Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьи и обсуждения

Вступление

Мы предлагаем вниманию читателей сборник, несколько отличающийся от обычного типа подобных изданий. На первый взгляд может показаться, что его содержание, весьма разнообразное по тематике, не подчинено одной задаче.

Что же объединяет разные материалы книги? Формально то, что в них отражена, хотя и не полностью, деятельность одного из коллективов, занятых изучением и разработкой методологических вопросов исторической науки. Но это не только формальная связь. Общность связана с существом деятельности, притом не только данного коллектива, но и гораздо более широкого круга историков, философов, социологов, – с едиными (несмотря на специфику) потребностями и проблемами.

Сейчас, когда призыв заниматься методологией на устах у всех, нет нужды доказывать ее необходимость. Однако само признание этой необходимости явилось, как известно, результатом значительного сдвига в развитии нашей исторической науки, который в свою очередь был частью общего движения марксистской мысли, стимулированного XX съездом КПСС. Поворот к методологии стал конструктивным выводом из критического анализа, выявившего тревожное отставание теории истории от конкретного исследования, с одной стороны, а с другой – от запросов времени, от проблем, имеющих историческую давность, но вместе с тем звучащих сейчас по-новому и даже выдвигаемых заново современной историей. Касается ли это самых глобальных сюжетов и прежде всего центральной для марксистов и в прошлом, и в настоящем проблемы качественных, революционных переходов, смены общественно-экономических формаций в прогрессивном движении человечества; касается ли это злободневной всегда и особенно сегодня проблемы соотношения возможности и действительности, «объективного» и «субъективного» во всемирно-историческом процессе, как и соотношения общего и особенного, интернационального и регионального в условиях разных эпох, – во всех случаях стало ясно, что дальнейшее развитие конкретного исследования упирается в состояние теоретического знания и требует в первую очередь интенсивной разработки метода. Здесь, в сфере методологии, соединяются «эмпирия» и теория, а это соединение никогда не происходило стихийно, автоматически. Оно нуждается в специальных усилиях и в особого рода деятельности.

Важно было сделать шаг вперед, но очевидно, что ограничиться первым шагом нельзя. Ибо оставались неясными или, по крайней мере, не вполне ясными два вопроса: каковы непосредственные требования к методу, предъявляемые современной исторической наукой, и каковы вместе с тем условия, необходимые для успешной разработки метода? Попытка ответить на эти вопросы и определяла собой в последние годы содержание работы немногочисленных пока методологических «ячеек» историков. Это был поиск своего места в системе науки, поиск направления работы и ее первоочередных проблем, поиск подходов к исследованию этих проблем и, наконец, поиск стиля, языка, далеко не безразличный к содержанию и смыслу деятельности.

Но какую бы сторону этой общей позитивной задачи мы ни взяли, отправным и совершенно необходимым условием ее решения являлось и является освоение марксистского, ленинского наследия, опыта и результатов работы наших предшественников (в том числе интересного и еще недостаточно изученного наследства советской исторической мысли времени ее становления). Впрочем, и задачу освоения наследства, несмотря на ее кажущуюся ясность, тоже надо было осознать и правильно поставить. Нельзя не заметить в этой связи, что реакция на догматизацию, в основе своей естественная и здоровая, в иных случаях становится своего рода хроническим состоянием; при нем оказывается уже не столь важной и даже отодвинутой на задний план цель, во имя которой действительно нужно вести борьбу с омертвлением, канонизацией исходных положений нашей науки, – с тем, что (если иметь в виду более широкую теоретическую и политическую связь) питает собою доктринерство как правого, так и «лево»-экстремистского толка. Поэтому и освоение наследия, чтобы быть творческим, не может ограничиваться мобилизацией «цитат», противопоставляемых тем или иным упрощенным схемам и положениям. Оно должно быть – и переломный характер эпохи к этому обязывает с особенной силой – новым прочтением исторической концепции Маркса, Энгельса, Ленина. А такое прочтение требует исторического подхода к самому наследству: анализа движения марксистской мысли за столетие с лишним – с упором на развитие метода, на диалектику преодоления противоречий между обобщением, выводом, законом и «неуловимой», постоянно меняющейся практикой истории, противоречий, которые было бы наивно сводить к недоработке или к чьей-то злой воле (даже тогда, когда она налицо и вносит «свое» в трудности развития мысли). Нет, эти противоречия – естественны и неизбежны. Более того, именно они составляют движущее начало науки, исторической, быть может, в большей мере, чем всякой другой.

Рассматриваемая под этим углом зрения задача освоения наследства органически входит в основное русло методологической работы, неотделимой в свою очередь от потребностей, задач и результатов исторического исследования в целом. Последнее, кажется, не требует доказательств: может ли методология науки разрабатываться вне самой науки? Однако за очевидностью ответа стоит непростая проблема. Остроту ее продемонстрировала, в частности, весьма представительная и содержательная дискуссия (январь 1964 г.), которая явилась исходным пунктом для нашей практической деятельности[1]. Многими уже тогда выражалась неудовлетворенность сложившимися взаимоотношениями между социологией и исторической наукой. Ощущалась необходимость заполнить брешь между формулами общих законов исторического развития, повторяемыми и варьируемыми в учебных и популярных изданиях по историческому материализму, и конкретным исследованием, фактическая основа которого непрерывно меняется и в огромной степени обогатилась и изменилась как раз за последние десятилетия. Самое безразличие «общих законов» к этому качественному росту науки должно было сигнализировать о существовании серьезных неполадок в данной сфере теоретического синтеза. Видимо, эти неполадки порождены не одной фактоманией историков и не одним отрывом философов от новых и свежих результатов науки. Причина глубже. Она состоит в неправомерном противопоставлении «закона» «факту», теории исторического развития воспроизведению конкретного хода событий (впрочем, сторонники такого противопоставления не всегда решаются провести его последовательно, крайне запутывая вопрос фразами об исторической конкретности как «проявлении» действия общих законов и т.п.).

Дело, стало быть, не в том, чтобы искуснее сформулировать предмет исторической науки. Спор в равной мере затрагивает теорию, он имеет существенное отношение к более широкой проблеме историзма. Ибо приоритет практики выступает в сфере познания как приоритет конкретного, которое только по недоразумению можно представлять в виде самоочевидного, эмпирического, наперед данного. «Значение общего противоречиво: оно мертво, оно нечисто, неполно etc. etc., но оно только и есть ступень к познанию конкретного, ибо мы никогда не познаем конкретного полностью. Бесконечная сумма общих понятий, законов etc. дает конкретное в его полноте»[2]. Из этого великолепного ленинского определения, опирающегося на понимание вопроса Гегелем и Марксом, вытекает, по крайней мере, три вывода для нас. Первый: не может быть отдельной науки, занимающейся только общим, вне конкретного, как не может быть и отдельной науки, занимающейся только конкретным, вне общего (в ином случае неизбежны «сиамские близнецы» – эмпиризм и пустая, беспредметная умозрительность).

Второй: конкретно – это всегда цель познания, цель, которую нельзя реализовать разом и которая, если спроецировать ее на определенный объект исторического исследования, позволяет вновь и вновь «открывать» его, обнаруживать в нем новые, не входившие раньше в поле зрения стороны и даже факты.

Третий: путь к реконструкции прошлого (предмет науки!) лежит через логику, научную абстракцию, развитие понятий, обогащение и усложнение средств анализа; именно на этом пути частное, индивидуальное, неповторимое становится в познании тем исторически особенным, в котором только и выявляет себя, и пробивает себе дорогу в жизни исторический закон. Заметим, что лишь при таком понимании своих задач и своей структуры наша наука сможет противостоять традиционному плюралистскому мышлению, как и релятивизму немарксистской историографии (идеалистической и вульгарно-материалистической в равной мере).

Мы защищаем в данном случае не «департаментский» интерес. Речь идет о неизмеримо более существенном: об условиях реализации громаднейшего исследовательского задела науки и обогащения им марксистской теории, в том числе и тех областей ее, которые ближе связаны с общественной и революционной практикой в современном мире, особенно динамичном и трудно охватываемом мыслью. Это вместе с тем и вопрос о типе марксистского исторического исследования, который так же не может не меняться, как и действительность, окружающая историка и побуждающая его к исследованию. Это, наконец, вопрос о самом типе историка, наиболее отвечающем требованиям времени и метода.

Можно напомнить, что писал в свое время Энгельс о Франце Меринге, прочитав его «Легенду о Лессинге»: «Отрадно видеть, что материалистическое понимание истории, после того как оно в течение 20 лет, как правило, оставалось в работах молодых членов партии только трескучей фразой, наконец начинает применяться надлежащим образом – в качестве путеводной нити при изучении истории. Каутский и Эде (Э. Бернштейн. – Ред.) написали несколько неплохих в этом отношении работ, но у Меринга своя специальная тема – прусский закоулок истории Германии, который он более досконально изучил; у него вообще более свободный взгляд и прежде всего более твердый, определенный способ выражения»[3]. Конечно, эта оценка имеет в виду личные качества Меринга, но не случайна связь, которую устанавливает здесь Энгельс между доскональным изучением определенного сюжета и свободным теоретическим взглядом, проявляющимся тогда, когда материалистическое понимание истории становится неизмеримо большим, чем свод законов или учебников.

Могут спросить: а есть ли здесь предмет спора? Видимо, есть. Доказательством служат трудности творческого порядка, которые испытывают и философы и историки, ищущие пути сближения, взаимообогащения обеих наук. Хочется думать, что доказательством послужит и данный сборник. Большинство авторов – «конкретные» историки. Естественно, что каждый идет от своих результатов, формулируя проблемы и излагая собственные раздумья, быть может, чересчур приземленно. Но это не только печальная необходимость. Здесь есть и определенная логика: попытка нащупать выходы в теорию исторического процесса и исторического познания, отталкиваясь от исследования отдельных проблем и сюжетов.

Сами же статьи, если в них внимательнее вчитаться, объединяются в конечном счете одной стержневой проблемой. Это связь истории с современностью. Более узко (если тут применимо слово «узкий») проблему книги можно определить как проблему генезиса революционных изменений современного мира, изменений, составляющих главное содержание XX столетия и имеющих своим центральным пунктом Октябрь 1917 г. Тематически с ней связаны прежде всего статьи и дискуссии, которые посвящены изучению социальных революций и ленинскому наследству в этой области. Но та же проблема входит внутрь и других статей, докладов, обсуждений. Ибо нельзя овладеть методологией исследования современности, всемирной социалистической революции как «единого процесса» (Ленин), не разработав проблемы исторического единства, не преодолев отнюдь не марксистскую «традицию» регионально замкнутого мышления, отрыва национальной истории от общечеловеческой. И не менее злободневной представляется нам задача изучения разных форм идейного движения и форм социализма, которые исторически предшествовали социализму пролетарскому, но воспроизводятся в новых условиях и на новой основе, взаимодействуя с марксизмом и испытывая, так или иначе, его влияние.

Проблемный характер сборника предполагает дискуссионность, столкновение разных точек зрения. Пусть читатель не разочаровывается, не получая в статьях готовых решений, ведь путь к ним лежит через поиск, а поиск немыслим без гипотез, вопросительных знаков, в определенной мере он требует незаконченности исследования. Нет нужды доказывать, что и поиск, и творческие дискуссии не ослабляют, а усиливают марксистов, оттачивая и обогащая наш диалектико-материалистический метод, что они составляют поэтому необходимую предпосылку успеха в разрастающейся современной борьбе идей – борьбе против антикоммунизма и за привлечение на нашу сторону тех зарубежных историков, которые, не будучи марксистами, являются вместе с тем искренними поборниками объективного исследования прошлого. Мы не скрываем своих пристрастий и антипатий. Прагматическому, утилитаристскому и конъюнктурному подходу к истории мы противопоставляем не мнимую нейтральность и лицемерное безразличие, а заинтересованность в добывании научной истины и в служении прогрессу – двуединая задача, составляющая суть и смысл исторической формы познания человечеством самого себя: извлечения опыта и обучения на уроках далекого и недавнего прошлого.

Так понятая объективность неотделима от партийности. Тогда нет нужды дополнять строгий анализ моральными сентенциями. Объективность марксизма не оправдает ссылкой на законы истории того, что уродует жизнь, противоречит интересам людей и народов – живых творцов поступательного движения истории. Она включает в себя героическую традицию прогресса и осуждает традицию реакционную во всех ее открытых и замаскированных под прогресс формах. Она нелицеприятна к событиям и деятелям истории. «Отдавая обстоятельствам то, что им принадлежит, мы не покроем, однако, ими людей, – люди тоже факты и пусть несут ответственность за свои дела»[4] – с этими словами мыслителя и революционера домарксовой эпохи не может не солидаризироваться каждый действительный марксист-ленинец.

Проблема объективности и партийности исторического исследования не рассматривается в данном сборнике специально, хотя именно она в центре дискуссий и историографических экскурсов отдельных статей. Но мысли, высказанные выше, органичны, как нам представляется, всей книге, и ими хотелось бы закончить вводное слово, обращенное к читателю.

Редколлегия признательна рецензентам, чьи пожелания и критика были учтены при доработке рукописи: В.М. Далину, Г.Н. Севостьянову, С.О. Шмидту, А.В. Гулыге, Е.Г. Плимаку, М.А. Баргу, Я.С. Драбкину, К.Ф. Мизиано, И.К. Пантину, А.А. Курносову.

Научно-организационная работа проведена Л.Н. Черновой. В подготовке сборника к печати участвовали также Э.И. Валлич и Е.М. Минина.