Испанская партия

Часть третья

- ђAtenciСn! ђAtenciСn! ђSoldados! El mando soviИtico y el comandode las fuerzas armadas de la RepЗblica le invita a dejar deresistencia sin sentido! DИ por vencido! Le garantizamos una vida!ђAtenciСn! ђAtenciСn! ђSoldados! Usted estА rodeado! La resistencia es inЗtil! DИ por vencido! Le garantizamos una vida!

Рупор, установленный на крыше обычного автобуса, надрывался вот уже полчаса как, призывая сдаваться франкистов, окруженных в Бургосе. Впрочем, диктор, читавший испанский текст с баскским акцентом слегка лукавил: из состава АГОН среди окруживших столицу Старой Кастилии войск, имелся только батальон охраны штаба. Остальные были баски, пришедшие в себя после долгой череды поражений и воспрянувшие духом в результате недавних побед. Но они не жаждали умирать, и потому президент Агире и генерал Улибарри отдали приказ провести "пропагандистскую подготовку". Эффекта, однако, пока не последовало...

-...Сеньор маршал, поймите, - Мано Улибарри в очередной раз слегка поклонился, - мои солдаты - хорошие солдаты, храбрые солдаты, но, увы! - неумелые солдаты!

Тухачевский и не собирался спорить с престарелым служакой - ополченцы были, действительно, не боевыми частями, а какой-то массой, толпой. Пусть отважной, пусть обстрелянной, но толпой - трудно управляемой, подверженной сиюминутным настроениям. Атаковать такими солдатами окруженные в Бургосе испанские и итальянские войска было, по крайней мере, не умно. А если быть честным - самоубийственно...

Первоначальным планом наступления предполагалось оставить окруженных франкистов в покое, просто заблокировав их формированиями басков, но затем Михаил Николаевич понял: полагаться на басков - нельзя. Наиболее боеспособная часть ополченцев была задействована в наступлении, а то, что осталось, было ниже всяческой критики...

Когда Тухачевский направился на Бургосские позиции, пожелав лично проинспектировать блокирующие части и оценить ситуацию на месте, его несколько раз останавливали разгулявшиеся, одуревшие от победного дурмана баски. Они потрясали оружием, размахивали национальными флагами и красными знаменами, совали чуть не в самое лицо маршалу оплетенные соломой бутыли с вином, орали лозунги и были абсолютно неспособны не то, что воевать, а даже просто твердо стоять на ногах. Особенно запомнился Михаилу Николаевичу один из таких отрядов, возглавляемый пожилым, изрядно побитым жизнью мужичком, украшенным свежим шрамом через все лицо. Поблескивая хитроватыми глазками, мужичок силой воткнул Тухачевскому в руку стакан с вином и пояснил ошалевшему переводчику:

- Ну что случится, если сеньор маршал выпьет нашего вина? Потом шофер поедет чуть быстрее - вот и все! И никуда сеньор маршал не опоздает...

...Да атаковать такими солдатами было бы безумием, но не меньшим безумием было бы рассчитывать на то, что этот сброд сможет удержать блокированных франкистов в кольце окружения. Пройдет еще совсем немного времени, окруженные националисты придут в себя после разгрома и, обнаружив перед собой такого противника, обязательно попробуют вырваться. Придется снимать авиацию с переднего края наступления, иначе франкисты вырвутся. Рейд опомнившихся фашистов по тылам в планы Тухачевского не входил. Но это замедлит темп наступления, даст Франко возможность провести перегруппировку сил...

В поисках решения Михаил Николаевич задумался так глубоко, что не сразу обратил внимание на то, что генерал Улибарри что-то ему объясняет...

-...Сеньор маршал, уверяю вас, это может дать результат. Сеньор Мехлис уже давно предложил нам напечатать такие листовки и сеньор президент отдал соответствующие распоряжения. Вот, не угодно ли взглянуть - Мариано Улибарри протянул командующему АГОН лист бумаги.

Михаил Николаевич взял его в руки и с удивлением уставился на единственную фразу, набранную крупным мемфисом. На всякий случай, он перевернул лист. Обратная сторона была девственно чиста...

Маршал удивленно поднял брови и посмотрел на Улибарри, но, услышав перевод, поперхнулся и надолго замолчал.

- Не сомневайтесь, сеньор маршал, это обязательно окажет нужное воздействие, - зачастил командующий баскского ополчения. - Я много раз бывал в Бургосе и знаю его жителей. Они сами передушат всех фашистов, если те откажутся сложить оружие...

- Ну, хорошо, - согласился Тухачевский. - Будь по-вашему.

Улибари просиял, а командующий АГОН продолжил:

- Единственное, что мне представляется разумным дополнением... - Михаил Николаевич поднял трубку телефона. - Соедините меня с комбригом Водопьяновым. Немедленно!..

...Когда перевалило за полдень, и жара достигла своего апогея, в Бургосе, несмотря на осаду, наступила сиеста. Жители попрятались по домам или разбрелись по маленьким кафе, ресторанчикам, кондитерским - словом, туда, где можно было скрыться от жгучего солнца в спасительной тени. Туда же постарались сбежать от изнурительной жары и офицеры-итальянцы и офицеры-наваррцы, да и унтер-офицеры с солдатами, свободными от несения службы нашли себе симпатичные подвальчики с дешевым вином и блаженной прохладой. Город затих под палящими лучами полуденного светила, погрузившись в расслабленную, ленивую истому. И потому гул и рев, раздавшийся с неба, вызвал панику, почище рева труб Страшного Суда. Люди в ужасе выбегали из домов и устремляли глаза в небо...

... На Бургос плотным строем заходили шесть десятков огромных четырехмоторных бомбардировщиков, вокруг которых, словно овчарки вокруг стада, носились несколько маленьких истребителей. Вот они вдруг собрались вместе и, точно хищные ястребы, устремились к земле. Донесся далекий треск авиационных пулеметов, словно где-то в небесах рвали прочную ткань, грохнули взрывы бомб...

- Накрыли батарею у часовни Пресвятой Девы Марии - произнес толстенький буржуа в золотых очках и перекрестился. - Да примет Пречистая их души...

А бомбардировщики неумолимо приближались к городу. Завыли ручные сирены, взлетели ракеты оповещения. Город превратился в разворошенный муравейник. Люди бежали, спотыкались, падали, метались в панике, пытаясь найти хоть какое-то убежище от неумолимой смерти, что вот-вот обрушится на них с небес. А бомбардировщики ревели все ближе, все громче, все страшнее. И вот, достигнув одной им ведомой точки, они разом сбросили свой груз на беззащитный Бургос...

Люди внизу замерли: на город зимней метелью осыпался вихрь белой бумаги. Листовки. Просто листовки...

Толстенький буржуа, утерявший где-то свои очки, поймал одну из них, расправил и в ужасе отшатнулся. Надпись на листовке была страшнее библейского "Мене, текел, фарес"...

- ...Что это? Что?! - кричала хорошо одетая женщина, тыча листовку прямо в лицо опешившего итальянского лейтенанта. - Вы! Вы понимаете, что это значит?!

- ...Немедленно убирайтесь! - напирал на двух ошалевших солдат дородный трактирщик. - Пошли вон! Немедленно идите и сдавайтесь! Я не желаю, - он взмахнул листовкой, - подыхать из-за вашего идиотского упрямства!..

- ...Послушайте, генерал, - бургомистр встал. - Я понимаю, что ваш долг - сражаться с большевиками. Но мой долг - хранить город, который будет разрушен, если вы не выполните их требования о сдаче. Вот, - он протянул Бастико листовку. - Это послужит вашим оправданием...

Капитуляция итальянцев и наваррцев была принята через два часа, а к вечеру в город вошли баскские ополченцы. Колонны маршировали по улицам, усеянным белыми листками бумаги, на которых даже издалека явственно читалась черная надпись "MaЯana serА una bomba!"

Ворошилов закончил и отошел от карты. Сталин еще раз внимательно посмотрел на несколько жирных стрелок, перечеркнувших Испанию в различных направлениях, затем поднялся и подошел поближе. Провел пальцем по одной из стрелок, улыбнулся в усы:

- Неважные дела у генерала Франко, не так ли, товарищи? Обложили волка...

В кабинете царила приподнятая атмосфера. Молотов, как обычно был спокоен, не желая вмешиваться в то, в чем не является специалистом. Но то, что он доволен - сомнений не вызывало.

Каганович искренне, по-детски радовался тому, что все получается так, как задумано. И даже лучше. Во время доклада наркома обороны он удовлетворенно потирал руки, в особо ярких моментах весело смеялся, а когда Ворошилов рассказал о взятии Бургоса, не удержавшись, воскликнул: "Молодцы!"

Буденный, забыв про свои трения с Тухачевским и Уборевичем, был доволен победами Красной армии и особенно тем, что потери при таких победах - минимальные. Он любил бойцов, и они платили легендарному маршалу тем же. Поэтому Семен Михайлович был просто рад, без оглядки на личные отношения с командирами АГОН.

Берия и Ворошилов украдкой переглянулись. В глазах Климента Ефремовича читался вопрос: "Сказать?" Берия чуть заметно покачал головой: "Рано..."

Сталин прошелся вдоль карты, повернулся к Ворошилову:

- Значит, две операции имеют своей целью соединение наступающих и, таким образом, расчленение областей, занятых мятежниками на две части?

- Да, такой вариант тоже возможен, - осторожно ответил Ворошилов.

Сталин уловил чуть заметную нотку сомнения и насторожился:

- Возможен, но не обязателен, товарищ Ворошилов? Так?

Ворошилов попытался уйти от неприятной темы:

- Товарищ Сталин, но вы же знаете, что на войне могут случиться различные, непредвиденные ситуации...

- Очень плохо, если они - непредвиденные, товарищ Ворошилов, - веско произнес Иосиф Виссарионович. - Предвидеть эти "ситуации" - непосредственная обязанность командира. Первейшая его обязанность. Не так ли, товарищи?

Собравшиеся в кабинете всем своим видом выразили полное согласие со словами вождя, однако вслух не высказался никто. Но Сталин не успокоился:

- Я думаю, что цель настоящих операций достаточно наглядна, а если у товарища Ворошилова есть свое мнение, то он должен приказать своим подчиненным заранее просчитать все возможные варианты развития боевой ситуации и поставить в известность о результатах своих расчетов командование АГОН. Это будет правильно, Борис Михайлович?..

Шапошников, впервые присутствовавший на таком совещании, моментально вскочил. Его поразило, что вождь, обращавшийся ко всем по фамилии, назвал его по имени-отчеству, но не это было главным. С одной стороны, Борис Михайлович знал слабые стороны и недостатки планов и командования АГОН и командования республиканцев, с другой, он понимал, что не имеет права излагать их здесь и сейчас. Зачем ставить в глупое положение Ворошилова? Сомнет, стопчет... А если и не стопчет, то уже никогда не доверит ничего серьезного. А с другой стороны, не проинформировать Сталина?..

-Так каково же мнение начальника Генерального штаба? - снова спросил Сталин.

Шапошников принял решение и коротко, по-военному, отрубил:

- Никак нет, товарищ Сталин! Это - неправильно!

И увидев непонимание на лице Иосифа Виссарионовича, пояснил:

- У маршала Тухачевского есть свой штаб, и тактические вопросы находятся в его ведении. Им на месте должно быть виднее.

- Ну, так обязать штаб товарища Тухачевского еще раз все просчитать. И проверить. Правильно, товарищ Ворошилов?

Ворошилов наклонил голову:

- Так точно, товарищ Сталин.

Совещание было окончено. Последними из кабинета вышли Ворошилов и Берия. Лаврентий Павлович чуть придержал наркома обороны за локоть:

- Климент Ефремович, на минутку...

Они пропустили остальных вызванных вперед, и пошли в отдалении от общей группы. Наклонившись к Ворошилову, Берия тихо, одними губами, спросил:

- Зачем?

Нарком обороны, так же тихо ответил:

- Если что - с нас же и спросят. Почему молчали, почему не предупреждали?..

Берия подумал и кивнул головой:

- Думаешь, плохо будет?..

- И еще как...

- Кто вместо Тухачевского?

- Планирую - Тимошенко. Или - как сначала хотели...

- Семена Михайловича?

- Да.

- Хозяин согласится?

- Уверен.

- Хорошо... - Берия помолчал. - Что с Тухачевским делать думаешь?

Ворошилов улыбнулся:

- Это ты думать должен, нет?

- Уже...

- Вот и хорошо... Слушай, Лаврентий, просьба у меня к тебе есть, - Ворошилов остановился и заглянул в глаза Берии.

- Слушаю, Климент Ефремович. Для тебя - все что угодно, - Лаврентий Павлович улыбнулся в ответ. - Кроме измены партии...

- Ну, о таком я и не попрошу. У тебя того вина, которым угощал, не осталось? - И, увидев удивление Берии, пояснил, - Петька приехал. Угостить хотел. Слушай, а приходи к нам сегодня. С Нино, с Сережкой, а?

Лаврентий Павлович поблагодарил, пообещал прислать шесть бутылок "Оджалеши" и постараться прийти. Уже садясь в машину, Ворошилов будто невзначай обронил:

- Кобулову привет передавай...

...Оставшись один, Сталин прошелся по кабинету, сел, закурил. Взгляд его снова уперся в карту Испании. Хорошо, если у Тухачевского и Уборевича все получится... И совсем замечательно, если все получится у Рохо со Штерном. Хотя вряд ли, вряд ли... Штерн, конечно, будет стараться, чтобы не подвести Клима, но Тухачевский и не подумает согласовывать свои действия с Республиканским командованием. Он привык править единолично. "Божьей милостью, мы, Михаил Николаевич..."

Сталин вздохнул. Ему было жаль красноармейцев, жаль техники, но это - необходимые потери. Если командиры не умеют командовать - их надо учить! А если зарываются и забываются - вдвойне! Он вдруг вспомнил Толстого: "Мордой и в говно!" Иосиф Виссарионович подумал и со вкусом произнес вслух:

- Мордой - и в говно!..

- ...Я знаю, что это значит! - Тухачевский взмахнул депешей из Москвы. - Этот дутый нарком, которому и полком командовать - много, решил, что нам достанется слишком много славы! Вот и отправил своего навстречу...

Он в раздражении грохнул кулаком по столу:

- Нет, как вам это понравится?! Мы сломали оборону Франко, мы развалили весь итальянский корпус, мы разнесли Северную армию, а теперь мне предлагают согласовывать свои действия с республиканским командованием?! Нет, Иероним, ты слышал что-нибудь подобное?!

Уборевич еще раз прочитал послание Ворошилова:

- Действительно... Не хватает еще того, чтобы нам приказали перейти в подчинение Штерна и компании...

- Да кто он такой, это Гриня Штерн?! - Тухачевский кипел благородным негодованием. - Командующий "Хорезмской группой войск", а? Вся эта группа была меньше, чем мой батальон охраны!.. Вот что, Иероним Петрович, - Тухачевский сбавил тон, - надо ускорить темп наступления. Умереть, но ускорить! Возьмем штурмом Вальядолид, уничтожим Франко, а там - победителей не судят!

- Для этого придется тронуть неприкосновенный запас авиабомб и увеличить запас снарядов в первых линиях, - подумав, сказал Уборевич. - И, возможно, стоит подумать о рассредоточении авиации...

- Вот и хорошо, товарищ Уборевич, - Михаил Николаевич окончательно успокоился и взял себя в руки. - Давай-ка мне все расчеты, а я подготовлю проекты приказов...

- Они разнесли на куски весь Северный фронт, весь! И Центральный разваливается на куски!

Офицеры штаба замерли. Они привыкли к тому, что каудильо во всех, даже самых сложных ситуациях сохраняет невозмутимость. И вдруг он вбегает в штаб с паническими криками?.. Неужели все так плохо?..

Однако уже через час к Франко вернулось его обычное хладнокровие. Он вызвал к себе полковника Унгрию и долго обсуждал с ним что-то. Следующим к нему отправился генерал Варела. Честолюбивого монархиста недолюбливали в армии, но его умение руководить железной рукой и значительные тактические дарования ни у кого не вызывали сомнений. Он пробыл у каудильо два часа. А потом грянул большой военный совет...

Начальник разведки привел данные о явной слабости основания наступающих клиньев русской атакующей группы. Там не хватило отборных, но малочисленных бойцов Красной армии и потому шли лишь слабо вооруженные и еще более слабо дисциплинированные баскские отряды, которые уже в самом начале наступления доставили Тухачевскому немало хлопот. Именно на основании этих данных Хосе Варела предложил провести контрудар против группы советских войск...

Замысел операции, предложенной генералом Варелой, был, с одной стороны, удивительно прост, но с другой - удивительно красив. Двумя сходящимися ударами по тыловым частям отрезать атакующих от территории басков, от их баз снабжения, от командования - Унгрия располагал неопровержимыми фактами того, что штаб Тухачевского и Уборевича находится в Бильбао.

Для этого удара должны быть задействованы Марокканский корпус генерала Ягуэ - хладнокровного и гибкого, способного скорректировать утверждённый план операции в случае изменения обстановки. Он считался единственным испанским военачальником, пользовавшимся уважением немецкого Легиона "Кондор", вместе с которым ему предстояло действовать. Скрепя сердце, Франко согласился попросить дополнительной поддержки у Германии и Италии в обмен на передачу части прав на добывающую промышленность. Об этом решении немедленно поставили в известность представителей германской и итальянской миссий.

Марокканцев должны были подкрепить танковые части Легиона "Кондор" и части Иностранного Легиона, который здесь многие именовали по старинке - Африканским. Это были ветераны войн в Марокко, опытные и умелые бойцы, которые не боялись ни бога, ни черта, ни изнуряющей жары, ни страшных советских танков, ни диких яростных басков, ни жутких "ночных призраков" - как теперь все именовали красных парашютистов. Правда, среди легионеров были и новички, но и их нельзя было назвать зелеными или необстрелянными. Около тысячи эмигрантов из России вступили в ряды армии генерала Франко. Каудильо усмехнулся: эти будут сражаться с советскими особенно яростно. Месть пьянит лучше вина, особенно - хорошо выдержанная...

Задумавшись, Франко не заметил, что Варела уже около минуты что-то яростно доказывает немцам из "Кондора". Диктатор прислушался:

-...Если Красная авиация не будет выведена из игры - все усилия будут напрасны! - Варела уже не говорил, а кричал. - Мы уже столкнулись с тем, что резервы рассеиваются еще по пути следования, что нет возможности обеспечить снабжение в срок, или его даже просто невозможно обеспечить, что даже самые хорошо подготовленные позиции обнаруживаются и уничтожаются с воздуха. Молниеносное наступление русских с севера обеспечивается их авиацией! Господство в воздухе - вот, что позволяет русским наступать с такой дьявольской скоростью!

- Блицкриг, - кивнул головой Хуго Шперле. - Эта теория разрабатывается и нашим генералитетом. Но только здесь мы увидели столь блестящее применение их теорий на практике...

- Очень может быть, что ваши теории попали в руки большевиков, - согласился Варела, - но это не имеет значения! Вы должны обезвредить русских в воздухе. Только это может переломить обстоятельства в нашу пользу...

- Мы сделаем все, что будет в наших силах, - помолчав, сказал Шперле. - И да поможет нам бог...

Несмотря на успехи наступления, авиация АГОН продолжала базироваться на Бильбао. Командующий авиационным корпусом комбриг Чкалов логично рассудил, что при слабости противовоздушной обороны порта лучше, если авиация сможет сама прикрыть склады боеприпасов, масел и бензина. Начальник штаба Армейской Группы Особого Назначения Уборевич утвердил это решение, приняв во внимание, что увеличенное время подлета к фронтовым целям, компенсируется возможностью почти мгновенного реагирования в случае воздушного нападения на войсковые склады. Да и штаб АГОН будет прикрыт от авиации противника...

...Раннее утро на аэродроме было наполнено шумом людских голосов, завыванием прогреваемых моторов, гулом автомобилей, надрывными воплями мулов и ослов. Словно муравьи туда-сюда суетливо сновали люди, таща бомбы, тяжелые бочки, пулеметные ленты. Перекликались летчики и связисты, бранились водители, отчаянно матерились мотористы и техники - словом, все было так, как и должно быть на аэродроме перед вылетом...

- Степан, тебе Уборевич полную свободу дал? - Чкалов стоял перед Красовским, уперев руки в бока. - Дал. Так что ты от меня хочешь?

- Валерь Палыч, да ведь то, что теперь Уборевичу в голову стукнуло - это ж черт знает что! - Степан Акимович энергично рубанул рукой воздух - Мою бригаду на три аэродрома раздергать - это как? А Бильбао охранять два звена останутся? Много они наохраняют, если немцы, к примеру, десятка два бомбардировщиков пригонят? Ну, собьешь ты. Валерь Палыч со своими беркутами десяток, а второй тем временем...

- А вот потому твоя задача там, - Чкалов махнул рукой на юг, - чтобы ни одна сволочь даже не мечтала линию фронта пересечь! Тебе зачем новейшие самолеты выделены? А?

Красовский промолчал. Действительно, в его бригаде были не имеющие себе равных в мире по мощности вооружения, скоростные и маневренные И-16 тип 12. Лучше этих самолетов были только шесть новейших "ишачков" тип 10, на которых летали сам командир корпуса и его группа сопровождения. Они-то и должны были остаться в Бильбао. Но у командира истребительной бригады в запасе оставался еще один аргумент...

- Это хорошо, если трехмоторники пойдут. А что мне делать, если попрут новые? Этого "Хейнкеля" догнать - не то, чтобы легко. Могут и проскочить...

Чкалов поморщился и сплюнул. Крыть было нечем: дежурное звено, пусть даже два, не сдержат строй бомбардировщиков, а пока с аэродрома будет взлетать остальная эскадрилья - бомбардировщики уже будут далеко... До последнего момента дежурство в воздухе несла девятка "ишачков", поднимаясь с рассветом, и приземляясь лишь под самый закат. Самолеты сменялись, но в воздухе всегда было три звена. На всякий случай. И дважды это выручало: дежурные перехватывали приближающегося противника, а поднявшиеся с аэродрома новые истребители добивали вражеские бомбардировщики. А теперь...

- Ладно, приказ - есть приказ! - сказал, наконец, Чкалов. - Поднимай своих!

Красовский хотел что-то сказать, но только сплюнул и пошел к истребителям. Через несколько минут они начали выруливать на летное поле, и взлетать, с опозданием на целый час против назначенного Уборевичем срока...

Эта задержка была подобна железной кочерге, которую с размаха воткнули в колесо катящейся под откос телеги. Разведка Унгрии добыла копию приказа о рассредоточении Отдельного Авиационного корпуса по прифронтовым аэродромам и она легла на стол Шперле. Командующий "Кондором" понимал, что в открытом бою, его шансы разгромить советскую авиагруппу не велики, и поставил все на один удар по складам горючего и боеприпасов. Немецкие самолеты построившись "дикой свиньей" шли на Бильбао...

Красовский вел первую эскадрилью почти строго на юг, когда неожиданно ощутил какое-то неудобство. Словно сидение "ишачка" вдруг заходило под ним точно испуганный конь. Ощущение прошло почти мгновенно, но чувство беспокойства осталось. Степан Акимович оглянулся. Нет, все нормально. Все сорок самолетов эскадрильи шли за ним ровно, держа идеальный строй. Вот только...

Боковым зрением Красовский заметил какую-то неправильность. Нечто чуждое, чего в пронзительно-синем испанском небе быть не должно. Во всяком случае - не теперь. Полковник повернул голову, присмотрелся...

- Твою мать!.. Вот же!.. Твою мать!..

Заложив крутой вираж, Красовский бросил свой самолет вперед-вверх, и уже оттуда, с высоты, еще раз пригляделся. Сомнений не было: вражеская армада шла к Бильбао.

Степан Акимович качнул крыльями: "Делай, как я!" - и начал быстро набирать высоту. Эскадрилья потянулась за ним...

...Командир первого штаффеля J/88 хауптман Вернер Пальм вел свой "Хейнкель-51", аккуратно выдерживая дистанцию от конвоируемых "стоодиннадцатых". Честно говоря, он был очень рад тому обстоятельству, что русских истребителей сегодня не будет. В воздухе сложилась удивительно несправедливая ситуация и если шансы справится с И-15 у истребителя Хейнкеля были вполне приличными, то что прикажете делать против этих проклятых "рата"? Парням из третьего хорошо: у них - новенькие Bf-109, а его штаффелю на стареньких бипланах какого? Вернее, какого свинского черта сюда прислали эту рухлядь?! Вон, даже у итальяшек их дурацкие "фиаты" превосходят "Хейнкеля"! Зато, конечно, немецкие летчики - самые лучшие!

Пальм механически вел свой самолет, а сам погрузился в мечты. Если все пройдет удачно... Эти испанские засранцы все же молодцы! Добыть такой документ, точно сообщить, что аэродромы возле Бильбао - пустые! И даже лучше, чем просто пустые: там остались эти четырехмоторные чудовища, которые так отделали бедолагу "Шпее". Им не дадут взлететь - раздавят в капонирах, расстреляют и засыплют бомбами. А потом - если все будет удачно, - Бильбао. Право же, испанцы даже больше, чем просто молодцы: у парней из К/88, VB/88 и А/88 - надежные карты с размещением основных целей! Бензохранилища, склады авиабомб, запчастей, автопарки... И если все пройдет удачно - у красных больше не будет авиации. И можно будет взять реванш за ужас последних месяцев...

А потом - потом будут рестораны и девочки. Испанки - страстные сучки, особенно если заплатить побольше. Все они - шлюхи, но что делать, если белокурые медхен остались дома? Ах, дом, прекрасный дом... Яблони в цвету, девушки с цветами... Вечером играет оркестр, и ты чувствуешь, как к тебе прижимается упругое девичье тело, и вы несетесь и тонете в вихре вальса, и даже у летчика кружится голова от нежного взгляда ласковых, влюбленных глаз...

Именно на этой мысли Вернер Пальм был возвращен к действительности, причем самым грубым и нелицеприятным способом. Его истребитель вдруг затрясся и словно бы застонал, точно раненный зверь. Хауптман оглянулся и заорал от непереносимого ужаса: на строй Легиона пикировали лобастые истребители с алыми звездами. На их крыльях трепетали и дрожали злые огоньки выстрелов, а хищные трассеры уже тянулись к немецким самолетам.

Пытаясь уйти из-под обстрела Вернер Пальм, продолжая кричать, иступленно рвал на себя ручку управления. Но кричал он недолго. Всего лишь всю оставшуюся жизнь...

Степан Супрун проводил взглядом пылающий Хейнкель и резко ушел вверх, выбирая для себя новую жертву. Мысленно он бормотал благодарности Валерию Павловичу, который спас его от наметившихся было проблем. Перед самым отплытием в Испанию, капитана Супруна внезапно исключили из партии. За связь с Гамарником, чтоб его, иуду, в НКВД под орех разделали! А какая, скажите на милость, связь?! Ну, встречались, ну общались... Да ведь не то, что друзьями - приятелями близкими не были! И вдруг такое!..

Узнав об этом, Чкалов помчался к Сталину и лично поклялся Иосифу Виссарионовичу, что Супрун - чист. И через два дня вызвали Степана Павловича в политодел и, пряча глаза, вернули партбилет. И поехал капитан Супрун в Испанию, гадов бить. И бьет...

Он прибавил скорость, осмотрелся. Ага, вот они! Чуть ниже, как он и предполагал, пара новых немецких истребителей. Супрун огляделся. Комбриг их тоже заметил и покачал крыльями. Он ответил таким же сигналом.

Противник продолжал держаться на предельно малой высоте и дистанцию не сокращал. Степан понял: их решили эффектно сбить одновременной атакой своей пары.

Увеличив скорость, Супрун набрал высоту. Моторы истребителей с длинными, тонкими фюзеляжами задымили, переведенные на форсированный режим для быстрого сближения и атаки...

Степан сделал резкий с предельной перегрузкой левый боевой разворот для выхода на встречный курс. Закончив разворот на высоте около пятисот метров, капитан Супрун обнаружил противника намного ниже себя. Немцы такого манёвра не ждали и оказались в лобовой атаке.

Задрав носы, немцы перли на него. "Поохотиться решили? - хмыкнул Степан. - Ну, так я вам сейчас устрою охоту..." Темные трассы от двух самолетов точно тянулись к мотору "ишачка". Супрун поймал в прицел ведущего "охотника", определил дистанцию - примерно пол "кэмэ". Пальцы правой руки машинально выжали гашетку пулемётов и пушек. Четыре огненные трассы молнией пронизали тонкое тело "мессершмитта", промелькнувшее метрах в пяти ниже.

Не думая о результате, он сделал второй боевой разворот. И выше себя впереди увидел уходящего вверх единственного "худого" - так в Авиакорпусе окрестили новые немецкие самолеты. Машинально подобрав ручку управления, навскидку взял упреждение и выпустил вдогон чуть не половину боекомплекта. Мимо! Немец продолжал круто уходить в высоту, и догнать его было невозможно.

Но вот примерно на полутора тысячах метров он сделал петлю и, стреляя, понесся вниз. "Что это он? - поразился Степан. - Решил дать бой один на один, или охота посмотреть на горящий самолет своего ведущего?"

Немец вышел из пикирования и зачем-то полез на вторую петлю. Супрун увидел, как один из И-16 попытался атаковать противника снизу, и резко бросил самолет в высоту. На третьей петле в верхней точке он выстрелил в немца чуть не с полусотни метров. Опять мимо! Немец вновь ушел вниз и опять полез вверх.

"Что это он за странные маневры вытворяет? - подумал Степан и вдруг понял - ведь он все же попал! Пули заклинили рули высоты в момент, когда немец уходил вверх после лобовой атаки.

Прежде чем снова броситься в атаку, он заметил, как на выходе из четвёртой петли "худого" срезали сразу двое "ишачков" из третьего звена, накинувшись с разных сторон, и немец взорвался, ухнув в землю хвостом. Уже потом, на другой день после боя, ополченцы-баски принесли на аэродром кусок дюраля с чудом уцелевшим изображением ярко-красного силуэта собаки. Эта эмблема - все, что осталось от начальника штаба "Кондора" Вольфрама фон Рихтгофена, брата легендарного "красного барона", лучшего летчика Империалистической войны...

Несмотря на удачную атаку первой эскадрильи, которую Красовский провел по всем канонам "соколиного удара" - с превышения высоты, со стороны солнца, немцы продолжали рваться к Бильбао. Бомбардировщики, лишившись части истребителей сопровождения, сомкнулись теснее, и дали яростный отпор советским самолетам. То тут, то там, вниз срывались окутанные дымом или объятые пламенем машины - то тяжелые, двухмоторные Не-111, то легкие и увертливые И-16, то длинные и тонкие Bf-109. И все же немцы упорно тянули на север - к цели своей атаки...

...Капитан Губенко из второй эскадрильи внимательно следил за ведущим - комэском, майором Благовещенским. Спокойный, рассудительный крепыш с быстрой реакцией, виртуоз воздушного пилотажа, он по праву считался лучшим летчиком эскадрильи - асом, как шутя называл его комбриг Красовский. И кроме наблюдения за лидером, Антон успевал осматриваться по сторонам и отслеживать маршрут по ориентирам внизу - недаром в тридцать шестом его наградили орденом Ленина за выдающиеся успехи по овладению авиационной техникой и умелое руководство личным составом авиаотряда, которым Губенко тогда командовал. Потому-то он первым заметил выложенный матерчатый угол, бросавшийся в глаза белым на желтой выгоревшей земле. Угол смотрел в сторону от маршрута - куда-то в направлении на северо-запад.

Капитан Губенко резко прибавил газу, выскочил вперед и махнул Благовещенскому крыльями. Тот рыскнул в сторону, должно быть, осматриваясь, а потом, поняв, качнул крыльями в ответ и повернул эскадрилью на новый маршрут. Уже через двадцать минут вторая эскадрилья подошла к тому месту, где крутилась яростная мясорубка воздушного боя...

...Лейтенант Гейнрих-Вильгельм Ахнерт не слишком переживал из-за развернувшейся вокруг собачей свалки. Его Не-70 недаром носил гордое имя "Блиц"-"Молния" и мог посостязаться в скорости с истребителями, а его бомбардир был одним из лучших стрелков "Кондора". Да и русских уже связали боем отчаянные парни из J/88, а те немногие, кто вырвался из общей кучи малы, больше обращали внимание на большие "сто одиннадцатые", страшные тяжелой бомбовой нагрузкой. Хотя и свои триста килограмм бомб Ахнерт не собирался тратить впустую...

Внезапно прямо перед ним словно бы ниоткуда возник "рата". Гейнрих-Вильгельм понял, что прозевал подход новых русских истребителей. Маленький злобный лобастый истребитель кинулся прямо на его "Блиц", решив атаковать в незащищенный лоб. Помянув недобрым словом засранца Хейнкеля, не догадавшегося установить на Не-70 хоть один пулемет, стреляющий вперед, лейтенант Ахнерт швырнул свой самолет в сторону по широкой дуге, пытаясь загнать русского в сектор обстрела заднего MG-15. "Если Максу не удастся его сбить, попробую удрать - рассуждал Ахнерт, прибавляя скорость. - Авось, отцепится..."

...Губенко перехватил "мессершмитта" на самом выходе из "воздушней карусели", которую пытались навязать советским пилотам уцелевшие "пятьдесят первые" и штурмовики Хеншеля. К его удивлению фашист не пожелал вступить в поединок и прибавил скорость, широким разворотом уходя в сторону. "Удрать захотел? - подумал Антон. - Удирать, дружок, тоже надо осмысленно..."

Если бы немец продолжал оставаться в горизонтальном полете, то скорее всего, он бы добился своего и ушел, потому что скорость "худого" больше, чем у И-16. Но противник, по всей вероятности, плохо знал данные советского истребителя. То ли не знал, то ли перепугался сверх меры...

Вместо того, чтобы принять, казалось бы, самое простое и естественное решение - рвануть на всех парах "по ниточке", он неожиданно полез за спасением вверх. И это была его первая ошибка...

На вертикалях с "ишачком" шутки плохи. А с Губенко - вдвое! Мощный мотор И-16 позволял ему быстро набирать высоту. Антон вписался во внутреннюю дугу и пошел вверх за "мессершмиттом". Такого маневр немец тоже не учел. Это была его вторая ошибка...

... Гейнрих-Вильгельм, дико ругаясь, попытался уйти от русского, который висел за ним, точно приклеенный. Только что впритирку к "Блицу" прошли трассы советских пулеметов. Бомбардир почему-то не стрелял, и Ахнерт рванулся вверх, рассчитывая стряхнуть "рата" и, разогнавшись в пикировании окончательно уйти от него...

...Промах! Губенко стало досадно - у немца появился шанс на спасение. Однако, в этот самый момент фашист с непонятным упорством снова полез на вертикаль. Антон послал свой "ишачок" чуть не вплотную к немцу. Удар с близкой дистанции... На глазах Губенко "мессершмитт" начал разваливаться в воздухе. Он проводил взглядом его обломки, и к своему удивлению обнаружил два парашюта, колыхающиеся в воздухе. "Двухместный "худой"? Однако..."

- Что?! Где?! Давно?! Да говорите вы толком! - кричал в телефонную трубку Чкалов.

Он вдруг прикрыл рукой микрофон и энергично выматерился. Обвел вокруг себя невидящими глазами и заорал так, что стоявший рядом Громов вздрогнул:

- Самолет к вылету! Живо, мать вашу!

Чкалов обернулся к Громову и тут же сбавив тон сказал, звенящим от напряжения голосом:

- Доигрались! Немцы идут к Бильбао. Хорошо хоть, что Красовский далеко не ушел. Перехватил их километрах в тридцати, - он энергично махнул рукой. - Гений наш, талант наш, лучший стратег Красной армии. Угадал со своим решением. Как Степан Акимович выкрутится - не знаю. И никто не знает! - Валерий Павлович зло сплюнул - Значит так: ты, Михаил - на хозяйстве, а я со своими пошел ребятам помогать. Ко мне! - рявкнул он уже пилотам своих личных звеньев. - По машинам! Взлетаем по стандарту. Я - веду.

Громов смотрел, как Чкалов и его "пятерка беркутов" быстрым шагом двинулись к самолетам, на бортах которых красовалось ярко-алое "За СССР!". Это было требование Кобулова, настоявшего, чтобы самолеты командиров не выделялись из общей массы, угрожая в противном случае привязать себя к пропеллеру. Шестерка новейших "ишачков" бойко взлетела, набрала высоту и унеслась в ярко-синий горизонт. Затем обернулся к своему штурману, стоявшему рядом:

- Иван Тимфеич, а сдается мне, что ты об том же самом, что и я думаешь?

Спирин хмыкнул:

- Да не худо бы, Михалыч, еще одного фашистика в фашистский рай наладить...

- Ну, коли так - приказывай, флаг-штурман, бригаде - к вылету!..

... Техники побили все рекорды скорости, и бригада скоростных бомбардировщиков через пятнадцать минут уже пошла на взлет. Вместо бомб на этот раз на СБ были загружены только дополнительные боекомплекты к пулеметам. Пилоты, штурманы и стрелки-радисты были сурово проинструктированы Громовым держать строй и бить противника массированным огнем. Правда, комбриг забыл упомянуть, что сам он этой тактики придерживаться не намерен...

...Лейтенант Зигмунд-Ульрих фон Гравенройт вел свой Не-111 уверенно и спокойно. Он четко держал строй, а его экипаж раз за разом отражал атаки русских истребителей, отгоняя "рата" прицельными пулеметными очередями. Барон фон Гравенройт был уверен, что строй К/88 тем количеством легких самолетов, которое было у русских, не разорвать. А потому изумился, когда прямо в лоб его могучему "хейнкелю" вдруг вымахнул двухмоторный самолет с алыми звездами на фюзеляже и плоскостях. Двухмоторник полоснул очередью по бомбардировщику Гравенройта, и барон услышал как вскрикнул его штурман:

- Йоханн, Йоханн, что с тобой? Ты жив?

Штурман не ответил, и Гравенройт понял, что он не ответит уже никогда. А значит - навсегда замолчал носовой пулемет. Фон Грвенройт попытался повернуть самолет, чтобы привести русского в сектор обстрела верхней и нижней турелей, но красный легко угадал его маневр и прошел сверху, выведя из строя своим нижним пулеметом левый мотор. Зигмунд-Ульрих метнулся в другую сторону, мечтая только об одном: поскорее оторваться от чертова красного двухмотороника. Тот не успел вписаться во внутренний радиус разворота и фон Гравенройт радостно рассмеялся. Он оглянулся, чтобы посмотреть на безнадежно отставший СБ и, продолжая радостно смеяться, начал выравнивать курс. А через мгновение он уже выл от отчаяния: прямо в лоб ему мчался "рата", мигая ярким сполохам выстрелов на крыльях. Что-то взорвалось перед глазами Зигмунда-Ульриха, мир затопило красным, и он рухнул на разорванный снарядами бакелит приборной доски...

...Громов удовлетворенно хмыкнул, увидев как увернувшийся от прицельных очередей Спирина "стоодиннадцатый" вылетел прямиком на "ишачка", который и свалил его короткой очередью. Однако в микрофон он буркнул:

- Не расслабляемся! Надо бы хоть одного самим свалить!..

...Мясорубка вертевшаяся в воздухе начала, наконец, утихать. Оставшиеся "стоодиннадцатые" повернули назад, за ними вдогонку бросились СБ Громова и шестерка Чкалова. Несколько чудом уцелевших Bf-109 отчаянно пытались отбиваться от И-16 бригады Красовского - те, что еще сохранили боеспособность. Сам Степан Акимович совершил вынужденную посадку в трех километрах от места воздушной битвы. Он с трудом выбрался из приземлившегося на брюхо "ишачка", и побрел в сторону от искореженного самолета. Но через несколько шагов ноги отказались ему служить, и Красовский тяжело сел на землю. Трясущимися руками вытащил из-под комбинезона портсигар, ломая спички, закурил. Он не отрываясь смотрел туда, где из-за горизонта поднимались черные столбы дыма. На его щеке застыла и медленно испарялась слеза: у него больше не было бригады...

...Из И-16, на фюзеляже которого надпись "За СССР!" дополнилась цепочкой пулевых отверстий, вылез Чкалов. Содрал с потной головы шлем, вытер рукой окровавленное лицо.

К нему подбежали медики, но Валерий Павлович оттолкнул их и широким шагом прошел в штабной блиндаж, схватил телефонную трубку:

- Штаб?! АГОН давай, в господа бога, душу, мать! Товарищ Уборевич?..

Но Чкалов не успел сказать начальнику штаба Армейской Группы Особого Назначения ни слова. В динамике зазвучал злой голос Иероним Петровича:

- Ты что же это там, товарищ комбриг? Тут на западном направлении одна единственная эскадрилья истребителей с итальянцами неравный бой ведет, Каманин им в помощь свои "эр пятые" поднял, а вы там что? Всем авиакорпусом с немцами играетесь? Десяток бомбардировщиков всем наличным составом гоняете? Это...

Что "это" Уборевич договорить не успел. Трубка чуть не выпала у него из рук, а лицо мгновенно налилось кровью. Чкалов недаром в молодости ходил кочегаром на волжских пароходах, и теперь из телефона лилась такая высокопробная матерщина, что по окончании пятиминутной тирады, которую Валерий Павлович выдал на одном дыхании, практически не повторяясь, Иероним Петрович мог только нервно сглотнуть. Потому что ключевыми словами этой филиппики была отнюдь не брань, а "безответственные решения", "необдуманные приказы" и "вредительство"...

...Генерал-майор Шперле методично вышагивал вдоль кромки летного поля. Его самолеты уже должны были вернуться, и Шперле нервничал. Никакой информации, а самое тяжелое в жизни - неизвестность. В голову полезли всякие неприятные мысли. А что если разведка Франко ошиблась и красная авиация осталась на аэродроме Бильбао? А что, если итальянский corpo dell'aria по какой-нибудь, одним итальянцам ведомой причине, не вылетел к Бильбао? Сменивший Бастико на посту командующего, поспешно прибывший из Италии генерал Гарибольди клялся мадонной и собственной честью, что итальянские авиаторы не подведут, но итальянская честь - штука сложная и непонятная, а божьей матери решительно наплевать и на коммунистов, и на их самолеты...

- Господин генерал! Кто-то возвращается...

Шперле очнулся от своих размышлений и посмотрел туда, куда показывал адъютант. Действительно, вдали можно было разглядеть несколько темных точек. Они росли, приближаясь, и вот уже можно разобрать, что возвращаются два одномоторных моноплана и два биплана. Командир "Кондора" напряженно всмотрелся... Ну, разумеется! Это ублюдок Хейнкеля - истребитель! Вместо него прислали бы лучше еще хоть один Bf-109! Вон как его ведет! Наверняка опять мотор забарахлил. Только всего и хорошего, что на вооружении эрликоны. Вот если Вилли поставит на своих "птичек" пушки - вот тут-то Эрнесту Хейнкелю и конец!..

Между тем на аэродром приземлился новый пикирующий бомбардировщик Ю-87, за ним - два стодвадцатьтретьих "хеншеля", и, наконец - каноненфогель Не-112. Шперле смотрел и не верил своим глазам. Все самолеты были изрядно повреждены, а "хейнкель" вообще непонятно как дополз до Витторио - казалось, что у него вот-вот отломится правая плоскость, в которой зияли несколько внушительных дыр от попаданий снарядов...

Из Не-112 выбрался и, пошатываясь, пошел к генералу пилот. Подошел, с трудом поднял голову:

- Господин генерал-майор. Легион "Кондор" вернулся. Задание не выполнено из-за сильного противодействия русских. Доложил унтер-офицер Макс Шульце...

Шперле, не понимая, уточнил:

- А где остальные, Шульце?

Тот горько усмехнулся:

- Вот они, господин генерал-майор... - И видя, что командир все еще не понимает, пояснил, - Все, кто вырвался.

Хуго Шперле смотрел невидящим взором, как из "хеншелей" выползают пилоты, как из пикировщика вытащили тело стрелка-бомбардира и командир рыдает в голос, встав над ним на колени, и никак не мог поверить, что это все... И всё...

- А "стоодиннадцатые"? Они где?

- Последнего добили в десяти километрах... Догнали русские двухмоторники и расстреляли. Там же погиб последний из J/88...

Тем временем к Шперле подошли пилоты "хеншелей". Один из них, наплевав на субординацию, уселся на землю и хрипло произнес:

- Кто-нибудь из вас, засранцы, дайте сигарету...

Адъютант машинально протянул ему пачку и зажигалку. Тот закурил и вдруг захохотал:

- Передайте этому сраному Франко, что он должен наградить свою дерьмовую разведку большой медалью! За уничтожение "Кондора"...

Он говорил еще что-то, продолжая безумно хохотать, но Шперле уже не слушал. Круто развернулся и пошел назад к зданию штаба. На ходу он вытащил маленький "вальтер", оттянул назад затвор и, прежде чем кто-нибудь успел что-нибудь сделать, ткнул его себе в висок...

Сталин обвел тяжелым взглядом сидевших за столом, затем медленно, растягивая слова, произнес:

- Продолжайте, товарищ Ворошилов. Мы вас внимательно слушаем...

- Прорвав фронт, ударная группировка франкистов перехватила пути снабжения АГОН. Тыловые подразделения баскских ополченцев были рассеяны, так что теперь между частями АГОН и территорией, контролируемой басками уже образовалась полоса не менее двадцати километров шириной. И, к сожалению, она постоянно расширяется, так как франкисты вводят в прорыв все новые и новые части...

Перебив Ворошилова, Сталин деловито спросил:

- В прорыв, или усиливая внутреннее кольцо окружения?

Ворошилов задумался на секунду, потом ответил:

- И для расширения прорыва и на усиление внутреннего кольца. И в настоящий момент у Тухачевского нет возможности остановить это. Авиация...

- Думаю, что об авиации нам лучше доложит начальник ВВС РККА, - жестко заметил вождь. - Товарищ Алкснис, будьте добры...

Яков Иванович встал, одернул гимнастерку:

- Неверное решение штаба АГОН о рассредоточении авиации по фронтовым аэродромам едва не обернулось катастрофой, - протеже маршала Егорова, он не упустил случая уколоть Тухачевского и Уборевича. - И если бы не высокопрофессиональное руководство командования авиакорпуса - на данный момент авиации у АГОН не было бы вовсе! Я уже заготовил представление на товарищей Каманина, Громова, Красовского и, в первую очередь, комбрига Чкалова к орденам!

Алкснис бросил быстрый цепкий взгляд на Сталина, и по его губам скользнула удовлетворенная улыбка. Вождь был явно доволен похвалой его любимца.

Вдохновленный удачным началом, начальник ВВС РККА продолжил доклад. Он подробно перечислил потери Авиакорпуса Особого Назначения, сочными красками живописал все перипетии воздушной битвы, указав особо отличившихся пилотов, отметил неэффективность использования Р-5ССС в качестве истребителей и наоборот - великолепный опыт использования в этом качестве СБ. Однако, чем дальше Алкснис разливался соловьем, тем мрачнее становился Сталин. И, наконец, он не выдержал. Недослушав очередной рассказ о героической неравной борьбе в воздухе, Сталин гневно прервал Алксниса:

- Все это очень интересно, товарищ Алкснис, но нам с товарищами хотелось бы знать: что конкретно командование ВВС Красной Армии предпринимает и что планирует предпринять для исправления создавшейся ситуации? Какие меры предприняты для скорейшего ввода в строй поврежденных самолетов? Как планируется восполнить убыль в машинах и пилотах?

Яков Иванович поперхнулся. Какие могут быть "меры" и что может "планироваться", если о результатах битвы - да что там - о результатах! - о самом сражении сообщили только вчера в полдень?! Он сбился и забормотал оправдания, но Сталин не стал их слушать. Он встал и прошелся, мягко ступая по ковру...

- Необходимо заранее просчитывать все возможные ситуации, товарищ Алкснис. Посмотрите на своих товарищей по наркомату - они уже давно поручили Борису Михайловичу, - короткий кивок в сторону Ворошилова и Шапошникова, - подготовить планы действий на случай вражеского наступления. Почему же у вас, в военно-воздушных силах никто не озаботился?.. Очень плохо, товарищ Алкснис, если у руководителя наступает головокружение от успехов...

Он остановился и пристально посмотрел Якову Ивановичу в глаза:

- Это очень хорошо, товарищ Алкснис, когда летчики чисто выбриты, с чистыми подворотничками и в сияющих сапогах. И совсем замечательно, если все помнят, что в авиации мелочей нет. Плохо только, если при этом забывают о серьезных вещах...

Алкснис вдруг представил лицо Белова: холеное, умное, с тонким, волевым ртом и пронзительным взглядом. Потом оно вдруг покрылось седой щетиной, под глазами набрякли мешки, а взгляд стал бегающим, испуганным. Яков Иванович почувствовал как у него темнеет в глазах: его тоже могут арестовать! Ворошилов никогда его не любил, вот и сведет счеты... А разве он виноват?! Это все Тухачевский и Уборевич!..

Видимо, последние слова он произнес вслух, потому что Сталин тут же спросил:

- Товарищ Тухачевский и товарищ Уборевич не разрешали вам проводить мероприятия на случай неудачи в Испании? Так вас нужно понимать товарищ Алкснис? - Он внезапно улыбнулся и, уже обращаясь к Ворошилову, заметил, - Распустили вы своих замов, товарищ Ворошилов. Один другому работать не разрешает, эдакий хулиган...

- Разберемся, товарищ Сталин, - пообещал Ворошилов. - И очень строго спросим...

- Не сейчас. Не надо торопиться, - Сталин поднял ладонь. - Сейчас нужно много думать и очень много делать для того, чтобы наши красноармейцы в Испании не погибли во вражеском окружении как звери в капкане. Их положение, - он задумался, подбирая нужные слова, - их положение...

- Как у кошки на крыше вовремя пожара, - внезапно сказал Ворошилов.

- Вот именно. Очень правильно заметил товарищ Ворошилов: как у кошки на раскаленной крыше... - Сталин снова обвел взглядом всех присутствующих. - Так что, товарищи? Какие будут предложения?..

- ...Да мне плевать на твои помехи, ты мне связь давай! - орал Тухачевский на растерянного начальника связи. - Как я руководить войсками буду, если у меня с ними связи нет?!

Полковник Булычев незаметно вздохнул. Связь имелась только с комкором Апанасенко, в остальных группах радиостанций достаточной мощности просто не было. Рассчитывая на успешное наступление, Тухачевский сам приказал сократить средства связи до минимума, загрузив на освобожденное место дополнительные патроны и снаряды. А теперь ему отдуваться...

Но вслух он напоминать маршалу о его собственных просчетах не стал, а осторожно предложил:

- Может быть, попробовать использовать для связи самолеты? Или даже десантников?

- Не дам! - немедленно вмешался Чкалов. - И так всего три десятка истребителей в строю осталось. Будет еще один налет - чем защищаться станем?

Его лицо украшал свежий шрам, полученный в воздушном бою, но глаза смотрели как обычно упрямо и уверенно.

- А если разведчика? - еще осторожнее спросил Иван Тимофеевич.

- Что, товарищ полковник, считаешь, что у нас "эр пятых" многовато осталось? - грозно надвинулся на Булычева Чкалов. - Без сопровождения разведчик - смертник!

- Смертник или нет - мне все равно! - решительно заявил Тухачевский. - А связь нам нужна. Так что, товарищ Чкалов, поднимай своих "скоростных, скороподъемных, скорострельных" на крыло. Пусть ищут наших. И всем передать мой приказ: выходить малыми группами! Просачиваться! Тяжелое оружие, автомашины, танки, бронеавтомобили - уничтожить! Еще пришлют! Главное выйти с минимальными потерями...

Чкалов стиснул зубы, и коротко взглянул на Тухачевского. Во взгляде его была одна только чистая, ничем незамутненная ненависть. Она горела и клокотала, но Валерий Павлович промолчал. Лишь козырнул и вышел из штаба...

...Из посланных на разведку десяти Р-5ССС вернулись четыре. Еще трое авиаторов вышли вместе с окруженцами. Судьба остальных так и осталась неизвестной...

- Запроси: точно ли передан текст приказа? Немедленно! - Комкор Апанасенко прошелся по своему штабу, разместившемуся в бывшей булочной, рубя воздух рукой - Что они там, осатанели? Броневики - в расход, артиллерию - в расход, автомобили - в расход!.. Может, еще и винтовки заодно?!

Иосиф Родионович буквально кипел праведным негодованием. Только что разведчики доставили последние сведения о противнике, окружившем стрелковый полк и танки усиления, Апанасенко с командиром полка и своим штабом уже разработал план действия на прорыв из ловушки, артиллерия уже сконцентрирована для нанесения мощного огневого удара, батальоны уже занимали исходные районы, и тут...

- "Малыми группами", а? - комкор сморщился так, словно у него внезапно схватило зубы. Все... - Это ж удумать такое!.. Ну? - он зыркнул на связиста так, что бедолага аж присел, - Что там?

- Т-товарищ комкор... - старший лейтенант опасливо посмотрел на грозного командира, сглотнул - они... то есть, штаб... значит, Бильбао... - тут он окончательно стушевался и замолчал.

- Да что ты мямлишь?! Рохля! - взревел Апанасенко медведем-подранком. - Докладывай, в душу тебя!..

Старший лейтенант с трудом взял себя в трясущиеся руки и, мучительно побледнев, выпалил, наконец:

- Бильбао подтверждает: приказ принят верно, товарищ комкор...

- Та-а-ак... - протянул Иосиф Родионович и надолго замолчал. - Подтверждают, значит...

Связист уже, было, решил, что командир забыл о его существовании, и осторожно бочком двинулся к выходу, когда его настиг грозный окрик:

- Куда?! А ну, сядь!

Апанасенко оперся на стол и, нависая над связистом, принялся диктовать:

- Пиши! "Мною получен приказ, текст которого свидетельствует, что противнику удалось разгадать наши шифры. Связь прекращаю вплоть до окончательного выхода из окружения. Прошу как можно скорее сообщить в Москву о ненадежности шифров". Написал? Подпись: "Комкор Апанасенко". Зашифруешь и передашь в Валенсию. Клеберу. Немедленно! Вопросы?!

Вопросов не было. Связист умчался на предельной скорости, а через два часа загремели залпы артиллерийской подготовки. Полк пошел на прорыв...

- Эй, земляки!

Негромкий голос буквально подбросил стрелков и танкистов. Хватаясь за оружие, они мгновенно откатились в стороны от своих маленьких костерков и заняли круговую оборону. Но ночь молчала и были видны разве что тени. И вдруг с двух танков ударили фары боевого света. В белых мертвенных лучах бронированные машины, настороженно поводящие стволами, были похожи на каких-то сказочных чудищ, хищно принюхивающихся в поисках врагов. В ночь вдруг бухнул винтовочный выстрел, эхо прокатилось и замерло в дальних кустах...

- Земляки, дурить кончайте! - голос раздался уже из другого места. - Мы тоже не с дубинками ходим... - И откашлявшись, вдруг запел:

Ястребов встал и окликнул невидимого певца:

- Певец! Выходи, покажись честному народу!

- А я не один, я - с компанией!

- Ну, вот и валите всем гуртом к нам! - весело крикнул Бронислав, но на всякий случай вытащил трофейный маузер "Астра" и прибавил, - Только не балуйте, душевно прошу...

- Ты пистолетик-то убери, - спокойно посоветовал громадный человек, вынырнувший из темноты. - А то не ровен час...

В синем комбинезоне десантника, с пистолетом-пулеметом, терявшемся на его могучей груди, он подслеповато щурился в свете фар, озираясь по сторонам. Вот глаза гиганта остановились на Ястребове, и он радостно улыбнулся:

- Здорово, товарищ! Как там твои монгольские папироски - не кончились еще?

- Медведище?! Так ты же не куришь?

- Да я не себе, - пояснил Домбровский. - Я ж ребятам. Со мной рота - считай полтораста человек.

- Как так? Вас же в роте всего-то сто двадцать семь. По штату...

- Да мы непростая рота, - Домбровский уже уселся возле костерка и с видимым наслаждением вытянул ноги. - Нас тут пять взводов: вся наша рота и еще два приблудных прибились. Даже не из нашего батальона... Товарищ Бронислав - извини, позабыл, как тебя по фамилии? - а пожрать у вас ничего нет? А то мы сухпай вчера доели...

- Ястребов моя фамилия, товарищ Домбровский, - ответил Бронислав и усмехнулся,. - Для такого дружка все, что есть в печи - все на стол мечи! Андрей, вытащи-ка наш НЗ...

Киреев нырнул в недра танка и почти сразу же возник обратно уже с вещмешком в руках. Ястребов вытащил из сидора кусок вяленого мяса и протянул десантнику:

- Держи, товарищ старший лейтенант... А насчет курева - извини, сам скоро лебеду курить начну...

- Лебеду? - серьезно поинтересовался старшина Политов. - Товарищ старший лейтенант, а где она здесь растет? Из нее суп сварить можно и еще...

- Старшина, это я - образно. Ну, не лебеду, а, скажем, мох. Легче тебе от этого?

- Так точно, товарищ старший лейтенант. Мох - его жарить можно...

Ястребов отвел в сторону Домбровского и прошептал:

- Слушай, ты же сказал, что сухой паек только вчера добили. Чего ж он у тебя оголодал-то так?

- Так это мы остатки раненым скормили, - так же тихо ответил Алексей. - А сами уже третьи сутки святым духом питаемся. Вот ребята и озверели...

Бронислав оглядел выходивших к стоянке десантников. Было видно, что красноармейцы давно не ели, но встреча своих подняла бойцам настроение. Они весело гомонили, иногда происходили веселые и забавные сцены узнавания. Младший комвзвод Киреев утащил к костерку танкистов звеньевого Семейкина и теперь рассказывал всем про "первого встреченного баска". Семейкин смущенно улыбался и только уплетал за обе щеки кашу, которую ему все подкладывали и подкладывали радушные танкисты. Наконец он отвалился от котелка:

- Братцы, товарищи, да помилосердствуйте! Я ж не резиновый...

А возле командирского танка сидели Ястребов, Домбровский, Баранов, Махров и командир басков Арцай Гевара. Вел совещание Бронислав. Он выслушал Домбровского и Махрова, подумал:

- Значит, по вашим данным, мы находимся в оперативном окружении, так?

Командиры молчали.

- Значит, от этого танцевать и станем. Так что снабжения нам не дождаться... - Он надолго задумался, - Вот что. Лейтенант Баранов, сколько у нас автомашин?

- Полностью исправных - десять. И еще две - туда-сюда...

- Автомобили - для раненых и припасов. В первую очередь - топлива. Далее, десантники. Как у вас с продовольствием - уже в курсе, а как с боеприпасами?

- Хреново, - признался Домбровский. - На винтарь - по четыре обоймы, на пулемет - по сотне патронов. К сорокопятке - четыре снаряда, к двум БПК - пять...

- Ну, боекомплектом мы с вами поделимся, у нас на танках еще есть кое-что... а вот бензин... - Ястребов снова надолго замолчал, потом хлопнул ладонью по колену, - Будем взрывать лишние. Патроны, снаряды, забрать, пулеметы снять, бензин слить. Считаю, что завтра перед выходом надо уничтожить половину танков.

- Б...! - выдохнул лейтенант Баранов.

- Есть другие предложения?

- Нет, - вступил в разговор Гевара. - Но жалко взрывать четырнадцать танков...

- Жалко. Но так хоть оставшиеся сохраним...

Чкалов свирепо смотрел на своих конвоиров, но не говорил ничего, а только мрачно сопел. Остальные - Каманин, Громов и Водопьянов - и вовсе молчали, но если бы взгляды, которые они нет-нет, да и бросали на корректных "сотрудников полпредства", были материальны - ребят в штатских костюмах, но с военной выправкой издырявило бы почище дуршлага.

И было за что! Летчиков буквально вытащили из постелей, ничего не объясняя запихнули в самолет, который пилотировал всем им хорошо известный "Герой номер один" - Ляпидевский и не успели командиры авиакорпуса АГОН опомниться, как уже оказались на территории полпредства СССР. Поначалу ошарашенные произошедшим летчики пришли в себя и теперь в них нарастали злость и ярость. То, что в Испанию они не вернутся было понятно. Но вот почему?..

Дверь распахнулась, и в комнату широкими шагами вошел полпред Суриц. Оглядел летчиков и их сопровождающих, кивнул головой каким-то своим мыслям, коротко поздоровался:

- Здравствуйте, товарищи! - И тут же без всякого перехода сообщил, - Товарищ Сталин лично распорядился: Героев Союза от командования и полетов отстранить и отправить домой. В самые кратчайшие сроки.

- То есть как это "домой"?! - Чкалов точно став выше ростом надвинулся на Якова Захаровича и буквально навис над ним. - Это как прикажете понимать? Это же вредительство - оставить АвиаКОН без руководства!

- И без лучших пилотов, - негромко обронил Каманин, не отличавшийся особой скромностью, как, впрочем, и все остальные "герои".

- Нет, вы мне скажите: кто до такого мог додуматься?! - кипятился Чкалов. - Мало того, что там сейчас, после побоища, каждый человек на счету, так еще и лишить корпус руководства! В самый ответственный момент!..

Суриц открыл было рот, чтобы ответить, но раздумал. Вместо ответа он протянул Валерию Павловичу пакет:

- Ознакомьтесь, товарищ комбриг...

Чкалов вытащил лист и начал читать. Первое, что бросилось ему в глаза, была сделанная четким почерком, синим карандашом приписка, ниже машинописного текста. "Объяснить тов. Чкалову, Каманину, Громову и Водопьянову недопустимость риска жизнями Героев. В Союзе ССР их и так не много". И ниже, тем же карандашом, подпись: "И. Сталин".

Дальнейший спор не имел смысла. Спорить с вождем - нет, не то чтобы себе дороже, но смысла не имеет. Не переспоришь. Угрюмый Чкалов предъявил приказ своим товарищам, потом свернул лист и затолкнул его обратно в конверт. Суриц выжидательно смотрел на гордость Советской авиации. Конечно, споры окончены, но как бы эти непредсказуемые пилоты не выкинули какой-нибудь фортель!

Решив на всякий случай подсластить пилюлю, Яков Захарович елейным голосом сообщил, что сразу же по прибытии домой, все авиаторы будут награждены высокими правительственными наградами. Но летчики встретили это известие гробовым молчанием...

Внезапно Громов что-то шепнул Водопьянову, тот встрепенулся и, наклонившись к Чкалову, произнес загадочную фразу:

- Левчик один отдуваться будет...

Суриц еще не успел осмыслить значение услышанного, а Валерий Павлович уже не спросил, а просто-таки потребовал:

- Связь с АвиаКОН! Немедленно! Нам же распоряжения отдать надо!..

И через десять минут уже диктовал приказ:

"Приказываю принять командование Авиационным корпусом особого назначения полковнику Леваневскому. Комбриг Чкалов".

- Ну что там АГОН? Агонизирует? - Сталин позволил себе усмехнуться. - Товарищ Тухачевский смог восстановить управление частями?

- Никак нет, - Ворошилов вздохнул. - И, кажется, не собирается.

Сталин удивленно приподнял бровь:

- Что это значит: "Не собирается"? Товарищ Тухачевский больше не хочет командовать АГОН? Товарищ Тухачевский решил просить освободить его от обязанностей командующего?

"Если бы... - подумал Ворошилов. - Вот хорошо-то было бы..." Вслух, однако он этого не произнес, а ответил точно так, как рекомендовал Шапошников:

- Товарищ Сталин, командование АГОН уже списало окруженные части в безвозвратные потери. Если кто вырвется - хорошо, в дело пойдут, а не вырвутся - не велика беда. Новые части на подходе. А так как по данным разведки Франко истратил все имевшиеся резервы, то товарищи Уборевич и Тухачевский полагают, что прибывших частей с избытком хватит для полного разгрома мятежников.

Сталин молчал. Не будучи профессиональным военным, он обладал огромным практическим умом и несгибаемым здравым смыслом и потому давно уже просчитал возможные действия Тухачевского. Но все же, все же... Как же ему не хотелось вверить в то, что красавец, умница Тухачевский может вот так, одним росчерком пера решить судьбу многих тысяч людей. Ведь они надеются, ждут приказов, ждут спасения, а их командир, человек которому доверены их судьбы... Как же так, как же так можно?..

Иосиф Виссарионович тяжело опустил голову, сжал кулаки. Вот они: строители новой жизни, которые думают лишь о своей славе, о своих почестях!.. Тут вдруг он вспомнил про еще одного человека... Как он клялся, как старался показать свою честность, преданность делу, и вот теперь... Неужели и он - тоже?!!

От ненависти помутнело в глазах, кровь бросилась в лицо. Сталин несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться и, наконец, спросил едва заметно дрогнувшим голосом:

- И товарищ Мехлис придерживается такого же мнения?

Ворошилов удивился. Некоторое время он думал, что ответить, затем, решившись, отрапортовал:

- Не могу знать, товарищ Сталин. Когда франкисты осуществили окружение основных сил АГОН, корпусной комиссар Мехлис находился в войсках. Известий от него нет...

Сталин удовлетворенно кивнул головой. Мехлис тоже не полководец, но он будет с красноармейцами до конца. До своего или до их общего. Он не предал... Это хорошо. Но с Тухачевским нужно что-то решать...

- Полагаю, не стоит производить официальные мероприятия по отстранению Тухачевского и Уборевича от командования АГОН. Товарищ Ежов, - Николай Иванович вскочил, словно его дернули за невидимые ниточки и преданно уставился на Сталина. - Подумайте, не стоит ли поручить это товарищу Берии? Тем товарищам, которые осуществили последнюю операцию в Испании?

- Слушаю, товарищ Сталин, - Ежов вытащил блокнот и сделал пометку. - Обещаю: НКВД не подведет...

Гейнц Гудериан смотрел на фюрера взглядом затравленного животного. От вызова в Рейхсканцелярию он и не ожидал ничего хорошего, но то, что происходило, превзошло самые мрачные прогнозы...

- Скажите мне, генерал, - голос Гитлера был сладок как сахарин и ядовит как цианистый калий. - Скажите мне: это не вашими ли выкладками по так называемым молниеносным операциям воспользовался русский маршал в Испании, осуществляя свое блестящее наступление?

"Еще и предательство пришьют! - облился холодным потом Гудериан. - И ведь ничего не докажешь..." А вслух произнес:

- Мой фюрер, я готов поклясться своей офицерской честью, честью немецкого солдата, что не передавал своих теоретических выкладок и стратегических предложений никому! Во всяком случае, никому, кто мог бы разгласить их суть и передать в руки врага... - Внезапно его осенило, и он вдохновенно продолжил, - Идеи носятся в воздухе, мой фюрер, и вполне возможно, что красные сами пришли к тем же выводам, что и я...

Его порыв был столь искренним, что Гитлер смягчился. Он ласково потрепал Гудериана по плечу:

- Поверьте мне, Гейнц: никто не обвиняет вас в предательстве. Никто! - подчеркнул он голосом. - В Германии нет и не может быть предателей!

Гитлер улыбнулся, и на мгновение Гудериану показалось, что гроза миновала. Но когда фюрер заговорил вновь, стало ясно: ничего не миновало!..

- Я понимаю, что идея может витать в воздухе, и что додуматься до нее может каждый. Но скажите мне, генерал, - голос Гитлера стал еще слаще и еще ядовитее. - Не показалось ли вам, что герр Тухачевский все сделал правильно? Именно так, как вы и задумывали? Или он все же допустил какие-нибудь ошибки, сделал что-то не так?

Мысли Гудериана завертелись с отчаянной силой. Он еще раз прогнал перед мысленным взором все отчеты, полученные из Испании, еще раз вспомнил все сводки... Русские действовали отлично, полностью подтверждая его теоретические выкладки. Танковые клинья, авиация в качестве артиллерии сопровождения, высочайшая скорость наступления... Они не отвлекались на окруженные группы противника, предоставляя их уничтожение тыловым частям, а сами неудержимо рвались вперед... Вроде бы все верно...

- Мой фюрер, я вынужден с глубоким сожалением констатировать, что русские применили план молниеносной войны почти идеально. И показали нам образец, к которому мы должны стре...

- Образец? Вы говорите "образец", Гудериан?! - Голос Гитлера начал повышать тон, - И в чем же вы увидели образец?!

Еще не понимая, какая над ним нависает угроза, Гудериан принялся перечислять:

- Русские очень точно рассчитали время своего наступления, наладили великолепную связь между родами войск и отдельными частями. Они прекрасно использовали свое превосходство в воздухе, грамотно применили такие новые виды войск, как парашютистов-десантников, тяжелую авиацию, быстроходные танки...

- Довольно! Слышите меня, Гудериан?! Довольно!! - Гитлер уже кричал в голос, - Вы хотите сказать, что это - образец наступления?! Отлично, просто великолепно! Но не скажите ли вы мне: чем закончилось это образцовое наступление?! Это не красные ли сейчас вырываются из окружения, в которое их заключила куда более слабая и куда менее технически оснащенная армия?!

Гейнц Гудериан молчал, а фюрер распалялся и распалялся:

- К чему вы и вам подобные, Гудериан, пытались склонить Вермахт?! К тактике наступления, при котором фланги висят в воздухе, а в тылу остаются пусть окруженные, но вполне боеспособные вражеские формирования?! И никто не смел вам возразить! Все были заворожены, околдованы красотой ваших, Гудериан, теорий! Теперь вы видите, к чему они могли привести?! Вы же убийца, генерал! Вы готовили смерть немецких юношей, которые по зову сердца пришли в возрожденную армию, которые верили вашим фальшивым теориям, вашим лживым доводам!..

Гудериан пошатнулся. По его лицу разливалась мертвенная бледность, веки дрожали. К его счастью Гитлер заметил это и тут же сбавил тон:

- Ну-ну, генерал, вы ведь не девочка! Что с того, что я наговорил вам столько неприятного? На фронте нам бывало и хуже, не так ли?

Гудериан нравился Гитлеру и потому он искренне жалел толкового генерала. Фюрер заботливо усадил его в кресло и сам протянул ему стакан минеральной воды:

- Выпейте, Гейнц. Выпейте и успокойтесь. Людям, даже таким умным, как вы, свойственно ошибаться. И лишь Провидение, которое вручило мне судьбу Германии - безошибочно. Вы заблуждались, Гудериан. Заблуждались искренне, истово веруя в то, что ваша деятельность направлена на благо Родины. Но Провидение, - голос Гитлера окреп и снова зазвучал так, словно он произносил речь перед огромной массой людей, - открыло мне глубину вашего заблуждения. И теперь я говорю вам, Гейнц: довольно! Довольно странных, невнятных теорий, идущих вразрез со здравым смыслом и всей военной наукой! Вы примете корпус, и с присущей вам энергией и целеустремленностью сделаете его лучшим корпусом Вермахта. И в грядущей войне - я глубоко в этом убежден! - вы покажете себя с самой лучшей стороны! Вы сможете принять командование армией, которая покроет себя славой на поле брани, сражаясь во имя Великой Германии! Идите, генерал, и готовьтесь к новой войне - к войне, которая позволит, наконец, Германии занять подобающее ей место!..

...Гудериан ехал в поезде к месту нового назначения и думал о том, как странна порой бывает судьба. Теория танкового блицкрига умерла, фактически не родившись, но именно его - создателя и идеолога новой стратегии - это никак не задело. Он назначен командующим вторым армейским корпусом - бесспорно одним из лучших в армии. Фюрер сказал, что в состав армий он планирует ввести танковые дивизии, правда - уменьшенного, половинного состава. Танки останутся в армии - это главное, а вот то, как они будут применяться... Впрочем, это не имеет никакого значения: его собственная карьера вышла на новый виток...

Задетый неосторожным движением камень сорвался с забора и с едва слышным стуком покатился по земле.

- Тихо!..

Темные тени метнулись в черноте испанской ночи, и словно растворились в ней, распластавшись на земле. Затем одна из теней снова приподнялась и принялась шепотом выговаривать:

- Красноармеец Эпштейн, твою мать! Откуда у тебя ноги растут?!

Вторая тень принялась, было оправдываться, но из темноты прилетело короткое "Заткнись!", и все стихло. Бесшумное перемещение, еле заметное мелькание сгустков темноты и вот уже два черных силуэта прижались к стене маленького домика с плоской крышей:

- Миша, давай, - Домбровский показал Эпштейну на дверь стволом своего ППД. - В случае чего - прикрою...

И нырнул в темноту.

Десантник осторожно постучал в дверь. Нет ответа. Второй стук был чуть настойчивее. Дверь распахнулась на всю ширину разом, словно ее не открыли, а сорвали с петель и на пороге возникла худенькая, невысокая старушка с удивительно прямой спиной и тяжелым пучком седых волос на голове.

- Буэнос ночес, алуэба, - вежливо поздоровался Эпштейн. - Добрый вечер, бабушка...

Старушка пристально, даже как-то придирчиво осмотрела десантника, его некогда синий, выгоревший на солнце комбинезон, пилотку с звездочкой защитного цвета. Особое внимание уделила длиннопалым кистям рук, сжимавших винтовку, затем подняла голову и, глядя прямо в глаза парашютиста, вскинула вверх сухонький кулачок:

- Салуд, компаньерос! Здравствуйте, товарищи!..

-...Вот там, на окраине, - сеньора Риварес показала куда-то за спину, - моего старшего внука и расстреляли. И потому, когда средний и младший решили записаться в милисианос, я могла только просить Заступницу Деву Марию приглядеть за моими пострелятами...

За столом с небогатым угощением - кукурузная каша с малюсенькими кусочками поджаренного сала - сидели командиры и переводчик Эпштейн. Остальные красноармейцы и ополченцы рассредоточились по деревне. Им всем нужно было переждать день, когда с неба могут выследить уцелевшие итальянские самолеты - выследить и навести франкистов на группу окруженцев.

- Сеньора Риварес, - начал было Домбровский, которого старушка за невероятные габариты признала командиром, и упрямо отказывалась понимать, что размеры - размерами, а звания - званиями. - Сеньора Риварес, вы сказали, что видели неподалеку красноармейцев...

- Да, видела, - старая испанка энергично кивнула головой.

- А не могли бы вы подсказать нам: куда надо нам двигаться, чтобы встретить этих наших товарищей?

- Хотите найти вашего большого начальника в кожаной куртке?

- Кого? - хором переспросили Ястребов и Баранов.

Старушка поняла вопрос без перевода и широко улыбнулась:

- Там есть командир. Большой. С ним около тысячи человек. Броневики. Танкетка. Даже музыканты есть... - Сеньора Риварес одобрительно цокнула языком, - А сам - такой представительный, в очках. И в кожаной куртке. Идет пешком, как все, а в легковом автомобиле - большущем таком! - раненых везут. И пулемет...

- Красноармеец Эпштейн, пока не переводите! - приказал Бронислав и повернулся к остальным. - Похоже, что это - товарищ корпусной комиссар Мехлис.

- Ну да?! - Махров явно не мог поверить в такое чудо, - Комиссар всего АГОН и вдруг здесь?!

- Ты, парашютист, все время за линией фронта был, а мы-то товарища Мехлиса хорошо знаем, - вступился Баранов. - Он на своей "Испано-Сюизе" только что танки не обгонял. Всегда в самое пекло лез. И вот еще что: не припомню я, чтобы кто-то еще по такой жаре кожаную куртку носил...

- Вы не сомневайтесь, товарищи, - вмешалась в разговор сеньора Риварес, которая, хотя и не понимала слов, легко уловила интонации. - Вы их легко догоните: вряд ли они успели уйти больше чем на десять-пятнадцать километров.

- Это как же так? - изумились командиры чуть ли не хором.

- А у этого отряда три большие пушки были. А лошадей - ни одной. Они их на руках катили...

Ястребов ткнул Домбровского в бок:

- Точно тебе говорю: это - товарищ Мехлис. Другой бы броневик попробовал впрячь или бросил бы орудия к чертовой матери, а этот будет тянуть до последнего...

- Так надо патрули разослать, - рассудительно заметил Алексей. - Может и сыщут этого Мехлиса...

Чуть больше полутора батальонов - вот все, что было под командою у корпусного комиссара Льва Захаровича. Мехлиса. Полтора батальона стрелков, плюс взвод собственной охраны. И остатки тыловых частей: десяток писарей, два картографа, отделение химзащиты, дюжина поваров и остатки полкового оркестра. Вот и все. И потому, когда к отряду присоединились рота стрелков, почти рота танкистов с девятью танками и полурота парашютистов, Мехлис обрадовался. Он целый день ходил именинником, то так то эдак прикидывая: как бы ему получше распорядиться значительно возросшей мощью подчиненных ему сил?

Лев Захарович не был кадровым военным. Кристально-честный, отчаянно-храбрый, он имел немалый боевой опыт, но военным все же не был. Иначе он не радовался бы тому, что к нему прибились еще почти полтысячи человек, у которых продовольствия - мешок сухарей, два мешка кукурузной крупы и пять ящиков сардин, а боеприпасов - пятьдесят патронов на ствол. Кадровый военный схватился бы за голову, узнав, что бензина у танков осталось на сто-сто двадцать километров хода, а автомобилей - на семьдесят, не больше. Он выл бы волком, выяснив, что раненых среди новоприбывших - до тридцати процентов, и что бойцы уже четвертый день получают не более пятой части армейского пайка в день. Все это привело бы кадрового военного в ужас и, может быть, даже заставило бы опустить руки. Но, к счастью для всех, Мехлис таковым не был...

-...И теперь, товарищи командиры, нас стало достаточно много, чтобы прорываться в открытую! - Лев Захарович стукнул кулаком по расстеленной на столе карте. - Раз у нас не очень хорошо с горючим - предлагаю нанести удар вот здесь. Дорога тут проходит как раз между двумя деревнями, вернее - между деревней и поместьем крупного землевладельца. Дорога перекрыта, но, думаю, что мы должны справиться. И - рывок на Бургос.

Собравшиеся командиры молчали. Лев Захарович внимательно оглядел их:

- Что скажет начальник штаба?

Майор Брагин, еще месяц тому назад бывший адъютантом Мехлиса, а теперь назначенный начальником штаба сводного отряда, встал, откашлялся:

- Разведка сообщает, - кивок в сторону начальника разведки сводного отряда - старшего лейтенант Домбровского, - что дорога и мост перекрыты усиленным пехотным батальоном и примерно половиной кавалерийского полка. План операции предлагаю такой: две стрелковые роты скрытно выдвигаются на рубеж атаки и, при поддержке мангруппы, - новый кивок в сторону старшего лейтенанта Ястребова, - атакуют позиции пехоты. Остальные стрелки осуществляют прикрытие от возможной контратаки кавалеристов. После прохождения колонны, эта группа образует арьергард и рывком отступает на этот рубеж, - карандаш уверенно чиркнул по карте. Здесь занимает позиции мангруппа и парашютисты, которые отсекают преследующего противника. В помощь товарищу Ястребову выделим артиллерию и пулеметный взвод. Дальше дорога на Бургос свободна...

Он снял фуражку и вытер вспотевший лоб:

- Еще одно: во время прохождения колонны мангруппе и разведчикам поручается проверить поместье на предмет излишков продуктов питания, да и топлива. Расстояние от дороги до асиенды, - Брагин щегольнул испанским словечком, - восемь километров. Так что, товарищ Ястребов, возьмете два грузовика, примете часть парашютистов на броню и - вперед!

Бронислав - единственный из уцелевших командиров-танкистов, принявший под свою команду не только девять БТ-5, но и три броневика и танкетку Т-27, имевшиеся у Мехлиса, задумчиво кивнул. Затем внимательно всмотрелся в карту:

- Рискованно, - произнес он после небольшой паузы. - Очень рискованно. Вот тут и вот тут, - показал он трофейной авторучкой, - дорога сжата высотами. Если там есть хоть одно орудие - ох, и достанется же нам...

Мехлис посмотрел на карту, потом перевел взгляд на Бронислава, чуть усмехнулся уголками губ:

- Страшно, товарищ старший лейтенант?

- Не то, чтобы страшно, товарищ корпусной комиссар, но обидно будет напороться. И из-за чего?..

- Из-за того, что вашим машинам нужен бензин, а вашим товарищам - продовольствие, - веско произнес Лев Захарович. - Еще вопросы будут?..

Вопросов не было, и командиры разошлись по своим частям. Завтра будет прорыв...

Генерал Франко сидел за столом, стиснув руки, и молча смотрел на разложенную перед ним карту. Операция по окружению большевиков, начавшаяся столь удачно, теперь оказалась под угрозой.

Окруженные русские повели себя вовсе не так, как должны были бы, основываясь на данных разведки. Вместо того чтобы разбиться на небольшие группы, уничтожить тяжелое вооружение и попытаться просочиться сквозь порядки его войск, две группы красных, наоборот, сомкнулись в ударные кулаки и рванулись на прорыв.

Группа под командованием корпусного генерала Apanasenko, численностью не менее восьми тысяч человек, разгромила двенадцатый пехотный полк и, потеряв около тридцати процентов личного состава уверенно двигалась в сторону территории Баскской автономии.

Группировка под командованием дивизионного генерала Efremova, вместо того, чтобы прорываться назад, наоборот подтянула тылы, и, используя свое превосходство в бронетехнике, нанесла мощный удар по фронту верных Франко частей. Разметала пехотную бригаду, рассеяла танками два кавалерийских полка и сейчас с боями рвется на юг - туда, где жернова кровопролитной Брунеттской битвы, все еще перемалывают как его, так и республиканских солдат. И появление там пяти-шести тысяч штыков с пятью десятками скоростных танков вовсе нежелательно...

Лишь с третьей ударной группировкой получилось почти так, как и задумывалось с самого начала. Ее командование погибло во время удивительно удачного огневого налета, и теперь, лишенная централизованного управления, она медленно но верно уничтожалась его частями. Уже уничтожено или взято в плен более двух тысяч большевиков и почти столько же басков, но все же то тут, то там обнаруживаются маленькие группы, пытающиеся пробраться сквозь линию фронта. И где-то бродит еще одна непонятная группа, численностью тысячи в три штыков ориентировочно...

Разведка тут не поможет. В смысле, наземная. Каудильо глубоко вздохнул и нажал кнопку звонка, вызывая адъютанта:

- Передайте итальянскому авиационному корпусу следующий приказ ...

Гордое название. Очень гордое. А вернее было бы сказать: "Передайте приказ тем ошметкам, что чудом уцелели от итальянского авиационного корпуса..."

Адъютант приготовился записывать. Франко встал, прошелся по кабинету...

- Максимально усилить воздушную разведку. В случае необходимости проводить ее всеми силами, включая одиночные самолеты. Задача: обнаружить русскую группу в районе Лерма...

Ночь выдалась непривычно холодной, и марокканцы, стоявшие ночью в карауле, дрожали, клацали зубами и, ворча, поплотнее кутались в свои бурнусы. Утром на землю выпала обильная роса, а от реки поднялся плотный белый туман. Он медленно поглотил низкий левый берег и в его клубах солдатам чудились то чьи-то силуэты, то очертания вражеских танков, то вовсе уж немыслимые, невероятные очертания чего-то, одновременно похожего и на линейный корабль, и на тяжелый бомбардировщик...

...Всю ночь часовые не смыкали глаз, всю ночь настороженно обшаривали темноту стволы винтовок и пулеметов. Франкисты еще не забыли, что такое визиты "ноче де фантасмас" и не горели желанием испытать их вновь на своей шкуре...

- ...Никого не заметили? - спросил офицер-кавалерист часовых, съежившихся в окопе. - Красные не появлялись?

- Велик Аллах! - произнес один из марокканцев, вглядываясь в мутные картины, рисуемые переливами тумана. - И да благословенна будет Его милость, которая оберегает нас от "ночных призраков". Все тихо, эфенди капитан.

Офицер кивнул, и пошел вдоль по траншее. Завернул за очередной угол... и остановился как вкопанный. Прямо в лоб ему смотрел черный немигающий глаз револьверного ствола...

- Ариба лас манос, сука! - негромко, но веско произнесли из тумана.

Капитан на секунду замешкался, и это промедление стало для него роковым. Широкая ладонь зажала ему рот и нос, а в следующее мгновение удар ножа отправил "эфенди капитана" туда, где в тенистых садах возле фонтанов, бьющих вином, его ожидали прекрасные полногрудые гурии...

- Грубый ты, товарищ Семейкин, - прошептал Домбровский. - Можно было и в плен взять...

- Куда "в плен", товарищ старший лейтенант? - прошипел Семейкин в ответ. - Я ж видел: эта сука орать собиралась. Уже и рот открыла...

- И как ты это все со спины заметил? - усмехнулся Алексей. - Ладно, пошли дальше, ребята...

Парашютисты тихо скользнули вдоль траншеи и, точно волки на овечью отару, обрушились на секрет марокканцев. Несколько глухих ударов, полузадушенный крик, и десантники с сознанием выполненного долга уселись на землю, устало переводя дух.

- Товарищ старший лейтенант, можно давать ракету - сообщил звеньевой Семейкин, пряча нож за голенище сапога.

- Погоди, еще наши знак не дали...

- Какой там "не дали"?! Вон Мишка Эпштейн руками своими машет, чисто - пропеллер...

Домбровский изо всех сил пытался разглядеть Эпштейна, который вместе с Политовым и еще двумя бойцами шел с другой стороны, но так ничего и не увидел, кроме смутных очертаний какой-то фигуры вдалеке. В очередной раз поразившись зрению сибиряка-охотника, он вытащил ракетницу...

...Со своего командного пункта на небольшой высотке Мехлис видел, как откуда-то из тумана, скрывшего берега реки, вылетела красная ракета. Следом за ней в других местах тоже взмыли в небо ракеты и тут же взревели двигатели танков. Полотнища тумана вспороли лучи фар боевого света, грохнул орудийный выстрел, а потом, перекрывая грохот моторов, загремело "Ура!". Машинально он посмотрел на наручные часы: атака началась ровно в шесть часов десять минут...

На мост вылетел танк, за ним - бронеавтомобиль БА-6. Паля в разные стороны из башенных орудий и спаренных пулеметов, они мгновенно проскочили на другой берег и замерли по бокам дороги словно доты. А по мосту уже бежали, стреляя на ходу, красноармейцы. Вот первые уже на другом берегу, вот их там уже целый взвод, вот...

...Пулемет ожил внезапно и первой же очередью сбросил в воду добрый десяток стрелков. Остальные залегли, но это не помогло: расположившись на высотке, франкисты должно быть, заранее пристреляли мост, и теперь им даже не надо было видеть цели - достаточно просто выставить нужный выверенный прицел... К тому же туман, который пока прикрывал красноармейцев, скоро рассеется под лучами яростного испанского солнца, и тогда людей на мосту окажутся точно на ладони у пулеметчиков...

Три танка с противоположного берега открыли яростный огонь по тому месту, где по их предположениям находилась замаскированная огневая точка. "Бэтэшка" и "башка" с правого берега активно присоединились к ним, но все было напрасно: стоило только лишь стихнуть разрывам сорокапятимиллиметровых гранат, как тут же снова раздавалось назойливое стрекотание фашистского "браунинга"...

Мехлис видел, как по мосту на правый берег рванулся еще один танк. Он вылетел на дорогу, резко свернул в сторону, птицей взлетел на высотку и... Глухо ухнул динамитный патрон, брошенный под гусеницу, "бэтушка" крутанулась на месте и остановилась, скособочившись на левую сторону. На нее тут же бросились неизвестно откуда взявшиеся марокканцы. Размахивая оружием, они, точно огромные насекомые упрямо лезли на броню. Командирский танк с поручневой антенной, стоявший у моста, точно водой из шланга окатил своего подбитого товарища длинной пулеметной очередью, смахивая наглых насельников. Но это не помогло. Откуда-то вылетело несколько бутылок, и даже сквозь грохот залпов и терскотню пулеметов было слышно, как они, с каким-то хрупким, болезненным тренканьем, разбиваются о борта и крышу танка. На них тут же расцвели и весело заплясали голубоватые язычки бензинового пламени.

Башенный люк откинулся, оттуда попытался выбраться танкист в дымящемся комбинезоне, но грохнул слитный залп и он сломанной куклой свесился вниз. БА-6, прикрывавший мост, неожиданно рванулся вперед и, расшвыривая мелкие камни надетыми на задние колеса гусеницами, пополз на высотку. И тоже вспыхнул...

Бронислав зарычал от злости, закусывая зубами наушник танкошлема. Зло пнул ногой ни в чем не повинного Киреева:

- Чего сидишь, смотришь?! Вперед!..

Домбровский вместе со своими парашютистами залег в окопах на правом берегу. Мост десантников не заинтересовал: они, расправившись с охраной левого берега, просто перебрались через неглубокую реку вброд, атаковали одуревших от ужаса, ничего не понимающих франкистов из охраны, и, легко вырезав немногочисленные караулы, засели на их позициях. Тогда им казалось, что еще немного, и операция увенчается успехом, но вот теперь Алексей всерьез задумался: а не поторопился ли он, отдав приказ форсировать водную преграду?..

Он видел, как франкисты подбили сначала танк, потом бронеавтомобиль, и уже совсем было решился отдать приказ своему взводу атаковать высотку и отыскать там этот чертов пулемет, когда прямо над его головой промчался "бэтэ" с поручневой антенной. Танк с разгона взлетел на пригорок, но, не доехав до вершины буквально нескольких метров, резко вильнул вправо и метнулся в сторону. И вовремя! Через мгновение на том месте, где танковые гусеницы только что рвали сухую испанскую землю, один за другим взорвались два динамитных патрона.

Домбровский как завороженный следил за отчаянной "бэтушкой". Вот бронированная машина выскочила на хребет, вот - на обратный скат... Гулко ударила башенная "сорокопятка", еще раз, еще...

Танк снова вылетел из-за холма и на предельной скорости помчался вдоль склона, но теперь уже влево. При этом башня его медленно поворачивалась из стороны в сторону, словно вынюхивая орудийным хоботом цель. И, должно быть, унюхал! БТ-5 мгновенно развернулся чуть ли не на месте и, окутавшись голубоватым облаком выхлопов, словно прыгнул куда-то в нагромождение камней. Алексей внезапно поймал себя на том, что чуть ли не молится за удачу отчаянных танкистов. Только бы гусеница у них не слетела, только бы клятый динамитеро не попал, только бы...

"Бэтушка" снова вынырнула на пригорок и заметалась, точно взбесившийся бык, на позициях франкистов. Домбровский оглянулся на свой взвод: парашютисты напряженно следили за отчаянным танком. Алексей сплюнул, и выпрямился во весь свой гигантский рост:

- Чего уставились? Вам тут что - театр?. Помочь ребятам надо, - и одним движением выбросил себя из траншеи...

Десантники ворвались на позиции франкистов вовремя. Танк - оружие страшное, грозное, но в одиночку он слишком уж уязвим. Домбровский очередью из ППД срезал двух марокканцев, уже изготовившихся бросать бутылки с бензином, рядом старшина Политов свалил динамитчика, наколов его на штык, точно жука на булавку... Десантники свирепствовали в окопах, не желая отставать от танкистов, которые безраздельно царили над окопами. Франкистам было уже не до моста, и потому в их траншеях скоро оказались стрелки красноармейцы и баскские ополченцы. И вместе с ними к мятежникам окончательно пришла смерть...

-...Товарищ корпусной комиссар! Задание выполнено! - Майор Брагин дрожал от возбуждения, - Победа, товарищ корпусной комиссар! Мост наш!

Мехлис с трудом сдерживал улыбку. Он и не сомневался, что его бойцы не подведут...

- А что ты так радуешься, майор? - спросил Лев Захарович. - Думаешь, это последний бой был? Шалишь, брат, на наш век еще много осталось...

В порту разгружался французский пароход "l'иtoile du Nord", зафрахтованный "Совинторгом", и доставивший баскам и остаткам АГОН "гуманитарные" грузы: медикаменты, грузовики "Renault", взрывчатку, бочки с бензином. Их разгружали под недреманным наблюдением пожарных и охраны порта. Отдельно, под конвоем красноармейцев выносили продолговатые мешки с валютой, которые тут же загружали в какие-то крытые автомобили и немедленно увозили, в сопровождении пары легких броневиков.

В этой суматохе никто не обратил внимания на нескольких молодых людей в штатском, сошедших с "l'иtoile du Nord" и Мгновенно растворившихся в шумной пестрой портовой толпе. Трое крепких мужчин и молодая девушка, красивая, однако, не яркой, броской, запоминающейся красотой, а той, что при взгляде на нее будит в душе какую-то щемящую теплоту. Такую красоту трудно забыть, но описать ее подробно - просто невозможно. Спутники прекрасной незнакомки обладали такой же приятной, располагающей к себе, но совершенно незапоминающейся внешностью. Да и одежда на всех четверых была качественная, добротная, но какая-то удивительно обыденная. Если бы кто-то вдруг пожелал описать одежду четверки, то, скорее всего, вынужден был бы ограничиться простым перечислением предметов: "Пиджак, рубашка, брюки, галстук... Туфли? Были, разумеется. И шляпа была..." И все...

- Товарищ Андрей?

Перед четверкой вырос, словно из-под земли, человек в таком же неприметном, как и у них костюме, с таким же обыкновенным - очень обыкновенным! - лицом. Он обменялся паролями со старшим прибывших и улыбнулся:

- Здравствуйте, товарищи. Богдан Захарович ждет...

Ворошилов рассматривал фотографии красноармейцев, доставленные из Испании. Изможденные лица, обтрепанная форма, но веселые и оружие сохранили. Это те самые "малые группы", которые по замыслу не к ночи помянутого Тухачевского должны были "просачиваться" через боевые порядки франкистов. Хорошо, что просочились, плохо, что мало их, просочившихся. Апанасенко железной рукой вывел своих из окружения, наплевав на идиотский, если не сказать "предательский" приказ командующего и сейчас он и его группа - единственная полностью боеспособная часть на территории Баскской Автономии. Иосиф Родионович был вынужден сократить линию фронта и даже оставил Бургос, но оставшееся держит крепко и выбить его оттуда не выйдет. Никак.

На мгновение Ворошилову даже стало чуть досадно, что новым командующим АрмГрОН утвердили не Апанасенко, а Тимошенко. Хотя Семен Константинович тоже человек надежный и толковый. Но все же...

Дверь кабинета открылась, и на пороге возник Руда:

- Товарищ нарком. К вам начальник ГУГБ...

- Проси

И почти сразу же в кабинет стремительно вошел Берия:

- Сидишь? Тут вот какое дело... - Он словно бы замялся, затем спросил - Про группу Мехлиса по твоей линии новостей нет?

- Нет. ГРУ все силы прилагает, но...

Берия помолчал, пожевал тонкими, четко очерченными губами:

- Ежову Хозяин позавчера разнос устроил. Велел, чтобы нашли непременно. И немедленно...

По лицу Лаврентия Павловича Ворошилов понял, что Николай Иванович - аккуратист и служака, задание выполнил. Но вот что удалось узнать?..

- И?..

- Плохи у Мехлиса дела, - Берия вздохнул. - Зажимают его. ИНО через своих стаци его отыскал, но выходит так, что из окружения ему не выйти. Хорошо хоть, что он по дорогам идет, а то уже и разгромили бы... - Тут в его голосе прорезались любопытствующие нотки, - Как думаешь: сам он додумался, или подсказал кто?

- Ну, вообще-то мог и сам, но скорее всего есть у него кто-то не сильно глупый... - Теперь помолчал Климент Ефремович, - Мы же так и не знаем: кто у него из командиров...

- Ну, ладно, это - лирика, - хмыкнул Берия. - Я тебе вот с каким вопросом: младшими командирами пограничников не выручишь?

С этими словами он положил на стол разработки Соколова. Ворошилов принялся читать, а Лаврентий Павлович внутренне напрягся: дружба - дружбой, а за каждого младшего командира Климент Ефремович сейчас начнет сражаться как разъяренная тигрица за своих тигрят...

...Когда наругавшиеся и наспорившиеся нарком и начальник ГУГБ покидали Наркомат, Ворошилов, внезапно вспомнив, поинтересовался:

- Лаврентий, а чего это к Герою только какого-то Судоплатова представили? А тебя?

Берия поморщился:

- Да меня вообще в представлении быть было не должно... - Он вздохнул и добавил, - Лично меня вписал...

Комбриг Леваневский налег на штурвал, и тяжелый ТБ-3 медленно повернул вправо. Следом за ним так же неторопливо и величаво начали поворачивать остальные бомбардировщики тяжелой бомбардировочной бригады. Данные разведки подтвердились и - вот они! Торопятся на перехват группы Мехлиса. Только зря торопитесь, господа фашисты: красные военлеты еще не сказали своего слова. Очень веского, надо отметить, слова...

Третьего дня в штаб АвиаКОН буквально влетел, размахивая шлемом, майор из смешанного авиаполка разведчиков, и закричал во все горло:

- Нашли! Нашли! Товарищ полковник, нашли!

В штабе словно взорвалась крупнокалиберная бомба. Все, кто только был в штабе, включая взвод воздушных десантников, выделенных Глазуновым в качестве охраны, повскакали с мест и накинулись на майора Еськова:

- Где?

- Когда обнаружили?

- Куда движутся?

- Их много?

Третью группу окруженцев вот уже две недели как искали всеми мыслимыми и не мыслимыми способами, но те словно провалились сквозь землю. Радиоперехват франкистов тоже ничего не давал: фашисты и сами не знали, где в их тылу схоронились красноармейцы. И вот, наконец...

Майора чуть не под руки подвели к карте. Леваневский пристально посмотрел ему прямо в глаза:

- Показывай, товарищ Еськов...

Комбриг - звание присвоил еще покойный Тухачевский: в аккурат за два дня до того, как его самого бомбой диверсанты подорвали, - комбриг Леваневский решил использовать для разгрома вражеской колонны тяжелую авиабригаду. Бомбы малого и среднего калибра в АвиаКОН были на исходе, да и со скоростными бомбардировщиками было не все гладко: иностранный бензин был слишком хорошего качества и потому моторы СБ все чаще вспыхивали сами по себе, просто от перегрева...

Леваневский сам повел бригаду тяжелых бомбардировщиков. Шестьдесят два ТБ-3 взлетели еще до рассвета, ориентируясь по габаритным огням, построились "свиньей" и, натужно ревя моторами, величаво двинулись на запад. Каждый из бомбардировщиков нес по две полутонных бомбы и по пятьсот килограмм - меньшего калибра. До вожделенного моста было не более трех сотен километров, а потому бомбы взяли в перегруз.

При пересечении линии фронта к тяжелой бомбардировочной бригаде присоединились истребители сопровождения, и дальше ТБ шли под охраной четырех звеньев "ишачков". Сопровождение было небольшим, но Сигизмунд Александрович справедливо полагал, что раз немецких самолетов в небе Испании не осталось вовсе, а итальянцы - слабы и малочисленны, то и двенадцати "красных соколов" хватит за глаза. И не обманулся: перегруженные бомбардировщики не встретили на своем пути никакого противодействия. И вот уже впереди - заветная цель. Леваневский снова навалился всем весом на штурвал и могучий ТБ, мелко вибрируя корпусом, начал боевой разворот...

Полковник Эстери кусал губы и яростно щипал усы, глядя в рассветное небо. Недавно назначенный командиром гарнизона заштатного городка - в наказание за разгром вверенной ему бригады красными танками, теперь он с содроганием ждал приближения многомоторных гигантов, явно нацелившихся на стратегические мосты. Если сейчас выяснится, что чудом уцелевший после визита красных танков на их позиции гауптман-кондоровец напортачил с противовоздушной обороной двух мостов, то тогда... О том, что случится, если произойдет это жуткое "тогда", думать просто не хотелось. Но немец клялся всем, что только может быть святого у немца, что оборону моста с воздуха не прорвать. А если станет уж совсем худо, рекомендовал просить помощи у итальянских истребителей...

Именно этот момент в плане кондоровца полковника и не устраивал. Решительно! Эстери прекрасно помнил, как итальянцы, которые должны были прикрыть его бригаду, в ужасе удрали при появлении "рата" с красными звездами на плоскостях. И что было потом он помнил тоже хорошо. Слишком хорошо...

И надо же случиться такому несчастью, что буквально за секунду до сигнала воздушной тревоги на мосту заглох проклятый итальянский грузовик! Сейчас там все еще суетятся водители и пехотинцы, пытаясь сдвинуть с места чертов механизм, а тут... Тут с серо-алого заревого неба на город приближается неотвратимая и неумолимая смерть. Даже не смерть, а СМЕРТЬ!..

...Первые зенитки бухнули лишь тогда, когда вся бригада уже легла на боевой курс. В небе повисли и медленно расплывались пухлые ватные желтоватые облачка разрывов. Бомбардировщики не обратили на них никакого внимания и продолжали свой неумолимый грозный лет. А вот "ишачки", словно потревоженная свора охотничьих собак, мгновенно сорвались в пике, с разных сторон накидываясь на обнаружившую себя батарею. Фыркнули ШКАСы, ястребки встали в вертикальный круг, потом снова рассыпались, бросаясь на зенитки, словно лайки на медведя. А на мост уже падали первые бомбы...

Леваневский рывками развернул громадный самолет и, снизившись до двух тысяч метров, пошел на второй заход. За ним потянулись остальные. Пока в мост попала только одна авиабомба, но зато это была полутонная фугаска, переделанная из снаряда "Марата", так что мосту уже досталось изрядно. Еще не окончательно разрушенный он уже все равно стал непроходимым хотя бы на пару дней. Только этого мало. Нужно, чтобы на пару недель. Или месяцев. Или лет. Хотя последнее, пожалуй, лишнее: столько франкистам не продержаться, а кому тогда мост ремонтировать придется? Вот то-то: незачем республиканцам лишние проблемы создавать. Так что, товарищи бомбардиры, цельтесь точнее, но особенно не свирепствуйте. Душевно просим...

Кроме того, есть ведь еще и другие цели. Вон там симпатичная такая колонна выстроилась. С первого захода было не разобрать: грузовики или фургоны на конной тяге, но теперь Леваневский прищурился и ясно разглядел - грузовики! А в крытых грузовиках перевозят что-нибудь оч-ч-чень интересное: снаряды, например, патроны, а может, и запасные части к орудиям, танкам или броневикам. На худой конец и солдаты в грузовиках - тоже не самая ненужная мишень. Хотя солдатики, если и были, то давно уже поразбежались-попрятались и сидят теперь в придорожных канавах, словно мыши, затаившиеся от кошки. Ну, да и пес с ними! Без грузовиков пехоте больше тридцати кэмэ в день не прошагать, так что еще свидимся. И не обязательно при новом свидании такие удобные канавки найдутся. А ну-ка...

- Первая пошла!..

Леваневский, не удержавшись, оглянулся. Ух как! Не-е-ет, не солдатики там сидели, и не запасные части. Там сейчас такой ад кромешный, что сразу ясно - снаряды. И крупного калибра, кстати. Вот и замечательно. Вы, господа фашисты, главное - не расслабляйтесь: сейчас еще и третий заход будет...

Вот с такими мыслями Сигизмунд Александрович начал разворот с набором высоты...

-...Свинские собаки! Сраные рогатые скотины! Обоссанцы!.. - вот далеко не полный перечень тех эпитетов, которыми гауптман Камерер наградил испанских зенитчиков, в очередной раз неверно выставивших высоту на взрывателях. Русские четырех моторные гиганты благополучно прошлись по мосту и прилегающим улицам еще раз, а разрывы встали примерно пятистах метрах выше. А ведь он совершенно верно расположил батареи и даже угадал направление атаки противника! Все могло бы быть иначе, если бы эти проклятые испанцы умели не только жрать и срать, а еще и воевать! Хотя бы немного! Какого черта, например, малокалиберные зенитка "Бреда" открыли огонь и раскрыли свое местоположение?! Большевики подошли на высоте четыре тысячи метров, минимум, а у этих плевалок досягаемость не выше двух с половиной тысяч! Разумеется, их тут же растерзали чертовы "рата". А как бы сейчас пригодились эти итальянские поделки! Русские снизились как раз до двух тысяч - вот бы и резануть их малым калибром... "Господи! Ну почему ты послал мне вместо нормальных солдат этих идиотов! - мысленно воззвал Камерер. - Сейчас бы хоть одна зенитка, вот было бы..."

Додумать он не успел: на позиции у моста внезапно ожила одна из зениток. Должно быть, господь услышал мольбы нациста: короткая очередь трассеров тронула один из двигателей на правом крыле краснозвездного бомбовоза. Он тут же окутался пламенем и выплеснул длинный шлейф дыма.

- Давайте, обезьяны, давайте, черти копченые! - шептал гауптман. - Еще немного, еще чуть-чуть...

...Удар снаряда в крыло Леваневский ощутил, словно раскаленная сталь ранила его самого. Щурясь от бьющей в лицо тугой струи воздуха, повернул голову. Плоскость перечеркнули несколько рваных отверстий, а третий мотор отчаянно дымил. Сигизмунд Александрович инстинктивно рванул штурвал на себя, пытаясь уйти из-под обстрела. Это было его ошибкой...

...Полковник Эстери не поверил своим глазам: флагманский русский бомбардировщик сначала получил несколько попаданий мелкокалиберными снарядами, а потом, набирая высоту сам выкатился на выстрел немецкой зенитки "ахт-ахт". Даже с земли было видно, как его тряхнуло и как он, нелепо накренившись, начал медленно заваливаться на крыло, скользя вниз, к земле. Сейчас - вот сейчас все кончится! Поврежденный русский повернет домой, а за ним уйдут и его страшные товарищи - не бросят же они своего командира! А в том, что передовой самолет - командирский, Эстери не сомневался. Русские всегда так: командир у них - впереди, и словно сам дьявол бережет большевистских командиров от пуль и снарядов. Но сегодня - хвала Пресвятой Деве! - у дьявола ничего не вышло! Вот он, русский, горит!.. Сейчас они уйдут... Сейчас...

...Град осколков осыпал ТБ. Леваневский услышал, как вскрикнул второй пилот, и, взглянув в его сторону, увидел залитое кровью лицо и летные очки, разбитые осколком. Его товарищ был мертв...

- Бомбардир! Бомбардир!

Нет ответа...

Он окликал всех, одного за другим, и, не слыша ответа, все сильнее стискивал ручки штурвала. Один... Он остался один...

В отчаянии он не видел, что провод телефона перебит и уцелевшие бортстрелки просто не слышат его. В голове билось и горело раскаленным углем: он остался один! Один из всего экипажа, который доверял ему, который верил в него... Если даже удастся довести израненный самолет до аэродрома, то как он посмотрит в глаза товарищей. "Ты же командир! Ты должен быть примером!"

Леваневский стиснул челюсти так, что хрустнули зубы. Он покажет пример! Он покажет, что такое советский человек, летчик, коммунист... Вот внизу как раз колонна машин, застрявшая перед мостом... Сигизмунд Александрович отдал штурвал от себя, и громадный "тэбэ" чуть клюнул носом, а потом все скорее и скорее заскользил в пике...

Гауптман Камерер застыл подобно лотовой жене. Русский бомбовоз объятый дымом вдруг рванулся к земле, туда где стояли, словно коровы на бойне, грузовики и новейшие танки, только что присланные из Германии. Идиоты! Они что не видят?! Надо наплевать на автомобили, отбрасывать в стороны бронированными лбами, давить их гусеницами, только чтобы вырваться из этой ловушки и спасти уникальные, новейшие образцы! Поздно! Вот сейчас... Сейчас... Сейчас...

...Перед Леваневским неслись все увеличиваясь в размерах крыши домов, стиснувших в своих объятиях улицу, заполненную техникой. Он чуть довернул самолет, чтобы удар накрыл как можно большую площадь...

- За Сталина! - в его голосе уже не было ничего человеческого. Так рычит раненный зверь, принимая свой последний бой, - За СССР!

В последнее мгновение перед его глазами вместо прокаленной южным солнцем улицы вдруг расстелились заснеженные равнины Таймыра. Снег искрился, маня своей белоснежностью и безмолвностью. Затем все затопил яростный, беспощадный огонь. Удара Сигизмунд уже не почувствовал...

Камерер постоял еще немного, а потом рухнул на землю. Пролетавшая мимо башня новейшего танка PzKpfv III Ausf A ударила гауптмана по шее болтающимся стволом орудия и, словно заправский игрок в крикет, запустила по сложной траектории его голову будто мячик. А потому кондоровец так и не увидел, как по улице картечью хлестнули осколки битого камня, сметая и калеча всех на своем пути, а потом прокатилась волна огня, долизавшая и добившая уцелевших.

Полковник Эстери истерически рыдал, глядя на то, как остальные бомбардировщики, собрались в круг, словно обсуждая смерть своего командира, а потом ринулись вниз, сбрасывая остатки бомб и, словно маленькие бипланы, штурмуя из пулеметов то, что еще так недавно было укрепленными позициями его гарнизона. Взрывная волна сбила полковника с ног, и он с трудом поднялся на четвереньки. Из глаз, не останавливаясь, лились слезы. Трясущимися руками он достал из кобуры пистолет, поднес, было, к груди, но потом, словно испугавшись, лихорадочно сунул ствол себе в рот. Сухо треснул неслышный в общем грохоте выстрел...

Франко сжал голову руками, прикрыл глаза. Нестерпимо ломило виски. Посланной на перехват русской группы колонны генерала Солано больше не существовало. Как не существовало больше и самого генерала, чей автомобиль попался в паре километров от Паленсии на глаза тройке "рата". Русские летчики едва не сравняли город с землей, сотворив из него вторую Гернику. И теперь на пути вырывающихся русских лишь пехотный полк усиленный бандерой Легиона...

Каудильо скривился. Формально русских меньше, но это только формально... На что способны большевики он уже имел "счастье" убедиться и потому объективно оценивал шансы его солдат остановить этих отчаянных фанатиков. Если бы колонна Солано уцелела...

- Передайте приказ командирам полка и бандеры, расположенных в Аквилар-де-Кампо - сухо сказал Франко адъютанту. - При появлении большевиков - попытаться вступить в переговоры. Пусть тянут время. И пошлите им на помощь два полка марокканцев из второй дивизии...

С той стороны раздался глубокий и чистый звук трубы. Еще раз. И еще раз. Звенел один и тот же сигнал - приглашение к переговорам.

Мехлис повернулся к горнисту:

- Отвечай. Пусть приходят. Послушаем, что скажут...

Красноармеец прижал к потрескавшимся губам свой корнет. Та-та-та-ти! Ти-ра-та-та...

С позиций мятежников поднялись и зашагали вперед три фигуры. Над ними сморщенной тряпкой болтался в такт шагам белый флаг.

Лев Захарович встал и одернул кожанку. К нему тут же шагнули Ястребов и Домбровский:

- Товарищ корпусной комиссар, - негромко произнес Бронислав - Не надо вам лично. Мало ли что...

- Давайте мы сходим, - поддержал его Домбровский. - Вон, старшину моего возьмем и...

- Вздор! - резко оборвал их Мехлис. - Что же я за командир и комиссар, если побоюсь? Других под пули подставлю, а сам отсиживаться буду? Это, товарищи, не по-большевистски. Да и не по-честному...

Он оглядел бойцов, задержал взгляд на громадном Семейкине, сидевшем неподалеку, на минуту задумался, вспоминая его имя, но, так и не вспомнив, обратился к нему по званию:

- Товарищ звеньевой, пойти со мной не побоитесь?

- Никак нет, товарищ Мехлис! - Семейкин вскочил и тоже одернул форму. - Я готов.

- И вы, пожалуйста, - обратился Лев Захарович к горнисту.

Он критически оглядел себя и двух своих спутников, вздохнул, попытался стряхнуть с кожанки пыль, но, поняв тщетность попыток, махнул рукой:

- Пойдемте, товарищи...

...Навстречу советским парламентерам шли легионеры. Тоже - не парадного вида, хотя более чистые и свежие. И наверняка сытые. Лев Захарович усмехнулся: еда кончилась еще вчера утром, но сегодня, проснувшись, он обнаружил в своей фуражке узелок, а в нем - три больших куска сахару. Выяснилось, что тот самый белозубый башнер последнего уцелевшего танка - Каплер, ночью положил ему свой сахар. Весь, что у него оставался... Он собирался, было, разбранить хорошенько непрошеного доброхота, но, увидев огорченные глаза парня, просто не смог. Обнял его за плечи, и пояснил, что комиссар - такой же человек, как и все, а сахар нужно отдать раненым. Перед маршем их напоили сладенькой водичкой и погрузили в автомобиль... А эти сегодня плотно позавтракали. Даже побрились...

Лев Захарович машинально провел рукой по давно небритой щеке, усмехнулся. Переводчика-то он и не взял. Ну-ну...

Легионеры подошли совсем близко. Один из них - высокий, усатый, человек лет сорока на вид, внезапно заговорил по-русски:

- Испанское командование предлагает вам, во избежание бессмысленного кровопролития, добровольно сложить оружие. Всем пленным гарантируем жизнь, даже, - он чуть поморщился брезгливо, - даже жидам и комиссарам...

- Товарищ комиссар, - тихо попросил Семейкин, - разрешите, я ему вмажу?..

Не смотря на то, что говорил он очень тихо, усатый расслышал. Он презрительно взглянул на десантника, потом перевел взгляд на Мехлиса.

- Объясните вашему троглодиту, что такое парламентер, - гордо произнес он. - От взбесившихся хамов трудно ожидать ведения войны по правилам цивилизованных людей, но...

- Объясню, - спокойно ответил Лев Захарович. - Можете не сомневаться. А заодно, - он слегка улыбнулся, - объясню ему, что такое недобитая белая сволочь. У вас все?

Легионер побагровел, но сдержался и ответил:

- Испанское командование дает вам один час на размышление. Доведите до сведения ваших людей наши предложения. Честь имею!

- Где? - поинтересовался Мехлис с невинным видом. - И раз имеете - почему не пользуетесь?

В ответ раздалась матерная брань...

-...Вот, товарищи, и все, что предлагают нам фашисты, - Лев Захарович обвел взглядом окруживших его бойцов. - Что скажете? Примем предложение? Что будем им отвечать?

- А хер им в глотку не предложить? - спросил кто-то.

В толпе красноармейцев раздались смешки. Мехлис нахмурился:

- Кто это сказал?

- Ну, я, товарищ корпусной комиссар, - вперед протолкнулся Веня Каплер. - Могу и еще раз повторить: хер им в глотку, а не сдаваться!

Мехлис подумал, а затем широко улыбнулся:

- Кто-нибудь не согласен с мнением товарища Каплера?

Бойцы словно взорвались! Они орали, свистели, улюлюкали, почище немногочисленных басков, которым еще только переводили Венины слова. Сквозь шум и гам прорезался могучий бас Домбровского:

- А глубоко, товарищ Каплер?

- Что "глубоко"? - опешил Веня.

- Хер в глотку, глубоко?

Каплер не успел ответить, как вмешался Киреев:

- Чтобы из жопы вылез, товарищ старший лейтенант!..

Лев Захарович смотрел на своих бойцов, и в груди у него растекалось какое-то удивительное, сладкое чувство, словно у отца, смотрящего на подросших, окрепших сыновей. Красноармейцы, которым скоро предстояло пойти в атаку, у которых кончилась еда и были на исходе патроны, веселились! Забыв о смерти, они хохотали, корчились от смеха, хлопали друг друга по плечам и спинам - словом, вели себя словно расшалившиеся дети. Мехлис незаметно смахнул слезинку:

- Товарищи! Товарищи...

Шум стих словно по мановению волшебной палочки. Теперь все смотрели на комиссара...

- Товарищи! Родные мои... - голос Льва Захаровича предательски дрогнул. - Спасибо вам, дорогие мои... От всего сердца, от всего нашего Союза, от товарища Сталина - спасибо вам, ребята...

...Через час со стороны легионеров снова раздался сигнал к переговорам. Мехлис поискал глазами горниста, но тут...

Горнист, последний уцелевший из оркестра второго стрелкового полка поднес к губам сияющий медью корнет и в тишине раздались первые такты "Интернационала". Он стоял, над залегшими перед броском десантниками, стрелками, ополченцами, стоял гордо и прямо, выдувая бессмертное "Вставай, проклятьем заклейменный..."

- Весь мир голодный и рабов! - подхватил вдруг широкоплечий невысокий стрелок и встал с винтовкой наперевес.

Он чуть помедлил и внезапно шагнул вперед...

- Кипит наш разум... - легко, прыжком поднялся Домбровский и тоже шагнул вперед, сжимая в руках ППД.

- Возмущенный... - завопил старшина Политов, вскакивая вслед за своим командиром.

- И в смертный бой вести готов! - Мехлис зашагал вместе с бойцами, туда - к позициям легионеров.

- Это есть наш последний... - рычал мехвод Киреев, налегая на рычаги.

- И решительный бой! - орали на два голоса Ястребов и Каплер, мотаясь в башне.

- Con " Internationale"... - рявкнул могучий баск, торопясь за танком.

- Воспрянет род людской! - гаркнул Эпштейн, потрясая винтовкой.

С той стороны ударили было пулеметы, ожила пушка, но танк, расстреливая последние снаряды, заставил их замолчать. Горнист лежал в луже крови, последним усилием прижимая к груди иссеченную осколками медь, но над полем, не умолкая, гремело:

С той стороны вдруг тоже поднялись цепи. Легионеры не выдержали ожидания и сами рванулись в атаку.

Красноармейцы и баски рычали и хрипели грозные слова Эжена Потье, и последний БТ-5 будто аккомпанировал им лязгом траков и ревом мотора.

Мехлис прищелкнул к маузеру колодку и приготовился стрелять. И в этот момент:

Набранные в легион русские белоэмигранты решили внести свои пять копеек в общее веселье. Сомкнувшись плечом к плечу, выставив вперед маузеровские винтовки с примкнутыми клинковыми штыками, они шагали, точно на параде. Словно бы ожили кадры кинофильма "Чапаев" и вновь на красные позиции маршируют капелевцы...

заорал кто-то над самым ухом Льва Захаровича. Мехлис невольно оглянулся: это был красноармеец Бабаяров, комсомолец-хлопкороб из Узбекистана. Нещадно коверкая слова, он даже не пел, а выкрикивал:

Песню подхватили, и тут же заглушили нескольких бывших белогвардейцев. Теперь над полем неслось и катилось:

Уже никто не шагал: друг на друга бежали две неуправляемые человеческие массы. Нет! Не человеческие! Навстречу друг другу мчались две звериные стаи, ибо ни в ком уже не было ничего человеческого. Мехлис выстрелил в набегавшего на него легионера - тот мгновенно упал, словно у него из-под ног выдернули землю. Рядом кто-то взревел, заматерился, и под ноги Льву Захаровичу рухнул, обливаясь кровью из разорванного штыком горла, еще один легионер. Началась всеобщая свалка, в которой изредка хлопали выстрелы, но больше было работы штыку-молодцу...

...Андрюша Буровский не служил в армии. Не считал нужным и всегда немного презирал "сапогов". Профессорский сынок, он был вывезен родителями из России тогда, когда его ровесники-гимназисты примеряли на себя юнкерские шинели, учились брать прицел и ходить в штыки. А Андрюша доучивался в это время в прекрасной Франции, не забывая, правда, на все лады проклинать при этом взбунтовавшихся хамов, отобравших у профессорской семьи... Да какая разница, что именно отобрали?! Хамы, и весь сказ!..

Он не страдал в эмиграции, не мыкался в поисках хоть какой-нибудь работы, чтобы добыть себе пропитание, не ощущал себя лишним - отнюдь! Дипломированный историк, автор нескольких научных трудов, спортсмен и охотник, он прекрасно вписался в новую жизнь на новой родине, но вот Испания... Он и сам толком не мог вспомнить, почему оказался в группе тех, кто отправился к генералу Франко "противостоять мировому большевизму". Дворянин, ученый, он, тем не менее, надел на себя форму лейтенанта Легиона, и отправился на фронт, правда - в качестве офицера-пропагандиста. Именно поэтому он и пошел с парламентерами, уговаривать сдаваться своих бывших соотечественников. Но разве можно уговорить темных, забитых людей, вроде давешнего здоровяка, собиравшегося ему "вмазать", особенно, если ими командуют жиды, вроде этого, в кожанке. Комиссар... Встретить бы его, да дать в морду... Небось разом бы забыл, что комиссар...

Все это лейтенант Буровский додумывал уже на бегу, подхваченный и увлеченный общим порывом. В толпе, надвигавшейся на них, он вдруг разглядел мелькнувшую комиссарскую кожаную куртку... "А, сука!" - подумалось Андрею и он начал продираться к ненавистному жидо-большевику. Ему бы только взять его на прицел: уж он-то - охотник со стажем - не промахнется!..

...Мехлис приостановился загнать в магазин новую обойму, когда прямо на него вылетел тот самый усач, вскинул винтовку... Откуда-то из-за спины Льва Захаровича вынырнул Семейкин, отбросил ствол вражеского оружия в сторону. Пуля ушла в небо. Усач лихорадочно дернул затвор, нажал на курок. Выстрела не последовало - магазин опустел. Семйкин радостно оскалился и ударил штыком АВС...

...В последнее мгновение Буровский понял: быть охотником и служить в армии - разные вещи. Высоченный красноармеец отбил его оружие, нацелился штыком. Андрей попытался увернуться, но горячая, прямо-таки раскаленная полоса перечеркнула ему грудь, и взорвалась вспышкой оглушающей боли. Он еще успел удивиться: как это можно жить с такой болью? Тут перед ним появилось лицо матери, почему-то окрасилось красным, затем черным... Легионер Буровский - предатель и сын предателей своей Родины - умер...

...Две звериные стаи столкнулись, и тут же стало ясно: красных не удержать! Два дня без пищи не слишком ослабят здоровых и крепких мужчин, но вот разозлят до чрезвычайности! Красноармейцы и баскские ополченцы кидались один на троих, отчаянно пыряя врагов штыками, расстреливая последние патроны, рубя противников саперными лопатками, пуская в ход ножи, кулаки и даже зубы. Очень сильно помог красной атаке уцелевший танк. Он сходу расстрелял одну вражескую танкетку, а вторую, которой не хватило снарядов, с разгона таранил своим упрямым бронированным лбом. В него летели гранаты, бутылки с бензином, динамитные патроны, но "бэтэ", точно заговоренный, все вертелся на поле боя, давя легионеров, топча гусеницами пулеметы, разбивая в пыль зарядные ящики. Мехлис про себя поклялся представить весь экипаж к званию Героев ...

И легионеры не выдержали. Сперва поодиночке, а потом все разом они бросились бежать, отчаянно пытаясь спастись от ярости атакующих. Красноармейцы и ополченцы догоняли их, били штыками и прикладами в спины, игнорируя поднятые руки струсивших. Нещадно нахлестывавшие коней два полка марокканской кавалерии застали только поле, усеянное трупами и разбитым оружием. Группа Мехлиса прорвалась...