Исповедь влюбленного в жизнь

Глава 7. Первые прощания

Сразу за триумфом 1970 года в Мексике последовали привычные уже приемы, банкеты, поздравления – все это было очень приятно, но и вместе с тем утомительно. В нашу честь устроили праздничный ужин, а потом некоторым из нас позвонил генерал Эмилиу Медиси, президент Бразилии. В 1964 году в Бразилии начался период военной диктатуры, и Медиси, пришедший к власти в 1969 году, был известным фанатом футбола. Он даже посеял некоторые волнения в сборной, заявив перед Чемпионатом мира, что хотел бы, чтобы его любимый футболист, Дада Маравилья, вошел в команду. Такая вот Бразилия – перед Чемпионатом мира каждый хочет высказаться, даже президент.

Медиси снова лично поздравил нас несколько дней спустя, когда мы прилетели домой в Бразилию на прием в президентский дворец. Он говорил о том, как он гордится нами и как рад, что мы привезли на родину трофей: конечно, он видел определенное политическое преимущество в футбольном превосходстве Бразилии – для страны и правительства это прежде всего хороший пиар – но было также очевидно, что он на самом деле любил футбол и был искренне рад нашей победе.

В то время многие говорили о том, что диктатура использовала футбол в своих целях. Будучи игроком, я не чувствовал никакого давления со стороны правительства, хотя некоторые члены нашего технического комитета и были военными, например командир запаса Клаудио Коутиньо. Во время подготовки он сказал нам, что победа Бразилии очень важна, поскольку она помогла бы успокоить народ.

По мере того, как до нас стала доходить важность этого свершения, мы сами начали размышлять о чудесном турнире. Газеты наперебой писали о том, как правильно то, что наш свободный стиль игры превзошел защищающийся подход итальянцев. И это соревнование было очень инновационным – на Чемпионате мира 1970 года впервые разрешили замены до трех игроков. Но лично для меня эта прекрасная идея несколько запоздала – как бы она мне пригодилась в Чили в 1962 году или в Англии в 1966-м, когда я вынужден был остаться на поле просто для того, чтобы сохранять численность команды. На этом чемпионате также ввели желтые и красные карточки. Их придумал судья Кен Астон, контролировавший позорную и жестокую «Битву при Сантьяго» между Чили и Италией в 1962 году и позже ставший председателем судейской комиссии ФИФА. Благодаря этому нововведению больше не возникали нелепые ситуации вроде тех, что можно было наблюдать в 1962 году на матче Чемпионата мира между Аргентиной и Англией. Тогда судья, говоривший по-немецки, удалил с поля аргентинца Раттина, и очень много времени было потрачено впустую из-за того, что никто не мог понять друг друга.

«Победителем» Чемпионата мира 1970 года стал сам футбол: об этом СМИ говорили единодушно. И я был невероятно счастлив, что именно наша сборная олицетворяла дух командной игры. Задача состояла в том, чтобы сохранить его и распространить и на другие страны, что было непросто при том условии, что от нас стали все чаще требовать победы любой ценой.

Но в Рио, куда мы прилетели из Бразилии на дальнейшие празднования, у меня было больше забот. В частности, я хотел связаться с Роземери, которая уже была на седьмом месяце беременности. Поздно ночью я, наконец, дозвонился до Сантоса, и как же здорово было услышать ее голос! Она сказала, что я нужен ей рядом, и на следующий день я рванул домой. Тогда оказалось, что в Сан-Паулу планировался парад в нашу честь, но я уже был в пути. Позже меня критиковали за то, что я покинул команду, что было несколько несправедливо: если бы мы заранее решили, что все будем участвовать в программе, разумеется, я бы остался с товарищами.

Наш сын, Эдсон Шолби ду Насименту – Эдиньо – родился 27 августа 1970 года. Когда я впервые взял его на руки, то сказал, что он может стать тем, кем захочет, и ему вовсе необязательно играть в футбол. Для меня это не имело никакого значения. Мы с его мамой Роуз просто желали лучшего для нашего мальчика. В конце концов, все родители хотят дать своим детям то, чего они сами были лишены, все то, за что им приходилось бороться. И я был не исключением и думал только о том, что Эдиньо продолжит учебу, равно как и Келли и все наши любимые дети.

Поскольку моя семья увеличилась, я решил, что мне следует позаботиться о будущем: было пора заполнить пробелы своего образования. Я, наконец, вернулся к учебе. Я хотел получить диплом, и, согласно традиции, мне, как студенту первого курса, сделали короткую стрижку – вот почему в Мексике у всех короткие волосы, прически, известные как «стрижка Пеле».

В юном возрасте я не очень хорошо учился – я уже рассказывал, каким я был непоседой. Будучи ребенком, я хотел только играть. Многие проходят через этот этап, веря в то, что жизнь – это сказка, и нам никогда не придется взрослеть. Восхищаюсь людьми, которые могут посвятить себя учебе еще в детстве. В 1970 году, когда я уже повзрослел, желание учиться все еще меня не покидало. В этом возрасте многие осознают, как много они еще не сделали. Я уже был взрослым и понимал, что мне очень пригодится в жизни академическое образование; и более того, я начал испытывать недостаток понимания себя как личности. Кто я такой? Кем я был? Просто футболистом? Нет, это должно быть нечто большее. Я много раз посещал школы, университеты, больницы и разные компании, где говорил о футболе. Я чувствовал, что должен сделать свои выступления лучше, полнее. Но я понимал, что мне не хватает именно образования. У меня не было базы, ну или почти не было. Я встречался с более образованными людьми и решил наверстать все упущенное. Моим детям это послужило бы хорошим примером, да и мне, конечно же, пошло на пользу.

Когда становишься родителем, понимаешь, насколько это все важно, и как безрассудно тратится время на жалобы на школу. Тогда я начал задумываться о том, чтобы уйти из футбола. К тому времени я уже немного устал от бесконечных перелетов и ночах в отелях. Я хотел изучать физическую культуру, так я бы, по крайней мере, остался в своей области. Но этот путь был непрост.

Больше всего на исполнение этой мечты меня вдохновил профессор Жулио Маццеи, именно он мне всегда говорил, что я должен учиться. Когда я рассказал ему, что подумываю об этом, он очень обрадовался и заверил меня, что я могу рассчитывать на его помощь. Он говорил, что важно быть не лучшим спортсменом в мире, а самым умным спортсменом в мире. Когда мы отправлялись в поездки с «Сантосом», он часто брал с собой книги и преподавал нам импровизированные уроки английского и испанского.

Я уже окончил начальную школу, так что для того, чтобы изучать физкультуру в колледже, мне надо было получить свидетельство об окончании средней и пройти курсы подготовки к вступительным экзаменам. Для того чтобы чего-то добиться, нужно сделать первый шаг, и я страстно хотел достичь своей цели. Это было непросто, если учесть все мои футбольные обязательства и прочие дела. Я целый год прилежно учился – каждую свободную минуту я проводил за рабочим столом, читал и писал. Профессор Маццеи стал мне старшим братом, вторым отцом. На самом деле, в итоге я даже стал звать его «папой». Так профессора называла и его жена, подхватив эту привычку от детей.

Когда я, наконец, вошел в зал, чтобы сдать экзамен, профессор Маццеи заметил, что я нервничал, – и неудивительно! Он обернулся и сказал: «Расслабься, Пеле. Не переживай – ты усердно работал, ты много учился. Ты хорошо подготовился, так что даже не думай о неудаче». Я вспомнил дорогу в Сантос, когда Валдемар де Брито сказал мне то же самое – фраза «Расслабься, Пеле» осталась со мной. Я сдал экзамен и получил аттестат. Это значило, что теперь я мог двигаться дальше и готовиться к поступлению в университет. Я учился еще один год. Но я был сосредоточен на своей задаче, а профессор Маццеи всегда находился рядом, как и обещал.

Наконец, я был готов. Я сдавал экзамен в Апаресиде, красивом городке в долине Параиба на границе между Сан-Паулу и Рио-де-Жанейро. Мой старый друг Зито – товарищ, одержавший со мной победу на Чемпионате мира 1958 и 1962 годов и какое-то время являвшийся моим партнером по бизнесу, владел фермой в Апаресиде, и там я ночевал накануне экзамена. Когда я проснулся утром, то увидел оседланную лошадь, готовую отвезти меня к месту проведения экзамена. Я чувствовал себя настоящим Дон Кихотом на коне, двигающимся навстречу важному событию.

Мне удалось совладать с нервами, и когда я уходил, я был уверен, что сдал. Неделю спустя пришло письмо с подтверждением – двери колледжа, наконец, были открыты передо мной. Я вернулся к учебникам, и борьба продолжилась. Профессор Маццеи теперь стал увереннее, и он воодушевлял меня каждый день. Помимо физкультуры мне нужно было подтянуть историю Бразилии и математику. Я чуть было не завалил заплыв на двадцать пять метров. Невозможно научиться плавать, сидя на берегу реки или моря, и в Бауру я однажды чуть не утонул. Так что для того, чтобы сдать этот тест, мне пришлось усердно поработать. Наконец, я оказался на третьем этапе своей борьбы за диплом.

Курс в Университете Сантоса длился три года. Помимо всего, связанного с фитнесом и спортом, он включал в себя множество разных предметов вроде психологии, философии и истории. Я приободрился, когда узнал, что помимо меня тут было еще много других спортсменов, и в тяжелые времена мы поддерживали друг друга. Занятия начинались в половине восьмого утра, и никаких послаблений не было. Профессоров не интересовало, что вечерами я профессионально занимался футболом, я все равно должен был сидеть с остальными студентами. Наконец, я окончил университет вместе с ними – это был невероятно волнительный момент. Еще раз подчеркну, что стоит отдать должное профессору Жулио Маццеи – моя учеба увенчалась успехом во многом благодаря его почти родительской заботе.

Я получил диплом не для того, чтобы стать тренером, – я никогда к этому не стремился. Я сделал это для того, чтобы подать пример: когда хочешь кем-то стать, нужно за это бороться. Я преуспел, с каждой точки зрения, только благодаря тому, что я решил продолжить учебу и придерживался этого курса. Тот же самый совет я дам всем молодым людям, спортсменам и нет – очень важно получить образование. И решимость приносит успех.

Победа на Чемпионате мира 1970 года заставила меня задуматься об уходе из футбола, прежде всего из сборной, чтобы проводить больше времени с семьей. Теперь у меня было двое детей, а поскольку я много путешествовал, все обязанности по уходу за ними ложились на Роземери. Дондиньо, мой папа, всегда говорил, что нельзя останавливаться, когда люди просят тебя остановиться. Все нужно делать в свое время, так тебя лучше запомнят. Неприятно видеть, как кто-то сдает позиции. Я был на самой вершине; я сыграл свой лучший Чемпионат мира, я забил тысячу голов, я был известен. Так что я дал понять, что не стану участвовать в следующем Чемпионате мира, а также стал готовить почву для поиска нового игрока под номером 10 в «Сантосе». Я не торопился уходить, но мне было важно обозначить свои намерения.

Сперва я попрощался со сборной, сыграв в двух прощальных матчах. Первый состоялся 11 июля 1971 года на стадионе «Морумби» в Сан-Паулу. Мы играли против Австрии. Я выступил только в первом тайме, но забил последний свой гол за Seleção. Всего в составе сборной я забил семьдесят семь голов – это национальный рекорд, и я этим горжусь. Последний прощальный матч прошел на «Маракане». Игра состоялась неделю спустя, 18 июля, а нашим соперником была Югославия. Еще один невероятный опыт. Для начала, на стадион набилось 180 000 человек – а ведь это даже не был соревновательный матч. Игра была ничем не примечательна, мы закончили со счетом 2:2, но я никогда не забуду, как меня провожали болельщики. Я не мог сосредоточиться на игре и я был на поле только первые сорок пять минут. Когда матч закончился, стадион скандировал: «Fica! Fica!» («Останься! Останься!»). Я сделал круг почета по стадиону в окружении детей, а толпа все еще просила меня не уходить. Я держал в руках свою желто-зеленую футболку и не мог сдержать слез.

После этого меня критиковали за то, что я так рано покинул интернациональный футбол, будучи в хорошей форме. Наверное, это было предсказуемо. Так всегда… Всем не угодишь.

Мой контракт с «Сантосом» истекал в следующем году, и, казалось, клуб хотел взять от меня максимум. Курочка, несущая золотые яйца, вот-вот была готова покинуть гнездо, и они собирались заставить меня играть, заработать для клуба как можно больше денег… За восемнадцать месяцев мы посетили Южную Америку, Карибские острова, Северную Америку, Европу, Азию и Австралию. Почти весь мир. Никогда еще в моей жизни не было столько аэропортов, отелей и разных стран. Я уже сыграл свой тысячный матч за «Сантос» против «Трансвааля» в Парамарибо в Суринаме. Казалось, что они хотели выжать из меня еще несколько сотен перед моим уходом.

Все это время мое отношение к клубу постепенно менялось. Я получал все меньше удовольствия от игр. Помимо постоянных путешествий – а я поклялся завязать с ними после рождения Эдиньо – структура клуба также претерпела много изменений, как среди команды, так и в менеджменте. Прежде всего появились новые тренеры – среди них был мой бывший товарищ Мауро, сменивший Антонио Фернандеса (его все звали Антониньо; он трагически погиб в автокатастрофе в 1973 году). Мауро был настоящим джентльменом и капитаном сборной Бразилии в 1962-м. Он также считался хорошим тренером, любившим осторожный стиль игры, больше полагавшийся на защиту. Когда он пришел в «Сантос», команда уже растеряла свою мощь, которой обладала в прошлом.

Спустя какое-то время сменилось и руководство, и они уволили Мауро через полгода работы. Ему на смену пришел Жаир да Роза Пинто, еще один мой товарищ, который был в клубе, когда я только пришел в 1956 году. Он хорошо потрудился на команду «Америка» из Рио. Жаир знал, что «Сантос» не так силен, как прежде, но он все равно хотел придерживаться атакующего стиля игры. Но он допустил большую ошибку, уволив профессора Жулио Маццеи, который руководил программой физической подготовки, – и это было непростительно! Когда Жаир ушел, также не добившись большого успеха, его место занял бывший полузащитник Пепе. Он был ветераном «Сантоса» и нашим старым другом. В 1974 году тренером стал бывший игрок «Бангу» Тим, который пытался заманить меня в команду, когда я еще был подростком. Тренеры сменяли друг друга, и целостности клуба это не шло на пользу. «Сантос» явно сдавал.

Я разрывался между тем, чтобы уйти совсем и заключить новый контракт на своих условиях. Я решил остаться еще на какое-то время, пока клуб еще был на плаву, и, само собой, из-за этого поползли слухи о моих нелепых требованиях, причем некоторые были по-настоящему абсурдными. В то время, пока я играл за «Сантос», клуб заработал более 20 000 000 долларов (конечно, в пересчете на современные деньги эта цифра была бы гораздо больше), и не думаю, что было бы преувеличением заявлять, что большую часть этих денег они получили благодаря мне. Когда я участвовал в матче, «Сантосу» платили больше, причем порой в два раза, и это факт. И еще стоит отметить, что после того, как я ушел, «Сантос» не провел ни одного матча за границей.

Многие говорят, что я обогащался в то время, как «Сантос» боролся за свое существование – но, разумеется, все было как раз наоборот. Меня всегда критиковали в СМИ, особенно в бразильской прессе, а во время этого периода нападки только участились. После того как я высказался о детях, забив тысячный гол, многие сочли это пустой демагогией. Но некоторые политики решили, что у меня были благие намерения. Это мне помогло, когда вместе с несколькими другими футболистами мы пошли на встречу к президенту Медиси, чтобы обсудить права футболистов. Это было задолго до введения правила Босмана в Европе (согласно которому игроки без контракта могут переходить в другие клубы), и в этом плане ситуация в Бразилии была очень тяжелой. Работа футболиста чем-то напоминала подневольный труд. Как только заканчивался контракт с клубом, футболист не мог играть за любую другую команду – ему нужно было получить разрешение клуба. И клуб был практически свободен в своих действиях. Не существовало никакого порядка выхода на пенсию, медицинской страховки. Я знал, что случилось с папой и с Васконселосом, и ни у одного из них не было гарантии занятости. На публике с футболистами, может, и обращались, как с богами, но условия труда у них были немногим лучше, чем у рабов. Помню, у нас в «Сантосе» был полузащитник, который начал встречаться с дочерью директора. Однажды он поссорился с ней, и директор настоял на том, чтобы его выгнали из команды. Его наказали потому, что у него не было тех прав, которыми наделены люди на других работах. Мы встретились с Медиси и, хоть и казалось, что он нам сочувствует, ничего предпринято не было. Лишь почти тридцать лет спустя правовой статус футболистов наконец изменился, и поспособствовала этому моя работа на посту министра спорта.

Я хорошо знал права футболистов в целом, а также свои права в частности. Я также многое понял во время обсуждения новых условий контракта с «Сантосом». Мое предложение было очень простым – я хотел в течение года играть на своих условиях, а затем еще год получать простую зарплату и передавать все гонорары и призовые деньги на благотворительность. Я заработал достаточно за год и знал, что могу спокойно уйти, если бы руководство не удовлетворило мои требования. Обсуждения шли неделями, прежде чем эти условия наконец приняли.

Так что я остался в клубе, за который играл всю свою жизнь, и пытался получить удовольствие от этих последних лет. Но со временем это становилось все труднее, поскольку «Сантос» менялся, и уходили люди, которые стали для меня семьей. Стало одиноко без друзей и коллег вроде нашего великолепного капитана Зито, Лулы, Антониньо, Мауро, Пепе, Коутиньо, Лимы и остальных. А особенно без Жулио Маццеи.

В 1973 году наступил очередной год путешествий. Мы снова начали его в Австралии. В дальшейшем мы играли в странах Персидского залива, в Египте и Судане, в Африке и Европе, в Германии, Франции, Бельгии и Англии. В Англии мы участвовали в двух матчах и проиграли в обоих со счетом 1:2 «Фулхэму» и 2:3 «Плимуту». Я забил в каждом матче, но прощание на английской земле было печальным. «Машина футбола» потеряла свой блеск, хотя порой что-то еще напоминало о былой славе. Помню, в частности, один матч, прошедший в июне того года, когда мы играли в США против «Балтимор Бэйс». Тогда я пробил угловой, и мяч улетел прямо в ворота, не коснувшись ни одного другого игрока. Единственный gol olimpico в моей карьере.

Провести матч против «Балтимора» предложил Генри Киссинджер, госсекретарь США. Это может показаться удивительным, но Киссинджер был и остается большим фанатом футбола, поэтому впоследствии он еще не раз окажет непосредственное влияние на мою карьеру. Матч в Балтиморе был организован в поддержку компании доктора Жоао Авеланжа, претендовавшего на пост президента ФИФА. Киссинджер видел, какое внимание было сосредоточено на бразильском футболе и на мне в частности, и он решил таким образом познакомить свою страну с этой игрой. С подобным аргументом спорить было невозможно: будучи фанатом футбола, он хотел, чтобы США играли не хуже остальных стран, а добиться этого можно было, только приведя самого известного игрока, а также приняв Чемпионат мира у себя. И то, и другое ему в итоге удалось.

Авеланж попросил меня помочь ему добиться высокой позиции в ФИФА. Выборы должны были состояться в 1974 году. Мы вместе путешествовали по США, Африке и Европе. Я поспособствовал тому, что он стал чуть известнее и привлек внимание делегатов ФИФА, особенно в Африке. Наши поездки были полны событий. Однажды во Франции мы давали интервью на радио, а какие-то политические эмигранты пытались попасть на сцену. Нам с Авеланжем пришлось ретироваться через черный ход! Тогда Авеланж относился ко мне, как к сыну. Его кампания увенчалась успехом, и он занимал должность президента ФИФА с 1974 по 1998 год.

Идея играть в США появилась в моей голове еще двумя годами ранее, когда я встретился с мужчиной по имени Клайв Туа и двумя его деловыми партнерами во время тура «Сантоса» по Ямайке. Клайв был главой футбольной команды в Нью-Йорке под названием «Космос», и однажды мы с ним разговорились, сидя у бассейна при нашем отеле. Клайв рассказывал о состоянии спорта в Америке, о том, как они пытались восстановить футбольную лигу. Но им были нужны звездные игроки, способные привлечь народ, который все еще души не чаял в бейсболе и американском футболе. Я слушал, как профессор Маццеи переводил его слова, уделяя им лишь половину своего внимания, поскольку я не мог взять в толк, какое отношение это имело ко мне. Но в конце концов ему удалось заинтересовать меня заявлением, что среди звезд футбола должен быть самый известный игрок, и он хотел бы предложить мне контракт с «Космосом».

«Деньги – не проблема, – сказал он. – Сколько бы это ни стоило!» Но вопрос был не в этом – я уже отказывался от огромных сумм, предложенных европейскими клубами. И хоть я еще не заключил новую сделку с «Сантосом», я намеревался завершить работу с этим клубом. Но я поблагодарил Клайва и отказался, и он ушел с пустыми руками.

Прошло два года, и я все еще не думал даже о «Космосе», но мои связи с Америкой крепчали. В 1973 году, например, я подписал контракт с «Pepsi-Cola», согласно которому мне предстояло работать над крупным проектом мастер-классов для детей – над так называемой Международной молодежной футбольной программой, в рамках которой я сотрудничал с Жулио Маццеи. Я решил попробовать – и получил огромное удовольствие. По прошествии первого года я продлил контракт еще на пять лет. Нетрудно представить, во что превратилась моя жизнь. Я играл в футбол, уделял время мастер-классам – и еще учился и тренировался.

Программа произвела фурор. Для тренеров, школ и игроков она была бесплатна. Мы с профессором побывали в шестидесяти четырех странах и давали мастер-классы по всему миру. Мы написали книгу и выпустили плакаты с тренировками профессора Маццеи и сняли обучающий фильм под названием «Pele: The master and his method»[6], который получил одиннадцать международных наград. На съемки фильма ушла уйма времени и сил, это было детище Гиоры Бреил из «PepsiCo», но это того стоило. И я по сей день горжусь нашей работой. Мы много снимали на стадионе «Вила Белмиро» в Сантосе, привлекая местных детей.

В 1973 году произошло еще кое-что: на «Маракане» проводился матч в честь Гарринчи. Хоть я и был очень занят, я не мог этого пропустить. Гарринча был величайшим правым нападающим из всех, что я видел и с кем имел удовольствие играть. Было приятно снова увидеть его в желтой форме (в тот день Бразилия играла против одиннадцати приглашенных футболистов от ФИФА), после того как он рано ушел из спорта в связи с травмой колена. У него также были личные проблемы, в частности с алкоголем, и он свернул на кривую дорожку. Я пытался ему помочь, предложив Бразильскому институту кофе взять его на работу, и в начале 70-х он жил в Италии и занимался рекламой. Мы все хотели, чтобы он справился со своими проблемами, он был иконой футбола.

Самое печальное событие в истории Гарринчи произошло несколько лет спустя. Все хотели чествовать знаменитого игрока, и он принял приглашение поучаствовать в карнавале в Рио. Что касается меня, то я не раз получал приглашение на подобные парады, но я всегда отказывался: ведь если бы я пошел с одной школой самбы, все остальные затаили бы на меня обиду, чего совершенно не хотелось. Как бы то ни было, Гарринча участвовал в параде вместе с одной из самых популярных школ самбы, «Мангейрой». Я наблюдал за карнавалом по телевизору и, увидев своего друга, чуть не расплакался. Он сидел на платформе, словно не понимая, что происходит вокруг. Гарринча казался изнуренным, в нем будто совсем не осталось жизни. Это было одно из самых печальных зрелищ, что мне довелось увидеть.

Чудовищный позор. Все хотели ему помочь, но в конце концов никто так и не мог до него достучаться. То же самое произошло и с Джорджем Бестом. Мы все хотели его спасти, но никому этого не удалось.

Гарринча умер в 1983 году. Я не ходил на его похороны. На самом деле я не переношу вид мертвых с тех пор, как в детстве увидел того погибшего пилота. Я предпочитаю молиться в одиночестве.

Я завершил свою международную карьеру, но перед Чемпионатом мира 1974 года, проходившим в Западной Германии, меня уговаривали передумать. Одной из причин было то, что я все еще отлично играл за «Сантос». В 1973 году наш клуб стал чемпионом Паулисты, а я снова получил звание лучшего бомбардира соревнования. (На самом деле в том году было два чемпиона, что произошло из-за колоссальной неразберихи во время решающего матча против «Португезы». По окончании основного и дополнительного времени счет был 0:0, и вся надежда возлагалась на пенальти. Мы забили два гола, и у «Португезы» оставалось еще два пенальти. Но судья Армандо Маркес неправильно подсчитал количество пробитых ударов и забитых мячей и остановил встречу – это означало, что мы стали чемпионами. Болельщики и команда ликовали. Тренер «Португезы» понимал, что судья не прав, но он также осознавал и тот факт, что выиграть в серии пенальти его команде будет сложно, поскольку им оставалось надеяться только на то, что мы не реализуем оставшиеся удары. Поэтому он быстро увел команду со стадиона и посадил ее в автобус. Когда Армандо Маркес понял свою ошибку, «Португезы» уже и след простыл. Их тренер сделал отличный ход. На следующий день федерация Паулисты решила не переигрывать и объявила обе команды победителями. Я был последним пенальтистом «Сантоса» и расстроился из-за того, что не смог исполнить свой удар – забить победный гол в финале чемпионата было бы приятно.) Моя статистика в Паулисте была хорошей: с тех пор, как я впервые принял участие в турнире, я одиннадцать раз становился лучшим бомбардиром, а «Сантос» удостаивался звания чемпиона десять раз.

Что касается участия в сборной Бразилии, то на меня давили с разных сторон. Президент Эрнесту Гейзель, вступивший в эту должность в 1974 году, его жена и некоторые другие политики хотели, чтобы я вернулся в Seleção. Но к тому времени я уже был наслышан о том, что военный режим делал с некоторыми студентами, о том, как изгоняли знаменитых певцов, многие говорили о пытках. Дочь Гейзеля приходила ко мне, прося передумать. Но я не собирался менять своего решения.

Жоао Авеланж, глава Confederação Brasileira de Desportos, готовящийся вступить в должность президента ФИФА, также уговаривал меня поехать в Германию. С ним заодно был тренер Марио Загалло. Он был обеспокоен тем, что не мог найти старым игрокам достойную замену. Помимо меня из сборной ушли Тостао, Жерсон и Карлос Алберто. «Я бы хотел рассчитывать на твой талант, – сказал мне Загалло. – Ты мог бы решить серьезную проблему с нападением». Он думал, что если бы у Бразилии был Пеле, то они были бы готовы к чемпионату.

Я всегда очень уважал Марио Загалло. После того как мы победили на Чемпионате мира 1970 года, мы с Брито решили выпить воды в раздевалке, когда я почувствовал, как кто-то коснулся моего плеча. Я подумал, что это был очередной журналист, и не повернулся, пока Брито не сказал: «Эй, мужик, это Загалло». Я тут же встал. Мы с тренером обнялись и расплакались. Я сказал ему: «Мы должны были быть вместе, чтобы трижды стать чемпионами – это могло случиться только с тобой». И я на самом деле имел это в виду – он был со мной в 1958 и 1962-м, и привел нас к победе в 1970-м, будучи тренером. Карлос Алберто Паррейра, который долгое время был тренером сборной, а тогда, в 1970 году, работал членом технического комитета Загалло, является еще одним большим его фанатом и считает его лучшим тренером в мире. Но я твердо решил, что не буду играть – я озвучил свои причины в 1971 году, и с тех пор они не изменились.

Но я все же хотел посетить этот турнир и рассматривал некоторые варианты, в частности предложение поработать комментатором для бразильского телевидения. Когда об этом стало известно, многие начали протестовать, заявляя, что я не вхожу в соответствующий профсоюз, что у меня недостаточно опыта, и так далее. От этой идеи пришлось отказаться. Я должен был рекламировать «Pepsi» в рамках контракта Международной молодежной программы, и у меня была очень привлекательная причина быть на начале турнира. Вместе с Уве Зеелером, великолепным немецким футболистом, нас пригласили поучаствовать в церемонии открытия и обменяться призами – Уве должен был передать мне старый кубок Жюля Риме, который Бразилия получила на вечное хранение, выиграв его трижды; а я передавал ему новенький золотой кубок ФИФА.

Несмотря на то что команда потеряла нескольких ветеранов 1970 года, Загалло смог привлечь к участию в турнире Ривелино, Жаирзиньо и Пауло Сезара. Но команда играла не так хорошо, как прежде; Загалло стал придерживаться более аккуратного стиля; Клодоалдо получил травму перед финалом; да и в целом отношение к игре было не то – не хватало той строгости, что была свойственна процессу подготовки к турниру в 1970 году, внимания ко всем мелочам и отчаянного желания победить. Я понял это, поговорив с Пауло Сезаром непосредственно перед первым матчем против Югославии, который проходил во Франкфурте. Я пришел в тренировочный лагерь пожелать им удачи, когда Пауло Сезар отозвал меня в сторону и рассказал о своих сомнениях – но, вместо того чтобы переживать из-за каких-нибудь тактических аспектов предстоящей игры, оказалось, он никак не мог решить, стоит ли ему просить больше денег у французского клуба, который звал его к себе.

Ситуация сильно изменилась по сравнению с 1958 годом. Я помню ответ Беллини, капитана, когда доктор Пауло извинялся перед нами за то, конфедерация спорта не могла заплатить нам за победу слишком много, поскольку тогда она переживала тяжелые времена. «Мы приехали сюда не за деньгами, – сказал Беллини. – Мы приехали за титулом – за победой на чемпионате, – и мы это сделали. Если у вас есть лишние деньги, мы будем благодарны, но не стоит из-за этого беспокоиться».

В 1974 году мне казалось, что если игроков больше заботит их стоимость после турнира, чем сам турнир, то можно считать, что на Чемпионате мира они уже проиграли. Так и было. Матч против Югославии закончился с жутким счетом 0:0, причем ребята сделали очень мало попыток забить гол – Жаирзиньо перевели с его крыла на позицию центрального нападающего, и ему явно было там некомфортно. В следующем матче против шотландской команды с неутомимым Билли Бремнером Бразилия выступила не лучше, и игра также завершилась со счетом 0:0. Победу удалось одержать только над скромным Заиром, но и тут счет был всего 3:1, тогда как четырьмя днями ранее Югославия разгромила эту же команду со счетом 9:0. Нам повезло пройти в следующий раунд, в то время как Шотландия туда не попала, несмотря на то что набрала столько же баллов, сколько и мы, и на один балл больше, чем Аргентина, которую также пропустили.

В первом матче второго раунда нам предстояло играть с Восточной Германией. И снова выступление было очень неубедительным, Бразилия забила всего один гол. Запустить мяч в ворота удалось Ривелино, причем Жаирзиньо пришлось постараться и уступить дорогу мячу, летевшему мимо него в сетку. Нам удалось одолеть Аргентину и попасть в состав последней четверки, но команде всего лишь повезло. Я наблюдал за ходом турнира и видел, что Бразилия просто ни разу не столкнулась с сильнейшими сборными. Но уже 3 июля в Дортмунде наша сборная встретилась с Нидерландами. Это была команда великого Йохана Кройфа, олицетворяющая «тотальный» футбол, и ее примечательный и свободный стиль напомнил мне о том, как когда-то играли мы.

Для современной сборной Бразилии это было слишком, и наши соперники вышли победителями со счетом 2:0, причем Крайф в этом матче исполнил потрясающий удар с лета. Мы вылетели и даже в матче за третье место уступили Польше. Меня это очень расстроило, я переживал из-за поражения так, будто сам был в команде.

Баланс сил в мировом футболе менялся. Голландцы, юная и талантливая команда из Франции, дисциплинированные немцы с сильной тактикой и техникой, которые в финале одолеют Кройфа и голландцев, – стало понятно, что для бразильской сборной началась эпоха совершенно новых противников.

Наступили тяжелые времена. Меня нередко останавливали на улицах и говорили: «Видишь, что ты наделал? Если бы ты был в сборной, Бразилия бы победила!» Но я знал, что поступил правильно. И я понимал, что мое время в «Сантосе» тоже подходит к концу. Я решил сыграть в последнем матче и рассказал об этом в клубе. Они не слишком-то были довольны этими новостями и попытались убедить меня передумать. Я все еще был в хорошей форме, забивал голы и отлично играл. Они хотели выжать из меня еще пару недель, месяцев, лет… Но я не собирался менять свое решение. В конце сентября я сообщил им новость: матч против команды «Понте-Прета» на стадионе «Вила Белмиро» на следующей неделе станет моим последним.

Я всегда думаю об одном забавном совпадении. Во время своего первого матча за «Сантос», когда мы играли против «Кубатана» в далеком 1956 году, на мне была выездная форма в черно-белую вертикальную полоску, как форма «Ньюкасл Юнайтед» и «Ювентуса». Затем на протяжении почти всей своей карьеры я играл в белой домашней форме «Сантоса». А на свою последнюю игру из-за цветов «Понте-Преты» я снова надел футболку в черно-белую полоску. Во всем этом чувствовалась определенная цикличность; играть в этой форме было непривычно, но, с другой стороны, это казалось правильным решением.

Обычно, когда кто-то играет в последний раз, то все происходит по определенному сценарию: все приветствуют игрока, он делает круг почета, и все такое. Я не думал заранее о том, что буду делать. Начался матч. Спустя двадцать минут я был в центре поля, и ко мне летел мяч. Вместо того чтобы принять его грудью или еще как-нибудь, я поймал его руками. Решение было спонтанным. Просто в тот момент мне в голову пришла эта идея. Остальные игроки остановились и изумленно смотрели на меня. Болельщики затаили дыхание.

Думаю, тогда все поняли, что моя карьера завершилась. Я побежал в центр поля, все еще держа мяч в руках. Потом я встал на колени, положив мяч между ног. Я поднял руки вверх и изобразил подобие креста. Я хотел поблагодарить всех людей, всех болельщиков, всех бразильцев и, конечно, Бога. Я медленно обернулся, чтобы посмотреть на трибуны, приветствуя фанатов. По лицу у меня катились слезы.

Все болельщики вскочили на ноги, и послышался оглушительный рев одобрения, уважения и сожаления. Я встал и вытер лицо, а потом побежал к трибунам – к легионам поклонников «Сантоса», которые поддерживали меня на протяжении всех восемнадцати лет, что я играл в их цветах. Я не мог сдержать слез. Находиться на поле было почти невыносимо. И потом я ушел. Тогда – незадолго до моего тридцать четвертого дня рождения – я был уверен, что больше никогда не буду профессионально играть в футбол.

Ближе к концу 1974 года я искренне считал, что смогу заниматься бизнесом и футболом, не становясь рабом ни того, ни другого. У меня были определенные интересы, кроме того, за последние годы у меня появились и новые идеи; я надеялся, что могу сыграть какую-нибудь роль в развитии футбола в Бразилии и обучении детей спорту во всем мире. Но я не думал о том, что снова буду играть за одну команду – и, конечно, я не мог предвидеть возникновение тех обстоятельств, из-за которых мне пришлось этим заняться.

Меня снова подвел бизнес. У «Fiolax», производителя, чьи акции я купил, были проблемы. Когда я нанял специалиста для оценки всех моих дел, стало понятно, что я снова связался с убыточной компанией. Аудитор отлично поработал и разобрался с моими делами, продал несколько бизнесов и объектов, не приносящих прибыль, но «Fiolax» была на грани банкротства. По глупости я подписал документ, согласно которому я должен был взять на себя обязательства по выплате долгов компании, хотя и не являлся главным акционером. Когда пришло время выплачивать банковский кредит, а у компании на это денег не было, кредиторы пришли ко мне. Кроме того, надо было заплатить еще и штраф за нарушение правил импорта.

В итоге я потерял огромную сумму денег – несколько миллионов долларов. Мне нужно было договориться с кредиторами, и в этом мне помог Жоао Авеланж, чью кандидатуру на пост президента ФИФА я активно поддерживал, выступая вместе с ним и продвигая его перед голосованием.

Но я не хотел допустить банкротства «Fiolax» – я опять волновался из-за того, как бы это восприняла общественность, и мне нужно было где-то найти деньги. Был лишь один верный способ заработать: вернуться в футбол. Я получил уйму предложений. «Ювентус» и «Реал Мадрид» готовы были заплатить мне 15 000 000 долларов. «Милан» и «Америка» из Мексики также хотели заполучить меня. Но в глубине души я знал, что не хочу ехать в Европу. Мне бы пришлось играть круглогодично, и жизнь стала бы в точности такой, как во время работы в «Сантосе». Я решил, что нужно двигаться дальше.

Профессор Маццеи видел, что я не мог определиться. Он посоветовал мне еще раз рассмотреть предложение «Космоса». Впервые я его получил в 1971 году, но оно до сих пор было актуально. Клайв Туа даже позвонил мне из Нью-Йорка после моей последней игры за «Сантос», чтобы напомнить о себе. Было понятно, что он говорил серьезно – но стоило ли нам рассматривать его предложение? Мы с Жулио Маццеи сели и обсудили все преимущества и недостатки путешествия в Америку.

Больше всего меня волновало то, как такую новость воспримут у меня на родине. В конце концов, я ушел не только из команды, я оставил футбол в целом; меня критиковали за то, что я не играл в Чемпионате мира 1974 года, когда я был в хорошей форме и мог помочь Бразилии выиграть кубок (хотя я всегда считал, что мое участие ничего бы не изменило). Как мог я отказаться от своих слов? Да еще и отправиться за границу? Были и другие трудности. Тогда я еще не очень хорошо знал английский, а для моей семьи, особенно для дочери Келли, мой отъезд был сродни катастрофе.

Профессор Маццеи отметил положительные моменты. Во-первых, переезд в США позволил бы мне продвигать футбол в массы. Америка была самым богатым, самым влиятельным государством в мире, а футбол там еще только зарождался. У меня была отличная возможность все изменить – там я мог бы повлиять на большее количество людей, чем в стране с уже сложившейся культурой футбола. Это казалось настоящим началом чего-то нового, увлекательного и веселого. Во-вторых, для нас с детьми это был отличный шанс выучить английский, а профессор Маццеи всегда говорил, что язык пригодится мне в будущем вне зависимости от того, чем я решу заниматься. И в-третьих, мне предлагали очень, очень большие деньги. Это был крупнейший спортивный контракт в истории.

Я обсудил все с Роземери, которая сказала, что в любом случае меня поддержит, и тогда я решил, что разумнее всего было принять предложение. Я собирался отправиться в Нью-Йорк и привезти в «Большое яблоко» немного самбы. Когда я уволился, внутри меня словно что-то умерло. Возвращение в футбол было для меня аналогично терапии.