Исповедь Джо Валачи

Глава 12

Если 1957 год был плохим годом для «Коза ностры», то для Валачи тем более. Единственным светлым пятном в его жизни тогда стала отмена приговора по делу о наркотиках. Но даже это явилось символом его горькой судьбы.

Еще в 1954 году Тони Бендер сообщил Валачи, что Бюро по борьбе с наркотиками оказывает нажим на комитет по контролю за торговлей спиртными напитками штата Нью-Йорк с тем, чтобы он аннулировал лицензию на продажу алкоголя в ресторане «Лидо», все еще оформленную на сына Фрэнка Лючиано. По словам Валачи, у Бендера были связи в этом комитете, которые блокировали принятие такого решения. Но однажды там произошли крупные кадровые перестановки, и это в корне изменило всю ситуацию. Молодого Лючиано вызвали для дачи показаний, а лицензия «Лидо» была аннулирована в связи с «попыткой скрыть имя истинного владельца». Будучи уверенным, что его никогда не осудят за торговлю наркотиками, Валачи продолжал содержать «Лидо» в качестве пиццерии и вложил все имевшиеся у него деньги в строительство еще одного ресторана в районе Йонкерса. Затем, когда Валачи все же получил срок, ему пришлось отказаться от нового проекта и продать «Лидо», чтобы финансировать свою апелляцию. «Все равно, — с горечью вспоминает Валачи, — без лицензии от «Лидо» не было никакого проку».

К тому времени он уже получал барыши со своих ссудных операций и планировал пустить их на строительство ресторана в Йонкерсе. «Я подумывал о том, чтобы завязать с мафией и сосредоточиться на чисто ресторанных делах». Затем умер Мэтти, его партнер по одежной фабрике, и у Валачи закрылся еще один источник твердых доходов. Мысль о приобретении нового компаньона моментально улетучилась, как только стало известно, что все оборудование фабрики пойдет с молотка в пользу государства, так как Мэтти не выплачивал в казну подоходные налоги, вычтенные им из зарплаты рабочих. «Мне еще повезло, что там не нашлось ни одной бумажки с моим именем, — вспоминает Валачи. — Нас называют рэкетирами, а посмотрите, что позволял себе Мэтти, занимаясь законным бизнесом».

Сев на мель, Валачи последовал примеру других «солдат» мафии, оказавшихся в затруднительном положении. В погоне за быстрой наживой он занялся торговлей наркотиками. На этот раз, однако, ни с какими партнерами он связываться не стал. Он был знаком с несколькими мафиози, которые все еще торговали героином, получали свою долю с ввозимого в Штаты груза и заключали собственные сделки на перепродажу наркотика с «парой каких-то цветных парней». Для доставки героина Валачи использовал «парнишку» по имени Ральф Вагнер. «Он был родом откуда-то из Нью-Джерси. Из Форта Ли, кажется, — рассказывает Валачи. — Тот, кто ко мне его прислал, уже не помню, кто именно, сказал, что он хороший парень. Он мне и самому понравился. Ральф пришелся очень кстати: он помог с покраской моего дома. Этому парню до смерти хотелось заняться наркотой, поэтому я взял его к себе в дело. Еще Ральф хотел вступить в мафию, но это, конечно, было невозможно — ведь он был полукровка, наполовину итальянец и наполовину немец».

Валачи неохотно рассказывает о том периоде, когда он торговал героином. По его утверждению, он имел дело с «небольшими партиями для того, чтобы снова встать на ноги». Валачи снабжал наркотиками одного из «цветных парней», Джона Фримэна-старшего, являвшегося, по данным Бюро, крупным чернокожим розничным торговцем в Гарлеме. Скоро Валачи смог возобновить свои занятия ростовщичеством, а также посвятить себя налаживанию бизнеса с музыкальными автоматами, обещавшего стать весьма прибыльным делом.

В то время Джозеф Галло, «солдат» из «семьи» Профачи, возглавивший позже кровавый мятеж против своего босса, предпринимал попытки силой поставить под свой контроль музыкальные и торговые автоматы в Нью-Йорке. Методы Галло были примитивны. Требовалось вступить в его «союз» и принять Галло в качестве своего компаньона. Иначе владелец автоматов рисковал быть жестоко взбитым — в лучшем случае. Это, конечно, не относилось к членам «Коза ностры». Валачи вступил в «союз» по своей собственной воле. Взносы были минимальными — 79 долларов в квартал. Взамен он получил гарантированные «союзом» новые «точки» в дополнение к уже имевшимся. Выгода для Галло заключалась в том, что членство Валачи способствовало объединению в сеть независимых владельцев автоматов в восточной части Гарлема и Бронкса.

Валачи сам использовал свой ссудный бизнес для установки музыкальных автоматов в различных барах и ресторанах. «Я давал человеку кредит, рассказывает Валачи, — но не торопился получать с него деньги. Короче говоря, пока мой автомат стоит в его заведении, долг он не возвращает. Джо Галло был помешан на таком крутом рэкете. Поэтому его и прозвали Психом. Ну, это Джо и погубило».

(21 декабря 1961 года Галло получил от семи до четырнадцати лет тюрьмы за попытку вымогательства).

Валачи настолько был занят поправкой своего финансового положения, что не обратил должного внимания на арест Вито Дженовезе и его осуждение за незаконную торговлю наркотиками. Он узнал об этом еще до объявления обвинительного заключения от Томаса Эболи (Томми Райан), быстро набирающего влияние в качестве фаворита Дженовезе. «Там один испанец дает показания против нашего старика, — сообщил Эболи. — Надо его найти. Зовут Канталупесом. Если услышишь о нем что-нибудь, позвони».

«Конечно, я пообещал Томми, что так и сделаю, — вспоминает Валачи, — но на самом деле я не собирался бегать по городу и искать этого парня. Вообще-то, мне хотелось сказать Томми, что я не припомню, заплакал ли кто-нибудь, когда меня самого арестовали. Короче, я решил на все это наплевать. Пусть Вито сам решает свои проблемы. У меня без него забот хватало».

(Эболи немного напутал с именем «испанца», главного свидетеля по делу Дженовезе. На самом деле его звали Нельсон Кантеллопс. После длительного пребывания в тюремной камере, где он скрывался от мести мафии, Кантеллопса выпустили по его собственной просьбе. В 1965 году он погиб при странных обстоятельствах во время потасовки в баре).

Валачи, тем не менее, сильно расстроило убийство его старого друга Джона Робилотто (Джонни Робертс), которое произошло 7 декабря 1958 года. По его словам, это убийство было следствием захвата Карло Гамбино власти в «семье» Анастазия:

Я не удивился, когда услышал об убийстве. Конечно, раньше у меня была надежда, что этого не произойдет, но Джонни был близок к Альберту. В конце концов, это Анастазия принял его в «семью». Однажды вечером, после того, как убрали Альберта, я поехал в Бруклин, чтобы повидать Джонни. Один парень проводил меня в то место, где он постоянно бывал. У Джонни имелась контора в каком-то клубе, и мы с ним там поговорили наедине. Конечно, в лоб я ему ничего не сказал, но намекнул, что не надо из-за смерти Анастазия замышлять каких-то разборок или чего-нибудь в этом роде.

Он сказал: «Не беспокойся, Тони и Вито уже со мной поговорили». Я кивнул, что, мол, хорошо, и заговорил о своих собственных делах, о бизнесе с музыкальными автоматами и прочей ерунде. На том мы и разошлись. Позже я узнал, что в действительности Тони и другие ребята, всего их было человек пятнадцать-двадцать, планировали ударить по Карло, но он им первый успел надрать задницу. Как бы то ни было, все очень горевали по Джонни Робертсу».

Валачи рассказывает, что в начале 1959 года собирался совсем прекратить торговлю героином. Его игральные автоматы приносили пятьсот долларов прибыли в неделю. Он завел связи в компании по производству скатертей и заранее знал об открытии новых ресторанов. Валачи ожидал, что его доход скоро удвоится. Тем более, что ценность этого бизнеса резко возросла. Раньше рыночная стоимость одной «точки», где были установлены автоматы, определялись путем умножения средней недельной прибыли на двадцать, плюс остаточная стоимость самих автоматов. Теперь стали умножать уже на пятьдесят. Продолжая заниматься ростовщичеством, Валачи, к тому же, затеял вместе с одним из «солдат» весьма изящную «лотерею». Валачи ограничился одинарной игрой — ставки принимались ежедневно на одно из трех выигрышных чисел. Следовательно, счастливой могла оказаться любая цифра от нуля до девяти. Максимальная сумма ставок на каждую цифру равнялась ста долларам. Все, что превышало эту сумму, откладывалось в банк — на другие цифры, которые игрались в последующие дни. Таким образом, Валачи нес ответственность только за одну тысячу долларов. Поскольку вероятность выигрыша в одинарной игре равна 7:1, Валачи и его партнер имели твердый ежедневный заработок в триста долларов. За вычетом гонораров «шестерок» и взяток полиции они, работая шесть дней в неделю, зарабатывали 1200 долларов на двоих. По мнению Валачи, «это было совсем неплохим наваром, учитывая, что мы ничем не рисковали».

Но бодрое настроение Валачи продолжалось недолго. В мае 1959 года, в восемь часов вечера в его квартире раздался телефонный звонок. «К счастью, я был дома», — говорит Валачи. Звонила жена розничного торговца Джона Фримэна. Она взволнованным шепотом произнесла условную фразу, обозначавшую, что их накрыло Бюро по борьбе с наркотиками: «Я не могу с тобой встретиться, у нас отобрали все наши машины».

Валачи уехал из дома за несколько минут до прибытия полиции. Он укрылся в квартире, которую снимал в Бронксе для своей подружки. Валачи некоторое время назад понял, что за ним периодически устанавливают слежку, поэтому, посещая эту женщину, всегда проявлял большую осторожность. Действуя оттуда, Валачи сделал все возможное, чтобы вернуть выданные им ссуды, и поручил Пэту Пагано присматривать за музыкальными автоматами. Когда он понял, что Пагано утаивает для себя слишком большую часть выручки, Валачи расторг свою договоренность с Пэтом и передал управление бизнесом «парнишке по имени Сэлли», который до этого занимался техническим обслуживанием его автоматов. «Кто бы мог подумать, что Пэт способен на такое? — с грустью вспоминает Валачи. — Что ж, Сэлли звезд с неба не хватал, но, по крайней мере, был честным малым».

Через три месяца Валачи поссорился со своей подругой и поехал на север штата. На границе со штатом Коннектикут он остановился в селении Вингдейл и провел там месяц. Затем Валачи купил прицепной вагончик-трейлер и поехал в Коннектикут. У него было мелькнула мысль повидать Джироламо Сантуччи (Бобби Дойл), переехавшего несколько лет назад в Хартфорд, но, поразмыслив, он миновал этот город и остановился в Томпсонвилле, в специальном лагере для владельцев трейлеров.

В целом Валачи вспоминает о своем пребывании там с теплым чувством. Ему нравились местные жители: «Они не такие, как в Нью-Йорке, говорят при встрече «здрасьте». По правде говоря, сначала меня это как-то смущало, но потом я привык». Вскоре после прибытия в Томпсонвилл Валачи познакомился с местной девушкой и начал с ней встречаться два-три раза в неделю. Они ходили вместе на гонки изношенных автомобилей и в кино, посещали время от времени какой-нибудь придорожный ресторанчик. «Иногда, — рассказывает Валачи, — мы просто проводили вечер в трейлере, и я готовил ужин. Я неплохой повар, если хотите знать». В один из таких вечеров, в сентябре, по радио передали сообщение об убийстве Малыша Ауджи Пизано. «Да уж, — говорит Валачи задумчиво, — Вито ни о чем не забывает. Малыш Ауджи не прибыл на ту встречу после покушения на Фрэнка Костелло, вот и схлопотал».

Девушка знала Валачи под именем Чарльза Чарбано. Когда они познакомились, Валачи сказал ей, что живет в трейлере потому, что поругался с женой. Но в конце концов ему пришлось признаться, что дела обстоят серьезнее. Валачи сообщил ей, что проживает в Штатах незаконно и ему приходится скрываться, чтобы не быть высланным из страны. Слушая сообщение об убийстве, они также узнали, что вместе с Пизано была убита находившаяся с ним бывшая победительница конкурса красоты. Подруга Валачи заметила: «На такое способны только звери. Надеюсь, у тебя нет таких знакомых».

«Конечно, — вспоминает Валачи, — я сказал, что у меня нет таких знакомых. И, в общем-то, я с ней согласен. Следовало подловить Ауджи, когда он был один».

Пока Валачи находился в бегах, его регулярно навещал Сэлли, которому было поручено приглядывать за музыкальными автоматами. В середине ноября он сообщил, что Ральф Вагнер, которому было предъявлено обвинение по тому же делу, все настойчивее добивается встречи со своим боссом. Валачи дал Сэлли телефон почтового отделения, расположенного недалеко от лагеря, и сказал, что будет ждать звонка Вагнера в одиннадцать часов вечера в ближайшую пятницу. «Жду я, значит, звонка, — рассказывает Валачи, — и тут прямо из темноты в помещение врываются легавые. Меня повязали и отвели назад к трейлеру, устроили там обыск. Потом отвезли в Хартфорд».

Вагнер выдал Валачи в надежде, что ему сократят срок. Хотя Валачи об этом тогда догадывался, он решил ничего не предпринимать по этому поводу. «Поступи я иначе, — говорит он, — и у меня были бы еще большие неприятности». Для предъявления обвинения Валачи отвезли в Бруклин, где, при попытке продать героин работающему под прикрытием сотруднику Бюро, был арестован сын Джона Фримэна. На суде Валачи заявил, что узнал о том, что находится в розыске, всего несколько дней назад, и в момент задержания, собственно говоря, как раз собирался позвонить в Нью-Йорк, чтобы узнать, на каком основании его арестовывают. В конце концов Валачи был выпущен под залог в 25 тысяч долларов. Выйдя на свободу, он сразу же передал предупрежденному заранее поручителю свою сберкнижку с тремя тысячами долларов в качестве залога.

За время отсутствия Валачи «лотерея» и ростовщические дела пришли в упадок, поэтому в ожидании суда он занялся восстановлением своего бизнеса с музыкальными автоматами. Тем временем он поручил своему адвокату затеять торг относительно того, какой срок получит Валачи в случае признания себя виновным. Адвокат сообщил Валачи, что похоже, ему светит семь лет, но на состоявшемся вскоре совещании этот срок увеличился до двенадцати. С этого момента Валачи начал подумывать о том, чтобы нарушить подписку о невыезде и бежать. «Я решил, — рассказывает он, — что если они сойдутся на семи годах, я остаюсь, а если это будет двенадцать лет — делаю ноги».

Поначалу он было собрался бежать в Бразилию. Он рассчитывал финансировать свой побег путем продажи бизнеса с музыкальными автоматами, который стоил тогда где-то пятьдесят тысяч долларов, а также всей имеющейся у него наличностью, примерно двадцатью тысячами. Но выполнение этого плана сразу же столкнулось с непреодолимыми трудностями. Никто из «Коза ностры» не хотел покупать дело Валачи из-за страха настроить против себя Бюро по борьбе с наркотиками. Столь же безуспешными были и попытки продать его коммерсантам, занимающимся музыкальными автоматами на легальной основе. «Ребята со стороны боятся покупать «точки» у членов мафии, — объясняет Валачи. — Они думают, что мафиози продаст им свой бизнес, подождет с полгодика, а потом заберет все «точки» назад. Конечно, такое случается. Я пытался растолковать им, что я в беде, и со мной у них никаких трудностей не будет, да без толку».

После одной отсрочки суд над Валачи был назначен на февраль 1960 года. Налицо были признаки, что, по его собственному выражению, он получит «море времени». Валачи отказался от идеи бежать в Бразилию, так до конца и не обдуманной. Вместо этого он решил пересечь канадскую границу. До суда оставалось всего несколько дней, а Валачи еще требовалось проработать все детали своего нового плана. Он попытался добиться новой отсрочки. Когда это не удалось, Валачи согласился признать себя виновным, если ему дадут месяц на «устройство личных дел». Такая льгота была обещана. После этого он встретился с Винсентом Мауро и Фрэнком Карузо (Фрэнк Жук), еще одним солдатом из «семьи» Дженовезе. «Я сообщил ребятам о своем намерении соскочить, — вспоминает Валачи, — и они сказали, что у них есть приятель, который мне поможет. Вот так я и познакомился с Альбертом Агуечи. Я встретился с ним в баре Мэгги на Лексингтон-авеню, в районе Пятидесятых улиц [27]. Туда же пришел и Мауро, который представил меня Альберту. Агуечи живет в Торонто, но он работает со Стивом Магаддино, потому что «семья» Стива крутит кое-какие дела в Торонто и Монреале. Агуечи назвал мне такую-то дату, когда я должен приехать в Буффало и зарегистрироваться в отеле «Шатлер-Хилтон».

Потом Валачи совершил поступок, воспоминания о котором терзают его до сих пор. Опасаясь, что после побега поручитель судебного залога пустит с молотка дом Валачи в Йонкерсе, Валачи, особенно не раздумывая, продал его с большим убытком за наличные. «Я тогда был как в тумане, ничего не соображал, — вспоминает Валачи. — Я старался держать семью, свою настоящую семью, подальше от дел, которыми занимался, и вот случилось так, что она все-таки из-за меня пострадала». На вырученные деньги он купил для своей семьи другой дом в Бронксе, но он не шел ни в какое сравнение с прежним.

Сделав это, Валачи дал своему верному работнику Сэлли тысячу долларов, попросив не забывать менять пластинки в музыкальных автоматах, и уехал на поезде в Буффало. Он провел в номере отеля полтора дня, прежде чем пришел Агуечи. Он сообщил Валачи, что все удалось устроить, и «местные ребята», часто пересекающие границу, возьмут его с собой. Агуечи проинструктировал Валачи, что если у пограничников возникнут к нему вопросы, сказать им, что он живет в Буффало и едет в Канаду «повеселиться».

Валачи пересек границу без приключений и, проехав несколько миль, пересел в ехавшую позади машину Агуечи. Они остановились на ночь в мотеле, и на следующий день приехали в Торонто. Сначала Агуечи отвез Валачи к себе домой, познакомил с женой и детьми, а также со своим братом Вито, который тоже был «солдатом» «Коза ностры». Потом они поехали в итальянскую семью, где Валачи предстояло жить. Его жилище имело отдельный вход с улицы и состояло из кухни и «гостиной», куда была поставлена раскладушка. После обеда Валачи пошел в соседний магазин и купил там продуктов, а также кое-какие кухонные принадлежности. Он забыл взять с собой в Торонто телевизор, поэтому решил прогуляться по центральной части города. Валачи к своему удовольствию обнаружил, что она напоминает район Бродвея. Он посетил бурлеск-шоу и вернулся домой довольно поздно.

Там его поджидал Агуечи. Выяснилось, что ему весь вечер названивали из Нью-Йорка, передавая сообщения для Валачи. Очередной звонок ожидался в два часа ночи. На этот раз позвонил сам Тони Бендер. «Возвращайся, — сказал он Валачи. — Насчет тебя все улажено. Получишь всего пять лет».

Приговор должны были объявить на следующий день, и Валачи следовало присутствовать в суде. По телефону он сказал Бендеру, что подумает, но, прежде чем отправиться спать, сообщил Агуечи, что не собирается возвращаться. Прошло менее часа, и Агуечи вернулся. «Я ничего не могу поделать, — сказал он. — Утром тебе придется вылететь в Нью-Йорк. Легавые из Бюро слишком сильно на нас наседают».

Агуечи сообщил Валачи, что из аэропорта он должен ехать прямиком в дом поручителя. Валачи так и сделал. Там его встретил двоюродный брат поручителя. От него Валачи узнал, что поручитель находится в суде, но позвонит ему сюда. Валачи дождался звонка, и поручитель велел им немедленно ехать в суд на машине двоюродного брата. По дороге, когда они остановились у светофора на одном из перекрестков, Валачи внезапно выскочил из автомобиля, поймал такси и отправился в Бронкс. «Не хотел я ехать в этот суд, вот и все», — объясняет он.

Примерно месяц Валачи переезжал с места на место в Бронксе и Нью-Джерси («Люди, у которых я останавливался, были просто моими друзьями, а не членами мафии, поэтому я не хочу называть их имена»), пока вдруг не обнаружил, что у него возникли большие проблемы с руководством «Коза ностры» в связи с отказом от пятилетнего срока. Он позвонил Бендеру. Тот настаивал, чтобы Валачи согласился на пять лет: «Все уже улажено. И это будет стоить тебе всего пять тысяч».

В конце концов, Валачи сдался. Он вспоминает, что, войдя в зал суда, сразу почувствовал, что атмосфера там «какая-то не такая». И оказался прав. Если ранее в отношении него какая-то договоренность и существовала, то, видимо, к тому моменту она уже потеряла силу. Дело грозило кончиться тем, что ему дадут пятнадцать лет. «Естественно, — рассказывает Валачи, — первым делом я подумал об апелляции» [28]. Объявление приговора было отложено на две недели. Все это время его непрерывно допрашивали сотрудники Бюро по борьбе с наркотиками. Валачи признается, что предпринял последние отчаянные попытки добиться смягчения приговора. Он выдал Бюро некоторые детали, касающиеся торговли героином, не сообщив, однако, никакой информации о «Коза ностре» или отдельных ее членах. В результате его показаний Ральф Вагнер, который вдруг сам решил бежать, воспользовавшись освобождением под залог, был вновь арестован и осужден на срок от восьми до двенадцати лет. Их обоих затем отправили в федеральную тюрьму Атланты.

По словам Валачи, в Атланте сидело примерно девяносто членов «Коза ностры». Об их присутствии ощутимо свидетельствовал тот факт, что, наряду с обычными площадками для бейсбола, ручного мяча и баскетбола, значительная часть внутреннего двора тюрьмы была отведена для итальянской игры «боччи» [29]. Дженовезе был абсолютным повелителем в этой маленькой империи, существовавшей внутри тюрьмы. Он являлся арбитром всех споров и распределителем всех благ. Никто не смел обращаться к Дженовезе без полученного заранее разрешения, а после разговора заключенные отходили от него, почтительно пятясь. Так как он соизволял выходить из камеры всего лишь два вечера в неделю, записываться на разговор с ним следовало задолго до самой беседы. Делалось это через специальных посредников.

Первой проблемой, с которой Валачи столкнулся сразу же по прибытии в Атланту, было неожиданно холодное отношение к нему со стороны Дженовезе. Особенно его беспокоило то, что в этом плане на Вито ориентируются и остальные заключенные мафиози. Наконец, Валачи удалось добиться встречи с боссом. К своему огромному удивлению он обнаружил, что Дженовезе считает его «человеком Тони». Валачи знал, что Бендер был понижен — находясь в тюрьме. Дженовезе поручил руководство «семьей» Томасу Эболи (Томми Райан) и Джерардо (Джерри Катена) — но он никогда не подозревал, какой большой зуб на Тони имеет его босс. Валачи использовал представившийся шанс сказать пару удачно выбранных слов в адрес своего «лейтенанта». «Да я в Атланту попал только из-за Тони, — почти закричал он. — Тони пообещал, что я получу только пять лет, если сдамся. А мне дали пятнадцать».

В последующие недели Дженовезе продолжал расспрашивать Валачи о Бендере. («Вито никогда ничего не говорит прямо, сразу трудно понять, что он имеет в виду»). Постепенно до него стало доходить, что Дженовезе подозревает Бендера в совершении за его спиной нескольких сделок с наркотиками, доходами от которых Тони, по идее, должен был поделиться со своим боссом. Примерно через три месяца догадки Валачи нашли свое подтверждение, когда Дженовезе не мог скрыть своего гнева по поводу любимчика Бендера Винсента Мауро, которого взяли на крупной операции по продаже героина.

Валачи, по-видимому, удалось убедить Дженовезе, что он не имеет отношения к делишкам Бендера, и у него, наконец появилась возможность со спокойной душой предаться рутине тюремной жизни. Его назначили постоянным дежурным по столовой, что означало ежедневный подъем в пять часов утра. Так как Валачи страдает легкой формой диабета и, теоретически, подвержен приступам слабости, ему удалось добиться перевода на работу в более благоприятную среду — в парниковое хозяйство. В августе 1961 года Валачи внезапно увезли из Атланты в Нью-Йорк, на еще один процесс по делу о наркотиках. Именно тогда, как утверждает Валачи, его «подставили», что и привело затем к «беде». Среди однодельцев Валачи были все те, кто помог ему бежать в Канаду: Винсент Мауро, Фрэнк Карузо, Альберт и Вито Агуечи.

Из них только братья Агуечи попали в тюрьму на Вест-стрит, Мауро и Карузо удалось скрыться. Валачи рассказывает, что Вито ему сразу не понравился, зато с Альбертом сложились хорошие отношения.

Первыми словами Альберта были: «Джо, мне жаль, что тебя впутали в это дело». Да, плохо, что он попался. Я старался как-то помочь ему, но некоторые люди просто не могут вынести заключения. Мне сразу стало ясно, что Альберт Агуечи долго не протянет. Он только и говорил о том, что его выпустят под залог и как его жена собирает деньги для этого дела, и что он собирается сделать, если Магаддино не выручит из тюрьмы его брата. Альберт имел в виду, что он всем расскажет об участии Стива, его босса, в сделке, на которой их повязали. Это, кстати, было правдой.

Я спросил Альберта, сколько ему лет.

— Тридцать восемь, — отвечает он.

— Хочешь совет? — говорю я. — Ты слишком многое передаешь на волю. Возьми меня, например. Когда меня арестовали в первый раз, я никому не звонил, не передавал никаких записок. Я нашел поручителя и дал ему залог. Все так делают. А ты шлешь письма и не получаешь никакого ответа. Эти твои записочки до добра не доведут. Ты должен быть рад до смерти, что к тебе хоть адвоката прислали.

Но Альберт меня не слушал, говорил, что ему плевать. Его все-таки выпустили под залог после того, как жена продала дом и внесла пятнадцать тысяч. Ну и что? Не прошло и двух недель, как мы по радио узнали, что Альберта нашли в каком-то поле всего обожженного. С трупа сняли отпечаток пальца, только так и опознали.

Когда убили Альберта, сумму залога для его брата подняли до пятидесяти тысяч. Только это уже не играло никакой роли. — Последнее, что тогда хотел бы Вито Агуечи, так это оказаться на воле.

(После освобождения Альберта Агуечи под залог ФБР перехватило в Буффало телефонный разговор двух «лейтенантов» из «семьи» Магаддино, который, к сожалению, не мог фигурировать в качестве доказательства в суде. «Лейтенанты» обсуждали, как Агуечи ходил к Магаддино и угрожал ему. Потом они начали хихикать над перспективой «подрезать» Агуечи и говорили о том, что лучше всего было бы «заняться» им на «ферме Мэри». ФБР посчитало, что эта ферма находится где-то в окрестностях Буффало, и сконцентрировало свои поиски там. На самом же деле она была расположена под Рочестером, в штате Нью-Йорк, где 23 ноября 1961 года и нашли труп Агуечи, лежащим в поле. Его руки были связаны за спиной куском белья, потом облили бензином и подожгли. Вскрытие показало, что когда Агуечи был еще жив, с его тела срезали около тридцати фунтов мяса).

Суд все-таки начался без Мауро и Карузо, которые по-прежнему находились в бегах. «Это сделало меня, — отмечает Валачи, — самым важным парнем на скамье подсудимых». Он признал знакомство с главным свидетелем, «рабочим» Мауро по имени Сальваторе Ринальдо. Валачи не стал оспаривать вину других лиц, проходивших по делу, но он настаивал, что сам к нему не имеет никакого отношения. «Этот Ринальдо, — утверждает Валачи, — специально подтасовал все даты, чтобы я вписался в схему его показаний». В течение всего процесса, однако, Валачи в основном молчал, и в феврале 1962 года был признан виновным вместе с одиннадцатью другими подсудимыми. Валачи получил двадцать лет лишения свободы, которые он должен был начать отсиживать одновременно с остатком уже имевшегося срока.

Через три недели Валачи отвезли назад в Атланту. По дороге туда он думал над тем, как ему вести себя с Дженовезе. «Я знал, конечно, — поясняет Валачи, — что Вито считает Тони Бендера участником этой сделки и опять чувствует себя обделенным. А это означало, что я снова влип». Он пробыл в тюрьме всего три дня, пока его снова не забрали в Нью-Йорк для участия в том, что, по словам Валачи, стало первым выстрелом в войне нервов, начатой Бюро с мафией. Во время его краткого пребывания в Атланте Дженовезе так и не вышел из своей камеры. Валачи поэтому не удалось встретиться с боссом, но перед своим отъездом он получил зловещую записку, в которой выражалась «надежда», что они «еще увидятся». Было еще одно обстоятельство, которое наводило Валачи на размышления. Ральфа Вагнера переместили в камеру Дженовезе. «Я не знаю, чья это идея, Ральфа или Вито, — говорит Валачи. — Да это и неважно, без соизволения Вито этого бы все равно не произошло. Что Ральф мог рассказать Дженовезе, сидя с ним в одной камере? Только то, что, по его указанию, старик хотел бы услышать».

В Нью-Йорке, по словам Валачи, сотрудники Бюро по борьбе с наркотиками снова начали его интенсивно допрашивать. Он не «сломался» и отказался говорить, несмотря на угрозы следователей «пришить» ему еще одно дело по обвинению в торговле героином. Во время допроса Валачи узнал ошеломившую его новость. Ему сообщили, что Тони Бендер убит, и он является следующим в списке Дженовезе.

(Энтони Стролло, он же Тони Бендер, исчез 8 апреля 1962 года. По показаниям миссис Тролло, последними ее словами к мужу были: «Тебе лучше надеть пальто, сегодня холодно». На что он ответил: «Я вернусь через несколько минут. К тому же на мне теплые кальсоны». Больше Бендера не видели. Супруга заявила, что не могла понять причину его загадочного исчезновения. Она настаивает, что Бедер «был добрым человеком и не имел врагов; его все очень любили»).

Через несколько дней Валачи услышал по радио, что Бендер действительно исчез, и его, как считают в полиции, уже нет в живых. В указанном сообщении Валачи усмотрел свою собственную судьбу, но никому в этом не признался. Наоборот, он исполнился ненависти к Бюро, так как хотел бороться за свое будущее без чьей-либо помощи или подсказки. «Я не хотел, чтобы они, легавые то есть, радовались, как они все правильно рассчитали, когда сообщили мне о смерти Тони».

Но тут появился новый момент. Валачи сообщили, что его собираются вернуть в тюрьму Атланты. Одновременно выяснилось, что у него будет попутчик — Вито Агуечи. Сначала Валачи не мог взять в толк, как все это следовало понимать. Будучи в тюрьме на улице Вест-стрит, ему доводилось слышать, что Агуечи, вместо того, чтобы быть отправленным в федеральную тюрьму, оказался в вестчерской окружной тюрьме, где, по выражению Валачи, «держат всех сук». Как бы в подтверждение имевшихся у него подозрений, Агуечи по пути в Атланту вел себя исключительно нервно. «Он постоянно спрашивал, — вспоминает Валачи, — что о нем думают все остальные».

Но в Атланте Агуечи поместили в обычный тридцатидневный карантин для новоприбывших, и Валачи забыл о нем. Его больше занимал Дженовезе. Босс, к удивлению Валачи, встретил его очень сердечно и даже предложил переселиться в свою камеру [30]. «Конечно, мне следовало знать о всех этих штучках, — рассказывает Валачи, — но я подумал, что если Вито будет за мной приглядывать, у меня появится точно такая же возможность приглядывать за ним. Поэтому я, конечно, высказался в том смысле, что если вы хотите жить со мной в одной камере, то я не прочь переселиться. Да и как я мог ему отказать?»

В рассчитанной на восемь человек камере жило шесть заключенных. «Помимо меня и Вито, — вспоминает Валачи, — там сидел, естественно, Ральф Вагнер, еще один парень — он не был нашим, но дружил с Ральфом; кроме того в камере жил один калека по имени Анджело (через него Вито общался с остальными заключенными в тюрьме) и китаец, который ни хрена не понимал, что вокруг происходит». В это время пришло тревожное известие: Винсент Мауро и Фрэнк Карузо были арестованы в Испании и привезены в Нью-Йорк, как раз перед отъездом оттуда Валачи [31].

— Что рассказывали ребята, которые проходили по делу вместе с тобой? — как-то спросил Дженовезе у Валачи.

— Неужели вы думаете, что они стали бы мне что-нибудь рассказывать, зная, что я после суда попаду к вам? Если вам интересно, что я думаю, а не то, что мне рассказали…

— Нет, — раздраженно прервал его Дженовезе. — Мне не интересно, что ты думаешь. Мне интересно, что ты знаешь.

Помолчав, он продолжил:

— Им известно, что случилось с Тони?

— Конечно, известно. Все в Вест-Стрите знают о Тони, — ответил Валачи.

— Ну и как они к этому отнеслись?

— Не очень хорошо, это уж точно.

— Что ж, — сказал Дженовезе равнодушно, — это лучшее, что могло случиться с Тони. У него, в отличие от нас с тобой, не хватило бы мужества сесть за решетку.

Валачи подумал, что Дженовезе собирается рассказать ему о том, что Тони был стукачом. Но он внезапно прервал разговор:

— Забудем об этом, — сказал Дженовезе. — Давай-ка лучше спать.

В середине мая Вито Агуечи вышел из карантина и, по словам Валачи, стал проявлять большую активность в тюремном дворе. Сначала Валачи заметил его вместе с Джоном Диогарди (Джонни Дио), сидевшим в Атланте за уклонение от уплаты налогов. Затем он увидел Агуечи трущимся около Джозефа ди Палермо (Джо Бек), которого посадили по тому же делу, что и Дженовезе. Наконец, от своих соседей Валачи узнал, что Агуечи имел продолжительную беседу с самим Дженовезе. «Конечно, мне хотелось разобраться, что происходит, — говорит Валачи. — Но я подумал и решил делать вид, что мне все это безразлично».

С его точки зрения, Агуечи, боясь прослыть стукачом, сказал Дженовезе, что Валачи не только занимался героином втайне от своего босса, но и стал сотрудничать с Бюро по борьбе с наркотиками. По мнению Валачи, Бюро как раз и рассчитывало на такой ход событий. Однако это ведомство, признавая, что Агуечи начал работать в качестве его информатора, утверждает, что это случилось на два года позже описываемых Валачи событий.

Как бы то ни было, Дженовезе стал все больше и больше отдаляться от Валачи. Другие члены «Коза ностры» тоже начали его сторониться. В один прекрасный день Валачи обнаружил, что оказался совершенно изолированным в той части столовой, где сидели нью-йоркцы. «Надвигалось что-то серьезное, и я это чувствовал, — вспоминает Валачи. — Было похоже, что они хотят, чтобы я сорвался, но я не позволял этому случиться. Я подошел к Вито и спросил, почему он позволяет обращаться со мной, как с собакой. Дженовезе сказал, что он все уладит, но так ничего и не сделал. Ведь он сам за всем этим стоял».

Однажды после окончания рабочего дня ди Палермо предложил Валачи сэндвич с бифштексом, якобы вынесенным из тюремной кухни. «Джо Бек со мной в последнее время даже не разговаривал, — рассказывает Валачи, — и вот теперь вдруг предлагает мне сэндвич. Конечно, я подумал, что они в него чего-нибудь подложили, и этот сэндвич выбросил». Опасаясь быть отравленным, Валачи начал есть пищу в фабричной упаковке, которую покупал в тюремном ларьке. Он также стал избегать ходить в душевую — излюбленное место для расправы над неугодными заключенными. «Не успел я опомниться, как ко мне обратился Джонни Дио. Он работал тогда в душевой, выдавал всем чистое белье. Джонни сказал, что у меня, видно, много работы, раз я пропустил два банных дня подряд. Он предложил прийти завтра, сказал, что будет там и выдаст мне белье. Ну, мол, иначе я буду ходить грязным до самой субботы, когда у нас банный день (разговор был во вторник). Я обещал прийти, но, конечно, не пришел».

Несколько вечеров спустя Дженовезе прочитал Валачи короткую проповедь насчет того, что необходимо выбросить из бочки гнилое яблоко, пока из-за него не испортились остальные. После этого он торжественно поцеловал Валачи. «Поцелуй смерти», как его предупредил тогда Ральф Вагнер.

(Вагнер поступил бы, пожалуй, умнее, если бы воздержался от комментариев. Он получил условное освобождение и покинул Атланту в октябре 1967 года. Через две недели Вагнер исчез. В последний раз его видели в одном из манхэттэнских баров в 4 часа утра 19 октября. Он сказал своим собутыльникам, что едет на какое-то важное совещание в Бронксе. Позже пустой автомобиль Вагнера был обнаружен на пересечении Бродвея и 72-й улицы).

После этого уже никто не притворялся. Следующим вечером, когда Валачи проходил мимо площадки для игры в «боччи», Вито Агуечи, игравший поблизости на скамейке в карты, разразился в его адрес потоком итальянских ругательств. «Я уж и не помню, что он там орал, — рассказывает Валачи, — да и какая разница? Обычные вещи — что я, мол, сука вонючая, крыса, ну и так далее. Я глянул на него и увидел рядом с ним целую толпу ребят. Если бы я прыгнул на Агуечи, эти козлы окружили бы меня со своими ножичками, и Джо Каго была бы хана. Так что я сделал вид, что ничего не слышу, и пошел себе дальше».

По словам Валачи, даже Дженовезе не мог скрыть удивления, когда он вернулся в камеру живым. Они ничего не сказали друг другу. Валачи всю ночь пролежал на своем топчане, не сомкнув глаз. Утром он попросился в одиночку. «Идя на это, я сам себе подписывал смертный приговор. Это все равно что на воле самому сдаться в полицию. Но какая разница? Если эта кодла возьмет меня в кольцо, мне все равно крышка. Сколько я еще мог продержаться и не подпускать к себе ребят Вито?»

В одиночке Валачи объявил голодовку. Он предпринял безуспешные попытки добиться встречи с Джорджем Гэффни, возглавлявшим в то время нью-йоркское отделение Бюро по борьбе с наркотиками. Но даже тогда у Валачи не было намерения начать давать показания. «Я просто хотел затеять с ним канитель, чтобы выбраться из тюрьмы в Атланте», — объясняет он. Последняя надежда Валачи рухнула, когда тюремная администрация вернула письмо, посредством которого он надеялся через свою жену заручиться помощью Томаса Люччезе. С этого момента Валачи решил, что если ему суждено умереть, он прихватит с собой на тот свет хотя бы еще кого-нибудь. Но Валачи не собирался нападать на Дженовезе. «Я хотел, чтобы Вито остался жить, — вспоминает он. — Я хотел, чтобы когда-нибудь наступил день, когда ему придется ответить за то, как он обращается со своими людьми».

22 июня 1962 года Валачи приказали вернуться в общую зону, так как он не мог дать удовлетворительного объяснения причин, побудивших его просить одиночного заключения. Валачи передвигался по тюремному двору, как заводная кукла. «Вы можете представить, как я себя чувствовал, — говорит он. — Я не понимал, куда я иду и откуда». Когда Валачи увидел за трибуной на бейсбольной площадке троих притаившихся и, очевидно, поджидавших его заключенных, он начал пятиться, пока не заметил лежащий на земле кусок металлической трубы. В этот момент рядом оказался еще один человек, который, как показалось Валачи, был ди Палермо. Накопившиеся в Валачи страх и отчаяние, наконец, вырвались наружу. Ди Палермо был одним из главных его мучителей. Как раз перед уходом Валачи в одиночку ди Палермо спросил его: «Ну, и какие теперь у тебя отношения с нашим стариком?»

Валачи схватил трубу и убил проходившего мимо совершенно постороннего человека.