История болезни Достоевского

После переезда в Санкт-Петербург, с 1860 года начался последний, четвёртый, этап развития «священной болезни». Большие судорожные припадки участились и вытеснили или отодвинули на задний план все другие проявления эпилепсии.

Как же протекает большой судорожный припадок (grand mal) и какие особенности он имел у Достоевского?

Припадку предшествуют предвестники, которые больной чувствует за несколько часов, а иногда и суток до наступления grand mal. У Достоевского были различные по характеру предвестники: чувства тревоги и страха, раздражения и возбуждения, эмоционального подъёма и эйфории. Достоевский при появлении предвестников предупреждал жену, Анну Григорьевну Сниткину (Достоевскую), или других близких людей, что скоро у него может случиться припадок.

Непосредственно перед большим судорожным припадком возникает особое состояние, которое в медицине обозначается как аура. Этот термин ввёл знаменитый врач древности Гален; у его первых наблюдаемых больных вначале припадка было ощущение дуновения на коже. Аура (лат. aura — дуновение ветерка) — симптом начала большого судорожного припадка. Достоевский, изучивший литературу по психиатрии, в 1840-х годах с иронией называл свои припадки «кондрашкой с ветерком». Больной всегда сохраняет воспоминание об ауре, а судорожную часть припадка никогда не помнит (амнезия). Известно 150 видов аур; аура у Достоевского была достаточно редкая. Вот как он рассказывал о ней своему приятелю Н. Н. Страхову: «Перед началом припадка на несколько мгновений я испытываю такое счастье, которое невозможно в обыкновенном состоянии и о котором не имеют понятия другие люди. Я чувствую полную гармонию в себе и во всём мире, и это чувство так сильно и сладко, что за несколько секунд такого блаженства можно отдать 10 лет жизни, всю жизнь».

После ауры, которая длилась несколько секунд, следовал громкий крик. Достоевский внезапно падал, потеряв сознание, и начинал биться в судорогах. Анну Григорьевну необыкновенно поразил первый припадок, который она наблюдала у Фёдора Михайловича в «медовый» месяц. Больше всего её напугал нечеловеческий крик, даже не крик, а вопль. Он всегда и в будущем, при последующих припадках Достоевского, «потрясал и пугал её», и она никак не могла к нему привыкнуть. Этот специфический эпилептический крик объясняется резким выхождением воздуха из лёгких через сократившуюся в размерах голосовую щель.

Вначале возникают тонические судороги (продолжительностью в 20—40 секунд) — резкое длительное сокращение всех групп мышц: туловища, рук, ног. Голова Достоевского запрокидывалась назад, тело вытягивалось и застывало в длительной судороге. Зрачки были расширены. Затем возникали клонические судороги (1—1,5 минуты) — ритмичные толчкообразные подёргивания мышц лица, шеи, рук, ног, туловища. Сознание во время припадка отсутствовало, дыхание затаивалось. Лицо было синюшно и одутловато. Бывали такие явления, как прикус языка и слизистой щеки, выделение слюны в виде пены у рта.

Средняя продолжительность припадка у Достоевского составляла 2—3 минуты, что является типичным для эпилепсии. После grand mal, приходя в сознание, Фёдор Михайлович помнил только ауру, ощущал слабость, разбитость и сонливость. Нередко после припадка он погружался в многочасовой сон.

Большие судорожные припадки Достоевского, свидетелями которых были многие лица, всегда проходили по такому классическому типу, описанному в медицине Э. Крепелином, В. Пенфилдом и В. А. Карловым, и ничего общего не имели с истерией, которую ему приписывают отдельные недобросовестные или заблуждающиеся литературоведы.

Достоевский изучал медицинские научные книги по неврологии и психиатрии, чтобы лучше знать свою болезнь. С 1860 года он начал вести подробные записи о своей болезни, отмечая дату припадка, погоду, фазу луны. По степени выраженности различал припадки слабые, средние и сильные. Достоевский отмечал влияние метеорологических факторов на возникновение приступов: припадки провоцировались в холодную и дождливую погоду и в сильный ветер. Особенно дурно влияли ветреные дни. Например, в Женеве в 1867—1868 годах у Достоевского часто бывали припадки «священной болезни» в дни, когда в город приходили так называемые bises — резкие вихри.

Вот как описывала припадки мужа Анна Григорьевна Достоевская: «Начиналось это обычно страшным нечеловеческим криком, какого нарочно никогда не произнести. Очень часто я ещё успевала перебежать из своей комнаты через промежуточную, заваленную книгами, к нему и застать его, стоявшего с искажённым лицом и шатающегося. Я успевала обнять его сзади и потом опустить его на пол… Он и спал не на постели, а на низеньком широком диване на случай падения. Он ничего не помнил, приходя в себя. Потом жалко и вопросительно произносил: "Припадок? " — "Да, — отвечаю я, — маленький!" После припадка он впадал в сон, но от этого сна его мог пробудить листок бумаги, упавший со стола. Тогда он вскакивал и начинал говорить слова, смысл которых постигнуть невозможно. Ни предотвратить, ни вылечить этой болезни нельзя. Всё, что я могла сделать, это — расстегнуть ему ворот, взять его голову в руки. Но видеть любимое лицо, синеющее, искажённое, с налившимися жилами, осознавать, что он мучается и ты ничем не можешь ему помочь, — это было таким страданием».

Чаще всего падучая приключалась ночью. Хуже, когда приступ настигал больного посреди дня, в отсутствие жены или где-нибудь на улице. Вот что отметил писатель в своей записной книжке 8 апреля 1875 года, в тот день, когда жены не было дома: «Предчувствовал [припадок. — Прим. М. Д.] сильно с вечера. Только что сделал папиросы и хотел сесть, чтобы хоть 2 страницы написать романа, как помню полетел, ходя среди комнаты. Пролежал 40 минут [припадок и последующий сон. — Прим. М. Д.]. Очнулся, сидя за папиросами, но не сделал их. Не помню, как очутилось у меня перо, а пером я разодрал портсигар. Мог заколоться… Теперь почти час после припадка. Страх смерти начинает проходить, но есть всё ещё чрезвычайный».

Припадки падучей возникали в разное время суток: ночью, рано утром, иногда во время бодрствования, днём. По предвестникам Достоевский предчувствовал приближение припадка, принимал меры против падения и возможности получения травм и ушибов, нередко успевая сесть. Но часто припадок возникал так внезапно, что писатель падал, получал ушибы лица, ранения лба, носа, глаз, волосистой части головы, шеи, рук, грудной клетки. В 1850 году, как уже сказано выше, в тюремной карточке арестанта Омского острога Достоевского был отмечен рубец на лбу после ранения при падении во время припадка. В 1866 году Достоевский получил ранение правого глаза, но зрение удалось сохранить. Упал во время приступа и сильно разбил себе лоб 10 февраля 1870 года. В мае того же года в Гомбурге днём упал и получил ушиб затылочной области, после чего с неделю не проходила огромная «шишка». В октябре того же года «упал у шкапчика» и сильно ушиб голову. В декабре 1874-го разбил лоб и теменную область. В мае 1876-го при падении ушиб голову, спину и ноги, через неделю — повредил поясницу, в августе — «сильно разбил члены». В сентябре 1880 года при падении «вывихнул в спине косточку». Возможно, это не полный перечень ушибов и ранений, которые получил Достоевский при падении во время приступов «священной болезни». (Отмечу в скобках, что приступ истерии, которую упорно навязывают Достоевскому некоторые авторы, никогда не сопровождается травмами, больной падает аккуратно и мягко, припадок истерии происходит днём, в присутствии других лиц, и состоит не из однотипных тонических и клонических судорог, а из беспорядочных движений руками и ногами, длится более трёх минут, часто с сохранением сознания и репликами больного.)

После припадка у Достоевского всегда сильно болела голова — была «несвежей», что мешало работе; нарушалось душевное равновесие. После судорожного приступа «дурное расположение духа [так называемая дисфория. — Прим. М. Д.] продолжалось несколько дней — до недели и больше; ипохондрия, грусть, тоска… мучили ужасно головные боли, угрызения совести, чувство виновности и всегда страх смерти», — писал Фёдор Михайлович. Страх смерти во многом был связан с боязнью асфиксии (удушения) во время припадка эпилепсии, так как дыхание в тоническую фазу приступа задерживается.

Достоевский периодически наблюдал у себя нервный смех. Например, при посещении в 1877 году больного Н. А. Некрасова Фёдор Михайлович объяснил поэту и его сестре свой нервный смех: «Нехорошо, припадки падучей всё усиливаются, в нынешнем месяце уже 5 раз повторялись, последний был 5 дней тому назад, а голова ещё не свежа; не удивляйтесь, что я сегодня всё смеюсь — это нервный смех… бывает после приступа». Гелолепсия —навязчивое побуждение к смеху, так именуется этот симптом эпилепсии.