Историческая хроника Морского корпуса. 1701-1925 гг.

ВРЕМЯ РЕФОРМ. МОРСКОЕ УЧИЛИЩЕ

В конце 60-х годов XIX века в России началась реорганизация военно-учебных заведений. Менялась структура военной школы, методы преподавания и воспитания учащихся. Одновременно с этим в очередной раз изменялось и их название. Все кадетские корпуса военно-сухопутного ведомства теперь именовались Военными училищами.

Морской кадетский корпус также пережил все эти административные реорганизации.

2 июня 1867 года его переименовали в Морское училище. Согласно новому Уставу, утвержденному 8 мая 1867 года, Морское училище было отнесено к разряду высших учебных заведений. В него стали принимать юношей в возрасте 16 лет. Срок обучения в Морском училище с этого времени составлял 4 года, а штат учебного заведения сократили до 240 человек, с расчетом на ежегодный выпуск 60 гардемаринов. Звание «гардемарин» теперь стали присваивать выпускникам училища. Для производства в чин мичмана они теперь совершали годичное плавание на военных судах и отрабатывали весь объем должностных навыков и обязанностей практической службы кадрового морского офицера. Выпускникам Морского училища, прошедшим на кораблях регулярного флота подобную серьезную годичную стажировку, присваивался чин мичмана. Молодые офицеры расписывались по боевым кораблям и назначались не только вахтенными офицерами (начальниками), но и младшими штурманами.

Условия приема в Морское училище практически не изменились по сравнению с ранее действующими правилами, установленными в 1864 году.

Учебный курс делился на 2 неравные половины: приготовительную (общую) и специальную (морской подготовки). Продолжительность обучения на приготовительном курсе составляла один год и завершалась освоением общеобразовательной программы. Воспитанники подготовительного (общего) курса официально именовались «младшими», по сравнению со «старшими», составлявшими контингент учащихся трех последующих курсов специальной морской подготовки.

Воспитанники курса специальной морской подготовки в течении трех лет изучали, в числе прочих специальных предметов, пароходную механику, физическую географию, метеорологию, фортификацию, военно-морскую историю, тактику и законоведение.

Уставом Морского училища предусматривались обязательные ежегодные переводные экзамены (в мае месяце) и фиксированные расписанием (с 25 мая по 25 августа) летние практические плавания на кораблях учебного отряда под адмиральским флагом начальника училища. К этому периоду времени состав кораблей учебного отряда пополнился винтовыми корветами и клиперами, имевшими вспомогательное парусное вооружение.

Уставом также регламентировались порядок и программа вступительных и выпускных экзаменов, а также правила перевода воспитанников из класса в класс.

Специальными положениями закреплялись принципы распределения классных и практических занятий в учебном заведении и на судах учебного отряда. Регламентировались структура морского училища, виды поощрений, наград, взысканий и наказаний воспитанников, также как права и обязанности его руководителей, преподавателей и воспитателей.

В Морском училище впервые учредили мраморные доски для занесения на них имен лучших выпускников.

В эти годы в учебном заведении сформировалась новая система воспитания учащихся, в основу которой были заложены принципиальные требования и качества, необходимые морскому офицеру: умение терпеливо переносить трудности и лишения, развивать в себе профессиональную реакцию и находчивость, готовность четко и добросовестно выполнять распоряжения и приказы, уважать дисциплину и морские обычаи.

При вынесении решения о наказании воспитанников теперь стали подходить дифференцированно, в зависимости от характера дисциплинарного проступка. Так, за уклонение от занятий или обязанностей назначалась усиленная работа; за ослушание и строптивость – средства смиряющие; за злоупотребление доверием – средства пристыжающие; за злонамеренное упорство или за проступки, унижающие человеческое достоинство – исключение из училища. В воспитании преобладали методы, основанные на доверии и уважении личности, способствовавшие выработке ответственности за внутренний порядок и качество учебы.

Воспитатели и преподаватели должны были обходиться с воспитанниками корректно и вежливо, но одновременно с этим всегда оставаться для них авторитетами, требовательными офицерами, без излишней мягкости и угодливости.

Положениями Устава Морского училища значительно повышалась роль самостоятельной подготовки воспитанников. Кадетам, по распоряжению начальника училища, теперь разрешалось, по желанию, ежедневно после занятий уходить в город до 23 часов.

В дисциплинарную практику внедрили так называемые «штрафные отметки», влиявшие на распределение «по старшинству» в выпуске. Старшинство давало возможность не только иметь преимущество при назначении по окончании Морского училища, но и при последующем производстве в очередные офицерские чины.

Преемником начальника Морского училища контр-адмирала В.А. Римского-Корсакова стал один из его ближайших помощников и сподвижников – инспектор классов капитан I ранга А.П. Епанчин. Приказ о его назначении огласили 8 ноября 1871 года.

Инспектором классов тем же распоряжением назначили капитана I ранга К.Ф. Кульстрема:

В своей книге воспоминаний «На службе трех императоров» сын контр-адмирала А.П. Епанчина, генерал Н.А. Епанчин, писал, что род Епанчиных ведет свое начало от Гланды Камбила, владетеля земель в бассейне между реками Висла и Неман до Балтийского моря. Вследствие неблагоприятного похода против ордена Ливонских рыцарей Гланда с сыном и подданными в XIII веке прибыл в Россию к великому князю Александру Невскому, крестился и был наречен Иоанном, а сын его – Андреем. Боярин Андрей Иванович Камбила (по-русски – Кобыла) состоял при великом князе Симеоне Иоанновиче Гордом, потомки Андрея также служили России в боярском сане. Фамилия Епанчиных «усвоена» от потомка Андрея – Семена, носившего прозвище Япанча (Епанча).

8 октября 1869 года Правительствующий Сенат утвердил постановление Новгородского дворянского депутатского собрания от 28 июля того же года о внесении рода Епанчиных в шестую часть дворянской родословной, так называемой «Бархатной книги». Копию с высочайше утвержденного 4 января 1874 года герба с девизом «Deus, Fides, Amor, Virtus» («Бог, Вера, Любовь, Доблесть») вручили старшему в роде Епанчиных – адмиралу Николаю Петровичу Епанчину.

По семейной традиции Епанчины со времен Петра Великого принадлежали к числу морских семей. Два брата из рода Епанчиных, Николай и Иван Петровичи, в должности командиров фрегатов «Елена» и «Проворный», стали героями Наваринского морского сражения, а впоследствии – полными адмиралами русского флота.

Сыновья адмирала П.П. Епанчина Алексей, Николай и Михаил окончили Морской кадетский корпус, но на военной службе остался лишь Алексей Павлович Епанчин, зачисленный после окончания учебного заведения в штат преподавателей. Он зарекомендовал себя как способный педагог и воспитатель, подготовивший отличных морских офицеров для отечественного флота. Вся военная служба контр-адмирала Алексея Павловича Епанчина прошла в морском учебном заведении. После производства в 1841 году в офицеры флота он последовательно занимал должности преподавателя, командира гардемаринской роты, инспектора классов, начальника Морского училища и одновременно – Николаевской Морской академии.

Судя по воспоминаниям бывших воспитанников, контр-адмирала все любили и считали человеком справедливым. Воспитанники дали ему и соответствующее прозвище – Папашка. Однако кадетские борзописцы-сатирики в своих стихах не смогли простить «сухопутному» адмиралу отсутствие в его послужном списке сведений о действительной морской службе на военных кораблях и регулярных плаваниях на них.

В известном всему корпусу стихотворении одного из воспитанников – «Прощание с Желтым домом» начальнику Морского училища А.П. Епанчину были посвящены довольно едкие, но справедливые строки:

Первое время новый директор Морского училища продолжал претворять в жизнь реформы новой системы подготовки офицерских кадров для флота, начатые его знаменитым предшественником и одобренные шефом учебного заведения великим князем Константином Николаевичем.

Алексей Павлович полностью разделял идеи Воина Андреевича Римского-Корсакова по воспитанию учащихся в духе уважения к личности человека, безразлично – офицера или матроса, в духе гуманного отношения к воспитанникам. Определяющее значение для той нравственной атмосферы, которая сложилась в Морском училище в 70-х годах XIX столетия, безусловно, имели взгляды этих двух замечательных педагогов и близких им по духу преподавателей.

Однако процесс перестройки системы военно-морского образования и все намеченные для этого реформы внезапно пришлось приостановить. Начальник училища контр-адмирал А.П. Епанчин по распоряжению морского руководства вынужден был отменить многие прогрессивные начинания своего предшественника. Дело в том, что новые правила приема в Морское училище демократизировали контингент учащихся. Появляется, правда еще не очень значительная, прослойка недворянской, разночинной молодежи. Все это постепенно приводит к проникновению в училище демократических настроений. Этим сразу же воспользовались функционеры партии «Народная воля», решившие заручиться поддержкой молодежи, особенно военной. На своих заседаниях члены нелегальной организации неоднократно заявляли об огромном значении армии и флота при свершении государственного переворота. Народники были твердо уверены, что, имея поддержку военных, можно низвергнуть правительство даже без помощи народа. В середине 70-х годов XIX века народовольцы приступили к активной пропаганде своих взглядов среди офицеров и воспитанников военных учебных заведений столицы. Их особенно интересовали морские офицеры и учащиеся Морского училища – наиболее образованный военный контингент. Именно они стали тогда первыми, с кем установили связь руководители организации «Народная воля». Начальной ячейкой будущей военной организации стал Морской кружок при учебном заведении.

Воспитанники Морского училища охотно шли на контакт с активистами нелегальной организации и с удовольствием знакомились с доставленными из-за границы листовками, журналом «Полярная звезда» и газетой «Колокол» – политическими нелегальными изданиями А.И. Герцена и Н.П. Огарева. В конце 1871 года группа старших воспитанников организовала в училище нелегальный политический кружок, членами которого являлись более 20 человек.

Старшие воспитанники распространяли запрещенную литературу, читали нелегальные произведения, вели горячие беседы о будущей революции. Во главе этого нелегального политического кружка находились воспитанники выпускного курса Морского училища Н.Е. Суханов и А.П. Штромберг.

Дворянин Николай Суханов окончил Морское училище в 1872 году. Он являлся самым активным участником нелегального политического кружка в учебном заведении, организованном осенью 1871 года. В феврале 1872 года воспитанника Суханова арестовывают, но из-за недостатка улик освобождают. Выпущенный из училища в чине мичмана, он служил в Сибирской флотилии и на Балтике. Осенью 1879 года стал членом Исполкома «Народной воли», возглавил ее военную организацию в Кронштадте, участвовал в подготовке покушения на Александра II 1 марта 1881 года. Был вновь арестован 28 апреля того же года. На суде выступил с яркой революционной речью. Приговорен к смертной казни и расстрелян в Кронштадте.

Заместителем Николая Суханова на посту руководителя военной организации партии «Народная воля» являлся также воспитанник Морского училища барон Александр Штромберг. При аресте участников политического кружка Морского училища его освобождают, и он получает возможность закончить курс Морского училища и в 1875 году выйти во флот в чине мичмана. Однако, несмотря на это, он продолжил активную политическую работу, вместе с А.И. Желябовым, Н.М. Колеткевичем, Н.М. Рогачевым и Н.Е. Сухановым руководил военной организацией партии «Народная воля». После убийства Александра II его арестовали, приговорили к смертной казни и в октябре 1884 года повесили в Шлиссельбургской крепости.

По делу нелегального политического кружка в Морском училище проходило 25 его воспитанников.

Однако в те далекие времена администрация Морского училища и Морское ведомство вынуждены были скрывать истинные причины ареста воспитанников и подробности чрезвычайного происшествия в военно-морском учебном заведении. Контингенту воспитанников и широкой публике тогда преподносилась довольно наивная версия случившегося. В книге Н. Коргуева «Обзор преобразований Морского кадетского корпуса с 1852 года» (СПб., 1897) по этому поводу отмечалось: «Несмотря на бдительный надзор за воспитанниками, современная общественная язва успела проникнуть в стены училища, но, к счастью, обстоятельство это вовремя было открыто и не возымело печальных последствий. Начальству корпуса в 1871 году стало известно, что некоторые из воспитанников старшего курса посещают собрания кружка людей политически неблагонадежных. По расследованию дела оказалось, что, увлекаемые жаждой деятельности на предстоящем им морском поприще, некоторые из воспитанников старшего курса, ознакомясь книжным путем с естественными богатствами северного прибрежья России, предположили по выходе из училища составить общество для морских звериных промыслов на севере. Сведав об этом, враги общественного порядка задумали воспользоваться неопытностью и горячностью молодых людей и привлекли их в свои собрания, якобы преследующие одинаковые с ними задачи, обещая содействие и помощь в их благом намерении, а в действительности надеясь незаметно привлечь их к преступной деятельности. По доведении об этом до высочайшего сведения Государь Император, приняв во внимание полное сознание виновными своего заблуждения и искреннее их раскаяние, соизволил милостиво простить провинившихся воспитанников и повелел „вполне забыть их проступок“, так что память о печальном событии, случившемся в училище, сохранилась только в циркуляре Управляющего морским министерством, объявляющем по училищу о милостивом решении благодушного Монарха и предостерегающем воспитанников от подобных увлечений на будущее время».

Да, действительно, Александр II милостиво простил провинившихся воспитанников Морского училища, но одновременно с этим, строго предупредив начальника Морского ведомства и директора учебного заведения, приказал им принять срочные действенные меры по наведению в училище должного военного порядка, укреплению дисциплины и искоренению революционного духа, свободомыслия, демократических идей, опасных для устоев самодержавия.

Теперь не всякая добрая инициатива контр-адмирала Епанчина встречала поддержку министерских сановников, а некоторые из его прогрессивных реформ наталкивались на глухое непонимание и сопротивление. Не все его замыслы смогли претвориться в жизнь. Ему неоднократно приходилось из-за этого ссориться с высокопоставленными чинами министерства. Постепенно все прогрессивные мероприятия в училище пришлось не только приостановить, но под давлением Морского ведомства они в значительной степени были сведены на нет. Вновь стали насаждаться муштра и мелочная опека, воспитатели и преподаватели теперь поощряли наушничество и регулярно докладывали руководству о всяких подозрительных настроениях среди учащихся. В училище вновь возобновились обыски личных вещей. Воспитанникам категорически запрещалось иметь у себя какие-либо ящики или шкатулки, запирающиеся на ключ. Всем, без исключения, не разрешалось выходить в город в будние дни.

Уже в 1872 году в училище вновь учредили фельдфебельские и офицерские должности, в каждую роту назначался дежурный унтер-офицер. Уничтожалась прежняя система, основанная на ответственности самих кадетов за порядки в училищных стенах. Делалось все, чтобы вытравить из жизни воспитанников традиции корпусного братства. Прогрессивным веяниям в Морском училище пришел конец.

По свидетельству сына директора Морского училища, генерала Николая Алексеевича Епанчина, после раскрытия в 1872 году нелегального политического кружка воспитанников учебное заведение находилось под строжайшим контролем чиновников Морского ведомства, полиции, жандармерии и самого императора Александра II.

Николай Алексеевич вспоминал: «Весною 1800 года, в апреле, отец мой дежурил при Государе. Дежурство состояло из трех лиц: генерал-адъютанта, Свиты-генерала или адмирала и флигель-адъютанта; если полный состав дежурства в текущие сутки не был необходим, то Государь, приняв дежурных, оставлял на дежурстве только флигель-адъютанта, а остальных двух освобождал. На этот раз Государь, освободив генерал-адъютанта, сказал моему отцу, что просит его остаться на дежурстве. Около трех часов дня Государь вышел на крыльцо в сопровождении моего отца, и когда они сели в коляску, Его Величество велел кучеру ехать в Морское училище; таким образом, посещение училища Государем было совершено неожиданно. Все оказалось в порядке, и Государь был очень доволен; перед отъездом из училища Государь особенно милостиво благодарил моего отца и объявил ему, что освобождает его от дежурства. Не могу не сказать, что император Александр II относился к моему отцу в высшей степени благосклонно, ценя его службу педагога.

Отец мой был из числа тех, кто считал безусловно необходимым коренное преобразование Морского корпуса, и это важное дело совершалось при императоре Александре II под ближайшим руководством великого князя Константина Николаевича, бывшего тогда генерал-адмиралом и шефом Морского училища…»

В эти годы, по словам очевидцев, контр-адмиралу Епанчину пришлось руководить Училищем в условиях тяжкого и унизительного бремени недоброжелательного контроля властей, подозрительности, сплетен, интриг и клеветы со стороны многочисленных противников прогрессивных реформ.

Окруженный великосветскими недоброжелателями, адмирал, по мере своих сил и возможностей, продолжал совершенствовать дело подготовки морских офицеров для отечественного флота. Он разработал проект учреждения при Морском училище приготовительных классов. Алексей Павлович лично подготовил полный комплект необходимой документации – правила приема и программу обучения кандидатов в училище. Проект с пристрастием обсудили и одобрили все члены Комитета Морских учебных заведений и 10 марта 1875 года документ высочайше утвердили.

Положением о приготовительных классах при Морском училище учреждались младшая и старшая группы. Абитуриенты сдавали обязательные вступительные приемные экзамены. Сыновья лиц, служивших во флоте или в Морском ведомстве, имели определенные преимущества при зачислении в приготовительные классы. Это, по мнению А.П. Епанчина, должно было содействовать сохранению старых морских династий и известных флотских фамилий.

В приготовительные классы Морского училища принимали мальчиков в возрасте от 12 до 14 лет – в младшие классы и от 13 до 15 лет – в старшие. В каждый из двух классов набирали 40 человек. Из них была сформирована 5-я рота воспитанников Морского училища, которая размещалась в отдельном помещении, специально отведенном для этой категории воспитанников. В связи с организацией роты штат училища увеличили на 9 человек (командир роты, три старших офицера и один младший – командиры отделений, фельдшер и три каптенармуса).

Воспитанники приготовительного класса обеспечивались форменной одеждой, аналогичной форме воспитанников Морского училища, но без нашивок на погонах и без петлиц. Им также не полагалось личное оружие. Первый прием воспитанников в приготовительные классы провели в 1875 году.

За 11 лет руководства Морским училищем А.П. Епанчин все-таки сумел коренным образом переработать учебные программы и четко регламентировать распределение времени практических и лекционных занятий. Он подготовил и издал принципиально новые учебники и методические пособия по основным предметам, предусмотренным программой училища.

По инициативе Алексея Павловича в зимнее время кроме обычных, практиковавшихся ранее занятий по артиллерии – на учебной батарее, по судостроению – на плазе и разборных моделях, по навигации – на специальной учебной платформе, по морской практике – на модели брига «Наварин» для воспитанников проводились дополнительные внеклассные практические занятия и лекции по современной нарезной и скорострельной артиллерии, по эксплуатации и устройству круглых судов («поповок»), по морской географии и военной статистике, по совершенствованию знаний иностранных языков. За успехи в освоении иностранных языков воспитанники поощрялись ценными подарками – прекрасными изданиями иностранных книг.

Для совершенствования знаний и практических навыков воспитанников в деле корабельной архитектуры по распоряжению контр-адмирала Епанчина в училище организовали также своеобразный судомодельный кружок. Учащимся разрешалось в столовой зале производить постройку шлюпок, палубных ботиков и пятивесельных гичек. Часть средств на их постройку выделялась директором Морского училища, а часть вносилась вскладчину воспитанниками, участвовавшими в постройке малых судов.

А.П. Епанчин способствовал развитию художественного и музыкального воспитания учащихся. По его распоряжению, начиная с 1871 года, в Морском училище ввели регулярные занятия музыкой. Овладевшим ее основами в учебном заведении специально выделили несколько комнат для индивидуальных музыкальных занятий. Каждую комнату оборудовали роялями и нотными шкафами. Для проведения общих музыкальных уроков в училище специально пригласили опытного преподавателя музыки и пения (даже сочинявшего пьесы для фортепьяно и вокальные произведения).

Начиная с 1875 года в учебном заведении впервые ввели уроки светского пения, а в следующем году в расписание официально включили обучение всех воспитанников церковному пению. Их успехи в музыке и пении превзошли ожидания директора. Они оказались столь значительными, что вскоре юноши стали выступать и давать публичные концерты для гостей Морского училища.

В 1876 году для учащихся, имевших способности к живописи и увлекавшихся рисованием, организовали факультативные занятия под руководством опытного художника.

Кроме педагогической работы, А.П. Епанчину приходилось заниматься и разнообразной хозяйственной деятельностью. По его распоряжению капитально отремонтировали комнаты для размещения воспитанников 5-й роты приготовительных классов, в подвальном этаже основного здания – временные помещения для проживания нижних чинов. В 1879 году завершилось строительство новой двухэтажной казармы на территории, принадлежащей училищу.

В годы директорства А.П. Епанчина произошло важное историческое событие. В 1877 году по его инициативе при Морском училище учредили Николаевскую Морскую академию. В день ее открытия контр-адмирал А.П. Епанчин, являвшийся одновременно и директором Николаевской Морской академии, получил высочайшую грамоту, подписанную Александром II.

В грамоте говорилось: «Ныне исполнилось пятьдесят лет со дня основания блаженной памяти Родителем Нашим Императором Николаем Павловичем при бывшем Морском кадетском корпусе офицерского класса, преобразованного Нами в 1862 году в Морской академический курс.

В память незабвенного Основателя этого высшего морского учебного заведения и также во уважение пользы, принесенной службою его воспитанников, Мы повелеваем Морской академический курс наименовать Николаевскою Морскою академиею и для большего преуспения оной назначили Почетным Президентом Академии любезнейшего Брата Нашего Великого Князя Константина Николаевича.

Мы уверены, что в сознании такового Нашего благоволения Николаевская Морская академия усугубит свои усилия к поддержанию морского образования на высоте современных научных требований и постарается взращивать в сердцах воспитанников академии ту присущую русским морякам доблесть, которая сделает их достойными преемниками героев брига „Меркурий“, Наварина, Синопа и Севастополя».

В день основания Николаевской Морской академии назначенного ее начальником контр-адмирала Епанчина высочайшим указом включили в Свиту Его Императорского Величества.

Таким обрязом, в тяжелейший период 80-х годов XIX века в условиях начатого функционерами партии «Народная воля» террора, злобной клеветы и интриг противников прогрессивных реформ морского образования контр-адмирал А.П. Епанчин сумел сохранить лучшие корпусные традиции и внедрить в практику преподавания целый ряд важных реформ и преобразований в деле подготовки офицеров флота.

Период буржуазных реформ в России вскоре сменился реакцией Александра III и К.П. Победоносцева. Руководству государства показался слишком радикальным и предосудительным даже умеренный либерализм шефа Морского училища, главы Морского ведомства, генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича. Принадлежность к царской семье не избавила его от яростных и открытых нападок со стороны консерваторов и противников его политики по развитию военно-морских сил России.

Противники проводимых генерал-адмиралом реформ не только постоянно ворчали и сплетничали по его поводу, но и бессовестно клеветали на него. Константина Николаевича считали чуть ли не государственным преступником: говорили, что он, будущий наместник Польши, намеревался провозгласить себя польским королем, что будто бы уже была готова корона…

Когда 5 февраля 1880 года в Зимнем дворце произошел взрыв, в результате чего пострадал караул лейб-гвардии Финляндского полка, то пошла злобная клевета, что великий князь, осведомленный об этом покушении, специально в этот день уехал в Кронштадт, где в случае смерти Александра II при содействии флота объявил бы себя императором.

Генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич принадлежит к числу видных государственных деятелей России второй половины XIX века. Современный читатель знает о нем немного. Его имя известно у нас лишь очень узкому кругу историков флота да знатокам-библиофилам. Между тем это был человек неординарный, немало сделавший для развития Российского государства и реформирования его военно-морских сил. Весьма полезными для воспитания нашего морского юношества окажутся сведения из жизни генерал-адмирала русского флота Константина Николаевича, ибо его дела и рассуждения о воинских традициях, офицерской чести, о военно-морских силах страны и теперь звучат весьма современно и вполне созвучны с нашими сегодняшними понятиями о реформе флота и его укреплении.

Сын императора Николая I и младший брат наследника престола Александра Николаевича, великий князь Константин Николаевич родился в 1827 году. Сентябрьским утром гром пушечных залпов ворвался в рассветную тишину столицы, извещая ее жителей о рождении в императорской семье второго сына, названного Константином. Младший брат будущего императора Александра II с рождения предназначался к морской службе. В 4 года он получил звание генерал-адмирала и стал шефом Гвардейского экипажа.

Воспитание мальчика и его подготовка к морской службе проходили под присмотром опытных русских флотоводцев, среди которых главным учителем великого князя являлся знаменитый мореплаватель Ф.П. Литке.

Надзор за учением являлся довольно суровым и жестким. Николай I требовал особой взыскательности от преподавателей юного генерал-адмирала. Также как в Морском кадетском корпусе, день великого князя начинался в 6 часов утра: уроки, гимнастика, фехтование, верховая езда, маршировка, обучение музыке. Император лично контролировал процесс обучения сына и строго спрашивал за малейшие недочеты в освоении сложных морских дисциплин. В 7 лет Константина Николаевича произвели в мичманы, и он стал участвовать в регулярных плаваниях, выполнять весь объем повседневных работ на военном корабле. Высокое происхождение не освобождало великого князя от постоянных проверок знаний и периодических экзаменов, наоборот, все они становились особенно трудными. Вспоминая последние экзамены в 1844 году, Константин Николаевич писал: «Эти три недели были для меня тяжким временем… Всякий раз перед каждым экзаменом я становился на колени у образов и молил усердно Бога, чтоб он меня не оставил в это время…»

Во главе экзаменационной комиссии всегда находился строгий отец, а экзаменаторами обычно назначались опытные боевые моряки – князь А С. Меншиков, адмиралы А С. Грейг, И.Ф. Крузенштерн, статский советник Д.Н. Блудов и другие морские специалисты.

После успешного окончания экзаменов Ф.П. Литке отмечал, что «присутствующие были удивлены, а государь – чрезвычайно доволен».

Отец постоянно наставлял сына: «Помни всегда, на что ты готовиться должен, превознемогай лень, взбалмошность и не теряй драгоценного времени твоей молодости, дабы вовремя поспеть на службу зрелым духом и сердцем и умом».

Заканчивалась Крымская война. Зарево пожара в Севастополе зловеще отражалось в безмолвной бухте, где русские моряки затопили свои легендарные корабли. Черноморского флота, овеянного знаменитыми сражениями и великими победами, больше не существовало.

Незадолго до трагедии Севастополя император назначил Константина Николаевича управляющим флотом и Морским ведомством. Старая эпоха и ее флот уходили в историю. Александр II поставил перед младшим братом нелегкую задачу: «Россия должна быть первоклассною морскою державою…» Генерал-адмирал понимал это и в 1857 году записал в дневнике: «Мне предоставлено доверие Государя создать России флот, ибо нет у нас флота… Первая обязанность наша должна состоять в том, чтобы отбросить всякое личное славолюбие и сказать, что наша жизнь должна пройти в скромном, неблестящем труде, не в подвигах, но в работе для будущего».

Период управления Константином Николаевичем Морским ведомством проходил в сложную эпоху технической революции. На смену парусному флоту приходил паровой. Деревянные фрегаты заменялись броненосными стальными военными судами. Шло повсеместное техническое переоснащение русского флота, и великий князь находился в эпицентре этих исторических событий.

Столичные средства массовой информации – газеты и иллюстрированные еженедельные журналы, освещающие вопросы политики и современной жизни, в эти годы регулярно оповещали читателей о закладке и спуске на воду мощных военных кораблей, предназначенных для императорского военно-морского флота.

Петербуржцы узнавали из газет, что «…весною будет положено начало в Черном море боевому флоту. Предполагается спуск трех броненосцев. На обшивание их затем бронями потребуется около двух лет».

Или: «Под председательством великого князя Константина Николаевича рассматривается в Государственном совете проект нового положения о военных и казенных заготовлениях. Морское министерство командировало механиков и корабельных инженеров за границу присутствовать при постройках новых судов, заказанных в Англии, Швеции, Дании, Франции и Германии».

С огромной радостью и гордостью обыватели узнавали, что «спуск броненосных кораблей в Николаеве обставлен будет особой торжественностью. Торжество состоится в присутствии до полутора тысяч приглашенных административных лиц. Суда уже совершенно окончены. По весу, толщине брони и силе артиллерии они не только превосходят все суда русского флота, но почти и наиболее могущественные в мире английские и итальянские броненосцы. Работы шли днем и ночью при электрическом освещении».

По вечерам, за общим столом, глава семейства обычно вслух читал своим домочадцам любимый иллюстрированный журнал «Нива», который также публиковал сведения об успехах возрождения отечественного флота: «Летом 1886 года с верфи Нового Адмиралтейства в СПб. состоится спуск миноноски, начатой в прошлом году. Миноноска эта из стали». Или: «Для присутствия на торжестве спуска в Севастополе броненосцев приглашены туда восемь адмиралов, защитников Севастополя в Крымскую войну.

На верфи Балтийского завода строится новый броненосец. Длина его 378 футов, ширина 50 футов, сила механизма 8000 паровых лошадей, вес стали 150 000 пудов и скорость хода 30 верст в час (17 узл.), броня толщиной 6 дюймов, вооружен будет броненосец 8 и 6-дюймовыми нарезными орудиями».

В свободное от занятий время воспитанники Морского училища возбужденно обсуждали газетные новости: «На Балтийском судостроительном заводе готовятся к торжественному спуску минного крейсера, Лейтенант Ильин“. В палатке будут в день спуска выставлены чертежи и модель нового крейсера, механизм для него изготовляется за границею».

Гардемарины выпускного курса по секрету, доверительно информировали кадетов, что вскоре будет заложен на верфи Галерного островка броненосный корабль «Император Николай I». Его будут строить по типу броненосца «Император Александр II». Корпус броненосца будет стальной, из мягкой стали Сименса и Мартена. Его обошьют толстой броней, достигающей местами 14 дюймов толщины.

И действительно, 12 июля 1886 года сводную роту воспитанников Морского училища построили вместе с матросами Гвардейского экипажа вблизи эллинга Балтийского завода. В этот день при высочайшем присутствии состоялся спуск на воду линейного крейсера «Лейтенант Ильин». Торжество совпало с днем закладки двух новых броненосцев: «Император Николай I» и «Память Азова».

По свидетельству очевидцев «ко дню знаменательного торжества эллинг Балтийского завода был изящно декорирован флагами, гигантскими арматурами, древнерусскими щитами и вензелевыми изображениями императора и императрицы. Массы народа собрались по обе стороны величественного эллинга, на котором красовался, среди разнообразных флагов, готовый к спуску на воду минный крейсер „Лейтенант Ильин“. Нева была переполнена множеством частных пароходов, шлюпками и яликами, среди которых величаво стояли военные суда, присланные для участия в торжестве. Их Императорские Величества изволили переправиться на паровом катере через Неву к месту закладки полуброненосного фрегата „Память Азова“, строящегося на эллинге, соседнем с эллингом, на котором стоял крейсер, Лейтенант Ильин“.

После торжественной закладки фрегата император изволил подняться на минный крейсер, изящно красовавшийся на подпорах. По осмотре крейсера Императорское Величество перешли на приготовленные для высочайших особ почетные места. Государь дал приказание приступить к спуску крейсера на воду.

Немедленно застучали топоры, подпорки начали падать одна за другой, и освобожденное детище русского флота тронулось, наконец, по наклонной плоскости эллинга. Раздалась команда, послышались торжественные звуки русского гимна. Все обнажили головы и следили за постоянно возрастающим движением крейсера. Корма крейсера погрузилась в воду. Крики „ура“ сливались с громом пушечной пальбы, произведенной с военных судов в честь новорожденного детища русского флота.

Минный крейсер, Лейтенант Ильин“ являл собою последнее слово кораблестроения. Его длина составляла 230 футов, ширина 24, водоизмещение 600 тонн, при котором он может взять запас топлива, достаточного для 3000 миль среднего хода. Чертежи крейсера разработали русские инженеры. Его машины были заказаны в Англии на заводе Хоторн Лесли и К°. Лейтенанту Ильину, в честь коего был назван крейсер, Россия обязана славным поражением сильного турецкого флота при Чесме».

Занимаясь реорганизацией и строительством военного флота нового поколения, генерал-адмирал и великий князь Константин Николаевич полностью отдавал себе отчет в том, что вводимые в строй боевые суда, оснащение сложной новой техникой и вооружением, потребуют компетентных и опытных морских офицеров. Поэтому наряду с решением организационно-технических задач генерал-адмирал одновременно проводил реформу учебных военно-морских заведений.

Политик с государственными взглядами, великий князь рассматривал деятельность флотских учреждений как составную часть реформирования общего российского механизма. Морское ведомство при нем стало центром прогрессивных реформ и неслучайно называлось в те годы «Министерством прогресса». Жизнь настоятельно требовала реформ, и Морское ведомство шло в этих делах впереди других институтов власти.

В 1865 году Константин Николаевич становится председателем Государственного совета. На его заседаниях он продолжает занимать ведущие позиции, сплачивая вокруг себя сторонников дальнейшего продвижения России по пути прогрессивных реформ. Однако террористическая деятельность народовольцев и убийство ими Александра II надолго приостановили развивавшийся прогрессивный путь государственных реформ в стране. Оживились явные и скрытые противники реформ. Теперь они открыто критиковали всех российских реформаторов, а их лидера – великого князя Константина Николаевича обвиняли в гибели царя-освободителя, считая генерал-адмирала «главным виновником всех ненавистных либеральных мер и узаконений прошлого царствования». Реакция перешла в наступление.

Сын генерал-адмирала, великий князь Константин Константинович, позже рассказывал сыну начальника Морского училища Николаю Алексеевичу Епанчину о том, что «подозрения против его отца зашли так далеко, что после убийства императора Александра II 1 марта 1881 года тогдашний петербургский градоначальник Н.М. Баранов – бывший моряк, личный враг его отца, приказал под видом канализационных работ провести вокруг Мраморного дворца глубокую канаву. Это было сделано потому, что будто бы из Мраморного дворца в Зимний был проведен провод для производства взрыва. Говорили еще, что Константин Николаевич наживался за счет сметы Морского ведомства; рассказывали, что когда однажды Константин Николаевич был в гостях у цесаревича Александра Александровича и цесаревны Марии Федоровны, маленький великий князь Николай Александрович, будущий император Николай II, сидя на коленях у деда, просил показать ему флот. Константин Николаевич ответил внуку, что весной он возьмет его в Кронштадт и там ему покажет флот, а теперь, зимою, это невозможно. На это внук настойчиво просил показать флот тотчас же, и на слова деда, что это теперь невозможно, внук сказал: „Отчего невозможно, папа говорит, что у тебя флот в кармане“…»

При воцарении на российском троне императора Александра III великий князь Константин Николаевич был сразу же отстранен от всех государственных постов. Генерал-фельдмаршал, профессор Военной академии и военный реформатор Д.А. Милютин за несколько дней до этих печальных событий подробно записал разговор с великим князем: «Теперь же, сказал он мне, человек самого себя уважающий, не может здесь оставаться». 13 июля 1881 года последовал высочайший указ об увольнении великого князя от управления флотом и Морским ведомством, от должности председателя Государственного совета. Опальный генерал-адмирал удалился в поместье Ореанда в Крыму. Вместо него главой Морского ведомства назначили брата Александра III – великого князя Алексея Александровича, личность, по оценкам современников, весьма посредственную, но полностью разделявшего критику противников реформ в адрес своего дяди Константина Николаевича. Высочайшим постановлением нового императора великий князь Алексей Александрович с правами генерал-адмирала принял также нелегкие обязанности Главного начальника флота и Морского ведомства.

Все прекрасно понимали, что новый руководитель делами флота абсолютно не соответствует занимаемой должности, и откровенно высказывались по этому поводу в кругу авторитетных специалистов и заслуженных моряков.

По должности начальника Николаевской Морской академии и Морского училища контр-адмирал А.П. Епанчин незадолго до своей отставки на традиционной служебной аудиенции доложил новому генерал-адмиралу о состоянии дел в учебных заведениях и задачах по совершенствованию учебно-воспитательной работы с учащимися и слушателями. Привыкший к деловому и серьезному обсуждению его отчетных докладов в присутствии великого князя Константина Николаевича, адмирал Епанчин крайне удивился реакции новоиспеченного руководителя, его крайне несерьезному и непрофессиональному отношению к служебному докладу.

Сообщая генерал-адмиралу о положении дел в Николаевской Морской академии, Епанчин упомянул об успехах офицеров, проходивших курс в высшем военно-морском учебном заведении. Он продемонстрировал великому князю три списка: первый содержал фамилии офицеров, удовлетворительно осваивавших учебную программу Морской академии; во втором находились слушатели, о которых Конференция академии, согласно уставу, ходатайствовала перед великим князем об оказании им некоторого снисхождения; и, наконец, третий список офицеров состоял из слушателей, подлежавших, в соответствии с высочайше утвержденным уставом, отчислению из Морской академии.

Принимая деловой рапорт начальника военно-морских учебных заведений, великий князь Алексей Александрович слушал невнимательно и явно тяготился затянувшейся официальной беседой. Он несколько оживился при оглашении списка офицеров, предназначенных к отчислению из Морской академии. Он, как шеф этого высшего учебного заведения, утверждал это решение и подписывал его. Однако, прервав внезапно доклад Епанчина, великий князь с недоумением взглянул на контр-адмирала и спросил: «Что можно сделать, чтобы не отчислять их из академии?» Получив отрицательный ответ, генерал-адмирал весело улыбнулся и с присущим ему чувством юмора медленно произнес: «Алексей Павлович, ведь мы с вами не авгуры; будем говорить откровенно, неужели из-за того, что эти офицеры не имеют установленных баллов, их надо отчислять из академии? Вот я никаких этих девиаций, навигаций и прочего не знаю, а я генерал-адмирал!»

«Научно обоснованный» довод нового главы Морского ведомства в буквальном смысле потряс главу военно-морских учебных заведений. После подобных «веских» аргументов спорить было бесполезно. На этом аудиенция и завершилась. Улыбаясь на прощание Епанчину, генерал-адмирал заметил, что контр-адмирал явился на прием в полном соответствии с уставными правилами для аудиенции подобного уровня: в парадной форме и перчатках. Великий князь подошел к нему, дружески похлопал по плечу и изрек новую истину, дико прозвучавшую для старого кадрового военного моряка: «Оставьте это, Алексей Павлович, к чему эти китайские церемонии; вот я никогда не надеваю перчаток!»

Вскоре после этой «содержательной и деловой» беседы с новым генерал-адмиралом заслуженного педагога, награжденного всеми российскими орденами, до ордена Александра Невского включительно, контр-адмирала А.П. Епанчина уволили по состоянию здоровья с должности начальника Морского училища и Николаевской Морской академии.

Алексей Павлович умер в Санкт-Петербурге в 1913 году. Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. Разрушенный в советское время некрополь семьи Епанчиных по настоянию внука адмирала Э.А. Фальц-Фейна восстановлен командованием Ленинградской военно-морской базы.

В 1882 году, после отставки А.П. Епанчина и некоторого периода «безначалия», директором Морского училища и Николаевской Морской академии назначили контр-адмирала Д С. Арсеньева – флигель-адъютанта и воспитателя великих князей Сергея и Павла Александровичей. По свидетельству современников, эта кандидатура вызвала у большинства морских офицеров крайнее недоумение. Сын А.П. Епанчина, генерал Н.А. Епанчин, полностью с ними солидарен: «…это был типичный придворный, в отрицательном смысле слова – спина гуттаперчевая, душа лакейская, ум пустой…»

Начав службу во флоте, Дмитрий Сергеевич открыл себе путь к придворной карьере женитьбой на дочери убитого на охоте егермейстера В.Я. Скарятина, человека невероятно богатого и тщеславного. Правда, вершиной тщеславия бывшего столичного гражданского губернатора и страстного охотника была мечта стать егермейстером Двора Его Величества.

В 1868 году заветная мечта богатого орловского помещика наконец осуществилась. Его назначили егермейстером царского двора. В декабре 1870 года во время охоты в районе Малой Вишеры, когда стрелки уже покидали отведенные им места, В.Я. Скарятина убили выстрелом в спину. Выстрел, произведенный графом П.К. Ферзеном, посчитали случайным. В это можно бы и поверить, если бы не одно обстоятельство: на время отпуска Ферзена, заведовавшего царской охотой, временно назначили Скарятина. Когда же законный егермейстер возвратился из отпуска, то император, должным образом оценивший охотничьи таланты Владимира Яковлевича, решил его оставить на должности царского охотоведа. Граф Ферзен вынужден был отправиться в отставку. Вскоре после этого решения и прозвучал тот роковой выстрел…

Смерть Скарятина произвела тяжкое впечатление на императора Александра II. В женитьбе Арсеньева на дочери своего егермейстера царь тогда увидел рыцарский поступок со стороны морского офицера и поручил ему воспитание своих сыновей.

Сменивший контр-адмирала А.П. Епанчина на посту начальника Морского училища и Николаевской Морской академии контр-адмирал Д.С. Арсеньев полностью соответствовал духу требований нового руководства страны и Морского ведомства.

Вступив в должность, новый директор прежде всего ориентировался на внешнюю, показную сторону работы учебного заведения. Он сразу же ввел в учебное расписание целый ряд обязательных внеклассных дополнительных предметов, в результате чего резко сократилось время, отведенное ранее для самостоятельной подготовки воспитанников. Кроме того, искусно изменив существовавшую в училище систему оценки знаний воспитанников и слушателей академии, Арсеньев без особого труда сумел добиться более высокого среднего балла успеваемости, за что удостоился высочайшей благодарности и награды.

Что же за человек был Дмитрий Сергеевич Арсеньев? Русский эмигрант, бывший контр-адмирал императорского флота Борис Петрович Дудоров в своей книге «Адмирал Непенин» приводит интересные сведения о годах учебы кадета Адриана Непенина в Морском училище под началом Д.С. Арсеньева.

Мальчиком Непенин с большим трудом воспринимал строгую корпусную дисциплину. К тому же в нем, несомненно, говорила кровь его далеких свободолюбивых предков, не мирившихся с подавлением личности и глубоко возмущавшихся всякой несправедливостью. Воспитанник открыто бунтовал против корпусного произвола, постоянно находился в оппозиции к начальству, за что его 7 раз собирались выгонять из училища.

Адриан часто жаловался отцу на несправедливость училищного начальства. Автор биографической повести об адмирале-мученике отмечал, что «…это не было лишь одним капризом балованного мальчика, если сопоставить его „бунтарство“ с атмосферой, которая действительно царила в стенах училища во времена директора адмирала Арсеньева.

Свиты Его Величества контр-адмирал Д.С. Арсеньев был типичным представителем „придворного“. В его глазах происхождение, положение в свете и на служебной лестнице отца и родственников кадета являлось высшей меркой его оценки. Главное внимание обращалось на светское воспитание. Хорошее знание французского языка было главной заслугой. Обладавшему этими данными многое легко сходило с рук. На лишенного же их нередко обрушивалась вся строгость директора. Можно было неважно учиться, но было совершенно недопустимо не иметь хороших манер.

При отличном подборе преподавателей – заслуга прекрасного инспектора классов П.П. Вальронда – офицерский состав воспитателей в значительном большинстве не соответствовал своему назначению, особенно в младших ротах. Главной причиной этого являлась сама организация воспитательного дела в годы правления контр-адмирала Арсеньева».

И действительно, в Морском училище, по примеру юнкерских военных учебных заведений, существовал тогда лишь институт «дежурных» ротных офицеров-воспитателей и ротных командиров, через их руки ежедневно проходили каждый раз новые контингенты воспитанников. При этом большинство офицеров-воспитателей из-за недостаточного денежного содержания вынуждены были дополнительно заниматься преподавательской работой, отвлекавшей их от основной профессиональной деятельности по индивидуальной работе с учащимися.

Один из современников вспоминал, что «…многие из этих дежурных офицеров-воспитателей поступали на службу в Морское училище не по призванию, а лишь из желания жить в Санкт-Петербурге, или, что еще хуже, из-за нелюбви к морю. Чуткая к фальши молодежь это быстро понимала и теряла к таким морским офицерам всякий интерес и уважение».

Зато с какой искренней любовью воспитанники училища относились к своим наставникам, офицерам кораблей практической учебной эскадры. Сколько полезной и важной информации кадеты получали от них за короткий период летних плаваний! Как правило, на учебных судах между воспитанниками и строевыми офицерами всегда завязывались добрые и доверительные отношения. В таких офицеров кадеты верили, уважали их, считая своими главными учителями морского дела. Дежурные же корпусные офицеры-воспитатели, являясь прежде всего основной дисциплинарной властью, чаще всего представлялись воспитанникам своего рода врагами, против коих они нередко боролись и даже периодически «бунтовали».

Кроме того, само собой подразумевалось, что дорожившие своей береговой службой офицеры-воспитатели всегда являлись послушным орудием в руках светского льва, коим являлся директор Морского училища Д.С. Арсеньев. Большинство из них всячески старались угодить ему и выполнить любые его распоряжения, даже если таковые противоречили главным мотивам и целям подготовки будущих офицеров флота.

Вспоминая много лет спустя о днях своего пребывания в стенах Морского училища, офицеры В.В. Яковлев и В.В. Романов также отмечали, что «адмирал Д.С. Арсеньев был светский, придворный человек и воспитанники, любившие и уважавшие большинство своих начальников, относились к нему с оттенком благодушной насмешки. Они сразу же дали ему весьма непочтительное прозвище». У мальчиков, мечтавших сделаться «морскими волками», не мог пользоваться престижем почти не плававший директор. Злая кадетская муза в довольно саркастической форме высказала общее мнение воспитанников о новом начальнике в своеобразной эпиграмме:

Знаменитый русский и советский кораблестроитель, механик и математик, академик Алексей Николаевич Крылов в 1884 году также окончил Морское училище, а в 1890 году – Николаевскую Морскую академию.

В книге «Мои воспоминания» Алексей Николаевич писал, что «начальником училища до 1882 года был Свиты Его Величества контр-адмирал Алексей Павлович Епанчин, который почти всю свою службу провел в Морском училище, сперва как преподаватель математики и морских наук, затем долгое время был инспектором классов и с 1876 года начальником училища. В общем воспитанники его любили, прозвище ему было „папаша“, он был доступен и часто прощал проступки, в особенности хорошо учившимся.

С осени 1882 года начальником училища был назначен контр-адмирал Свиты Его Величества Д.С. Арсеньев. Ему было предписано истребить в Морском училище дух „превратного толкования“, и он решил, что самый простой и верный способ – это истребить всякое толкование.

Достиг он этого следующим образом: чуть ли не со времен Крузенштерна велась и продолжалась при Епанчине своеобразная постановка учебного дела и распределение дня:

Время от 7 до 9 часов было практически также свободное, номинально оно предназначалось для „приготовления уроков“, т. е. надо было сидеть у своей конторки и не разговаривать, а заниматься чем угодно, не мешая другим, хотя бы решая шахматные задачи, чтением любой книги или журнала. Это обилие свободного времени, не раздробленного на мелкие промежутки и не занятого чем-нибудь обязательным, способствовало развитию самодеятельности и самообразования. Поэтому громадное большинство занималось по своему желанию тем, что каждого в отдельности интересовало: многие изучали историю, особенно военно-морскую, читали описания плаваний и путешествий, литературные произведения, занимались модельным делом или постройкой шлюпок и т. п. Я лично заинтересовался математикой, изучая университетские курсы, далеко выходящие за пределы училищной программы…

Общее направление преподавания при Епанчине соответствовало принципу: „Как можно меньше учить, как можно больше учиться самим“

Арсеньева, который большую часть своей службы провел при дворе, воспитанники считали придворным шаркуном, особенно после того, когда он громогласно заявил во всеуслышание, что главным предметом в училище будут танцы. Он сам приходил на уроки танцев и показывал, как надо держать даму в вальсе, и несколько раз с избранным им воспитанником, кружась, обходил весь аванзал, где обычно проходили уроки.

Сравнение Епанчина с Арсеньевым было не в пользу второго. Епанчин часто заходил в классы на уроки математики, навигации, астрономии, предлагал вопросы, иногда давал пояснения, и мы видели, что он отлично владеет этими предметами. Но танцы – адмиральское ли это дело!?

Новый директор для истребления всех „превратных толкований“ изменил расписание так, чтобы не было длинных промежутков, и чтобы воспитанники не имели свободы для самостоятельных занятий или самостоятельного чтения. Этого он достиг, введя разные внеклассные занятия с небольшими промежутками между ними и введя ежедневно не три, а четыре урока».

Кроме вышеуказанных «реформ» новый начальник Морского училища контр-адмирал Арсеньев не забывал и о наказаниях, применявшихся теперь к нарушителям правил «доброго порядка, всяких мелких и крупных проступков». За мелкие шалости и беспорядки в младших ротах применялись дисциплинарные стоянки «у стола» на полчаса или на один час. Подобный вид наказаний был в основном прерогативой унтер-офицеров. По их приказу нарушитель порядка и дисциплины являлся к дежурному офицеру и четко докладывал, кто и на какое время поставлен «к столу». Иногда у стола дежурного офицера выстраивалась внушительная шеренга провинившихся. Подобное наказание неукоснительно выполнялось, но никуда не записывалось и каких-либо серьезных последствий не имело. Однако если дежурный офицер подавал служебную записку руководству, то проступок кадета уже заносился в штрафной журнал, а копия документа направлялась ротному командиру, что обычно всегда было чревато более серьезными последствиями: карцером, оставлением без отпуска на субботу или на субботу и воскресенье.

Каждую субботу в ротах подводился итог дисциплинарным взысканиям за неделю. За неудовлетворительный балл, ниже 6, воспитанники лишались увольнения в город. За дурное поведение или дисциплинарное удаление из класса воспитанник мог лишиться нескольких увольнений. Кроме того, за сам факт удаления из класса преподавателем воспитанник отправлялся в небольшой круглый зал училища с фигурным паркетом, изображающим картушку компаса, где стоял «на румбе» до конца урока.

За более серьезные дисциплинарные нарушения воспитанники подвергались аресту с пребыванием в карцере. Подобные нарушения дисциплины могли заканчиваться и более суровыми унизительными наказаниями. По приказу директора с кадета или гардемарина на неопределенное время на общем построении снимались погоны или гардемаринские якоря. До тех же пор, пока особым приказом начальника училища погоны или якоря не возвращались воспитаннику, наказанный лишался увольнений в город и ходил в последних рядах ротного строя.

Редко, но такие случаи отмечались во времена правления училищем контр-адмирала Арсеньева, провинившиеся за дисциплинарное нарушение подлежали разжалованию (лишались унтер-офицерских и даже фельдфебельских нашивок).

В эпоху технической революции и перехода от парусных судов к паровым, электричеству и скорострельной корабельной артиллерии, требовалась коренная реорганизация учебно-воспитательной работы. Однако подобные дела были не по плечу адмиралу Арсеньеву. В одном мнение офицеров и выпускников совпадало – если арсеньевская эпоха и дала флоту большое число блестящих и образованных офицеров, то этим чудом флот обязан не мудрому руководству контр-адмирала Арсеньева, а старым стенам корпуса. Все, кто прошел через Морское училище, знают, что это значит. Это – тот дух, те традиции, та любовь к морской службе, к морю, передаваемые от поколения к поколению от своих унтер-офицеров, от преподавателей и воспитателей, капля по капле внедрявшиеся в них с детских лет.

И еще одна небезынтересная подробность о начальнике Морского училища, не прибавлявшая ему авторитета. Когда Дмитрий Сергеевич с семьей переехал в служебную квартиру при училище, то его дети не бывали в корпусной церкви из-за боязни жены Арсеньева заразить их от присутствовавших там воспитанников. Даже Святое причастие они принимали не в церкви, а у себя на квартире, куда обычно приходил настоятель церкви со святыми дарами. Страх заразы был настолько велик, что супруга адмирала до причащения опускала лжицу в дезинфекционный раствор и только после этого разрешала совершить таинство.

Об этом неоднократно рассказывал сыну бывшего директора училища А.П. Епанчина настоятель корпусной церкви протоиерей Капитон Васильевич Белянский.

Страх перед инфекционными заболеваниями у дочери бывшего царского егермейстера был настолько велик, что Арсеньеву по настоятельной просьбе жены пришлось специально построить на 15–й линии Васильевского острова дом и разместить в нем инфекционный лазарет для больных воспитанников.

Контр-адмирал оказался большим сибаритом. Вставал довольно поздно и лишь с трех часов приступал к работе в директорском кабинете. В обращениях к воспитанникам Дмитрий Сергеевич постоянно напоминал им, что для успеха в жизни необходимо, прежде всего, иметь изящные манеры и уметь хорошо танцевать. Отдавая предпочтение танцам и светским манерам, начальник училища к иным предметам относился довольно равнодушно, если не сказать пренебрежительно.

По поводу назначения Арсеньева директором Морского училища адмирал Дмитрий Захарович Головачев в разговоре с коллегами довольно язвительно замечал, что «новый начальник имел под своим ведением двух великих князей и двух придворных лакеев и поэтому ему дали воспитывать 700 кадет».

Однако, невзирая на весьма отрицательные качества и явный непрофессионализм, Д.С. Арсеньев оставался в должности директора учебного заведения 14 лет, неоднократно награждался орденами, а в 1896 году, по случаю коронации императора Николая II, его пожаловали генерал-адъютантом и произвели в вице-адмиралы.

Кстати, сразу же после назначения Арсеньева директором Морского училища (в 1882 г.), высочайшим распоряжением из подразделения старших кадетов вновь сформировали 1-ю гардемаринскую роту. С этого периода из штатного списка чинов флота вывели воинское звание гардемарин. Теперь при выпуске из Морского училища его воспитанникам снова присваивался первый офицерский чин мичмана.

Жизнь в Морском училище начиналась в 6 часов 30 минут утра. Горнист или барабанщик поочередно играли или били побудку. До 8 часов воспитанники успевали прибрать койки, умыться, привести себя в порядок, выполнить комплекс упражнений утренней гимнастики и позавтракать в столовой зале. С 8 часов начинались учебные занятия в классах, причем каждый урок продолжался полтора часа.

С 11 часов в училище проходили строевые и внеклассные занятия. В 13 часов в столовом зале для воспитанников начинался обед. Затем с 15 до 18 часов продолжались интенсивные классные занятия, после которых учащиеся ужинали и под присмотром офицеров-воспитателей готовили домашние задания. Перед отбоем для воспитанников в столовой зале устраивался вечерний чай.

В начале 90-х годов продолжительность классных уроков сократили до 1 часа. По распоряжению директора дважды в неделю, за обедом, играл на хорах вольнонаемный оркестр учебного заведения. В эти дни на сладкое обычно подавали кисель или иной десерт, к нему всегда прилагались серебряные ложки. Эти дни особенно нравились воспитанникам, так как обед обычно растягивался по времени. Приходилось ждать доклада гардемарина, дежурного по кухне, что серебро все сдано и пересчитано.

Обычно во время обеда на каждый общий стол обязательно ставили два серебряных жбана с замечательным корпусным квасом. Кормили в училище неплохо, но, по мнению учащихся, «недостаточно обильно». Поэтому большинство воспитанников после обеда посылали служителей из отставных матросов в лавочку за филипповскими пирожками, булками, колбасой и сыром. Закупка дополнительного питания проводилась вскладчину. «Дневальным матросам» за услуги платили 1 рубль в месяц.

По субботам уроки заканчивались в 11 часов. После их завершения на набережной Большой Невы обычно проходили батальонные учения, ими всегда командовал начальник строевой части генерал Большов или его заместитель – полковник Давыдов по прозвищу Василий. Для командующих строевыми учениями и их адъютантов из корпусного манежа специально приводили смирных лошадей, на которых они гарцевали перед выстроенными по ранжиру ротами воспитанников. Рассказывают, что однажды «Россинант» под тучным и неопытным полковником В.А. Давыдовым, чего-то испугавшись, понес неумелого кавалериста вдоль Николаевской набережной в направлении Горного института под дружный хохот кадетов и зевак, обычно собиравшихся в это время неподалеку от здания корпуса.

Любимцем воспитанников в то время являлся ротный командир капитан I ранга И.Г. Сарычев. Старый моряк, грозный с виду и грубоватый, он с нежностью заботился о своих питомцах – кадетах младшей роты. Сарычев считался лучшим знатоком морской практики, которую он с блеском преподавал гардемаринам в училище. Он же стал автором прекрасного учебника по этому важному предмету.

Учебной частью училища во времена контр-адмирала Арсеньева заведовал инспектор классов капитан I ранга П.П. Вальронд, дослужившийся в конце своей профессиональной деятельности до генерал-лейтенанта. Воспитанники наделили его прозвищем Бонза. Как правило, встречаясь в длинном классном коридоре с каким-либо учащимся, он всегда останавливался и тонким голосом спрашивал стоящего по стойке «смирно» кадета: «Фамилия?» Выслушав ответ, он поворачивался и важно шествовал далее. Небольшого роста, с длинной бородой «черномора», он считался прекрасным организатором учебно-воспитательной работы в училище. Не менее талантливым педагогом-воспитателем являлся и его заместитель – полковник Я.И. Павлинов, блестяще преподававший курс девиации. Именно эти два офицера сумели в тот сложный период собрать в Морском училище замечательный коллектив опытных преподавателей-профессионалов. Педагоги сумели подготовить для принципиально нового российского флота прекрасных морских офицеров. На выпускных экзаменах комиссия особо отметила прекрасные знания гардемаринов по предметам, относящимся к кораблевождению, астрономии, лоции, навигации, морской съемке.

В конце 80-х годов XIX века в училище работали будущие профессора с мировым именем – выпускники Морского кадетского корпуса – А.Н. Крылов и Ю.М. Шокальский; специалисты по кораблевождению Г.И. Шульгин, М.М. Беспятов, П.К. Бубнов; по девиации – Я.И. Павлинов и А.Н. Кудинович; по математике и теории корабля – В.М. Сухомель и А.М. Бригер; по артиллерии – И.А. Яцыно.

В эти же годы в Морском училище начал работать Н.Л. Кладо, который сумел блестяще организовать преподавание курса военно-морской истории, а впоследствии – тактики. По своим требованиям к учащимся педагоги, безусловно, отличались друг от друга, но среди них отсутствовали такие, кого бы выпускники впоследствии не вспоминали добрым словом и с чувством глубокой благодарности. Преподаватели любили Морское училище, своих воспитанников и всегда поддерживали с бывшими учениками теплые и доверительные отношения.

По инициативе инспектора классов П.П. Вальронда для желающих по вечерам факультативно читались лекции по истории и космографии. Один раз в неделю, также по вечерам, для кадетов в столовом зале проходили занятия по гимнастике на специальных машинах – тренажерах.

Как уже упоминалось, директором Арсеньевым в учебном заведении поощрялись танцы, для чего специально пригласили известного артиста балета Гельцера. На занятия он всегда являлся во фраке и белом галстуке. Его обычно сопровождал персональный аккомпаниатор-скрипач.

Традиционно, корабельные штурманы и артиллеристы в Морском кадетском корпусе и училище не готовились. Из его стен много лет подряд выпускались лишь вахтенные морские офицеры или вахтенные начальники. Профессии штурмана или корабельного артиллериста считались на военном судне «чернорабочими», недостойными для лиц дворянского происхождения.

Офицеры корпуса флотских штурманов и морской артиллерии готовились до этого в специальных морских училищах, набиравших воспитанников не только дворянского происхождения, но и разночинцев.

В отличие от элитных флотских офицеров, выпускников Морского училища, корабельным штурманам и артиллеристам ранее присваивались «сухопутные» чины: подпоручик, поручик, штабскапитан, капитан и т. д. Они продвигались по службе только в пределах своей узкой специальности и не могли в будущем стать командирами боевых кораблей или адмиралами.

Время и технический прогресс всегда расставляют все на свои места, рушат старые традиции и закоренелые понятия. К концу 70-х годов XIX века роль офицеров-специалистов значительно возросла и стала более очевидной. Теперь от познаний и опыта корабельных штурманов и артиллеристов во многом зависели исход военных операций флота и его безопасность.

В 1885 году морские корпуса флотских штурманов и морских артиллеристов были упразднены, а в учебных программах Морского училища появились новые дисциплины и программы штурманской подготовки, минною дела и корабельной артиллерии. В конце 80-х годов выпускников Морского училища стали назначать на корабли не только вахтенными начальниками, но и минными офицерами, корабельными штурманами и офицерами корабельной артиллерии.

Учебный год в Морском училище всегда начинался в середине сентября. После торжественного молебна в столовом зале контр-адмирал Арсеньев здоровался с ротами воспитанников и всегда отдельно приветствовал разношерстную толпу новичков, успешно прошедших тяжелые конкурсные экзамены. Им только 6 ноября, «по приобретению надлежащей выправки», выдавали форменную одежду.

Морское училище в те далекие годы пользовалось у подрастающего поколения огромной популярностью. Все мальчики мечтали поступить в это известное военно-морское высшее учебное заведение.

Будущий контр-адмирал императорского флота и контр-адмирал ВМФ СССР, известный специалист-минер доктор технических наук Петр Павлович Киткин родился и вырос в семье контр-адмирала в отставке П.А. Киткина, старого парусного моряка. С раннего детства мальчику нравились рассказы отца и его приятелей – старых адмиралов – о морской службе, об океанских плаваниях, штормах, защите Севастополя. Они впервые пробудили в нем страстное желание стать военным моряком. Особое впечатление производили рассказы друга отца – отставного контр-адмирала Ф.Ф. Ушакова, внучатого племянника знаменитого русского адмирала. Не менее интересными были воспоминания и отставного вице-адмирала Забудского.

В своих записках контр-адмирал П.П. Киткин вспоминал: «Бывало, за обедом начнет Ушаков, кадет старого морского корпуса, рассказывать случаи из жизни или о своей службе в Кронштадте или на Дальнем Востоке, разгорячится, вскочит, кричит, машет своими короткими ручками, пока отец не скажет: „Федюк, садись, что за кричанье!“ Старик сразу утихнет, поглядит кругом и сядет, но не надолго, – опять рассказ, и опять уже кричит.

Отставной моряк Забудский был человеком иного рода. Парусный моряк до мозга костей, он относился недоброжелательно к современному паровому флоту. „Самовары, утюги!“ – других названий для паровых кораблей у него не было. О молодых морских офицерах он также отзывался довольно критически: „Тоже, командиры! – говаривал он. – Входят в гавань на буксирах! А помнишь, Павел, как мы, бывало, обстенив паруса, на трехдечном корабле задним ходом входили в Кронштадтскую гавань?“ Действительно, по словам стариков, он проделывал такую штуку. Или начнет вспоминать интересные моменты из своей службы в Черноморском флоте под начальством Нахимова, а я, забившись в уголок, слушаю и вижу себя уже командиром громадного корабля, входящим также задним ходом в какую-нибудь гавань. Или спускаюсь полным бакштагом на неприятельскую эскадру.

Эти два старика еще более обострили мое желание скорее поступить в тогдашнее Морское училище и сделаться заправским военным моряком.

Наконец мое желание исполнилось. Тринадцати лет повели меня на приемный экзамен. Волновался я, как помню, ужасно, так как чувствовал, что познания мои в науках не очень обширны и тверды, а между тем требования для поступления в Морское училище предъявлялись немалые. Надо было знать предметы в объеме трех классов кадетских корпусов, а по математике – четырех классов классической гимназии. Кроме того, экзамен был конкурсный – вакансий для поступления было объявлено 30, явилось же на экзамен 150 человек.

Первый экзамен – письменный, по русскому языку и математике – был обставлен, торжественно. Среди громадного зала стояли ряды парт – длинных столов. Впереди их кафедра преподавателя, а кругом стулья и кресла для родителей и родственников экзаменующихся.

Нас всех мальчиков рассадили по партам. Вошел на кафедру преподаватель русского языка, высокий, красивый, нестарый, в прекрасно сшитом виц-мундире Учебного ведомства, и после краткого пояснения, где написать свою фамилию, номер парты и т. п., начал диктовку. После диктовки прочел отрывок рассказа по Лермонтову „Белла“ для изложения его своими словами. Когда мы окончили свое писание и сдали дежурившим офицерам, появился на кафедре математик и задал по три задачи, алгебраических и арифметических. Решением этих задач первый экзамен и закончился.

Последующие экзамены проходили в более скромной обстановке – в классах. Однако, несмотря на мои пробелы в подготовке, экзамены сошли благополучно. И вот я воспитанник Морского училища.

Училище в то время состояло из шести рот-курсов: гардемаринская рота, воспитанники которой назывались гардемаринами, четыре строевых роты и нестроевая рота – пятая, для малолетних. Прием в Училище производился лишь в пятую роту. Лишь отдельные личности, и то по особому разрешению, могли поступить в старшие роты.

Когда мы все поступившие собрались в Училище, нас вывели в аванзал[13] – приемную, под ранжир. Пришел директор, вице-адмирал Арсеньев, инспектор классов, наш будущий ротный командир и другие офицеры. Директор сказал чувствительную речь о том, как надо хорошо учиться, вести себя, о важности наук и т. д. Правду говоря, мы мало что понимали из его слов, т. к. больше поглядывали на своих соседей по роте и глазели на присутствующих. После речи директора нас отвели в помещение роты, назначили каждому конторку с ящиками для хранения книг и кое-каких мелких вещей. Указали в спальной кровать, а в ротном арсенале – шкаф для одежды. Затем нас распустили. Тут все начали знакомиться друг с другом, причем не обошлось без легких потасовок и подзатыльников, но, в общем, все скоро наладилось, и мы быстро перезнакомились. Этому помогло и то, что большинство из вновь поступивших пришло из подготовительных пансионов, а потому явились уже с завязавшимися дружескими отношениями.

В первое время после поступления мне все казалось странным в Училище. Громадные размеры жилых помещений, жизнь по часам, шум и гам в свободное от занятий время, вставанье утром по барабану и другие особенности жизни военного заведения. Все это было ново и резко отличалось от домашней обстановки и даже от нашего подготовительного пансионата. Скоро, однако, я втянулся в жизнь Училища, сблизился с товарищами и вполне освоился со всеми требованиями новой обстановки.

Повседневная жизнь воспитанников была строго регламентирована по часам. В 6 часов утра трещит барабан или завывает труба горниста, а дежурный офицер уже ходит вдоль кроватей и подбадривает заспавшихся. В 7 часов 30 минут – завтрак: кружка чая и белая булка – так называемая французская. С 8 до 11 часов – классы, каждый по полтора часа. С 11 до 13 часов 30 минут – строевое учение или знакомство с парусным вооружением корабля, на модели брига в большом зале Училища, а в старших ротах – практические занятия по уничтожению девиации, по лоции и артиллерии. В 13 часов 30 минут – обед из трех блюд, довольно-таки скудных. С двух до трех часов – отдых. С 15 до 18 часов – снова классные занятия. В 18 часов – ужин из одного блюда, причем любимейшим нашим блюдом был вареный картофель с селедкой или гречневая каша, так как эти продукты давали не по порциям, а сколько хочешь. С 20 до 21 часа отводилось время на приготовление уроков. В 21 час ложились спать.

Словом, свободного времени для отдыха или занятий по своему вкусу отводилось в то время очень мало, вероятно, по тем соображениям, что воспитанники ничем добрым не займутся. Не знаю, правилен ли был такой взгляд, но что такой режим тяжел для юношей, так это верно. Недаром же, урвав свободные минуты, мы предавались буйным играм и чуть ли не ходили на головах. Руководство нашим воспитанием было возложено на ротного командира и офицеров роты, которые несли суточные дежурства по роте».

Сразу же после начала занятий в Морском училище происходил выпускной акт для гардемаринов, произведенных в мичманы.

Приезжали управляющий Морским министерством, заслуженные адмиралы флота, масса приглашенных гостей. Звучала традиционная речь директора училища контр-адмирала Арсеньева. Присутствовавшие на торжественном выпуске воспитанники с завистью смотрели на одетых с иголочки молодых офицеров и предвкушали в мечтах день, когда наступит их очередь.

В жизни каждого, кто готовился к военной службе, самым ярким моментом всегда являлся день производства в первый офицерский чин. Это была не просто великая радость освобождения из приевшихся за долгие годы стен Морского училища, его строгих правил, казарменной жизни и регулярных классных занятий. Для выпускника училища день получения офицерских эполет был всегда днем второго рождения, взлета в безбрежную ширь морских просторов.

Весь внешний облик выпускника Морского училища неузнаваемо изменяла блестящая форма, увенчанная заветными эполетами с одинокой мичманской звездочкой – вестницей начала карьеры офицера флота. Теперь бывший воспитанник становился фигурой, обличенной офицерским чином, на которую ложился груз огромной ответственности не только за себя, но и за то дело, которое будет ему поручено, и за тех людей, которые будут ему подчинены. С великой гордостью принимал молодой офицер честь, отдаваемую его первым эполетам – знаку братского ордена морских офицеров, в который он торжественно вступал на выпускном вечере. Перед мысленным взором молодого мичмана возникал его первый будущий корабль, на чьей палубе его, наконец, ожидала настоящая морская служба. Но вместе с этим радостным чувством в душе молодого офицера вдруг появлялся легкий страх перед сознанием своей неподготовленности к сложным задачам на предстоящей службе. Внезапно возникали сомнения, сможет ли он показать себя достойным в борьбе с трудностями, ожидающими там, куда он так долго стремился.

На следующий день после этого торжественного акта наступал корпусной традиционный праздник – 6 ноября. Он начинался праздничным молебном и парадом воспитанников. Роскошный бал вечером в Морском училище был, по сути, первым балом столичного сезона.

На Рождество воспитанникам училища давали двухнедельный отпуск, после которого занятия возобновлялись. В апреле обычно начинались переводные экзамены, по окончании которых воспитанники 5-й (младшей) роты распускались на все лето по домам.

Для остальных учащихся с 10 мая по 10 августа начиналась летняя учебная практика на судах практической эскадры. Гардемарины находились в море на учебных судах несколько дольше – до 8 сентября.

4-я рота воспитанников Морского училища вначале проходила практику на пароходе-фрегате «Рюрик», а затем на корвете «Боярин». Первый являлся «блокшивом», не имел машин и парусов. Командир 4-й роты капитан I ранга Н.Г. Сарычев официально считался командиром фрегата. На самом же деле он осуществлял функции заведующего этой плавучей казармы. Кадеты вспоминали, что всегда галантный в обхождении с родителями воспитанников, посещавших Морское училище, офицер Сарычев на фрегате буквально преображался, вспоминал свои дальние плавания, демонстрировал кадетам весь букет и сочность «морского языка», столь красочного по выразительности специфических терминов и оборотов.

Воспитанник Морского училища и будущий знаменитый кораблестроитель академик А.Н. Крылов также бывал свидетелем подобных удивительных превращений любимых офицеров. В своих воспоминаниях Алексей Николаевич писал: «Ротные командиры и отделенные начальники говорили в стенах Морского училища всем воспитанникам „Вы“ и были с ними безукоризненно вежливы, не употребляя при строевых учениях никаких ругательных слов. На учебных же судах процветала „словесность“ старших офицеров, вахтенных начальников и боцманов. Училищные офицеры, столь вежливые и корректные в корпусе, ступив на палубу корабля, также беспрестанно подкрепляли, стоя на вахте, всякую команду каким-нибудь затейливым ругательством „в третьем лице“, и хотя это официально воспрещалось, но унаследованный со времен Петра обычай был сильнее всяких приказов».

При этом офицеров учебного отряда и воспитателей Морского училища нисколько не смущало и не заставляло переходить к светским манерам присутствие на борту учебного судна особ царской фамилии. Дело в том, что на кораблях училищной эскадры одновременно с воспитанниками училища проходили летнюю морскую практику Их Императорские Высочества великие князья Александр Михайлович, Алексей Михайлович и Кирилл Владимирович.

В дни летних плаваний училищные правила частично нарушались, но при этом свято соблюдались все требования Морского устава. Считалось крайне позорным нарушить какую-либо его статью.

Плавания на «Рюрике», по существу, не было. Стояли на якорях на Транзундском рейде, в акватории которого воспитанники обучались технике гребли, управлению шлюпкой под парусами, такелажным работам, осваивали морскую терминологию, семафорную азбуку и знакомились с сигнальными флагами. Во время парусных учений воспитанники работали на мачтах корабля.

3–я и 2-я роты плавали летом на броненосном фрегате «Князь Пожарский», флагманском корабле учебного отряда. Броненосец был построен в 1867 году.

1-я (гардемаринская) рота воспитанников училища первые полтора месяца жила на барже, приписанной учебному судну «Варяг». Баржой командовал преподаватель астрономии, навигации и морской съемки капитан II ранга А.О. Пиленко, его помощником был Ю.М. Шокальский. Баржа обычно становилась на якорь близ острова Германшер на рейде Твермине в финских шхерах. Воспитанники выпускной роты проводили на ней береговые астрономические наблюдения при помощи секстантов, вели хронометрический журнал, мензульную съемку берега, островов и проводили контрольные промеры. Эти занятия были настолько профессионально и интересно организованы, что всегда увлекали гардемаринов, которые с огромным интересом и внимание относились к полученным учебным заданиям.

Вторую половину лета воспитанники 1-й роты плавали на деревянных паровых корветах «Аскольд» и «Варяг», имевших полное фрегатское вооружение (три мачты с реями).

Директор училища контр-адмирал Арсеньев в плавания никогда не ходил. Он лишь однажды посещал суда Учебного отряда – после окончания летней практики.

Учебным отрядом судов Морского училища за годы его существования командовало восемь контр-адмиралов: М.Н. Куманин, Л.Ф. Гадд, В.П. Верховский, П.П. Назимов, Ф.М. Геркен, Ф.А. Гире, К.Б. де Ливрон и В.П. Мессер. Все они являлись опытными заслуженными моряками. О летней морской практике, ее учебных судах и командующих Учебным отрядом воспитанники училища сложили песню:

Насколько добрым и дружелюбным был командующий отрядом учебных судов училища контр-адмирал Л.Ф. Гадд, настолько строгим и требовательным оказался второй командующий, о котором упомянуто в песне. Этим адмиралом был В.П. Верховский.

В учебных плаваниях воспитанники не только учились практике морского дела, но и отдыхали душой. Им было предоставлено право по своему усмотрению разбиваться на четыре отделения, выбирать в каждом отделении старшину, ответственного за порядок и дисциплину в жилом помещении на судне, следившего за четким и неукоснительным выполнением нарядов на вахту и судовые работы. Сами воспитанники составляли команды шлюпок, выбирали «артельщика», отвечавшего за покупку провизии и качество питания кадетов. Обычно на судах кормили хорошо и сытно. Однако бывали единичные случаи, когда по приговору практикантов «артельщика» заменяли другим воспитанником. Плававший на учебном судне корпусной морской офицер, как правило, не вмешивался в кадетское самоуправление. Судовые офицеры относились к воспитанникам Морского училища доброжелательно, но уж когда ругали за те или иные проступки, не стеснялись в выражениях и «соленых» морских терминах.

За время морской практики кадеты физически развивались, крепли и вырабатывали выносливость ко всем видам нелегких работ на корабле.

Уже во время второго плавания воспитанники знакомились с работой корабельных паровых машин и механизмов и изучали современные артиллерийские корабельные орудия.

В 1882 году выпускная рота Морского училища, в составе которой был и гардемарин А.Н. Крылов, летом плавала на корвете «Боярин». К концу августа Учебный отряд пришел на Транзундский рейд. Предстоял царский смотр Александра III. Смотру должны были предшествовать морские маневры и стрельбы.

После маневров и посещения судов практической эскадры император в сопровождении адмиралов и свиты прибыл на флагманский корабль Учебного отряда, на котором держал свой брейд-вымпел начальник отряда капитан I ранга В.Н. Брылкин. Царь сердечно поблагодарил начальника отряда и его офицеров, сел на адмиральский катер и торжественно отчалил от борта.

Обычно после отбытия царской персоны с флагманского корабля следовало произвести традиционный артиллерийский салют в 31 выстрел с промежутками в 10 секунд между каждым орудийным залпом. Артиллерийский офицер Опаровский, выполняя приказ, скомандовал левому борту: «первая» – осечка; тотчас же: «вторая» – и по рейду понеслась боевая граната, рикошетируя на воде. Перед командой – «третья», уже для правого борта, один из воспитанников вовремя заметил, что комендор вынул болванку, заменил ее зарядом но, торопясь, забыл вынуть снаряд, и опять был бы произведен не холостой, а боевой выстрел. Гардемарин едва успел остановить комендора, разрядить орудие и вновь зарядить холостым. Естественно, что если бы этого не было сделано, то снаряд полетел бы точно над царским катером, прямо в направлении стоявшей на рейде императорской яхты. Скандал был слишком очевиден, чтобы его скрыть. Учредили следствие. Артиллерийского офицера посадили на неделю под арест в каюту «с приставлением часового». Начальник же практического отряда учебных судов Морского училища был в наказание произведен не в контр-адмиралы, как уже значилось в официальном представлении, а в генерал-майоры и назначен комендантом Кронштадтской крепости.

Выпускные экзамены гардемарины обычно сдавали после заключительной летней морской практики. Для них экзамены проходили в строгой и торжественной обстановке в середине сентября. По этому случаю всегда назначалась комиссия для производства практического экзамена под председательством авторитетного и опытного старшего морского офицера. Члены комиссии, облаченные в строгие парадные мундиры, заседали в конференц-зале училища за большим столом, покрытым зеленой скатертью.

В 1884 году выпускные практические экзамены сдавал гардемарин Морского училища фельдфебель Алексей Крылов – будущий всемирно известный академик. Вот как описывает он свои выпускные экзамены: «В середине сентября была назначена комиссия для производства практического экзамена под председательством вице-адмирала В.П. Шмидта. В числе членов комиссии был и начальник офицерского минного класса капитан I ранга В.П. Верховский. Можно сказать, что он свел на нет всех прочих членов комиссии и сам экзаменовал по всем предметам. Между прочим, мне он задал следующее:

– Ступайте на ют и опишите вооружение бугшприта „Аскольда“.

Я одно время работал на бугшприте и знал до мелких подробностей проводку всех снастей. Я представил Верховскому требуемое описание.

– Это не верно.

– Позвольте вам доложить, господин капитан 1-го ранга, что эта проводка сделана не по штату, но вы изволили приказать описать снасти бугшприта именно на „Аскольде“, а не проводку, как полагается по штату.

– Пойдемте на бак.

Сам влез на нок бугшприта, осмотрел все подробно, затем говорит:

– Вы правы, здесь не по штату.

Затем Абзеев рассказал мне, что при заключительном заседании комиссии В.П. Верховский рассказал, как было дело с бугшпритом. Комиссия постановила присудить мне высшее отличие, повысить меня по списку на пять человек, причем на этом особенно настаивал Верховский. Но я и без того был первым».

В архиве хранятся свидетельства и аттестаты А.Н. Крылова в период пребывая его в Морском училище. Среди них документ, в котором Учебно-воспитательный совет удостоверяет, что гардемарин фельдфебель Алексей Крылов при выпуске из училища 30 сентября 1884 года по всем предметам получил высший балл – 12.

При Морском училище продолжала успешно функционировать Николаевская Морская академия, которая к концу 80-х годов XIX века состояла из трех отделов: гидрографического, механического и кораблестроительного. В академию принимались морские офицеры, прослужившие не менее двух лет в офицерских чинах, и успешно выдержавшие вступительные экзамены. Комплект ее слушателей на каждом курсе был весьма небольшим: набор на гидрографическое отделение составлял 10 человек, на два остальные – всего по 5 человек.

Училище отводило для академии во втором этаже три аудитории, выходившие окнами на набережную Большой Невы. Для помощника начальника Морской академии была отведена полутемная комната. Начальником Николаевской Морской академии в то время, по существующему положению, продолжал оставаться директор Морского училища контр-адмирал Д.С. Арсеньев.

В академии в тот период работали известные и опытные педагоги и ученые: А.Н. Коркин (дифференциальное и интегральное исчисления); Г.А. Тиме (аналитическая геометрия, высшая алгебра и аналитическая механика); Н.Я. Цингер (астрономия и геодезия); И.П. Колонг (девиация компаса); К.Д. Краевич (физика); И.Б. Шиндлер (физическая география, океанография, метеорология); И.А. Евневич (прикладная механика и построение машин); А.А. Грехнев (теория корабля); Н.Ф. Лобзин (технология).

Кроме того, известные профессора руководили практическими занятиями слушателей. Среди них особыми познаниями и опытом выделялись А.И. Садовский (физика), И.П. Колонг (математика), И.А. Вилькицкий (астрономия), А.А. Экенберг (проектирование судов).

В соответствии с расписанием слушателям ежедневно читались по четыре полуторачасовые лекции.

Профессор К.Д. Краевич, получивший широкое признание и известность благодаря своему популярному учебнику физики для гимназий, был, кроме того, неплохим организатором учебного процесса. Именно ему академия обязана отлично оборудованным физическим кабинетом. Поступивший в 1888 году в Николаевскую Морскую академию А.Н. Крылов оказался свидетелем того, как профессор Краевич «насилием» вынудил у адмирала И.А. Шестакова, зашедшего в бедно обставленный физический кабинет, значительную денежную сумму на его реорганизацию и закупку нового оборудования.

Помещения академии действительно производили на посетителей и слушателей крайне непривлекательное впечатление. Вот как описывает академик А.Н. Крылов визит в Николаевскую Морскую академию морского министра и адмирала И.А. Шестакова и его беседу с профессором Краевичем: «Адмирал И.А. Шестаков зашел в бедно обставленный физический кабинет Морского училища, в котором тогда читал свою лекцию профессор Краевич.

– Всем ли вы довольны, господин профессор?

– Какое доволен, ваше превосходительство, да здесь ни одного опыта показать не на чем, ни одного измерения произвести нельзя, приходиться читать то, что немцы зовут Kreidephysik – меловую физику и только зря отнимать у слушателей время. Это не курс, а только одна видимость и отбывание номера.

Арсеньев обомлел, видимо думая, что Краевич сошел с ума, если так говорит министру. Но Шестаков был умный человек:

– Что же вам, профессор, надо?

– Помещение, вот эту комнату и три с нею смежных, и денег.

– Сколько?

– Пятьдесят тысяч единовременно и по пять тысяч ежегодно, ваше превосходительство.

– Многовато, могу вам дать на этот год тридцать тысяч единовременно и прикажу вносить в смету по пять тысяч, а дальше видно будет.

Таким образом, благодаря Краевичу, Морская академия получила хороший физический кабинет».

За 25 лет существования Морского училища здание старого Морского корпуса сохранило свой исторический облик. Однако периодически в нем производили некоторые внутренние переделки, значительно улучшившие внешний вид учебных и жилых помещений. Знаменитая старая столовая зала была электрифицирована. Картины и портреты переместили в коридор, соединяющий залу с величественной парадной лестницей.

Аванзал был отремонтирован и оборудован новой мебелью. Музей корпуса не только капитально отремонтировали, но и пополнили новыми экспонатами. За период своего существования Морское училище выпустило из своих стен замечательное пополнение офицеров для военно-морских сил России. Имена многих выпускников вписаны в историю отечественного флота – одни прославились как командиры военных кораблей и флотоводцы, другие стали известны географическими открытиями и исследованием новых земель, третьи – вкладом в военно-морскую и отечественную науку.

Среди его питомцев широко известно имя выпускника 1871 года, героя русско-турецкой войны 1877-1878 годов, капитана II ранга И.М. Зацаренного, участника лихих минных атак на турецкие суда в Черном море. Этот офицер был автором первой отечественной успешной торпедной атаки, пустившей на дно турецкий сторожевой пароход «Интибах».

Широкую известность получил и окончивший училище в 1870 году генерал-лейтенант А.С. Кротков – автор многочисленных научных трудов по артиллерии и истории русского флота. В 1901 году он издал прекрасно иллюстрированную «Историю Морского кадетского корпуса».

Контр-адмирал Э.Н. Шенснович после окончания в 1872 году Морского училища служил на Дальнем Востоке, являлся активным участником русско-турецкой войны, командуя эскадренным броненосцем «Ретвизан». После войны был назначен первым начальником Учебного отряда подводного плавания.

В Цусимском сражении героически сражался и погиб вместе с броненосцем «Адмирал Ушаков» его командир капитан 1 ранга В.Н. Миклуха, отвергнув предложение японцев о сдаче. Выпускник Морского училища 1873 года, он до последней возможности вел неравный бой с двумя японскими броненосцами и погиб, но не сдался.

Участник обороны Порт-Артура, выпускник училища 1875 года, адмирал И.К. Григорович стал последним военно-морским министром Российской империи.

Три его однокурсника трагически погибли в Цусимском сражении. Один из них – капитан I ранга Е.Р. Егорьев, командир крейсера «Аврора».

В неравном бою с японцами затопил свой корабль – броненосный крейсер «Дмитрий Донской», но не сдался капитан 1 ранга И.Н. Лебедев.

Капитан I ранга П.И. Серебряков – командир эскадренного броненосца «Бородино» – являет собой высокий пример выполнения воинского долга. Он также геройски погиб вместе со всей командой и кораблем, но не сдался врагу.

Выпускник Морского училища 1876 года В.В. Игнациус – командир броненосца «Князь Суворов» – был прекрасным художником, оставившим потомкам многочисленные серии акварелей с изображением кораблей отечественных военно-морских сил. Погиб, командуя до последней минуты броненосцем, в Цусимском сражении.

Всем известны имена выпускников училища 1877 года В.Ф. Руднева – командира легендарного крейсера «Варяг», Е.А. Трусова – командира крейсера «Рюрик» и капитана 1 ранга Н.В. Юнга – командира эскадренного броненосца «Орел». Смертельно раненный Н.В. Юнг скончался на борту броненосца и по морскому обычаю был погребен в море.

В 1877 году также закончил училище Ю.М. Шокальский – известный академик, автор капитальных научных трудов по вопросам географии, океанографии, астрономии, картографии и метеорологии. По его инициативе в Монако организовано постоянное международное Гидрографическое бюро.

Шесть географических объектов Северного Ледовитого океана названо в честь выпускника Морского училища 1878 года, известного гидрографа, генерал-лейтенанта А.И. Вилькицкого.

Драматична судьба выпускника училища 1872 года капитана I ранга Н.М. Бухвостова, командира эскадренного броненосца «Император Александр III». Он вместе с кораблем и экипажем геройски погиб в Цусимском сражении. Там же погибли и 16 выпускников Морского корпуса досрочного выпуска 1904 года, добившихся назначения на этот броненосец. Легендарному экипажу броненосца «Император Александр III» в Никольском саду в Петербурге был установлен памятник.

Окончивший училище в 1879 году капитан I ранга С.П. Шейн, командир легкого бронепалубного крейсера «Светлана», до последнего снаряда вел бой с двумя крейсерами противника и погиб в неравном бою 15 мая 1905 года. Однокурсник С.П. Шейна, капитан II ранга М.П. Васильев – первый командир ледокола «Ермак», погиб вместе со своим учителем – адмиралом С.О. Макаровым при взрыве линкора «Петропавловск». Вместе с ними погибли выпускники Морского училища 1884 года капитан II ранга К.Ф. Шульц – известный минер-изобретатель и капитан II ранга А.К. Мякишев – флагманский артиллерист Тихоокеанского флота, автор проекта первого отечественного оптического прицела и оригинальной конструкции дальномера, специалист, разработавший оригинальные принципы применения корабельной артиллерии. Адмирал Н.О. Эссен, окончивший училище в 1881 году, активно участвовал в восстановлении боеготовности отечественного флота после русско-японской войны, командуя Минной дивизией и Балтийским флотом.

Генерал-майор А.А. Реммерт, окончивший Морское училище в 1882 году, правая рука А.С. Попова, был первым офицером-специалистом по радиосвязи в русском флоте.

Его однокурсник, генерал-лейтенант профессор Н.Л. Кладо, получил известность как один из значительных теоретиков военно-морского искусства и тактики. Он является автором капитальных трудов в этой области. При советской власти Кладо стал первым избранным начальником Военно-морской академии.

Окончивший училище в 1883 году первым по списку, генерал-майор В.М.Сухомель вошел в историю как первый начальник Управления военно-морских учебных заведений Рабоче-Крестьянского Флота.

Вместе с ним учебное заведение окончил и капитан II ранга Е.В. Колбасьев. Телефонами его системы в начале XX века были оборудованы все крупные корабли российского флота.

Во время русско-японской войны героически погибли выпускники Морского училища разных лет – капитаны II ранга Г.Ф. Керн, К.К. Юрасовский, И.А. Матусевич и лейтенант А.С. Сергеев. Впоследствии трем эскадренным миноносцам русского флота в честь погибших героев присвоили названия «Капитан Керн», «Лейтенант Сергеев» и «Капитан Юрасовский».

В 1884 году Морское училище первым по списку окончил будущий всемирно известный математик и теоретик кораблестроения, академик А.Н. Крылов. Вместе с ним учебное заведение окончил и капитан II ранга Н.Н. Апостоли – прекрасный фотограф, оставивший нам редкие фотоальбомы с изображениями кораблей отечественного флота периода XIX – начала XX века.

Вице-адмирал А.В. Шталь – выпускник училища 1885 года, будущий профессор и начальник кафедры советской Военно-морской академии – широко известен своими трудами в области истории и теории военно-морского искусства.

Известный военно-морской теоретик флота выпуска 1886 года капитан II ранга Н.Н. Холодовский героически погиб на борту броненосного крейсера «Рюрик» 1 августа 1904 года.

Выпускник училища 1887 года вице-адмирал А.С. Макаров, командир отряда миноносцев в русско-японскую войну, начальник Минной обороны Балтийского флота в Первую мировую войну, после Октябрьской революции 1917 года перешел на сторону советской власти и был назначен старшим инспектором Наркомата по морским делам.

Окончивший в 1888 году Морское училище вице-адмирал М.К. Бахирев, один из храбрейших российских флотоводцев, в 1919 году вместе с группой морских офицеров был расстрелян по решению петроградской Чрезвычайной комиссии. Он являлся активным участником русско-японской войны. Командовал 5-м дивизионом миноносцев Балтийского моря. В дни Первой мировой войны – начальник бригады крейсеров, а позже – линейных кораблей, участвовавших в боях с германским флотом. В 1915 году крейсера Балтийского флота под командованием адмирала Бахирева нанесли сокрушительное поражение немецкому флоту в морском бою у острова Гогланд. В 1917 году Михаил Коронатович умело руководил морскими силами Рижского залива, участвовавшими в Моонзундском сражении. Ведя бой с превосходящими силами противника, русские корабли прекрасно справились со своими задачами и с минимальными потерями вернулись на свои базы в Ревель и Гельсингфорс.

Благодаря умелым действиям русских моряков и командующего морскими силами Рижского залива вице-адмирала Бахирева германский флот на Балтийском море практически не смог решить ни одной из своих задач. Немцы потеряли тогда 3 крейсера, 7 эскадренных миноносцев, подводную лодку, минный заградитель, 6 тральщиков, 5 сторожевых и дозорных кораблей. Метким огнем корабельной артиллерии в морских боях также были серьезно повреждены германский линкор, 3 крейсера, 3 миноносца и 4 тральщика.

Сотни других выпускников Морского училища также самоотверженно выполняли свой воинский долг на кораблях, в штабах и береговых военно-морских учреждениях. Они с гордостью несли звание воспитанника старейшего морского учебного заведения… Каждый морской офицер свято помнил напутственные слова своих учителей и наставников: «Хранить честь офицера, воинскую честь и быть верными присяге». Эти высокие понятия были для них не пустым звуком, а жизненными принципами, от которых никто никогда не отступал, ибо эти святые понятия всегда являлись для русского морского офицера путеводной нитью и жизненным кредо.

Заканчивалось XIX столетие. Грядущий век готовил России и ее военно-морскому флоту новые испытания, он изобиловал политическими событиями, в орбиту которых постепенно втягивался весь земной шар.