо Муссолини», представительного Университетского городка и нескольких других крупных комплексов. В осуществление этого плана была проложена Виа деи Фори Империали — проспект императорских форумов — шириной 30 м и длиной 850 м, которая рассекла центр города и связала своей жесткой геометрически прямолинейной асфальтированной лентой площадь Венеции с Колизеем. Практика показала, что транспортное значение этой магистрали сравнительно невелико. Что же касается ее художественных качеств, то они остаются весьма и весьма спорными. Так или иначе, но Вие деи Фори Империали разрушила цельность заповедного ядра Древнего Рима, внесла в него новый, несвойственный его градостроительной сущности масштаб. Задуманная как современное дополнение и развитие ансамбля Рима, эта магистраль связывает между собой и подчеркивает вопиющее качественное несоответствие между уродливейшим памятником Виктору-Эммануилу II и величественными руинами Колизея.

В еще меньшей степени можно считать украшением Рима реконструкцию улицы делла Кончилационе, образовавшую широкий, но грубый в своей классицистической композиции и тяжеловесно-парадной застройке выход от моста св. Ангела к собору св. Петра.

Построенный в первой половине 30-х гг. в Риме крупный спортивный комплекс, получивший претенциозное название «Форо Муссолини» (теперь Форо Италико), также носил парадно-показной характер. В его архитектуре особенно отчетливо отразились пропагандистские установки официального фашистского искусства. Этим целям служила и многочисленная скульптура. Так, например, вокруг центральной арены Римского стадиона (архитектор Э. дель Деббио) по ее верхнему ряду было установлено шестьдесят мраморных статуй атлетов. Мертвенная неподвижность этой шеренги окаменевших гигантов, расставленных с педантичной регулярностью, производит давящее впечатление, сковывает и угнетает. Общая архитектурная трактовка сооружений спортивного комплекса проникнута ощущением гнетущих, господствующих над человеком сил и отражает в себе ту тенденцию к архитектурному мистицизму и символизму, которая стала отчетливо прослеживаться в архитектуре фашистской Италии 30-х гг. и на которой нам придется еще останавливать свое внимание.

В начале 30-х гг. фашистское правительство отвело около ста тысяч гектаров непригодной для сельского хозяйства земли в районе малярийных Понтий-ских болот для расселения неимущих бывших участников войны. Здесь было выстроено несколько небольших городков — административных центров полувоенных поселений, в структуре, планировке и архитектуре которых отразились пропагандировавшиеся в те годы фашистскими идеологами градостроительные принципы. Два из этих городков — Сабаудия и Литтория — были расположены (первый в 23 км и второй — в 63 км) к югу от Рима. Согласно официальным градостроительным установкам, в них были выделены административный и религиозный центры, привилегированные кварталы государственных служащих, в наиболее выигрышных местах были размещены фашистские учреждения, казармы и т. п. Несмотря на стремление архитекторов создать целостный ансамбль, застройка городов суха, однообразна и мрачна. Их композиция рассчитана на внешний эффект и во многом ретроспективна. Так, например, в центре Сабаудии воздвигнута высокая 40-метровая башня, эффектно раскрывающаяся с подъездов к городу. Однако она не имеет никакого функционального смысла и лишь воскрешает внешние приемы ансамблевой застройки прошлого, в которой жилые здания группировались вокруг вертикалей церквей и башен мэрий.

Своеобразием и более современными архитектурными формами отличались некоторые жилые дома из числа тех, которые строились в новых городках. Правда, и здесь чаще всего господствовал неоклассицизм с его упрощением традиционных композиций. Однако ряд архитекторов пытался идти по пути адаптации жилой архитектуры европейского рационализма для местных итальянских условий и создавал внешне современные сооружения, наделенные в то же время такими южными элементами, как лоджии, перголы, солярии и т. п.

Те же тенденции были присущи архитектуре общественных зданий, служившей целям прославления фашистской государственности. Здесь господствовала модернизированная стилизация, в которой с предельной отчетливостью выступало стремление во что бы то ни стало присвоить себе славу и традиции великих архитектурных эпох прошлого. Наиболее колоритной фигурой этого направления был архитектор Марчелло Пьячентини (1881—1960)—признанный глава официальной школы архитектурного академизма, руководитель огромного проектного учреждения, вся продукция которого выходила за его подписью. Пьячентини был безусловно способным художником, который, однако, не только органически воспринял, но и во многом способствовал выработке реакционных доктрин фашистской архитектуры. Декларируя необходимость создания современной архитектуры, он понимал эту современность как упрощение и схематическую монументализацию традиционных архитектурных форм и композиционных приемов. Типичной для Пьячентини работой было строительство Университетского городка в Риме (1936), включающего в себя целый ряд зданий отдельных институтов и факультетов и раскинувшегося на восточной окраине столицы на территории более чем в 20 га.

Пьячентини руководил здесь всей группой проектировщиков и сам спроектировал и построил главное здание комплекса — Ректорат. Университетский городок задуман как единая монументальная композиция. Парадный въезд оформлен массивным сквозным портиком на квадратных столбах. За ним следует целая система обширных прямоугольных площадей и замкнутых в каре зданий, что создает впечатление военной строгости. Перед Ректоратом расположен парадный плац, а за ним — Церемониальная площадь для массовых шествий и военизированных упражнений. Характерно, что здесь среди других построек доминирует казарма университетской милиции, которая, как утверждали авторы, «имеет большое моральное и политическое значение...

С особой полнотой и ясностью реакционные черты и пропагандистская сущность официальной итальянской архитектуры в период между двумя мировыми войнами проявились в проектах дворца Литторио в Риме. Конкурс на проект дворца фашизма (Литторио) был объявлен в 1934 г. Его особая политическая цель была очевидна: дворец должен был олицетворять «фашистский дух» и стать «памятником эпохи». Соответственно было разработано и проектное задание, по которому комплекс сооружений дворца должен был занять место на новой Виа деи Фори Империали, неподалеку от Колизея, напротив базилики Максенция — Константина. Авторы большинства проектов отдали дань официальным требованиям организаторов конкурса и широко применили в архитектуре фашистскую изобразительную символику, образы романтизированного религиозного мистицизма или пытались синтезировать современность с «извечным латинским духом». В проекте А. Либера в центре полукружия главного фасада предлагалось, например, воздвигнуть огромный вертикальный каменный прямоугольный массив, изображающий эмблему итальянского фашизма— ликторский топор. Черный ствол его должен был быть сплошь покрыт изображениями на темы фашистской мифологии. Религиозно-мистические изображения занимали ведущее место в проектах архитекторов Тарки, Коппеде и во многих других.

Квинтэссенцией символического мистицизма явилась архитектура павильона Италии, выстроенного на выставке в Брюсселе в 1935 г. (архитекторы Марио де Ренци и Адальберто Либера). На фоне массивной стены, перфорированной однообразной сеткой небольших квадратных окон, были установлены гигантские черные топоры из камня и металла — все тот же фашистский символ. Их устрашающая несоразмерность создавала гнетущее впечатление, нарушала масштабность естественных архитектурных соотношений.

Марио де Ренци, Адальберте Либера. Павильон Италии на Международной выставке в Брюсселе. 1935 г.

илл. 171 а

Несмотря на крикливое и кажущееся безраздельным торжество официальной архитектуры фашистской Италии, было бы неверно не видеть существовавших в те годы оппозиционных архитектурных течений, в которых участвовали многие талантливые итальянские зодчие. Идеи новой, рационалистической архитектуры проникли в Италию главным образом из Франции и Германии в первой половине 20-х гг. Однако примерно в это же время прогрессивная итальянская архитектурная молодежь иногда непосредственно, но чаще через Чехословакию знакомится с революционными творческими концепциями и проектной практикой советских зодчих. Искания советских архитекторов и начало огромной преобразующей строительной деятельности в СССР производят на итальянских рационалистов сильное впечатление. В 1926 г. делается первый шаг на пути объединения итальянских рационалистов — в Милане создается творческая группа «Семи», которую составляли молодые архитекторы—выпускники Миланского политехнического института Л. Фиджини, С. Ларко, Д. Поллини, Дж. Терраньи и другие (в 1927 г. в эту группу вошел и А. Либера, впоследствии, как было показано, вставший на путь фашиствующего символического мистицизма). В опубликованном манифесте группы «Семи» провозглашалось, например, что «архитектура не может быть индивидуальной. Изящному эклектизму индивидуального противостоит дух серийного производства». Для пропаганды своих идей группа занялась издательской деятельностью, в частности был основан журнал «Казабелла», освещавший развитие современной архитектуры за рубежом и ставший одним из наиболее известных архитектурных журналов.

В 20—30-е гг. итальянскими рационалистами было создано несколько значительных по своим художественным и функциональным качествам сооружений, оставивших след в истории архитектуры. Едва ли не наибольшей известностью среди них пользуется автомобильный завод «Фиат» в Турине, построенный в 1927 г. архитектором М. Трукко. Все цехи завода целесообразно и логично объединены в едином пятиэтажном блоке с четырьмя внутренними дворами, общая протяженность которого при ширине 80 м достигает двух километров. На плоской крыше устроен первоклассный трек со специальным покрытием и глубокими виражами, предназначенный для испытания автомобилей. Вся конструкция выполнена в каркасном железобетоне, что и получило правдивое, полностью лишенное претенциозного эклектического убранства выражение в фасадах и интерьерах здания.

Ряд интересных и свежих по своей архитектуре зданий построил Джузеппе Терраньи (1904—1942), которому принадлежит большая заслуга в развитии рационалистической архитектуры Италии. Именно Терраньи одним из первых в итальянской архитектуре 20 в. начал разрабатывать проблему связи внутреннего пространства здания с окружающим его внешним пространством. Особенно характерен в этом отношении построенный им в городе Комо детский сад (1937). Это одноэтажное здание простых геометрических форм отличается изяществом пропорций и сильными композиционными контрастами глухих и застекленных поверхностей. Основные помещения группируются вокруг внутреннего двора, как бы воскрешая в новых формах давние традиции итальянской архитектуры. В то же время здание свободно раскрывается наружу благодаря открытой галлерее и стеклянным витражам, заменяющим одну из стен спальных комнат.

Аналогичные тенденции создания органично связанных с природой пространственных образований прослеживаются и в жилом доме Рустича (1935), построенном Терраньи в Милане совместно с другим прогрессивным архитектором П. Линд-жери. Здесь архитекторам удалось отойти от шаблонных композиций и создать своеобразный облик многоэтажного жилого здания с внутренним двором, развитой системой лоджий и разнообразной пластикой фасадов — чертами, хорошо отвечающими характеру итальянского климата и придавшими всему сооружению специфически местную окраску.

Еще одним видным представителем рационализма в Италии был Джузеппе Пагано (1896—1945), который не только сам успешно проектировал и строил, но и вел активную пропаганду новой архитектуры на организуемых им архитектурных выставках и на страницах журнала «Казабелла». Следует также отметить противоречивую, но в целом прогрессивную деятельность архитектора Эдуардо Персико (1900—1936), который в своих теоретических работах резко выступал против официальной архитектуры, отстаивая не только общие принципы новой архитектуры, но и самобытность ее итальянской интерпретации.

Многие прогрессивные архитекторы Италии в период между войнами в конце концов осознали враждебность тоталитарного фашистского режима интересам народа, его культуре и вступили на путь политической борьбы. Характерна, например, эволюция политических взглядов Дж. Пагано, который вначале был одним из сторонников фашистской доктрины, а позже нашел свое место в рядах активных борцов движения Сопротивления и погиб в концентрационном лагере. Трагично сложилась судьба и ряда других талантливых итальянских зодчих: не выдержав атмосферы фашистской диктатуры, покончил с собой Дж. Терраньи, активно сражался с фашистами и погиб в Маутхаузене Д. Банфи.

Вторая мировая война, стоившая жизни сотням тысяч итальянцев, нанесла огромный ущерб городам и населенным пунктам страны. Экономические трудности особенно отразились на широких слоях трудящихся масс, которые испытывали всю тяжесть не только безработицы и нищеты, но и жилищного кризиса. В таких условиях естественным явилось обострение внутриполитической борьбы, рост влияния демократических партий и профсоюзных организаций, требовавших развертывания муниципального и кооперативного жилищного строительства и вынуждавших правительство идти на определенные уступки. Благоприятная строительная конъюнктура возникла в это время и для частных предпринимателей, стремившихся вложить средства в строительное производство, сулившее баснословные прибыли. Большое значение для оживления строительной деятельности сыграл также приток в Италию иностранного (преимущественно американского) капитала, ставшего главной причиной мифа об итальянском «экономическом чуде». Сочетание всех этих условий послевоенной жизни Италии стало определяющим фактором развития итальянского градостроительства и архитектуры 50—60-х гг.

За послевоенный период в Италии почти не было случаев сооружения новых городов, поэтому основной объем строительства был сосредоточен в древних, насыщенных уникальными историко-культурными памятниками центрах. Эта специфика наложила свой отпечаток на характер итальянского градостроительства, выдвинув на первый план проблемы реконструкции существующей застройки, а также функциональной и эстетической связи между старыми и новыми частями города.

Прогрессивные архитекторы Италии, опираясь на опыт, накопленный в этой области в различных странах, разработали научно обоснованные методы охраны памятников и исторических комплексов древних городов. Как правило, новые проекты планировки сохраняют в неприкосновенной целостности те архитектурные ансамбли и даже обширные городские районы, которые донесли до нашего времени свою исторически сложившуюся структуру и специфическую художественную выразительность. Надо отметить, однако, что эта разумная концепция все время нарушалась под давлением эгоистических частных и откровенно спекулятивных интересов. Прогрессивной общественности Италии все время приходится вести борьбу с фактами покровительства со стороны государственного и коммунального бюрократического аппарата нарушителям градостроительных правил и законов.

В Риме новое строительство ведется в основном на значительном удалении от исторического центра, преимущественно в южном и северо-западном направлениях. В Милане жилые районы Комазина, Виальба, Галларатезе, Форце Армате, Арар, Бельтре и другие — все расположены на бывших городских окраинах, сравнительно недавно вошедших в черту города. В Неаполе, городе, раскинувшемся амфитеатром по берегам Неаполитанского залива, новые жилые районы окружают историческую часть города полукольцом, примыкая к ней в основном с северных и восточных направлений. Аналогичным образом ведется новое строительство в Генуе и Флоренции, где под застройку также используются преимущественно свободные территории, расположенные в стороне от исторических архитектурных ансамблей. В Иврии, сравнительно небольшом, но важном промышленном центре Северной Италии, разделение на старую и новую части — это своеобразное историко-худо-жественное зонирование — сложилось очень естественно и оправдано в функциональном отношении. Старый город со средневековым центром и рядом ценных архитектурных памятников лежит на высоком берегу реки, в то время как новая часть города развивается на противоположной ее стороне в тесной связи с промышленными предприятиями и транспортными коммуникациями.

Лео Калини, Массимо Кастеллацци, Васко Фадигати, Зудженио Монтуори, Ахилле Пинтонелло, Аннибале Вителлоцци. Вокзал Термини в Риме. 1947—1950 гг. Фрагмент фасада.

илл. 172 а

Забота о сохранении исторической основы городских ансамблей, которую проявляют итальянские архитекторы, не означает, что они отказываются вообще от строительства новых, современных по своему облику зданий среди старой застройки или обязательно идут по пути стилизаторства и приспособления архитектурных форм новых сооружений к их окружению. Наоборот, во многих случаях, когда это позволяет конкретная градостроительная ситуация, они смело используют композиционные контрасты и нередко добиваются хороших результатов.

Одним из лучших таких примеров служит строительство в Риме центрального железнодорожного вокзала Термини, законченное в 1950 г. (архитекторы Л. Калини, М. Кастеллацци, В. Фадигати, Э. Монтуори, А. Пинтонелло и А. Вителлоцци). Вокзал расположен в черте античного города, в окружении выдающихся древних памятников. Однако это крупное здание превосходных современных форм не только не разрушает их обаяние, но и во многом обогощает композицию ансамбля, делая ее более острой и многогранной. Используя возможности железобетона, архитекторы создали оригинальное криволинейного очертания перекрытие огромного билетного зала с вынесенным вперед без малого на 20 м козырьком. Живая пластическая форма рамной конструкции создает в интерьере динамику внутреннего пространства, а в общем построении здания, на фоне геометрически четкого многоэтажного объема фронтального корпуса, прорезанного нарочито узкими сплошными лентами окон, служит главным композиционным элементом, формирующим образ этого общественного сооружения. С вокзалом связаны и даже частично включены в него древние римские стены Сервия Туллия, что еще больше подчеркивает органический сплав, врастание вокзала Термини в существующее древнее архитектурное тело города.

Успех строительства центрального римского вокзала, заслуженно ставшего одним из наиболее известных в мировой послевоенной архитектурной практике зданий, связан прежде всего с комплексным решением всех архитектурных проблем. Четкий в функциональном отношении и эффективный с точки зрения художественной организации пространства план, ясное и выразительное конструктивное решение, наконец, продуманная связь с окружающей застройкой — вот три основных приема, использованных авторами.

Интересен по замыслу, хотя и более ординарен, железнодорожный вокзал в Венеции. Здесь четкие современные архитектурные формы служат как бы той художественной гранью, переступив которую вы покидаете реальный мир 20 века и вступаете в сказочный и романтический мир прошлого, мир прекрасного искусства, созданный и донесенный до нас итальянским народом.

Однако порой в современной итальянской архитектуре дают себя знать стремление к неоправданной внешней оригинальности новых построек и утрата чувства такта и согласованности с окружающими зданиями. Так, малоудачной с точки зрения ансамбля города и собственных архитектурных форм является башня Веласка, выстроенная в Милане в 1958 г. известными архитекторами Л. Бельджоиозо, Э. Пересутти и Э. Роджерсом. Это многоэтажное здание с подчеркнутой конструктивностью форм и нависающими на консолях верхними этажами расположено в старом центре города, неподалеку от Миланского собора. Надуманность его композиции, сухость архитектурных форм и тяжеловесность индустриализированного облика производят неприятное впечатление и вносят лишний дисгармоничный акцент в и без того достаточно хаотичный из-за обилия новых вертикалей силуэт города.

Определенных успехов добились итальянские архитекторы за последние годы при осуществлении жилищного строительства на свободных территориях, где архитектор более широко, может использовать все имеющиеся в его распоряжении современные технические и художественные средства. Размеры новых городских жилых комплексов сравнительно невелики (наиболее распространены жилые массивы на 2—4 тысячи жителей), однако их планировка и застройка довольно разнообразны. В Генуе архитекторы К. Данери, Гросси-Бьянки и Цаппа в первой половине 50-х гг. построили интересный жилой комплекс Бернабо. Он расположен за чертой города в существующем зеленом массиве и застроен домами, рассчитанными на средние слои населения. Архитекторы, творчески использовав имевшиеся в их распоряжении средства художественной выразительности, сумели избежать монотонности и холодной сухости, часто присущих таким новым районам. Жилые дома, различные по своей протяженности, конфигурации и этажности, свободно размещены на участке, следуя местности. Они хорошо организуют внутреннее пространство квартала, образуя несколько обособленных двориков и создавая целую серию живописных перспектив. Умелое применение цвета, различная структура фасадов, снабженных лоджиями, удобная планировка квартир — все это способствует привлекательности жилого комплекса.

Упомянутые здесь средства художественной выразительности в тех или иных сочетаниях встречаются и в других жилых массивах. Жилой комплекс Куецци в Генуе расположен вдали от моря и раскинулся в виде эффектного амфитеатра на склоне горы. Здесь главной идеей архитектурной композиции стало выявление рельефа местности; вытянутые в сплошные ряды очень длинные дома несколькими террасами следуют вдоль горизонталей. В центральной части на возвышенности размещены общественные и торговые постройки, внизу у дороги — транспортные и складские сооружения. Иначе организован один из самых крупных новых жилых районов— район Ле Валлетте в Турине (архитекторы Леви-Монтальчини и Н. Ренакко). Этот комплекс состоит из нескольких кварталов, расположенных вокруг общего центра. Композиция застройки основана на сочетаниях низких, разнообразно сгруппированных секционных зданий башенного типа и домов повышенной этажности.

Большим своеобразием отличается римский жилой район Тусколано. Он состоит из трех частей, резко отличающихся друг от друга по характеру застройки. Особенно интересен массив, застроенный домами атриумного типа (1951—1954). Архитекторы попытались приспособить к новым условиям древнеиталийские приемы организации жилища, все помещения которого группируются вокруг внутреннего открытого двора, в то время как наружу, на разделяющие дома узкие улицы выходят лишь глухие стены и входы. Эта система застройки создает совершенно особый облик жилого района.

Интересно расположение и характер застройки комплекса ЕУР в Риме, созданного по проекту архитектора М. Пьячентини с коллективом в 1940—1950-х гг..

Марчелло Пьячентини и др. Общий вид района ЕУР в Риме. 1940— 1950-е гг.

илл. 172 б

Приведенные примеры показывают большое разнообразие в приемах и методах городской застройки, характерное для послевоенной итальянской архитектуры. Практически в Италии почти не создаются типовые проекты. Более широко применяемые типовые секции умело используются в различных сочетаниях и комбинациях, позволяющих создавать здания самой различной протяженности и конфигурации. Распространены, например, приемы смещения примыкающих друг к другу секций как по горизонтали, так и в вертикальном направлении (когда здания располагаются на уклоне).

Это стремление к неповторимому разнообразию застройки является важным достоинством современной итальянской архитектуры. Однако в условиях капиталистической организации строительного производства оно нередко перерождается в неоправданное оригинальничание, рекламную претенциозность и вместо композиционной слаженности и уравновешенности способствует возникновению беспокойных, хаотических сочетаний архитектурных объемов и форм. С особой силой эта тенденция проявляется при сооружении домов и кварталов, предназначенных для зажиточных классов и лишний раз подчеркивающих социальную дифференциацию и расслоение итальянского общества, полного антагонистических противоречий. В архитектуре жилых домов и вилл, предназначенных для буржуазии, все эти социальные контрасты выступают исключительно наглядно. Достаточно сослаться на район Винья Клара в Риме, где выстроено несколько многоэтажных крестообразных в плане зданий с превосходно оборудованными большими квартирами, расположенными внизу индивидуальными гаражами и развитой системой благоустройства и обслуживания. Надуманность и претенциозность композиции выступают в доме на площади Золотых медалей в Риме (1953, архитектор У. Луччикенти), где нарочитая сложность общего объемного построения, резкая динамичность и неожиданность использованных автором архитектурных форм могут быть объяснены лишь стремлением к оригинальности внешнего вида здания, выстроенного в одном из наиболее аристократических районов столицы.

Пьер Луиджи Нерви. Ангар в Орвието. 1936 г.

илл. 171 б

В послевоенные годы в Италии был создан ряд интересных общественных и административных зданий, отличающихся свежестью и выразительностью архитектурных форм, оригинальностью конструктивного замысла. Очень значительный вклад в этой области сделан Пьером Луиджи Нерви (р. 1891), заслуженно пользующимся славой одного из наиболее крупных зодчих современности. По своему образованию Нерви не архитектор, а инженер, однако все его обширное и по-настоящему вдохновенное творчество служит доказательством того, как условны сегодня границы, разделяющие не только различные виды искусства, но и искусство и науку, науку и технику. Хотя Нерви нередко работает в соавторстве с теми или иными архитекторами, именно ему всегда принадлежит основная идея формы и облика сооружения.

Нерви начал активно работать еще в период между двумя мировыми войнами, построив городской стадион во Флоренции (1932), принесший ему первую широкую известность, ангары в Орвието (1936). Однако лучшие произведения Нерви относятся к послевоенному времени, когда он разработал и применил новый прогрессивный материал — армированный цемент, а затем создал на его основе большое количество разнообразных и превосходных не только с инженерной, но и с эстетической точки зрения построек. Удивительные качества предложенного Нерви строительного материала наглядно выступают на таком примере: им было построено из армоцемента несколько кораблей, и в том числе прогулочная яхта «Неннела», армоцементный корпус которой имеет толщину всего 12 мм. Многолетняя эксплуатация показала, что яхта (так же как и другие, значительно более крупные корабли) не только легче аналогичных деревянных судов, не только дешевле, но и значительно прочнее и надежнее их. Особенностью творчества Нерви являются неутомимые поиски новых пространственных структур, которые наилучшим образом отвечали бы инженерной целесообразности и одновременно без всяких чужеродных украшений могли бы выразительно организовать необходимое в общественных и промышленных зданиях обширное внутреннее пространство, так же как и создать запоминающийся правдивый внешний облик.

Одной из лучших работ Нерви (совместно с А. Вителлоцци) является здание стадиона Малого дворца спорта в Риме (1956—1957), рассчитанного на четыре тысячи зрителей. Это круглое в плане сооружение перекрыто куполом диаметром 60 м, поднятым над землей на наклонных Y-образных опорах, которые не только обеспечивают статичность конструкции, но и создают тектоническую систему, исключительно легкую и выразительную. Сам купол выполнен из тонких замоно-личенных на месте сборных элементов, конструктивные ребра которых, переплетаясь, обеспечивают необходимую жесткость и одновременно создают своеобразную эстетически проработанную декоративную форму. Этот прием особенно характерен для построек Нерви, всегда стремящегося выявить новые конструктивные возможности в самих пространственных и структурных формах, найти новые резервы прочности в использовании различных складчатых, ребристых скорлуп, тонких сводов-оболочек двоякой кривизны и куполов различных очертаний.

Пьер Луиджи Нерви, Аннибале Вителлоцци. Малый дворец спорта в Риме. 1956—1957 гг.

илл. 173 а

Пьер Луиджи Нерви, Аннибале Вителлоцци. Малый дворец спорта в Риме. 1956—1957 гг.

илл. 173 б

Пьер Луиджи Нерви, Аннибале Вителлоцци. Малый дворец спорта в Риме. 1956—1957 гг. План.

рис на стр. 260.

Джио Понти (конструкции Пьетра Луиджи Нерви). Здание фирмы Пирелли в Милане. 1958—1960 гг. План второго этажа.

рис на стр. 261.

Широкой известностью пользуются и такие постройки Нерви, как Туринская выставка с превосходным по своим формам, перекрытым волнистым сводом главным выставочным залом; изящная ротонда ресторана бальнеологического корпуса курзала Остия (Рим), Дворец Труда в Турине (1960—1961), перекрытие парадного зала «Новых Терм» Чианчиано и др. В качестве одного из основных авторов Нерви участвовал также и в проектировании и строительстве здания ЮНЕСКО в Париже. Большой вклад сделал Нерви в развитие промышленной архитектуры послевоенной Италии, создав целую серию совершенных по своим формам, смелых в конструктивном отношении и экономически целесообразных фабричных производственных корпусов, ангаров, огромных складов.

Во многом прогрессивными являются и теоретические взгляды Нерви, изложенные в его книгах, статьях и лекциях. Несмотря на свою удивительную инженерную и архитектурную фантазию, он, в частности, постоянно резко высказывается против фетишизации конструкций, против получивших в последние годы широкое распространение трюкачества и неоправданного рекламного оригиналь-ничания, свойственного многим капиталистическим зодчим и подогреваемого теми широкими возможностями, которые раскрывает перед современными архитекторами бурный прогресс строительной техники 20 в.

В 50-х — начале 60-х гг. в Италии в связи с высокой конъюнктурой велось широкое строительство разнообразных конторских, административных и торговых зданий. Характерно в этом отношении строительство в «деловой столице» Италии— Милане, городе, где сосредоточены правления крупнейших итальянских концернов и крупных банков. Здесь за короткий срок был сооружен целый ряд высотных зданий, предназначенных для размещения представительств и аппарата различных компаний. Наиболее значительным из них является 33-этажный небоскреб фирмы Пирелли, построенный в 1958—1960 гг. главой миланской архитектурной школы архитектором Джио Понти (р. 1891) совместно с П. Л. Нерви. Здание имеет необычную форму прямоугольника со скошенными углами, придающими всему сооружению характер особой легкости и аэродинамичности. Несмотря на свое изящество, архитектура небоскреба Пирелли несколько суха и отличается той строгостью, которая характерна вообще для работ миланских архитекторов. Некоторой сухостью отличается и здание фирмы Монтекатини, построенное Дж. Понти в 1950 г., главный фасад которого почти целиком выполнен из стекла.

Джио Понти (конструкции Пьера Луиджи Нерви). Здание фирмы Пирелли в Милане. 1958—1960 гг.

илл. 174

По своим взглядам Дж. Понти принадлежит к наиболее прогрессивному крылу итальянских архитекторов. Он активно участвует и в муниципальном жилищном строительстве так называемых дешевых домов для рабочих. Помимо этого он руководит журналом «Домус», сочетая практическую архитектурную деятельность и работу в качестве художника (Дж. Понти — автор фресок Падуанского университета, ему принадлежит оформление многих спектаклей в театре «Ла Скала» и т. п.) с теоретической пропагандой современной архитектуры.

К числу наиболее значительных сооружений послевоенного времени относятся также конторские здания фирм Оливетти (1954, Рим) и Маццуккели (1957, Кастильоне Олона), выстроенные по проекту еще одного видного итальянского архитектора Аннибале Фиокки (р. 1915) в соавторстве с Антонио Бернаскони и Марчелло Ниццоли. Оба здания отличаются исключительной чистотой форм, ясностью пространственного замысла и эффектным использованием новых строительных и отделочных материалов.

В работах итальянских архитекторов отчетливо заметно тяготение к синтезу искусств, который можно по праву считать национальной художественной традицией. Во многих современных постройках в формировании художественного облика наряду с архитектурой активно участвует фресковая живопись, мозаика, сграффито и скульптура. Особенно удачно итальянские архитекторы сочетают современную архитектуру с искусством прошлого, не только умело спаивая в едином пространственном ансамбле античные памятники и новые сооружения, но и размещая перед современными зданиями или в их наполненных светом интерьерах отдельные археологические находки, фрагменты античных построек, скульптуру.

К сожалению, значительно хуже обстоит дело с синтезом архитектуры и современного изобразительного искусства, где получившие широкое распространение абстрактные панно и абстрактная скульптура в лучшем случае играют незавидную роль цветового и пластического декоративного «пятна», своего рода элемента «отделки» здания, ничего не добавляя к его идейно-художественному содержанию. В большинстве же случаев синтез архитектуры с уродливыми ультра-современными творениями художников модных антиреалистических направлений не только ничем не обогащает художественную выразительность сооружения или ансамбля, но и активно способствует развитию и укреплению наиболее реакционных, упадочных черт послевоенной архитектуры Италии, склонной, как уже отмечалось, к нарочитому оригинальничанию, рекламной претенциозности форм, а порой и к стилизаторству, безразлично в духе прошлого или архиновейшего зодчества.

Борьба прогрессивных и реакционных, формалистических тенденций в архитектуре Италии не только не затихает, но, наоборот, с каждым годом еще больше обостряется. Наличие сильного и хорошо организованного рабочего класса, требующего упорядочения и лучшей организации жилищного строительства, революционные настроения крестьянства и значительной части интеллигенции, вынуждающие буржуазию идти на различные уступки, непосредственно отражаются на ходе реконструкции городов и населенных пунктов, на практике новой застройки жилых массивов.