Истоки Нашей Реальности

12. Гедалия Марголис

– Я же просил тебя, сынок, надеть твой лучший костюм.

– Будет необходимость, надену. Ты же хочешь всего лишь познакомить меня с дедушкой.

Они поднимались по мраморным ступенькам парадной виллы. Откуда-то слева, на первом этаже за закрытыми резными дверями, то и дело слышался задорный мужской смех.

Саша ожидал увидеть вычурный пестрый дизайн, дорогие предметы мебели, люстры с драгоценными камнями, статуи, узнаваемые картины, да побольше, и обязательно на фоне темных обоев, чтобы каждому входящему бросались в глаза толстые золотые рамы. Дедушке стоило отдать должное: глаза отдыхали, скользя по сдержанным пастельным тонам и минималистичному интерьеру.

Но все опасения Саши были воплощены в жизнь на втором этаже. Здесь пахло не так, как внизу, не алкоголем и восточным парфюмом. Это был пьянящий сладко-пряный аромат книг, пробудивший в Саше воспоминания о знакомстве с Меллом в библиотеке.

Оставив вещи в гостевой комнате, он вместе с Дирком направился по коридору в кабинет дедушки.

– Странно, что я не слышал о Гедалии, – заметил он, направляясь по коридору.

– Он фигура не публичная, любит оставаться в тени и изредка мелькать на аукционах, а делами в основном заправляю я или мои родственницы.

– Так у вас, оказывается, семейный бизнес?

Дирк различил в его голосе издевку и снисходительно улыбнулся.

– Теперь ты тоже часть нашей семьи. И бизнеса. После знакомства с дедушкой мы спустимся с тобой в казино и обсудим детали нашего сотрудничества.

– Не лучшее место для деловых переговоров.

– Ты и представить не можешь, сколько выгодных сделок мы там заключили. Даже самые стойкие бизнесмены дурнеют от алкоголя, пачек денег, атрибутов роскоши и красивых полуголых женщин на коленях, поглаживающих их ниже пояса. Они перестают мыслить здраво. Все их существо хочет лишь одного – насладиться моментом. Тогда-то они, поддавшись животным инстинктам, перестают думать о важном и отдают свои компании за бесценок. Мы ставим подписи, и для них пути назад нет.

Саша был слегка поражен столь бессовестным откровением.

– И почему ты решил, что со мной нужно договариваться именно в таком извращенном месте? Дам подсказку: куда лучше на меня действуют библиотеки.

– Уверен, тебя ничем не задурить. Это делает тебя надежным, но в то же время непростым партнером. Я отведу тебя туда, чтобы ты просто отдохнул, а заодно поговорим о делах. Одно другому не мешает. Но библиотека у Гедалии действительно есть. И не просто библиотека, а целый архив с разными секретиками. Рано или поздно отведем тебя туда, тем более что там тебе предстоит одно дельце.

– Дельце?

– Он сам тебе расскажет, когда будешь готов. – Дирк оглядел его оценивающим взором. – Что у тебя за парфюм? Tom Ford Lost Cherry? Классика, но им ведь уже давно никто не пользуется. Мог бы выбрать что-то более модное.

– Мода меня никогда не волновала из-за своей непостоянности и навязчивости, а аромат мне нравится.

– Должен признаться, вишня тебе очень идет, – Дирк на ходу убрал за ухо выбившуюся прядь Саши. – И распущенные длинные волосы тоже. Ты становишься очень похожим на свою мать. Так и оставь. Мне нравится.

Саша замер.

– Я не должен менять свою прическу, потому что она нравится тебе и потому что она делает меня похожим на мать? – Он вытащил из кармана резинку. – К слову, спасибо, что напомнил…

Дирк перехватил его руку.

– Не стоит завязывать их в хвост. Я же сказал: мне нравится, когда они распущены.

Отчего-то Сашу передернуло.

– Я ученый и монарх, а не манекенщик, – процедил он сквозь зубы, освобождаясь от хватки и принимаясь завязывать хвост. – Я работаю на тебя, а не наряжаюсь, чтобы радовать твой взор. И я буду делать со своей внешностью все, что заблагорассудится, ясно?

Говоря это уверенным тоном, Саша, тем не менее, не чувствовал себя таковым. Скорее, растерянным и обеспокоенным жестами Дирка, наводящими на дурные мысли. Ему совсем не нравились сравнения с покойной матерью. Словно в нем постоянно искали ее. Зачем – Саша боялся даже задумываться.

Дирк ничего не ответил, лишь изобразил улыбку, не сулившую ничего хорошего.

Они остановились у кабинета. Дирк дважды постучал.

– Войдите, – послышался звучный голос.

Дирк открыл дверь. Как и в коридоре, в кабинете было мрачно. Мебель сливалась с темно-коричневыми обоями с орнаментом, и высокий пожилой мужчина за столом напротив дверей в таком же темно-коричневом костюме не сразу вырисовывался. Он сидел неподвижно со сложенными в замок руками на столе. Ярко-голубые глаза в ореоле морщинистых покрасневших век пристально смотрели в сторону гостей, закрывающих за собой дверь. Взглядом он указал им на кресла в паре метров от стола.

Саша полагал, что Гедалия очень стар, но на вид ему нельзя было дать больше семидесяти. На запястье левой руки поблескивали часы, из уложенных набок седых волос не выбивалась ни одна волосинка. Толика презрения и самовлюбленности, казалось, была неотделима от его взгляда с прищуром. Едва различимые тонкие губы разомкнулись, и он спросил с хрипотцой:

– Ты забрал компанию Айзека?

– В процессе переговоров.

– Какие здесь могут быть переговоры? – чуть повысил он голос, но на лице не дрогнул ни один мускул. – Ты слишком долго с ним возишься.

– Даю слово, отец, еще пара встреч, и вся компания перейдет к нам.

– Что, казино не помогло? – вклинился Саша.

– Ты уже не так убедителен, раз по три месяца можешь мусолить одно и то же, – продолжал напирать Гедалия. – Теряешь хватку. Тебе напомнить, как лучше всего проводить быстрые переговоры?

– Ты о…

– Находишь человека, который надругается над его дочерью у него на глазах, и уже через минуту компания со всеми акциями твоя.

Дирк закивал. С его лица не сходила маска терпеливого сына, но напряженные уголки рта выдавали его протест.

– Но, отец, – отвечал он обходительным тоном, – его дочери всего одиннадцать. И это не мои методы.

– О, белоручка, – морщинистое лицо содрогнулось в улыбке, – весь в свою шлюху-мать. Она тоже не любила пачкать руки, а может, дала бы мне в свое время пару затрещин, была бы сейчас жива. Я люблю людей, сильных духом.

Саша не переставал поражаться услышанному. Он заметил, как у Дирка дернулся глаз.

– Да, отец, – продолжал тот с улыбкой. – Для тебя шлюха – всякая женщина, посмевшая пробудить твое негодование. Я помню, не стоит об этом напоминать.

– Ну не мужчина же. Они больше по твоей извращенской части. Но мы отошли от темы разговора. Я жду еще неделю. Если не удастся забрать компанию по-хорошему, то заберем по-плохому. Ты знаешь меня. Я не люблю брать свои слова назад.

– Постараюсь, отец.

– А теперь ты, – Гедалия обратил на Сашу бесстрастный, почти равнодушный взор. – Так похож на свою мать, что даже стыдно. Даже рост взял от нее. Он точно парень, Дирк?

– Точно.

– Надеюсь, через пару лет возмужает, иначе от девушки не отличить из-за этой шевелюры. Тебя бы подстричь.

– Вижу, что фетиши на длинные волосы не у всех. Уже радует. – Саша оглянулся на Дирка, казалось, делавшего все возможное, чтобы не встречаться с ним взглядами в этот момент. – Да так случилось, Гедалия, что отрастил немного, пока был в плену Делинды.

– Заточение пошло на пользу?

– Конечно. Страх перед мучительной болезненной смертью от потери крови из-за того, что людоедка рассекает твою руку, так мотивирует жить.

– Это хороший опыт. Говорю тебе как тот, кто иногда заставляет некоторых его получить.

– Раз вы такой знаток в мучениях, осмелюсь предположить, что и сами их перенесли. Какой же опыт был самым болезненным для вас? Падение акций на один пункт?

Гедалия разразился хохотом, но сколь внезапно он появился, столь внезапно же и стих.

– Ха-ха, а у него язык подвешен. В тебя, Дирк. Есть постоянная женщина?

– Вы о девушке?

– Не о парне же. Ты ведь не из этих? Или, что еще хуже, не как мой сын?

– Какое отношение это имеет к делу?

– Значит, нет. Это плохо. У мужчин из рода Марголисов всегда должна быть минимум одна женщина под рукой на случай, если в трудный момент потребуется расслабиться.

Саша оглянулся на Дирка.

– Теперь я понял: это у вас обычай такой – быть извращенцами.

Гедалия тихо хохотнул и вытащил из своего мини-бара под столом три бокала и бутылку.

– Ты любишь охоту, мой мальчик?

– Никогда на ней не бывал.

– Что ж, это нужно исправить. У нас, Марголисов, заведено хотя бы раз в месяц охотиться с помощью старинных винтовок на арабских скакунах. Тебе это пойдет на пользу. Я уже договорился о подготовке дичи и лошадей.

– У нас разные представления о развлечениях. Я предпочитаю не пачкать руки кровью, пусть даже это будет кровь кролика или оленя.

– И что же ты тогда считаешь развлечением, если не старую добрую охоту? Скачки? Гольф? Рыбалку?

– Чтение, просмотр документальных фильмов о науке, природе, космосе, древних цивилизациях, генетике и биологии в целом.

– О, я словно разговариваю со стариком из дома престарелых, – разразился Гедалия безудержным смехом. – У мужчин старше меня увлечения поинтереснее, а я очень старый.

Он взглянул на Дирка и кивнул в сторону внука, приговаривая:

– Ему необходимо оформить гражданство Израиля.

– Я уже занимаюсь этим, – заверил его Дирк.

– Зачем оно мне? – поинтересовался Саша с насмешкой. – Дань уважения предкам? Возвращение к «истокам» на чужих оккупированных землях?

Гедалия смотрел на него со снисходительной улыбкой.

– Знаешь, раньше Израиль признавал гражданами тех, кто еврей по материнской линии. К нашему несчастью, ты официально еврей по линии отцовской. Но хорошая новость в том, что Израиль смягчил правила, так что теперь и ты без труда можешь получить гражданство. Возвращение к истокам? Именно. Свою историю, историю своей страны и своих предков нужно знать.

– Вроде того, что евреи сорок лет сновали по пустыне?

– Вроде того, – подыграл ему Гедалия. – Видишь ли, современный мир в лице политиков-энтузиастов пытается внушить людям, что не имеет значения, кто ты – мужчина или женщина, взрослый или ребенок, еврей или немец, черный или белый. Они пытаются уничтожить идентичность людей, чтобы якобы сблизить их, покончить с войнами, ксенофобией, расизмом и сексизмом. На деле же им просто гораздо удобнее контролировать народы, когда они лишены устоев и истории, когда даже те, кто их имеет, не придают им значения, потому что «все мы люди». Они стирают границы, пытаются смешать все в одну кучу, запутать людей, чтобы было проще их контролировать. Ты должен всегда помнить, кто ты. Должен знать историю своей семьи, народа, из которого произошел, и гордиться ими.

Саша не мог отделаться от мысли, что от слов Гедалии в комнате становилось душно. Но что-то в его словах задело его.

– Что же вы не возьмете все в свои руки и не вобьете людям в голову свою истину? Может, потому что вас все устраивает?

Гедалия хохотнул.

– Верно. Контролировать людей, которые любят и уважают свою историю и происхождение, куда сложнее. Но я вел все это к тому, что ты ни в коем случае не должен поддаваться энтузиазму некоторых идиотов.

Саше вдруг стало искренне жаль тех, кто действительно верит в единство людей и не видит в этом подвоха.

– Все это очень мило и даже патриотично, и все же вряд ли вы такой сентиментальный. Сразу бы сказали: у меня в Израиле бизнес и недвижимость. Призывами помнить свою новоиспеченную историю и не менее новоиспеченных предков, без которых я как-то обходился шестнадцать лет, меня туда не завлечешь.

– Да мне вообще, смотрю, можно ничего не говорить, ты и сам все прекрасно понимаешь! – Гедалия вновь разразился смехом. – Да, наши деньги вложены и в эту страну, так что ты должен иметь возможность беспрепятственно там находиться и даже жить. Больно тебе это признавать или нет, но Германию рано или поздно придется оставить. Будет как у британцев: формально правит Александр, но по факту – Делинда.

В сердце у Саши зародился яростный протест.

– Я не покину свою страну. Здесь мой дом.

– Но это, в сущности, не твоя страна.

– По материнской линии все же моя. Да и какая разница, кто я? К чему так акцентировать на этом внимание?

– Если только не для того, чтобы напомнить: в твоих жилах течет кровь ученых-убийц из концлагерей и наша благородная кровь. Боюсь тебя разочаровать, но от немцев в тебе куда меньше, чем от евреев.

– В каком смысле?

Дирк испытующе взглянул на Гедалию, но тот этого не заметил. Приняв самодовольный вид, он принялся неторопливо отвечать, наблюдая за любым изменением в лице внука:

– Когда я узнал о твоем рождении, решил поинтересоваться настоящим происхождением твоей матери. – Он вытащил из ящичка тонкую папку. – Добыл ее ДНК, отправил на экспертизу… и что же я там увидел? Ну же, взгляни.

Дирк обреченно вздохнул.

– Уж прости, сын, – хихикал Гедалия. – Я знаю, как ты гордился тем, что Саша еврей лишь по твоей линии, но это не совсем так.

Саша осторожно открыл папку и не поверил своим глазам.

– Клюдеры – это все те же евреи, когда-то сбежавшие в Германию и взявшие немецкую фамилию. Они так хорошо скрывались, что во времена Второй мировой из-за их вопиющей жестокости ни у кого не возникло сомнений в том, что они немцы. Этим они привлекли Марголисов – единственных, кто знал их секрет. Гениальных ученых, приговоренных к казни, было навалом, но гениальных евреев под видом немцев с идеальным немецким – ни одного семейства. А какое они демонстрировали отвращение к своим соотечественникам!

– Они действительно ненавидели нас за наше происхождение. Всеми силами старались забыть, кто они, – добавил Дирк. – И еще больше возненавидели, когда мы спасли их.

– Конечно, за время жизни в Германии они попереженились на немцах, поэтому до наших дней Клюдеры дошли нечистокровными. – Гедалия выдержал паузу, насладившись едва скрываемым замешательством Саши. – И все же в целом еврейской крови в тебе процентов на восемьдесят. Ее испортил только муж Авроры, эта германская деревенщина Люк Краус.

– И что же теперь? – спросил Саша безучастным голосом. – Чего вы ждете от меня?

– Принятия действительности. И чтобы ты гордился своими корнями и историей.

Сашу до тошноты утомил этот разговор. Он полагал, что Гедалия – человек старых нравов, но не думал, что старик окажется настолько помешанным на их семействе и идентичности людей. Всеми силами он старался пробудить в Саше интерес, чтобы сблизить его с Марголисами, но чем больше Гедалия старался и чем дольше затягивался разговор, тем сильнее Саше хотелось закончить его и больше никогда не возвращаться к нему.

Он принял увиденный тест ДНК как факт, пометил в голове новую деталь о своем происхождении и тут же постарался забыть об этом. Но что-то мешало.

Слова Гедалии резанули ему слух. Несмотря на то что Вторая мировая была давно, несмотря на то что в преступлениях Марголисов его вины не было, Саша не мог отделаться от чувства ответственности за все то, что сделали его предки, и от мысли, что сам причастен к этому.

Гедалия схватился за бутылку вина.

– Этому вину, как и тебе, шестнадцать лет. Его сделал один славный винодел, который не был плодовит на вина, но каждая бутылка – драгоценность для истинного ценителя. Я купил это вино на аукционе за тридцать тысяч долларов. Особенно ценным, помимо вкуса, его делает то, что мастер помер на следующий день после заготовки своей последней в жизни партии элитных вин. И эта бутылка как раз оттуда. Одна из девяти драгоценных бутылок. – Он откупорил вино и наполнил все три бокала. – Ты обязан выпить со мной за наше воссоединение и, я надеюсь, долгосрочное сотрудничество. Мы ждем от тебя не просто нераспроданные патенты на старые изобретения, но и новинки. Под брендом Марголисов их возьмут в разы дороже, чем они стоят. И я приметил уже нескольких покупателей. – Гедалия поднес бокал к губам и блаженно вдохнул терпкий аромат. – С тобой мы начнем монополизировать рынок изобретений и укрепим свой статус на мировой арене.

Дирк взял свой бокал и вручил третий Саше.

– За Марголисов, – провозгласил Гедалия и приступил к напитку. Когда он допил и вздохнул, обнаружил Сашу все в той же сгорбленной позе, с какой тот брал бокал. – Что не так?

Саша выдержал недолгую паузу и заговорил, не поднимая глаз.

– Есть кое-какие моменты. Дело даже не в том, что вы навязываете мне потребительское отношение к женщинам, монополизируете рынки, насилуя детей партнеров у них на глазах, дурите их, оставляя ни с чем, хотите, чтобы я гордился своими предками-убийцами. Нет, все это ужасно, но не вижу смысла объяснять вам, почему, ведь вас в этом точно не переубедить и вы не остановитесь. – Он поднял настороженный взгляд. – Просто я не хотел бы до конца своей жизни быть вашим рабом, потому что в моих жилах течет ваша кровь. Да, я отработаю обещанное, отдам вам все старые патенты, наработки, что только попросите, но… – Он покачал головой. – Я не буду, как собачка, прибегать по каждому вызову и сидеть на коротком поводке. Не примите сказанное близко к сердцу, – в столь почтенном возрасте это опасно, хотя, уверен, в вашей грудной клетке сердца периодически меняются, – но я лишь устанавливаю свои границы, ведь… – Саша перевел насмешливый взгляд на Дирка. – Как правильно заметил мой папочка, я надежный, но не простой партнер.

Он встал и поставил бокал на стол.

– А еще я не пью.

Принц развернулся и вышел из кабинета.

На лице Дирка заиграла удовлетворенная улыбка.

– Я же говорил, его не впечатлят ни вино, ни твоя речь, ни предложение поохотиться. Вероятно, не один я теряю хватку в проведении переговоров.

Гедалия вскинул густую седую бровь и спрятал бутылку обратно в мини-бар.

– Он очень похож на него, не находишь?

– Ты о…

– Да. Эти благородство, доброта, самоотверженность, принципиальность, смехотворная вера в правое дело, неподкупность. – Гедалия передернулся. – Сочетание всего худшего, что может быть в слабом человеке. И все от Люка, черт побери.

– Что поделаешь? Характер человека – это результат не только его воспитания и детства, но еще и генов.

– Что толку от подавляющего процента наших корней? Он практически не похож на нас. Даже внешне пошел в Люка. Я словно смотрю на его перерожденное воплощение. А зная, кто и как воспитывал Сашу, пока его мать спала со всеми мужчинами, которые только интересовались ею, а бабка не вылезала из лаборатории, потихоньку поедаемая Альцгеймером, будет непросто его перевоспитать и подстроить под новые реалии. И все ты виноват.

– Нужно было начинать раньше, но кто ж знал, что он так быстро сформируется как личность. Александр в свои восемнадцать до сих пор вряд ли понимает, какой он человек.

– Да что мне твой Александр? – прикрикнул Гедалия. – Еще раз услышу об этом мужеложнике от тебя не в контексте работы…

– И что? – спросил Дирк невозмутимо, с нотками угрозы в голосе.

Гедалия перевел дух и продолжил более спокойно:

– Саша помнит, кто его воспитал?

– Кажется, нет. После взрыва и излучения он многое забыл.

– Точно не помнит?

– Мы ставили эксперимент. Он не узнал ее.

Гедалия успокоился.

– Нужно было убить ее сразу. Она слишком много знает.

– Убьем, если понадобится, но я пока не спешу.

– Из Саши так и сочатся гордость и чувство собственного достоинства. Качества хорошие, но только если направлять их в нужное русло, а не использовать в качестве меча против тех, с кем следует сотрудничать. А так забавный мальчишка. Все разногласия можно решить, если заинтересовать его нашей жизнью и показать все плюсы.

– Думаешь?

– Уверен. Да, покапризничает немного в самом начале, будет показывать свой характер, но я знавал таких – порядочных, гордых и принципиальных. Пьяные, под веществами в объятиях проституток они с удовольствием валялись, стоило лишь выбрать подходящий момент. И после они становились очень податливыми, сотрудничать становилось легко. Вот увидишь: с ним будет то же самое. Ему шестнадцать лет, и он богатый, умный парень, наследник Марголисов, который может позволить себе столько, сколько, уверен, он еще даже не представляет. Никуда от нас не денется. Просто нужно сделать так, чтобы ему понравилось с нами работать.

– Ключевые его качества, как ты и перечислял, – умный и гордый, – отметил Дирк. – Они не сочетаются с той жизнью, которой ты хочешь его заманить.

– О, заниматься этим будем мы вместе. Но ты знаешь его лучше. Тебе виднее, как им манипулировать. Хоть это можно доверить тебе с полной уверенностью в успехе?

Дирк выглядел добродушным, но в его глазах сверкали молнии.

– Я еще не провалил ни одной сделки. И эта, как и сделка с Айзеком, не станет исключением.

Он направился к выходу, когда услышал:

– И да, сын. Закажи мне кого-нибудь лет пятнадцати. Ты знаешь, как я люблю.

– Чем старше становишься, тем младше твои пассии и тем меньшим опытом они обладают.

– О, перестань читать мораль, – махнул рукой Гедалия. – Ты сам недалеко ушел.

– Мне, в отличие от некоторых, не приходится платить неустойку за причинение вреда человеку и покрывать страховку.

– У меня достаточно денег, чтобы переломать девушке каждую косточку и оплатить лечение так, что ей не придется больше работать.

– Потому что с переломанными костями ей грозит только больничная койка?

– Не строй из себя святого, Дирк. Ты, может, и пальцем никого не тронул, но слил столько денег в войну просто ради удовольствия, что демоны в аду аплодируют тебе стоя. Это нецелесообразно, необдуманно и глупо. Как и сливать пятьдесят миллионов на секс с каким-то белобрысым слюнтяем.

Дирк стиснул зубы, опустив презрительный взгляд.

– Хорошо, я найду тебе жертву. Но давай без насильственных порывов. Хотя бы потому что скоро ни одна куртизанка ни за какие деньги не залезет к тебе в постель.

– Постараюсь держать себя в руках. Я напишу тебе насчет охоты. Позаботься о том, чтобы наш капризуля явился. Ах, и кстати, – вздохнул он, – после казино вручи ему тот подарок от меня. Уверен, ему понравится.