Исполняющий обязанности

Глава 7 Трамповладелец

Трудная судьба у дипломата. Мало того, что приходится самому фильтровать базар, виноват, следить за тем, чтобы не сказать ничего лишнего, а в этом случае лучше говорить как можно меньше и такими обтекаемыми фразами, к которым невозможно придраться, так еще и переживать, чтобы твои слова не исказили газетчики. А эти, «акуленыши пера», не просто исказят, а переврут твои высказывания, чтобы в завтрашней газете они прозвучали похлеще и привлекли покупателя. Газета тоже товар и его следует продать. А уж сказал ли посол так, или этак, кого волнует? А подавать на журналистов в суд бесполезно. Стенограммы никто не ведет, скажут — мол, так услышали.

Удивительно, но мой приезд в республику Франция стал крупным информационным поводом. Как только я сошел с поезда и вручил носильщику два своих чемодана (а был бы простым торгпредом, так сам бы отнес!), оставив при себе третий, с документами, вроде наших атташе-кейсов (конфисковал у Артура, у того чемоданчик без дела лежал), как был атакован репортерами и фотографами. Первые пытались задавать вопросы, а вторые совали мне в морду свои допотопные камеры и слепили в глаза магнием.

У меня было дикое желание разбить фотокамеру о голову какого-нибудь борзого репортеришки, но пришлось себя сдерживать,улыбаться и делать вид, что тебе приятно. По судам меня за разбитую камеру не затаскают (дипломатический иммунитет!), но кормиться писучая братия этим случаем будет долго.

Но все равно, сволочи, нашли-таки пару фраз, которые интерпретировали так, как им хотелось.

И вот, только-только начав карьеру политического представителя Советской России в Париже, не успев еще вручить президенту верительные грамоты, я уже был вызван на ковер на набережную д' Орсе, под пресветлые очи секретаря Бертело. И, неважно, что око всего одно.

Вечный секретарь министерства иностранных дел Франции смотрел на меня не грозно, а чуть насмешливо.

— Вызов совершенно формальный господин посол, — успокоил меня секретарь. — Но президент хотел знать — что за инструкции дало вам правительство Советской России? Соответствует ли ваше высказывание тому, что написано в газетах?

А в газетах было написано, что советский посол привез во Францию чемоданы инструкций, по которым он будет осуществлять революцию. И в доказательство приводился снимок «атташе-кейса» в моих руках. Убойное доказательство!

— Разумеется нет, — вздохнул я. — На вопрос газетчиков — имею ли я инструкции Ленина с Троцким по подготовке революции, я ответил, что Франция не нуждается в инструкциях, потому что она сама является учителем Советской России. В Советской России чтят ваших революционеров. У нас именем Марата улицы называют и корабли. Вероятно, репортеры уже не помнят о штурме Бастилии.

— О штурме Бастилии они вспоминают, когда об этом нужно сделать очередную сенсацию. Например, что в Бастилии содержалась та самая Железная маска, посаженная туда еще при Людовике четырнадцатом и дожившая до революции.

Эх, почему «Боспор Киммерийский» до сих не написал до сих пор про штурм Бастилии? Скажем, про то, что тюрьма не была разобрана восставшим народом и не была продана хитромудрому подрядчику, а на самом-то деле была уничтожена бомбой, скинутой с воздушного шара. Братья Монгольфье специально его создали, чтобы нанести удар сверху.

— Собственно говоря, нечто подобное я и полагал, — кивнул секретарь. — Мсье Кустов благоразумный человек, поэтому вести коммунистическую пропаганду на территории Франции он не станет. Но господин президент слишком верит газетным статьям, хотя он прекрасно знает, как их пишут. Успокою мсье Мильерана.

Какая революция может быть во Франции? Да французы уже утратили всю свою пассионарность, превратившись в нацию буржуа. Сказать секретарю об этом? А почему бы нет?

— Можете передать президенту — полпред Советской России твердо уверен, что в ближайшие сто лет никаких революций во Франции точно не будет. Официальных заявлений я по этому поводу делать не стану, но на мое чутье можете положиться.

— Приятно слышать такое от коммуниста, — хмыкнул Бертело. — Обычно мне приносят переводы статей из советских газет, где ратуют о мировой революции. Ваши слова — бальзам на душу.

— Но ведь я же вам дал прогноз только на сто лет, а что будет дальше? Возможно, лет через двести Франция превратится в социалистическую республику. А там, глядишь, все государства исчезнут, и мы станем единым коммунистическим общежитием.

— Если что-то случится через двести лет, то это не страшно. Мои потомки, к тому времени, переберутся куда-нибудь в Алжир.

Я про себя подумал, что потомкам Бертело чревато перебираться в Алжир. Если только куда-нибудь во Французскую Полинезию.

— Мсье Кустов, а теперь более важный вопрос, по существу — кроме интересов России, вы собираетесь представлять еще и интересы других непризнанных государств? Советской России, Украинской и Белорусских республик, а также Галицийской?

— Еще Закавказской федерации, а также не исключено, что и Крымской республики, — сообщил я.

Все это не являлось каким-то секретом, а уже было обговорено на встрече министров при подписании дипломатического соглашения.

— Следует ли считать, что Советская Россия не станет поглощать Финляндию?

Далась секретарю эта Финляндия! Уже во второй раз спрашивает. К чему Франции какая-то Финляндия?

— Мсье,Советская Россия вообще не собирается никого поглощать. Даже если произойдет слияние республик в единое государство, оно не будет поглощением, а станет объединением равноправных и суверенных государств.

— Меня, откровенно-то говоря, мало беспокоит, какую форму примет Советская Россия, — отозвался секретарь МИД. — Меня больше беспокоит Франция.

— А какая связь? — недоуменно спросил я.

— Связь самая прямая. Разумеется, главная задача нашего министерства — защита наших интересов за рубежом, разработка стратегии внешней политики Франции, но мы существуем для самой Франции и наша деятельность связана с внутренней политикой республики. Начиная с тысяча девятьсот семнадцатого года мы приняли более двухсот тысяч русских беженцев, но только десять процентов из них имеют средства к существованию. А как прокормить остальные девяносто? Если просто предоставить их самим себе — увеличится преступность. Часть эмигрантов впитывает в себя Иностранный легион, часть занята поденной работой, кто-то нашел себе фермерские хозяйства, но все равно, проблема остается. Сейчас в Турции содержится еще около двухсот тысяч русских, перебравшихся туда из Крыма, из Одессы или Николаева. Скажу честно — мы даем турецкому правительству деньги, чтобы оно держало русских еще какое-то время, отказываем русским во въезде, но они всеми правдами и неправдами все равно приезжают. И в Берлине пребывает еще около ста тысяч русских. Сейчас в Германии инфляция, нет работы. В самое ближайшее время русские хлынут к нам. Во Франции, после завершения войны безработица, не хватает рабочих мест. Но если сюда понаедут ваши бывшие соотечественники, начнется крах. Двести тысяч эмигрантов мы еще как-нибудь переварим, но триста или четыреста — уже перебор. Но ведь в Финляндии тоже немало русских, противников большевистского режима. Если Финляндия станет частью Советской России, то они тоже побегут к нам. А это еще, как минимум пятьдесят тысяч, а тои все сто.

Эх, господин секретарь. Не знаете вы, что такое настоящая волна эмигрантов! Да в моей реальности в Париж устремилось не меньше миллиона русских. И ничего, как-то справились.

Хотелось бы сказать мсье Бертело, что РСФСР с удовольствием возьмет обратно всех своих заблудших соотечественников, но язык не повернулся. Мы пока не готовы. Вот, чуть попозже, когда станем восстанавливать промышленность — с удовольствием. Только не всех, а нужных республике Советов специалистов. А не то ведь, насколько помню по истории развития промышленности во время нэп — с одной стороны в СССР была жесточайшая безработица, что-то около двух миллионов человек, а с другой — катастрофическая нехватка инженеров, мастеров и квалифицированных рабочих.

— Мсье Бертело, а Франция могла бы помочь и себе и нам, — сказал я. — Если вы, по своим каналам, благодаря собственным связям сумеете убедить ваших промышленников восстанавливать, а то и создавать заново предприятия в Советской России, то и они бы могли заработать, а мы сумели бы вернуть себе часть наших людей.

— Увы, у меня нет такого количества знакомых предпринимателей, чтобы восстанавливать вашу экономику, — улыбнулся секретарь. — Да и вы не сумеете вернуть всех тех, кто приехал или приедет во Францию. Вам ведь не нужны люди, не имеющие профессий?

Я только развел руками. Нужны ли нам бывшие офицеры? Боюсь, что нет. Нам сейчас и своих-то военспецов девать станет некуда. Ладно, если они офицеры военного времени, вольноперы, вроде моего Володьки Аксенова, имеющие профессию учителя, инженера или землемера, эти не пропадут, а кто никакой профессии не имел? А ведь таких, из числа офицеров — хоть наших, а хоть и белых, подавляющее большинство. Я сейчас не беру в расчет профессиональных военных, закончивших накануне войны кадетский корпус или юнкерское училище. Таких уже практически не осталось, повыбиты еще во время Первой мировой. И офицерские кадры пополнялись, в основном, даже не за счет вольноопределяющихся, за счет унтер-офицеров из числа лучших. А какая профессия у унтера, отслужившего срочную службу и попавшего на войну? Да никакой. Из крестьян все. Это в песнях «поручики Голицыны да корнеты Оболенские» воевали, но воевали-то Ивановы-Петровы-Сидоровы хоть с той стороны, а хоть с этой. А что мы хотим? Россия — аграрная страна.

— Те русские, кто имеет хорошие рабочие специальности, а еще — ваши ученые, конструкторы будут востребованы. И мы не заинтересованы возвращать их России, — невозмутимо сообщил Бертело.

Ну, правильно. Россия их готовила, понимаете ли, мои предки-крестьяне горбатились, чтобы студенты учились, профессорами становились, а Франция их переманивает. А низкоквалифицированные или неквалифицированные кадры никому не нужны.

Значит, бабу Ягу будем воспитывать в своем коллективе. И ученых тоже. Но уж если я пришел к секретарю министерства, то нужно выяснить кое-какие тонкости французской бюрократии. Ну, или порядок, кому как нравится.

— Господин секретарь, если у меня возникнет ходатайство о стажировке во Франции советских ученых, то мне следует обращаться к вам или в Министерство национального образования?

— Вы должны составить список ваших стажеров, подтвердить готовность об оплате их обучения — это вам придется согласовывать с институтами или лабораториями, где будет проходить стажировка, согласовать список с нашим министерством, а потом передать его Министерству национального образования.

Е-мое, опять согласования. Ну, а что я хотел? Придется побегать. Не самому, разумеется, сотрудники есть. Правда, с тем же институтом Пастера придется вначале иметь дело мне, а уже потом отправлять сотрудников. А я обещал Барыкину, что поспособствую стажировке его сотрудников. Обещал, значит поспособствую. Авось, пенициллин создадут в году так тридцатом, или тридцать пятом. В тридцать пятом — тоже неплохо. И с радиоактивностью нужно работать. Изучать, получать вражеский, то есть, я хотел сказать, зарубежный опыт. Но для начала нужно преодолеть советскую бюрократию. Отправить сообщение Луначарскому и Семашко, пусть готовят общие списки и пожелания, утрясают это с Политбюро, а потом уже буду заниматься здесь.

Мсье Бертело уже посматривает на часы, давая понять, что пора бы и честь знать. Но я не просился на набережную, он сам меня сюда вызвал.

— А если возникнет надобность устроить в Париже выставку русских художников?

Секретарь уже открыто показывает мне на дверь, но осознавая, что так просто я не уйду, сказал:

— А вот это нужно утвердить у министра культуры, согласовать с министерством внутренних дел, а потом отправить к нам.

— Благодарю вас, — шаркнул я ножкой.

Вообще-то, если бы в МИД сидел специальный человек, который мог бы ответить на мои вопросы, то я бы секретарю министерства вопросов не задавал. Пытался уже, еще будучи торгпредом, но неизменно отвечают — дайте письменный запрос, ответ придет в течение двух месяцев. Запрос как-то дал, приходит ответ — мол, коль скоро мы не имеем дипломатических отношений, вам следует обратиться за дополнительными консультациями в канцелярию Президента.

Так, а теперь домой, то есть, к Комаровским или в торгпредство? Предпочтительнее домой, но в торгпредстве имеются неотложные дела. Барминов как раз пришел, когда позвонили с набережной д' Орсе.

И вот, я в собственном кабинете, а бывший зубр министерства торговли царской России товарищ Барминов спрашивает:

— Что будем делать с Трампом?

Чуть было не брякнул — а он собирается опять в президенты, но вспомнил, что речь идет не о том белобрысом дядьке, что снимался в фильме про этого, как там его? мальчишке, оставшемся дома, а о судне. А этот, который президент, он на второй срок выбран или нет?

— Трамп, прибывший из Соединенных Штатов Америки стоит нынче в порту Кале и ждет указаний от судовладельца, — терпеливо пояснил Барминов. — Две телеграммы пришли от капитана, одна от властей порта.

— Трамп, прибывший из Соединенных Штатов Америки? Сергей Сергеевич, а что за трамп и мы к нему каким боком?..

— Олег Васильевич, так вам лучше знать, — недоуменно воскликнул пой экономист и бухгалтер. — Трамп принадлежит вам, команда на судне, ей требуется платить жалованье или увольнять. А еще оплачивать стоянку, страховку. Я сам не в курсе вашей операции.

Барминов посмотрел на меня с неким укором. Мол — сделка совершена без его ведома, а он обычно меня консультирует.

Откуда у меня взялся трамп? Ах ты, понял! Семенцов, сволочь такая, мало того, что купил партию оружия, он еще и судно купил. Видимо, все оформил на мое имя. Нет, вполне очевидно, что на мое, коли нас трясут. И не подумал, что если английские таможенники или военные его прищучат, то виновника и искать не надо, все в судовым документах указано. Ну, Андрей Николаевич!

С другой стороны — я бы отмазался. Я сам в штатах не был, сделку не оформлял, про то, что являюсь владельцем корабля ничего не знаю. И вообще — это ложь и провокация английских спецслужб.

И что мне с судном-то теперь делать? Понятно, хлеба не просит, зато денег на содержание просит. Сколько это во франках за день?

— Сергей Сергеевич, а вы разбираетесь в судоходстве?

— В чем?

— А, не то сказал… В судовладении? В порядке регистрации, страховании и прочем?

— Ну, в некотором роде разбираюсь. Приходилось когда-то сделки подобного рода оформлять.

— Вот и ладно. Тогда — трамп этот будет числиться под вашим контролем, подумайте, что с ним можно сделать…

— Так, трамп — судно небольшое, надежное. Можем и сами использовать, можем в аренду сдавать. Надо бы его съездить и осмотреть. А на содержание понадобится не меньше тысячи франков в день. Поэтому, лучше его у причала не держать.

Тысяча франков в день? Дороговато. Наверное, есть смысл отогнать его к нам, а там оформить как дар правительству.

— Вот, вам и карты в руки. Съездите, все изучите, подумаете вместе с Никитой — что там можно сделать, чтобы корабль не простаивал без дела.

Я собирался еще что-то сказать, но в кабинет без стука влетела Светлана Николаевна. И с места в карьер приказала:

— Олег Васильевич, все бросайте…

— В смысле? Что бросать? — не понял я.

— Такси у входа, — нетерпеливо сообщила бывшая подпольщица, принимаясь тянуть меня со стула.

— Светлана Николаевна⁈ — обалдел я от натиска.

— Быстро беги… У Наташи уже схватки начались.

Светлана Николаевна что-то мне кричала про шляпу, но я уже мчался вниз…