Испытание войной

Прервем здесь выкладки Штеменко и проанализируем сказанное. Прежде всего бросается в глаза то, что Штеменко демонстрирует невежество в элементарных вопросах оперативного искусства, чего не должно быть у будущего начальника Генштаба. Штеменко здесь служил лишь своеобразным зеркалом - отражателем сталинского видения оперативных вопросов. Целью боевых действий является уничтожение войск противника, это единственное условие захвата территории и ее закрепления за собой. Можно захватить сколь угодно большие территории и потерять их, если не уничтожены главные вооруженные силы врага. Именно это произошло с вермахтом в 1941 и 1942 гг. Поэтому уничтожение живой силы и техники врага - не потеря времени, а насущная задача армии и ее штабов как центров по разработке соответствующих операций. Причем окружение и уничтожение войск противника выгодно именно при широком фронте, потому что в этих условиях намного сложнее создать прочную оборону на всем его протяжении, чем на узких участках. На широком фронте наступающим легче маневрировать, имея простор для маневра, а обороняющимся требуется больше времени для восстановления сплошного фронта. И, наконец, остается только подивиться "недалекости" германского верховного командования, которое решилось в июне - июле 1941 г. провести крупномасштабную операцию на окружение в "лесисто-болотистой местности", не боясь, что противник сможет "подвести резервы и парировать удары".

Но нельзя упрекать Штеменко в незнании азов оперативной науки, так как дальше он опровергает самого себя и демонстрирует полное понимание сути оперативных вопросов, как и полагается работнику Генштаба. Не понимал военной науки Верховный Главнокомандующий, поэтому есть смысл усомниться в мемуарных утверждениях Жукова и Василевского, что Сталин к 1943 г. стал разбираться в оперативных вопросах, доказательством чему служат свидетельства самих участников событий, включая того же Жукова и Василевского.

Отметим, что Генштаб избегал даже слова "окружение", памятуя о негативном восприятии Сталиным опыта борьбы с окруженной армией Паулюса. Немецкие войска продемонстрировали там и в других местах (Демянск, Холм, Горшечное) высокую стойкость и боевую выучку в очень сложных условиях борьбы. Окруженные войска не сдавались, а вели энергичные бои. Но во-первых, неизвестно, сколько потребовалось бы сил и времени на то, чтобы просто отогнать 6-ю армию от Сталинграда. И удалось ли бы достичь такого военно-психологического и международного эффекта в ходе фронтального наступления? Во-вторых, С.М. Штеменко почему-то вспоминает операцию "Румянцев", которая была проведена в конечном счете как фронтальная операция, и совсем не упоминает о еще более тяжелых потерях и затратах времени в связи с операцией "Кутузов" (очищение Орловского выступа).

Окружение образует бреши в обороне противника в десятки, а то и в сотни километров. Конечно, чтобы ликвидировать окруженную группировку, порой требуется приостановить движение войск, но это не значит, что противнику дается возможность "подвести резервы и парировать удары". Резервы на угрожаемые участки противник будет подтягивать в любом случае. Но при фронтальном характере боев его силы будут прибывать на четко обозначенную линию фронта, где находятся склады, связь, штабы, аэродромы. В условиях отсутствия сплошной линии обороны командиры хуже знают обстановку, и необходимость наладить взаимодействие с. соседями и авиацией превращается в сложную проблему. Зимнее наступление Красной Армии в 19421943 гг. показало, что "котлы", в которых оказались части 6-й, 2-й немецких, 6-й итальянской и 2-й венгерской армий, ознаменовали слом всей стратегической обороны противника от Орла до Кавказа, и это привело к быстрому продвижению советских войск. Резервы, естественно, противником подтягивались, но какой ценой! Чтобы сократить линию фронта, пришлось оставить неприступный Ржевско-Вяземский выступ и не менее неприступный Демянский выступ, срезать которые Красной Армии не удавалось с начала зимы 1942 г. И наоборот, как только бои стали фронтальными - у Ростова, Харькова, Орла, - фронт быстро стабилизировался и противник смог провести успешное контрнаступление.

Вернемся к Белорусской операции. Сходящиеся удары фронтов сулили надежду на то, что часть сил немцев окажется под угрозой окружения. Не останавливать же войска в ожидании, пока противник покинет угрожаемые районы! В Генштабе всерьез задумались над этой проблемой и нашли выход.

"В данной конкретной обстановке прежние методы ликвидации противника мы считали неподходящими, - писал С.М. Штеменко. - Нужно было придумать что-то новое. Родилась, в частности, такая идея: нанеся поражение основной массе войск противника в тактической глубине его обороны мощным артиллерийским и авиационным ударом, отбросить их остатки с оборудованных позиций в леса и болота. Там они окажутся в менее благоприятных условиях: мы будем бить их с фронта, с флангов, с воздуха, а с тыла помогут партизаны. По результатам это было равнозначно окружению" (с. 305-306){2}. Учитывая нелюбовь Верховного к "котлам", Генштаб пошел на хитрость почти анекдотического характера. Вчитаемся еще раз в данный отрывок. Итак, новая (!) идея состояла в том, чтобы подавить тактическую оборону противника "мощным" ударом всех родов войск. Единственное замечание: данная идея перестала быть новой еще в годы Первой мировой войны. Дальше совсем смешно: предполагалось отбросить врага в "леса и болота", чтобы бить его с фронта (это непременное условие), с фланга (явная уступка очевидности) и с воздуха (поди там разберись, где зад и где перед). А вот с тыла могли бить только партизаны (что с них возьмешь?), но не дай Бог регулярные войска! И такой чепухой вынуждены были всерьез заниматься профессионалы высокой квалификации, дабы угодить гражданской штафирке, возомнившей себя полководцем!

Справедливости ради следует отметить, что хотя в подготовленных документах Генштаб старался избегать слова "окружение", у Сталина хватило здравого смысла не играть в прятки и назвать вещи своими именами. Опальное слово было восстановлено и вписано в окончательную редакцию директив (с. 306-307){2}.

Характерен для рассматриваемой проблемы и "бобруйский эпизод". Подступы к Бобруйску были сильно укреплены, а местность благоприятствовала обороне. Фронтальный удар, таким образом, сулил много неприятностей. Стали искать выход. Было созвано совещание высшего командного состава 1-го Белорусского фронта с участием Г. К. Жукова. Проанализировав различные варианты, совещание признало, что наилучшим решением задачи будет все же окружение противника в районе Бобруйска. "Этот мучительный вопрос (!), - вспоминал Штеменко, разрешился, можно считать, только 19 июня" (с. 317){2}. К сожалению, вопрос об окружении оставался "мучительным" для Генштаба и Верховного Главнокомандующего вплоть до конца войны.

Наступление в Белоруссии началось 23 июня 1944 г. Большие группировки войск противника оказались в "котлах". Как это повлияло на фактор времени и на расход живой силы и техники? Ответ находим у самого С.М. Штеменко: "В ходе операции наши войска создали три больших очага окружения - в районах Витебска, Бобруйска и Минска. Последний был особенно крупным. Тем не менее и он не приковал к себе на длительный срок значительных сил Советской Армии" (с. 327){2}. А вот оценка Г.К. Жукова: "В Белорусской операции наиболее полно проявилось выработанное у советского командования всех степеней умение быстро окружать и уничтожать крупные группировки войск противника. Это искусство командования, мастерство и смелость привели к краху самой сильной немецкой группировки на Берлинском направлении" (с. 577){1}.

Наступление советских войск в Белоруссии развивалось стремительно. 3 июля был освобожден Минск. Глубина прорыва за десять дней боев достигла 250 км. Группа армий "Центр" фактически прекратила свое существование. Ее новым командующим был назначен фельдмаршал Модель - "палочка-выручалочка" Гитлера в подобных критических ситуациях (он сыграл крупную роль в удержании линии фронта под Москвой зимой 1942 г.). С помощью переброшенных с Украины и из Румынии танковых и моторизованных дивизий, ему удалось восстановить целостность фронта и навязать наступающим фронтальные бои. В середине июля советские войска вышли на линию Вильнюс - Гродно - Брест, после чего темпы продвижения резко упали. Возобновить маневренную войну у советских войск не хватило сил, а фронтальное выдавливание привело к быстрому росту потерь. Штеменко писал о таком типе боев: "По мере развития операции силы сторон все уравновешивались и борьба принимала форму малорезультативных, но характерных большими потерями лобовых ударов" (с. 331){2}. Несмотря на это, Сталин опять же счел нужным продолжать наступательные действия. Кровопролитные бои в Польше без особых успехов продолжались до октября. И лишь по настоятельной просьбе Жукова и Рокоссовского Сталин согласился отдать приказ о переходе к обороне войск ввиду их крайней утомленности.

Вряд ли удастся когда-нибудь подсчитать, сколько людей напрасно погибло в этих атаках "из принципа", ради того, чтобы продвинуться на километр, еще на 500 метров... И так до тех пор, пока в ротах и батальонах оставались солдаты, способные подниматься в атаку.

Глава 9. Нелегкие будни Прибалтийских фронтов

Огромные лесисто-болотистые пространства северозападной части России представляли собой удобную местность для обороны. И бои здесь принимали упорный, затяжной и кровопролитный характер. Для успешных действий от советского командования требовалось найти и разработать какие-то новые тактические и оперативные приемы. Они дались не сразу и без особого поощрения со стороны Верховного Главнокомандующего.

1 марта 1944 г. 1-й и 2-й Прибалтийские фронты перешли в наступление против 16-й немецкой армии с нанесением главного удара на Идрицком направлении (100 км севернее Полоцка). Первые два дня боев показали наличие у немцев хорошо оборудованной в инженерном отношении обороны. Наступление стало захлебываться. Чтобы выявить причины неудач и найти способ преодоления кризиса, 3 марта командование двух фронтов и представители Ставки С.К. Тимошенко и С.М. Штеменко собрались на командном пункте 2-го Прибалтийского фронта. После долгого обсуждения пришли к выводу: прорыв сильной обороны противника не даст желаемого результата, поэтому следует отказаться от наступления в лоб Идрицкой группировки и ударить в обход - севернее Идрицы. Эти предложения были направлены в Ставку. Сталин реагировал традиционно, показав заодно, во что он ставит мнение целой группы профессионалов. Уже через несколько часов пришел ответ, в котором требовалось продолжать наступление на прежнем участке. 10 марта наступление возобновилось, но не имело успеха. Тогда атаки прекратились до апреля. После чего, заменив убитых и раненых новым пушечным мясом, начали вновь в том же месте и с тем же пылом. Верховного Главнокомандующего не интересовало, что этим нарушается один из принципов оперативного искусства: нельзя повторно атаковать один и тот же участок в том же построении на изготовившегося противника. Войска продвинулись незначительно. Оставался последний "стратегический ход" - махнуть рукой, и бои прекратились до июля 1944 г.

Лишь успешное наступление в Белоруссии резко изменило обстановку на Прибалтийских фронтах. Германское командование изъяло из группы армий "Север" восемь пехотных и одну танковую дивизии. Выход советских войск к Литве и Латвии вообще поставил под сомнение необходимость дальнейшего удерживания старых позиций; Эпицентр боев в середине июля сместился к Риге, Каунасу и Шяуляю. Появилась реальная возможность отрезать группу армий "Север" от остальной германской армии. Эта возможность изучалась советским Верховным Главнокомандованием уже весной 1944 г. Районом, откуда в зависимости от обстановки можно было бы повернуть войска, чтобы отрезать северное крыло вермахта, избрали Шяуляй. Г.К. Жуков на встрече со Сталиным 8 июля 1944 г. предложил заранее усилить фронты, наступающие на Литву, чтобы отсечь группу армий "Север" и с ходу ворваться в Восточную Пруссию.

"- Вы что, сговорились с Василевским? - спросил Верховный" (с. 568){1}. И отказал. Чтобы знали, кто есть кто.

27 июля войсками 1-го Прибалтийского фронта был взят Шяуляй. К 31 июля механизированные части того же фронта вышли на побережье Рижского залива у Елгавы (близ Риги). Казалось, что отсечение группы армий "Север" достигнуто. Но сил для удержания позиций оказалось слишком мало. Германское командование перебросило в Литву части 3-й танковой армии, чтобы восстановить связь вдоль Рижского залива. И коридор был пробит.

14 сентября Прибалтийские фронты начали широкое Наступление в Латвии и Эстонии с целью окончательного разгрома группы армий "Север". Однако многое из планируемого сделать не удалось. Немецкое командование не стало ждать, пока его войска прижмут к морю, и начало отводить их поэтапно, сначала из-под Нарвы, потом из Эстонии. "Раздробить неприятельскую группировку и на этот раз не удалось, - резюмировал С.М. Штеменко. - Она отошла с боями на заранее подготовленные рубежи в 60-80 километрах от Риги. Наши войска, сосредоточенные на подступах к столице Латвии, буквально прогрызали оборону противника, методично метр за метром выталкивая его. Такое течение операции не сулило быстрой победы и было связано с большими для нас потерями" (с. 362){2}.

Неудача наступления на Рижском направлении заставила вспомнить о Шяуляе. Как только возникла потребность, нашлись и средства. Район Шяуляя стал трамплином для прыжка к Мемелю (Клайпеде).

Целью Мемельской операции было прорвать оборону противника у Шяуляя и выйти к Балтийскому морю на участке Паланга - Мемель, чтобы тем самым отрезать немецким войскам пути отступления из Прибалтики в Восточную Пруссию.

С.М. Штеменко отметил, что к "Мемельской операции И. В. Сталин проявил особое внимание" (с. 363){2}. Ну что ж, лучше поздно, чем никогда, если не брать в расчет погибших на "гиблых" направлениях солдат. Хотя в очередной раз было потеряно время, логика событий заставляла вернуться к оптимальному варианту. 5 октября 1944 г. 1-й Прибалтийский фронт возобновил наступление на своем, по сути, главном направлении. Противник понял, чем грозит ему этот удар, и уже 6 октября начал отход из-под Риги. Все же доблестным войскам 1-го Прибалтийского удалось исправить ошибку своего Главковерха. 5-я гвардейская танковая армия генерала В.Т. Вольского 10 октября прорвалась к морю, а 6-я гвардейская и 4-я ударная армии, развернувшись фронтом на северо-восток, приняли на себя удар отходящего противника и остановили его в Курляндии.

Г.К. Жуков в мемуарах зафиксировал итог своего разногласия со Сталиным: "Пришлось с сожалением констатировать тот промах, который допустила Ставка (точнее, Сталин. - Б.Ш.), не приняв предложение, сделанное еще летом, об усилении фронтов, действовавших на Восточно-Прусском направлении. Оно ведь строилось на том, чтобы с ходу сломать оборону противника при успешном развитии Белорусской операции. Теперь вражеская группировка в Восточной Пруссии могла серьезно угрожать нашим войскам при наступлении на Берлинском направлении" (с. 591){1}. А значит, она требовала отвлечения значительных сил, потери времени и главное - много крови. Но за русским мужиком дело не станет...

Остатки группы армий "Север" оказались прочно запертыми в Курляндии. Возник вопрос, что с ними делать. Решение казалось очевидным и лежало, так сказать, на поверхности - атаковать и уничтожить полностью. Начались бои. Время шло, а дело с места не двигалось. Плотность немецких войск для отражения атак оказалась достаточно высока, а профессиональные качества достаточно велики, чтобы зеркально не повторилась история с Советской Армией на Керченском полуострове в 1942 г.

Вначале удары наносили 1-й и 2-й Прибалтийские фронты. Потом им на помощь стали подбрасывать подкрепления, в том числе и с границы с Восточной Пруссией. К началу ноября на реке Неман осталась лишь одна 43-я армия. Но все безуспешно. Тогда Жуков предложил взглянуть глубже. А именно - оставить в покое уже никому не угрожавшие войска группы армий "Север" и нанести удар в Восточной Пруссии. Слово Жукову: "Точно не помню, 1 или 2 ноября меня и А.И. Антонова вызвал Верховный для рассмотрения плана зимних операций. Докладывал проект А.И. Антонов, согласовав его предварительно со мной. И снова Верховный не счел нужным согласиться с нашим общим предложением усилить еще одной армией 2-й Белорусский фронт для разгрома Восточно-Прусской группировки. Мы предлагали взять эту армию за счет Прибалтийских фронтов, которым, по нашему мнению, следовало бы перейти к обороне, блокировав 16-ю и 18-ю армии Курляндской группы противника" (с. 591){1}.

В конце концов, все пришлось сделать так, как советовали военачальники, хотя "фронтальное мышление" Сталина требовало соблюдения очередности: сначала закончить первое, а потом уже браться за второе. Именно здесь, в военной диалектике, Г.К. Жуков, К.К. Рокоссовский, А.М. Василевский далеко ушли от взглядов периода Первой мировой войны. Их мышление с середины войны было отчетливо ориентировано на войну маневренную, гибкую и тем самым сберегающую солдатские жизни. Их предложения, слишком часто выходившие за рамки шаблонных представлений, встречали настороженное отношение Сталина. Мастер "каучуковой гибкости" в политике, он никак не проявлял себя гибким стратегом в военном искусстве, где требовался рационально-гибкий ум. Конечно, как человек умный, Сталин в самоочевидных ситуациях соглашался с доводами Жукова и других военачальников в пользу маневра. Сам он не был способен придумать ничего подобного. Но его вина заключалась не в бедности оперативного мышления, а в том, что он топил чужие верные предложения, затягивая в конечном счете войну и обрекая армию и народ на напрасные жертвы.

Фигура Сталина столь завораживает иных исследователей магией всевластия (так сказать, "комплекс Андрея Болконского"), что им хочется ко всем его сильным сторонам приписать еще и гениальные стратегические и полководческие таланты. Возьмем один из типичных панегириков в книге В. Суворова "Очищение". Уязвленный замечанием Геббельса в дневнике, что Сталин имеет выдающихся военачальников, но ни одного гениального стратега, В. Суворов бросился спасать честь вождя, приведя в качестве примера планирование операции по захвату нефтяных районов Венгрии и Австрии - последних источников природного горючего для вермахта. "Не будем думать, что двум Маршалам Советского Союза (Малиновскому и Толбухину) одновременно пришла в голову идея такой операции. Вовсе нет. Просто над ними стоял еще один Маршал Советского Союза - Верховный Главнокомандующий Иосиф Виссарионович Сталин". Показав, кто есть кто, автор заключает: "И если удар в Венгрию - это проявление стратегической гениальности, то гениальность товарищем Сталиным проявлена. В нужный момент в нужном месте" (с. 27){3}. После такого заявления остается только одно обратиться к фактам.

Нефть - кровь войны. Без горючего танки, самолеты, грузовики, артиллерийские тягачи превращаются в малополезные предметы. Поэтому не требуется никакой гениальности, достаточно толики здравого смысла, чтобы поставить войскам и штабам задачу при первой возможности захватить районы нефтедобычи. Но гении тем и отличаются от простых смертных, что у них бывают необъяснимые затмения ума. Например, Гитлер, без сомнения, выдающаяся личность с ярко выраженными чертами харизматического вождя, осенью 1942 г. весь пыл своей натуры и волю главнокомандующего направил на овладение руинами Сталинграда, но не нефтяного района Грозного. Значит, Сталин был дальновидней Гитлера? Нет, нисколько. В июне - июле 1941 г. не было сделано ни малейшей попытки прорываться к Плоешти, хотя румынские войска были слабее Красной Армии, а семь дивизий 11 -и немецкой армии без танков по всем штабным меркам не могли являться непреодолимой преградой. Плоешти же давал около 80% нефтепродуктов для Германии, являясь главной нефтебазой вермахта, так что смысл побороться за такой стратегический приз явно был. Но до 2 июля, т.е. до перехода германских войск в наступление, ничего для создания ударной группировки, нацеленной на Плоешти, сделано не было. Южный фронт вел себя пассивно.

Упущенные возможности 1941 г. легко можно списать на специфические обстоятельства того нелегкого периода, но вот в 1944 г. обстановка коренным образом изменилась. Командование на высоте, войска хорошо обучены и оснащены, вермахт ослаблен настолько, что мог только обороняться, а о состоянии румынской армии и говорить нечего. В марте 1944 г. советские войска вступили на территорию Румынии, до Плоешти - 300 км. Но армии 2-го и 3-го Украинских фронтов после многомесячных боев вынуждены остановиться для отдыха и пополнения. Кому в первую очередь должны быть направлены пополнения для быстрейшего возобновления наступления? Наверное, войскам, ворвавшимся в Румынию, ведь непосредственно от них зависело скорейшее окончание войны. Но Сталин совершает обратное тому, за что его хвалит В. Суворов. Он делает Румынское направление второстепенным! А наступления готовятся и проводятся в других местах.

В апреле - мае 1944 г. осуществляется операция по очищению от противника Крыма, хотя, казалось бы, куда проще сделать это после овладения Румынским побережьем. 17-я немецкая армия и румынские части никому угрожать, сидя в Крыму, не могли. Иначе думал Сталин. Дух барона Врангеля не давал ему покоя, и он с ноября 1943 г. заставлял войска шаг за шагом прогрызаться к вожделенным курортам. Однако разгром 17-й армии лишь усилил оборону в Румынии. Туда морем было переправлено около 130 тыс. человек.

Далее пристрастия Сталина как Верховного Главнокомандующего распределились следующим образом. В июне 1944 г. началось наступление в Белоруссии, на Карельском перешейке и реке Свирь. 20 июня был взят Выборг. Но разве можно начинать борьбу за Плоешти, если не освобожден Петрозаводск? По стратегической мысли Верховного - конечно, нет. 28 июня город освободили. Но Сталин не успокоился. В июле начали наступать в Прибалтике (26 июля взяли Нарву). Тогда же начали наступление на Западной Украине. И лишь в конце августа, когда не осталось ни одного участка советско-германского фронта, где бы ни проводились наступательные операции, очередь дошла и до Румынии. Может быть, у противника были столь мощные силы, что требовалась полугодовая подготовка? Вовсе нет. Противник в августе имел 400 танков, 800 самолетов всех типов и полмиллиона солдат. Для 400 км фронта это было немного. И так же обстояло дело и в мае, и в июне... Может быть, для надежности, чтобы наверняка перерезать основную нефтяную артерию Германии, Сталин собирал невиданный по мощи кулак? Тоже нет. В качестве ударных сил там действовала всего одна танковая армия (6-я) и несколько отдельных механизированных корпусов. Более того, с Румынского фронта забрали две танковые армии (5-ю гвардейскую и 2-ю), а заодно общевойсковую 8-ю гвардейскую армию.

Наконец, когда такие "стратегически важные районы", как Нарва и Петрозаводск, были заняты, Сталин дал "добро" на наступление в Румынии. 20 августа 1944 г. началась Ясско-Кишиневская операция, одна из жемчужин советского оперативного искусства Великой Отечественной войны. Она была проведена как классические "канны": прорыв на флангах (опять, как и у Сталинграда, через позиции румынских войск), окружение ядра обороняющихся, погром тылов с полным нарушением управления войсками и стратегический рывок вперед, к жизненно важным районам - Плоешти и Бухаресту в первую очередь. Именно так требовалось сделать еще в 1941 г.

Уже 29 августа без боя был захвачен Плоешти. 31 августа, опять же без боя, ибо режим Антонеску к тому времени пал, советские танки вошли в Бухарест. И войска веером устремились на Балканы: 3-й Украинский фронт - в Болгарию и Югославию, 2-й Украинский - в Трансильванию и Венгрию.

23 октября был освобожден Дебрецен в Венгрии. Открывался путь на Будапешт и, попутно, к нефтепромыслам на юге страны. Командующий фронтом маршал Малиновский запросил у Ставки на подготовку нового удара пять дней, чтобы подтянуть резервы. Привожу показательный диалог между ним и Верховным Главнокомандующим, диалог между военным профессионалом и военным дилетантом:

"И. В. Сталин. Ставка не может предоставить Вам пять дней. Поймите, по политическим соображениям нам надо возможно скорее взять Будапешт.

Р.Я. Малиновский. Я отчетливо понимаю, что нам очень важно взять Будапешт по политическим соображениям. Однако следовало бы подождать прибытия 4-го гвардейского механизированного корпуса. Лишь при этом условии можно рассчитывать на успех.

И.В. Сталин. Мы не можем пойти на отсрочку наступления на пять дней. Надо немедленно переходить в наступление на Будапешт.

Р.Я. Малиновский. Если Вы дадите мне пять дней сейчас, то в последующие дни, максимум пять дней, Будапешт будет взят. Если же немедленно перейти в наступление, то 46-я армия, ввиду недостатка сил, не сможет развить удар. Она неминуемо ввяжется в затяжные бои на самых подступах к венгерской столице. Короче говоря, она не сумеет овладеть Будапештом с ходу.

И.В. Сталин. Напрасно Вы упорствуете. Вы не понимаете политической необходимости нанесения немедленного удара по Будапешту, - продолжал терпеливо вразумлять "гениальный стратег" своего неразумного маршала. И все безуспешно. Малиновский стоял на своем. И тогда политически подкованный Верховный отбрасывает либерально-увещевательный тон: "Я Вам категорически приказываю завтра же перейти в наступление на Будапешт" (с. 143-144){4}.

Воевать "по политическим соображениям" можно, тем более что ума для этого не требуется. Но человеческие жизни таким способом сберечь невозможно. Верховный их и не берег. Ну а Будапештом овладели только 13 февраля 1945 г. после ожесточеннейших боев. "Политические соображения" от этого не пострадали, чего нельзя сказать о войсках.

Польша - Померания - Пруссия

В ноябре - декабре 1944 г. был разработан план наступательной операции в Польше. С самого начала он отрабатывался как комплекс маневренных операций, эффективно взламывающих оборону противника и экономящих время.

Летне-осенними наступательными действиями в Румынии, Венгрии и Прибалтике удалось заставить германское командование оттянуть часть своих сил из Польши на фланги. На главном, Берлинском, направлении осталось всего 49 дивизий, включая пять танковых. Благоприятная обстановка диктовала и особый подход к планированию боевых действий. "Не следовало ли в этом случае оставить мысль о равномерном продвижении по всему фронту, которое привело бы просто к выталкиванию противника? Не лучше ли прорвать этот относительно слабый центр прямым ударом, расчленив немецкий стратегический фронт и, не теряя времени, развивать наступление на Берлин?" - такие, по свидетельству С.М. Штеменко, вопросы задавали себе руководящие работники Генштаба (с. 376-377){2}.

Крупной проблемой являлась Восточно-Прусская группировка противника. Нейтрализовать ее решили прежде всего маневренным путем: 3-й Белорусский фронт сковывал ее на Немане, а 2-й Белорусский обходил и отсекал ее через Польшу, одновременно нанося рассекающий удар через Мазурский район.

Основные удары в Польше наносили 1-й Белорусский (командующий маршал Т.К. Жуков) и 1-й Украинский фронты (командующий маршал И.С. Конев). По рекомендаций Жукова 1-му Белорусскому поставили задачу наступать в обход Варшавы на Лодзь, охватывая с флангов 9-ю немецкую армию, и дальше на Познань.

1-й Украинский фронт наносил удар на Бреcлау. Затем предполагалось обойти укрепрайоны Силезии с севера и северо-востока. Этот маневр должен был способствовать сохранению от разрушений Силезского промышленного района.

Характер маневренной войны отразился и на планируемых сроках: 15 дней отводилось на разгром немецких войск в Центральной Польше и 30 дней на выход к Одеру, Померании и западной части Восточной Пруссии. Всего лишь 45 дней давалось на прорыв глубиной в 300-400 км. Но и этого оказалось много.

Наступление в Польше началось 12 января 1945 г. Преодолев тактическую оборону немцев, подвижные соединения советских войск устремились в оперативный прорыв. Для целого ряда вражеских группировок возникла угроза окружения, поэтому немецкое командование стало отводить войска. Отход быстро перерос в бегство. 17 января немцы оставили Варшаву. 19 января передовые части 1-го Украинского пересекли германскую границу в Силезии и одновременно освободили Краков, а войска 1-го Белорусского - Лодзь. 25 января была окружена Познань. 31 января - захвачен плацдарм у Кюстрина на Одере в 65 км от Берлина. Такие темпы наступления могли напомнить вермахту 1941 г., но теперь события развивались с обратным знаком...

В феврале пришло время заняться флангами. На севере линия фронта резко поворачивала на восток по границам Померании до Данцигской бухты. Померанское крыло создавало угрозу контрудара в тыл 1-го Белорусского фронта. На стыках 1 -го и 2-го Белорусских фронтов образовались опасные разрывы. Германское командование, чтобы не упустить благоприятной возможности как-то поправить свои дела, стало наращивать Померанскую группировку. К 10 февраля группа армий "Висла" насчитывала около трех десятков дивизий. Правда, не того уровня, что были у вермахта в начале войны, да и наступал вермахт в последний раз в 1943 г., но все-таки. Фронт Жукова перешел к обороне, а 2-й Белорусский фронт Рокоссовского 10 февраля решительно повернул на север. Между Одером и Восточной Пруссией развернулись ожесточенные бои. В начале марта советские войска вышли к Балтийскому побережью, опрокинув Померанскую группу войск противника.

Бои в Померании по своей ожесточенности превзошли январские бои в Польше. Ставка постоянно посылала фронту крупные резервы (1-ю гвардейскую танковую армию, ряд танковых и механизированных корпусов). Это было оправдано необходимостью обеспечения флангов центральной группы советских войск, так как наступать на Берлин узким клином было бы самонадеянным шагом. Но с выходом к Данцигу ситуация резко изменилась. Если враг из Померании мог угрожать тылам советских войск, то немцы в Данцигском укрепрайоне, отрезанные от основных сил, не имея достаточного количества наступательного оружия, боеприпасов и горючего, не представляли уже серьезной опасности. Наступать они были не в состоянии. Но холодный расчет не возобладал. Войскам было приказано добивать противника до конца, не считаясь ни с потерями, ни со временем. "С 13 марта по 21 марта суточное продвижение советских войск не превышало 1-1,5 км, а иногда исчислялось и сотнями метров", - говорится в "Истории Второй мировой войны" (т. 10, с 147){6}. Зачем нужны были эти метры, не объяснялось, а ведь они требовали солдатской крови. Уже в самом конце разум взял верх и небольшую группировку к востоку от Данцига "дожимать" не стали. Она капитулировала 9 мая.

29 марта Жуков доложил Сталину о степени готовности фронтов к окончательной операции по разгрому Германии: "2-й Белорусский фронт, по всем данным, задержится с окончательной ликвидацией противника в районе Данцига и Гдыни до середины апреля и не сможет начать наступление с Одера одновременно с 1-м Белорусским и 1-м Украинским". "Не беда", - ответил Сталин (с. 623){1}. И приказал двум фронтам дожидаться окончания боев на побережье. Не имевшие никакой оперативной ценности бои продолжались и дальше, но зато метафизический ум Сталина был спокоен - сначала первое, затем второе... Готовые к выступлению фронты были задержаны до 16 апреля.

Нечто подобное произошло и в Восточной Пруссии. В январе там началось наступление. Войска 2-го Белорусского фронта охватили Пруссию с юга и с запада, заставив 4-ю немецкую армию отступить в глубь территории на внутренний оборонительный обвод. 26 января Восточно-Прусская группировка была отсечена от основных сил. Она еще занимала достаточно большую территорию и теоретически могла угрожать тылам советских армий в Польше. Бои продолжались. Периметр немецких войск довольно быстро сужался под давлением 2-го и 3-го Белорусских фронтов. Попытки восстановить связь с Померанской группировкой были успешно пресечены. 31 января был отрезан от остальной группы войск гарнизон Кенигсберга. Еще одну группу блокировали на Земландском полуострове. После этого немецкие войска в Восточной Пруссии уже не представляли оперативной угрозы, и, значит, их можно было оставить в покое, подобно Курляндской группировке, а высвободившиеся силы, особенно танки и авиацию, бросить на запад для скорейшего окончания войны. Это позволило бы сэкономить огромное количество боеприпасов и горючего, а главное, не гибли бы люди. Но фронтальный подход господствовал и здесь. Еще больше двух месяцев войска 3-го Белорусского, а затем и 1-го Прибалтийского фронтов грызли и грызли метр за метром плотную, хорошо подготовленную оборону противника. "Среднесуточный темп продвижения советских войск не превышал 1,5-2 км. Преодолев один оборонительный рубеж, они наталкивались на следующий и вынуждены были заново готовить и осуществлять прорыв", - констатируется в "Истории Второй мировой войны" (т. 10, с. 113){6}. 18 февраля погиб командующий 3-м Белорусским фронтом И.Д. Черняховский, и его заменил А.М. Василевский.

К середине марта остатки 4-й немецкой армии занимали плацдарм на побережье в 70 км и в 15-30 км в глубину. Казалось бы, не имеет дальше никакого смысла добивать их, неся большие потери. Но 13 марта наступление возобновилось, и 29 марта 4-я армия наконец прекратила свое существование.

Оставалась Кенигсбергско-Земландская группировка. Ее уничтожение было уже явной бессмыслицей. Какой ущерб советским Вооруженным Силам мог причинить противник с этого пятачка - нельзя придумать, даже если специально задаться такой целью. По всей видимости, Сталин пошел на это из принципа. Для штурма Кенигсберга было привлечено 538 танков и САУ - армада, которую куда разумнее было бы бросить на Берлин. Кроме того, задействовали 2,4 тыс. боевых самолетов. 9 апреля город-крепость пал. Осталась лишь Земландская группа немецких войск. Бои по ее ликвидации развернулись 13 апреля. О характере наступления в "Истории" говорится так: "Медленно, но неуклонно продвигались на запад советские войска" (т. 10, с. 121){6}. Наконец, 25 апреля, закончилось уничтожение противника и там. Хотя нет. Более двух десятков тысяч солдат и Офицеров противника укрылись на косе Фрише-Нерунг, идущей от Пиллау (полуостров Земланд) чуть ли не до устья Вислы. Немцев не оставили в покое, хотя до окончания войны явно оставались считанные дни. В ночь на 26 апреля части 11-й гвардейской армии высадились на косе и бились там до 9 мая. Зачем? Загадка.

9 мая Курляндская группировка и группы на косе Фрише-Нерунг и в устье Вислы сложили оружие без особых осложнений. Так ради каких стратегических и оперативных целей погибли тысячи наших солдат в этих местах? Ради чего было задержано решающее наступление на Одере - Нейсе? Только 3-й Белорусский фронт с 13 января по 25 апреля 1945 г. потерял в боях за Восточную Пруссию 421 тыс. человек убитыми и ранеными. Намного больше, чем другие фронты. Столько же вермахт потерял в СССР с 22 июня по 31 августа 1941 г. Но тогда была захвачена территория по меньшей мере двух десятков восточных пруссий!

Наглядно-убийственны сравнения потерь боевой техники в операциях советских войск на территории Польши и Германии в 1945 г. Так, в ходе Висло-Одерской операции было потеряно 1267 танков и 374 самолета. Операция по овладению Померанией (10 февраля - 4 марта 1945 г.) обошлась в 1027 подбитых танков и 1073 сбитых самолета. Зато на Восточную Пруссию, не жалея, затратили 3525 танков и 1644 самолета, т.е. больше, чем на Польшу и Померанию, вместе взятые! Остается только задаться вопросом: если вся эта армада танков и авиации, задействованная в Восточной Пруссии в феврале - апреле 1945 г., была бы сразу брошена на Берлин, то насколько раньше закончилась бы война?

Борьба за Восточно-Прусский пятачок - одна из самых неудачных, а может быть, просто преступных операций Ставки, в ходе которой массовый героизм солдат, большие жертвы не приблизили день Победы ни на один час. То было поистине каннибальским торжеством фронтальной - "ближнецельной" - стратегии Сталина, когда исповедуется принцип: "Человек - ничто, поставленная цель все!" Совсем иным был подход к солдатским жизням у наших союзников. Американское командование, понеся чувствительные потери в первых сражениях с японцами (мизерные по советским понятиям), стало обходить острова и целые архипелаги. Такая же стратегия применялась в Европе. Немецкие гарнизоны на Атлантическом побережье Франции и в Норвегии были оставлены в покое до их капитуляции. Причина такой стратегии проста: и командующие, и президент знали, что за лишние потери с них спросят.

Штабная драма Берлинской операции

С 8 по 24 февраля 1945 г. войска 1-го Украинского фронта провели Нижне-Силезскую операцию и вышли на реку Нейсе, на одну линию с 1 -м Белорусским фронтом. Казалось бы, можно готовиться к Берлинской операции. Но внимание советского командования привлек выступ в Верхней Силезии (район Оппельн - Ратибор). Сталин решил перестраховаться и ликвидировать выступ во избежание возможного контрудара оттуда. Новая операция потребовала большого количества сил и времени. Только на ее подготовку ушло три недели. 15 марта войска 1-го Украинского фронта начали наступление, которое развивалось медленно. Судя по всему, противник был к нему готов и сделал все, чтобы насытить оборону противотанковыми средствами, включая фаустпатроны, которые стали подлинным бичом для наших танковых войск. Только в первый день наступления 31-й танковый корпус потерял треть, а 7-й гвардейский механизированный - четверть своих танков. Бои продолжались до 31 марта и завершились занятием большей части Верхне-Силезского района. Дали ли они столь же ощутимые оперативные результаты, как, например, параллельно проводимая Померанская операция? Все нужное 1-му Украинскому фронту для проведения решающего удара на Берлин было достигнуто в ходе Нижне-Силезской операции. Перейти в наступление такой мощи, чтобы изменить обстановку в Польше, немецкая группировка в Верхней Силезии не могла из-за общей истощенности Германии в марте 1945 г. Максимум, что фашисты могли сделать в разгар наступления на Берлинском направлении, - это вклиниться в нашу оборону на несколько десятков километров. Для большего у них не хватило бы ни людей, ни средств. И если бы в Силезию была переброшена хоть часть сил 3-го Белорусского фронта из Восточной Пруссии, то шансы сильного удара из района Оппельн - Ратибор даже теоретически равнялись бы нулю.

Но в марте - начале апреля советские войска завязли в ликвидации многочисленных очагов сопротивления немцев - Данцигского, Восточно-Прусского, Силезского. На них была отвлечена основная масса танковой, артиллерийской и авиационной техники, потрачено много времени. Войска несли тяжелые потери, которые не диктовались серьезной оперативной необходимостью. И вместо марта наступление на Берлин началось в апреле.

Планирование Берлинской операции оказалось связано с недоразумением, характерного, однако, порядка. В ноябре 1944 г. Сталин решил упразднить институт представителей Ставки на фронтах. Г. К. Жукова назначили командующим 1-м Белорусским фронтом (К. К. Рокоссовского переместили во 2-й Белорусский). Тогда же Сталин торжественно объявил Жукову, что его фронт должен будет взять Берлин. С этого все и началось. Генштаб теперь вынужден был следить, чтобы разграничительные линии соседних фронтов не могли помешать исполнению желания Сталина. В начале 1945 г. на практике это выглядело так. "Генштаб беспокоила лишь одна деталь: каким образом наступление на Берлин двух фронтов согласовать с указанием Сталина о том, чтобы столицу фашистской Германии брали войска под командованием Г.К. Жукова? - рассказывал С.М. Штеменко. - После жарких дебатов предложено было утвердить решения обоих командующих фронтами... Получалась явная несуразица: с одной стороны, утвердили решение маршала Конева - правым крылом наступать на Берлин, а с другой - установили разграничительную линию, которая не позволяла этого сделать. Мы рассчитывали лишь на то, что до Берлина еще далеко и нам удастся устранить возникшую нелепость. В ходе операции обстановка сама должна была внести необходимую поправку" (с. 383){3}.

После разгрома Померанской и Силезской группировок вновь встал вопрос о наступлении на Берлин. Обстановка требовала нацелить на Берлин и 1-й Украинский фронт. "Нужно было как-то избежать малоэффективного лобового удара главными силами. Пришлось вернуться к январской идее - брать Берлин, используя обходящие удары 1-го Белорусского фронта с севера и северо-запада и 1-го Украинского фронта с юго-запада и запада. Встреча войск обоих фронтов намечалась в районе Бранденбурга, Потсдама" (с. 392-393){2}.

"Фронтальное мышление" в Генштабе к 1945 г. почти полностью выветрилось, уступив место мышлению иного качества. В 1945 г. Генштаб ратовал за маневренный способ овладения столицей Германии. Оставалось лишь одно препятствие - Верховный.

31 марта 1945 г. руководящие работники Генштаба совместно с командующими фронтами Г.К. Жуковым и И.С. Коневым проанализировали возникший замысел. Немедленно всплыла пресловутая "разграничительная линия". Конев, как дипломатично отметил Штеменко, "очень разволновался" по этому поводу. Однако никто в Генштабе не мог ему помочь. На следующий день, 1 апреля, состоялось решающее совещание в кабинете Сталина. Тянуть далее больше не имело смысла. Начальник Генштаба А.И. Антонов обратил внимание Верховного Главнокомандующего на разграничительную линию между фронтами, которая фактически исключала совместное участие в операции двух фронтов. Его поддержал Конев. И Сталин пошел на компромисс. На оперативной карте он зачеркнул часть разграничительной линии, оборвав ее в 60 км от Берлина.

- Кто первый ворвется, тот пусть и берет Берлин; - сказал он. Итак, понадобилось "всего" два месяца, чтобы решить насущный вопрос, от которого зависели жизни тысяч солдат, только из-за того, что один человек - но могущественный - сказал не подумав. А сколько таких необдуманных приказов ушло на нижние ступени государственной лестницы, намертво сковав инициативу подчиненных? Конечно, указанию Сталина можно найти вполне понятное объяснение. Жуков многое сделал, чтобы спасти два главных политических и экономических центра страны - Москву и Ленинград. Велика была его роль во всех других крупнейших битвах Отечественной войны. И все же высшая целесообразность всегда должна стоять на первом месте. Здесь ответственность ложится и на самого Жукова. Как полководец он не хуже самого Конева понимал ситуацию с разграничительной линией, но молчал. Мечты о лаврах победителя Берлина затмевали логику.

Но на этом штабные игры с солдатскими жизнями не закончились. 1 апреля 1945 г. Сталин подписал директиву о Берлинской операции. Главный удар наносился в лоб, там, где его ждал противник - с Кюстринского плацдарма на Одере в полосе 1 -го Белорусского фронта. 2 апреля была утверждена директива 1 -му Украинскому фронту. Главный удар нацеливался с выходом в район южнее Берлина. Лишь в качестве варианта намечался поворот танковых армий этого фронта непосредственно на Берлин.

Но этому очередному фронтальному замыслу предстояло существенно видоизмениться в пользу маневренных действий. Запасной вариант в первые же дни наступления стал основным. В той ситуации иначе и быть не могло. Германская армия уже не в состоянии была оказать эффективного противодействия на всей линии от Судет до Балтики, поэтому ее главные силы сосредоточивались около Берлина. Вокруг столицы шло интенсивное строительство оборонительных сооружений. Все это Ставке было известно. Зачем же тогда понадобился лобовой удар?

"Фронтальному мышлению" в этот момент поддался даже Жуков, - так велико было желание взять Берлин самому. "Для всякого, даже непосвященного в военное искусство человека, - писал Г.К. Жуков, - было ясно, что ключ к Берлину лежит на Одере" (с. 632){1}. Но Георгий Константинович "забыл", что он сам часто восставал против такого рода "ясности", предпочитая искать нешаблонные решения, и своими неожиданными, ставящими противника в тупик действиями, заслужил себе славу полководца. На войне то, что ясно всем, означает, что это ясно и врагу. А значит, он заблаговременно готовится к отражению удара. Жуков сам цитирует высказывание генерала Йодля на допросе: "Для Генерального штаба было понятно, что битва за Берлин будет решаться на Одере, поэтому основная масса войск 9-й армии, оборонявшая Берлин, была введена на передний край" (с. 632){1}. Жуков и Ставка сами пошли на подготавливаемую стенку, уверенные за "лбы" своих войск.

Правда, одной из танковых армий 1-го Белорусского фронта ставилась задача обойти Берлин, но ей не хватало оперативного простора. "Постановка танковым армиям задачи по овладению Берлином неизбежно вела к ограничению их маневренности и ударной силы, - справедливо отмечается в официальном труде. Так, при обходе города с юга 1-й гвардейской танковой армии предстояло маневрировать в непосредственной близости от внутреннего обвода Берлинского оборонительного района, где возможности для этого были очень ограничены, а порой и вовсе исключены" (т. 10, с. 317){6}. Это означало, что армия была обречена на большие потери.

16 апреля началось генеральное наступление. 1-й Белорусский фронт с самого начала столкнулся с упорным сопротивлением противника на Зееловских высотах. Тяжелые потери понесли введенные в бой после полудня обе танковые армии. Поэтому поздно вечером 17 апреля танковые армии 1-го Украинского фронта получили приказ на проведение флангового охватывающего удара по Берлинской группировке с юга и юго-запада. К этому времени они завершили прорыв сравнительно слабой обороны по реке Нейсе.

Жуков в мемуарах, сам себе противореча, вернулся к очевидному, признав, что фронтальный удар по Берлину был ошибкой. "Взятие Берлина следовало бы сразу, и в обязательном порядке, поручить двум фронтам: 1-му Белорусскому и 1-му Украинскому... При этом варианте главная группировка 1-го Белорусского фронта могла нанести удар на более узком участке и в обход Берлина с северо-востока и северо-запада. 1-й Украинский фронт нанес бы удар... по Берлину на кратчайшем направлении, охватывая его с юга, юго-запада и запада" (с. 643){2}. Жуков в мемуарах приводит и другие возможные варианты маневренного наступления на Берлин, где лейтмотивом является обход с флангов. В этих рассуждениях мы видим привычного Жукова, полководца с нешаблонным мышлением, которому "неясно" то, что "ясно другим". Однако сделанного не воротишь. Жгучее желание первым ворваться в Берлин подвело Жукова, и на его совесть легли напрасные потери.

Фланговый удар 1-го Украинского фронта Конева отвлек на себя часть сил 9-й армии, что способствовало продвижению 1-го Белорусского фронта Жукова. К 25 апреля советские войска завершили окружение Берлина. Борьба за столицу Германии вступила в завершающую стадию. 2 мая остатки Берлинского гарнизона капитулировали.

Потери в канун Победы особенно ощутимы для людей, не очерствевших душой на войне. Сохранилось свидетельство того, как остро переживал их командующий 3-й армией генерал А.В. Горбатов. В частной беседе с А.Т. Твардовским и критиком В.Я. Лакшиным он говорил: "Я держусь того мнения, что с военной точки зрения Берлин не надо было штурмовать. Конечно, были и политические соображения, соперничество с союзниками, да и торопились салютовать. Но город достаточно было взять в кольцо, и он сам сдался бы через неделю-другую... А на штурме, в самый канун победы, в уличных боях мы положили не меньше ста тысяч солдат"{5}.

Это говорил человек, о котором Жуков отозвался, как о генерале, "который на протяжении всей войны превосходно справлялся с ролью командующего армией" (с. 504){2}.

Интересный нюанс. В.Я. Лакшин вспоминает, что Горбатов гордился тем, что его армия взяла пленных больше, чем другие. В этом он видел показатель того, что и потери у него были меньше. "Умение воевать не в том, чтобы больше убить, а в том, чтобы с наименьшими жертвами выиграть войну", - вывел командарм чеканную формулу. Да, высший смысл войны заключается не только в том, чтобы разгромить врага. Необходимо ответить на вопрос: какой ценой оплачена победа? До недавнего времени "фронтальное мышление", прежде всего благодаря массированной пропаганде, господствовало в российском общественном сознании. И словосочетание "любой ценой" воспринималось как само собой разумеющееся. Эта формула даже попала в хорошую песню в качестве рефрена: "Мы за ценой Не постоим". Но, кажется, приходит время цивилизованного общества, умеющего различать в массах личности, чтобы проанализировать все эти "цены", очистить их от девальвации, осознать, сколь велика на самом деле цена человеческих жизней, и сделать формулу одного совестливого командарма руководством к действию для всего командного состава армии.

Глава 10. Солдат на войне

Солдат - это человек, которому судьбой предопределено своей жизнью реализовывать приказы вышестоящих. И от того, насколько они удачны, зависит и его жизнь, и количество пролитой на поле боя крови. Так родились понятия "окопной" и "штабной" правды, потому что разумение солдата, как вести дело на войне, далеко не всегда совпадало с разумением о том же в штабе.

С таким разрывом столкнулся молоденький, скороспелый лейтенант Булат Окуджава, приняв взвод обстрелянных, много старших по возрасту солдат. В одном из своих рассказов он поведал, как в первой же атаке картинно встал во весь рост с пистолетом в руке и... был сбит собственными подчиненными. Как затем они продемонстрировали ему, что такое атака не в книжно-уставном, а в солдатском варианте. Окуджава увидел, что солдаты стараются как можно меньше бежать во весь рост, а двигаются вперед перебежками, лихорадочно окапываясь на промежуточных рубежах. Он рассказал и о том, как в бессилии заплакал после боя в землянке.

Мое личное знакомство с двумя правдами произошло в студенческую пору, когда я проходил подготовку на военной кафедре и должен был изучать Уставы Советской Армии. Пораженный вычитанными в них перлами, я долго хранил листочки с выписками из Устава сухопутных войск Советской Армии СССР. Например, с такими рекомендациями: "В случае внезапной встречи с противником, когда невозможно уклониться от боя, разведывательная группа открывает огонь, смело нападает на него (вот она штабная правда!) и, используя его замешательство, захватывает пленных, после чего продолжает выполнять задачу". И впрямь, сидя в штабе за письменным столом и стаканом горячего чая, чего проще "смело напасть на противника" и "взять пленных".

Или: "Дозорное отделение достигло (лесной) посадки, где было обстреляно внезапным огнем из пулемета... Немедленно открыть ответный огонь по пулемету противника, а после его уничтожения продолжать выполнять поставленную задачу". Вот так просто воевать по "штабной правде". А Устав был издан в 70-е гг., т.е. после войны и оплаченного кровью опыта, и все равно содержал в себе подобные глупости.

Настоящее дыхание войны можно хорошо ощутить лишь в талантливой художественной литературе и кино, которые переплавляют опыт пережитого в художественные образы, являясь развернутым психологическим отражением и осмыслением реальных событий - тех, что лаконично описываются в мемуарах с редкими вкраплениями своего переживания того или иного момента боя. Чтобы человеку невоевавшему почувствовать изнанку войны, ее пот, кровь, ее будни, необходимо прочитать книги И.И. Акулова, В.П. Астафьева, Г.Я. Бакланова, Ю.В. Бондарева, В.Л. Кондратьева. Психологические нюансы есть и в мемуарах, - это драгоценные островки, возвышающиеся среди моря фактов - объективных и субъективных сведений. Командующий 1-й танковой армией М.Е. Катуков привел один эпизод Курской битвы. 6 июля 1943 г. его частям была поставлена задача нанести контрудар. И он размышляет: "Ну хорошо, мы двинемся на немцев. Но что из этого получится? Ведь их танковые силы не только превосходят наши численно, но и по вооружению обладают значительным преимуществом. Не лучше ли в этих условиях повременить с контрударом, делать по-прежнему ставку на нашу тщательно подготовленную глубоко эшелонированную оборону? Пусть гитлеровцы вязнут, гибнут в нашей обороне... А когда мы обескровим их части, тогда и созреет выгодный момент для нанесения могучего контрудара. Скрепя сердце я отдал приказ о нанесении контрудара. Уже первые донесения с поля боя... показывали, что мы делаем совсем не то, что надо. Как и следовало ожидать, бригады несли серьезные потери" (с. 219-220){1}. Здесь Катуков рассуждает как солдат, ибо ему чужие жизни жаль как свою собственную.

Но командарму в тот раз повезло. Неожиданно позвонил Сталин, и Катуков сумел убедить его отменить приказ о бессмысленной атаке. А сколько подобных приказов отменить не удалось! И тогда напрасно гибли люди. А. М. Василевский рассказал К. Симонову о таком случае. Осенью 1943 г. советские войска освободили Таврию. Но у противника остался плацдарм на восточном берегу Днепра у города Никополь. "Я так же, как и командующие фронтами, не считал, что плацдарм представляет для нас непосредственную опасность, - говорил Василевский, - и считал необходимым решать дальнейший исход дела... нанося удары вглубь, через Днепр, значительно севернее плацдарма.

Мы считали, что тем самым заставим немцев самих уйти с этого плацдарма. Но он (Сталин) в этом случае уперся.

Никакие наши убеждения на него не действовали, и он требовал от нас во что бы то ни стало отнять у немцев этот плацдарм... И сколько мы положили людей в безуспешных атаках на этот плацдарм, один Бог знает!" (с. 88){2}. А Сталин всего лишь перестраховывался. Ему как Верховному не нужна была даже теоретическая возможность поражения, которое могло бы бросить тень на его "полководческий гений". И потому - терпи, солдат!

Подобная практика неминуемо рождала спрос на командиров, готовых выполнять приказ любой ценой в буквальном смысле слова. Такой тип наиболее ярко запечатлен Ю.В. Бондаревым в романе "Выбор" в образе майора Воротка, который воевал, жалея пушки (ибо за них был спрос) и не жалея людей.

Ф.М. Достоевский, размышляя о войне, считал, что воевать надо "не столько оружием, сколько умом". Победу он оценивал в зависимости от того, какой ценой она достигнута - умом или числом жертв. "Умом - это когда число своих жертв меньше числа жертв противника. Но если число обратное и за каждого убитого врага уплачено несколько жизней победителей, то война выиграна не умом, и славить полководца в таком случае означало бы кощунство перед мертвыми, павшими из-за неумения вести дело"{3}. Многие ли услышали этот призыв? Талантливый военачальник нужен солдату, чтобы меньше гибло бойцов, чтобы выигрывать сражения как можно меньшей кровью, а не ради чинов, наград и славы.

Ум армии

Красная Армия вступила в схватку с сильнейшей армией мира - германской. Сила вермахта крылась в высоком профессионализме офицеров, выучке солдат, их высоком боевом и моральном духе и впечатляющей маневренности ее соединений. Боевые качества германской и русской военной школы сравнивались еще в XIX в. Вот, например, к каким выводам пришел Михаил Бакунин, живший одно время в Германии и воевавший там на баррикадах: "Надо быть чрезвычайно невежественным или слепым квасным патриотом, чтобы не признать, что все наши военные средства и наша пресловутая, будто бы бесчисленная армия ничто в сравнении с... армией германской. Русский солдат храбр несомненно, но ведь и немецкие солдаты не трусы" (с. 126){4}. Какие аргументы приводит М.А. Бакунин в пользу таких "непатриотичных" взглядов? Прежде всего он нисколько не идеализирует германскую армию и ее центральную фигуру - офицера.

"В отношении своего государя, герцога, короля, а теперь всегерманского императора немецкий офицер раб по убеждению, по страсти. По мановению его он готов всегда и везде совершить самые ужасные злодеяния, сжечь, истребить и перерезать десятки, сотни городов и селений, не только чужих, но даже своих" (с. 127){4}. "Холодный, а когда нужно и жестокий в отношении к солдату, человек, у которого вся жизнь выражается в двух словах: слушаться и командовать - такой человек незаменим для армии и для государства" (с. 128-129){4}.

"Но немецкий военный мир имеет огромное преимущество: немецкие офицеры превосходят всех офицеров в мире теоретическим и практическим знанием военного дела, горячею и вполне педантическою преданностью военному ремеслу, точностью, аккуратностью, выдержкою, упорным терпением, а также и относительною честностью.

Вследствие всех этих качеств организация и вооружение немецких армий существует действительно, и не на бумаге только, как это было при Наполеоне III, во Франции, как это бывает сплошь да рядом у нас. К тому же, благодаря все тем же немецким преимуществам, административный, гражданский и в особенности военный контроль устроен так, что продолжительный обман невозможен. У нас же, напротив, снизу доверху и сверху донизу рука руку моет, вследствие чего дознание истины становится почти невозможным.

Сообразите все это и спросите себя, возможно ли, чтобы русская армия могла надеяться на успех в наступательной войне против Германии?" (с. 130-131){4}.

Предчувствуя возражения, Бакунин спорит с оппонентами: "Скажете вы, что в случае нужды Россия, т.е. всероссийская империя, в состоянии поставить еще миллион войска; отчего же и не поставить, да только на бумаге. Да где вы возьмете достаточное количество офицеров для организации нового миллионного войска, и чем вооружите его? палками?" (с. 131){4}. Как тут не вспомнить 1915 год! А вот еще одно предсказание: "При первом шаге, лишь только сунете нос на немецкую землю, вы будете самым страшным образом разбиты наголову, и ваша наступательная война тотчас же обратится в оборонительную; немецкие войска вступят в пределы Российской империи" (с. 132){4}. Прямо-таки пророчество событий августа 1914 г. Пророчество, основанное на анализе действительных возможностей обеих сторон.

Большевики, первоначально разрушив разлагавшуюся, потерявшую веру в свое командование армию и доведя страну до края национальной катастрофы в феврале марте ?..; 1918 г., в последующие годы сумели сделать многое для создания боеспособных вооруженных сил. На то были веские причины: без силы штыка удержаться у власти было нельзя (Мао гениально-бесхитростно изрек: "Винтовка рождает власть"). В 30-е гг. Сталин уже ясно понимал, что политические процессы в Европе идут не по марксовым схемам и лишь новая европейская война может изменить социальные порядки на континенте, поэтому делал особую ставку на милитаризацию страны, готовясь к решающей схватке. Успехи были, и успехи значительные. Маневры 1936 г. в Киевском военном округе произвели большое впечатление на зарубежных специалистов новациями, которые продемонстрировали красноармейские части. Но погром военных кадров практически прервал дальнейшее становление Красной Армии как армии нового типа. Такой армией стал вермахт.

Невысокий уровень оперативного мастерства большей части оставшихся военных кадров неизбежно вел к укоренению линейной тактики, ведения боя, фронтального оперативного мышления. Ведь так было легче управлять войсками. Но сама жизнь заставляла искать пути к нахождению форм и методов боя, дающих высокий результат при малых потерях. И открывалось давно открытое. Еще древнекитайский военный теоретик Сунь Цзы сравнивал войско с рекой, которое обходит очаги сопротивления и устремляется к слабо обороняемым участкам. Как река прокладывает свое русло в зависимости от местности, так и армия действует соответственно дислокации сил противника. Однако многие наши командиры и военачальники, включая Верховного Главнокомандующего, предпочитали долгое время не обходить горы, а сдвигать их.

"- Скажите... неужели мы всегда так воевали?" - спрашивает один из героев романа В. Пикуля "Баязет" другого.

"- Да, пожалуй, всегда... Войны ведь не каждый день бывают. Поначалу лезут все больше на авось, валят промах на промахе. Наконец выучиваются. Бьют врага уже как надо. А войне-то, глядишь, и конец. Допущенные ошибки стараются замолчать. Историки врут. Военные специалисты хотят позабыть старые невзгоды и погрязают в изучении мелочей. Нагрянет новая война, и опять старые ошибки на новый лад. Или же наоборот: новые - на старый".

Все верно. Так оно и есть. Так оно и было в начале Великой Отечественной войны. Достижением военного командования Советской Армии в последние два с половиной года войны явилось овладение искусством маневренной войны. Причем достижением исторического масштаба, потому что российской армии такой тип военных действий удавался не часто. Больше приходилось уповать на героизм солдат, что так приводит в восторг многих наших историков и публицистов, забывающих упомянуть при этом, что слишком часто героизм являлся оборотной стороной чей-то нераспорядительности. Германская военная школа пошла другим путем.

Прусско-германская армия выигрывала войны 1866 г. и 1870 г. за счет компетентного штабного командования и выучки полевых войск. Вместо самопожертвования от солдат требовался разве что боевой задор. А верховное командование благоприобретенный опыт постаралось прочно закрепить, в виде традиций.

Русско-японская война 1904-1905 гг. стала примером полного провала царского командования в искусстве маневренной войны. Можно только удивляться, каким образом японской армии удалось выигрывать сражение за сражением без единой осечки, ведь русские войска воевали в исключительно благоприятных условиях - вдоль линии Маньчжурской железной дороги, имея возможность получать все необходимое прямо из вагонов, в то время как японской армии требовалось везти предметы снабжения сначала морем, затем перегружать их в портах на телеги и по грунтовым дорогам тащить на позиции. Однако это не помещало японской армии, не имевшей численного или технического перевеса и даже значительного военного опыта (за исключением китайско-японской войны 1894-1895 гг. Япония не вела внешних войн несколько веков!), выиграть сложную кампанию за счет активного оперативного маневрирования.

В Первой мировой войне русская армия как маневренная сила выглядела не лучше и не хуже других - французской, английской, австрийской армий, так как все они особым оперативным искусством не блеснули. Но она явно уступала германской армии, не выиграв у нее ни одного крупного сражения. Таким образом, Красная Армия не могла унаследовать глубоких традиций маневренного оперативного искусства от старой. Но опыт Гражданской войны - прежде всего маневренной - повлиял на воззрения ряда молодых военных специалистов, вышедших из низов и не связанных с прежней косностью военного мышления. Они заложили фундамент будущего взлета советского оперативного искусства, рассматривая боевые действия как комплекс маневренных мероприятий по разгрому противника. Первая половина 30-х гг. стала временем активных и плодотворных теоретических поисков новой военной концепции. В.К. Триандафилов и М.Н. Тухачевский увидели будущую войну в современной для эпохи моторов форме.

Советские историки пытались доказать уникальную самобытность отечественной военной теории, которую, мол, заимствовали на Западе всякие там гудерианы, не способные сами придумать ничего оригинального. В этом прослеживается старая традиция (с 40-х гг.) утверждать, что чуть ли не все важное было открыто и изобретено в России, а Запад присвоил приоритеты. Все это, конечно, ложь. Но есть и нюанс. В любой стране может родиться талантливый человек, однако вопрос в том, сумеет ли эта страна воспользоваться своим интеллектуальным богатством, предлагаемыми разработками и открытиями. Проблема заключается не столько в изобретении пороха, сколько в его использовании. А это уже зависит от организации. То, что нашими разработками нередко пользуются другие, говорит прежде всего о несовершенстве нашей организации (экономической, социальной, военной). И наоборот, тот, кто этим воспользовался (а механически воспользоваться невозможно - открытие не запчасть), может поставить "плюс" своей системе организации. Германская армия, имея собственных оригинальных военных мыслителей, заимствовала самое прогрессивное в военной мысли других стран - от теорий Дуэ и Фуллера до советских военных разработок, что делает честь профессионализму ее военных руководителей{5}. Получился сплав, основанный на организованности, вере в себя и оправданном риске. Германская армия не имела превосходства в численности и качестве вооружения перед англо-французскими или советскими армиями, а по ряду компонентов уступала им. Ее первоначальные успехи - это успехи лучшей организации дела. Она вела войну современными оперативными методами и побеждала. Побеждала до тех пор, пока ее противники сначала не сравнялись, а потом и не превзошли ее в этом. Но только не в таком компоненте маневренного оперативного искусства, как блицкриг. Здесь с вермахтом во второй половине XX в. может сравниться разве что израильская армия.

В советской, а порой и в литературе нового времени, обязательным считалось отзываться о блицкриге с высокомерием: "Молниеносная война - это авантюра". Так можно рассуждать только в стране, испокон веков ведущей длительные войны на истощение и к ним привычной. Размеры территории, населения, природных богатств позволяли особенно не задумываться над сроками боевых действий. Но есть страны, для которых сроки - вопрос жизни и смерти и блицкриг, в сущности, единственный путь к успеху.

Блицкриг требует чрезвычайно высокой степени организации, тщательной подготовки, хорошего знания противника и прежде всего его слабых сторон, а не количественного превосходства. Блицкриги вермахта или израильской армии были основаны именно на этих основополагающих факторах.

Российской армии блицкриги никогда не давались, отсюда и соответствующее пренебрежение в духе басни Эзопа о лисе и винограде. Взять хотя бы советско-финскую войну 1939-1940 гг. Планировалась она как блицкриг, но превратилась в кровопролитную борьбу на выносливость. Все попытки вести маневренную войну закончились полным провалом. Несколько дивизий в Карелии попали в окружение и были разгромлены. Молодая финская армия, как в свое время японская, в маневренных действиях переиграла российскую армию, окружив и разгромив полностью четыре (18-ю, 44-ю, 139-ю, 168-ю) дивизии и одну (75-ю) частично. Красную Армию подвели основополагающие факторы: войска не имели всех необходимых сведений о противнике, а организационную сторону пришлось выправлять уже в ходе конфликта (подтягивать необходимые силы и средства, думать о зимнем обмундировании, разрабатывать тактику прорыва укрепрайонов и борьбы в условиях лесистой местности). Войну выиграли привычным лобовым ударом за счет подавляющего превосходства в людях (которых не жалели) и технике. А что изменилось сейчас? Война в Чечне лишнее тому доказательство. И там бои проводились главным образом за счет численного превосходства в людях и средствах. Показательна операция "по вводу" российской армии в Чечню осенью 1999 г. Она проводилась способом фронтального выдавливания противника с его позиций, хотя логика борьбы требовала как раз маневренных действий, чтобы не допустить отхода сепаратистов в горы - в свой партизанский край. Но никаких прорывов механизированных войск в сочетании с воздушным десантом, отсекавшим пути отхода, не проводилось, ибо этого не умели делать войска. Да и, судя по всему, само командование.

Россия всегда страдала от одной плохо разрешимой проблемы - противоречия между ее огромными ресурсами и управленческими возможностями по их эффективному использованию. Поэтому организационные трудности традиционны для русской армии. Не было еще ни одного случая в истории, чтобы она вступила в войну хорошо подготовленной. Конечно, "пришить последнюю пуговицу к мундиру последнего солдата" не удавалось к началу войны ни одной армии мира, Армия мирного времени не совпадает по боевой подготовке с армией воюющей и имеющей опыт. Но русские войска всегда вступали в борьбу в той степени неготовности, которая сильно отражалась на качестве боевых действий. Требовалось время, определенная раскачка, чтобы действующая армия приобрела необходимую ударную мощь. Например, в русско-турецкую войну 1877-1878 гг. из-за нехватки медикаментов и плохой организации тыла от ран и болезней погибло не меньше солдат, чем на поле боя. И это рядом со своими границами, тогда как англичане постоянно вели войны за тысячи миль от своих берегов, почти всегда удачно и с минимальными потерями. Очень часто русские войска несли большие потери, кампании с заведомо слабым противником (например, турками в XIX веке) затягивались по причине организационных слабостей. И наоборот, там, где осуществлялось четкое, целенаправленное, волевое руководство, русские войска били любого, даже самого сильного противника независимо от объективных сложностей. Можно вспомнить пусть стародавние, но поучительные походы А.В. Суворова и адмирала Ф.Ф. Ушакова.

Устранение организационных неполадок не означает доведение всего до идеала. Суворовским солдатам тоже многого не хватало в походах, но эти трудности не сказывались на самом главном - боеспособности войска, ибо за ними стояли не разгильдяйство и некомпетентность, а объективные трудности боевых условий. А ведь наши историки любят перечислять, чего не хватало Красной Армии в июне 1941 г. Иной вздохнет: вот если бы война началась в 1942 г.! Мол, уж в 1942 г. было бы "всегвсе" готово, забывая при этом, что и германская армия не стояла бы на месте. Достаточно сравнить ее мощь в 1940 г. с 1939 г., в 1941 г. - с 1940 г., чтобы убедиться, сколь быстро и эффективно развивались вооруженные силы Германии. К тому же противник по определению не должен ждать полной готовности своего соперника. Стоит обратить внимание на то, что вермахт одерживал в 1940-1941 гг. одну победу за другой порой в совершенно невыгодных условиях - в Норвегии, на Крите или в Ливии. Качество организации и напористость как сердцевина боеспособности - вот главные компоненты успеха вермахта того периода.

Но если этих компонентов нет, то приходится выкручиваться, в том числе пропагандистскими методами, выдавая бедность за добродетель. Продолжая традиции советско-партийной мифологии, В. Суворов в книге "Последняя республика" всерьез уверяет, что одной из основных причин поражений Красной Армии летом 1941 г. являлась нехватка топографических карт, как будто германские штабы во всех звеньях всегда имели под рукой карты местности от границы до Волги.

Перманентная организационная расслабленность наложила отпечаток на российскую военную теоретическую мысль, которая забраковала (возможно, правильно по отношению к русской армии, - вспомним М.А. Бакунина) блицкриг как способ ведения боевых действий. Но вряд ли целесообразно игнорировать то, что удавалось армиям других стран.

Высшее командование Красной Армии сумело к середине Великой Отечественной войны в полной мере овладеть искусством маневренных операций стратегического масштаба. К началу 1943 г. советское полководческое искусство практически сравнялось с немецким, а с лета 1943 г. явно превзошло его. Но не следует забывать, что к ноябрю 1942 г. немцы на Восточном фронте оккупировали территорию, равную трем Франциям, и вывели из строя около 10 млн советских солдат, что равно примерно трем французским армиям 1940 г. За это время было подбито около 35 тыс. танков и столько же самолетов, что в 8-10 раз превышало силы Франции и ее союзников в 1940 г. Но людские и материальные ресурсы Советского Союза позволили продолжать войну, так что возможности учиться военному искусству у советского командования были почти неограниченные. Солдат такую "учебу" вытерпел, но лишь к 1943 г. была преодолена порочная тактика атак живыми волнами. Хотя немецкий генерал Ф. Меллентин утверждал: "До самого конца войны русские, не обращая внимание на огромные потери, бросали пехоту в атаку почти в сомкнутых строях" (с. 245){6}. Но если такие атаки и практиковались дальше, то, во всяком случае, не повсеместно.

Ф. Меллентин отметил и другую напасть, свойственную командованию Красной Армии и подтверждаемую во многих мемуарах: "У русских была одна тактическая ошибка, которую они так и не смогли искоренить, несмотря на жестокие уроки. Я имею в виду их почти суеверное убеждение в важности овладения возвышенностями. Они наступали на любую высоту и дрались за нее с огромным упорством, не придавая значения ее тактической ценности" (с. 246){6}.

Здесь подмечена существенная черта "фронтального мышления" - атаковать то, что маячит перед глазами. В стратегическом масштабе это выражалось в упорном и дорогостоящем добивании уже неопасного в оперативном значении противника. Так было с армией Паулюса, остатками немецких войск в Восточной Пруссии или на польском побережье. Но в данном случае вина лежала не столько на фронтовом командовании, сколько на Сталине как Верховном Главнокомандующем и отчасти Генштабе, нередко вынужденном следовать за оперативным мышлением вождя.

Несомненно, сильной стороной высших командных кадров Красной Армии, в отличие от царской, была их высокая степень обучаемости. К 1943 г. они в своей массе научились воевать, тогда как царские генералы демонстрировали отсутствие полководческих способностей на всем протяжении войн начала XX в.

Но кристаллизация военного искусства командования Красной Армии происходила медленно и противоречиво, чего до сих пор не хотят видеть многие военные историки. "Мы можем гордиться блестящими хрестоматийными операциями, такими как Курская, Белорусская, Берлинская и другие", - уверяет генерал-полковник Ю. Горьков в книге "Кремль. Ставка. Генштаб" (с. 18){9}. Как раз в планах Курской и Берлинской операций предусматривались шаблонные лобовые удары, и лишь обстановка вынуждала идти на маневр.

Эта кристаллизация была отягощена как родовыми недостатками российских традиций военной школы, так и крайне негативным влиянием субъективного фактора - воли Сталина и его фаворитов.

Сталину очень повезло, что он не успел до конца истребить все самое яркое и талантливое в армии. Рокоссовского выпустили из тюрьмы в 1940 г., Мерецков побывал в застенках НКВД осенью 1941 г. и уже оттуда поехал спасать Карельский фронт. Жуков избежал ареста в 1938 г., попросив помощи у хорошо знавшего его Тимошенко. А теперь попробуем представить 1941 год без Жукова, Рокоссовского, Лукина... Удалось бы тогда отстоять Ленинград и Москву "сталинским соколам" Ворошилову, Жданову, Мехлису, Буденному, Тимошенко, Кулику?

Казалось бы, это очевидные вещи - и тем более удивительным стало появление книги В. Суворова "Очищение", где на месте старых советских мифов с упоением создаются новые, а по сути те же нафталинно-старые. В книге содержится масса недостоверного материала (например, целая глава связывает бои под Псковом 23 февраля 1918 г, с именем П.Е. Дыбенко, хотя тот появился на фронте со своим отрядом лишь в марте). В. Суворов утверждает, что репрессирование 80% высшего и 50% среднего командного состава РККА стало благом для страны и ее вооруженных сил. Даже если не брать во внимание этическую и юридическую стороны такого подхода (и впрямь, не в Англии же живем!), то по В. Суворову получается, что уровень оставшихся в живых и новых маршалов: Ворошилова, Буденного, Тимошенко, Кулика - был намного выше уровня Тухачевского, Егорова. А Уборевич и Якир в подметки не годятся Кирпоносу и Павлову. И совсем неясно, какими полководческими данными поразили воображение В. Суворова командармы сталинского набора 1941 г. - Гореленко (7-я армия), Голубев (10-я армия), Коробков (4-я армия), Музыченко (6-я армия), Собенников (8-я армия) или командующие фронтами Кузнецов (Северо-Западный), Павлов (Западный), Кирпонос (Юго-Западный), Тюленев (Южный). Ну а как могли бы воевать многие из расстрелянных, показали те, кто вышел из тюрем, - Рокоссовский, Мерецков, Горбатов, Магон, Петровский, Ворожейкин.

Война высветила все: подлинное и мнимое величие военачальников, ценность и пустозвонство идей, глубины падения и высоты взлета нашей Армии. Другое дело, что историки и разного рода пропагандисты могут затушевать одно и отретушировать другое, тем самым продолжая традиции советско-партийной историографии, к чему, увы, до сих пор имеются и объективные, и субъективные предпосылки.

"Блицкриговцы". Значение М.Н. Тухачевского как стратега

Переход Советской Армии к маневренному способу ведения войны в 1943-1944 гг. произошел не на пустом месте. И халхин-голские "канны" не есть стихийное порождение таланта Жукова. Известно, что нечто из ничего не вырастает; надо, чтобы кто-то бросил в почву семена. Посеяны они были в так называемый Тухачевский период Красной Армии, когда вопросы "быстрой войны" всерьез разрабатывались в теории и на практике. После гибели М.Н. Тухачевского и И.П. Уборевича от наследия людей, разбиравшихся в этом вопросе, остался лишь лозунг "войны малой кровью на чужой территории". А идеи этих и примыкавших к ним теоретиков были качественно новыми и в истории российской армии почти неразработанными.

То небольшое теоретическое наследие, которое могло достаться новой армии от старой, было окончательно девальвировано Гражданской войной, в которой бывшие царские генералы неоднократно терпели поражения от бывших вахмистров и поручиков. Отечественной науки о стратегии практически не стало. Попытки заменить ее цитатами классиков марксизма могли дать военным профессионалам лишь временное удовлетворение. Опыт Гражданской войны не мог быть всерьез использован против регулярных, хорошо технически оснащенных армий вероятного противника. Фактически приходилось начинать с нуля. Разброс мнений был, естественно, велик, но Вооруженные Силы требовалось строить на базе какой-то одной концепции, а не всех сразу. В выработке, принятии и реализации такой концепции М.Н. Тухачевский сыграл главную роль. Он отстаивал наступательную доктрину, которую воспринимал всей душой пламенного революционера, что характерно для политических романтиков. Тухачевский не был человеком бонапартистского склада, как хотели его представить враги. По духу он был скорее ближе к Александру Македонскому с его мечтой-идеей о всемирном государстве, устроенном на неких универсальных философских принципах, которые для XX в. Тухачевский усмотрел в марксизме. И создать такое мировое государство-федерацию средствами позиционной, оборонительной борьбы, конечно, не представлялось возможным.

В Красной Армии он был первым (и вначале единственным) человеком, который всерьез и с методической целеустремленностью занялся творческим переносом на российскую почву идей и традиций школы Х.К. Мольтке и А. Шлифена, стремившихся заранее спланированными и четко осуществленными операциями добиться быстрой победы (блицкрига) малой кровью. Творческий вклад Тухачевского состоял в том, что он совместил принципы стратегии германской школы с совершенно новыми факторами борьбы, такими, как танки и авиация. Пока европейская теоретическая мысль билась над проблемой совмещения боевых машин с традиционными родами войск, Тухачевский разглядел в них то, что за редким исключением пока никто не видел - мощное таранное оружие оперативного масштаба. И пока Д. .Фуллер, Г. Гудериан и Ш. де Голль пытались убедить свои Генеральные штабы в революционной перспективности новых средств, Тухачевский уже формировал танковые армии (маскируемые под корпуса). Ворошилов и Сталин лишь заимствовали внешнюю сторону концепции Тухачевского, мало что поняв в его выкладках, потому и расформировали механизированные корпуса. А еще потому, что механизированная армия требовала высокого уровня- организации и управления, обеспечить который после уничтожения профессионально подготовленных кадров было невозможно.

Возможно, Тухачевский не был военным гением, он имел крупные недостатки, например страдал гигантоманией, но в отличие от своих партийных начальников он был талантливым военным мыслителем и новатором. Еще в Начале своей военной карьеры, будучи в невысоких офицерских чинах царской армии, Тухачевский уяснил огромное значение для оперативного искусства идей Мольтке и Шлифена, суть которых можно выразить следующей логической цепочкой: 1) стратегический анализ обстановки (поиск слабых звеньев у противника); 2) построение войск, нацеленных на маневр; 3) сам маневр с целью нарушения устойчивости фронта противника; 4) решающая битва,, в ходе которой противник оказывается в проигрышной позиции, воюя "перевернутым фронтом", идеальным продолжением чего является его окружение ("канны"). Вот как это выглядело на практике.

В битве при Садове в 1866 г. Мольтке осуществил нетрадиционный маневр. Прусские войска вступили в бой с австрийской армией тремя группами вместо полагающегося одного кулака. Первая армейская группа начала сражение традиционно с фронта. Затем подоспела вторая колонна и ударила во фланг. Следом в бой вступила третья группа, нацелившись на другой фланг и тыл австрийцев. Командующий австрийской армией, видя перед своим фронтом пруссаков, счел их за главные силы, как вдруг, в разгар битвы, на фланге появились новые силы. Думая, что теперь перед ним все войска неприятеля, командующий произвел перегруппировку сил, но внезапно на другом фланге появилась третья колонна противника, заходящая в тыл. Позиция перевернулась... Началась паника, боясь окружения, австрийцы поспешно бросили поле боя.

Другой начальник Генерального штаба - А. Шлифен - модернизировал стратегию "концентрического наступления" Мольтке. Он решил уклониться от лобового столкновения с французской армией в грядущей войне. Шлифен понимал: французская армия будет развернута вдоль границы с Германией. Театр военных действий заранее подготовлен к боям: у французов там расположены первоклассные крепости - Верден, Туль, Седан, Бельфор. В такой ситуации огромные потери германской армии неизбежны, а быстрая победа сомнительна. И Шлифен предложил обойти невыгодный район, нанося удар главными силами через Бельгию. Французское командование неизбежно будет вынуждено загнуть,свой левый фланг, ослабляя центр. Но Шлифену было этого мало, и он решает продолжить наступление дальше, в глубь Франции, создавая угрозу Парижу. Противнику придется еще больше загибать и растягивать свой фланг, оставляя в то же время на границе с Германией крупные силы в ожидании концентрического удара. Шлифен планировал продвинуться еще дальше, обходя Париж и фланг французской армии не только с севера, но и с северо-запада. Тогда французским войскам, как и австрийским при Садове, придется воевать перевернутым фронтом, что обернется для них поражением.

В плане Шлифена крылся немалый риск: противник мог нанести контрудар под основание охвата. Но по расчетам Шлифена выходило, что командование французской армии не успеет разобраться с обстановкой и организовать контрнаступление надлежащей силы. То была стратегия сродни шахматному анализу. Шлифен (как в свое время Мольтке) рассчитал движение наступающих войск с такой скрупулезностью, что становилось ясно - противник попадет в цугцванг, так как он будет успевать реагировать лишь на уже сделанный ход и у него не останется времени на ход упреждающий. Противник, поворачивающийся вокруг оси, поневоле растянет свои силы по огромной дуге.

То был, наверное, первый в мире перспективный план Генерального штаба, по которому готовились вооруженные силы страны в течение длительного времени. Он не удался из-за ошибок германского командования в 1914 г., с первых же ходов отошедшего от требований плана Шлифена. Но проведенная по этим же принципам кампания 1940 г. подтвердила правоту Шлифена. Кстати, польская кампания 1939 г. велась в духе концентрического наступления Мольтке (армии из Силезии, Померании и Восточной Пруссии сошлись в районе Варшавы, расплющив польскую ащмйю).

Тухачевский не дожил до успехов стратегии блицкрига. Но прекрасно понимал ее штабную красоту в сочетании с армейской силой. Еще в 1920 г. свое наступление на Варшаву он организовал по принципам плана Шлифена. Имитируя удар с фронта, 27-летний командующий бросил основные войска Западного фронта в глубокий охват, оставляя Варшаву далеко позади, но нависая над ней с севера. Польским войскам пришлось разворачиваться на 90 градусов, не зная, когда же обрушится занесенный молот. Ю. Пилсудский в своих воспоминаниях отмечал, что в штабах царили растерянность и эвакуационные настроения, близкие к панике. А разведка ничего вразумительного о планах и дислокации войск противника доложить не могла. Однако "третья колонна, призванная, как это было при Садове, появиться на другом фланге польского фронта, не подошла. Конная армия Буденного застряла в сотнях километров от решающего сражения, осаждая Львов, т.е. вместо маневренных действий занялась позиционной борьбой. В итоге ударные силы были ослаблены и попали под контрудар. Были нарушены основополагающие принципы стратегического маневра - собрать главные силы в нужном месте в нужный момент и (принцип Мольтке - Шлифена) в нужной для победы диспозиции. Послевоенный анализ, проведенный Тухачевским, показал, что замысел не был неверным. Не хватило материального обеспечения и координации. Упреки в авантюристичности были столь же справедливы, как критика планов блицкрига германских штабов. Когда они удавались, как в 1866 и 1940 гг., критики молчали, когда терпели неудачу, как в 1914 и 1941 гг., начинали говорить про "авантюристичность". В 1920 г. у Тухачевского не было надлежащей власти для концентрации сил и времени для отработки удара. В 1941 г. у него все это было бы в избытке. Если бы...

Но идеи не умирают со смертью их создателей. Вспомним план наступления Красной Армии 1940 г. Ведь он - зеркальное отображение замысла Тухачевского! Только главный удар перенесли с севера на юг. По плану 1940 г. главный удар наносил Юго-Западный фронт на Краков с поворотом на север, а роль 1-й конной армии выполняли механизированные корпуса с Белостокского выступа. А так - та же "шли-феновская коса" с замахом вокруг главных сил противника. Стратегический почерк, совершенно не присущий командованию Красной Армии, ни тем более царской. Ничего подобного из-под пера советских генштабистов больше не выходило: не та школа. Да ее и не могло быть в 1940 г. после уничтожения основных кадров Генштаба. Поэтому новый призыв "творчески" позаимствовал чужое. Когда Красная Армия в 1939 г. вышла на демаркационную линию с вермахтом и оперативный отдел Генштаба засел за разработку нового плана, то ничего лучше, чем замысел Тухачевского, чьи лекции генштабисты слушали в академии, изобрести не смогли. Но Тухачевский пытался применить свой план к польской армии, и только к ней. А молодые операторы Генштаба во главе с опытным, но не хватающим звезд с небес Б.М. Шапошниковым, - к германской. Поэтому у них получалась странная вещь: план обрывался на самом интересном месте - когда Красная Армия, после прорыва к Бреслау и поворота к Балтике, подставляла себя под фланговый удар из Силезии. Получается, что в своих академических конспектах операторы Генштаба на сей счет ничего прочитать не могли, а потому поставили жирную точку. Решили: война покажет, как действовать дальше. План 1940 г., а также аналогичный проект плана от 15 мая 1941 г. доказывают две вещи. Во-первых, замысел Тухачевского 1920 г. основывался на объективных предпосылках, поэтому он и был воспроизведен в общих чертах в последующем. Во-вторых, высокий уровень стратегического таланта Тухачевского.

Тухачевский пришел к выводу: раз главным в концепции блицкрига является скорость движения войск, что приводит к эффекту цугцванга, то требуемую скорость может дать лишь моторизация войск. Отсюда логично вытекала идея о механизированных корпусах. В 1932 г. Тухачевский был среди тех, кто выступил за формирование первых в мире механизированных корпусов, имевших более 500 танков и 200 автомашин. (Отметим, как точно было рассчитано требуемое количество танков в корпусе. В 1940 г. Сталин санкционировал увеличение штатов до 1031 танка, но этого оказалось слишком много. Война показала, что оптимум 500-600 танков)

Единомышленниками Тухачевского стали Уборевич и Якир, которые учились в военных академиях Германии и, значит, были знакомы с концепцией Мольтке Шлифе -на, но не Ворошилов с его узким оперативным кругозором. Возник неизбежный конфликт не только с никчемным наркомом обороны, но и с его всесильным патроном, который мог завершиться лишь устранением одной из сторон. Устранили "блицкриговцев": В 1939 г. танковые корпуса расформировали. Но практика войны 1939-1940 гг. наглядно показала, насколько правы были "вредители". В 1940 г. был отдан приказ вернуться к мехкорпусам. Восстановление пошло, но по принципу "утрем нос Тухачевскому". Тот создал 2 мехкорпуса за четыре года, а Сталин приказал сформировать 20 буквально за год. У "вредителя" в корпусах было 560 танков, а в новых - штаты удвоены. И не важно, что для создания корпусов не было ни техники, ни людей, ни навыков управления...

В 1937 г. Красная Армия обладала такой структурой ударной мощи, какой вермахт не имел даже в 1939 г., нападая на Польшу. (Вермахт располагал 1700 танкетками с пулеметным вооружением T-I и 1400 танками с пушечным, сведенными в худосочные корпуса.) И лишь в 1940 г. на полях Франции появились танковые группы, равняющиеся по мощи тем мехкорпусам, что создавались Тухачевским. Но разве Тухачевский остановился бы на достигнутом к 1937 г.? Конечно, нет. Продолжай бронетанковые войска развиваться естественным путем, в 1941 г. с танками Т-34 и KB Красная Армия имела бы ударную мощь, какой вермахт смог бы достичь разве что в 1943 г. Это означало, что у танковых групп Клейста и Гудериана летом

1941 г. не было бы шансов на успех, потому что тройное превосходство в танках у Красной Армии дополнялось бы превосходством надлежащего качества организации. Значит, вермахт мог быть разбит уже в 1941 г., ибо его главной ударной силой являлись танки. Но Сталин внес свои коррективы в "план Тухачевского", и его потенциальные возможности не были реализованы. Бурно развивавшаяся Красная Армия в 1938-1939 гг. потеряла темп. Ее передовая авиация и танковые войска превратились в заурядные. Если этот процесс сравнить со скачками, то РККА подсекли, когда она шла в лидерах, и вперед вышел вермахт. (Правда, на эту ситуацию можно посмотреть с другой стороны. Ведь Сталин, расстреливая большевиков, в сущности, спасал Европу. Будь во главе РККА Тухачевский и Уборевич, советские танки как минимум дошли бы до Рейна. А максимум?)

Любая теория уже реалий жизни. Поэтому теории Д. Дуэ, Д. Фуллера или А. Мэхэна верны лишь частично. Задача политической или военной теории - верно угадать тенденцию развития и контуры тех сил или средств, которые в наибольшей степени повлияют на будущие события. У Тухачевского, как и у других военных теоретиков, можно найти много неверных оценок, пробелов и перехлестов, но тенденции надвигающейся войны он уловил очень точно. Он готовил Красную Армию к войне с Германией и к мировой в целом. Войне танково-механизированной, тотальной, бескомпромиссной, цель которой - полный разгром и уничтожение противника. Войне идеологической, войне маневренной. И еще он хотел научить Армию "блицкригу". Тому, чего не умела старая армия, чему не научилась Красная Армия, и чего не умеет современная. В этом вопросе Тухачевский стоит в истории отечественной военной мысли совершенно особняком.

Но Тухачевский и Уборевич успели сделать одно чрезвычайно важное дело воспитать из части офицеров профессионалов, пригодных по складу мышления и кругозору к будущей войне. Тухачевский делал это преимущественно через статьи, книги, лекции, совещания. Одному из участников учений 1925 г. в Белоруссии запомнилось следующее характерное обращение Тухачевского к присутствующим на разборе командирам: "Советую всем вам хорошенько вчитаться в замечательную книгу немецкого военного мыслителя фон Шлифена "Канны". Но тут же предостерег: "Постигайте не только искусство создавать "канны", но и искусство избегать "канн". На войне второе нужно не менее первого", - и самокритично сослался на свой опыт похода на Вислу (с. 69-70){7}. Как бы пригодился такой методологический подход нашим военачальникам в 1941 г.!

Единомышленник Тухачевского Уборевич всем этим принципам учил на маневрах. А учиться у него было чему. Г.К. Жуков отзывался об Уборевиче как о большом знатоке оперативного искусства и тактики. И.С. Конев считал, что "в его лице наша армия понесла самую тяжелую утрату". А эти маршалы в военных вопросах разбирались. Мемуаристы в один голос называют Уборевича выдающимся "воспитателем войск". Наиболее детально это понятие раскрыл в своих воспоминаниях К.А. Мерецков. Любопытен выбор эпизодов этого опытнейшего штабиста и военачальника. Мерецков сообщает, что Уборевич максимально приближал военные игры к боевым условиям. Для чего это нужно - понятно. Добивался от командиров ясных приказов. Ну и что? Мерецков как бы отвечает на возможный вопрос читателя следующим примером. Один командир на учениях написал длинный приказ, поэтому его передача по связи затянулась. Начало учений задерживалось. Тогда Уборевич, руководивший учением, распорядился условному противнику перейти в наступление. Мелочь? Но ведь именно такая история произошла в ночь с 21 на 22 июня 1941 г. Пока из Москвы передавалась в штабы округов длинная директива о приведении войск в боевую готовность, враг "внезапно" атаковал их.

А вот еще одна показательная "мелочь", приведенная Мерецковым. Начальник штаба одного из соединений на учениях ошибся с определением времени для прибытия части на учения. Реакция Уборевича выражена в его вопросе к начштабу: "Как же это вы смогли допустить такой просчет?!" Наш современник, возможно, не поймет смысл вопроса и тем более реакцию начштаба. "Впоследствии Шиловский признался мне, - вспоминал Мерецков, - что вопрос командующего потряс его больше и глубже, нежели возможное замечание, и он никогда и ничто так не переживал, как в этот раз".

Господи! Да отчего же потрясаться? Ну не вышло соединение куда следует в намеченное время из-за просчета... Стоп! Суть дела в слове "просчет". Когда начнется война, подобного рода просчетам будет несть числа. Дивизиям и корпусам будут отдаваться приказы с указанием нереальных сроков выдвижения и наступления, за которыми последуют жертвы и поражения. "Воспитатель войск" Уборевич прекрасно понимал цену подобных просчетов и пытался добиться этого понимания у своих подчиненных. И начальники штабов у него знали: там, где речь идет о жизни солдат, о возможности поражения войск, "просчетов" (аналог халатности) быть не должно. Увы, традиции "просчетов" глубоко въелись в отечественный управленческий организм. Складывается впечатление, что не только у военачальников, но и у некоторых руководителей государства методика "просчетов" - основная в управленческом арсенале. В своей сфере Уборевич добивался повышения уровня управления, что, в сущности, является синонимом, понятия "высокая штабная культура".

Уборевич занимался тем, что можно определить двумя словами, "боеспособность войск". Но не бывает боеспособных войск без толковых, профессионально подготовленных командиров. Мемуаристы (от Василевского до Мерецкова) в один голос свидетельствуют: им многое дала работа с Уборевичем. Именно в Белорусском округе времен командования Уборевича прошли свои командные и штабные университеты: командующие фронтами в Великую Отечественную войну и будущие маршалы - Г. К. Жуков (в БВО командир дивизии), Р.Я. Малиновский (оперативный отдел штаба округа), К.А. Мерецков (начальник штаба округа), К.К. Рокоссовский (командир корпуса); начальники штабов фронта, тоже будущие маршалы - М.В. Захаров (начальник оперативного отдела округа), В.Д. Соколовский (командир дивизии); командующие армиями - А.В. Горбатов (командир дивизии) и В. Колпакчи (штаб корпуса). Жуков решительно и уверенно пошел на такую сложную операцию, как окружение, он уже отрабатывал этот тип операции на картах и маневрах под руководством "блицкриговцев". Напомню, что в боях с чеченскими сепаратистами в 1995-1996 и 1999 гг. наши генералы много раз имели возможность окружать их отряды, но, несмотря на небольшую численность боевиков и свое подавляющее превосходство в огневых средствах, ни разу не добивались успеха. Это значит, что они не умеют проводить сложные операции такого рода, их к этому по-настоящему не готовили. Поэтому несерьезно было бы считать, что Жуков, не учившийся в академиях, запросто мог окружить и уничтожить на Халхин-Голе целую армию хорошо подготовленного противника по наитию, не имея никаких предварительно наработанных схем и навыков.

Хотя большая часть сослуживцев и воспитанников Тухачевского и Уборевича была уничтожена (Рокоссовский, Мерецков и Горбатов чудом выжили в застенках), та горстка, что осталась от "школы Тухачевского" и воспитателя маршалов Уборевича, сыграла ведущую роль в Великой Отечественной войне.

И последнее. Так за что расстрелял Сталин Тухачевского и Уборевича? Они были коммунистами, но не были сталинцами. В этом состояла их главная вина и опасность для диктатора. Поэтому Сталин осуществил свою "ночь длинных ножей", заменив "нейтральные кадры" лично ему преданными. Вот и вся разгадка "очищения".

Сталин как военный стратег и политик

Солдаты сильны своим командиром. Армия - своим командованием. В годы войны особое значение для действующей Армий приобрела Ставка Верховного Главнокомандования. О ее успехах написано много. Но были у нее не просто неудачи, а настоящие провалы. Ставкой, а вернее персонально Сталиным как диктатором страны и Главковерхом, в ходе войны были допущены шесть крупных (по существу дела, преступных) стратегических ошибок, имеющих общую природу и серьезно повлиявших на сроки войны и размеры потерь.

Первая преступная ошибка связана с абсолютно неверной оценкой планов Германии на 1941 год. Высшее военное командование РККА - от наркома обороны до штабов приграничных округов - видело приближение опасности. Проект директивы от 15 мая 1941 г. - одно из ярких тому подтверждений. Но все усилия военных разбивались о твердокаменную позицию вождя. Ошибиться может каждый, но Сталин не взял вину на себя, хотя единственным виновником был он, а подло переложил ее на других, расстреляв группу генералов Красной Армии, лишив их чести как офицеров и граждан.

Следствием стратегической ошибки Сталина был шок в штабах приграничных округов, которых убеждали в отсутствии прямой опасности, что способствовало развалу обороны, особенно в Белоруссии и Прибалтике.

Вторая ошибка определилась "суетливой" директивой No 2 от 22 июня 1941 г., по которой войскам приграничных округов была поставлена нереальная задача немедленно перейти в контрнаступление. Это мероприятие, не обеспеченное ни временем на подготовку, ни разведкой, ни знанием сложившейся обстановки, привело к тяжелым потерям. Особенно тяжелые последствия данная директива имела на Юго-Западном фронте, который располагал всеми необходимыми силами для отражения удара. Ввод в бой механизированных корпусов без средств обеспечения их контрудара привел к быстрому уничтожению их материальной части. Оставшись без танков, Юго-Западный фронт был обречен на поражение.

Третья ошибка связана с требованием Верховного Главнокомандующего не отводить войска Юго-Западного фронта в сентябре 1941 г. из-под Киева, в тот момент, когда явно обозначилась угроза их окружения. Это повлекло за собой быстрый разгром фронта, потерю Харькова и большей части Донбасса.

Четвертая серьезная ошибка была допущена в ходе контрнаступления под Москвой. Войскам и командованию навязали директиву от 5 января 1942 г., требовавшую организовать наступление на большинстве фронтов. Это привело к распылению стратегических резервов и проведению ряда наступательных операций без существенного ущерба для противника. Нехватка сил обрекла Западный фронт на фронтальное давление на позиции группы армий "Центр" с быстрым расходованием фронтовых и армейских резервов. Это дало врагу возможность прийти в себя и организовать эффективное сопротивление, что фактически спасло его от разгрома.

Пятая ошибка аналогична предыдущей. Распыление стратегических резервов в ходе зимней кампании 1943 г. позволило германскому командованию не только избежать полного поражения на южном крыле Восточного фронта, но и организовать успешное контрнаступление. При надлежащих подкреплениях, которые имелись у Ставки, войска Воронежского и Юго-Западного фронтов вполне могли удержать Харьков и другие освобожденные районы. Однако 1-я танковая армия и 68-я армия были усланы под Демянск. Остались неподвижными крупные группировки советских войск на пассивных участках, в то время как немецкое командование активно маневрировало своими силами.

Шестая ошибка заключалась в том, что Сталин в 1945 г. заставил войска в Польше и Восточной Пруссии втянуться в бои с группировками противника, не представлявшими к тому времени оперативной опасности. Это вызвало ненужные и многочисленные солдатские жертвы и оттянуло начало Берлинской операции, а с ней и окончание войны примерно на месяц.

Здесь перечислены главные ошибки Сталина, не считая более "мелких", вроде упрямого использования Букринского плацдарма на Днепре, что отодвинуло освобождение Киева примерно на месяц.

То что Сталин не был ни даровитым военным стратегом, ни тем более полководцем, наверное, с очевидностью следует из всего содержания книги.

Сталин нигде не проявил себя проницательным стратегом в отношении противника, а это основополагающее качество подлинного полководца. Его оценки боевых возможностей финской армии в 1939 г. и способности к удару Германии в 1941 г. оказались убийственно поверхностными. Плохо, когда государственный деятель ошибается, но еще хуже, когда он демонстрирует твердолобость. Никакие доводы военных специалистов не заставили Сталина изменить свою точку зрения. В обоих случаях он подставил Красную Армию под удар, обрек ее на тяжелые потери.

В 1937-1939 гг. Сталин провел генеральную чистку Вооруженных Сил страны, после которой армия стала совершенно послушной ему. И небоеспособной! Если, конечно, ей не противостоял в несколько раз меньший по силам противник, вроде финской армии, и если войска не возглавляли не уничтоженные в ходе репрессий командиры "старой" выучки Тухачевского - Уборевича.

Подбор высших военных кадров - это еще один из сталинских провалов. Выдвинутые им после чистки командные кадры в 1941 г. ничем замечательным себя не проявили. К середине 1942 г. почти все скороспелые командные кадры "сталинского призыва" - командующие фронтами, армиями, мехкорпусами - либо завершили свою военную деятельность в "котлах", погибнув или попав в плен, либо ушли на вторые роли. Среди заканчивающих войну военачальников не осталось ни одного выдвиженца 1937-1940 гг. Командовали фронтами на завершающем этапе: три подчиненных Уборевича (Жуков, Мерецков, Рокоссовский); один выдвиженец войны - Черняховский (начал войну командиром дивизии); остальные относятся к людям с нормальным, т.е. -без феерических скачков, послужным списком. В 1937 г. Говоров, Толбухин, Петров были комбригами, Еременко и Конев - комдивами, Баграмян и Малиновский - полковниками. Войну они начали в звене корпус - армия - штаб округа. Это нормальный служебный рост.

Просто позорным является то обстоятельство, что все четыре предвоенных маршала с 1942 г. "отведены" в тыл. Кулик разжалован в генерал-майоры. Заканчивали в тылу все военачальники, выходцы из 1-й конной армии (маршалы Буденный, Ворошилов, Тимошенко и генерал Городовиков). А ведь за каждым из них тянется шлейф проваленных операций, понапрасну пролитая кровь.

С учетом уничтожения военных и технических кадров впору было поставить вопрос о вредительской деятельности секретаря ЦК ВКП (б) И.В. Сталина. И любой Ульрих или Вышинский проголосовал бы за расстрел через 20 минут после рассмотрения содеянного. Но тем и хороша "должность" диктатора, что все ошибки списываются на других, а специально подобранные историки обеляют и возвеличивают преступника.

Защитники Сталина ссылаются иногда на то обстоятельство, что репрессируемые также не были ангелами. Да, это так. Маргинальная природа большевизма вовлекала в свою орбиту людей, способных на жестокость в любой форме. Ненависть и нетерпимость (якобы "классовая") являлись составной частью официальной идеологии большевистской версии марксизма. Ничего другого от типично левацкого течения в революционном движении и ждать нельзя было. Но с приходом к власти и ее упрочением, т.е. с окончанием своего маргинального, подпольного существования, происходит неизбежное обмирщение ее представителей ("обуржуазивание" по терминологии фанатичных сторонников подпольной чистоты умонастроений). С годами они становятся нормальными людьми, выполняющими свои гражданские функции в обществе. Такую эволюцию, например, проделал Н.И. Бухарин.

Трагедией для страны становится насильственная попытка прервать этот естественный процесс. Сталин в 1936- 1938 гг. вновь ввергает партию в маргинальное состояние. Он распространяет на нее новую гражданскую войну, начатую со своим народом в 1929 г. Все животное, низменное, столь характерное для гражданской войны, - этой войны без правил, стало знаменем борьбы. От людей, в сущности, требовалось одно - стать подлецами и преступниками, доносить друг на друга, обливать грязью своих недавних товарищей, сослуживцев, а самим раболепствовать. Процесс "оцивилизовывания" кадров был грубо прерван. (Искусственность подобной "классовой борьбы" доказывает то обстоятельство, что люди, активно участвовавшие в репрессиях, сразу же свернули и осудили их после смерти диктатора. И процесс "оцивилизовывания" благополучно пошел дальше.) Качественному управлению маргинализация наносит колоссальный урон, хотя происходит известная консолидация власти. Страх цементировал государственную дисциплину. Именно этот фактор приводит в восторг ценителей Сталина. На деле же происходит и происходило разложение Власти. Общество теряло гибкость. Скрепы между "верхами" и "низами" держались в немалой степени благодаря насилию. Правдивая информация вытеснялась приукрашенной. И как следствие гром среди ясного неба. При сильном толчке централизованная, казавшаяся сверхпрочной империя стала неожиданно разваливаться.

1941 год характерен не только тем, что Красная Армия терпела военные поражения. Дал течь и опасно накренился весь государственный корабль. Сам капитан, то есть Верховный Главнокомандующий, оказался не на высоте положения.

В ходе руководства Сталина Вооруженными Силами дважды пришлось восстанавливать разбитые Северо-Западный (июнь - июль, сентябрь 1941 г.), Юго-Западный (сентябрь 1941 г., июль 1942 г.) и Южный фронты (октябрь 1941 г., июль - август 1942 г.), трижды Западный фронт (июнь, июль, сентябрь 1941 г.). Полностью разгромлен Крымский фронт (май 1942 г.). Только в летне-осенние месяцы 1941 г. было разбито в общей сложности около 250 советских дивизий, что вдвое превышало англо-французские силы в 1940 г. Какие еще вооруженные силы выдержали бы такое командование?

В частном письме Г. К. Жуков, не связанный путами цензуры, писал о Верховном: "В начале войны со Сталиным было очень и очень трудно работать. Он прежде всего тогда плохо разбирался в способах, методиках и формах ведения современной войны, тем более с таким опытным и сильным врагом, как германская армия... Особо отрицательной стороной Сталина на протяжении всей войны было то, что, плохо зная практическую сторону подготовки операции фронта, армии и войск, он ставил совершенно нереальные сроки начала операции, вследствие чего многие операции начинались плохо подготовленными, войска несли неоправданные потери, а операции, не достигнув цели, "затухали""{8}.

Л.Н. Толстой, размышляя о войне, в том числе о войне с превосходящим по силам противником, приходил к простой и мудрой истине: "Верь, голубчик, говорил Кутузов Андрею Болконскому, - нет сильнее тех двух воинов, терпение и время". Сталин дошел до этой истины ценой огромных напрасных жертв.

Конечно, Сталин работал над собой, постепенно избавляясь от дилетантизма и торопливости, с течением времени стал больше прислушиваться к мнению военных специалистов. Но велика ли в этом его заслуга? Думается, любой, даже глупый человек поступил бы со временем точно так же.

Подлинная сила Сталина как Главнокомандующего заключалась в его советниках, таких, как Жуков и Василевский, военачальниках фронтового и армейского звена и, наконец, во все терпящем солдате. Прямые же, единоличные вмешательства Сталина в руководство войсками обычно ни к чему хорошему не приводили. "И где кончается железная воля, и где начинается непостижимое упрямство, стоящее десятков тысяч жизней и целых кладбищ загубленной техники, не всегда сразу поймешь, - размышлял К. Симонов в "Живых и мертвых". - Да, слушает, рассматривает и одобряет планы, принимает во внимание, не отмахивается от советов и донесений... Но это все до какой-то минуты - а потом последнее слово за ним, и слово это - иногда единственно верное решение, а иногда вдруг рассудку вопреки... и никто никакими доводами уже не заставит передумать! А вся тяжесть положения в том, что оно, это его последнее слово, все равно всегда правильно, даже когда оно неправильно... и виноватые в неудачах найдутся. Должны же они каждый раз находиться, если он всегда прав".

Лучше о сути диктаторской гениальности, пожалуй, не скажешь. Потому Россией управлять всегда легче было, чем Швейцарией или Норвегией. Там не до "гениев". Слишком велика цена ошибки. Там надо двигаться наверняка. А если в России из-за ошибок "гения" вымрет несколько миллионов людей - что с того, все равно останется еще много. И "победа будет за нами".

Сталину повезло, и не более того. Не будь у страны обширных пространств, у армии талантливых полководцев, а у государства - огромных материальных возможностей и людских ресурсов - никакая сталинская воля и никакая его гениальность не спасли бы режим от краха. Таким образом, на давний вопрос: мог ли СССР выиграть войну с Гитлером без Сталина - ответ получается однозначный: мог, причем гораздо быстрее и с меньшими потерями.

Красная Армия могла противопоставить вермахту силы, во много раз превосходившие англо-французские армии в 1940 г. И это при том, что последние могли отступать на глубину максимум 500 км, дальше начинался Атлантический океан, а Красная Армия, отойдя на 800 км, имела возможность сохранять боеспособность и даже, при необходимости, отступать еще дальше. "Кутузовский вариант" войны был фактически вновь испробован в 1941-1942 гг. и вновь доказал свою эффективность. Однако незаурядная фигура диктатора до сих пор завораживает иных историков. Так, генерал-полковник Ю. Горьков, написавший интересную книгу о работе Ставки, утверждает: "Думаю, даже фанатичные антисталинисты не станут утверждать, что И.В. Сталин не сыграл никакой положительной роли в Великой Отечественной войне. Поэтому воздадим каждому по делам его" (с. 19){9}.