Истинно моя

Глава девятая

Зейн

Я смотрю на Эмму, пытаясь осознать. Она говорит, что любит меня? Боюсь надеяться, но все равно надеюсь. Это мощная вещь, когда это все, что у тебя есть.

— Почему ты так уверена, что я разобью тебе сердце, малышка?

— Я не знаю. — Она беспомощно пожимает плечами. — Может быть, потому, что ты заставляешь меня чувствовать то, что я боюсь потерять.

— Что это такое?

— Как будто я не одинока. — Ее серьезное, испуганное выражение лица разбивает мое сердце пополам. Она тянула на себе чертовски много вещей чертовски долгое время, больше, чем кто-либо должен был нести. Страх оказаться такой же, как ее мама, горе из-за потери родителей и ответственность за бабушку и Бетси… ей пришлось чертовски быстро повзрослеть. Это убивает меня.

— Я так чертовски долго была ответственна за все, Зейн. Нести все это утомительно. А потом ты приходишь и обещаешь мне, что позаботишься обо всем. Ты заставляешь меня чувствовать, что, возможно, я могла бы опереться на тебя, но я… У меня никогда такого не было. Я не хочу это потерять, и мне страшно, если я позволю тебе подойти еще ближе, то это случится.

— Черт, — рычу я. Конечно, она боится, что потеряет это. Она потеряла больше, чем кто-либо должен был, гораздо раньше, чем следовало бы. Конечно, она боится впустить меня, когда это означает, что она может потерять больше. Но все это зря.

Я никуда не уйду. Она ни черта не могла сделать, чтобы изменить мое мнение. Даже в свой худший день она не способна нанести такой ущерб, который причинила ее мать. Это просто не то, кем она является. Она яркая, сияющая и чистая, вплоть до основания.

И я буду стараться изо всех сил, чтобы охранять эту часть ее, защищать ее, как сокровище, которым она и является. Это моя работа как ее мужчины. Позволить миру ожесточить меня, чтобы она оставалась мягкой и милой. Использовать свою спину как щит, чтобы ничто ее не коснулось.

Я чертовски ненавижу, что она провела такую большую часть своей жизни в страхе, что останется одна, но ад замерзнет, прежде чем я позволю этому случиться.

— Ты не потеряешь это, Эмма, — шепчу я. — Я никуда не денусь. И мне плевать, что делают бабушка и Бетси. Я побывал в аду и вернулся ради этой страны. Ты думаешь, я бы не сделал того же для тебя и этих двух пожилых леди, чтобы вы остались втроем?

— Несправедливо просить тебя помочь мне с ними, Зейн.

— Ты не просишь, ягненок. Я говорю тебе, что так и будет, — говорю я, делая выбор за нее. — С того самого дня, как твоя великолепная задница вошла в мою контору, ты украл мое сердце. Хочешь ты этого или нет, но оно твое. Так что можешь свыкнуться с мыслью, что я останусь здесь. С таким же успехом ты можешь подготовиться к тому факту, что я буду здесь и буду сводить тебя с ума так же, как и они.

Я отпускаю ее и делаю шаг назад, чтобы расстегнуть рубашку.

— Что ты делаешь? — осторожно спрашивает она.

— Показываю тебе кое-что. — Я быстро расстегиваю пуговицы, прежде чем снять рубашку с плеч и бросить на край кровати. Ее глаза пожирают меня, заставляя мой член пульсировать. Но я на игнорирую жадного ублюдка и тянусь к ее руке. — Ты знаешь, что это значит, малышка?

Она проводит пальцами по татуировке на моей груди, ее прикосновения обжигают меня.

— «Familia ante omnia», — бормочет она, читая написанную фразу. — «Familia» означает семья, но остального я не знаю.

— Здесь говорится, что семья превыше всего. Это означает, что семья важнее всего. — Я тяну ее обратно в свои объятия, запрокидывая ее голову назад, пока эти красивые голубые глаза снова не смотрят на мое лицо. — Это не просто слова, выгравированные на моей коже. Это именно то, как я всегда жил. Моя семья превыше всего остального.

— Мне это нравится, — шепчет она.

— Теперь ты моя семья, ягненок. Бабушка и Бетси теперь семья.

— Зейн. — Выражение ее лица становится мягким, когда ее пальцы танцуют по тонким линиям чернил.

— Я влюблен в тебя, Эммалин Купер. Без памяти, дико, безумно влюблен в твою великолепную задницу. Поэтому мне нужно, чтобы ты проявила смелость и поверила, что я никуда не уйду. Ни сегодня, ни завтра, ни в первый раз когда бабушка и Бетси создадут проблемы. И не в пятнадцатый и не в пятидесятый раз. Ты моя семья, а я не отказываюсь от своей семьи.

Она моргает, глядя на меня, благоговение отражается в каждой тонкой морщинке ее лица.

— Ты имеете в виду именно это, не так ли?

— Какую часть?

— Все это.

— Каждое слово. — Я касаюсь ее губ своими.

— Я тоже тебя люблю, — шепчет она.

Впервые в жизни я знаю, что такое совершенство. И впервые в жизни точно знаю, как выглядит рай. Это маленькая фигуристая овечка смотрит на меня с желанием в глазах и любовью на губах.

— Ты не сможешь забрать это обратно, Эмма, — предупреждаю я ее. — Ни слова, ни твое сердце, ничего из этого. Теперь ты моя.

— Думаю, я всегда была твоей, Зейн. — Ее взгляд скользит по моему лицу. — По крайней мере, так было с тех пор, как я встретила тебя. Может быть, даже раньше. Ты ощущаешься как неизбежность, как судьба.

— Черт, — рычу я, захватывая ее губы. Я выплескиваю в поцелуй свою чертову душу, когда она занимает место в моей, освещая ее, как клеймо на плоти. Только боли нет. Это просто чертовски чистый восторг.

Она целует меня в ответ так же глубоко, ее язык сплетается с моим, как будто она собирается жить за счет моего вкуса. Я позволю ей. Боже, я думаю, что сейчас я бы продал свою душу, чтобы эта женщина целовала меня так, как будто она не может насытиться.

Она мурчит, снова и снова возвращаясь за добавкой… точно так же, как я делал это раньше в ванной. Как будто она так же беспомощна, как и я. Она ничего не делает полумерами. Когда она сражается, то борется изо всех сил. И когда она сдается, то отдает каждую частичку себя.

Теперь они все мои, и я могу поклоняться им, как бы мне ни хотелось. Я мог бы просто начать стоять на коленях там, где и место ублюдку. По крайней мере, таков план, пока она не просунула руку между нами, проведя ею по моей груди, а затем по животу, смелее, чем когда-либо.

Все мое тело реагирует на ее прикосновения. Я дрожу от ощущения ее кожи на своей. Мой член пульсирует, умоляя ее продолжить свое небольшое исследование немного южнее.

Однако она держит их выше моей талии, медленно сводя меня с ума. Вплоть до тех пор, пока я не подхватываю ее на руки, пытаясь вернуть какую-то часть ее туда, где я хочу.

Ее ноги обхватывают мою талию, давая мне немного вкуса рая, когда ее киска прижимается к моему члену. Христос Всемогущий. Если я в ближайшее время не заявлю права на ее девственность и ее утробу, то сломаюсь.

— Ох, — выдыхает она, когда чувствует, насколько мне чертовски тяжело.

Я обхватываю ее руками, намереваясь зафиксировать на месте, пока разбираюсь с дверью. Но бабушка и Бетси не единственные здесь, кто не знает, как себя вести. Что-то вспыхивает в ее глазах, когда она поворачивается, извиваясь напротив моего члена.

Блядь, это похоже на рай.

Она впивается ногтями в мои плечи и делает это снова.

Я прижимаю ее к двери за две секунды, вжимаясь в нее так, словно от этого зависит моя чертова жизнь.

— Продолжай играть со мной, и ты будешь лежать на спине и выкрикивать мое имя, прежде чем успеешь моргнуть, ягненок, — рычу я, снова прижимая свой член к ее горячему маленькому центру.

— Кто сказал, что я играю, Зейн? — шепчет она в ответ. Ее ногти скользнули по моим рукам, посылая заряд желания прямо в мой член. — Может быть, это именно то, чего я хочу.

Я толкаюсь бедрами, рыча:

— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя? Потому что именно это и произойдет, если ты не будешь хорошо себя вести. Это был чертовски долгий месяц.

— Я просто хочу тебя. Однако теперь я могу получить тебя, Зейн. Для меня это тоже был долгий месяц.

Это все, что мне нужно было услышать. Любой ее каприз — приказ для меня.

Я рву ее тонкую пижамную майку посередине и стону, когда ткань рвется.

— Иисус Христос. Посмотрите на это. — Я прячу лицо между ее сиськами. Кто бы мог устоять? Они прямо здесь и выглядят так, будто созданы для моего рта.

Ее рука взмывает к моим волосам, прижимая меня к себе, когда я поворачиваю голову в сторону, позволяя мне всосать в рот один твердый сосок. На вкус она точно такая же, как и запах… пахнет гребаным солнечным светом и волшебством.

Я уделяю внимание ее сиськам, перемещаясь от одной к другой, пока они не краснеют от моих отметин, а она не начинает извивается напротив моего члена, умоляя об освобождении.

— Достаточно ли быстро мы двигаемся для тебя, ягненок? — спрашиваю я, отталкивая ее от двери и бросая на кровать. Она подпрыгивает, прежде чем оказаться на мягкой поверхности.

— Н-нет.

Нет?

Ебать. У нее вообще отсутствует чувство самосохранения. Она машет рукой перед голодающим зверем, ей любопытно посмотреть, откусит ли он кусочек. У меня есть новости для нее. Возможно, я не сею хаос, как бабушка и Бетси, но я далеко не ручной. Если она хочет, чтобы я был диким, она именно это и получит.

Я расстегиваю пуговицу на брюках и заползаю на кровать поверх нее. Она смотрит на меня своими голубыми глазами, которые видят мою душу, ее щеки пылают от желания.

— Ты самый милый ягненок, которого я когда-либо встречал, Эмма, — бормочу я, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в губы. — Если ты не перестанешь со мной играть, я покажу тебе, что львы делают с ягнятами.

— Покажите мне.

Я рычу, обхватывая ее за талию и подтягивая к центру кровати. Она распластывается посреди всего этого, ее руки широко раскинуты, как будто она предлагает мне сделать все возможное. Если мы собираемся остановиться здесь, а не у меня, нам понадобится кровать побольше. Ее чертовски мала для всех способов, которыми я собираюсь ее использовать.

— Останови меня сейчас, если ты не планируешь быть беременной до конца этой ночи.

— Ты хочешь от меня детей? — Она улыбается, выражение ее лица мягкое и милое.

— Хочу? — Я презрительно фыркаю. — Тебе повезет, если я не буду поддерживать тебя беременной в течение следующих десяти лет.

— Я всегда хотела большую семью, — шепчет она.

Ну, блин, думаю, тогда мне лучше заняться делом.

Я еще раз целую ее губы, прежде чем начать целовать ее тело, снимая с нее шорты и трусики. Ни один дюйм кожи не остается неисследованным, пока я направляюсь к ее сочной киске. Предсемя сочиться в мои боксеры, когда я оказываюсь лицом к лицу с этим святым местом, между широко расставленных ног.

Ее губы раскрыты, между ними выглядывает твердый клитор. Мед стекает по расщелине ее сочной попки, смачивая ее полные бедра.

— Так чертовски идеально, — стону я, благоговейно целуя ее холмик. Она слегка вздрагивает, а затем стонет. Я раздвигаю ее ноги так широко, как только могу, и подтягиваю ее ко рту. Мой язык скользит по ее складочкам, собирая все соки. Как только они касаются моего языка, я теряю рассудок, как и предполагал.

Я нападаю на ее пизду, как непослушный зверь, не проявляя при этом вежливости.

Она вскрикивает, шок и экстаз окутывают нас, когда она хватает меня за волосы. Я использую свои зубы и язык, чтобы свести ее с ума, не пропуская ни капли меда, текущего из нее. Ее вкус наполняет мой рот и вызывает короткое замыкание в моей системе. Этого все еще недостаточно.

Я переворачиваю ее на живот, поднимаю ее задницу в воздух, чтобы съесть ее сзади.

— Зейн! — кричит она, потрясенная, когда я раздвигаю половинки ее попки, чтобы просунуть между ними свой язык. Она захлебывается рыданиями, когда я прижимаю кончик языка к ее маленькой попке, забирая все, что принадлежит мне, как жадный ублюдок. Если бы она хотела мягкости и сладости, ей не следовало играть с огнем.

Потому что я собираюсь сжечь эту чертову кровать вокруг нас.

Моя рука опускается на ее правую ягодицу и одновременно я прикусываю левую, отмечая ее там. Ее испуганный визг сменился стоном. Она требует большего, практически размахивая своей задницей перед моим лицом. Я даю ей то, что она хочет, поедая обе дырочки и шлепая ее по попке. Я также посасываю ее клитор — мне чертовски нравится, как она хнычет мое имя каждый раз, когда я это делаю. Обожаю влажный звук моей руки, касающейся ее влажной киски.

Ее соки капают мне на грудь, окутывая меня ею, и все же я хочу большего. Мне это нужно больше, чем воздух, вода или кров. Вот для чего меня заставляли проводить время на коленях, поклоняясь, как послушный маленький солдатик. Для нее я именно такой. Я могу устанавливать правила, но вся власть принадлежит ей. С того момента, как я увидел ее.

— Черт возьми, — рычу я. — Ягненок, ты мое любимое блюдо. Я мог бы есть тебя всю ночь, Эмма. — Я втягиваю ее клитор в рот и сильно сосу. — Может быть, именно это я и сделаю. Буду лакомиться тобой всю ночь напролет. — Я напрягаю язык, просовывая его кончик в ее маленькую дырочку. Я хочу попробовать ее вишенку. Я трахаю ее языком, давая ей небольшой предварительный просмотр того, что будет дальше.

— Зейн! О Боже. Что ты со мной делаешь?

Я хочу сказать, что разрушаю ее, но не собираюсь останавливаться.

Я снова шлепаю ее по заднице, одновременно протягивая большой палец к ее клитору.

Она кончает с резким криком и брызгает в меня. Я рычу в ее киску, теряя то немногое здравомыслия, которое еще осталось. Еще до того, как она закончила трястись, я достал свой член и положил ее на спину подо мной, прижимая ее к кровати своим телом.

— В следующий раз ты сделаешь это, когда я буду трахать тебя, делая тебя беременной своим ребенком, — предупреждаю я ее.

— Да. Пожалуйста, да. — Ее зрачки настолько расширены, что глаза кажутся черными, когда она смотрит на меня, хныча мое имя, как будто оно единственное, что она знает. Она обхватывает меня ногами за талию, давая мне понять, насколько ей нравится мой план.

Мой член скользит сквозь ее липкие складки, ее соки покрывают меня. Ее тепло заставляет каждое нервное окончание в моем теле мгновенно активироваться.

Христос Всемогущий. Думаю, мне действительно грозит опасность втрахать ее в матрас.

— Я не знаю, как быть нежным, — говорю я, расстроенный мыслью, что могу причинить ей боль. Я так взволнован, что не уверен, что знаю, как быть мягким и милым и дать ей то, что она заслуживает. Но я вырву свое проклятое сердце, прежде чем причиню ей хоть малейшую боль.

— Ты не причинишь мне вреда, — говорит она, приложив ладонь на мою щеку. Уверенность в ее взгляде усиливает мою собственную. — Я могу принять все то, что ты мне дашь, так что отдай это мне, Зейн. Сделай меня своей.

Меня пронзает волна похоти. Я выстраиваюсь у ее входа, прижимаясь губами к ее уху.

— Отдай мне то, что принадлежит мне, ягненок.

— Возьми, — выдыхает она, впившись ногтями в мою спину.

Я зарываю лицо ей в шею, борясь с ревом и толкаясь вперед. Я пытаюсь сказать ей, что люблю ее, но все, что выходит, это:

— Ах, черт возьми, малышка.

Я едва в ней, а она уже держит меня на волоске. Ее пятки впиваются в мою задницу, ее верхняя часть тела выгибается над кроватью. Она корчится, пойманная в сети удовольствия и боли.

В одну минуту она рыдает мое имя и царапает мою спину, пытаясь притянуть меня ближе. В следующую ее девственная плева рвется вдоль моего члена. Ее зубы впиваются в мою кожу, заглушая тихий крик.

Я застываю, пытаясь дать ей минуту привыкнуть.

— Пожалуйста, пожалуйста, — повторяет она. — О Боже, Зейн.

— Дыши, ягненок, — хриплю я. — Просто дыши ради меня.

— Я не з-знала.

— Не знала что?

— Что это будет вот так, — плачет она.

Я поднимаю голову, чтобы посмотреть на нее. Только тогда я понимаю, что она корчится не от боли, а в экстазе. Я только что сорвал ее вишенку, и она наслаждалась каждой секундой этого.

Я проскальзываю вперед еще на дюйм. Ее киска сжимается вокруг моего члена, и еще один поток влаги растекается по моему стволу.

— Господи, — рычу я, свидетельство ее удовольствия разрывает оковы моего самоконтроля. Она справится со мной. Черт, я думаю, она создана для меня.

Я перестаю беспокоиться о том, чтобы причинить ей вред, и начинаю двигаться.

Я толкаюсь вперед и отстраняюсь назад, вбиваясь в нее, как будто намереваюсь запечатлеть в ней свой член. Черт, возможно, это именно то, что я хочу сделать. Убедиться, что она помнит, что я был здесь, даже когда меня нет рядом. Я буду жить ради этого.

— Так хорошо, так приятно, — бормочет она, царапая мою спину до чертиков.

Я наклоняю голову, заявляя свои права на ее рот в карающем поцелуе. Ее рот движется вместе с моим. Она движется вместе со мной, встречая каждый удар, подстраиваясь под мой ритм. Если я был рожден, чтобы поклоняться ей, то она была рождена, чтобы позволить мне делать это с ней на моем члене. Она кусает и царапает, оставляя следы на моем теле.

Я тоже оставляю свои, создавая дорожную карту любовных укусов на ее коже. Изгиб ее шеи. Ее грудь. Ее правое плечо. Везде, куда могу дотянуться, я погружаюсь в нее, теряясь в ней и мощных вспышках удовольствия, грозящих уничтожить меня.

Я хочу овладеть ею, похоронить себя в ней так глубоко, что она никогда не сможет меня оттуда достать.

Это моя новая цель в жизни. Провести остаток времени, трахая ее вот так. Провести все это время, так крепко связав ее душу со своей, что я найду ее в любой следующей жизни. Потому что теперь, когда я почувствовал вкус этого? Теперь, когда я знаю, что она существует, и то, что мы вместе? Меня не интересует ни одна версия вечности, если только мне не удастся провести ее именно так.

Она моя. Моя. Моя. Моя.

— Да, — хнычет она. — Да, я твоя.

Только тогда я осознаю, что говорю это вслух, рыча слово «моя» каждый раз, когда вхожу в нее. Ее согласие разжигает пламя, отправляя меня выше. Я трахаю ее сильнее, глубже. Пока я больше не смогу с этим бороться.

Если она не кончит в ближайшее время, я взорвусь.

Я просунул руку между нами, сосредоточив внимание на ее клиторе. Мои зубы впиваются в мягкую кожу там, где ее шея встречается с плечом. Она практически взлетает с кровати, выдыхая мое имя. Она тут же кончает, ее ноги оставляют мою спину.

— Я тебя люблю.

Эти три маленьких слова, самая простая истина, которую я когда-либо говорил, заставляют ее свободно падать со скалы. Она обволакивает своими соками весь мой член, ее пизда сжимается вокруг моего члена, как будто она приказывает мне кончить.

Я взрываюсь, как бомба, мощными струями заливая в нее свою сперму. Я трахаю ее сбившись с ритма, мои бедра снова и снова врезаются в нее, пока я опустошаю себя, заявляя права на ее матку.

Это продолжается целую вечность, оставляя меня слепым и трясущимся. И более чем когда-либо убежденным, что мне никогда не будет достаточно этой женщины. Ни сегодня, ни завтра, ни в этой жизни или в любой, которая последует за ней.

Я принадлежу ей навсегда, неизменно. Навеки.