Испанская партия

Часть вторая

Тухачевский оторвался от окуляров стереотрубы и повернулся к прибывшему на позиции президенту Агирре:

- Прошу...

Молодо выглядящий человек в полувоенной одежде благодарно кивнул и принялся обозревать поле боя. Но, разумеется, не увидел ровным счетом ничего: город и позиции Северной Армии были скрыты густыми клубами пыли и дыма. В небе свирепствовала советская авиация, раз за разом нанося удары по укреплениям мятежников, сравнивая с землей опорные пункты, заваливая траншеи и руша блиндажи. Президент Эускади повернул стереотрубу и посмотрел на приближенные оптикой позиции изготовившихся к решительному штурму республиканцев. Он смотрел на вышедшие на позиции советские танки - низкие, хищные серо-зеленые машины, на бронеавтомобили, очень похожие на обычные грузовики, только в броне и с орудийными башнями. На мгновение ему показалось, что мирные грузовозы, не желая отставать от своих гусеничных собратьев, сами отрастили себе броневые панцири и хищные клыки пушек и пулеметов...

...Между боевыми машинами замерли в ожидании роты ополченцев. Хотя "замерли" - явно неподходящее слово! Разумеется, на командном пункте не было слышно радостных криков и воплей, которыми экспрессивные баски встречали каждое удачное попадание авиабомбы или каждое крутое пике советского самолета, но Агирре видел, как его соплеменники приплясывают, потрясают оружием и, задрав головы вверх, призывно машут русским летчикам. Поэтому ему легко было представить, что именно сейчас творилось на исходных рубежах атаки...

...Авиация заканчивала обрабатывать оборону франкистов, когда на КП загудел зуммер "унта". Баерский поднял трубку и протянул ее Тухачевскому:

- Товарищ маршал, вас пятый...

Командующий взял трубку, выслушал сообщение и величественно кивнул:

- Начинайте! - после чего отстранил Агирре от стереотрубы.

Тому ничего не оставалось, как ограничиться биноклем. Но даже без бинокля было видно, как над полем боя взвились зеленые и красные ракеты, как окутались сизым дымом выхлопов танки и бронеавтомобили, как встали и - сперва медленно, неуверенно, а потом все быстрее и быстрее - покатились вперед густые цепи пехоты. Следом за первой волной наступающих вперед потянулась и вторая. Здесь было меньше танков, зато в боевых порядках шли какие-то непонятные машины. Баскский президент долго пытался понять, что это перед ним, но затем все же спросил:

- Господин командующий, а что это там за грузовики?

- Самоходная артиллерия, - не отрываясь от стереотрубы, ответил Тухачевский. - Для поддержки...

Его объяснения прервал назойливый зуммер телефона. Второй адъютатнт командующего Шилов поднял трубку:

- Командный... Понял. Есть! - и повернулся к маршалу. - Товарищ командующий, докладывают из второго батальона танковой бригады. Вышли на городские окраины. Противник бежит!

- Передай Усачеву, что он - молодец!

- Есть! - и уже в трубку - Командующий выражает вам свое удовлетворение!

- Соедини с третьим, - бросил Тухачевский, продолжая наблюдать за тем, как разворачивается атака на город.

Части Северной армии генерала Мола захватили Бермео второго мая. Когда Тухачевский прибыл на место, все уже было кончено: последнее сопротивление в городе угасло, остатки слабых отрядов самообороны откатились от Бермео на пять километров.

Михаил Николаевич быстро разобрался в сложившейся ситуации: утрата этого стратегически важного пункта фактически открывала дорогу на Бильбао. А потерять баскскую столицу нельзя ни в коем случае ...

Пока прибывшие части АГОН приходили в себя после тяжелого похода, пока техники собирали прибывшие самолеты и проверяли наземные машины, Тухачевский вместе с Уборевичем быстро разработал план контрудара, целью которого было возвращение Бермео. Не желая терять советскую пехоту в боях местного значения, Михаил Николаевич решил обойтись баскским ополчением, подкрепив его танкистами Лизюкова. Хотя один батальон стрелков, на девять десятых укомплектованный пограничниками он все же взял. На всякий случай...

...Операция развивалась точно по плану. Восемь часов авиаторы Чкалова бомбили и расстреливали оборону франкистов. Восемь часов советская артиллерия аккуратно укладывала снаряд за снарядом в каждое пулеметное гнездо, каждый блиндаж, каждый дом, который показался подозрительным авиакорректировщику, компенсируя высокой точностью свою относительную немногочисленность. И вот теперь баски пошли в атаку, вместе с двумя батальонами советских танков, гоня перед собой очумевшие от массированной артиллерийской и авиационной подготовки остатки частей Северной армии...

... Пока Тухачевский хвалил Лизюкова за успехи танкистов, на командный пункт вошел член военного совета Армейской Группы Особого Назначения корпусной комиссар Мехлис. Перед атакой и в ее начале он находился непосредственно в передовых частях, искренне полагая, что только там комиссару и место. Мехлис поздоровался за руку с Агирре, козырнул Уборевичу и подошел, было, к смотровой щели, когда штабной связист быстро произнес:

- Товарищ корпусной комиссар, вас из батальона. Комиссар...

- У аппарата...

По мере того как неизвестный собеседник говорил, лицо Льва Захаровича медленно изменялось, словно бы застывая грозной маской...

- Минуту, - Мехлис повернулся к Тухачевскому, - Товарищ командующий, баски залегли...

- Где? - мгновенно прервал разговор Тухачевский. - Где?!

- На подходе к порту. Танки остались без пехоты. Один уже подбит...

- Суки, б...! Мать вашу!..

Хотя переводчики и не перевели последнюю фразу маршала, смысл ее был понят по интонации. Агирре вздрогнул, словно его ударили:

- Господин командующий, - он смело и прямо посмотрел в глаза Тухачевскому. - Прикажите дать мне провожатых. Я подниму их! - с этими словами президент Эускади откинул крышку с колодки маузера. - Я обещаю вам, что подниму их или погибну вместе с ними!

Мехлис одобрительно взглянул на Агирре. Сам отличавшийся отчаянной, почти безрассудной храбростью, Лев Захарович ценил смелых людей.

Но Михаил Николаевич не поддержал порыва баска. Он взял из пальцев Мехлиса телефонную трубку и не сказал, а прямо-таки прорычал:

- Командира! Ты что там, рассукин ты сын, сам не знаешь, что делать?! Приказ получил?! А какого же ты, ... в рот, сюда докладываешь?! Шпалы на петлицах мешают?! - И уже обращаясь к Агирре, - Не волнуйтесь, господин президент. Сейчас встанут... - И снова в телефон, - Как поднимешь - доложишь! Исполнять, вы...док!

С этими словами маршал швырнул трубку мимо аппарата и в раздражении зашагал по командному пункту. Закурил, нервно затянулся...

- А вы - тоже хороши, Лев Захарович! Приказ об уклоняющихся от наступления видели? Читали? А что же тогда...

Он не договорил. Его снова перервал зуммер:

- Первый слушает! Встали? Молодец! Пришпорь-ка их еще разок, чтобы танки быстрее догнали! Можешь не докладывать...

На сей раз трубка уже спокойно легла на рычаги телефона. Тухачевский удовлетворенно выпустил струю дыма:

- Вот и все. Пошли, родимые...

- Но как вам это удалось?- Агирре слишком хорошо знал своих бойцов и потому был не просто удивлен - изумлен. - Как ваши люди заставили ополченцев идти в атаку?

Михаил Николаевич усмехнулся:

- У нас в Гражданскую тоже так бывало. Заляжет, к примеру, полк и ни в какую не встает. Хоть что ты с ними делай. И вот товарищ Тро... - Тут он резко осекся, мотнул головой, словно отгоняя от себя какое-то неприятное воспоминание, и продолжил, - В общем, тогда и придумали: если такие вот трусы в атаку идут - пулемет за ними поставить. И если что - ума им из пулемета прибавить...

Агирре молчал, переваривая эту информацию. С одной стороны ему было ужасно неприятно услышать, что его ополченцы - его земляки! - пошли в атаку только под страхом расстрела, но с другой недисциплинированность ополченцев была настоящим бичом его войск. И вот впервые на его памяти ополченцев заставили - не уговорили, не убедили, а именно заставили, причем быстро и эффективно! - заставили выполнить приказ...

- Господин командующий, - президент Эускади чуть склонил голову. - Я буду вынужден просить вас преподать мне пару уроков по управлению войсками...

...Ранним утром восемнадцатого мая над развалинами старой ратуши Бермео взвились флаги. Красно-желто-фиолетовый - республиканский, красно-зеленый - флаг басков, а над ними - огромное красное полотнище с золотыми серпом, молотом и звездой. Красная Армия одержала на испанской земле свою первую победу...

Он отложил в сторону перо, откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, но сон не шел. Никак. Раздражение, выплескивавшееся на бумагу, кипело внутри. Оно клокотало, как магма в просыпающемся вулкане.

Снова подвинулся к столу, просмотрел еще раз написанное:

"Традиционные реформисты Второго Интернационала, давно уже выбитые из колеи ходом классовой борьбы, почувствовали новый прилив уверенности, благодаря поддержке Москвы. Впрочем, эта поддержка оказана была не всем реформистам, а лишь наиболее реакционным. Кабаллеро представлял то лицо социалистической партии, которое было повернуто к рабочей аристократии. Негрин и Прието всегда глядели в сторону буржуазии. Негрин победил Кабаллеро при помощи Москвы. Левые социалисты и анархисты, пленники Народного фронта, стремились, правда, спасти, от демократии, что можно. Но так как они не смели мобилизовать массы против жандармов Народного фронта, то их усилия сводились, в конце концов, к жалобным причитаниям. Сталинцы оказались, таким образом, в союзе с наиболее правым, откровенно буржуазным крылом социалистической партии. Свои репрессии они направили влево, против ПОУМа, анархистов и "левых" социалистов, т.-е. против центристских группировок, которые хоть в отдаленной степени отражали давление революционных масс.

Этот политический факт, многозначительный сам по себе, дает в то же время меру вырождения Коминтерна за последние годы. Мы определили, в свое время, сталинизм, как бюрократический центризм, и события дали ряд доказательств правильности этого определения. Но сейчас оно явно устарело. Интересы бонапартистской бюрократии уже не мирятся с центристской половинчатостью. Ища примирения с буржуазией, сталинская клика способна вступать в союз лишь с наиболее консервативными группировками международной рабочей аристократии. Этим окончательно определился контрреволюционный характер сталинизма на международной арене".

Лев Давидович снова откинулся назад. Вторые сутки - без сна. Во второй раз прибыв в Испанию, он спал только в самую первую ночь. А потом... потом были бесконечные встречи, переговоры, митинги днем, и бесконечные терзания и мучения по ночам. Как же, как оно могло случиться, как могло выйти ТАК?..

...Тогда, после смерти Ульянова, казалось, что все пойдет по установившейся, накатанной колее. Он уже видел себя самовластным вождем - новым самодержцем, который сможет осуществить все, расплатиться по всем долгам и снова идти только вперед... И вдруг, в самый последний, самый ответственный момент - все! ВСЕ! Выбито из рук оружие и он, словно обманутый витязь из мифов, стоит перед врагами нагой и беззащитный. Самая выдающаяся посредственность - этот полуграмотный грузин-каторжник, повернул так, что от него отвернулись все... Потом - позорное выдворение из страны, жалкая, бессильная ярость...

Он с раздражением швырнул на стол ни в чем не повинный "паркер" и несколько секунд бездумно глядел на растекшееся чернильное пятно. Потом снова схватил ручку, придвинул к себе бумаги. Ничего, ничего... Он еще жив. Он им еще покажет! Завтра - встреча с товарищем Нином, потом - с руководителями региональных ячеек ПОУМ, а после... После - две самые ответственные встречи. Он увидится со старыми товарищами: Берзином и Залкой. Они тоже недовольны диктатурой грузинского выскочки, который предает дело революции в угоду каким-то частным, русским интересам. И, может быть... Перо быстро побежало по бумаге. Еще ничего не окончено, еще увидим, кто будет праздновать победу...

...Павел Судоплатов еще раз придирчиво оглядел троицу, стоявшую перед ним. Двое мужчин средних лет и девушка, немного старше двадцати... Мужчины - на вид ничем не примечательные. Неброская одежда, неброская внешность. Вот разве что глаза... Глаза у обоих были очень уж уверенными. И целеустремленными. Так опытные рабочие смотрят на заготовку для сложной детали, уже видя внутренним взором конечный результат своей работы...

Павел Анатольевич задержал взгляд на женщине. Мазаник Елена Григорьевна, товарищ Галина... Больно уж молода, больно уж красива... Сможет ли, хватит ли духу? А не стоит ли ее оставить в прикрытии?..

Но ничего этого он не сказал, а только пристально посмотрел в глаза девушке. Та выдержала взгляд командира спокойно и уверенно. Судоплатов незаметно вздохнул и коротко скомандовал:

- Пошли, товарищи.

Через несколько минут длинный закрытый автомобиль уже мчался по улицам Картахены, направляясь в порт...

...Он еще писал, когда окна каюты вдруг озарились багровым заревом. Обеспокоенно закрутил головой:

- Что случилось? Что это?

Начальник охраны Робине ответил ему через дверь:

- Это в порту склад горит. Пятая колонна...

Троцкий вскочил из-за стола и заметался по кабинету. Пятая колонна? Бред, чушь! Сталин - вот истинная пятая колонна революции, а франкисты... Что ж. буржуазия всегда защищает свое достояние с остервенением тигрицы, защищающей своих тигрят. И то, что сейчас горят склады в порту - это даже хорошо! Если испанские рабочие станут голодать, если их дети не получат ни молока, ни лекарств - все это только усилит их классовую ненависть, их решимость сражаться до конца за правое дело Мировой Революции. И даже если в Испании революция потерпит поражение - даже это пойдет на пользу делу революции, потому что дети павших борцов еще теснее сомкнут ряды, еще дружнее встанут на бой, когда придет их час!..

Он бросился к столу: это нужно было выразить яснее, четче и обязательно - на бумаге...

...Охрана смотрела на разгорающиеся таможенные склады и потому не заметила, как со стороны моря к борту "Соноры" - судна, ходившего под мексиканским флагом, подошел неприметный ялик. Куда больше мексиканских и испанских "леваков", гордившихся тем, что именно им доверена жизнь их обожаемого вождя и учителя, заинтересовала парочка, пробиравшаяся по причалу прочь от пылавших складов. Молодая девушка, измазанная сажей, в порванном платье цеплялась за своего спутника и, казалось, сама не понимала, куда и зачем он ее тащит. Впрочем, мужчине досталось не меньше: пиджак его лишился одного рукава. Волосы всклокочены и, похоже, изрядно обгорели. Лицо его было тоже измазано сажей - лишь лихорадочно сверкали белки глаз.

Несколько охранников помоложе, хотели было броситься на помощь бедолагам, явно пострадавшим при пожаре, и только вмешательство проснувшейся Дунаевской остановило их. Но тут мужчина неожиданно запнулся обо что-то, невидимое в темноте, и неловко упал, повалив на себя свою спутницу. Та вскрикнула, должно быть от боли. Этого горячие южные сердца уже не смогли выдержать. Сразу трое охранников, оставив винтовки, бросились на помощь пострадавшим. Должно быть, они очень торопились, потому что внезапно двое из них вскрикнули и упали.

- Вот ведь, парни, - хмыкнул один из тех, что остался на палубе. - Так бежали поднимать девчонку, что сами завалились.

- Им только девку покажи, - согласился другой. - Готовы друг друга по...

Договорить он не успел. Сзади внезапно возник человек с холодным взглядом забойщика скота. Он дважды нажал на спуск револьвера со странным, очень длинным и толстым стволом. Было слышно, как щелкнул курок, затем - слабый, округлый, совсем не похожий на выстрел звук, и, наконец, глухие шлепки, словно кто-то сильно бил по кожаному мешку мокрой тряпкой. Оба охранника молча рухнули на палубу.

Убийца быстро глянул за угол надстройки. Там стояли последний из находившихся на палубе охранников и секретарша Троцкого. Дважды жестко щелкнул курок, после чего диверсант вышел и махнул рукой своим товарищам на берегу. Те, уже успели расправиться с третьим "помощником" и теперь точно тени мчались к трапу.

Судоплатов махнул рукой вперед, указывая на дверь, поднял два пальца, и знаком обозначил: "Пойдете вместе". После чего решительно направился к двери, ведущей к пассажирским каютам...

...Он еще писал пришедшие на ум новые лозунги классовой борьбы, когда за его спиной неожиданно распахнулась дверь. Не поворачивая головы, он спросил сварливым голосом:

- Сколько раз можно просить? Неужели так трудно запомнить: когда я работаю, то отвлекать меня нельзя! Никогда!

Но дверь почему-то не закрылась, и Лев Давидович, горя справедливым негодованием, обернулся, желая задать основательную выволочку наглецу, решившему, что какие-то дела важнее ЕГО мыслей.

Перед ним стоял человек среднего роста в длинном вязаном свитере и низко надвинутой темной шляпе. В руке он держал незнакомое оружие, напоминающее наган, но с необычайно толстым стволом.

- Гражданин Троцкий?

- Да, это я, - сказал он, уже понимая, что это - конец. - Вы ко мне?

Павел Анатольевич улыбнулся одними губами:

- К вам...

Дважды дернулся наган в его руке, и "Буревестник Революции" рухнул на пол подбитой вороной. Судоплатов сделал шаг вперед и вогнал третью пулю точно над дужкой очков.

Перезаряжал наган он уже на бегу: операция окончилась, и надо было торопиться уйти без следа...

Ворошилов и Берия вышли из кабинета Сталина вместе. Климент Ефремович забрал у охраны свое личное оружие, а Лаврентий Павлович - объемную папку коричневой кожи. После чего оба неспешно двинулись по коридору. Если бы не маршальская форма наркома обороны и не строгий костюм начальника ГУГБ, то их можно было бы принять за друзей-экскурсантов, чудом оказавшихся в Кремле, чуть не прижавшимися плечами друг к дружке, от благоговейного страха перед всеми чудесами, красотами и тайнами древней цитадели.

- Я от Тухачевского большего ожидал, - негромко сказал Берия. - Первое наступление провел, а теперь смотри-ка - сидит, оборону держит и к противнику присматривается.

Ворошилов усмехнулся:

- Подожди, он еще себя покажет...

Помолчав, Берия продолжил:

- Я им Богдана дал. Он - очень близкий мне человек, и мне будет больно, если с ним... - Он не договорил и задумался, а потом, словно только проснувшийся человек, невпопад спросил, - Слушай, Климент Ефремович, скажи честно: он может победить?

Ворошилов мгновенно ответил:

- Да! Если только у Франко не найдется серьезного и хладнокровного генерала, то он обязательно победит, - усмехнулся в усы и закончил - Тухачевский обречен на победу...

- Тогда... - Лаврентий Павлович внезапно остановился и внимательно посмотрел на наркома обороны.

Климент Ефремович поразился: он знал Берию довольно давно, но никогда еще он не видел у него такого выражения лица.

- Лаврентий Павлович, дорогой, что с тобой?

Начальник ГУГБ отер лоб, тряхнул лысеющей головой и тихо произнес:

- Вот теперь я уже не понимаю. Когда его туда посылали, я думал, что он очертя голову наступать кинется и шею себе свернет. Но если он сюда победителем вернется... - Берия с сомнением покачал головой, - Ничего хорошего в этом не будет.

Ворошилов с недоверием уставился на него, затем с облегчением рассмеялся. Подхватив Берию "под локоток", он веселым шепотом произнес:

- А поедем-ка мы с тобой, Лаврентий, на моей машине? Там все и обсудим...

...Через полчаса, сидя на диване красной кожи только-только полученного вместо старого "Бьюика" ЗИС-101, Ворошилов говорил:

- Вернется он победителем - и что? Дружков его вы уже всех - того... - Климент Ефремович выразительно провел ладонью по горлу. - Новый заговор начнет городить? Ну, вы ж его из-под надзора не выпустите - как миленький попадется...

- А ведь он, как победитель, место себе станет требовать. Куда определять? - спросил Берия. - На старое ты же его не возьмешь?

- Не возьму, - легко согласился Ворошилов. - Но, чувствую: много у нас свободных должностей окажется, мно-о-ого...

Лаврентий Павлович коротко кивнул. Нити заговора, который сперва представлялся делом Тухачевского, оказались куда длиннее и куда запутаннее. И тянулись они, похоже, к совсем другому маршалу - к Егорову. Впрочем, Клименту Ефремовичу об этом знать было пока не нужно...

- Ну, что, - Меркулов спокойным внимательным взглядом осмотрел стоящих перед ним сотрудников.

Судоплатов, Либерман, Мазаник и Сергиенко стояли перед своим шефом навытяжку. Только вчера поздней ночью они прибыли из Франции, куда их, после удачно проведенной операции "Гусь" доставили легким самолетом под видом сотрудников советского полпредства в Мадриде.

- Операция проведена чисто и качественно. Товарищ Сталин распорядился о награждении и поощрении для всех участников операции. Это то, что вам в плюс.

Оперативники ГУГБ расцвели. На скулах красавицы Елены заиграл румянец, Либерман и Сергиенко улыбались во весь рот. Только Судоплатов никак не выразил своей радости. В тоне, каким Меркулов их похвалил, его что-то насторожило...

Всеволод Николаевич прошелся по кабинету:

- А вот теперь, я вам расскажу, о минусах, - улыбка сошла с лица, тон стал строже. - Планируя проникновение на судно, вы понадеялись на сумму субъективных реакций, а по сути - на авось. Охрана могла располагаться по обе стороны трапа, и тогда вы на узкой лестнице были бы просто мишенью. Численность охраны была неизвестна, и можно было нарваться на действительно серьезный заслон.

Вот вы, товарищ Судоплатов, - взгляд Меркулова уперся в Павла Анатольевича. - Почему при планировании операции не были задействованы открытые способы приближения к объекту? Врача, журналиста, сотрудника местной администрации? Ресурсы, выделенные вам, позволяли без труда организовать и не такое. Вместо этого, вы ломились, словно штурмовая группа. Для чего тогда вас учила Советская власть, тратила немалые силы и средства? Напомнить вам процент потерь у штурмовиков?

- Но товарищ комиссар...

- Я не закончил, товарищ Судоплатов, - Меркулов тяжело вздохнул. - С пожаром вы придумали хорошо. Отвлекли охрану, создали хороший фон для ухода с места операции, но все остальное, просто отвратительно. Ваш результат скорее случайность, чем закономерность, а случайности в таком деле недопустимы. Вы хоть представляете, что было бы, если операция сорвалась? Троцкий спрятался бы так, что доставать его пришлось бы с огромным трудом и ценой раскрытия и гибели агентов.

Всеволод Николаевич покачал головой и снова прошелся туда-сюда по кабинету:

- Запомните, товарищи, крепко-накрепко запомните: ваша задача сделать так, чтобы у наших врагов не было ни единого шанса, и при этом самим остаться в живых. Нанести точечный, неотвратимый удар и без потерь вернуться домой. Одноразовые исполнители нам не нужны.

Меркулов взглянул на своих подчиненных. Вид у них был, как у пионеров, которых вожатый застукал за курением тайком, на заднем дворе школы. "Пожалуй, можно было бы их и помягче, - подумалось ему вдруг. - Вон как переживают. Мазаник, того и гляди, расплачется. Сказать им, что они представлены к "Красному Знамени", а Судоплатов - к "Ленину"? Хотя... Нет, не стоит! Пусть попереживают. Злее будут!"

"Юнкерс" Ju.52/Зm разбежался, тяжело подпрыгнул, царапнув летное поле хвостовым костылем, и, натужно ревя всеми тремя двигателями, развернулся и начал набирать высоту. Генерал Мола посмотрел в окно на убегающую назад и вниз землю, глубоко вздохнул и откинулся на жесткой скамье, прислонившись спиной к чуть подрагивающей стенке. Этот дурацкий вызов в Сарагосу раздражал генерала, но Франко - сей новоявленный каудильо! - буквально приказал ему прибыть на общее совещание.

Мола задумался. Откровенно говоря, ситуация на севере сложилась весьма сложная. Весьма и весьма! Прибытие русских частей в корне изменило соотношение сил, и теперь вопрос стоит уже не в завоевании страны басков, а в удержании своей территории. Да и то: события семнадцатого мая со всей отчетливостью показали - удержать будет, ой, как не просто...

Эмилио Мола стиснул кулаки. Сейчас не он должен бы лететь в Сарагосу, а Франко, раз уж он - каудильо! - не мешало бы прибыть в Северную армию, чтобы на месте оценить угрозу и принять решение о выделение дополнительных сил. Но разве он может? Он же - каудильо! - тень Господа на земле! Великий и непогрешимый. Как Папа Римский!

Ехидные эпитеты роились в голове генерала. Он прикрыл глаза, прикидывая, что конкретно скажет Франко при встрече. В окно Мола не смотрел, да и зачем? Что он там не видел, в небе? Ангелов? Так их все равно не увидишь...

Эмилио Мола ошибался, но еще не знал об этом...

...Несмотря на строжайший запрет, в этот вылет Михаил Громов пошел сам, во главе первой эскадрильи своих СБ. Переформированный в последний момент, развернутый до трех бригад: истребительной, легкой бомбардировочной и скоростной бомбардировочной, с оперативным подчинением тяжелой бомбардировочной бригады Водопьянова, Авиакорпус Особого Назначения непрерывно лихорадило. Постоянно не хватало то одного, то другого, в последний момент оказывалось, что чего-то не предусмотрели, что-то упустили, а кое-чего и просто не знали. В этих условиях командующий АГОН запретил боевые вылеты командиром бригад. И уж тем более - командованию корпуса. Но сегодня Громов проигнорировал этот запрет и не напрасно.

Разведка доложила о переброске подкреплений к потрепанной в боях у Бермео и Бильбао Северной армии, и комбриг скоростной бомбардировочной бригады принял решение на вылет силами первой эскадрильи. Комкор Чкалов узнав об этом выматерился хорошенько, но затем, помолчав, сказал так:

- А и черт с ним. Все равно, долго бы Мишку не удержать. Хорошему летчику без неба - не жизнь!

И в подтверждение этих слов приказал готовить к вылету свой личный И-16, с ярко-алой надписью "За СССР!" по борту...

Вылет первой эскадрильи стал для франкистов настоящим апокалипсисом. Советские пилоты, снизившись до четырехсот метров, пронеслись над железнодорожным узлом все сметающим ураганом. И именно Громов сумел вывести эскадрилью из-за облаков точно на цель, так же как в свое время выводил точно в фарватер караваны на Северных маршрутах.

Его подчиненные не подкачали. Советские самолеты набросились на цель с трех сторон, с ходу разметав единственную зенитную батарею, не успевшую сделать и четырех выстрелов. Каждый самолет нес в своих бомбоотсеках по пять стокилограммовых ФАБ-100 или по десять ФАБ-50, который и обрушились на вокзал, эшелоны и склады, превратив их в пылающую преисподнюю. Грохот разрывов сменился ужасающим воем беснующегося пламени, неистово пожиравшего цистерны с топливом, вагоны с боеприпасами, технику и мечущихся в ужасе, разбегающихся солдат. И над всем этим, спустившимся на землю адом, ревели свою победную песнь пропеллеры советских бомбардировщиков...

Во втором заходе скоростные СБ добили бомбы и добавили из носовых ШКАСов. Впрочем, это было уже лишним - на земле и так творилось такое, что библейское избиение первенцев казалось невинной шуткой на детском утреннике.

Поднятые по тревоге истребители "Фиат" из группы итальянских ВВС смогли только увидеть на горизонте удаляющиеся советские машины. Прохрипев им вслед яростные проклятья, пожелав русским пилотам поймать целую пачку дурных болезней от собственных жен или невест и, объявив в эфир, что мадонна была свиньей, командир истребительной эскадрильи капитано Горрини приказал своим истребителям возвращаться.

Эскадрилья, ведомая полковником Громовым, уходила на север по широкой дуге. Комбриг решил на всякий случай обойти все возможные места базирования вражеских истребителей, а потому сильно уклонился к западу. Тридцать два самолета эскадрильи, выстроившись в стандартную "этажерку" шли прикрывая друг друга от возможных атак. Хотя таковых и не предполагалось...

- Иван Тимофеевич, - окликнул Громов своего штурмана. - Взгляни-ка, мне не мерещится? На девять часов...

Флаг-штурман бригады Спирин пригляделся:

- Нет, Михал Михалыч, не мерещится. Ползет кто-то. И нахально так ползет...

- Должно быть наш... - заметил Громов. - Хотя...

- Вот именно. Не должно быть тут наших...

- Ну, так взглянуть надо...

- Взглянем...

Лейтенант Эмилио Рубарро спокойно пилотировал свой "Юнкерс", когда в кабину ворвался задний стрелок, сержант Серхио Мартинари и истошно завопил:

- Русские! Русские авионез! Догоняют!..

Помянув матушку Мартинари недобрым словом, Рубарро оглянулся. Это было последнее сознательное движение в его жизни. Остекление кабины разлетелось с громким треском, и очередь из самого скорострельного в мире авиационного пулемета отправила испанского пилота в страну Счастливой охоты. Промчавшийся над Ju.52 СБ щедро полил его из подфюзеляжной точки и лихо развернулся, атаковав трехмоторного собрата в лоб. Но это уж не имело большого смысла: потеряв управление, "Юнкерс" медленно, словно удивленно клюнул носом, а потом заскользил вниз, все быстрее и быстрее несясь к желтой выгоревшей земле.

Громов проводил взглядом горящий самолет и удовлетворенно хмыкнул, увидев, как внизу беззвучно расцвел цветок взрыва:

- Ну, что, Тимофеич? Можно дырочки прокалывать? Не фунт изюма - на бомбардировщике бомбардировщика сбить...

- Не бомбардировщик это был, а транспортник, - уверенно сказал Спирин. - Когда он падал, вроде метался кто-то внутри. Две тени мелькали...

Тухачевский оторвался от карты, и поднял глаза на Уборевича:

- Ну, Иероним Петрович, и каково твое мнение? Говори, не щади: в чем я ошибаюсь?

Уборевич встал из-за стола, подошел к карте, взял указку:

- Замысел на операцию понятен. Сосредотачиваем здесь, здесь и здесь, - указка побежала, отмечая места, - ударные кулаки из танков и стрелковых полков. Задача для парашютной бригады - захватить и удержать мосты до подхода наступающих механизированных групп. Это все - задачи на день "Д".

Иероним Петрович вытащил из нагрудного кармана автоматический карандаш, свинтил колпачок и аккуратно пометил рубежи, на которые войска АГОН должны будут выйти к концу первого дня.

- На день "Д+1" задачи для группы "А": развить наступление на Бургос; групп "Б", "В" - рассечь группировку противника по двум расходящимся направлениям на Лерма и Эгрерра-де-Писуэрга. На день "Д+2" и "Д+3" группы "Б" и "В" сходятся за Бургосом и развивают наступление на Паленсию и Вальядолид, группа "А" наносит удар по группировке противника в районе Бургоса и, не отвлекаясь на город, двигается далее на соединение с основной группировкой. Блокада Бургоса и окруженных разгромленных соединений мятежников поручается баскским формированиям. Авиация находится в оперативном подчинении командиров групп.

По ходу объяснения Уборевич делал новые пометки на карте, попутно перечеркивая некоторые из оставленных Тухачевским. Глядя на это, маршал слегка поморщился, но ничего не сказал.

Далее Уборевич коснулся необходимых сил и средств, обстоятельно расписав численность каждой группировки, особо остановившись на вопросах снабжения. Он полностью одобрил идею Тухачевского относительно реквизиции всего автотранспорта страны басков для воинских нужд, присовокупив, что также необходимо провести реквизиции конского парка.

Присутствовавший на совещании президент Агирре тут же заявил, что все автомобили, включая даже президентский гараж, будут незамедлительно переданы в распоряжение советских товарищей. Что же касается лошадей, то, увы, он должен с сожалением констатировать, что в Эускади их почти нет, а те, что были, уже давно переданы в ополчение. Правда, есть ослы и много...

- Вот это уж точно! - хмыкнул командующий Стрелковым Корпусом Особого Назначения Апанасенко.

Правда, он тут же спохватился и попросил переводчика не доводить до сведения Агирре значения последней фразы. Баскский президент вежливо подождал перевода, но, не дождавшись, продолжил:

- Еще у нас есть мулы, и если советские товарищи хотят, то...

- Хотят! - в один голос рявкнули комкор Апанасенко, комдив Ефремов и, к всеобщему изумлению, комбриг Водопьянов.

Последний тут же пояснил, что нехватка автомобилей в бригаде тяжелых бомбардировщиков достигает угрожающих размеров и может отрицательно сказаться на боеспособности вверенного ему соединения.

- Если моим ребятам придется таскать к самолетам бомбы вручную, то больше пяти самолетов за раз на бомбометание не вылетит! А если мы бензин будем ведрами доливать - вообще никто не вылетит! - кипятился полковник Водопьянов. - Хоть мулов пусть дают! Будем на телегах бомбы возить, патроны, бочки с бензином...

- Погоди-ка, товарищ Водопьянов, - озабоченно прервал его член военного совета АГОН Мехлис. - У тебя по списку аж восемь "бэзэ" тридцать пятых. Что ж тебе этого не хватает? И две БПС у тебя есть...

- Товарищ Мехлис, позвольте-ка, я объясню, - кряжистый комбриг Чкалов поднялся со своего места и навис над столом, опершись об него руками. - Корпус, по приказу товарища маршала, - он мотнул лобастой упрямой головой в сторону Тухачевского, - был переформирован в последний момент. В результате мы получили часть машин в экстренном порядке, без соответствующей проверки и подготовки. "Бэпэски", к примеру, нам с пожарных частей передали - всю дорогу их из красных в защитные перекрашивали! Так вот: часть аэродромной техники попала к нам в изношенном, а иногда - и неисправном состоянии. Лучшее мы, уж извините, забрали для Громова и для Красовского- истребители нам в первую очередь нужны! Да и Каманину с его легкими бомбардировщиками тоже - дай. А Михаил Васильевич - вроде как бедным родственником остался. БЗ-35 у него не восемь, а семь и из них на ходу - три. А БПС вообще - только одна работает, да и то - с перебоями!

- А куда же вы, товарищ Чкалов, смотрели, когда такую технику принимали? - Тухачевский кипел праведным негодованием. - Отбраковали бы! В приказе, по-моему, было ясно сказано: "Провести полную проверку принимаемой техники, в случае выявления недостатков - отбраковывать и отправлять на ремонт, либо - на замену"? - Раздражаясь, он повышал и повышал голос. - Почему же вы допустили такую халатность? Не проследили?!

- А потому товарищ маршал, - Чкалов тоже начал заводиться и повышать голос, - что в вашем приказе не было указано, как сделать в сутках сорок часов! В течение двух недель на базе полков разворачивались бригады, которые тут же, в порядке катастрофы, упаковывают самолеты и грузят их на неподготовленные платформы, вперемешку с аэродромной техникой. И в этот момент, когда все превращается в какой-то вертеп, к нам приходит дополнительные машины. Кто их должен был проверять? Аэродромная служба? Они уже загружены выше головы! Летчики? Они новые самолеты принимают! Может быть, товарищ маршал считает, что я должен был лично проверить всю прибывшую технику?!

- Должны были и все! - взорвался Тухачевский. - Вы получили приказ? Будьте так любезны, сокол вы наш сталинский, проверить все своими ручками, раз не умеете работу организовывать! Летать каждый может, а вот приказы выполнять...

- Разумные приказы отдавать тоже, как видно, не всякому дано! - бухнул в ответ Валерий Павлович.

Побледнев, Тухачевский двинулся к Чкалову:

- Да я тебя... я тебя...

Грохнули стулья и все присутствующие летчики вскочили с мест. Мехлис рванулся и встал между готовыми сцепиться на смерть командирами:

- Товарищи! Товарищи! Как комиссар приказываю: прекратить! Вы же коммунисты!..

Тухачевский грозно рыкнул:

- Это дело не партийное! Налицо - злостное игнорирование приказа вышестоящего начальника!

Каманин, Громов, Водопьянов, блестя золотыми звездочками героев, сомкнулись вокруг Чкалова, Красовский, у которого наград было тоже не мало, встал перед своим комкором, словно закрывая его собой от разъяренного маршала.

Мехлис напрягся, прищурился:

- То есть как это "не партийное дело"? - поинтересовался он.

В его голосе явственно зазвучал металл, и звук этот чем-то напоминал лязганье стальных засовов и скрежет железных решеток.

- Михаил Николаевич, вы отдаете себе отчет в том, что вы говорите? Вы всерьез полагаете, что в Красной Армии могут быть вопросы, в которых партии делать нечего?

Тухачевский вздрогнул и замер. В штабе застыла липкая, вязкая тишина, которую внезапно прервал мягкий голос с кавказским акцентом:

- Я думаю, товарищ маршал неправильно выразился, товарищ корпусной комиссар

Все, словно повинуясь неслышной команде, повернулись туда, где сидел начальник контрразведки АГОН комиссар Государственной Безопасности третьего ранга Кобулов. Богдан Захарович вертел в руках карандаш и спокойно неторопливо говорил, будто бы рассуждая сам с собой:

- Товарищ маршал хотел сказать, что совершенно необязательно разбирать персональное дело коммуниста Чкалова на партийном заседании. Товарищ Тухачевский хотел сказать, что обязательно разберется в создавшейся ситуации и виновные понесут строгое наказание, но сейчас нам всем предстоит воевать тем, что есть. Ведь так, товарищ маршал?

Тухачевский смотрел на карандаш, крутящийся в толстых сильных пальцах Кобулова, словно на ядовитую змею. Ему вспомнилось отчуждение окружающих на майском параде, и неприятный холодок пробежал между лопаток. А слишком вольные речи, которые он вел при свидетелях, а сообщения о том, что многие из их с Уборевичем сподвижников арестованы или просто, пропали неизвестно как и куда... Он вдруг вспомнил, что Чкалов - любимец Сталина, и, осторожно переведя дух, кивнул и выдавил из себя:

- Разумеется...

- Вот, а вы, товарищ Мехлис, шум поднимаете, обвиняете товарища маршала, черт знает, в чем...

Лев Захарович изумленно уставился на Кобулова, но вдруг, что-то видимо осознав, кивнул:

- Твоя правда, Богдан Захарович. Виноват...

- Что ты, что ты, Лев Захарович? Ни в чем ты не виноват! Разве что в том, что всех прервал...

Кобулов улыбнулся, весело блеснул глазами, но Мехлису вдруг показалось, что он словно бы оскалился и стрельнул при этом взглядом в сторону Тухачевского и Уборевича. Остаток совещания Лев Захарович все думал: показалось это ему, или нет?

- Значит, он решил наступать, не дожидаясь прибытия остальных сил? - Шапошников никак не мог поверить услышанному. - Но ведь у Тухачевского почти нет войск...

Принявший чуть более месяца назад руководство Генеральным штабом РККА вместо маршала Егорова, переведенного на должность командующего Закавказским военным округом, командарм первого ранга Шапошников слушал Ворошилова со все возраставшим изумлением. Нет, он не строил иллюзий относительно благоразумия маршала Тухачевского, как не питал и ложных надежд относительно пределов его самоуверенности. Но все-таки он полагал, что воспоминания о Варшавской катастрофе заставят маршала быть хотя бы немного более осторожным. Однако то, что он услышал от наркома обороны, выходило за пределы разумного. Имея всего лишь одну стрелковую дивизию, танковую бригаду, парашютно-десантную бригаду и несколько отдельных батальонов и батарей Тухачевский решался на широкомасштабную операцию, собираясь разгромить целую вражескую армию! Это решение столь явно шло в разрез со всей военной наукой, со всем военным опытом - да что там! - просто со здравым смыслом, что Борис Михайлович не знал, что сказать.

- Да, товарищ Шапошников, собрался наступать и вот, дипломатической почтой прибыл план операции, с подробной разработкой и расчетами. Ознакомьтесь, пожалуйста.

Борис Михайлович принял из рук адъютанта наркома пухлую папку, раскрыл ее и углубился в чтение. Внезапно он, словно подброшенный пружиной, вскочил и метнулся к висевшей на стене карте Испании. Беззвучно шевеля губами, он принялся наносить на ней какие-то метки и рисовать стрелки. Ворошилов и Хмельницкий следили за ним с неподдельным интересом.

Шапошников выхватил из кармана блокнот, и принялся производить расчеты. Климент Ефремович вместе со своим адъютантом внимательно наблюдали за новым начальником Генштаба. Вот по его губам скользнула удовлетворенная улыбка - должно быть результат подтвердил правильность его мнения. Вот он снова напрягся, губы зашевелились, на лбу выступили капельки пота - наверное, расчеты даются с трудом. А вот...

Ворошилов и Хмельницкий вздрогнули и переглянулись. Всегда вежливый, сдержанный Шапошников, не допускавший не то, что брани, а просто грубости, процедил сквозь зубы такое, что редко услышишь даже от портового грузчика, которому его товарищ неловко уронил на ногу тяжелый ящик.

- Что там, Борис Михайлович? - поинтересовался нарком, придя в себя после услышанного. - Что-то не так?

Шапошников помолчал, пожевал губами:

- То-то и оно, что все так, товарищ нарком. Чувствуется почерк товарища Уборевича, - Борис Михайлович запнулся, подбирая слова. - Все же он - выдающийся тактик и стратег. Но и авантюрист - тоже выдающийся. Разрешите?

Ворошилов кивнул и начальник Генштаба, взяв со стола карандаш, принялся решительно черкать по карте Испании:

- В районах наступления они создают значительный перевес в технике, артиллерии и авиации. За счет артиллерийской и авиационной подготовки будет достигнут перевес и в людях. Затем - решительные удары, и, не отвлекаясь на окруженные или недобитые группировки противника, АГОН ведет глубокое наступление, руша вражеские тылы. Авиация используется в качестве фронтовой артиллерии, которая, безусловно, не успевает за наступающими в таком темпе войсками. В принципе, используя имеющиеся у АГОН средства связи это возможно.

Шапошников говорил спокойно, и только подрагивающая на виске синяя жилка выдавала его чувства.

- Решение командования АГОН сравнимо с планом Шлиффена. Молниеносные удары, постоянное наращивание темпа наступления... Товарищ Уборевич делает основной упор на постоянное опережение противника. Должен признать, что операция имеет шансы на успех... - Начальник Генштаба сглотнул, его руки непроизвольно дрогнули, - Я бы даже сказал: операция неминуемо увенчается успехом. Но при одном условии...

Ворошилов и Хмельницкий молчали. Шапошников вздохнул:

- И условие это - бездействие противника. Товарищи Тухачевский и Уборевич имеют право на это рассчитывать: темп наступления, утвержденный ими почти не оставляет противнику шансов на то, чтобы среагировать вовремя...

- Die erste Kolonne marschiert... die zweite Kolonne marschiert... die dritte Kolonne marschiert... - произнес внезапно Ворошилов.

Он взглянул на Шапошникова, и тот медленно кивнул головой:

- Именно, товарищ нарком. Если только у Франко найдется генерал, способный разгадать план наступления - АГОН обречен. Даже если успеет подойти второй эшелон...

- Благодарю вас, Борис Михайлович, - сказал Ворошилов.

Наступила долгая пауза, после которой Климент Ефремович спросил:

- Как вы считаете: какова вероятность того, что план будет... - он запнулся, помолчал и закончил, - что маршал Тухачевский потерпит неудачу?

- Не могу вас обманывать, товарищ нарком: вероятность весьма велика. Конечно, можно заранее подготовить некоторые контрмеры, но они не спасут положения в полном объеме...

- Понятно. Товарищ Шапошников, я прошу вас подготовить перечень таких контрмер и, хотя бы в общих чертах, набросать предварительные планы.

- Слушаюсь!..

...После того, как Шапошников вышел, Ворошилов долго сидел молча. Затем повернулся к Хмельницкому:

- Руда? Прикажи там, чтобы мне чаю принесли. И соедини меня с начальником ГУГБ...

- Андрюха! На меня тоже прихвати!

Младший комвзвод Киреев обернулся на призывный крик своего командира, утвердительно кивнул головой и неторопливой рысцой затрусил к походной кухне, дымившей метрах в двухстах от позиции танкистов.

Старший лейтенант Ястребов удобно устроился на башне, вытащил из кармана пачку папирос и со вкусом закурил. Если честно, то от обеда Бронислав не ожидал ничего хорошего. Из-за острой нехватки личного состава, приказом маршала Тухачевского все повара были переведены в строевые части, а на освободившиеся места набрали басков. Не то, чтобы баскские повара не умели готовить - вовсе нет, но лично Ястребов не очень-то умел есть то, что они готовили. Странные блюда - пресноватые, с непонятным привкусом, сдобренные неизвестными пряностями... Зачастую Бронислав даже не мог понять, ест он рыбу или мясо? Или, может, это вообще - насекомые? Как рассказывали ребята, имевшие дело с китайцами - для тех и вовсе не существует несъедобных вещей. Может, и баски такие же?..

Вернулся, помахивая котелками, Киреев. Молча выставил их на броню, сплюнул, вытащил из-за голенища ложку и принялся хлебать с мрачным видом.

- Сегодня что? - поинтересовался Ястребов, ухватывая свой котелок.

- Писто и бехи шерра, - флегматично ответил Андрей, не переставая жевать.

- Спасибо родной, объяснил, - хмыкнул Бронислав.

В котелке была какая-то пахучая мешанина из овощей, поверх которой лежало нечто, напоминающее мясо. Или рыбу. Или черт знает что...

- А хоть что - что? Не спросил?

- "Бехи", кажись - корова, - вступил в разговор башнер Каплер.

- Значит говядина с писто, - подвел итог Ястребов. - Ладно, Рафинад, давай попробуем...

Еда оказалось пресной, но, в общем-то, съедобной. Андрей и Бронислав без всякого энтузиазма жевали ячменный хлеб, напоминающий вкусом промокашку, лениво шкрябали ложками по котелкам. Вместо чая в жестяном полуведерном чайнике их ждал горячий крепкий сладкий кофе, который тоже не вызывал восторгов ни у кого в экипаже, за исключением Каплера. Веня Каплер - бывший беспризорник, искренне полагал, что еда бывает только двух видов: своя и чужая. Он бойко орудовал ложкой, причмокивая от удовольствия, запихивая в рот громадные куски ненормированного хлеба.

Ястребов, посмеиваясь, называл его "Рафинадом" за прямо-таки нечеловеческую любовь к сахару. Веня Каплер предпочитал колотый рафинад всем лакомствам, и теперь, попав в Испанию, жутко страдал от уменьшения сахарного пайка. Вместо сахара красноармейцам выдавали изюм, а командирам - шоколад, но Веня оставался верен рафинаду. Ястребов и Киреев щедро отдавали Вене свой сахар, но тот все равно вздыхал по далекой родине, где сахар можно было просто купить.

Вот и сейчас он вытащил свой мешочек с запасом сахара, достал один кусок, взвесил на ладони. Решил, что кусочек великоват для одной кружки, извлек из ножен, висевших на поясе, финский нож и обухом расколол сахар. Выбрал подходящую крошку и, зажав в зубах, отхлебнул кофе. На лице его расплылось блаженное выражение.

- Лафа, товарищи, - сообщил он, растягиваясь на решетке моторного отделения БТ. - Блеск - умирать не надо.

- Да уж - лафа, - буркнул Киреев, отталкивая от себя котелок. - Особенно - харчи...

- А че харчи? - Каплер приподнялся на локте, - Ну, рататуй с подметкой - так разлюбезное дело! Шамовка - как шамовка. Не крысы же...

- Ты их что, ел? - чуть не подавился Киреев.

- А то! - Веня усмехнулся, - Я, товарищ младший комвзвод такое ел, что человеку иному и не приснится. А вы - крысы... Их - любезное дело. На палочку, бывало, насадишь, да над костерком...

- Ну вот, если вдруг еды не будет, - оборвал кулинарные воспоминания бывшего беспризорника Ястребов, заметив, что мехвод начал стремительно зеленеть, - вот ты нам и сготовишь, а пока - отставить треп! Закончить прием пищи и готовить танк к походу!

Стратегические высоты Инчорт, захваченные наваррскими рекете в апреле, вчера были отбиты войсками АГОН и баскскими батальонами. Баски понесли значительные потери, но красноармейцы почти не пострадали. И Ястребов со всем основанием полагал, что на этом наступление не закончится. Маршал Тухачевский наверняка поведет их дальше.

С этими мыслями Бронислав снова достал из кармана папиросы, чиркнул зажигалкой...

Киреев и Каплер с вожделением смотрели на дымящуюся папиросу. Табачный паек в стране басков тоже стал для бойцов РККА необычным. Сигареты, набитые черным пахучим табаком, или тот же табак, изрезанный длинной лапшой...

Красноармейцы, чертыхаясь, заворачивали самокрутки из местных газет, и отчаянно плевались, проклиная длинные торчащие во все стороны табачные нити, непривычный привкус газетной бумаги и с тоской вспоминали родную махорку. Командиры, плюясь, дымили сигаретами, на все лады костеря интендантов, не завозящих в части папиросы. А у Ястребова был свой запас, привезенный еще с Дальнего Востока...

Проследив направление взглядов своих друзей, Бронислав улыбнулся и протянул пачку танкистам.

- О, вот это - дело, - оживился Каплер. - Я вам так скажу, товарищ старший лейтенант. Чтобы вы были так здоровы, как мне того хочется.

- И монгольской кооперации - всех благ! - добавил Киреев, вертя в руках красную пачку папирос "Монценкоп".

Он собирался еще что-то добавить, когда раздалась команда "По машинам!". Ястребов не ошибся: войска АГОН продолжали наступление...

Горе стране, которая не может обороняться в воздухе... Наступление Северной армии на Бильбао было сокрушительным безнаказанным массированным воздушным террором. Итальянские самолеты налетали звеньями, эскадрильями, эскадрами. По заранее составленному графику они сменяли друг друга над одним и тем же отрезком фронта, забрасывая его бомбами и полосуя пулеметными очередями до превращения всего, что было внизу, в груды обломков или в море огня. Впервые в человеческой истории самолеты ВВС охотились за отдельными людьми...

Так продолжалось вплоть до прибытия советских войск и до появления в басконском небе маленьких злобных "ишачков" с красными звездами на плоскостях. Лобастые советские монопланы меньше чем за месяц полностью очистили небо от гордых потомков римлян. Полковник Красовский, яростно матерясь, выбил себе право лично водить своих подчиненных в атаку и теперь его И-16 с ярко-алой стрелой на борту являлся итальянским летчикам в самых диких кошмарах. Страшнее этого было только видение подстерегающего латинян "рата" с девизом "За СССР!". Валерий Павлович Чкалов владел истребителем столь виртуозно, что у несчастных итальянцев буквально глаза лезли на лоб, причем даже у самых опытных летчиков, а не только у зеленых pivello...

После того, как итальянские истребители были изгнаны из неба Алавы, Бискайи и Гипускои, настал черед итальянских бомбардировщиков. Двухмоторные СБ и верткие бипланы-штурмовики Р-5ССС обрушились на ставшие беззащитными аэродромы, превращая размещенные на них самолеты в груды пылающих обломков. Всего за одну неделю итальянские военно-воздушные силы на севере Испании почти полностью прекратили свое существование.

Единственными, кто еще мог хоть как-то противостоять красным соколам, свирепствовавшим в воздухе, были немецкие летчики Легиона "Кондор". Однако у них были, кроме яростных SoviИtica aviadores, и свои проблемы: бомбардировщики еще не совсем привыкли к современным Не-111, а истребители только осваивали новейшие Bf-109. И кроме того немцев едва-едва хватало на то, чтобы защитить самих себя - ведь в распоряжении Хуго Шперле и Вольфрама фон Рихтгофена было всего три десятка бомбардировщиков и сорок один истребитель! И потому для наземных войск Северной армии наступил ад...

Три дня, не прерываясь ни на минуту, советская авиация утюжила позиции дивизий "Наварра" и "Литторио". Но если баски за полгода непрерывного избиения с воздуха научились рыть убежища и укрываться в них, то ни франкистов генерала Солчага - преемника пропавшего вовремя авиаперелета генерала Мола, ни итальянцы героя Абисинии генерала Этторе Бастико таким полезным умением не располагали. К исходу третьего дня из четырех бригад, укомплектованных добровольцами рекете, оставалось не более трети, итальянцы же вовсе оставили свои позиции и теперь стремительно и беспорядочно отступали. Бомбардировщики Громова, штурмовики Каманина и истребители Красовского громили отступающие колонны, гонялись за автомашинами и повозками, уничтожали любой подозрительный дом, в котором могли укрыться отступающие. А на позиции "Наварры" хлынули, поддержанные советскими танками, баскские ополченцы...

...- Короткая!

БТ дернулся и встал, качнувшись на амортизаторах. Тут же звонко ударила "сорокопятка", и на том месте, где только что огрызался пулемет, расцвел черно-огненный цветок разрыва. Даже через броню Ястребов услышал, как заорали, завизжали баски. Их цепи снова поднялись и пошли вперед.

Бронислав хлопнул по плечу Каплера и показал ему большой палец. Веня расплылся в улыбке, а старший лейтенант уже скомандовал:

- Вперед!

Танк рванулся с места точно застоявшийся боевой конь. Мехвод Киреев с разгона перемахнул остатки траншеи и лихо крутанулся на бывшей минометной позиции. Ястребов полоснул из пулемета вслед улепетывающим франкистам и удовлетворенно хмыкнул, увидев, как ломаются, складываются и кувыркаются фигурки в прицеле. Всего полтора года тому назад, взвод Бронислава принимал участие в отражении провокации на границе, и Ястребова, тогда еще лейтенанта, неудержимо рвало, когда осматривая машину после боя, он увидел брызги крови на броне и какие-то обрывки, застрявшие между траками. А теперь - теперь Бронислав зло ощерился и выцелил особо увертливого беглеца...

- А, сука, допрыгался?..

Баски ворвались в остатки траншей. Добровольцы рекете ненавидели басков еще больше, чем Республику в целом. Добровольцы баски, в свою очередь, терпеть не могли наваррцев. Под утренним солнцем заблистали штыки, навахи, длинные, узкие наваррские ножи, взметнулись саперные лопатки. И сталь окрасилась кровью... Баски не были расположены брать в плен своих давних недругов. Да наваррцы и не просили пощады...

-... Э-э! А ну-ка! - Киреев, выглянувший из лобового люка, грозно взмахнул наганом. - Не трожь мальца, кому говорят?!

Он еще раз взмахнул наганом, показывая здоровенному баскскому молодцу, занесшему приклад над съежившимся в смертельном ужасе франкистом, свое неодобрение. Баск изумленно уставился на "танкисто русо", потом ухмыльнулся, произнес что-то и пнул ногой скорчившегося навррца. Из башни высунулся Каплер с разговорником в руках:

- Это... Лагун... Слушай сюда! Эсто эс ун призьёнер! Но туква, ага? Ло тиенес?

Доброволец озадаченно помотал головой, потом кивнул, широко осклабился и, подняв бедолагу за шкирку, точно нашкодившего котенка, пинком отправил его к танку, сопроводив длинной тирадой..

- Чего он сказал? - поинтересовался Ястребов, пока Киреев обыскивал и связывал пленного.

- Шут его знает, - сообщил Веня, яростно листая разговорник. - Он вообще не по-испански говорит...

- Кто "не по-испански говорит"? - поинтересовались за спиной Бронислава.

Ястребов обернулся. Метрах в двадцати от танка остановилась обшарпанная, но все еще очень красивая легковая машина в сопровождении среднего БА-6. Возле легковушки выжидающе застыли несколько человек в командирской форме, а один, который, несмотря на жару, был в короткой кожаной куртке без знаков различия, подошел к старшему лейтенанту.

Невзирая на отсутствие петлиц, Бронислав сразу догадался, с кем свела его судьба. О корпусном комиссаре Мехлисе и его "Испано-Сюизе" - личном подарке президента Агирре, уже ходили легенды. Он словно привидение мог неожиданно возникнуть где угодно - хоть в самой гуще боя. Командиры и красноармейцы уважали отчаянную храбрость комиссара. А некоторые несознательные бойцы тихонько рассказывали, что товарища Мехлиса еще в детстве заговорила цыганка, и теперь его ни пуля, ни штык не берут...

- Вон тот, союзничек, товарищ корпусной комиссар! - Ястребов указал рукой в сторону баска.

Мехлис подозвал своих спутников и жестом пригласил ополченца. Здоровяк подошел поближе. Один из сопровождающих комиссара - бритоголовый коротышка-лейтенант в пилотке, о чем-то спросил его по-испански. Тот было подтянулся, почувствовав командира, но после второго вопроса снова осклабился и ответил, старательно выговаривая слова. Лейтенант повернулся к Мехлису и танкистам:

- Он говорит, что если вам нужна эта крыса, - жест в сторону наваррца, - то можете забрать, зажарить и съесть...

Ни Мехлис, ни его свита, не поняли, от чего вдруг двое танкистов, наплевав на субординацию, буквально повалились от смеха. Они ничего не могли поделать с собой, они стонали и выли, хлопая по плечам и спине третьего, молча стоявшего с оскорбленным видом. Но даже корпусной комиссар позволил себе насмешливо фыркнуть, когда Ястребов и Киреев объяснили им причину своего веселья.

Один баск стоял, удивленно взирая, на умиравших от смеха командиров и красноармейцев. Но вот на его лице появилось нечто похожее на понимание, и он решительно подошел к Каплеру. Ободряюще похлопал его по плечу, и проникновенно заговорил, стараясь заглянуть в глаза. Давешний лейтенант-преводчик прекратил хихикать, прислушался, вздрогнул, сглотнул...

- Товарищ, он... это... - коротышке явственно мешали руки, он смущенно отвел в сторону глаза. - Он говорит, что нам... тем, которых никогда не заваливало в шахте... никогда не понять, какая крыса вкусная!

А ополченец-шахтер продолжал говорить. Иногда он сбивался на родной язык, и тогда переводчик осторожно трогал его за рукав. Баск встряхивал, точно лошадь, головой, и снова переходил на испанский, тщательно произнося каждое слово...

- Его дважды заваливало, - объяснял лейтенант. - Во второй раз их три недели откапывали... Так они только крыс и ели... А мы - мы можем смеяться, потому что нас никогда не хоронило заживо...

Бойцы и командиры пораженно слушали бесхитростную речь баска, а тот, под конец, крепко обнял Веню, потом вытащил из-за ремня длинную наваху и протянул ему.

- Он говорит - на память. На память о Горка Анасагасти - так его зовут, - пояснил переводчик.

Гордо выпрямвшись, Каплер похлопал баска по плечу, осмотрел наваху, а затем снял с пояса финку с наборной рукояткой и протянул ее здоровяку-шахтеру:

- Держи, лагун. На память о Вене Каплере...

Тухачевский нанес на карту новую стрелку, затем повернулся и горделиво посмотрел на присутствующих:

- Вот так, товарищи красные командиры. Некоторые маловеры полагали, - суровый взгляд в сторону генерала Улибарри и президента, - что слабая оборона франкистов может быть ловушкой, но мы, вооруженные гениальным учением Маркса и Ленина, настоящие большевики видели: обороняются насильно мобилизованные или обманутые солдаты. Они были сильны, когда за их спиной были штыки итальянских и германских фашистов, но их боеспособность, и так крайне слабая, была сведена к нулю нашими славными летчиками, а потом наши быстроходные танки окончательно уничтожили их волю к сопротивлению! Верно я говорю?..

Михаил Николаевич поискал кого-то глазами, не нашел и, внезапно нахмурившись, буркнул:

- Я вижу, товарищ Мехлис нас игнорирует? - И тут же махнул рукой, - Не переводить!

Среди командиров произошло какое-то движение и поднялся громадный, похожий на сказочного богатыря комкор Апанасенко:

- Товарищ маршал Советского Союза, разрешите доложить? Товарищ член военного совета АГОН в настоящий момент...

Он не успел договорить. Распахнулась дверь и в запыленной кожаной куртке вошел Мехлис. Положил на стол планшет, и повернулся к Тухачевскому:

- Товарищ маршал, я только что с передовой, - он расстегнул куртку и снял пропыленную фуражку, вытер лоб. - Настроение у бойцов - великолепное, товарищи. Готовы хоть сейчас гнать врага до самого Гибралтара!

От ладони на лбу Льва Захаровича остались светлые полосы. Тухачевский несколько смутился: Мехлис двое суток пропадал в войсках, считая, что место комиссара там и только там - вместе с солдатами. Маршал был уверен: место командующего и штаба - в кабинете, возле карт и телефонов, но комиссар решительно возражал против "кабинетного заточения". Конечно, можно было и приказать, но...

Чтобы скрыть смущение, он обратился к баскам:

- Товарищ член военного совета прибыл прямо из наступающих войск. Я думаю, он лучше всех расскажет нам о ходе наступления...

Мехлис быстро и деловито доложил о достигнутых рубежах, проинформировал о расходе боеприпасов и горючего, дал предварительную оценку потерь. Все слушали очень внимательно, не перебивая и не задавая лишних вопросов - все, кроме самого командующего.

Тухачевский не сидел на месте, а беспокойно ходил во время доклада по кабинету. В тех местах, которые подтверждали его выводы, маршал радостно улыбался, бодро потирал руки, но если вдруг Мехлис говорил что-то, идущее в разрез с точкой зрения командующего АГОН... Тогда лицо Тухачевского мгновенно искажала злобная, свирепая гримаса, руки напрягались, и казалось что вот сейчас Михаил Николаевич кинется на своего комиссара с кулаками. А уж выражения, которые цедил в это время сквозь зубы маршал, не рискнул бы перевести ни один переводчик. Впрочем, в переводе они и не нуждались...

Когда Мехлис закончил, тут же поднялся Уборевич:

- Итак товарищи командиры и товарищи союзники, из доложенного товарищем корпусным комиссаром, - Иероним Петрович не удержался и лишний раз подчеркнул, что он старше Мехлиса по званию, - а так же на основе докладов из частей можно сделать вывод: наступательная операция развивается согласно плана, утвержденного заместителем наркома обороны СССР товарищем Тухачевским. Отдельные недочеты естественны, но решительной роли они не играют. Я думаю, что выражу общее мнение... - Уборевич обвел всех взглядом, - Операция вступает в свою вторую стадию...

- Что будем делать, сеньор генерал?

Вопрос прозвучал в мертвой пугающей тишине, наступившей в штабе Северной армии после того, как подтвердились сообщения о разгроме дивизии "Наварра" и позорном бегстве дивизии "Литторио". Генерал Хосе Солчага смотрел в упор на своего визави - генерала Этторе Бастико. Итальянец, и так - невысокий, словно бы сильнее съежился под пронзительным взглядом испанца. Казалось что еще немного - и он просто исчезнет под заваленным картами, депешами и сводками столом.

Солчага жестом велел штабным офицерам выйти, поднялся и навис над Бастико:

- Ваши герои Абиссинии разбежались от красных самолетов, как тараканы от ботинка! Сражаться с русскими не то же самое, что гонять голых негров?! Потомки римлян, потомки римлян... - эти слова испанец произнес с непередаваемым сарказмом. - Наполеон завоевал вас за один год. С нами он возился пять лет. А русские - русские за один год вышибли дух из него!

- Ну, если с ними не справился даже великий Наполеон, - жалко попытался отшутиться итальянский генерал, - то чего же вы, генерал, ждете от нас?

Солчага посмотрел на Бастико с каким-то сожалением:

- Послушайте, генерал, вы что - серьезно не понимаете, что русские не остановятся на достигнутом? Они пойдут дальше, - он с силой ударил по столу кулаком - и чем мы с вами будем их останавливать?! А остановить их необходимо...

- Может быть разумнее отойти на другие позиции, которые будут удобнее для обороны? - неуверенно спросил итальянец. - В нашем Генеральном штабе уже давно разрабатывается теория обороны, опирающаяся на систему укрепленных лагерей...

- Где, во имя всех святых, вы собираетесь их взять?! - заорал Солчага. - Где, я вас спрашиваю?!!

- Нужно заранее отвести войска на выбранные позиции и как можно скорее построить и укрепить...

- Осел! - рявкнул испанец. - Христос, за что ты покарал меня этим ослом?!

- Сливочное масло? - растерялся итальянец. - Что вы имеете в виду, генерал?

- Я имею в виду, что у ваших штабистов сливочное масло вместо мозгов! Темп наступления красных - более двадцати километров в день! У вас что - служат кроты?! Если нет, то как, святая кровь, вы рассчитываете успеть построить и укрепить ваши лагеря?!

- Можно попробовать зацепиться за естественные преграды: реки, овраги... Стоит попробовать успеть укрепить мосты...

- А вот с этим - полностью согласен, генерал. Эй, кто там?! - взревел Солчага. - Приказываю: немедленно усилить оборону мостов, подготовить усиленные подразделения для их охраны...

- Так вот, товарищ Водопьянов, ваша задача - нанести массированный удар по Бургосу. Пусть противник на собственной шкуре узнает, каково это, когда с неба не только снег и дождик сыплются! - Тухачевский сам первый засмеялся своей шутке. - Расстояние до Бургоса - всего сто пятьдесят километров, так что может взять максимальную бомбовую нагрузку. Истребители Красовского обеспечат воздушное прикрытие...

Михаил Васильевич знал все детали этой операции куда лучше маршала, и потому внутренне содрогнулся в ожидании долгого, скучного, да и не слишком-то грамотного описания того, что предстоит выполнить его бригаде. Он незаметно скосил глаза. На лицах остальных командиров авиабригад застыло выражение близкое к отчаянию. Лишь комбриг Чкалов оставался внешне невозмутимым, и только насмешливый прищур веселых глаз выдавал его отношение к грядущей филиппике Тухачевского. Водопьянов вздохнул и приготовился долго слушать...

Но в этот момент в приемной раздался какой-то шум, и в кабинет широким шагом вошел Мехлис. Следом за ним смешно семенил престарелый Мариано Гамир Улибарри, за которым буквально мчался президент Агирре, который с порога закричал, перемешивая испанские и баскские слова:

- Сеньор маршал! Сеньор маршал! Это правда?!

- Что "правда"? - изумился Тухачевский.

Президент баскской автономии пытался что-то сказать, но, не находя слов, лишь беззвучно открывал и закрывал рот. Генерал Улибарри краснел, бледнел, но тоже молчал, не решаясь, видимо, обращаться к грозному красному маршалу. На помощь им пришел Мехлис:

- Товарищ Тухачевский, они очень взволновались, когда узнали о готовящемся налете на Бургос. У них там могила...

- Что еще за могила? - Михаил Николаевич начал раздражаться, как обычно легко. - Там кроме кладбища - еще и штаб Солчаги, если они не забыли...

- Вы не понимаете, - Агирре наконец нашел слова. - В храме Бургоса могила нашего национального героя, - Сида Кампеадора! Понимаете, если вы станете бомбить Бургос, то собор может пострадать. Тогда вас возненавидит вся Испания! Подумайте, - он постарался заглянуть Тухачевскому в глаза, - если бы кто-то разбомбил самый священный храм у вас, в Москве? Что бы вы стали делать?..

Тухачевский вспомнил взрыв одного такого "священного храма" и хмыкнул. Он, во всяком случае, ничего делать не собирался...

- Это - могила их национального героя. И религия тут ни при чем, - веско сказал Мехлис. - Баски говорят, что уничтожение собора в Бургосе равносильно взрыву Мавзолея...

Вот это было понятно. Взрыв мавзолея - дело серьезное. Михаил Николаевич задумался...

- Ну, вот что, товарищи, - командующий недаром славился умением принимать быстрые решения, - Все понятно. Меняем цель налета. Ударим по Фэрролю...

В этот летний день Бискайский залив решил дать отдых своему суровому нраву и словно сытый кот лениво разнежился под горячим ярким солнцем. И вместе с заливом разнежились корабли на рейде военно-морской базы Фэрроль.

Немецкий тяжелый крейсер "Адмирал граф фон Шпее" бункеровался у стенки, готовясь к походу. Вскоре он должен был сменить итальянский крейсер "Больцано": франкисты все еще пытались блокировать поставки оружия баскам.

Чуть в стороне расположились торпедные катера, поставленные генералу Франко Италией и Германией. Рядом с ними стояли итальянские подводные лодки: "Этторе Фиерамоска", "Джиовани Баузан" и "Ди Дженевус" - "стальные акулы глубин", как высокопарно именовал их Муссолини.

Дальше расположились гордость флота франкистов - тяжелый крейсер "Канариас" и эскадренный миноносец "Веласко" в окружении тральщиков и канонерок. У выхода из гавани нес боевое дежурство сторожевой корабль "Куидад де Пальма".

Несмотря на то, что в гавани стояли военные корабли, картина была на удивление мирной. Тишину и покой не нарушали даже две зенитные батареи, прикрывавшие базу с воздуха. Словно и нет никакой войны...

... - Хельмут? - невысокий, жилистый матрос подошел к здоровяку, сосредоточенно тренировавшемуся в завязывании узлов. Получалось, откровенно говоря, не очень: толстые пальцы никак не желали правильно удерживать концы...

- Что тебе, Пап? - недоверчиво поинтересовался здоровяк.

Пап славился на весь "фон Шпее" как мастер на всякие розыгрыши, и неуклюжий тугодум Хельмут не без основания полагал, что может сейчас стать очередной жертвой. Но Пап вроде был настроен мирно...

- Я сейчас у врача был, - сообщил он.

- Ну?

Остальные моряки, бывшие на палубе, заинтересованно подошли поближе. Уж они-то точно знали: просто так Пап ни к кому не подходит...

- Врач велел спросить: у тебя волосы в носу есть?

Хельмут озадаченно почесал затылок. Вопрос, конечно, странный, но от этих врачей всего ожидать можно...

- Ну, есть... А что?

- Да видишь, какое дело... - Пап доверительно нагнулся. - Врач сказал, что раз у меня под мышками волосы растут, а у тебя - в носу, то нужно устроить складчину!..

Матросы захохотали, а Пап тут же отскочил подальше. Хельмут попытался его схватить, но куда там! Только запнулся и под общий хохот растянулся на палубе, пребольно стукнувшись затылком. В глазах заплясали искорки, какие-то темные черточки. Потом искорки пропали, но черточки почему-то остались...

- Самолеты... - сообщил Хельмут лежа на палубе. - Интересно, куда это они?..

...Водопьянов оторвался от приборной доски:

- Штурман? Ну?

- На месте, командир. Выходим на цель. На полградуса левее держим...

Михаил Васильевич довернул штурвал. Повинуясь маневру командира бригады, весь строй из шести десятков ТБ-3 лег на боевой курс. На высоте шесть тысяч восемьсот метров бригада тяжелых бомбардировщиков заходила на цель.

Бомбардир командирской машины капитан Евграшин считал секунды, методично отмахивая рукой на каждое слово:

- Одна, две, три, четыре... - Тут он отвлекся от секундомера и скомандовал в микрофон, - Первая пошла!

Водопьянов навалился всем весом на рычаг механического бомбосбрасывателя. Громадный ТБ-3 величаво качнулся и с подфюзеляжной подвески сорвалась первая пара шестисоткилограммовых бомб. Это послужило сигналом для остальных. К кораблям в гавани Фэрроля устремилась сжатая, запечатанная в сталь смерть...

Эскадра Особого Назначения доставила в Испанию лишь по одной тяжелой авиабомбе на каждый самолет бригады Водопьянова. Тухачевский, вполне справедливо считая, что основой ударной силой тяжелых бомбардировщиков являются авиабомбы большой мощности, несколько самоуверенно, а для заместителя наркома обороны по вооружениям - и несколько безрассудно, предполагал развернуть их производство на месте. Но оказалось, что, несмотря на наличие взрывчатки, доставленной из СССР, у басков просто нет подходящих предприятий. Штаб АГОН лихорадочно искал выход из создавшейся ситуации: тяжелые бомбардировщики были нужны, но без крупных авиабомб их боевая ценность падала чуть ли не в два раза...

Выход подсказали сами летчики. Громов и Каманин явились к Тухачевскому и, повергнув охрану штаба в состояние, близкое к помешательству, выложили на стол ошарашенного маршала авиабомбу.

- Вот, - сообщил Громов, вытирая вспотевший лоб, - авиабомба ФАБ-50. Видите?

Тухачевский внимательно осмотрел лежавшую на столе смертоносную чушку, но ничего не увидел. Кроме самой бомбы, разумеется. Он вопросительно поднял глаза на летчиков...

- Это - бывший снаряд калибра сто пятьдесят два миллиметра, - сказал Каманин. - Стабилизатор приварили, бугель поставили и взрыватель поменяли...

Михаил Николаевич пригляделся. На корпусе явственно просматривались выточки и ведущий поясок, характерные для снарядов. Маршал понял все и среагировал мгновенно. Уже к вечеру, несмотря на отчаянное сопротивление Галлера, с "Марата" выгрузили четыреста фугасных и сто шестьдесят бронебойных снарядов главного калибра. А на следующий день началась их переделка в авиабомбы. И вот теперь снаряды советского линкора падали на вражеские корабли...

...Первая же бомба рванула впритирку к борту "фон Шпее". Удар проломил борт, а взрывная волна снесла с палубы половину находившихся там людей. Через секунду только что тихая гавань огласилась воем сирен, отчаянными криками людей, а зенитные батареи выплюнули в голубое небо первые снаряды. В небе вспухли ватные облачка разрывов, но много ниже неспешно разворачивающихся на второй заход ТБ. Второй залп снова дал недолет. Бригада тяжелых бомбардировщиков вышла на боевой курс...

Зенитчики Легиона "Кондор" пристрелялись с седьмого залпа. На пути советских машин выросла смертоносная завеса осколков. И в этот момент начался второй акт драмы...

Над гаванью, озаренной отблесками пожара горящего "Канариаса", черными тенями пронеслись быстрые хищные силуэты. Это была бригада Громова, подкравшаяся на малой высоте и набросившаяся на зенитки.

Взрыватели снарядов стояли на шесть с половиной тысяч метров, а СБ бомбили с высоты едва ли в две тысячи. Они безнаказанно расправились с батареями, прошлись над акваторией, высыпав десятки стокилограммовых фугасок, врезали из пулеметов по барахтавшимся в воде людям и, словно привидения, растворились в сияющем небе.

Наступал заключительный акт разгрома франкистской базы. ТБ-3 снизились до четырех тысяч и снова на погибающие суда и пылающие портовые сооружения обрушились фугасные шестисоткилограммовые убийцы. Одна из бомб чудом угодила между двумя подводными лодками, которые затонули почти мгновенно. "Канариас" пылал плавучим костром. Его сорвало с якорей, и крейсер бортом навалился на "Веласко", раздавив портовый буксир, который по несчастливой случайности оказался между кораблями. Последняя бомба поставила заключительную точку, обрушившись на корму "Адмирала фон Шпее". Несчастный крейсер выбросил в небо столб огня, затем окутался паром и дымом. Потоки топлива для могучих дизелей, огненными реками растекались по кораблю и, сквозь грохот разрывов и вой сирен, прорезались дикие вопли людей, сгоравших заживо.

Три пары истребителей Bf-109, поднятых в погоню за русскими бомбовозами вернулись ни с чем. И не все... Оказалось, что плотный строй бомбардировщиков способен за себя постоять. Да так, что один из кондоровцев, на самолете которого скрестились трассы стрелков пяти ТБ, камнем рухнул в голубые воды Бискайского залива. Бойня закончилась...

- Итак, я хотел бы услышать, - Гитлер, нервно крутя пальцами, прошелся по кабинету, - что конкретно произошло в Испании?

Перед ним стояли навытяжку сорванные внезапным приказом руководители Рейха, Вермахта, Кригсмарине и Люфтваффе. Гитлер обвел всех диким взглядом:

- О, вот вы, Редер, - гросс-адмирал моргнул, когда палец фюрера ткнулся ему в грудь. - Вы, кажется, говорили, что нашим кораблям в Испании ничего не угрожает? Так? А что, в таком случае случилось с "фон Шпее"? Триста пятьдесят человек убиты, двести - ранены! Пятьсот пятьдесят немцев! Немцев, Редер!

Он круто повернулся на каблуках и уткнулся взглядом в необъятное чрево Геринга.

- А ты, Герман? Кто обещал, что наши летчики легко возьмут небо Испании под свой контроль? Так, может быть, это твои легионеры бомбили наш броненосец?!

Глаза Гитлера налились кровью, голова затряслась. Он уже не говорил, а, задыхаясь визжал:

- Нейрат? Вы - клинический идиот! Кто говорил мне, что англичане не пропустят русских в Испанию?! Кто говорил, что французы не пропустят русскую авиацию?! А-а! Вот и вы, Канарис! Не вы ли заявляли, что русская группировка не представляет собой никакой угрозы?! Не хотите принять на себя командование "Адмиралом фон Шпее" на переходе в фатерлянд? Вы же адмирал! Пока...

Гитлер упал, изо рта пошла пена, и он впился зубами в край ковра. К нему кинулись адъютанты, и врачи, пока охрана чуть не взашей выталкивала посетителей прочь ...

... Через два часа фюрер Тысячелетнего Рейха лежал на диване. Его голова покоилась на коленях Евы Браун, которая нежно поглаживала его по волосам. Из закрытых глаз Гитлера текли слезы, а сам он тихо бормотал:

- Кретины, засранцы... Боже, почему меня окружают либо идиоты, либо предатели?..

Приземлившись, Алексей упал, рывком погасил купол, подмял под себя парашют и только тогда огляделся. Его взвод опустился кучно, в радиусе полукилометра, не более. Бойцы собирались вместе, двое уже метнулись к контейнеру с тяжелым оружием, лежащим всего в двухстах метрах от Домбровского. Затрещал под кинжалами брезент, и в полной тишине под стремительно темнеющим южным небом десантники бросились расхватывать винтовки, ручные пулеметы и гранаты.

Алексею незачем было спешить к контейнеру. Он почти ласково погладил висящего на груди "буденовца" - ни для кого не было секретом, что пистолеты-пулеметы Дегтярева командирам-десантникам выдали по совету самого Семена Михайловича. Маленький, компактный, но от того не менее смертоносный в сравнении с автоматами Симонова или даже своим старшим братом, ППД был отличным дополнением к вооружению взвода.

- Товарищ старший лейтенант, - рядом с Домбровским словно из-под земли вырос старшина Политов. - Все в сборе. Потерь нет.

- Молодец, старшина. Товарищи, - Алексей повернулся к своему взводу. - Перед нами поставлена боевая задача: захватить мост через водную преграду - реку Эбро...

Из стоя тут же раздалось ехидное:

- Эб в рот? Суровая речка...

Хотя произнесено это было шепотом, Домбровский не сомневался: сказал вечный ехида и балагур, пермяк Кадилов, прозванный в роте за зубастые шутки "Крокодиловым". Старший лейтенант мгновенно шагнул вперед, раздвигая могучим плечом строй десантников, и коротко, но сильно ударил Кадилова в лоб.

- Крокодилов, я тебя предупреждал, что дошутишься? Предупреждал. Так что вставай и слушай молча. А то рот заклею. Навсегда... - Алексей вернулся на место и продолжил инструктаж, - Поставленная задача: захватить мост через Эбро и удержать его до подхода наших танкистов. Второй взвод пойдет по другому берегу, а после того, как захватим мост - высадится остальной батальон. Вопросы?

Вопросов не оказалось. Домбровский внимательно оглядел своих бойцов и скомандовал:

- Попрыгали!

Легкий стук откуда-то слева заставил его обернуться.

- Семейкин! У тебя стучит?

Звеньевой Семейкин, здоровенный сибиряк, габаритами почти такой же, как и его командир, виновато потупился:

- Антабка стучит, проклятая, - он протянул Домбровскому АВС. - Вот товарищ старший лейтенант, на прикладе...

- Подтяни!

- Есть!

После того, как антабка была подтянута, вновь раздалась команда "Попрыгали". Десантники взлетали и приземлялись бесшумно, словно темные призраки. Алексей удовлетворенно кивнул, бросил негромко "За мной!" и неторопливо побежал вперед, изредка поглядывая на карту, которую подсвечивал красным фонариком. На землю упала испанская ночь - непроглядный полог черного бархата, как водится в южных странах - без сумерек, и взвод десантников растворился в глухой черноте...

Легионер Рыбалкин из девятой бандеры вздохнул и зашагал вдоль окопа, отрытого для обороны моста. С тех пор, как стало известно о прибытии большевистских орд в Бильбао, все стратегические объекты перешли на режим усиленной охраны, так что теперь мост на дороге в Бургос охраняла целая секция легионеров, усилив собой взвод охраны регулярной армии.

Рыбалкин шагал и думал о том, как несправедлива к нему судьба. Вот представился шанс отомстить проклятым большевикам за бегство из уютной, уже почти забытой Казани, за отобранный озверевшими хамами мыловаренный завод, за мать, столбовую дворянку, вынужденную работать швеей, чтобы не умереть с голоду, за отца, расстрелянного кровавыми зверями-чекистами, за то, что осмелился помочь благородному делу сражающихся за Россию патриотов, короче - за все, и вот - на тебе! Вместо того чтобы сражаться на фронте и повергать в бегство жидо-большевистские орды, он вынужден стоять здесь в тылу, вдали от...

Его внимание вдруг привлек тихий свист. Рыбалкин помотал головой: не почудилось ли? Тишина. Должно быть, почудилось...

Свист раздался снова, но теперь уже с другой стороны. Легионер резко обернулся, одновременно сдергивая с плеча винтовку. Но тут же что-то зажало ему рот, а потом резкая боль пронзила спину и грудь. Последнее, что увидел стекленеющим взглядом человек без родины легионер Рыбалкин, были два темных силуэта. Один из них наклонился к другому и тихо произнес:

- Все чисто, товарищ старшина...

...Старший лейтенант Домбровский с поразительной для такого гиганта легкостью беззвучно перемахнул через бруствер из мешков с песком, и черной птицей обрушился на двоих пулеметчиков. Те спокойно сидели и курили возле станкового "гочкиса", который уткнул свой рубчатый ствол куда-то в темноту амбразуры. Падение на них из темноты чуть не двухметрового Домбровского привело к фатальным результатам. Первый номер со сломанной шеей был погребен под огромным десантником, который, не вставая, успел схватить за воротник второго номера. Алексей перекрутил материю так, что испанец мог только открывать рот, подобно пойманной рыбе. Он болтался как тряпичная кукла в руках Домбровского, в ужасе глядя на "ноче де фантасмас", возникшего буквально из ниоткуда. Но ужас был недолгим: кувалдоподобный кулак, гася сознание, обрушился на голову испанца...

...Капитан Санчес сидел в караульном помещении и в двадцатый раз перелистывал недавно купленный в Бургосе альбом с репродукциями Поля Гаварни "Пятничные непристойности". Он мечтал, что при следующей поездке в Бургос ему, возможно, удастся выменять этот альбом на те замечательные раскрашенные фотографии, которые в прошлый раз показывал немецкий летчик. Альбом, правда стоит немало, но фотографии... Ах, какие фотографии!..

Мануэль Санчес прицокнул языком. Там были изображены именно такие женщины, которые больше всего нравились щупловатому, низкорослому, кривоногому Санчесу, а именно: крупные, белокурые, с пышными формами. Такие женщины - редкость в его прокаленной яростным южным солнцем Испании, но все же, все же...

Взволнованный своими мечтами капитан потянулся к оплетенной бутыли с вином, стоящей на столе, когда скрипнула дверь. Обернулся и слетел на пол, сбитый молодецким ударом прикладом.

- Буэнос ночес, сука!

Произнеся таким образом добрую половину известных ему испанских слов, звеньевой Семейкин осмотрелся в караулке. Все спокойно. Дохляк-капитан лежит на полу - скучает, возле конторки в углу капрал-фашист старательно тянет руки вверх, словно пытается, не вставая со стула, дотянуться до потолка. Зря старается, между прочим: караулка высокая - Семейкину по размеру.

Звеньевой махнул "авээсом" в сторону капитана, напрягся и выдал:

- Томар! Ир! - автомат показал в сторону двери. Подумав, Семейкин ни к селу ни к городу добавил - Битте беилен!

Это было то немногое, что Семейкин запомнил из уроков Эммы Карловны Лоттнер - сухопарой седой немки, долго и безуспешно пытавшейся вложить в голову сибиряка основы немецкого. Еще он помнил, как будет по-немецки "мама", "бабушка", "медведь" и "Сядьте ровно, дети", - но все это явно не подходило к нынешней ситуации...

...Свою половину моста взвод Домбровского захватил грамотно, бесшумно и, практически, мгновенно. Но что творится на другом берегу, Алексей не знал. Хотя оттуда не было слышно выстрелов, но все же...

- Красноармейца Эпштейна ко мне.

Через минуту переводчик Эпштейн, с виду долговязый и нескладный, стоял навытяжку перед Домбровским. Алексей в который раз хмыкнул про себя: как обманчива бывает внешность! Михаил Эпштейн был мастером спорта по стрельбе, и во взводе Домбровского он был не только переводчиком, но и снайпером, чему совершенно не мешали его очки в блестящей оправе из нержавеющей стали. Эти очки - явно трофейные! - взамен старых, притащили ему откуда-то Политов и Семейкин. В знак благодарности за помощь Михаила в их взаимоотношениях с сеньоритами Бильбао...

- Миша, тут вот у нас... - Алексей пихнул вперед пришедшего в себя Санчеса. - Побеседуй с сеньором, расспроси, как на ту сторону позвонить?

- Слушаю, товарищ старший лейтенант, - Эпштейн повернулся к капитану и спросил по-испански, - Имя, фамилия, пароли при разговоре по телефону. Отвечай быстро, если хочешь жить!

Капитан Санчес очень хотел жить. Очень. Но уронить честь идальго... Он гордо отвернулся и... встретился взглядом с кулаком Семейкина, который покачивался перед его носом. Этот кулак был очень похож на быка на корриде, который уже примерился поднять на рога наглого тореро. А в роли тореро был он - капитан Санчес... Мануэль зажмурился и повернул голову в другую сторону, чтобы не видеть этого страшного кулака. Но когда Санчес открыл глаза, он понял, что ничего не выиграл. Наоборот проиграл. Потому что теперь перед его носом покачивался кулак Домбровского, который, по совести говоря, был покрупнее сибирского. Сообразив, что назад голову повернуть не удастся, да и не известно - не ждет ли его там третий кулак, еще больше? - и судорожно сглотнув, Мануэль вздохнул и начал отвечать.

Алексей слушал пулеметную скороговорку испанца, и радовался в душе, что в его взводе есть вот такой вот Эпштейн, который в состоянии перевести эти невероятные "санчес-мучас-ола сьерра" на нормальный человеческий язык. Сам Домбровский твердо помнил только "Ариба лас манос!" "Риндете!" "Тира тус бразос!" и "Баста!" - вот и все, что запомнилось из выданного еще на корабле, следующем в Гавр, русско-испанского разговорника на синьке. Впрочем, синий блокнотик лежал у него за голенищем сапога, так что при необходимости он мог сказать испанцу: "Esta agua se puede beber? CuАntos fusiles tiene? Que el comandante de su unidad? Si quieres vivir nos lleva al personal!" Но зачем мучится самому и мучить испанцев, если есть Миша Эпштейн?..

- Товарищ старший лейтенант! Все, можно звонить!

В караулке Эпштейн уверенно взял телефонную трубку, услышал "эскучар" и выдал длинную фразу по-испански. Если бы динамик в этом телефоне был потише, то в караулке не хохотали бы как сумасшедшие Домбровский, Политов, Семейкин и еще трое десантников, услышавшие, что в ответ на Мишкину заковыристую испанскую тираду, на том конце провода помолчали, а затем явственно произнесли:

- Товарищ лейтенант! Тут какая-то б... по-испански чешет. Их сразу послать, или пусть Гринберг ответит?

Старший лейтенант Домбровский и лейтенант Махров - командир первого взвода, зажгли фальшфейеры. Одновременно с этим с обоих концов моста взлетели зеленые ракеты. Вскоре над мостом раздался гул авиационного мотора. Это разведывательный "ишачок" дал десанту понять, что их сигнал замечен. Выделив из состава взводов по одному отделению для подготовки посадочной полосы, Домбровский и Махров принялись за усиление обороны захваченного объекта.

Пленных - а их набралось целых пятьдесят человек - выгнали срочно отрывать новые траншеи, ходы сообщения, позиции для станковых пулеметов, БПК и выданных десантникам, опять же по настоятельному совету маршала Буденного сверхсекретных и наиновейших восьмидесяти двух миллиметровых минометов. Чуть в стороне от моста уже разводили костры, выстраивая из них гигантский треугольник.

- Живее, живее, товарищи! - подгонял бойцов Домбровский. - Лучше выкопать побольше земли до боя, чем после!

Сам старший лейтенант орудовал лопатой наравне со всеми, вгрызаясь в каменистую испанскую землю, словно гигантский крот, и когда в небе раздался рев авиационных моторов, мост уже опоясывала новая линия укреплений.

Первыми на посадку заходил десантные Р-5. Каждый из них нес в подкрыльевых кассетах Г-61 по шестнадцать человек. Так к мосту добрались третий и четвертый взвода первой парашютно-десантной роты. Чуть в стороне с кружащихся "эр пятых" сбрасывали парашютные мешки по восемьдесят килограмм груза каждый. В основном это были станковые пулеметы "максим" и патроны.

Следом за разгрузившимися и снова взлетевшими в ночь бипланами, на импровизированный аэродром начали один за другим заходить могучие четырехмоторные туполевские ТБ-3. Первый гигант еще величаво бежал по земле, когда через люки из него стали выбираться бойцы второго батальона, уже с оружием в руках и тяжелыми мягкими контейнерами для боеприпасов на плечах. Полностью разгрузившись, великан неторопливо развернулся против ветра и улетел, но на смену ему приземлился второй, потом третий, четвертый...

Под фюзеляжем пятого "тэбэ" были подвешены две безоткатки, которые ту же отцепили и чуть не бегом покатили через мост к подготовленным позициям, а из бомбардировщика артиллеристы выбросили несколько ящиков с унитарами, а потом выбрались и сами, подхватили ящики и помчались следом за своими орудиями. Следующий ТБ-3 сгрузил две противотанковые сорокапятки, следующий - еще пару БПК...Через пятьдесят две минуты после приземления первого самолета командиры рот дружно докладывали комбату, майору Лукину, о том, что высадка прошла успешно, потерь нет и роты заняли свои позиции согласно боевому расписанию.

Известие о захвате большевистским десантом моста пришло в Бургос около восьми утра, когда неожиданно в город вернулись остатки колонны, перевозившей на фронт боеприпасы и питание. Генерал Солчага возблагодарил бога за то, что русским не хватило выдержки: если бы десантники атаковали не голову, а хвост колонны, то в штаб Северной армии информация о захвате моста могла прийти вместе с "танко советико". Но большевики, как видно слишком заботились о своих товарищах и не допустили подвоза боеприпасов к фронту, который с утра обрабатывала артиллерия и самолеты красных. Судя по панической радиограмме, переданной из штаба третьей дивизии, им недолго осталось сопротивляться.

Северная армия насчитывала в своем составе пятьдесят тысяч солдат, двести орудий, сто пятьдесят самолетов и пятьдесят танков. Этих сил хватило бы для разгрома тридцатитысячного ополчения басков, но было совершенно недостаточно для сопротивления пятидесятитысячной русской группировке маршала Тухачевского. Оставалось только одно: измотать противника, зацепившись за естественные преграды, твердой обороной и ждать, когда каудильо соизволит подбросить подкрепления для решительного контрудара. Но теперь, после захвата стратегического моста, при условии полного господства красной авиации в небе над Астурией и Страной Басков, эти надежды становились иллюзорными...

Приказ Хосе Солчага был четким и недвусмысленным. "Немедленно, силами шестого пехотного полка, двенадцатой бандеры Легиона и вторым танковым батальоном атаковать мост на дороге Бургос-Витория, отбросить вражеские силы и уничтожить мост".

В десять часов три минуты наблюдатели второго батальона майора Лукина обнаружили выдвижение к мосту частей мятежников. В боевых порядках были замечены итальянские танкетки "Фиат-Ансальдо".

Майор Лукин строго-настрого запретил открывать огонь, пока франкисты не подойдут поближе. И первым делом выбить танкетки: они хоть и не слишком серьезные боевые машины, но бед могут натворить изрядно. Поэтому десантники сидели и ждали врагов молча, не выдавая своих позиций...

...Шестой пехотный полк был далеко не самой лучшей частью в армии мятежных генералов. Хотя, справедливости ради, стоит указать, что не был он и худшим из полков. Вплоть до прибытия в Страну Басков русских, боевой путь "сексто регименто" ничем особо не омрачался. Его солдатам не довелось принять участия в жуткой мясорубке наступления на Мадрид, когда интербригадовские пулеметчики косили франкистов, точно спелую траву, а по тылам свирепствовали русские танки; им не приходилось по месяцам сидеть в обороне, отбиваясь от плохо организованных но многочисленных "милисианос", они не знали, что такое "один глоток на человека и одна галета - на двоих". Баски были немногочисленны, плохо вооружены и еще хуже организованы, а потому бои с ними были редкостью. Обычно боевые действия шестого полка выглядели следующим образом: сначала их выводят на позиции, потом прилетают "итальянос" или "алеманес", долго бомбят и расстреливают позиции басков, попутно сообщая данные авиаразведки артиллеристам, потом десяток танков, как гордо именовали здесь итальянские танкетки, атаковал то, что осталось, а бравым пехотинцам оставалось только занять освободившееся место, после чего можно было начинать "наводить порядок" на прилегающих территориях.

То, что с los bolcheviques разделаться по обычному сценарию не получится, пехотинцы еще не понимали, хотя их несколько смущало отсутствие авиации. Первый батальон майора де Тровидо даже начал невольно замедлять шаг, а солдаты тревожно вглядываться в небо, с нетерпением ожидая: ну когда же появятся их трехмоторные ангелы-хранители и разнесут этих "краснопузых" в куски? Небо оставалось девственно чистым, и это вселяло в солдатские сердца чувство какой-то неуверенности, ощущение, что что-то идет неправильно...

Майор Эстебан де Тровидо заметил это состояние своих подчиненных и отдал приказ взбодрить батальон. Вдоль перестраивающихся в шеренги походных колонн заспешили лейтенанты и капитаны, отчаянно ругаясь и щедро раздавая зуботычины. В какой-то мере это подняло настроение солдат, но все же было явно недостаточным...

Положение спас капрал Сантиэстевес. Радостно гогоча он объяснял своему взводу:

- Ну не прилетят сегодня "птички", не прилетят. А все почему? Потому, что мост ентот цельным нужен! По нему наши войска пойдут большевиков громить! Потому и не бомбят, потому и из пушек не стреляют, во! Тока вы, ребята, не волнуйтесь: краснопузых там совсем мало! Сейчас танкисты их в речку скинут, а кого не скинут, тех мы добьем...

Лейтенант Хавьера, услышав вдохновенное мудрствование капрала уже было совсем собрался объяснить армейскому философу, что мост как раз совершенно не нужен целым, и авиации нет потому, что она героически сражается с большевиками, подло воспользовавшимися своим численным равенством с Северной армией и перешедшими в наступление, но раздумал. В конце концов, какое солдатам дело до того, что мост нужно разрушить, что орудия не вступили в дело потому, что их не успели подвезти, что по сообщениям с фронта, авиации у Северной армии уцелело не более половины, что?.. Да мало ли "что"! Главное, что большевиков, которые вместо того, чтобы атаковать в открытую как все честные солдаты, трусливо спустились с самолетов и под покровом ночи захватили мост, нужно сбросить в Эбро! И, карамба, они это сделают! И лейтенант Хавьера поддержал капрала:

- Да, ребята, все так и есть! А эти большевики, что захватили мост - трусы! Побоялись напасть на наших как положено - вот и попрыгали им на головы с самолетов...

- Как так, сеньор лейтенант? - раздался недоверчивый голос. - Самолет же высоко летит: поди расшибешься в лепешку, если с него свалишься?..

Технику десантирования Хавьера представлял себе слабо, а о существовании парашютов только догадывался, но авторитетно заявил:

- Как, как? По веревкам спустились, что твои обезьяны...

Это объяснение удовлетворило всех. Солдаты загалдели, бурно обсуждая услышанное, а остальные офицеры первого батальона тут же подхватили идею и творчески ее развили. Очень скоро весь батальон знал, что около моста засели специально нанятые большевиками цирковые акробаты, которые спустились ночью с самолетов по веревкам, подло вырезали всю охрану, которая, правда, сопротивлялась подобно львам и покрошила кучу красных акробатов в поленту, и что теперь нужно отомстить за своих, и захватить мост. И это совсем несложно...

Ободренные солдаты браво двинулись вперед. Танкетки, между тем, тоже развернулись и, не торопясь, чтобы не отрываться от пехоты, направились к мосту.

- Не стрелять! Подпускаем поближе! - скомандовал Домбровский.

Десантники притаились в замаскированных окопах. Минуты ожидания тянулись невыносимо долго. Но вот, наконец, звонко ударила "сорокопятка", и тут же предмостные укрепления опоясались огненным кольцом.

С диким свистом и шипением выстрелила БПК. Тяжелый снаряд боднул маленького "Фиат-Ансальдо" в лоб, рванул, и танкетка, подпрыгнув, остановилась, окутавшись дымом и пламенем. Зарычали "максимы", прореживая пехотные цепи франкистов. Первая же очередь флангового пулемета скосила и лейтенанта Хавьеру, и капрала Сантиэстевеса, да еще и половину их взвода в придачу. Мятежники бросились было наутек, но огонь был настолько плотен и силен, что им осталось только залечь. Испанцы, словно застигнутые на кухне тараканы расползались по неприметным ложбинкам, прятались за еле выступающими бугорками, забирались под остовы разбитых и сгоревших танкеток. Потери сразу пошли на убыль.

И вот тогда на сцену выступили сверхсекретные, "совершеннейшие, не имеющие аналогов во всем мире" - по крайней мере именно так было написано в памятке по использованию этого оружия, - восьмидесятидвухмиллиметровые минометы.

За хлопками сорокапяток, шипением безоткаток, трескотней винтовок и пулеметов мало кто расслышал квакающие звуки минометных выстрелов. Поначалу. Но когда мины стали рваться на поле, обильно собирая кровавую дань с остатков первого батальона шестого пехотного полка, уцелевшие испанцы начали отчаянно прислушиваться, стараясь угадать: куда полетит следующая мина? Может, удастся откатиться, отползти или хотя бы закопаться в эту кирпично-каменной твердости землю, прокаленную южным солнцем? И скребли ее носки ботинок, царапали, срывая ногти заскорузлые пальцы. Только бы уцелеть! Только бы жить!

"Жить! Жить! Жить!" - билось в голове каждого из прижатых к земле красными пулеметами; "Жить!" - кричал каждый нерв, каждая клеточка тела; "Жить!" - молили наполненные ужасом глаза и беззвучно раскрытые, точно у пойманных рыб рты...

Но у минометов было другое мнение. "Квакх!" - хриплый кашель выстрела. "Ш-ш-ш-ш-х!" - победный клич летящей мины. Короткий грохот разрыва - и над землей, прорезаясь сквозь какофонию боя, несется вопль "А! А! А! Дуйли! А! Ми мадри, дуйли!"

Избиение попавшего в ловушку первого батальона попытались прекратить легионеры. Двенадцатая бандера атаковала так яростно и отчаянно, что почти добралась до русских траншей.

Семейкин, уткнув штык АВС в землю, бил франкистов короткими очередями. Патронов хватало ровно на три очереди, потом следовала мгновенная смена магазина, и автомат снова коротко взрыкивал, валя на землю орущих и рвущихся вперед легионеров. Рядом огрызался старший лейтенант Домбровский, и его ППД бил такими же короткими злыми очередями. Ахали залпами трехлинейки, заходились, по-волчьи хрипя от ярости, "дегтяри", "максимы" выплевывали свое вечное "Вр-р-решь! Не возьмешь! Вр-р-р-р-р-решь!", а кое-где уже гремели взрывы "лимонок". Взревывали картечными выстрелами противотанковые сорокапятимиллиметровые орудия, и только безоткатки, все также надсадно воя, посылали свою осколочную смерть куда-то вглубь вражеских рядов.

Майор Андрей Иванович Лукин тихо матюкнулся. БПК - неплохое оружие, а для десанта - вдвойне. Легкое, неприхотливое, всем хорошо. Но снаряды, снаряды! Только осколочно-фугасные. А сейчас - как бы пригодилась сейчас картечь или шрапнель! "Обязательно подам рапорт, - подумал Андрей Иванович. - Такому орудию картечь - о, как нужна! А так..." Тут его посетила еще одна мысль, от которой, несмотря на жару и горячку боя, по спине вдруг пробежал неприятный холодок. "Вредительство! Конечно, вредительство! Лишить десант возможности обороняться в ближнем бою! Троцкисты проклятые!" Теперь он точно знал, что именно напишет в рапорте по поводу действий артиллерии в этом бою.

Пригибаясь под обстрелом, майор Лукин быстро прошел по траншее на левый фланг, где и отыскал своего комиссара.

- Павел! - негромко позвал его Лукин. - Павел, вот какое дело...

Батальонный комиссар Потапов выслушал соображения Андрея Ивановича и коротко кивнул:

- Понял тебя, командир.

- Павел, если со мной что случится - ты знаешь, что надо сообщить...

- Прекрати, командир! - Потапов усмехнулся. - Что еще за пораженчество? Мы с тобой, Андрей, долго жить будем. До самой победы мирового коммунизма!..

А на правом фланге уже вскипела короткая рукопашная схватка - нескольким легионерам удалось спрыгнуть в траншею. Их встретили штыками, финками, наганами...

Трудно сказать наверняка: сумели бы десантники сдержать натиск легионеров или нет? Легионеров было больше, да и к атаке стали присоединился подошедшие роты второго батальона шестого пехотного. Десантники, правда, были лучше вооружены, а уж подготовлены так, что каждый, не хвалясь, мог в одиночку заломать троих, а то и четверых испанцев. Но бой - не бухгалтерская смета, и не все в нем можно описать цифрами. Так что гадать глупо. Тем более, что в разгар штурма ко второму батальону воздушно-десантной бригады подошло подкрепление...

В горячке боя никто и не заметил, что в небе над мостом появились и начали стремительно увеличиваться в размерах темные точки. И только когда Р-5 сбросили первые бомбы, стало ясно, что атака захлебнулась. Десяток "эр пятых" высыпал на поле перед мостом свой смертоносный груз, а потом две тройки "ишачков" стремительно пронеслись на бреющем, поливая уцелевших из "шкасов". Франкисты дрогнули и побежали...

- Стой! - Валерий высунулся из башни "бэтэшки" и отмахнул флажками.

Колонна, второго батальона первой механизированной бригады Отдельного Механизированного Корпуса Особого Назначения замерла, вытянувшись на дороге темной, грозной змеей. Башнеры тут же заняли позиции у зенитных пулеметов, настороженно поводя задранными в ярко-синее безоблачное южное небо стволами. Конечно, в этом не было особой необходимости: части Отдельного Смешанного Авиационного Корпуса Особого Назначения безраздельно господствовали в воздухе, но... "В жизни может случиться всякое, а на войне - в особенности!" - эту присказка комбрига, полковника Лизюкова, навязла у танкистов на зубах, и потому все меры предосторожности на марше исполнялись безукоризненно. И беспрекословно...

К головному БТ-5 уже торопились делегаты связи от командиров рот, которым не терпелось узнать: чем вызвана остановка на таком неудобном участке дороги. Слишком ровная местность, слишком хорошо их видно, и слишком уж они соблазнительная мишень, если вдруг...

Но Валерий не обращал на них никакого внимания. Он смотрел вперед - туда, откуда спешил, окутанный облаком желтоватой пыли, разведывательный ФАИ.

Бронеавтомобиль подлетел вплотную к танку комбата и встал, точно вкопанный. Пыль еще не успела осесть, а уже хлопнула броневая дверь, и из броневика выбрался командир взвода разведки лейтенант Валетов. Он стянул с потного, покрытого густым слоем пыли автомобильные очки-консервы, козырнул Усачеву и четко отрубил:

- Товарищ майор! Летчики вымпел сбросили, - лейтенант протянул Валерию узкий алюминиевый стакан, с длинным куском ярко-синего шелка на крышке.

Тот раскрутил футляр и вытряхнул карту и приказ, отпечатанный тоже на шелке. Приказ гласил:

"Командирам второго танкового батальона и пулеметно-стрелкового батальонов. Ускоренным маршем двигаться к мосту на дороге Витория-Бургос. Мост захвачен вторым батальоном десантников-парашютистов. Мятежники, силами до двух полков при поддержке танков сосредотачиваются для контратаки. Задача: сорвать контратаку противника, разгромить контратакующие части франкистов и, взяв десантников на броню, развить наступление на Бургос.

Командир танковой бригады, комбриг Лизюков".

Усачев прочитал приказ своим ротным, отметив про себя, что комбригу дано новое звание. "Должно быть, Тухачевский постарался, - подумал Валерий. - Авансом пробил. За будущие победы". Маршал Тухачевский славился в армии не только своим пренебрежительным отношением к младшим по званию, но и щедростью на награды, ордена и поощрения. Впрочем, как и на наказания...

"Эдак пойдет - глядишь, и я подполковником стану. Досрочно... - подумалось Усачеву. - А что? Чем я хуже комбрига?"

Он поторопил радиста, пытавшегося связаться с майором Вороновым - командиром бригадного стрелково-пулеметного батальона. Перед началом наступления батальон был посажен на реквизированные в Бильбао грузовики и автобусы, а также укомплектован тремя автобусами для связи и медсанбата. По плану наступления, Воронов со своими бойцами должен был идти, что называется " в затылок", танкам Усачева, но...

- Вот что, Петро, - Валерий посмотрел на Валетова. - Не в службу - в дружбу: смотайся назад, поищи там Воронова с его пульбатом. Особо сильно он отстать не мог, но чем черт не шутит...

- Понял, - лейтенант кивнул и полез обратно в бронеавтомобиль.

Тот зафыркал, сорвался с места и помчался назад вдоль колонны. Майор Усачев проводил его взглядом. "Ну, не одним же наступать - убедительно сказал он сам себе. - Еще нарвешься на что-нибудь - греха потом не оберешься..."

Батальон отыскался через полчаса. Автомобили, собранные с бору по сосенке, не выдержали бешеного темпа наступления, заданного красным маршалом. В результате больше роты пульбата оказались "безлошадными". Комбат Воронов приказал погрузить оружие на оставшиеся в строю грузовики, посадить бойцов, сколько возможно, а тем, которым места уже не хватило, бежать рядом с машинами, периодически сменяя друг друга. Теперь, из-за облепленных красноармейцами грузовиков, автобусов и легковушек батальон выглядел как развеселый цыганский табор. Сходства добавлял непрерывный гул красочных эпитетов и сочные характеристики, которыми бойцы награждали свои средства передвижения, испанские дороги, наступление вообще и замысел командования в частности. Тем не менее, батальон двигался со скоростью семь-восемь километров в час, что было бы совсем неплохим показателем, если бы не нужно было догонять "бэтэшки"...

Усачев погрузился в размышления. Бросить пехоту и рвануть к мосту в одиночку? Конечно шесть с половиной десятков БТ-5 разгонят атакующих франкистов, но что потом? В батальоне десантников всего шестьсот человек, да еще неизвестно: пойдут ли они вместе с танкистами? И если пойдут, то на чем? Ногами все равно не успеют...

А если?.. Валерий повернулся к ротным, которые уже подошли и стояли, ожидая приказаний:

- Бойцов пульбата принять на броню. По три-четыре человека на каждую машину. Вопросы?

- Товарищ майор, может, гусеницы снимем? - Ястребов обвел вокруг рукой - Грунт плотный, сухой, а тогда и скорость сможем повыше дать?

- Дельно! - Молоток Ястребов! Недаром - орденоносец... - Гусеницы снять! Скорость на марше держать сорок - сорок пять километров! Выполнять!

Через полчаса батальон устремился вперед, уже развернувшись в атакующую лаву. На танках, цепляясь изо всех сил, сидели, поминая про себя создателей танков и их матерей, стрелки.

В "Пособии для бойца-танкиста" сказано, что, находясь в танковом десанте, пехотинцы оказывают танку помощь, поражая "своим огнем противотанковые средства противника, в первую очередь орудийные расчеты, гранатометчиков и метальщиков бутылей с воспламеняющейся и горючей жидкостью, указывая танкам цели, содействуя им в преодолении препятствий, предупреждая танки о минированных местах и наличии других противотанковых препятствий". Но авторы "Пособия" наверняка никогда не сидели на броне БТ-5, несущегося со скоростью под пятьдесят километров в час по бездорожью. Какая тут "помощь", какое "поражение огнем"?! Какое "указание целей"?!! Тут бы винтовку не потерять, да не слететь на всем ходу! Даже если не подвернешься под колеса следующего танка, все кости переломаешь, как пить дать!

Расстояние до моста танки Усачева прошли за один час пятьдесят минут...

Шестой полк, уменьшившийся в численности до двух батальонов, готовился к новой атаке на проклятый мост, который удерживали проклятые большевики. Во время прошлого штурма они изрядно потрепали верные генералу Франко войска. Русские сожгли девять танков (десятый спасло заступничество мадонны!), почти полностью уничтожили первый батальон и уполовинили бандеру Легиона.

Но руководивший атакой командир шестого полка полковник Гарсия считал, что еще не все потеряно. Во-первых, русские тоже понесли потери. Должны были понести - боя без потерь не бывает!

Во-вторых, у русских должны быть на исходе боеприпасы. Полковник, также как и покойный лейтенант Хавьера, не слишком хорошо представлял себе технику десантирования, но на самолете летал, даже дважды, и вынес из этих полетов твердое убеждение: самолет летит быстро, но груза несет относительно мало. Даже если русские использовали свои громадные четырехмоторные машины, все равно - много боеприпасов у проклятых большевиков быть не должно.

И, в-третьих, прибыла, наконец, опоздавшая артиллерия. Батарея семидесяти семимиллиметровых пушек, и батарея семидесяти пятимиллиметровых гаубиц разворачивались на позициях, а в боевых порядки изготовившихся к атаке пехотинцев уже прибыли арткорректировщики. В глубине души Гарсия корил себя за то, что погнал солдат в атаку, не дождавшись орудийной поддержки, но с другой стороны, теперь было очевидно: русским нечем вести контрбатарейную борьбу и сейчас их можно будет расстрелять как мишени в тире. Русская авиация тоже не прилетит - во всяком случае полковник на это очень надеялся. Ну не может же у большевиков быть столько самолетов, что их хватит на отражение каждой атаки!

Так что полковник был спокоен и уверен в себе, а потому раздавшиеся орудийные выстрелы он принял за начало артиллерийской подготовки. Удивившись, что артиллерия начала без приказа, он жестом велел адъютанту подать ему телефонную трубку:

- Батарея? Кровь Христова, почему начали без команды?

- Осмелюсь доложить, сеньор полковник. Находимся под обстрелом. Мы не начинали, но...

Что "но" Гарсия так и не узнал. В дом, в котором располагался штаб штурмовой группы, вбежал лейтенант. Полковник поднял глаза и икнул от изумления. Вид лейтенанта был страшен: весь в земле и крови, один погон болтается, фуражка сбита на затылок.

- Что это?.. - начал, было, Гарсия, но лейтенант перебил его.

Посмотрев на своего командира безумными глазами, он заорал надсадным голосом внезапно оглохшего человека:

- Танки! Сеньор полковник, танки! Русские танки. У них пушки! На грузовиках! Легион бежит!

Полковник Гарсия не понял, зачем русские танкисты сняли свои пушки и везут их на грузовиках, но если Легион побежал, значит, большевики могут обходиться и без орудий. Оставалось одно - бежать самому. На ходу проверив маузер в колодке, Гарсия метнулся к двери. Ему нужно добраться до своего автомобиля, и тогда он спасен. Танки это страшно, но танки не могут ездить быстрее автомобиля. Таких танков не бывает! Рывком распахнув дверь, полковник вылетел во двор, дико огляделся. Его штабной "Испано-Сюиза" стоял возле каменного забора. Водитель поднял голову, увидел своего командира, завел двигатель...

Забор рухнул от страшного удара и прямо штабному авто пронесся танк. "А этот, пожалуй, идет побыстрее автомобиля!" - как-то отрешенно отметил полковник. Ударом бронированного лба танк проломил забор с другой стороны двора и исчез, оставив после себя груду битого камня, облака пыли и искореженные останки "Испано-Сюизы". Гарсия оцепенел. Он словно во сне видел, как по улице мчится другой танк с красной звездой на башне и несколькими солдатами, сидящими у него на броне. "Наши, - подумал, было, полковник. - Пытаются поджечь..." Но уже через мгновение он понял, что это - русские. Танк резко остановился, солдаты горохом ссыпались на землю и кинулись к нему. Один из них, широкоплечий раскосый азиат в запыленной форме окинул Гарсию критическим взглядом и наставил на него винтовку с узким, тонким штыком:

- Ну, ты, курва в ботах! Ариба лас манос!..

Словно в беспамятстве полковник медленно поднял руки...

- Так как, товарищ майор: пойдете с нами? - Усачев внимательно посмотрел на Лукина. - А то, если честно, у меня бойцов не так, чтобы много.

- Рад бы, - Лукин чуть смущенно развел руками. - Да приказ у меня: удержать мост до вашего появления и ждать посадки в самолеты. Здесь новую задачу получим, погрузимся и - вперед!

- Ну, приказ - есть приказ, - согласился Усачев. - Хотя и жаль. Гляди-ка: твои с моими уже прям сроднились...

Лукин посмотрел туда, куда показывал танкист. Возле "бэтэшки" старший лейтенант Домбровский о чем-то весело беседовал с командиром-танкистом, сидевшим на лобовой броне, а окружившие их члены экипажа, бойцы взвода Алексея и стрелки танкового десанта внимательно слушали. Вот танкист сказал, должно быть, что-то особенно остроумное и все окружающие захохотали. Домбровский дружески хлопнул остряка по спине, но не рассчитал силы, и танкиста снесло с брони, словно ураганом. Однако тот не обиделся, а, упав, перевернулся на спину и лежа добавил еще что-то, вызвав новый взрыв хохота.

Майор задумался. Конечно, приказ был, но вообще-то...

- Слушай, майор, у тебя связь есть?

Усачев развел руками:

- Откуда? Со своими связаться могу, а вот со штабом - вымпелами и ракетами...

- Жаль...

Но добавить что-либо к своему сожалению Андрей Иванович не успел. Над головами командиров пронеслась тройка "ишачков", встреченная радостными возгласами танкистов, стрелков и парашютистов. От одного из истребителей вдруг отделился темный предмет, за которым развернулся длинный яркий хвост - вымпел. К месту вероятного падения тут же помчался мотоцикл разведки, и через несколько минут Усачев уже держал в руках алюминиевую капсулу.

Раскрутив ее, командир танкового батальона вытащил сообщение, пробежал его глазами, усмехнулся и протянул лист приказа Лукину:

- Почта, товарищ майор. Получите и распишитесь...

Это был приказ десантникам присоединиться к танкам Усачева...

-... А он что?

- Что "что"? А он и говорит: по глазам вижу, товарищ Каплер, что ты - шахтер. Глаза у тебя, мол, шахтерские... - С этими словами Ястребов достал из кармана комбинезона папиросы и протянул Домбровскому - Закуривай, медведище...

- Не курю, - ответил Алексей, однако пачку взял, повертел в руках, споткнулся о название "Монценкоп". - Это по-каковски же?

- По нашему, - Бронислав запустил коробку по кругу, - Закуривайте, товарищи...

Десантники и танкисты задымили, и снова вернулись к веселым воспоминаниям. Алексей рассказал, как их обмундировывали в Ленинграде, как кормили в дороге...

- М-да, уж, - протянул Киреев. - Редкостей вы много поели, хотя... А ну-ка, товарищи парашютисты, а кому доводилось кашу гречневую по-дальневосточному пробовать?

Десантники, а в особенности - старшина Политов, заинтересованно потянулись к Андрею. Такого блюда они не то, что не пробовали, но даже и не слыхали про него...

- Тоже из Дальневосточной армии? - спросил старшина.

- Никак нет, товарищ старшина. А кашку эту мы в эскадре попробовали, - сообщил Андрей и принялся словоохотливо рассказывать. - Выдают нам раз консервы, открыли мы их - мать моя! Не мясо и не рыба, а чего-то белое...

- Сгущенка? - робко спросил кто-то из стрелков.

- Сам ты - сгущенка. Плотное оно, белое - ну, вот как снег, но с красными прожилками. Мы-то глядим, что бараны. А товарищ старший лейтенант нам и объясняет: крабы это. Как раки, только в море живут, да и выглядят по-другому. Ну, мы его спрашиваем: вкусные? А он только плечами пожимает: кому как, говорит. Тут обед начался, зевать некогда. Выдали нам, как полагается по бутерброду с икрой - норматив у нас такой был, по стопочке, а потом - каши навалили. Каша хорошая - зернышко к зернышку, а ни мяса, ни масла к ней не дают. Консервы, говорят, есть? Вот с ними и жуйте. Мы стоим, боимся - а ну как этими крабами кашу вконец испортим? Жалко же...

Бойцы заворожено слушали рассказ младшего комвзвода, искренне сопереживая, танкистам, которых пытались накормить непонятной едой. В армии главная радость какая? Обед. А тут...

- В общем, товарищ старший лейтенант тут и говорит: "Товарищ Каплер, как сознательный и умелый боец идите и добудьте луковицу и лимон".

Про лимоны знали все. Несколько стрелков содрогнулись от кошмарного воспоминания: красноармейцам на кораблях полагалось по четверть лимона в день, но иногда их выдавали целиком, раз в четыре дня. И ешь немедленно, под недреманным оком старшины. Один из красноармейцев - крепыш с россыпью значков на груди, скривившись, прошипел:

- Во, гадость-то... Мы их первые две недели так с лушпайками и жрали. А чего регочете? Кто объяснил, что ли, что их чистить надо?

- Ну, значит, Веня у нас - парень ушлый. Минут через двадцать является и тащит с собой полмешка лука и сетку с лимонами. Товарищ Ястребов как это увидал, так и сел. Ты зачем, говорит, товарищ Каплер, столько приволок? Нам, говорит, всего одна луковка нужна и пол-лимона. А Веня ему: "Я, товарищ командир, не только про себя - я и про других подумал. Им же это тоже есть..." Товарищ старший лейтенант только рукой махнул.

Вывалили мы этих крабов в котелок, вычистили из них штуковины такие, навроде хрящей, порубили мелко, с луком перемешали и соком лимонным полили. И с кашей пошло. Товарищ Ястребов нам сказал, что так корейцы на Дальнем Востоке этих крабов едят. Вот и вышла - гречка по-дальневосточному...

- Травите? - поинтересовался Лукин, подойдя поближе. - Ну, травите, травите... - Он посмотрел на часы, - Через двадцать минут - выступаем. Товарищ Домбровский, договоритесь с командиром взвода танкистов о порядке следования...

- Ну, что скажете, Борис Михайлович? - Ворошилов прошелся по кабинету, нервно теребя ремешок портупеи. - Как?

Шапошников еще раз внимательно прочел донесения из Испании, затем уверенно заявил:

- Все идет именно так, как я и говорил, товарищ нарком. Разумеется, вся эта операция - чистое нахальство, но оно вполне может увенчаться успехом. Фронт Северной армии прорван в трех местах, стратегические мосты они захватили и удержали, а теперь просто развивают успех...

- А как вы считаете, Борис Михайлович, - Ворошилов налег голосом на "вы". - Сколько еще они продержатся на своем нахальстве?

Шапошников задумался, затем решительно тряхнул головой:

- Климент Ефремович, это невозможно предугадать. Никто не знает, насколько быстро франкисты поймут, что у маршала Тухачевского практически нет сил, и отсутствуют резервы. АГОН взял стремительный темп наступления и постоянно его наращивает. Могут и, - тут начальник Генерального штаба ввернул словечко еще кадетских времен, - и прошмыгнуть...

- А могут - и не прошмыгнуть, - усмехнулся Ворошилов задумчиво. - Вы подготовили предварительные расчеты действий, в случае окружения, товарищ Шапошников?

- Так точно, товарищ нарком. Прикажете отправить командующему АГОН?

-А вот этого делать не следует, - Ворошилов снова встал из-за стола и прошелся по кабинету. - Представьте расчеты, проработку действий и проекты приказов моему адъютанту, а мы уже организуем доставку командирам корпусов АГОН.

Он снова улыбнулся в свои скромные усики. Шапошников, понимающе кивнул:

- Слушаюсь, товарищ нарком. Завтра же все документы будут лежать у вас на столе...

Доклад о положении в Испании Сталин слушал молча. Ворошилов закончил, но Иосиф Виссарионович продолжал молчать. И вслед за ним продолжали молчать остальные присутствующие. Наконец Климент Ефремович вопросительно кашлянул. Сталин словно очнулся ото сна и поднял голову:

- Ну, что же, товарищи? Вопросы к товарищу Ворошилову? Нет вопросов? Совсем нет?

Последние слова были произнесены таким тоном, что всем тут же захотелось задать хоть какой-нибудь вопрос.

Первым осмелился высказаться Каганович. Он встал, откашлялся:

- Хотелось бы уточнить у товарища Ворошилова: какова вероятность того, что английский флот будет и дальше столь же благожелательно относиться к нашим перевозкам?

Неожиданно вместо Ворошилова ответил Сталин:

- Из наркомата иностранных дел сообщают, что правительство Хуана Негрина заключило весьма выгодное экономическое соглашение с британским агентом. В обмен на продолжение вывоза бискайской железной руды в Англию господин Негрин и его дипломатические советники получили от правительства Великобритании гарантии беспрепятственного следования военных грузов в Бильбао. Я думаю, что товарищ Литвинов, действовавший в этом направлении по заданию партии и товарища Ворошилова, предложившего такую сделку, заслуживает самой высокой похвалы, не так ли, товарищи?

Климент Ефремович лихорадочно попытался вспомнить: когда именно он предлагал Литвинову что-либо подобное, но не сумел и успокоился, рассудив, что товарищу Сталину виднее. Литвинов же напротив даже покраснел от злости. Только что, на виду у всех у него украли победу! Ведь это он - лично он! - докладывал Сталину о жизненной необходимости для Великобритании богатой железной руды из Бискайи. И Сталин тогда похвалил работу наркомата - кстати, а почему уже тогда не его лично? - дал добро на посредничество в переговорах испанцев с "Форин Офис" и вдруг... Так унизить, так оскорбить старого партийца-большевика, так замазать его личные заслуги!.. И правильно некоторые товарищи собираются его...

Тут Литвинов почувствовал неприятный холодок и поднял голову. На него, поблескивая стеклышками пенсне, в упор смотрел начальник ГУГБ Берия, сидевший рядом со своим наркомом Ежовым. Вот он наклонился к Николаю Ивановичу и что-то шепнул ему. Ежов тоже посмотрел на Литвинова и вдруг улыбнулся. Слегка, одними уголками губ.

Максим Максимович почувствовал, что ладони и подмышки у него мгновенно стали мокрыми. Пробившись сквозь дорогой французский одеколон, в нос шибанул тяжелый запах пота, а все тело сковал мертвящий ужас. "Они все знают! - билось в голове. - Они все знают!.."

Литвинов затравленно огляделся и только теперь заметил, что совещание продолжается. На него уже никто не обращал внимания. Вот начальник Морских сил РККА Орлов пожелал прояснить, как в будущем должно реагировать командование Эскадры Особого Назначения, если с линкоров будут снова изыматься снаряды главного калибра? И не означает ли это, что боекомплект следует увеличить? Вот Микоян уточнил, не испытывает ли АГОН проблем со снабжением советскими боеприпасами, и как республиканцы решают вопрос с развертыванием производства таких боеприпасов? О Литвинове все забыли. Максим Максимович незаметно вздохнул. Забыли? Вот и замечательно. Вот и не вспоминайте...

В этот момент Лаврентий Павлович оторвался от блокнота, в котором что-то записывал и снова посмотрел на наркома Индел. Его взгляд красноречиво свидетельствовал: не забыли, товарищ Литвинов, ничего не забыли...

Генерал Франко прошелся по своему новому кабинету и недовольно поморщился. Здесь все его раздражало. Огромный стол не подходил к его более чем скромному росту, а высокий сводчатый потолок превращал каудильо просто в карлика. Большая карта Испании еще не висела на стене, а была прислонена к ней, и Франко приходилось наклоняться, чтобы разглядеть изменения линии фронта, уже нанесенные услужливыми адъютантами. Кабинет в Бургосе был намного удобнее...

Он стиснул кулаки так, что побелели костяшки. Кровь Христова! Большевики наступают с такой скоростью, что переезд из Бургоса в запасную ставку Вальядолид правильнее было бы назвать бегством! А ведь древняя столица Кастилии казалась таким надежным местом...

Каудильо задумался. Ведь еще недавно он посмеивался над линией укреплений Бильбао, в насмешку именуя ее "маленьким Мажино", а теперь? Бургос совершенно не защищен от наземных атак, да и с воздуха его прикрывают лишь две батареи из состава Легиона "Кондор". Может, немцы прикрыли бы его и лучше, но у них в F/88 больше ничего нет! Только что генерал Шперле предложил защитить Бургос новейшими противотанковыми орудиями три и семь десятых сантиметра, но Франко почему-то чувствовал, что это ничего не даст. У большевиков слишком много авиации, и она прочно захватила господство в воздухе, их танки много лучше немецких и итальянских машин, а солдаты... Их солдаты обучены так, что никакие испанские, марокканские и уж тем более итальянские части не идут ни в какое сравнение с этими чертями в защитной форме. Три моста защищали не более чем по одному батальону советских, а штурмовали их три усиленных полка! Дивизия! И что же? Один полк красных перемолол и раздавил эту дивизию, приданные танкетки, полковую и дивизионную артиллерию, раздавил - и пошел дальше, словно бы даже и не заметив сопротивления испанцев.

Скрипнула дверь, и в кабинет опасливо заглянул адъютант:

- Мой генерал, там, - осторожный жест в сторону приемной, - ждут полковник Унгрия и генерал Бастико.

- Проси! - рыкнул Франко.

- Обоих? - растерялся адъютант.

- Нет! Первым - итальянца!..

... Этторе Бастико занял у Франко целый час. Он клялся, божился, ругался, грозился, даже чуть не разрыдался, обещая остановить своими чернорубашечниками наступление большевиков. Правда, он все же выпросил у каудильо кавалерийскую марокканскую дивизию, которую собирался использовать в качестве подвижного резерва, а также вынудил Франко немедленно приказать Хуго Шперле выделить две истребительных эскадрильи и эскадрилью разведчиков для обеспечения действий итальянского добровольческого корпуса. Впрочем, тут итальянец был прав. Каудильо и сам понимал, что без прикрытия с воздуха чернорубашечники обречены.

После ухода Бастико Франко несколько успокоился. План генерала выглядел убедительно. В конце концов у большевиков не так много сил...

Штурман ТБ-3 выглянул из кабины и хлопнул Домбровского по плечу. Алексей повернул голову: штурман показал пальцем вниз, а потом потряс растопыренной кистью. До точки выброса осталось пять минут.

Старший лейтенант ткнул в бок своего соседа и, наклонившись к самому его уху, проорал:

- Пять минут! На крыло!

Тот кивнул, и команда покатилась дальше по цепочке парашютистов. Последний, услышав приказ, встал, открыл дверь и вышел в темноту, на скользкий гофр крыла. За ним потянулись остальные. Домбровский выбрался последним и лег на крыло, прижимая к груди ППД в холщевом чехле. В лицо бил упругий холодный ветер высоты, выдавливая из глаз слезы. Алексей опустил на лицо очки, посмотрел на часы. Осталось две минуты...

Время! Десантники один за другим соскользнули с крыла в черную пустоту. Короткий миг ужаса и восторга свободного полета, рывок и человек повисает в стропах, качаясь над бездонной тьмой ночи. Старший лейтенант посмотрел по сторонам. Все нормально. Смутно различимые купола висят в небе. Вторая рота выбросилась дружно и своевременно. Наверное...

Приземлившись, Алексей тут же начал оглядываться, выискивая своих. Вот они, гаврики, торопятся. А это еще что?..

- Товарищ старший лейтенант! Боец Кадилов ногу при приземлении повредил...

"Только вот этого нам и не хватало. Вдруг перелом..." - вздрогнул Домбровский, а вслух скомандовал, - Ботинок снимите! Покажи, Кадилов, что у тебя там?

"Крокодилов", морщась, сидел на земле и стягивал со стремительно опухающей ноги ботинок. К счастью это оказался всего лишь вывих. Бойцу зажали рот, резко дернули ступню, поставив ее на место, и туго перебинтовали.

- В тылу пойдешь, - сообщил Алексей, критически оглядывая плоды своих трудов. - И учти, красноармеец Кадилов: рота тебя ждать не может.

- Товарищ старший лейтенант, я не подведу!

В этом Домбровский и не сомневался: несмотря на свое ехидство, в бою возле моста "Крокодилов" показал себя с самой лучшей стороны, лично уничтожив не менее пятнадцати франкистов. Но Алексей, напустив на себя грозный вид, проворчал для порядка "Смотри у меня!", и тут же приказал роте строиться...

Минут через десять десантники уже по-волчьи бесшумно заскользили в темноте. Начиналась третья фаза операции, которой маршал Тухачевский дал кодовое обозначение "Гроза".

Через два часа вторая рота уже вышла на первую намеченную цель. За время марша им пришлось несколько раз падать и замирать, пропуская военные колонны, но в последний раз Домбровский не выдержал. Заметив приближающиеся огоньки автомобильных фар, он приказал роте немедленно рассредоточиться вдоль дороги и приготовиться. Через четверть часа коротенькая колонна из двенадцати грузовиков втянулась в засаду...

...Капрал Ибанец, тихо насвистывая, вел тяжелый грузовик по ночной дороге. Рядом с ним мотался из стороны в сторону обер-лейтенант Притвиц. Летчик дремал после бурно проведенного дня в Бургосе, распространяя вокруг себя запах дорогого табака и алкоголя. Легионеры из "Кондора" были частыми гостями в Бургосе, иногда оставаясь там сутками. Капрал подобрал оберлейтенанта, когда тот стоял около машины и, тупо хихикая, пытался всунуть в замочную скважину двери авторучку вместо ключа. Собственно говоря, Ибанец и не взял бы этого пьяницу-немца, но командир колонны, лейтенант Эджиторо, приказал подобрать летчика, пока он не разбился на ночной дороге. Выяснив из документов и невнятного мычания летающего пьянчужки, что аэродром, на который переведен штаффель обер-лейтенанта, располагался совсем рядом с тем складом итальянцев, куда следовала испанская колонна, лейтенант указал капралу на немца и коротко бросил: "Заберешь!" И вот теперь они ехали вместе...

Притвиц заворочался, устраиваясь поудобнее, и что-то невнятно промычал. Ибанец взглянул на него мельком и присвистнул уже громче. На шее немца, чуть выше воротника форменной рубахи, явно виднелись следы бурной страсти. Капрал хмыкнул: значит, летчик не только надрался до невменяемости, но отведал и иных удовольствий, которые Бургос предоставлял желающим за вполне умеренную плату. Ибанец не любил подобных развлечений, но каждому свое...

Тяжелый грохот ударил по ушам, разрывая тишину жаркой летней ночи. Капрал успел увидеть, как шедший впереди грузовик окутался пламенем и тяжело, боком, скакнул влево. И тут же его собственная машина словно налетела на стену. Невидимая великанская рука схватила грузовик и, встряхнув хорошенько, швырнула его куда-то в темноту...

Когда капрал пришел в себя, то с ужасом ощутил, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. "Неужели спину сломал?" -- от этой мысли он покрылся холодным потом, но в туже секунду над его головой раздалось:

- Товарищ старшина, а этого-то зачем притащили? Он же всего-навсего капрал...

- Правда? А я в темноте и не разобрал - Политов огорченно цыкнул зубом. - Усищи-то у него - не меньше чем на полковника! Зря тащил, Миша? Может, все-таки допросить?

Этих слов сказанных по-русски Ибанец разумеется не понял, но глаза открыл. Он лежал связанный, а рядом лежали штабеля ящиков, тех самых, что их колонна везла итальянцам. Над ним склонился человек и, четко выговаривая слова, произнес по-испански:

- Капрал, если вы хотите жить, отвечайте на мои вопросы честно и быстро.

Ибанец лихорадочно закивал головой. Жить он хотел. Его дернули подмышки и поставили на ноги...

- Куда вы везли снаряды?

- Это бронебойные выстрелы для итальянских пушек, - быстро ответил Ибанец. - Мы везли их на склад итальянской дивизии "Черное пламя". Я слышал, как наш лейтенант говорил об этом с интендантом.

Скосив глаза, он увидел, как несколько человек в темных комбинезонах трясут Притвица, видимо пытаясь привести его в чувство.

- Оставьте его, сеньор - сказал Ибанец. - Он пьян так, что не проснется, даже если бы начался страшный суд...

Переводчик спросил еще о расположении склада, и капрал, спасая свою жизнь, тут же растолковал русским, а в том, что это были русские, он уже не сомневался, как быстрее добраться до итальянских запасов и где свернуть, чтобы не заблудиться. Он хотел еще что-то добавить, но в этот момент сзади к нему неслышно подошел огромный человек и врезал кулаком пониже уха. Испанец мешком осел наземь...

-...Красноармеец Эпштейн! В машину!

Домбровский наклонился и разрезал ножом веревки, связывающие капрала. Затем не спеша подошел к грузовику, по-кошачьи легко запрыгнул в кузов, хлопнул ладонью по кабине:

- Вперед!

Колонна, уменьшившись на четыре грузовика, исчезла в ночи, оставив после себя сваленные на обочине ящики со снарядами. В темноте было видно, как на некоторых ящиках тлеют малюсенькие огоньки-искорки...

...Ибанец очнулся, почувствовав, что снова куда-то летит. Совсем рядом рвались снаряды. Взрывной волной испанца основательно приложило об землю, и он с минуту лежал, пытаясь вдохнуть. С трудом поднялся, ощупал себя... Цел! Осознание этого наполнило капрала таким восторгом, что он счастливо рассмеялся. Он уцелел!..

Ибанец поплелся прочь от дороги. Оказывается, русские были настолько благородны, что не забрали у него сигареты и спички. Он закурил, с наслаждением выпустил струю дыма.

- Я - жив! - заорал он в ночь. - Жив, понятно вам?!

Тут капрал споткнулся обо что-то мягкое и присел, чтобы рассмотреть получше. Это оказался Притвиц, который валялся на земле с перерезанным горлом. Ибанец пнул немца ногой и зло захохотал:

- Что, немец, погулял? Обещали всех коммунистов перебить? - Он плюнул на валяющийся труп, - Подохните все вместе с вашим Франко!..

С этими словами капрал зашагал в ночь. В армии ему больше делать нечего. Надо уходить подальше - авось, в какой-нибудь деревне и понадобится справный мужик Рамиро Ибанец...

...В штабе группы батальонов "Бриуэга" волонтерской дивизии "Черное пламя" царила обычно-нервозная обстановка, которая сопутствует либо собственному наступлению, либо подготовке к отражению наступления противника. Командир "Бируэги" остервенело ругался со штабом дивизии, по поводу неполученных бронебойных выстрелов к шестидесятипятимилиметровым орудиям - основной артиллерийской системе итальянской армии, начальник штаба принимал доклад батальонов о подготовке оборонительных позиций, начальник артиллерии уточнял расположение двадцатимиллиметровых "Бреда", выставленных на прямую наводку для отражения страшных большевистских alta velocitЮ serbatoi, заместитель командира по тылу пытался высчитать в уме: хватит ли на всех спагетти с колбасой, или часть все же придется накормить этими невероятными испанскими блюдами? Гудели зуммеры телефонов, орали вестовые и делегаты, перекрикивались картографы, наносившие новые позиции - словом, в штабе творилось то, что приведет в ужас любого гражданского человека, а в любом военном пробудит воспоминания - милые его сердцу или не очень... И потому командир группы батальонов очень удивился внезапно наступившей тишине.

Повернув голову он обнаружил дуло пистолета, которое не мигая уставилось ему прямо в лоб. Пистолет держал в руках человек таких устрашающих габаритов, что полковник на некоторое время потерял дар речи, возвращенный ему энергичным встряхиванием "за шкирку"...

- Твой фамилия, твой звание? - Поинтересовался на ломаном итальянском худощавый парень в темном комбинезоне, вынырнувший из-за плеча громадного человека, - Отвечать быстро. Ты молчать - мы убивать.

- Командир шестой группы батальонов "Бируэга", полковник чернорубашечников Гальяно. Я хотел бы знать...

Что хотел узнать полковник, осталось загадкой для всех, включая его самого, потому что в следующий момент он полетел на пол, сбитый с ног оглушительным ударом. Последнее, что он успел услышать проваливаясь в черноту беспамятства была странная команда "Vzjat'!" отданная громадным человеком на незнакомом языке...

-...Миша, узнай, кто у них тут шифровальщик - распорядился Домбровский. - Этого и шифровальщика - с собой, остальных - быстренько в расход! И ноги-ноги-ноги! У нас еще дела есть...

Старший лейтенант Ястребов сидел на башне своего танка и рассматривал в бинокль разворачивавшуюся перед ним панораму.

Там вдалеке, на невысоких холмах вчера укрепились итальянцы-чернорубашечники. Вчера. Но с самого рассвета над их позициями уже висели Р-5ССС, поливая фашистов из пулеметов и засыпая их позиции малокалиберными бомбами. Им активно помогала батарея новейших "дивизионок" Ф-22, стоявших чуть в сторонке от танков. Каждые пять-десять секунд они аккуратно выплевывали четырехснарядный залп, который сносил остатки проволочных заграждений или накрывал предполагаемую огневую точку. Судя по тому, что итальянцы перестали даже пытаться отвечать уже с полчаса как, Бронислав рассудил: первая линия обороны, видимо, окончательно прекратила свое существование. Во всяком случае - как линия обороны...

Он с нарочитой ленцой перебросил ноги в башню, еще раз посмотрел в бинокль, одобрительно хмыкнул, любуясь работой пилотов, и поинтересовался:

- Ну, как, Веня: накрутим хвоста этим итальяшкам?

- А то! - блеснул белоснежными зубами башнер. - И накрутим, и кадык вырвем, и рога поотшибем! Если только летчики нам кого-нибудь оставят...

Замечание было вполне уместным: над позицией танкистов с ревом пронеслись несколько звеньев СБ, и почти сразу же вдалеке поднялись столбы разрывов.

- Эй, танкисты! - возле БТ Ястребова притормозил мотоцикл разведчиков. - Не заснули?

В ответ экипаж дружно захрапел. Даже мехвод Киреев, которого услышать сквозь броню было решительно невозможно.

- Ну, храпите, храпите - сидевший в люльке за пулеметом отделенный командир махнул рукой. - Только не проспите: атака через полчаса...

- Точно? - поинтересовался Бронислав, тут же прекратив притворяться.

- Точнее не бывает, товарищ старший лейтенант. Комбат приказ получил. Летчики сообщили: последний заход и - заводи!

- Та-ак... - Ястребов мгновенно преобразился, подобрался, словно волк перед прыжком, - Ну-ка, товарищи, приготовились... Веня, флажки сюда давай.

Над башней танка комвзвода взлетел белый флажок. "Внимание!"

Разведчики ошиблись ровно вдвое. Через пятнадцать минут со стороны наблюдательного пункта командира батальона взлетели две зеленые ракеты. Ястребов крутанул над головой красный флажок и тут же скомандовал Андрею:

- Заводи!

БТ окутались дымом выхлопа. Бронислав рявкнул в ТПУ: "Вперед!", и танк рванулся, словно камень, выпущенный из пращи. Следом за командирской машиной, мчались, набирая скорость, остальные танки взвода. Два приданных бронеавтомобиля БА-6 безнадежно отставали, из-за надетых на задние колеса гусеничных лент. Но Ястребов не собирался их ждать. Он ткнул Андрея в плечо, и тот прибавил скорости. "Бэтушка" птицей слетел с холма, перемахнул через остатки траншеи и помчался вперед - туда, куда бежали одуревшие от ужаса уцелевшие итальянцы...

...Атака танкового батальона - это сродни атаке лавой красных конников Буденного. Только нет пик наперевес, и ветер не бьет в лицо. Все остальное - исключительно похоже. Танки мчались по желтой выгоревшей равнине, вздымая тучи колючей едкой пыли, перли вперед, не взирая на всякие мелкие холмики, впадинки, окопы, воронки и хрустко ломающиеся кусты. А перед ними в панике, точно белоофицеры, бежали враги, бросая оружие, высоко вскидывая вверх руки и, разумеется, истошно вереща, в слабой надежде, что неумолимые преследователи смилуются и в последний момент отведут удар или чуть повернут коня, чтобы не сбить, не затоптать такую хрупкую человеческую жизнь.

Криков и воплей Бронислав не слышал, но был готов поручится головой, что его отец, сложивший голову в Первой Конной, и все остальные, что гнали перед собой тогдашних своих врагов, тоже ни черта не слыхали. В такой момент нет ни жалости, ни сострадания - только азарт атаки, лихость боя. Вот и бегут итальянцы, бегут в тщетной попытке продлить свою жизнь хоть еще на один вздох, бегут, пока не рухнут под блестящий металл гусениц, пока не сшибет их с ног короткая пулеметная очередь или не срубит осколок гранаты...

... На всем ходу танки подошли к небольшой деревушке, обнесенной невысокими изгородями из дикого камня. "Ну, нет, господа итальянцы, мы - воробьи стреляные, нас на мякине не проведешь! - подумал Ястребов и высунулся из башни, отмахивая флажками. "Бэтэшки" оттянулись назад: больно уж у них броня слабенькая. Каплер загнал в казенник орудия маркер - снаряд, дающий при взрыве клуб ярко окрашенного дыма. Недаром ведь прямо над головами бдят несколько Р-5ССС под конвоем пары звеньев "ишачков". Грохнул выстрел...

- Молоток, товарищ Каплер! - завопил Ястребов.

Веня положил снаряд точно туда, куда он и хотел: между двумя домиками, рядом с подозрительным не то сараем, не то хлевом, в котором так удобно спрятать противотанковое орудие. Вверх взмыло ядовито-оранжевое облако маркера. И почти сразу же "эр-пятые" один за другим начали валиться вниз, сломя голову мчась к земле. На бреющем полете они высыпали несколько бомб, и земля точно встала дыбом, накрывая незадачливых защитников деревни своим сухим, глинистым саваном.

В том, что защитнички имелись, у старшего лейтенанта не было никаких сомнений. Вон как заметались. Это не гражданские: многовато их для гражданских в такой малюсенькой деревне. Киреев вопросительно повернул голову и тронул Бронислава за ногу.

- Не спеши, Андрей, не торопись, - произнес Бронислав в ТПУ. - Пусть пока крылатый лихой народ поработает. А то как бы не наткнуться нам на какой-нибудь гнусный сюрприз.

Летчики отбомбились. Головной Р-5, пройдя над машиной Ястребова, покачал крыльями, остальные повторили движение лидера. Высунувшись по пояс из башни, старший лейтенант замахал им рукой и, хотя точно знал, что его не услышат, прокричал:

- Спасибо, товарищи! - И уже обращаясь к своему экипажу, - Теперь пора и нам за работу...

Танковые взводы обошли деревню с флангов, а с нескольких грузовиков ссыпались стрелки и, пригибаясь, заторопились к остаткам домов. К машине Бронислава подскочил покрытый ровным слоем пыли стрелок-лейтенант, заколотил рукоятью пистолета в броню.

- Чего тебе?

- Старшой, если что - поддержишь?

- А то... Давайте, товарищи - вперед, а мы - чуток позади. А то бутылками забросают...

Выслушав ответ, лейтенант козырнул и тут же помчался гигантскими прыжками догонять своих бойцов. Киреев двинул танк следом, ориентируясь по бегущему впереди стрелку.

Оказалось, лейтенант просил поддержки не зря. Из развалин дома рявкнул уцелевший пулемет, но тут же захлебнулся, получив два осколочных снаряда беглым. Залегшая было советская пехота снова взметнулась в атаку, оглашая окрестности диким, громовым "Ур-а-а-а!" Вместе с красноармейцами в атаку поднялись и бойцы свежесформированной баскской моторизованной бригады, шедшие вместе с красноармейцами. Некоторые из них орали что-то свое, завывали, визжали, но большая часть басков тоже подхватила русский боевой клич.

БТ Ястребова осторожно полз через груды битого камня, какие-то заборы, остатки стен. Уже несколько итальянцев рухнули, срубленные меткими очередями командира, а башнер Каплер разнес метким выстрелом осколочной гранаты еще один, чудом уцелевший во время авианалета, пулемет. Скоро уже должна была показаться окраина деревни, а там - снова простор и долгий рывок по тылам.

И в этот момент Бронислав почувствовал, как его точно резануло чем-то холодным и острым. По самому сердцу. А по спине пробежал ледяной озноб. Что было не так, он не знал, но все в нем буквально кричало: "Опасность! Опасность! Берегись!"

Ястребов привык доверять этому чувству, а потому хлопнул Киреева по плечу, одновременно вызывая его по ТПУ:

- Назад!

Танк резко дернулся назад, скрежеща перенапряженными передачами. Мехвод уже привык, что если командир приказал, то сначала надо выполнять, а только потом, если уж очень невтерпеж, можно спросить: а что это мы, собственно, только что сделали? Хотя и это тоже особо не рекомендуется...

Но в этот раз вопросов не возникло. Откуда-то сбоку - прямо перед носом "бэтушки" - чиркнул трассером мелкокалиберный бронебой. Киреев рывком дернул рычаги, разворачивая машину носом к замаскированному противотанковому орудию, а Веня Каплер уже лихорадочно выискивал в прицел вражескую пушку. Но найти не успел: Ястребов снова скомандовал:

- Лимб тридцать, право! Полный вперед!

Гусеницы заскребли битый камень, полетели осколки щебня, и танк, будто норовистая лошадь, скакнул вперед, вынося из сектора обстрела противника своих "седоков". Повинуясь командам Ястребова, БТ, завывая двигателем, вихрем пронесся вперед и, развернувшись, подняв облако пыли, помчался обратно...

...Под обстрелом двадцатимиллиметровой зенитки "Бреда", стрелки и баски залегли, яростно паля из всех стволов по тому месту, где, как им казалось, засели чертовы макаронники. Но стоило только кому-то из них хотя бы поднять голову, как проклятая зенитка тут же слала туда свой малюсенький, но от того не менее смертоносный снаряд. Командир стрелкового взвода на все лады клял трусливых танкистов, позорно сбежавших от противника, и бросивших его взвод и взвод басков один на один с вражеским орудием.

И в этот момент откуда-то с тылу на позицию итальянцев выскочил танк. "Бэтэшка" смела пулеметом наводчика и заряжающих, всадила снаряд в сваленные в стороне зарядные ящики и наскочила на пушку, подминая ее гусеницами, разрывая и корежа металл своим весом. Лихо развернулась - в сторону отлетела какая-то изуродованная железяка. Откинулся башенный люк, и показалась голова в танкошлеме:

- Гей! Славяне! Чего лежите? - Ястребов широко улыбнулся. - Загораете? Ну, тоже дело...

- Эк, ты ее, товарищ старший лейтенант, - лейтенант-стрелок встал и подошел к "бэтэшке". - А я, было подумал - удрали вы...

- Не дрейфь, пехота! - Бронислав улыбнулся еще шире. - Своих не сдаем. Дальневосточная - дает отпор!

- Товарищ корпусной комиссар, - голос адъютанта из просящего стал умоляющим. - Ну, товарищ корпусной комиссар. Ведь мы уже, наверное, обогнали наших. Остановиться надо. Так и в гости к фашистам заехать недолго...

- А ну, отставить нытье, - Мехлис поморщился, словно у него схватило зуб. - Что за паникерские настроения, товарищ майор? Какие еще фашисты? Во-он там, - он приподнялся в автомобиле и, прикрыв глаза ладонью, посмотрел куда-то вдаль, - вроде и наши встали. Ну-ка, товарищ Брагин, поворачивай. Поедем, узнаем - кто такие?..

...Запыленная "Испано-Сюиза" не успела еще проехать и половины расстояния, как стали видны десятка два БТ-5, а чуть поодаль - коротенькая колонна автомобилей. Мехлис прислушался и удивленно поднял брови: от танков доносились звуки гармони и песня:

Лев Захарович нахмурился. Мало того, что неведомые ему пока командиры устроили незапланированный привал, так еще и песни распевают! А об охранении наверняка не позаботились!..

Приказав остановить автомобиль, Мехлис скомандовал охране остаться на месте, а сам вылез и осторожно двинулся к певцам. Сейчас он покажет этим разгильдяям, что такое настоящая война! Нужно только осторожно подобраться к самым танкам. Мехлис лег на землю и, извиваясь точно ящерица, быстро пополз к крайней машине. Вот сейчас...

- Товарищ корпусной комиссар. Вторая рота второго танкового батальона и приданные ей рота третьего батальона второго стрелкового полка и отдельная моторизованная рота басков встали на вынужденную остановку!

Мехлис вскочил смущенный и злой. Перед ним стоял старший лейтенант-танкист, чье лицо показалось Льву Захаровичу смутно знакомым. Танкист улыбнулся хорошей, открытой улыбкой:

- Мы, товарищ Мехлис, давно вас заприметили. Ребята у нас - пограничники, в охранении стоят - ого! Доложили, а мы уж с товарищем Барановым решили поглядеть: кто это к нам в гости?

Только тут Лев Захарович заметил, что чуть сзади него стоит человек в форме стрелкового лейтенанта. Тот тоже улыбнулся и отдал Мехлису честь:

- Товарищ корпусной комиссар, вы не сомневайтесь: охранение у нас - первое дело! - Доложил он слегка охрипшим голосом и добавил, - Если ваши проголодались, то мы поделиться можем. Добро пожаловать к нам на обед...

- Это вы что же, товарищи командиры: пообедать остановились? - Мехлис начинал закипать, - Нашли время, нечего сказать!

- Да нет, товарищ корпусной комиссар, - устало махнул рукой танкист. - Моторы перегрелись. Жара, будь она неладна! У нас на двух танках уже самовозгорание было. Вот и решили: постоим, моторы остудим, потом еще и водичкой отольем, а там - дальше рванем...

Лев Захарович промолчал. Командиры были правы: авиационный двигатель М-5, стоявший на "бэтэ пятых" мог загореться от перегрева. Летчики уже жаловались, что на бреющем полете в самую жару у СБ и "ишаков" загораются моторы. У танкистов значит те же проблемы? Нужно будет сообщить...

Так размышляя, он шагал вслед за командирами к танкам. Песня тем временем звучала все громче:

"Товарищу Тухачевскому такая песня не понравилась бы... - усмехнулся про себя Лев Захарович. - Не любит товарищ маршал Варшаву вспоминать..." И тут же мысли перескочили на другое: "Зря я на этих ребят обозлился. Молодцы! Расположились удачно, охранение выставили, - он огляделся, - аж, в два кольца! И времени даром не теряют: организовали прием пищи..." Внезапно, он заметил, что командир-танкист подпевает песне:

- Что, товарищ старший лейтенант, славе Первой Конной завидуете? - Мехлис улыбнулся. - Это - хорошая зависть...

- Да нет, товарищ корпусной комиссар. Чего я им завидовать стану? У нас еще боев много будет - догоним - Старший лейтенант внезапно посерьезнел, - Отец у меня на Перекопе погиб. В Первой...

С минуту Лев Захарович шел молча. Прозвучал последний куплет песни:

и почти сразу же грянула новая песня. От удивления Мехлис даже остановился: мелодия была знакома, но слова... Он не мог разобрать ни одного, и только спустя несколько секунд понял: песню поют по-испански...

Заметив удивление члена военного совета АГОН, лейтенант Баранов засмеялся:

- Это - баски, товарищ Мехлис. Добыли где-то слова и распевают...

- И очень правильно делают, товарищ Баранов. Нужно крепить дружбу красноармейцев с товарищами-союзниками.

В этот момент командиры вышли к отдыхающим красноармейцам и ополченцам. Песня мгновенно оборвалась, бойцы вскочили...

- Продолжайте, товарищи, продолжайте, - махнул рукой Мехлис. - Я вот тоже, посижу, послушаю...

И тут же ему в руки ткнулся кусок хлеба с большим куском копченого мяса и кружка с какой-то красной жидкостью.

- Кушайте, товарищ комиссар, - младший комвзвод-танкист протянул ему миску, в которой лежали сухофрукты. - Витамины и вместо сахара, а то больно кисло будет - указал он на кружку.

- А что это? - поинтересовался Лев Захарович, с подозрением принюхавшись к содержимому.

Жидкость явственно пахла вином, но Мехлис точно знал, что по нормам снабжения вино полагалось только летчикам и десантникам-парашютистам. Танкист, не смутясь, ответил:

- А это доктор велел в воду вино добавлять. Чтобы не кипятить...

- Обеззараживает, - пояснил лейтенант. Кипятить не выходит - кухонь и так не хватает. А этим способом воду мы еще в пустыне обеззараживали...

"Дельно, - подумал Мехлис. - Нужно и в других частях внедрить..."

...Через два часа танкисты, как и обещали, "рванули" вперед. Обшарпанная "Испано-Сюиза" в сопровождении БА-6 шли замыкающими колонны грузовиков с пехотой. Адъютант Мехлиса Брагин мог быть доволен: Лев Захарович милостиво согласился двигаться вместе с танкистами. Хотя бы в ночное время...

- Камерад Клебер! Камерад Клебер!

Григорий Михайлович оглянулся. К нему спешил лейтенант-связист, размахивая какой-то бумагой. Подбежав к главному советнику, он протяну ему конверт, с печатями Советского посольства:

- Вот. Только что доставили самолетом из Валенсии. Лично вам, камерад Клебер...

Штерн сломал печати, и вытащил длинную, узкую полоску бумаги. Текст, напечатанный на ней, гласил:

Григорий Михайлович выматерился про себя. Ради тщеславного Тухачевского и самовлюбленного Уборевича он должен сломать тщательно спланированный график, поставить под удар всю операцию в целом. И если все закончится удачно, то вся слава достанется этим индюкам, а вот если что-то пойдет наперекосяк - отдуваться будет он! Один!..

Однако Штерн привык не обсуждать приказы, а выполнять их. Он спрятал депешу в планшет, и прошел к себе в кабинет. Поднял телефонную трубку:

- Соедините меня с одиннадцатой дивизией. Товарищ Листер? Клебер говорит...

Настроения в Ставке Франко приближались к паническим. Продвижение большевиков за первый день наступления составляло невероятную цифру - до пятидесяти километров.

Красные танковые клинья вспороли оборону итальянского корпуса словно острый нож - тонкую ткань. Генерал Бастико еле успел отступить - а, вернее говоря, удрать! - в Бургос. Из отрывочной информации, поступившей от командующего итальянским корпусом, удалось выяснить, что Бургос обороняют остатки двух итальянских дивизий и несколько тыловых испанских частей. Оказалось, что в ночь перед наступлением, русские десантники буквально вырезали штабы всех итальянских дивизий и почти всех полков. Лишенные централизованного управления батальоны быстро превратились в неуправляемую, охваченную ужасом толпу, разбегавшуюся при одном только виде танков с красными звездами на броне.

Немцы и собственно испанцы держались чуть лучше, но тут сыграло свою роковую роль русское господство в воздухе. Попытки организовать сопротивление на запасных рубежах привело лишь к новым потерям. Ночью проклятые парашютисты большевиков добрались не только до штабов и складов, но еще и до аэродромов, на которых разместили истребители Легиона "Кондор", и теперь самолеты противника, пользуясь своей безнаказанностью, засыпали бомбами оборонительные позиции испанцев, а новейшие немецкие противотанковые орудия три и семь десятых сантиметра буквально вколачивали в землю.

- Положение критическое, - именно так охарактеризовал сложившуюся ситуацию командир лучшей дивизии Франко " Сориа" генерал Москардо.

- Даже больше, чем критическое - добавил командир Марокканского корпуса генерал Ягуэ. - Еще немного - и оно станет безнадежным...

Франко невольно содрогнулся. Эти два генерала известны своей отчаянной храбростью, хладнокровием и решительностью. И уж если они дают такие оценки - дело плохо. Совсем плохо...

- Бургос должен держаться, - голос каудильо дрогнул. - У нас нет возможности снабжать окруженных по воздуху, но запасов должно хватить надолго, а тем временем...

- А тем временем наступление большевиков выдохнется! - подхватил мысль Франко глава его секретариата Серрано. - И тогда каудильо нанесет им решительный удар!

Франко благосклонно взглянул на своего шурина. Серрано, хоть и был гражданским, пользовался большим авторитетом и влиянием среди мятежников.

Генералы молчали. Лишь когда всем стало ясно, что пауза безобразно затянулась, генерал Ягуэ произнес:

- Занять оборону по линии рек Писуэрга - Рио Карьон. Оборона глубоко эшелонированная, с опорными противотанковыми пунктами, развитой зенитной обороной. Танковые части с танками Pzkpf-I, дивизия марокканской кавалерии и минимум два полка, посаженных на грузовики образуют ударный мобильный кулак, предназначенный для быстрого реагирования на прорывы...

Решение об обороне было принято к двенадцати часам дня, и в Южную и Центральную армию разосланы соответствующие приказы. К полуночи части, назначенные занять позиции на новом рубеже обороны, получили задание на марш и начали выдвижение к местам погрузки. А на рассвете следующего дня на ставку Франко обрушилось новое страшное известие. Республиканские войска начали массированное наступление на Брунете...