Историко-этимологические заметки. IV

I. Кутить

Словарь русского литературного языка является той национальной сокровищницей, в которую текли словесные богатства из разных народных говоров. Вступая в строй литературной речи, народные слова и выражения приспособлялись к ее экспрессивно-семантической системе, к ее стилистическим особенностям. Смысловой облик, экспрессивная окраска и стилистические функции народно-областных слов и оборотов резко изменялись в новом литературном окружении. Блистая самобытными красками народно-поэтического творчества, эти выражения получали литературную шлифовку. Кроме того, в новой языковой среде часто изменялись направление и общий характер их семантического развития. Старые значения могли отмирать, не выдержав сопротивления и напора более веских литературных смысловых синонимов. В этом случае отраженные и бледные следы старых народно-диалектных значений сохранялись иногда в новой смысловой структуре слов.

Пример — история глагола кутить. Этимология этого слова точно не открыта, но его семантическая история в русском литературном языке национального периода восстанавливается более или менее полно.

А. Преображенский в своем «Этимологическом словаре» отнес глагол кутить к словам неизвестного происхождения. Он лишь подчеркнул — и совершенно правильно, — что в этом слове современное диалектное значение ‛кружить, крутить (о ветре)’ и ставшее общерусским ‛мотать, повесничать, пьянствовать, буянить’ тесно связаны между собою[1].

Автор другого этимологического словаря русского языка Н. В. Горяев, напротив, склонен был эти значения разъединять. Ему казалось, что литературное кутить является только омонимом областного слова кутить в значении ‛крутить, кружить’[2].

Это — ошибка, которая вскрывается наблюдениями над ходом изменения значений этого слова.

Еще И. Желтов в своих «Этимологических афоризмах», сопоставляя кутить с чеш. kutiti ‛трясти, шевелить, рыть, копать’, писал: «Нынешнее употребление глагола кутить в смысле бражничать возникло уже впоследствии, на том основании, что хмельные обыкновенно бывают беспокойны. Впрочем, глагол кутить и доселе еще употребляется у нас в первоначальном своем значении: ‛быть беспокойным’ в выражении: кутить и мутить, означая именно беспокойную деятельность. Ср. выражение: на дворе закутило, страшная погода кутит»[3].

В «Этимологическом словаре русского языка» М. Фасмера, кроме указаний на русские значения глагола кутить, отмечено ц.‑слав. kutiti ‛machinari’, чеш. kutiti, kutati с их разнообразными значениями (‛treiben, tun, schäkern’) и полаб. keutéit ‛делать’ (machen). Кроме того, есть отсылка к чеш. и польск. s‑kutek ‛дело, поступок, действие’ (Tat, Wirkung)[4].

В сущности, здесь использованы с сокращениями и исправлениями материалы, ранее помещенные в «Славянском этимологическом словаре» Э. Бернекера (I, стр. 654).

Ясно, что этимологические справки не открывают никаких ясных перспектив для конкретного изучения судеб глагола кутить и производных от него слов в древнерусском языке.

Слово кутить становится известным в пределах русского литературного языка с XVIII в. и сначала выражает лишь свои народно-областные значения.

Слово кутить, как «простонародное», употреблялось в русском литературном языке XVIII в., согласно указаниям «Словаря Академии Российской», в таких значениях:

1) ‛Вертеть, крутить (о ветреной погоде)’. Ветер кутит;

2) ‛Производить смутками (т. е. сплетнями, интригами) между другими ссору’. Он, она всеми кутит и мутит[5]. Ср.: «Накутить… Много чего недостойного, непристойного, предосудительного наделать. Он, будучи в отлучке, много накутил».

Те же значения и та же стилистическая квалификация кутить, как слова простонародного, сохраняются в «Словаре Академии Российской, по азбучному порядку расположенном» (ч. III, 1814, стр. 500) и в «Общем церковно-славяно-российском словаре» П. Соколова (ч. I. СПб., 1834, стр. 1285).

Таким образом, в русском литературном языке XVIII в. глагол кутить применялся не только к обозначению действий ветреной, бурной, вьюжной погоды, но и служил образной характеристикой поведения вздорного человека — буяна, бунтовщика, сплетника, интригана и спорщика.

В «Рукописном лексиконе первой половины XVIII в.», приписываемом В. Н. Татищеву: «кутило, кутити — шелити»[6].

Например, в «Записках» Болотова: «соперник наш работал в Кашире и старался кутить и юрить сим делом … всех он закупил и задобрил, и все держали его сторону»[7].

У проф. Н. Новомбергского в его исследовании «Слово и дело государевы» (Материалы)[8]: «… вот де что кутит Алексей Григорьевич Разумовской. В спальне де их имп. выс. потолок приказал сделать на винтах… И как де их имп. выс. соизволили некогда опочивать, и тогда де оной Разумовской приказал … те винты отвернуть … тем потолком чуть было их имп. выс. не задавило и едва де часовые успели их выс. из той спальни вывести».

По-видимому, это применение глагола кутить к характеристике поведения людей наметилось еще в народной речи. Переносное значение кутить ярче всего выступало в поговорочном выражении кутит и мутит, которое употреблялось и по отношению к метели, и по отношению к вздорным и буйным людям. Например:

Ср. у Шейна:

Выражение кутить и мутить и в прямом и в переносном значении шло в литературный язык из народной поэзии:

В тех же «Великорусских народных песнях», изданных А. И. Соболевским, находим такие примеры:

Ср.: Люди бают, говорят,

Выражение кутить и мутить употреблялось в русском литературном языке до самого конца XIX в. как в применении к метели, к бурной погоде, так и к живым существам.

Например, у А. И. Полежаева в стихотворении «День в Москве»:

У В. А. Слепцова в неоконченном романе «Хороший человек»: «Хомяков, собственно говоря, ровно ничего не делал, у него не было никакого плана, он ни к чему не стремился, он только производил движение: он просто, что называется, кутил и мутил, и это ему доставляло удовольствие»[12].

Оно применялось к погоде, см. у И. С. Никитина в стихотворении «Встреча зимы»:

У М. Е. Салтыкова-Щедрина в «Господах Головлевых» — безлично: «А покуда там на дворе кутит да мутит, вы бы, милый друг, вареньица покушали».

Из анонимной комедии «Домашние несогласия»: Дарья (особливо). Братца моего главное увеселение есть, кутить и мутить беспрестанно («Российский феатр», ч. XII, 1786, стр. 337).

Употребление слова кутить без прибавления мутить в значении ‛производить скандал, беспорядок, распри, интриговать’, а также ‛проказничать, дебоширить’ может быть проиллюстрировано примерами из языка писателей XVIII в.[13]; наиболее ранние — из интерлюдий, опубликованных Н. Тихонравовым:

У Г. Р. Державина в стихотворении «Желание зимы»:

В комедии императрицы Екатерины «Расстроенная семья осторожками и подозрениями» (Сочинения, т. VII, стр. 174): «Стоя в передней как ему кутить».

У Н. Р. Судовщикова в пьесе «Неслыханное диво»:

Г. П. Князькова в работе «Лексика народной разговорной речи в комедии и комической опере 60—70‑х годов XVIII века» писала о кутить как о слове простонародном и областном:

«Кутить — вносить смуту, раздор, в речи солдатской дочери Розаны и приказчика.

Розана: Только хотела бы я знать, для чево меня в мясоед не выдали замуж? Это все кутит приходской наш батюшка (Н. П. Николев. Розана и Любим);

Приказчик: А все это кутит Миловзор, етот скаредной пастушишка: когда б она ево не любила, ан бы конечно полюбила меня (Н. П. Николев. Приказчик)».

В герои-комической поэме:

Как видно из примеров, глагол кутить употреблялся в XVIII — начале XIX в. и переходно и непереходно. Складывались вокруг него и разные фразеологические обороты.

Есть основания думать, что в русскую литературную речь слово кутить попало из севернорусских говоров. Например, в холмогорском говоре: кутить 1) ‛пьянствовать’, 2) ‛о погоде бушевать, заметать снегом, обдавать дождевою пылью, крутиться’ (А. Грандилевский. Родина М. В. Ломоносова. СПб., 1907, стр. 185).

В чухломском говоре Костромской обл.: накутить — ‛нанести, надуть много снегу’ (Ж. Ст, 1899, вып. III, стр. 347 сл.).

В русском литературном языке 20—30‑х годов XIX в. слово кутить уже приобретает новый оттенок значения: ‛жить очертя голову, выходить из привычных норм житейского поведения, безобразничать’. На всем слове кутить еще лежит явный отпечаток фамильярного просторечия.

У Пушкина в «Евгении Онегине»:

В «Русско-французском словаре» Ф. Рейфа (или «Этимологическом лексиконе русского языка», т. I, 1835, стр. 485) слово кутить снабжено таким новым значением: ‛вести рассеянную жизнь’ (mener une vie dissipée).

Ср. у Н. И. Греча в романе «Черная женщина» (Сочинения Н. И. Греча, ч. III, 1835, стр. 66): «Она в надежде будущих благ начала было жить и кутить не в свою голову, позадолжалась».

Ср. у В. И. Даля в «Похождениях Виольдамура и его Аршета» кутить со значением ‛мотать деньги, транжирить’: «Они знали уже и то, что Христиан кутит не в свою голову, что за угловатые скрипки отдал немцу три кларнета и сюртук, что улестил бедного Краусмагена переделать рояль в долг» («Полное собр. соч. В. И. Даля», т. X. СПб.—М., 1898, стр. 190).

У Ф. Булгарина в письме к Н. Кукольнику (от 28 ноября 1842 г.): «Скажи пожалуйста, в свою ли ты голову кутишь, не стыдно ли тебе, забыв страх божий, приличия и обязанности честного человека, живущего в обществе — реветь вчера в театре в представлении несчастной оперы „Руслан и Людмила“»[15].

В повести К. Баранова «Ночь на Рождество Христово» (ч. I—III, М., 1834) слово кутить еще вовсе не связывается с представлением о пьянстве, о попойках. Оно употребляется в значении ‛производить смуту, бесчинства’: «Накануне дня публичной экзекуции хожалые унтер-офицеры ходили по обывателям и оповещали, что завтра-де будут сечь пойманных воров, которые кутили, как они изъяснялись, во всей губернии» (ч. I, стр. 134).

Ср. в письме А. Т. Венецианова к Н. П. Милюкову (март, 1846 г.): «мой сожитель — гиморой забунтовал и теперь кутит»[16].

Ср. у Пушкина в «Капитанской дочке»: «Закутим, запьем и ворота запрем».

В письме Пушкина к М. Л. Яковлеву: «Я надеялся с тобою обедать и кутнуть» (Переписка, т. II, письмо №116).

Ср. у Е. А. Баратынского в «Цыганке» тот же глагол в другом значении в применении к погоде:

Ср. в посмертных записках генерал-от-инфантерии А. А. Одинцова (1803—1886) «Во кадетском корпусе»: «Выпускные этого года позволяли себе разные строго запрещенные поступки, т. е., по кадетскому выражению, очень кутили» («Русская Старина», 1889, ноябрь, стр. 307):

У М. Ю. Лермонтова в драме «Menschen und Leidenschaften»: [Василий Михайлович:] «Сенат-с? до него еще дело не доходило, а все еще кутят да мутят в уездном суде».

У В. И. Даля в «Мичмане Поцелуеве» (1841) слово кутило, наряду с выражением втереть очки, фигурирует среди слов ученического арго морского корпуса: «Поцелуев по крайней мере обогатил в корпусе знание русского языка; и вот вам целый список новых слов, принятых и понятных в морском корпусе; читайте и отгадывайте: бадяга, бадяжка, бадяжник, новичок, нетленный, копчинка, старик, старина, стариковать, кутило, огуряться, огуряю, отказной, отчаянный, чугунный, жила, жилить, отжилить, прижать, прижимало, сводить, свести, обморочить, втереть очки; живые очки, распечь, распекало, отдуть, накласть горячих, на фарт, на ваган, на шарап, фурочной, фурка, и прочее и прочее».

Д. В. Григорович в своих «Воспоминаниях» так описывает жаргон и нравы Инженерного училища в 1835—1840‑х годах:

«С первого дня поступления новички получали прозвище рябцов, — слово, производимое, вероятно, от рябчика, которым тогда военные называли штатских. Смотреть на рябцов, как на парий, было в обычае. Считалось особенной доблестью подвергать их всевозможным испытаниям и унижениям.

Новичок стоит где-нибудь, не смея шевельнуться; к нему подходит старший и говорит задирающим голосом: «Вы, рябец, такой сякой, начинаете, кажется, кутить? — «Помилуйте… я ничего… — То-то ничего… Смотрите вы у меня!» и затем щелчок в нос или повернут за плечи и ни за что ни про что угостят пинком»[17].

Из русских толковых словарей первой половины XIX в. «Словарь церковно-славянского и русского языка», до некоторой степени отражающий изменения русского литературного языка в 20—30‑е годы, дает новую семантическую характеристику глагола кутить — это слово уже не считается словом простонародным, в нем выделяются два значения: 1) о ветре: ‛вертеть, крутить’. Ветер кутит; 2) переносно: ‛вести беспорядочную жизнь, пьянствовать, мотать’. Этот молодой человек сильно кутит[18].

Это второе значение уже обрастает производными словами: кутило — ‛пьяница, развратник, мот’.

Но слово кутеж в «Академическом словаре» 1847 г. еще не указано. Слово кутило обычно в языке М. Ю. Лермонтова[19], П. А. Вяземского[20].

Слово кутила, как широко вошедшее в бытовой московский язык, отмечается в «Очерках московской жизни» П. Ф. Вистенгофа (1842).

В комедии А. Н. Островского «Старый друг лучше новых двух» (1860): «Какой это товарищ! Это купец, кутило» (в речи чиновника Прохора Гавриловича).

Таким образом, в период расцвета натуральной школы, в 30—40‑е годы, в русском литературном языке окончательно укрепляется новое значение глагола кутить: ‛выходя из привычных рамок быта, жить безрасчетно, очертя голову, мотать денежные средства и предаваться разгулу’.

Это значение оказывается настолько ярким, экспрессивным, что вокруг него образуется целая серия производных слов — кутила, прокутить, закутить, кутнуть и т. д. В этих словах остро отражаются и черты натуры отдельных людей и общественно-бытовые явления, порожденные социальными взаимоотношениями буржуазного строя. Понятно, что перед этим новым употреблением должны были померкнуть старые простонародные значения глагола кутить.

У Н. В. Гоголя в «Мертвых душах»: «Помещик, кутящий во всю ширину русской удали и барства, прожигающий, как говорится, насквозь жизнь». Там же в повести о капитане Копейкине: «пообедал, сударь мой, в Лондоне, приказал подать себе котлету с каперсами, пулярку с разными финтерлеями, спросил бутылку вина, ввечеру отправился в театр, одним словом — кутнул во всю лопатку, так сказать».

У В. И. Даля в «Картинах русского быта»: «Лишь бы кто намекнул, что надо бы кутнуть, то мы сейчас же пустили ребром и свое и чужое; не ценя, не уважая своей собственности, мы подавно не можем уважать и чужой; для нас все трын-трава».

У И. И. Панаева в рассказе «Прекрасный человек» (1840):

запел чиновник военного министерства хриплым голосом»[21].

В очерке И. А. Гончарова «Иван Савич Поджабрин» (1842): «Обед в трактире, часто с приятелями. Тогда обедали шумно и напивались обыкновенно пьяны. Это называлось кутить и считалось делом большой важности».

Ср. там же: «Как они у вас шумят! что вы делаете? — расскажу ей, как мы кутим… Это нравится женщинам, подумал Иван Савич.

— Кутим-с. Вот иногда они соберутся ко мне, и пойдет вавилонское столпотворение, особенно когда бывает князь Дудкин: карты, шампанское, устрицы, пари… Знаете, как бывает между молодыми людьми хорошего тону»;

«Славно мы живем, промолвил один из молодых людей: право, славно: кутим, жуируем! вот жизнь, так жизнь!»;

«Когда Иван Савич подходил к дверям, из столовой слышалось пение, крик, смех: говорило несколько голосов. Вдруг человек поспешно пронес мимо его бутылку. Эге! да здесь никак кутят! подумал Иван Савич! — а говорят, знатные не кутят»;

«— Ого! как кутнули! сказал он — с нашими так никогда не удавалось: этакой рожи у меня еще не бывало!‥»

У А. И. Герцена в романе «Кто виноват» (1841—1846): «Они недели две рассказывали направо и налево о том, как кутнули»;

«Побился он с медициной да живописью, покутил, поиграл, да и уехал в чужие края».

В повести Герцена «Долг прежде всего» (1848—1851): «Я уверен, что со времени знаменитого кутежа, по поводу которого в летописях в первый раз упоминается имя Москвы, и до наших дней не было человека менее расположенного и менее годного к семейной жизни, как Столыгин».

В очерке Е. П. Гребенки «Пиита» (1844), напечатанном в альманахе «Новоселье» (1846, ч. III, стр. 284), нарисован такой портрет «человека, одержимого поэзией»: «Больной, перенося пожары и разрушения сердца, не лишается аппетита, любит хорошо поесть — свое ли, чужое ли, все равно, и не прочь от доброго вина. Часто у него с языка срываются стихи Пушкина:

И вообще направление его подходит к разряду кутил».

У И. С. Тургенева в романе «Накануне»: «Николай Артемьевич порядочно говорил по-французски и слыл философом, потому что не кутил».

Иногда проступает тонкий смысловой оттенок в употреблении кутить ‛жить азартно, очертя голову, со страстью отдаваться чему-нибудь, выходящему из привычных рамок быта’. В речи Базарова: «Отец в шестьдесят лет хлопочет, толкует о «паллиативных» средствах, лечит людей, великодушничает с крестьянами, — кутит, одним словом» («Отцы и дети»).

Ср. у Ф. М. Достоевского в «Бесах»: «— Одним словом, будут или не будут деньги? в злобном нетерпении и как бы властно крикнул он [Верховенский] на Ставрогина. Тот оглядел его серьезно.

— Денег не будет.

— Э, Ставрогин! Вы что-нибудь знаете или что-нибудь уже сделали! Вы — кутите!»

Это смешение пластов значений не находит ясного выражения в словаре Даля. Толковый словарь В. И. Даля, как и следовало ожидать, помещает в одной плоскости все три значения слова кутить, нивелируя живые литературные и уже устаревающие, становящиеся областными оттенки его употребления: «кутить, кучивать, кутнуть, о ветре, погоде: кружить, крутить, вихрить. Ветер кутит да мутит; о человеке: Он кутит да мутит, сплетничает и поселяет раздор; мотыжничать, пьянствовать, кружиться; жить очертя голову, отчаянно проказить, пить, буянить. Наши кутят в погребке. Кучивали и мы в гусарах. Кутнем вместе, пойдем. Кутни на все. Кутнуть во всю ивановскую…

Ср.: Офицеры закутили, шибко раскустились, не докутиться бы до беды. Искутился малый. Что ты накутил? Кончили пир, откутили, покутили немного. Он подкутил, выпил». Тут же кутила[22].

Можно думать, что и слово кутеж уже вошло в русский литературный язык 40—50‑х годов. Возможно, что оно сначала было особенно широко употребительно в военно-офицерской и буржуазно-студенческой среде. Например, у Н. М. Языкова в стихотворении «К. К. Павловой»:

У Н. В. Гоголя во II томе «Мертвых душ»: «Все [в заведении] было в струнку и шло попарно, а по ночам развелись кутежи».

У Н. П. Огарева:

У Л. Толстого: «Кутеж был во всем разгаре» («Детство. Отрочество. Юность». Юность, 3.XXXIX).

У И. С. Тургенева: «… во время самого буйного кутежа» («Дворянское гнездо», гл. IV).

А. А. Фет в своих воспоминаниях передает слова Тургенева о Л. Толстом 50‑х годов: «Вернулся из Севастополя с батареи, остановился у меня и пустился во все тяжкие. Кутежи, цыгане и карты всю ночь; а затем до двух часов спит как убитый» («Мои воспоминания», ч. I).

У Н. А. Некрасова в «Медвежьей охоте»:

У М. Е. Салтыкова-Щедрина в «Господах Головлевых»: «Говорили, что каждый вечер у нее собирается кутежная ватага, которая ужинает с полуночи до утра».

У Л. Толстого в «Войне и мире»: «Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом».

У Л. Толстого в «Войне и мире» (вариант):

«— Опять кутил? — спросил Андрей, покачивая головой. Пьер виновато кивнул головой. — Я только в три проснулся. Можете себе представить, что мы выпили впятером одиннадцать бутылок».

У Ф. М. Достоевского в «Записках из мертвого дома»: «Арестант, по природе своей, существо до того жаждущее свободы и, наконец, по социальному своему положению, до того легкомысленное и беспорядочное, что его естественно влечет вдруг «развернуться на все», закутить на весь капитал с громом и с музыкой… Иной из них работает, не разгибая шеи, иногда по несколько месяцев, единственно для того, чтоб в один день спустить весь заработок, все до чиста, а потом опять, до нового кутежа, несколько месяцев корпеть за работой. … и опять несколько месяцев работает не разгибая шеи, мечтая о счастливом кутежном дне».

Любопытно, что слова кутеж и кутежный отмечены в лексикографической традиции лишь в «Толковом словаре» под редакцией Д. Н. Ушакова.

Таким образом, если в литературном языке XVIII в. начинали широко употребляться глагол кутить и разные префиксальные образования от него — закутить, накутить, прокутить и т. п., а также кутила и кутнуть, то в XIX в., с 30—40‑х годов, распространяются кутеж, кутежный.