Исторические силуэты

ВЛАДИМИР ИВАНОВИЧ ВЕРНАДСКИЙ К. Ф. Шацилло

Великий ученый, мыслитель и гуманист Владимир Иванович Вернадский (1863–1945) по праву занимает одно из самых почетных мест в мировой науке, с его именем связана эпоха в развитии исследования современного представления о мире. А. С. Пушкину принадлежит известная характеристика величайшего сына России XVIII в.: Ломоносов сам был первым нашим университетом. Можно смело утверждать, не опасаясь впасть в преувеличение, что В. И. Вернадский — это Ломоносов XX столетия.

Люди по праву называют гением ученого, совершившего великое открытие. Вернадский же, подобно Ломоносову, покорял одну научную вершину за другой, прокладывая в науке еще неизведанные пути. Он заложил основы комплекса новых, бурно прогрессирующих научных направлений и концепций — генетической минералогии, геохимии, биогеохимии, радиогеологий, учения о живом веществе, биосфере и ноосфере. Даже беглое перечисление тех дисциплин, в развитие и разработку которых академик внес вклад непреходящей ценности, занимает достаточное место в справочных изданиях.

Вернадский был не только родоначальником целого созвездия новых исследовательских направлений. Не менее известна его научно-организаторская деятельность. Он был первым президентом Академии наук Украины, создателем Комиссии по изучению естественных производительных сил России, директором Радиевого института, десятков других исследовательских учреждений.

Когда осмысливаешь все сделанное Вернадским, то поневоле удивляешься, как много могла вместить одна, хотя и продолжительная человеческая жизнь. Может быть, именно эта грандиозность свершенного в науке слегка затемнила в нашем сознании другого Вернадского — активного общественного деятеля конца XIX — начала XX в., не представлявшего себе жизнь без борьбы за человеческое достоинство и правовой строй в русском обществе. Человек кристальной честности, он не мог запереться в башне из слоновой кости, целиком уйти только в науку, закрыв глаза на несовершенство окружавшей действительности. «Как ни отворачивайся, — писал В. И. Вернадский в конце XIX в., — всюду, везде видишь, как давят людей. И мне иной раз кажется, что я слышу, как под безжалостной пятой, в казематах, тюрьмах, по разным городам, местам отдаленным и не столь отдаленным, среди блестящей обстановки благородных семей или бедной народной нищеты бюрократией давятся живые души. И мне точно слышатся треск и стенания…»^{1}

Жизнь Владимира Ивановича Вернадского — непрерывное стремление к поиску правды, правды не только в науке, но и в окружающей жизни. Именно это свойство личности является особенно ценным для нас, жителей сложного, во многом противоречивого XX в.

Владимир Иванович Вернадский родился 12 марта 1863 г. в Петербурге в небогатой дворянской семье. Основоположником рода Вернадских считали легендарного литовского шляхтича Верну, перешедшего на сторону Богдана Хмельницкого. Среди его потомков можно встретить магистров наук и священников, статских советников и генералов. В роду Вернадских было немало незаурядных личностей. Один дед ученого стал первым иностранцем, который, находясь в плену, удостоился высшей награды Франции — ордена Почетного легиона. Был врачом и одинаково самоотверженно лечил как русских, так и французов. А перед этим участвовал в переходе Суворова через Альпы, в штурме «Чертова моста». Другой дед сражался под Бородином. Безусловно, сама по себе родословная не является гарантией того, что потомок унаследует достоинства предков. Несомненно и другое: добрый пример может послужить для ребенка нравственным ориентиром. Так и произошло с Володей. Его отец — профессор политэкономии Иван Васильевич Вернадский — часто рассказывал сыну о славных делах его предшественников, их беззаветной отваге, верности идеалам добра и равенства. Рассказы отца запали в детскую душу настолько сильно, что Владимир Вернадский на всю жизнь сохранил интерес к истории как России, так и своей семьи, а в старости, незадолго до смерти, даже думал специально заняться написанием родословной.

О ранних годах жизни юного Вернадского известно немногое, преимущественно из его воспоминаний. Он не был вундеркиндом, которые так умиляют взрослых, учился средне. Это расстраивало родителей, которые видели, что их сын много читает, подолгу просиживает за письменным столом. Как признался Владимир Иванович через несколько десятилетий: «И действительно, я сидел над книгами, точно готовясь учиться, а фантазия моя в это время летала бог знает где или я читал то, что не надо»^{2}.

В 1881 г. Вернадский становится студентом естественного отделения физико-математического факультета Петербургского университета, который приводит его в восторг. После унылого гимназического существования, надоедливой зубрежки — благословенная свобода, прекрасные преподаватели, ученые с мировым именем — биолог Бекетов, физиолог Сеченов, минералог Докучаев, химики Менделеев, Бутлеров, Меншуткин. Владимир Вернадский с радостью понял, что он попал в настоящий храм науки. «Выход в университет, — писал он позже, — был для нас действительно духовным освобождением»^{3}.

Уже с первых курсов Вернадский входит как равный в студенческую среду, проникается ее оппозиционными, свободолюбивыми стремлениями. Вскоре он занимает видное место и в общественной жизни. Уважение и доверие товарищей выразилось, в частности, в том, что он был избран председателем объединенных землячеств университета. Вскоре ход событий поставил молодого студента перед первым серьезным испытанием.

В 1882 г. в Петербургском университете, как и в других высших учебных заведениях страны, начались студенческие выступления. В университете проходят многочисленные сходки и собрания, на которых студенты обсуждают многие проблемы общественной жизни и особенно остро — вопросы своей автономии. Заключительным аккордом выступлений 1882 г. были волнения по поводу открытия при Петербургском университете общежития — «Коллегии императора Александра II». Подписавшихся под благодарственным адресом 150 студентов их радикально настроенные товарищи обвинили в низкопоклонстве, которое они выдавали за «выражение чувств всего студенчества»^{4}. В знак протеста на 10 ноября была назначена общая сходка.

В: И. Вернадский не считал повод для нее значительным, однако решил быть вместе со студентами. Это решение послужило причиной для серьезного нелегкого объяснения дома. «Когда я собирался уходить, — вспоминал Вернадский, — моя мать решительно стала настаивать, чтобы я на сходку не ходил. Я решительно отказывался это обещать. Тогда в последнюю минуту она в дверях бросилась передо мной на колени, желая меня удержать. Я поднял ее и самым решительным образом сказал ей, что не могу ее просьбу исполнить, что для меня это вопрос чести»^{5}. Сходка 10 ноября закончилась разгромом: несколько студентов было арестовано, многие отправлены в ссылку. Во время студенческих волнений Вернадский познакомился и вскоре сблизился с членами студенческого научно-литературного общества, дружбу с которыми он пронес через всю жизнь. Имена братьев Ф. Ф. и С. Ф. Ольдеибургов — филолога и востоковеда, историков А. А. Корнилова и И. М. Гревса, историка и литературоведа Д. И. Шаховского, биолога Н. Г. Ушинского можно встретить в энциклопедических словарях, биографических справочниках, книгах и статьях. Члены студенческого кружка понимали, что сохранить тесные дружеские связи после окончания университета будет непросто. Решено было купить на общий счет маленькое имение, куда они могли съезжаться хотя бы летом и где каждый из членов кружка в трудный в материальном отношении момент жизни мог найти временный приют. Поэтому будущее имение тогда лее решено было назвать «Приютило». Идее так и не довелось сбыться, но тем не менее за членами кружка осталось имя «приютинцев».

Перед тем как разъехаться по месту деятельности каждого, «приютинцы» решили создать более тесное, чем кружок, объединение — братство. В него входили студенты и курсистки, цель которого определил один из его создателей, Д. И. Шаховской, следующей программой: «1) Так жить нельзя. 2) Все мы ужасно плохи. 3) Без братства мы погибли». Исходя из этих аксиом, Шаховской предложил членам братства следующие правила жизни: «1) Работай как можно больше. 2) Потребляй (на себя) как можно меньше. 3) На чужие нужды смотри, как на свои. Просящему у тебя дай (если ему нужно или может быть нужно) и не стыдись просить у всякого: не бойся просить милостыню»^{6}. Это писал князь, потомок легендарного Рюрика и смоленских удельных князей, прямой внук декабриста Ф. П. Шаховского, внучатый племянник П. Я. Чаадаева и сын любимого генерал-адъютанта Александра III! Члены «Приютинского братства» находились под большими влиянием Л. Н. Толстого^{7}.

Твердые нравственные убеждения, пронесенные через всю жизнь, дали свои положительные результаты: из просуществовавшего шесть лет братства вышло 7 академиков и 12 профессоров, составивших гордость русской науки. Некоторые нашли и свое семейное счастье, в том числе и В. И. Вернадский, женившийся на Наталье Егоровне Старицкой (1860–1943), с которой Владимир Иванович прожил 55 лет, по собственным словам, «душа в душу и мысль в мысль»^{8}.

Члены братства твердо решили не замыкаться только на науке. В дневнике, который В. И. Вернадский вел вето жизнь, он писал 11 мая 1884 г.: «Спор с В. А. Тюриным о том, что ученый одними трудами приносит пользу обществу, а для этого ничего не должен знать (даже забыть) о том обществе, которому приносит пользу… Я держусь совсем другого мнения»^{9}.

Молодой человек (Вернадскому в это время был всего 21 год) упорно бьется над вопросами: как жить? что делать? «Я думаю, — пишет он в дневнике, — что добиваться этого улучшения у нас в России нужно и можно… Мне кажется очень многое может быть сделано путем государства и это: 1. Ограничение права наследства. 2. Объявление земли собственностью государства, причем каждая семья может брать в аренду не больше того, что она способна сама или в ассоциации обработать. 3. Уничтожение постоянного войска, вследствие чего уничтожится часть налогов, а часть пойдет на общеполезные работы. 4. Уничтожение двора. 5. Обязательность обучения в первичных школах и бесплатность обучения в высших и технических (утренних и вечерних)… Относительно фабричной программы «орудий труда» для меня вопрос темен»^{10}.

В ликвидации частной собственности на землю он, имеющий 500 дес., проявляет удивительное постоянство на протяжении своей жизни. В 1891 г. с удовлетворением записывает в дневнике: «Я очень рад, что мы сошлись (с И. И. Петрункевичем. — К. Ш.) во взглядах на национализацию земли: и он не считает ее противоречащей идее либерализма»^{11}. Позже, став членом ЦК кадетской партии, он вошел в аграрную комиссию и оказался на левом ее фланге. «В Центральном комитете была большая группа, — вспоминал он в 1942 г., — которая но остановилась бы перед большими потерями (при ликвидации помещичьего землевладения. — К. Ш.). Я думаю, что Корнилов, Новосильцев, Колюбакин, Шингарев, я идейно на это шли. Для меня не это являлось средством жизни, и я готов был спокойно идти до конца. Поэтому я был в левой группе в аграрной комиссии»^{12}. Цельность своих убеждений В. И. Вернадский пронес через всю жизнь, никогда не изменяя им.

Очень скоро и другие «приютинцы» доказали, что идеалы братства не были для них пустым звуком. Начало последнего десятилетия XIX в. в истории России ознаменовалось неурожаем 1891–1892 гг. «Приютинцы» создали группу по борьбе с голодом и на свои пожертвования организовали помощь крестьянам. Для этого был избран Моршанский уезд Тамбовской губернии, где у В. И. Вернадского было небольшое имение. Вернадский, как и все его друзья, неоднократно выезжал в имение Вернадовку, занимался устройством столовых, обедов, а будучи в Москве, где он тогда преподавал в университете, продолжал сбор денежных пожертвований.

К 1892 г. относится начало активной земской деятельности ученого, продолжавшейся затем много лет. Его избирают земским гласным Моршанского уезда, почетным мировым судьей он входит в состав многих комиссий земской управы. Участие в земской жизни стало для Вернадского неплохой школой политического развития; благодаря этой работе он ближе знакомится с радикально настроенной разночинной интеллигенцией, вступает в открытую полемику с представителями правых земцев. Вместе с тем деятельность эта не приносила ему полного удовлетворения, подводила к мысли о несовместимости самодержавия даже с самым куцым местным самоуправлением, а следовательно, свидетельствовала об обреченности законопослушного земства. 22 апреля 1900 г. профессор В. И. Вернадский записал в своем дневнике: «Жизнь в России не дает пи малейшей возможности развития легальной общественной деятельности, она вызывает или революционную боевую деятельность оппозиционных элементов, или уход их из общественной деятельности в другие сферы — в науку, искусство, капиталистическую практическую сферу»^{13}. Через несколько месяцев вновь возвратился к этой мысли: «Политическая роль земства постоянно сглаживается, и сама идея самоуправления оказывается несовместимой с государственно-бюрократической машиной»^{14}.

Вернадский сравнивает общественную жизнь. России с жизнью западных стран и приходит к четкому пониманию, что полуфеодальный прогнивший строй не может приспособиться к меняющимся научным, техническим, социальным условиям. У него крепнет желание бороться за изменение существующего государственного порядка. Путь решительной революционной ломки кажется ему слишком жестоким. Вернадский придерживается либерально-демократических взглядов. Главной задачей он считает изменение самодержавия путем постепенного введения системы представительных органов так, чтобы в конце концов Россия превратилась в парламентское государство. Однако даже и такие взгляды были неприемлемы для косного царизма, не допускающего никаких ограничений собственной власти. «Жизнь заставляет выступать в вопросах высшего образования. А между тем нет сейчас возможности делать что-нибудь. Теперь время идейной пропаганды, русский человек лишен возможности действовать в России»^{15}. Для того чтобы воплотить либеральные взгляды в жизнь, Вернадский встает на путь нелегальной политической борьбы. Несколько членов братства — он, Шаховской, Корнилов, Греве — решили создать и финансировать вместе с другими общественными деятелями издание за границей нелегального либерального журнала «Освобождение».

В Москве в 1900–1902 гг. состоялись совещания о плане действий. Они, как правило, проходили на квартире Вернадского. Следующим шагом группы, издававшей «Освобождение», было создание тайного сообщества для нелегального распространения журнала в России и пропаганды конституционных идей. А в Швейцарии в июле 1903 г. в районе Шафгаузена на берегу озера Констанц встречались земцы и лица свободных профессий, главной задачей которых было образование тайной либеральной организации. В этой встрече принял участие В. И. Вернадский. С целью конспирации каждое из трех заседаний происходило в различных курортных местечках, куда под видом туристов съезжались его участники. На повестке дня стоял вопрос — создать ли единую политическую партию или союз различных общественных групп? Подавляющим большинством была принята вторая организационная форма, что послужило созданию «Союза освобождения». На съезде выдвигались также принципы общей программы, объединяющей деятельность отдельных групп и кружков. В нее включалась «личная свобода, гарантированная независимым судом», «бессословное народное представительство», «создание учредительного органа», составленного из представителей земского самоуправления и «дополненного элементами, недостаточно в нем представленными».

После возвращения в Россию участники совещания в Шафгаузене решили распространить на всю Россию деятельность «Союза освобождения». В начале января 1904 г. Союз собрал учредительный съезд, в котором приняли участие делегаты от 22 городов. На нем были внесены дополнения к первоначальной программе «Союза освобождения», такие, как проект закона о выборах на основе всеобщего, равного, тайного и прямого голосования, выражено положительное отношение к социальным реформам, признано право самоопределения народностей Российской империи и др.

Русско-японская война, начавшаяся вскоре после учредительного съезда «Союза освобождения», привела к подъему революционного настроения русской интеллигенции. Обстановка особенно обострилась к осени 1904 г. Тогда совет «Союза освобождения» активизировал свою деятельность: решено было провести своеобразную политическую акцию, которая выражала бы общественный протест самодержавию и объединила бы все оппозиционные силы.

В назначенный день во многих городах России открылась банкетная кампания, начало которой было приурочено к 40-летию судебных уставов — 20 ноября 1904 г. С этого дня в ресторанах и общественных местах собиралась разнообразная публика, объединенная только одним — оппозиционным отношением к самодержавию. Здесь можно было услышать резолюции с требованием политических свобод. Они публиковались в левых газетах с перечнем имен подписавшихся лиц. Банкетная кампания сыграла значительную роль в активизации общества, росте его политического самосознания накануне революции 1905 г.

После банкетной кампании оставалось еще одно тактическое средство борьбы — организация профессионально-политических союзов, призванных объединить широкие демократические слои под лозунгами и требованиями, выдвигаемыми «Союзом освобождения». С этой целью было образовано несколько профессионально-политических союзов. В создании первого из них — «Академического» — активное участие принял В. И. Вернадский. Он, а также К. А. Тимирязев, выступили в прессе с идеей такого объединения профессуры, которое отстаивало бы ее профессиональные интересы и интересы высшей школы. 6 января 1905 г. была опубликована записка «Нужды просвещения». Первоначально под ней стояло 342 подписи крупнейших ученых России, а затем число их возросло до 1430. Так еще до начала революции 1905–1907 гг. фактически сложился «Академический союз», выступавший за свободу науки, против казенно-бюрократических методов управления ею, диктовавшихся царским правительством.

В октябре 1905 г. организовалась Конституционно-демократическая партия, составившая левое крыло российского либерализма. Начавшаяся первая российская революция не была неожиданностью для Вернадского. Называя ее «огромной», он видел основную ее причину в реакционной, неуступчивой политике Александра III и Николая II^{16}, в том, что «понемногу, не только скрытно, но и явно, царская власть в глазах частных лиц и общества в России связывается с бюрократической системой и является простым ее орудием. Нигде и никогда она не может идти помимо нее и против нее»^{17}. Отсюда и неизбежность революции, которую В. И. Вернадский, ставивший выше всего идеи гуманности и демократии, не мог желать своей стране. «…Может быть, придется пережить многолетний и острый кризис. Это не то, что было в конце XVIII столетия во Франции, — это что-то более своеобразное и серьезное»^{18}. Вернадский не разделял идей социализма, но решающим здесь были не узкоэгоистические соображения и не классовая ограниченность, как принято говорить в таких случаях. Просто Вернадский считал, что социализм как научная идея не выдерживает критики: «… в России теперь идет борьба трех великих философско-общественных идей: 1. Социалистической — время которой, по моему убеждению, идейно прошло. Она опоздала, так как поколеблена и исчезла научная достоверность ее построений»^{19}. Не принимая и вторую автократическую идею, он объявлял себя сторонником третьей — демократической, которая должна была быть «построенной на признании неотъемлемых прав личности»^{20}. Именно этой идее и должна была служить кадетская партия. «Стал кадетом, — вспоминал в 1942 г. Вернадский на закате жизни, — с одной стороны, незаметно, жизненно через братство, «Союз освобождения», земскую дружескую среду. Из этих хорий выросла моя партийность кадетская — незаметно бытовым путем»^{21}. Именно о таких людях, как В. И. Вернадский, писал В. И. Ленин, когда, критикуя кадетских лидеров за ошибки, он оговаривал, что это не результат их лицемерия и сознательной фальши, а что «среди кадетов несомненно есть преискренние люди, верящие в то, что их партия есть партия «народной свободы»^{22}. В отличие от других кадетов, не решивших до конца вопрос о политическом строе России, Владимир Иванович был куда дальновиднее. «…Всюду чувствуется большая реальность осуществить республику. Кто же может быть выставлен как кандидат в президенты от социал-демократов? Ленин?» — задается вопросом Вернадский в ноябре 1905 г.^{23} Как тут не вспомнить провидческие слова В. И. Ленина о 1905 г. как. генеральной репетиции и Февраля, и Октября 1917 г. Характерно для Вернадского, что с работами В. И. Ленина и других социал-демократов он познакомился за 10 лет до этого и высоко их оценил. «Некоторые их (социал-демократов. — К. Ш.) издания, — писал Вернадский 2 августа 1896 г., — например, издание брошюры о штрафах^{24}, превосходны и являются совсем отличными от старых изданий беспочвенных агитаторов старого времени…»^{25}

Весной 1906 г. в России стали действовать две законодательные палаты: нижняя — Государственная дума и высшая — Государственный совет, половина членов которого назначалась царем, а вторая — выбиралась различными общественными организациями: земством, городскими думами, дворянскими собраниями, съездами промышленников и торговцев. Входила в его состав и так называемая Академическая группа из шести человек, которую выбирали по три представителя от каждого университета и Академии наук. Ясно понимая цель Государственного совета — не пропускать тех неугодных самодержавию законопроектов, которые могут быть приняты Думой, ЦК кадетской партии все же считал, что Академическая группа должна «вступить в состав Государственного совета в надежде, что члены этого учреждении от Академии наук и университетов составят в нем сплоченную группу и смогут вступить в контакты с другими прогрессивными элементами Государственного совета»^{26}.

Вернадский полностью разделял мнение ЦК партии. Он определил Государственный совет «как одно из самых неудачных и самых бесцельных созданий бюрократического законодательного творчества». Его цель, считал он, «иметь возможность затормозить на законном основании» деятельность Думы. Государственный совет «никогда не согласится с широкой демократической реформой государственного управления, с аграрной реформой, с рабочей реформой, отвечающей желаниям и программам рабочих масс». Он не сможет «отнестись беспристрастно и сочувственно к уничтожению всяких привилегий или неравенства отдельных классов или групп населения»^{27}.

С большой неохотой^{28}, ясно представляя себе всю тяжесть и, главное, бесперспективность борьбы за свои идеалы в реакционном Государственном совете, Вернадский тем не менее согласился баллотироваться и был избран в состав Академической группы. Вокруг нее объединилось 17 человек, политические убеждения которых были близки к кадетским^{29}.

Группа эта встала сразу же в оппозицию к большинству Государственного совета. Члены ее — В. И. Вернадский, А. А. Шахматов, А. С. Лаппо-Данилевский и др. — в ответ на речь царя оглашают в общем собрании Совета свой специальный адрес (программу), в котором требуют амнистии политическим заключенным, «широкого просвещения народных масс на основе всеобщего обучения», «коренного разрешения аграрного и рабочего вопросов», «равенства всех граждан перед законом, равноправия всех народов, населяющих Россию, и реорганизации местного самоуправления на началах самодеятельности»^{30}.

Особенно великого гуманиста волнует вопрос о смертной казни, отмены которой он требует и в Совете, и в публичных выступлениях в печати. «Вчера обсуждался вопрос о смертной казни, — пишет он жене 26 июня 1906 г., — и, боже, что там творилось! Сегодня выборы комиссии, я, вероятно, войду в нее, т. е. мы добились права самостоятельного избрания. Соглашение невозможно, и на следующей неделе придется выступить с решительным открытым и публичным ответом. Может быть, скоро придется и уйти из Государственного совета»^{31}. Вопрос этот для Вернадского настолько важен, что за два дня до этого письма он предупреждает Наталью Егоровну: «…если вопрос о смертной казни провалится — я думаю, уйдем…»^{32}

Через две недели, 10 июля 1906 г., он публикует в кадетском официозе «Речь» статью «Смертная казнь». «Сотни казней, сотни легально и безнаказанно убитых людей в течение немногих месяцев, в XX веке, в цивилизованной стране, в образованном обществе! Если бы нам сказали об этом как о возможном и вероятном несколько лет тому назад, мы сочли бы это дикой фантазией. Когда в некоторых кругах русского общества перед наступлением революции носился страх ее кровавых дел, этот страх обращался в сторону революционеров. Революция пришла, и оказалось, что правительственная власть стоит далеко впереди их, что на ее совести несравненно больше крови и больше убийств… И занесенная кровавая рука власти не останавливается. Правительственный террор становится все более кровавым..

Это орудие должно быть отнято у власти. Смертная казнь должна быть бесповоротно и окончательно отменена. В защиту ее не слышно никаких разумных доводов, ее сторонники молчат — в них говорит лишь чувство отмщения и возмездия, лишь рутина и умственная беспомощность»^{33}.

После роспуска I Государственной думы 8 июля 1906 г. и приостановки заседаний Государственного совета вся Академическая группа подает в отставку. Затем один из ее членов — Д. И. Багалей снимает свою подпись. «В общем, он боится — чего — совершенно нельзя уразуметь. Как это тяжело видеть — людишек», — комментирует поведение своего трусливого коллеги Владимир Иванович^{34}. Вскоре состоялись новые выборы Академической группы, и Вернадского вновь выбирают ее членом.

Наступившие годы реакции делают жизнь все более тягостной. 14 января 1908 г. в газете «Речь» Вернадский пишет: «Страна залита кровью… Все держится одной грубой силой»^{35}. Активная деятельность в Государственном совете становится невыносимо трудной. Остается, как и всегда в годы безвременья, одна отдушина — «чистая наука». Но и на нее чугунная пята самодержавия давит безжалостно, сокрушая все и вся. Министр просвещения (!) Л. А. Кассо в феврале 1911 г., проявляя особую ретивость и услужливость, в нарушение Университетского устава увольняет с профессорских должностей подавших в отставку со своих административных постов ректора А. А. Мануйлова, помощника ректора М. А. Мензбира и проректора П. А. Минакова. «Эта мера поразила, как гром, — писал Вернадский. — При таких тяжелых обстоятельствах, не видя никакой возможности найти выход, удовлетворявший их представлениям о человеческом достоинстве и чести 21 профессор Московского университета подал в отставку. За ними последовал ряд приват-доцентов и других преподавателей. Из Московского университета ушло более 100 преподавателей — случай неслыханный в истории высших школ, — почти треть его состава учительских сил»^{36}. Разумеется, что среди лучших и честнейших был и В. И. Вернадский. С любимым преподавательским делом было покончено, и, казалось, навсегда! Вернадский переезжает в Петербург работать в Академии наук, членом которой он был с 1906 г.

Царские власти, не забыв обиды, исключили его из Государственного совета, членством в котором он и без того тяготился. Но нет худа без добра! Вынужденное и неблагодарное членство в Государственном совете дало возможность ученому ознакомиться с «государственной элитой» самодержавия и по достоинству оценить ее. «Вереде белой (эмигрантской. — К. Ш.) молодежи, не видевшей старого режима, — вспоминал в 1924 г. Вернадский, — происходит его идеализация. Им кажется, что во главе власти стояли люди, морально и умственно головой выше окружающего… И передо мной промелькнул Государственный совет, где я мог наблюдать отбор «лучших» людей власти… Внешность была блестящая. Чудный Мариинский дворец, чувство старых традиций во всем строе обихода, вплоть до дворецких, разносивших булочки, кофе, чай, на которые набрасывались, как звери, выборные и назначенные члены Государственного совета. Несомненно, среди них были люди с именами и большим внутренним содержанием, такие, как Витте, Кони, Ковалевский, Таганцев и др. Но не они задавали топ. Не было тех традиций у сановников, здесь собравшихся, какие были в такой красивой форме у дворецких, — не было ни espirit du corps[1], ни блеска знания и образования, пи преданности России, ни идеи государственности. В общем — ничтожная и серая, жадная и мелкохищная толпа среди красивого декорума… Помню один разговор с Д. Д. Гриммом, когда мы возвращались из заседания (Совета). Ему больше нас, обычных членов оппозиции, пришлось сталкиваться лично с членами Совета. Он был совершенно потрясен циничным нигилизмом этих людей, которые были готовы пожертвовать всем для того, чтобы «устроить» своих детей, получить лишние деньги… Их интересы и их мысли все были направлены главным образом в эту сторону… И эти министры последних лет — да и раньше — Горемыкин, князь Н. Голицын, Протопопов, Щегловитов… Какой ужасный подбор!..»^{37}.

Однако активное участие в общественной жизни и интерес к проблемам высшей школы окончательно у Вернадского никогда не исчезали. В сентябре 1917 г. один из приютинцев, академик Сергей Федорович Ольденбург, бывший в то время министром народного просвещения во Временном правительстве, предложил Вернадскому пост товарища министра, заведующего отделом высшей школы. Он согласился и энергично принялся за подготовку реформ и планирование новых университетов (при нем был открыт Пермский университет) и региональных отделений Академии паук (в Грузину на Украине и в Сибири).

После Октябрьской революции Владимир Иванович по эмигрировал, как многие другие ученые России за границу, где ему предлагали возглавить кафедры в крупнейших университетах мира. Он остался со своим народом, со своей Родиной, переживавшими после кровопролитной гражданской войны нелегкие годы. Всю свою кипучую деятельность В. И. Вернадский посвящает научной работе, организации в Советском Союзе новых научных центров.