Истинный творец всего. Как человеческий мозг сформировал вселенную в том виде, в котором мы ее воспринимаем

Глава 8 Доводы в пользу мозгоцентрической космологии

Несмотря на ужасно холодную ночь, народу собралось на удивление много. Мелкими группами люди выходили из разных уголков темного замерзшего леса, готовые влиться в плотную процессию, постепенно приобретавшую определенный ритм движения. Пришедшие мужчины, женщины, дети и еще способные идти на своих двоих старики инстинктивно втискивали свои замерзшие тела в человеческий поток, пытаясь преодолеть снежную бурю и продолжая продвигаться вперед, как какая-то невиданная сила природы. В тишине этот человеческий гарпун следовал за единственным тусклым конусом света, исходившим от церемониального факела в руках самого почтенного шамана, который вел всю процессию к новому подземному храму.

Они шли идеально в ногу, опустив головы и наклонив туловища вперед, чтобы ослабить удары бушующего и пронизывающего до костей ледяного ветра. Оставленные на глубоком снегу отпечатки ног, стойкая решимость даже при звуке чудовищного рычания, издаваемого жадно следившими за процессией с совсем близкого расстояния хищниками, и медленное, но непрестанное продвижение сквозь ночь безошибочно свидетельствовали о бесконечных жертвах, на которые они готовы были пойти ради того, чтобы доказать свою преданность. Эти вовлеченные в опасный поход люди были добровольными узниками: они были околдованы и обращены с младенческих лет непреодолимой и неясной силой, влияния которой другие животные и даже их ближайшие родственники среди человекообразных обезьян и предки среди гоминидов никогда не испытывали. Сами того не осознавая, они были первыми в своем роде. Идя вперед без отдыха, с решимостью во что бы то ни стало дойти до входа, а затем и до глубин нового храма, эти паломники, несмотря на очевидную опасность, упрямо следовали за своим мысленным миражом. И ничто на земле не могло помешать этому упорному шествию того, что вполне можно считать первой в истории человеческой мозгосетью, собранной одной лишь силой веры.

Примерно 40 тысяч лет назад, возможно, такой же леденящей морозной ночью, как та, что я только что описал, мужчины и женщины с таким же телом и мозгом, как у нас, ввели в обращение одну из самых долговечных особенностей нашего вида — уникальную способность создавать и широко распространять ментальные абстракции, которые, несмотря на свое реальное происхождение из биологических катушек нашего мозга, проектируются на внешний мир таким образом, словно представляют собой самую неоспоримую и неопровержимую истину, достойную слепой веры в нее.

Поскольку часов еще не существовало, жизнь этих людей почти не имела временных оттенков: лишь день и ночь да переходы одного в другое, а также лунный цикл, природные сезоны Земли и миграция животных разграничивали рутину их жизни. Днем они в основном занимались охотой и собирательством, ночью они, сидя вокруг огня, вероятно, рассказывали друг другу истории, которые им впоследствии снились. Но иногда, в особых случаях, они шли все вместе, гордой и единой группой, к спрятанным глубоко под землей местам, в которых через 40 тысяч лет их потомки проведут много времени, обсуждая, что именно они искали, отваживаясь спускаться в глубокие пещеры, чтобы рисовать на грубых каменных стенах сложные изображения или поклоняться рисункам тех, кто приходил до них. В качестве подписей к наскальным рисункам они оставляли отпечатки собственных ладоней. Но хотя эти сцены изобилуют изображениями животных, на которых они охотились или которые охотились на них, там на удивление мало изображений их самих или им подобных. Очевидно, что это не связано с недостатком артистического мастерства. Наблюдаемое отсутствие человеческих образов в наскальных рисунках, вероятно, указывает на желание этих древних поколений художников оставить после себя долговечную запись ментальных образов, созданных их мозгом и являющихся, как мы уже поняли, результатом столкновения физического мира с тем, как его себе представлял Истинный творец всего.

Сегодня, размышляя о невероятной красоте и художественной силе подобных наскальных рисунков и о том, как наши доисторические предки из эпохи верхнего палеолита их создавали, мы пытаемся понять, какого материального вознаграждения или великого снисхождения столь страстно желали эти первые паломники, что подвергали свои жизни и жизни своих любимых смертельному риску. Какие сокровища заставляли их совершать подобные путешествия через опасные леса в поисках входа в новую пещеру? Почему они слепо вверяли свои жизни старому шаману и тусклому свету его видений и его факела?

Прежде чем продолжить этот рассказ, я должен заметить, что, пока я писал эту главу, появились данные о том, что примерно 65 тысяч лет назад, или за 25 тысяч лет до появления Homo sapiens, аналогичные наскальные рисунки создавали и неандертальцы. Если эти данные подтвердятся, звание первых художников в нашей линии будет присвоено неандертальцам.

Как ни удивительно это звучит во втором десятилетии XXI века, когда наше общество потребления с его культурой потворства своим желаниям достигло полного расцвета, все археологические данные показывают, что те мужчины и женщины в своих походах не искали каких-то благ, власти или роскоши. Удовлетворяя свои насущные жизненные потребности охотой и собирательством, мужчины и женщины верхнего палеолита начали бродить по замерзшим лесам довольно большими группами в поисках подземных пещер, которые они могли бы занять, богато разукрасить собственными руками и затем посещать. Действительно, посреди ледяных пространств на юго-западе и северо-востоке Пиренейских гор, которые сейчас являются частью Южной Франции и Северной Испании, эти кочевники верхнего палеолита оставили богато орнаментированные исторические записи в виде сложных разноцветных рисунков на стенах и потолках глубоких и извилистых подземных пещер. Совокупность этих художественных реликвий составляет свидетельство ключевых аспектов физической и ментальной жизни древнейших представителей нашего вида, у которых возникло желание и умение оставлять отчеты о своем опыте и мыслях на каком-то ином носителе, кроме собственной памяти. Таким образом, чтобы правильно охарактеризовать героические достижения людей верхнего палеолита, важно подчеркнуть, что до того, как они начали украшать рисунками и резьбой стены подземных пещер, на протяжении тысяч и тысяч лет для представителей нашего вида единственным средством передачи опыта была устная речь. Аналогичным образом единственным носителем для долгосрочного хранения информации была человеческая память. Поэтому еще 30–40 тысяч лет назад нейронный субстрат человеческого мозга служил главным хранилищем историй жизни отдельных людей и общей истории нашего вида. И в такой ситуации обе эти исторические записи могли передаваться современникам и будущим поколениям только посредством речи. Спустившись под землю и начав разрисовывать стены и потолки пещер, наши предки запустили важнейшую коммуникационную революцию в регистрации и хранении человеческой истории. Они вдруг смогли отображать на голых камнях свои самые глубокие чувства и представления об окружающем мире, а в некоторых случаях — создавать долгоживущие записи о самых интимных человеческих эмоциях и мыслях, которые и по сей день не может выразить ни устная, ни письменная речь. В таком контексте можно даже заявлять, что, научившись рисовать, наши предки широко распахнули последние двери, удерживавшие человеческий мозг в плену у клеток головы. Если следовать рассуждениям австрийского философа Людвига Витгенштейна, представители мадленской культуры ввели человеческую традицию изображать своими руками то, что нельзя передать исключительно с помощью языка. Используя термины релятивистской теории мозга, наши предки из верхнего палеолита использовали рисунок вместо речи, чтобы лучше описать ментальные проявления высокоразмерной гёделевской информации — эмоций, абстракций, мыслей, которые не могут быть переданы через низкоразмерные шенноновские каналы, такие как речь.

После того как они выпустили эту силу на свободу, возврата к прошлому уже не было, поскольку этот простой перенос сырого ментального образа, произведенного, как и все продукты мозга, широкомасштабной электромагнитной активностью нейронов, на искусственную среду (в данном случае камень) не только позволил людям выражать и сообщать другим свои представления и интерпретацию мира природы, основу своей жизненной философии, этические и моральные принципы и космологические взгляды, но также запустил извечный, продолжающийся и по сей день поиск новых сред и новых каналов коммуникации для хранения и распространения человеческих мыслей, взглядов, мнений и знаний как можно более широко и быстро. За последние 30 или 40 тысяч лет этот поиск прошел множество этапов от изображения на камнях некоторых мысленных образов до современной способности переносить электрическую активность мозга, определяющую сенсорное и двигательное поведение, непосредственно на цифровую основу в режиме реального времени, как это делаем мы в наших экспериментах с интерфейсом «мозг-машина».

Очень даже неплохо.

Таким образом, Homo sapiens из верхнего палеолита (и, возможно, неандертальцы до этого) первыми продемонстрировали важнейший признак человеческой расы, часто проявляющийся, как некое атавистическое проклятие, и легко идентифицирующийся в разных вариантах в истории всех крупнейших человеческих цивилизаций. Я имею в виду, по-видимому, врожденное стремление людей кому-то верить, рисковать своим настоящим и будущим и устанавливать жесткие нормы приемлемого этического и морального поведения, основываясь лишь на нематериальных ментальных абстракциях.

Как и мы сегодня, представители мадленской культуры (термин происходит от названия пещеры Ла-Мадлен в департаменте Дордонь во Франции), как часто называют западноевропейских пещерных художников верхнего палеолита, жили и умирали под впечатлением от мощных ментальных абстракций: первые мифы создавались, распространялись и воспринимались Истинным творцом всего в качестве четко ощутимой реальности. В соответствии с выдвинутой мной в этой книге теорией, как тогда, так и на протяжении всей истории нашего вида такие представления о мире сначала зарождались внутри переплетенных мозгосетей отдельных индивидуумов или небольших групп. Однако затем эти индивидуальные ментальные абстракции стремительно распространялись среди целых человеческих сообществ, как огонь по высохшему кустарнику, приобретая собственную жизнь и такую мощь, влияние и неопровержимость, что каждая из них превращалась в господствующую теологию, вероисповедание, космологию, идеологию или научную теорию (названия разные, но истинные нейробиологические корни, скорее всего, одни и те же), направляющую индивидуальное и коллективное поведение, не говоря уже об общей культуре, определяющей центральные принципы, лежащие в основе всех человеческих цивилизаций.

В этом широкомасштабном процессе социальных переворотов каждая такая ментальная абстракция в каждый конкретный момент в нашей истории внезапно на пустом месте начинала диктовать, что законно или незаконно, приемлемо или неприемлемо, правильно или неправильно в человеческом поведении в различных ситуациях, тем самым создавая всеобъемлющую и часто гнетущую тень, покрывавшую все аспекты человеческой жизни. Соответственно, в ходе всей человеческой истории, поднимаясь и вытесняя предшествующие им господствовавшие нейронные миражи, новые ментальные абстракции получали возможность диктовать обществу свои догматы и каноны, даже если они очевидным образом противоречили доказанным фактам и доступным данным об окружающем мире.

Исходя из предположения о том, что ментальные абстракции играли ведущую роль в формировании всей истории нашего вида, я считаю, что космологическое описание, сформированное примерно за 100 тысяч лет построения человеческой вселенной (т. е. все интеллектуальные и осязаемые материальные достижения Homo sapiens), можно радикально переформулировать с совершенно иной точки зрения, эпицентром которой является человеческий мозг, действующий индивидуально или в составе человеческой мозговой сети. В соответствии с такой космологической перестановкой так называемая человеческая вселенная постепенно возникала в виде отдельных ментальных абстракций (и веривших в них групп людей), конкурировавших между собой в великой битве за овладение коллективным разумом человечества с целью достижения гегемонии, которая на каждом поворотном этапе человеческой истории гарантировала победителю власть указывать курс дальнейшего продвижения.

В процессе этой бесконечной ментальной битвы за право быть невидимым сочинителем истории нашего вида первый шаг в переходе от старой главенствующей ментальной абстракции к новой, по-видимому, происходил тогда, когда новый ментальный конструкт, произведенный в результате нового ментального просветления индивидуума или небольшой группы людей, свободно распространялся в обществе и в какой-то момент завладевал умами большого числа людей. Я предполагаю, что этот процесс был возможен лишь благодаря двум сложнейшим неврологическим свойствам человеческого мозга, а именно: способности крохотных электромагнитных полей нейронов объединять нейронное пространство и время в единый континуум, а также уникальной способности нашего вида синхронизировать активность мозга большого числа людей с образованием тесно сплоченных социальных групп, или мозгосетей. Основываясь на этой новой точке зрения, я предполагаю, что с момента происхождения нашего вида тесно сплетенные человеческие мозгосети, образованные за счет распространения различных ментальных абстракций, конкурировали между собой за власть и в конечном итоге за определение будущего нашего вида.

В таком мозгоцентрическом контексте весь ход человеческой истории находился под влиянием результатов подобных социальных конфликтов, а процесс самоорганизации, происходивший во время этих столкновений, давал начало различным культурным, религиозным, политическим и экономическим системам в разные моменты истории. Короче говоря, осмелюсь сказать, что мозгоцентрическая космология отдает некоторую дань поистине уникальному наследию, которым наш вид обязан космосу, который, хотя и существовал за миллиарды лет до нашего появления в виде животных на планете Земля, насколько мы можем судить, зависит от заинтересованного наблюдателя, способного и желающего воспроизвести его историю, используя в качестве эталона сравнения свою мозгоцентрическую точку зрения.

Хотя поначалу идея мозгоцентрической космологии может показаться экстравагантной и даже нелепой, в первую очередь из-за ее зацикленности (вселенная приводит к появлению мозга, который, в свою очередь, занят воспроизведением истории вселенной от самых ее истоков), весьма обнадеживает тот факт, что многие интеллектуалы разных эпох выдвигали похожие идеи о центральном положении нашего мозга во вселенной. Например, в 1734 году итальянский ученый Джамбаттиста Вико в «Новой науке» предположил, что пришло время создать «новую науку», которая в первую очередь фокусировалась бы на изучении принципов человеческого общества. Вот как его цитирует Дж. Дэвид Льюис-Уильямс в книге «Разум в пещере»: «[Вико] считал, что человеческий разум придает форму материальному миру, и именно эта форма, или логика, позволяет людям понимать мир и эффективно устанавливать с ним связь. Мир сформирован человеческим мозгом и имеет его форму, несмотря на то, что люди видят мир „естественным“ или „заданным“. Решая задачу формирования мира, человечество создало само себя. Поскольку это так, должен существовать универсальный „язык разума“, общий для всех сообществ. Структуризация и создание чего-либо цельного из хаоса мира природы — это суть человеческого бытия».

Вторя Вико, знаменитый американский исследователь мифологии Джозеф Кэмпбелл в книге «Мифы, в которых нам жить» писал: «Любопытной особенностью нашего лишенного жесткой формы живого вида является то, что мы строим свою жизнь на выдумке»[20]. Развивая эту мысль, он продолжает: «Шутливые выходки такого рода до сих пор производят сильное впечатление, поскольку основаны на переносе в мир бодрствования мифических образов из сновидений — человеческой плоти, церемониального наряда или архитектурной композиции, — порожденных не повседневными переживаниями, а теми глубинами души, которые ныне принято называть бессознательным. В силу своей неосознаваемой природы они вызывают у зрителя сноподобный, беспричинный отклик. Вследствие этого характерной особенностью мифических сюжетов и образов, переведенных на язык ритуала, становится то, что они соединяют личность со сверхличностными целями и силами. Ученые, изучающие поведение животных, уже заметили, что в тех случаях, когда дело касается важнейших задач вида — например, при брачных играх и поединках за самку, — схемы стереотипного, ритуализированного поведения ориентируют отдельную особь в направлении, которое согласуется с запрограммированным порядком поступков, характерных для вида в целом. Сходным образом во всех сферах человеческого общения ритуальные процедуры лишают противников индивидуальных черт, то есть их поведение — поступки уже не личности, а человека как обобщенного представителя вида, общества, касты или профессии».

И чтобы не оставить никаких сомнений, Кэмпбелл заключает: «Полагаю, все мы уже готовы признать тот факт, что любая мифология и ее персонажи — порождения психики [т. е. человеческого мозга]. Откуда еще взяться богам, как не из человеческого воображения?»

Как мы увидим в этой и последующих главах, многие другие ученые, философы и художники разделяли данную точку зрения, хотя эту общую идею редко называли мозгоцентрической космологией, как решил окрестить ее я. В таком ключе, опираясь на аргументы Кэмпбелла и многих других мыслителей, придерживавшихся этой точки зрения в прошлом, я считаю, что в настоящее время мы находимся в гораздо более выгодном положении для продвижения и научного обоснования мозгоцентрической космологии в качестве новой эпистемологической модели для описания человеческой вселенной. Я говорю так, поскольку в отличие от предыдущих попыток, главным образом основанных на риторических и философских аргументах, теперь для защиты мозгоцентрической теории мы имеем возможность полагаться на понятные и логичные нейрофизиологические доказательства. На самом деле после введения в предыдущих главах основных понятий релятивистской теории мозга моя следующая цель заключается в их комбинации для построения формального объяснения того, почему имеет смысл говорить о космологии, концентрируясь на человеческом мозге. Вообще говоря, зная то, что я знаю сейчас, я уже не вижу для себя никакой возможности уйти от этой точки зрения.

Однако, прежде чем начать, я хотел бы подчеркнуть, что мозгоцентрическая космология не подразумевает какого-либо антропоцентрического определения вселенной. На самом деле ничто в этой новой космологии не предполагает исключительную роль или место человека в космосе. Более того, мозгоцентрическая космология не эквивалентна какому-либо проявлению солипсизма или кантовского идеализма, и, следовательно, от нее нельзя отмахнуться на этом основании. Мозгоцентрическая космология никоим образом не отрицает существование внешнего мира. Скорее наоборот: она просто предполагает, что вселенная предоставляет потенциальную информацию, которую человеческий мозг использует для ментального воспроизведения этой вселенной. Таким образом, по определению предлагаемая мной мозгоцентрическая космология постулирует существование материальной вселенной.

Последовательность моих рассуждений будет соответствовать перевернутой пирамиде, изображенной на рисунке 8.1. Сначала я должен рассказать, как релятивистская теория мозга учитывает удивительную способность человеческого мозга создавать и передавать ментальные абстракции. Мы уже видели несколько примеров этой человеческой особенности, когда обсуждали такие темы, как схема тела, восприятие самого себя, боль и ощущение фантомной конечности. В целом все это — яркие примеры того, как человеческий мозг создает собственные ментальные конструкты, отображающие его внутренние нейронные представления о теле, в котором он находится. Однако человеческий мозг способен генерировать и гораздо более сложные ментальные конструкты. Вообще говоря, я готов утверждать, что благодаря этому невероятному свойству наш мозг способен построить единственное понятное описание реальности, которую мы, люди, можем испытывать.

Рис. 8.1. Мозгоцентрическая космология: различные уровни ментальных абстракций, создаваемых человеческим мозгом (рисунок Кустодио Роса).

Но прежде чем двигаться дальше, давайте рассмотрим все элементы по порядку.

Давайте начнем с рассуждений о том, как человеческий мозг обрабатывает то, что предлагает ему внешний мир. В соответствии с моей мозгоцентрической моделью, все, что вселенная может предложить нам или какому-либо разумному наблюдателю, является лишь потенциальной информацией. Вообще говоря, эта идея очень близка к классической копенгагенской интерпретации квантовой механики, которая предполагает, что до осуществления наблюдений или измерений говорить о внешнем мире можно только в терминах вероятности. Иными словами, до измерения все сущее в мире остается неопределяемым; это означает, что хотя вокруг нас что-то есть (и я в этом не сомневаюсь), бессмысленно говорить о том, что это такое, пока «это» не будет замечено или измерено разумным наблюдателем.

Для описания этих неопределяемых сущностей я предпочитаю говорить не о вероятностях, а о потенциальной информации, поскольку, с моей точки зрения, без разумных форм жизни вроде нас, играющих роль любопытствующего наблюдателя и интерпретатора, ничто не может пересечь критический порог и превратиться в информацию. В таком случае я, как и знаменитый американский физик Джон Арчибальд Уилер, подписываюсь под заявлением о том, что вселенную можно описать или определить только с помощью наблюдений, сделанных и накопленных разумной формой жизни, которая способна создавать логичное описание космоса, в котором она существует. Учитывая, что до сегодняшнего дня мы можем с уверенностью говорить о существовании лишь одного такого наблюдателя — Homo sapiens, релятивистская теория мозга предполагает, что человеческий мозг отвечает за ключевой механизм отбора потенциальной информации, существующей в окружающих нас просторах космоса, и за ее превращение сначала в шенноновскую, а затем в гёделевскую информацию, которую мозг использует для собственного описания реальности (см. рис. 3.2). Таким образом, это преобразование является первым шагом в построении существующей в мозге интерпретации космоса — человеческой вселенной, о которой я рассказываю на страницах данной книги.

А теперь давайте обратимся к перевернутой пирамиде, изображенной на рисунке 8.1, чтобы рассмотреть все аргументы в пользу мозгоцентрической космологии. Первый уровень на рисунке просто напоминает нам о ключевых анатомических и физиологических свойствах, определяющих функционирование органических компьютеров, называемых человеческим мозгом. Как мы видели ранее, к ключевым свойствам человеческого мозга относится наличие большой массы нейронов, соединенных между собой специфическим образом, обеспечивающим возникновение сложных электромагнитных полей. Такие аналоговые поля поддерживают многие функции, среди которых я отмечаю формирование мозгового континуума, а также обеспечение аналогового субстрата, посредством которого большое количество мозгов могут синхронизироваться и образовывать мозгосети. Также на этом первом уровне можно выделить диверсифицированный многоканальный сенсорный аппарат, обеспечивающий непрерывный отбор и передачу сигналов из внешнего мира в виде множества входящих потоков шенноновской информации. После этого превращения, осуществляемого специализированными сенсорными рецепторами на периферии тела (глаза, кожа, уши, язык), образующиеся потоки шенноновской информации в форме последовательностей потенциалов действия быстро трансформируются периферическими нервами и субкортикальными структурами, формирующими сенсорные пути к коре мозга. Здесь происходит другое важнейшее превращение, теперь уже на уровне сетей нейронов: формирование электромагнитных полей, образованных электрическим током в нейронах, которые отвечают за конвертацию цифровой шенноновской информации в аналоговую гёделевскую информацию (см. рис. 3.2). Как мы видели в главе 3, гёделевская информация переформирует микро/макроструктуры мозговых тканей за счет пластичности мозга, постоянно записываясь в нервные ткани в виде долгосрочных воспоминаний. Благодаря этому механизму человеческий мозг постоянно развивает и уточняет свою внутреннюю точку зрения на протяжении всей жизни. Таким образом, каждый раз при поступлении новой сенсорной информации она сравнивается с собственной точкой зрения мозга для обновления и определения перцептивного опыта в каждый отдельный момент времени. Также этот первый уровень на рисунке 8.1 напоминает нам о том, что работа нашего мозга описывается рядом принципов функционирования нейронных ансамблей (см. главу 4).

Второй уровень на рисунке 8.1 демонстрирует, что благодаря этим базовым свойствам человеческий мозг, действующий в одиночку или в составе мозгосетей, может превращать фрагменты потенциальной информации, отбираемой им из внешнего мира, в широкий спектр ментальных конструктов, сочетания которых определяют создаваемую мозгом картину материальной реальности. Продвигаясь по рисунку 8.1 от второго уровня вверх, мы замечаем иерархическую прогрессию ментальных абстракций от самых базовых к самым сложным. В соответствии с моей иерархией на нижнем уровне в этом списке находятся такие базовые понятия, как пространство и время, идентификация и обозначение отдельных предметов, логичное внутреннее представление о причинно-следственных связях и появление нашего богатого чувственного опыта. На этот же уровень я помещаю способность мозга создавать смысл и семантику. Кроме того, здесь находится собственная точка зрения мозга и ее основной элемент — уникальная человеческая способность, которую принято называть верой. Также на втором уровне располагается наша способность создавать математику и логику для объяснения явлений природы.

Для меня чрезвычайно большое значение имеет изучение нейрофизиологических механизмов, объясняющих, каким образом наш мозг создает веру и основывается на ней, диктуя поведение многих людей. Я говорю об этом, поскольку обычно именно при помощи чистой веры люди создают или поддерживают широкий и очень разнообразный спектр ментальных абстракций в попытках найти ответы на важнейшие экзистенциальные вопросы вроде происхождения вселенной или смысла жизни. Хотя нейробиологи обычно не обсуждают возможные нейрофизиологические механизмы веры, релятивистская теория мозга предполагает, что веру можно определить в качестве одного из «гёделевских операторов». Я имею в виду, что в нашем мозге вера определяет механизм, который манипулирует гёделевской информацией примерно таким же образом, как типичный математический оператор (например, множитель или делитель) манипулирует числами. В этом процессе вера может влиять (усиливать, умножать, снижать, создавать, уничтожать, максимизировать, минимизировать) на человеческое восприятие, эмоции, ожидания, внимание, считывание воспоминаний и многие другие важные ментальные функции. В целом важно понимать, что вера имеет способность в значительной степени, если не полностью, формировать собственную точку зрения мозга. Поэтому не стоит удивляться тому, что люди чрезвычайно плодовиты в вопросах создания самых разных мифологических и религиозных воззрений, не говоря уже о длинном списке богов, богинь, героев и злодеев, посредством которых они пытаются объяснить (без требования или необходимости привлечения каких-либо эмпирических доказательств) самые разнообразные природные явления, которые на первый поверхностный взгляд совершенно не поддаются объяснению. На самом деле можно утверждать, что именно благодаря всепроникающей и соблазнительной силе истинной веры в существование сверхъестественных причин большая часть человечества на протяжении тысячелетий лишь с редкими проявлениями протеста выдерживала невероятно сложные условия существования, навязанные природой или политическими и экономическими условиями, созданными самим человеком.

Хоть я и рассматриваю веру в качестве гёделевского оператора, исходные корни которого уходят глубоко в наши мозговые цепи, как нейронные отложения наследства наших предков, вера может быть приобретена и на протяжении жизни конкретного человека и распространена по обычным каналам передачи шенноновской информации, например через устную или письменную речь. Это означает, что все мы в нашей вере находимся под влиянием социальных контактов, особенно родственников, друзей, учителей и других людей, которых считаем авторитетами в каких-то областях или выдающимися общественными деятелями. В частности, возможность «обучения» вере может объяснять такое медицинское явление, как эффект плацебо, о котором мы говорили выше, а также тот факт, что многие люди верят в так называемые фейковые новости, распространяемые современными средствами массовой информации, особенно когда они исходят от человека, кому большинство людей доверяет, например от президента страны. Как мы обсудим более подробно в главе 11, возможность влиять на убеждения людей через средства массовой информации играет решающую роль в образовании основанных на вере мозгосетей, вроде той, которая описана в первых абзацах данной главы.

Тот факт, что убеждения могут быть восприняты через контролируемое обучение, также говорит о важной роли образовательных систем современного общества. Я говорю об этом, поскольку в соответствии с представленной в книге теорией истинно гуманистическое образование является чрезвычайно мощным инструментом для формирования коллективного отношения к огромному числу серьезных и распространенных общественных проблем современности — расизму, гомофобии, ксенофобии и насилию в отношении меньшинств и женщин, и это лишь несколько проблем из очень длинного списка. Мы вернемся к этой очень важной теме в главе 13.

Перемещаясь на еще одну ступень вверх на рисунке 8.1, мы попадаем в сферу более сложных ментальных функций, таких как интуиция, догадки, творчество, абстрактное мышление и интеллект. Отсюда выводится серия сложных ментальных абстракций, таких как боги, герои и мифы, но также артистические проявления, наука и наша способность производить и умело использовать очень сложные инструменты для изменения окружающей среды и, начиная с недавнего времени, даже нас самих. Исходя из этих основ, теперь мы можем пересечь границу царства, в котором большое количество индивидуумов, благодаря способности человеческих мозгов объединяться в мозгосети, начинают сплачиваться вокруг сложных ментальных абстракций, приводящих к формированию постоянно разрастающихся социальных, экономических, религиозных и политических структур. В рамках мозгоцентрической теории именно здесь берут начало царства и империи, города-государства и нации, политические партии и экономические философии, артистические направления и школы мысли. Из того же исходного ментального субстрата вырастают институты, основанные исключительно на вере, такие как католическая церковь, международная финансовая система и многие другие, и воспринимаются миллиардами людей в качестве произведений Творца или материальной реальности. Для меня все это — яркие примеры ментальных абстракций, которые в конечном итоге становятся выше самой человеческой жизни.

На этом этапе я уже готов раскрыть мое рабочее определение ментальной абстракции. Для меня ментальная абстракция — это аналоговое мозговое построение, включающее в себя создание гёделевского образа, призванное значительно сократить большой объем потенциальной информации, отобранной из внешнего мира, после ее сравнения с собственной точкой зрения мозга (где вера правит бал). Результатом является низкоразмерная всеобъемлющая ментальная модель всей материальной реальности или ее части. В соответствии с этим определением ментальные абстракции представляют собой композиты из гёделевской информации — наилучшие догадки или гипотезы, которые наш релятивистский мозг генерирует в попытках осмыслить вселенную, чтобы приобрести экологическое преимущество, повышающее наши шансы на выживание.

Для уточнения этого определения я хочу использовать метафору, которая может привлечь читателей, интересующихся математикой. Главный недостаток этой математической аналогии заключается в том, что она не очень точна в деталях и проясняет лишь общий смысл моего определения. Тем не менее в целом я бы сказал, что ментальные абстракции генерируются за счет нейронной трансформации, которая в некотором роде аналогична хорошо известному статистическому методу со многими переменными, называемому методом главных компонент. В очень упрощенном виде можно сказать, что метод главных компонент используется тогда, когда для описания специфического явления требуется выявить наличие линейной корреляции между большим количеством выбранных переменных. Если такие корреляции найдены, этот анализ позволяет значительно сократить исходное многомерное пространство, заданное этими выбранными переменными, до гораздо меньшего набора ортогональных компонент, которые в совокупности учитывают все исходные возможности, описываемые гораздо более обширным набором исходных переменных. Это возможно благодаря тому, что каждый главный компонент образуется за счет определенной линейной комбинации исходных переменных.

Прежде чем двигаться вперед, важно подчеркнуть, что я не утверждаю, что для создания ментальных абстракций мозг в буквальном смысле осуществляет анализ главных компонент. Вовсе нет! Если бы это было так, машина Тьюринга в изобилии производила бы ментальные абстракции. Как нам теперь уже понятно, этого не происходит теперь и не произойдет в будущем. Но почему анализ главных компонент не является идеальной аналогией? Для начала это линейный метод, а мозг при генерации побочных продуктов своей деятельности совершенно явно использует нелинейный процесс. Важнее то, что при создании какой-либо ментальной абстракции для сокращения размерности имеющихся переменных мозг принимает их или отфильтровывает в соответствии с собственным мнением — собственной точкой зрения мозга. Иными словами, мозг использует гёделевские операторы, такие как вера и другие базовые нейронные механизмы, встроенные в него как часть коллективного наследства, полученного нами от наших предков на протяжении миллионов лет, для модуляции процесса интеграции и комбинации потенциальной информации с образованием новых ментальных абстракций. Следовательно, используя аргументы, которые мы обсуждали в главах 3, 5 и 6, я предполагаю, что ментальные абстракции являются аналоговыми конструктами, которые состоят из гёделевской информации и построены путем невычисляемых операций, происходящих через динамическое и нелинейное сочетание электромагнитных полей нейронов. Вот почему ни один цифровой компьютер сам по себе не сможет создать нового бога или научную теорию. Однако, как и в случае с верой, наш мозг способен переводить ментальные абстракции в низкоразмерную шенноновскую информацию и распространять ее через обычные коммуникационные каналы, такие как устная или письменная речь.

Один простой пример может дополнительно прояснить мое определение ментальной абстракции, а также хорошо известный факт того, что на основании одного и того же набора потенциальной информации и наблюдений за каким-либо событием в мире природы для его объяснения два разных мозга могут прийти к диаметрально противоположным ментальным абстракциям.

Представьте себе, что два человека с очень разным мировосприятием (глубоко религиозный человек и метеоролог-агностик) стоят на крыше небоскреба в Сан-Паулу в Бразилии в тот момент, когда в небе над городом появляются признаки неминуемого приближения тропической грозы. Оба наблюдателя видят темнеющие облака и чувствуют усиление ветра. Вдруг, откуда ни возьмись, на горизонте возникают короткие серебристые вспышки молнии, сопровождающиеся грозным и оглушительным громом, предвещая, что небеса сейчас разверзнутся и из них хлынут потоки воды. Оба наблюдателя получили одну и ту же информацию, но если попросить их объяснить причину данного природного явления, их ответы могут быть очень разными. С большой вероятностью глубоко религиозный человек скажет, что гроза ниспослана Богом, который с той стороны облаков решил послать людям гром и молнии, поскольку ему не понравилось, как те себя ведут. А метеоролог даст совершенно иное объяснение, основанное на накопленных знаниях о климатических факторах, определяющих возникновение тропических гроз.

В обоих случаях наши наблюдатели пользуются очень разными ментальными абстракциями (религиозными и научными) и собственной верой в них для последовательного объяснения сложного климатического события, которое они только что видели. Можно сказать, что в обоих случаях имеет место значительное сокращение размерности исходных переменных и наблюдений, поскольку собственные убеждения этих людей влияют на столкновение между входящей шенноновской и гёделевской информацией внутри их мозга. Иными словами, в более общем плане как Бог, так и научная теория возникли из сходных умственных операций, сокративших сложный набор исходных данных и наблюдений до низкоразмерного объяснения. Дополнительным преимуществом от создания такого сокращенного, но логичного объяснения является то, что, несмотря на практически полное отсутствие чего-либо общего, обе ментальные абстракции могут быть описаны словами и переданы другим, и поэтому в зависимости от убеждений слушателей в обществе могут возникнуть две совершенно разные мозгосети. Однако между этими двумя ментальными абстракциями, пускай и созданными одинаковым нейронным аппаратом, существует глубочайшее расхождение. Есть также множество различий и в их функциональности. Например, в то время как божественное происхождение грозы удовлетворяет только тех, кто разделяет такую же глубокую веру в Бога, научное описание, поддающееся проверке независимым путем любым желающим с помощью специфической методики, не требует принятия каких-либо специфических убеждений. Оно лишь требует согласиться с тем, что человеческий мозг способен очень хорошо аппроксимировать природные явления с помощью математики и научного метода. Понятное дело, этот второй вариант тоже можно назвать формой убеждения, но придется признать, что в нем содержится очень важная дополнительная ценность. Я имею в виду, что, хотя оба объяснения дают осознанное описание события, только объяснение метеоролога содержит в себе некую предсказательную силу. Утверждение, что грозу послал Бог, не помогает предсказать аналогичные явления в будущем. Напротив, возможность использования научного описания для анализа этой грозы и предсказать последующие грозы значительно повышает наши шансы пережить такие события в будущем, например заставляя нас заранее спрятаться в укрытие. Важно, что хотя обе интерпретации являются сформулированными мозгом объяснениями природных явлений, научное объяснение предоставляет лучшую возможность пережить превратности внешнего мира, поскольку позволяет адаптироваться к ним, управлять ими и изменять их для извлечения экологических преимуществ для нашего вида.

В целом я считаю, что все ментальные абстракции, от простейших до самых сложных, создаются за счет описанного мной механизма сокращения размерности гёделевской информации. И на основании этой концепции я предполагаю, что в рамках мозгоцентрической космологии интеграция всех ментальных абстракций, созданных умами всех людей, которые жили когда-либо, живут сейчас и будут жить в будущем до полного исчезновения нашего вида, предлагает наилучшее возможное определение человеческой вселенной, которое мы могли бы дать. Чтобы подкрепить эту точку зрения, давайте посвятим оставшуюся часть главы краткому упражнению, цель которого заключается в восстановлении некоторых важных событий из недавней истории нашего вида с точки зрения, предлагаемой мозгоцентрической космологией. Главная задача этого небольшого упражнения — просто показать, как такая история может быть переформулирована и пересказана с учетом того, что она, по сути, отражает непрерывную динамическую борьбу между различными ментальными абстракциями (и воспринявшими их социальными группами) за гегемонию над коллективным человеческим разумом.

Давайте начнем это вдохновленное мозгоцентрической моделью историческое отступление с вопроса о том, что именно рисунки верхнего палеолита сообщают нам о наших предках. Хотя достаточно сложно однозначно говорить о том, что именно хотели передать в своем творчестве доисторические художники, и по этому поводу существует множество теорий, с момента открытия первых следов подземного искусства некоторые эксперты описывали рисунки мадленской культуры как выражение очень сложных зрительных метафор, отражавших социальную организацию доисторических сообществ. Например, в книге «Доисторическое пещерное искусство» — очень трогательном и проницательном описании палеолитического пещерного искусства — немецкий историк искусства Макс Рафаэль выдвигает предположение о том, что первые ментальные абстракции, влиявшие на все аспекты человеческой жизни, как ни удивительно, касались вовсе не самих людей, а животных, населявших внешний мир и гарантировавших своей жертвой людям жизнь, обеспечивая их пищей, одеждой и сырьем (например, костями) для изготовления важнейших орудий и охотничьего вооружения.

Тщательно проанализировав рисунки, оставленные нашими предками на камнях многих европейских пещер, Макс Рафаэль пришел к выводу, что изображенные в этих сценах животные не просто отображали виденные авторами издали картины, как поначалу думали некоторые археологи. Скорее, в противоположность классической античной живописи, представители мадленской культуры изображали сцены с участием специфических групп животных, которых они видели с близкого расстояния. Как предполагает Рафаэль, «палеолитические охотники сражались с животными на близком расстоянии, тело к телу… [и поэтому] предметом палеолитического искусства является не изображение раздельного существования животных и человека, но их сосуществование в виде стад и племен».

Еще одно подтверждение того, что артистическое мастерство наших предков было далеко не примитивным и упрощенным, было высказано не кем иным, как бессмертным Пабло Пикассо, который после открытия этих наскальных рисунков воскликнул: «Никто из нас не мог бы так нарисовать».

Безусловно, открытие грандиозных палеолитических рисунков в подземных пещерах Шове, Альтамира, Нио, Ласко и многих других может рассматриваться в качестве переломного момента в попытках восстановить историю наших недавних предков. Макс Рафаэль прекрасно понимал важность этих открытий и разделял благоговейные чувства, которые они внушают, поскольку он был одним из первых авторов, рассмотревших наскальные росписи в правильной исторической перспективе. В своей замечательной книге он указывает, что это были первые изображения, сделанные мозгом первых людей, которые «возникли из полностью зоологического состояния, когда вместо того, чтобы подчиняться животным [и бесконечным превратностям и случайностям мира природы, они] начали ими управлять».

И в этом процессе впервые за всю долгую и богатую событиями историю человеческого рода (и всех живых существ на Земле и даже, быть может, всего космоса) они использовали привилегию рассуждать о своем опыте и — через открытый вызов и революционное творчество — переносить свои ментальные образы на твердую среду (твердый камень), описывая в полном великолепии реальность с точки зрения своего мозга. Скорее всего, они не предвидели, что эти «ментальные снимки», отпечатанные в виде пещерных фресок, сохранятся на тысячи и тысячи лет и что первые результаты их естественного пробуждения, этого поистине «Большого взрыва» в истории человеческого разума, будут переданы следующим поколениям и позволят их далеким потомкам представить себе, каково было быть человеком в эпоху зарождения Истинного творца всего. По этой и по многим другим причинам Макс Рафаэль называет людей эпохи палеолита «главными созидателями истории: они были полностью вовлечены в непрерывный [и совершенно новый] процесс превращения, поскольку [впервые в истории] они лицом к лицу встретились с препятствиями и опасностями окружающего мира и пытались с ними справиться».

Макс Рафаэль рассуждал о том, какими были истинные мотивы их художественного творчества. Занимали ли животные какое-то место в действиях, желаниях или глубоких мыслях художника? Соответствовали ли они тому, как художник видел их в природе, или, что еще интереснее, не отражали ли животные образ самого художника, его социальной группы и соперничавших групп людей? Какими бы ни были ответы на эти вопросы (а способа узнать их у нас нет), Рафаэль уверенно приходит к однозначному, по его мнению, выводу о том, что «в представлениях палеолитических людей о мире сосуществовали тотемизм и магия». С точки зрения Рафаэля, оба почти священных акта документирования и почитания собственных мыслей при перенесении их на внешнюю среду, а также артистические свидетельства, оставленные в процессе зарождения этого мозгоцентрического видения мира, стали уникальным наследием для последовавших поколений и сыграли значительную роль в формировании разума современного человека.

Рафаэля поражало, что тот же инструмент, которым убивали животных, — человеческую руку — также использовали для передачи ментальных образов охотников, дополняя устную речь, которая, по всей видимости, уже была в арсенале наших предков. Чтобы компенсировать недостаток слов для полного вербального описания самых интимных мыслей, желаний и опасений, мужчины и женщины с помощью рук чертили и рисовали на голом камне, открывая художественную традицию, протянувшуюся через всю историю человечества. Единственное, что время от времени менялось, это среда, на которой были запечатлены самые сокровенные чувства и убеждения. Камень, керамика, бумага, ткань, фотографии, электромагнитные волны, магнитная пленка, долгоиграющие пластинки, CD, DVD, интернет-облако — все эти носители служили и служат в качестве внешнего хранилища для содержания человеческого разума. О каких-то аспектах своих ментальных образов люди просто не могли поведать друг другу словами. Зато они обнаружили, что для полного самовыражения могут использовать руки и с их помощью переносить отражения созданных электромагнитными полями мыслей на какую-то внешнюю среду. В этом смысле поистине удивительно то, что те же скрытые причины, которые заставляли пещерных художников верхнего палеолита создавать свои произведения, через десятки тысяч лет побудили еще одного выдающегося представителя нашего вида, Микеланджело Буонарроти, вырезать из безупречного куска каррарского мрамора Давида, созданного его мощным мозгом, и, по легенде, закончив этот труд, посмотреть на свое творение и пробормотать: Parla, David, Parla! («Говори, Давид, говори!»)

Для людей палеолита руки стали не только инструментом для изготовления орудий, управления оружием, социальных и интимных взаимодействий, но также важнейшим «инструментом волшебства».

По мнению Рафаэля, доказательством в поддержку этой важнейшей мистической роли человеческих рук является также тот факт, что во многих пещерах, таких как Гаргас и Кастильо, можно найти десятки отпечатков ладоней — отдельных и сгруппированных — рядом с изображениями ментальных конструктов животных, созданных художниками палеолита. Существует два типа таких отпечатков: позитивы созданы путем нанесения краски на всю ладонь и надавливания ладонью и пальцами на поверхность камня; для получения негативов ладонь прикладывали к поверхности камня, а краску художник распылял вокруг ртом, создавая контур руки.

Моя собственная интерпретация этих чрезвычайно волнующих свидетельств заключается в том, что наличие такого большого числа сгруппированных отпечатков рук взрослых и детей говорит о признании и поддержке авторства и достоверности этих художественных творений в качестве самого точного космологического представления о вселенной большими группами людей, которые приходили в подземные убежища, — первой из когда-либо созданных мозгосетей, управлявшей коллективной работой многих человеческих умов.

Еще один удивительный факт, который подметил Макс Рафаэль и который поддерживает его точку зрения о том, что руки служили людям верхнего палеолита в качестве эталонов самого разного рода, заключается в том, что на многих рисунках высота и ширина изображенных животных соответствует знаменитому золотому стандарту (3:5), а это соотношение легко получить, прижимая ладонь к поверхности камня и разделяя ее надвое самым естественным образом (буквой V) — отвести большой, указательный и средний палец как можно дальше от двух оставшихся пальцев.

Меня в наскальных рисунках эпохи верхнего палеолита больше всего поражает их мощь — сам факт того, что они существуют на этих каменных стенах и «подписаны» отпечатками рук художников, которые их создали или поклонялись им. Хотя мы никогда достоверно не узнаем исходных намерений их авторов, из их усилий мы можем извлечь одно глубокое и однозначное сообщение: за множество миллионов лет, потребовавшихся человеческому мозгу для создания какого-либо минимально достоверного объяснения всего, что нас окружает и интересует, во время верхнего палеолита созданные внутри человеческого мозга ментальные абстракции с помощью произвольных моторных команд, управляющих рукой художника, были перенесены на твердую среду, и это позволило многим другим представителям нашего вида приобрести знания, отразившие большую часть, если не все, аспекты материальной реальности жизни тех людей. И в этом смысле совершенно неважно, были ли эти знания фактически верными или нет в соответствии с современными стандартами. В действительности важно лишь то, что, запустив процесс создания и распространения знаний, эти первопроходцы эпохи верхнего палеолита произвели большой сдвиг в способе человеческого существования, которое прежде характеризовалось поведением, необходимым исключительно для поддержания жизни и сохранения вида. В отличие от такой исключительно животной жизни, как указывает Макс Рафаэль, религиозные толпы людей, 40 тысяч лет назад пробиравшихся через опасные замерзшие леса, чтобы увидеть и воспринять скрытые сообщения из рисунков в своих подземных храмах, положили начало долгой традиции возведения простых ментальных абстракций на вершину Олимпа и извлечения из них направляющей силы для продвижения и выживания в совершенно будничных в остальных аспектах условиях человеческого существования.

С тех пор то же самое раз за разом происходило в истории главных человеческих цивилизаций. И каждый раз, когда новая ментальная абстракция брала верх над индивидуальными и коллективными умами людей и делала их и их социальные группы истинными верующими, они никогда и никак не сопротивлялись подчинению всех аспектов своей жизни новой догме и избегали любой раскольнической мысли, которая могла бы задержаться в их головах и препятствовать неизбежности и очарованию, посеянным в их мозгах новым «ментальным вирусом».

В книге «Мифы, в которых нам жить» Джозеф Кэмпбелл выразил очень похожую точку зрения, которую также разделял историк культуры Лео Фробениус, предположивший, что через paideumatic (воспитательные) силы «человек — неоформленное, непонятное животное, в нервной системе которого высвобождающие механизмы не стереотипированы, но открыты для импринтинга, — направлялся и вдохновлялся в формировании его культуры на всем протяжении истории». Это объясняет, почему, как говорил Кэмпбелл, «мы живем и моделируем нашу жизнь через фантазии».

Если пользоваться современным языком нейробиологии, из-за чрезвычайной пластичности своего мозга Homo sapiens сделался легкой добычей для невероятной хищнической силы его же ментальных абстракций, которые легко берут верх над любой рациональной интерпретацией мира природы. Фробениус предположил, что, как мы видели выше, первая ментальная абстракция, доминировавшая в человеческих космологических представлениях, была продиктована тайнами, которые люди наблюдали в поведении животных. Примерно 10 тысяч лет назад, когда люди перешли к оседлому образу жизни и начали заниматься сельским хозяйством, новым центром человеческой религии и космологических взглядов стали сезонные циклы Земли, плодородие почвы и изобилие растительности. Как и во времена верхнего палеолита, эти новые верования влияли на все аспекты жизни людей неолита — от их артистических проявлений до ритуалов. Как отмечали Дэвид Льюис-Уильямс и Дэвид Пирс в книге «Внутри неолитического разума: сознание, космос и царство богов», в отличие от предшественников из эпохи верхнего палеолита, неолитические сообщества строили свои храмы на поверхности земли. Бертран Рассел в «Истории западной философии» добавлял: «Как и другие древние религии, религии Египта и Вавилонии являлись первое время культами плодородия. Земля олицетворяла женский пол, а Солнце — мужской»[21].

Эта новая ментальная абстракция привела к усилению социального расслоения, начавшегося уже в эпоху верхнего палеолита. В результате, как отмечают Льюис-Уильямс и Пирс, в первых постоянных поселениях неолита (первых городах, построенных представителями нашего вида) появилась социальная элита — дифференцированный высший класс, имевший привилегированный доступ к эзотерическим знаниям и отвечавший за проведение регулярных церемоний для народа, а также за обучение канонам. Это избранное духовенство получило большую власть и стало играть ключевую роль в политической жизни общества. Льюис-Уильямс и Пирс связывают это изменение в ритуалах шаманизма с выбором неолитического общества, заключавшимся в «строительстве крупных городов и возведении массивных памятников». В данном процессе эти культуры могли запустить еще одну долгосрочную человеческую традицию, состоявшую в строительстве помпезных зданий и монументов, которые в гораздо большей степени соответствуют и отдают дань человеческому воображению, чем житейской реальности. Тотемы, скульптуры, пирамиды, храмы и соборы — все это лишь некоторые примеры использования скульптур, архитектуры и сложной инженерной техники для консолидации человеческих верований: эти материальные конструкции, созданные исключительно на основе ментальных абстракций, призваны были пережить не только самих строителей, но и историю созданных ими обществ.

Как считал Лео Фробениус, следующий этап в использовании людьми собственных ментальных абстракций для создания социальных и политических норм наступил в тот момент, когда ранние астрономы Ближнего Востока (старошумерские жрецы, как называет их Кэмпбелл) преуспели в «переключении внимания… на математику семи движущихся космических светил» — божественного неба над Землей. Внезапно центром человеческого восхищения и точкой опоры космологических взглядов стали небеса. Как говорит Джозеф Кэмпбелл, «символические короны и торжественные одеяния царя, его царицы и их придворных отражали в земном варианте спектакль небесных светил».

Эта вера в небесные силы вылилась в появление могущественных царств, которые отдавали должное божественному источнику своей силы тем, что возводили самые удивительные строения в истории человечества, такие как великие пирамиды Гизы. А самый плодовитый строитель среди всех египетских фараонов Рамзес II довел связь разума и небес до предела, провозгласив себя первым богоцарем.

Однако примерно в 2000-х годах до н. э. произошел важнейший сдвиг в доминирующих ментальных абстракциях, связывавших человечество с вселенной. Как пишет Кэмпбелл, «в месопотамских текстах около 2000-х годов до н. э… стало появляться различие между царем, как просто человеческим существом, и богом, которому он служит. Он уже не богоцарь, как египетский фараон. Он стал зваться „арендатором божественной земли“. Город, где он правит, является земным обиталищем бога, а сам он — лишь главный служитель или управляющий. Кроме того, именно в это время в Месопотамии начали появляться мифы о людях, созданных богами, чтобы им служить. Человек стал восприниматься простым слугой, а Боги — полными хозяевами. Человек уже ни в каком смысле не был воплощением божественной жизни, а лишь еще одним природным созданием и имел земную и смертную природу». Кэмпбелл называет это превращение «мифологической диссоциацией» и идентифицирует в нем ключевые элементы, которые гораздо позже лягут в основу трех основных монотеистических религий, возникших в Восточном Средиземноморье и на Аравийском полуострове, — иудаизма, христианства и ислама.

И только с появлением древнегреческой цивилизации впервые в истории люди поставили себя в центр собственной вселенной. Среди других проявлений, отразившихся в скульптуре и архитектуре, этот важнейший сдвиг в космологических представлениях стал основой эпических поэм «Илиада» и «Одиссея», приписываемых Гомеру. Хотя, по оценкам, первые письменные версии этих стихов относятся к VIII веку до н. э., они описывают события, происходившие на несколько столетий раньше, вероятно, около XII века до н. э.

В «Илиаде» и «Одиссее» греческие боги с Олимпа, от Зевса до Аполлона, несмотря на власть и полный контроль всех аспектов человеческой судьбы, имеют явные человеческие качества, такие как тщеславие, ревность, ненависть, чувственность и страстность. Вообще говоря, они обладают множеством серьезных пороков.

Центральная роль человека в этих эпических поэмах явно проявляется тогда, когда даже посреди самых отвратительных сцен сражений Гомер делает паузу и уделяет немалый кусок текста описанию умирающего: откуда он был родом, кто его родители, жена и сын, которого он уже никогда не сможет обнять, поскольку вскоре окажется в глубинах царства Аида. Читая и перечитывая эти описания на протяжении сорока последних лет, я не мог под впечатлением не задумываться над тем, как много мы в качестве вида потеряли в гуманистическом плане. Чтобы понять, что я имею в виду, давайте сравним два описания из «Илиады» с современным описанием смерти человека на современной войне.

Или

Для сравнения привожу фрагмент из репортажа CNN от 2016 года, описывающий гибель людей во время войны в Сирии: «По сообщениям информационного центра в Алеппо, в соседней провинции Идлиб в результате воздушных налетов в воскресенье погибли еще 19 человек».

А вот что говорит Джозеф Кэмпбелл о гигантском вкладе греков в формирование нравственного облика человека: «Первые похвалы и признание этот новый, такой близкий предмет восхищения снискал в греческих трагедиях. Обряды всех прочих народов того времени были посвящены животным, растениям, космическим и потусторонним силам, но в Греции уже в эпоху Гомера мир стал человеческим, а трагедии великих поэтов пятого века возвестили окончательное духовное становление этого смещения интересов».

Однако первенство в помещении человека в центр вселенной — не единственный ментальный подвиг великих греков. Им также отводится первенство в создании математики, философии и науки — уникальной триады ментальных абстракций. Как отмечает Бертран Рассел, именно сочетание страсти и огромной тяги к интеллектуальной жизни «делало их великими, пока жило их величие». Как и в предшествовавших цивилизациях, греческое искусство в форме скульптур и массивных сооружений, таких как Парфенон на Акрополе, отражало ментальные конструкты греков в виде великолепных зданий, на столетия определивших классический античный эталон в архитектуре — далеко за пределами границ Греции и на долгие времена.

Доминирование греческого образа мыслей, выбор космологических представлений, в которых человечество действительно занимало центральное место, а также созданные греками уникальные изобретения были глубоко погребены под обвалом истории, вызванным следующим важным ментальным землетрясением в человеческой истории, давшим начало многим столетиям обскурантизма в Западной Европе. Так называемые темные века начались из-за возникновения и широкого распространения ментальной абстракции, определившей видение мира и космологию диаметрально противоположную греческой. В Европе на протяжении следующего тысячелетия ментальная абстракция сверхъестественного понизила человека до простого слуги невидимого, неслышимого, но вездесущего и всеведущего Всемогущего Бога. В пику грекам за эту тысячу лет сблизившиеся каноны трех главенствующих религий, зародившихся в Восточном Средиземноморье и на Аравийском полуострове, сместили человека из центра космоса на вторичную, малозначимую и в целом подчиненную рабскую роль. Поскольку люди зачаты в грехе, они сами и их земная жизнь тоже греховны. Отсюда единственной правильной целью земного существования становилось служение Богу в надежде на получение привилегии провести загробную жизнь в раю в его компании.

Хотя определения этой могущественной и единственной божественной сущности разнились в зависимости от того, к какой монотеистической мозговой сети вы принадлежали на этом отрезке времени (Яхве, Бог или Аллах), ее разрушительное влияние на разные человеческие сообщества было в одинаковой степени мрачным. Вот что пишет о Западной Европе Льюис Мамфорд в книге «Техника и цивилизация»: «На протяжении Средних веков внешний мир не имел концептуального значения для [человеческого] разума. Естественные факты были малозначимыми по сравнению с божественным порядком и намерениями, обозначенными Христом и его церковью: видимый мир был лишь залогом и символом Вечного Мира, блаженство и проклятие которого он давал в качестве наглядного предвкушения. Каким бы ни было значение элементов каждодневной жизни, это были лишь сценические аксессуары, костюмы и репетиции драмы путешествия человека через вечность». Мамфорд цитирует еще одного автора, Эмиля Маля: «В Средние века идея вещи, сформулированная человеком, всегда была реальнее самой вещи, и мы видим, почему эти мистические века не создали такого понятия, которое теперь люди называют наукой». Перефразируя одну из самых известных метафор Мамфорда, можно сказать, что люди в повторяющемся ходе своей истории ковали свои собственные оковы.

Я могу добавить — посредством собственного разума.

Такая опора на божественное в качестве направляющего маяка человеческого существования таила в себе множество опасностей, как это всегда бывает с искусственными ментальными абстракциями. Справедливость этой мысли подтверждается тем, что, как указывает Кэмпбелл, во многих древних человеческих цивилизациях эти верования становились вопросом жизни и смерти, какими бы абстрактными и нереальными они ни были. В некоторых случаях эти смутные верования приводили к полному отрицанию всей человеческой культуры. Кэмпбелл использует пример «цивилизации древних ацтеков, где беспрестанные умерщвления людей на многочисленных жертвенниках считались необходимым условием движения Солнца, хода времени и существования самой Вселенной. Ацтеки постоянно ввязывались в войны с соседями лишь ради того, чтобы добывать сотни и тысячи пленных для жертвоприношений».

Подтверждая этот тезис, Бертран Рассел считает, что одержимость египтян культом смерти и загробной жизнью привела к такому усилению религиозного мышления, что египетское общество просто перестало прилагать необходимые исторически усилия для развития и инноваций. В результате Египет был захвачен и легко покорен гиксосами (племенами семитского происхождения) в XVI и XVII веках до н. э.

Как и прежде в Египте и в других крупных цивилизациях, культура которых находилась под влиянием и объединяющим воздействием чрезвычайно мощных ментальных абстракций, в Средние века католическая церковь использовала архитектуру в качестве одного из наиболее эффективных способов распространения теологии и подчинения своих основных последователей — европейских народов. Это означает, что христианская мифология (кстати говоря, многие из основных догматов которой, такие как связь между Отцом, Сыном и Святым Духом, были установлены путем голосования пары сотен епископов, время от времени встречавшихся на церковных советах) теперь была облечена в каменные стены, башни, нефы и алтари церквей и каменных соборов. Как писал историк искусства Эрнст Гомбрих, эти здания не соответствовали тем небольшим средневековым поселениям, в которых они возводились: «Церковь чаще всего была единственным в округе каменным зданием, единственным на многие мили заметным сооружением, а ее колокольня служила ориентиром всем идущим издалека путникам. В воскресные дни, во время богослужения, сюда стекались горожане, и велик был контраст между горделиво возносящимся строением и убогими лачугами, в которых протекала их повседневная жизнь. Неудивительно, что все местное население проявляло живой интерес к архитектуре церквей и гордилось их убранством. Даже в чисто экономическом отношении строительство собора, длившееся годами, было важным событием. Добыча и транспортировка камня, возведение строительных лесов, появление странствующих мастеров с их рассказами о далеких землях — все это преображало жизнь города».

Но у этого опыта была и другая сторона. Глядя на эти ранние гигантские средневековые строения, такие как соборы в Турне в Бельгии или в Дареме в Англии, а также более поздние готические памятники вроде соборов в Реймсе или в Кельне, нетрудно представить себе ощущение полной подавленности и незначительности, которое могли испытывать бедные европейские крестьяне, попадая в такие храмы. Непреднамеренным образом эти величественные средневековые и готические соборы сыграли свою роль во вколачивании доминирующей ментальной абстракции Средневековья (ничтожность людей перед Богом) в целые сообщества людей, обеспечивая их подчинение и убеждая их в незначительности роли человечества во вселенной по сравнению с бесконечной силой Бога (не говоря уже о невероятном реальном богатстве церкви). Как мы увидим в главе 13, с тех пор немногое изменилось в этой вечной стратегии умаления роли человека.

В конечном итоге все сводилось к власти. И винить в установившейся тирании можно лишь человеческий разум.

Разруха, вызванная космологическими взглядами Средневековья, ухудшившими, а не улучшившими условия жизни людей, не была уникальным проявлением христианства. Трагический конец мусульманского возрождения (в период от VIII до XI столетия, когда мусульманские ученые, астрономы и математики, жившие и работавшие во многих городах Центральной Азии, таких как Мерв в теперешнем Туркменистане, Нишапур в современном Иране, Бухара в Узбекистане и позднее Багдад, а также Кордоба и Толедо в составе арабского халифата в Андалусии, в Испании, достигли огромных успехов в медицине, астрономии, математике и философии благодаря использованию и расширению классических греческих традиций) связан с догматическими взглядами одного персидского теолога — Абу Мухаммада Аль-Газали. Одно из антинаучных воззрений Аль-Газали заключалось в том, что единственной книгой, которую стоит читать верующим мусульманам, является священный Коран. Обладая талантом и страстью истинного оратора и опираясь на могущественных друзей в Багдаде, Аль-Газали едва ли не собственноручно задул яркий огонь научных достижений и гуманизма мусульман на последующие десять столетий.

Чтобы вызволить человечество из почти беспросветной ментальной черной дыры Средневековья, понадобилось новое возрождение, возникшее благодаря уникальному сочетанию итальянских гениев, включая Данте, Плутарха, Донателло, Брунеллески, Леонардо да Винчи и Микеланджело, если назвать лишь некоторых. С расцветом итальянского Возрождения все изменилось. Вместо бессчетного количества изображений ангелов, мадонн и святых новое поколение рисунков, живописных полотен и скульптур открыло мельчайшие детали строения человеческого тела: мышцы и вены, выражения любви, экстаза, боли и скорби на лицах, пылающий взгляд пронзительных глаз смертного человека.

И в этом смысле, когда мозг Микеланджело посетила мысль посвятить центральную фреску на потолке Сикстинской капеллы моменту, в который божественное прикосновение наделяет человека жизненной силой, в пику своим средневековым предшественникам он изобразил тела Адама и Бога в равной степени биологически совершенными и с мельчайшими подробностями.

Абсолютно очевидно, что это не ускользнуло от зоркого взгляда скуповатого папы Юлия II, практически наверняка нанявшего Микеланджело (изначально учившегося на скульптора) на почти невыполнимую работу по росписи потолка в качестве наказания за упрямое желание художника работать вместо этого над усыпальницей самого папы. Однако внимательно рассмотрев готовые, еще не высохшие фрески потолка в один из летних дней 1512 года, Юлий II, по-видимому, в глубине души понял, что дальнейшее упорство с его стороны было бессмысленным. Ибо в тот мимолетный момент в тысячелетней горестной истории человечества человек вновь делом рук своих выразил невероятную глубину мозга примата на каменной стене, высвободив в этом едином акте смелости и гения искру мысли, обозначившую неоспоримое положение мозга как единственного Истинного творца человеческой вселенной.