История будущего (сборник)

НЕУДАЧНИК

— Стройся! — рыкающий голос старшего сержанта Космической пехоты пронзил туман и слякоть гадкого утра в Нью-Джерси. — Когда называют ваше имя, отвечайте «здесь», выходите вперед с вещами и поднимайтесь на борт. Есть такие, кому не ясно? Ну, тронулись. Аткинс!

— Здесь!

— Остин!

— Здесь!

— Эйрис!

Один за другим пехотинцы выходили из строя, вскидывали на плечи вещмешок, а вместе с ним сто тридцать фунтов дозволенного личного имущества и карабкались по трапу. Они были молоды: ни одного старше двадцати двух, так что порой поклажа перевешивала новобранца.

— Каплан!

— Здесь!

— Кейт!

— Здесь!

— Либби!

— Здесь! — тощий долговязый блондинчик выпал из строя, поспешно вытер нос и схватился за свои шмотки. Крякнув, затащил пузатый холщовый мешок на плечо, закрепил его и ухватил свободной рукой чемодан. Затем мелкой трусцой дворняжки направился к трапу. Новобранец преодолел всего лишь несколько нижних ступенек, когда чемодан двинул его по коленкам. Пошатнувшись, он натолкнулся на крепкую фигуру в зеленовато-голубом мундире Космического флота. Сильные пальцы ухватили его за руку и поставили в вертикальное положение.

— Не падай, сынок, не надо. Ты не так старайся, и все будет в порядке, — мощная рука поправила холщовый мешок новобранца.

— Ой, простите, — смущенный юнец машинально насчитал четыре полоски под метеором на серебряном галуне. — Капитан, я не…

— Соберись, сынок, и дуй на борт.

— Есть, сэр!

На борту парня встретил полумрак. Когда глаза Либби стали что-то различать, он увидел корабельного старшину, который большим пальцем через плечо махнул в сторону одного из распахнутых люков.

— Тебе сюда. Найди там свой рундучок и жди около него.

Либби поспешил выполнить указание. В широком, сплюснутом отсеке он обнаружил скопище людей и вещей. Линия из ламп тлеющего разряда бежала вдоль стыка переборки с подволокой, гудение вентиляторов создавало мягкий фон человеческим голосам. Либби перебрался через груду манаток и высмотрел свой рундучок под номером «семь-десять» у дальней переборки. Пехотинец сорвал пломбу с комбинационного замочка, набрал шифр и открыл крышку. Рундук находился на втором ярусе и отличался скромными размерами. Либби стал прикидывать, что ему затолкать в эту щель. Но тут динамик заглушил болтовню и потребовал от всех внимания.

— Слушай мою команду! Первое отделение — по местам. Старт через двенадцать минут. Задраить люки. Выключить вентиляторы за две минуты до старта. Закрепить на палубе все тяжелые предметы и лечь, когда зажжется красная сигнальная лампа. Лежать до объявления отбоя. Старшинам проверить исполнение команды.

Тут же заглянул старшина, осмотрелся и сразу же начал руководить размещением багажа. Тяжелые вещи были принайтованы к палубе. Крышки рундуков закрыты. К назначенному времени каждый пехотинец нашел себе местечко на палубе, а старшина даже пристроил подушку под свою голову. Лампы покраснели и динамик гаркнул:

— Всем внимание — старт корабля! Приготовиться к вертикальному ускорению.

Старшина спешно прилег на два мешка, не забывая пронзительным взглядом озирать отсек со своего лежака. Вентиляторы зашелестели, останавливаясь. На две минуты наступила тишина. Либби почувствовал, как всполошилась его сердечная мышца. Две минуты тянулись, не желая оканчиваться. Но вот палуба задрожала и грохот — такой бывает при сбросе пара из котла высокого давления — ударил парня по барабанным перепонкам. Тело вдруг стало очень массивным, тяжесть, навалившись на грудь, сдавила сердце. Спустя неопределенное время сигнальные лампы вспыхнули белым и динамик промычал:

— Занять места согласно табельному расписанию. Первое отделение, приступить к несению вахтенной службы.

Вентиляторы снова загудели. Старшина встал, сосредоточенно почесал задницу, хлопнул в ладоши и сказал:

— Порядок, парни, — после чего прошелся по отсеку и отдраил люк в коридор.

Либби встал, наткнулся на переборку и чуть не рухнул. Его руки и ноги изрядно затекли. Кроме того, он чувствовал не слишком приятную легкость, как будто сбросил по меньшей мере половину своего и так незначительного веса.

Следующую пару часов он был слишком занят, чтобы размышлять или скучать по дому. Чемоданы, ящики и мешки надо было перетащить в трюм и принайтовать, подстраховываясь от углового ускорения. По ходу дела Либби выискал химический гальюн и изучил принцип его действия. Он познакомился со своей койкой и узнал, что она принадлежит ему лишь восемь часов в сутки: еще двое новобранцев должны давить клопа на ней же. Три отделения уминали свои пайки в три смены — всего было девять смен — двадцать четыре парня и старшина за одним длинным столом, который целиком заполнял узкий отсек возле камбуза.

После ленча Либби решил получше уложить свои вещички в рундуке. Парень стоял перед ним, созерцая фотокарточку, которую намеревался прилепить к внутренней стороне дверцы, когда по отсеку пронеслось:

— Смирррна!

У входа стоял капитан, сбоку от него старшина. Старший офицер заговорил:

— Вольно, присаживайтесь. Маккой, сообщите на центральный пост управления, чтобы подключили ваш отсек к дымовому фильтру.

Старшина кинулся к коммутатору на переборке и, нажав кнопку вызова, зашептал в микрофон. Почти одновременно жужжание вентиляторов поднялось на пол-октавы и осталось на этом тоне.

— Теперь можно курить. Кстати, я собираюсь потолковать с вами. Ребята, вам предстоит провернуть большое дело, может быть, самое большое за всю вашу жизнь. Теперь вы — крутые мужики и перед вами одна из самых тяжелейших работ, за которую когда-либо брались люди. То, что вам предстоит натворить, является частью громадного плана. Вы и сотни тысяч таких, как вы, должны переоборудовать Солнечную систему — чтобы люди могли использовать ее куда лучше, чем ранее. При этом вы получаете отличную возможность стать полноценными и счастливыми гражданами Федерации. По той или иной причине на Земле вам не везло. Одни стали ненужными, потому что их профессия была отменена техническим прогрессом. Другие не смогли правильно распорядиться своим досугом и заработали большие неприятности. Короче, вы все были неудачниками. Вас наверняка называли плохими мальчиками и ваши характеристики были украшены множеством черных пятен. Но теперь вы должны забыть об этом. Жизнь начинается снова. Единственная запись, которая имеется сейчас в вашем досье на нашем корабле, — фамилия в начале чистого листика бумаги. И от вас зависит, что в дальнейшем появится на этом листе. Теперь о работе. Не светит нам заурядная ремонтная или восстановительная операция на Луне, с уикендами в Луна-Сити и прочими домашними удобствами. Не летим мы на планету с сильной гравитацией, где можно плотно закусить и быть уверенным, что обед не вывалится из желудка обратно на стол. Вместо всего такого мы имеем задание причалить к астероиду HS-5388 и превратить его в космическую станцию ЗМ-3. Он не может похвастаться атмосферой и сила тяжести составляет не более пары процентов от привычной вам земной. Вы будете порхать над ним как мухи по меньшей мере полгода, без девчонок, без телевизора, без всякого веселья — кроме того, что вы придумаете сами — ну и, конечно, тяжкий труд каждый Божий день. Вы сполна изведаете космическую болезнь, тоску по земным лужайкам и прочим зеленым полянкам, и может быть, — страх перед космическим пространством. Если не станете осторожничать, то рискуете обгореть на солнышке. Желудок ваш будет давать «SOS», харчи бросаться туда, откуда пришли, — в общем, вы сильно пожалеете, что завербовались. Но если вы переборете себя и наберетесь советов опытных космонавтов, то вернетесь с астероида сильными, здоровыми, с небольшим счетом в банке, а также со знаниями и умениями, которые вам не приобрести на Земле и за сорок лет. Вы станете настоящими мужчинами и будете вполне осознавать это. Последнее. Довольно неуютно почувствуют себя те, кто не привыкнет сразу к такой жизни. Уделяйте друг другу немного внимания, и все будет хорошо. Если вам что-то очень не понравится и вы не сможете управиться с проблемами самостоятельно — обращайтесь ко мне. Ну, вот и все. Вопросы есть?

Один из новобранцев поднял руку.

— Сэр? — несмело обратился он.

— Говори, юноша, но сперва назови себя.

— Роджерс, сэр. У нас будет возможность получать письма из дому?

— Да, только не слишком часто. Раз в месяц или около того. Почту будет привозить капеллан, а также инспекционные и грузовые суда.

И тут вклинился динамик, заревев:

— Слушай мою команду. Приготовиться к невесомости. Через десять минут — переход в режим свободного полета.

Старшина проверил страховочные тросы. Все незакрепленные вещи были ловко принайтованы и каждому пехотинцу выданы целлофановые пакетики. Едва все это было проделано, как Либби почувствовал, что становится легким, — нечто подобное он уже испытывал при внезапной остановке поднимающегося экспресс-лифта в каком-нибудь небоскребе. Разница заключалась в том, что чувство не пропадало, а все нарастало и нарастало. Сперва это можно было назвать приятной новизной ощущений, а потом быстро приелось и стало утомлять. Кровь начала биться в ушах, а ноги зябнуть и даже леденеть. Слюна стала выделяться с бешеной скоростью — он попытался сглотнуть ее, но поперхнулся и отчаянно закашлял. Потом его желудок судорожно сжался и выбросил вон полупереваренный ленч. После первого приступа рвоты Либби услышал вопль Маккоя.

— Эй, оболтус, трави харчи в пакет. Не дай этой дряни угодить в вентилятор.

Либби кое-как догадался, что это обращаются к нему. Новобранец нащупал свой пакет как раз перед тем, как его настиг второй приступ, и прежде чем метнуть струю, он успел поднести пакет ко рту. Когда тошнота отпустила Либби, он обнаружил, что парит почти у самого потолка лицом к входному люку. Как раз там появился главный старшина и обратился к Маккою.

— Как тут у вас?

— Близко к норме. Правда, кое-кто из парней промазал мимо пакета.

— Ладно, это дело убрать — и точка. Воспользуйтесь шлюзом правого борта, — распорядившись, главный старшина уплыл.

Маккой потянул Либби за рукав.

— Ну, свинтус, раз отличился, давай лови теперь своих бабочек, — старшина протянул ему ветошь, сам взял другую и аккуратно подхватил шарик из блевотины, парящий перед ним.

— Как там у тебя, пакет в порядке? Если опять затошнит — остановись и пережди, пока не пройдет.

Либби подражал ему как мог. Через несколько минут они на пару выловили большую часть летучей блевотины. Маккой осмотрелся и удовлетворенно произнес:

— Теперь снимайте грязные шмотки и смените пакеты. Трое или четверо, тащите все к шлюзу.

Пакеты были уложены в шлюз правого борта, потом внутренний люк закрыли, а внешний открыли. Когда внутренний люк распахнулся снова — в шлюзе была чистота: пакеты выдуло в космос напором воздуха.

«Свинтус» обратился к старшине.

— Грязные робы тоже выбросим?

— Разбежался. Мы их космосом почистим. Эй, пехота, неси заблеванные мундиры в шлюз и крепи их там на переборочных крючьях. Привязывай покрепче.

На сей раз шлюз не открывали минут пять. Когда же люк распахнулся, робы были совершенно сухие — вся влага в вакууме испарилась. Единственное, что осталось от позора, — стерильный осадок. Маккой осмотрел эти следы с заметным одобрением.

— Сойдет. Несите обратно в отсек. И почистите как следует — щеточкой перед вытяжкой.

Следующие несколько дней были заняты беспросветным страданием. Всякая тоска по дому напрочь перечеркивалась муками космической болезни. Капитан соглашался лишь на пятнадцать минут небольшого ускорения для каждой из девяти камбузных смен, но передышка только усугубляла течение дрянной болезни.

Обычно Либби отправлялся на обед слабым, но с волчьим аппетитом. Но пайка оставалась в желудке лишь до возобновления свободного полета, когда болезнь скручивала новобранца по новой.

Как-то на четвертый день полета он сидел, прислонившись к переборке и наслаждаясь оставшимися минутами тяжести в конце обеденной смены. К нему подошел Маккой и уселся рядышком. Старшина приладил к физиономии дымовой фильтр и закурил. Для начала глубоко затянулся, а потом принялся разглагольствовать:

— Ну, как оно, земляк?

— Мне кажется, ничего. Но эта раскосмическая болезнь, итти ее налево…Маккой, как вам удалось привыкнуть к ней.

— И ты скоро справишься с этой пакостью. Тело выработает новые рефлексы — так и у меня было. После того как научишься лопать, не задыхаясь и не срыгивая, с тобой будет полный порядок. Тебе даже понравится. Невесомость ведь успокаивает и расслабляет. Четыре часа сна удовлетворят тебя так же, как и десять.

Либби удрученно покачал скорбной головой.

— Чую, не привыкнуть мне.

— Да привыкнешь. Во всяком случае, тебе бы лучше привыкнуть. На этом сраном астероиде считай что нет никакого тяготения. Главный геодезист говорит, оно не больше двух процентов от нормального земного. Этого маловато будет, чтобы вылечить твою космическую болячку. Учти, там даже во время священного обряда жратвы никто не станет включать ускорение.

Либби испустил стонущий звук и обхватил руками голову.

Найти нужный астероид среди пары тысяч других — так же просто, как с земной орбиты углядеть в городе Лондоне Трафальгарскую площадь. Вы ведь стартуете со скоростью около девятнадцати миль в секунду, что примерно равно скорости самой Земли. И пытаетесь выписать траекторию, которая не только пересечет орбиту крошечного, быстро несущегося тела, но и обеспечит само свидание. Астероид HS-5388 — «восемьдесят восьмой» — лежал от Солнца на расстоянии около двух десятых астрономической единицы, что составляло чуть больше двухсот миллионов миль. Когда корабль стартовал, он находился в трехстах миллионов миль от астероида, причем с противоположной стороны от Солнца. Капитан Дойл распорядился, чтобы штурманы рассчитали базовый эллипс, по которому корабль должен был двигаться в свободном полете вокруг Солнца примерно триста сорок миллионов миль. Принцип использовался тот же, что применяется охотником, который стреляет утку «влет», вводя элемент опережения. Но представьте, что во время выстрела дневное светило слепит вам глаза, что птицу с вашей «огневой позиции» не видно и у вас для прицела нет ничего, кроме нескольких пыльных отчетов о том, как цель летела, когда ее наблюдали в последний раз.

На девятый день капитан Дойл отправился в штурманскую рубку и начал тыкать клавиатуру массивного вычислительного комплекса. Затем он послал дневального передать поздравления штурману и пригласить его в рубку. Через несколько коротких минут внушительная фигура вплыла в дверь, зафиксировалась с помощью троса и поприветствовала капитана, пристегнутого ремнями к своему креслу:

— Утро доброе, Шкипер.

— Привет, Блэки, — старый космический волк поднял глаза от экрана, — Я как раз проверяю твои расчеты по «обеденным» ускорениям.

— Может отправим за борт всех этих крысят, сэр? Вместе с очередной порцией мусора. Тогда ни вам, ни мне заниматься ерундой больше не придется.

— К сожалению, это лишь прекрасная мечта. А в жизни, если мы не дадим ребятам проглотить свою пайку, то довезем до астероида кучку доходяг. Начиная с десяти по корабельному времени, я собираюсь приступить к торможению. Какие у нас были скорость и координаты на восемь вечера?

Штурман оперативно достал из кителя блокнот.

— Скорость — триста пятьдесят восемь миль в секунду; курс: прямое восхождение — пятнадцать часов, восемь минут, двадцать семь секунд; склонение — минус семь градусов, три минуты; расстояние до Солнца — сто девяносто два миллиона четыреста восемьдесят тысяч миль. Наше радиальное положение — двенадцать градусов над курсом и почти нулевое на курсе по прямому восхождению. Солнечные координаты нужны?

— Пока что обойдемся без них, — капитан склонился к компьютеру, принял озабоченный вид и, пока шли расчеты, сосредоточенно жевал кончик языка. — Я хочу, Блэки, чтобы ты покончил с ускорением за один миллион миль до орбиты «восемьдесят восьмого». Меня трясет от злости, когда я трачу топливо, но в поясе астероидов полно хлама, а этот чертов булыжник такой крохотный, что нам придется еще и заложить поисковую кривую. За эти двадцать часов торможения кое-что надо будет сделать. На восьмой час начинай изменение курса влево. Примени асимптоматическое приближение. К шести утра наш доблестный звездолет должен быть неподалеку от «восемьдесят восьмого», на круговой траектории, параллельной его орбите. Если меня не забудут разбудить, я поднимусь в три.

— Есть, сэр.

— Когда получишь окончательные расчеты, забрось их мне. Журнал распоряжений пришлю тебе попозже.

Корабль ускорялся по расписанию. Вскоре после трех утра капитан появился в рубке и уставился в забортную темноту. Солнце все еще пряталось за корпусом корабля, и непроглядная мгла пробивалась только голубыми просверками приборных панелей да лучиком света из-под крышки планшета. Услыхав знакомые шаги, штурман повернулся.

— Доброе утро, капитан.

— Надеюсь, доброе, Блэки. Он уже виден?

— Еще нет. Мы познакомились с полдюжиной камней, но ни один не был похож на наш «восемьдесят восьмой».

— Что-нибудь есть поблизости?

— Не так чтобы очень. Разве что горсточка песка — время от времени мы на такие натыкаемся.

— Это вряд ли нам повредит — мы же заходим им в хвост. Если бы все навигаторы хорошо понимали, что астероиды движутся всегда по определенной траектории на фиксированной скорости, — никто бы не имел здесь неприятностей. — Капитан остановился, чтобы прикурить. — Народ говорит, что космос опасен, и я отрицать этого не стану. Но, перебирая все аварийные ситуации за последние двадцать лет, я вижу, что проблемы возникают только от беспечности.

— Вы правы как всегда, шкипер. Между прочим, под крышкой планшета — кофе.

— Спасибо, я уже попил кофейку у себя в каюте.

Капитан, присоединившись к вахтенным у стереоскопов и радаров, стал всматриваться в мерцающую черноту. Тремя сигаретами спустя ближайший к нему вахтенный рявкнул:

— Вижу свет.

— В каком направлении?

Помощник капитана снял показания с индикаторов стереоскопа:

— Ноль точка два, к корме один точка три. Легкое смещение вперед. — Помощник придвинулся к радару и добавил:

— Дистанция — семь девять ноль четыре три.

— Это проверить можно?

— Вполне, сэр.

— Каков диаметр диска? — раздался оглушительный голос штурмана из-под крышки планшета. Первый вахтенный поспешно стал крутить ручки прибора, но капитан легонько отодвинул его в сторону.

— Я сам справлюсь, сынок, — Дойл приложился к двухглазому окуляру и обозрел серебристый шарик. Затем стал осторожно разводить светящиеся кресты окуляров, пока они не коснулись верхнего и нижнего краев диска.

— Засекайте!

Показания были записаны и переданы штурману, который быстро вынырнул из-под крышки.

— Это наш малыш, кэп.

— Я рад.

— Мне сделать визуальную триангуляцию[75]?

— Пусть вахтенный помощник займется этим. А ты иди вздремни. Мы будем ее делать, пока не подойдем достаточно близко, чтобы применить оптический дальномер.

— Спасибо. Тогда я пошел.

Весть о том, что «восемьдесят восьмой» уже виден, облетела весь корабль за несколько минут. Либби вскоре оказался на десантной палубе, где протиснулся сквозь возбужденную толпу сотоварищей, чтобы разглядеть через иллюминатор будущий дом. Маккой охладил пыл собравшихся.

— К тому времени, когда эта штука разбухнет настолько, что начнет маячить в глазах, мы все будем отдыхать на наших посадочных местах. А что вы хотите, у нее диаметр всего-то сто миль.

И это было действительно так. Какое-то время спустя корабельные динамики заголосили.

— Слушай мою команду. Всем занять посадочные места. Задраить люки. Приготовиться к отключению вентиляторов по сигналу.

Следующие два часа бдительный Маккой не давал подняться никому из своего отделения. Толчки маневровых двигателей чередовались с тошнотворными периодами невесомости. Лопасти вентиляторов замерли и затворные клапаны с щелчком встали на свои места. Всего несколько мгновений корабль находился в свободном падении. Последний толчок двигателя, еще пять секунд падения — и корпус слегка тряхнуло. Из динамика донесся трубный звук и вентиляторы снова загудели.

Маккой без труда взмыл вверх и, побалансировав на носках, твердо встал на ноги.

— Все, бойцы, приехали. Конечная остановка.

Коренастый парнишка, который был чуть моложе остальных, без особой ловкости подражая старшине, прыгнул к люку, едва Маккой удалился, и заорал:

— Братва, на выход. Кто не прочь прогуляться снаружи?

Голова старшины просунулась в отсек:

— Притормози, малыш. Собираясь на прогулку, учитывай, что за бортом нет никакого воздуха. Ты там превратишься в ледышку или сгоришь, а если повезет, лопнешь как спелый помидор. Командир отделения, выдели шесть человек, чтобы принесли скафандры. Остальным быть здесь.

Шестерка быстро вернулась, навьюченная парой дюжин здоровенных пакетов. Либби выпустил из рук те четыре, которыми нагрузился, и смотрел, как они медленно опускаются на палубу. Маккой вынул из упаковки один скафандр и начал инструктаж:

— Это стандартная рабочая модель «Марк-4» серийного выпуска второй модификации. — Старшина взял скафандр за плечи и встряхнул так, что тот развернулся и стал похож на кальсонную пару. Шлем же беспомощно свесился вниз. — Скафандр будет поддерживать вашу жизнедеятельность в течение восьми часов, соответственно на это время имеется и запас кислорода. Есть также баллон с азотом для обеспечения нормального состава дыхательной смеси и кассетный фильтр, поглощающий водяные пары и углекислоту.

Старшина уныло бубнил, дословно воспроизводя инструкцию с описанием и правилами пользования скафандром. Маккой знал такие скафандры как свои пять пальцев, и это знание уже не единожды спасало ему жизнь.

— Скафандр соткан из стекловолокна и имеет асбесто-целлюлозную пропитку. Такая ткань гибка, очень прочна и отражает все лучи, какие только могут быть в Солнечной системе за орбитой Меркурия. Надевают такой костюмчик поверх обычной одежды. Но обратите внимание на закрепленные проволокой складки в виде гармошек на основных стыках. Они для того, чтобы сохранять постоянным внутренний объем скафандра при сгибаниях рук и ног. В противном случае внутреннее давление газа превратит скафандр в пузырь, использовать который для движения будет довольно затруднительно.

Шлем отлит из прозрачного силикона, освинцован и поляризован, чтобы отражать часть лучевой энергии. Его можно оснастить фильтрами требуемого типа. На данный момент есть приказ носить фильтр не слабее, чем «янтарный» номер два. Дополнительную защиту дает свинцовая пластина, которая прикрывает голову и спускается вниз по спине скафандра, полностью экранируя позвоночник.

Скафандр оснащен двусторонним телефоном. Если ваше радио заглохнет, чего не миновать, то можно пообщаться, соприкоснувшись шлемами. Вопросы есть?

— А как есть и пить все эти восемь часов?

— Никто вас не станет заставлять носить скафандр восемь часов кряду. Вы, парни, всегда будете лопать свою пайку на базе, кроме того, чтобы заморить червячка, в шлеме имеется капсула для сахарных шариков. Что касается воды — в том же самом шлеме у рта есть соска, которую можно ухватить, повернув голову влево. Но не дуйте много жидкости, прежде чем влезть в скафандр. Сортиром, к сожалению для некоторых, он не оборудован.

После столь подробных разъяснений каждый получил по скафандру. Как его натягивать на себя, Маккой показал на личном примере. Для начала облачение нужно было разложить на палубе и расстегнуть переднюю молнию, которая соединяла шею с причинным местом. Затем усесться на середину скафандра и натянуть его нижнюю часть на свои ноги, совсем как колготки. Далее втиснуться в каждый рукав, так чтобы кисти рук влезли в тяжелые, но гибкие рукавицы. Наконец, надо было сгорбиться и откинуть голову назад, чтобы она попала в шлем.

Либби аккуратно повторял все движения Маккоя и поэтому смог подняться в полном оснащении вслед за старшиной. Затем проверил молнию, которая отвечала за герметичность скафандра.

По краям она была снабжена двумя мягкими уплотнениями, которые соединялись застежкой и припечатывались давлением воздуха изнутри. Выдыхать необходимо было только в пластиковый мундштук, который уходил к фильтру.

Маккой суетился вокруг новобранцев, проверяя застежки, подтягивая там и сям пояса и поясняя, как пользоваться элементами оснащения, которые находились у скафандра снаружи. И вот, удовлетворенный, он доложил на центральный пост, что его отделение прошло основной инструктаж и полностью готово к выходу на поверхность астероида. Разрешение на получасовую прогулку для акклиматизации было от поста получено.

Группами по шесть человек Маккой проводил своих пехотинцев через воздушный шлюз на поверхность астероида. Либби первым делом зажмурился от непривычного блеска скал. Солнце находилось в добрых двухстах миллионах миль отсюда и купало планетку в радиации, равной лишь пятой части того, что расточалось на старушку Землю. Но Либби вынужден был зажмуриться из-за блеска ввиду полного отсутствия атмосферы. Сейчас он был весьма рад своему янтарному фильтру. Солнце, скукожившееся до размеров одноцентовой монетки, сияло над головой на совершенно черном небе, немигающие же звезды теснили не только друг друга, но и само верховное светило.

В наушниках Либби раздался голос одного из сотоварищей:

— Ух ты. Горизонт-то совсем на носу. Спорим, что он не дальше мили отсюда.

Либби глянул на голую, совершенно плоскую равнину и машинально прикинул.

— Меньше, чем треть мили, — выдал он.

— С чего ты взял, Свинтус? И кто тебя вообще спрашивал?

В ответ на грубость Либби решил быть еще точнее.

— На самом деле — одна тысяча шестьсот семьдесят футов, учитывая, что мои глаза — на высоте пяти футов и трех дюймов.

— Ну и придурок же ты, Свинтус. Чего ты все пыжишься, пытаясь доказать, что у тебя одного в котелке что-то есть.

— Мне и пыжиться не надо, — запротестовал Либби. — Если астероид круглый и имеет диаметр в сто миль, то горизонт, само собой, должен находиться как раз на таком расстоянии.

— Ой-ой. Чья бы корова мычала.

Маккой прервал перебранку, обратившись к обидчику.

— Ну-ка, угомонись. Скорее прав Либби, чем ты.

— Либби прав на все сто, — раздался незнакомый голос. — Я определил это для штурмана, прежде чем уйти из рубки.

— Серьезно? — снова подал голос Маккой, — Ну, если главный геодезист говорит, что ты прав, Либби, значит — ты прав. Снимаю шляпу. Только откуда ты узнал?

Либби слегка зарумянился.

— Черт его знает. В общем, это было единственно правильное решение.

Старшина и геодезист уставились на него, но все-таки решили оставить эту тему.

К концу «дня» по корабельному времени (для «восемьдесят восьмого» период вращения составлял восемь с половиной часов) работа уже вовсю кипела. Корабль был посажен у гряды приземистых холмов. Капитан выбрал небольшую смахивающую на чашку долину, нескольких тысяч фунтов длиной и вдвое меньше шириной, чтобы разбить в ней постоянный лагерь. Его должны были снабдить крышей, загерметизировать и наполнить воздухом.

Внутри холма, который отделял корабль от долины, предстояло устроить кубрики, кают-компанию, офицерские квартиры, лазарет, комнату отдыха, штабные помещения, каптерки и прочее. Через холм надо было прорыть туннель, соединяющий все эти помещения и переходящий в герметичную трубу, плотно состыкованную с шлюзом правого борта корабля. Трубу и туннель планировалось оснастить конвейерным транспортером для перемещения людей и грузов.

Либби нашел себя приписанным к команде кровельщиков. Он таскался по холму вместе с главным специалистом по крышам с переносным атомным нагревателем. С этой штукой на Земле было бы нелегко возюкаться — там она бы тянула на восемьсот фунтов, а здесь весила всего шестнадцать. Остальная часть команды расправляла и готовилась устанавливать вручную гигантский прозрачный купол, который должен был послужить «небом» долины.

Главный кровельщик отыскал на склоне, ведущем в долину, отметки, наладил нагреватель и начал проделывать в скальной породе глубокую выемку, похожую на ступеньку. Он двигался вперед, держась одного и того же уровня с помощью линии, прочерченной мелом вдоль всей скалистой стены. Либби решил выяснить, кто это так сноровисто сделал разметку.

— Элементарно, — стал объяснять напарник, — два или три геодезиста взяли теодолит, установили на высоте ровно в пятьдесят футов над дном долины и прикрепили к нему поисковый прожектор. Затем, один из них, как метеор, промчался по кругу, чиркая мелом на высоте, которую показывал луч.

— Наша крыша будет точно на высоте пятьдесят футов?

— Скорее, на высоте ста фунтов в среднем. Из-за давления воздуха она примет форму колокола.

— Нормального земного давления?

— Половинного.

Либби сосредоточился на мгновение, затем на его физиономии выписалось недоумение.

— Но послушайте, эта долина имеет тысячу футов в длину и более шестисот в ширину. При половине от давления сто пятьдесят футов на квадратный дюйм и учитывая, что крыша будет в виде арки, нагрузка составит одну целую восемь десятых миллиона фунтов. Какая ткань выдержит такое напряжение?

— Паутина.

— Паутина?

— Да, паутина. Крепчайшая штука в мире, прочнее лучшей стали. Синтетический паучий шелк. Марка, которую мы используем для крыши, имеет прочность на разрыв в четыре тысячи фунтов на погонный дюйм.

Либби, ненадолго задумавшись, выложил:

— Ага, при периметре около ста восьмидесяти тысяч дюймов максимальное давление на верхнюю точку свода будет около шестисот двадцати пяти фунтов на дюйм. Достаточно хороший запас.

Главный кровельщик облокотился на нагреватель и кивнул.

— Что-то вроде того. Да ты, малыш, я посмотрю, страшно быстр в арифметике.

Либби был потрясен таким мнением и стал оправдываться.

— Я только хочу знать все точно.

Они быстро продвигались по склону, делая ровную выемку, в которой «паутина» будет заякорена и настолько «притерта» к скале, что купол окажется вполне герметичным. Белая, пышущая зноем лава извергалась из-под резца нагревателя и неторопливо стекала под гору. Коричневый дым, в который превращалась испаряющаяся скальная порода, почти мгновенно конденсировался в вакууме и оседал белым порошком. Главный кровельщик показал на него:

— Эта пылища запросто вызовет силикоз, если мы оставим ее здесь и потом станем ею дышать.

— А как можно убрать порошок? — озадачился Либби.

— Втянем его пневмоустановкой.

Либби использовал это высказывание как повод для следующего вопроса:

— Мистер…

— Давай без мистера. Меня зовут Джонсон.

— Хорошо, Джонсон. Откуда мы возьмем столько воздуха, чтобы хватило на всю долину, не говоря уж о туннелях? Я подсчитал: нам потребуется двадцать пять миллионов кубических футов или даже больше. Мы что, станем его делать прямо тут?

— Нет уж, это слишком хлопотно. Мы захватили его с собой.

— На корабле?

— Именно. Под давлением в полста атмосфер. Так что не волнуйся.

Либби учел и это.

— Сдается мне, что для его транспортировки понадобилась бы емкость длиной в восемьдесят футов.

— Угадал. Он запрессован в три специальных трюма, вернее, гигантские резервуары. Этот корабль в свое время возил воздух на Ганимед. Я был на нем тогда новобранцем, но только в воздушной команде.

Через три недели постоянный лагерь был готов к заселению, а все необходимое с корабля выгружено. Склады ломились от инструментов и съестных припасов. Капитан Дойл перевел свой офис под землю, передав командование кораблем старшему помощнику, доверив ему возвращение на Землю с сильно сократившимся экипажем.

Либби наблюдал с удобного места на склоне холма за стартом корабля. Тут его и прихватила ностальгия. Вернется ли он когда-нибудь домой? В тот момент он искренне хотел сменять остаток жизни на тридцать минут, проведенных вместе с мамой и Бетти.

Он начал спускаться с холма, направляясь к входу в главный туннель. Так или иначе, на корабле отправилось его письмо родне, и, если повезет, капеллан вскоре доставит ответ с Земли. В ближайшие деньки будет не до развлечений. Ему понравилась работа в воздушной команде, но завтра он вернется в свое отделение. Либби не очень-то хотелось этого. Парни там были вполне нормальные, но ему казалось, что он явно выпадает из их строя.

А вскоре рота Космического строительного корпуса приступила к своему основному делу — стала долбить на «восемьдесят восьмом» ракетные шахты. С их помощью капитан Дойл должен был спихнуть этот стомильный шарик с его обычной орбиты и загнать на новую траекторию вращения — между Землей и Марсом. Тогда его и начнут использовать в качестве космической станции — убежища для аварийных кораблей, гавани для спасательных катеров, заправочной базы и форпоста Военно-космических сил.

Либби приставили к нагревателю у шахты Н-16. Теперь его обязанностью было устройство аккуратных ямок, куда саперы потом закладывали взрывчатку, — на нее и приходилась большая часть работы. На Н-16 было поставлено две группы под общим руководством немолодого старшины. Тот сидел на краю шахты, держа в руках чертеж, и время от времени занимался вычислениями с помощью круглой логарифмической линейки, болтающейся у него на шее.

Либби только что закончил с одним мудреным вырезом для трехфазного направленного взрыва и поджидал саперов, когда вдруг поймал своими наушниками распоряжение старшины относительно величины заряда. Новобранец тут же нажал кнопку передатчика.

— Мистер Ларсен! Вы ошиблись!

— Кто это сказал?

— Либби. Вы ошиблись в величине заряда. Если такой взорвется, он разнесет и шахту и нас вместе с ней.

Старшина, покрутив диски линейки, возразил:

— Зря волнуешься, сынок. Заряд рассчитан правильно.

— Не зря, сэр, — не мог угомониться Либби. — Вы умножили там, где должны были разделить.

— У тебя есть опыт подобной работы?

— Нет, сэр.

— Закладывайте заряд, — Ларсен обратился уже к саперам.

И те принялись исполнять приказ. У Либби пересохло в горле, он глотнул и облизал губы. Он знал, что ему надлежит сделать, но не сразу смог преодолеть робость. И все-таки в два неуклюжих прыжка Либби оказался перед саперами, вклинился между ними и рванул провод из детонатора. Пока он трудился, над ним мелькнула тень, и опустившийся рядом Ларсен схватил его за руку.

— А вот этого уже не стоило делать, сынок. Прямое нарушение приказа. Я должен буду доложить о тебе, — и старшина принялся восстанавливать цепь.

Уши Либби окрасились в багрянец от смущения, но он снова произнес с отвагой загнанного зверя:

— Я обязан был это сделать, сэр. Вы ошиблись.

Ларсен, помедлив, скользнул взглядом по упрямой физиономии новобранца.

— Ладно. Пусть это и пустая трата времени, но мне не хочется держать тебя перед зарядом, которого ты боишься.

Капитан Дойл хорошо расслабился в своих апартаментах. Ноги его отдыхали на пульте, капитанский взор упирался в опорожненный стакан.

— Недурственное пиво, Блэки. Как думаешь, сможем мы сварить еще, когда наши запасы подойдут к логическому концу?

— Вот уж не знаю, капитан. Разве мы захватили дрожжи?

— Это тебе и предстоит узнать. — Капитан повернулся к дородному мужчине, расплывшемуся в третьем кресле. — Ну, Ларсен, я чертовски рад, что обошлось без беды.

— Все равно меня гнетет то, что я смог так облажаться. Я же дважды пересчитывал. Был бы это динамит, я сразу бы сообразил, что ошибся. Не всполошись тот паренек, ну и рвануло бы.

Капитан Дойл похлопал старого сержанта по плечу.

— Забудь, дружище Ларсен. Ты и при желании не сможешь больше никому навредить — я распорядился, чтобы из шахты даже при небольших зарядах убирали всех людей. Эта изотопная взрывчатка — хитрая бестия. Посмотри, что случилось в шахте А-9. Десятидневный труд улетел в тартарары из-за одного заряда. Но я хочу повидать этого паренька. Как ты сказал, его зовут?

— Либби Э.Дж.

Дойл нажал кнопку на пульте. В дверь тут же постучали. В ответ на капитанское «войдите» появился парень с нарукавной повязкой дневального.

— Рядового Либби — ко мне.

— Есть, сэр.

Через несколько минут Либби доставили в каюту капитана. Он с волнением зыркнул взглядом и заметил Ларсена — что не очень-то укладывалось в его голове. Новобранец доложил едва слышным голосом:

— Рядовой Либби по вашему приказанию прибыл.

Капитан глянул на него.

— Ну, Либби, я слышал, ты и мистер Ларсен разошлись сегодня утром во мнениях. Расскажи-ка об этом поподробнее.

— Я… я ничего плохого не делал, сэр.

— Ну конечно же не делал. Ты не провинился этим утром — наоборот, оказал нам всем неоценимую услугу. Все-таки, как ты узнал, что в вычисления вкралась ошибка? У тебя есть опыт саперной работы?

— Нет, сэр. Я только понял, что мистер Ларсен сделал расчет неправильно.

— Но как?

Либби помялся, переступил с ноги на ногу.

— Ну, сэр, он просто показался мне неверным. И все тут.

— Секундочку. Я вклинюсь, капитан. Можно я задам этому молодому человеку пару вопросиков? — подал голос капитан третьего ранга Блэки Родс.

— Конечно, давай.

— Ты тот самый малыш, который именуется Свинтусом?

Либби зарумянился:

— Да, сэр.

— Я слышал кое-что об этом парне. — Родс вытащил свою внушительную фигуру из кресла, подошел к книжной полке и взял толстенный том. Он полистал его, а затем, остановившись на какой-то странице, стал задавать Либби вопросы.

— Квадратный корень из девяносто пяти?

— Девять целых семьсот сорок семь тысячных.

— А кубический?

— Четыре целых пятьсот шестьдесят три тысячных.

— Логарифм?

— Что, сэр?

— Бог мой! Можно ли в наши дни выйти из школы, не имея об этом понятия.

Либби почувствовал себя совсем неуютно.

— Я не очень-то долго учился. Мои предки не признавали Ковенанта до самой папиной смерти. Лишь после того я немного походил в школу.

— Ясно с тобой. Логарифм — это показатель степени, в которую ты возводишь определенное число, называемое основанием, чтобы получить число, логарифм которого ты ищешь. Усек?

— Не совсем, сэр.

— Я попробую опять. Если ты возведешь десять во вторую степень — в квадрат — получишь сто. Следовательно, логарифм ста по основанию десять — два. Соответственно, логарифм тысячи по основанию десять — три. Ну так, логарифм девяносто пяти?

— Я не могу извлечь его точно. Это дробь.

— Ладно.

— Тогда приблизительно — это будет одна целая девятьсот семьдесят восемь, или около того.

Родс повернулся к капитану.

— По-моему, дальнейшие вопросы излишни.

Пребывающий в задумчивости Дойл кивнул.

— Да, у паренька, похоже, большие способности к математике на интуитивном уровне. Но давайте посмотрим, что он еще может.

— Боюсь, мы должны отправить его на Землю, чтобы там тщательно исследовали это дело.

Либби ухватил смысл последней фразы.

— Сэр, не надо отсылать меня домой. Мама будет ужасно огорчена.

— Ничего такого с тобой не случится, — поспешил успокоить его Дойл. — Когда закончишь службу, тогда и проверим тебя в психометрической лаборатории. А пока я с тобой не расстался бы и за трехмесячное жалованье. Мне легче бросить курить. Но давай-ка мы еще тебя погоняем.

Весь следующий час капитан и штурман слушали как Либби, во-первых, выводит теорему Пифагора, во-вторых, получает законы Ньютона и Кеплера на основании тех данных, которыми пользовались первооткрыватели, в-третьих, безошибочно оценивает на глаз длины, площади и объемы. И вот уже Либби, прыгнув в суть теории относительности и непрямолинейности пространственно-временного континуума, начал изливать знания быстрее, чем мог говорить, — тут капитан Дойл и притормозил его, подняв руку.

— Достаточно, сынок. А не то у тебя будет жар. Сейчас иди спать, а утром явишься ко мне. Я снимаю тебя с полевых работ.

— Есть, сэр.

— Между прочим, как твое полное имя?

— Эндрю Джексон Либби[76], сэр.

— Действительно, твои предки никак не могли подписать Ковенант. Ну, спокойной ночи.

После ухода Либби два старших офицера принялись обсуждать свое открытие.

— Как вы оцениваете это, шкипер?

— Ну, он, ясное дело, гений, один из тех самородков, которые появляются невесть откуда раз в сто лет. Я завалю его своими книжками и посмотрю, что из этого получится. Не особо удивлюсь, если он окажется еще и скорочтеем вдобавок.

— И надо же, кого мы открываем среди этих мальчишек — а ведь все они ничего не представляли из себя на Земле.

Дойл кивнул.

— В том-то и беда. Эти пацаны не чувствовали там, что нужны.

«Восемьдесят восьмой» прошел еще несколько миллионов миль вокруг Солнца. За это время оспины на его «физиономии» сделались куда глубже. Шахты были выложены изнутри дюритом — лабораторным продуктом с плотной кристаллической решеткой, на которой гаснет даже атомный распад. Затем «восемьдесят восьмой» получил порцию мягких шлепков, направивших его по курсу к новой орбите. Через несколько недель реактивные выбросы из шахт возымели должное действие, и «восемьдесят восьмой» прочно встал на траекторию, ведущую к Солнцу. Едва он достигнет базовой точки — в одну целую и три десятых расстояния от Солнца от Земли — как новая порция шлепков спровадит его на круговую орбиту. С этого момента имя ему будет ЗМ-3, то есть третья космическая станция «Земля-Марс».

В сотнях миллионах миль от него еще две роты Космического строительного корпуса заставляли пару других астероидов сойти с проторенной колеи и завращаться вокруг Солнца между Землей и Марсом. В итоге все три небесных тела должны были оказаться на одной орбите. Одно из них участвовало бы в гонках по этой орбите ста двадцатью градусами впереди «восемьдесят восьмого». Другое — ста двадцатью градусами позади. Когда ЗМ-1, ЗМ-2 и ЗМ-3 встанут на свои места, ни один путешественник, терпящий бедствие между Землей и Марсом, не окажется брошенным на произвол судьбы.

В течение тех месяцев, пока «восемьдесят восьмой» летел к Солнцу, капитан Дойл сократил трудовой день членов экипажа и перевел их на сравнительно легкие работы: постройку отеля и превращение долины под куполом в крытый сад. Искрошенная скала стала вполне плодородной землей, в которую внесли всякие удобрения и культуры анаэробных бактерий[77]. Затем космическая пехота посадила растения, адаптировавшиеся в Луна-Сити за тридцать с лишним поколений к малой тяжести, и стала нежно о них заботиться. Если не принимать во внимание низкую гравитацию, «восемьдесят восьмой» стал парням почти что родным домом.

Но когда астероид вышел на траекторию, касательную к будущей орбите ЗМ-3, рота опять вернулась к распорядку дня, характерному для маневрирования, когда вахты идут через одну, а капитан держится на кофе и ловит мгновения сна прямо в штурманской рубке.

Либби был приписан к баллистическому вычислительному комплексу — трем тоннам думающего металла, господствующим в штурманской рубке. Либби помогал настраивать и обслуживать его — после того, как главный боевой наводчик разрешил. Он очень уважал этот компьютер, наверное, потому, что бесхитростно думал о машине, как о человеке, причем похожем на него самого.

В последний день маневрирования залпы из шахт стали более частыми. Либби занимал правое кресло у пульта комплекса, бормоча расчетные показатели для следующих толчков, не забывая восхищаться точностью, с которой машина отслеживала курс. Капитан нервно крутился возле компьютера, время от времени тормозя, чтобы глянуть через плечо штурмана. Конечно, цифры не врут, ну а что случится, если произойдет отказ думающей техники. Никто никогда еще не передвигал такой большой массы. А вдруг она полетит себе дальше и дальше. Ерунда, конечно. Но капитан был весьма рад, когда астероид сбавил скорость.

Космический пехотинец аккуратно коснулся капитанского локтя.

— Сообщение с флагмана, сэр.

— Читай.

— «Флагман — «восемьдесят восьмому». Лично Дойлу. Нахожусь поблизости, буду любоваться вашим прибытием. Кирни».

Дойл осклабился. Любезно со стороны старикашки, ничего не скажешь. Когда астероид наконец сделается станцией, стоит пригласить адмирала «приземлиться» на обед и показать ему сад.

Следующий толчок был мощнее прежних. Рубку сильно затрясло. Через мгновение посыпались сообщения наблюдателей: «Шахта 9 — в норме», «шахта 10 в норме»…

Внезапно прекратилось привычное бормотанье Либби.

Дойл повернулся к нему.

— Что случилось, парень? Ты заснул? Быстренько запроси полярные координаты. Я должен знать параллакс.

— Капитан… — голос Либби едва не сорвался.

— Ну… шевели губами, не тяни!

— Капитан, машина не отслеживает курс.

— Спайерс! — седая голова главного наводчика ту же вынырнула с другой стороны вычислительного комплекса.

— Сэр, позвольте доложить вам через минуту.

Голова опять скрылась, но через пару мучительных минут появилась снова.

— Гироскоп сбился. Калибровка займет по меньшей мере часов двенадцать.

Капитан, ничего не сказав, развернулся и направился в дальний угол рубки. Штурман внимательным взглядом проследил за ним. Дойл наконец прошел обратно, посмотрел на хронометр и обратился к штурману.

— Ну, Блэки, если через семь минут у меня не будет данных для залпа, мы все пропали. Какие будут умные предложения?

Родс уныло покачал головой. И тут Либби робко подал голос:

— Капитан…

— Да? — резко крутанул головой Дойл.

— Данные следующего залпа для шахты 13 — семь целых шестьдесят три сотых; для шахты 12 — шесть целых девяносто сотых; для шахты 14 — шесть целых восемьдесят девять сотых.

Дойл уперся взглядом в лицо Либби.

— Ты уверен, сынок?

— Они должны быть такими, капитан.

Дойл будто окаменел. Он не смотрел на Родса, его взгляд уходил куда-то вперед. Затем капитан сделал пару глубоких затяжек, стряхнул пепел и твердым голосом приказал.

— Взять данные. Огонь вести по команде.

Четыре часа спустя Либби все еще бубнил залповые данные, лицо его посерело, глаза были прикрыты. Однажды он даже оказался в обмороке, но когда его привели в чувство, то снова принялся выдавать цифры. Время от времени капитан и штурман подменяли друг друга, но ему замены не было.

Залпы теснились один к другому, но толчки стали уже слабее.

После очередного хиленького залпа, Либби открыл глаза, обозрел подволоку и произнес:

— Это все, капитан.

— Запросите полярные координаты, — окликнул Дойл вахтенного помощника.

Тот вскоре доложил:

— Параллакс — постоянен, угловой солнечный коэффициент — постоянен.

Капитан потянулся в своем кресле.

— Ну, Блэки, мы сделали это — спасибо Либби.

Вдруг Дойл заметил беспокойный и внимательный взгляд пехотинца.

— Что случилось, парень? Мы промазали?

— Капитан, вы как-то сказали, что хотели бы иметь в саду нормальную земную силу тяжести?

— Ну, говорил.

— Если та книжка по гравитации, которую вы мне дали почитать, не надувательство чистой воды, то мне, похоже, известен способ, как добиться этого.

Капитан посмотрел на Либби так, будто видел его впервые.

— Я уже устал удивляться тебе. Ты можешь притормозить поток мыслей такого сорта для того, чтобы пообедать с адмиралом?

— Отличная идея, капитан!

Динамик озвучил грубым голосом информацию узла связи:

— Сообщение с флагмана: «Хорошо сделано, «восемьдесят восьмой».

Дойл наградил всех улыбкой.

— Приятное подтверждение того, что мы не промахнулись.

Динамик гаркнул вновь:

— Сообщение с флагмана: «Отмена последнего сообщения. Ждите поправку».

На лице Дойла прорисовались удивление и беспокойство, а динамик вскоре продолжил:

— Сообщение с флагмана: «Хорошо сделано, ЗМ-3».