Начало этой книги стоит в несомненной связи со словами Аристотеля («Исследование о животных», А I.487а.11): «Животные различаются между собой жизнью, деятельностью) характером и частями». Важность «различий» (διαφοραι) как принципа, на котором строится деление по родам, Аристотель подчеркивает в первой, излагающей основные положения книге — «О частях животных» (I.3.643b 9 сл.): «Надо пытаться охватывать животных по родам, как это указывает большинство людей, различающих род птиц и рыб. Каждый из этих родов определяется многими отличительными признаками» (πολλαῖς ὤρισται διαφοραις).
Главными категориями для растений, рассматриваемых с точки зрения этих различий, будут у Феофраста «части» (μἐρη), «свойства» (πάθη), «возникновение» (γενἐσεις) и «жизнь», т. е. образ жизни (βίος).
Ставя себе задачу разобрать части растения, Феофраст следует Аристотелю, который занимался тем же вопросом для мира животных в упомянутой уже книге «О частях животных». Частями (μἐρος, μόριον)
Аристотель называет все образования, входящие в состав животного организма, включая сюда и жидкости. Сюда относятся и части тела (например голова), и органы, и «простые части», соответствующие в нашем понимании тканям и органическим жидкостям.
«Части» у растений ставят исследователя в затруднение: «части» у животных неизменно остаются; у растений есть «части», появляющиеся и исчезающие в том же году. Если их считать «частями», то некоторые из них не поддаются определению и части никогда не будут одинаковыми; если же не считать, то как раз то, что делает растение совершенным, нельзя будет признать его «частями». Разрешению этой задачи посвящены §§ 3—5 (см. примеч. 4).
Под «сережками» здесь следует разуметь мужские цветки на некоторых деревьях: греческий термин βρύον шире нашего термина «сережки».
Это разделение частей на внутренние и внешние для изучения не .следует понимать в том смысле, что изучению подлежат либо одни, либо другие части: в дальнейшем речь идет и о тех и о других.
Определив, что подлежит изучению, Феофраст останавливается на методе изучения по сходству κατ ἀναλογίαν, который можно применять: 1) сравнивая одно растение с другим, способ, которым сам Феофраст широко пользуется, 2) сравнивая растение с животным, способ, к которому он также прибегает, ибо, следуя Аристотелю, он иногда рассматривал животный и растительный миры в аспекте некоего единства, но действует он здесь гораздо осторожнее своего учителя. Попутно им даны указания, как пользоваться этим сравнивающим методом.
Параграфы 3—5 чрезвычайно трудны для понимания. Особенностью феофрастова стиля, отчетливо выступающей в его метафизических отрывках, является чрезвычайная краткость в тех местах, где он касается отвлеченных, общих и основных, принципиальных положений. Стиль этот свидетельствует об исключительной привычке к отвлеченному мышлению и о расчете на такую аудиторию или на такой круг читателей, которые в состоянии налету схватывать малейший намек и которые настолько знакомы и с существом вопроса, и с. терминологией, что им ничего не стоит восстановить для себя пропущенные части рассуждения. Возможно, впрочем, если эта книга Феофраста представляла собой конспект для лекций, что многое бывало им дополнено в устном изложении. Эти три параграфа представляют собой единственное место во всем произведении Феофраста, по поводу которого возникла целая, правда не очень богатая, литература, начало которой было положено еще в конце XVIII в.
Для того чтобы облегчить понимание этих параграфов, не лишним будет дать их пересказ. Не следует ставить вопрос о частях так, как можно поставить его относительно животных: поэтому и «рождаемое» (τά γεννώμενα) можно считать частью растения, хотя у животных дело обстоит совершенно по-другому и плод, находящийся во чреве матери, нельзя рассматривать как часть животного. Из того обстоятельства, что беременная самка имеет превосходный вид, никак нельзя заключать, что плод, находящийся в ее теле, является ее частью, и совершенная красота дерева, стоящего в цвету или покрытого плодами, не служит доказательством того, что цветки или плоды не суть части растения. Многое, впрочем, позволяет провести аналогию между растениями и животными: опадение листьев можно, например, сравнивать со сменой рогов или линькой; осыпание цветков — с удалением из организма животного при родах вместе сплодом и некоторых других частей. Вообще же следует держаться высказанного уже правила: не проводить аналогий там, где их нет.
Разница в частях рассматривается с трех точек зрения: 1) наличие части или ее отсутствие; 2) качественное и количественное несходство («не похожи», «не равны»); 3) неодинаковость в расположении. Пункт 1 не развивается дальше, так как замечание «например листья и плоды» достаточно его пояснило; несходство качественное определяется несходством в виде, окраске и консистенции, а также несходством в признаках, характеризующих поверхность растения. Все это πάθη — «свойства» растения. Количественное различие состоит в большем или меньшем числе частей, в большей или меньшей величине их. В заключение качественное различие сводится к количественному.
Ср. с этим местом Аристотеля («Исследование о животных», I.6.491а.14): «Прежде всего надо установить части животных, из которых они состоят. Главная и основная разница целого состоит в том, что у одних животных такие-то части имеются, а у других их не имеется, в расположении частей и порядке их, в избыточности, сходстве или противоположности .свойств».
«Расположение» (θἐσις) поясняется примерами различного места, которое занимают на разных деревьях плоды и цветки. К ним добавлены листья и побеги. Порядок в расположении (τάξις) пояснен тремя категориями: изменчивости («как попало»), супротивности («одна напротив другой») и мутовчатости («через равные промежутки и в равном числе»). В качестве примера взяты только сучья и ветки.
Качественное различие.
Вероятно, все это место представляет собой заметку на полях, попавшую затем в текст. О коре, сердцевине и древесине, равно как о волокнах, жилах и мясе речь идет только в дальнейшем, так же как о листе, цветке и плоде. Первая фраза «Некоторые части... в ином смысле» на своем теперешнем месте совершенно непонятна.
Пример изучения растений по аналогии с растениями. См. примеч. 5 к этой книге. Верный своему положению «отыскивать неизвестное с помощью известного», Феофраст рекомендует изучать мелкие, малоизвестные растения путем сравнения их с деревьями.
Понятие «однородных» и «неоднородных» частей заимствовано из физиологии животных: под «однородными» частями Аристотель разумеет то, что мы теперь называем тканями и органическими жидкостями: мясо, хрящ, кость, кровь, семя («Исследование о животных», I.1.486а.5): «У животных одни части оказываются простыми [буквально «не составными»], состоящими из чего-то однородного, — мясо, например, состоит из мяса, — а другие сложными [«составными»], состоящими из неоднородного: руку, например, или лицо нельзя составить из руки или лица»; его же «Метеорология», IV.10.388а. 13 и сл.): «Я называю однородным ... у животных и растений, например, мясо, кости, нервы, кожу, внутренности, волосы, волокна, жилы, из чего составлены части неоднородные, «апример лицо, рука, нога и т. п.; у растений — это древесина, кора, лист, корень и т. п.».
Итак, уже Аристотель ввел понятие «однородного» и «неоднородного» в ботанику. У него «неоднородными» оказываются древесина и кора которые Феофраст относит к «однородным».
Вот схема, по которой Феофраст делит растение (I.1.9; 2.1):
Феофраст был, конечно, не первым греческим ученым, задумавшимся над тем, из каких частей состоит растение. Об этом писал и Аристотель (см. предыдущее примечание), а автор сочинения «О соках», принадлежавший к школе Гиппократа, говорит так о составных частях ствола: «Деревья имеют тонкую, сухую кору, а внутри у них сухое мясо» (V.492.1L).
Схему эту Феофраст мыслил как типовую (о чем он говорит и сам), при составлении которой он обращал внимание только на главное: плодовая кожица, например, о которой будет речь дальше (I.10.10), в эту схему не попала.
О Менесторе, которого Феофраст упоминает довольно часто, мы знаем крайне мало. Жил он, вероятно, в первую половину V в. до н. э. и был моложе Эмпедокла. Он был первым ботаником, старавшимся уяснить условия, определяющие характер и развитие разных растений. Он пытался объяснить, почему в холодных странах живут одни растения, а в жарких другие, учитывая при своих объяснениях природу растения, климат и почву, для него благоприятные или враждебные. В его отрывках (дошло их всего несколько) можно усматривать первые попытки создать биологию растений.
«Слезой» греки называли вытекающую из дерева смолу.
Проследить, например, разные формы корня или ствола.
Где говорится о свойствах («силах» — δύναμεις) разных частей растения, т. е. о тех свойствах его, которые оказывают определенное действие на человека и животных? Имеет ли здесь в виду Феофраст книгу IX своего «Исследования о растениях»? Вопрос этот стоит в связи с вопросом о подлинности книги IX. См. примеч. 52 и 182 к кн. IX.
О значении тепла для органической жизни см. Аристотеля «О частях животных» (II.3.650а): «Все произрастающее должно принимать пищу, и пища для всех состоит из влажного и сухого, а переваривание и изменение всего этого производится силой тепла. Поэтому все животные и растения... должны носить в себе природное начало тепла». Учение о прирожденном тепле играет большую роль в физиологии Аристотеля. Параллелью к словам Феофраста может служить отрывок из книги Аристотеля «О молодости и старости, о жизни и смерти» (гл. IV): «Все части и все тело животных имеют какую-то природную врожденную теплоту; поэтому при жизни они кажутся теплыми, умирая и лишаясь жизни, — наоборот».
Построение этой главы, начиная с § 3, отличается своеобразием композиции, объяснение которому, конечно, следует искать в своеобразной манере письма, отличающей Феофраста, а не в позднейших вставках или «двойной редакции» этого места. Начав с «влаги», Феофраст переходит к «волокнам» и «жилам», но прерывает себя методологическими за меч аниями. Затем он опять возвращается к «первому», к «влаге», присоединив к ней на этот раз и «тепло», и уже потом возвращается к прерван--ному ряду «частей» растения, начав опять с «волокон» и «жил».
Слово ἴς, которое мы переводим как «волокно», имело в греческом языке много значений и употреблялось разными авторами в разных смыслах. У Гомера оно означает: 1) силу, мощь (часто в значении описательном: «Алкиноева сила святая» = Алкиной); 2) затылочную мышцу; мускулы, сухожилия. У Гиппократа и его школы ἴς обозначает разного рода связки. У Платона в «Тимее», где обсуждается природа и строение человеческого тела и где Платон часто пользуется терминологией, выработавшейся в школе Гиппократа, ἴς означает «нерв», «мускульные волокна» (84А), а также фибрин, образующийся при свертывании крови (волокнина)..
Аристотель различает два главных вида ἴνες: к одному он относит волокна, идущие от вен к нервам (нервы у Аристотеля всегда обозначают сухожилия и другие прочные белые волокна, в том числе и нервы в нашем понимании, функция которых ему была неизвестна) и обратно и по своей природе занимающие промежуточное положение между ними (современная соединительная ткань), а также тончайшие артерии, по которым идет ихор («водянистая часть крови», по его же определению — «О частях животных», II.4.651а.17); к другому виду он относит фибрин.
Феофраст использовал, следовательно, для растений термин, заимствованный из зоологии, о чем говорит и сам. Возможно, что термин этот был введен в ботанику и до него, но указаний на это не имеется. Во всяком случае, он вложил в него ботанический смысл и, выбрав из различных значений этого слова значение «волокно», определил ἴς как сплошное волокно, идущее вдоль всего дерева, расщепляемое, без ответвлений и ростков. Очевидно, что под этим волокном он разумеет здесь луб. Употребление ἴς в этом значении прививалось, видимо, с трудом: по крайней мере еще Диоскорид писал: «... часть, подобная пленке и находящаяся между корой и стволом» (I.106). Значение «луба» не единственное, как мы увидим дальше, которое Феофраст придает слову ἴς.
Слово «жила» — φλἐψ впервые встречается у Гомера, где оно обозначает «кровеносный сосуд», по всей вероятности аорту. В Гиппократовом Сборнике этим словом называются все кровеносные сосуды: и вены, и артерии. Аристотель определяет φλἐψ как «часть, в которой находится кровь» («Исследование о животных», III.2.511b. 2 сл.). «Растительная жила», естественно, должна была содержать в себе сок. Этот момент и подчеркивает Феофраст в своем определении: под «жилами» он в первую, очередь понимает те ситовидные трубки, по которым в растении идет млечный сок или смола. В ботанику термин φλἐψ был перенесен из. зоологии еще до Феофраста: мы встречаемся с ним в Гиппократовом. Сборнике (VII.516.7 L).
Последние слова делают понятным, что разумел Феофраст под «мясом»: это то, из чего состоят, например, стебли толстых трав.
См. примеч. 13 к этой книге, а также I.2.1.
Слово εἴδος — «вид» — часто означает у Феофраста, так же как и у Аристотеля, γἐνος — «род». Понятия «рода» и «вида» у Феофраста совершенно не соответствуют современной ботанической терминологии.
Альберт Великий правильно указал, что при таком делении для грибов, например, места не оказывается.
Θύμβρα — «чабер», конъектура Виммера. В рукописях стоит γάμβρη, слово, больше нигде не встречающееся. В качестве примеров Феофраст всегда берет растения общеизвестные, и нет основания думать, чтобы в данном случае он сделал исключение и взял в качестве иллюстрации какое-то совершенно неизвестное растение. Трудно представить себе, однако, как из θύμβρα могло возникнуть рукописное чтение γάμβρη. Поэтому Гинденланг* предложил чтение κράμβη — «капуста»: растение это, так же как и рута, может считаться типичным представителем «полукустарниковых», как их понимал Феофраст. В словаре Феофраста, однако, для обозначения капусты имеется только термин ράφανος. Возможно, что κράμβη было или каким-то .местным названием капусты — Феофраст, как мы увидим в дальнейшем, терминами местных диалектов не пренебрегает, — или же словом из обиходного языка (ср.: Аристотель, «Исследование о животных», V.551a.16: «Капуста [ράφανος], которую некоторые зовут κράμβη». Надо заметить, что капусту и руту Феофраст часто упоминает вместе, например: I.3.4; 9.4; VI.1.2; VII.6.1.
__________
* L. Hindenlang. Sprachliche Untersuchungen zu Theophrasts ibotanische Schriften. 1910, стр. 180.
Лучшая рукопись Феофраста U ставит впереди определение «полукустарников», а после них определение «кустарника» (сначала φρύγανον, а потом θάμνος). Шнейдер, следуя порядку, в котором «виды» растений перечисляются самим Феофрастом в начале этой главы, переставил эти определения, поместив впереди «кустарник». Странно, однако, что, говоря о множестве стеблей у «полукустарников», Феофраст не дает этого признака для «кустарника». Не обозначил ли он тонкие «стволы» кустарника словом «ветка» и не значит ли здесь πολύκλαδον не «многоветвистый», а «многостебельный»? Терминология его не отличается строгостью.
Дав свое деление растений, Феофраст сразу же делает ряд оговорок: изменения, которым могут подвергаться растения, делают возможным переход их из одного «вида» в другой. Можно представить себе и другие основания для деления («Кто-нибудь, пожалуй, скажет»... — I.3.4), выдвинув такие лризнаки, как величину и малость, силу и слабость, долговечность и кратковременность. Поэтому надо принимать его деление не как «абсолютно точное» (§ 5), а, по его собственному определению, как «типологическое». Слово «тип» имело у греков иное значение, чем у нас. Мы понимаем под «типом» преимущественно ту форму или то явление, в котором свойства целого ряда родственных форм или явлений выразились наиболее полно и отчетливо; у греков это слово обозначало «контур», «набросок», «общий план». Τύποις ἐξηγεῖσθαι (Платон, Законы, 816с) значат: «объяснять в общих чертах»; ώς ἐν τύπω μή δί ἀκριβείας εἰρησθαι («Государство», 414Α) — «говорить вообще, в общих чертах, а не с полной точностью». Феофраст также противополагает τύπος «общее описание» — ἀκριβολογητἐον — «точному определению». Аристотель («Исследование о животных», I.1.487а.12 и I.6.491а.8), употребляя слово τύπος, говорит, что он дает только как бы общие очертания различий между животными и обещает уточнение в дальнейшем; Феофраст, наоборот, настаивает на том, что он довольствуется «типами» — понятиями релятивными, лишенными абсолютной определенности. Он, видимо, считал невозможным разнести по строго разграниченным категориям бесконечно изменчивые и неустойчивые формы растительного мира, который он сам определял как «нечто многообразное, сложное и трудно поддающееся общим определениям» (I.1.10, ср. I.14.5). Отсутствие строгости в его терминологии объясняется сознательным стремлением к созданию релятивных понятий с определенным ядром, но без точных границ.
Разделением растительного царства на четыре категории исчерпывается систематика Феофраста. Значение частей цветка не было еще открыто; он, разумеется, не мог создать систематики вроде линнеевой и не дал ничего, что можно было бы назвать собственно систематикой растений. Он принимал те группы их, которые объединялись признаками настолько ясными, что членов этой группы можно было узнать с первого же взгляда, как, например, бобовые, злаки, овощные и пр., которые, конечно, были известны в общежитии каждому. Классификацией главным образом животных, но также и растений, занимался Спевсипп, племянник Платона, ставший после его смерти во главе Академии. Сочинение его называлось «Сходства», но дошедшие до нас отрывки Спевсиппа слишком незначительны, чтобы можно было что-нибудь сказать о его системе.
В подлиннике διαρἐσεις: слово, употребляемое в биологии Аристотеля неизменно для обозначения искусственного деления. Тот же смысл имеет оно, по-видимому, и здесь.
Философ ионийской школы, жил в V в. до н. э. Относительно его ботанических воззрений нам известно только то, что сообщает здесь о нем Феофраст (ср. III.2.2).
Элефантина — остров на Ниле, между Сиеной и Малым Водопадом.
Совершенно неуместная вставка, не принадлежащая, конечно, Феофрасту.
Важный экологический момент — следует отметить, с какой осторожностью Феофраст его вводит: «иначе поступать, по всей вероятности, и невозможно». Текст здесь, к сожалению, испорчен.
Феофраст опять выразительно предостерегает от «точных разграничений», вводя и добавляя сразу же исключения к приведенному им распределению растений. У него нет точных границ; имеются ведь растения амфибии.
«Неизменные свойства» — буквально: «необходимость природы». Примером «необходимости» может служить следующее место из Аристотеля («О частях животных», IV.12.693b): «Двуноги [птицы] по необходимости: ведь по своей сущности птица принадлежит к животным с кровью... , а животные с кровью двигаются не больше как на четырех конечностях».
Виммер, а за ним и Горт считают все место, начиная: «Все растения различаются...» и до конца главы, вставкой. Никаких оснований для. этого нет: повторение, наоборот, свидетельствует о том, что определенный отрезок рассуждения закончен.
В первых четырех главах заложен фундамент для исследования, которому посвящена остальная часть этой книги, трактующей о частях растения и являющейся как бы параллельной к книге Аристотеля «О частях животных». Феофраст обсуждает и объясняет понятие «части» для растительного мира, описывает растение в целом, как сумму этих частей, и разбивает растительное царство по категориям. Сюда же вплетаются методологические соображения и указания на то, что в области ботаники надо действовать «типологическим методом». Таким образом, на основе зрелой методологической мысли создается схема, дающая возможность разобраться в растительном мире.
Комментарий к этой фразе дал только Скалигер (1584 г.), считавший, что Феофраст ставит перед собой троякую задачу: изложение различий общего характера (т. е. таких, которые делят растения на большие группы, например вечнозеленых и теряющих листья), затем рассмотрение отдельных частей и, наконец, повторный пересмотр всего предмета в аспекте более широком и более тщательно (ἀναθεωρέῖν — редкое слово, встречающееся впервые у Феофраста здесь и в VIII.6.2 и означающее «внимательно, тщательно исследовать»). Горт в своем переводе следует толкованию Скалигера, приняв текст Виммера, но высказывает в примечании свое удивление по поводу того, что дальнейшее изложение отнюдь не соответствует этому плану. Можно ли, однако, понимать это место в том смысле, как его толкует Скалигер? О чем может еще итти речь? Ни в первой книге, ни во всем «Исследовании...» нет и следа того плана, который Скалигер приписал Феофрасту. Нельзя предположить, чтобы, наметив как бы программу для дальнейшего, Феофраст сразу же от нее отказался, по-видимому, место это нуждается в другом толковании, которое и было дано Регенбогеном*, предложившим уничтожить запятую перед ὔστερον («после»). Программа, разработанная Феофрастом, представляет полную параллель к той, которую предложил Аристотель в начале своего «Исследования о животных» (I.487а.10—13): «О различиях между животными в том, что касается их жизни, деятельности, нравов и частей, скажем сначала в общих чертах, а затем сообщим точные сведения о каждом роде». Итак, Феофраст предпринимает сейчас исследование отдельных частей растения: ствола, коры, древесины, корней и т. д. с точки зрения их различия у разных растений. Затем он будет рассматривать группы растений и отдельные растения, входящие в эти группы, неизменно разбирая их «части». Эта вторая часть программы выполнена в книгах IIΙ, VI—VIII.
__________
* D. Regenbogen. Theophrast-Studien, I. Hermes, 1934, т. 69, стр. 92.
В греческом языке, так же как и в русском, имеется два слова для обозначения ствола: καυλός — «стебель травы» и στἐλεχος — «древесный ствол». Релятивность терминологии Феофраста отчетливо сказывается в том, что, пользуясь словом στἐλεχος для обозначения древесного ствола, он в то же время, если можно так выразиться, «растягивает» термин и называет им, например, стебли дум-пальмы, имеющей не один ствол, а несколько (II.6.10): так как эти «стволы» переплетаются вместе, образуя на некоем протяжении нечто единое, то Феофраст свободно обозначает их термином, который в строгом смысле приложим только к деревьям, но не к кустарникам*. Точно так же обе части ствола финиковой пальмы (ΙΙ.6.9) он называет τά στελἐχη, потому что по своей толщине они ближе к стволу, чем к сучьям. С другой стороны, толстый сук, «ствол второго разряда», мог также получить наименование στἐλεχος — «ствола». Мы видели уже (I.3.1), что кустарник определяется им как «многоствольный» — πολυστἐλεχες: разве «ветви» кустарника, отходящие от корня, не являются его стволами? Под «многоствольными» он вообще разумеет, с одной стороны, растения кустящиеся, а с другой — растения, дающие много боковых побегов. Под «одноствольными» растениями он разумел деревья с явно выраженным единственным стволом; в качестве признаков, характеризующих ствол, он дает длину («длинноствольные деревья» и «короткоствольные»), прямизну («прямо-растущие») и кривизну («искривленные»).
__________
* Мы не касаемся здесь вопроса, насколько верно в источнике Феофраста описание дум-пальмы.
Феофраст рассматривает строение дерева, начиная снаружи: кора, древесина, сердцевина. Луб он в расчет не принимает: во многих деревьях его нет, а в тех, где он есть, наружные слои его, отвердевая, незаметно переходят в кору, а внутренние — в древесину. Под словом φλοιος
Феофраст понимает не только кору на стволе дерева, но и кожицу на корне (выражения «кора кипарисового корня», «кора сельдерея» встречаются в Гиппократовом Сборнике), кожицу листа плода и даже лепестка. Очевидно, слово φλοιός имело значение более широкое, чем наше «кора». Анатомически кора состоит из влаги, мяса и волокна, хотя у некоторых растений тот или другой элемент может и отсутствовать (I.2.7), а какой-нибудь преобладать, почему бывает кора «мясистая» (σαρκώδης) и бывает «волокниста» (ινώδης). Феофраст знал, какое значение для дерева имеет кора; знал, что если снять с дерева кругом кору, то оно погибнет (IV.15.1). Тут же он пишет о двух различных слоях коры: наружном (ό ἐπιπολής) и внутреннем («главном» — ό κύριος), который жизненно необходим дереву. Это различие между двумя слоями коры признается и современной ботаникой. Вот типы коры, упоминаемые Феофрастом:
Тонкая — λεπτόφλοια — «деревья тонкокорые»
Толстая — παχύφλοια — «деревья толстокорые»
Гладкая — λειόφλοια — «деревья гладкокорые»
Шершавая — τραχύφλοια — «деревья шершавокорые»
Трескающаяся — ρηξίφλοια — «деревья с трескающейся корой»
λινόσπαρτον — это название встречается только здесь, и с точностью определить это растение невозможно. Фраас* полагал, что это Spartium iunceum, но вряд ли это отожествлено верно, так как у последнего в коре нет никаких заметных слоев.
__________
* K. Fraas. Synopsis plantarum florae classicae. 1845, стр. 50.
Разумеются проводящие сосуды.
Под «ходами» здесь разумеются «жилы»; см. примеч. 20 к этой же книге.
Эмпедокл подробно разработал учение о четырех началах, «корнях» природы, каковыми являются земля, вода, воздух и огонь. В дубе и в старых деревьях преобладает «землистое» начало, т. е. дающее много золы (минеральных частиц), в молодых деревьях — «водяное» (ср. V.1.4).
Сердцевину Феофраст обозначает термином μήτρα, которое в греческой медицине, у Гиппократа например, обозначало «матку», а в просторечии — «свиной желудок». Что слово это еще до Феофраста означало «внутренность растения», его сердцевину, на это указывают его собственные слова (I.2.6: Феофраст или ошибается, называя здесь этот термин чисто ботаническим, или — что вернее — ввиду его особого ботанического смысла, совершенно непохожего на зоологический, выделяет μήτρα в ботанике как особый, независимый От зоологии термин). Там же он дает и определение сердцевины, добавляя (I.2.7), что она состоит из влаги и мяса, и подробно останавливается на ней в данном месте. Он называет три ее анатомических типа: мясистую, деревянную и перепончатую-губчатую, по современной терминологии). Из этого деления явствует, что Феофраст разумел под «сердцевиной» твердую, внутреннюю древесину («деревянистая сердцевина») и мягкую заболонь («мясистая» и «перепончатая сердцевина»). Жизненную функцию сердцевины Феофраст представлял себе неясно: в «Причинах растений» (V.17) он, ссылаясь на жителей Аркадии, говорит, что дерево умирает, если из него вынуть, сердцевину; в «Исследовании о растениях» (IV.16.4) он утверждает, что «сердцевина» для дерева не является жизненно необходимой: есть, ведь деревья, у которых середина представляет сплошное дупло. Утверждение некоторых, что есть растения без сердцевины, он в нашем месте приводит, не опровергая его и не соглашаясь с ним.
Черная ядровая древесина дуба называлась , «черным дубом», «черным деревом» — несомненно, слово народного, может быть, ремесленного языка. Ср.: Одиссея, 14.12: τό μἐλαν δρυός.
Корнями Феофраст занялся основательно, написав о них целую-маленькую монографию, в которой соединил и собственные наблюдения, и сведения, полученные им от огородников и собирателей лекарственных трав, единственных людей, занимавшихся до него этой частью-растения, разумеется, гораздо менее интересной и менее доступной наблюдению, чем те части растения, которые находятся над землей. Физиологическая функция корня, упомянутая Феофрастом (I.1.9), была уже известна Аристотелю: «Корень является тем местом, которым растение берет пищу, ибо оно нуждается в приросте» («О возникновении животных», II.4.740а). Аристотель сравнивал корни со ртом у животных: «корни у растений имеют свойства рта и головы» («О частях животных», IV.10.686b). Феофраст, предостерегавший от слишком насильственных сравнений между растительным и животным миром (I.1.4), от подобных аналогий вообще воздерживался. Морфологические признаки корня даны им правильно и тонко: «чем дальше идет корень, тем тоньше он становится, а в конце всегда заостряется» (I.6.8). Отсутствие листьев Феофраст считал для корня существеннейшим признаком, и эта верная мысль помогла ему отличить воздушные корни баньяна (Ficus bengalensis) от ветвей и правильно определить их именно как корни (IV.4.4).
Анатомически корень состоит, по Феофрасту, из коры, древесины и сердцевины (I.2.1); части эти, в свою очередь, состоят из влаги, волокон; и мяса (I.2.7).
Феофраст различает с точки зрения количества и величины корней три разных типа растений: 1) с многочисленными и длинными корнями, (πολύρριζα καὶ μακρόρριζα), 2) с малым числом корней (όλιγόρριζα) и 3) с одним корнем (μονορριζα). Слово πολύρριζος до Феофраста встречается в Гиппократовом Сборнике (IX.194.11 L). Оно заимствовано из обиходного языка, в котором и означало, в соответствии со своими составными частями (πολυ — «много» и ρίζα — «корень»), «многокоренный», «со многими корнями». Из других мест Феофраста (I.6.6; ср. VII.2.7) ясно, что он употребляет этот термин не только для обозначения растения, обладающего большим количеством корней, но и как определение мочковатого корня-. Он подметил основное различие в корневой системе растений, имеющих или мочковатый, или стержневой корень. Растения с корнем этого последнего типа Феофраст называет μονορριζα — «с одним корнем», поясняя, что под этим определением он разумеет тот случай, когда главный корень, по сравнению с другими корневыми ответвлениями, развит очень сильно.
Выделяя растения «с малым числом корней» (όλιγόρριζα) в особую категорию, Феофраст, конечно, проводил здесь разницу между ними и растениями «с одним корнем». Вообще же надо помнить, что терминология его не отличается строгой определенностью и в употребляемых им составных словах «одно-» (μονο-) часто равняется «мало-» (ολίγο-). Так, в «Причинах растений» он в одном и том же параграфе (III.10.5) называет корсиканскую сосну (Pinus laricio) один раз деревом с одним корнем, а другой — с малым числом корней; относит бобовые к этой последней категории в нашей главе и называет их «имеющими один корень» в VIII.2.3. Следует отметить, что дубу Феофраст отказал в стержневом корне, между тем как он у него имеется. Дело в том, что после 60—70 лет боковые корни дуба разрастаются так сильно, что по сравнению с ними стержневой корень совершенно теряется. Это и послужило причиной того, что Феофраст отнес дуб к числу растений с «многочисленными корнями». Итак, Феофраст называет «имеющими многочисленные и длинные корни»:
-1) деревья с обильными мочковатыми корнями, как, например, смоковницу;
-2) деревья с многочисленными длинными боковыми корнями, отходящими от главного стержневого корня.
Καρκινοὔσθαι в применении к корню — слово обиходного языка.
В смысле толщины Феофраст делит корни на три типа: 1) толстые, 2) неравной толщины, 3) тонкие.
Следующим признаком корней является гладкость или шершавость их коры и затем их консистенция. Корни рыхлее надземных частей дерева и различаются своей плотностью и деревянистостью. Относительность всех этих понятий подчеркнута тем, что Феофраст ставит здесь все прилагательные в сравнительной степени.
По анатомическому строению Феофраст различает корни «волокнистые» (ινώδεις) и «мясистые» (σαρκώδεις).
«корни... ветвящиеся, кистевидные»: Феофраст дает здесь новое понятие, вводя его осторожным «как бы». Эта осторожность в подобных случаях характерна для него: в растениях «имеются как бы волокна» (I.2.5: вспомним, что понятие волокна было внесено Феофрастом в ботанику из зоологии); листья у сосны «как бы колючки» (I.10.4), и т. д.
Под «прямыми корнями» Феофраст разумел и такие, которые вертикально шли в глубину, и такие, которые шли горизонтально — прямо. В III.6.5 он называет «прямыми» стержневые корни пихты, в I.7.2 — корни смоковницы, длинные и идущие горизонтально.
Феофраст неизменно стремился различать между признаками, присущими растению по его природе, и теми, которые развились в растении под влиянием среды, в которой оно живет.
Так как Феофраст понимал под «сердцевиной» (μήτρα) сердцевину, твердую древесину и заболонь (см. примеч. 43 к этой же книге), то с этой точки зрения он прав, приписывая корням «сердцевину», под которой он разумел здесь твердую одеревеневшую внутренность корня. «Из одного и того же» — т. е. из одних и тех же тканей.
Здесь имеются в виду не боковые корни, отходящие от стержневого (пихта и сосна, названные в качестве примера для деревьев, не дающих боковых побегов, обладают стержневым корнем с очень маленькими боковыми корнями), а корни, обладающие отпрысками, которые отходят от боковых корней и могут дать начало новому растению.
«Отростки» = «боковые корни» — ἀποφυάδες — научный термин, встречающийся в Гиппократовом Сборнике и у Аристотеля в смысле «отростка», «нароста», «ответвления».
Совершенно верное замечание, которое Феофраст мог сделать только на основании сравнения древесных корней с корнями трав. Стремберг* пишет, что описание корней и характеристика их для разных деревьев Средиземноморья сделаны Феофрастом с полнотой и тщательностью, до сих пор в этой области не превзойденными. В качестве одного из примеров точности Феофраста он приводит сравнение между его описанием корневой системы у смоковницы и описанием ее же у Кирхнера—Лева—Шреттера,** данным Вальтером:
__________
* R. Strömberg. Theophrastea. Goteborg, 1937, стр. 77.
** O. Kirehner, Е. Loew u. С. Schröter. Lebensgeschichte der Blütenpflanzen Mitteleuropas, II, I.1933, стр. 806, 807.
Совпадения:
Феофраст — С длинными корнями, с очень длинными корнями. С прямым корнем
Вальтер — С широко раскинувшейся системой корней. С корнем прямым
Разногласия:
Феофраст — С корнями поверхностными.
Вальтер — Идущими в глубину, самое меньшее на два метра.
Т. е. корневище тростника совершенно похоже на надземную часть этого растения
Следующая за этими словами фраза: «они состоят из тяжелых головок и корней внизу» представляет собой, очевидно, позднейшую вставку. На этом месте ею ход мыслей нарушается, поэтому в переводе она пропущена.
До Феофраста, по-видимому, считали корнем всякую часть растения, находящуюся в земле. Это явствует из его же слов (I.6.9): «Неправильно ведь называть всякую часть растения, находящуюся под землей, корнем»; всякую часть следует определять не по ее месту, а по ее органической функции. Феофраст первый увидел разницу между корнем, с одной стороны, и сидящими в земле корневищем, клубнем и луковицей, с другой, и правильно отметил, что разница эта обусловливается не таким, например, свойством, как толщина, — корневище сыти тонко, а клубень-аройника толст, — а чем-то гораздо более существенным. Указав, что эти «корни» не имеют существенного признака корней, не утончаются книзу и не имеют заостренного конца, он установил правильную разницу между самой луковицей и «свисающими из середины головки» корешками, исполняющими функцию настоящих корней, доставляющих растению пищу,
Феофраст правильно указал, что луковица отличается от других подземных стеблей тем, что не дает боковых корней, — признак, который, и сейчас считается определяющим. Насколько близок был Феофраст к пониманию истинной природы луковицы, видно из того, что он называет ее κὔμα — «побегом».
Характерной особенностью Феофраста является его научная совестливость: изложив и обосновав какое-нибудь положение, он всегда приводит и доводы против, если они имеются. Так и здесь он осторожна замечает, что, может быть, «все это корни», но вновь указывает на разницу «в самих этих корнях: один обладают одними свойствами, а другие другими, и одни получают питание от других». И тут опять ограничивающее — и верное — замечание: «Кажется, впрочем, и эти мясистые корни сами всасывают пищу». Феофраста обычно упрекали за подобные заявления, видя в них доказательство того, что он плохой исследователь. Вряд ли эти упреки справедливы. Осторожность предписывал ему и его основной «типологический метод исследования», при котором рассмотрение предмета в общих чертах допускало множество исключений: «серая теория» не окутывала «золотого дерева жизни». А кроме того, он отчетливо-видел, где сведений достаточно и где их нехватает, и замечание вроде «это нужно еще исследовать» неоднократно встречается в его книге (например: I.13.4; III.3.8; 5.6; IV.9.2; 10.4; II.12; 12.2; 13.1; VI.3.6; 3. 7; VIII.7.3).
«Ферулоподобные» Феофраста — это зонтичные по современной, терминологии.
Т. е. имеют плоды в земле и над землей.
Феофраст неизменно внимателен к вопросам экологии; ср. Ι.6.4 и примеч. 53 к этой же книге.
Ликеем назывался один из афинских гимнасиев, находившийся в восточной части города на берегу Илисса. Большой четырехугольный двор этого гимнасия, окруженный портиками, был превращен Аристот-телем, а после него Феофрастом в своего рода лекционный зал.
Т. е. около 15 м.
Этим верным замечанием Феофраст был, конечно, обязан опыту собирателей лекарственных трав и врачей.
Брецль* называет это описание «блистательным образцом из области ботанических сведений относительно растительности Индии, принадлежащим к лучшему, что до сих пор сказано о баньяне». См. IV.4.4.
__________
Н. Вrеtzl. Botanische Forschungen des Alexanderzuges. 1903, стр. 158.
Опунт — главный город Локриды у Эвбейского пролива. Какое растение имеет в виду Феофраст, сказать трудно.
Перечислим типы корней, установленные Феофрастом:
стержневой — «растения с одним корнем» — μονόρριζα
мочковатый — «растения со многими корнями» — πολύρριζα
сердцевидный — «растения с немногими корнями» — όλιγόρριζα
Феофраст к числу последних относит гранатник и яблоню, корни которых идут наискось, образуя ту корневую систему, которая называется «сердцевидной».
длинный — «растения с длинными корнями» — μακρόρριζα
короткий — «растения с короткими корнями» — βραχύρριζα
глубокий — «растения с глубоко уходящими корнями» — ξαθύρριζα
поверхностный — «растения с поверхностными корнями» — ἑπιπολάιόρριζα
толстый — «растения с толстыми корнями» — παχύρριζα
тонкий — «растения с тонкими корнями» — λεπτόρριζα
неровный — «неровные корни» — ἀνωμαλεις ῤίζαι
прямой — «прямые корни» — εὺθεῑαι ῤίζαι
кривой — «кривые корни» — σκολιαὶ ῤίζαι
пускающий вверх ростковые побеги — — παραβληστικαί εἰς τὀ ἅνω
кистевидный — οἷον θυσανώδεις ῤίζαι
Феофраст ввел в ботаническую литературу еще ряд терминов, в состав которых входит слово «корень». Вот их перечень:
«с малым числом корней» — ύπόρριζος
«вместе с корнями» — πρόρριζος
«с целым корнем» — ὁλόρρίζος
«с сильным корнем» — ἱσχυρόρριζος
«со слабым корнем» — ἀσθενόρριζος
«с хорошими, хорошо развитыми корнями» — εὓρριζος
«без корней» — ἅρριζος
«с головками-корнями» (о клубневидных, мясистых корнях) — κεφαλόρριζος
«с мясистым корнем» (употребляется как синоним с предыдущим термином) — σαρκόρριζος
«о луковицах и клубнях с корой» — φλοιόρριζος
Приведем таблицу всех терминов, относящихся к корню, с точки зрения хронологической.
Слова, бывшие до Феофраста,
засвидетельствованные в литературе:
ἅρριζος: Аристотель «О дыхании», XVII.468.13
βαθύρριζος: Софокл, «Трахинянки», 1195
πολύρριζος: Гиппократов сборник, VIII.330.22 L; IX.194.1 L
πρόρριζος: Илиада, XI.157; IV.415; Геродот, I.32; III.40; Эсхил, «Персы», 812, Софокл; «Электра», 512; 765; Эврипид, «Ипполит», 684; Андокид, I.146; Аристофан, «Лягушки», 587; Гиппократов сборник (CMG, I 1, стр. 93, 2H); Аристотель, «Исследование о животных», IX.13.616
πυκνόρριζος: Гиппократов сборник (IX.190.18L)
ὑπόρριζος: Аристотель, «Исследование о животных», I.113.493a.18 (в переносном значении)
бытовали в обиходном языке:
βαθύρριζος
ἐπιπολαιόρριζος
ὀλιγόρριζος
πολύρριζος
πρόρριζος
πυκνόρριζος
ὐπόρρίζος
Термины, созданные Феофрастом:
ἀσθενόρριζος
βαθυρριζία
βαθυρριζότερος
βραχύρριζος, βρκχυρριζία
ἐπιπολαιορριζότερος
εὐθορριζότερος
εὔριζος
ἴβχυρόρριζος
κεφαλόρριζος
λεπτόρριζος
μακρόρριζος, а также сравнительная и превосходная степени от этого слова)
μονόρριζος (с превосходной степенью)
ὀλόρριζος
παχυρριζος
πολυρριζία
πολυρριζότερος
σαρκόρριζος
φλοιόρριζος
Термины, оставшиеся в литературе после Феофраста:
ἅρριζος: Страбон, I,2.18; Фемистий, «Речи», VIII.111p
βαθύρριζος: Отр. из неизв. трагедии (Наук. THF, 208); Квинт Смирнский, IV.202; Аполлоний Родосский I.1199; Геопоники, II.23.11
εὔριζος: Никандр у Афинея, фрагм. 74; Гесихий Е.М.
Λεπτόρριζος: Схолиаст к Феокриту, V.123; Геопоники, II.12.2
ὀλόρριζος: книга Иова, IV.7; Геопоники, XI.28.3
παχυρριζος: Диоскорид, I.14.
πολύρριζος: Геопоники, III.10.8; Поллукс, V.48; Страбон, V.3.6; XV.1.22; Диоскорид, I.8.2; IV.19; 162, 184
πρόρριζος: Поллукс, V.80; Дион Кассий, XXVII.58; Ликофрон, 214; Геопоники, X.4.7
πυκνόρριζος: Диоскорид, I.1
ὐπόρρίζος: Диоскорид, I.1
В анатомическом отношении Феофраст делит корни на: 1) мясистые (σαρκώδεις), 2) деревянистые (ξυλώδεις) и 3) волокнистые (ἰνώδεις).
Слово ὄζος имеет несколько значений. В поэтическом языке (Гомер, Эврипид, Пиндар) этим словом называется «ветка»; такое же значение имело оно, вероятно, и в некоторых местных наречиях: Феофраст говорит, что некоторые зовут сучья ὄζοι (I.1.9). Иногда он сам употребляет его в этом значении, но что он вкладывает в это слово и другой смысл, это ясно из I.8.4—5, где говорится, что ὄζοι находятся преимущественно на толстых сучьях и что молодые ветви «богаче узлами» — πολυοζοτεροι. Тут ὄζος означает нарост, пазуху, узел на ветке, откуда выходит молодой побег.
Слово ἄνοζα — «безузлые» Феофраст употребляет в смысле «с малым количеством узлов». По тому же принципу «бесчерешковый» (III.7.5) означает «с мало заметным черешком», «без волокон» (VIII.3.1) — «с незаметными волокнами», «без смолы» (III.9.5) — «бедный смолой». Такое относительное употребление отрицания часто встречается и в Гиппократовом Сборнике, и у Аристотеля. Оно восходит к обиходному языку. Когда Ксенофонт называет собаку «безносой» («Трактат об охоте», 3.3), это не значит, что она вовсе лишена чутья, а что у нее чутье плохое. Комик Ферекрат называет «беззубым» человека, у которого мало зубов. В таком же смысле и мы в разговоре употребляем это слово, когда говорим о человеке с плохим зрением, что он «слеп».
Обычный для Феофраста учет зависимости растения и его свойств от характера местности, где оно живет. Ср. примеч. 53 и 65 к этой книге.
«Животные, которые не передвигаются, как, например, черепокожие [моллюски с раковиной] и те, которые всю жизнь приращены [губки], не имеют, по существенному сходству своему с растениями, женского и мужского пола, но иногда их принимают за раздельнополых по сходству п аналогии, так как небольшое различие подобного рода у них имеется. Ведь и у растений в одном и том же роде существуют, с одной стороны, плодоносные деревья, с другой — деревья, которые не приносят плода, но содействуют плодоносящим для завязывания плода, что имеет место, например, у смоковницы садовой и дикой» (Аристотель, «О возникновении животных», I.2.715b). «Некоторые утверждают, что все рыбы, за исключением селахий [группа селахий приблизительно в том виде, как и теперь (акулы, скаты) была хорошо известна грекам и обозначалась этим именем] — самки, и говорят это неправильно. Они думают, что самки отличаютси от тех, кого считают самцами, так же как у растений, поскольку одно приносит плоды, другое — нет, как маслина садовая и дикая; то же самое, думают они, происходит и у рыб, за исключением селахий...» (там же, III.5.755b),
Буквально: «с порядком в узлах». Уже до Феофраста, следовательно, была точно и верно подмечена особенность в расположении узлов у некоторых деревьев и создан термин для обозначения этой особенности.
Под ὄζοι здесь разумеется и узел, и вышедший из него сук; под κλάδοι — «малые ветви» — вторичные ветки, образовавшиеся на этом суку. Расположение этих сучьев и ветвей вызывало у Феофраста, очевидно, представление о работе мастера, вбивающего под прямыми углами колышки в большой кол.
Шпренгель* объясняет это место так: «В середине находится вздувшийся глазок (морда); по обеим сторонам маленькие глазки (уши)».
__________
K. Sprengel. Theophrast’s Naturgeschichte der Gewasche. Altona, 1822, ч. II, стр. 40, 41.
μὴ λυθῇ — буквально «развязаться». Текст всего этого места, включая § 5, представляется сомнительным, так же как и исправления Виммера.*
__________
* Регенбоген (ук. соч., стр. 95; см. примеч. 36 к этой книге) предлагает следующие исправления: по его мнению, лакуна находится перед αἰεὶ δὲ ἐν ἅπασιν..., а не перед ἐνίοις, как думает Виммер (вряд ли верно); конец § 5 он читает так, как стоит в U (кроме явно испорченного πανύτερον): πάντως δ᾽ὁ πρὸς τῇ γῇ καὶ οἷον τῇ κεφαλῇ τοῦ στελέχους ἀπογηρασκόντων (подразумевается «деревьев») τραχύτερον γίνεται (перевод дан по U). Ясно, во всяком случае, что узел становится «слепым» или в силу собственной болезненной слабости, или же в результате нанесенного увечья.
Т. е. он «слеп» вследствие своей слабости.
Здесь «узел» — ὄζος — получает значение «наплыва», который образуется на раненном месте и действительно является «началом», откуда выходят новые побеги.
Т. е. междоузлий: пока ветка еще молода и мала, узлы на ней сидят теснее и поэтому кажутся более многочисленными.
Начало описания болезней, которым подвержены деревья, видимо, утрачено.
Буквально: «появляются как бы ветки» (κράδοι, диалектическая форма вместо κλάδοι). Болезни людей и животных, так же как и растений, часто получали название от того члена или части, которая этой болезни была подвержена: «гландами» греки называли и гланды, и воспаление гланд; «десной» называлась не только десна, но и болезнь десен; селезенка (απλήν по-гречески) обозначала не только этот орган, но и заболевание его (ср. «сплин»). Под «мясом» разумелся болезненный мясистый нарост (ср. «дикое мясо»). В IV.14.4 Феофраст говорит, что κράδος называлась болезнь, при которой ветви дерева чернели.
Γογγρος — «морской угорь». Название болезней по животным встречается в ряде языков, ср.: «полип», «рак», «жаба» (у римлян так .назывались опухоли под языком у волов), «волчанка». Здесь имело, конечно, значение сходство: опухоль напоминала жабу, клубнеобразный нароет на дереве — угря, но большую роль играло и суеверное народное представление о том, что определенное животное обладает тайной силой вызывать именно данную болезнь.
Πρἐμνον — «комель»: такой нарост, который утолщает ствол, делает его похожим на комель. Ср. примеч. 84 к этой книге. Слово κροτώνη встречается только здесь, точное значение его неизвестно.
Дальше следует: «финиковая пальма дает от себя боковые отростки» — явная вставка, пропущенная поэтому в переводе.
Ср. I.8.1—2.
Гора с этим названием была в Фокиде и в Локриде; какую здесь имел в виду Феофраст, неизвестно.
См. примеч. 30 к этой книге.
Столица всего Египта (теперь развалины возле деревень Митра-хении и Моганнен).
Гортина — город на Крите (теперь развалины возле Агиос-Дека), расположен на плодородной равнине. Европа — дочь финикийского царя Агенора, которую Зевс похитил, превратившись в быка, и перевез на своей спине на Крит.
Сибарис — город в южной Италии, основанный греками в VIII в. до н. э.
Пес, Песья звезда, Сириус — восходит в самое жаркое время года.
Вопрос о причинах листопада давно занимал греческих естествоиспытателей. Первым попробовал объяснить его Менестор (см. примеч. 14 к этой книге). Исходя из противоположности тепла и холода, которая играла такую большую роль у ионийских философов, он считал, чта горячие растения сохраняют свою листву, а холодные теряют. (Разделение растений на холодные и горячие мы встретим и у Феофраста в ранних его произведениях: к горячимой относит следующие: ,липу, плющ, лавр, сосну, полынь древовидную, самшит, финиковую пальму, виноградную лозу, пихту, пшеницу, чеснок, лук, чабер, душицу; к холодным — огурец и пираканту). Эмпедокл считал, что растения с равномерными ходами, идя по которым пища правильно распределяется между всеми частями растения, не теряют листьев; «те же растения, у которых ходы вверху широки, а внизу узки и вследствие этого не могут — одни подать достаточно пищи, а другие ее сохранить..., те теряют листья» (Плутарх, «Застольные беседы», 649). По Аристотелю, причиной листопада является недостаток теплой влажности («О возникновении животных», V.3.783b.10 сл.). Феофраст дал в этой главе подробный список вечнозеленых деревьев, кустов и трав, указал на несоответствие между временем распускания и листопада у разных деревьев, указал на местные причины позднего листопада.
Арктур восходит по утрам в конце сентября.
У молодого плюща листья имеют лопасти; греки называли этот молодой плющ ἐλιξ (Hedera hedix L); только старый плющ, толстые стволы которого покрывают скалы и обвивают деревья, отличается круглыми листьями: его греки звали χιττός. В III.18 Феофраст не решился еще принять эту разницу в листьях как признак возраста и сделал это только здесь, в главе, посвященной общей морфологии листа. То же самое явление было подмечено для серебристого тополя (Populus alba L.) и для клещевины (Ricinus communis L.)
Действительно ли листья липы, маслины и серебристого тополя переворачиваются после летнего солнцестояния? Плиний («Естественная история», XVIII.264—267) весьма реторически описывает это явление, но Плинию верить трудно: он много читал, но наблюдал мало. Известно, что листья повертываются в сторону наибольшего освещения, стараясь-поставить свою пластинку перпендикулярно падающим лучам. Это так называемый поперечный гелиотропизм.
Растение это немало помучило ботаников XVIII в. Два его вида, о которых речь дальше (VI.2.2), одни отожествляли с розмарином и лавандой, другие — с Daphne cneorura, Passerina polygalaefolia Lapeyr и, наконец, с Passerina hirsuta L. Шпренгель принял последнее отожествление как наиболее верное: «у нее маленькие круглые листья, как у тамарикса, глубоко уходящие корпи, очень гибкие ветви. Зацветает она поздно: в октябре и ноябре» (ук. соч., т. II, стр. 48). Ср. VI.2.2.
это Poteriura spinosum L., растение, кохорое, по свидетельству Сибторпа, и посейчас называется в Греции ἀστοίβη или στοφή.
Это была одна из «волшебных трав» древней Греции, которую-мифы наделили силой оживлять мертвых.
Явная вставка.
β тексте στρογγυλότητι. Значение этого слова яснее видно из одного-места у Аристотеля («Исследование о животных», IX.629b.227), где он говорит о двух видах львов: «одни более плотные [ατρογγυλώτερον], с вьющейся гривой, другие более крупные, с прямым волосом». Греческое слово «круглый» включает в себя, следовательно, то понятие, которое можно передать словами «плотный», «сбитый», «коренастый». Итак, мясистость листа заключалась или в его плотности, или в его толщине..
Стоит обратить внимание на эти сравнения. Современный ботаник, когда ему приходится описывать новое растение, имеет в своем распоряжении тонко разработанную и богатую номенклатуру (ничего, правда, неговорящую воображению); Феофраст, приступая к своим описаниям, не только вводил в оборот новые термины, но и прибегал к приемам описания, которые уяснили бы его читателям и слушателям предмет, изучаемый в данный момент. Сравнение тростникового листа с острым углом и главного нерва с килем точно и выразительно.
Т. е. главный нерв.
По современной терминологии, листья у груши яйцевидные или округлые, мелко-пильчатые, а у яблони — яйцевидные, коротко-заостренные, ovato-oblonga acuminata.
«Зубья пилы» — современный термин «пильчатый». Содержание их, однако, совершенно разное. Если отдельные листочки перистого листа папоротника и могут напомнить по своим вырезам пилу (зубья у греческой пилы были круглее, чем у нашей), то об иглах пихты сказать это, конечно, невозможно. Объяснить это место можно, только предположив,что Феофраст имел здесь в виду не отдельную иглу, а целую веточку пихты.
Греческое σχιστά буквально значит «расколотые», «разделенные» или, как мы сказали бы сейчас, «лопастные». Этим термином охарактеризовали бы мы и листья дуба (ср. Н. А. Монтеверде. Ботанический Атлас, 1906 стр. 204: «выемчато-лопастные»); Феофраст с характерным для грека острым восприятием формы говорит о «листьях с вырезами», причем для него важно в листе наличие этих вырезов, а не их характер. Поэтому он и объединяет такие, казалось бы, несоединимые листья, как листья дуба с их крупными выемками и листья вяза и лещины с их изящными маленькими вырезами («двояко-пильчатыми» по нашей терминологии).
Колючки имеются у Quercus ilex и у других средиземноморских дубов.
Drypis spinosa L. Сибторп (Prodr. fl. graec, 1806—1813, I, 209) находил на Парнасе. Это многолетний кустарник, растущий по всей южной Европе.
Феофраст (VI.1.3) классифицирует колючие растения следующим образом: 1) растения, имеющие одни колючки, например спаржа; 2) растения с колючками на листьях, например чертополох (άκανος); 3) растения, имеющие особо листья и особо колючки. У растений, похожих на чертополох, имеются настоящие листья, снабженные колючками: Феофраст это прекрасно знал. Трудно допустить, чтобы он познакомился с этими растениями, которые встречаются в Греции на каждом шагу, только взявшись за шестую книгу своего «Исследования». Правильнее поэтому, памятуя о растяжимости его терминологии, переводить ἀκανθα не «колючка», как это сделали Шнейдер и сто лет спустя после него Горт, а «колючий лист». То обстоятельство, что совсем рядом ἀκανθα употреблена бесспорно в смысле «колючки» (при упоминании спаржи), значения не имеет: примеры такого «двойного» употребления одного и того же термина можно найти и еще у Феофраста. Чрезвычайно интересно, замечание: «если их не считать листьями...» и т. д. Оно свидетельствует, что в среде, окружавшей Феофраста, поднят был вопрос о том, что такое лист, причем, по-видимому, его решали на основании какого-то абстрактного и общего определения листа.
Это Iris sisyrinchium L., во множестве растущий в Лаконии (Сибторп, Prodr. fl. graec, I, 28).
Александрийский лавр — это Ruscus hypophyllus L., иглица, у которой цветы и плоды действительно сидят на листоподобных кладодиях.
Описание листьев Феофраст составил по такому плану: особенности в листьях некоторых деревьев (разная форма у листьев молодого и старого плюща, серебристого тополя, клещевины и т. д.), разница между верхней и нижней стороной листа*, разница между листьями разных растений (разница в величине, форме, характере черешка, количестве листьев, месте, где они находятся). Дав общую морфологию листа, Феофраст переходит к характеристике его анатомического строения. Непонятно, почему Горт считает всю эту часть главы («одни листья состоят из волокон...» и до конца) отступлением. О цветках сказано здесь мало, но Феофраст вообще очень интересовался и строением их, и окраской, и ароматом; подробнее говорит он о них в гл. 3 этой же книги.
__________
* Непонятно, почему Регенбоген в своей статье (ук. соч., стр. 96; см. примеч. 36 к этой же книге) считает совершенно естественный переход от сравнительного рассмотрения верхней и нижней частей листа к перечислению «различий» между листьями отдельных деревьев «поразительным». Если он полагает, что после слов, начинающих §2, — «все листья различаются в отношении верхней и нижней стороны» (намеренно даю буквальный перевод) — следующая фраза (начало § 4) — «различаются же листья многими различиями» — совершенно неуместна, «словно перед этим речь шла о чем-то другом», то надо заметить, что манеру, писать многих античных писателей вряд ли можно мерять меркой строгой формальной логики немецких филологов.
«Египетская смоковница» — Ceratonia siliqua — см. описание ее в IV.2.4.
Cercis siliquastrum L. — дерево из семейства Cesalpiniaceae, дико растущее на побережье Средиземного моря, культивируется в Крыму и на Кавказе. По-гречески оно называлось κερκίς — тем же именем, что и осина.
Κολοιτία — см. III.17.2. Липара (ныне Липари) — самый большой из Липарских островов, называвшихся в древности Эоловыми, около северовосточного берега Сицилии.
Очень живописное сравнение. «Кувшинчики» Феофраста в современной терминологии именуются «коробочками».
Маслины, плоды на которых висят гроздьями, иногда встречаются.
Итак, семена (надо заметить, что у Феофраста нет разграничения между семенем и плодом, так как он считает мелкие плоды голыми семенами) рассмотрены по следующим пунктам: 1) оболочка, в которой они находятся; 2) характеристика самих семян; 3) их место и расположение. Вся эта глава представляет собой систематическую сводку разнообразных, многочисленных и точных наблюдений, произведенных, конечно, самим Феофрастом на материале, который ему доставило 31 растение. Принимая во внимание, что он был первым, давшим подобное описание, надо признать, что точность и ясность этого описания безупречны.
Диоген (грамматик II в. н. э., написавший биографии ряда философов) сообщает, что у Феофраста было сочинение «О вкусах». О важности, которую Феофраст придавал вкусу, см. ниже. Что касается растений, им упоминаемых, то душица — это, по предложению Шпренгеля, Origanum creticum или heracleoticum, острая травка, часто употреблявшаяся как приправа к кушаньям; чабер — Satureia Thymbra, которым, по свидетельству Сибторпа, и в новой Греции посыпают кушанья из овощей, предварительно высушив и истолокши его; василек, по мнению Шпренгеля, — это Centaurea ientaureum, растение, корень которого обладает шафранно-желтым, горьким и душистым соком.
Регенбоген (ук. соч., стр. 98) считал, что надо либо вычеркнуть «мака», либо после «деревьях» вставить «и вообще у растений». Чтобы решить этот вопрос, надо поставить его шире и посмотреть, не встречается ли и еще подобная несогласованность у Феофраста и не окажется ли она характерной для его манеры писать? Регенбоген склонен считать все-место от слов «... таких овощей, как огурец...» и до «... укропа, огородного и фенхеля» вставкой, основываясь на том, что § 2 посвящен деревьям. Разве, однако, следующая фраза: «Говоря вообще, каждый сок соответствует природе данного дерева и, говоря шире, — данного-растения» не делает вполне законным упоминание овощей рядом с деревьями? Дальше идет речь о παν — «всяком растении».
Смысл этих последних- фраз таков: каждое дерево имеет свой особый, характерный для него вкус, особенно ясно выраженный в его = плодах. Этим и объясняется важность вкуса: именно им определяется специфический характер растения. Феофраст пользуется аристотелевской терминологией, называя плод «материей», а вкус «формой».
Регенбоген рассматривает §§ 2 и 3 как параллельные друг другу: в § 2 идет речь о соотношении между вкусом целого растения и вкусом: его плода; в § 3 — о разнице между вкусом отдельных семян и различии во вкусе и запахе, которым обладают отдельные части растения. Оба эти параграфа, по его мнению, стоят не на своем месте и представляют собой два добавления. Вопросы, поднятые Регенбогеном и касающиеся композиции всей этой книги, чрезвычайно важны, но нельзя решать их его методом, сущность которого заключается в том, что текст укладывается на прокрустово ложе строгих логических норм. Нельзя навязывать автору .методы работы, которые представляются единственно-возможными в XX в.; надо постараться понять, как работал он.
Этому ненаучному описанию нельзя отказать в большой живописности. Однодомные цветки шелковицы с их нежными маленькими тычинками и пестичным цветком, с двумя срединными опушенными рыльцами можно действительно сравнить с пухом, и тычиночные соцветия представляют собой как бы крохотную опушенную веточку... «Листовидные» — т. е. состоящие из лепестков.
Когда Геракл отправился за быками великана Гериона, который жил на острове Эрифии, находившемся на крайнем западе в Океане, то он (Геракл) поставил на границе обеих частей света, на Гибралтарском проливе, так называемые Геракловы Столбы: в Африке — это Абильская гора (ныне Альмина близ Сеуты), а в Европе — Кальпе (ныне Гибралтар); «море за Геракловыми Столбами» — это Атлантический океан; «цветы на деревьях»: Феофраст имеет в виду мангровые деревья, описанные им в кн. IV.
«Речь идет о цветках, различающихся двойной окраской своих частей» (Шнейдер, ук. соч.). «Один цветок» — это лепестки; «другой» — пестик и тычинки, которые как раз у перечисленных Феофрастом растений окрашены в иной цвет, чем лепестки.
Т. е. лепестка. Не имея в своем распоряжении такого термина, .как «сростнолепестный», Феофраст сумел описать цветок вьюнка очень наглядно. Цветок маслины также сростнолепестный.
Отверстие в венчике-обозначало место образовавшейся завязи. Такие продырявленные венчики мы на севере можем наблюдать на бузине: в ее опавших венчиках, покрывающих землю тысячами пятиконечных звездочек, имеется в каждом совершенно правильное круглое отверстие. Отверстия в опавшем цветке не будет в том случае, если плод не завязался.
См. IV.4.3 и примечания к этому месту.
т. е. мужские цветы. Впервые здесь поставлен был вопрос о разнице «бесплодных» и «плодущих» цветков, хотя Феофраст, которому рассказывали о «веретене» в «плодущем» цветке лимонного дерева, не занялся поисками его в «плодущих» цветках хотя бы огурца или тыквы.
Если посмотреть сверху.
Место это чрезвычайно испорчено; перевод дан по конъектурам Горта. Сравнение цветка гранатника с «двуухим кувшинчиком» Феофрасту подсказала-форма чашечки цветка (см. рисунок): крайние чашелистики он сравнивает с «ушами»; «перевернутым» он называет его потому, что на определенной стадии тяжесть развивающегося плода заставляет основание цветка с остающейся чашечкой склониться на бок.
Феофраст дает в этой главе морфологию цветка: он делит их на «пуховидные» и «листовидные» (цветки с заметным венчиком); говорит о разном его строении («двухцветковые» и «однолистные»), разном местоположении, делит цветы на «плодущие» и «бесплодные».
Вечернего, в конце февраля.
Olynthos — здесь название какого-то сорта винных ягод.
Разумеются луковичные.
Указание это чрезвычайно важное и интересное. Растительный мир в том, что касалось диких растений, в Греции до Феофраста представлял собой область совершенно неизведанную. Роль Феофраста в изучении растительного мира можно сравнить с ролью первых путешественников, проникавших в неизведанные области. Нужно было отыскивать, тех «немногих» людей, которым были известны имена скромных представителей растительного мира, оставшихся для большинства безыменными и незаметными; нужно было установить какие-то признаки, которые позволили бы как-то систематизировать это беспорядочное множество; нужно было изучить растение. У Феофраста немало промахов и ошибок, но трудность его задачи и значительность сделанного им позволяют считать эти промахи и ошибки понятными и извинительными.
Словом «черенок» передано греческое παρασπάς (παρα — «от»; σπάω — «тяну», «рву»): так называлась часть растения, служившая для размножения, так как, будучи посажена в сырую землю, она, развивая корни и. почки, вырастала в повое растение. Черенки можно брать от корня и ог ствола; таким образом, Феофраст, казалось бы, только перечисляет разные виды черенков. «От сука» — это тот вид черенков, который у садоводов древней Италии назывался talea: это были довольно большие (около 1 м) обрубки веток, которые сажали в питомниках. Разводили таким образом преимущественно маслину, но кроме нее и разные плодовые деревья: груши, яблони и пр. Маслину можно было сажать и просто небольшими кусками дерева. Что касается разведения «молодым побегом» (άπό κλωνός), то можно думать (§ 2), что здесь дело идет не о черенке, а об отводках, которыми как раз разводят смоковницу. (Сущность этого способа заключается в том, что к земле пригибают ветку дерева и закапывают ее в канаву. На покрытой землей части ветки появляются придаточные корни, а из почек на верхнем конце ветви, который оставляют неприкопанным, развиваются надземные части растения). Именно об этом способе заставляет думать употребленное здесь Феофрастом причастие καταπηγνυμἐνη, в котором приставка κατα- указывает не просто на втыкание, а на нахождение ветки под землей.
«Черенки [для посадки виноградных лоз] надо брать не от верхушек и не от нижних частей лозы, а из середины, причем черенок надо брать-так, чтобы на нем оставалась и часть прошлогодней ветки» (Геопоники, V.8).
Итак, излюбленным видом черенков у греческих садовников были так называемые у нас «волчки»: побеги, обрастающие ствол дерева и укоренившиеся в земле.
Т. е. ранний сорт, поспевающий к началу лета, еще весной.
В настоящее время маслину разводят преимущественно корневыми
отпрысками и семенами. Она принадлежит к числу тех деревьев, которые легко идут и от корня, и от основания ствола (от комля).
Т. е. черенков, которые Феофраст называет здесь другим именем: «побеги» — βλαστοί.
Это дочерние луковицы, которые названы «слезами» потому, что-напоминают собой как бы затвердевшие слезы. Шпренгель пишет, что он. сам успешно разводил лилии такими «слезами». Что касается конского-сельдерея, то Феофраст ошибся, причем ошибка эта объясняется, вероятно, тем, что и у этого растения сок, сворачиваясь, образует отвердевшие шарики, которые, однако, ничего общего с луковицами лилии не имеют.
Т. е. от луковицы.
Сосна, пихта, пиния размножаются почти исключительно семенами. О посадке финиковой пальмы черенками писали и старые ботаники и садоводы, например Геррера.
Буквально — «палками», «прутьями».
Тарра — незначительный городок на южном берегу Крита в западной части острова. Лежал в гористой местности.
Тот факт, что при посадке семенами, плодовые деревья «вырождаются» (вернее дают дичок), давно «был известен садовникам древней Греции. Феофраст пишет об этом как о факте общеизвестном и не вызывающем никаких споров: ему, так же как его источнику, которым были, конечно, практики-садоводы, здесь не нужно было производить никаких дополнительных изысканий и нечего было проверять: все было известно и определенно. Такая уверенность возникает только после длительной эмпирической проверки, которой занималось не одно поколение. Опыт этот сохранился и для последующих поколений: садовники средневековья знали, что из семечек самых лучших плодовых сортов вырастут дички, которые дадут хорошие плоды только, если их привить.
Кидонской называлась простая, грубого сорта айва; воробьиная была хорошим садовым сортом.
Пирра — город на юго-западном берегу Лесбоса, у подножия горы, названной по городу. Ср. ΙΙΙ.9.5.
Антандр — город в Мисии (Малая Азия) при подошве Иды.
«Вшами» — назывались крупные семена сосны — Pin.us brutia. Геродот (IV.109) рассказывает о скифском племени будинов, которые питались этими семенами.
Т. е. таких, которые, вырастая из семени, не вырождаются.
Почва имеет для гранатника особое значение. На сырой почве плоды его приобретают особый, неприятный и кислый, вкус; в сухой земле и теплом климате они делаются сладкими.
Солы — см. примеч. 72 к кн. VIII.
О значении места для растений Феофраст говорит неоднократно..
В основе здесь, конечно, лежали длительные, вековые наблюдения над тем, каким разным становится растение того же самого вида в зависимости от того, на какой почве и в каком климате оно растет. Наблюдения эти охватывали и соседние полевые участки, и сады, и далекие страны, границы которых были далеко раздвинуты походами Александра. «Место», т. е. совокупность природных условий, в сознании Феофраста и его современников было барьером, переступив который, растение утрачивало свои хорошие свойства или вообще погибало; так погибал плющ в вавилонских парках, а финиковая пальма переставала приносить финики в Элладе-Кое-что мог сделать уход, и по мере того как он становился все более совершенным, ему начинали приписывать все большее значение, но не могли, в условиях рабовладельческого общества, отказаться от убеждения, что влиянию ухода положен предел климатом и природой самого растения.
Текст здесь испорчен. Виммер предложил совершенно бессмыслен, ное исправление: «а из культурных деревьев некоторые... дичают». Ни гранатник, ни миндаль и вообще ни одно плодовое дерево от ухода не становится диким, и греки это прекрасно знали. Несколько дальше (§ 12) Феофраст прямо говорит, что культурные деревья дичают без ухода.
Лучшая рукопись Феофраста U дает ἀπορη τά ροά, а Альдина — ἀπορρεῖ τά ρόα. В основе этого чтения лежит, несомненно, правильный текст, смысл которого заключался в том, что гранатник осыпается при уходе в каких-то специальных случаях, определить которые мы ближе не можем: из текста ничего не вычитаешь. Может быть, Феофраст думал об избытке питания, которое неопытный садовник дает дереву.
Что одни злаки перерождаются в другие, это было старинной догадкой, очень распространенной в народной среде. В настоящее время она научно обоснована мичуринской биологией.
Т. е. без всякого влияния в данном случае ухода.
Персея — г это Mimusops Schimperi по Горту или Cordia муха L. по Бреилю. Какое дерево звали на Крите «осокорем», мы в точности не знаем: это был какой-то вид тополя, и Феофраст повторяет (III.3.4), что эти деревья на Крите приносят плоды. Шпренгель думает (II.67), что Феофраст настоящих семян тополя не знал, а разумел под ними галлы — «гладкие шарики на концах листьев» (Диоскорид, I.109).
Свиной навоз считался для гранатника самым лучшим удобрением, уничтожающим кислый вкус плодов. Это убеждение держалось у всех садоводов древности — ив Греции, и в Италии. Что касается колышка, вставляемого в миндальное дерево, то Феофраст рассматривал эту операцию как освобождение дерева от излишка камеди («слезой» у. греков назывался клейкий сок, камедь многих деревьев). Возможно, что некоторые садовники и давали такое объяснение. Несомнеиио, однако, что в основе своей здесь было магическое действие, символически изображавшее брак, который должен был оплодотворить дерево.
В этих маслинах было мало мякоти и они давали мало масла.
Вековые маслины, оставленные без подчистки и без подрезки (остров Корфу).
Заявление, заслуживающее внимания: Феофраст не желал спорить о словах и определениях.
Всякое необычайное явление считалось знамением, божественным откровением, понять и объяснить которое могли только люди, сведущие в искусстве гадания. Знамениями были всевозможные небесные явления вроде грома, затмений, комет и т. п. Предвещать будущее могли разные животные, птицы и, как мы видим из Феофраста, растения. Феофраст, приведя несколько образчиков истолкования некоторых «вещих» явлений, объясняет, почему они считаются грозными: они чрезвычайно редки. Подобные же явления, но случающиеся часто, не обращают на себя никакого внимания. О «дымной» лозе Аристотель («Происхождение животных», IV.4.770b) тоже пишет, что на ней бывают то белые, то черные гроздья. Схолиаст к Аристофану («Осы», 151) говорит, что эта лоза давала самое терпкое вино.
Писистрат — афинский тиран VI в. до н. э.
Мы говорили уже (примеч. 22 к этой же кн.), что это мнение в возможности перерождения одного растения в другое было широко распространено в древности. Основанием для него служили факты обыденной жизни. Так, например, отец знаменитого врача Галена, архитектор Никон, на основании того, что один участок пшеничного поля густо зарос плевелом, решил, что пшеница переродилась в плевел. Полбу античные агрономы вообще рекомендовали обталкивать для употребления в- пищу, так как зерна ее находятся в грубой толстой шелухе, но об обрушивании ее для посева мы читаем только у Феофраста. О какой дикой пшенице и о каком диком ячмене говорит Феофраст — неизвестно. Можно думать, что «дикой» пшеницей была для него пшеница-самосейка, выросшая из осыпавшихся семян на месте прошлогодней пшеничной нивы.
Греки знали, что бобовые легче развариваются, если при варке прибавить щелочи. Это свойство развариваться стремились как бы сообщить бобам, вымачивая семена перед посевом в щелочи. Делали это и греки, и италийцы (ср.: Колумелла, II.10.11 или Вергилий, «Георгики», 1.95).
Также сажали чечевицу и в древней Италии (ср.: Колумелла, II.10.15).
«Горькая чечевица» — это Eryura ervilia, которую сеяли на корм скоту. По словам Аристотеля («История животных», III.107.522b), у коров от нее прибывало молоко.
После слов «общий конец для всех» имеется лакуна. Следующая фраза «Подобные перемены...» относится к тому, о чем говорилось в утраченном месте.
Ястреб, по народному поверью, превращается в кукушку (Аристотель, «История животных», VI.41.563b). Она появляется на короткое время летом, а ястреб о ту пору исчезает. Удод (там же, IX.259.633а) «меняет свою окраску и весь свой вид»: весной он похож на белошеего коршуна; летом, когда пожелтеют колосья, его крылья опять покрываются пятнами..
Т. е. около полуметра.
Т. е. около 3½ м.
Вся древность строго придерживалась правила сажать черенок и вообще молодое растение таким образом, чтобы они были обращены к данной стороне света той же своей стороной, которой смотрели на нее еще на дереве или в питомнике. Любители-садоводы и сейчас следуют этому правилу, но в научном садоводстве оно не признается.
Способ этот заключается в следующем: ветку, которую хотят отвести, пропускают сквозь отверстие, проделанное в дне, в горшок или в плетенку, наполненные землей. На той части ветки, которая находилась в земле, развиваются корни; когда их появляется достаточно, ветку под горшком срезают и пересаживают вместе с землей из горшка в грунт. Способом этим, хотя он хлопотлив и мешкотен, пользуются иногда при разведении некоторых растений и теперь.
«Морской лук» — Urginea maritime. Посадить черенок в морской лук считалось в древности весьма полезным. Причины наши источники не объясняют.
Т. е. на расстоянии несколько более 2½ м.
Глава эта свидетельствует о высоком уровне садоводства в Греции времен Феофраста. Ряд советов, которые он приводит, вполне могут быть признаны современными садовниками. Таковы требования брать для пере-садки саженцы, выросшие в такой же почве или даже в худшей, чем подготовленный для них груит; делать ямы для молодых растений заблаговременно; класть на дно ямы камень, который сохраняет для корней деревца влагу и прохладу; не сажать деревьев густо и считаться со вкусами и требованиями растения и выбирать подходящие для данного места породы..
В финиковых косточках зародыши находятся на стороне, противоположной той, на которой есть бороздка. Опытный глаз сразу замечает место этого зародыша, которое обозначено маленьким рубчиком. Если класть косточки рубчиком кверху, как советует Феофраст, то росток пойдет кверху. У всех пальм, однако, так же как и у всех лилейных, первый росток, поднявшись вверх, изгибается затем вниз и раздувается как бы в клубень, от которого затем и пойдут вниз корешки, а вверх первые листочки. Поэтому лучше сажать финиковые косточки стоймя.
Что несколько стеблей переплетаются и соединяются в один ствол, это невероятно: по несколько косточек рекомендовалось сажать в расчете, что если одна погибнет, то примется другая (гнездовой посев).
О посадке финиковой пальмы черенками под Вавилоном упоминалось выше: II.2.2.
Что финиковая пальма любит песчаную и солончаковую почву, стало известно давно. Пальмы в изобилии росли по берегу Персидского залива, где не было почти никакой другой растительности: так скудна там почва и так удушлив зной. В Кармании были огромные пальмовые леса (Геродот, I.193; Страбон, XVI.384). В северной Африке всюду, где сыпучие пески чуть орошены солоноватой водой, пальмы благоденствуют. Особенно хороши они в Белед-эль-Джериде, где среди раскаленной песчаной пустыни бьет много соленых ключей. Поэтому, выращивая пальму в южной Европе, ей стремятся доставить много солнца, песок и близость соленого ключа. Этот совет давал уже Геррера.
См. «Аттические меры», стр. 522.
В Геопониках (Х.4) рекомендуется подкладывать под финиковые пальмы немного козьего навоза, смешанного с солью. Персы в XVIII—XIX вв. ограничивались только поливкой дерева соленой водой. Следует обратить внимание на то, с какой осторожностью решает вопрос об удобрении пальмы Феофраст: он предлагает его пересмотреть и испробовать «комбинированный уход» за пальмой: навоз вместе с поливкой.
Пальма действительно очень любит пересадку: в Персии ее пересаживали 2—3-летней, в южной Испании — 5-летней. Время для пересадки — или весна, или позднее лето, время около восхода Пса ( = Сириуса).
Это долина Иерихона, о которой Фишер в своей работе о финиковых пальмах* пишет следующее: «Пальмовый оазис под Иерихоном существовал тысячелетия; только турецкое хозяйство его уничтожило. Теперь лишь одинокие пальмы [за последнее время исчезли и они] свидетельствуют о былом великолепии. Феофраст приводит правильное наблюдение, что только в, этой долине (греки так и называли ее «долиной»), в жарких и песчанистых местах под Иерихоном, Архелаидой и Ливиадой, финики были такого качества, что их можно было сохранять впрок». Иерихон, еще в глубокой древности назывался «городом пальм».
__________
* Т. Fischer. Petermanns Georg. Mitt., 64 Ergärizungsheft, 1881.
Финиковая пальма — растение двудомное. Говоря о «мужской» и: «женской» пальме, Феофраст отнюдь не имел в виду пальм с мужским» и пальм с женскими цветками: различие между обоими типами цветков было ему неизвестно, равно как и роль цветка в размножении растений. Принадлежность определенного дерева к тому или другому полу определялась какими-то чисто внешними признаками.
Диодор (II.53) приводит такие же приблизительно размеры для вавилонских фиников.
Багой был очень влиятельным евнухом при дворе Артаксеркса II; он посягнул на жизнь Дария и был им отравлен. Происходило это во второй половине IV в. до н. э. Почему он назван старым Багоем, неизвестно: вероятно, это было прозвище, которое отличало его от какого-то его тезки.
Пальмы с двумя стволами — это дум-пальмы, которые дальше названы κοϊξ. Феофраст ошибается, называя их кустистыми. См. ΙΙ.6.10.
Лапайя — местность на Крите, вероятно, около города Лаппы.
«Ползучая пальма» — это Chamaerops hurailis L., которая растет в Средиземноморье и становится тем меньше, чем дальше она отходит от моря к северу. Она действительно пускает от корней новые побеги, а листья ее служат для плетения.
Посадка перевернутым черенком принадлежала к числу распростра-иеннейших суеверий в садоводческой среде древнего мира. В основе такой посадки лежала так называемая «симпатическая магия»: раз верхушка дерева оказывалась внизу, то, следовательно, и взлезть на нее не представит труда, и плодам с нее падать некуда. Были свободомыслящие умы, которые не видели никакого смысла в таком способе посадки, но большинство этого способа в известных случаях придерживалось, хотя и не понимало уже его магического значения.
Слова Феофраста о том, что кипарис не любит ни удобрения, ни поливки, не находят параллелей у античных садоводов. Катон (48; 151), выучившийся разведению кипарисов у кампанских осков, которые, в свою очередь, многое позаимствовали, у соседей — греков, рекомендует подкла-дывать под молодые кипарисовые сеянцы удобрение; в Геопониках (XI.5) их советуют сажать по сырым и тенистым местам.
О том, что лакоиская смрковница любит поливку, Феофраст говорит еще и в другом месте («Причины растений», III.6.6).
Здесь пропущено название дерева.
Об Андротионе мы знаем чрезвычайно мало; даже время его жизни не известно. Он был старше Феофраста, а может быть, был и его совре менником. Латинские агрономы упоминают его в своих библиографических сельскохозяйственных списках, а Плиний прямо говорит, что он писал о земледелии; Афиней приводит со ссылкой на него список разных сортов винных ягод и яблок (III.75 D и 82 С). Интересно, что ко времени Феофраста существуют уже специальные книги по садоводству, авторы которых дают чисто практические советы и занимаются совершенно конкретными вопросами удобрения, подрезки и т. д., а не отвлеченными рассуждениями о сущности вещей и об их происхождении.
О Хартодре мы ничего не знаем. Сообщение о нем интересно тем, что свидетельствует о том внимании, с которым относились к вопросам удобрения в древней Греции. Классификация Хартодра более или менее соответствует и современной оценке различных видов навоза. Человеческий навоз действительно является самым сильным и едким: при умелом использовании применение его дает, как, например, в Китае, блестящие результаты. Свиной навоз обладает также сильными удобрительными свойствами; что касается коровьего, то в нем происходит медленное кислое брожение, во время которого развиваются вещества, необходимые для жизнн растений. Навоз от лошадей и ослов Хартодр ставил на последнем месте, может быть потому, что. он засоряет и поле и сад сорняками.
Окапывание и мотыжение полезны и потому, что они уничтожают траву и сорняки, отбирающие пищу от дерева, и потому, что они разрыхляют почву. Посыпание пылью, pulveratio италийцев, рекомендовалось преимущественно для виноградников, чтобы предохранить гроздья от слишком сильных солнечных лучей, а также от туманов. В южной Испании это обсыпание пылью виноградных лоз производилось еще в XIX в. Любопытно, что по поводу ряда работ среди садоводов — современников Феофраста — идут споры (обстоятельство, свидетельствующее о большом оживлении в садоводческом деле), ставят опыты, испытывают различные
особы и производят сравнительную их оценку.
Этезии — см. примеч. 8 к кн. IV.
Мегарцы славились как искусные огородники.
См. примеч. 25 к этой же книге.
Τραγᾶν — буквально: «козиться» — см. примеч. 178 к кн. IV
Все описанные в дальнейшем операции имеют целью приостановить слишком быстрое движение соков, вызывающее только пышный рост листвы, на которую дерево тратит все свои силы. Вставлять камень в расщеп бесплодной виноградной лозы советовал еще Демокрит (Геопоники, V.35). Следует обратить внимание на применение минерального удобрения: посыпка золой вокруг смоковницы действительно дает превосходные результаты.
Цветки у смоковницы однополые, собранные в своеобразные, грушевидные, полые внутри соцветия, открывающиеся узким отверстием. Женские цветки двоякие: бесплодные, так называемые «орешковые», развивающиеся преимущественно у дикой смоковницы (caprificus), и приносящие плод, так называемые «семенные», развивающиеся у настоящей, культурной смоковницы. Оплодотворение перекрестное, совершающееся при посредстве орехотворок (Cynips psenes, иначе Blastophaga grossorura), кладущих яйца в завязь орешковых цветков, так как проколоть своим коротким яйцекладом завязь семенных цветков эти орехотворки не могут. Выведшиеся из яичек молодые орехотворки ползают в том же соцветии, пачкаются о пыльцу развившихся к тому времени мужских цветков, вылетают с этой пыльцой, летят в другие соцветия и в тех из них, где находятся семенные цветки, производят их опыление. Это значение дикой смоковницы для плодоношения садовой было известно очень давно: как явствует из Феофраста, греческие садовники подвешивали на ветви культурной смоковницы ветви дикой: эта операция у римлян называлась caprificatio (от caprificus), а у греков ερινασμίς (от ἐρινεός — «дикая смоковница»).
Под Италией разумеется южная Италия, где был ряд греческих колоний.
Фалик мегарский — местечко в Мегариде (маленькая область к западу от Аттики, на берегу Саронского залива), славившееся своими винными ягодами.
От черенков.
Из этого места явствует, что современники Феофраста учатся успешно разводить целые парки из диких деревьев, причем посадка и пересадка ведутся самыми разнообразными способами, а черенки берутся иногда величиной в целое дерево.
Феней — древний аркадский город, который был уничтожен наводнением: Страбон (VIII.322) рассказывает, что подземные пещеры, куда вливалась река, рухнули от землетрясения и водой затопило всю окрестность.
Одиссея, Х.510.
Анаксагор — греческий философ (род. в 500 г., ум. в 428 г. до н. э.) друг Перикла и Эврипида. По его учению, в воздухе находится множество бесконечно малых телец, которые он называл «семенами вещей». Они соединяются между собой, входя в самые разнообразные сочетания. Дождем их прибивает к земле, и тогда возникают растения.
Диоген из Аполлонии (на Крите) жил во вторую половину V в. до н. э. О его воззрениях на жизнь растений мы узнаем только из Феофраста: он учил, что растения возникают от соединения загнившей воды с землей и что они лишены всякой способности восприятия, так как воздух, который, по его учению, является носителем духовного начала, не может проникнуть в растения из-за отсутствия в них полостей.
Клидем известен только по цитатам у Феофраста и Аристотеля, из которых явствует, что он пытался объяснить явления природы, например молнию, сущность чувственных восприятий, происхождение растений, и уделял большое внимание земледелию. Жил в V в. до н. э.
«Говорят о происхождении растений и некоторые другие» — позднейшая вставка.
Нес — река во Фракии, протекающая у подножия Пангея и впадающая у города Абдеры в Эгейское море.
Якорцы (Tribulus terrestris) — обычный сорняк, растущий в Греции и на Греческих островах и также у нас на юге.
Позиция Феофраста в вопросе о происхождении растений чрезвычайно интересна. Приведя мнения нескольких натурфилософов, строивших свои домыслы на соображениях чисто отвлеченных, он отказывается даже обсуждать эти мнения, потому что никаких эмпирических выводов по этому поводу сделать нельзя: это «не поддается нашему восприятию». Появление обильной растительности после ливней он объясняет тем, что дождевая вода увлекает с собой множество растительных семян: это прямое возражение Анаксагору с его «семенами вещей». Феофраст полагает, что для возникновения растительности, будут ли то деревья или «какая-нибудь трава», в том числе и сорняки, необходимы: 1) влага, 2) рыхление земли, хотя бы и поверхностное, и 3) наличие в земле семян данного растения. Обычная сдержанная осторожность, с одной стороны, и «метафизическое», если можно так выразиться, воспитание, с другой — помешали ему категорически остановиться на высказанвой им здравой мысли: он согласился и с возможностью самозарождения растений во влажной земле, приведенной рыхлением в «соответственное состояние».
Рассказ о появлении леса под Киреной после странного смолистого дождя приводит и Плиний Старший (XVI.143; XIX.41) с указанием даты этого события: 618 г. до н. э.
Феофраст прекрасно знал, что лупин принадлежит к числу растений, которые часто сеют. «Дикость» лупина заключалась в том, что он не любит, тщательно обработанной земли и неизменно сохраняет горький вкус зерен.
Гиппон — современник Диогена из Аполлонии (см. выше примеч. 6). Он считал началом всего воду; относительно его ботанических воззрений мы знаем только, что он придавал большое значение культуре и уходу и считал, чторазница между дикими и садовыми растениями объясняется отсутствием ухода для первых и наличием его для вторых.
Любопытнейшее заявление, свидетельствующее о том, что главный интерес для Феофраста заключался в наблюдении и установлении фактов, а не в создании чисто умозрительных теорий, вроде тех, которыми были так богаты ионийские натурфилософы.
Парнас: 1) горная цепь, которая тянется от Эты через Дориду и Фокиду и оканчивается у Коринфского залива; 2) в узком смысле — самый высокий гребень этой горной цепи между Тифореей с двумя вершинами, из которых наивысшая (2459 м), находившаяся под снегом почти круглый год, была покрыта сплошным лесом. Килена — самая высокая гора в Аркадии. Страбон определял ее высоту в 15—20 стадий (стадий — 177.6 м). Олимп пиерийский стоял на границе между Македонией и Фессалией. Он назывался пиерийским по имени мифического Пиера, отца девяти муз, от которого и вся местность у подножия Олимпа называлась Пиерией. Плутарх (Эм. Павел, 14) называет Олимп «высокой горой, покрытой деревьями» и дает высоту его в 10 стадий. Олимп мисийский — горный хребет на северо-востоке Малой Азии, достигающий 2500 м высоты.
Слова: Феофраста напоминают теорию Линнея, который считал родиной всей растительности Старого Света высочайшие горы.
Pinus halepensis (горный вид ее).
В Идейской (Ида — см. примеч. 77 к кн. IV) пещере, по мифу, был вскормлен и взращен малютка-Зевс; Прайсия — конъектура Меурсия (рукописи дают непонятное слово), который считал, что это какое-то место на Крите. Киндрий — гора на Крите, отходящая к юго-запад от Иды.
Параграф этот чрезвычайно интересен для характеристики метода, которым работал Феофраст. Он приводит мнение людей, которых считает осведомленными (в данном случае аркадских лесников и дровосеков), и затем сообщает факты, идущие с этим мнением вразрез. Верный своему основному положению, что характер растения обусловлен в основном, местностью, где растение живет, он не считает возможным опровергнуть, мнение аркадян; он только ограничивает их утверждение, указывая, что оно, может быть, правильно только для одной Аркадии.
Элея — город в южной Италии (Лукания), основанный в VI в. до н. э. бежавшими от Кира фокейцами.
Т. е. цветков «женского» дерева, которые дают семена.
Т. е. 1) у тех деревьев, у которых «мужские» экземпляры бесплодны, хотя бы они и цвели; 2) у тех, у которых плоды приносят только «мужские» деревья, но из плодов этих ничего не вырастает. Место это неясно.
23a «Кувшинчиками» Феофраст называет мужские цветки сосны.
Западный ветер — по-гречески зефир. Феофраст в своем сочинении «О ветрах» говорит, что этот ветер дует преимущественно весной и осенью. Весной он начинает дуть, когда солнце уже пригревает (обычно-с середины февраля); это холодный ветер, идущий с моря.
«цветы у пихты желтого цвета и вообще красивые» — позднейшая вставка.
Вся фраза в скобках, по-видимому, позднейшая вставка, не связанная с ходом мысли.
Стоит обратить внимание на то, какое количество наблюдений собрано в этой короткой главе. Они предполагают длительное, близкое и внимательное знакомство с самыми разнообразными деревьями. Весьма вероятно, что Феофраст использовал здесь чужой опыт и чужие наблюдения, но надо отдать ему честь и за умение выбирать источники.
См. «Аттический календарь»: стр. 521. Под Идой здесь разумеется Ида в Малой Азии.
Восход Пса (Сириуса) приходится на начало нашего июля. Арктур восходит в сентябре. В нашем климате вторичное движение соков приходится также на первый из указанных сроков. Что касается осеннего движения соков, то сам Феофраст указывает, что оно находится в зависимости от погоды и от длительности осени.
Под «зимними почками» Феофраст, по-видимому, понимает цветочные почки.
Феофраст дал верное описание сережек лещины.
в тексте здесь лакуна; следующий перечень включает, по-видимому, деревья разных классов: и быстро и медленно растущих.
Это Quercus aegilops.
Феофраст имеет в виду вставочный рост при основании междоузлий, который заметно удлиняет молодой побег, в то время как самая его верхушка остается скрыта в почке.
Параграфы 4—5 этой главы очень интересны опять-таки как бросающие свет на метод работы Феофраста. Он не ограничивался собственными наблюдениями, а наводил справки у людей, близко и практически знакомых с интересовавшими его вопросами. Определить свойства корней у разных деревьев было делом трудным уже потому, что корни не являлись предметом непосредственного наблюдения; чтобы их как следует изучить, следовало обнажить корни. Наблюдения дровосеков и сельских хозяев, т. е. людей, которые по самому роду своих занятий имели дело с корчевкой, представляли особую ценность, и Феофраст внимательно к ним прислушивался, сопоставляя сведения из разных источников, а в некоторых случаях исправляя их на основании собственных наблюдений. Приводим следующую таблицу для пояснения сказанного. Жители Иды, на которых ссылается Феофраст, — это греки южной Троады. Огромные леса на Иде и сейчас представляют большой ботанический интерес, и флора Троады чрезвычайно важна не только для понимания «диагнозов» этой книги, но и вообще для всей ботаники Феофраста. Уроженец Лесбоса, проживший вместе с Аристотелем, своим учителем, три года в Ассосе, Феофраст, конечно, не раз беседовал с местными жителями относительно деревьев, росших в Троаде. Приводим сравнительную таблицу сведений о корнях:
Название растения по-гречески | Современное название | Аркадяне (III.6.4) | Жители Иды (III.6.5) | Феофраст | Примечания |
---|---|---|---|---|---|
πρῖνος | Quercus coccifera | На диких деревьях пускает корни глубже всех | Корни идут довольно глубоко и их много (III.16.1) | ||
ἐλάτη | Abies cephalonica | На глубину среднюю | Корни уходят глубже, чем у дуба, но их меньше и они прямее | Отнес к деревьям с малым числом корней (I.6.3) | |
πεύκη | Pinus laricio | На глубину среднюю | В числе растений с малым числом корней (I.6.3); с малым числом корней, уходящих в глубь («Причины растений», III.10.5); корень больше, чем в восемь локтей («Исследование о растениях»,II.5.2) | Феофраст поправляет аркадян | |
θραύπαλος | Ephedra campylopoda | Самые поверхностные корни; корней мало | |||
κοκκυμηλέα | Prunus domestica | Самые поверхностные корни; корней мало | Самые глубокие корни; корней много; очень живучее дерево | Большие корни («Причины растений» I.3.3) | Источники дают сведения совершенно противоположные |
σποδιάς | Prunus insititia | Самые поверхностные корни; корней мало | |||
δῤῦς | Quercus robur | Корни поверхностнее, чем у пихты, но многочисленнее и искревленнее | Относит к деревьям с многочисленными и длинными корнями (I.6.3); к деревьям с глубоко идущими корнями (I.6.4) | ||
ήρακλεωτική | Corylus avellana | Самые глубокие корни; тонкие, крепкие | |||
αφἐνὂαμνος | Acer monspessulanum | Поверхностные, их мало | Корней мало; они поверхностные (III.11.1) | Разногласий нет | |
μελία | Fraxinus ornus | Корней больше, чем у клена, они густые, уходят глубоко | Корни густые; поверхностные (III.11.4) | Феофраст исправляет идейцев | |
ἄρκευθος | Iuniperus phoenica | Корни поверхностные | Рыхлые, поверхностные (III.12.4) | Разногласий нет | |
κἐδρος | Iuniperus oxycedrus | Корни поверхностные | Рыхлые, поверхностные (III.12.4) | Разногласий нет | |
κλήθρα | Alnus glutinosa | Корни тонкие, ровные | Поверхностные (III.14.3) | ||
ὀξύη | Fagus silvatica | Корней мало и они поверхностные | Корней много и они не уходят в глубину (III.10.1) | Разногласий нет | |
οὔη | Sorbus domestica | Поверхностные, но крепкие, толстые, живучие, хотя и малочисленные | Корней немного, они не уходят в глубину, но они крепки, толсты и неистребимы (III.12.9) | Разногласий нет |
Геродот (VI.37) рассказывает, что Крез грозил жителям города Лампсака, захватившим в плен Мильтиада, срубить их, как сосну, если они его не отпустят. «Лампсакийцы долго блуждали в догадках о том, какой смысл имеет угроза Креза срубить их, как сосну. Наконец, кто-то-из старших возрастом объяснил подлинное значение угрозы, именно, что из всех деревьев одна только сосна, будучи срублена, вовсе не пускает от себя отростков и погибает окончательно» (пер. Ф. Мищенко). Существовала и поговорка: «Уничтожить, как сосну».
Феофраст говорит о так называемом «наплыве», который очень ценится у столяров и токарей, употребляющих его для специальных изделий. Аркадские токари вытачивали из наплывов на пихте кратеры, большие сосуды, в которых смешивали вино с водой и откуда эту смесь разливали по чашам.
Ἀμφαυξις и ἀμφίφυα: оба слова (от ἀμφι — «вокруг» и αὔξω — «расту», «увеличиваюсь» или φύω — «рождаюсь», «расту») означают «рост вокруг» = «круговой нарост». Второе слово ἀμφίφυα взято не из литературного, а из народного, может быть, ремесленного языка: Феофраст брал от своих источников не только нужные ему сведения, но заимствовал и технические термины их языка, а также часто пользовался для обозначения разных растений диалектными названиями. Чтобы не раздроблять внимания читателя, приведем все примеры сразу, собрав их из разных мест.
Слова из аркадского диалекта: ἐλίκη — «ива» (III.13.7); μώλυ (IX.15.7); φελλόόρυς — «пробковый дуб» (I.9.3); из фессалийского: μίσχος — буквально «кирка», «лопата» («Причины; растений», III.20. 7) для обозначения черешка; из беотийского: ἐλαίαγνος — «козья ива» или «бредина»; σίδη — «водяная, лилия»; μηνανθος — «болотноцветник нимфейный»; ἴκμη — «ряска маленькая»; ἴπνον — «водяная сосенка» (IV.10.2); μαδωνία — «кубышка желта (IX.13.1) (все это растения, произрастающие в Копаидском озере, в Бээ тии, где Феофраст наблюдал их и собирал о них сведения).
К диалектическим же формам следует отнести κράδος — «ветка» и «антонов огонь» (гангрена на дереве) вм. κλάδος (IV.14.4); φίνεσθαι вм. φθίνεσθαι — «погибать» — о преждевременном осыпании винограда (IV.14.6).
«Это» — греческое τοὔτο — указательное местоимение — в разных своих видах несколько раз встречается у Феофраста (ср. III.18.11: «вот эта тонкая жилка...» и IV.7.1: «эти окаменелые растения»). Не остаток ли это лекционной записи, сопровождавшейся показом конкретного материала? Под «гроздьями» Феофраст разумел, вероятно, цветки вяза, собранные в пучки; под «похожим на мешочек образованием» — галлы на листьях; см. примеч. 124 к этой же книге.
«Опадающие винные ягоды» — grossi латинских агрономов.
На кермесном или кошенильном дубе (Quercus coccifera) от прокола жалом насекомого образуются наросты, дающие темную багряную краску. Афинский царь Эгей, отправляя своего сына Фесея на Крит, где Фесей должен был сразиться со страшным чудовищем Минотавром, дал ему траурный парус, окрашенный этой краской (Плутарх, «Фесей», 17). Павсаний (Х.36) рассказывает, что в Фокиде (область средней Греции) дуб этот имел скорее вид кустарника, а галлы с красящим веществом были величиной с чечевицу.
Вероятно, Феофраст называл гроздьями цветки лавра; ср. примеч. 39. «Кувшинчиками» Феофраст называет мужские цветы сосны.
Образования эти действительно очень различны: насекомые, про~ калывая почки, цветки, листья, молодые и нежные желуди и даже находящиеся на поверхности земли корни, вызывают на дереве наросты и образования самой разной формы и самого различного вида.
Может быть, трутовик ложный — Polyporus igniarius с его деревянистыми трубочками и серой шляпкой? Подробное описание этих образований объясняется тем, что по крайней мере галлы долгое время считались органической частью самого дерева.
Гесиод — греческий поэт VIII в. до н. э. Написал поэму «Труды и дни», где описал ряд крестьянских работ и сцен из крестьянской жизни. Место, на которое ссылается Феофраст, это ст. 320 из упомянутой поэмы. Древние думали, что мед осаждается из воздуха на древесных листьях, преимущественно на дубовых и липовых.
Принципы, на основании которых греки делили деревья на мужские и женские, были отнюдь не установлены. По всей вероятности, здесь не было ничего четкого и определенного: критерии менялись. от дерева к дереву, от места к месту. (Вспомним, что значение цветка было неизвестно и, следовательно, нечего и думать о разделении на основании наличия мужских и женских цветков). В некоторых случаях — и вероятно весьма частых — решающее значение имел просто внешний вид дерева: на это определенно указывают слова Феофраста: «эта разница [т. е. разница между «мужскими» и «женскими» экземплярами] близка к той, которая заставляет отличать дикое дерево от садового».
Зенн* правильно считает, что, начиная со слов «основанием для этого деления» (§ 2) и до «так же обстоит дело с другими породами» включительно (§ 2), мы имеем в тексте вставку какого-то позднего и ботанически необразованного комментатора, который разные виды дубов принял за тожественные, будучи введен в обман синонимическими обозначениями: так, он счел одинаковыми hemeris идейцев и etymodrys македонян.
__________
* G. Senn. Tiieophrasts Differential-Diagnosten für laubwerfenden Eichen. Festschrift Hans Schinz Beiblatt zur Vierteljahresschrift der Natur-forschenden Gesellschaft in Zürich, 1928, стр. 509—541.
Основой для «диагнозов» различных видов дуба служили следующие признаки: 1) съедобные качества желудей; 2) общий характер дерева: форма ствола и качества древесины; 3) различные образования на дубе вроде галлов и т. п.
Что имел в виду Феофраст, говоря об «окаменевших концах» желудя phegos и «толстокорого» дуба, не понятно.
Описание листьев для дубов отсутствует.
Hemeris: большинство ботаников на основании данных этого пара-трафа и § 6 отожествляет этот дуб с Quercus lusitanica Lam. = infectoria Oliv. Дерево это достигает самое большое 2 м высоты, очень сучковато и напоминает скорее куст. Для характеристики его ствола Феофраст дает три отрицательных признака: ούκ όρθοφυης (растущий не прямо вверх), ουδε λεία, ουδε μακρά (не высокий). За этими отрицательными определениями следуют три положительных: περίκομος, επεστραμμἐνη, πολυμάσχαλος. Из них первое — περίκομος, буквально «с листвой вокруг» — определяет круглую кустистую форму ствола, противоположную «высокому» стволу; последнее — πολυμασχαλος означает «со множеством развилков» (μασχάλη — «развилок на ветке», πολυ — «много»), т. е. со множеством сучьев, идущих, в разных направлениях, — это противоположность стволу, растущему прямо вверх. Таким образом, отрицательному определению ούδε λεία — «не гладкий» соответствует положительное ἐπεστραμμἐνη — «искривленный», которое, следовательно, никоим образом не может быть отнесено к коре; λεΓος означает качество, противоположное ἐπεστραμμἐνη: это «растущий прямо»; ουδἐ λεία — «не прямой». (Дерево может расти вверх, не будучи прямым). Признак «прямизны» относится не только к стволу, но и к сучьям, и к веткам, так что общий вид дерева производит впечатление чего-то «ровного», «гладкого». В таном значении слово λεΐὉς употреблялось в техническом языке лесничих и вообще людей, имевших дело с лесом. «Черные орешки» (см. III.8.6) на этом дубе соответствуют незрелым галлам, которые у местных жителей и посейчас носят название «черных» и считаются более ценными, чем созревшие «белые». Желуди этого дуба высокими съедобными качествами не отличаются: Феофраст не ошибся, поставив их на второе место.
У phegos ствол также не отличается прямизной и стройностью, но в противоположность hemeris он у него один и при этом толстый; древесина изо всех идейских дубов самая крепкая и меньше всего подвержена гниению, а желуди самые сладкие. Эти признаки очень хорошо подходят к Q. aegilops L. В § 2 о phegos сказано, что он «растет в горах». Между тем Q. aegilops — характерное дерево культурного пейзажа как на Крите, так и в Троаде: он растет в долинах и по холмам. В тех данных, которые Феофраст получил от жителей Иды относительно этого дуба и которые помещены им в § 4, о месте, где phegos = Q. aegilops растет, нет ни слова, но при описании следующего вида дуба (Q. pedunculata) самое построение фразы — «но на возделанной земле он не растет» — явно свидетельствует о том, что этот последний дуб в данном отношении противопоставлен phegos. Дуб, который в § 2 обозначен как phegos, очевидно, phegos македонян = Q. cerris L. или Q. sessiliflora Salisb.
Aigilops жителей Иды отличается высотой, прямым, стройным ростом, крепкой древесиной. Желуди у него горькие. По всем этим признакам — это Q. pedunculate (достигает высоты в 50 м и больше) или Q. sessiliflora (несколько ниже). Оба эти вида настолько похожи, что древние вряд ли различали их. Оба вида отличаются прямизной ствола; у обоих ствол «ровный» (λζῖος), древесина очень крепка, идет преимущественно на поперечные балки; у обоих желуди горьки. Дубы эти растут в горах — aigilops идейцев тоже избегает культурных мест, каковые были расположены в Греции обычно по сухим жарким равнинам. Ясно, почему только на aigilops растет «то, что некоторые называют «мохом»» (§ 6): лишайник (Usnea articulata Ach.), который появляется только при. сырости воздуха. Следует отметить, с каким вниманием автор останавливается на том, откуда растет этот лишайник: его, видимо, интересовало куда следует отнести это образование: к плодам или вегетативным частям дуба.
Среди европейских дубов так мало видов, дающих плохой строительный материал, что наличие одного этого признака делает отожествление легким: это Q. cerris. Он высок (до 35 м), и Феофраст ставит его по высоте на второе место после aigilops (Q. pedunculate). Утверждение его что он не годится ни на дрова, ни на угли, неверно: дуб этот дает прекрасный горючий материал: Феофраст, по-видимому, перенес на него качество «толстокорого» дуба, который уже объединил с «широколистным» по признаку плохого материала.
Название «широколистный» очень подходит к этому дубу, так как у него ширина листа составляет почти половину его длины и вырезы в листе неглубоки.
Деревья, в которые попадала молния, считались священными.
Галлы на Q. pedunculata глаже, чем на Q. infectoria (hemeris) и ни, на что не годны, — как раз подробность, отмеченная и для aigilops.
«Толстокорый» дуб не отличается большой высотой, ствол его бывает толст, но губчат и дуплист; для построек это дерево не годится, так как скоро начинает гнить; на дрова оно тоже не годно. Единственный он из всех дубов не имеет сердцевины. Это Quercus pseudosuber Santi. Названия «толстокорого» дуб этот вполне заслуживает: кора на нем достигает иногда толщины в 5 см (перевод Горта: «дуб с морской корой» не дает никакого смысла). «Черноватый короткий мох», который растет на нем, это, по-видимому, лишайник — Alectoria. Растет этот дуб в изобилии на Пинде (гора на границе Фессалии и Эпира): это горное дерево-южного Средиземноморья.
Характерные признаки дубов подмечены настолько верно и так хорошо сопоставлены, что «диагнозы» Феофраста позволяют с точностью установить, о каких видах дубов идет у него речь. Произведенное отожествление позволяет определить, о какой Иде говорит Феофраст: находящейся на Крите или в Троаде. Можно было бы думать и об одной, и. о другой: малоазийскую Иду, лежащую против Лесбоса, его родины, Феофраст хорошо знал, но и критские растения у него упоминаются часто. Оказывается, однако, что ни Q. infectoria, ни Q. cerris на Крите не встречаются, но очень часты в Троаде: первый из этих дубов был. найден Оливье именно в Троаде. В списке троадских растений, из пяти видов дуба, названных жителями Иды, имеются Q. pedunculata Ehbg., Q. infectoria Oliv., Q. cerris L., Q. aegilops. Ни в Троаде, ни на Крите нет Q. pseudosuber Santi, но Ашерсон* указывает, что список, им составлетгый, далек от полноты и включает, самое большое, ¼—⅓ имеющихся в Троаде растений. Очень вероятно, что в числе этих, еще не описанных растений найдется и Q. pseudosuber Santi: список Феофраста окажется в таком случае полнее того, который имеется в настоящее время для Троады. Итак, можно определенно сказать, что, говоря об Иде, Феофраст имел в виду гору в Троаде, а не на Крите.
__________
* Ascherson, von Heldreich u. Kurtz. Verzeichnis der bis jetzt in der Troas bekennten Pflanzen. Anhang VI zu H. Schliemann, Ilios, 1881, 804—813.
Македонские дубы делятся по одному только признаку: по вкусу и форме желудей. Поэтому определить их гораздо труднее, причем полной уверенности в этом отожествлении нет.
Относительно «настоящего дуба» (ἐτυμοδρυς) мы узнаем только, что он дает сладкие желуди в противоположность «широколистному» дубу с горькими желудями. Отожествить его, однако, с Q. aegilops мешают слова § 2, где сказано, что дуб, дающий сладкие желуди, в одних местах называется hemeris, а в других «настоящим дубом»: оба вида, следовательно, считались тожественными, и в «настоящем дубе» следует, казалось бы, видеть, как и в hemeris, Q. infectoria. Последний вид дуба, однако, в Македонии не растет: он встречается только в окрестностях Константинополя. На Балканах же и в Греции очень много Q. conferta Kit., со сладкими желудями, которые употребляются в пищу. Дуб этот ло своей высоте и по качествам древесины можно поставить рядом с Q. pedunculata, и поэтому он, конечно, в гораздо большей степени заслуживает названия «настоящего, подлинного дуба», чем кустообразная hemeris. Возможно, впрочем, что этот «подлинный дуб» тожествен Q. aegilops, тоже дающему сладкие желуди, отличающемуся высотой и превосходными качествами древесины.
«Широколистный» дуб македонян, дающий горькие желуди, можно отожествить с Q. pedunculata или Q. pubescens Willd. Принимая во внимание величину его листьев, по которым он и получил свое название, можно думать еще о Q. Haas Kotschy, отличающемся очень крупными листьями. Дубы всех трех названных видов растут в Македонии.
Phegos — дуб, растущий на горах (см. § 2) и приносящий круглые желуди, по всей вероятности, Q. cerris L. (var austriaca), в изобилии растущий в Македонии. Q. sessiliflora Salisb. встречается реже, но, может быть, под phegos македонян можно разуметь и его.
Aspris — единственный македонский дуб, для которого дано несколько признаков. Так как древесина у него плохая и на дрова он тоже не годится, то всего скорее можно его отожествить с Q. pseudosuber. За это отожествление говорит и свидетельство о том, что он или вовсе не дает желудей, или дает их мало. Санти* первый, давший описание этого дуба, говорит, что обычно желудей на нем очень мало и что урожайный год бывает у него раз в 8 лет. Что касается качества этих желудей, то свиньи, по словам Санти, в противоположность утверждению Феофраста, едят их с большой охотой и без всякого для себя вреда. Ничего не известно также относительно использования углей из этого дуба кузнецами.
Итак, вот таблицы идейских и македонских дубов в переводе на современную номенклатуру:
Дубы с Иды:
ἠμερίς — hemeris — Q. infectoria Oliv.
φηγός — phegos — Q. aegilos L.
άιγίλάψ — aigilops — Q. pedunculata Ehrh.
πλατύφυλλος — platyphyllos («широколистый») — Q. cerris L.
ἁλίφοιος — haliphloios («толстокорый») — Q. pseudosuber Santi.
Дубы македонские:
ἐτυμόδρυς — etymodrys («настоящий вид») — Q. aegilops L. или conferta Kit.
πλατύφυλλος — platyphyllos («широколистый») — Q. pedunculata Ehrh. или Q. Pubscens Willd.
φηγόςphegos — Q. cerris L. или Q. sessiliflora Salisb.
ἃσπιςaspris — Q. pseudosuber Santi
__________
* Santi. Viaggio al Montaraiata. Pisa, 1795.
Это пиния, Pinus pinea L., единственный вид Pinus, который разводили в древности по причине его съедобных семян. Так как пиния была деревом, с которым были знакомы все, то Феофраст не дает ее описания, как не дает он его и для культурных деревьев, например для маслины. Он ставил своей целью ознакомить своих современников преимущественно с дикими растениями, «которые известны только немногим» (I.14.4).
Т. е. жители Иды. Феофраст здесь их не называет, но в IX.2.5 приводит те же виды сосны: идейскую и приморскую, с прямым указанием, что это различие установлено . идейскими жителями, т. е. греками южной Троады.
Греческое χλωρός можно перевести и словом — «зеленый», «зеленоватый» и «желто-зеленый», как сделали это и Шпренгель в 1822 г., и Горт в 1916. Такой перевод, однако, не имеет смысла, потому что у всех видов Pinus молодые шишки зелены и только при созревании приобретают другую окраску.
Место это надо понимать так, что идейская сосна — дерево горное и в качестве такового относится к деревьям диким, избегающим обработанных культурных мест. Почему, однако, дикая природа дерева выражается в том, что шишки его при созревании раскрываются слабо? Никаких реальных оснований для такого утверждения нет: оно подсказано каким-то априорным суждением, которым Феофраст часто руководился в ранний период своей работы, когда он находился еще под влиянием своего учителя Аристотеля и во власти его натурфилософских воззрений.
Лучшая рукопись Феофраста U дает непонятное ἀγγίων. Зенн* предлагает αγρίων: превосходная и орфографически незначительная поправка. Феофраст указывает (I.14.4), что «большинство диких растений не имеет названия и знакомы с этими растениями немногие»: с ними знакомятся только на практике, поскольку они приносят человеку пользу. Поэтому качества древесины у лесных деревьев должны останавливать внимание исследователя.
__________
* G. Senn. Die Pinusarten in Theophrasts Pflanzenkunde. Verhandlungen der Naturforschenchen Gesellschaft in Basel, 1933, XLIV, 1 Teil, стр. 367, примеч. 3.
См. сравнительную таблицу признаков идейской и приморской сосны на стр. 403. По этим признакам можно отожествить идейскую сосну с Pinus laricio Poir. (включая сюда Pinus nigra и Pinus Parolini, из которых последняя растет как раз в Троаде на Иде), а приморскую — с Pinus halepensis Mill., растущую в жарких долинах и по побережью Греции. Оба вида и доныне очень распространены в области восточного Средиземноморья. Приводим для сравнения характеристику Pinus laricio Poir и Pinus halepensis Mill. (см. вторую таблицу на стр. 403).
Сравнивая обе эти таблицы, мы видим, что описание обоих видов сосны у Феофраста и у современных ботаников не совпадает только в отношении шишек, а именно: у Pinus halepensis (приморской сосны) они поспевают через три года, а раскрываются еще позже, тогда как у Pinus laricio (идейской сосны) они готовы уже на втором году и сразу же раскрываются. Феофраст в данном случае ошибся. Эта ошибка не может, однако, помешать вышеприведенному отожествлению, основанному на целом ряде совпадающих признаков.
Идейская сосна | Приморская сосна | |
---|---|---|
Рост | Прямой, высокий | (Не такой прямой, менее высокий) |
Ствол | Толстый | (Менее толстый) |
Иглы | (Толстые, торчащие) | Тоньше, более пониклые |
Кора | (Шероховатая, не годится для дубления) | Более гладкая. Годится для дубления |
Шишки | Длинные, желтые, мало раскрытые | Круглые, рано раскрывающиеся |
Качество древесины | (Не такая крепкая, как у приморской сосны) | Крепче, чем у идейской сосны |
Смола | В большом количестве, темная, сладкая, мягкая и благовонная в сыром виде; вареная становится хуже | (Более твердая, менее душистая) |
Примечание. Феофраст дает приметы то для одной, то для другой сосны, сравнивая их между собой, и ставит определения в сравнительной степени. Это дает возможность охарактеризовать и другое дерево, прямо им не названное. Такие прямо не названные признаки поставлены в скобках (здесь и далее).
Pinus laricio (Идейская сосна) | Pinus halepensis (приморская сосна) | |
---|---|---|
Ствол | Прямой | Часто искривленный |
Максимальная высота дерева | 30—45 м. | 16 м. |
Иглы | Жесткие, торчащие | Очень тонкие, пониклые |
Кора | С глубокими трещинами, твердая; редко используется для дубления | С трещинами; употребляется для дубления |
Шишки | Яйцевидные или продолговатые, длиной 5—8 см; при основании 3 см шириной | Продолговатые, 8—10 см длиной; при основании с см шириной |
Светло-желтые | Коричнево-красные | |
Раскрываются рано | Поспевают только на третий год, раскрываются еще позже | |
Древесина | Очень прочная, особенно хороша для сооружений, находящихся в воде | Плотная; годится для постройки небольших судов |
Богата смолой, особенно сердцевина | Дает терпентиновую смолу |
Трудно сказать, что понимали македонские дровосеки и торговцы лесом под этим «бесплодным видом». Феофраст относил «бесплодную сосну», по-видимому, к диким породам; по крайней мере в § 4, противопоставляя садовой сосне дикую, он различает у этой последней мужскую, женскую и бесплодную. Но в ΙΧ.2.3, где он рассказывает о смолокурении у македонян, он пишет, что македоняне выкуривают смолу только из мужской сосны, дающей плоды. По другой рукописной традиции следует читать: «не дающей плодов». Какое бы из этих чтений ни было верным во всяком случае ясно, что для Феофраста здесь бесплодная сосна не является особым видом, а совпадает отчасти с «мужским» видом. Из этого противоречия следует, что сам он не представлял себе с полной точностью, что такое «бесплодный вид». Нельзя думать, что в качестве «бесплодного вида» просто были выделены молодые деревья, еще не дающие шишек: македонские дровосеки и вообще люди, имевшие дело с лесом, прекрасно знали, что на Pinus laricio Poir. шишки появляются в то время, когда она уже имеет возраст 15—30 лет, а на Pinus halepensis Mill. — после того, как ей исполнится 7 лет. Зенн (ук. соч., стр. 383) предлагает следующее, чрезвычайно убедительное объяснение: македоняне, имевшие дело с лесом, не обладали, конечно, ботаническими сведениями, и язык их был обыденным разговорным языком без всяких ботанических терминов. Под словом «плод» они понимали то, что дает растение в пищу человеку или животному, и под «бесплодным» видом, в противоположность садовой пинии, понимали все дикие сорта с их мелкими, относительно сухими семенами. «Бесплодный» вид был, таким образом, понятием собирательным, включавшим все виды сосен с несъедобными семенами.
В переводе Горта «бесплодный» вид включает в себя и «мужской», и «женский». Грамматически этот перевод допустим: при чрезвычайной краткости стиля пропуск поясняющего местоимения τούτου вполне возможен. Такой перевод, однако, противоречит III.3.7, где сказано, что входящие в состав одного и того же рода «мужские» виды обычно бесплодны. «Женский» вид, следовательно, не может никак входить в состав «бесплодного».
Такие иглы характерны именно для Pinus halepensis, а жесткие торчащие — для Pinus laricio. Мы имеем здесь такую же путаницу признаков, какая была уже отмечена для «приморской» и «идейской» сосны. В данном случае причину этой путаницы можно объяснить: посредники, сообщавшие Феофрасту сведения, полученные ими от македонских лесорубов, которые, конечно, прекрасно знали, каковы иглы у деревьев, известных им досконально, приписали «мужскому» дереву (приземистому, с крепкой сердцевиной) и «мужские» — твердые, торчащие иглы, а «женскому» дереву (высокий рост, мягкая древесина) — нежные, пониклые «женские» иглы. Правильные данные были изменены под влиянием предвзятой теории натурфилософского характера (см. таблицу).
Мужская сосна | Женская сосна | |
---|---|---|
Рост | Более низкий | Более высокий |
Иглы | Жесткие, торчащие | Блестящие, нежные, более пониклые |
Древесина | Сплошь, ядровая, твердая, коробящаяся в приготовленных из нее изделиях | Легка для обработки, мягче: не коробится |
Образует «винные ягоды» | Имеет «эгиду», т. е. твердую сердцевину | |
Менее смолиста |
Надо сказать, что по сравнению с «диагнозами» троадских греков ( = жителей Иды) «диагнозы» македонян гораздо беднее: за вычетом характеристики игл они дают только рост дерева и свойства его древесины, т. е. как раз то, что интересовало македонских торговцев лесом и их подручных. Кроме того, описания их путаны; для самого Феофраста они были не вполне ясны. Если он поместил эти сведения в свою работу, то это свидетельствует только о его стремлении к возможно большей полноте, стремлении, которое не позволяло ему отбросить даже не вполне ясные для него данные.
Из этих строчек совершенно ясно, что при делении деревьев на «мужские» и «женские» о разнице пола у них нет и речи. Мы имеем здесь дело с обывательским взглядом людей, которые по аналогии с окраской мужского тела (в представлении греков обязательно темной, так как мужчине полагалось быть загорелым) и его структурой (мускулистой — твердой) называли «мужскими» деревья с твердой свилеватой древесиной темного цвета, а деревья с древесиной мягкой — «женскими». Представления эти, не имеющие никакого научного значения, господствовали в ботанике до конца XVII в., когда Камерарий открыл пол у растений.
Исходя из качества древесины, Тайзельтон-Дайер в «Указателе» Горта отожествил «мужскую» сосну с Pinus halepensis, а «женскую» — с Pinus laricio. Этому отожествлению противоречит, однако, то обстоятельство, что в «женской» сосне смолы меньше, чем в «мужской» (на это указывают два прилагательных в сравнительной степени: «менее смолиста», «меньше пропитана смолой»), тогда как Pinus laricio смолой как раз очень богата, причем именно сердцевина ее вся пропитана смолой.
Что такое эти «винные ягоды» — так называемые* «спящие почки» или очень сочные наросты-на стволе, как полагал Шпренгель (ук. соч., т. II, стр. 102), — сказать трудно.
Дело идет, очевидно, просто о другом имени: pitys, которым в аркадском диалекте обозначали те же деревья, которые в других местах Греции называли peuke. Из слов Феофраста ясно, что пинию, Pinus pinea L., они также называли pitys. Это обозначение пинии в Греции было, видимо, довольно распространено: мы встречаем его у Дио-скорида и в Геопониках. Когда говорится, что ствол этих сосен очень похож на ствол pitys, то под последней разумеется, конечно, пиния, с которой как с деревом общеизвестным естественно было сравнивать деревья менее знакомые. Даем таблицу признаков для сравнительной характеристики pitys и peuke.
Pitys | Peuke | |
---|---|---|
Ствол | Высокий | Выше |
(Несколько искривленный) | Ровнее | |
(Не очень толстый) | Толще | |
Древесина | С тонким волокном | (Более грубая) |
Иглы | Их мало | Их много |
Они тусклые | Блестящие, толстые | |
Щетинятся | Пониклые | |
Смола | Ее мало | Ее много |
Она горькая | Она душиста |
Из сравнения этой таблицы с таблицей на стр. 403 ясно, что peuke аркадяи — это идейская сосна, Pinus laricio. Не подходят к ней только пониклые иглы, характерные для Pinus halepensis. Здесь опять та же путаница признаков, которую мы видели уже и в «диагнозах» идейцев и — особенно — македонян. По сходству остальных признаков можно все же считать, что peuke — Pinus laricio, a pitys аркадян — это Pinus halepensis.
Следует обратить внимание на это указательное местоимение: оно встречается у Феофраста неоднократно (I.6.8 и 6.12; II.6; III.7.3 и 18,11; IV.7.1; VI.3.1; VII.2.5; «Причины растений», VI.17.8): его принимают как указание на то, что произведения Феофраста если не целиком, то по крайней мере в некоторых своих частях представляли лекционные записи, сопровождавшиеся показом материала, в данном случае — ветки «этого шишконоса», сорванной с Pinus halepensis для демонстрации слушателям. Ср. примеч. 39 к этой же книге.
Элида — северо-западная береговая область в Пелопоннесе. Pinus halepensis хорошо растет только в теплом морском климате; Аркадия, I с ее континентальным и горным климатом (в городе Триполи, например, абсолютная минимальная температура равна — 17°), для этого дерева была мало подходящим местом. Область распространения pitys, указанная Феофрастом, еще раз подтверждает, что это действительно теплолюбивая Pinus halepensis.
Феофраст подводит итоги тому, что он слышал о peuke и pitys от аркадян и жителей Иды, давая сравнительную характеристику обеим. Приводим ее в таблице.
Pitys | Peuke | |
---|---|---|
Иглы | Тонкие, блестящие | (Толще) |
Рост | Ниже | (Выше) |
Менее прямой | (Прямой) | |
Шишки | Меньше | (Крупнее) |
Раскрытые | (Не так раскрыты) | |
Семена | Смолистые | (Менее смолисты) |
Древесина | Белая, похожа на древесину Abies cephalonica | (Темнее) |
Бедна смолой | (Богата смолой) | |
Сопротивляемость | Выжженная, пускает новые побеги от пня | Новых побегов от пня не дает. |
Сравнивая эту таблицу с таблицей на стр. 403 (данные жителей Иды) и таблицей на стр. 406 (данные аркадян), мы видим, что Феофраст принял их данные о росте, древесине и характере игл pitys. Характеристика шишек взята у жителей Иды. Неизвестно, откуда почерпнул он сведения о том, что обгоревшая Pinus halepensis дает новые побеги, a Pinus laricio нет. На самом деле ни та, ни другая сосна побегов от обгорелого пня не дают, но семена Pinus halepensis особенно хорошо принимаются и идут на пожарищах, так что места, засеянные этими семенами, удобряют обычно пеплом сожженных деревьев или дерна. Появление нового леса на Пирре объясняется тем, что занесенные ветром на пожарище семена Pinus halepensis, получив свое любимое удобрение, очень хорошо пошли.
Тот факт, что семена pitys смолистее семян peuke, составляет, видимо собственное наблюдение Феофраста, проверить которое, за отсутствием литературных данных, не удается. Ему же принадлежит и совершенно правильное наблюдение, что иглы у pitys (Pinus halepensis) отличаются большим блеском, чем иглы peuke (Pinus laricio).
Сравнительную характеристику pitys (Pinus halepensis) и peuke (Pinus laricio), сделанную Феофрастом, следует признать в общем правильной. Из нее мы видим, что Феофраст в своей работе использует преимущественно данные своих источников, добавляя к ним собственные наблюдения.
Чтобы судить об исследовании Феофраста относительно видов Pinus в северо-восточной области Средиземноморья, надо помнить, что среди его современников господствовало полное разногласие относительно наименования отдельных видов. Феофраст пробился все-таки через эту путаницу сбивчивой и туманной номенклатуры: для него было ясно, что pitys аркадян = приморской сосне троадских греков (Pinus halepensis), peuke аркадян = идейской сосне (Pinus laricio). Мы указывали уже, что ему было неясно, какие виды разумели под «мужской», «женской» и «бесплодной» сосной. Им описаны три вида сосны, которые преимущественно и распространены в Греции и северо-западных областях Малой Азии: Pinus pinea L., Pinus laricio Poir. и Pinus halepensis Mill.
По характеру описания молено думать, что Феофраст получил его от македонян: дальнейшее упоминание их подтверждает эту догадку. Кроме описания игл (их свойства, видимо, специально интересовали Феофраста — он относился с большим вниманием к листу и, можно полагать, давал специальное задание тщательно его обследовать) даны только высота дерева и качество его древесины: как раз те пункты, которые интересовали деловых македонских лесопромышленников. Относительно признаков, по которым происходит разделение пихты на «мужской» и «женский» вид, см. примеч. 74 к этой же книге.
Текст, видимо, испорчен; буквально — «лист имеет крылья»: хвои 1 на ветвях пихты расправлены гребенчато на обе стороны: не напоминало ли такое расположение Феофрасту, первому, создавшему термин для перистого листа πτερυγώδες — «перовидное», большие маховые перья у птицы? Он рассматривал, очевидно, каждую хвою не отдельно, как он делал это у разных, только что описанных видов сосны, а считал каждую веточку как бы отдельным листом: короткие, широкие иглы вызывали представление о едином перистом листе. Виммер после слова φύλλον предполагает пропуск; Шнейдер считает слово φύλλον («лист», «хвоя») испорченным и думает, что речь идет о шишке, чешуйки которой расположены одна над другой, как перья в крыле птицы.
Lousson — слово одного корня с λευκος — «белый».
См. III.7.1.
Основанием для сравнения с пихтой послужили и прямой ствол с гладкой серой корой, и сводообразная густая крона (о пихте Феофраст писал: «Дерево настолько густо, что через него не проходит ни снег, ни дождь»). Листья бука действительно напоминают грушевые, они «цельные» (буквально — «не расщепленные»), заостренные на конце. Что касается орешков бука, то они заключены в деревянистую плюску с мягкими колючками. Лучшая рукопись Феофраста U дает ούκ ἀνακάνθω; Виммер зачеркнул отрицание, по-видимому, напрасно. Вспомним, что отрицание α («отрицательная альфа») имеет у Феофраста часто значение смягченное: не отрицание какого-либо качества, а наличие его в малой степени; ἀπευκος (ΙΙΙ.9.5) нельзя по ботаническим свойствам алеппской сосны перевести «лишенная смолы»; это слово означает только, что она-«бедна смолой». Ἀχυλος — значит не «без сока», а «с малым количеством сока». Доказательством такого толкования служит то, что это прилагательное употребляется у Феофраста в сравнительной степени. Ἀνακανθος — в данном случае не «без колючек», а буквально «с неколючими [т. е. с мягкими] колючками». Из орешков бука сейчас делают масло. Шпрен-гель (ук. соч., т. II, стр. 104) пишет, что эти орешки сушат, размалывают и делают из этой муки нечто вроде мамалыги, которую затем пекут У горного бука, по словам Шпренгеля, древесина белая, у растущего по равнинам в тени — коричневая или красная.
Тисе (Taxus baccata L.): листьями он действительно похож на пихту: они у него линейные, острые, темнозеленые и действительно более блестящие. Он обладает очень густым шатром, «более ветвист»; древесина у него желтовато- или буровато-красная, иногда настолько темная, что ее можно назвать черной. Она очень тверда и прочна. Употреблялась она на тонкие работы: кусочками тиссовой фанеры отделывали ножки сидений и кроватей и стенки сундуков. В глубокой древности из тисса делали луки: греческое τοξον — «лук», латинское taxus — «тисе» и славянское «тисе» стоят несомненно в близком родстве. Кора действительно шероховата. Зрелое семя тисса заключено в разросшемся мясистом присемяннике (кровельке), круглом, яркокрасного цвета. «Кедр», который торговцы подменяют тиссом, Горт (I, 223) считает красным можжевельником Iuniperus oxycedrus L., древесина которого, очень прочная и не гниющая, употреблялась резчиками для статуй. Тисе считался,; в древности ядовитым: Цезарь рассказывает, что Кативолк, царь эбуро-нов, отчаявшись в своем положении, отравился ядом тисса («Записки о галльской войне», VI.31.2). Диоскорид уверяет, что некоторые могут есть его семена без вреда для себя.
Хмелеграб обыкновенный (Ostrya carpinifolia Scop.). Превосходное-описание листа хмелеграба, очень точное и подробное, хорошо объясняет, почему средний, главный нерв в листе Феофраст называет «спинным-хребтом» (III.7.5; 17.3—4; 18.11), — метчфора, введенная, по-видимому, им самим: эта средняя жилка с отходящими от нее боковыми представлялась ему как бы позвоночником, от которого отходят прикреплённые к нему ребра. Плод хмелеграба — орешек, заключенный в зеленоватую, яйцевидно-продолговатую плюску, которую можно сравнить с ячменным колосом. Хмелеграб действительно любит воду и часто растет по рекам; Сибторп находил его и в ущельях Афона. Трудно сказать, почему это дерево считается «несчастливым» и почему вносить его в дом нехорошо. Может быть, причину этого надо искать в его сходстве с тиссом, который считали деревом, посвященным подземным богам, сажали на могилах и в котором видели поэтому зловещее дерево.
«Мужскую» липу Тайзельтон-Дайер у Горта (II, 482) считает Phillyrea media L., а «женскую» — липой крупнолистной (Tilia platyphyllos Scop.). По мнению Брецля*, — это Tilia argentea Desf.: «мастерское описание III.10.4—5 делает это отожествление несомненным».
__________
* Н. Bretzl. Botanische Forschungen des Alexanderzuges. 1903, стр. 17 и 348, примеч. 19.
См. III.3.1.
Эти три вида в «Указателе» Горта отожествлены так: 1) σφενδαμνος — .Acer monspessulanum L., 2) ζυγία — Acer campestris L., клен полевой, паклен и 3) κλινοτροχος — Acer pseudoplatanus L., явор.
Древесина полевого клена свилевата («с выплавкой», как говорят столяры) и светложелтого цвета. Она так тверда и плотна, что греческие столяры размачивали ее перед тем, как просверлить. Из клена полевого делали кровати и ярма для упряжных животных.
Т. е. разрез представляет собой треугольник, обращенный основанием наружу и вершиной внутрь, к средней жилке листа, до которой они действительно не доходят.
Почему Феофраст говорит буквально — «у желтого и у белого дерева» (т. е. с желтой и белой древесиной), а не называет их прямо по именам? Не избегает ли он сознательно этих имен ввиду того, что по разным местам этим видам клена давали разные имена или же под теми же самыми названиями разумели совсем другие деревья: было вернее сослаться на такой неизменный признак, как цвет древесины, чем на неустойчивое название.
Чрезвычайно интересное замечание, неоспоримо свидетельствующее о том, что Феофраст, сам ли или через своих учеников и помощников, собирал интересовавшие его сведения у людей, знакомых с деревьями и лесом. Судя по тому, что в его «диагнозах» отмечаются для ряда деревьев одни и те же признаки (лист, древесина, корни, кора, цветки), можно думать, что он составил своего рода вопросник, по которому его помощники и опрашивали осведомленных люден. Очень вероятно, что некоторые части растения Феофрасту привозили или присылали, например листья, куски коры. (Вспомним ветку алеппской сосны с шишками, которую он показывал на лекции слушателям: III.9.4). Этим можно объяснить точность и верность описаний листьев и коры у некоторых деревьев: Феофраст в этих случаях писал на основании собственных наблюдений. Кто же были эти «жители Иды», от которых он получал свои сведения? Вопрос этот требует и заслуживает подробного исследования; в данном случае можно только сказать, что это были скорее лесопромышленники, а не дровосеки и не лесники: невозможно представить себе, чтобы люди, проводившие большую часть жизни в лесу, ничего не знали о цветках клена полевого, наполнявших воздух своим благоуханием. Не зная, конечно, что это цветки, они сообщили бы о каких-то образованиях на дереве, издающих нежный сладкий аромат.
Сравнение плодов клена с плодами держи-дерева не так уже нелепо, как это казалось Шпренгелю. Оно свидетельствует, наоборот, о том, что «идейские жители» сумели уловить общую черту в этих плодах: у держи-дерева плод снабжен круглым, широким и волнистым крылом; у клена крылья плода расправлены совершенно горизонтально («продолговатее»), но в обоих случаях мы имеем «летательный аппарат» семени, который и заставил «жителей Иды» объединить два, казалось бы, вовсе не схожих плода.
Жители Иды считали, по-видимому, клен полевой (ζυγία) деревом, растущим по сырым равнинным местам; мнение жителей Олимпа, считающих этот клен деревом горным, им противопоставляется (противопоставление это в тексте вводится частичкой Ы), Феофраст (III.3.1) тоже включал клен полевой в список горных деревьев. Избегая опять-таки названия, он говорит о свойствах древесины «растущего на горе» дерева, которая идет на дорогие изделия. В V.7.6 он сообщает, что и σφενδαμνος .и ζυγία служат материалом для изготовления упряжных ярем и кроватей. Вряд ли те и другие можно причислить к «дорогим изделиям». по-видимому, «растущее на горе» дерево, которое жители Олимпа называли ζυγία, не было вполне тожественно с той ζυγία, о которой рассказывали жители Иды. Не был ли это наш явор — Acer pseudoplatanus L., древесина которого отличается прекрасной выплавкой, известной у столяров под названием «павлиньего хвоста»?
Σφενδαμνος «некоторые» называли γλεΐνος, который у Горта отожествлен с Acer creticum.
После «кленом» лакуна: пропущена, видимо, характеристика «женского» дерева.
Во всем абзаце нет ни слова о третьем виде: κλινοτροχος. Само слово представляет собой местное наименование, которое Феофраст мог узнать от своего учителя, уроженца Стагиры.
Описание перистого листа сделано рукой наблюдателя-мастера. Отдельные листочки Феофраст сравнивает сначала по общему виду — и совершенно правильно — с листьями лавра, затем дает описание каждого такого листочка, как бы вырисовывая его контур. После он переходит к описанию цельного перистого листа, дополняя это описание сравнением с листом рябины.
«Корни густые»: слово «густые» по-гречески передано через πυκνορριζος. Термин этот до Феофраста встречается в Гиппократовом Сборнике (IX.190.18 L) и заимствован, вероятно, из народного языка. У Феофраста он обозначает не анатомически плотную структуру корня, а густоту корней. В таком же смысле употреблял это слово после Феофраста и Диоскорид.
Жители Иды, ничего не знавшие о цветках клена, полагали, что и на ясене нет ни плодов, ни цветков. Феофраст, в первом случае только констатировавший их неведение, опровергает их заблуждение относительно ясеня. Объяснить это можно только одним. Феофраст сам наблюдал ясень, причем наблюдал его и в весеннюю пору, когда он цветет, и осенью, когда семена его уже вполне созрели. Семя ясеня, продолговатое, несколько сплющенное к одному концу, действительно напоминает маленькую миндалину; крыло, прикрепленное к семени, Феофраст назвал «тонким стручком», потому что оно действительно охватывает семя.
Под «чем-то вроде сережек» не разумел ли Феофраст цветков ясеня?
«Коровий ясень» по высоте и по месту, где он растет, можно было бы счесть за ясень обыкновенный, Fraxinus excelsior, но характерная для него твердая и гибкая древесина приписана как раз другому, «горному» ясеню. Не произошла ли здесь та же путаница признаков, с которой мы уже встречались, и не «исправили» ли помощники Феофраста полученные им от македонских лесопромышленников сведения в соответствии с теорией, по которой горное дерево должно было иметь прекрасную, твердую и гладкую древесину, а равнинное наоборот?
Феофраст различает два вида ясеня: в «Указателе» Горта (11,468). ясень, описанный Феофрастом в §§ 3 и 4, отожествлен с ясенем цветистым (Fraxinus ornus L); между тем Феофраст говорит в этих параграфах о двух видах ясеня: и о ясене обыкновенном (Fraxinus excelsior L), и о цветистом. Приведем для наглядности некоторые признаки обоих деревьев, сопоставляя их сначала по описанию Феофраста (первая таблица на стр. 413), затем по описанию современных ботаников (вторая таблица, там же).
Ясень с белой древесиной | Ясень с грубой древесиной | |
---|---|---|
Рост | Высок | Ниже |
Число листочков в перистом листе | Большее | Меньшее |
Где растет | В глубоких долинах по сырым местам | На сухих скалах |
Fraxinus excelsior | Fraxinus ornus | |
---|---|---|
Рост | 30—40 м | 3—7 м |
Число листочков | 7—13 | 7—9 |
Где растет | На равнинах | В горах |
Из этого сопоставления ясно, что Феофраст дает в §§ 3 и 4 описание обоих видов, причем начинает с ясеня обыкновенного.
Заметим, что следующее замечание о превосходных качествах древесины у горных деревьев стоит в прямом противоречии с только что сделанной (§ 4) характеристикой древесины равнинного ясеия.
«Мужской» кизил — это Cornus mas L., кизил настоящий; «женский» — Cornus sanguinea, дерен, свидина или глог. Листья и кизила, и свидины яйцевидные, цельнокрайние, вовсе не похожи на ланцетовидные, пильчатые листья миндаля. Свидина действительно представляет собой куст; и у кизила, и у свидины ветви расположены попарно и супротивно. Древесина кизила очень тверда и прочна; высоты достигает он 3—7 м (12 локтей = 5 м с лишним); сравнение с сариссой — македонским копьем — заставляет думать, что древки этих копий делались из кизила. И теперь кизил — лучшая древесина для рукояток. Сообщение идейских жителей о том, что ои бесплоден, совершенно неверно: кизил дает приятного кисловатого вкуса плоды. Свидина дает шаровидные, черные мелкие ягоды: в III.4.3. Феофраст писал, что плоды кизила поспевают около летнего солнцестояния и что ягоды свидины несъедобны, т. е. использовал здесь сведения, полученные от македонян, которые считал, видимо, более верными. Тем не менее, по характерной для него объективности, он счел нужным привести и сведения из своего троадского источника. Сам ои, несомненно, не видел ни кизила, ни свидины: иначе не сравнил бы их листьев с миндальными. Кизил принадлежал, видимо, к числу деревьев, которые разводили в садах: их сажали косточками и черенками. Что касается замечания о нескольких плодах на одном черешке и о том, что обстоятельство это делает кизил похожим на маслину, то сам Феофраст говорил (I.11.4), что особенностью этой отличаются только некоторые виды маслин.
В «Указателе» Горта κἐδρος Феофраста отожествлен с Iuniperus oxycedrus L: можжевельником красным или красной арчой; ἀρκευθος же — с Iuniperus phoenicea L. Вот те противоречия определений и названий, с которыми приходилось иметь дело Феофрасту: 1) есть два вида можжевельника; 2) только один («жители Иды»); 3) называют и можжевельник и ἀρκευθος одинаково — κεδρος, добавляя только для можжевельника определение «острый». Описав вполне правильно листья можжевельника красного, Феофраст, ничего не сказав о «ликийском и финикийском» (потому ли, что у него не было для них никакого материала, или же потому, что свидетельство жителей Иды казалось ему более авторитетным), переходит к ἀρκευθος, который «зовут просто кедром», и к можжевельнику красному, который носит имя «острого кедра».
Ягода у красного можжевельника не желтая, а желто-красная.
Мы не знаем, кто был этот Сатир, но упоминание о нем и вообще все это место принадлежит к числу важнейшихи очень редких в древней литературе мест, которые дают возможность более или менее отчетливо, представить себе способ работы данного писателя. Сатир был отправлен в Аркадию для собирания ботанического материала. Собирание это происходило через людей, имевших постоянно дело с лесом: аркадским дровосекам даны были определенные задания приносить образцы таких-то-и таких-то растений. Они же сообщали сведения о качестве древесины и о разных особенностях дерева, в данном случае, например, о сроках поспевания ягод. То обстоятельство, что Феофраст ничего не говорит о том, кто был этот Сатир, очень показательно: ои обращался к людям, которые этого Сатира знали так же хорошо, как и он сам.
Μεσπίλη σατάνειος в «Указателе» Горта отожествляется с Mespilus germanica, мушмулой обыкновенной; μεσπίλη ἡ ἀνθήδων — с Crataegus orientalis, a μεσπίλη ἡ ἀνθηδονείδης — с Crataegus oxyacantha, боярышником, обыкновенным. С плодами и цветками все более или менее правильно: плоды мушмулы действительно обладают вяжущим вкусом; цветки мушмулы, а до некоторой степени и цветки боярышника, похожи на миндальные, за вычетом окраски, что отмечено и Феофрастом. Дальше начинается ряд трудностей, которые Виммер думал устранить, предположив, что вслед за описанием цветков идет пропуск, так что, о каком из трех деревьев идет речь, сказать трудно. Описание листа во всяком случае-никоим образом не подходит к мушмуле с ее ланцетовидными, почти цельиокрайними листьями. Феофраст, по мнению Шнейдера,* описывает здесь лист, принадлежащий растению, которое Линней назвал Crataegus azarola, а Скополи — Pirus azarolus. Не берека ли это, Pirus torminalis Ehrh.? Дерево это может быть названо высоким (10—25 м); его перисто-лопастные листья с заостренными, по краям мелко-пильчатыми лопастями вполне подходят к описанным Феофрастом листьям; его ягодообразные мелкие плоды становятся съедобными только после долгого лежания.
__________
* J. Schneider. Theophrasti Opera. 1818, III, стр. 212—215.
Говоря о круглых и яйцевидных ягодах рябины, не имел ли в виду Феофраст в первом случае рябину обыкновенную — Sorbus aucuparia L., с ее шаровидными плодами, а во втором — рябину крупноплодную — Sorbus domestica L., плоды которой имеют грушевидную форму? Рябина описана у Феофраста превосходно: он, видимо, наблюдал ее сам, что видно из описания листа, указания разницы между молодыми и старыми листьями, сопоставления отдельных листочков с листьями лавра. Под «булавой» (κορύνη) Феофраст разумеет густые ветвистые соцветия рябины: сравнение, надо признать, очень удачное. «Старый» передано у Феофраста словом γεράγδρυον, несомненно заимствованным из народного языка. Сибторп находил рябину в горах Греции, Македонии и Фракии.
Κἐρασος — Prunus avium L., черешня. Высота ее 6—10 м; Феофраст дает ок. 10½ и объем ствола внизу ок. 1 м. Уже Скалигер (его комментированное издание Феофраста вышло в 1584 г.) справедливо заметил, что толстые и жесткие листья никак не могут сделать дерево приметным издали. Шнейдер, чтобы исправить эту несообразность, предлагал поменять местами две следующие строчки так, чтобы получилось: «... листья толще ... кора по гладкости и цвету такова, что дерево можно заметить издали; толщиной она похожа на липовую...».
Феофраст дает три направления, по которым кора обрастает дерево: 1) вертикальное, 2) круговое, 3) спиралью. Альберт Великий («О растениях», II.372) говорит, что у одних деревьев кора сдирается в направлении сверху вниз, а что «есть другой вид коры, которая никоим образом не снимается в вертикальном направлении, а обдирается кругами поперек дерева, как это наблюдается у черешни, у сливы и у многих других растений». Надо заметить, что кругами обдирается не самая кора, а ее поверхностный слой, пробка, у таких деревьев, как береза, черешня, вишня. Как может спираль напоминать фигуру листа? Шнейдер объяснял это так, что лист по своему контуру представляет эллипс, и Горт повторяет это объяснение. Не проще ли представить себе фигуру (слово διαγραφή имеет значение и «геометрической фигуры») листа, свернутого спиралью в трубочку? Аналогия была бы полной: спираль черешневой коры также суживается кверху, как спираль скрученного листа.
Т. е. по спирали: в переводе принята конъектура Шнейдера: ούτως — ἀλλως.
Феофраст знал, какое значение для жизни дерева имеет кора (ср. IV.15.1), — ои различал в коре два слоя: поверхностный (ό ἐπιπολής) или, как ои называет его здесь, употребляя пропавшую при переводе прекрасную по своей выразительности и точную метафору — «верхний хитон», который можно было снять без вреда для дерева, и внутренний, «главный» (κύριος), лишившись которого, дерево гибнет.
Нельзя ли под мягкостью косточек черешни понимать то, что они легко раскалываются, имеют тонкую скорлупу и большое ядрышко? То же говорится о мягкости семян и для других растений, в действительности имеющих такую же твердую скорлупу.
Ἀκτη — Sambucus nigra L., бузина черная. Длину ветвей бузины Феофраст исчисляет в 2½ м с лишним.
«Корабельным шлемом» называлось обитое железом бревнышко, выступавшее над носом корабля и являвшееся самой крайней частью корабля.
Листья бузины приобретают красноватый оттенок только во время листопада.
Это перистый лист. Феофраст первый описал его, и он неизменно уточняет свое описание: ср. описание листа ясеня, рябины и бузины.
Описание бузины можно считать, невзирая на некоторые неточности, объясняемые, может быть, ошибками рукописного предания (красноватый цвет листьев; угловатость молодых веток), правильным и ясным. Сделал его Феофраст, пользуясь данными своих источников, или на основании собственных наблюдений? Вряд ли он сам проделывал опыты, на основе которых установил свойства древесины, и вряд ли занимался корчеванием бузины: внимание, обращенное на прочность бузины, на средства, которыми эта прочность достигается, на изменения, происходящие с ней во время ее заготовки, слова народного и технического языка в описании (γεράνδρυα, περικεφαλαία, λοπιζεται), упоминание о тросточках, — все говорит, что источником в данном случае для Феофраста был какой-то столяр. Но лист описан Феофрастом de visu, с мастерством и четкой ясностью, обычными у него в описаниях листа.
Интересно отметить разницу в описании соцветия у рябины и у бузины: у рябины «гроздеобразный цветок свисает одной булавой»; буквально «расщепленный черешок» бузинного соцветия, конечно, менее живописен, но зато более точен и ясен: мы видим, как Феофраст работает иад созданием терминологии, подходящей для его предмета.
Почему посвященные в мистерии красили себе руки и лица бузинным соком, мы не знаем; никаких сведений по этому поводу у других авторов нет. Место это испорчено, но смысл его вполне ясен.
«Черная ива», по указанию Горта, — это Salix amplexicaulis Bory et Charb.; «белая» — Salix alba L., ива белая, ветла. Какую карликовую иву имел в виду Феофраст, сказать трудно. Шпреигель называет, в качестве одной из возможных, Salix retusa L., растущую по горам Греции. Под «этим деревом» следует разуметь иву вообще, а не какой-нибудь один вид ее. Иву греки считали бесплодным деревом.
Πτελεα Горт отожествляет с Ulmus glabra; όρειπτελἐα, «горный вяз», по мнению Брецля (ук. соч., стр. 15), — это (Ulmus campestris L., ильм полевой: это высокое (от 10 до 40 м) дерево, с листьями, в точности соответствующими описанию Феофраста. О поделках из вяза и употреблении его в судостроении Феофраст подробнее говорит в V.3.5, 6.6, 7.3 и 6. В III.7.3 он говорит о «гроздьях» у вяза: цветки вяза, следовательно, были им замечены, хотя ои и не знал, что это цветки. Под «сумочками» надо понимать вздутия на листьях (галлы), вызываемые особыми насекомыми, прокалывающими лист. В этих вздутиях находилась клейкая жидкость, которую в древности употребляли как лекарство от рай. «Особые сережки», появляющиеся на вязе осенью, — это, конечно, его крылатки.
Λεύκη — Populus alba L., тополь серебристый; αίγειρος — Populus nigra L., осокорь. Осокорь бывает до 25 м высотой, серебристый тополь — 20—30 м, так что назвать осокорь более высоким деревом вполне возможно, листья же обоих деревьев непохожи.
Κερκίς — Populus tremula L., осина. (В I.11.2 упоминается Cercis siliquastrum L., иудино дерево, багрянник, по-гречески одноименное с осиной). Осина описана очень верно, только верхняя и нижняя стороны листа по цвету довольно различны: верхняя — темнозеленая, нижняя — серебристо-серая.
Κλήθρα — Alnus glutinosa Gaertn. var. oblongata Wall. Ольха — обычное дерево по всей южной Европе. После слова «поверхностные» имеется лакуна; утрачено описание сережек и, вероятно, соплодия, напомнившего Феофрасту ягоды лавра.
Σημύδα: Плиний Старший («Естественная история», XVI.74) перевел это название через betula — «береза». Описание Феофраста никакие подходит к нашей березе, и уже Роберт, издавший со своими дополнениями комментарии Скалигера к Феофрасту (1584), заметил, что не стоит гадать о дереве, о котором нам почти ничего не известно кроме имени. Шпренгель, однако, пренебрег его советом и отожествил σημύδα с Sara-bucus racemosa L., которая, по указаниям Сибторпа, росла по горам в Аркадии. «Ее ствол и сучья, — пишет он, — коричневого цвета с белыми пятнами, т. е. пестры; перистый лист похож на лист грецкого ореха, из ветвей можно в крайнем случае сделать легкие тросточки, но ни на что другое она не годится» (указ. соч., т. II, стр. 114).
Κολυτἐα — Colutea arborescens L., пузырник. Шнейдер считал, что описание этого дерева попало сюда из другого места; ср. III.17.2. Вим-мер сомневается в подлинности всего этого отрывка. Наличие антитез во второй его части («в широком стручке, а не в узком»; «семечко маленькое, а не большое») заставляет предполагать, что подлинный контекст был другим, в котором Феофраст описывал пузырник, сравнивая его с каким-то деревом.
Καρύα ἡ Ἡρακλεωτική — Corylus avellana L. var., лещина, лесной орех. Сравнение лещины с ольхой по величине, причем о лещине говорилось, что она больше, казалось старым комментаторам нелепым. Феофраст имел в виду при этом сравнении не черную ольху [Alnus glutinosa (L.) Gaerth.], а, по всей вероятности, зеленую (Alnus yiridis DC.) — кустарник, вышиной 2—3½ м, с листьями, действительно очень похожими на листья лещины, причем у лещины они шире. Круглые орехи дает Corylus tubulosa W., дико растущий в восточном Средиземноморье. У нас эти орехи известны под именем фундука. О сережках — см. III.7.3.
Τερμίνθος (или τερἐβινθος) — Pistacia terebintus, терпентинное дерево. Разницу в окраске его плодов не наблюдал ни один из ботаников нового-времени: все они вначале светлозеленого цвета, с тремя яркокрасными бороздками вверху, а потом становятся пурпурно-красными. Феофраст не упустил случая подчеркнуть значение места для каждого дерева: терпентинное дерево в Европе представляет собой куст; в Сирии — это прекрасные высокие деревья. Краткость описания перистого листа у терпентинного дерева показывает, насколько Феофраст освоился с этим новым понятием (ср. описание рябинового и бузинного листа). Сумкообразные углубления — это галлы, покрывающие иногда все дерево и достигающие порой величины грецкого ореха. Местные жители собирали их в июне и употребляли для окраски шелковых тканей.
Πύξος — Buxus sempervirens L., самшит обыкновенный. Феофраст (IV.6.I) как южанин относит самшит к числу холодолюбивых растений; в Вавилоне он приживался с трудом. Дерево это чрезвычайно ценилось-за твердость, плотность и прочность своей древесины. Самшит называли черным деревом северных и западных стран. Он в изобилии рос на горе Китор, близко подходившей к Черному морю и находившейся в Пафла-гонии. Существовала даже поговорка, аналогичная нашей — «возить дрова в лес»: «привез самшиту на Кнтор». Что касается прекрасного самшита на Кирне (ныне Корсика), то греки, с давних пор освоившиеся с берегами Италии, Галлии и Испании, весьма смутно представляли себе в этих землях места, удаленные от моря. Корсика была полусказочной страной, о которой еще Диодор мог писать как о счастливой стране, населенной добродетельными и справедливыми людьми. Легенда о самшитовых лесах на Корсике возникла, несомненно, на основе древнего представления о полном тожестве крайнего запада с крайним востоком.
Мед из цветов самшита и на.Киторе должен был отличаться неприятным вкусом и запахом.
Κράταιγος — Crataegus Heldreichii Boiss., боярышник. См. эту же книгу 12.5—6 и примечания к этому месту.
Кермесный дуб называется так потому, что на нем живет кермес, или дубовый червец, в котором имеется красильное вещество красного, цвета. Греческие и римские красильщики употребляли его в большом: количестве для окраски в пурпурный цвет. По словам Плиния («Естественная история», XVI.32), кермес «дает беднякам Испании половину податей», выплачиваемых Риму. Женская особь этого насекомого прокалывает кожицу листьев, куда кладет яйца и где выводятся молодые насекомые. В этих местах образуются постепенно увеличивающиеся наросты, похожие на чернильные орешки, но только с зеленовато-синей окраской, и покрытые белым налетом. Их и имеет в виду Феофраст, говоря о «тёмнокрасных ягодах». Ремнецветник, растущий на дубах (Ἰξία), называется и по-ио-вогречески όξος — это Loranthus europaeus Jacq., который находили на дубах и современные ботаники. Нашу омелу (Viscum album L.) Сибторп часто встречал на Парнасе на соснах и пихтах.
Это одна из форм Quercus ilex L., который Далешамп назвал «аркадским смилаксом», а Баугин — «смилаксом Далешампа» (Hist., I, табл. 2, стр. 101).
Этот «пробковый дуб» является одной из форм Quercus ilex L. Элея — см. примеч. 21 к этой книге. «Ακυλος — Кирка (см. примеч. 97 к кн. V) бросала желуди и akyloi спутникам Одиссея (Х.242).
Земляничное дерево: здесь идет речь об Arbutus unedo L., земляничном дереве обыкновенном. И земляничное дерево и пираканту путешественники находили на Пентеликоне и на известняковых скалах Арго-лиды. Это красивый куст или деревцо в 3—5 м высоты, с большими продолговато-ланцетными блестящими листьями и повислыми кистями белых цветков. Цветки эти описаны у Феофраста очень наглядно и верно: лепестков у них чет — это сростнолепестные цветки.
Κάρνειος — слово неизвестного значения; может быть, испорченное. Шнейдер предлагал читать κίονος Δωρικού — «барабан дорийской колонны».
Это скумпия — Cotinus coggygia Scop. (Rhus cotinus) небольшой кустарник, с цельными листьями и зеленоватыми цветками. Последние большей частью бесплодны и скоро опадают; цветоножки же, снабженные длинными волосами, удлиняются и образуют характерную пушистую метелку. Это явление имеет в виду Феофраст, говоря о «превращении плода в пух». Вероятно, он неоднократно его наблюдал.
Тирреиия — Этрурия, нынешняя Тоскана.
Пробковый дуб обрастает неправильно растрескивающейся пробковой корой, которую снимают особым топором, надрубив кругом и вдоль, стараясь никак не повредить заболонь. Новую съемку коры производят через определенный промежуток времени: кора нарастает лет в шесть-девять. Срок в три года, указанный Феофрастом, слишком мал. Совет снимать всю кору вполне понятен: если оставить где-нибудь старый слой, то новый нарастет неравномерно. Шпренгель напрасно настаивал, что дуб, о котором здесь идет речь, — это Quercus pseudosuber Santi: один такой признак, как крепкая древесина, не подходит к этому дубу, отличающемуся губчатой древесиной без ядра.
Растение, о котором идет здесь речь, — это эолийский ракитник, Cytisus aeolicus Guss., принадлежащий, как и все ракитники, к сем. мотыльковых (его не следует смешивать с colutea — пузырником, о котором шла речь в III.14.4). Всевиды ракитника — кустарники, но золотой дождь, например Laburnum anagyroides Medic. (Cytisus laburnum L.), образует настоящее дерево до 5 м высоты, а эолийский ракитник бывает и выше. Подробности относительно посадки этого растения красноречиво свидетельствуют о том, что его прилежно разводили, так как оно доставляло превосходный корм для скота. Что подразумевать здесь под «боковыми побегами»? Обычно ἀπζράβλαστος говорится о растении, не имеющем таковых. Откуда же тогда резать палки, как не из ствола, начиная, естественно, с верхушки, что, по словам Феофраста, обрекает ракитник на гибель. Не разумеются ли здесь под «боковыми побегами» те побеги, которые окружают главный ствол порослью и называются по-латыни stolones, а по-русски «волчками»?
См. примеч. 129 к этой же книге; КсХсш* — Salix cinerea L., ива пепельная — кустарник, часто встречающийся в Греции. Листья округло-эллиптические («напоминают вязовые, но более продолговаты»); снизу серо-войлочные, сверху зеленые («с обеих сторон зеленые, но с беловатым оттенком на нижней стороне»). Расположение жилок описано очень точно. «Глазками» Феофраст называет, вероятно, почковидные прилистники, по сходству их формы с формой глаза.
«Александрийский лавр» — иглица, см. I.10.8 и примечание к этому месту. «Колючий мирт» — это Ruscus aculeatus L «Александрийский лавр» Сибторп встречал на Афоне, а «колючий мирт» — на всех горах Греции.
Amelanchier rotundifolia (Lam.) Dum. — Cours, ирга круглолистная. Она. хорошо описана Феофрастом. Это кустарник; его округло-овальные, тупые и пильчатые листья можно сравнить с липовыми; сероватый цвет их объясняется тем, что они с нижней стороны бывают сперва войлочно-серыми. То обстоятельство, что Феофраст знает их только как серые, войлочные, и ничего не говорит о том, что позднее они становятся голыми, свидетельствует о том, что он не наблюдал за иргой in situ, а либо передавал сообщенные ему сведения, либо имел в своем распоряжении «гербаризированные» части этого растения. Цветок действительно напоминает цветок мушмулы, и цветут и мушмула и ирга весной. Плод ирги может напомнить маслину, но он круглее, сладок и съедобен, но только не крас-лого, а темносинего цвета. Плода, следовательно, Феофраст не видел, а источник его, хорошо подметивший сходство между иргой и мушмулой, приписал, по-видимому, буроватый плод мушмулы ирге. Называя ядро ирги «сердцем», Феофраст хочет подчеркнуть его особую твердость. Наличие сведений о древесине и ее свойствах, а также о свойствах корней заставляет думать, что они получены от людей, корчевавших иргу и заинтересованных качествами ее как лесного материала. По всей вероятности, это были дровосеки с Иды.
Фалакры — местность неизвестная. Старые комментаторы, в том числе и Шпренгель, считали, что здесь речь идет о чернике, которую
Сибторп в большом количестве находил на мисийском Олимпе. Перевод всего места дан по исправлению Шнейдера, без которого весь абзац совершенно непонятен.
Это Vitex agnus castus L., который действительно бывает двух видов: один, меньший, — с узкими листьями и белыми цветками, другой — с широкими листьями и тёмнокрасными цветками.
Дальше идет пропуск; следующие слова «все оии...» заставляют предполагать, что им предшествовало описание различных видов держидерева; ср. IV.3.3. Плод держи-дерева — сухой, деревянистый, нераскры-вающийся, с широким кожистым крылом в виде оторочки, круглой формой своей действительно напоминает лист и содержит три семени. Диоскорид (I.21) тоже говорит, что этими семенами лечили от кашля. Кустарник этот неразборчив к почве и может расти и по сырым и по сухим местам. Крушина, с которой Феофраст сравнивает держи-дерево, — это Rhamnu& alaternus L.
Шпренгель полагал, что Феофраст говорит о Rubus idaeus, высоком, прямо растущем кустарнике, и о Rubus caesius, которая действительно-«клонится к земле». «Собачья ежевика» — это Rosa sempervirens, которую Сибторп встречал чуть ли не в каждой живой изгороди в Греции (Prodr. fl. graec, 1,348).
Толченые плоды сумаха дают порошок тёмнокрасного цвета, кислого, пряного вкуса; он употребляется на Востоке как приправа к пище. Об этом употреблении плодов сумаха пишет и Диоскорид (I.147): «Сумах, употребляемый в пищу, некоторые называют «красным»: это плод так называемого «дубильного» сумаха». О таком употреблении плодов сумаха говорил уже Солон (VI в. до н. э.). Высушенные листья и ветви сумаха дают прекрасный дубильный материал. Кроме дубильной кислоты в сумахе содержится еще красящее желтое вещество; в настоящее время сумахом пользуются при окрашивании шелка в черный цвет.
Ахарны — местечко в Аттике, в километре с лишним к северу от Афин.
Относительно разницы в листьях у плюща см. примеч. 97 к кн. I, где дано правильное объяснение. Здесь Феофраст его только предчувствует: «... разница была бы только в возрасте...». по-видимому, в распоряжении Феофраста не имелось достаточно наблюдений над переходом плюща из одной стадии в другую, поэтому он еще не сделал выводов, высказанных в I.10.1.
Схему плющей у Феофраста см. на стр. 422.
Сассапарила — Smilax aspera L. — описана хорошо и точно: у нее дугонервный лист с 7—9 жилками, выходящими из основания листа, белые душистые цветки и красные плоды.
«вот эта тонкая жилка» — одно из нескольких мест (III.7.3; IV.7.1), которые наводят на мысль, что Феофраст читал своим ученикам лекции по ботанике, сопровождая их показом соответственного материала.
ἴουλος: здесь слово это, бесспорно, имеет значение «усика»; обычно же Феофраст обозначает им сережки.
Описание бересклета стоит, по-видимому, не на месте: оно должна было бы находиться среди описаний растений, характеризующих- определенную местность.
Северо-западная часть острова Лесбоса была очень гориста; там v. находилась гора Ординна, упоминаемая Феофрастом.
Совершенно неподходящее сравнение: по-видимому в тексте какая-то путаница, так как цветы бересклета, зеленоватые и невзрачные, ничего общего с левкоем не имеют. Плод и листья описаны правильно.
Где в Аркадии, самой большой центральной области Пелопоннеса, со всех сторон окруженной горами, находилась Крана и что собой представляло это место — деревню, городок, речку или холм, — неизвестно.
Киллена — высокая (около 2374 м) гора на севере Аркадии, со множеством пропастей. В древности была покрыта богатой и разнообразной растительностью. Теперь — Зирия.
Идейские горы — центральная горная цепь острова Крита с главной вершиной Идой (высота 2460 м), почти всегда покрытой снегом. Теперь — Псилорити. «Белые горы» — главная горная цепь западного Крита. Они немного выше Иды; снег покрывает их вершины до середины лета, но «Белыми» их назвали, вероятно, не из-за этого, а за ослепительный блеск их беловато-серого известняка. Теперь — Мадара.
Вся первая глава этой книги дает превосходный образчик экологических интересов Феофраста: он внимательно и подробно отмечает и любовь растения к определенному месту, и те свойства, которые оно приобретает в зависимости от определенного места. Он считал, что распределение растений по отдельным местам- и странам зависит: во-первых, от места и климата, где эти растения могут итти в естественных условиях; во-вторых, от того, насколько они поддаются акклиматизации при искусственном их разведении.
Фраас (см. примеч. 39 к кн. I) считал, что это Ficus sycomorus var. foliis ulmi.
Разумеется «египетская шелковица», о которой речь шла выше.
Некоторые полагают, что это Cordia myxa L., другие — что Mimusops Schimperi.
Этезии — буквально «ежегодно возвращающиеся». «Древним грекам был хорошо известен летний северный ветер под именем «этезий»...
Оии появляются в Эгейском море часто уже в мае, сменяясь иногда штилями и южными ветрами; чем дальше продвигается лето, тем сильнее преобладание этезий; в августе они дуют почти исключительно; в октябре их господство оканчивается» (Филиппсон, Средиземноморье, 1911, стр. 104).
«Желудь» — баланит, слоновое дерево, названное так потому, что слоны очень любят его побеги.
«Дерево, приносящее couci» — это пальма, которую арабы называют дум-пальмой, а древние египтяне звали «мамой», что означает «разделенный на две половины»; ствол этого дерева, в противоположность другим пальмам, ветвится вильчато, причем развилок имеется не только у главного ствола, но и у основных суков, — признак, точно известный Феофрасту. Плод этой пальмы назывался у древних «куку».* Феофраст знал местное название плода, но не дерева, и назвал по плоду все дерево «куконосным». Дум-пальму усиленно возделывали в фараоновском Египте; в саду у Анныг писца времен Тутмеса I (XVIII династия), было 120 таких пальм (финиковых 160). Теперь в нижней долине Нила этого дерева нет: оно растет только в Верхнем Египте и в Нубии.
__________
* V. Lогеt. La flore pharaonique. 1892, стр. 31.
Буквально — «колючка».
Фивы — один из старейших египетских городов, древнейшая столица фараонов. Развалины его покрывают значительное пространство. Среди этих развалин расположились четыре небольших городка — Карнак, Луксор, Мединет-Абу и Гурну — и несколько деревень. Номами в Египте называли округа. Фиванский округ был расположен вокруг Фив.
Молодые маслины. Под ними цветущие ветреницы. Вдали видны Фивы.
При изготовлении оливкового масла греки клали в него соль.
Это Mimosa asperata L. Описание Феофраста удивительно по своей живописной точности: «обвисают» — по-гречески συμπίπτειν; «падают вместе» превосходно передает то быстрое движение, каким смыкаются отдельные листочки, обвисающие вместе с черешком, как это бывает с увядшим, обвисшим листом. Через некоторое время жизнь опять возвращается к ним (άναβοώσκεσθαί) и они опять «полны сил» — греческое θάλλειν дает представление о полных сока, бодро развернувшихся листочках.
В настоящее время мимозы этой в. окрестностях Мемфиса уже нет. Самая северная граница проходит около храма Ком-Омбо, где ее нашел в 1882 г. Швейнфурт. Бедуины, сопровождавшие его, увидев, как сжимаются от прикосновения его руки листья мимозы, решили, что Швейнфурт колдун и чародей, и успокоились только тогда, когда это «чудо» неоднократно повторилось под руками всех их одноплеменников.
Горт считает, что весь § 12 стоит не на своем месте: по его мнению, — это продолжение описания египетской сливы, которым заканчивался § 10.
Ливия: Геродот употреблял название Ливии в двух смыслах: обозначал этим именем всю Африку и одну из частей ее, в которой различал: 1) населенную и возделанную полосу по берегу Средиземного моря (к западу от Египта), 2) более южную, богатую только дикими зверями, и 3) лежащую за ней в глубине страну, песчаную и пустынную, усеянную, однако, множеством оазисов. (Эти оазисы среди пустыни заставили Страбона сравнить Ливию с пятнистой леопардовой шкурой). Феофраст понимает Ливию во втором — узком значении слова.
Насамоны — ливийское племя, жившее к юго-западу от Киренаики; (см. примеч. 19) до середины Большого Сирта.
Храм этот, самый знаменитый из храмов Аммона, находился в оазисе Аммонии (теперь Сивах), расположенном посреди Ливийской пустыни в 12 днях пути на запад от Мемфиса. Оазис был известен своими соляными копями. Аммои — древнее египетское и ливийское божество, которого отожествили с греческим Зевсом. Поэтому его широко чтили в Греции, и сам Александр Македонский посетил его храм в Аммонии. \
Киренаика — страна на северном берегу Африки, между Большим Сиртом на западе и Египтом на востоке, на месте нынешнего плоскогорья Барки, граничащая на юге с Ливийской пустыней, но благодаря обильным зимним и весенним дождям и множеству источников богатая вином, оливковым маслом и лесом. Здесь в VII в. до н. э. основали колонию Кирену греческие переселенцы с острова Феры (один из Кикладских островов). Первым царем Киреиы был Батт. Благодаря мореходству и торговле Киреиа достигла высокой степени процветания и после продолжительной и жестокой борьбы с Египтом и Карфагеном стала независимой. В 321 г. египетский царь Птолемей подчинил Киренаику своей-власти; в 67 г. до н. э. последний представитель Птоломеев, Апион, завещал Киренаику римлянам.
Киренейский лотос: ююба, грудная ягода, Zizyphus lotus (L.) Lam., лучше всего растет в Африке, возле Сиртов. Плод действительно похож на боб и, созрев, приобретает желтый или пурпурный цвет.
Они жили на северном берегу Африки, вокруг Малого Сирта и на острове Менинге. Гомер в IX песне Одиссеи рассказывает о них, что они питались цветами лотоса, дававшими забвение тому, кто их отведает. Этого растения (см. следующее примечание) по берегу Малого Сирта очень много: туземцы делают из него нечто вроде вина и употребляют плоды лотоса в пищу.
Это кустарниковое растение из семейства крушинных (Rhamnaceae)-Родина его — северная Африка; плоды его — костянки, величиной со-сливу, очень вкусны и издревле употреблялись местным населением, в пищу.
Правитель Киренаики, отправившийся в поход против Карфагена в 308 г. до н. э.
Zizyphus spina christi (L.) Willd. со съедобными плодами.
Эвеспериды — местность в Киренаике, где находился город Геспе--риды, названный впоследствии в честь жены Птолемея Эвергета Вероникой. Теперь — Бен-Гази.
Оргия — 1.85 м. Глубина колодцев, о которых дальше говорит Феофраст, равнялась, следовательно, 185 м.
Греческое войско шло к оазису Сивах, где был храм Аммона (см. примеч. 18 к этой же книге), который хотел посетить Александр Македонский, через Ливийскую пустыню. На этой странице в словах Феофраста оживают впечатления от этой пустыни, единственной известной до Александра.
Мер — священная гора богов у индусов (древнеиндийское: Меру), там, где Гималаи в своем северо-западном конце скрещиваются с цепью Парапамиза (индийский Кавказ), идущей с востока на запад. На этой горе, по одной из версий мифа, и родился Дионис, пришедший из Индии к грекам.
Войско Александра в последний раз видело плющ в Македонии и, вероятно, еще на абхазском побережье. И когда в Гималаях перед глазами греков предстали деревья и скалы, увитые плющом, то «македоняне, обрадовавшись плющу, которого давно уже не видели (в индийской земле нет плюща и нигде нет у них виноградных лоз), поспешно наделали из него венков и, увенчав себя ими, воспели песнь Дионису» (Арриан, Анабазис, V.2.5). Как видим, греки привыкли соединять в своем представлении виноградную лозу и плющ. Плющ — Hedera helix L. — действительно имеет почти тот же ареал распространения, что и виноградная лоза, но только заходит дальше к северу и поднимается выше по горам. Это украшение горных лесов Непала. Плющ достигает здесь исключительной силы и высоты, плоды на нем желтые, круглые: плющ этот принадлежит к тому же виду, который растет и во Фракии и который древние считали преимущественно плющом Диониса.
Мидия (древнеперсидское: Мада = срединная земля) граничила на востоке с Парфией и Гирканией, на юге с Персидой и Сузианой, на западе с Ассирией и Арменией, на севере с Каспийским морем.
Шнейдер считал, что в тексте имеется лакуна; того же мнения придерживается и Горт. Смысл фразы действительно неясен. Что «окружает» или «замыкает» Мидия? Ход мыслей в дальнейшем, видимо, тот, что так как Мидия (через Армению) примыкает к Черному морю, то растения — уроженцы Греции — могут прижиться и в Мидии.
Гарпал — знатный македонянин, друг детства Александра Македонского, который поручил ему во время похода в Азию заведывание военной казной. Живя в Вавилоне, Гарпал, между прочим, занялся акклиматизацией растений в парках новой столицы мира. Феофраст выделяет здесь несколько групп растений: 1) местные растения, привыкшие к тамошним почве и климату; 2) те, которые, как, например, плющ, вовсе не росли в новых условиях, 3) которые «смогли жить», но, очевидно, полного развития не достигали. Страбон сообщает, со слов Мегасфена (историк и географ Индии IV—III в. до н. э.), что «за Евфратом плющ, лавр, мирт и другие вечнозеленые растения имеются только в парках; их мало, и они живут только потому, что о них очень заботятся» (География, XV С 711). Сюда же относились и такие северные деревья, как самшит (Buxus sempervirens L.) и липа (Tilia argentea Des.), из которой в Македонии состояли целые леса. В Малой Азии ущелья гор, спускавшихся к Черному морю, были покрыты самшитом. Для обоих деревьев в Вавилоне было слишком жарко. Плющ, который также любит прохладу, не рос вовсе в вавилонских парках.
Индийское или персидское яблоко — Citrus medica L. Стоит отметить большую точность в описании этого дерева, которое греки впервые увидели в Мидии. Французский ботаник Риссо, написавший в начале прошлого века монографию о семействе померанцевых, говорит, что в персидской провинции Гилян, входившей когда-то в состав древней Мидии, и до сих пор растет «индийская яблоня», внешний вид которой совершенно соответствует описанию Феофраста: прямой, серого цвета ствол, в беловатых пятнах, ветвистый, с длинными колючками — совсем, как у груши, с которой Феофраст сопоставляет новое для него дерево. Листья сравниваются с листьями Arbutus andrachne L. по форме (ὅμοιον) (почти круглые у основания, заостренные на верхушке, зубчатые, с коротким черешком) и по величине (ἴσον).
В XVIII и XIX вв. для этой же цели пользовались листьями лимона.
Слова «смертельного» и «его дают с вином, оно вызывает расстройство желудка и выводит яд», принятые Виммером в текст, взяты из Афинея, цитирующего Феофраста. Они послужили основанием для широко распространенного раньше в Европе убеждения, что лимон является превосходным противоядием, но принадлежат именно Афинею; который вставил их от себя в текст Феофраста.
Мидийские садовники рассказали солдатам Александра Македонского об уходе за лимоном весьма вразумительно. Стоит сравнить со словами Феофраста рассказ Риссо: «Когда парижские садовники хотят вырастить эти деревья, они покупают в марте или в апреле у кондитеров выжатые лимоны. [В южной Европе, где дерево это растет на открытом воздухе, сажать его лучше всего в феврале или в марте]. Они сажают зернышки в грядки, старательно вскопанные, или в горшки с хорошей землей, которую поливают слегка, но часто [ср. у Феофраста: «... семена сажают весной в тщательно обработанные грядки и поливают через три-четыре дня», «...сажают и в цветочные горшки...»]. На следующую-весну надо посадить каждое растеньице в особый горшок [на юге высаживали с грядки прямо в землю]... в жарком климате деревья лучше идут в земле плотной, а не в легкой: в такой, куда легко проходит вода»; ср. у Феофраста: «Следующей весной, когда растеньице окрепнет, его пересаживают в землю мягкую, сырую и не очень легкую...».
Греки видели уже богатые урожаи в Египте: Cordia myxa L. круглый год стоит покрытая плодами (см. IV.2.5); несколько раз можно снимать урожай с сикоморы (Ficus sycomorus L.). Тем не менее «индийская яблоня», на которой только что завязавшиеся плоды висят рядом, со спелыми, привела их в изумление.
Это пестик, заметить который на цветке Citrus medica очень легко: он настолько велик, что выдается из цветка (если не столбик, то во всяком случае рыльце). Местные садовники сообщили пришельцам, что цветки, в которых нет такого веретена, бесплодны: таким образом, значение пестика было установлено.
Буквально — «в продырявленные горшки». В цветочных горшках, в древней Греции, так же как и у нас, делали отверстия в дне.
См. I.7.3.
Баньян представлял собой дерево, подобного которому греки, нигде и никогда еще не видели. Самым поразительным в этом дереве были воздушные корни, и точность, с которой Феофраст определил эти. висячие побеги как корни, по одному описанию их, не видя дерева, заслуживает внимания. Спутники Александра Македонского и его военачальники, наблюдениями которых воспользовался впоследствии Страбон (XV С 694), считали эти корни ветвями, растущими вниз, и, изумляясь необычайности такого явления, называли баньян «странным деревом». Давая свое определение, Феофраст исходил из отличительного признака, корня: отсутствия листьев и из того обстоятельства, что эти «побеги» вырастают не из молодых веток, а из прошлогодних и более старых. «Ficus indica, — пишет Лассен,* — едва ли не самое изумительное растение на всем земном шаре. Это громадный зеленый храм со многими залами и ходами, с прохладными тенистыми беседками, непроницаемыми для дневного света, как будто созданный нарочно для того, чтобы служить бесприютному первобытному человечеству готовым жилищем». Шимпер** называл баньян «огромным колонным залом». В тени баньяна, непроницаемой для самых жгучих лучей солнца, находили приют и люди, и звери.
Один из путешественников по Индии рассказывает, что под баньяном, росшим на одном острове в нижнем течении Нербуды, останавливались, как в палатке, большие охотничьи экспедиции соседних племен, целые караваны и отряды войск в 6000—7000 человек. Здесь же укрывались целые стаи разных птиц: попугаев, диких голубей и павлинов; заползали и змеи. Дерево это казалось издали одиноким зеленым «курганом. Его в 1773 г. разломал и разнес ураган.
__________
* Ch.Lassen. Indische Altertumskunde.² 1866—1874, т. I, стр. 301 и сл-
** A. F. W. Schimper. PHanzengeographie. 1908, стр. 344.
Две стадии — т. е. около 370 м; объем кроны был, следовательно, около 1300 м; объем ствола — 39.6 м (наибольший) и 26.4 м (обычный). Нет оснований считать эти цифры преувеличенными.
Совершенно не соответствует действительности: листья баньяна достигают, самое большое, 20 см длины. Листья такой величины, о какой говорит Феофраст, имеют в Индии только деревья, принадлежащие к виду Musa, и хлебное дерево: в тексте Феофраста вслед за описанием баньяна идет описание Musa sapientium: по ошибке Феофраст приписал ее листья баньяну.
Плоды баньяна действительно невелики. Они послужили признаком, по которому греки поставили это невиданное дерево в родство с одним из самых знакомых им деревьев — со смоковницей.
На баньяне, по словам Румфа*, плодов иногда не бывает вовсе; иногда ветви его увешаны плодами, но поспевают они не сразу и очень скоро их объедают птицы. Созревание этих плодов приходится па ноябрь — декабрь. Александр Македонский в верхнем Пенджабе был с весны 326 г., когда он перешел Инд, и до осени 326 г., когда он с новым флотом отплыл вниз по Гидаспу (приток Инда, ныне Бегат или Джелам) и оттуда по Акесине (теперь Хенаб). В октябре ои пристал к земле Сидраков; слег здесь больным, и тут греки при слиянии Гидаспа и Акесины разбили свой лагерь. Здесь, наконец, они смогли отдохнуть после утомительного и опасного похода и здесь-то, на небольшом пространстве и в течение недолгого времени, и наблюдали они баньяны. Этим обстоятельством и объясняется то, что плодов на этих деревьях увидели они мало, но Феофраст дал этому другое объяснение («Причины растений», II.10.2): дерево это, «изумительное по своей величине, дает мелкие плоды и в малом количестве, словно потому, что все питание свое оно тратит на рост».
__________
* G. Е. Rumphius. Herbarium Amboinense. 1741, III, стр. 142.
Это банан мудрецов — Musa sapientium L., плоды которого служили и служат обычно пищей для индусских йогов, придерживающихся строгой растительной диэты. Спутников Александра Македонского поразило, что под палящим солнцем Пенджаба эти люди ходили голыми, и они дали им прозвище «гимнософистов, т. е. «голых мудрецов». У Страбона (XV С 715 сл.) сохранился рассказ Онесикрита, одного из спутников Александра, которого .царь отправил к этим мудрецам побеседовать с ними и узнать» об их учении.
Брецль (ук. соч., стр. 194 и сл.) полагает, что этот абзац (кончая: «длиной они локтя в два») относится также к описанию банана. Ученые, сопровождавшие Александра, составляли описание неведомых им доселе стран, занимаясь их географией, этнографией, зоологией и ботаникой, в той мере, в какой возможно было это сделать в условиях места, времени и военного похода. Они не смогли, например, отметить обилия плодов на баньяне; для бананового листа привели размеры, отнюдь не характерные (см. ниже). Все их заметки хранились в вавилонском архиве, где какой-то библиотекарь сделал из них конспект, который и оказался в распоряжении Феофраста, никогда лично не бывавшего в Индии. Чтобы ввести Феофраста в заблуждение, достаточно было автору конспекта, запутавшись самому, прибавить еще «другое дерево». Описание листа этого «другого дерева» сделано с поразительной точностью и целиком подходит к банановому листу; невероятно вообще, чтобы этот лист ускользнул при описании банана от внимания наблюдателей. Превосходно сравнение его с маховыми перьями (στρουθός употреблено здесь в значении «воробей» и вообще всякая небольшая птица). Величина листа достигает 4 м; Феофраст указывает размер в два локтя — около 1 м: очевидно, для описания и .изучения «ученому штабу» был принесен небольшой лист, доставить который можно было с наименьшими затруднениями.
Гррт полагает, что это Mangifera indica L. Не имеются ли здесь в виду несъедобные виды банана?
Это Zizyphus jujuba Lam.
Из этого короткого параграфа следует, что греки видели только-древесину этого дерева, но не живое дерево. По крепости и плотности они сравнивали его с самшитом (см. I.5.4—5). Окраска древесины напоминала Medicago arborea L., с которым в дальнейшем черное дерево и сравнивается. Эбеновые, к семейству которых относится черное дерево, бывают или деревьями или кустарниками. Что касается двух видов черного дерева, то дело здесь обстоит так: у него различаются не два вида, а два разных возраста: черная древесина развита только в ядре у взрослого дерева, которое встречается редко, потому что спрос на него большой. У молодых, еще кустящихся деревьев такой древесины нет, и потому их не трогают, оставляя расти.
Это фисташковое дерево — Pictacia vera L.
Бактрия — одна из северных провинций Персидского царства, лежавшая между западной частью Гиндукуша, Парапамизом и Аму-дарьей (или Хигоном); ныне — Балх.
Это хлопчатник. Его трех- и пятилопастные листья ничего общего не имеют с листьями черной шелковицы (Morus nigra L.), единственной, которую греки знали. Удивительно, что в Индии хлопок и шелковица обозначаются одним именем (tula — хлопок и шелковица; tuta — куст хлопчатника и шелковица). Не в этой ли одинаковости названия кроется причина, заставившая соединить вместе оба столь разных растения и позволившая затем вкрасться ошибке относительно листьев? Непонятно и сравнение с шиповником.
Хлопчатник сажают рядами, оставляя между ними промежуток в 40—47 см. Греки знали до сих пор только одно растение, которое сажали правильными рядами: виноградную лозу. Поэтому сравнение напрашивалось само собой, но источник Феофраста осторожно добавил: «если смотреть издали». Вероятно, рассказ Онесикрита (Страбон, XV С 694) о виноградниках, которые он видел в южной части долины Инда, объясняется тем, что он принял издали ряды хлопчатника за виноградник. Виноградные лозы, как правильно отмечено было в заметках, которыми пользовался Феофраст, растут только в Гималаях (IV.4.11).
Горт считает, что это Sorghum halepense Pers.
Рис обратил на себя особенное внимание греческих пришельцев своей необычной культурой. Аристобул и Мегилл отметили (Страбон, XV С 692), что его сеют на залитых водой участках, что растение достигает четырех локтей высоты и что его убирают при заходе Плеяд, т. е. осенью, в октябре. Сравнение риса с полбой — Triticum spelta L. — было подсказано тем, что зерна обоих растений нужно перед употреблением обрушивать.
Горт считает, что это Phaseolus mungo L.
Александр Македонский «узнал, что горная страна более пригодна для житья, плодородна и прохладна. Южная страна частью безводна [пустыня]; та же часть ее, в которой протекают реки, дышет зноем и подходит больше для зверей, чем для людей: итак, испугавшись, . он прошел через Кофу и повернул к горной стране, обращенной к востоку» (Страбон, XV С 697). Это были Кабул и северо-западные Гималаи.
Риттер* пишет: «На высоте 8540 футов над уровнем моря лежит [в Гималаях] деревня Роги, совершенно скрытая в лесу абрикосовых, персиковых и яблоневых деревьев. На солнечной стороне, вниз по реке находятся виноградники и со всех сторон блестят над ними снежные пики». Виноградники в Индии вообще находятся только высоко в горах. Что касается маслины, то это Olea cuspidata Wall., которая и по мнению современных ботаников (Brandis, Forest Flore, 307) занимает среднее место между культурной и дикой маслиной. Плодов ее греки не заметили, как часто не замечали их и позднейшие наблюдатели. Объяснение этому надо искать в том, что мелкие плоды этой маслины составляют любимую пишу ворон, которые объедают плоды раньше, чем они созревают.
__________
* K. Ritter. Erdkunde. 1832— 1859, III, стр. 770.
Под Арией во времена Александра разумели ту область, которая теперь называется Хорасаном. Balsamodendron Mukul Hook, [правильнее commiphora mucul (Hook.) Engl.] не растет, однако, в Хорасане; ему нужна страна более южная и жаркая. Предположение, что под Арией Феофраст разумел Ариану — страну, лежащую между дельтой Инда и Белуджистаном, — опровергается наличием в Арии Scorodosma foetidum (L.) Bge. — типичного растения именно Хорасана. Вероятно, в источнике Феофраста, в тех заметках и иыписках, которыми он. пользо-нался, произошла какая-то путаница.
Это Balsamodendron Mukul, камедь которого, падающая крупными каплями («слезы» у Феофраста), употребляется индусами для курения в храмах, хотя запах его не из приятных. Растет в Белуджистане, Гедрозии древних.
«белое трехветочное колючее растение» — Euphorbia antiquorum L., растет В Индии, Аравии и Белуджистане. Это характерное растение пустыни, безлистное, с одним простым корнем («вырастает из одного корня» — см. § 13), прямыми и очень острыми колючками, с корой зеленой на молодых частях растения и белой на старых (отсюда и название «белая колючка») и очень своеобразными цветками, которые составляют как бы отдельную группу из трех цветков, сидящих каждый на отдельной веточке (отсюда и название «трехветочное»). На каждом глазке, из которого потом выйдут цветки, сидят по две колючки (Феофраст говорит об одной). Обильный белый сок, вытекающий из этой Euphorbia, отличается большой едкостью, и туземцы, собирающие его, должны принимать .всяческие предосторожности, чтобы он не попал в лицо и особенно в глаза.
Почему растение это назвали геракловым, это вполне ясно: плоские, широкие, книзу суживающиеся части стебля напоминали палицу Геракла, любимого греками мифического героя. Но каким образом можно было резать палки из рыхлой и мягкой (качества, отмеченные источником Феофраста) Euphorbia, это непонятно. Предположение о беспорядке в заметках, находившихся в распоряжении Феофраста и касавшихся этих растений, подтверждается еще тем, что описание Euphorbia antiquorum разорвано на две части: первая находится в § 12, вторая — в § 13, причем эта вторая часть предполагает другое растение: «есть и другое колючее растение».
Euphorbia antiquorum
Слева часть стебля, на ней цветки; справа вверху — цветущая веточка
«Растение величиной с капусту» — Scorodosma foetidum Bge. Головка его, когда оно поспело или стоит в цвету, напоминает цветную капусту; листочки перистого листа темнозеленым цветом и формой походят на лавровые. Растет во множестве в Хорасане.
В тексте имеются лакуны, давно уже замеченные. После εἴ τι φάγοι («если съест») следует дополнить, разумеется, ζῷον («животное»), каковое дополнение и сделано в переводе; какой глагол следовал за ἵπποι («лошади»), сказать трудно.
Плиний, переводивший это место, пишет: «зовя лошадей запахом» («Естественная история», X II.33); в подлиннике стояло, вероятно, что-либо вроде «почуяв», «вдохнув запах». Лошадей «оберегали руками» — διἀ χειρῶν — смысл выражения ясен: им не давали повернуть морду к соблазнявшему их растению.
Гедрозия — ныне Белуджистан.
Это олеандр — Nerium indicum Mill., листья которого содержат яд для животных: в тех местах, где олеандры растут вдоль дорог, лошадям, мулам и ослам надевают на морды специальные мешки, чтобы они не могли отведать соблазнительной зелени.
Путешественники, которые употребляли ветки олеандра в качестве вертелов для жарения мяса, часто становились жертвами отравления, влекшего за собой, если своевременно не было дано противоядие, смерть, иногда в конвульсиях.
Понт — северо-восточная область Малой Азии, прилегавшая на севере к Черному морю, а на востоке граничившая с Великой и Малой Армениями и Колхидой. Фракия: под Фракией во времена Феофраста понимали область от границ Македонии до Дуная. Это центральная, покрытая лесами группа в горной цепи, которая тянулась в направлении с востока на запад внутри греческого материка.В этих горах находилось знаменитое Фермопильское ущелье. Парнас: см. примеч. 16 к кн. III. Пелион — лесистая гора (высота 1618 м) в восточной части Фессалии, к востоку от Бебеидского озера. Осса — покрытая лесом гора в Фессалии, подходящая своими отрогами на юго-востоке к Пелиону. Телетрий — гора в северо-западной части острова Эвбеи, особенно славившаяся обилием лекарственных трав. "
Лаконика — юго-восточная часть Пелопоннеса (нынешней Морей), граничившая на севере с Арголидой и Аркадией, на западе — с Аркадией и Мессенией, на юге и на востоке — с морем; гористая страна, площадью: 4700 км2.
Иллирия у греков обнимала все восточное побережье Адриатического* моря с лежащими за ним местностями (Далмация, Босния и Албания).
Ликия — полуостров на южном берегу Малой Азии, граничивший на севере с Фригией.
Под Фригией первоначально разумели всю среднюю часть западной половины малоазийского полуострова и, кроме того, южный берег Пропонтиды (теперь Мраморное море) до Геллеспонта (теперь Дарданелльский пролив).
См. примеч. 16 к кн. III.
Пантикапей — столица Боспорского царства, находившаяся на месте нынешней Керчи.
Одно из важнейших мест для истории сельского хозяйства на Боспоре. На основании его можно установить следующие факты: 1) широкий размах боспорского садоводства, рассчитанного, несомненно, на вывоз; 2) ассортимент садовых деревьев; 3) богатство и разнообразие яблочных и грушевых сортов, включавших зимние и весенние сорта. Принимая во внимание, что и груши и яблони отнюдь не занимали первого места в греческих садах и не являлись в Греции предметом особого внимания и заботы (Греция была богата плодами более сладкими и более вкусными — виноград, инжир и т. д.), следует думать, что своим особым1 развитием эта отрасль боспорского садоводства обязана была не только местным условиям, но и практике местных боспорских садоводов, опытом и трудом которых и были созданы «самые разнообразные и превосходные сорта» этих плодовых деревьев.
Синоп — греческая колония, основанная Милетом на азиатском; берегу Черного моря, весьма скоро превратившаяся в очень богатый город, ведший оживленную и широкую торговлю. Одной из статей этой торговли был превосходный корабельный лес, росший на горе Киторе, где синопцы основали свою факторию.
Пропонтида — Мраморное море.
Тмол — горная цепь во внутренней Лидии.
Мисия — северо-западная, гористая и лесистая провинция Малой Азии, получившая, по словам Страбона, свое имя от буков, росших в осрбенно большом количестве на Олимпе (местное название бука было mesos). Олимп — гора в Мисии на ее фригийско-вифинской границе, теперь-Кешиш-даг. Ида — высокая лесистая горная цепь, пересекающая западную Мисию в направлении с юго-востока на северо-запад. Теперь называется тем же именем.
Критская равнина у Гагии Троады. На заднем плане Ида.
Эвбея — большой остров, лежащий вдоль берегов Беотии и Аттики; Магнесия — восточный полуостров и область Фессалии.
Киликия — юго-восточная береговая страна Малой Азии; Амис — цветущий торговый город Понта.
Судно, на котором гребцы располагались в три яруса. Экипаж-триеры во время греко-персидских войн состоял из 200 человек. Палубы сперва были неполные: настилки (дек) устраивались на носу, на корме и по бортам; после греко-персидских войн введена была сплошная палуба. Наибольшая длина триеры была 36.5 м, наибольшая ширина — 4.26 м, глубина — 0.925 м; водоизмещение судна без снастей и рангоута было равно.42 т; водоизмещение с экипажем и всем вооружением — 82 т (см. также примеч. 94 к кн. V).
Диомед — один из самых блестящих греческих героев, сражавшихся, по преданию, под Троей. После падения Трои он, возвращаясь на родину в Аргос, был занесен бурей в Италию, где и основал, по рассказу мифов, несколько городов и святилищ. На Адриатическом море у берегов Апулии был Диомедов остров (теперь Тремити), где Диомеда чтили как бога. Храм на этом острове и имеет в виду Феофраст.
Дионисий Старший — сиракузский тиран (431—367 гг. до н. э.).
Гимнасий — место, где занимались гимнастикой и которое обычно-включало кроме гимнастических площадок и различных помещений (баня, залы для бесед) аллеи для прогулок, обсаженные деревьями, а иногда и целый парк.
Интересен этот опыт акклиматизации, предпринятый Дионисием в его парке в Регии (город в Нижней Италии, покоренный Дионисием). Греков вообще изумляло, что платан, который так любит воду, плохо идет в Италии, где много больших рек. Феофраст, однако, высказывает уверенность в том, что при улучшенных методах ухода акклиматизация может пойти значительно успешнее.
Платаны у реки Пенея.
Гем — главные горы Фракии (Балканы).
Т. е. в Атлантическом океане.
Uva lactuca представляет собой листовидные, курчавые пластинки, которые одним концом своим, иногда вытянутым наподобие черешка, прикрепляются к камням и другим подводным предметам; употребляются в пищу.
Это Posidonia oceanica Delil
Это какой-то вид лука.
Это Cystoseira foeniculosa.
См. примеч. 125 к книге I.
Это Laminaria saccharina.
Речь идет о листьях водоросли.
Т. е. в Средиземное море.
Это Roccella tinctoria.
Это Cymodocea nodosa Aschers и Zostera marina L.
«Дуб» — Cystoseira ericoides; «пихта» — Cystoseira abies marina.
«Глубоководный дуб» — Sargassum vulgare.
«Морской виноград» — Fucus spiralis.
He разумел ли Феофраст под «смоковницей» кораллов?
«Финиковая пальма» — Callophyllis laciniata.
Aplousiai — вид губок.
Thyraa — вероятно, род рифовых кораллов. В Красном море известно очень много мадрепор (Madrepora corymbosa).
Копт — самый восточный из всех египетских городов (несколько севернее Фив). Находясь у входа в пустыню, на ближайшей дороге к Красному морю, он сделался одним из самых оживленных и богатых, будучи центром торговли с кочевниками.
Это Acacia tortilis Hayne. Швейнфурт писал Брецлю (ук. соч., стр. 104), что во время своего путешествия по Аравийской пустыне он видел, как в тех местах, где после восьмилетнего отсутствия дождя все высохло и вымерло, эта акация (невысокое дерево, редко достигающее высоты большей, чем 5 м, очень колючее, с корнями, раз в 10 превышающими высоту самой акации) стояла зеленой и свежей.
Отсюда у Феофраста начинается рассказ о мангровах, т. е. приморских лесах жарких стран, растущих на илистой, жирной почве низких берегов, затопляемых приливом. Леса, описываемые здесь Феофрастом и находившиеся возле нынешнего Коссейра (в древности «Белая пристань» — λευκἐς λιμήν, сюда как раз вел через пустыню путь из Копта), состояли из деревьев, которые «называют лавром и маслиной». Это Avicennia officinalis L., которая похожа своими листьями на лавр, но облик дерева — серый ствол, серебристо-белая нижняя сторона листа — и самые плоды, зеленые, кругловатые, кожистые, напоминают маслину. Арабским ботаникам, однако, авицения Красного моря казалась похожей на лавр. Ее можно было, очевидно, сравнивать одновременно с обоими деревьями: и с лавром, и с маслиной. Совершенно таким образом писал о ней, следуя Эратосфеиу, Страбон (XVI С 766): «По всему побережью Красного моря растут из морской глубины деревья, похожие на лавр и маслину», и те же оба дерева напоминали авицению и Швейнфурту*. Исходя из этого, Брецль (ук. соч., стр. 53) предлагает такое чтение: ἀρια (Quercus ilex var. agrifolia) он считает ошибочным чтением и предлагает заменить его, по совету Б. Кейля, палеографически близким Ιδἐα. Беда в том, что общий вид дерева, его habitus Феофраст никогда не обозначает словом ἰδἐα; понятие это выражается у него словом μορφή, как указывает и сам Брецль (стр. 325). Предлагаемое им чтение εστί δὲ ἡ μεν δάφνη όμοια τη <ἰδἐα> ἡ δἐ ἐλαα τω φύλλω не принимает в расчет противопоставления «одно — другое», которое выражается в греческом языке через ἡ μἐν — ἡ δἐ. Источник, на котором основывался Феофраст, говорил о двух деревьях. Вероятнее всего, греки знали авицении разных видов, — а их у авицении несколько, — из которых один напоминал скорее лавр, а другой маслину.- Чтение ἀρια испорчено; что стояло здесь в подлиннике, сказать трудно.
__________
* G. Schweinfurth. Pflanzengeographische Skizze des gesamten Nil-gebiets und der Uferiander des Roten Meers. Petermanns Geographische Mitteilungen, 1868.
«смолу»: о камеди авицении как о лекарственном средстве говорят и арабские писатели, и Диоскорид.
«грибы»: Феофраст, вероятно, пишет о кораллах.
Залив Героев — теперь Бахр Ассуэц («Суэцкое море») — западный залив Красного моря, находившийся между Аравией и Египтом. На этом заливе (сейчас море значительно отступило назад) находился «Город Героев» (Героополь): здесь был главный сборный пункт караванов, и отсюда отправлялись в путешествия морем.
Эти окаменевшие «лавры» и «маслины» никоим образом нельзя считать авицениями. Лучшим комментарием к этому месту может служить следующее место из Геуглина,* который описывает местность возле Кос-сейра: «Для естествоиспытателя окрестности Коссейра представляют особый интерес благодаря своей фауне и подводной растительности. У южных склонов гавани далеко тянутся коралловые рифы, по которым свободно можно ходить во всех направлениях и во время прилива. В этих рифах есть множество расселин и больших круглых впадин огромной глубины, до краев наполненных прозрачной зеленоватой морской водой, в которой плавают стаи пестрых рыб самой различной формы и величины, а моллюски и водоросли висят на древовидных ветвистых коралловых стволах».
__________
* Th. v. Неuglin. Reise in Nord-ost Afrika und Iängs des Roten Meeres im Jahre 1857. Petermanns Geographische Mitteilungen, 1860, стр. 330.
Параграф этот содержит, видимо, отзвук тех фантастических рассказов, которые во множестве привезли с собой из далекого похода спутники Александра. «Каменный ситник» — конечно, кораллы.
Речь идет, по мнению Брецля, об авицениях, которых греки видели в дельте Инда. Огромные деревья авицении достигают там 25 м высоты — с белой корой, раскидистые, с очень толстым стволом, разделяющимся на множество толстых сучьев, они напомнили им одновременно и платан, и осокорь. Араб Ибн аль-Бейтар, ученик крупнейшего арабского ботаника Абуль Аббас Эн-Набати (XIII в.), также сравнивал авицении Оманского залива с платанами за белизну их коры и толщину ствола. Принять эти «большие деревья» за Bruguiera gymnorhiza Брецль считает невозможным потому, что, по его мнению, нельзя было бы умолчать о ярких, красных цветах этого дерева, которое как раз стоит в цвету в сентябре — в начале октября, т. е. именно в то время, когда греческий флот находился в дельте Инда. Осторожнее было бы оставить вопрос открытым: мы не знаем, что представлял собой источник, которым Феофраст пользовался для описания этих дальних, никогда им не виданных стран, и не знаем, как он его использовал. Параграф этот дает во всяком случае полное право думать, что Феофраст составлял его как описание одного дерева, между тем как дальнейшие подробности, сообщаемые им, относятся к Rhizophora mucronata Lam. Это дерево — «пионер среди манглей, мужественно бьется с волнами и отваживается так далеко заходить в море, что часто даже при самом сильном отливе ствол его до середины остается в воде*. Деревья эти образуют как бы опушку мангровов, и за их ветви во время прилива, а при отливе за их обнажившиеся корпи удобно было привязывать причалы. Листья ризофоры, с их явно выраженной ксерофильной структурой, темнозеленые, глянцевитые, ланцетовидные, с сильно выступающим главным нервом и слабо выраженными боковыми, очень напоминают лавровые. Белые цветы о четырех крестообразно расположенных лепестках похожи на левкой (у Феофраста «белая фиалка» = левкой) и душисты; плоды — в той ранней степени развития, в какой видели их греки, действительно сходны с маслиной. Греки видели ризофору поздней осенью (конец сентября — конец октября), когда, по их мнению, листья должны опадать, между тем дерево стояло в полном цвету, с плодами; заключение — «весной [листья] осыпаются» — было выведено самостоятельно: весной этого года греческий флот, с которого спутники , Александра наблюдали эти диковинные леса, находился уже под Сузой, вдали от области мангровов.
__________
A. F. W. Sсhimper, ук. соч., стр. 426.
Это Aigiceras maius. См. примеч. 123 к этой книге.
Кармания — область древней Персии: береговая страна, тянувшаяся от пустынного оазиса Исазады (Иезд) на севере до берегов Персидского залива, на котором стоял знаменитый торговый порт Гармоза.
Это авицения. Следует отметить, что авицении в Красном море и греки, и арабы сравнивали то с лавром, то с маслиной. Авицении Персидского залива напоминали им по своим размерам скорее платан или земляничное дерево (Arbutus andrachne L.), с листьями которого листья индийской авицении имеют большое сходство. Зрелые плоды ее напомнили миндаль и грекам, и голландскому ботанику Рееде*, который отметил и большое плодородие дерева («плодов много» — у Феофраста), и сходство его плодов с миндалем.
Авицения — Avicennia officinalis L.
1 — ветка с листьями и плодами; 2 — росток; 3 — поперечный разрез ростка; 4 — развернувшиеся семядоли.
__________
* Rhееdе. Hortus Malabaricus. Amstelodami, 1682, ч. IV, стр. 95.
Брецль выбрасывает слово «окраской» — τῷ χρωματι потому, что основанием сравнивать плоды авицении с миндалем была, по его мнению, не зеленая окраска шелухи у обоих плодов, а их форма. Вряд ли он прав. Плоды авицении по форме можно было сравнивать, как мы видели, и с маслиной, но зеленая кожистая шелуха, в которую они одеты, — в соединении с формой плода — вызывали представление о миндале. Греки хорошо на этот раз рассмотрели плоды диковинного дерева: они разломали их и увидели, что эти «миндали» состоят из двух семядолей, причем одна из них выдается над другой. Основываясь на этой форме плода, Б. Кейль предложил исправление явно испорченного и бессмысленного текста: вместо πασι следует, по его мнению, читать πυξίον («таблички для письма»): греки сравнивали новый для них плод с двумя половинками захлопнутого диптиха (таблички для письма, состоявшие из двух половинок, которые закрывались, как закрывается развернутая книга).
__________
* «Semen unicum ... interne cotyledonibus duobus, carnosis... versus ]eundem marginem complicatis, uno extra alterum». Petrus Forski.1 Flora Aegypto-Arabica, 1775, II, стр. 37.
Великолепное по своей реалистической ясности описание. И авицении, и ризофоры стоят словно на подставке из мощных воздушных. корней; стволы их часто бывают не видны до половины: они как бы выгрызены морем. Объяснение Брецля «во время отлива кажется, что вода смыла и выгрызла тонкий слой ила между корней» (ук. соч., стр. 321, примеч. 34) совершенно не вяжется с текстом. Вытянутые корни манглей напоминали грекам щупальцы огромного осминога.
Мангровы.
Описание это чрезвычайно подходит к острову Оаракта (ныне Кишм) у самого входа в Персидский залив, куда греческий флот под командой александрова адмирала Неарха направился из Гармозы. В узком канале, отделяющем этот остров от материка, находится множество-маленьких островков, покрытых манглями: Во время отлива между этими островками остаются только узенькие полосы морской воды — «каналы», составляющие пути сообщения для местных жителей.
Греки до сих пор знали деревья, которым большое количество соли в почве вредило; тут они увидели в море целые леса и должны были притти к заключению, что некоторые растения питаются соленой водой.
Речь идет о молодых авицениях, которые растут под водой w которым осевший на них желтовато-коричневый ил придает сходство с водорослями. Правильно отмечено единство этих «водорослеобразных растений» со взрослыми авицениями
См. примеч. 123 к этой книге.
Остров Тил в Персидском заливе, у аравийского берега, — один: из островов, входящих в группу Барейнских или Авальских островов. Аравийский залив — Персидский залив. Сведения об этом острове Феофраст черпал из произведения Андросфена, которому Александр поручил обследовать западную часть Персидского залива. Барейн окружен многочисленными мелями; судя по нынешнему фарватеру, Андросфен мог пристать только к северной части острова, заросшей финиковыми рощам» и цветущими садами. Остров и представился ему земным раем: он невидел пустыни, тянущейся в южной части острова.
Основная масса деревьев состояла, следовательно, из рослых авицении, росших так густо, что они производили впечатление палисада.
Определить это растение позволяют два признака: очень душистые цветы и стручкообразные несъедобные плоды, напоминающие стручки лупина. Это Aigiceras maius Gaertn. Греки видели, следовательно, это дерево в Персидском заливе, у берегов Кармании и на острове Тиле.
Прекрасное описание хлопчатника, гораздо более ясное и ценное, чем фрагментарное сообщение о хлопчатнике из долины Инда (IV.4.8). Небольшие, но очень похожие на виноградные, листья хлопчатника определяют его вид: это Gossipium herbaceum L. Заявление Феофраста «плодов нет вовсе» превосходно объяснил Брецль (ук. соч., стр. 137): греки, привыкшие к сочному мясистому плоду или к ореху с зерном внутри, никак не могли счесть плодом коробочку, которую они к тому же видели впервые. Описание ее живо и ярко.
Это Tamarindus indica L. Дерево это появилось на Барейне очень рано, так как торговые сношения между этим островом и Индией завязались очень давно: уже Андросфен любовался изящными тросточками из индийского бамбука, с которыми прогуливались жители Тила. «Со множеством листиков» означает перистый лист тамаринда, на котором Андросфен и его товарищи впервые наблюдали движение в растительном мире. Обозначение πολύφυλλον («многолистное» «со множеством листиков», «лепестков») введено было Феофрастом для характеристики перистого листа. Тот, кто впервые описывал тамаринд, прибавил для ясности еще «как роза». (Лист розы, перистый, с яйцевидными листочками, был хорошо знаком грекам). Ежедневное движение тамариндовых листиков описано с большой точностью и живостью. Наблюдатель обратил внимание на связь этих движений со временем дня и выбрал удивительно точные и живописные слова, которые трудно поддаются переводу: συμμύειν — «смыкаться» говорится о смыкающихся веках («дерево спит»): им выражено постепенное складывание отдельных листочков; διοιγνυσθα; и συναγεσθαι передает медленное раскрывание и собирание листочков, а Βιεπτυχθαι — третью стадию их движения — полное развертывание.
Описание тамаринда у Феофраста разорвано, «...другие деревья с цветами, похожими на левкой...» — это тоже тамаринд, насколько можно судить по его цветам. Брецль (ук. соч., стр. 130) объясняет этот «разрыв» случайной неполнотой заметок, хранившихся в государственном вавилонском архиве.
Перистый лист тамаринда.
Вверху — лист начинает свертываться; внизу — свернувшийся лист.
Финиковые пальмы и теперь являются главным деревом Барейна.
Греки понимали все значение, которое имеет вода для растительного царства. Этот урок неустанно повторяла им и их собственная, бедная водой родина; пустыни, которые они повидали, закрепили его. Но вода, в которой нуждались их родные деревья и травы,-была пресная ключевая вода; на Тиле греки получили новый, неожиданный урок: оказалось, что есть места, где соленая вода предпочтительнее для растений, чем дождевая. Слова о поливке растений ключевой водой, которой как бы стремятся смыть дождевую, объяснил сам же Феофраст («Причины растений», II.5.5): «Если правду говорит Андросфен, то на острове Тиле... ключевая вода полезнее для деревьев и всех растений, чем дождевая, так как она солоновата, почему после дождя и производят поливку именно ею. Объяснить это можно привычкой, ибо привычка становится как бы природой».
«Речных» добавлено по смыслу; в тексте, видимо, пропуск.
Папирус (Cyperus papyrus L), которого в Египте было так много, теперь там почти не растет; он встречается только в Нубии и Абиссинии, и то изредка. Древние в Европе его не знали; папирус, растущий в Сини», лии около Сиракуз, — это сирийский папирус (Cyperus syriacus Pari.), привезенный в X в. арабами из Сирии. Папирус может расти только в стоячих неглубоких водах, в затонах, болотах, у берегов реки («где воды бывает локтя в два» — около 1 м). Он укрепляется в иловатое дно с помощью нитевидных корешков («тонкие густые корни» Феофраста); корневище имеет большое распространение в горизонтальном направлении («длина больше чем в четыре локтя» — около 2 м). Стебель достигает 5 м высоты; он трехгранный, белый в своей подводной части и буро-зеленый в надводной. Корневище папируса в молодости мягко, сочно, ароматно и нежного приятного вкуса; Диодор Сицилийский (I.80) рассказывает, что оно было главной статьей детского питания в Египте. В старости оно деревенеет и тогда употребляется как топливо и для разных поделок. Геродот пишет, что нижняя часть папируса (т. е. стебель над корневищем) высотой в полметра тоже идет в пищу. «Если кто желает иметь особенно вкусный папирус, то печет его в пылающей печи» (II.92). Он же рассказывает, что Ксеркс велел египтянам заготовить из папируса снасти для своего флота; при переброске моста через Геллеспопт использованы были канаты из папируса (VII.25.34.36). Челноки из папируса осмаливали, чтобы сделать их водонепроницаемыми; они считались очень прочными и были самым распространенным типом судна по всему Нилу. Еще в конце XVIII в. челны эти были в большом употреблении в Абиссинии. Наиболее известен был папирус за пределами Египта как растение, из которого делали бумагу.
Антигон — один из знаменитейших полководцев Александра Македонского, захвативший после смерти Александра всю верхнюю Азию и Сирию.
Sari — Cyperus auricoraus Sieber.
Mnasion — Cyperus esculentus L., земляной миндаль, чуфа (растение сем. осоковых). Он развивает на подземных побегах небольшие клубни, которые и посейчас употребляют в пищу в сыром, вареном и поджаренном виде.
Это Ottelia alismoides Pers.
Это Nelumbium niciferum Gartn., который сейчас в Египте уже не встречается. Греки давно заинтересовались этим красивым растением; вот описание его у Геродота (II.92): «Есть в реке и другие цветы, похожие на розы; плод у них помещается в особой чашечке, вырастающей сбоку из корня; он похож по виду на соты осы. В чашечке содержится множество съедобных зерен, величиной с косточку маслины; их едят сырыми или сушеными». Феофраст дает описание более подробное и точное: стебель Nelumbium действительно похож на тростниковый, только без узлов; в крупных, яркорозовых цветках находится своеобразная коническая завязь или собственно цветоложе, разросшееся в конус с основанием кверху, в которое и погружены несколько завязей, превращающихся по отцветании в соплодие («головку»), действительно напоминающие осиное гнездо; из этого соплодия торчат плоды. На длинных черешках, похожих на стебель, сидят крупные воронкообразно вогнутые листья, которые Феофраст сравнивает с широкополой фессалий-ской шляпой.
Pilos: непонятно, о чем идет речь. Шнейдер думал, что имеется в виду зародыш.
Все кувшинковые обладают подводным корневищем, достигающим иногда большой толщины.
Перевод этого места Гортом — «смешав сначала хорошенько семена с мякиной» — не дает смысла: каким образом легкая мякина могла придать вес зернам и каким образом при бросании (καταβάλλουσί) она не разлеталась по ветру? Хороший комментарий к этому месту дает Клинген*, который рассказывает, что индусы перед высевом заключают семена Nelumbium в ком влажной глины. То же делали и древние египтяне, прибавлявшие только к земляному кому еще мякины, которая считалась у древних удобрением. Что касается съедобности этого растения, то семена его в Индии, в Японии и корневища, и семена, а в Китае корневища — идут в пищу. У нас Nelumbium растет около Астрахани в некоторых пресноводных или солоноватых заводях Каспия, в устье Куры и Аракса, а в последнее время и в плавнях Терека (больше в Европе его нигде нет), а также на Дальнем Востоке.
__________
* И. Клинген. Среди патриархов земледелия. 1899, I, стр. 262.
Одна из многочисленных басен о крокодилах. Геродот (II.68)» тоже пишет, что крокодил в воде слеп.
Халкидский полуостров в Македонии находится между заливами Фермейским и Стримонским. Он выдавался в море тремя узкими полуостровами; на среднем из них (Сифония) и был город Торона.
Это Nyniphaea lotus L. — белый лотос, сходный с нашей белой кувшинкой, Nymphaea alba. Он принадлежит к числу немногих растений, уцелевших от древней египетской флоры, и встречается кое-где в озерах и болотах нижней дельты Нила, возле Розетты. И до сих пор жители дельты собирают его корневища и семена и едят их. Описание лотоса у Феофраста точной верно: стебель действительно похож на стебель Nelumbium; листья тоже напоминают шляпу, но тоньше и меньше; цветы белые, со множеством лепестков, закрывающиеся на ночь и скрывающие под своими лепестками «головку», т. е. завязь с тычинками Шаровидный, похожий на маковую головку плод заключает в себе очень много семян; головка вся в рубцах, идущих как бы поясами вокруг нее; «опоясана рубцами» — сказано очень точно, но сравнение с маковой головкой здесь неверно: у мака нет таких рубцов. Корневище лотоса снаружи черновато, внутри слегка желтоватого цвета. Что касается употребления в пищу лотоса, то Геродот (II.92) пишет следующее: «Когда река выступает из берегов и заливает равнину, на воде вырастают в большом числе лилии, называемые у египтян «лотосом». Они срезают их, сушат на солнце, потом разбивают макоподобные семена лотоса, добываемые из середины лотоса, и приготовляют тесто, которое пекут на огне. Корень этого лотоса также съедобен и имеет довольно приятный складковатый вкус, он круглый и величиной с яблоко».
Это земляной миндаль, чуфа (Cyperus esculentus), который уже упоминался в этой же главе (§ 6) под названием mnasion. Такое дублирование можно встретить у Феофраста нередко; его источники обозначали одно и то же растение разными именами или говорили об одном и том же растении как о двух разных, потому что один раз подметили в них одни черты, а в другой раз другие, забыв при этом о первых. Корневище земляного миндаля маслянисто и сладко; его и теперь употребляют как; дессерт, а в Испании из него делают вкусный оршад.
Это дикий сахарный тростник.
Это Corchorus trilocularis L.
Стримон — река в Македонии; теперь Струма; глубина в пять локтей — около 2.5 м.
Водяные орехи — Trapa natans L. — описаны Феофрастом в общем правильно. «Волосообразные отростки» — это перисто-ветвистые, свободно свисающие в воду корни (водяные корни), которые прежде ошибочно принимались за подводные листья. Стоит отметить, что Феофраст или его источник этой ошибки не сделал: «это не листья и не стебель». Не соответствует истине его замечание, что стебель толще всего у верхушки; оно было бы вернее относительно черешка, который в середине раздут в виде пузыря (плавательный аппарат).
Водяные орехи — растение съедобное. Фракийцы на Стримоне умели приготовлять из него хлеб; на Балканах в некоторых местах до сих пор делают хлеб из этих орехов. Растение это, видимо, вызывало к себе интерес и было предметом для наблюдения; Феофраст сам его, вероятно, не видел и считал, что вопрос о сроке жизни этого растения и о характере его корня требует еще дальнейшего рассмотрения. Эта осторожность, четкое разграничение того, что известно и что требует еще дальнейшего исследования, чрезвычайно характерна для Феофраста.
Орхомен — один из древнейших и знаменитейших городов Беотии, был расположен в плодородной долине при впадении Кефиса в Копаидское озеро.
«Водяная сосенка» — Hippuris vulgaris L.
«Водяная звездочка» — Callitriche verna L.
Приведем для сравнения современное описание бредины (Флора СССР, т. V, стр. 91): «Быстро растущее дерево... или древовидный кустарник (выс. 6—10 м)... листья яйцевидные или эллиптические, часто с волнистым неравномерно зубчатым краем... сверху темнозеленые, снизу серовато-войлочные. Сережки крупные».
феспротия — самая южная область Эпира.
Текст сомнителен.
Разумеется плод Nyraphaea alba L., он очень похож на маковую головку. «Цветок ее» (буквально «верхнее»): то, что находится над завязью, которая впоследствии превратится в плод. Основанием для сравнения с цветком гранатника послужила, вероятно, форма лепестков. «Середина» — в подлинике όγκος — «масса», «объем», «тяжесть»: отсутствие выработанной терминологии заставляет Феофраста прибегать к выражениям описательным. Под «пленками» — разумеются венчиковидные листочки околоцветника; под «зелеными листьями» — чашелистики, их четыре.
Т. е. на Копаидском.
φλεω или φλεώς — это Erianthus purpuraceus Anderss. Геродот (III.98) рассказывает, что некоторые индусские племена носят одежду из этого раетения: «они плетут из него рогожи и одеваются в них, как: в панцырь».
Замечание, неоднократно встречающееся у Феофраста.
На корневище некоторых растений, относящихся к ситовниковым, развиваются небольшие клубни; это и послужило основанием для заметки Феофраста о неровности корня.
Комлевидной частью корня Феофраст называет корневище.
Ἀκαν&α — здесь Cirsium arvense Scop. Феофраст хочет сказать, что он коснулся и таких растений, которые не водятся в Копаидском озере, будучи побужден к этому сходством последних с растительностью-этого озера.
Южный тростник (Arundo donax L), так называемый «провансальский тростник», очень отличается от обычного. Это растение с высоким толстым стеблем, которым пользуются в качестве топлива, а также для подпорок и шпалер в виноградниках и фруктовых садах. Им обивают, как у нас дранкой, стены под штукатурку, кроют крыши и огораживают сады и поля. Его специально разводят, сажая корневища в глубокие ямы; осенью тростник срезают, а все, что осталось, сжигают, удобряя таким образом землю для побегов будущего года. Так как Феофраст упоминает в этой главе (§ 13) именно о срезании и сжигании тростника, то, очевидно, и в древней Греции уход за тростником складывался из тех же работ, что и ныне. Теперь этот тростник служит незаменимым материалом для изготовления так называемых «тростей» (пищиков) для ряда, духовых инструментов.
В этих тростниковых густых зарослях тростник, естественно, вырастал более тонким и слабым.
Херонейская битва (Хероиея — город в Беотии), в которой Филипп Македонский разбил афинян, была в 338 г. до н. э.
Антигенид — знаменитый фиванский авлет IV в. до н. э.
дело идет, конечно, не о коре, а о листовых влагалищах, одевающих стебель.
Феофраст рассказывает о духовом инструменте, который назывался αυλός. Он состоял из двух свирелей, составленных каждая из трех частей: 1) цилиндрической полой трубки, открытой вверху и просверленной по бокатя (длина трубки бывала различной, от 30 до 50 см с лишним; количество боковых дыр варьировало от 4 до 15 и даже до 24), 2) мундштука, в который входила нижняя часть свирели, и 3) «языка», помещенного в этом мундштуке. Играющий на этом инструменте (обе свирели находились у него во рту одновременно) заставлял своим дыханием дрожать эти «языки» — тонкие пластинки из тростника, которые он держал между губами. Эти вибрации в свою очередь определяли ритм, в котором воздух, находившийся в трубках, сжимался и расширялся. «Язык» имел большое значение: при плохом «языке» хорошая игра была невозможна. Понятно поэтому, с какой тщательностью изготовляли «языки». Самый процесс изготовления был таков: междоузлие (длиной сантиметров в 15) разрезали пополам: нижняя половина (обращенная в сторону корня) предназначалась для «языка» левой свирели; верхняя — для «языка» правой. Каждую половину разрезали вдоль; делали из полученного куска плоскую пластинку и две пластинки связывали несколькими оборотами нитки; нижние концы этих пластинок, оставшиеся свободными (развилка между ними называлась «ртом»), вибрировали, как камертон. «Рот» в «языке» должен был приходиться у места, где междоузлия разрезали пополам. (Греческое αύλος принято переводить «флейта», что совсем неправильно: этот инструмент можно сравнивать скорее с кларнетом, но никак не с флейтой).
Подробности изготовления «языка».
ABA1Б1, — отрезанное междоузлие тростника; ВГ — место поперечного разреза на междоузлии. ДЕД1Е1 — линия продольного разреза междоузлия: aa — две связанные вместе пластинки, составляющие язык; Ж — «рот» (обращен к месту поперечного разреза).
Беотия в центральной части представляет большую и глубокую котловину, окруженную горами и холмами. Вода, стекающая с них, превращает за период зимних дождей эту котловину почти в сплошное озеро; с наступлением весны, обычно около мая месяца, вода начинает постепенно спадать, открывая значительную часть котловины; — есть, однако, места, которые никогда не высыхают, представляя собой глубокие, густо заросшие тростником болота: они расположены к северу от Орхомена, затем на восток по берегам Кефиса вплоть до Коп, на юго-восток в окрестностях городов Онхеста и Галиарта и, наконец, на юго-запад около Лебадни. Уже в древности под Копаидским озером разумели то озеро, в узком смысле этого слова, то всю котловину, стоящую в течение зимы под водой, В Копаидское озеро вливаются, не считая множества маленьких горных ручьев, три реки, которые в летнее время текут почти параллельно друг другу, соединяясь кое-где между собой узкими каналами, и исчезают на восточной стороне равнины в глубоких подземных стоках, находящихся в известковых горах, которые отделяют эту котловину от моря. Самая крупная из этих рек — Кефис — на значительном пространстве протекает между глубокими болотами. Другая большая река, Черная (μἐλας), течет по местности с черной топкой почвой. Пространство между обеими реками, заросшее тростником, особенно по глубоким болотистым впадинам, так называемым «Горшкам» (χύτροι), именовалось Пелеканией. Овечья река (Пρоβατία), бравшая начало около города Лебадии, текла от него на восток по равнине, которая называлась «Конной» (Ιππία) и вливалась в заболоченную западную часть Копаиды. Здесь при высоком уровне воды в нее вливались воды Кефиса: это место и называлось «Острым [т. е. крутым] Поворотом» (Ὁξεΐα Καμπή). Трудно, представить себе место, которое лучше подходило бы4 для тростника, чем эти заболоченные берега и топи. Древние считали еще, что вода Кефиса сообщает тростнику особенные достоинства.
в подлиннике συρίγγια. Сирингой называлась свирель, состоявшая из семи трубочек, из которых каждая была короче предыдущей. Их склеивали воском.
Лаконский тростник — это тот же Arundo donax L.
Горт определяет этот тростник как Calamagrostis epigeios (L.) Roth., вейник наземный, но у вейника стебель прямостоящий. Это Ammo-phila arundinacea Host.
Греки впервые увидели бамбук летом 326 г., когда Александр находился на реке Акесине (Хенаб). Бамбуки различаются в зависимости от возраста; к концу первого года стебли их одеревеневают; до этого времени они мягки. Эта разница и заставила греков говорить о двух видах бамбука. Странно, однако, что твердость, деревянистость и наличие полости внутри ствола, т. е. качества, характеризующие вообще взрослый бамбук, Феофраст или его источник разделяют, наделяя первыми двумя признаками «мужской» бамбук и относя последнее к «женскому». Трудно сказать, объясняется ли это недостаточностью наблюдений, произведенных на месте, или ошибкой самого Феофраста при использовании источника.
Феофраст соединил под именем σχοίνος растения разные: острый ситник, Iuncus acutus L., затем Schoenus nigricans и, наконец, камыш, Scirpus holoschoenus.
Этот отрывок здесь вряд ли на месте; он скорее связан с § 2 главы 10.
Феофраст с большим внимением относился к сведениям, доставляемым ему рабочими и ремесленниками.
Священная маслина, росшая на Акрополе в Афинах и созданная, по мифу, самой богиней Афиной. Делос — самый маленький из Киклад-ских островов, на котором, по преданию родились под финиковой пальбой Аполлон и Артемида. Олимпия — храмовой участок в Элиде (северозападная область южной Греции), где происходили знаменитые олимпийские игры; победителей в этих играх увенчивали венком из веток священной маслины. Ил — мифический основатель Илиона (Трои). Гробница его находилась в равнине Илиона, почти в середине между морским лагерем ахеян, пришедших под Трою, и Скейскими воротами.
Агамемнон — царь «златообильных Микен», главный вождь греческого войска, собравшегося под Троей. Дельфы — город на юго западном склоне Парнаса с знаменитым храмом Аполлона и оракулом. Кафии — город в северо-восточной части Аркадии.
Например, от удара молнии.
Феофраст преуменьшает возможный возраст маслины. В Крыму, в Хараксе, где была римская крепость, а после — генуэзское поселение, растет маслина, которой не меньше 500 лет.
Энея — город на северо-западном побережье Халкидики.
Krados — см. примеч. 84 к книге I.
речь идет, видимо, о капрификации; о прививке с целью прекратить осыпание молодых плодов нигде и никогда не упоминается.
«Козиться», по-гречески τραγαν (от τράγος — «козел»), говорилось о растениях, преимущественно о виноградной лозе, когда она не приносила плодов, 1) или потому, что все силы у нее уходили на образование пышной листвы, и ее сравнивали с козлом, который, ожирев, лишался воспроизводительной силы, 2) или вследствие болезни и ранений.
Неизвестно, какое насекомое имеет в виду Феофраст.
Халкида — город на Эвбее; Олимп. — см. примеч. 16 к кн. III.
Архипп — афинский архонт, современник Феофраста.
Филиппы — город в Македонии на крутом склоне горы Пангея.
Гераклея Трахинская — город в Фессалии.
Антандр — см. примеч. 15 к кн. II.
т. е. около 5 м.
Стагиры — город на македонском полуострове Халкидике.
Андрокид — врач, современник Александра Македонского, убеждавший его соблюдать умеренность в употреблении вина.
Ср. III.5.1—3.
Древесный строительный материал древней Греции состоял, следовательно, в основном, так же как и у нас, из круглых бревен и отесанных брусьев.
Т. е. когда в дереве прекратилось всякое движение соков и когда оно, будучи срублено, не даст большого количества трещин. Греческие лесопромышленники и дровосеки прекрасно знали, каким плохимматериалом является сырое, полное соков дерево, трескающееся и коробящееся при высыхании. Чтобы обеспечить лучшее высыхание дерева, особенно в том случае, если оно предназначалось для столярных работ, его распиливали и распиленные части остругивали; чтобы они высохли скорее и лучше их смазывали коровьим навозом (ср. V.3.6 и V.5.6). Хвойные деревья, однако, преимущественно употреблявшиеся для построек, рубили именно весной, в пору наиболее сильного движения соков. Объясняется это, с одной стороны, тем, что деревья эти дают материал, который вследствие своей смолистости сохнет медленно и поэтому не так сильно трескается; с другой же стороны, лесопромышленникам выгодно было сэкономить время и они заставляли своих лесорубов обчищать деревья тогда, когда работа эта шла наиболее быстро.
Уборка пшеницы в Греции приходилось на май — июнь. Виноград снимали обычно в сентябре.
Феофраст говорит о короедах, жуках, которых в Европе насчитывается более 300 видов. Разные виды их живут на деревьях различных пород, истачивая их кору и древесину разнообразными узорами. Кускн дерева, источенного довольно красивым узором короедами, служили древним в качестве печатей. В комедии Аристофана «Женщины на празднестве Фесмофорий» мужья именно такими печатями припечатывали двери кладовок, опасаясь воровства со стороны своих жен.
Quercus pseudosuber Santi.
Разумеются, конечно, побеги от корня.
Древние были уверены в том, что луна оказывает определенное влияние на весь круг хозяйственной жизни. Сельские работы следовало приноравливать к фазам луны с таким расчетом, чтобы между ними было определенное «симпатическое» соответствие: деревья, например, прививали, а яйца лодкладывали под курицу на прибывающей луне: как увеличивалась луна, так должны были расти привитые побеги и цыплята в яйцах; деревья рубили и навоз раскладывали на убывающей луне: уменьшающейся луне соответствовали падающие деревья, и как убывала луна, так должны были исчезать с поля и сорняки, семена которых падали на поле с навозом (ср.: Катон, «Земледелие», 37.2; 40; Варрон, «Сельское хозяйство», 1.37; Плиний, «Естественная история», XVIII.322).
Ср. I.1.2 и примечания к этому месту, а также III.5.5.
Т. е. мужские цветки.
Пихта отличается мягкой древесиной; в сухом виде принадлежит к легчайшим породам; для нее характерно отсутствие смоляных ходов. Характеристика пихтовой древесины у Феофраста, как видим, совершенно правильна. Что касается сосны, то трудно сказать, имеет ли здесь Феофраст в виду «идейскую сосну» (Pinus laricio) или «приморскую» (Pinus halepensis; см. III.9 и примечания к ней).
Феофраст разумеет, по-видимому, внешние годичные слои древесины, которые все вместе называются заболонью. В том виде пихты, о котором пишет Феофраст (Abies c.ephalonica), слои эти отчетливо видны.
Место это принадлежит к труднейшим местам у Феофраста. Шнейдер собрал в своем комментарии все места из греческих писателей, где упоминается слово «гребень» (κτηδων), но никакого удовлетворительного объяснения не дал. Блюмнер* писал, что смысл этого слова для него непонятен, и жаловался, что ни ботаники, ни лесоводы не могли помочь ему. Чертеж, приложенный Гортом к его переводу, может служить удовлетворительным пояснением к тексту.
а — «однорасщепное», б — «двухрасщепное», в — «четырехрасщепное».
__________
* Н. Вlumner. Technologie und Terminologie der Gewerbe. und Künste. 1879, II, стр. 301.
Феофраст прав в том отношении, что кора- гладкая, без косых трещин и без наростов свидетельствует о хорошей древесине.
Замечание верное: древесина с северной стороны гораздо лучше, чем с южной. Лесорубы называли южную сторону дерева «красной»; древесина с этой стороны толще и рыхлее, и они считали, что если резать дерево поперек, от северной стороны к этой «красной», то материал будет коробиться.
От сильного ветра дерево может согнуться, а волокна в нем как бы скручиваются. Такие деревья и теперь режут на короткие бревнышки.
Македонский лес рос именно в тех климатических условиях, которые обеспечивали хорошее качество лесного материала. Македония и Фракия были для древних греков лесньши областями по преимуществу (ср. IV.5.5; V.7.J; V.1.5; I.9.2).
См. примеч. 66 к кн. IV. Горные цепи, шедшие по южной границе Понта, были покрыты превосходным лесом.
Риндак — река в Малой Азии, составлявшая границу между Вифинией и Мисией; впадает в Пропонтиду (Мраморное море). Теперь называется Лупадом.
Какое место имел в виду Феофраст, говоря об энианском лесном материале, сказать трудно. Племя энианов упоминается как живущее в разных местах древней Фессалии (около Оссы, Эты и Офриса на реке Сперхее). Были, однако, энианы и в Медии, где, по словам Страбона, ими было выстроено укрепление, называвшееся, по их имени, Энианой.
Почему парнасский и эвбейский лесной материал считался самым худшим, сказать трудно: Феофраст пояснений не дает. Плиний («Естественная история», XVIJ97), переводя и дополняя этот отрывок из Феофраста, пишет: «потому что [деревья с Парнаса и из Эвбеи] очень ветвисты, искривлены и легко гниют».
Чрезвычайно характерно и интересно замечание Феофраста об аркадском материале, знакомство с которым он считает недостаточным и изучение которого ставит как задачу.
Дерево с сучками плотники отвергают, хотя для столяров оно часто дает материал как раз хороший. В сучковатом дереве часто, однако, встречаются места с мягкой гниловатой древесиной, не годной для употребления.
«Наружная» по отношению к ядру.
Феофраст различает в дереве: «сучки» (όζοι), «свилеватость» («курчавость» — ουλότης) и «завитки» (σπείρα.). Под «сучком» разумеется то место в дереве, откуда выходил сук; «свилеватость» — это тот рисунок, который имеется в деревьях определенных пород и который состоит обычно из волнистых и округлых линий. Чем отличаются от нее «завитки» и почему Феофраст выделил их в особую категорию? Параллельное место Плиния («Естественная история», XVI.198): «Обычный для всех деревьев недостаток, когда жилы и узлы скручиваются, называется «завитками». В некоторых деревьях, так же как в мраморе, оказываются «центры», т. е. твердые места, похожие на гвозди и не поддающиеся пиле», вряд ли может служить объяснением, так как Плиний имел в виду нечто совсем другое, чем Феофраст. Исходным пунктом для объяснения этого места служит замечание самого же Феофраста о том, что «свилеватость [«волнистость»] идет сплошь и равномерно по всей древесине», а «завитки» представляют собой множество неправильных колец, причем они бывают у дерева, живущего в плохих условиях. Оба этих признака заставляют думать, что Феофраст имел в виду в данном случае болону или выплавок: деревянистые наросты на стволах, а иногда и на ветвях деревьев, состоящие из неправильно расположенных, часто крайне перепутанных волокон древесины. Болона, или выплавок, образуется обычно от ранения, нанесенного коре или древесине; предполагается также, что немаловажную роль играют здесь и растительные паразиты — грибки. Болона состоит из плотной компактной древесной массы и, конечно, очень трудна для обработки, но в то же время дает прекрасный материал для токарных изделий.
Мегары — главный город Мегариды, небольшой области на Коринфском перешейке, которая граничила на севере с Беотией, а на северо-востоке с.Аттикой.
Предсказание это передано Плинием («Естественная история», XVI.199) гораздо ближе к духу предсказаний того времени и точнее по стилю: он пользовался, по-видимому, источником, дополнявшим Феофраста: «В Мегарах на площади стояла старая дикая маслина, на которую герои вешали оружие. С течением времени оружие это исчезло, так как заросло и затянулось корой. Дерево же это было роковым для города, которому оракул предсказал гибель, когда дерево родит оружие...». Оружие повесили, в качестве посвящения, в дупле маслины, которое впоследствии заросло. Дальше в тексте лакуна.
Деметрий Полиоркет (337—283 г. до н. э.), сын Антигона, одного из крупнейших полководцев Александра Македонского. Он рано принял участие в войнах за наследство Александра, которые отец его вел с другими военачальниками македонского завоевателя. Во время осады главного города острова Кипра, Саламина, им были пущены в ход крупные осадные машины, доставившие ему имя Полиоркета, т. е. «Сокрушителя городов». Во время одной из войн, терзавших тогдашнюю Грецию, им были взяты и Мегары. Диодор (ХХ.46) говорит, что он даровал городу самостоятельность; это не исключает, однако, возможность грабежа и разрушений, произведенных ворвавшимися солдатами.
Древесина самшита в сухом состоянии тверда, как кость, и удельный вес ее больше удельного веса воды. Черное дерево (Diospyros ebe-num Коеп.) — см. примеч. 50 к кн. IV. Феофраст правильно отметил, что черна именно ядровая древесина черного дерева, более тяжелая и прочная, чем заболонь, причем здесь наблюдается резкая разница в окраске: заболонь светложелтого цвета резко переходит в черное ядро. Черное дерево появилось в Греции на рынке довольно рано (Гомер, впрочем, еще его не знает) и ценилось очень высоко. Павсаиий (I.42.5; VIII.53.11) рассказывает, что древнейшие деревянные статуи богов были вырезаны именно из черного дерева. Первым, кто сообщил довольно верные сведения о нем, был Феофраст, получивший их в свою очередь от ученых, сопровождавших Александра в его походах. Тем не менее сказочные рассказы о черном дереве продолжали ходить и позже: Павсаний, например, рассказывает (I.42.5), что какой-то уроженец Кипра, знаток растений, сообщил ему, что на черном дереве не бывает ни листьев, ни плодов, что надземных частей у него вообще нет, а есть только подземный корень, который находят и выкапывают в Эфиопии люди, обладающие особым знанием.
Celtis australis L., железное или каменное дерево (каркас, обраст-ница). Крупнослойная, зеленовато-желтая древесина его с серовато-бурым ядром (когда Феофраст говорит о черной древесине железного дерева, то он, очевидно, имеет в виду именно ядро) отличается большой плотностью, крепостью, твердостью, тяжестью (удельный вес 0.78), гибкостью, упругостью и прочностью.
Ферикл был коринфским гончаром V в. до н. э.; он переселился в Афины, где и работал. Он был создателем новой керамики, замечательной своим темным глянцем. Чаши, сделанные им, отличались и мастерской обработкой, и своеобразной формой: они были очень глубоки, с широким, отогнутым книзу краем и двумя небольшими ручками; вместимостью они были около литра. В средней и новой комедии упоминание о ферикловых чашах встречается часто: по-видимому, они прочно вошли в обиход. Их делали не только из глины, но также из драгоценных металлов: золота и серебра; иногда их вытачивали из позолоченного дерева. Чаши, о которых рассказывает Феофраст, принимались за глиняные из-за их темного глянца. Интересно, что в качестве полировочного средства употреблялось растительное масло.
Это Dalbergia Sissoo Roxb.
См. примеч. 14 к кн. 1.
См. статью в настоящем издании «Феофраст и его ботанические сочинения», стр. 343.
Двери в античном доме не навешивались на петлях, как у нас, а вставлялись: дверные половинки вверху и внизу были снабжены шипами, которые входили в соответственные гнезда — отверстия, сделанные в притолоке и в пороге. Из слов Феофраста следует, что изготовление гнезда происходило следующим образом: его вытачивали из вяза, придавая ему форму, соответствующую шипу, который должен был в него войти (по всей вероятности, коническую); затем гнезда вставляли в отверстие, проделанное в притолоке и в пороге, причем, разумеется, гнездо следовало пригнать вплотную. Древесина вяза действительно не коробится, почему и теперь вяз используют для предметов, которые находятся на открытом воздухе и подвергаются действию сырости и вообще всяким переменам погоды: для ободьев, полозьев, дуг, оглобель, водяных мельничных колес и валов и т. п. Требование брать для верхнего гнезда и шипа материал из нижней части дерева, а для нижнего гнезда и шипа из верхней объясняется, вероятно, представлением о том, что материал, взятый из нижней части дерева, осядет книзу вследствие «симпатического» стремления соответственной части дерева вниз; материал же из верхней части дерева — на том же основании, по представлению греческого столяра, перекосится кверху.
Двери, следовательно, чаще всего делали из пихты.
В настоящее время древесина финиковой пальмы считается негодной для резных работ.
Это Thuia articulate Vahl, которая теперь называется Tetraclinis articulata (Vahl) Masters. Дерево это, ростом до 7 м, очень похоже с виду на кипарис. Растет в северной Африке, примущественно на Атласе, в Мавритании и Киренаике (Фец, Марокко, западная часть Алжирии и плоскогорье Барки, в восточной части Триполи), а также и в Испании. Храм Аммона — см. примеч. 18 к кн. IV. В Киренаике ценили это дерево не очень высоко, о чем свидетельствует сообщение Феофраста об использовании его в качестве кровельного материала. Мало знали его и материковые греки; Павсаний сообщает, впрочем, что эта туя принадлежала к числу деревьев, из которых резали статуй богов: Массиниса посылал родосцам слоновую кость и дерево туи «для изготовления статуй» (Свида, под словом θύον). Оно было использовано и для статуи Зевса олимпийского (Дион Хрисостом, ХII.208М); огромную ценность дерево это приобрело как материал для изготовления особо роскошных столов в императорском Риме, где за такие столы платили иногда до полутора миллионов сестерций.
Свилевата и самая древесина туи. Различали следующие виды рисунка, образованного различным расположением волокон: «тигровый», когда волокна шли длинными полосами, «пантеровый» — с небольшими завитками, напоминавшими пятна на шкуре пантеры, «волнистый», причем особенно ценилась древесина, «волнистость» которой напоминала рисунок перьев павлиньего хвоста, «пчелиный» — со множеством мелких пятен.
Эфес — большой ионийский город в Малой Азии, при устье реки Каистра. Знаменитый храм Артемиды эфесской, строившийся в течение 120 лет, был сожжен Геростратом, который хотел этим поступком навеки сохранить в памяти потомства свое имя, в ту ночь, когда родился Александр Македонский (21 июля 356 г. до н. э.). Малоазийские греки отстроили новый в таких размерах и с таким великолепием, что он был причислен к семи чудесам света. О дверях для этого храма и говорит Феофраст; они были сделаны из кипарисового дерева, хранившегося в течение полутораста лет.
Феофраст не прав, говоря, что только кипарис поддается полировке. Она сообщает красивый блеск и другим деревьям: самшиту, черному дереву, кедру, клену и др.
Известно, что одна и та же порода может быть непрочной на воздухе и прочной в воде, и наоборот. При сравнении прочности различных древесных пород принимают обычно прочность дуба за 100, а прочность остальных выражают по отношению к дубу. Вот таблица прочности древесных пород при сохранении на открытом воздухе:
Дуб ........ 100
Ильм ...... 60—90
Сосна ..... 40—85
Ясень ..... 15—64
Бук ........ 10—60
Ива ........ 30
Ольха ..... 20—40
Тополь ... 20—40
Осина ..... 20—40
Прочность древесных пород при сохранении под водой или при наличии в окружающей среде большого количества влаги, выражается следующими числами:
Дуб ....... 100
Ольха ..... 100
Ильм ...... 90
Бук ........ 70—100
Сосна ...... 80
Молодая сосна ... 70
Ясень, Ива, Тополь .... Совершенно непрочны
Вряд ли это верно. В современном кораблестроении дуб употребляется нередко. Замечание Феофраста объясняется, вероятно, тем, что в дубовой древесине содержится дубильная кислота, от которой железные крепления, находившиеся в дубе, скоро ржавели и разъедались. Моряки, наблюдавшие это явление, объясняли его гниением самого дерева, и от них Феофраст и услышал о гниении дуба в морской воде. Суда, плававшие по рекам и озерам Греции, представляли собой маленькие лодки, при постройке-которых обходились без железа.
Teredo navalis — корабельный червь, моллюск класса пластинчатожаберных. Он отличается очень длинным, вытянутым червеобразным телом со вздутым передним концом («большая голова» Феофраста). Он живет в море, протачивая в дереве, находящемся в воде, ходы, по всей вероятности, с помощью движения створок раковины. Ходы эти быстро разрушают всякое дерево: дубовая свая, в которой поселились корабельные черви, через 4—5 лет становится уже негодной. Для защиты от этих червей подводную часть судов в XIX в. обивали медными листами.
Thrips — слово это оставлено без перевода, потому что трудно сказать, какого вредителя имел в виду Феофраст. Может быть, древоточца пахучего (Cossus ligniperda Fr.)?
Древние были убеждены в возможности самопроизвольного зарождения. Короед размножается особенно успешно на больных деревьях, на срубленных и сваленных ветром. При нападении на сочные здоровые деревья короеды и выводки их обычно погибают, так как их заливает соками дерева.
Тиле — Барейновы острова; см. примеч. 121 к кн. IV.
Под деревом, о котором говорится здесь, разумеется обычно тиковое дерево (Tectona grandis L), растущее в Индии, Сиаме и на Яве. Древесина его действительно представляет драгоценный материал для кораблестроения. Брецль, однако, справедливо возражает (ук. соч., стр. 132), что вряд ли можно допустить, чтобы в те времена существовала торговля тиковым деревом в широких масштабах между Индией и Барей-новыми островами. По его предположению, здесь имеется в виду Avicennia officinalis L., из которых на Барейновых островах и посейчас местные жители строят свои суда.
Палки эти вырезались из Calamus Scipionum Lour., который растет в Индии. Подробное описание палок из этой пальмы дал старый голландский ботаник Румф в «Herbarium Amboinenses (кн. VII, гл. 4). Оно вполне совпадает с теми признаками, которые сообщает Феофраст.
Это Tamarix articulata Vahl — дерево, растущее на Востоке и в Сахаре и очень отличающееся по своему виду от кустистого тамарикса, растущего в Средиземноморье. Это высокое, мощное дерево, дающее прекрасный материал и дрова. Рос ли этот тамарикс на Барейновых островах или его привозили туда из Аравии, сказать трудно.
Ср. V.3.3.
в дереве соки, высасываемые из почвы, идут только по самым наружным слоям древесины. Слои, находящиеся непосредственно за ними, служат лишь в качестве вместилища для воды и «кладовой», где отлагаются питательные вещества; самые же внутренние слои уже не принимают участия в жизненных отправлениях растения и служат ему только своего рода опорой. Они отличаются от наружных слоев древесины своим более темным цветом и образуют так называемое «ядро ствола». Греческие плотники ошибались, утверждая, что ядро есть в каждом дереве: некоторые древесные породы, например ивы, тополи, не образуют ядра.
Мнение это объясняется, вероятно, тем, что у некоторых деревьев слой древесины, отложившийся из камбия, не подвергается затем в последующие годы почти никаким химическим изменениям. У таких деревьев нельзя отличить старого ядра от более молодых слоев древесины.
Ядровая древесина тверже заболонной. Так как она находится в середине, то она высыхает медленнее, чем заболонь, и эта неравномерность в высыхании и является причиной того, что дерево коробится. Поэтому ядро надо или вынуть из дерева, или же распилить дерево на короткие маленькие чурбашки, чтобы обеспечить равномерное высыхание.
Феофраст и его источники, современные ему греческие столяры и плотники, считали ядро такой же живой частью дерева, как и заболонь.
Раскалывали, разумеется, в продольном направлении, после чего ядро вырубали.
Феофраст, следовательно, объяснял коробление дерева какими-то жизненными процессами, происходившими в нем, и не думал о неравномерном высыхании.
Феофраст имеет в виду так называемые «составные» мачты, которые делались из нескольких брусьев. Составными могли быть и реи. На мачты и реи употреблялась преимущественно пихта, относительно «множества слоев» у нее ср. V.1.6: «пихта многослойна вроде луковицы».
Буквально — последний». Греческое слово ἐσχατος означает «крайний», «последний», и [переводчики Феофраста в точном соответствии со смыслом слова и передают его: tunica postrema omnium (Шнейдер); die leizte (Шпренгель) и outermost (Горт), — не давая никаких дальнейших объяснений, в которых место это весьма нуждается. «Последний» здесь взят не в смысле «последний наружный» (как это понял Горт), а в смысле «крайний внутренний» — последний, самый близкий к ядру слой; за ним, но направлению к коре, лежат слои, которые становятся тем крепче и тоньше, чем ближе они к ядру. Это крепкие и тонкие слои заболони, которые в техническом языке носят название «спелой древесины». Если, обтесывая брус для мачты, из него вынимали ядро, то ближайшие к нему самые крепкие слои «спелой древесины» стесывались, что, разумеется, .делало дерево гораздо слабее.
Текст, несомненно, с лакуной.
Т. е. графически это можно изобразить таким образом:
Почему распилка должна была производиться именно таким образом? При распилке по линии дб работа идет легче, но какое влияние направление распила могло иметь как предохранительное средство от коробления, это непонятно.
Ср. примеч. 52 к этой же книге.
Отрицание «не» (μη) — конъектура Виммера, подсказанная дальнейшим текстом. Действительно, обязательство не брать для дверных приборов ядровой древесины может служить доказательством того, что она коробится.
Т. е. как раз лучшие слои «спелой древесины», снятие которой делало брусья для мачт негодными. Дерево при постройках брали только для внутренних поделок: основным строительным материалом был камень. Опасаясь неравномерного высыхания дерева, хозяева строящегося дома требовали использования одинакового материала, и поэтому ядровая древесина отвергалась.
Бревно раскалывали с помощью клиньев, а затем уже пилили каждую из его продольных половин.
В предыдущей главе (V.5.3) Феофраст говорил о том, что если ядро не вынуть совсем, то материал перекашивает, так как ядро продолжает жить; здесь он пишет, что обнаженное ядро высыхает и умирает. по-видимому, плотники и столяры, сообщавшие Феофрасту сведения по технологии лесных материалов, не были вполне согласны между собой.
Т. е. в качестве стоек, кронштейнов.
На востоке, по свидетельству Страбона (XVI.739), «вследствие недостатка леса дома строят целиком из финиковых бревен; из дерева финиковой пальмы делают и стропила, и колонны». Вся античность была убеждена (убеждение это ни на чем не основано), что пальмовое дерево под делением тяжести не прогибается, а выгибается; Ксенофонт, например (Киропедия, VII.5.11), рассказывает, что Кир при осаде Вавилона строил башни на пальмовых сваях, потому что «пальмы под давлением тяжести вытягиваются вверх, как ослы под ношей».
Вряд ли это особенность только каштанового дерева. Так как каштан дерево высокое (до 35 м), то из него резали кровельные стропила.
Антандр — см. примеч. 15 к кн. II.
Дерево смоковницы, хрупкое и ломкое, считалось в древней Италии вообще негодным как строительный материал. Из него резали статуи и делали кое-какие сельскохозяйственные орудия. В Греции, однако, если верить Феофрасту, оно употреблялось и в строительном деле. Его нельзя было только использовать в косом положении, например для кронштейнов.
Греческие столяры превосходно знали, какое дерево хорошо или плохо поддается склейке, а также какие породы не склеиваются между собой. Столярный клей приготовляли из мездры бычачьей кожи или из пузырей таких рыб, как белуга, осетр и стерлядь. Рыбий клей греки получали из Причерноморья.
Древесина крушины и сейчас употребляется для токарных работ.
Слово ίκριον обозначает вообще «помост», «палубу», а также «театральные сидения». Здесь, судя по контексту, оно употреблено в совершенно ином смысле и обозначает какое-то украшение. Поэтому превосходная по смыслу конъектура Шпренгеля (II, стр. 210—211), предложившего читать .ιτύας (ιτυς — обод колеса, обод шита), оказывается неприемлемой.
В тексте παύονται — буквально «прекращают». Перевод дан по смыслу. Текст или с ошибкой,- или же, что вполне вероятно, глагол παύειν имел в техническом языке лесорубов особое значение.
Пилу разводят для того, чтобы разрез был шире, чем толщина пилы, и чтобы опилки не забивали зубьев.
В древней Италии вместо наших металлических сеток на кроватную раму натягивали ременный переплет; в Греции, судя по словам Феофраста, для такого переплета пользовались ясенем и буком: по всей вероятности, тонкими ветвями этих деревьев, из которых сплетали плетенку, прикреплявшуюся затем к кроватной раме. Не исключена, однако, и другая возможность: от букового или ясеневого дерева откалывали очень тонкие полосы, из которых и делали «сетку» для кровати. Феофраст, к сожалению, не оставил подробностей относительно ее изготовления.
Торговые суда назывались буквально «круглыми», а военные — «длинными», потому что у последних длина значительно превышала ширину; торговые же суда по сравнению с военными были короче и, шире.
См. примеч. 80 к кн. IV.
Это место дает полное основание считать τής Συρίας в IV.4.1 вставкой, не принадлежащей Феофрасту, который прекрасно знал, что хвойных массивов на Ливане нет.
Кипрская сосна в качестве корабельного материала славилась и в римское время (ср.: Гораций, «Оды», I.1).
К основному бревну, очевидно, прибивали еще дубовое или буковое. Что касается обшивки, то под словом, которым она здесь обозначена (χελυσμχ), античные комментаторы (Поллукс, Гесихий) разумели обшивку киля, предохраняющую его от трения.
Ср. примеч. 72 к этой же книге.
Итак, при постройке корабля пользовались и клеем. В каких случаях? Феофраст, к сожалению, не дает ответа на этот вопрос. Следующее предложение принадлежит к очень трудным местам у Феофраста, потребовавшим нескольких конъектур. Шнейдер считал глагол ἵσταται — «стоит» или испорченным — чтением, или техническим термином кораблестроителей, обозначающим многократное употребление клея; Виммер предложил вместо непонятного συμπίη — «выпьет вместе» συμπαγή — «склеится», «скрепится вместе». Перевод дан (отчасти) в соответствии с объяснением Блюмнера (ук. соч., II, стр. 319). Новое судно должно было некоторое время стоять еще на верфи, пока клей не просохнет. Нельзя было только допускать, чтобы оно рассохлось: клей тогда не держался вовсе.
Помимо использования в корабельном деле и домостроительстве..
Разумеются колеса без спиц, представлявшие собой сплошной деревянный круг. Такие колеса надевались на вращающуюсяось, которая поворачивалась вместе с колесами.
Струнный инструмент вроде арфы, изобретенный лидийцами. На нем играли, перебирая струны пальцами, а не ударяя по ним особой-палочкой (плектром), как на лире или кифаре.
Непонятно, почему вяз брали именно для этих ловушек.
Совершенно не соответствует V.3.2.
Ср. V.6.2, где древесина крушины признается прекрасным материа лом для токарных работ.
Греки знали об огромных дремучих лесах на Ливане в Сирии, на Кипре и на Корсике. Теперь от этих лесов ничего не осталось.
Ср. IV.4.1.
Ср. CIA, II, 737, р. 508 = DM. syll.s 181: «разрешили мы для вывоза соснового леса от имени царей на корабли...». Цари эти — .Деметрий (которого дальше упоминает Феофраст) и Антигон. В 306 г. Кипр находился в их владении (Деметрий Полиоркет разбил в 307 г. Птолемея Лагида у Саламина кипрского и захватил остров) и они могли снабжать-Афины строевым лесом, пока подвоз из Македонии был закрыт (см.: Диодор, ХХ.46.1; Плутарх, Деметрий, 10).
Деметрий Полиоркет обращал большое внимание на флот. Плутарх очень хвалит его суда за их быстроходность и хорошие боевые качества. Своим финикийским гептерам Деметрий был в значительной степени обязан своей победой при Саламине кипрском. Не довольствуясь этими судами, он стремился к созданию еще больших кораблей, в числе которых и находится упоминаемый здесь Феофрастом «одиннадцатисильный» корабль. Термин этот объясняется следующим образом: по установившемуся издавна воззрению, античные суда приводились в движение гребцами, сидевшими в несколько рядов: в пентере в пять, в гептере в семь и т. д. Специалисты-кораблестроители указывали, однако, что различная длина весел делает невозможной согласованную греблю, а размещение гребцов в несколько этажей несовместимо с тем, что мы знаем о высоте античных судов. Недавно было высказано весьма убедительное предположение, что гребцы помещались все на одном уровне, и в таких крупных судах, как пентеры, гексеры и т. д., каждое весло приводили в движение несколько человек: на пентере — пять (πἐντε по-гречески «пять»), на гексере — шесть (ἔξ — «шесть»), и т. п. На корабле Деметрия на одном весле, следовательно, сидело одиннадцать человек.
Кирн — нынешняя Корсика, первая римская провинция, доставшаяся Риму после первой пунической войны. Корабельный лес, смола и деготь были главными предметами вывоза с этого острова.
Так как они задевали за нависшие деревья.
Кирка, дочь Солнца, грозная волшебница, превратившая спутников Одиссея в свиней, но затем вернувшая им человеческий образ. Она жила на острове Эее, который находился, по словам Одиссеи, там, где море вливалось в Океан, огромную реку, окружавшую землю. Позднее, с расширением географических познаний, странствия Одиссея были приурочены к западной части Средиземного моря «и местом, где жила Кирка, был объявлен мыс между Антием и Террациной, который и получил название «мыса Кирки». Чтобы согласовать эту версию с гомеровской, рассказывали, будто этот мыс был раньше островом. Эльпенор — молодой и легкомысленный спутник Одиссея, который во время пребывания у Кирки в пьяном виде свалился с крыши и сломал себе шею. Одиссей похоронил его во владениях Кирки.
Древесный уголь как средство отопления для древней Греции имел гораздо большее значение, чем для нас. Переносные жаровни, которыми отоплялся греческий дом, требовали угля; уголь нужен был и для ремесленников разных специальностей. Насколько разработана была техника обжигания угля и с какой тонкостью античные угольщики и ремесленники разбирались во всех его качествах, об этом ясно свидетельствует все, что говорит Феофраст относительно свойств угля, его приготовления и различного использования.
Под «печкой» здесь разумеется куча дров, которые будут пережигать на угли. Греческие угольщики в древности, так же как и теперь, сложив такую кучу, тщательно укрывали ее дерном, чтобы дрова не горели ярким пламенем, а только тлели.
Херемоя — афинский трагический поэт IV в. до н. э.
Мы, конечно, не отдаем себе отчета в том, до какой степени облегчило нашу повседневную жизнь употребление кремня и кресала, а еще более — изобретение спичек. Афинская хозяйка должна была всячески заботиться о том, чтобы огонь в ее очаге не потух, чтобы сохранилась хотя бы искра, которую можно затем раздуть и разжечь. Если этой искры не оказывалось и огонь приходилось зажигать снова, то это было сложным делом, требовавшим и труда, и времени. Поэтому в античности и обращали столько внимания на качества дерева, которые способствовали скорейшему добыванию огня. Прибор, которым для этого пользовались, состоял из двух частей: нижней доски — «очага» и бурава, который вращали в углублении «очага».
Эйлифия — богиня рождения. Культ ее был местным на Крите и оттуда перешел через Делос в Аттику и далее; в честь ее воздвигнуты были святилища и статуи во многих местах. Капли, выступающие на дереве статуи, принимались за худое предзнаменование (portentum), и божество надлежало умилостивить, принося ему жертвы.
Ср. VI.6.1.
Сравни определение мелких кустарников, данное в I.3.1. Так как это определение и наше место совершенно между собой различны, то Шнейдер считал текст испорченным.
Все это место может служить красноречивым доказательством того, что слова «род» и «вид» употребляются Феофрастом как равнозначные и что вкладывать в них привычный для нас смысл никак невозможно.
Синеголовник полевой и сафлор красильный обладают колюче-зубчатыми листьями.
Растение это у греков имело два имени: φεως и στοιβή\ См. примеч. 100 к кн. I.
Дробный плод якорцев распадается на пять орешков, усаженных острыми шипами. «Плод вокруг» — буквально: «имеет колючки на около плоднике».
О мужских и женских растениях у Феофраста см. примеч. 46-к кн. III.
Толстые деревянистые ветви вряд ли могут быть использованы, как ивовые прутья, для пут и обвязывания. О kneoron см. примеч. 99 к кн. I..
Черный тимьян: очевидно, тимьян с тёмнокрасными цветками.
Тимьян — Thyrabra capitata Griseb. (или правильнее Thymus capita — tus Hoffmg. et Link), растение, очень любимое пчелами. Семена тимьяна настолько мелки, что современные огородники высевают их не иначе как с песком; греческие предпочитали, очевидно, рассевать их, не выбирая из цветков, что, кстати сказать, и трудно. Замечание о покупке и вывозе этого растения чрезвычайно любопытно. Мед из Аттики считался в древности самым лучшим, и особенно ценился мед, собранный с тимьяна; см. у Аристотеля («История животных», V.118.554а): «Мед, собранный с тимьяна [9ύμου вм. рукоп. χυμοὔ — конъектура Пикколо, принятая Виммером и Обером, бесспорна], превосходит всякий остальной сладостью и густотой». Ср. еще IX.197—198.626в: «Тимьян — лучшее пастбище для пчел. Белый лучше красного... Когда тимьян цветет, мед, наполняющий соты,-жидок и прекрасного золотистого цвета». Поэтому пчеловоды из других мест и старались обзавестись у себя дома аттическим тимьяном, которым густо зарос Гимет. Тимьян — растение южное; холодов он боится, и вполне вероятно, что суровый климат гористой Аркадии его губил. Верность замечания Феофраста Линк проверил в Испании и Португалии (Шнейдер, ук. соч., III, стр. 466).
Шалфей с более гладкими и мелкими листьями Шпренгель определял как критский шалфей, Salvia cretica L. Шалфей трехлопастный — ἐλελίσφακος, — по его мнению, Salvia pomifera, который путешественники-находили в Арголиде.
Это Inula viscosa Ait. с широкими, пильчатыми, клейкими листьями-и неприятным запахом. «Женский» девясил, Inula graveolens Desf., обладает запахом более острым. Как средство против ядовитых животных: Никандр (дидактический поэт II в. до н. э.) рекомендовал ее листья («Средства против ядовитых змей», 875), и Плиний («Естественная история», ХХ.38) писал, что она «хороша от укусов ядовитых животных». Какое значение, однако, для лечения от ядовитого укуса может иметь острый запах? А что речь идет именно о запахе, это явствует из контекста. Другое дело, если речь идет о том, чтобы спугнуть животное острым, резким запахом. Перевод и дан в таком смысле.
Это Feruleae.
По всей вероятности, в тексте пропуск, так как нет непосредственной связи между двумя поставленными задачами.
Чрезвычайно интересное указание на попытки, современные Феофрасту, а может быть, и предшествовавшие ему, внести какой-то порядок в растительный мир и найти большие или меньшие единообразные группы.
Шпренгель считал, что νάρθηξ — это Ferula communis L. с ее высоким стеблем и повислыми листьями, охватывающими этот стебель своим влагалищем; ναρθηκία — это Ferulago nodiflora (Mill.) Koch.
Буквально «айвововидный». Феофраст употребляет слово μηλινοει-δής для обозначения желтоватого цвета.
Эти 3—4 строчки могут служить очень наглядным примером того, как растяжима и неустойчива терминология Феофраста: слово καυλός — «стебель» употреблено у него дважды для обозначения веточек и тут же рядом в своем обычном смысле; «несколько веточек», буквально — «стеблей».
Слово «как бы» равняется нашему «если можно так выразиться» и свидетельствует, что термин ἐκνευρόκαυλος, которым здесь пользуется Феофраст, создан им. Во всех рукописях стоит именно такое слово, и издатели совершенно напрасно меняют его на ἐννευρόκαυλος. Предлог ἐκ- имеет иногда значение «выступающий наружу», «выдающийся».
См. IV.8.3—4. Стебель у папируса отнюдь не полый.
Растение это составляло богатство древней Киренаики, которая обычно чеканила на своих монетах с одной стороны изображение основателя колонии Батта или Зевса Аммона, а на другой — изображение сильфия. Сохранилась киренская ваза, на которой изображен царь Кирены, Аркесилай III, сидящий на троне. Перед ним находятся огромные весы, и на них взвешивают мешки, наполненные каким-то белым волокнистым веществом, которые ставят один возле другого люди, стоящие внизу. У одного из этих людей над головой надпись: «собиратель сильфия». Растение это находилось под особым государственным контролем; из слов Феофраста следует, что какая-то часть его сдавалась государству, что существовали государственные запасы сильфия, норма которых была определена законом и должна была строго соблюдаться. Мы не знаем, к сожалению, какие правила существовали в Киренаике относительно собирания сильфия: несомненно только, что его очень оберегали и очень заботились о его сохранении. Все это резко изменилось, когда Киренаика в I в. до н. э. превратилась в римскую провинцию. Беззастенчивое хозяйничание римских наместников и римских откупщиков, думавших только о своих выгодах, скоро уничтожило заросли этого растения. Плиний («Естественная история, ΧΙΧ.39—40) рассказывает, что откупщики, снимавшие государственные пастбища в Киренаике, стравили весь сильфий своим овечьим стадам, «рассчитывая получить таким образом больший доход». Киренаика, превращенная в римскую провинцию, уплачивала свои подати Риму сильфием, как Сицилия уплачивала их хлебом. Цезарь, по свидетельству того же Плиния, в начале гражданской войны забрал из государственной казны вместе с серебром и золотом и полторы тысячи фунтов сильфия. К середине I в. н. э. сильфий стал уже такой редкостью, что Нерону поднесли как драгоценный подарок единственный, случайно найденный экземпляр этого растения.
Сильфий в греческой кулинарии занимал весьма почетное место. В греческой комедии, древней и новой, он неоднократно упоминается в качестве лакомого блюда. Среди лекарственных растений он занимал важное место: его считали очень сильным противоядием и, кроме того, употребляли еще в целом ряде случаев. Список болезней, которые лечат сильфием, составленный Плинием (ук. соч., XXII.100—106), убеждает в том, что растение это древними медиками считалось каким-то всеисцеляющим средством. К этому следует еще прибавить, что для скотоводства сильфий имел огромное значение, так как считалось, что овцы особенно отъедаются- на пастбищах, где много сильфия, и мясо их приобретает особенно приятный вкус от этого корма. Определить это исчезнувшее растение уже давно стремились и ботаники, и филологи. Его отожествляли то с Thapsia garganica L., то с Ferula tingitana L., то с Laserpitium Siler L., а Брецль высказался за его тождество со Scorodosma (ук. соч., стр. 291 и 371). Классическое описание этого растения, сделанное более чем два века назад Кемпфером, изучавшим Scorodosma foetidum около Герата в Хорасане и Фарсистане (Amoenitates exoticae, 1712), содержит действительно ряд пунктов, вполне совпадающих с рассказом Феофраста Феофраст: «корень у сильфия бывает в локоть [0.444 м] или немного больше... покрыт черной корой»...»; Кемпфер (стр. 535—539): «корень большой, тяжеловесный, снаружи черный...»; Феофраст: «семя широкое, похожее на лист»; Кемпфер: «семя плоское, листоподобное»; Феофраст: «листья сильфия... делают овец жирными и сообщают баранине изумительный вкус»; Кемпфер: «козьи стада жадно поедают его листья и от этого корма удивительно жиреют». О сильфий как о кормовом растении пишет и Арриан (Анабазис, III.28.6—7): на Кавказских горах растет только теребинт и сильфий; «... там пасут много овец и скота, потому что овцы любят сильфий. Почуяв сильфий издали, овца бежит к нему, объедает его цветы и, выкопав корень, съедает и его. Поэтому в Кирене стада угоняют как можно дальше от тех мест, где растет сильфий. Некоторые же огораживают свои участки, чтобы овцы, если и подойдут к нему, не смогли бы проникнуть внутрь, так как жители Киренаики очень ценят сильфий». Что касается сока этого растения, то Поттингер («Путешествия», 1816 стр. 108) рассказывает, что его добывали из стебля этого растения, надрезая его поближе корню, или из самого корня. Делалось это тогда, когда растение достигало полной своей зрелости и листья его из темнозеленых становились яркожелтыми (ср. Феофраста: «листья у него золотистой окраски»).
Пирей — главная афинская гавань.
Ср. у Геродота, IV.169: «...сильфий растет на всем протяжении от острова Платеи [нынешний Бомба: греческие колонисты, прежде чем основать Кирену, поселились на этом острове] до Сирта». Ливия — см. примеч. 16 к кн. IV; Эвеспериды — см. примеч. 25 к кн. IV.
Относительно этого пункта мнения расходились, но что сильфий не рос нигде, кроме Киренаики, и что попытки акклиматизировать его терпели неудачу, это подтверждает и Гиппократ («Трактат о болезнях», 499): «... невозможно вырастить сильфий ни в Ионии, ни в Пелопоннесе, хотя многие и пытались это сделать».
Симонид был афинским архонтом в 310 г. до н. э.
«Головой», следовательно, называлась выпуклая верхушка корня, вылезавшая из земли. Ее называли еще «молоком», потому ли, что она была полна густого белого сока, или же потому, что корень скородосмы, если с него содрать кожицу, оказывается ярко-белого цвета. Шнейдер высказал предположение, что эта часть корня называлась «молоком» потому, что была особенно нежна и вкусна.
Феофраст знал, как мы видели, что у скородосмы сначала появляются листья и только потом она выгоняет стебель. Сведения, сообщаемые им в этом параграфе, он объясняет как другую версию рассказа о сильфии.
Это Artemisia camphorata Vill.
От кого почерпнул свои сведения о сильфий Феофраст? От солдат Александра или от торговцев, покупавших сильфий в Киренаике? Надо сказать, что этих людей, кто бы они ни были, нельзя упрекнуть в поверхностном любопытстве и верхоглядстве. Их заинтересовал сильфий как статья государственного дохода, и они хорошо ознакомились с правилами и распорядком его сбора. Феофраст извлек из их отчета самую сущность, но за несколькими строчками его скупого рассказа чувствуется основательное, богатое конкретными подробностями знание. Они были лишены специально ботанических интересов, и «диагноз» сильфия вышел у них довольно бледным, но вопросы народного хозяйства их живо интересовали, и они осведомились и о величине площади, на которой растет сильфий, запомнили, какое значение имеет эта трава для крупного скотоводства, и мимоходом заметили, в каком виде употребляют ее в пищу и какого мнения о ней врачи. Судя по характеру их интересов, люди, рассказывавшие Феофрасту о сильфий, были и образованными, и близко стоящими к делам государственным.
Это единственный случай, когда «сильфий упомянут как растение принадлежащее к европейской (даже греческой) флоре. Буассье (Flora orientalis, II, 991) нашел его в местности «повыше Лебадеи» (Ferula glauca L.). Не это ли «парнасский сильфий» Феофраста?
Шпренгель полагал, что это Capparis ovata Desi, так как у Сар-paris spinosa L. листья совершенно гладкие, без всяких колючек.
Воде, а за ним и Шпренгель считали, что это Spartium scorpium L. с его бледножелтыми, впоследствии краснеющими цветками, которые смдят прямо на колючках.
Переводчик вполне сознает все неудобство этого термина: античность чорта не знала.
Но разве у мыльнянки есть колючки? Может быть, это Dipsacus fullonum L.?
По-гречески ἀτρακτυλίς; растение это отожествил с Carthamus lanatus уже Фабий Колонна (Ecphrasis, I.19). Сок его, постояв некоторое время на воздухе, действительно приобретает кроваво-красный цвет.
Это Scolymus hispanicus L., с очень сладким и вкусным корнем. Его и теперь едят в Греции и в Испании.
Неверно: у обоих растений, которые Феофраст называет «хамелеонами», на листьях имеются колючки.
«Белый хамелеон» — Atractylis gummifera L. — первый описал из долиннеевских авторов Ангвиллара: в Умбрии это довольно обычное растение, головки которого едят с медом и сахаром. Клейкий сок этого растения в Неаполе называли cera di cardo. Турнефор («Путешествие», I, стр. 13) находил это растение в большом количестве в Греции; местное население с удовольствием жевало клей, о котором говорит Феофраст.
Это артишоки.
Ср. II.6.2.
Растение это нигде больше не встречается.
Диоскорид (II.152) называет это растение другим именем: «спаржа, растущая по скалам». После этого слова в тексте лакуна: пропущен конец одного предложения и начало следующего, где находилось название растения. Надо сказать, что описываемое растение (мясистые листья, неглубокие корни) не подходит к списку тех растений, о которых собирается говорить Феофраст.
Т. е. осенью. О времени первого сева £м. примеч. 3 к кн. VIII.
У многих каперсов простые, травянистые или кожистые листья снабжены при основании крупными колючими прилистниками.
«... не желают расти на обработанной почве...» — Феофраст усумнился в правильности последнего сообщения со всем основанием: каперсы являются теперь огородным растением. Жаль, что у нас нет никаких данных, которые позволили бы догадаться, что именно вызвало сомнения у Феофраста.
У греков τρφοίοζ назывались два растения: Tribulus terrestris — якорцы стелющиеся и Fagonia cretica.
Растение это Сибторп (Prodr. fl. Graec, II.55) определил как Ononis antiquorum L. В Аттике оно растет на полях повсюду. Листья его можно вполне сравнивать с рутовыми: они гораздо мельче и уже, чем у нашего колючего стальника. Растение общим видом своим действительно может напомнить цветочную гирлянду, в которой красные цветы чередуются с листьями.
«Увечным цветком» Феофраст называл неправильные по форме цветки мотыльковых.
Феофраст посвятил целую главу растениям, из которых плели венки: в быту древних венки были необходимым предметом. Гости, приглашенные на званый обед, и участники дружеской пирушки украшали себя венками; человек, совершавший жертвоприношение, возлагал себе на голову венок; жертвенное животное подходило к алтарю с венком на шее. Венки приносили в дар богам и венчали ими их статуи; венки были наградой победителям па всеэллииских празднествах; вестник, приносивший радостное известие своим согражданам или домашним, надевал венок. Влюбленные вешали их на дверях своих возлюбленных, и мертвые уходили в свой последний путь с венком на голове.
Признаки душистой фиалки указаны совершенно правильно (ср. еще § 7). Аттические садоводы, очень заинтересованные в том, чтобы иметь как можно дольше этот любимый цветок Афин, изощрялись, по-видимому, в уходе за ним.
По пять лепестков имеют цветки многих шиповников. Двенадцати- и двадцатилепестные — это, вероятно, розы с двумя-четырьмя рядами лепестков. Что касается «столепестных роз», то первый упоминает о них Геродот (VIII.138), рассказывая о садах, принадлежавших македонскому царю Миде, в которых, надо думать, Геродот побывал лично: «Там сами собой растут розы, имеющие каждаяпо шестидесяти лепестков и по запаху превосходящие все другие розы». «Столепестные» значит просто «много-лепестные», так что розы, о которых повествует Геродот, и «столепестные» розы Феофраста надлежит считать тожественными, — это махровые розы. Картер, побывавший несколько раз в тех местах, не нашел там сейчас ни одной «столепестной розы».* Розы эти (Rosa centifolia) обладают нежным ароматом и крупными серебристо-розовыми многолепестными цветками. Странно, почему Феофраст говорит, что они невелики и не душисты (перевод Горта: «некоторые сорта роз...» неправилен: совершенно ясно из конструкции фразы, что Феофраст говорит о «столепестных розах»), как странно и то, что он ничего не говорит об их окраске. Объясняется это, вероятно, тем, что розы, известные грекам того времени, были все одинаковой «розовой» окраски. Феофраст указывает и место, где больше всего таких роз: это гора Пангей в Македонии (теперь Пирнари), у подножия которой находился город Филиппы. Интересно, что местные садовники занимались их «одомашниванием»: они пересаживали эти розы в свои сады и, конечно, начинали ухаживать за ними, как за садовыми цветами. Возможно, что дикие шиповники использовались в качестве подвоя.
__________
* W. L. Carter. Roses in antiquity. Antiquity, 1940, XIV, № 55, стр. 250—256.
«Яблоком» Феофраст называет мясистое цветоложе роз.
Т. е. черенками, которые берут, разрезая,стебель.
«Черная» фиалка — душистая фиалка, «белая» — левкой. У фиалки имеется ползучее корневище, выпускающее длинные, стелющиеся побеги.
Ср. VI.6.3.
у Lilium bulbiferum L. в пазухах образуются почки, которые отваливаются и дают начало новым растениям. Такие почки имеют обычно мясистые листочки с большим запасом питательных веществ, почему их и называют луковичками; это и есть «похожий на слезу сгусток» Феофраста. Ср. II.2.1.
Этот нарцис и описанный в VII.13.1 различны: здесь Феофраст говорит о Narcissus serotinus L., в VII.13.1 — о Narcissus Tazetta L.
Т. е. в сентябре месяце.
Феофраст описывает шафран настоящий: Crocus sativus L Листья у него очень узкие, острые, так что сравнение их с волосами вполне уместно; цветет он осенью; корень его — это клубень, величиной с грецкий орех. Феофраст ошибается, называя его большим.
См. примеч. 82 к кн. VII.
Цветы лабазника белые, с красноватым оттенком, мелкие, душистые.
Сикион — главный город Сикионии, лежавший на широком тер-расообразным плато, недалеко от моря. Сикиония — область в северной части Пелопоннеса, прилегавшая к Коринфскому заливу, очень гористая.
Гиметт — гора около Афин, славившаяся и в новое время своим благоухающим тимьяном, из которого пчелы изготовляли превосходный мед.
Мнению тех, кто утверждал, что некоторые травы и мелкие кусты не имеют семян, Феофраст противопоставил тот факт, что дикие растения тех же самых видов, что и соответственные садовые, размножаются, конечно, только семенами. Противники Феофраста заслуживают внимания: как ни ошибочны были заключения, к которым привели их опыты, интересно то обстоятельство, что эти заключения были сделаны. Греческие огородники и садоводы не ставили специальных опытов, а сеяли нужные им травы так, как по огородной практике того времени повелось сеять мелкие семена: у нас их сеют, перемешивая с песком, а тогда роль песка исполняло все растеньице, растертое в порошок. Неудача, сопровождавшая такой посев, заставила огородников задуматься над природой растений, с которыми они имели дело: показательно, что они не ограничились простой установкой голого факта. Феофраст был далеко не единственным, кого занимала природа растительного мира: интерес к нему — и не только чисто практический — был широко распространен в греческом обществе того времени и отнюдь не ограничивался только ученой средой. Ботанические сочинения Феофраста ответили на требования широких кругов, практически заинтересованных в растениеведении, а отнюдь не на одни вопросы, поставленные греческим ученым миром.
Адонис — прекрасный юноша, любимец Афродиты и богини подземного царства Персефоны, растерзанный на охоте диким кабаном. Зевс решил, что часть времени он будет проводить в подземном царстве с Персефоной, а часть — на земле. Праздник в честь Адониса справляли в Малой Азии и в Египте (со времени Птолемеев — с особой пышностью в Александрии), а также в Греции и в Риме. Он продолжался два дня: в первый оплакивали исчезновение Адониса, во второй радостно праздновали его возвращение. В празднестве принимали большое участие женщины, которые носили изображение Адониса вместе с изображением Афродиты и выставляли горшки с растениями, быстро пускавшими ростки и быстро увядавшими. Это и были «сады Адониса». Платон (Федр, 276Ь) сравнивает искусство, с которым за восемь дней выращивают в горшках растения, нужные для праздничной процессии, со старанием и работой земледельца, который ждет урожая восемь месяцев.
Ср. у Диоскорида (III.46): «Есть тимьян садовый, пахнущий майораном и употребляемый для венков. Название свое он получил от того, что ползет; корни он пускает из любой части стебля, которая придет в соприкосновение с землей ... Есть другой дикий тимьян, который называется ζυγίς; это не ползучее растение, он стоит прямо...»: Название растения ἐρπυλλος он производит от слова ἐρπω — «ползу».
Место непонятно.
Плетение венков было ремеслом, которым в Афинах занималось много людей, особенно женщин. Сохранилось несколько фресок, по которым можно довольно ясно представить себе античную технику плетения венков и гирлянд.
Под «головкой» bolbos здесь разумеется, конечно, его цветок: κώδυον. Этим же словом называется плод (головка) мака. Обычно же, говоря о луковичных, Феофраст употребляет для обозначения луковиц слово κεφαλή — «голова».
«Меч» — у нас это растение называется шпажником.
За этими словами в тексте лакуна.
«Тоска» — πόθος — Asphodel us ramosus L., асфодель ветвистая.
Т. е. климатические особенности данного года,
Главными овощами, составлявшими основу питания древней Аттики, в основном вегетарианского, были: капуста, редька, репа, свекла, лук, огурцы и тыква. К этому следует прибавить ряд трав, из которых большинство обладало острым вкусом и служило приправой: горчицу, укроп, чабер, а также латук, кресс-салат, кишнец и т. д.
«Подсев»: греческое ἐπίσπορα — «посеянное после» — Шнейдер переводит «quorum plures sunt sationes», Шпренгель, в согласии с .ним, — «was mehrmals gesatet wird», а Горт — «secondary crops*. Нам такой перевод представляется не вполне правильным. Предлог ἐπί часто означает «добавление», «прибавку»: такие кухонные травы, как лебеда, щавель, чабер и т. д., «добавлялись», «подсеивались» к таким основным овощам огорода, какими были, например, капуста и репа. При недостатке хорошей земли, столь характерном для древней Греции, вряд ли для такой травы отводилось особое место: ее рассевали среди настоящих овощей, как и посейчас на приусадебных участках рассевают у нас на Украине укроп и мак среди лука, огурцов и капусты, Феофраст не провел строгой и определенной границы между главными овощами и «подсевом», рассчитывая на то, что его читатели и слушатели сделают это сами и отнесут лебеду, портулак и т. п. именно туда, куда следует.
Все эти сроки Феофраст мог проверить и сам, но к собственным наблюдениям он прибавил еще и сведения, собранные им от огородников: «по словам некоторых», «одни говорят..., а другие ...». Полученные им данные заставили его поставить вопрос о том, какие же причины влияют на сроки прорастания, если для растений, которые сеются и зимой и летом (в этом отношении «подсеву должен был особенно его интересовать), сроки эти остаются почти неизменными. Не дав определенного ответа на поставленный вопрос, Феофраст указывает пути для его решения, обращая внимание своих читателей и учеников на те пункты, которые следует учесть и рассмотреть для искомого ответа. Одного из них, а именно, значения, которое имеет возраст семян для прорастания, он касается сам, подходя к этому чисто эмпирически: у одних растений всходят раньше свежие семена, у других старые (§ 6).
См. выше § 3.
Т. е. размочить.
Такой способ разведения капусты представляет собой для нас нечто совершенно неслыханное. Шпренгель думает, что Феофраст говорит о Brassica oleracea viridis procerior, растении многолетнем, которое разводят черенками.
«От побегов» — в подлиннике ἀπό των βλαστών. Из дальнейшего видно, что Феофраст имеет в виду то, что и теперь называется черенком: он употребляет другой термин, чтобы провести границу между «черенками от капусты», которые берут с кусочком корня, и черенками для руты и прочих упомянутых с ней вместе растений.
Базилик в Европе культивируется как однолетник, но на юге это многолетнее деревянистое растение, достигающее в Египте почти метра в высоту.
Т. е. от луковицы.
См. примеч. 60 к кн. I.
С помощью черенков.
Под боковыми образованиями у луковичных следует подразумевать маленькие луковки, обросшие главную; боковые побеги у сельдерея и свеклы — это корешки, отходящие от корня.
Γηθυον — Allium сера var. В дальнейшем, говоря о луковицах, которые не идут в пищу, Феофраст имеет в виду, очевидно, дикие луковичные, названные им выше.
Под стеблем разумеется здесь вообще надземная часть растения, побег.
«Веточки»: в подлиннике καυλοί; Феофраст имеет в виду латуки со стеблем. Трудно представить себе, однако, чтобы взамен обломанного стебля вырос другой. При характерной для Феофраста гибкости его терминологии, одно и то же слово может обозначать разные предметы, и со словом «стебель» καυλος дело обстоит именно так: «стебель» у Фео- фраста кроме своего прямого значения употребляется еще в смысле «сука», «подземной части стебля», «черешка» и «веточки». См. примеч. 14 к этой же книге. Употреблен здесь этот термин в последнем смысле? Какие, однако, веточки имеются у латука, если не считать дикого его вида — Lactuca scariola L? Может быть, значение καυλος здесь еще более растянуто и этим термином обозначены пристеблевые широкие листья латука? Параллели, однако, для такого употребления καυλος нет.
Мы видели уже, как много внимания уделял Феофраст корням деревьев. Интересовали они его и у овощей; может быть, именно на этих последних, как на наиболее доступных для наблюдения, и начал Феофраст свое изучение морфологии корня. В этой главе он дает описание стержневого корня у овощей; овощи со стержневым корнем он называет «однокоренными», причем название это означает, что в данном случае главный корень значительно развит по сравнению с корневыми ответвлениями. На этот оттенок в смысле указывает употребление слова μονορρίζος — «однокоренный» в превосходной степени в применении к корню щавеля, у которого на главном корне развиты только тонкие боковые ответвления. Они называются у Феофраста αποφύσεις — «отростками».
Феофраст имеет здесь в виду столовую свеклу с веретенообразным корнем.
Μονορριζότατον — см. примеч. 16 к этой книге. Ср. еще § 9 этой же главы.
Превосходно подмеченная разница между двумя основными типами корней: ветвистым корнем базилика и мочковатым корнем лебеды.
По анатомическому строению Феофраст различает у овощей два вида корней: деревянистые и мясистые. Под «тяжелоголовчатыми» разумеются луковичные.
Феофраст употребляет здесь слово καυλός в смысле «веточка». См. примеч. 15 к этой же книге. Переводы: Шнейдера — «вверху разделяется на много стеблей», Шпренгеля — «выгоняет больше стеблей» и Горта — «у надземной части больше стеблей» ошибочны.
Heliotropium villosum.
Т. е. желтые.
Γραμμώδη. Слово γράμμα имеет значение «линии», «полоски»; и у Аристотеля слово γραμμοποίκΛος означает «испещренный линиями», «полосатый», а Плиний («Естественная история, XIX.119) в своем переводе данного места определил семена кмина как «узкие и исчерченные» Семена кмина действительно исчерчены полосками. Феофраст имеет в виду не кмин обыкновенный (Carum carvi L), а его южный сорт — Cuminum cyminum.
Говоря о семенах покрытых и голых, Феофраст смешивает семена с плодами.
«... особенно семена базилика. Все семена, будучи высушены, дают больший урожай, почему их...»: фразы этой нет в U, М, Aid, Bas; ее восстановил Шнейдер на основании Cam, G и Плиния («Естественная-история», XIX.120).
В, U, М, Ald — лакуна в полторы строчки.
Следует отметить, с каким вниманием наблюдает семена Феофраст. Они интересуют его, во-первых, в отношении ботаническом; он отмечает их форму, окраску; такие признаки, как нахождение в стручках или наличие летучек; местонахождение на стебле (верхушка, стороны стебля и т. д.); во-вторых, с точки зрения огородников: какие семена обладают наибольшей степенью всхожести, как их лучше сажать, какой обработке подвергать семена перед посадкой. Он сообщает некоторые правила, справедливость которых, проверенная веками огородной практики, признается и сейчас: посев не свежими, а высушенными семенами, рассаживание семян щепотками, вымачивание семян.
Греческие огородники вымачивали огуречные семена в молоке; италийские — в воде, в которой был разведен мед. Практика эта коренилась в убеждении, что растение сохранит в своем плоде те качества, которые стремились сообщить его семени: семя, пропитанное сладким, даст сладкий плод. Этому убеждению огородников Феофраст постарался придать философское обоснование: «каково начало, таково и происхождение от этого начала» («Причины растений», III.244), в котором, учитывая метод подкормки семян, есть и доля истины.
После слова «редька» в U, М, Ald лакуна (в U стоит: τήν Ы μοραν Bothmav). Текст восстановлен по Афинею (II.48). Плиний («Естественная история», ΧΙΧ.75—76) передает это место так: «Называют пять сортов брюквы: коринфскую, клеонейскую, леофасийскую, беотийскую и просто зеленую». Принимая во внимание манеру письма Плиния, можно думать, что он соединил вместе италийские сведения о брюкве (брюква у Феофраста не упоминается) и феофрастово описание редьки, ошибочно отнесенное им к брюкве. Поэтому его «зеленая» брюква ничего не дает для ἀμωρεα Феофраста. Клеоны — город в Аргосе (северо-восточная область Пелопоннеса). Название «леофасийский» сорт этот получил, вероятно, от острова Фасоса (теперь Тасо), лежавшего около фракийского берега. Поэтому редьку эту и называли иногда фракийской. Определение ее λεία — «гладкая» (т. е. с гладкими листьями) постепенно слилось вместе с названием «фасосская» (θάσια). Ἀμωρεα: Плиний (ук. соч., ΧΙΧ.82) упоминает редьку, которая в Италии называлась armoracia, а на Понте — armon. Диоскорид тоже называет редьку, именовавшуюся ἀρμοράκιον. Шнейдер предполагает, что чуждое понтийское название превратилось в латинское armoracia и греческое ἀμωρέα. Беотийская: она была круглая и более сладкая — этими качествами отличается обычно черная редька.
Относительно мужских и женских растений см. примеч. 46 к кн. III. Что касается репы, то совершенно очевидно, что главным признаком, заставлявшим видеть в ней «женское» растение, была округлая форма и величина («полнота»). Чтобы получить крупные — «женские» экземпляры, репу следовало сажать (Феофраст употребляет глагол πηγνύναι, означающий именно посадку каждого семени в отдельности), а не сеять (как делают огородники, получающие «мужские» экземпляры), и отводить для нее хорошую землю.
В конце фразы перед τάς ἐκφύσεις κα\ πλατείας выпал ряд слов; «как можно дальше одна от другой»: перевод дан по смыслу. В слове πλατείας — «широкие» имеется, конечно, указание на то, что либо сами семенники, либо экземпляры, полученные от их семян, должны быть «широкими».
Нет ни одного места у древних писателей — агрономов, которое объяснило бы эту разницу в семенах.
Текст испорчен, перевод дан предположительный.
«Капуста с курчавыми листьями» — та, которая теперь называется савойской — сафоем?
Горт считает, что это дикая редька, Raphanus raphanistrum L. Если это так, то описание ее у Феофраста не вполне верно: листья у дикой редьки действительно мелкие, но не круглые, а скорее продолговатые (лировидные) и не гладкие, а покрытые жесткими волосками.
Помимо разницы в листьях.
Шнейдер, а за ним и Шпренгель полагали, что это Beta cicla (Шнейдер думает, что из латинского sicula — «сицилийская» образовалась sicla, которое и перешло в линнеевскую номенклатуру в форме cicla). Это белая сахарная свекла.
Феофраст различает, следовательно, сорта латука, сначала по цвету: есть белый и другой — черный. Диокл из Кариста (город на Эвбее),-знаменитый врач древности, особенно рекомендовал в пищу именно черный салат (наш форельный?). Основанием для дальнейшего деления является стебель, а не листья, как мы ожидали бы. Дело в том, что в древности очень любили именно латуковые стебли. Дифил, ученый врач IV в. до н. э., считал его более питательным, чем листья латука, а в комедиях Эпихарма (VI—V вв. до н. э.) упоминаются женщины, очищающие латуковый стебель. Колумелла (знаменитый римский агроном I в. н. э.) сообщает, как мариновать стебли латука в paςcoлe и уксусе. Все эти данные заставляют думать, что латук, который разводили в древней Греции, принадлежал к той группе огородных латуков, которая у нас называется «римским салатом» или «роменом» и которая кочана не образует. Может быть, к латукам был причислен и эндивий.
Судя по описанию, — это дикий латук, Lactuca scariola L.: стебель у него прямой и высокий (достигает иногда 125 см); листья мягкие, слегка колючие; боковых побегов нет.
Т. е. огурец, как и редька, имеет несколько видов, а тыква, по мнению Феофраста, бывает только одного вида, как одного бывает и репа.
Сарды — главный город Лидии (область на западному берегу Малой Азии). Книд — город в Карий (юго-западная часть Малой Азии). Самофрака — остров в Эгейском море недалеко от фракийского берега против устья Гебра (нынешней Марицы). Аскалон — главный город филистимлян в Палестине. Почему аскалонский лук не попал в число тех, которые названы по их родным местам? Вероятно, мы имеем здесь дело с ошибкой переписчика, пропустившего это название там, где ему следовало стоять, т. е. после слова «самофракийский».
Греческое слово σητάνιος имеет два значения: 1) «новый» в смысле «выросший в этом году»: «новый хлеб», «хлеб из новой муки»; 2) «обычный», «простой». Нам кажется, что последнее значение предпочтительнее: лук, о котором идет речь, был простой, ничем не замечательный лук, на котором не стоило и останавливаться.
Исс — город в Киликии (область на юго-восточном берегу Малой: Азии).
Разумеется посадка разрезанными головками.
Наши огородники утверждают то же самое.
Потому что при вертикальном разрезе зародыш и самая сердцевина луковицы оказываются разрезанными?
Γητειον — здесь шнитлук.
Лук принадлежал к числу овощей, чрезвычайно употребительных и любимых в древней Греции. Этим объясняется и большие число его сортов, причем «луковый ассортимент» греческого огорода не ограничивался только греческими сортами, выведенными или получившими особо широкое распространение в отдельных пунктах греческого мира, но включал и чужеземные сорта. Большим спросом на лук объясняется и высокая культура его и ряд разнообразных приемов, применяемых при уходе за разными сортами.
Любопытная кулинарная подробность: чеснок в Греции обычно варили. Винегрет, который имеет в виду Феофраст, по свидетельству схолиаста к Аристофану, состоял из сыра, яиц, чеснока и поррея, приправленных оливковым маслом и уксусом; иногда в него подкладывали вяленой рыбы. Приготовлялся он следующим образом: чеснок (к которому прибавляли иногда еще разные острые травы), сыр и соль растирались вместе в ступке; в хорошо растертую .и перемешанную массу вливали уксус и масло, и опять все растиралось вместе.
Этим двум факторам Феофраст неизменно приписывает решающее влияние на характер растения.
Чтобы заметить это, надо было разрывать посаженный чеснок и смотреть, что делается с зубком, причем повторять это следовало неоднократно с разными растениями и в течение длительного периода их роста: иначе результат наблюдения мог оказаться случайным. Трудно думать, чтобы подобного рода опыты проделывали огородники: практической пользы от таких опытов не было (скорее ущерб). Вряд ли будет большой смелостью предположить, что мы имеем дело с личными наблюдениями Феофраста.
φύσιγξ; Глоссарий Галена объясняет это место так: «так называется стебель [чеснока], преимущественно полый». «Луковицы» на стрелке бывают-чаще у чеснока, чем у лука. Чеснок, так же как и лук, принадлежал к любимейшим овощам древней Греции, знавшей много сортов его — и. поздние и ранние, и крупные и мелкие — и умевшей превосходно за ним ухаживать.
Греческие огородники пользовались, следовательно, несколькими видами навоза, и при этом самым разнообразным способом: разбрасывали навоз по огородному участку; смешивали навоз и семена вместе (дляэтого требовалось, конечно, чтобы навоз представлял собой совсем перепревшую, рассыпающуюся в порошок массу: то, что на современном языке называется компостом); разводили его в воде для подкормки овощей: именно так поступали с человеческими испражнениями.
Правила поливать утром или вечером, а не в самую жару, придерживаются и наши огородники.
«прихватило»: Шнейдер, изменил рукописное чтение καθάψηται (от глагола καθάπτω — «схватить», «захватить») в καθεψηται (от глагола καθἐψω — «иссушить», «сжигать») на основании плиниева перевода («Естественная история», XIX.183), где стоит глагол infervescat — «нагреваться», который Плиний-, ошибочно понявший это место, относит к воде, употребляемой для поливки. Может быть, однако, изменение это вовсе не нужно и глагол καθάπτω на языке греческих огородников имел то же самое значение, какое глагол «прихватить» имеет у наших огородников и садоводов.
Благотворное действие пересадки признается и теперь, но из списка овощей, хорошо переносящих пересадку, наши огородники решительно исключили бы огурцы.
При посадке каждое растение получает для себя больше места. При посеве, когда семена распределяются более или менее случайно, обеспечивать «жизненное пространство» для молодого растения приходится путем прореживания.
Разумеются земляные блохи; гусеницы на капусте — это гусеницы капустной бабочки.
Кишнец приобретает соленый вкус потому, что в сильную жару в приморских местностях при ветре, дующем с моря, на растениях часто оседает соль. Непонятно, почему кишнец выделен особо. Не имеет ли в виду Феофраст какое-то заболевание, которому специально подвержено это растение?
Мнение греческих огородников относительно сроков, в течение которых семена сохраняют свою всхожесть, следует в общем признать вполне справедливым. Двухлетние семена лучше всего для посева; четырехлетние не годятся; семена огуречные и тыквенные сохраняют свою всхожесть не дольше года.
Дикую капусту Горт считает редькой дикой (Raphanus Raphani-strum L). Стебель ее (снизу жестко-волосистый) Феофраст называет более гладким и круглым, чем у садовой капусты, и с этим еще кое-как можно согласиться, сравнивая с ним ножку капустного кочана, но листовой черешок у дикой редьки отнюдь не круглый, а плоский; что же касается листьев, то они все изрезаны и, конечно, «угловатее», чем листья садовой капусты. Правильно ли отожествление Горта и какую капусту имеет в виду Феофраст?
Дикий латук считается у нас сорным растением; листья у него снизу вдоль средней жилки покрыты жесткими щетинками. Сок его греческие врачи считали хорошим лекарством от водянки и при глазных болезнях.
«Болотный сельдерей» — это сельдерей обыкновенный, Apium graveolens L., который в Греции растет в диком виде по болотам и берегам ручьев и канав. «Конский сельдерей» — это Smyrnium olusatrum L. Миррой назывался в древности сок миррового дерева, который частью вытекал сам, частью добывался путем буравления и скоро свертывался круглыми шариками. Сок «конского сельдерея», напоминавший мирру, дал основание для нового имени этого растения; мирровое дерево называлось по-гречески σμύρνα, и это название вошло и в линнееву номенклатуру. «Горный сельдерей» — это наша петрушка. Описание Феофраста совершенно точно.
«Полевые растения», т: е. растения, которые не возделываются, а-растут сами собой, но в пищу употребляются.
Χονδρύλλα — конъектура Салмасия на основании Плииия («Есте- . ственная история», XXI.89); рукописное чтение — ἀνδρυαλα. Шпренгель колебался, с каким растением отожествить эту «хондриллу»: с Apargia tuberosa W. = Cichorium constantinopolitanum, который растет на песчанистых лугах Греции, или со скорцонерой, растущей на Гиметте. В обоих растениях много млечного сока.
Сибторп считал, что καυκαλίς — это Tordylium officinale. Кервель южный часто употребляется в Греции для салатов: листья его отличаются очень приятным запахом и вкусом. Молодые побеги мяты очень ароматны и приятны на вкус. На юге их едят сырыми, поливая уксусом и оливковым маслом.
Корень козлобородника (Tragopogon porrifolius L.) съедобен и вкусен: он крупный и сладкий. Стебель, однако, ни у него, ни у Tragopogon crocifolius L., с которым отожествлял козлобородник Феофраста Шпренгель, нельзя назвать «коротким»: он довольно высок и толст. Шнейдер полагает, что βραχύς — «короткий» написано по ошибке переписчиком вм. παχύς — «толстый».
Στρύχνος черный паслен: Шпренгель полагал, что Феофраст говорит о Withania somnifera (L.) Dun., плоды которой можно есть в сыром виде и которые очень нравились самому Шпренгелю. Шнейдер считал, что это Physalis alkekengi L., с кисловатыми, съедобными плодами. В Указателе Горта «съедобный strychnos» Феофраста отожествлен с Solanum nigrum L.
Пословица эта гласит: «Воробьиное просо среди овощей»: как этому просу нет места среди овощей за его горечь, так нет места такому-то человеку или предмету среди таких-то людей или предметов.
Удивительно, что это растение попало в число овощей, так как оно считается ядовитым. Может быть, это не Anagallis coerulea Schreb., как полагает Горт? Шпренгель думал, что это Corchorus olitorius L., Далешамп, — что Auricula muris Tragi.
Об этом растении мы знаем только, что Гален называл его среди дикорастущих.
Восход Плеяд в Греции приходится на начало ноября.
Гиппократ в книге «О нарывах» рекомендует листья этого растения как средство от опухолей и воспалений. Аристотель («О частях животных», lV.5.681a) рассказывает, что оно растет на Парнасе и долго-еще живет, «будучи положено сверху на столб». Шпренгель полагал, что это Sempervivum arboreum L., которое цветет очень редко и повсюду растет в Греции. Высказано было и предположение, что это Asplenium ruta muraria L. Древние, не зная назначения цветка, были убеждены, что есть растения, которые цветков вовсе не имеют.
И одуванчик, и крестовник обыкновенный цветут и в средних широтах с ранней весны и до поздней осени.
«Колючий шафран» — это сафлор красильный, который причислен к шафранам только потому, что дает желтую краску.
Феофраст различает следующие виды стебля у трав: прямой, прямостоящий стебель — ορθόκαυλος, лежачий — επίγειόκαυλος, χαμαίκαυλος,* — вьющийся и лазящий — περιαλλόκαυλος (буквально: «со стеблем вокруг чего-то другого»; Феофраст не делает разницы между растениями с придаточными корнями вроде плюща и такими, которые цепляются с помощью усиков); есть растения одностебельные — μονόκαυλσς, многосгебельные — πολύκαυλος, малостебельные — ολιγόκαυλος, прямостебельные («стройно-стебельные») — εϋνίύκαυλος, кривостебельные — σκολιόκαυλος (слово, встречающееся только здесь).
Кроме того, есть растения «с гладким стеблем» — λειόκαυλος (это-прежде всего луковичные), а также травы, дающие боковые побеги от стебля и не дающие их. По анатомическому строению Феофраст определяет стебли трав как волокнистые.
Глава 8 представляет собой очень интересный образчик введения Феофрастом в научный обиход новых понятий. Для характеристики стебля им было создано двадцать два слова (сложных из καυλός и того признака, который подметил в стебле Феофраст): до него ни одно из них не встречается.
__________
* Стефанус делает различие между обоими терминами, считая, что первый из них обозначает растение с низким стеблем, очень немного поднимающимся от земли, а второй — растение со стеблем, лежащим на земле. В некотерых случаях это различие можно проследить, в других — нет: терминология Феофраста неустойчива. Вернее поэтому считать эти. слова у него синонимами.
«Воронью лапу» отожествляли с разными растениями: на основании Диоскорида и Плиния считают теперь, что это Plantago coronopus L.
«Ягнячий язык»: в VII.10.3 сказано, что он цветет последовательно, одна часть за другой, и долго; в VII.11.2 — что некоторые называют «ягнячьим языком» στελεφουρος. Диоскорид различает два вида этого растения: более крупный и более мелкий. Шпренгель отожествляет «ягнячий язык» с Plantago maior FL. (так же как и Указатель Горта); Шнейдер сомневался в правильности этого отожествления именно на основании VII.10.3.
Слова Феофраста объясняются тем, что древние не знали связи между цветком и плодом.
Феофраст имеет в виду здесь не черешок, который не выходит раньше листа, а, по всей вероятности, еще не распустившийся, свернутый в трубочку лист, который он называет здесь, по сходству со стебельком травы, «стеблем».
Ср. I.13.1. Слишком обобщая положение об ртсутствии ярко окрашенных цветков у деревьев, Феофраст упускает из виду упоминавшиеся им ранее багряник с яркорозовыми цветками и золотой дождь с ярко-желтыми.
Феофраст хочет сказать, что для определения того, какие цветы относятся к ранним и какие к поздним, надо отказаться от обычного счета времени и принять за начало года какое-то определенное его время: весну, осень и т. д. Только тогда можно будет фиксировать начало и конец жизненного цикла растения. Дело в том, что аттический год (а его, конечно, и имел в виду Феофраст) начинался в середине лета: с первого новолуния после летнего солнцеворота. При таком календаре каким, напримерг растением следовало считать ветреницу: поздним, так как она появлялась в конце года, или ранним, так как она зацветает в самом начале весны?
Чтобы написать эту короткую главу, надо было в течение долгого времени внимательно и неослабно наблюдать за жизнью полевых растений, за их распусканием, цветением и отцветанием, за их сменой. Нужно было жить среди этих простых полевых цветов и вести их календарь. Можно смело утверждать, что Феофраст это и делал в своем саду, который, следовательно, был превращен им в известной мере в опытный участок, где он сажал и сеял растения, его интересовавшие.
После слова ιστορίας в U, М, Aid, Cam, Bas лакуна; связь следующего предложения с предыдущим не ясна.
По современной терминологии — зонтичные. Те классы, на которые Феофраст разбивает здесь растения, имеют значение чисто примерное; дальше к ним прибавляются еще те, «которые похожи на цикорий»; в гл. 12 основой для различения является корень. Феофраст ищет какого-нибудь признака, какой-нибудь опорной для себя точки, которая позволила бы ему выделить изо всего необъятного растительного мира отдельные группы. Ни о какой настоящей классификации здесь не может быть и речи.
Название этого растения перевести нельзя, так как στελεφος — слово, которое в греческом языке не встречается. Шпренгель, основываясь на словах Феофраста о сходстве «лисохвоста» и stelephouros с пшеницей, полагал, что «лисохвост» — это Saccharum cylindricum Lam. = Imperata cylirtdrica (L.) P. В., a stelephouros — Saccharum ravennae L. = Erianthus purpurascens Anderss.
Буквально «твердым». Мысль не ясна. Слово σκληρού — «твердый», вероятно, испорчено.
Тем не менее в VII.7.1 и одуванчик, и chondrylla включены в число растений, причисляемых к овощам, потому что они употребляются в пищу.
Ср. VII.11.2 (в конце).
См. VII.9.4.
Эпименид — один из семи мудрецов. История его жизни и смерти пересыпана чудесными измышлениями, которые рисуют его как особого любимца богов и чародея. В 596 г. до н. э. его пригласили в Афины, чтобы очистить город от пролитой во время восстания Килона крови. «Морской лук», называвшийся «эпименидовым», употреблялся при каких-то чародействах.
Операцию эту следует представлять себе следующим образом: оборрав листья аройника, его выкапывали и клали его клубневидное корневище в землю с таким расчетом, чтобы из глазков не могли опять пойти листья.
Растение неизвестное.
У нас это растение называется шпажником.
Клубень шпажника покрыт волокнистой оболочкой (листовые влагалища). Под «отростками» следует понимать настоящие корешки растения.
Он назывался по-гречески ἀνθφικος. У Феокрита (I.52) пастухи делают из этих стеблей ловушки для кузнечиков, а Гелланик (Афиней, ΧΙ.194) рассказывает, что нумидийцы в Ливии строили свои хижины из этих стеблей. Семена асфодели заключены в трехгранной коробочке. Веточки в верхней части ее стебля делают несомненным отожествление этого растения с Asphodelus ramosus L.
Гесиод жил в VIII в. до н. э. Стихи, на которые ссылается Феофраст, находятся в его сельской поэме «Труды и дни», 41:
Глупые, им невдомек: половина ведь целого больше;
Пользу великую нам асфодель и мальва приносят.
См. примеч. 91 к этой же книге. Растению этому приписывал» почему-то магическую силу.
Aegilops ovata L. — обычный сорняк на хлебных полях в Греции.
У пролески осенней цветки действительно появляются раньше листьев.
Цветки появляются раньше листьев и у яблони, и у груши. То обстоятельство, что Феофраст называет миндаль единственным деревом, отличающимся этой особенностью, интересно потому, что им определенно-засвидетельствована та ничтожная роль, которая была отведена в греческом ассортименте плодового сада груше и яблоне.
Т. е. без молодых, обросших главную луковицу луковичек.
Херсонес Таврический — греческая колония в Крыму. Шпренгель высказал предположение, что этот сладкий bolbos не что иное, как Allium uisinum L. — черемша, что совершенно неверно, так как ни A. ursinum L., ни A. victorialis L. в Крыму не растут.
Текст испорчен и не полон.
Касатик — Iris sisyrinchium L., часто встречающийся в Пелопоннесе и на греческих островах. Луковички у него растут действительно-одна над другой. После слова «зовется» — лакуна.
Греческое ἀδιαντος значит «не смоченный».
Описание кочедыжника очень точно и верно. Непонятно толькоу почему Феофраст считал, что у кочедыжника нет корня.
Описание цветка пупавки при всей ботанической наивности очень живописно.
в тексте ἀπαρίνη. Растение это упоминается еще в VIII.8.4 среди сорняков, растущих в хлебах. Там — это цепкий подмаренник; здесь же — Xaritium strumarium L. Дурнишник обыкновенный — горная трава с однополыми корзинками. Пестичные корзинки содержат по два цветка, заключенных в зеленую обвертку; последняя усажена на поверхности крючковатыми шипами. При созревании семян обвертка разрастается и твердеет. Ее и называет Феофраст «щетинистой частью», в которой, как бы внутри растения, вызревают семена.
«Ласточкин ветер» — юго-западный ветер, начинающий дуть в конце марта.
Слова, которые первоначально обозначали только одну часть растения, могут впоследствии обозначать целое растение: так, Ιύλον — «древесина» иногда обозначает «дерево»; словом σπἐρμα — «семя» часто называют целое растение, для которого семя характерно. «Ἀνθος — «цветок» обозначает вообще всякое цветущее растение в таком же смысле употребляем мы в общежитии слово «цветы»). Название «лотос», обозначавшее какой-то отдельный цветок, стало потом, видимо, собирательным именем для луговых цветов (клевер, донник, trigonella).
См. VII.7.2 и примеч. 69 к этой же книге.
Т. е. растения эти называются одним именем, но совершенно-между собой различны. Ср. VII.6.4 (об огородном и бешеном огурце).
Оркиш, или однозернянка — по-гречески τίφη (римляне называли: это растение греческим именем; латинского слова для его обозначения нет). Характеристику этого растения Феофраст дает дальше в этой: же книге. Однозернянку сеяли в древности по всему Средиземноморью (за исключением Египта). Гален («Свойства пищи», I.13.18 сл.) писал, что хлеб из однозернянки невкусен и трудно переваривается. Ее зерно перерабатывали преимущественно на крупу, а кроме того, оно шло на корм скоту. Для Греции с ее плохой почвой однозернянка, которая растет исключительно на легких почвах, была незаменимым ресурсом. Феофраст, живший в Афинах, не уделил бы ей такого внимания, если бы ее не сеяли по всей континентальной Греции. Во Фракии ее сеют и посейчас. Полба-двузернянка (эммер) имеет два названия в греческом языке: ζεία и όλύρα. Было высказано предположение, объясняющее наличие двух названий для одного и того же растения тем, что ζεία — слово ионического диалекта, а ἐλύρα — эолийского. Правильнее, однако, считать, что каждое из этих названий присвоено особому виду эммера, созданному климатическими и почвенными особенностями того места, где высевали это растение. В юго-восточной части материковой Греции (включая Аттику) полбы этой сеяли мало, в местностях к северу и к западу от Аттики — гораздо больше. В Фессалии она была одним из главных хлебных растений (Афиней, III.127а). Демосфен упоминает об όλυρα во Фракии (Филиппика, IV.4S). Эммер дает хорошую крупу, но муку среднего качества.
Как хлебные зерновые (σιτώδη) и бобовые (χἐδροπα или οιπρια).
Разумеется заход Плеяд утром при восходе солнца. Такой заход. Плеяд падает в Греции на первую декаду ноября. Феофраст имеет в виду следующие стихи Гесиода из поэмы «Труды и дни» (383—384).
...Атлантиды — Плеяды
...начнут заходить, — за посев принимайся.
Период с начала ноября и до 20-х чисел декабря и назывался у земледельцев ἀροτος, т. е. буквально — «пахотой».
Olyra — см. примеч. 1 к этой же книге.
Гулявник — Sisymbrium polyceratium L. Диоскорид довольно подробно описывает это растение. Оно растет около городов, по дворам и в садах; листья у него похожи на листья дикой горчицы, цветки желтоватого цвета, а стручки напоминают стручки «воловьего рога». Его употребляли в сухом виде в качестве корма для скота; зерна его сладки на вкус. Некоторые считали его хорошим противоядием. Шалфей употреблялся при очищениях и посвящениях в мистерии. Этим обстоятельством, может быть,и объясняется возделывание его наряду с просом и сезамом.
Вопрос о влиянии погоды на прорастание семян, видимо, очень интересовал Феофраста: ср. VII.1.3—4.
Фокида — область средней Греции, состоявшая из широкой плодородной речной долины Кефиса и горной страны, простиравшейся к югу от этой долины до Коринфского залива. В центре ее находятся высокие и широкие, с трех сторон замкнутые, горные цепи Парнаса. Климат Фокиды холодный и сырой. Ср. VIII.8.2.
Несколько ниже (в этом же параграфе) Феофраст говорит о том, что хлебные растения не ветвятся. Данное предложение, по-видимому, составлено несколько небрежно: под растениями, дающими много веток, Феофраст разумел бобовые, а под дающими много стеблей — хлебные.
Это название — σιτανίας Галеи объясняет как «посеянная в этом же году» или «яровая» (Комментарии к книге Гиппократа «О суставах», IIF41). Впоследствии — этим именем называли всякую мягкую пшеницу независимо от времени ее посева. (Следует заметить, что озимая мягкая пшеница в классической Греции имела мало значения). Диоскорид (II.85.1) и другие греческие писатели разумеют под «сиганией» ту же самую пшеницу, которую они называют «трехмесячницёй», т. е. мягкую яровую пшеницу. У Феофраста это название дано ветвистой пшенице, относящейся к Triticum turgidum L. Вряд ли она была яровой. Вопрос о том, почему Феофраст назвал «ситанией» совсем другую пшеницу, чем прочие греческие авторы, заслуживает специального исследования. Определить «ячменку» пока не удалось.
Стебель хлебных растений назван у Феофраста особым термином: κάλαμος. Первоначально так назывался тростниковый стебель, а затем это слово было перенесено на полые высокие стебли и других растений. Здесь оно употреблено в смысле собирательном, на что указывал еще Мейер*, писавший так: «...что κάλαμος обозначает здесь не один стебель, а совокупность стеблей, выросших из одного зерна, разумеется само собой, так как на каждом стебле сидит по одному колосу, а об отсутствии ветвей у хлебных растений только что было сказано». Такое употребление слов свойственно Феофрасту: слово «лист», например, обозначает у него иногда простой, а иногда сложный лист, и в таком же двойном смысле употребляется и «цветок», и «плод», и «семя». Шнейдер и Горт, однако, считают, что в тексте идет речь не о колосьях, а об узлах на соломине, и дают соответственный перевод, с которым, впрочем, трудно согласиться.
__________
* Н. Т. Мeyer. Geschichte der Botanik. 1854, I, стр. 184, примеч.
Источником Феофраста в этой книге были, конечно, рассказы сельских хозяев-хлебопашцев (в кн. VII место этих последних занимала огородники), которые в какой-то части были проверены собственными его наблюдениями и опытом. Чтобы посмотреть, как пускают росток пшеница и бобы, он, конечно, так же как и в случае с овощами, выдергивал ряд молоденьких ростков и на выдернутых же взрослых экземплярах наблюдал свойства и особенность корней (подмеченные, кстати, сказать, превосходно). Он наблюдал, как образуется колос, и дополнил свои данные относительно сроков цветения хлебов сведениями, полученными от других. Относительно бобов — и цветения их, и сроков поспевания — он целиком полагается на других, так же как и относительно яровых: проса, могара и кунжута: в сферу его непосредственного наблюдения они не входили. Обстоятельство это интересно: из него, во-первых, совершенно ясно, что личное наблюдение он считал вовсе необязательным, а во-вторых, оно позволяет с некоторой приблизительностью определить растения, находившиеся под непосредственным наблюдением Феофраста в его саду: проса с могаром там не было. Разные бобовые были посажены, вероятно, в небольшом числе экземпляров только для наблюдения за их прорастанием. Следует обратить внимание на то, как неизменно ставит Феофраст явления, происходящие в растительном мире, в связь с окружающей их средой: почвой, климатом, погодой.
Первые снопы сжатого хлеба, по религиозным представлениям древних, следовало приносить в жертву богам, покровителям земледелия^
Мемфис — см. примеч. 91 к кн. I.
Милы — колония, основанная около 716 г. до н. э. на северо-восточном берегу и подчиненная Мессане. Сенека (Quaest. nat., III.26) объяснял исключительное плодородие этой местности тем, что море выбрасывает там нечто, похожее на навоз. Этот «навоз» не что иное, как разные-морские водоросли, обладающие большой удобрительной силой. Теперь город этот называется Мелаццо, а окрестности его и поныне знамениты своим плодородием. Говоря о «так называемых Милах», Феофраст разумеет все земли, приписанные к Милам.
Мелос (ныне Мило) — маленький островок на Эгейском море. Турнефор, предпринявший в 1700 г. путешествие по Востоку, пишет об этом острове так (Relation dun voyage du Levant, 1717, I, стр. 60 и сл.): «Он представляет собой пористую скалу, изъеденную и выдолбленную морской водой, богатую железной рудой, серой и квасцами... Земля там никогда не отдыхает: один год сеют пшеницу, на второй ячмень, на третий бобовые, хлопчатник и дыни вперемежку. Поля являются одновременно и садами, которые отделены один от другого естественными стенами-скалами. Ранней весной весь остров представляет собой роскошный цветочный ковер... Вино с Мило принадлежит к лучшим в Архипелаге».
Δράγμα означает собственно не сноп, а пучок колосьев, который захватывает левой рукой жнец.
Халкия — остров, расположенный несколько к западу от Родоса, стоянка афинского флота во время Пелопоннесской войны. Кроме Феофраста никто не упоминает об ее особом плодородии.
Киликия находилась на юго-восточном берегу Малой Азии и была отделена с севера от Каппадокии отрогами Тавра и Аманом. Каппадокия, высокая горная страна, была гораздо холоднее: в некоторых частях ее не росли даже фруктовые деревья. Понятно, что растения, попавшие из мягкого приморского климата Киликии в суровую и холодную Каппадокию, совершенно вырождались.
Неудивительно, так как Афины лежат южнее на два градуса. Кроме того, Аттика открыта к югу» и защищена с севера Парнетом и Кифероном.
Саламин — маленький островок, прославленный победой афинского флота над персами в 480 г. до н. э. Прикрытый Кифероном от северных ветров, а Гиметтом и Пентеликоном от резких восточных, спрятанный между Мегаридой и Аттикой, остров этот отличается ровным теплым климатом, очень способствующим урожайности. В приморских местах, если море омывает их с юга, жатва обычно поспевает раньше, чем в местах, удаленных от моря.
Акте — буквально «побережье». Так назывался юго-восточный берег Пелопоннеса, т. е. побережье Арголиды, Лаконики и южный берег Мессени. Местоположение Фалика — см. примеч. 71 к кн. II.
Феофраст называет два вида ее: Lathyrus sativus L и Lathyrus ochrus DC. Последнее растение Гален ставит наряду с фасолью и рассказывает, что в Александрии один врач в течение четырех лет питался исключительно похлебкой из этой чины, фасоли, «воловьего рога» и лупина. Здоровье его от такой диэты ничуть не пострадало. Сибторп рассказывает, что на Кефаллении ее едятс хлебом. Зерна этого растения, которое Шпренгель считал фасолью обыкновенной, ели в Греции обычно в сыром виде. На угощениях, которые устраивали для чужеземцев спартанцы, подавали в качестве дессерта сухие винные ягоды, бобы и зеленую фасоль (Афиней, IV.139a).
Шпренгель предполагал, что болезнь, о которой говорит Феофраст, — это или uredo phaseoli, или erysiphe, или alphitomorpha.
См. I.13.1.
В подлиннике употреблено слово κολοβός, т. е. «увечный», «поврежденный». Феофраст определяет так цветки мотыльковых, у которых боковые лепестки («крылья») и особенно нижние, спаянные близ верхушки («лодочка») резко отличаются от верхнего («флага»), почему весь цветок и является «увечным», т. е. неправильным (зигоморфным).
В этой главе Феофраст дает морфологическое (и отчасти анатомическое) описание листа, стебля, цветка и плода у хлебных злаков и у бобовых; в двух предыдущих он изложил их онтогению, распределив их жизнь по определенным срокам. Надо сказать, что строгой системы тут нет: о корнях, например, рассказано не в 3-й, а во 2-й главе. К полноте описания Феофраст и не стремился: листья гулявника и сезама остались у него неописанными; ничего не сказано о том, у каких растений семена заключены в коробочки, у каких обтянуты кожицей, и т. д.
Феофраст имеет в виду, очевидно, ячмень обыкновенный (Hordeum vulgare L.): листья у него шире, чем у пшеницы, соломина толстая и ломкая, колос сидит над самыми листьями и зерно голое. Греческие крестьяне, по словам Сибторпа, так и называли этот ячмень — «голым ячменем» — γυμνοκριθί. Что касается пшеницы с зерном — буквально — «во многих хитонах» (хитоном называлась рубашка, надевавшаяся прямо на тело), то это может быть только полба: Triticum spelta.
Шпренгель полагает, что овес, о котором говорит здесь Феофраст, — это овес одногривый, Avena orientalis Schreb., зерно которого заключено во множество оболочек.
У ежовки (Triticum compactum Host) и у тучной пшеницы (Tr. turgidum L.) колос четырехгранный.
Словом δυνάμεις — «силы» Феофраст обозначает весь жизненный период растения, от прорастания до созревания включительно.
Ячменя трехрядного и пятирядного не бывает. Дальнейшая характеристика ячменя сделана безошибочно. Черный или сажистый ячмень возделывается у нас на Кавказе. Зерна его имеют красноватый оттенок-ячмень этот хорошо переносит холод. Из ахиллова ячменя в Афинах пекли особый хлеб, который так и назывался «ахилловым». Из схолиаста к Аристофану («Всадники», 816) можно заключить, что этот сорт ячменя был очень хорош. Гален в «Комментариях к Гиппократу» пишет, что это крупный ячмень, названный по имени одного сельского хозяина, Ахилла, жившего в Баброне (Баброн, по свидетельству Стефана Византийского, находился недалеко от острова Хиоса). Об индийском ячмене говорится в IV.4.9, но о том, что это ветвистый ячмень, ничего не сказано.
См. выше примеч. 30.
«Ячная» — καγχρυδίας οτκάγχρυς — «поджаренный ячмень». Пшеница эта отличалась толстой соломиной и, по свидетельству Феофраста («Причины растений», III.21.2), росла в сырых местностях. Основываясь на этом признаке, полагают, что Феофраст говорит здесь о Triticum turgidum. В упомянутом выше сочинении Феофраст называет еще «змеиную пшеницу» — δρακοντιας. Еще Линк* считал, что свое название пшеница эта лолучнла по цвету пленок, и отожествлял ее с Triticum turgidum. В восточной Греции почва в общем слишком плоха для этой пшеницы; в западной — влаги больше, но плодородной почвы тоже нет. По склонам1 Пинда, однако, в северо-западной Греции растет и теперь немного Тг. tur-gidum; возможно, что в древности ее было там больше.
Στλεγγύς — stlengys — название это нигде больше не встречается. Тайзельтон-Дайер предлагал читать σίλιγνις — это был синоним σιτανίας: см. примеч. 9 к этой же книге. Почему Феофраст александрийскую пшеницу поставил особо от египетской? Что касается этой последней, то на основании многочисленных находок пшеничных зерен в египетских раскопках установлено, что преобладающей пшеницей была там твердая пшеница (Triticum durum Desf.), которая значительно позднее (III—V вв. н. э.) начала постепенно уступать место тучной (Tr. turgidum).
__________
* F. Link. Über die altere Geschichte der Getreidearten. Berlin, 1826.
Фракийскую пшеницу, имеющую много пленок, братья Котт* считают рожью.
__________
* Ch. Cotte et J. Cotte. Etude sur les blès de l’antiquite classique. 1912, стр. 20, 27, 28.
См. примеч. 30 к этой же книге.
Самые ранние пшеницы поспевают за период от 76 до 95 дней, считая с момента появления ростка над землей. «Три месяца» и «два месяца» не следует понимать как математически точное обозначение сроков. Не исключена возможность, что пшеница, поспевавшая за три месяца, и пшеница, поспевавшая за два, была одной и той же пшеницей, по в одних местах количество дней, превышавшее два месяца, считали для круглого счета за месяц, а в других — для того же счета — их не принимали во внимание. Эту яровую чгшеницу считают теперь принадлежащей к голым, пшеницам группы полб.* Доказательством этого служит, во-первых, то обстоятельство, что это яровая пшеница, а во-вторых, качестве ее зерен: они мягки. Последнее засвидетельствовано, например, Плинием («Естественная история», XVIII.76), который пишет, что лучший крахмал (его приготовляли в древности непосредственно из зерна, без предварительного его размалывания) дает «трехмесячница». Известно, что крахмал оказывается тем лучше, чем мягче пшеница: обстоятельство, исключающее возможность отожествления «трехмесячницы» с твердой пщеницей и с тучной, которая не дает ни хорошего крахмала, ни хорошей муки. Феофраст говорит дальше об «удобоваримом и вкусном» хлебе из яровой пшеницы..
В современной Греции яровой пшеницы вообще не сеют. Климат страны с ее летними засухами для нее неблагоприятен. И в древности она могла расти только в относительно холодных и дождливых горных округах. Плиний (ук. соч., XVIII.69—70) пишет, что яровую пшеницу создали фракийские холода. Феофраст говорит, что ее сеют в таких местах, как гористая Ахайя (куда она была завезена, конечно, из горных областей Сицилии), и на Эвбее, в горах, около города Кариста.
__________
* Современная классификация пшениц в упрощенной форме такова:
A. Группа с 14 хромозомами (группа оркиша):
зерно в пленках: оркиш: Tr. monococcum L;
голое зерно: нет.
Б. Группа с 28 хромозомами (группа эммера):
зерно в пленках: двузернянка-эммер [Tr. dicoccum (Schrank) Schiibl];
голое: тучная пшеница (Tr. turgidum),
твердая (Tr.durum),
польская (Tr. polonicum).
B. Группа с 42 хромозомами (группа полбы):
зерно в пленках: полба (Tr. spelta);
голое: пшеница обыкновенная (Tr. vulgare),
ежовка (Tr. compactum),
пшеница круглозерная (Tr. sphaerococcum),
индийская карликовая пшеница.
О пшенице, созревающей через сорок дней, Феофраст говорит только по слухам. На окраинах Сахары растет пшеница, выспевающая за полтора месяца,* но такое исключительное явление объясняется, конечно, только совсем особыми условиями, характерными для мест, граничащих с пустыней. «Сорокадневную пшеницу» Наум Ясный** считает рожью (ядрицей, конечно): сильное растение, хорошо идущее в холодном климате (Энея — город в северо-западном углу Халкидского полуострова).
__________
* L. Ducelier. Espèces et variétés de céréales cultivées en Algerie. 1930, стр. 36.
** N. Jasny. The wheats of classical antiquity. 1944, стр. 105.
Хеникс — 1.228 л. Из Феофраста следует, что афинская пшеница была на 40% менее питательна, чем беотийская, и весила на 25% меньше. Разница эта настолько велика, что заставляет несколько усумниться в правильности сообщаемых сведений. Следует, однако, помнить, что различия между типами одной и той же пшеницы, высеянной в разных местах, были в древности очень велики, особенно в случае с голой пшеницей, растением относительно нежным и сравнительно новым в те времена. Судя по словам Феофраста относительно афинской и лаконской пшениц, можно думать, что тяжеловесные пшеницы были в Греции редкостью.
Бактры — главный город Бактрии (теперь Балх), одной из северных персидских провинций. Считают, что бактрийская пшеница с зернами величиной в масличную косточку — это сорго.
Где жили эти писсаты, имя которых приведено в какой-то искаженной форме, неизвестно. Рассказ о солдатах из александровой армии, которые лопались от хлеба, конечно, басня. Нет никакого опорного пункта, который позволил бы доискаться истины (если она вообще есть), лежавшей в основе этой басни.
Братья Котт (ук. соч., стр. 28, см. примеч. 34 к этой же книге) высказали предположение, что яровая понтийская пшеница была твердой пшеницей (Тг. durum). Оно весьма основательно. Климат Причерноморья весьма способствует постепенному превращению мягких пшениц в относительно твердые. Можно полагать, что и озимая пшеница из тех мест, которую Феофраст называет мягкой, на самом деле таковой не была и считалась мягкой только по сравнению с яровой. Можно думать, что именно в восточной части Средиземноморья, разводили в древности твердую пшеницу. Паллас, путешествовавший по Крыму в 1793 и 1794 гг» так описывает тамошнюю арнаутку (пшеницу, несомненно принадлежащую к твердым): «Она даст крупное, красивое, блестящее, желтое зерно, иногда прозрачное. Ее, по преимуществу, вывозят в Турцию и в Италию; она дает желтоватую, очень вкусную муку, которая требуется для макарон». Твердая пшеница прочно удерживала свое место в Причерноморье в течение ряда веков.
Акрагант (теперь Джирдженти) — город на южном берегу Сицилии.
Семена нута ели вареными, как горох; в древней Греции его ели сырым в качестве дессерта, хотя люди с более тонким вкусом и объявили его «лакомством для обезьян» (Афиней, II.54е).
Ὁροβος — Ervum ervilia L. — прекрасный корм для скота. Аристотель пишет, что от нее у коров прибывает молоко, но что стельным коровам ее давать не следует («История животных», III, 107.522b).
Стручки у лупина перегородок не имеют.
Плод кунжута представляет собой продолговатую коробочку, раскрывающуюся пополам, как стручок, но четырехгранную и разделенную внутри двумя перегородками на четыре части. Белый кунжут, который хвалит Феофраст, это Sesamuui orientale L. Ему был известен и другой сорт с черными семенами, который возделывают в Аравии и в Египте. Семена кунжута под названием «семитати» употребляют у нас на юге для посыпания бубликов и некоторых сортов хлеба, а также для изготовления сладостей вроде маковников.
Феофраст имеет в виду лупин белый.
О времени посева см. примеч. 3 к этой же книге.
Т. е. до осенних дождей.
Писатели-агрономы древней Италии тоже неизменно предостерегают от посева в землю, «только слегка смоченную дождем».
Для древнего грека характерно представление о земле как о живом существе, которое может испытывать и голод, и холод, может страдать и радоваться.* Замечание, что в хорошую землю можно посеять больше семян, совершенно справедливо.
__________
* См.: Б. Богаевский. Земля и почва в земледельческих представлениях древней Греции. Журн. Мин. нар. просв., 1912, январь. Отд. класс, фил., стр. 1—26.
Чрезвычайно характерно для Феофраста это стремление поставить в связь с определенным местом каждое сельскохозяйственное предписание. Глубоко пахать нехорошо в тех случаях, когда под плодородным верхним слоем находится бесплодная или только плохая подпочва, которую и извлекают наверх при глубокой вспашке. В Сирии, с ее песчанистыми почвами, глубокая вспашка оказывалась вредной еще и по другой причине: она уничтожала тот плотный, отвердевший слой, который задерживал в себе питательные вещества и воду, необходимые для жизни растения. Ср. рассказ Феофраста («Причины растений», III.20.5): «В Сирии у человека, глубоко вспахавшего землю, хлеб высох: земля, раскалившаяся летом, преимущественно с каменистой подпочвой, сожгла посевы». Там же он рассказывает, как один коринфянин, переселившийся в Сиракузы, тщательно выбрал со своего поля все камни. Посевы его погибли, «не имея защиты от холода». С этим связан метод «сухого земледелия».
Правила, излагаемые здесь Феофрастом, продиктованы условиями местными. Пшеница, которую сеяли в Греции, должна была приспособиться к тому, чтобы в ранний период своего развития переносить обилие влаги, а позднее выдерживать без ущерба для себя засуху. Таковы именно пшеницы, принадлежащие к группе эммера. И сейчас именно они составляют главные пшеницы, высеваемые в Средиземноморье. Это объясняется их великолепным приспособлением к почвам и, главное, к климату Средиземноморья, где озимый посев заливает дождями и где, начиная с ранней весны, почти не выпадает дождя. Твердая пшеница, например, довольствуется тощей почвой и хорошо переносит сухой климат. Что касается ячменя, то, по нашим понятиям, подходящими для его культуры являются средние почвы, хорошо разрыхленные, с достаточным запасом влаги и питательных веществ.
Хороший урожай пшеницы на местах неунавоженных Феофраст объяснял («Причины растений», III.21.4) в духе тех натурфилософских априорных суждений, которые характерны для раннего периода его деятельности, тем, что пшеница «горяча» по природе и сама в себе содержит то, что растение обычно получает от навоза.
Так как его сбивает дождем, особенно, если дождь сильный.
Это кислый сок, который выделяют волоски, покрывающие все растение и его плоды.
См. примеч. 19 к кн. IV.
См. примеч. 25 к кн. IV.
Убеждение, что семена одного растения могут превращаться в семена другого, родственного ему, разделяла вся античность: считалось, например, что семена репы могут превратиться в брюквенные, пшеничные — в семена плевела, и т. д. Феофраст, видимо, разделял это мнение, так как настаивал на том, что плевел появляется одновременно с молодыми всходами: часть хлебных зерен, следовательно, произвела именно его. В новейшее время акад. Т. Д. Лысенко опубликовал ряд работ, в кото-рых указывает на возможность превращения пшеницы в рожь, овсюга в овес, и т. п., — таким образом, наблюдения древних получили теперь авторитетное научное подтверждение. Описание плевела опьяняющего не вполне точно-у Феофраста: листья у него действительно узкие, но отнюдь не мохнатые. Переводить же слово δασός как «многочисленный», «обильный» (как делает Горт), не позволяет сравнение с листьями эгилопса, действительно-отличающимися мохнатостью.
Во льне растет другой плевел: Lolium remotum Schrank.
Место это чрезвычайно интересно: из него явствует, что уже во времена Феофраста пар подготовляли к озимым посевом бобов, которые действительно представляют собой хорошее зеленое удобрение, особенно, если их запахивали, как это было принято в Фессалии и в Македонии, еще до образования стручков. Что нут истощает землю, в этом были убеждены и греческие, и италийские хозяева.
«воды» добавлено по смыслу, так как в рукописи слово «воды» пропущено. (Шнейдер понимал все это место иначе: он соединял первую фразу параграфа с последней предыдущего, предполагая, что после «мало» выпали слова καρπίζεται τήν γήν — «удобряют землю». Перевод в таком случае был бы таков: «все яровые посевы почти не удобряют земли»). Воды и выпадает летом мало: из общего числа дождливых дней в Аттике 75% падает на октябрь — март и только 7% на июнь—август. В Аттике было искусственное орошение: от Кефисса отводили воду в главный канал, а от этого последнего шла целая сеть маленьких боковых каналов. Система многочисленных шлюзов регулировала правильное распределение воды и направляла ее вплоть до участков, расположенных поблизости от моря. В тех местах, куда эта оросительная система не доходила, посевы и посадки поливали водой из колодцев, общественных и частных.
Колодезь и приспособление для поливки (остров Хиос).
Просо и могар не выдерживают зимы в большей части Средиземноморья, и поэтому их сеют весной. Урожай их в Греции обычно небывал большим, и растения эти в сельском хозяйстве занимали положение второстепенное.
Фессалия — восточная область северной Греции, граничившая на востоке с Эгейским морем, на западе с Эпиром, на севере с Македонией: и на юге с Этолией и Локридой. Почва Фессалии, особенно на равнинах ее, принадлежала в Греции к числу плодороднейших.
И поныне хлеба скашивают и спасывают. Считается только, что нельзя скашивать зеленя слишком низко: иначе можно им повредить. Убеждение в губительной силе железа было широко распространено, в древности: Катон, например, рекомендовал зеленый корм рвать рукой, а не скашивать, потому что, если его скосить, он больше не отрастет. Практика скашивания зеленей, однако, существовала: см. следующий параграф.
Ср.: Геродот, I.193: «Земля ассириян орошается дождем мало; дождевой воды достаточно только для питания корней хлебных растений; вырастает же посев и созревает хлеб при помощи орошения из реки; река эта не разливается, впрочем, по полям, как в Египте: орошают здесь руками и с помощью насосов. Вавилония вся, так же как и Египет, изрезана каналами. Эта страна — плодороднейшая из всех нам известных в отношении хлеба... плоды Деметры [греческая богиня, научившая людей возделывать хлеб] здесь так обильны, что обыкновенно земля родит сам-двести, а при наибольшом урожае сам-триста...». Земля, которая должна была как можно дольше оставаться под водой, представляла собой, вероятно, участки для риса.
«Год родит, а не нива» — поговорки, аналогичные по смыслу, встречаются в фольклоре многих западных народов.*
__________
* Б. Богаевский. Об одной земледельческой пословице у Феофраста. Сб. статей в честь С. А. Жебелева, Л., 1926.
Почему древние думали, что папоротник погибает от навоза? Такой превосходный хозяин-эмпирик, как Колумелла, тоже был убежден в этом (II.2.13).
Люцерна, «индийская трава» по-гречески, завезена была в Грецию персами во время греко-персидских войн. Это первое упоминание о ней в литературе. Сведения, сообщаемые Феофрастом относительно губительного действия на нее овечьего навоза, совершенно не соответствуют истине.
Замечание это, сделанное, к сожалению, в слишком общей и неопределенной форме, тем не менее ценно. Оно свидетельствует о длительном периоде наблюдений над растением, его жизнью и привычками, — наблюдений, создавших такой прочный экспериментальный базис, что можно было уже приступить к практическим выводам: созданию своего рода «карты пшениц», где отдельные виды и сорта их распределялись между подходящими для них почвами. Замечание Феофраста в этой же книге (6.4) о том, что «выбирают из разных пшениц, какой вид подойдет к какой почве...», свидетельствует о том, что «карта» эта была уже хотя бы частично сделана. Огромную роль в создании ее играли, конечно, сельские хозяева, живо заинтересованные в обеспечении урожая.
Следует отметить постоянный и строгий учет Феофрастом взаимоотношений между растением и средой. Греческий земледелец не был свободен ни от суеверий, ни от предвзятых мнений, но глаз у него был зорок и внимателен, и он очень рано понял и зависимость растения от условий, в которых оно живет, и способность его постепенно приспособляться к этим условиям. (Ср. эту же главу, § 2). Когда после разрушения Карфагена римский сенат распорядился перевести на латинский: язык агрономический трактат пунийца Магона, италийские хозяева приняли его советы как абсолютно непреложные заповеди, и потребовался долгий период разочарования и неудач, чтобы они убедились в такой простой для нас истине, как то, что предписания, верные для Африки, совершенно неприложимы в сельскохозяйственной практике Италии.
Ячменя в Греции и на большинстве островов восточного Средиземноморья сеяли гораздо больше, чем пшеницы.
Фокида — маленькая область в средней Греции, граничившая на востоке с Беотией, а на юге с Коринфским заливом. Элатея — второй после Дельф город Фокиды на реке Кефиса. Сообщение Феофраста о том, что тамошняя пшеница иногда дает муки в полтора раза больше, чем обычно, представляется невероятным. Солы — большой город в Киликии, лежавший у моря и защищенный с севера Тавром.
Ср. ΙΙ.2.6.
Ср. ΙΙ.4.1.
Ἀρακος: Гесихий (греческий лексикограф, живший, вероятно, во второй половине VI в. н. э.) пишет в своем словаре так: «Это некое растение из бобовых, то же самое, что и λάθυρος (чина)». Гален считал, что αρακος похож во всех отношениях на чину, но тверже ее и труднее разваривается. Додонеус отожествлял его с Lathyrus cicera. «Сорняк, похожий на секиру» — Securigera securidaca, секироносица, обычный сорняк на полях Пелопоннеса и Малой Азии, растет и у нас на юге. Названа так по крупному плоскому изогнутому бобу, имеющему вид секиры или секача.
Что в каждом посеве есть свой сорняк, — это совершенно верно. Объяснение этому следует искать, вероятно, в одинаковости требований, предъявляемых к почве и климату высеянным растением и его сорняком, и в сходстве их семян, не разделяемых при обмолоте и веянии.
Повилика называется по-гречески όροβάγχη; это название производили от όροβος — «вика» и ἀγχω — «душу».
После слов «очень похожая на» — лакуна.
Лелантская равнина находилась на острове Эвбее, недалеко от города Халкиды, и славилась своим плодородием. Канеф лежал к северу от Халкиды.
Феофраст («Причины растений», IV.12.3) говорит, что легко развариваются бобы рыхлые и мягкие, не развариваются же — твердые кг плотные. Свойство первых объясняется тем, что они растут на местах теплых, унавоженных, солнечных, на почвах легких и потому получают пищу легкую и удобоусвояемую.
Бобы подбирали лопатой и подбрасывали вверх, чтобы отвеять легкую мякину.
Совершенно правильно охарактеризованы требования, предъявляемые к почве оркишем и полбой-двузернянкой.
«Легкие» для почвы, т. е. не истощающие ее; «легкие» для человека, т. е. легко усвояемые.
В местностях приморских воздух, особенно, после сильных бурь, . бывает настолько пропитан солью, что она оседает на растениях.
Кантарида, появляющаяся в пшенице, — несомненно то же самое насекомое, которое Никандр (дидактический поэт II в. до н. э.) назвал «поедателем хлеба» («Противоядия», 115). Ср. Аристотеля («История животных», V.104.552b): «Кантариды выводятся из гусениц, живущих на смоковницах, грушах и соснах». Диоскорид (I.65) говорил, что лучше всего употреблять при лечении кантарид, собранных на пшенице. Какому насекомому Феофраст дает название φαλάγγιον — неизвестно.
Имеется множество видов ржавчинных грибков; обычно это Pucci-nia graminis Pers. и др.: линейная ржавчина злаков, причинявшая большие убытки в земледелии, специально ячменная ржавчина, паразитирующая только на ячмене Uromyces pisi Wint, ржавчина гороха, которой болеют горох и чина. Замечание Феофраста, что бобовые подвержены ржавчине меньше, чем хлебные злаки, вполне справедливо.
Шпренгель полагал, что это гусеница Carabus gibbus, которая живет в пшеничных стеблях.
Ливия — см. примеч. 16 к кн. IV.
Лелантская равнина — см. примеч. 79 к этой же книге,
Ср. IV.14.5 и V.4.6.
Амбарные вредители, появляющиеся в ссыпанном хлебе, особенно если он долго лежал, представляли собой страшное бедствие для античного земледельца, у которого не было радикальных средств для борьбы с ними. Он покрывал стены и пол амбара штукатуркой, стремясь превратить амбар в крепость, куда эти страшные жучки и черви не могли бы проникнуть, но зерно от недостатка проветривания начинало портиться, и тогда возникла мысль, что, пожалуй, лучше хранить хлеб в помещениях неоштукатуренных. Бесполезной казалась многим и посыпка убранного в амбар хлеба особым видом глины — способ хранения, который практиковался в Олинфе (город на полуострове Халкидике) и на Эвбее, в окрестностях Керинфа (маленький приморский городок на восточном берегу острова). Настоящего описания греческого амбара Феофраст, к сожалению, не оставил: из его слов можно только догадываться, что стены амбара штукатурили и что полезность этого способа оспаривалась.
Аполлония: Стефан Византийский (ученый математик и астроном VII в. н. э.; составил географический словарь, из которого дошли до нас скудные извлечения) насчитывал двадцать пять городов с этим именем. На Ионийском море находился около Эфеса город, который Страбон называет Аполлонидой (XIV.565). Может быть, Феофраст имел в виду именно его.
Кизик — город во Фригии.
Это ни на чем не основанное убеждение в одинаковой мере разделялось и греческими, и италийскими земледельцами.
Пшеницу для посева предпочитали раньше брать после того, как она полежит год или два. Феофраст справедливо заметил, что каждые семена имеют свой срок всхожести.
Петра — город в Каппадокии, лежавший в скалистой местности, где имелось много естественных пещер, в которых можно было хранить хлеб.
См. примеч. 30 к кн. IV.
Феофраст сообщает то же самое в своем маленьком сочинении «Об огне» (44) и объясняет это действием горячего и сухого климата. Плутарх (Александр, 35) тоже рассказывает, что в Вавилоне ячменные зерна подпрыгивают на току. Он приписывает это свойствам вулканической почвы.
В древности считалось, что под лупин пахать не надо.
Южные эгилопсы — растения двухлетние, они размножаются и семенами, и отходят от корня. Практика, о которой сообщает Феофраст, — два года оставлять ниву невозделанной и все время пасти на ней овец, — должна была давать превосходные результаты: от эгилопса не оставалось и следа.
Определяя сок растений сначала общим словом «влага», Феофраст дает дальше ряд названий, из которых каждое характеризует особый сок. Слово οπός, которым некоторые обозначали всякий сок, он применяет для млечного сока; словом δάκρυον — «слеза» пользуется для обозначения клейкого сока, а также смолы, вытекающей каплями, как слезы.
Προύμνη: Феофраст называет это дерево тем именем, которым его называли в греческих городах Малой Азии. Выше мы уже отмечали наличие в его словаре названий растений, заимствованных из местных диалектов: ср. примеч. 38 к кн. III. Не указывают ли эти названия (пусть самым общим образом) на источник, из которого Феофраст черпал свои сведения о данном растении?
Ср. III.7.3; 14.1 и 15.4. На основании этих мест и перевода Плиния («Естественная история», ΧΙΙΙ.67), где сохранилось греческое слово κωρύκω в латинской транскрипции (хотя Плиний истолковал его совершенно бессмысленно, как название горы в Килнкии), Шнейдер восстановил правильное чтение, которое в Η и P2Ald заменено пояснительной глоссой τχγγείω (κωρυκος — «круглый мешок»: этим словом Феофраст обозначал галлы на листьях вяза; ἀγγείον — «сосуд», «кувшин» — слово более понятное и употребительное, которое переписчики и употребили для пояснения текста).
Гальбан обладает запахом неприятным и скорее лекарственным. У восточных народов рекомендовалось употреблять гальбан для курений, так как прибавка его к другим ароматическим веществам делает их запах особенно приятным. Плиний (ук. соч., ΧΙΙ.56) называет растение, дающее эту смолу, ферулой (зонтичное) и говорит, что оно растет на горе Амане, разделяющей Сирию и Киликию. Лобелий вывел из семян, обнаруженных им в гальбановой смоле, растение, которое он определил как Ferula ferulago (Stirp. observ., p. 451). П. Герман (Parad., p. 163) и Коммелин (Hort. amstelod., 2 p., 115, t. 58) описали два совершенно разных растения, которым они, однако, дали одно и то же название — Ferula .galbanifera, потому что оба они дают одинаково пахнущую камедь.
См. IV.4.12 и примечание к этому месту. Ср. 6.4. в этой книге.
Критская ixia называлась иначе «белым хамелеоном». Растение это выделяет клейкий сок, похожий на птичий клей. Ср. VI.4.9.
«Козий аканф» — Astragalus creticus — подробно описывает Турнефор («Путешествие», 1,22). Он отличается серыми листьями, цветочным стеблем такой же длины, как листья, и яйцевидными цветочными лепестками. И посейчас растение это называется «козьей колючкой», и сок его еще в первой половине XIX в. вывозили через Патрас в Италию. Оно растет по всей Морее (Пелопоннес древних), на Парнасе и в горах Македонии. Замечание Феофраста: «... раньше думали... теперь его нашли» чрезвычайно интересно: оно свидетельствует о ботанических экскурсиях и розысках, которые производились и на материковой Греции, и в сердце Азии — Мидии. Почин исходил, конечно, от самого Феофраста.
О «конском сельдерее» см. VII.6.3.
Прекрасным комментарием к этому месту служит Плиний («Естественная история», XIX.162): «Феофраст рассказывает, что если посадить мирру [ = смирну], то вырастет «конский сельдерей»». О перерождении семян мы читаем у Феофраста неоднократно.
Слово δάκρυον обозначает здесь дочерние луковинки. См. примеч. 7 к кн. II.
Подробно о сильфий и его сборе см. VI.3.
У нас собирают смолу, подвешивая под разрез, сделанный на дереве, особой формы кувшинчик или жестяной сосуд. Судя по описанию Феофраста, роль кувшинчиков выполняли углубления в самих деревьях, оставшиеся после выреза куска древесины и наполнявшиеся смолой, проступавшей и сверху, и снизу, и с боков.
Зачем? Чтобы определить, какую смолу дает дерево? Шпренгель, который, вообще говоря, был больше ботаником, чем филологом, можег быть, прав в своем объяснении этого места: глагол γεύομαι имеет значение не только «пробовать», но и «трогать» в значении «испытывать», У сосны вынимают кусок древесины, приготовляя таким образом внутренний резервуар для смолы; у пихты же и у алеппской сосны (которые вообще бедны смолой) только «касаются» древесины, т. е. только разрезают ее.
Считалось, что чем ниже на стволе сделать надрез, тем лучше будет смола.
Конечно, кожаных, такого же типа, как винные меха.
См. III.15.3.4.
И не стоит, следовательно, губить дерево. Замечание интересное: источником Феофраста по вопросам, касающимся леса, были преимущественно лесопромышленники и лесорубы. Феофраст получил от них не только ряд фактических данных, но — меткий наблюдатель — познакомился и с их психологией: рассчетливые, осторожные люди, тщательно взвешивавшие все возможности, сулящие наибольшую выгоду. Может быть, не будет опрометчивостью утверждать, что Феофраст собирал нужные ему сведения не только через учеников и доверенных людей, но и сам непосредственно входил в соприкосновение со своими «лесными источниками».
О «мужских» и «женских» деревьях см. примеч. 46 к кн. III.
Об «идейской» и «приморской» сосне см. III.9.1—3 и примечания к этому месту. Характеристика смолы, получаемой из «идейской» сосны, целиком совпадает с ΙΙΙ.9.2. О македонянах и греках с троадской Иды как главном источнике знакомства Феофраста с лесными породами-см. главным образом III.8 и 9 и соответственные примечания.
Выжигание смолы производилось, разумеется, не на самом дереве (ср. эту же книгу, 3.4) и к образованию новой смолы не имело никакого-отношения. Наличие этого замечания, здъсь можно объяснить только тем, что в представлении Феофраста мелькнул весь процесс добывания смолы-как нечто цельное.
В этом описании Феофраста следует отметить два момента: 1) вырубленное отверстие постепенно заполняется смолой и 2) до некоторой степени («кое-что нарастет...») наплывами, образовавшимися по-краям раны. Феофраст совершенно правильно указывает, что зарасти целиком такая большая рана не может. Ἡ εργασία δ\α τοσούτου χρόνου γι νεται της πιττης. Шнейдер переводит: «Вырезка же смолистой древесины для добывания смолы происходит именно через этот промежуток времени», и тот же смысл дает и перевод Шпренгеля. Оба ошибаются: речь идет не о выемке смолы (о ней речь будет дальше), а о том, что происходиг с деревом после того, как в нем вырубили первое углубление. То обстоягельство, что слово εργασία применяется обычно к человеческому труду в смысле «выработка», «производство», вряд ли может служить достаточным основанием для оправдания шнейдеровского перевода: мы неоднократно встречаемся у Феофраста с новым, чисто техническим смыслом слова — тем, который вкладывали в него в ремесленной и рабочей среде, откуда Феофраст черпал свои сведения.
Любопытную параллель к этому месту представляет рассказ о томг как добывали смолу в XVIII в. в Остерботнии: в мае, в новолуние, в ясную погоду с сосен обдирали кору до высоты человеческого роста; с северной стороны оставляли полосу коры шириной пальца в три. Деревья выбирали взрослые и высокие; чем дольше простоят они, тем больше, считалось, наберется в них смолы. Через три-четыре года сдирали и оставленную полосу коры, и глубокой осенью того же года деревья валили и разрубали их на чурбаки, которые и складывали в кучу для выкуривания смолы. Греческие смолокуры поступали почти таким же образом, с той только разницей, что они ежегодно вынимали какую-то-часть дерева, из которой потом смолу выжигали. Смола, следовательно, добывалась двумя способами: или она натекала сама в вырубленное углубление, или же ее выжигали из дерева, ею пропитанного. Несомненно, что в сосне с ободранной корой после выемки пропитанного смолой куска (он был, вероятно, в 1 м самое меньшее: кора была снята на высоте около 1½ м, но до самой земли кусок, разумеется, не вырубали, чтобы не лишить дерева устойчивости) в образовавшееся углубление натекало много смолы: часть ее, вероятно, вынимали, а часть оставляли, чтобы она, отвердев, образовала как бы пробку, задерживающую новый, приток смолы в самом дереве.
Греческий ток отличался, следовательно, от италийского, который представлял собой широко расползшийся приплюснутый конус, верхушка которого и была серединой тока.
О том, что дрова, пережигаемые на угли, укладывали в яму* Феофрастом в соответственном месте ничего сказано не было. См. V.9.
Размеры складываемых куч поражают своей величиной: в XIX в. в Германии складывали для выжигания смолы кучи, меньшие раза в четыре, а то и в шесть. Соотношение между окружностью кучи и ее высотой дано совершенно правильно: если дерево не очень смолисто, то высота кучи никоим образом не должна превышать ее окружности, потому что сила огня по мере подъема ослабевает. Если куча слишком высока, то смола будет вытапливаться из нижних слоев кучи и в гораздо меньшем количестве из верхних. Если дерево очень смолисто, то правила этого можно не соблюдать, так как в этом случае сильного жара для верхних слоев кучн не требуется. Как угольщики (V.9), так и смолокуры закрывают свою кучу хворостом — он горит легким, жарким огнем — и землей: такая покрышка обеспечивает медленное и равномерное горение. Куда, однако, выходил дым и разные газы, образующиеся при горении? Прохода, о котором говорит Феофраст, для них слишком мало, да к тому же, по его словам, этот проход и закрывали после того, как огонь был подложен. При таком устройстве куча должна была разлететься по воздуху: ее неминуемо должно было разорвать. Описание Феофраста, очевидно, неполно: не представляя себе тех процессов, которые происходят при горении, он не задал соответственных вопросов сведущим людям, а те пропустили этот пункт.
Если рассказ Феофраста страдает технической неточностью, то в другом отношении он совершенно замечателен. Греческие пахари нашли человека, который рассказал об их жизни и об их труде, об их радостях и горестях; у греческих ремесленников не оказалось своего Гесиода. Величайшей заслугой Феофраста является его внимательный и сочувственный интерес к работе именно ремесленного люда. Македонские смолокуры, иочи напролет не смыкающие глаз, работающие и молящиеся об успешном завершении своей работы, — это маленькое полотно, но оно жизненно и живо.
Относительно этого прибора (если ои вообще существовал) современные читатели Феофраста находятся совершенно в том же положении, что и он: ии у них нет, ни. у него не было никакого представления об этом предмете.
См. IX.2.2.
Полуостров арабов — правый берег Нила и Арабский полуостров. Страна сабеев (ныне Йемен) считалась отечеством благовоний уже в глубокой древности. Торговлю ими вели финикияне и мидианиты. Диодор рассказывает (III.46), что от берегов сабейской земли шел такой аромат, что мореплаватели уже издалека узнавали эти места. Адрамита — теперешний Гадрамаут; Китибайиа — вероятно, Каттабаиия Эратосфена (Страбон, XVI.393), которую Птолемей помещает на восточном берегу Аравии при входе в Персидский залив. Мамали — иначе Мамала на Красном море, на границе между Геджасом и Йеменом.
Феофраст со свойственной ему беспристрастной добросовестностью собирал разные версии: проверить их, никогда не видав деревьев, о которых здесь идет речь, ои, конечно, не мог. Опорным пунктом в выборе более достоверного варианта является для него внутреннее единство рассказа и отсутствие в нем противоречий. По этому признаку ои предпочел другим рассказам рассказ моряков Александра (см. § 9). Насколько не согласны между собой его источники относительно этих заморских растений, можно судить хотя бы по описаниям Balsamodendron» myrrha, оказавшимся в его распоряжении: 1) дерево невысоко, похоже скорее на куст, ствол изогнут при земле, не толст; кора гладкая; 2) кора шершавая и в колючках; листья похожи на листья вяза, но изрезаны и с колючкой на конце; 3) дерево похоже на теребинт, но с листьями более круглыми (листья вяза назвать круглыми никак нельзя); 4) ладан и мирру дает одно и то же дерево. Что касается дерева, дающего ладан, Boswellia Carteri, то вот какими сведениями располагал Феофраст: 1) дерево невысоко, ветвисто, с листьями, похожими на грушевые; 2) листья похожи на лавровые; 3) дерево похоже на фисташковое, с красноватыми листьями; 4) похоже на теребинт; S) это и есть теребинт; 6) ладан и мирру дает одно и то же дерево. Ср. § 7 этой же главы.
Залив Героев — см. примеч. 108 к кн. IV.
Ср. Плиния («Естественная история», XII.58—63): «... собрав ладан, они везут его в Саботу [столица Хадрамитов] на верблюдах: только одни-ворота открыты для этого каравана. Сойти с дороги считается, по закону, преступлением. В городе жрецы отбирают для бога, которого они зовут Сабисом, десятую часть, только не по весу, а мерой: до этого продажа не разрешается».
Πλακώδης: слово πλαξ обозначает «ровная поверхность», «плоскость», «корка», «слой», «доска». Скалигер объяснял это место как «образующая, корку»; другие переводили это слово как «плоская». Шнейдер указывает, что слово πλακώδης не встречается в этом смысле ни у одного писателя; у Аристотеля оно имеет значение «слоистый».
См. примеч. 130 к кн. IV и 93 к кн. V.
См. примеч. 108 к кн. IV.
Сарды — главный город Лидии.
Это острова, которые теперь называются Барейновыми. См. примеч. 121 к кн. IV.
Замечание это совершенно верное, на объясняется это не столько» природой самих растений, сколько тем, что их постоянно подрезают.
Лучшим сортом корицы считается кора, снятая с молодых побегов.
Ср.: Геродот, III.107: «... ладаиные деревья охраняются крылатыми змеями, маленькими и пестрыми на вид, которые в большом числе сидят на каждом дереве ...». О добывании корицы Геродот рассказывает также удивительную историю (ШЛИ): «...большие птицы носят те полоски коры, которые мы от финикиян научились называть корицей; птицы несут эти полоски в свои гнезда, сделанные из глины и прикрепленные к горам, куда человеку нет доступа. Поэтому арабы придумали следующую хитрость: павших волов, ослов и других животных разрубают на очень большие куски и отвозят их в эти места; там кладут куски мяса подле гнезд, а сами отходят подальше от них. Налетающие с высот птицы уносят куски с собой в гнезда; некоторые из тиц не могут поднять такую тяжесть и стремительно падают на землю; тогда арабы нападают на гнезда и таким способом собирают корнцу» (пер. Мищенко).
Места эти находились в долине Иерихона, которую греки называли просто αυλών. См. примеч. 50 к кн. II. Страбон (XVI.367) также рассказывает, что это дерево растет в иерихонской долине и что смолу из него получают из надрезов на коре. Собирают ее в раковины. Она ценится очень дорого, потому что долина Иерихона — единственное место, где растет бальзамовое дерево. Это же подтверждают Диодор (II.48) и Флавий Иосиф («Иудейские древности», XIV.4.688 и XV.4.749). Другие писатели (Гален, Иероним, Аристид) называют еще некоторые места в Палестине, где водится бальзамовое дерево. В средине века культура его перекочевала из Палестины в Египет: арабские писатели называют Гелиополь как место, где его выращивают. Там его нашли, между прочим, крестоносцы.
Дословно: «железными когтями». Этим инструментом пользовались потому, что он разрывал кору, но не ранил древесины. Флавий Иосиф
Какова была эта причина, об этом ничего не говорится. Ясно, что в нашем тексте имеется лакуна.
Т. е. за деревом ухаживают, стремясь к тому, чтобы оно дало по-больше ветвей.
Это долина Иерихона (см. выше, примеч. 40).
Это Тивериадское или Генисаретское озеро в Палестине. Кроме Палестины ароматный ситник, по словам Диодора (II.49), растет еще в Аравии. Диоскорид (I.16) считал, что лучший ситник этого вида растет у набатейцев (народ, живший в Каменистой Аравии). Он довольно подробно его описывает: части этого растения окрашены в красноватый цвет, оно обильно цветет, и запах его напоминает запах роз. Линней определял это растение как Andropogon schoenanthus.
Расстояние между Генисаретским озером и морем дано приблизительно верно. Кроме того, между ними лежат горы Кармил и Табор.
Плиний пишет, что это орех, из которого выжимают ароматную эссенцию. Шпренгель высказывал предположение, что это мускатный орех. В тексте здесь лакуна: ἐτερον δειναι τό κώμακον καρπον; нет слова, от которого зависело бы είναι. Сравнивая параллельное место у Плиния («Естественная история», ΧΙΙ.135), можно предполагать, что у Феофраста было нечто в таком роде: «κώμακον отличается от них: это плод, из которого выжимают сок..."
По словам Диоскорида (I.14), это был небольшой кустарник с цветами, похожими на цветы левкоя. Линней определил его как Cissus vitiginea.
Аспалаф: Феофраст («О запахах») говорит о «благовонном аспалафе», который употребляют для изготовления ароматов. Диоскорид (I.19) повторяет то же самое: «изготовители благовоний пользуются им при составлении мирры...». По его словам, врачи и парфюмеры берут для своих снадобий красноватую кору аспалафа. Из вышеприведенных слов Феофраста следует, что кроме душистого аспалафа был еще и другой, лишенный всякого запаха, который упоминает и Диоскорид. Стиракс упоминается у Феофраста только здесь. Диоскорид (I.79) пишет, что это дерево с листьями, похожими на листья гранатника, которое растет ъ Писидии и Киликии. По словам Страбона (ΧΙΙ.197), стираксовое дерево (Storax officinalis) растет на самой вершине Тавра. Черви истачивают его кору, и смолистая жидкость вытекает из этих ранок. Плутарх (Лисандр, 28) рассказывает, что оно встречается и на Крите, и в Беотии в окрестностях Галиарта. Сибторп и Смит (Prodr. fl. Graec, I.275) находили его довольно часто и в Греции, и в Малой Азии. Ναιρον и νάρτη — совершенно не известны. Costos: Феофраст («О запахах») говорит, что это корень. Диоскорид (I.15) различал три его вида: самый лучший арабский, белый с очень приятным запахом; индийский, черноватого цвета; сирийский, цвета самшитового дерева, отвратительно пахнущий. Сыть: Шпренгель думает, что. это сыть круглая — Cyperus rotundus L., луковицы которой, по словам Смита, клали на Паросе и Наксосе между одеждой, чтобы сообщить ей приятный запах (Prodr. fl. Graec, 1.30).
Ирис — см. IV.5.2.
Шпренгель полагал, что это Valeriana celtica L.
Брецль* приводит результаты своей неопубликованной работы, касающейся, между прочим, и кн. IX Феофраста: главы 1—7 представляют собой самостоятельное исследование, написанное Феофрастом, во всяком случае, раньше кн. IV (см. IV.4.14), где он ссылается на свою прежнюю монографию об ароматах: это и есть 4—7 главы кн. IX; следующие главы (начиная с 8-й) представляют собой произведение какого-то неизвестного собирателя лекарственных трав, резко отличающееся от всего написанного Феофрастом: тут и множество всяких чудесных историй, и ненужные повторения, и совершенно иной смысл, который вложен в слово ῥίζα, означающее в этих главах не «корень», как всюду у Феофраста, а «лекарственное растение». Вряд ли этот последний аргумент может считаться убедительным. Употребление «части вместо целого» (pars pro toto) и обычно и в данном случае вполне понятно, так как во многих случаях лекарственными свойствами обладает именно корень растения. Кроме того, терминология Феофраста очень гибка, и термины его, как мы уже неоднократио видели, имеют много значений. Приведем еще несколько примеров: V.4.7: ξύλον — «бревно» означает здесь «дерево». Кроме того, оно-неоднократно употребляется в смысле «древесины»; φύλλον — «лист» может обозначать целое растение, для которого листья особенно характерны; ἄκανθα — «колючка» употребляется как название целого ряда колючих растений, например акации, чертополоха и т. д. Примеры эти можно еще умножить. В § 1 гл. 8, подлинность которой заподозрена Брецлем, слово «трава» употреблено в смысле «лекарственного растения» (ср. такое же употребление слова «трава» в нашем обиходном языке: «его лечат травами»). В 7.4 (т. е. в той главе, принадлежность которой Феофрасту Брецль не оспаривает) ῥιζία — «корешки» означают, конечно, целое растение, корни которого обладают ароматом.
__________
* Н. Bretzl. Botanische Forschungen des Alexanderzuges. 1903, стр. 366, примеч. 24.
Начиная с этого слова и до IX.19.4, текст в лучшей рукописи повторяется (но со значительными изменениями) как «десятая книга». Альдина дает 8.1 как отрывок из этой «десятой книги». Обе медицейские-рукописи дают ΙΧ.8.1 от слов των δὲ ριζών и до IX.10.3, кончая βἐλτιστοι, δἐ καὶ οΐς, как часть «десятой книги».
Пшеницу в Греции убирали в июне.
Это Euphorbia peplus L. — молочай бутериаковый; «маковик» — попытка передать по-русски греческое μηκώνιον.
Очень любопытные сведения относительно техники изготовления: лекарств в древней Греции.
В подлиннике ξηρός — «сухой».
Какая имеется при добывании сока из лекарственных растений, который: 1) натекает сам; 2) натекает из надрезов, причем его собирают или в посудинку, или снимают на клок овечьей шерсти, который потом, отжимают; 3) получается в результате сложных манипуляций.
Говорится, по-видимому, о чемерице белой — Veratrum album L. «Толстая, похожая на голову часть корня» — это корневище.
Сибторп (Prodr. fl. Graec, 1,123) считал, что это Convolvolus sepium L., вьюнок заборный. Теперь, принимая во внимание описание Диоскорида (IV.13) и Плиния («Естественная история», XXV.33), это растение отожествляют с Lonicera etrusca Santi.
То же самое рассказывает Диоскорид (IV.152): «Чемерицу надо выкапывать быстро, потому что добывание ее сопровождается тяжестью в голове. Поэтому люди, которые занимаются ее выкапыванием, едят чеснок и пьют вино: это делает их менее расположенными к такому заболеванию».
Это Paeonia officinalis L., пион обыкновенный. Второе название-этого растения состоит из слов γλυκύ — «сладкий» и σίδη — «водяная лилия».
Диоскорид (IV.22) описывает его как растение с более широкими, чем у ириса, листьями и с пурпурно-красными цветками. По его словам, для лекарств брали корень и семена этого растения. Это Iris foetidissima L.
Диоскорид (IV.151) рассказывает о собирании черной чемерицы: «Люди, которые выкапывают ее, молятся Аполлону и Асклепию и остерегаются орла. Говорят, что если он пролетит в это время, то быть беде: птица эта, увидя, как выкапывают чемерицу, насылает смерть».
Рассказ Феофраста приоткрывает нам страницу из жизни древнегреческих «аптекарей» с ее трудами, страхами и суевериями. Для фольклориста, занимающегося народной медициной и поверьями, которые с нею-связаны, рассказ этот драгоценен, тем более, что это единственный подлинный источник для античной Греции. Дело специалистов по фольклору объяснить, как и почему в среде собирателей лекарственных трав возникли те «выдумки», о которых рассказывает Феофраст, и подобные им. Какую-то роль здесь, несомненно, играло самолюбивое желание окружить свое ремесло ореолом исключительного положения и таинственных опасностей. К этому, вероятно, присоединялся и корыстный расчет: нельзя было, разумеется, продавать лекарства, добытые с такими трудами и опасностями, за дешевую цену, а кроме того, число конкурентов, которые пожелали бы вступить на «тернистый» путь «ризотомов» (буквально «реза--тели корней»: так назывались собиратели лекарственных растений в древней Греции), под влиянием всех этих страшных рассказов должно было, конечно, значительно сократиться.
Любопытно отношение Феофраста к этим «преувеличениям и выдумкам». Не забудем, что при всем уме и философской выучке он оставался человеком своего времени: не следует представлять себе его чем-то вроде вольнодумца XVIII в. Он вполне допускает, что есть растения, которые могут вспыхнуть и обжечь, как огонь; подготовка к собиранию чемерицы, заключающаяся в том, что собиратели едят чеснок и пьют чистое вино-обычно греки пили вино с водой), представляется ему вполне рациональной. Большинство страшных рассказов он, однако, решительно отвергает, как отверг раньше рассказ о голодающей земле (VIII.6.2) или рассказ о том, что случается с искателями корицы (IX.5.2).
Ср. IX.8.1.
Ср.: Диоскорид (IV.76): «Свежие листья ее прикладывают к глазам при воспалении их, а к воспалившимся ранам — пластырь, приготовленный из этих листьев с пшеничной мукой. Корнем ее вместе с уксусом излечивают рожу, а вместе с пшеничной мукой — боли в суставах... Некоторые варят корни ее в вине, пока вино не выкипит до одной трети, и дают этот напиток страдающим бессонницей. С корня сдирают кожицу, нанизывают на веревочку и хранят, подвесив».
Древние — и греки, и римляне — любили окуривать вино.
См. дальше, примеч. 121.
Диоскорид (II.194) пишет о корне этого растения: «Оно вызывает месячные, если его пить и прикладывать». Ср. его же (II.164): «Сок его, смешанный с медом, вливают в ноздри, чтобы очистить голову». Очевидно, это было средство от насморка. Диоскорид тоже говорит об опьяняющем действии этого растения, «смешанного с вином». Он же: «Корень его, будучи надет, способствует скорым родам... рассказывают, что его употребляют и для любовного напитка: с этой целью его толкут и приготовляют из этого порошка шарики [т. е. пилюли]».
Ср. Плиния («Естественная история», ΧΧΙΙΙ.65): «Когда винный отстой потеряет на воздухе всю свою силу [т. е. утратит всякую крепость], то им можно хорошо мыться и стирать одежду».
Ср. ΙΧ.14.1—2.
Диоскорид так описывает это растение: «Это кустик в ладонь высотой, с маленькими листьями, похожими по форме и по вырезам на дубовые, горькими».
Это Thapsia garganica из сем. зонтичных. Диоскорид (IV.157) так описывает ее: «Растение это в общем похоже на ферулу, но стебель у него тоньше, а листья похожи на укропные. На верхушке на отдельных веточках сидят зонтички, похожие на зонтички укропа. Цветок желтоватого цвета, семена широковатые, похожие на семена ферулы, но, конечно, более мелкие; корень внутри белый, крупный, снаружи черный, с толстой кожицей и острым соком...».
Euphorbia apios. Вот описание Диоскорида (IV.177): «Он пускает из земли две-три похожих на ситник веточки, тонких, красного цвета, едва подымающихся от земли; листья у него похожи на листья руты, но длиннее и уже. Плоды маленькие; корень сходен с асфоделевым, а по форме с грушей, но круглее и полон сока; кора на нем снаружи черная, а внутри белая. Если принять верхнюю часть этого корня, то она вызовет рвоту и выведет из организма желчь и слизь; если нижнюю, то она прочистит, вызвав расстройство желудка». Феофраст ошибается, называя, корень этого растения чешуйчатым.
Весь текст этого описания представляет собой безнадежную путаницу, в которой, вероятно, повинны не одни переписчики, но и сам Феофраст, писавший о двух чемерицах явно с чужих слов и не видавший своими глазами ни того, ни другого растения. Вот вкратце те затруднения, которые делают текст Феофраста в том виде, в каком он дошел до нас, совершенно неприемлемым: 1) белая и черная чемерица отнюдь не похожи одна на другую, поэтому Шнейдер отверг общепринятое чтение и предложил читать: «Те, кто говорит, что обе чемерицы несходны...»; 2) признав, таким образом, версию, настаивающую на несходстве обоих растений, Шнейдер исправляет текст, строя это исправление на тексте Диоскорида: а) стебель: «стебель [у черной чемерицы] короткий» (IV.151); у белой чемерицы «стебель пальца в четыре*, полый; когда ои начинает высыхать, кора с него сходит слоями» (IV.150); б) листья: у черной чемерицы «листья зеленые, похожие на листья платана, но меньше их и более изрезаны» (IV.151); у белой чемерицы «листья похожи на листья «ягнячьего языка» или дикой свеклы, но короче, более темного цвета, с красной жилкой посредине» (IV.150). В результате им предложено следующее чтение: «Те же, кто утверждает, что они не одинаковы, товорят, что у белой чемернцы листья похожи на листья «ягнячьего языка», а стебель, как у асфодели, похож на феруловый; у черной же чемерицы <тебель очень короткий; лист сильно изрезанный и длинный». Сравнивать листья чемерицы с феруловыми никак невозможно, так как листья ферулы, по описанию Феофраста же, совершенно иного вида (VI.2.8: «крупные, мягкие, настолько изрезанные, что напоминают волосы»). Ничего общего нет у них также и с листьями лавра. Замечание о корнях может относиться к корням и белой чемерицы, и черной. Диоскорид пишет (IV.150): у белой чемерицы «под маленькой и продолговатой головкой виснт множество тонких корешков, как у лука». У черной чемерицы «из головки, похожей на луковичную, выходят тонкие черные корешки, которые и идут в употребление» (ср. Феофраст, IX.8.4). В заключение следует заметить, что древние называли одним и тем же словом «he)eboros» два совсем разных растения: морозник («черная чемерица») и чемерицу белую «(Veratrum album).
__________
* Он ошибся: стебель белой чемерицы бывает в 60—100 см.
Можно ли этому поверить? Паллас («Путешествие по югу России», 1773, I, стр. 34) пишет, что ягнята, поев молодых нежных листьев белой чемерицы, неизбежно погибают; у лошадей, поевших ее в сене, начинаются рези в животе и бежит пена изо рта.
Собрание это происходило два раза в год — регулярно осенью л иногда весной (здесь имеется в виду как раз весеннее собрание: на это указывает αλλά, переведенное «тем не менее»), причем сходились не только амфиктионы — представители греческих государств, объединенных политическим и религиозным союзом, — но и множество разного народа, который, между прочим, привлекала и ярмарка, обычно сопровождавшая шодобные собрания. Собрание, которое имеет в виду Феофраст, называлось «пилейским» (от πύλαι — «ворота»), потому Что происходило у «Ворот», т. е. около Фермопил, знаменитого горного прохода между Этой и морем.
Эта — гора в Фессалии. Пиры (πυρά — «костер») — место на Эте, тде, по преданию, Геракл, будучи не в силах вынести мучения, которые причиняла ему одежда, пропитанная ядом и сжигавшая его, как огнем (ее, по неведению, прислала ему его жена Деянира), сложил себе костер и взошел на него.
Это Herniaria glabra L., грыжник гладкий. Диоскорид описывает его» так (IV.109): «Это маленький кустик с крохотными листочками». Стебель грыжника (5—15 см) распростерт на земле, листья действительно маленькие.
Беотия — см. примеч. 164 к кн. IV. Геликон — гора в Беотии.
Понт — см. примеч. 66 к кн. IV. Элея — греческая колония на берегу моря в южной Италии (южнее Пестума).
Альдина дает Μασσαλιώτης из Массилин (теперь Марсель). Так как массилийская чемерица нигде не упоминается, то Шнейдер, а за ним», и остальные приняли конъектуру Ганемана: Μαλιώτης — «с Малеи». Малея — юго-восточная оконечность Пелопоннеса.
Парнас — см. примеч. 16 к кн. III. Этолия — область в средней Греции, граничившая на севере с Эпиром и Фессалией, на юге со входом в Коринфский залив, на западе с Акарнанией и на востоке с ЛокридойЧ и Доридой. Равнинная и плодородная по побережью, внутри она представляла собой горную и суровую страну.
Для обозначения «черной чемерицы» здесь употреблено не обычное название ее, а слово εκτομον (буквально «вырезок»): вероятно, техническое обозначение чемерицы в медицинском, а может быть, жреческом языке.
Меламп былзнаменитым прорицателем, занимавшимся и врачеванием. О нем был сложен ряд сказаний, повествовавших о чудесном излечении им многочисленных случаев безумия.
См. ΙΧ.9.2.
Три вида «всеисцеляющего» растения названы по имени трех виднейших фигур греческой мифологии: кентавра Хирона, обучившего искусству лечить Асклепия и Ахилла; Асклепия, бога, покровителя врачей и медицины, и Геракла, одного из знаменитейших и любимейших мифических героев древней Греции.
Непонятно, рочему Горт перевел χειρώνειον как «херонейское» (от города Херонеи в Беотии). Плиний («Естественная история», ΙΙ.5.13) говорит об этом панаке, что он «получил свое имя от того, кто его нашел». Диоскорид описывает его так (III.57): «Листья похожи на листья душицы [обыкновенной], цветки золотистого цвета, корень тонкий, уходящий неглубоко, острый на вкус».
«дают пить»: очевидно, настой корня на вине, а растирают настоем, того же корня на оливковом масле.
Об асклепиевом панаке Диоскорид пишет так (III.56): «У аскле-ниева панака стебель тонкий, высотой в локоть, разделенный узлами; вокруг него сидят листья, похожие на листья фенхеля, но более крупные и мохнатые, душистые... корень маленький, тонкий» (λεπτή Диоскорида «тонкий» исправляют в λευκή — «белый»: тогда описание Феофраста и Диоскорида почти совпадают). Листья этого панака Феофраст сравнивает с листьями Thapsia, которые в свою очередь сравнивает с листьями фенхеля (IX.9.6), так что и в этом пункте разногласия между ним и Диоскоридом нет. В тексте дальше πανταχόθεν — «со всех сторон», которое Горт относит к стеблю: смысл непонятен. Шнейдер предлагал перенести запятую и читать «листья со всех сторон», что вполне соответствовало бы замечанию Диоскорида: «листья вокруг стебля». В переводе принята эта поправка. О лекарственных свойствах этого растения .Диоскорид говорит (там же): «От ран, нарывов и язв прикладывают пластырь из него с медом; от змеиных укусов пьют с вином и натираются настоем на оливковом масле». «Асклепиев панак» Далешамп отожествлял с Thapsia asclepium L., а Баугин — с Laserpitium hirsutum.
Диоскорид (III.55) описывает это растение так: «Листья, лежащие при земле, яркозеленого цвета, похожие на смоковничные, с пятью вырезами по окружности; стебель, как у ферулы, очень высокий, покрытый белым пухом, с мелкими листьями вокруг; цветок желтый; семена душистые... из одной точки выходит много корней, белых, одуряюще пахнущих, покрытых толстой кожицей, горьковатой на вкус». Шнейдер, на основании этого описания, предлагал исправить πανταχή — «длиной и шириной» в πενταχή ἐπεσχισμἐνον — «с пятью вырезами», доказывая возможность такого исправления таким образом: один переписчик пропустил — ἐπεσχισμενον — «с вырезами»; другой, заметив, что в тексте нет смысла, исправил πεντακη — «с пятью», «пятикратно» в πανταχη — «со всех сторон», т. е. в длину и в ширину. Тюленье молозиво считалось в древности прекрасным средством от падучей.
Диоскорид (III.56 и 58) называет еще гераклейскнй панак и Лигурийский.
Перевод дан по смыслу. Буквальный перевод звучит так: «Стрихны и молочаи синонимны»; это означает, по смыслу слова συνώνυμος, что оба растения входят в один и тот же род; все дальнейшее противоречит такому утверждению. Ср. VII.15.3—4, где Феофраст говорит о «стрихне», что имя это дано совсем разным растениям и что они только «односменный (ομωνυμία τινι εῖλημμἐνος — «охвачены одинаковым именем»). Шнейдер считал место испорченным.
См. IV.13.2.
Несмешанным, т. е. чистым, без примеси воды.
Диоскорид сравнивает снотворное действие этого растения (ои говорит только о коре, а не корне) с действием опия. Ботаники XVIII в. отожествляли «снотворный стрихн» с Withania somnifera (L).
Ср. у Диоскорида (IV.74): «Стрихн, вызывающий безумие, одни называют πἐρσιον, а другие θρυον. Корень у него белый, толстый, полый, с локоть. Если дать драхму этого корня с вином [драхма = 4.32 г], то у человека появятся приятные видения; после двух он дня на три сойдет с ума; от четырех умрет. Растение это дает от корня десять-двена-дцать стеблей, высотой в оргию [оргия = 1.776 м]; головка с маслину, но колючая, похожая на шарики платана, но более крупная и широкая; цветок черный, после которого появляется плод.» круглая черная гроздь с десятью-двенадцатью ягодами...». Уже Бодей, издавший Феофраста в 1644 г. (в Амстердаме), указывал, что Диоскорид смешал два растения: Solanum insanum и мандрагору. Описание Феофраста при всей своей неполноте гораздо последовательнее. «Стрихн, вызывающий безумие», отожествляли с Datura fastuosa L., теперь — с D. stramonium L., дурманом вонючим.
Описание Диоскорида совершенно совпадает с феофрастовым, на Диоскорид пишет, что в качестве лекарственных снадобий употребляются и сок, и листья, и плоды этого молочая. В тексте Феофраста явный пропуск.
Ср. описание Диоскорида (III.87): «Есть два растения с этим, именем, одно дает плоды (онн называются κάχρυς), листья у него, как у фенхеля, но толще и шире, расположенные кругом по земле, душистые; стебель в локоть и больше; корень белый, крупный, пахнущий ладаном, плоды обильные, белые, похожие на позвонки, круглые [у Феофраста продолговатые], граненые, острые на вкус, клейкие». Оба описания совпадают во всем, кроме одного пункта; Шпренгель считал, что это Cachrys cretica Lam.
Ср. описание Диоскорида (III.10). «Корень у него, если он растет на холмах с хорошей почвой, толстый; если же на горах, то более тонкий, белый, уходящий вглубь, с легким, но одуряющим запахом, сладкий». «... нанизывают на веревочку...» — ср. IX.9.1, где говорится о таком же способе сохранения мандрагоровых корней — «широких глистов», т. е. лентеца. «Изюму»: Диоскорид рекомендовал предварительно поесть не изюму, а выпить отвару душицы зеленой. Диоскорид (там же) дает такой же рецепт для собачьи и свиной отравы, но прибавляет, что это отрава и для мышей. «Женщинам...»: странно, что нет упоминания, при какой болезни дается это лекарство. Шнейдер предполагал, что текст перепутан, и предлагал такую перестановку: «В вареном виде он, говорят, помогает при сильном расстройстве: женщинам его дают... в сладком вине. Его сохраняют, нарезав...» и т. д. «Головка»: ср. Диоскорида (там же): «Стебля у него нет: из середины его выходит колючая головка, похожая на морского ежа...».
То же говорит и Диоскорид, описание которого в общем совпадает с описанием «черного хамелеона» у Феофраста. Он также говорит, что корнем его излечивают белые лишаи, но ничего не говорит ни о проказе, ни о том, что растение это — яд для собак. Плиний («Естественная история», XXII.47) пишет, что соком «черного хамелеона» излечивают паршу у животных-и что он убивает собачьих клещей. Рейнезий поэтому предлагал чтение, αναιρεί» δε καὶ τους κυνορραιστας вместо имеющегося в тексте: т. е. «убивает. собачьих клещей» (а не «собак»).
Ср.: Диоскорид (IV.66): «Листья у него белые, мохнатые, как у коровяка, зубчатые по окружности, как у дикого мака. Стебель тоже похож на стебель дикого мака. Корень поверхностный, черный, толстый... Растет в каменистых приморских местах. Плод крупный, изогнутый в виде рога. Если выпить оксибаф его семени с медом и вином, то это питье хорошо прочистит желудок. Пластырь из его листьев и цветов, приложенный с оливковым маслом, заставляет трескаться корки, образующиеся на ранах; мазь из них сводит бельма и небольшие наросты на глазу».
Ср.: Диоскорид (IV.64): «Он растет весной по полям, где его и собирают. Листья у него похожи на цикориевые; они разрезанные, жесткие, ... но более крупные: цветок красный, головка продолговатая и меньше, чем у ветреницы. Если выпить с оксибаф его семян вместе с вином и медом, то это снадобье легко прослабит».
Диоскорид (IV.67): «Семена его, если принять оксибаф их с медом, и вином, вызывают рвоту и прочищают. Такая прочистка особенно хороша для больных падучей».
Следует отметить в данном случае у Феофраста (и, очевидно, вообще у лиц, имевших дело с этими растениями) чутье в отношении., систематической близости мака (Papaver) и длиннострючника (Glaucium), несмотря на резкое различие их плодов.
Орхомен — см. примеч. 164 к кн. IV. Марафон — деревня на юго-западной стороне Аттики. Павсаний (I.32.6) пишет, что там было «большое, заболоченное озеро».
Что беотяне ели плоды желтой кубышки, нисколько не удивительно: в России XVIII в., особенно в Финляндии, ели корни и стебли этой кубышки и находили их очень питательными и сытными. Диоскорид (I.178) называет желтую кубышку «мадон» и говорит, что кожевники-: употребляли ее для выделки кож. О кровоостанавливающем свойстве, этого растения он не упоминает, но говорит, что от дизентерии помогает настой ее сухого корня на вине. Кубышку эту Сибторп находил во множестве по озерам и прудам Фессалии, Пелопоннеса и Закинфа (Prodr. fl — Graec, I, 336).
Меотида — это Азовское море.
О сыре из кобыльего молока впервые упоминает Гиппократ в своем известном сочинении «О климате, водах и местах», Диоскорид говорит, что сок, извлеченный из лакрицы, помогает от болей в груди и в печени и также упоминает об его свойстве утолять жажду.
Весь третий параграф этой главы повторяется в IX.20.4; сюда он попал не на свое место, что заметил уже Скалигер (издатель Феофраста, живший в XVI в.); следующий параграф начинается со слов:
«У этих растений корни сладкие...», — аристолохия же горька.
Ср. Феофраста («Причины растений», VI.4.5): «Не все сладкие на вкус корни могут быть употребляемы нами в пищу. Среди них есть такие, которые вызывают безумие, как, например, корень растения, похожего на σκόλυμος. Есть и другие, обладающие снотворной силой, которые, если их принять в большей дозе, приносят смерть, как, например, мандрагора». Тегея — город в Аркадии, к югу от Мантинеи; теперь обширные развалины около Триполицы. Пандей: рукописное чтение именно таково, но скульптора Пандея мы не знаем. Может быть, это был Пантия (в Альдине и стоит πάντιος), о котором неоднократно упоминает Павсаний (VI.3,4; 9,1; 14.5), хиосец, сын скульптора Сострата и сам скульптор; жил в IV в. до, н. э.
Об этих ядовитых корнях не упоминает больше ни один из древних писателей.
Это Potentilla reptans L., лапчатка ползучая, описанная очень точно. В тексте имеется, вероятно, пропуск, так как о лекарственных свойствах этого растения ничего не сказано.
Данное описание никак не подходит к Rubia tinctorum L., с которой отожествляется это растение и в «Указателе» Горта. Шпренгель считал, что это Rubia lucida L.
По убеждению народной медицины, растение, сходное с каким-нибудь животным, послужит действительным лекарством от укусов этого животного. Ср. у Диоскорида (IV.188): «Он растет по мшистым скалам и на старых дубовых стволах; высотой он в ладонь, похож на папоротник, несколько мохнат, изрезан, но не такими мелкими вырезами. Корень у него мохнатый и словно весь в щупальцах полипа, толщиной в мизинец».
Т. е. не точат черви.
Примечание очень уместное ввиду невероятности рассказа.
Вот как рассказывает Диоскорид (IV.158) о приготовлении элате-рия: «Некоторые, чтобы влага в нем поскорее усохла, насыпают на землю просеянную золу, делают посредине углубление, расстилают втрое сложенный кусок полотна и выливают на него элатерий со всей жидкостью. Когда он высохнет, его толкут в ступке». Текст Феофраста или безнадежно испорчен, или он, сам не врач, не разобрался в сообщаемых ему сведениях.
Т. е. кроме тех червей, которые заведутся в самих корнях.
Sphondyle: Аристотель («История животных», IX.122) называет sphondyle вместе с мышами и ящерицами добычей, за которой охотятся совы и прочие ночные птицы.
Ср. IX.9.2. Антикира — город в Фокиде к юго-востоку от Дельф.
Была и другая Антикира, у подножия Эты, на берегу Малийского. залива, несколько к северу от Фермопил. Страбон (ΙΧ.497) пишет, что именно здесь росла самая хорошая чемерица, но лучше всего приготовляли из нее лекарство в Антикире фокидской, почему многие и ездили туда лечиться. В Фокнде росло лекарственное растение, похожее на кунжут, и его-то и смешивали с чемерицей. Плиний («Естественная история», XXV.52) говорит, что это «кунжутообразное» растение подмешивали в определенных пропорциях к белой чемерице и этим лекарством излечивали безумие, меланхолию, падучую болезнь и подагру. Диоскорид говорит иначе (IV.151): по его словам, «кунжутовидным» называли плод черной чемерицы. Это находится в полном согласии с нашим местом у Феофраста, «Потому что кунжутные» — позднейшая добавка.
Тиррения = Этрурия, нынешняя Тоскана. Кирка — см. примеч. 97 к кн. V.
Одиссея, IV.221 сл.
Эсхил — знаменитый греческий поэт-трагик V в. до н. э.
Тирренцы — этруски. Их считали учителями римлян в искусстве гаданий, в умении заговаривать и лечить болезни.
Эфиопия — нынешняя Нубия и Кордофан. Смертоносный корень, о котором идет речь, — это Acocanthera Schimperi. Об этом ядовитом растении, росшем в Эфиопии и в Скифии, нет сведений ни, у одного другого писателя. О другом скифском яде рассказывает неизвестный автор «Чудесных рассказов» (141), но его изготовляли особым образом из человеческой крови и змеиной сукровицы.
Один из тех сказочных рассказов, которые принесли с собой в Грецию солдаты Александра Македонского. Упоминание об этих чудесных травах как о лекарстве от змеиных укусов заставляет, однако, предполагать, что в этой басне есть какое-то зерно истины: одна трава, вызывающая сильное кровотечение, выводила из раны вместе с кровью и яд, другая останавливала кровотечение:
Ср. Πлиния («Естественная история», XXV.83): «...во Фракии, говорят, есть трава, которая останавливает кровь не только, когда жила открыта, но и когда она перерезана». Других сведений об этой траве нет; Шпренгель полагает, что это Andropogon ischaemum L., бородач кровоостанавливающий.
о множестве лекарственных растений на Пелионе (см. примеч. 66 к кн. IV) подробно рассказывает Дикеарх («О горе Пелионе», 30). Там росло какое-то деревцо темного цвета, из корня которого приготовляли знаменитое противоядие. Потомки Хирона (см. примеч. 88 к этой книге) владели секретом этого приготовления и передавали его от отца к сыну, причем лечить этим средством за деньги было воспрещено.
Телетрий — примеч. 66 к кн. IV; Парнас — примеч. 16 к кн. III; Лаконика — примеч. 67 к кн. IV.
Древние скотоводы заметили, следовательно, влияние корма на молоко и связь между свойствами последнего и свойствами корма.
Текст этого параграфа дошел до нас, несомненно, с лакунами. Если моркови и можно приписать шафранный цвет, то листья ее сравнить с лавровыми, разумеется, нельзя. У Феофраста стояло название какого-то растения, пропущенное переписчиками.
Феофраст упоминает это растение только один раз. Шпренгель предполагал, что это Ligusticum peloponnesiacum L.
«Гераклова трава»: о ией ничего не известно. Может быть, эта «гераклов мак» (см. IX.12.5), может быть «каменное зерно» (λιθοσχερμον) растение, которое, по свидетельству Диоскорида (III.158), называли вследствие твердости его семян «геракловым».
ίπποφάες встречается как название растения у Диоскорида (IV.159). Ш ου («из которого») — или испорченное чтение, или же здесь в тексте лакуна.
Тегея — см. примеч. 111 к этой же книге. Клейтория — область в Аркадии, получившая свое название от маленькой речушки Клейтора» протекавшей по ней (Павсаний, VIII.21).
Странно, почему Феофраст, называвший до сих пор это растение «панаком» и различавший три его вида (хиронов панак, асклепиев и: гераклов), теперь дает ему имя «панакеи», не сопровождая его никаким ближайшим определением.
Псофида находилась в Аркадии между Клейторией и горой Эриманфом (Павсаний, VIII.24).
μῶλυ — см. Одиссея, Х.304:
Корень был черный, подобен был цвет молоку белизною:
Моли его называют бессмертные; людям опасно
С корнем его вырызать из земли.
Этот чудесный корень Гермес дал Одиссею, чтобы избавить его от чар Кирки. Феофраст подчеркивает, что это растение только похоже на описанное у Гомера. Уже Шпренгель отожествил его с Allium nigrum, которое во множестве растет по всем островам Средиземного моря.
Феней — см. примеч. 3 к кн. III. Киллена — см. примеч. 2 к книге IV.
Вряд ли можно думать о Сузах в Персии: о местах за пределами Греции, богатых лекарственными травами, Феофраст говорил в §§ 1—3 этой главы; начиная с § 4, он говорит только о Греции. Кроме того, болиголов пятнистый растет, по его же словам, в холодном климате, а климат Суз он сам («О ветрах», 25) называет знойным. Сомнительно, чтобы мантинеец Фрасия ( X.16.8) получал эту траву из персидских Суз. Все это заставляет искать упомянутые здесь Сузы в самой Греции, но ни один древний писатель не зиает в Греции такого города. Шнейдер предложил поэтому читать «Лусы»: так назывался городок в Аркадии, километрах в четырех к северо-востоку от Мантинеи (Павсаний, VIII.18).
О критском «козьем аканфе» см. IX.1.3.
Патры (теперь Патрасс) — город в Ахайе.
Ср.: Энеида, X II.412 сл.
Мать диктамн сорвала на высях Иды Кретейской [т. е. критской].
Стебель в созревших листах и пурпурным цветом махровый.
Не безызвестное то и диким козам растенье,
Как в затылке у них застрянут летучие стрелы.
Автор «Чудесных рассказов» (4) повторяет то же самое: «Когда коз на Крите подстрелят, они разыскивают диктамн, который там растет. Когда они его поедят, стрела из них сейчас же выходит».
Диоскорид (III.38) пишет о «ложном диктамне»: «он похож [на настоящий], но менее остер». Додоней определял это растение как Маг-rtibium pseudodictamnus.
«Другой диктамн» Сибторп (Prodr. fl. Graec, I.443) принимал за Marrubium acetabulosum L.
Закинф (ныне Занте) — остров на Ионийском море, у западного берега Пелопоннеса. Гераклея Понтийская — город в Вифииии, в области народа мариандинов, обитавших в северо-западной части Вифинии (Вифиния — северо-западная область Малой Азии).
Конъектура Виммера, предложенная им на основании текста Диоскорида (см. следующее примечание). Рукопись U дает καρία; Альдина — κάρυα — «орех».
Аконит Феофраста доставил много хлопот и филологам, и особенно ботаникам. Начать с того, что его описание очень отличается от описания у Диоскорида. Диоскорид (IV.76) пишет о двух видах аконита: у- одного имеются три-четыре листика, похожих на огуречные, но меньшего размера и несколько шероховатых; корень цвета белого алебастра, похожий на хвост скорпиона. У другого аконита листья похожи на платановые, с глубокими вырезами, но мельче и более темного цвета; корни похожи на клешни морского рака и черные. Схолиаст к Никандру («Противоядия», ст. 13) пишет, что «аконит — это корешок травки, похожей на свинорой». Все эти разноречивые сведения никак не удавалось примирить и свести в одно: возник целый ряд конъектур, с помощью которых пытались сгладить противоречия, но ничего не сгладили. Большинство старых ботаников отказалось отожествить аконит Феофраста с каким-нибудь растением, и только Шпренгель со свойственной ему смелостью, решил, что это Ranunculus Thora.
Все место, где идет рассказ об этом растении, очень испорчено, тем не менее смысл слов, посвященных рабам, вполне понятен. Не выдерживая своей каторжной жизни, несчастные прибегали к яду, который оказывался у иих под рукой, но, не будучи в силах выдержать жестокие физические страдания, принимали противоядие.
Феофраст только что упоминал Гераклею Понтийскую, в окрестностях которой рос превосходный аконит. Но что общего между этрусками ( = тирренцами) и этой Гераклеей, лежавшей в области мариандинов (см. примеч. 147 к этой же книге)? Феофраст, вероятно, имел в виду Гераклею в Италии.
Никто из древних авторов не подтверждает этого сообщения, тем более, невероятного, что набрать этой ядовитой травы, растущей по каменистым местам (а таких мест в Греции множество), ничего не стоило. Кроме того, аконит в руках человека, не умевшего приготовить из него яд, оказывался, по словам самого же Феофраста, совершенно безвредным. Текст, вероятно, испорчен.
Все, что сообщает Феофраст об аконите и его действии, напоминает страшные сказки о волшебных зельях. Обычный скептицизм изменил ему на этот раз. Правда и то, что обычная для него формула «это нуждается в исследовании» прозвучала бы здесь как приглашение пойти на преступление, и Феофраст мог от нее воздержаться. Были, однако, и другие способы выразить свои сомнения. Трудно допустить, чтобы Феофраст безоговорочно принимал на веру все рассказы, ходившие об этом яде, который стал для античности синонимом всякого яда.
Мантинея — значительный город в восточной Аркадии. Фрасия, так же как и ученик его Алексия, ближе не известны. Фрасия был, насколько можно заключить из слов Феофраста, дельным и внимательным врачом, считавшим, что прежде всего нужно изучить природу данного человека.
См. примеч. 141 к этой же книге.
рассказ Феофраста о ядах и приготовлении их чрезвычайно интересен одной подробностью: из него совершенно ясно, что яды в его время приготовлялись совершенно открыто и, по-видимому, без всякого ограничения. Плиний, живший в такое время, когда в римском обществе самоубийство считалось единственным достойным выходом, писал, что природа сжалилась над человеком и послала ему различные яды для безболезненной смерти. Мы привыкли связывать «право на самоубийство» со стоиками и с Римом времеи империи; страницы Феофраста убедительно доказывают, что в Греции IV в. до н. э. самоубийство считалось совершенно естественным и простым. Гераклид Прнтийский (писатель IV в. до н. э., автор многочисленных сочинений, из которых сохранились только выдержки у других писателей) рассказывает, например, что на Косе старики не ожидают естественной смерти, но кончают с собой, пока они еще сильны и не заболели тяжкой болезнью, с помощью какого-нибудь яда: опия или болиголова.
Верное замечание.
Рассказывают, что понтийский царь Мифрадат VI постепенно приучил себя к разным ядам, начав с малых доз и постепенно их увеличивая. Поэтому, когда, окончательно разбитый римлянами (64 г. до н. э.), он решил покончить с собой, то отравиться ему не удалось: яды на него не действовали.
Ни один, ни другой ближе не известны. Стоит заметить бытовые подробности из жизни античного «аптекаря»: как всякий торговец, он выносит свой товар на «площадь» — агору и сидит возле него, пока торг не кончится. по-видимому, такой «аптекарь» является и своего рода медицинским советником: покупатель спрашивал у него, какое лекарство ему лучше приобрести от его болезней.
Уже Линк указывал (Шнейдер, ук. соч., III, стр. 813), что речь здесь идет не о вулканической пемзе, но о пористом известняке.
О понтийских овцах, отъедающихся на полыни, рассказывали многие античные собиратели анекдотов: Элиаи («О животных», V.27; ХТ.29), Плиний («Естественная история», XXVII.45), Стефан Византийский под словом ἄψινθος (полынь).
В подлиннике ὐλήματα — слово, которым Феофраст обозначает обычно кустарник, крупный и мелкий.
Речь, вероятно, идет о гуммиарабике.
в корне алтейной травы очень много клейкой слизи; если ее влить в воду, вода загустевает. Описание алтейной травы сделано правильно: у нее мохнатые трех- и пятилопастные, очень похожие на листья мальвы (хатьмы), листья, красноватые цветы и плоды почти такие же, как у хатьмы. Отвар ее корня и посейчас употребляется при грудных болезнях (от кашля и хрипоты).
Автор «Чудесных рассказов» пишет (41): «Феофраст в своей работе о растениях рассказывает о корне тапсии, который употребляют врачи, что если его сварить с мясом, то несколько кусков соединятся все вместе, так что вынуть их из посуды невозможно». В «Ветеринарном лечебнике» (Hippiatr, 181) упоминается растение Apsyrtus, которое у македонян называлось «склеивающим кости»: «говорят, что если сварить его с кусками мяса, то они все соединятся». Диоскорид (IV.9) пишет о растении, которое называлось συμφυτον, что «оно затягивает [буквально: «склеивает»] свежие раны и соединяет куски, мяса, если его нарезать и сварить с ним вместе». Шнейдер считает, что речь идет о Symphytum officinale, сок которого гораздо более клеек, чем сок алтейной травы; если мясо сварить с его корнем, то получится своего рода студень.
Рассказ о «скорпионе» имеется и у Элйана («О животных», IX.27), и у автора «Чудесных рассказов» (41): оба ссылаются на Феофраста. Диоскорид (IV.76) пишет об аконите: «Говорят, что если корень его поднести к скорпиону, то он обмирает и оживает вновь, если на него положить чемерицы»,
Гесиод — поэт VIII в., автор крестьянского эпоса «Труды и дни». Мусей — мифический певец, прорицатель и жрец, о котором рассказывали, что он жил в Аттике во времена еще догомеровские и написал ряд гимнов и предсказаний. Все произведения, приписываемые Мусею, являются позднейшими подделками.
По-гречески τριπόλιον; слово, которое никак не подходит к гексаметру (этим размером писал Гесиод, и в нем же составлены псевдо-мусеевы произведения). У Плииия («Естественная история», ΧΧΙ.44) назван «polion, трава, прославленная Гесиодом и Мусеем». Весь дальнейший рассказ, приправленный характерным для Феофраста скептицизмом, чрезвычайно интересен для истории «волшебных трав» и связанных с ними суеверийГ
О таком же действии перца говорит и Никандр («Противоядия», 201).
«Книдская ягода» — это плоды растения, которое называлось θυμελαια (волчеягодник): ср. Диоскорида (I.173), который тоже пишет, что эта «ягода обжигает глотку и что ее надо давать в яичиой или пшеничной каше или же с медом, причем в малых дозах. Шпренгель отожествил это растение с Daphne gnidium L., которая часто встречается в Греции на горах (Prodr. fl. Graec, I.259).
Диоскорид (III.92) при болезнях селезенки рекомендовал именно сок горичника. Врачи XVIII в. весьма рекомендовали его как очень хорошее средство; семена они действительно никогда не употребляли.
Ср. IX.15.5 и 8.
Ср. у Диоскорида (IV.183): «Плоды у нее яркокрасные, свисающие гроздью; ими очищают шкуры от шерсти... Корень делает кожу гладкой и чистой, сводит веснушки, прыщи и красные пятна. Сок из него извлекают весной».
Ср. VII.12.2; Диоскорид (II.167): «Корень ее обладает горячительными свойствами: сваренный и стушенный с медом, ои помогает от кашля».
Плиний («Естественная история», XIII.125—126): «Император Нерон... после ночных похождений смазывал свое избитое лицо мазью из этой травы, воска и ладана. На следующий день он выходил с лицом совершенно чистым, вопреки молве, которая шла о нем».
Рассказ о лекарственных свойствах этого растения, очевидно, выпал.
Ср. у Диоскорида (I.129): дерево это «...обладает силой сводить бельма. Если же приготовить из него особое лекарство [άκονιον] и сделать с ним глазную мазь, то оно подействует еще лучше... надо вымочить стружки или опилки черного дерева в хиосском виие, тщательно их истолочь и приготовить с ними глазную мазь. Некоторые натирают его, процеживают, а в остальном поступают, как сказано». Употребление древесины черного дерева при глазных болезнях из этого рассказа становится вполне ясным. Слова Феофраста совершенно непонятны. Следует ли предполагать здесь порчу текста и лакуну, или же автор этих строчек до такой степени был несведущ в том, о чем говорил, что перепутал два слова: ἀκόνιον (лекарство, о котором пишет Диоскорид) и ἀκόνη — «точильный камень».
Ср. ΙΧ.13.3.
Корневище папоротника Dryopteris filix mas (L.) Schott считается сильным глистогонным средством.
Причины этого явления автор не приводит. Мататиды — народ совершенно неизвестный.
Эги — город на Эвбее (ныне Лимны); Телетрий — гора в северной части этого острова.
Заканчивая эту книгу, естественно поставить вопрос, действительно принадлежала она Феофрасту или ее только приписали ему? Мы приводили выше (см. примеч. 52 к этой же книге) мнение Брецля. Если большинство ученых и не принимает его в форме столь категорической, то во всяком случае сомнения в подлинности этой книги звучат довольно отчетливо и не без основания. Думается, что этот пестрый конгломерат здравых мыслей и голого суеверия, точных описаний и нелепостей можно рассматривать как некую компиляцию, автор которой черпал и из Феофраста, и из различных, устных и письменных, недостоверных источников.
Термином «кустарнички» мы по необходимости обозначаем феофрастовскую категорию «фриганон», которая соответствует нашим многолетникам, полукустарникам и, возможно, некоторым кустарникам.
Индийское название Jujuba позже превратилось в привычное нам родовое название Zizyphus.
Как антитезу «рокового» лотоса уместно вспомнить емшан (полынь), упоминаемый в наших летописях, запах которого побудил князя-изгоя Мстислава вернуться с Кавказа на свою родину.
О. Кirсhnеr. Die botanischen Schriiten des Theoprast von Eresos Jahrbucher f. classische Philologie, 7, Suppleraentband, 1873—1875, стр. 451—539.
Наблюдения, которы Клебс производил над листопадом, показывают, что Феофраст правильно учел все влияния, от которых зависит листопад, кроме света (Кlеbs. Fortpflanzungen d. Gewachse. Handworterbuch d. Naturwissenschaften, 1913, IV, стр. 277—296).АШпренгедб