Исправляя ошибки (СИ)

XVI (II)

Лор Сан Текка явился, чтобы встретить гостя, одетый в светлый и чистый балахон из грубой здешней ткани и в тяжелую плащевую накидку. Он вышел на свет широкой, хозяйской поступью, откинув полог шатра тем решительно-обстоятельным, как бы отвергающим возражения жестом, в котором отлично проявилось солдатское прошлое этого еще не старого, однако уже седовласого человека; этого грешника, полного величия раскаяния; эту воплощенную добродетель.

Сан Текка немного прихрамывал. Правую ногу он повредил в итоговом сражении — здесь, на Джакку — о чем не любил говорить, поскольку не желал, чтобы ему напоминали о его прошлом на стороне Империи. Впрочем, хромал он не всегда, а только когда степенно вышагивал вдоль палаток своих друзей-бедуинов, населявших Туанул, произнося при этом традиционную проповедь. Когда же требовалось поспешить, Текка словно забывал о давнем ранении, начиная двигаться целиком в соответствии с необходимостью.

Глаза и рот Сан Текки искренне и душевно улыбались, когда тот увидел старого друга спускающимся со спины лаггабиста, с плотно обмотанным тканью лицом, чтобы защититься от зноя и от сухих, обжигающих ветров Гоазоана. Однако проповедник Силы тотчас узнал последнего джедая, великую надежду ордена, живую легенду.

Они познакомились еще во время войны — а точнее, в тот короткий период, когда Люк возглавлял группу повстанцев, которые, в конечном счете, преследуемые силами Империи во главе с Вейдером, вынуждены были скрыться во льдах Хота. Лор Сан Текка был одним из тех, кому надлежало выследить опасного юнца и его спутников. Однако, хотя эти двое людей сражались по разные стороны, с самой первой своей встречи они не испытывали друг к другу вражды — а только непритворное уважение. Во многом они были похожи — одинаково крепкие и целеустремленные, даже сейчас, в своем монашестве или полумонашестве сохранившие твердость мышц и веселье в голосе. В их глубоко ревностном служении Силе до сих пор проглядывалась некоторая задорная боевитость, свойственная людям их времени — поколению, чья молодость прошла через реалии войны.

— Да пребудет с тобой Сила, друг мой, — с преувеличенной помпезностью произнес Сан Текка, двигаясь навстречу Скайуокеру.

— И с тобой тоже, солдат удачи, — проговорил Люк и тоже направился в его сторону, на ходу освобождая от повязки нижнюю часть лица.

Не любивший вспоминать о том, что когда-то он служил наемником, Лор Сан Текка, однако, не обижался, когда его называли «солдатом удачи», считая, что нынешнее его бытие тоже вполне отвечает этому определению.

Где-то на середине своего пути старые знакомые, наконец, сошлись и счастливо обняли друг друга за плечи. А после — уже вдвоем — направились к шатру Сан Текки, на ходу обмениваясь веселыми фразами. Текка по своему обыкновению хромал, что говорило о его внутреннем спокойствии и добром расположении духа.

Джедай окинул взглядом хижины поселенцев Туанула, простершиеся кругом. В прошлый его приезд их было существенно меньше. Среди местного населения попадались как люди, так и прочие расы, включая даже, на удивление, нескольких каламарианцев.

— Вижу, что твоя паства множится год от года, — сказал Люк.

Проповедник кивнул с довольным видом.

— Все больше тех, кто уверовал в мощь Силы, — отвечал он. — И я рад, что могу внести хотя бы малый вклад в восстановление того, что было некогда растоптано Империей почти до основания. Последователи Культа Силы — не джедаи, но и их усилия все же важны. Я и мои друзья собираем и храним знания о Силе, о ее служителях, о давних временах, когда орден джедаев славился на всю галактику. А еще мы стараемся указать своей верой, своим образом жизни верный путь для будущих поколений.

— Это похвально, друг, — молвил Скайуокер, испытав прилив благодарности.

Сан Текка отмахнулся.

— Это мой долг. Перед Силой. Перед тем, против чего я воевал когда-то. Но главное, перед собственной душой, которая нуждается в исцелении и находит его здесь.

Они вошли в шатер, кажущийся изнутри вовсе не таким крохотным и убогим, как снаружи. Комфортная обстановка обеспечивалась не в малой степени наличием кое-какой электроники, от которой Сан Текка, всячески стремившийся к аскетическому существованию, все-таки не сумел отказаться.

Жестом, полным мягкой настойчивости, хозяин усадил гостя на циновку в углу, где было тише и прохладнее всего, и где свет солнца, бьющий от проема в пологе шатра, не резал глаза. Сам же он присел чуть в стороне прямо на пол, устеленный ковровыми тканями с коротким и жестким, как щетка, ворсом. Однако прежде Сан Текка угостил старого друга бутылью холодной фруктовой воды, извлеченной из недр термосумки. Ведь с дороги Люк должен был умирать от жажды.

— Ты приехал один?

— С Беном. Но тот остался на корабле в предместье Ниима. Я посчитал, что путешествие по пустыне будет для парня слишком утомительным.

Сан Текка лукаво улыбнулся.

— Юный принц Органа… — немного нараспев произнес он.

Бывший солдат Империи до сих пор был не в силах воспринимать мать юноши иначе, как представительницу правящего дома, наследницу престола Альдераана. Мира, канувшего в вечность.

— Только не вздумай когда-нибудь назвать его так в лицо, — предупредил Скайуокер. — Не нужно, чтобы у моего ученика появился лишний повод зазнаться. В нем и без того довольно спеси.

Говоря так, Люк имел в виду, прежде всего, отношение Бена к другим ученикам академии — естественную заносчивость любимца. Наверное, именно она вместе с нелюдимым от природы характером и помешала мальчишке завести друзей среди ровесников. Скайуокер не мог одобрить подобного поведения. Сам он в юные годы был вовсе не таким.

— Хорошо, я постараюсь помнить об этом, — кажется, голос обитателя пустыни готов был сойти на хохот. — Должно быть, твой племянник порядком подрос?

— Ему девятнадцать, — ответил Люк с той уклончивостью, которая побуждает собеседника расспрашивать еще и еще. — И он выше меня почти на голову. Кстати, он просил кланяться тебе. Он тебя помнит.

Проповедник восхищенно присвистнул.

— Когда я видел Бена в последний раз, ему было… — Лор Сан Текка замялся, опасаясь ошибиться.

— Тринадцать, — подсказал Люк. — Тогда он был юнлингом, а сейчас — падаван. И мой верный товарищ.

— Вижу, ты гордишься им.

— В этом юноше будущее Скайуокеров. Каждый из нашей прославленной троицы что-то вложил в него. Лея и Хан дали ему жизнь, а я его воспитал. Я помог развиться его природным способностям. Уверен, придет время — и Бен еще покажет себя в неведомом ранее свете. Но довольно о нем, — гранд-мастер вдруг остановил сам себя, чувствуя, что еще немного — и его прорвет окончательно. Об ученике Люк мог говорить, сколько угодно, потешая свою гордость наставника и почти родителя. — А теперь давай-ка поговорим о цели моего приезда…

Магистр странным, таинственным движением пальцев указал на выход из шатра. Он как бы просил друга совсем прикрыть полог, а заодно проверить, не подслушивает ли их кто-нибудь. Сан Текка тотчас угадал, что дальнейший разговор уж точно не предназначен для посторонних ушей.

Пару мгновений спустя его седобородое лицо показалось из шатра и с несколько вороватым видом оглядело окрестности — уж не ошивается ли тут поблизости какой-нибудь проныра.

— Речь пойдет о происходящем в Неизведанных регионах, — сообщил Люк чуть тише, чем прежде.

Проповедник присел ближе к Скайуокеру. В возникшем полумраке его тяжелый вздох прозвучал на удивление выразительно.

Люк сделал пару глотков — с излишней резкостью, почти судорожно. Как будто в пластиковой бутылке, которая все еще находилась у него в руках, сообщая единственной живой ладони восхитительную прохладу, находилась вовсе не фруктовая вода, а напиток куда более крепкий.

— Через год после битвы при Джакку, — сказал он, — я впервые почувствовал, что за мной кто-то следит. Это существо — вернее было бы даже сказать, сущность — не живое, но и не мертвое. Оно не является и призраком Силы, сгустком энергии прошедших времен. Сейчас я бы назвал его порождением самого Хаоса, отправной точки Темной стороны.

— Ты хочешь сказать, что Хаос сумел воплотиться в живом существе? — уточнил Сан Текка.

— Возможно.

— Подобно тому, как Сила воплотилась в твоем отце?

— Я не знаю, — Скайуокер еще немного понизил голос. — Долгое время я убеждал себя, что это всего-навсего кто-то из побочных учеников Палпатина или Вейдера. Возможно, бывшие агенты инквизитория. Временами таковые появлялись, пытаясь мстить за гибель ордена ситхов мне или сестре. Но это нечто совсем другое, куда более мощное и устрашающее. Около семи лет спустя я снова его ощутил. На сей раз оно пыталось завладеть разумом Бена, и хвала великой Силе, что Лея вовремя заметила странности, происходящие с мальчиком, иначе мы бы потеряли его. Но с тех пор я постоянно ощущаю присутствие рядом темной сущности. Кажется, она затаилась где-то поблизости, выжидая подходящего момента, чтобы ударить.

Люк перевел дух, слегка поежившись, хотя в шатре стояла жара точно такая же, что и несколько минут назад.

— Не так давно я говорил с сестрой, — продолжил он. — Мон Мотма временно отошла от дел, переложив заботы на своих представителей, в частности, на Лею. Говорят, это связано с болезнью Верховного канцлера. Есть информация, что на границе с Неизведанными регионами и во Внешнем кольце начали скапливаться военные корабли. Остаткам имперской знати не дает покоя власть Новой Республики. Лея опасается, что наши враги хотят воспользоваться слабостью лидера сената, чтобы попытаться нарушить условия давнего соглашения.

— Я полагал, — сказал Сан Текка, — что ты предпочитаешь абстрагироваться от политики.

— Речь не только о политике, — возразил магистр. — Я боролся против Империи, потеряв в этой войне больше, чем мог предположить. Мой отец положил жизнь и собственную душу во имя равновесия, которому было предсказано наступить. Я не могу допустить, чтобы Темная сторона снова пришла в движение. Когда Мон Мотма позволила выжившим членам Теневого совета сохранить некоторое оружие при условии, что они признают поражение и удалятся в Неизведанные регионы, я был против этого. Одним своим решением новый сенат разом похоронил и Явин, и Эндор, и Джакку, лишив нас великой победы. Должно быть, моя душа так и не смирилась с этим за прошедшее время. Но сейчас я, по крайней мере, могу бесстрастно рассудить, какими доводами руководствовалась канцлер — народ в галактике устал от войны, большая часть цивилизованных миров была опустошена. Возможно, каждая из сторон в самом деле нуждалась тогда в передышке. Мира никогда не было, друг мой, были только времена перемирия, которым, похоже, приходит конец. Лея назвала мне несколько имен лидеров нового военного движения — это все те же уцелевшие участники Теневого совета. Например, Брендол Хакс с Арканиса…

— Комендант?

— Да, он. И многие другие представители бывшей имперской верхушки. Но все это вздор. Истинный кукловод всегда прячется за спинами своих марионеток. Нынешнего правителя возрождающейся Империи принято именовать «Верховным лидером».

Эту таинственную фигуру, уже давно маячившую на политическом небосклоне, долгое время никто в сенате не принимал всерьез, вероятнее всего, полагая, что Верховный лидер — это не более, чем абстракция, эмблема возрождения для приверженцев павшего строя. Однако в последние несколько лет стало появляться все больше утверждений, что Верховный лидер — вполне конкретная, реальная личность. Хотя кто именно, откуда он явился и каковы его цели — этого так и не удалось разведать никому.

Лор Сан Текка не знал этих загадочных подробностей. Пребывая среди песков, в сопровождении единственно добрых друзей, ищущих уединения так же, как и он сам, проповедник был практически полностью отрезан от мира и давно не слышал ничего о политической обстановке.

Люк и сам охотно остался бы в стороне, посвящая свои заботы целиком подрастающему поколению джедаев, если бы дело не шло о его близких и о благополучии Академии. Однако таинственная сущность ищет высшей власти, императорской власти — это значит, ни один чувствительный к Силе не может быть в безопасности.

— Я полагаю, — сказал Скайуокер, — что Верховный лидер имперцев и та сущность, что преследует меня и моих родных — это одно и то же. Почти десять лет я пытаюсь разгадать эту тайну, рыская по галактике в поисках заброшенных храмов, старых имперских и республиканских архивов — всего, что помогло бы мне найти нужную информацию. Я хватался за любые зацепки, способные хоть немного приблизить меня к цели. И вот, в конечном счете мои труды не пропали даром. Я готов… почти готов назвать истинное имя.

— Имя? — словно во сне переспросил Сан Текка и покосился — скорее всего, неосознанно — на свою пострадавшую ногу. Кажется, только сейчас он угадал, куда клонит его собеседник.

— Имя, которое известно тебе так же, как и мне. Внезапный любимец Дарта Сидиуса. Да, ты не ошибся, друг. Это он был твоим командиром в последнем сражении. По его вине ты получил свою рану.

Лор Сан Текка инстинктивно прижал пальцы к губам, которые не удержались и с выражением суеверного ужаса как бы сами собой беззвучно прошептали что-то — без сомнения, то имя, о котором шла речь.

Проповедник не решился произнести его громче, словно опасался, что имя это несет в себе тайную силу. Что же касается обладателя таинственного имени, которого бывший наемник, как и прочие подчиненные, даже сейчас боялся всей душой, то он, фактически, встал у руля катившейся в пропасть Империи в последний год ее существования — между роковым ударом при Эндоре и подлинной катастрофой при Джакку. Обласканный императорскими милостями, сумевший сделаться гранд-адмиралом флота, после гибели Палпатина именно этот человек возглавил довольно потрепанную, уже ни на что не надеявшуюся имперскую аристократию, сформировал Теневой совет и став его тайным главой.

Ранее поговаривали, будто он чувствителен к Силе и обладает почти таким же потенциалом, что и Вейдер; однако, в отличие от Вейдера, не обременен ужасными увечьями. Будто он, официально неся службу во флоте, занимается разведкой для инквизитория и лично Императора. Единственный, кто стоял ему поперек горла — это первый и законный ученик Сидиуса. Когда стало известно, что у Вейдера есть сын, появилась долгожданная возможность избавиться от соперника. Но в дело вмешался случай — тот самый случай, который решил исход войны и который Люк считал величайшей победой своего отца.

— Я полагал, что он скончался. Я был уверен… — прошептал Сан Текка каким-то мистическим тоном. Выражение его мертвенно-неподвижного лица было таким, словно он увидел призрак.

— Каждый, кто был хоть немного знаком с ним, надеялся, что это правда, — с горечью в голосе заключил Люк, — что ужас пустыни сгинул в тех же песках, в которых и начал свой жизненный путь. Но все мы ошибались.

— Мне известно, что после Эндора он долго скрывался в отдаленных мирах, занимался разведкой. Жил под вымышленным именем. Перед самой решающей битвой он находился на борту «Разорителя», который был ему, словно дом родной. Но «Разоритель» тогда здорово потрепало. Все пассажиры либо сгорели заживо, когда корабль вошел в атмосферу Джакку, либо погибли от удара, либо задохнулись, заживо похороненные под обломками. От корабля отделились только две спасательные капсулы, но командира не было ни на одной из них.

— Видно, гранд-адмирал все же выжил, — сухо констатировал Люк. — Трудно предположить, как это вышло. Однако… — он помолчал немного, собираясь с духом. — Сохранились обрывки отчетов дроидов медицинского отделения на «Небулон-Б», где после сражения одинаково выхаживали и солдат Альянса, и пилотов Империи, и штурмовиков. Все вперемежку — друзья и враги, сплошная неразбериха. Ты и сам помнишь, что там творилось. И потом, отчеты того времени заметно подчищены, мне пришлось собирать информацию по крупицам.

— Неужели он успел покинуть корабль?

— Вероятнее всего, да. В записях говорится об одном искалеченном теле, которое невозможно было опознать, хотя обрывочное описание позволяет предположить его личность. Тяжелые ожоги, множественные переломы. Даже лицо медики собирали по кускам.

— А что стало с ним потом? — недоумевал Сан Текка.

— Трудно судить. Архивы не содержат информации. Известно только, что, по крайней мере, первые двое суток после сражения этот человек оставался жив и пребывал на борту «Небулона-Б». А потом… возможно, был похищен своими приспешниками.

— Как ты можешь быть уверен, что это был именно он?

Люк протянул руку — ту, что была отмечена увечьем — и положил металлическую кисть на плечо старого друга.

— Я все еще чувствую его.

Магистр едва заметно прикусил губу: «Чувствую его в Бене».

Он отлично знал, что эта тварь всегда находилась где-то рядом, что она по сей день тайно общается с его племянником, пользуясь изумительной способностью парнишки к телепатии, и медленно отравляет его душу. Но будучи объективным, Скайуокер вынужден был признать, что именно благодаря этому тайному единению разумов он сумел узнать о личности врага куда больше, чем рассчитывал. Он подпустил Тьму слишком близко к Бену и к себе — и благодаря этому получил возможность через Силу увидеть то, что прежде было скрыто во мраке. Сейчас Люк чувствовал себя готовым встретить угрозу во всеоружии.

— Больше всего я боюсь, что враг доберется до моих учеников. Будущие джедаи, его потенциальные враги, должны стать для него первоочередной целью. Чтобы защитить новый орден, я увел этих детей ото всех — от жизни, от родных. Некоторые из них так и не простили мне своей вынужденной изоляции.

Скайуокер говорил «некоторые», имея в виду лишь одного. Самого близкого.

— Но каждый обучающийся в храме ребенок сознает свой долг перед возрождающимся орденом, которому все они клялись служить, — добавил он. — Рано или поздно враг доберется до меня, и до них тоже. Если не предпринять меры.

Гранд-мастер вновь поглядел на проповедника пристальным, полным мрачной решимости взглядом.

— Я надеялся, что ты расскажешь мне больше об этом человеке. Ведь ты служил под его началом.

Сан Текка вздохнул.

— Мы знали о нем немногое: имя, звание… а еще то, что с ним лучше не связываться без нужды.

Он вспоминал, что гранд-адмирал обладал способностью внушать необъяснимый трепет даже закоренелым воякам. Он был худощав, однако огромного, поистине исполинского для человека роста, с тяжелым взглядом черных, как две дыры, глаз, способных, казалось, видеть душу насквозь. Иногда солдаты гадали и спорили между собой, вправду ли гранд-адмирал принадлежит к человеческой расе. Его лицо напоминало неловко сшитую маску.

— Незадолго до битвы при Джакку ходили недобрые слухи, — сообщил проповедник. — Поговаривали, будто глава Теневого совета мыслит провозгласить себя новым императором. Находились даже те, кто утверждал, будто он ведет двойную игру, поставляя сведения о передвижении войск Империи сотрудникам Альянса. Еще говорили, что это он спровоцировал резню при Акиве, в которой погибло немало имперских офицеров.

— Полагаешь, гранд-адмирал таким образом решил заранее расчистить себе дорогу к власти?

— Вполне вероятно. Я бы нисколько не удивился. Впрочем, я мало осведомлен по этой части…

Простые солдаты чаще всего лениво отмахивались от подобных пересудов, считая их слишком муторными для понимания своего предельно простого склада ума. «Подковерная возня», — небрежно усмехались они, про себя думая, что командование рановато взялось делить шкуру еще не убитого зверя.

Скайуокер погрузился в свои мысли. Его черты заметно обострились, а между бровей возникла та самая глубокая складка, которая придает лицу выражение не то одухотворенно-возвышенное, не то мучительно-напряженное.

Неожиданно он спросил Лор Сан Текку, знаком ли тот с фольклором Альдераана.

— Есть одна легенда, удивительно подходящая к случаю, — пояснил последний джедай. — Лея рассказала мне ее еще в молодости…

Он преступил к пересказу.

В легенде говорилось о некой королеве, правительнице Альдераана, которая ради сохранения мира вынуждена была подписать с врагами договор с унизительными для себя условиями. Она якобы отдала свою единственную дочь в наложницы неприятельскому командиру, в описании которого, если вдуматься, присутствуют заметные черты печально известного бандита, узурпатора Боуриса Ульго. Сердце матери едва не разорвалось от горя, однако она все же сделала то, что велел ей королевский долг, хотя была уверена, что девица подвергнется насилию и ужасному обращению. Минули годы — и стало известно, что ее дочь, проданное врагам дитя, была уже не наложницей, а полноправной женой и государыней, властительницей сердца и помыслов врага. После смерти своего супруга она возглавила вражескую армию и государство. Тогда в галактике воцарился мир.

— Что ж, история эта не нова, — заключил Сан Текка, — и параллель между вымыслом и реальностью отследить нетрудно. Предположим, что королева-мать — это великая Сила, которая произвела на свет Избранного, однако вынуждена была отдать его Тьме ради всеобщего спасения. Твой отец и вправду стал жертвой Силы, проданной врагам во имя мира, отданной в залог. Однако он, подобно принцессе из рассказанной тобой сказки, сумел, преодолев все мыслимые барьеры, разрушить Империю мрака изнутри и вновь открыть галактике путь к Свету.

Скайуокер коротко рассмеялся.

— Ты невероятно проницателен, другой мой! Но как бы ты отнесся к тому, что единственная возможность преодолеть новую угрозу — это повторить старую сказку?

— Осторожнее, друг, — нахмурился проповедник, — ты говоришь о немыслимом. Никто, кроме Избранного, не справится с подобной задачей — ему придется преодолеть опасную грань, за которой стирается личность, и возвратиться человек уже не способен. Да и Вейдер, будучи Избранным, заплатил немалую цену за свою победу над мраком. Он страдал. Он был изувечен и лишился всего, что было дорого его сердцу. Тебе ли этого не знать?

— Но путь равновесия — это вовсе не обязательно путь страданий, — возразил Люк с неожиданной горячностью. — В последние годы существования старой Республики у ордена джедаев имелось одно интересное ответвление. Я имею в виду Мейса Винду и его учеников. Некоторые источники утверждают, что магистр Винду, будучи уважаемым членом Совета, одновременно проповедовал баланс между Светлой и Темной сторонами. Он допускал возможность черпать энергию из разрушительных чувств при условии жесткого самоконтроля. Сам магистр и его ученики владели особым боевым стилем — Ваапад, таинственной седьмой формой дуэли на световых мечах, которая подразумевала использование некоторых темных боевых техник. Обо всем этом говорится в архивах джедаев, находящихся в библиотеке на Оссусе.

— Предположим, — согласился Сан Текка. — Но какое отношение все рассказанное тобой имеет к нынешней ситуации?

— Самое прямое, — серые глаза Скайуокера так и вспыхнули — даже искусственный сумрак шатра не сумел скрыть его возбуждения, почти исключительного для такого человека, как Люк.

Его преследовала мысль, одинаково мучительная и назойливая. Признаться, Скайуокер поначалу не хотел даже на секунду задумываться о том, о чем, однако, снова и снова задумывался — и с каждым днем все более упрямо. Горькая убежденность, что в грядущей войне ставки куда более высоки, чем кажется поначалу — а значит, в ней не победить лишь силой оружия, — эта убежденность крепла в нем, как и в его сестре, несмотря на то, что оба отчаянно не желали так думать.

Чего греха таить, с годами они разочаровались в демократии и в силе Новой Республики. Люк потерял веру, которая провела его через всю войну, в тот день, когда узнал о мирном договоре Мон Мотмы с верхушкой имперской знати. Еще ему не давала покоя людская молва, которая своим немалым шумом пыталась сделать из него, из Люка Скайуокера, героя войны, символ жертвенности, едва ли не мученика — и пропаганда сената не мешала, а наоборот, всячески потворствовала этому убеждению. Люк не выдержал напора и сбежал. Разорвал все связи с властью и с миром. Канцлер позволила ему воздвигнуть на Явине новый храм джедаев — этот храм стал его убежищем. От славы, от политики, от суеты.

Однако, утратив одну веру, Люк обрел иную, куда более мощную — веру в Силу и в себя самого. Эта вера и вела его по жизни с той поры и по сей день. Что же касается Леи, то она еще пыталась встроить себя в механизм новой власти, хотя великое разочарование против воли заполняло и ее душу тоже.

Сейчас мучения Люка усугублялись тем, что он видел, или, во всяком случае, полагал, что видит выход — на первый взгляд, невероятный, однако подсказанный самой судьбой, самой историей их семейства. Чтобы победить Тьму, надо накормить ее ненасытную утробу. Заставить ее проглотить то, что в конечном счете окажется ей не по зубам — и тогда она подавится и задохнется, уничтожит сама себя. Однажды Люк уже видел это; видел воочию, в немыслимой близи. И он точно знал, что это возможно.

Есть один человек, способный совладать с новым врагом — избранная и желанная жертва; тот, кто от природы наделен изумительным даром — одинаковой расположенностью к обеим сторонам Силы, и его потенциал невероятно высок. Именно по этой причине враг мечтает заполучить его себе уже много лет. Это — тот, кому дано заглянуть за грань и сохранить свою душу.

Никто другой — даже сам магистр — не годится для подобного. После пережитого в юности Люк боялся падения во Тьму даже больше, чем смерти, потому что знал эту воронку, этот смертоносный вихрь Темной стороны слишком хорошо. Он сам почти ступил в него. Еще совсем немного — и он уже не сумел бы остановиться. Но тот, чья душа имеет не один, а два противоположно направленных внутренних якоря, в конечном счете способен вырваться из таких глубин, которые бы погубили кого угодно.

Вот только как заставить себя смириться с тем, что для победы им, как глаголет легенда, придется пожертвовать самым драгоценным — пожертвовать будущим?

Скайуокер торопливо растер лицо ладонями, чтобы прогнать некоторое оцепенение, поразившее его. Нет, нельзя даже допустить такую чудовищную мысль! Есть истории, которым не дано повториться. Пусть старое поколение, прожившее свою жизнь, даст молодому прожить и свою.

Сан Текка вдруг вскинул голову, слегка прищурившись. Люк сразу ощутил, что его запальчивая речь сказала приятелю куда больше, чем он сам намеревался и, возможно, чем хотел бы сказать.

— Даже если так, разве ты осмелишься просить кого-нибудь о том, чтобы пойти на жертву?

— Конечно, я не смогу… — прохрипел Люк осипшим на мгновение горлом.

Возникла пауза, во время которой каждый из собеседников думал о своем. Что за мысли обретались в умах двух этих умудренных людей, судить трудно. Можно лишь сказать, что напряженные их думы были далеки от простых и радостных.

Бен сидел за противоположным концом стола, наблюдая — надо сказать, не без некоторой брезгливости, — как его гостья поглощает запасы провизии. В ее торопливом движении челюстей, в твердом стремлении как можно скорее опустошить пластиковую тарелку дочиста, едва не вылизав, как нельзя более наглядно проявилась горькая доля этого несчастного существа, к которому юноша, как бы он не открещивался от этого, испытывал искреннее сострадание. Это сострадание появилось сразу за его заинтересованностью отважной маленькой оборванкой; одно чувство стало непосредственным продолжением другого.

Пока девочка ела, Бен не тревожил ее. Даже более того, он сам почему-то испытывал стеснение и не решался разделить ужин вместе с нею, предпочитая вместо этого лишь наблюдать за сидевшей прямо перед ним восьмилетней обжорой.

Один тупой и скучный вопрос вертелся в его мозгу. Бен вновь и вновь спрашивал себя, для чего он позвал сюда девочку? С каких пор ученик Скайуокера вдруг стал столь сердобольным, что готов угощать ужином любую подвернувшуюся шваль? Ответа он не находил. Да и нуждался ли его разум в ответе?

Девочка продолжала есть.

Один раз R2, который давно заметил незнакомое человеческое создание на борту вверенного его заботам корабля, сунулся было в кухонный отсек, чтобы поподробнее разузнать, кто такая эта маленькая пришелица. Однако Бен движением руки преградил ему дорогу, выставив невидимый заслон, чтобы назойливый дроид своим бинарным попискиванием не побеспокоил девочку.

А та все ела, ничего не замечая вокруг.

Когда она наконец закончила, Бен протянул ей термофлягу, которую успел вновь наполнить водой по самое горло.

— Спасибо, — пробормотала девочка с полным еще ртом, отчего это слово прозвучало как «шпы-и-бо».

Юноша прикрыл губы ладонью, чтобы она не заметила его невольную улыбку.

— Твои родители не будут тебя искать? — спросил он, пока девочка, запрокинув голову, отчаянно пила. — Разве они бы одобрили, что ты поднялась с незнакомым человеком на борт чужого звездолета?

— Мои родители далеко, — отозвалась малолетняя мусорщица, утирая мокрый рот тыльной стороной ладони.

— Но разве они не должны вернуться к сумеркам? Ведь ночью в пустыне холодно и опасно.

По крайней мере, так было на Татуине. Люк Скайуокер достаточно рассказал племяннику о своей родной планете. И он же часто подчеркивал сходство между Татуином и Джакку.

Разумеется, парень рассудил, что родители девочки, как и большинство сборщиков утиля, сейчас занимаются разграблением могил, потрошат скелеты старых кораблей, пока их дитя трудится в лавке, принося тем самым свою долю в семейный бюджет (если только запас пайков можно считать за таковой). Это предположение являлось самым очевидным.

Только когда девочка вдруг опустила глаза, Бен к своему стыду понял, что ляпнул что-то не то. В этот миг на детском лице, внезапно как-то странно поблекшем, промелькнула истинно взрослая и такая изумительно знакомая юному Соло тоска.

— Они не в пустыне, — сказала девочка, угрюмо покачав головой.

— А где же?

— Далеко…

Тут ее взгляд устремился к иллюминатору за широкой спиной Бена.

В это время солнце успело опуститься к горизонту. Еще час, или около того — и звездный узор начнет несмело прорезываться сквозь сумерки.

— Хочешь сказать, что ты — сирота? — спросил Бен. На душе у него почему-то сделалось невыразимо уныло.

— Нет! — девочка возмущенно завертела головой. — Сироты — это те, чьи родители умерли. А мои живы. Просто улетели отсюда давным-давно. Но когда-нибудь они обязательно вернутся за мной, я это знаю. Я даже отмечаю на стене в своем доме, сколько дней уже нахожусь на Джакку.

— Так ты родилась не здесь?

— Нет.

— А где?

— Я не помню, — девочка немного виновато пожала худыми плечиками. — Никто ведь не помнит, как родился.

— То есть, ты не знаешь, откуда ты родом?

Девочка опустила голову и снова принялась вертеть ею, словно какой-нибудь деревянный болванчик.

Неведомое доселе ощущение пронзило сердце Бена. Молодой человек внезапно смекнул, что привлекло его в этой мусорщице, и осознание это простой истины было подобно яркому столпу солнечного света, прорвавшему тучу. Какое-то непостижимое сходство существовало между ними — обжигающее душу одиночество.

Он тоже опустил голову и, не глядя на собеседницу, глухо произнес:

— Если тебе угодно знать, мои родители тоже меня бросили.

— Правда? — даже не поднимая взгляда, Бен был уверен, что девочка в этот момент во все глаза уставилась на него.

— Правда, — он вновь взглянул на нее. — Мне тогда было столько же лет, сколько сейчас тебе.

С этими словами юноша дернулся из-за стола.

Бен решительно давил в себе полные обиды мысли о том, что за минувшие годы отец и мать превратились в далекие образы почти чужих для него людей — простых торговца и сенатора. Лею Органу ему куда чаще случалось видеть на телеэкране, в выпусках голоновостей, чем в личных сообщениях; вживую они не виделись ни разу с момента разлуки. А отец… тот и вовсе не подавал о себе вестей.

Однако падаван не желал, чтобы Скайуокер, вновь почувствовав в нем гнев или скорбь, принялся читать лекции о тайной угрозе такого рода чувств. «Тьма пробирается в сердце незаметно, но быстро порабощает его, — говаривал Люк. — Даже обыкновенная короткая вспышка ярости может дорого обойтись». И похоже, что говорил он со знанием дела. Магистр не рассказывал ни о чем подобном, однако чутье подсказывало Бену, что его учитель некогда сам подвергся мучительному искушению. Очевидно, поэтому тот и бережет своих учеников — не только племянника, но и других воспитанников академии — от внешней суеты, от всего, что могло бы помутить их разум. И не приветствует любые их связи с внешним миром.

Девочка тоже поднялась.

— Не грусти, — попросила она почти жалобно.

— Мне вовсе не грустно, — сказал он и, приблизившись к девочке, опустился на корточки подле нее.

Ему пришлось это сделать, чтобы говорить с нею как бы на равных, учитывая впечатляющий рост Бена и малый даже для восьмилетнего возраста рост его новой знакомой (который, однако, отлично дополнял тщедушность ее тела, потому что худоба при высоком росте выглядит куда более отвратительно). Но именно это в общем-то простое и будничное действие разбило между ними последнюю стену. Принц, державшийся с благородным высокомерием перед равными, перед такими же будущими джедаями, что и он сам, снизошел до обычной девочки, не чувствительной к Силе оборванки из нищенского пустынного поселения. Он спустился вниз, к ней, как бы завершив тем самым какой-то неясный ритуал знакомства и взаимной доверительности.

Когда он снова поглядел ей в лицо, то первая мысль, которая у него возникла: «А ведь она и вправду очень симпатичный ребенок! А если бы она жила не здесь, а в приличном обществе, в нормальной семье, то была бы и вовсе красивым ребенком». Сам Бен не был красив ни в детстве, ни теперь, в юности. В его образе присутствовало слишком много резких линий. Пожалуй, его можно было назвать миловидным — но не более. Однако сейчас ему хотелось думать, что если бы родители подарили ему младшую сестру, она обязательно была бы такой же симпатичной, как эта маленькая незнакомка с Джакку.

В довершении он сделал нечто не совсем обычное, но в то же время знаковое — его пальцы коснулись прядей жиденьких, нечесаных и, похоже, давно не мытых голос на ее голове, и ухватившись за эту прядь, какое-то время держались за нее, словно за спасательный канат. И она, по-видимому, не найдя ничего предосудительного или неестественного в его жесте, сама коснулась растрепанных черных кудрей — кудрей Амидалы — на его голове.

Они стояли так несколько мгновений, не переставая смотреть друг другу в глаза и улыбаться от счастья возникшей дружбы — потому что происходящее в эти самые мгновения между ними язык не повернется назвать никак иначе. Практически взрослый юноша и маленькая девочка; сын сенатора и одна из бесчисленных пустынных крыс, побирающихся на костях. Можно смело утверждать, что, не окажись они оба теми, кем они являлись, этой дружбы попросту не случилось бы. Разве привлек бы внимание девочки такой же оборванец, как она сама? Нет. По крайней мере, не таким удивительным образом. И разве Бен открыл бы свое сердце — а именно это он и сделал, хоть и со скрипом — неизвестному маленькому существу, не испытав сперва укола сострадания?

Кажется, девочка тоже ощутила их мистическое сходство. По крайней мере, Бен готов был поклясться, что в ее сознании, на самой поверхности — так что ему не пришлось воровски пробираться, углубляясь в чужую личность — возникла мысль, что она пришла сюда не случайно; что ее привела, быть может, какая-то высшая воля, и сделала это не иначе как для того, чтобы спасти от одиночества хотя бы на малое время и ее, и его.

Несчастье способно творить чудеса — и теперь между детьми, не имеющими, казалось бы, ничего общего, происходило настоящее, неоспоримое чудо.

Наконец, юноша предложил:

— Пойдем со мной, я покажу тебе кое-что.

И восторженный блеск нежных карих глаз послужил ему ответом.

Он снова взял девочку за руку. И отвел ее в кабину пилотов, усадив за панель управления.

Маленькая мусорщица принялась изучать полным трепета взглядом рычаги и тумблеры. Похоже, она и вправду неплохо разбиралась в технике. Впрочем, учитывая род ее занятия, тут не было ничего удивительного. Ее умение — не просто детская увлеченность; чаще всего, именно оно позволяло ей не засыпать голодной.

Бен занял место первого пилота; девочка — второго. Хотя второй пилот на «Сабле» чаще всего не требовался, и кресло напротив командирского обычно предназначалось кому-нибудь из пассажиров, предпочитающих наблюдать за полетом из первого ряда.

Назначение одних устройств девочка угадывала сама; а когда затруднялась, она смотрела на юношу вопросительным взглядом и расспрашивала, для чего нужно то-то и то-то. Она допытывалась о свойствах гиперпривода, о том, сколько времени требуется «Сабле», чтобы перейти в гиперпространство, о тяге основного и резервного двигателей, о турболазерных установках. Он с веселым видом рассказывал обо всем, что ее интересовало, причем, рассказывал с такой неподдельной гордостью, словно это не магистр Скайуокер, а он сам, Бен Соло, собрал этот корабль собственноручно.

Для себя он отметил, что в повадках девочки определенно имелось что-то от Скайуокеров. По меньшей мере, такая фанатичная любовь к полетам и к извечному копанию в деталях кораблей.

Потом Бен ненадолго выбежал из кабины, чтобы заварить кафа. В этот момент R2 вновь было решил проявить любопытство, однако молодой хозяин снова остановил его. Бену не хотелось разрушать такую очаровательную иллюзию, словно они с девочкой находятся на корабле только вдвоем — это могло бы положить конец их забавному, глупому ребячеству.

Трудно сказать, как дроид расценил его жест, но спорить и препятствовать не стал, предпочтя удалиться в хвостовую часть корабля, где располагалось управление основными камерами наблюдения, и, подключившись к системе, беспрепятственно наблюдать за действиями Бена и его гостьи с расстояния. Юноша не знал об этом. Впрочем, ему было все равно.

Когда им наскучило развлекаться у главной консоли, дети отыскали себе другое, не менее увлекательное занятие — они стали говорить о кладбище кораблей. О том зловещем и скорбном месте, которое являлось основой промысла для местных жителей.

Невероятно, как много могут значить для восьмилетнего ребенка простые железные обломки. Застывшие в вечности громады, памятники великой битве — для девочки это был настоящий мир, живой, способный говорить и рассказывать истории таинственным языком безмолвия и статичности.

Она росла на руинах; это была ее родная среда. Нередко в зной она пряталась от солнца внутри какого-нибудь погибшего звездолета; она, как и другие мусорщики, копалась в механических отсеках павших гигантов, и порой ей даже случалось отыскать что-нибудь действительно ценное. Наконец, она жила внутри старого транспортного вездехода типа АТ-АТ. Конечно, девочка гадала, кем были люди, управлявшие такими удивительными военными конструкциями; и тогда перед ее глазами оживала давняя трагедия гибели, одинаково величественная и ужасная. Волшебство детского воображения рисовало картины прошлого — такие восхитительно реалистичные, хотя по большей части не имеющие отношения к действительности. Она представляла себе красивых и героических офицеров, ведомых голосом долга, готовых биться до последнего вздоха за то, что они считают правым делом. Людей, на исходе сил борющихся с неотвратимым. И тогда развалины становились уже не развалинами, а сверхсовременной военной техникой, блестящими новизной и силой кораблями — последней надеждой задыхающегося строя.

По существу же девочка знала лишь то, что много лет назад — задолго до ее рождения — на орбите планеты произошла масштабная битва, положившая конец Галактической Империи. Эти азы знаний ни единожды доносились до нее вместе с обрывками разговоров. Остальное ей приходилось додумывать самостоятельно.

О своих фантазиях она теперь без стеснения рассказывала Бену, уверенная, что он поймет ее. Одиночество нередко находит спасение в воображении. Должно быть, этот парень тоже часто представляет себе что-нибудь замечательное, героическое и далекое.

Она рассказывала увлеченно и весело, попивая каф — это была уже вторая кружка — и жадно похрустывая печеньем.

Бен включил свой датапад и открыл электронный справочник. Ему захотелось сравнить описание девочки с теми сведениями о технике, задействованной в битве при Джакку, которая имелась в общем доступе.

Когда он нашел то, что искал, и показал ей несколько картинок, прошлое соединилось с настоящим самым немыслимым и фантастическим образом. Как если бы девочка сумела вдруг перенестись на двадцать лет назад и увидеть произошедшее своими глазами. Впервые тайна погибших звездолетов открылась ей так живо и полноценно. Торчащие из песка железные скелеты обретали жизнь на этих картинках. Девочка узнавала их, и ее восторгу не было предела. Раз за разом она тыкала пальчиком в экран датапада, говоря: «Я знаю этот корабль. Он лежит там-то и там-то…» А иногда прибавляла: «В нем я нашла то-то и то-то, тогда Ункар Платт заплатил мне по целому пайку за каждую деталь!» Юноша же, немыслимо довольный, зачитывал названия звездолетов и бронетехники. Живой отклик ее души забавлял и восхищал его.

Ее собственный дом — типовой шагоход АТ-АТ — Бен назвал «Адской гончией-2», который вследствие последней передислокации сил Империи был приписан к звездному разрушителю типа «Имперский» — «Дознаватель». Обломки же «Дознавателя» обнаружились чуть дальше в направлении востока, в самом сердце Гоазоанской пустоши.

Другой звездный разрушитель, известный девочке, назывался «Инфликтор». Ее новый знакомый рассказал о том, как женщина-капитан по имени Сиена Ри намеренно разбила корабль о поверхность планеты, чтобы только он — вместе с нею — не достался врагам. Она была молода и хороша собой; и все же, предпочла смерть. «Почему?» — спросила девочка. Бен в ответ пожал плечами: «Потому что гибель Империи была для таких, как она, концом всего. Такую катастрофу в своих умах и сердцах не пережили многие. Без Империи для них не существовало ни настоящего, ни будущего».

Впрочем, Сиена Ри не погибла; ее лишили права доблестно оборвать собственную жизнь. Она предстала перед трибуналом, и сейчас отбывает срок в галактической тюрьме.

На какое-то время девочка умолкла — ей сделалось невероятно грустно. Именно такое чувство отчаянной безысходности, отсутствия твердой опоры под ногами, накрывало ее всякий раз при посещении развалин, в особенности самых крупных. Глубокая и искренняя вера в то, что является, по сути, пустым — это трагедия такая горькая и очевидная, что даже сердце ребенка способно почувствовать ее сквозь годы.

— А вот этот исполин? — спросила она, указав на россыпь крохотных изображений на экране.

Бен увеличил одну из картинок — несколько широких округлых турбин, принадлежавших звездному суперразрушителю типа «Палач».

— Этот корабль — самый крупный из всех, — констатировала девочка.

— Верно, — ухмыльнулся парень. — Судя по данным справочника, там смело можно разместить около девяти-десяти таких городков, как ваша застава.

— А как он называется?

— «Разоритель». Он был флагманом имперских войск. Пилоты Новой Республики окружили его и разбили дефлекторный купол, а потом подвергли шквальной атаке. В результате «Разоритель» рухнул на поверхность планеты, похоронив под собой почти девять сотен человек, включая основное командование.

Это событие стало поворотным; именно оно решило исход сражения. Бен не сказал этого, хотя это было очевидно.

Пока дети беседовали между собой, на пустырь позади главных ворот заставы Ниима, где расположилась «Сабля», окончательно опустилась ночь, рассыпавшая по небу светила — звездную картину Западного Предела.

Девочка поежилась — и Бен торопливо набросил ей на плечи легкое одеяло. Она смутилась и сказала, что по ночам ей всегда холодно.

Он вышел за очередной порцией кафа и печенья. Заодно отыскал R2 и велел ему немного повысить температуру в носовой части.

Когда Бен возвратился, его гостья уже спала, обняв собственные колени. Ее хрупкое тельце полностью поместилось в кресле, и только ступни немного свисали. Голову девочка опустила на подлокотник, обшитый мягкой кожей набуанского шаака.

По местному времени было уже два часа ночи, тогда как общегалактическое едва пересекло отметку в полночь. Странно, что Бен не подумал об этом отличии заранее.

Несколько минут юноша наблюдал картину ее мирного сна, и вдруг улыбнулся. Теперь, оставшись один на один с собой, он мог в достаточной мере обдумать события этого вечера — свое странное знакомство с этой девочкой и то, как быстро, буквально внезапно, они сдружились.

Жаль все же, что девочка не является чувствительной к Силе, иначе можно было бы убедить магистра Скайуокера взять ее с собой на Явин. Вероятно, она сама была бы только рада такому положению дел? Впрочем, несколько раз в разговоре она упоминала, что все еще надеется дождаться возвращения родителей, которые оставили ее тут, на Джакку; а значит, она могла бы отказаться покидать эту планету. Хотя сам Бен был более чем уверен, что маленькая мусорщица всего-навсего живет иллюзией, которая помогает ей не сойти с ума. Не позволить единственной, самой горячей и искренней мечте своего сердца погибнуть от жестокости истины, казалось бы, очевидной и неоспоримой — это мудрость, на которую способен поистине только ребенок.

И все же, как жалко, что она не из числа одаренных! Однако у нее имелся свой собственный, неповторимый дар — куда ценнее и прекраснее дара Силы. Сама того не ведая, эта девочка отчаянно боролась за свою душу. С самой собой. С болью и голодом, с постоянной обидой, с мучительным чувством одиночества. «Как у нее это вышло? — спросил себя Бен. — Как она сумела выжить?» Среди грязи и ужаса этого сурового пустынного мира — одна, без родных и друзей. Почему она не обозлилась на целый свет после того, как родные жестоко ее предали? Как ей удалось сохранить Свет в душе, веру в человеческую доброту? Ведь без этой веры жизнь не стоит ничего. Вооружившись своей бессознательной верой, она так смело шагнула с незнакомцем на его территорию, не опасаясь, что тот причинит ей вред — разве кто-нибудь другой среди знакомых ему детей поступил бы подобным образом?

Удивительная загадка, которую юноше хотелось бы разгадать всей душой, хотя каким-то краем сознания он догадывался, что это будет не так-то просто, а то и вовсе невозможно.

Приблизиться на свой страх и риск к незнакомому кораблю девочку побудило его великолепие и, разумеется, надежда заполучить какие-нибудь ценности, вроде ненужных уже запчастей звездолета — без этого не могло обойтись. Как бы то ни было, она происходила из среды стервятников, питающихся падалью. Технический мусор был ее хлебом. Однако подойдя ближе и увидев боевой танец молодого джедая — ко всему прочему, того самого юноши, который только что на ее глазах накормил обездоленных, хотя самой девочке от его подачки не досталось ничего, — она была поражена и практически позабыла о своих первоначальных целях.

Когда она увидела «Саблю» изнутри, та показалась ей не просто звездолетом, пусть и отменно прекрасным, а как бы королевским дворцом: обстановка, качество материалов, сверхпрочный транспаристил… подобного ей не доводилось видеть еще ни разу в жизни. Юноша же, который привечал ее здесь, сделался в ее воображении настоящим принцем — эту ассоциацию подсказало ей сознание, сопоставив его доброту, обходительность и манеру держаться с аристократической бледностью его лица, с его мужественно-широкой спиной и мощными руками. Для себя она решила, что так и будет его называть. Девочка не успела увидеть его недостатков; для нее в приезжем молодом человеке, в ее неожиданном друге имелись только достоинства.

При таком малом сроке их знакомства трудно рассуждать о наличии какой бы то ни было влюбленности. Кроме того, девочка пребывала еще в таком возрасте, когда влюбленность не отличается от братско-сестринских чувств. И все же, определенный налет влюбленности — восхищения и головокружительного восторга, — скорее всего, присутствовал в ее душе, что и пугало девочку, и завораживало. Мало кого она подпускала к себе настолько близко, хотя каждого хоть сколько-нибудь доброго к ней человека старалась запомнить. Даже заносила в свой личный дневник его имя, а иногда — изображение.

Имени нового товарища она так и не узнала; в силу каких-то неведомых обстоятельств они оба позабыли о такой, вроде бы, естественной мелочи — назвать себя. Позже девочка решила, что так даже лучше. За отсутствием имени у нее было полное право величать его, как ей вздумается. В ее представлении он остался «принцем».

Пробудившись наутро, она вдруг ощутила стыд, природа которого едва ли отвечала возрасту восьми лет, а потому девочка так и не смогла понять, откуда в ее груди взялся этот пожар. Можно допустить, что необъяснимая мудрость ребенка подсказывала ей остановиться теперь, пока еще милая и прекрасная сказка не растеряла своего очарования; что шутка судьбы зашла слишком далеко.

Она была несчастна, а любое несчастье ищет укрытия в стабильности. Пусть будет худо — лишь бы без потрясений. Для ребенка, который видел в жизни так мало доброты и тепла, что готов был запомнить каждого, кто хоть раз улыбнется ему на улице, произошедшее вчерашним вечером оказалось подобно настоящей вспышке, которая как бы ослепила маленькую мусорщицу. Такая внезапная, сильная и светлая привязанность, которая появилась между нею и приезжим юным джедаем, однозначно означала для девочки потрясение, способное перевернуть с ног на голову весь ее собственный, уже состоявшийся крохотный мирок, а ведь только в нем она и чувствовала себя по-настоящему в безопасности.

Встретив ее, «принц» спросил, хочет ли она завтракать.

Девочка, должно быть, хотела есть всегда. Она привыкла голодать настолько, что отказываться от хорошего завтрака было в ее представлении возмутительным, немыслимым расточительством. И все-таки она отказалась, покачав головой.

Юноша не спорил, не уговаривал ее остаться. Кажется, он угадывал все ее чувства, даже их скрытую суть, и понимал ее едва ли не лучше, чем она сама.

Он отдал ей небольшую коробку с какими-то механизмами, сказав:

— Продашь их — сможешь хорошо заработать.

Девочка открыла коробку, внимательно поглядела на «подарки» — и молча возвратила обратно. Она должна была знать, когда следует остановиться. И без того она уже получила куда больше, чем рассчитывала. Кроме того, продать эти вещи она все равно не смогла бы. Значит, рано или поздно их бы у нее украли. Таков закон этого поселения: «что не кормит тебя — то тебе не нужно».

Девочка попросила выпустить ее.

— Мне пора, — просто сообщила она, потупив взгляд своих выразительных и нежных глаз.

В этот момент восьмилетнее дитя ощутило горечь разлуки во всей полноте. Но также она чувствовала, что, если задержится еще, расстаться им будет гораздо труднее.

Они вместе покинули корабль. Юноша проводил ее до границы энергетической защиты — до того предела, где оканчивались его владения.

— Прости меня, — вдруг сказала она, глядя ему в лицо.

Другой спросил бы: «За что?» Но только не он. «Принц» не стал удивлялся и ни о чем ее не спрашивал. Вероятно, его мысли соответствовали ее мыслям. Он знал, что они отравили друг друга бесплодной надеждой — на то, что окружающий мир не так плох и враждебен, не так тускл и отвратителен, как казалось обоим еще недавно. И теперь, если они не остановятся, то все вокруг грозит страшно, бесповоротно измениться.

Юноша ободряюще кивнул. На его губах замерцала слабая улыбка.

— И ты меня прости…

Кажется, он клял себя, на чем свет стоит. За то, что поманил ее — а теперь должен отпустить. Как какого-нибудь зверька, которого люди подобрали на улице, принесли в дом и накормили, но оставить у себя насовсем, увы, не могут.

… С тех пор прошли годы — целый десяток лет. Девочка часто вспоминала своего знакомого, но только как безымянного принца из собственной детской сказки, которого она, вероятнее всего, сама себе вообразила. Возможно, ей было даже проще свыкнуться с тем, что пережитое некогда приключение — это только плод ее фантазии. И изумительный корабль, и молодой человек на его борту — человек, который обошелся с нею так, как до него еще никто не обходился. За исключением разве что старой Марши, которая пристроила девочку на работу к Ункару Платту, или прохвостки Деви — но реальность этих людей не вызывала сомнений, девочка видела их в лавке изо дня в день. Они — из местных, с такими же обожженными на солнце пустыни чахоточными лицами, что и у большинства обитателей Ниима, в них не было ничего необычного.

Иной раз человеку проще убедить себя, что он всего-навсего видел причудливый сон, чем поверить в невозможное. Каждый раз с той поры, как она провела ночь на «Нефритовой сабле», девочка спрашивала себя: было ли это взаправду?

День за днем окружающая реальность все больше перевешивала, пока девочка окончательно не уверилась, что случившееся с нею чудо — не более, чем вымысел. Она не узнала имени своего неожиданного друга и не сохранила никакого доказательства, что «Сабля» в самом деле существовала. Теперь она готова была проклясть саму себя за то, что побоялась принять коробку с деталями, которые после могли бы разрешить ее сомнения. Но она этого не сделала — и вероятнее всего, интуитивно, чтобы не разрушать иллюзию сна. Какая-то часть ее сознания уже тогда знала, что девочка просто спит и видит то, о чем лишь мечтает в течение дня.

Вот еще одно доказательство, что того юноши не могло существовать: он был учеником джедая. А джедаев в галактике уже давно никто не видел.

Подрастая, девочка, разумеется, узнала о Люке Скайуокере, однако большинство обывателей было уверено, что это не более, чем легенда, передаваемая заезжими контрабандистами и пиратами — последний джедай, способный возродить древний орден.

Девочка тоже стала думать, что времена джедаев давно прошли. Так полагало ее общество, и так полагала она сама.

В силу названных причин она так и не упомянула об удивительном знакомстве ни в своих записях, ни в разговорах с кем-либо — оно превратилось в призрачное воспоминание. От прежнего озарения счастья, которое они оба когда-то испытали, остался только легкий налет, только слабое ощущение, подобно тому, как из памяти постепенно выветривается доброе, прекрасное сновидение. В дневник же девочка заносила только реально существующих людей. Она опасалась излишне предаваться мечтам, хотя именно мечтами и жила до сих пор.

Потом она вовсе бросила вести записи. Однажды в ее жизнь вторгся забавный, шустрый и веселый BB-8. А затем и Финн. И Хан Соло — желанный отец, дарованый судьбой и отнятый злой волей практически тотчас. И По Дэмерон. Настоящие друзья из плоти и крови. Верные, преданные, способные сделать ее счастливой одной своей улыбкой, одним только своим вниманием. Таких простых и искренних отношений с другими людьми она хотела всегда — быть кому-то нужной и просто получать удовольствие от общения.

Она узнала, что джедаи — это вовсе не выдумка, и что Люк Скайуокер существует на самом деле. Еще ей стало известно, что с некоторыми джедаями лучше не встречаться.

Но вот, она на борту звездного крейсера Первого Ордена «Хищник», который только пару часов назад вышел на орбиту неизвестной планеты, названия и местоположения которой окружающие опасались называть даже в мыслях. Очевидно, они были знакомы с Кайло Реном, и не питали иллюзий по поводу чувствительных к Силе, вблизи которых твои мысли вовсе не являются надежным укромным уголком.

Генерал Хакс ожидал вестей от Верховного лидера. Пленница готова была поклясться, что чувствует, как дрожат его губы от напряжения, как Хакс то и дело утирает взмокший лоб краем платка.

Ее освободили из заточения внутри золотистого энергетического луча и, сковав руки за спиной, оставили одну.

Она слышала звуки R2, который все это время находился в одной с нею камере. С вмонтированным удерживающим чипом — словно посаженный на цепь. Дроид напоминал о своем присутствии, видимо, для того, чтобы поддержать, и Рей, улыбаясь, наклонилась к его куполообразной голове, нечаянно касаясь лбом каких-то кнопок. В этот момент, как ни удивительно, она не испытывала страха. Дух Скайуокера с нею — и он обещал, что не покинет ее.

В силу неведомых обстоятельств голографический проектор R2 вдруг ожил — и началась странная карусель, сплошная мешанина старых записей. Большинства людей, запечатленных в памяти этого дроида, невольная зрительница ни разу не видела, хотя одна расплывчатая картинка — молодая женщина в белом одеянии — заставила девушку подумать о генерале Органе — в то время, когда та сама была в возрасте Рей.

Синеватый луч голопроектора продолжал мелькать. Изображения чередовались в хаотичном порядке, пока не проскользнуло единственное, заставившее девушку задержать дыхание. Человеческие чувства, особенно самые сильные, часто сравнивают с цунами, с неистовой волной, способной накрыть в одно мгновение. Именно такая разрушительная стихия властвовала сейчас в душе у Рей.

— Стой! Покажи еще раз! — едва не закричала она, почти готовая растерзать глупого астромеханика за то, что он показал ей все это только теперь.

Дроид мгновенно повиновался.

И вновь, двое детей, или почти детей, сидят в креслах в пилотской рубке, они переговариваются между собой и веселятся, попивая что-то горячее, дымящееся из широких кружек и передавая друг другу датапад. В одном из этих детей — в худенькой девочке — Рей узнала себя саму. Более того, ей определенно была знакома долговязая фигура рядом. Да, это «принц» — образ, отложившийся в подсознании, мгновенно поднялся на поверхность. Но там, на поверхности сознания, он вызвал только ужас и отвращение, соединившись с другим, с ненавистным образом.

Теперь Рей горячо попросила R2: «Убери! Убери это немедленно!» Изображение исчезло.

Девушка стиснула кулаки. Проклятье! Кайло Рен предательски пробрался в одно из самых душевных и глубинных ее воспоминаний, безнадежно его испортив. Как может быть, что она не узнала его с самого начала? Неужели детское ее приключение настолько забылось? Или все дело в нем — служение Тьме настолько преобразило его за минувшие годы, что не осталось ничего от парнишки, с которым она некогда свела знакомство? Ни одно его движение, ни одно слово не заставило ее вспомнить о былом, хотя внешне, как оказалось, он изменился совсем немного. Обыкновенное лицо, каких немало на улицах Ниима. И необъяснимая страсть в бархатных глазах.

«Твоего сына больше нет… я уничтожил его».

Уничтожил самого себя — вероятно, в этих словах даже больше истины, чем она полагала.

Ее ноги подкашиваются и Рей, бледная, встревоженная, медленно сползла по стене вниз, на пол. Она прикрыла глаза. Ее губы вновь и вновь повторяли одно и то же — слова, которые ранее произнес Кайло, и которые запомнились ей больше всего из того, что он говорил:

— Это… ты…