ПОЗДНЕЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЕ (1340-1523)
Эрик Ульсиг
Глава 4
Вальдемар Аттердаг, Маргрете и Эрик Померанский
(1340-1439)
Север и бассейн Балтийского моря около 1400 г.
Беспокойный и хаотичный период, начавшийся в 1320 г., завершился полным политическим крахом. Когда в 1332 г. умер Кристофер, вся страна была отдана в заклад голштинским графам Герхарду (по-датски Герт) и Иоганну, а в период с 1332 по 1340 г. в Дании не было короля. Поскольку государство строилось вокруг королевской власти, это означало, что государство прекратило свое существование или, во всяком случае, перестало функционировать. Учреждения, которые были связаны с королем, — совет и данехоф, да и само дворянство, как привилегированное служилое сословие, исчезли. Лишь церковная организация с архиепископом и епископами продолжала функционировать.
Политические события 1332-1375 гг.
Уже в 1332 г. жители Сконе оценили последствия развала государства и обратились к королю Швеции и Норвегии Магнусу, который выплатил залоговую сумму за Сконе графу Иоганну Голштинскому и его людям. Магнус был признан королем Сконе, а архиепископ и дворянство пошли к нему на службу. Совершенно иначе обстояло дело в остальных частях Дании. Господство голштинских графов распространялось на военную и финансовую сферы. Герт всегда называл себя только графом Гольштейна, в то время как Иоганн в некоторых случаях — когда он находился на Зеландии — добавлял к своему графскому титулу и титул главы Зеландии. Различные районы, такие, как Лангеланн, Мён, Северная Зеландия и Самсё, принадлежали менее крупным держателям закладов. Упомянутым графам пришлось посадить субдержателей во многие из находившихся у них в закладе королевские замки. В период господства голштинских графов продолжали функционировать ландстинги, херредстинги и церковная организация, однако характерно, что епископы и помещики, за малым исключением, не поступали на службу к графам. Последние лишь частично обеспечивали спокойствие и порядок, и им или назначенным ими комендантам замков и субдержателям закладов доставались все королевские доходы.
В 1334 г. граф Герт пресек попытку юнкера Отто, старшего сына Кристофера II, стать датским королем, однако около 1338 г. ему, по всей видимости, стало ясно, что существующее положение не могло сохраняться бесконечно долго. В Северной Германии стал проявлять себя Вальдемар, младший брат юнкера Отто; с ним заодно были епископ Орхуса и некоторые датские дворяне. Вальдемар вступил в переговоры со своим шурином маркграфом Бранденбургским и — в качестве векселя на будущее — предоставил привилегии двум ганзейским городам. Год спустя граф Герт поссорился с южноютландским герцогом Вальдемаром и ютландскими помещиками. Складывавшаяся ситуация все-таки заставила его начать переговоры с герцогом с целью выбраться из беспокойной Северной Ютландии, однако в ночь на 1 апреля 1340 г. в результате дерзкой вылазки ютландскому дворянину Нильсу Эббесену и его людям удалось убить графа Герта в Раннерсе.
Сыновьям графа пришлось теперь вести переговоры сначала в Шпандау (земля Бранденбург), а затем в Любеке с претендентом на трон Вальдемаром и признать его в качестве короля в Ютландии и на Зеландии. Соглашение обеспечивало королю необходимые средства для выкупа заложенной земли, поскольку он в качестве начального капитала получил самую северную часть Ютландии и право на все дополнительные налоги, взимавшиеся с Ютландии и Зеландии. В качестве процентов по долгам короны держателям закладов теперь пришлось довольствоваться обычными королевскими доходами, то есть податями, взимавшимися с крестьян-собственников и крестьян-фестеров (арендаторов) на королевских землях, а также с городов. Приход Вальдемара к власти в качестве датского короля следует характеризовать как нечто необычное, поскольку это стало результатом исключительно межкняжеского соглашения. Правда, позднее Вальдемар был официально провозглашен королем на ландстинге в Виборге.
Сороковые годы XIV в. показали, что Дания была достаточно богата, для того чтобы король Вальдемар смог расплатиться с частью держателей закладов и даже вести войну на Зеландии против строптивых держателей или субдержателей. Вдобавок удалось отнять у графа Иоганна Лолланн, а у сыновей графа Герта — больше половины Фюна: районы, которые они рассчитывали сохранить за собой. В основе успеха лежала способность и готовность населения платить необходимые налоги. Однако после объединения преобладающей части государства и эпидемии чумы (которую называли «Черной смертью») в 1350 г. желание платить дополнительные налоги быстро исчезло. Сотрудничество между королем и ютландским дворянством было поколеблено; на смену ему в 1351 — 1353 гг. пришел союз, заключенный между сыновьями графа Герта и ведущими ютландскими дворянами, иные из которых принадлежали к узкому кругу советников короля.
Эта политическая ситуация повторилась в 1357 и 1368 гг. Если отвлечься от роли голштинцев в этих делах, то едва ли можно сомневаться, что в обоих случаях мятеж ютландцев в значительной степени был спровоцирован аппетитами короля в отношении дворянских имений.
Естественно, важной целью политики Вальдемара было также возвращение под свою власть Сконе. В 1343 г. ему пришлось недвусмысленно заявить королю Магнусу об отказе от всех притязаний на эту землю, однако в 1360 г. политическая ситуация в Швеции напоминала датскую 40 лет назад. Вальдемар действовал быстро и бесцеремонно. Он достиг компромисса с ютландцами и голштинцами, и провинция Сконе была завоевана, причем шведы не получили ни гроша из залоговой суммы. Годом позже датский король завоевал номинально шведский, а фактически полусамостоятельный остров Готланд с ганзейским городом Висбю.
Королевские замки, резиденции и крепости около 1375 г.
Эта агрессия и крутые действия Вальдемара по использованию королевских прав в отношении сконских ярмарок заставили 11 ганзейских городов предпринять с помощью своего флота нападение (хотя и неудачное) на датчан в проливе Эресунн. Для ганзейских городов во главе с Любеком эти ярмарки, особенно в XIV в., имели жизненно важное значение. В то время как государственный совет занимался налаживанием мирных переговоров, король отправился в Авиньон, где заполучил согласие папы римского на установление большего контроля над датской церковью.
Провокационная политика короля, выразившаяся в том, что он уже в 1362 г. именовал себя королем не только датчан и вендов, но также и готов, привела, однако, к тому, что постепенно сформировалась мощная коалиция его врагов. Она включала в себя прежде всего огромный Ганзейский союз городов на пространстве от Руси до Кёльна и Нидерландов, герцога Мекленбургского и его сына Альбрехта (который в 1363 г. стал шведским королем после нанесенного Магнусу Вальдемаром поражения), а также голштинцев, южноютландского герцога и цвет ютландского дворянства. Повсюду в Дании высились прочные королевские крепости под командой лояльных комендантов, однако ганзейцы захватили королевские замки на побережье Эресунна, и когда в 1370 г. с ними был заключен Штральзундский мир, они получили на 15 лет господство над западной частью провинции Сконе, а тем самым и вожделенный контроль над сконскими ярмарками.
Остальные противники Вальдемара, оставшись в одиночестве, оказались не в силах продолжать войну и вынуждены были заключить мир, не добившись существенных уступок. Дворянство же Ютландии понесло серьезный урон от конфискаций собственности.
Монархия Вальдемара
Монархия Вальдемара Аттердага уцелела в схватке с большой коалицией, хотя и вышла из этой схватки ослабленной. Причина заключалась в финансовой, административной, военной и политической силе страны, которая почти по всем показателям превосходила ее прежнее состояние. Финансовая и политическая мощь в 40-х годах XIV в. предопределялась, как уже сказано, общими политическими целями, заключавшимися в освобождении от чужеземцев. Нам не так уж много известно о том, как функционировали финансы в дальнейшем, однако дополнительные налоги были уменьшены. Деньги, пошедшие на выкуп отданной в заклад земли, в основном уже были выплачены, однако военные расходы по-прежнему отягощали казну, хотя и делались всякого рода попытки исправить положение дел. Удалось создать чрезвычайно мощную систему обороны, которая состояла из густой сети крепостей, размещенных Вальдемаром почти по всей стране, а также включала обеспечение всем населением кораблей припасами, рабочей силой и экипажами. Гарнизоны крепостей составлялись из оплачиваемого персонала, а вокруг зеландских замков король скупал имения, чтобы обеспечить их провизией. Многочисленные случаи скупки или конфискации им дворянских поместий в Ютландии преследовали прежде всего политическую цель — подрезать крылья ютландскому дворянству, однако бремя принудительных работ и военных расходов ложилось в первую очередь на жителей Зеландии.
Решающее значение имело то, что королевской власти удалось создать самодостаточную военную и административную систему, ядро которой составляли дворцы с их управителями, — систему, которая смогла выстоять в течение всего средневековья.
Для политики Вальдемара характерно то, что управители замков на острове Зеландия, являвшемся ключевым районом его власти, в 50-х годах XIV столетия в большинстве своем были весьма неродовитыми дворянами, иногда даже и не дворянами вообще, а позднее также и выходцами из немецкого дворянства. Их лояльность была безупречной. Верховный судья Зеландии как части королевства назначался королем, а королевский суд представлял собой важный инструмент устрашения ютландцев. На данехофах 1354 и 1360 гг., после первых двух ютландских мятежей, Вальдемар делал упор на то, что Дания является правовым государством, однако в 1368 г. ютландское дворянство еще раз показало, что оно не согласно с представлением короля о праве.
Тем не менее одна из главных черт правления Вальдемара состояла в том, что ему удалось создать в широком масштабе эффективное взаимодействие между монархом и аристократией. Церковь сотрудничала с королем, и избрание епископов во всех случаях происходило с его согласия или де-факто производилось им самим. Несмотря на дворянскую фронду в Ютландии, преобладающая часть дворянства следовала за королем. Важным делом было превращение королевского совета в государственный, который, в частности, включал всех наиболее видных управителей замков. Во время большого путешествия Вальдемара в Авиньон в 1364 г. совет успешно провел переговоры с ганзейцами о заключении мира. В 1368— 1372 гг. он мог позволить себе находиться за пределами страны, надеясь, видимо, за спиной своих врагов в Северной Германии заключить союзы, в то время как главный управитель государства Хеннинг Подебуск и государственный совет вели войну и заключали мир с ганзейцами.
Маргрете и Кальмарская уния (1375-1412)
Когда в 1375 г. Вальдемар умер, возникла проблема, заключавшаяся в том, что король не оставил после себя сыновей. Его старшая дочь Ингеборг была выдана замуж за представителя мекленбургской герцогской династии; она умерла приблизительно в 1370 г., оставив после себя сына. Младшая дочь Вальдемара Маргрете была замужем за норвежским королем Хоконом (сын короля Швеции Магнуса); у них был сын Олаф. Столь трудное в политическом отношении дело, как избрание короля, было решено следующим образом: наиболее видные члены государственного совета из датчан, а также те члены государственного совета из немцев, которые были женаты на датчанках, немедленно связались с Маргрете. После этого ее малолетний сын был избран королем и, вместе с Маргрете, поставил свое имя под манифестом. Избрание короля не осталось чисто датским внутренним делом. Правда, ганзейцы молчаливо согласились с избранием Олафа, однако мекленбуржцы, конечно, с этим не согласились, а за ними последовали и некоторые из немецких управителей замков, назначенные в свое время Вальдемаром. Им пришлось вследствие этого покинуть страну. Правительству удалось достичь modus vuvendi с ютландцами, отказавшись от некоторых приобретений земельной собственности, сделанных Вальдемаром.
В отличие от положения, сложившегося в Дании и Швеции, в Норвегии королевский титул переходил по наследству, так что после смерти Хокона Олаф унаследовал норвежский трон. В результате возникла датско-норвежская государственная общность (уния), которой суждено было просуществовать в течение более чем 400 лет.
В Южной Ютландии последний герцог из рода Абеля умер в 1374 г., и голштинцы воспользовались в 1376 г. этой ситуацией, чтобы обеспечить полный контроль над герцогством. Вообще, нужно сказать, что в течение многих лет Маргрете как правительница располагала слабыми позициями по отношению к дворянству и иностранным государствам. Однако, после того как ганзейцы в 1385 г. отказались от притязаний на замки в Сконе, а граф Герхард Голштинский в 1386 г. признал, что Шлезвиг находится в его владении как лен, полученный от датского короля, положение королевы укрепилось. Были начаты переговоры между Маргрете и шведской аристократией, повздорившей с Альбрехтом Мекленбургским, которого сама же аристократия призвала в 1363 г. на престол. Однако в 1387 г. Олаф, «прямой наследник шведского престола», умер в возрасте всего лишь семнадцати лет. Ни отец Олафа, норвежский король Хокон, ни его дед король Магнус (умер в 1374 г.) никогда не забывали о своих претензиях на шведский трон. После смерти Олафа Маргрете действовала незамедлительно. Всего лишь неделю спустя она была избрана опекуном, «полномочной госпожой и хозяйкой» в Дании, а вскоре после этого и в Норвегии. Ее пятилетний внучатый племянник (сын дочери ее сестры) Эрик Померанский был выдвинут кандидатом на роль будущего короля в обеих странах, а в марте 1381 г. был заключен союз между шведскими магнатами и Маргрете. В ходе военной схватки, происшедшей при местечке Осле в провинции Вестеръётланд 24 февраля 1389 г., скандинавские войска (во главе которых, правда, стоял немец) одержали победу над немецкими войсками Альбрехта. Король был взят в плен и находился в тюрьме до 1395 года. В 1396 г. Эрик Померанский был провозглашен королем в Дании и Швеции, в то время как норвежцы давно уже провозгласили и короновали его. На съезде, состоявшемся в июле 1397 г. в Кальмаре, он был коронован в качестве короля всех трех государств.
В Кальмаре были составлены два документа, так называемые коронационная грамота и грамота об унии. Первая представляет собой красиво оформленную, внушительную грамоту на пергаменте, вторая — неряшливого вида листок бумаги, на котором даже не все из тех, от чьего имени она была оформлена, поставили свои подписи. В коронационной грамоте, которую увенчали 67 подписей (стоявшие без очередности по национальному признаку), подписавшиеся в торжественных выражениях обещают Эрику свою верность и благодарят Маргрете за ее деяния. В то же время в грамоте об унии, составителями которой были всего лишь 17 человек, принадлежавшие к узкому кругу приближенных королевы, были сформулированы некоторые планы относительно будущего этого союза.
Скандинавская уния отчасти явилась результатом династических случайностей. Олаф был последним представителем мужской линии в шведском королевском доме, его мать принадлежала к датскому королевскому дому, а бабушка по отцовской линии — к норвежскому королевскому дому. Мекленбургский княжеский дом, однако же, тоже мог обосновать свои претензии на трон во всех трех государствах. Однако и датская, и норвежская, и шведская аристократия избрала — в разное время — скандинавский вариант. Среди тех, кто «подыграл» скандинавам, следует упомянуть ганзейские города и государство Немецкого (Тевтонского) ордена в Пруссии. Наконец, нелишне отметить, что Маргрете обладала недюжинным политическим талантом.
Монархия королевы Маргрете
Отношения королевы с датским дворянством с течением времени менялись. В 1376 г. ей пришлось пойти на большие уступки; так, были полностью прекращены или аннулированы конфискации земель ютландского дворянства, произведенные Вальдемаром в более или менее замаскированной форме в последние годы его жизни. Однако, за одним-единственным исключением, ютландское дворянство на протяжении многолетнего начального периода не играло никакой роли в государственном правлении. Королева приняла по наследству состоявшее из зеландских дворян ядро государственного совета, действовавшего при Вальдемаре, в котором Хеннинг Подебуск занимал должность дроста[17].
Со временем Маргрете вновь прибрала к рукам некоторые из последних земельных приобретений отца в Ютландии, однако она не оставила их за собой, а передала их в дар церковным учреждениям, монастырям, соборным капитулам и епископствам. Последнее заслуживает особого внимания, ибо если дары монастырям и соборам служили благим религиозным целям, то пожалование даров епископам определялось тем обстоятельством, что последние играли решающую роль в качестве опоры ее политики. Особенность при передаче земельных владений заключалась в том, что королева приказала срыть существовавшие крепости и укрепления. Как и Вальдемар, она держала под своим контролем важнейшие назначения на церковные должности. Королева добилась избрания своего близкого подручного Педера Йенсена Лодехата на должность епископа в епархиях Векшё, Орхуса и Роскилле. В 1376 г. государственный совет позаботился о назначениях на высшие должности. Однако, когда в 1380 г. умер маршал[18], в 1383 г. был смещен гэлькер, наместник и управитель земли Сконе (и сконских ярмарок), а в 1387 г. умер дрост Хеннинг Подебуск, Маргрете предпочла оставить упомянутые должности незанятыми и осуществляла правление уже через своего хофмейстера. С точки зрения короны, с этими должностями были связаны слишком большая власть и престиж.
В 1396 г. как в Швеции, так и в Дании были изданы распоряжения, направленные на сокращение имений или редукцию, то есть на восстановление королевских прав на земельную собственность за счет дворянства и других слоев. Во главу угла ставилось обеспечение устойчивости хозяйства земледельца-собственника, что являлось продолжением политики, проводившейся ранее Вальдемаром и Магнусом Эрикссоном[19]. Корона хотела помешать в дальнейшем переходу хозяйства крестьян-собственников в руки дворянства и по мере возможностей отнимала у дворян то, чем они ранее завладели. Дело в том, что из-за широкого иммунитета дворянства, выражавшегося в освобождении от уплаты налогов, переход крестьянских хозяйств во владение дворянства лишало корону налогов, взимавшихся с крестьянина-собственника. Затем было издано распоряжение о проведении всеобщего расследования: какие из коронных земель оказались утрачены короной. В Швеции дело дошло до последовательной и широкой по масштабам редукции дворянских земель; в Дании же Маргрете использовала разнообразные методы, ссылаясь часто на права короля Вальдемара, но на острове Зеландия она прибегала также и к регулярной скупке имений.
Указами, изданными в 1396 г., королева недвусмысленно запретила дворянству возводить любые новые укрепления. В течение беспокойного XIV столетия любой, кому это было по силам, мог превратить свое жилище в крепость. Согласно более позднему свидетельству, поместье Нёрлунд в округе Химмерланд было «превращено из поместья в разбойничий притон, и поэтому королева Маргрете распорядилась его снести». Однако в Восточной Ютландии родовитые дворяне располагали поместьями настолько хорошо укрепленными, что некоторые источники обозначают их как крепости. В 1339 г. они создавали проблемы для графа Герта, а в 1359 г. — для Вальдемара. В 1383 г. Маргрете самой пришлось захватывать силой Туресторпсё — крепость смещенного гэлькера земли Сконе. Запрет на создание укреплений отражает новообретенную силу королевской власти.
Государственный совет, который столь эффективно функционировал в трёх случаях, когда в стране не было короля, не получил возможности проявить себя во всем блеске при королеве Маргрете. Но он продолжал существовать, и с течением времени его значение выросло, после того как в 90-х годах XIV в. в него вошли представители ютландской знати. При Маргрете совет в гораздо большей степени, чем раньше, стал представительным органом датской аристократии. О его положении свидетельствует, в частности, документ 1410г., касающийся одного южноютландского замка. В письме констатируется, что в случае смерти Маргрете и Эрика замок поступает в распоряжение государственного совета. Однако о политическом весе Маргрете говорит то, что только после ее смерти дворянство стало выказывать недовольство обращением с ним королевы.
Период правления Маргрете, сопровождавшийся неоднократными эпидемиями чумы, в экономическом отношении был суровым временем, о чем можно судить по большому количеству пришедших в запустение хозяйств. Поэтому свидетельством политического и административного таланта королевы следует считать укрепление финансовой системы королевства. В первое десятилетие многие из доходов короны были отданы в залог, а Ганза подмяла под себя западную часть Сконе, хотя королевская власть и получала часть поступающих оттуда доходов. Однако позднее у Маргрете появились солидные ликвидные средства, что проявилось в выкупе заложенного имущества и скупке имений, а также в том, что она могла позволить себе тратить большие суммы на нужды внешней политики. Одна из главных причин ее успеха заключалась, вероятно, в том, что военные расходы были ограниченными; другая — в том, что существовал действенный контроль над фогтами[20]. По мере того как королева прибирала к рукам все больше дворянских имений, ее доходы росли. И хотя земельная собственность короны не стала слишком крупной, ее размеры, благодаря общим усилиям Вальдемара и Маргрете, почти удвоились, а положение облагавшихся налогами хозяйств, принадлежавших крестьянам-собственникам, стабилизировалось. В общей сложности корона контролировала около четверти имевшейся в государстве земли.
Эрик Померанский (1412-1439).
Южная Ютландия, ганзейцы и Швеция
Смерть королевы Маргрете в 1412 г. знаменовала собой смену политического стиля. Эрик, правда, уже являлся королем в течение многих лет, однако решающее слово было за его приемной матерью, королевой. Наиболее заметное изменение произошло в политике короны в отношении земельных владений; оно проявилось в том, что приобретение короной дворянских земельных владений полностью прекратилось как в Дании, так и в Швеции. Зато после смерти епископа Педера Йенсена Лодехата Эрик в 1417г. отобрал у Роскилльского епископства Копенгаген, сославшись на то, что Вальдемар Аттердаг владел этой крепостью и городом. Период правления короля прошел под знаком трех политических проблем, выразившихся в его попытках обеспечить обладание Южной Ютландией/Шлезвигом, наладить отношения с ганзейцами и отношения в рамках унии со Швецией. С течением времени эти три проблемы взаимно пересеклись и в конечном счете привели к падению короля.
После того как Герхард, граф Голштинский и герцог Шлезвигский, в 1404 г. пал в сражении с жителями Дитмаршена[21], Маргрете усилила проникновение в это герцогство, что в конце концов привело к военной конфронтации. В 1413 г. Эрик на специально созванном для этого данехофе добился вынесения судебного решения, гласившего, что голштинские графы нарушили условия ленного совладения Шлезвигом, поскольку они вели войну против ленсхерре[22]. Они, конечно же, не согласились с этим решением, хотя король и добился его подтверждения со стороны немецкого императора Сигизмунда. Вслед за возобновившейся войной в 1424 г. последовал новый судебный процесс, когда дело было вынесено на суд императора. На сей раз Эрик выступил с утверждением, что в Дании вообще не существует наследственного права на лен, и его позиция и в этот раз была положена в основу решения. Учитывая его престиж как короля унии и личное присутствие в Будапеште, где было вынесено судебное решение, вполне естественно, что Эрик выиграл судебное дело. Тем временем война продолжалась, и голштинцы получили поддержку со стороны Любека и других ганзейских городов. Наконец, в 1432 г. было заключено перемирие, после того как король потерял почти все герцогство.
Вскоре после 1412 г. Эрик предоставил ряд привилегий городам в Сконе и на острове Фюн, а в 1422 г. — и Копенгагену. В соответствии с этими привилегиями иностранным купцам запрещалось покупать земли, то есть торговать с датскими крестьянами за пределами торговых городов и сконских ярмарок. Это было дальнейшее развитие сконской политики Магнуса и Вальдемара. Однако еще большее раздражение у ганзейцев вызывала денежная политика короля, введение Эресуннской пошлины[23] и его отказ подтвердить их привилегии в Скандинавских странах. Однако прусским и вендским городам не удалось совместно выстоять против короля, и после блокады и морской битвы дело и здесь закончилось перемирием 1423 г.
В своей политике по отношению к унии Эрик продолжил и ужесточил линию, определившуюся еще при королеве Маргрете. Она заключалась в том, что власть по мере возможности сосредотачивалась вокруг него самого и его центрального органа правления — правительственной канцелярии. Таким образом Дания приобретала главенствующие позиции, и после 1405 г. король, например, ни разу не побывал в Норвегии. В администрации шведских ленов все чаще использовались датские и немецкие фогты; аналогичным образом обстояло дело в отношении важнейших норвежских замков — Бохуса и Акерсхуса. В датских замках за пределами Ютландии оказались весьма слабо представленными верхние слои дворянства. Собрания государственного совета в широком составе проводились редко. Когда же они проводились, в издававшихся по этому поводу документах датчане, шведы и немногочисленные норвежские представители перечислялись в последовательности не по национальному признаку, а по их рангу или времени службы, как это было на Кальмарском съезде в 1397 г. Как правило, король довольствовался совещаниями с небольшим числом членов совета.
Война против голштинцев и ганзейцев привела к обложению шведских крестьян большими налогами, взиманием которых занимались иностранные фогты, и в 1434 г. в провинции Даларна вспыхнуло восстание работавших на рудниках крестьян во главе с незнатным дворянином Энгельбректом Энгельбректссоном. Вскоре восставших поддержал государственный совет Швеции, направивший королю послание с уведомлением о своем отказе от присяги на верность. На встрече в Кальмаре в 1436 г. шведский и датский государственные советы, а также вендские ганзейские города сумели договориться. Участвовавшие в переговорах ганзейские города (но не другие) получили освобождение от Эресуннской пошлины, а шведы — обещание, что главами всех замков и ленов будут назначаться лица местного происхождения, притом по согласованию с членами совета. Тем самым государственные советы были поставлены в один ряд с королевской властью, подобно тому как соборное движение в то время поставило церковный собор в один ряд с папой[24]. На смену централизованной унии пришла более рыхлая личная уния.
На деле король не собирался следовать принятым в Кальмаре решениям — «не такое государство он принял от королевы Маргрете». Эрик назначил своего двоюродного брата Богислава, которого он уже задолго до этого назвал своим преемником, управителем ряда замков на Фюне и Лолланне, однако сам уединился на Готланде. Оказавшись перед лицом угрозы крестьянского восстания, большинство датского государственного совета в 1438 г. попросило племянника Эрика, Кристофера Баварского, которого совет рассматривал в качестве королевского наследника, прибыть в Данию и стать регентом. Годом позже это большинство отказало королю в «совете, войске и служении» и предоставило графу Адольфу Голштинскому ту часть Шлезвига, которой он еще не обладал. Политика Эрика Померанского потерпела полный крах.
Королевская власть и аристократия
Сдвиг в балансе сил между королевской властью и аристократией, происшедший в 1436—1439 гг., сыграл решающую роль в датской и в определенной степени шведской политической истории. Он поставил государственный совет в такое положение, которое тот сохранял вплоть до введения абсолютистских порядков в 1660 г. Когда в стране не было короля, королевский совет выступал в качестве носителя суверенитета. Кроме того, совет держал в своих руках управление замками и мог при выборах очередного монарха добиться от него манифеста с зафиксированными правами королевского совета. Правда, Кристоферу не пришлось подписывать такой документ — в сложившейся на тот момент ситуации компетенция совета, видимо, и так была вполне ясна. Однако следующий король, Кристиан I, подписал в 1448 г. временный манифест, в котором речь шла об отношениях между государем и государственным советом. Особый интерес представляют два положения этого документа. Одно из них касалось назначения на посты управителей замков, ленсманов, как их называют датские и шведские историки, когда они пишут о событиях XV и XVI столетий. Назначение должно было происходить «по согласованию с государственным советом». Второе положение касалось использования монархом лиц иностранного происхождения в государственном управлении. Это были как раз те пункты, которые стали предметом раздоров между королем Эриком и его советом в последние годы правления короля.
Если вернуться назад, к временам короля Вальдемара Аттердага, то очевидно, что с тех пор произошли существенные изменения. Ютландское дворянство не раз поднимало восстания против Вальдемара; при Маргрете оно стало дисциплинированным, но лишь постепенно дворянство начало играть более или менее значительную роль в государственном управлении. При Эрике же ютландская дворянская знать постепенно добилась положения доминирующей фракции в государственном совете, и именно она выступила с инициативой смещения короля с трона — чему, несомненно, весьма способствовал тот факт, что государь, по сути дела, объявил забастовку. Государственная власть приобрела более широкую основу, теперь она была представлена королем и его советом.
Сокращение численности населения и аграрный кризис
В 1340 г. Дания представляла собой густонаселенную страну. Сельские церкви, разбросанные сегодня по всему королевству, уже тогда находились на своих местах и стояли там пару сотен лет; их было меньше в поросшей вереском Ютландии и в лесных районах Сконе, где они располагались поближе к лучшим земельным угодьям. Во второй половине XIV в. Дания, как и другие государства, пережила резкое сокращение численности населения, которое исследователями часто обозначается как аграрный кризис времен позднего средневековья, потому что последствия этого сокращения наиболее отчетливо проявились в аграрном секторе, в частности в форме заброшенных хозяйств. Признаки кризиса, которые можно было наблюдать в городах, большинство исследователей воспринимают как следствие проблем, возникших в сельской местности, где проживало 90% населения, а в Дании еще больше. В течение многих лет большинство ученых считало, что кризис начался значительно раньше первой эпидемии «черной смерти», которая в 1348— 1350 гг. обрушилась на Европу. Результаты исследований, проведенных в Англии, свидетельствуют, что почти все ученые были склонны вслед за Мальтусом считать кризис в принципе экологическим кризисом, который начался уже около 1300 г. и был вызван перенаселением, к которому добавились эпидемии чумы, что привело к уменьшению уже сокращавшегося населения. Сегодня главный упор делается на смертоносных эпидемиях. Указывают на то, что болезнь возвращалась примерно через каждые десять лет, хотя наибольшее число умерших пришлось на годы первой эпидемии. Только после 1370 г., когда численность населения сократилась наполовину, всерьез дали о себе знать социальные последствия этого явления в Англии. В Дании такие признаки кризиса, как заброшенные хозяйства и снижение земельной ренты с тех дворов, которые еще продолжали вести хозяйство, проявились существенным образом тоже только в 70-х годах XIV столетия.
Запустение в Дании достигло высшей точки примерно к 1400 г., однако уже в конце 70-х годов XIV в. при операциях дворян с купчими и закладными бумагами стало почти правилом указывать, что собственность передается «с заселенными и заброшенными» угодьями. В то же самое время несколько монастырей на Зеландии заключили соглашения с дворянами — владельцами больших поместий, например с Хеннингом Подебуском, о восстановлении их заброшенных угодий, а реестр землевладений округа Одсхерред, относящийся к 80-м годам XIV столетия, свидетельствует, что и королевские земли переживали не лучшие времена. Нехватка населения означала, что крестьянам труднее давались обработка земли и уплата податей, однако они, несомненно, использовали проблему запустения хозяйств и для того, чтобы оказывать давление на владельцев земли. Сильная угроза, которую мог пустить в ход крестьянин, заключалась в том, что он мог арендовать землю у другого землевладельца на более выгодных условиях, то есть добиться снижения арендной платы за нее. На протяжении не поддающегося точной датировке периода, который охватывал разное время от местности к местности и от поместья к поместью, произошло сокращение арендной платы за землю примерно наполовину. Другие подати, взимавшиеся с крестьян, правда, не сократились. Однако, поскольку арендная плата за землю была, безусловно, самой важной из выплат, землевладельцы чувствовали себя крайне ущемленными.
Их естественной реакцией было удержать крестьян. Государственный совет в ответе на запрос, который датируется 1377 годом, заявил, что крестьяне могут свободно расторгать арендное соглашение и отправляться куда пожелают. Однако в законе, изданном в 1396 г., фигурирует выплата за право отказаться от аренды, и Маргрете потребовала от крестьян-собственников позаботиться о заселении своих дворов, с тем чтобы они могли уплачивать налоги. Если крестьянин умирал, один из наследников, даже если он успел стать горожанином в Копенгагене, должен был взять на себя ведение хозяйства.
Во время кризиса во многих деревнях, где господствовала характерная для позднего средневековья система поместий, происходила перестройка системы землепользования, последствия которой дают себя знать вплоть до нашего времени. Уже в 70-х годах XIV в. в имении роскилльского епископа было много опустевших батрацких дворов, а пару десятилетий спустя большинство таких дворов по всей стране вовсе исчезло — батраки либо вымерли от чумы, либо взяли землю в аренду, либо переселились в город. Функция полукрепостных батраков в сельскохозяйственном обществе заключалась в том, чтобы обеспечивать рабочую силу — наемную или в виде барщины — крупным помещичьим хозяйствам и хозяйствам зажиточных крестьян-арендаторов. Поэтому эти хозяйства оказались в затруднительном положении. Крупные землевладельцы вынуждены были сокращать число своих поместий, а хозяйства зажиточных крестьян-арендаторов приходилось делить на хозяйства меньшего размера, сдававшиеся мелким арендаторам. В результате по прошествии времени размеры хозяйств в значительной степени выровнялись; постепенно возникло то, что позднее стало восприниматься как типичное датское фермерское хозяйство.
Если посмотреть на это под другим углом зрения, то речь шла об изменении поместной системы. Около 1300 г. ее становой хребет составляли крестьяне-арендаторы. Они представляли собственника, использовали дешевую рабочую силу полукрепостных батраков и могли выплачивать большие арендные платежи. В XV в. владелец поместья превратился в рантье. Он получал постоянные платежи от своих крестьян-арендаторов и устранялся от ведения земледельческого хозяйства. Такое развитие в Дании явно было следствием падения численности населения. Однако нечто подобное (модернизация) произошло в центральной части Западной Европы уже в XII столетии, в период быстрого роста народонаселения и стремительного экономического развития.
В то время как крестьянское сословие, пожалуй, выиграло от кризиса, этого нельзя было сказать о владельцах поместий, особенно из числа дворян. Численность низшего дворянства сильно уменьшилась в ходе этого процесса, продолжавшегося в течение всего позднего средневековья. Да и среди высшего дворянства были лица, оказавшиеся в экономически трудном положении именно во второй половине XIV в., когда крупные дворянские поместья отдавались в залог или продавались, в конечном счете, часто доставаясь королеве Маргрете или — на Зеландии — епископу Роскильскому, которые располагали столь значительными ресурсами, что могли справиться с ситуацией. Как уже упоминалось, в числе тех, на кого обрушились трудности, были и монастыри, и случалось, что церковные иерархи или учреждения, например при соборах, оказывались не в состоянии обеспечить себе доходы, достаточные для покрытия текущих нужд. Здесь проблемы часто решались путем слияния нескольких должностей в одну.
Сведения о численности населения Дании в средние века отсутствуют, однако, основываясь на документах о заселенности, включая количество церквей, на разрозненных сведениях о количестве дворов, на списке налогоплательщиков в земле Халланд примерно в 1240 г., можно ориентировочно установить численность населения страны. Поэтому мы полагаем исходить из того, что до эпидемии чумы в королевстве проживало около 900 тыс. человек (имеется в виду без Южной Ютландии), что примерно соответствует численности населения Швеции и Норвегии вместе взятых. Насколько значительным было сокращение после 1350 г., неизвестно, однако в Англии, как уже упоминалось, население сократилось наполовину.
Торговые города и сконские ярмарки
На большей части территории Дании, исключая Южную Ютландию, были разбросаны торговые города, общая численность которых достигала примерно семидесяти. В большинстве случаев они были весьма невелики, насчитывая лишь по нескольку сот жителей. В слабозаселенных районах Ютландии, покрытых вересковыми пустошами, и в лесистой внутренней части Сконе вообще не было городов, а к северу от залива Лимфьорд находился только город Йёрринг и примерно с 1414 г. также город Скаген. Однако на Зеландии и Фюне лишь немногие крестьяне жили на расстоянии более 15 км от площади ближайшего города. Многие города возникли в результате определенного разделения труда между городом и деревней. Крестьяне снабжали город продуктами питания и покупали такие товары, как железо и соль, а также такие ремесленные изделия, как обувь, или же получали наличные деньги, которые, в частности, шли на уплату дополнительных налогов короне. В противоположность другим странам Западной Европы, где денежные расчеты утвердились уже давно, ибо города там играли большую роль, в Дании арендная плата за землю почти повсюду выплачивалась натурой, как правило зерном. За редким исключением, датские города были прибрежными. Морской транспорт являлся самой удобной формой сообщения, и торговые связи с европейским внешним миром осуществлялись по морю.
Сконские ярмарки, которые проводились с 15 августа по 29 сентября или 9 октября, представляли собой особое место для товарообмена. Главную роль играл при этом огромный улов осенней сельди в проливе Эресунн. Согласно ганзейским таможенным ведомостям за 1368 г. и 1398—1400 гг., Любек получал ежегодно до 100 тыс. бочек соленой сельди, а общий экспорт со сконских ярмарок, возможно, доходил до 300 тыс. бочек. Такой рыбный промысел, крупный даже по нынешним меркам, сулил деньги многим людям из датского крестьянского и городского населения, принимавшего участие в ярмарках (мужчины трудились там в качестве рыбаков, женщины как работницы на засолке). Этот промысел предоставлял экспортные таможенные пошлины хозяину ярмарок, который обеспечивал мир в месте их проведения (все средневековые пошлины были экспортными). Рыбный промысел, конечно же, давал особенно хорошую прибыль ганзейским купцам во главе с любекцами, которые финансировали все предприятие, поставляли бочки и соль и экспортировали сельдь далее в Европу.
Сконские ярмарки одновременно представляли собой международный рынок для обмена всевозможными товарами. Здесь встречались голландцы и англичане с купцами из Пруссии и Прибалтики, здесь же иностранные купцы торговали с датчанами. Немецкие купцы пытались расширить право свободного ведения торговли, скупая сельскохозяйственные продукты в близлежащих районах, однако в привилегии, выданной королем Магнусом городу Мальме в 1353 г., заезжим купцам было запрещено производить скупку товаров на селе. Когда власть в Сконе перешла в 1360 г. К Вальдемару, эта привилегия была подтверждена, а год спустя распространена также на города Лунд и Хальмстад. Только на сконских ярмарках (которые помимо местечка Сконеэрет включали также датский Драгер и Мальме) и на ежегодных свободных рынках в городах иностранным купцам разрешалось напрямую вести торговые дела с датскими крестьянами. Эту политику продолжил Эрик Померанский. Она была нацелена одновременно на защиту интересов городов и получение дополнительных доходов в королевскую казну.
Вторая половина XIV в. была, по-видимому, временем наибольшего расцвета сконских ярмарок, однако она же заключала в себе зародыш их будущего упадка. Интерес англичан и голландцев к этим ярмаркам стал ослабевать, поскольку они предпочитали отправляться прямиком в Пруссию, где стали закупать все больше и больше зерна. Один историк высказал мнение, что северогерманские, так называемые вендские, города в 1384 г. сами способствовали подобному развитию, преградив выходцам из западноевропейских стран доступ на сконские ярмарки, которые находились под контролем ганзейских городов с 1370 г. Однако более обоснованным представляется сравнение с ярмарками в провинции Шампань во Франции, вынужденными свернуть свою деятельность перед лицом конкуренции со стороны купцов, использовавших морской путь из Италии в прибрежные районы пролива Ла-Манш, в особенности во Фландрию. Происходило развитие дальних морских путей, и торговля с отдаленными странами во все большей степени включала товары массового спроса, а не только предметы роскоши. Импорт зерна в Западную Европу стал выражением определенной специализации производства по регионам — зерно покупали там, где оно стоило дешевле. Эрик Померанский, как уже упоминалось, обложил судоходство через пролив Эресунн пошлиной (так называемая Эресуннская пошлина).
Если ограничить обзор районом пролива Эресунн, то трудно обнаружить признаки какого-либо кризиса, в то время как датские города в целом были охвачены стагнацией.
Север и бассейн Балтийского моря около 1400 г.
Беспокойный и хаотичный период, начавшийся в 1320 г., завершился полным политическим крахом. Когда в 1332 г. умер Кристофер, вся страна была отдана в заклад голштинским графам Герхарду (по-датски Герт) и Иоганну, а в период с 1332 по 1340 г. в Дании не было короля. Поскольку государство строилось вокруг королевской власти, это означало, что государство прекратило свое существование или, во всяком случае, перестало функционировать. Учреждения, которые были связаны с королем, — совет и данехоф, да и само дворянство, как привилегированное служилое сословие, исчезли. Лишь церковная организация с архиепископом и епископами продолжала функционировать.
Политические события 1332-1375 гг.
Уже в 1332 г. жители Сконе оценили последствия развала государства и обратились к королю Швеции и Норвегии Магнусу, который выплатил залоговую сумму за Сконе графу Иоганну Голштинскому и его людям. Магнус был признан королем Сконе, а архиепископ и дворянство пошли к нему на службу. Совершенно иначе обстояло дело в остальных частях Дании. Господство голштинских графов распространялось на военную и финансовую сферы. Герт всегда называл себя только графом Гольштейна, в то время как Иоганн в некоторых случаях — когда он находился на Зеландии — добавлял к своему графскому титулу и титул главы Зеландии. Различные районы, такие, как Лангеланн, Мён, Северная Зеландия и Самсё, принадлежали менее крупным держателям закладов. Упомянутым графам пришлось посадить субдержателей во многие из находившихся у них в закладе королевские замки. В период господства голштинских графов продолжали функционировать ландстинги, херредстинги и церковная организация, однако характерно, что епископы и помещики, за малым исключением, не поступали на службу к графам. Последние лишь частично обеспечивали спокойствие и порядок, и им или назначенным ими комендантам замков и субдержателям закладов доставались все королевские доходы.
В 1334 г. граф Герт пресек попытку юнкера Отто, старшего сына Кристофера II, стать датским королем, однако около 1338 г. ему, по всей видимости, стало ясно, что существующее положение не могло сохраняться бесконечно долго. В Северной Германии стал проявлять себя Вальдемар, младший брат юнкера Отто; с ним заодно были епископ Орхуса и некоторые датские дворяне. Вальдемар вступил в переговоры со своим шурином маркграфом Бранденбургским и — в качестве векселя на будущее — предоставил привилегии двум ганзейским городам. Год спустя граф Герт поссорился с южноютландским герцогом Вальдемаром и ютландскими помещиками. Складывавшаяся ситуация все-таки заставила его начать переговоры с герцогом с целью выбраться из беспокойной Северной Ютландии, однако в ночь на 1 апреля 1340 г. в результате дерзкой вылазки ютландскому дворянину Нильсу Эббесену и его людям удалось убить графа Герта в Раннерсе.
Сыновьям графа пришлось теперь вести переговоры сначала в Шпандау (земля Бранденбург), а затем в Любеке с претендентом на трон Вальдемаром и признать его в качестве короля в Ютландии и на Зеландии. Соглашение обеспечивало королю необходимые средства для выкупа заложенной земли, поскольку он в качестве начального капитала получил самую северную часть Ютландии и право на все дополнительные налоги, взимавшиеся с Ютландии и Зеландии. В качестве процентов по долгам короны держателям закладов теперь пришлось довольствоваться обычными королевскими доходами, то есть податями, взимавшимися с крестьян-собственников и крестьян-фестеров (арендаторов) на королевских землях, а также с городов. Приход Вальдемара к власти в качестве датского короля следует характеризовать как нечто необычное, поскольку это стало результатом исключительно межкняжеского соглашения. Правда, позднее Вальдемар был официально провозглашен королем на ландстинге в Виборге.
Сороковые годы XIV в. показали, что Дания была достаточно богата, для того чтобы король Вальдемар смог расплатиться с частью держателей закладов и даже вести войну на Зеландии против строптивых держателей или субдержателей. Вдобавок удалось отнять у графа Иоганна Лолланн, а у сыновей графа Герта — больше половины Фюна: районы, которые они рассчитывали сохранить за собой. В основе успеха лежала способность и готовность населения платить необходимые налоги. Однако после объединения преобладающей части государства и эпидемии чумы (которую называли «Черной смертью») в 1350 г. желание платить дополнительные налоги быстро исчезло. Сотрудничество между королем и ютландским дворянством было поколеблено; на смену ему в 1351 — 1353 гг. пришел союз, заключенный между сыновьями графа Герта и ведущими ютландскими дворянами, иные из которых принадлежали к узкому кругу советников короля.
Эта политическая ситуация повторилась в 1357 и 1368 гг. Если отвлечься от роли голштинцев в этих делах, то едва ли можно сомневаться, что в обоих случаях мятеж ютландцев в значительной степени был спровоцирован аппетитами короля в отношении дворянских имений.
Естественно, важной целью политики Вальдемара было также возвращение под свою власть Сконе. В 1343 г. ему пришлось недвусмысленно заявить королю Магнусу об отказе от всех притязаний на эту землю, однако в 1360 г. политическая ситуация в Швеции напоминала датскую 40 лет назад. Вальдемар действовал быстро и бесцеремонно. Он достиг компромисса с ютландцами и голштинцами, и провинция Сконе была завоевана, причем шведы не получили ни гроша из залоговой суммы. Годом позже датский король завоевал номинально шведский, а фактически полусамостоятельный остров Готланд с ганзейским городом Висбю.
Королевские замки, резиденции и крепости около 1375 г.
Эта агрессия и крутые действия Вальдемара по использованию королевских прав в отношении сконских ярмарок заставили 11 ганзейских городов предпринять с помощью своего флота нападение (хотя и неудачное) на датчан в проливе Эресунн. Для ганзейских городов во главе с Любеком эти ярмарки, особенно в XIV в., имели жизненно важное значение. В то время как государственный совет занимался налаживанием мирных переговоров, король отправился в Авиньон, где заполучил согласие папы римского на установление большего контроля над датской церковью.
Провокационная политика короля, выразившаяся в том, что он уже в 1362 г. именовал себя королем не только датчан и вендов, но также и готов, привела, однако, к тому, что постепенно сформировалась мощная коалиция его врагов. Она включала в себя прежде всего огромный Ганзейский союз городов на пространстве от Руси до Кёльна и Нидерландов, герцога Мекленбургского и его сына Альбрехта (который в 1363 г. стал шведским королем после нанесенного Магнусу Вальдемаром поражения), а также голштинцев, южноютландского герцога и цвет ютландского дворянства. Повсюду в Дании высились прочные королевские крепости под командой лояльных комендантов, однако ганзейцы захватили королевские замки на побережье Эресунна, и когда в 1370 г. с ними был заключен Штральзундский мир, они получили на 15 лет господство над западной частью провинции Сконе, а тем самым и вожделенный контроль над сконскими ярмарками.
Остальные противники Вальдемара, оставшись в одиночестве, оказались не в силах продолжать войну и вынуждены были заключить мир, не добившись существенных уступок. Дворянство же Ютландии понесло серьезный урон от конфискаций собственности.
Монархия Вальдемара
Монархия Вальдемара Аттердага уцелела в схватке с большой коалицией, хотя и вышла из этой схватки ослабленной. Причина заключалась в финансовой, административной, военной и политической силе страны, которая почти по всем показателям превосходила ее прежнее состояние. Финансовая и политическая мощь в 40-х годах XIV в. предопределялась, как уже сказано, общими политическими целями, заключавшимися в освобождении от чужеземцев. Нам не так уж много известно о том, как функционировали финансы в дальнейшем, однако дополнительные налоги были уменьшены. Деньги, пошедшие на выкуп отданной в заклад земли, в основном уже были выплачены, однако военные расходы по-прежнему отягощали казну, хотя и делались всякого рода попытки исправить положение дел. Удалось создать чрезвычайно мощную систему обороны, которая состояла из густой сети крепостей, размещенных Вальдемаром почти по всей стране, а также включала обеспечение всем населением кораблей припасами, рабочей силой и экипажами. Гарнизоны крепостей составлялись из оплачиваемого персонала, а вокруг зеландских замков король скупал имения, чтобы обеспечить их провизией. Многочисленные случаи скупки или конфискации им дворянских поместий в Ютландии преследовали прежде всего политическую цель — подрезать крылья ютландскому дворянству, однако бремя принудительных работ и военных расходов ложилось в первую очередь на жителей Зеландии.
Решающее значение имело то, что королевской власти удалось создать самодостаточную военную и административную систему, ядро которой составляли дворцы с их управителями, — систему, которая смогла выстоять в течение всего средневековья.
Для политики Вальдемара характерно то, что управители замков на острове Зеландия, являвшемся ключевым районом его власти, в 50-х годах XIV столетия в большинстве своем были весьма неродовитыми дворянами, иногда даже и не дворянами вообще, а позднее также и выходцами из немецкого дворянства. Их лояльность была безупречной. Верховный судья Зеландии как части королевства назначался королем, а королевский суд представлял собой важный инструмент устрашения ютландцев. На данехофах 1354 и 1360 гг., после первых двух ютландских мятежей, Вальдемар делал упор на то, что Дания является правовым государством, однако в 1368 г. ютландское дворянство еще раз показало, что оно не согласно с представлением короля о праве.
Тем не менее одна из главных черт правления Вальдемара состояла в том, что ему удалось создать в широком масштабе эффективное взаимодействие между монархом и аристократией. Церковь сотрудничала с королем, и избрание епископов во всех случаях происходило с его согласия или де-факто производилось им самим. Несмотря на дворянскую фронду в Ютландии, преобладающая часть дворянства следовала за королем. Важным делом было превращение королевского совета в государственный, который, в частности, включал всех наиболее видных управителей замков. Во время большого путешествия Вальдемара в Авиньон в 1364 г. совет успешно провел переговоры с ганзейцами о заключении мира. В 1368— 1372 гг. он мог позволить себе находиться за пределами страны, надеясь, видимо, за спиной своих врагов в Северной Германии заключить союзы, в то время как главный управитель государства Хеннинг Подебуск и государственный совет вели войну и заключали мир с ганзейцами.
Маргрете и Кальмарская уния (1375-1412)
Когда в 1375 г. Вальдемар умер, возникла проблема, заключавшаяся в том, что король не оставил после себя сыновей. Его старшая дочь Ингеборг была выдана замуж за представителя мекленбургской герцогской династии; она умерла приблизительно в 1370 г., оставив после себя сына. Младшая дочь Вальдемара Маргрете была замужем за норвежским королем Хоконом (сын короля Швеции Магнуса); у них был сын Олаф. Столь трудное в политическом отношении дело, как избрание короля, было решено следующим образом: наиболее видные члены государственного совета из датчан, а также те члены государственного совета из немцев, которые были женаты на датчанках, немедленно связались с Маргрете. После этого ее малолетний сын был избран королем и, вместе с Маргрете, поставил свое имя под манифестом. Избрание короля не осталось чисто датским внутренним делом. Правда, ганзейцы молчаливо согласились с избранием Олафа, однако мекленбуржцы, конечно, с этим не согласились, а за ними последовали и некоторые из немецких управителей замков, назначенные в свое время Вальдемаром. Им пришлось вследствие этого покинуть страну. Правительству удалось достичь modus vuvendi с ютландцами, отказавшись от некоторых приобретений земельной собственности, сделанных Вальдемаром.
В отличие от положения, сложившегося в Дании и Швеции, в Норвегии королевский титул переходил по наследству, так что после смерти Хокона Олаф унаследовал норвежский трон. В результате возникла датско-норвежская государственная общность (уния), которой суждено было просуществовать в течение более чем 400 лет.
В Южной Ютландии последний герцог из рода Абеля умер в 1374 г., и голштинцы воспользовались в 1376 г. этой ситуацией, чтобы обеспечить полный контроль над герцогством. Вообще, нужно сказать, что в течение многих лет Маргрете как правительница располагала слабыми позициями по отношению к дворянству и иностранным государствам. Однако, после того как ганзейцы в 1385 г. отказались от притязаний на замки в Сконе, а граф Герхард Голштинский в 1386 г. признал, что Шлезвиг находится в его владении как лен, полученный от датского короля, положение королевы укрепилось. Были начаты переговоры между Маргрете и шведской аристократией, повздорившей с Альбрехтом Мекленбургским, которого сама же аристократия призвала в 1363 г. на престол. Однако в 1387 г. Олаф, «прямой наследник шведского престола», умер в возрасте всего лишь семнадцати лет. Ни отец Олафа, норвежский король Хокон, ни его дед король Магнус (умер в 1374 г.) никогда не забывали о своих претензиях на шведский трон. После смерти Олафа Маргрете действовала незамедлительно. Всего лишь неделю спустя она была избрана опекуном, «полномочной госпожой и хозяйкой» в Дании, а вскоре после этого и в Норвегии. Ее пятилетний внучатый племянник (сын дочери ее сестры) Эрик Померанский был выдвинут кандидатом на роль будущего короля в обеих странах, а в марте 1381 г. был заключен союз между шведскими магнатами и Маргрете. В ходе военной схватки, происшедшей при местечке Осле в провинции Вестеръётланд 24 февраля 1389 г., скандинавские войска (во главе которых, правда, стоял немец) одержали победу над немецкими войсками Альбрехта. Король был взят в плен и находился в тюрьме до 1395 года. В 1396 г. Эрик Померанский был провозглашен королем в Дании и Швеции, в то время как норвежцы давно уже провозгласили и короновали его. На съезде, состоявшемся в июле 1397 г. в Кальмаре, он был коронован в качестве короля всех трех государств.
В Кальмаре были составлены два документа, так называемые коронационная грамота и грамота об унии. Первая представляет собой красиво оформленную, внушительную грамоту на пергаменте, вторая — неряшливого вида листок бумаги, на котором даже не все из тех, от чьего имени она была оформлена, поставили свои подписи. В коронационной грамоте, которую увенчали 67 подписей (стоявшие без очередности по национальному признаку), подписавшиеся в торжественных выражениях обещают Эрику свою верность и благодарят Маргрете за ее деяния. В то же время в грамоте об унии, составителями которой были всего лишь 17 человек, принадлежавшие к узкому кругу приближенных королевы, были сформулированы некоторые планы относительно будущего этого союза.
Скандинавская уния отчасти явилась результатом династических случайностей. Олаф был последним представителем мужской линии в шведском королевском доме, его мать принадлежала к датскому королевскому дому, а бабушка по отцовской линии — к норвежскому королевскому дому. Мекленбургский княжеский дом, однако же, тоже мог обосновать свои претензии на трон во всех трех государствах. Однако и датская, и норвежская, и шведская аристократия избрала — в разное время — скандинавский вариант. Среди тех, кто «подыграл» скандинавам, следует упомянуть ганзейские города и государство Немецкого (Тевтонского) ордена в Пруссии. Наконец, нелишне отметить, что Маргрете обладала недюжинным политическим талантом.
Монархия королевы Маргрете
Отношения королевы с датским дворянством с течением времени менялись. В 1376 г. ей пришлось пойти на большие уступки; так, были полностью прекращены или аннулированы конфискации земель ютландского дворянства, произведенные Вальдемаром в более или менее замаскированной форме в последние годы его жизни. Однако, за одним-единственным исключением, ютландское дворянство на протяжении многолетнего начального периода не играло никакой роли в государственном правлении. Королева приняла по наследству состоявшее из зеландских дворян ядро государственного совета, действовавшего при Вальдемаре, в котором Хеннинг Подебуск занимал должность дроста[17].
Со временем Маргрете вновь прибрала к рукам некоторые из последних земельных приобретений отца в Ютландии, однако она не оставила их за собой, а передала их в дар церковным учреждениям, монастырям, соборным капитулам и епископствам. Последнее заслуживает особого внимания, ибо если дары монастырям и соборам служили благим религиозным целям, то пожалование даров епископам определялось тем обстоятельством, что последние играли решающую роль в качестве опоры ее политики. Особенность при передаче земельных владений заключалась в том, что королева приказала срыть существовавшие крепости и укрепления. Как и Вальдемар, она держала под своим контролем важнейшие назначения на церковные должности. Королева добилась избрания своего близкого подручного Педера Йенсена Лодехата на должность епископа в епархиях Векшё, Орхуса и Роскилле. В 1376 г. государственный совет позаботился о назначениях на высшие должности. Однако, когда в 1380 г. умер маршал[18], в 1383 г. был смещен гэлькер, наместник и управитель земли Сконе (и сконских ярмарок), а в 1387 г. умер дрост Хеннинг Подебуск, Маргрете предпочла оставить упомянутые должности незанятыми и осуществляла правление уже через своего хофмейстера. С точки зрения короны, с этими должностями были связаны слишком большая власть и престиж.
В 1396 г. как в Швеции, так и в Дании были изданы распоряжения, направленные на сокращение имений или редукцию, то есть на восстановление королевских прав на земельную собственность за счет дворянства и других слоев. Во главу угла ставилось обеспечение устойчивости хозяйства земледельца-собственника, что являлось продолжением политики, проводившейся ранее Вальдемаром и Магнусом Эрикссоном[19]. Корона хотела помешать в дальнейшем переходу хозяйства крестьян-собственников в руки дворянства и по мере возможностей отнимала у дворян то, чем они ранее завладели. Дело в том, что из-за широкого иммунитета дворянства, выражавшегося в освобождении от уплаты налогов, переход крестьянских хозяйств во владение дворянства лишало корону налогов, взимавшихся с крестьянина-собственника. Затем было издано распоряжение о проведении всеобщего расследования: какие из коронных земель оказались утрачены короной. В Швеции дело дошло до последовательной и широкой по масштабам редукции дворянских земель; в Дании же Маргрете использовала разнообразные методы, ссылаясь часто на права короля Вальдемара, но на острове Зеландия она прибегала также и к регулярной скупке имений.
Указами, изданными в 1396 г., королева недвусмысленно запретила дворянству возводить любые новые укрепления. В течение беспокойного XIV столетия любой, кому это было по силам, мог превратить свое жилище в крепость. Согласно более позднему свидетельству, поместье Нёрлунд в округе Химмерланд было «превращено из поместья в разбойничий притон, и поэтому королева Маргрете распорядилась его снести». Однако в Восточной Ютландии родовитые дворяне располагали поместьями настолько хорошо укрепленными, что некоторые источники обозначают их как крепости. В 1339 г. они создавали проблемы для графа Герта, а в 1359 г. — для Вальдемара. В 1383 г. Маргрете самой пришлось захватывать силой Туресторпсё — крепость смещенного гэлькера земли Сконе. Запрет на создание укреплений отражает новообретенную силу королевской власти.
Государственный совет, который столь эффективно функционировал в трёх случаях, когда в стране не было короля, не получил возможности проявить себя во всем блеске при королеве Маргрете. Но он продолжал существовать, и с течением времени его значение выросло, после того как в 90-х годах XIV в. в него вошли представители ютландской знати. При Маргрете совет в гораздо большей степени, чем раньше, стал представительным органом датской аристократии. О его положении свидетельствует, в частности, документ 1410г., касающийся одного южноютландского замка. В письме констатируется, что в случае смерти Маргрете и Эрика замок поступает в распоряжение государственного совета. Однако о политическом весе Маргрете говорит то, что только после ее смерти дворянство стало выказывать недовольство обращением с ним королевы.
Период правления Маргрете, сопровождавшийся неоднократными эпидемиями чумы, в экономическом отношении был суровым временем, о чем можно судить по большому количеству пришедших в запустение хозяйств. Поэтому свидетельством политического и административного таланта королевы следует считать укрепление финансовой системы королевства. В первое десятилетие многие из доходов короны были отданы в залог, а Ганза подмяла под себя западную часть Сконе, хотя королевская власть и получала часть поступающих оттуда доходов. Однако позднее у Маргрете появились солидные ликвидные средства, что проявилось в выкупе заложенного имущества и скупке имений, а также в том, что она могла позволить себе тратить большие суммы на нужды внешней политики. Одна из главных причин ее успеха заключалась, вероятно, в том, что военные расходы были ограниченными; другая — в том, что существовал действенный контроль над фогтами[20]. По мере того как королева прибирала к рукам все больше дворянских имений, ее доходы росли. И хотя земельная собственность короны не стала слишком крупной, ее размеры, благодаря общим усилиям Вальдемара и Маргрете, почти удвоились, а положение облагавшихся налогами хозяйств, принадлежавших крестьянам-собственникам, стабилизировалось. В общей сложности корона контролировала около четверти имевшейся в государстве земли.
Эрик Померанский (1412-1439). Южная Ютландия, ганзейцы и Швеция
Смерть королевы Маргрете в 1412 г. знаменовала собой смену политического стиля. Эрик, правда, уже являлся королем в течение многих лет, однако решающее слово было за его приемной матерью, королевой. Наиболее заметное изменение произошло в политике короны в отношении земельных владений; оно проявилось в том, что приобретение короной дворянских земельных владений полностью прекратилось как в Дании, так и в Швеции. Зато после смерти епископа Педера Йенсена Лодехата Эрик в 1417г. отобрал у Роскилльского епископства Копенгаген, сославшись на то, что Вальдемар Аттердаг владел этой крепостью и городом. Период правления короля прошел под знаком трех политических проблем, выразившихся в его попытках обеспечить обладание Южной Ютландией/Шлезвигом, наладить отношения с ганзейцами и отношения в рамках унии со Швецией. С течением времени эти три проблемы взаимно пересеклись и в конечном счете привели к падению короля.
После того как Герхард, граф Голштинский и герцог Шлезвигский, в 1404 г. пал в сражении с жителями Дитмаршена[21], Маргрете усилила проникновение в это герцогство, что в конце концов привело к военной конфронтации. В 1413 г. Эрик на специально созванном для этого данехофе добился вынесения судебного решения, гласившего, что голштинские графы нарушили условия ленного совладения Шлезвигом, поскольку они вели войну против ленсхерре[22]. Они, конечно же, не согласились с этим решением, хотя король и добился его подтверждения со стороны немецкого императора Сигизмунда. Вслед за возобновившейся войной в 1424 г. последовал новый судебный процесс, когда дело было вынесено на суд императора. На сей раз Эрик выступил с утверждением, что в Дании вообще не существует наследственного права на лен, и его позиция и в этот раз была положена в основу решения. Учитывая его престиж как короля унии и личное присутствие в Будапеште, где было вынесено судебное решение, вполне естественно, что Эрик выиграл судебное дело. Тем временем война продолжалась, и голштинцы получили поддержку со стороны Любека и других ганзейских городов. Наконец, в 1432 г. было заключено перемирие, после того как король потерял почти все герцогство.
Вскоре после 1412 г. Эрик предоставил ряд привилегий городам в Сконе и на острове Фюн, а в 1422 г. — и Копенгагену. В соответствии с этими привилегиями иностранным купцам запрещалось покупать земли, то есть торговать с датскими крестьянами за пределами торговых городов и сконских ярмарок. Это было дальнейшее развитие сконской политики Магнуса и Вальдемара. Однако еще большее раздражение у ганзейцев вызывала денежная политика короля, введение Эресуннской пошлины[23] и его отказ подтвердить их привилегии в Скандинавских странах. Однако прусским и вендским городам не удалось совместно выстоять против короля, и после блокады и морской битвы дело и здесь закончилось перемирием 1423 г.
В своей политике по отношению к унии Эрик продолжил и ужесточил линию, определившуюся еще при королеве Маргрете. Она заключалась в том, что власть по мере возможности сосредотачивалась вокруг него самого и его центрального органа правления — правительственной канцелярии. Таким образом Дания приобретала главенствующие позиции, и после 1405 г. король, например, ни разу не побывал в Норвегии. В администрации шведских ленов все чаще использовались датские и немецкие фогты; аналогичным образом обстояло дело в отношении важнейших норвежских замков — Бохуса и Акерсхуса. В датских замках за пределами Ютландии оказались весьма слабо представленными верхние слои дворянства. Собрания государственного совета в широком составе проводились редко. Когда же они проводились, в издававшихся по этому поводу документах датчане, шведы и немногочисленные норвежские представители перечислялись в последовательности не по национальному признаку, а по их рангу или времени службы, как это было на Кальмарском съезде в 1397 г. Как правило, король довольствовался совещаниями с небольшим числом членов совета.
Война против голштинцев и ганзейцев привела к обложению шведских крестьян большими налогами, взиманием которых занимались иностранные фогты, и в 1434 г. в провинции Даларна вспыхнуло восстание работавших на рудниках крестьян во главе с незнатным дворянином Энгельбректом Энгельбректссоном. Вскоре восставших поддержал государственный совет Швеции, направивший королю послание с уведомлением о своем отказе от присяги на верность. На встрече в Кальмаре в 1436 г. шведский и датский государственные советы, а также вендские ганзейские города сумели договориться. Участвовавшие в переговорах ганзейские города (но не другие) получили освобождение от Эресуннской пошлины, а шведы — обещание, что главами всех замков и ленов будут назначаться лица местного происхождения, притом по согласованию с членами совета. Тем самым государственные советы были поставлены в один ряд с королевской властью, подобно тому как соборное движение в то время поставило церковный собор в один ряд с папой[24]. На смену централизованной унии пришла более рыхлая личная уния.
На деле король не собирался следовать принятым в Кальмаре решениям — «не такое государство он принял от королевы Маргрете». Эрик назначил своего двоюродного брата Богислава, которого он уже задолго до этого назвал своим преемником, управителем ряда замков на Фюне и Лолланне, однако сам уединился на Готланде. Оказавшись перед лицом угрозы крестьянского восстания, большинство датского государственного совета в 1438 г. попросило племянника Эрика, Кристофера Баварского, которого совет рассматривал в качестве королевского наследника, прибыть в Данию и стать регентом. Годом позже это большинство отказало королю в «совете, войске и служении» и предоставило графу Адольфу Голштинскому ту часть Шлезвига, которой он еще не обладал. Политика Эрика Померанского потерпела полный крах.
Королевская власть и аристократия
Сдвиг в балансе сил между королевской властью и аристократией, происшедший в 1436—1439 гг., сыграл решающую роль в датской и в определенной степени шведской политической истории. Он поставил государственный совет в такое положение, которое тот сохранял вплоть до введения абсолютистских порядков в 1660 г. Когда в стране не было короля, королевский совет выступал в качестве носителя суверенитета. Кроме того, совет держал в своих руках управление замками и мог при выборах очередного монарха добиться от него манифеста с зафиксированными правами королевского совета. Правда, Кристоферу не пришлось подписывать такой документ — в сложившейся на тот момент ситуации компетенция совета, видимо, и так была вполне ясна. Однако следующий король, Кристиан I, подписал в 1448 г. временный манифест, в котором речь шла об отношениях между государем и государственным советом. Особый интерес представляют два положения этого документа. Одно из них касалось назначения на посты управителей замков, ленсманов, как их называют датские и шведские историки, когда они пишут о событиях XV и XVI столетий. Назначение должно было происходить «по согласованию с государственным советом». Второе положение касалось использования монархом лиц иностранного происхождения в государственном управлении. Это были как раз те пункты, которые стали предметом раздоров между королем Эриком и его советом в последние годы правления короля.
Если вернуться назад, к временам короля Вальдемара Аттердага, то очевидно, что с тех пор произошли существенные изменения. Ютландское дворянство не раз поднимало восстания против Вальдемара; при Маргрете оно стало дисциплинированным, но лишь постепенно дворянство начало играть более или менее значительную роль в государственном управлении. При Эрике же ютландская дворянская знать постепенно добилась положения доминирующей фракции в государственном совете, и именно она выступила с инициативой смещения короля с трона — чему, несомненно, весьма способствовал тот факт, что государь, по сути дела, объявил забастовку. Государственная власть приобрела более широкую основу, теперь она была представлена королем и его советом.
Сокращение численности населения и аграрный кризис
В 1340 г. Дания представляла собой густонаселенную страну. Сельские церкви, разбросанные сегодня по всему королевству, уже тогда находились на своих местах и стояли там пару сотен лет; их было меньше в поросшей вереском Ютландии и в лесных районах Сконе, где они располагались поближе к лучшим земельным угодьям. Во второй половине XIV в. Дания, как и другие государства, пережила резкое сокращение численности населения, которое исследователями часто обозначается как аграрный кризис времен позднего средневековья, потому что последствия этого сокращения наиболее отчетливо проявились в аграрном секторе, в частности в форме заброшенных хозяйств. Признаки кризиса, которые можно было наблюдать в городах, большинство исследователей воспринимают как следствие проблем, возникших в сельской местности, где проживало 90% населения, а в Дании еще больше. В течение многих лет большинство ученых считало, что кризис начался значительно раньше первой эпидемии «черной смерти», которая в 1348— 1350 гг. обрушилась на Европу. Результаты исследований, проведенных в Англии, свидетельствуют, что почти все ученые были склонны вслед за Мальтусом считать кризис в принципе экологическим кризисом, который начался уже около 1300 г. и был вызван перенаселением, к которому добавились эпидемии чумы, что привело к уменьшению уже сокращавшегося населения. Сегодня главный упор делается на смертоносных эпидемиях. Указывают на то, что болезнь возвращалась примерно через каждые десять лет, хотя наибольшее число умерших пришлось на годы первой эпидемии. Только после 1370 г., когда численность населения сократилась наполовину, всерьез дали о себе знать социальные последствия этого явления в Англии. В Дании такие признаки кризиса, как заброшенные хозяйства и снижение земельной ренты с тех дворов, которые еще продолжали вести хозяйство, проявились существенным образом тоже только в 70-х годах XIV столетия.
Запустение в Дании достигло высшей точки примерно к 1400 г., однако уже в конце 70-х годов XIV в. при операциях дворян с купчими и закладными бумагами стало почти правилом указывать, что собственность передается «с заселенными и заброшенными» угодьями. В то же самое время несколько монастырей на Зеландии заключили соглашения с дворянами — владельцами больших поместий, например с Хеннингом Подебуском, о восстановлении их заброшенных угодий, а реестр землевладений округа Одсхерред, относящийся к 80-м годам XIV столетия, свидетельствует, что и королевские земли переживали не лучшие времена. Нехватка населения означала, что крестьянам труднее давались обработка земли и уплата податей, однако они, несомненно, использовали проблему запустения хозяйств и для того, чтобы оказывать давление на владельцев земли. Сильная угроза, которую мог пустить в ход крестьянин, заключалась в том, что он мог арендовать землю у другого землевладельца на более выгодных условиях, то есть добиться снижения арендной платы за нее. На протяжении не поддающегося точной датировке периода, который охватывал разное время от местности к местности и от поместья к поместью, произошло сокращение арендной платы за землю примерно наполовину. Другие подати, взимавшиеся с крестьян, правда, не сократились. Однако, поскольку арендная плата за землю была, безусловно, самой важной из выплат, землевладельцы чувствовали себя крайне ущемленными.
Их естественной реакцией было удержать крестьян. Государственный совет в ответе на запрос, который датируется 1377 годом, заявил, что крестьяне могут свободно расторгать арендное соглашение и отправляться куда пожелают. Однако в законе, изданном в 1396 г., фигурирует выплата за право отказаться от аренды, и Маргрете потребовала от крестьян-собственников позаботиться о заселении своих дворов, с тем чтобы они могли уплачивать налоги. Если крестьянин умирал, один из наследников, даже если он успел стать горожанином в Копенгагене, должен был взять на себя ведение хозяйства.
Во время кризиса во многих деревнях, где господствовала характерная для позднего средневековья система поместий, происходила перестройка системы землепользования, последствия которой дают себя знать вплоть до нашего времени. Уже в 70-х годах XIV в. в имении роскилльского епископа было много опустевших батрацких дворов, а пару десятилетий спустя большинство таких дворов по всей стране вовсе исчезло — батраки либо вымерли от чумы, либо взяли землю в аренду, либо переселились в город. Функция полукрепостных батраков в сельскохозяйственном обществе заключалась в том, чтобы обеспечивать рабочую силу — наемную или в виде барщины — крупным помещичьим хозяйствам и хозяйствам зажиточных крестьян-арендаторов. Поэтому эти хозяйства оказались в затруднительном положении. Крупные землевладельцы вынуждены были сокращать число своих поместий, а хозяйства зажиточных крестьян-арендаторов приходилось делить на хозяйства меньшего размера, сдававшиеся мелким арендаторам. В результате по прошествии времени размеры хозяйств в значительной степени выровнялись; постепенно возникло то, что позднее стало восприниматься как типичное датское фермерское хозяйство.
Если посмотреть на это под другим углом зрения, то речь шла об изменении поместной системы. Около 1300 г. ее становой хребет составляли крестьяне-арендаторы. Они представляли собственника, использовали дешевую рабочую силу полукрепостных батраков и могли выплачивать большие арендные платежи. В XV в. владелец поместья превратился в рантье. Он получал постоянные платежи от своих крестьян-арендаторов и устранялся от ведения земледельческого хозяйства. Такое развитие в Дании явно было следствием падения численности населения. Однако нечто подобное (модернизация) произошло в центральной части Западной Европы уже в XII столетии, в период быстрого роста народонаселения и стремительного экономического развития.
В то время как крестьянское сословие, пожалуй, выиграло от кризиса, этого нельзя было сказать о владельцах поместий, особенно из числа дворян. Численность низшего дворянства сильно уменьшилась в ходе этого процесса, продолжавшегося в течение всего позднего средневековья. Да и среди высшего дворянства были лица, оказавшиеся в экономически трудном положении именно во второй половине XIV в., когда крупные дворянские поместья отдавались в залог или продавались, в конечном счете, часто доставаясь королеве Маргрете или — на Зеландии — епископу Роскильскому, которые располагали столь значительными ресурсами, что могли справиться с ситуацией. Как уже упоминалось, в числе тех, на кого обрушились трудности, были и монастыри, и случалось, что церковные иерархи или учреждения, например при соборах, оказывались не в состоянии обеспечить себе доходы, достаточные для покрытия текущих нужд. Здесь проблемы часто решались путем слияния нескольких должностей в одну.
Сведения о численности населения Дании в средние века отсутствуют, однако, основываясь на документах о заселенности, включая количество церквей, на разрозненных сведениях о количестве дворов, на списке налогоплательщиков в земле Халланд примерно в 1240 г., можно ориентировочно установить численность населения страны. Поэтому мы полагаем исходить из того, что до эпидемии чумы в королевстве проживало около 900 тыс. человек (имеется в виду без Южной Ютландии), что примерно соответствует численности населения Швеции и Норвегии вместе взятых. Насколько значительным было сокращение после 1350 г., неизвестно, однако в Англии, как уже упоминалось, население сократилось наполовину.
Торговые города и сконские ярмарки
На большей части территории Дании, исключая Южную Ютландию, были разбросаны торговые города, общая численность которых достигала примерно семидесяти. В большинстве случаев они были весьма невелики, насчитывая лишь по нескольку сот жителей. В слабозаселенных районах Ютландии, покрытых вересковыми пустошами, и в лесистой внутренней части Сконе вообще не было городов, а к северу от залива Лимфьорд находился только город Йёрринг и примерно с 1414 г. также город Скаген. Однако на Зеландии и Фюне лишь немногие крестьяне жили на расстоянии более 15 км от площади ближайшего города. Многие города возникли в результате определенного разделения труда между городом и деревней. Крестьяне снабжали город продуктами питания и покупали такие товары, как железо и соль, а также такие ремесленные изделия, как обувь, или же получали наличные деньги, которые, в частности, шли на уплату дополнительных налогов короне. В противоположность другим странам Западной Европы, где денежные расчеты утвердились уже давно, ибо города там играли большую роль, в Дании арендная плата за землю почти повсюду выплачивалась натурой, как правило зерном. За редким исключением, датские города были прибрежными. Морской транспорт являлся самой удобной формой сообщения, и торговые связи с европейским внешним миром осуществлялись по морю.
Сконские ярмарки, которые проводились с 15 августа по 29 сентября или 9 октября, представляли собой особое место для товарообмена. Главную роль играл при этом огромный улов осенней сельди в проливе Эресунн. Согласно ганзейским таможенным ведомостям за 1368 г. и 1398—1400 гг., Любек получал ежегодно до 100 тыс. бочек соленой сельди, а общий экспорт со сконских ярмарок, возможно, доходил до 300 тыс. бочек. Такой рыбный промысел, крупный даже по нынешним меркам, сулил деньги многим людям из датского крестьянского и городского населения, принимавшего участие в ярмарках (мужчины трудились там в качестве рыбаков, женщины как работницы на засолке). Этот промысел предоставлял экспортные таможенные пошлины хозяину ярмарок, который обеспечивал мир в месте их проведения (все средневековые пошлины были экспортными). Рыбный промысел, конечно же, давал особенно хорошую прибыль ганзейским купцам во главе с любекцами, которые финансировали все предприятие, поставляли бочки и соль и экспортировали сельдь далее в Европу.
Сконские ярмарки одновременно представляли собой международный рынок для обмена всевозможными товарами. Здесь встречались голландцы и англичане с купцами из Пруссии и Прибалтики, здесь же иностранные купцы торговали с датчанами. Немецкие купцы пытались расширить право свободного ведения торговли, скупая сельскохозяйственные продукты в близлежащих районах, однако в привилегии, выданной королем Магнусом городу Мальме в 1353 г., заезжим купцам было запрещено производить скупку товаров на селе. Когда власть в Сконе перешла в 1360 г. К Вальдемару, эта привилегия была подтверждена, а год спустя распространена также на города Лунд и Хальмстад. Только на сконских ярмарках (которые помимо местечка Сконеэрет включали также датский Драгер и Мальме) и на ежегодных свободных рынках в городах иностранным купцам разрешалось напрямую вести торговые дела с датскими крестьянами. Эту политику продолжил Эрик Померанский. Она была нацелена одновременно на защиту интересов городов и получение дополнительных доходов в королевскую казну.
Вторая половина XIV в. была, по-видимому, временем наибольшего расцвета сконских ярмарок, однако она же заключала в себе зародыш их будущего упадка. Интерес англичан и голландцев к этим ярмаркам стал ослабевать, поскольку они предпочитали отправляться прямиком в Пруссию, где стали закупать все больше и больше зерна. Один историк высказал мнение, что северогерманские, так называемые вендские, города в 1384 г. сами способствовали подобному развитию, преградив выходцам из западноевропейских стран доступ на сконские ярмарки, которые находились под контролем ганзейских городов с 1370 г. Однако более обоснованным представляется сравнение с ярмарками в провинции Шампань во Франции, вынужденными свернуть свою деятельность перед лицом конкуренции со стороны купцов, использовавших морской путь из Италии в прибрежные районы пролива Ла-Манш, в особенности во Фландрию. Происходило развитие дальних морских путей, и торговля с отдаленными странами во все большей степени включала товары массового спроса, а не только предметы роскоши. Импорт зерна в Западную Европу стал выражением определенной специализации производства по регионам — зерно покупали там, где оно стоило дешевле. Эрик Померанский, как уже упоминалось, обложил судоходство через пролив Эресунн пошлиной (так называемая Эресуннская пошлина).
Если ограничить обзор районом пролива Эресунн, то трудно обнаружить признаки какого-либо кризиса, в то время как датские города в целом были охвачены стагнацией.
Глава 5
Король и его совет (1440-1523)
Северная уния
Кристоферу Баварскому удалось в 1440 — 1442 гг. стать королем во всех трех Скандинавских странах. Это произошло не на основе общего решения, а в результате политических контактов с отдельными государствами. В Дании в 1441 г. в районе к северу от Лимфьорда вспыхнуло крупное крестьянское восстание, направленное против дворянства и королевских ленсманов. Крестьяне нанесли дворянам настоящее военное поражение, однако затем верх одержал король, который еще в Германии приобрел опыт сражений с гуситами. В Норвегии тоже вспыхивали крестьянские волнения. Поражение Эрика и смена монарха повлекли за собой значительные изменения в составе ленсманов в Дании и Швеции в пользу членов государственного совета и других знатных дворян. В отношениях с ганзейцами была продолжена политика, ранее проводившаяся Эриком, — делались попытки ограничить их привилегии, хотя и без заметного успеха. Ведь при смещении Эрика датский государственный совет тоже вступил в союз с вендскими ганзейскими городами и даже оказал им в 1440 г. поддержку в войне с голландцами, целью которой было закрыть им доступ в Балтийское море. В 1447 г. Кристофер отвернулся от норвежцев, не поддержав их попытки ограничить особые права ганзейцев.
После скоропостижной смерти Кристофера в самом начале 1448 г. остался открытым вопрос о престолонаследии. В результате единое королевское правление распалось. В Швеции королем избрали дворянина Карла Кнутссона; в 1438— 1440 гг. он был регентом и после отстранения от должности получил в качестве пенсиона Финляндию. Датский государственный совет обратился к графу Адольфу Голштинскому, бывшему с 1440 г. также законным герцогом Шлезвигским. От него последовал вежливый отказ, однако он указал на своего племянника (сына сестры), графа Кристиана Ольденбургского, который стал вскоре датским, а также, соперничая с Карлом, и норвежским королем. Тут же между обоими государями возникли распри по поводу Готланда, где по-прежнему властвовал Эрик Померанский. В итоге победа осталась за датчанами, и Эрик уехал домой, в свое герцогство в Померании.
Тем временем идея унии продолжала жить. В мае 1450 г. в Хальмстаде состоялась встреча, на которой 12 датских и 12 шведских членов государственных советов[25] обязали обе страны и далее придерживаться унии, несмотря на временное прекращение единого королевского правления. Позже в том же году в Бергене датский и норвежский государственные советы заключили соответствующий договор. Эти два документа свидетельствуют о том прочном положении, которое занимали государственные советы, а также о том, что господствующий класс в северных странах считал себя спаянным, чему, несомненно, способствовали многочисленные брачные связи, а следовательно, и связи по линии земельной собственности между обеими странами. В то время как датско-норвежская уния продержалась на протяжении столетий (причем Норвегия занимала в ней все более подчиненное положение), в широких кругах Швеции датское господство, являвшееся — несмотря на все заверения в равноправии — фактом, воспринималось как неприемлемое.
В 1457 г. Кристиану удалось стать королем Швеции, однако уже спустя семь-восемь лет его трон зашатался. Соперничавшие знатные дворянские роды придерживались противоположных, хотя и довольно-таки непостоянных взглядов на унию. Когда Ивер Аксельсен из сконского рода Тоттов в 1466 г. сыграл свадьбу с дочерью Карла Кнутссона Магдаленой, а брат Ивера Эрик стал шведским регентом, Кристиан конфисковал датские поместья и лены Аксельсенов, и год спустя Карл снова стал королем Швеции.
В отличие от шведского дворянства жители Стокгольма и крестьяне, пользовавшиеся гораздо большей свободой (особенно в горно-рудной провинции Даларна и прилегавших местностях), чем это было заведено в Дании, довольно последовательно выступали противниками унии. Когда Кристиан после смерти Карла приехал в Швецию, он в 1471 г. потерпел поражение в сражении при Брункеберге возле Стокгольма от племянника Карла, Стена Стуре, и армии, состоявшей из крестьян. Этой битве суждено было сыграть значительную роль в укреплении шведского самосознания.
Битва при Брункеберге, однако, еще не означала конца идеи унии. Хотя партия сторонников унии бесспорно оказалась после этого в оборонительной позиции, Стен Стуре и шведский государственный совет согласились с тем, что король Кристиан и королева Доротея, а также их сын Ханс имеют определенные законные права на Швецию, и время от времени между сторонами велись переговоры. Стен Стуре удовлетворился положением регента и не пытался достичь королевского титула, однако де-факто он установил собственную монархию. В 1497 г. преемник Кристиана король Ханс, недовольный проводившейся со шведской стороны тактикой проволочек, потерял, наконец, терпение; его войска разбили крестьянскую армию далекарлийцев[26] после чего он был провозглашен шведским королем. Однако уже в 1501 г. Хансу вновь пришлось убраться из Швеции. Позже еще один датский король, Кристиан II, попытался взять реванш.
Шлезвиг-Гольштейн
Когда герцог Адольф в 1448 г. рекомендовал своего племянника Кристиана на датский трон, то заставил его дать обещание никогда не включать Шлезвиг в состав датского королевства. Это было подтверждением другого обещания, содержавшегося в документе Constitutio Valdemariana от 1326 года. Когда в 1459 г. Адольф умер, не оставив после себя детей, наследниками Шлезвига стали Кристиан и его братья, а наследником Гольштейна — граф Шауэнбургский. В этой ситуации обладавшее крепкой организацией шлезвиг-гольштинское дворянство, так называемое рыцарство, избрало Кристиана герцогом Шлезвигским и графом Голштинским, хотя оно, собственно, не имело никакого права выбирать. По соглашению, заключенному в Рибе в 1460 г., Кристиан вновь подтвердил положение 1326 г. и все права рыцарства, добавив к ним некоторые новые. Позже, в XIX столетии, в ходе споров вокруг Южной Ютландии особенно знаменитым стало замечание о том, что эти две территории (Шлезвиг и Гольштейн) должны были оставаться ewich tosamende ungedelt («навеки нераздельно вместе»). Рыцарство выступило поручителем в отношении больших денежных сумм, которыми Кристиан должен был ублажить других наследников.
Финансы Кристиана скоро пришли в состояние полного хаоса; поручителям пришлось раскошелиться, а его брат Герхард выдвинул претензии на наследство. Финансовое положение Кристиана как датского и норвежского короля было немногим лучше. Когда он не смог оплатить приданое одной из своих дочерей, которая вышла замуж за шотландского короля, Кристиан вынужден был официально передать зятю в качестве залога Оркнейские и Шетландские острова. Войны в Швеции и дорогостоящие заграничные поездки в Италию и Рим заставили короля залезть в большие долги. Однако рыцарство в Шлезвиг-Гольштейне поддерживало Кристиана в его сопротивлении притязаниям Герхарда, а королева Доротея взяла на себя управление его финансами в герцогствах (император к тому времени повысил ранг Гольштейна до герцогства). В 1487 г., спустя несколько лет после смерти Кристиана, весь долг был выплачен.
После смерти короля в 1481 г. совет и рыцарство Шлезвиг-Гольштейна вынуждены были признать, что как Ханс, который был признан престолонаследником во всех трех скандинавских странах, так и его младший брат Фредерик имели законное право наследования, и оба они были избраны герцогами. В 1490 г. управление ленами было даже поделено между ними. Существовало, однако, обстоятельство, в отношении которого оба герцога и дворянство обоих герцогств придерживались единого мнения: необходимо подавить Дитмаршен, свободную республику зажиточного крестьянства. В феврале 1500 г. большая армия, возглавлявшаяся наемными немецкими войсками, к которой присоединились и некоторые датские дворяне, вторглась в эту низменную болотистую страну, однако потерпела там сокрушительное поражение.
Король и дворянство
Схватка между Кристианом и Аксельсенами в 1466— 1467 гг. привела к тому, что король предпринял пересмотр своих отношений со знатными дворянскими родами, господствовавшими с 1439 г. в государственном совете и управлении ленами. Он заменил некоторых ленсманов и назначил многих новых лиц в состав совета. В проведении этой акции государь искал поддержки на собраниях ландстингов с участием как дворянства, так и представителей торговых городов и округов, то есть крестьян. В конце концов в городе Калуннборге было созвано заседание сословного ригсдага. Отданные в залог лены (представлявшие собой фактически даровой залог, то есть они были отданы ленсману в обмен на денежную сумму, которую он никогда не ссужал короне) были отобраны, а все другие отданные в залог лены были обложены высоким единовременным налогом. В течение 1469— 1470 гг. Кристиан смягчил свою политику, однако господство старых дворянских родов в управлении ленами и в государственном совете было сломлено. Король добился улучшения финансового положения и полной поддержки своей политики в отношении Швеции — политики, которая потерпела крушение два года спустя при Брункеберге.
Когда Кристиан умер в 1481 г., сложилась, как уже упоминалось, такая ситуация, что его сын Ханс был одобрен в качестве престолонаследника во всех трех Скандинавских странах. Это повлекло за собой чрезвычайно длительные переговоры, потому что как вдовствующая королева и Ханс, так и датский государственный совет пытались добиться от Стена Стуре согласия на то, чтобы Ханс стал королем также и в Швеции. Добиться этого не удалось, и в результате он только в 1483 г. смог поставить свое имя под датско-норвежским манифестом и короноваться на престол. Длительный и несколько неопределенный период переговоров не пошел на пользу королю. Во всяком случае, случилось так, что в манифест пришлось включить некоторые весьма существенные ограничения свободы действий монарха, которые можно было интерпретировать как вердикт, вынесенный государственным советом в отношении правления короля Кристиана после 1466 г. Особое внимание в манифесте было уделено управлению ленами. Королю Хансу пришлось взять обязательство не назначать и не смещать ленсманов иначе как по согласованию с членами совета соответствующей части страны и не отдавать лены и торговые города в залог без согласования с советом, собранным в полном составе. Король должен был управлять государством, опираясь на достойных людей своей страны, и «вообще не ущемлять их никоим образом»; дворянство не желало видеть лиц бюргерского сословия на ответственных постах в администрации. Вторым главным пунктом для церкви и дворянства являлись сословные привилегии. Требования церкви, правда, не содержали ничего нового, зато это новое было в требованиях дворянства. Король вынужден был обещать, что ни он сам, ни люди, не имеющие иммунитета от налогов, не будут покупать или брать в залог дворянские имения, и дал согласие на то, чтобы епископы и дворянство обносили укреплениями свои усадьбы «на пользу и благо государства». На практике эти две королевские уступки, однако, не имели значения. Корона после смерти Маргрете фактически уважала права дворян на их владения, а сооружение дворянами крепостей теперь, с развитием огнестрельного оружия, едва ли могло стать проблемой для королевской власти.
Манифест ясно указывал на предмет трений между монархом и заседавшей в государственном совете аристократией; документ представлял собой попытку как-то ограничить свободу властных функций короля. Однако действительность оказалась иной, когда Ханс приступил к исполнению своих обязанностей. Ведь не кто иной, как государь, назначал ленсманов, главных судей частей страны, вершивших дела на трех-четырех ландстингах, и ригскацлера (руководитель королевского суда); именно король фактически назначал епископов, зачастую из числа бывших чиновников государственной канцелярии, а канцелярия — правительственная администрация — с течением времени существенно разрослась. Правда, на получение дополнительных налогов, необходимых для любого крупного политического мероприятия, как, например, для свадьбы в королевской семье или войны со шведами, нужно было согласие государственного совета или местных органов власти, однако такие налоги вводились почти каждый второй год при Кристиане I. При Хансе они были непременным условием использования немецких ландскнехтов как в Швеции в 1497 г., так и в Дитмаршене в 1500 г. Кстати, во время войны с Любеком в 1510—1512 гг. король Ханс развернул настоящую программу строительства военного флота.
Некоторые события более позднего периода правления короля могут служить свидетельством монаршей беззастенчивости и властолюбия, ставших прелюдией политики Кристиана II. Драма в треугольнике «король — архиепископ Биргер Гуннерсен — ригсгоф-мейстер Поуль Лаксманн» закончилась в 1502 г., когда последний был убит в районе Хойбро в Копенгагене двумя дворянами. Если государь и не стоял за этим убийством, то он, во всяком случае, воспользовался им для того, чтобы добиться осуждения Поуля Лаксманна, богатейшего дворянина страны, по обвинению в государственной измене (в связи с поражением в Швеции в 1501 — 1502 гг.) и конфисковать всю его собственность. Она была позже продана архиепископу и нескольким дворянам. В Ютландии Ханс назначил Нильса Клементсена, человека недворянского происхождения, на пост главного судьи этой части страны, а позднее также на посты ленсмана замка Кале и члена государственного совета, что было явным нарушением положений манифеста. Для управления Норвегией он послал в 1596 г. наследника престола Кристиана в эту страну в качестве вице-короля. Ханс был самовластным правителем, наказывал церковь, дворянство и крестьян и назначал на высшие посты датчан.
Кристиан II (1513-1523)
Переговоры о манифесте Кристиана в 1513 г. показали, что государственный совет сильно раздражен политикой Ханса и с недоверием относится к новому королю. Важнейшее изменение манифеста касалось дворянства, привилегии которого были расширены. Нильс Клементсен вынужден был расстаться со своими высокими званиями, а возведение в дворянское достоинство впредь могло производиться лишь с согласия совета.
Кристиан заключил чрезвычайно выгодный брак с Элизабет, внучкой немецкого императора Максимилиана Габсбургского и Австрийского (умер в 1519 г.) и сестрой Карла, будущего испанского короля и наследника престолов Австрии, Бургундии и Нидерландов.
Необычную роль довелось сыграть любовнице короля, Дювеке, и ее матери, Сигбрит Виллумсдаттер[27], вдове нидерландского купца, с которой государь встретился в Бергене. Когда Дювеке скоропостижно умерла в 1517 г., Кристиан явно подозревал своего управляющего дворца в Копенгагене в ее убийстве; во всяком случае, король выдвинул против него обвинение, содержания которого мы, к сожалению, не знаем. Когда государственный совет оправдал управляющего, Кристиан добился осуждения его на смерть по приговору одного из местных судов. Этот эпизод внес раздор в отношения между королем и дворянскими кругами.
Кристиан II стремился к повсеместному укреплению королевской власти и расширению своего господства. Прежде всего это касалось Швеции. После продолжавшихся около двух лет нападений с моря, направленных в первую очередь против Стокгольма, королю удалось в 1520 г. с помощью большой армии, состоявшей из немецких наемников, завоевать всю страну. Правитель страны Стен Стуре (младший) пал в одном из сражений, а его сторонники в Стокгольме сдались в обмен на обещание амнистии. Пару месяцев спустя Кристиан, вопреки договоренностям, был провозглашен и коронован в качестве наследного короля Швеции. За этим последовала расправа с противниками. Стен Стуре и его люди одно время держали в тюрьме шведского архиепископа Густава Тролле, и теперь последний потребовал удовлетворения. Судебное дело против сторонников прежнего режима закончилось вынесением приговора по обвинению в ереси, а карой за такое прегрешение была определена смертная казнь. Кроме обвиняемых были казнены и многие другие; общее число казненных составило 82 человека. Среди них были два епископа, несколько дворян — членов государственного совета, много других дворян и вся верхушка стокгольмского бюргерства. Но «Стокгольмская кровавая баня», к которой в ходе коронационной поездки короля по стране добавилось еще несколько казненных, стала и предвестником безуспешности попыток датских королей установить господство над Швецией. Под руководством дворянина Густава Вазы сначала подняли восстание далекарлинцы, а вскоре к ним присоединились крестьяне и дворянство по всей стране.
В те же самые годы много нового произошло и в Дании. Кристиан хотел добиться устранения непорядка в церкви, одновременно желая укрепить режим королевской власти. Судьба архиепископского престола после смерти достопочтенного Биргера Гуннерсена в 1519 г. дает нам отталкивающий пример монаршего произвола. Дело кончилось тем, что король сначала сделал архиепископом вестфальца Дидрика Слагхека, который ранее принял активное участие в «Стокгольмской кровавой бане», чтобы затем, спустя всего лишь два месяца, казнить его за подлог в связи с выплатой жалования наемным войскам.
На свет появились два обширных законодательных акта, крупнейшие со времени издания «Ютландского права». Городское уложение (Byloven) стало продолжением покровительственной линии короля по отношению к городам, однако оно предусматривало значительное усиление позиций городского фогта, в то же время Земское уложение (Landloven) было нацелено на укрепление правового положения крестьян. Эти законы в ряде пунктов означали вмешательство в церковные дела: так, запрещалось обращаться с апелляцией по судебным делам в Рим, «дабы золото и деньги могли оставаться в нашем государстве».
Королевская торговая политика была благосклонна к голландцам и ставила палки в колеса вендским ганзейским городам, хотя Кристиан в то же время требовал от них поддерживать его политику в отношении Швеции. Вдобавок недовольство у этих городов вызывали планы государя создать торговую компанию, которая должна была сконцентрировать важнейшую экспортную торговлю в Копенгагене, Мальме и Стокгольме, откуда товары должны были идти на запад, в Нидерланды.
В вопросах управления ленами король с 1520 г. проводил политику, вступавшую в явное противоречие с положениями манифеста. Так, бывший таможенник, занимавшийся взиманием Эресуннской пошлины в Хельсингёре, стал ленсманом в Ольборге, превращенном после расширения его границ в крупнейший лен страны. В Копенгагене и Вордингборге тоже сидели ленсманы бюргерского происхождения.
Ясно, что сам король был движущей силой проводившегося им политического курса, однако за ним или рядом с ним стояли способные люди. Сигбрит (Виллумсдаттер) являла собой своего рода премьер-министра, а после смерти Дювеке Кристиан все больше привязывался к ней. Сигбрит обладала большим опытом и знаниями во многих областях, однако, будучи женщиной бюргерского происхождения, да еще и иностранкой, вызывала у многих неприязнь. Одним из главных советников был также известный своей ученостью Ханс Миккельсен, бургомистр города Мальме; в частности, именно он считается автором новых законов. Вообще, король поддерживал плодотворное сотрудничество с несколькими лицами из высшей аристократии, включая пару епископов и богатейшего помещика страны Могенса Гойе, который принимал участие в реализации Земского уложения. В то же время не стоит удивляться тому, что и враги постепенно собирали свои силы.
Падение короля
В 1523 году Кристиан II был свергнут союзом почти тех же людей, которые в свое время лишили власти короля Эрика Померанского. Он включал противников государя в Любеке и других ганзейских городах, шведских мятежников, герцога Фредерика Готторпского (дядя короля со стороны отца) и ютландскую аристократию. Новым было, однако, то, что к аристократии на этот раз присоединились отягощенные налогами крестьяне и бюргеры. Решающим фактором в успехе восстания стало то, что епископы и дворянство, как и их предки в 1438 — 1439 гг., имели наготове нового монарха, в данном случае герцога Фредерика, до того, как они послали правящему королю свои грамоты об отказе служить ему. Кристиан, Сигбрит и Ханс Миккельсен покинули страну и отплыли в Нидерланды; Копенгаген же и Мальме — два города, которые действительно имели выгоду от правления Кристиана, держались еще три четверти года, ожидая, что с помощью своего могущественного свояка король наберет армию. Этого, однако, сделать ему не удалось.
Дания в позднем средневековье
Можно утверждать, что политика Кристиана предвосхищала будущее, утверждая укрепление королевской власти, контроль над церковью, сотрудничество с бюргерским сословием и налаживание отношений с Нидерландами, однако ее практическое проведение характеризовалось бесцеремонностью и отсутствием у короля чувства реальности, что и привело, в конце концов, его к падению.
Шестого июня 1523 г. в Швеции был провозглашен королем Густав Ваза.
Северная уния
Кристоферу Баварскому удалось в 1440 — 1442 гг. стать королем во всех трех Скандинавских странах. Это произошло не на основе общего решения, а в результате политических контактов с отдельными государствами. В Дании в 1441 г. в районе к северу от Лимфьорда вспыхнуло крупное крестьянское восстание, направленное против дворянства и королевских ленсманов. Крестьяне нанесли дворянам настоящее военное поражение, однако затем верх одержал король, который еще в Германии приобрел опыт сражений с гуситами. В Норвегии тоже вспыхивали крестьянские волнения. Поражение Эрика и смена монарха повлекли за собой значительные изменения в составе ленсманов в Дании и Швеции в пользу членов государственного совета и других знатных дворян. В отношениях с ганзейцами была продолжена политика, ранее проводившаяся Эриком, — делались попытки ограничить их привилегии, хотя и без заметного успеха. Ведь при смещении Эрика датский государственный совет тоже вступил в союз с вендскими ганзейскими городами и даже оказал им в 1440 г. поддержку в войне с голландцами, целью которой было закрыть им доступ в Балтийское море. В 1447 г. Кристофер отвернулся от норвежцев, не поддержав их попытки ограничить особые права ганзейцев.
После скоропостижной смерти Кристофера в самом начале 1448 г. остался открытым вопрос о престолонаследии. В результате единое королевское правление распалось. В Швеции королем избрали дворянина Карла Кнутссона; в 1438— 1440 гг. он был регентом и после отстранения от должности получил в качестве пенсиона Финляндию. Датский государственный совет обратился к графу Адольфу Голштинскому, бывшему с 1440 г. также законным герцогом Шлезвигским. От него последовал вежливый отказ, однако он указал на своего племянника (сына сестры), графа Кристиана Ольденбургского, который стал вскоре датским, а также, соперничая с Карлом, и норвежским королем. Тут же между обоими государями возникли распри по поводу Готланда, где по-прежнему властвовал Эрик Померанский. В итоге победа осталась за датчанами, и Эрик уехал домой, в свое герцогство в Померании.
Тем временем идея унии продолжала жить. В мае 1450 г. в Хальмстаде состоялась встреча, на которой 12 датских и 12 шведских членов государственных советов[25] обязали обе страны и далее придерживаться унии, несмотря на временное прекращение единого королевского правления. Позже в том же году в Бергене датский и норвежский государственные советы заключили соответствующий договор. Эти два документа свидетельствуют о том прочном положении, которое занимали государственные советы, а также о том, что господствующий класс в северных странах считал себя спаянным, чему, несомненно, способствовали многочисленные брачные связи, а следовательно, и связи по линии земельной собственности между обеими странами. В то время как датско-норвежская уния продержалась на протяжении столетий (причем Норвегия занимала в ней все более подчиненное положение), в широких кругах Швеции датское господство, являвшееся — несмотря на все заверения в равноправии — фактом, воспринималось как неприемлемое.
В 1457 г. Кристиану удалось стать королем Швеции, однако уже спустя семь-восемь лет его трон зашатался. Соперничавшие знатные дворянские роды придерживались противоположных, хотя и довольно-таки непостоянных взглядов на унию. Когда Ивер Аксельсен из сконского рода Тоттов в 1466 г. сыграл свадьбу с дочерью Карла Кнутссона Магдаленой, а брат Ивера Эрик стал шведским регентом, Кристиан конфисковал датские поместья и лены Аксельсенов, и год спустя Карл снова стал королем Швеции.
В отличие от шведского дворянства жители Стокгольма и крестьяне, пользовавшиеся гораздо большей свободой (особенно в горно-рудной провинции Даларна и прилегавших местностях), чем это было заведено в Дании, довольно последовательно выступали противниками унии. Когда Кристиан после смерти Карла приехал в Швецию, он в 1471 г. потерпел поражение в сражении при Брункеберге возле Стокгольма от племянника Карла, Стена Стуре, и армии, состоявшей из крестьян. Этой битве суждено было сыграть значительную роль в укреплении шведского самосознания.
Битва при Брункеберге, однако, еще не означала конца идеи унии. Хотя партия сторонников унии бесспорно оказалась после этого в оборонительной позиции, Стен Стуре и шведский государственный совет согласились с тем, что король Кристиан и королева Доротея, а также их сын Ханс имеют определенные законные права на Швецию, и время от времени между сторонами велись переговоры. Стен Стуре удовлетворился положением регента и не пытался достичь королевского титула, однако де-факто он установил собственную монархию. В 1497 г. преемник Кристиана король Ханс, недовольный проводившейся со шведской стороны тактикой проволочек, потерял, наконец, терпение; его войска разбили крестьянскую армию далекарлийцев[26] после чего он был провозглашен шведским королем. Однако уже в 1501 г. Хансу вновь пришлось убраться из Швеции. Позже еще один датский король, Кристиан II, попытался взять реванш.
Шлезвиг-Гольштейн
Когда герцог Адольф в 1448 г. рекомендовал своего племянника Кристиана на датский трон, то заставил его дать обещание никогда не включать Шлезвиг в состав датского королевства. Это было подтверждением другого обещания, содержавшегося в документе Constitutio Valdemariana от 1326 года. Когда в 1459 г. Адольф умер, не оставив после себя детей, наследниками Шлезвига стали Кристиан и его братья, а наследником Гольштейна — граф Шауэнбургский. В этой ситуации обладавшее крепкой организацией шлезвиг-гольштинское дворянство, так называемое рыцарство, избрало Кристиана герцогом Шлезвигским и графом Голштинским, хотя оно, собственно, не имело никакого права выбирать. По соглашению, заключенному в Рибе в 1460 г., Кристиан вновь подтвердил положение 1326 г. и все права рыцарства, добавив к ним некоторые новые. Позже, в XIX столетии, в ходе споров вокруг Южной Ютландии особенно знаменитым стало замечание о том, что эти две территории (Шлезвиг и Гольштейн) должны были оставаться ewich tosamende ungedelt («навеки нераздельно вместе»). Рыцарство выступило поручителем в отношении больших денежных сумм, которыми Кристиан должен был ублажить других наследников.
Финансы Кристиана скоро пришли в состояние полного хаоса; поручителям пришлось раскошелиться, а его брат Герхард выдвинул претензии на наследство. Финансовое положение Кристиана как датского и норвежского короля было немногим лучше. Когда он не смог оплатить приданое одной из своих дочерей, которая вышла замуж за шотландского короля, Кристиан вынужден был официально передать зятю в качестве залога Оркнейские и Шетландские острова. Войны в Швеции и дорогостоящие заграничные поездки в Италию и Рим заставили короля залезть в большие долги. Однако рыцарство в Шлезвиг-Гольштейне поддерживало Кристиана в его сопротивлении притязаниям Герхарда, а королева Доротея взяла на себя управление его финансами в герцогствах (император к тому времени повысил ранг Гольштейна до герцогства). В 1487 г., спустя несколько лет после смерти Кристиана, весь долг был выплачен.
После смерти короля в 1481 г. совет и рыцарство Шлезвиг-Гольштейна вынуждены были признать, что как Ханс, который был признан престолонаследником во всех трех скандинавских странах, так и его младший брат Фредерик имели законное право наследования, и оба они были избраны герцогами. В 1490 г. управление ленами было даже поделено между ними. Существовало, однако, обстоятельство, в отношении которого оба герцога и дворянство обоих герцогств придерживались единого мнения: необходимо подавить Дитмаршен, свободную республику зажиточного крестьянства. В феврале 1500 г. большая армия, возглавлявшаяся наемными немецкими войсками, к которой присоединились и некоторые датские дворяне, вторглась в эту низменную болотистую страну, однако потерпела там сокрушительное поражение.
Король и дворянство
Схватка между Кристианом и Аксельсенами в 1466— 1467 гг. привела к тому, что король предпринял пересмотр своих отношений со знатными дворянскими родами, господствовавшими с 1439 г. в государственном совете и управлении ленами. Он заменил некоторых ленсманов и назначил многих новых лиц в состав совета. В проведении этой акции государь искал поддержки на собраниях ландстингов с участием как дворянства, так и представителей торговых городов и округов, то есть крестьян. В конце концов в городе Калуннборге было созвано заседание сословного ригсдага. Отданные в залог лены (представлявшие собой фактически даровой залог, то есть они были отданы ленсману в обмен на денежную сумму, которую он никогда не ссужал короне) были отобраны, а все другие отданные в залог лены были обложены высоким единовременным налогом. В течение 1469— 1470 гг. Кристиан смягчил свою политику, однако господство старых дворянских родов в управлении ленами и в государственном совете было сломлено. Король добился улучшения финансового положения и полной поддержки своей политики в отношении Швеции — политики, которая потерпела крушение два года спустя при Брункеберге.
Когда Кристиан умер в 1481 г., сложилась, как уже упоминалось, такая ситуация, что его сын Ханс был одобрен в качестве престолонаследника во всех трех Скандинавских странах. Это повлекло за собой чрезвычайно длительные переговоры, потому что как вдовствующая королева и Ханс, так и датский государственный совет пытались добиться от Стена Стуре согласия на то, чтобы Ханс стал королем также и в Швеции. Добиться этого не удалось, и в результате он только в 1483 г. смог поставить свое имя под датско-норвежским манифестом и короноваться на престол. Длительный и несколько неопределенный период переговоров не пошел на пользу королю. Во всяком случае, случилось так, что в манифест пришлось включить некоторые весьма существенные ограничения свободы действий монарха, которые можно было интерпретировать как вердикт, вынесенный государственным советом в отношении правления короля Кристиана после 1466 г. Особое внимание в манифесте было уделено управлению ленами. Королю Хансу пришлось взять обязательство не назначать и не смещать ленсманов иначе как по согласованию с членами совета соответствующей части страны и не отдавать лены и торговые города в залог без согласования с советом, собранным в полном составе. Король должен был управлять государством, опираясь на достойных людей своей страны, и «вообще не ущемлять их никоим образом»; дворянство не желало видеть лиц бюргерского сословия на ответственных постах в администрации. Вторым главным пунктом для церкви и дворянства являлись сословные привилегии. Требования церкви, правда, не содержали ничего нового, зато это новое было в требованиях дворянства. Король вынужден был обещать, что ни он сам, ни люди, не имеющие иммунитета от налогов, не будут покупать или брать в залог дворянские имения, и дал согласие на то, чтобы епископы и дворянство обносили укреплениями свои усадьбы «на пользу и благо государства». На практике эти две королевские уступки, однако, не имели значения. Корона после смерти Маргрете фактически уважала права дворян на их владения, а сооружение дворянами крепостей теперь, с развитием огнестрельного оружия, едва ли могло стать проблемой для королевской власти.
Манифест ясно указывал на предмет трений между монархом и заседавшей в государственном совете аристократией; документ представлял собой попытку как-то ограничить свободу властных функций короля. Однако действительность оказалась иной, когда Ханс приступил к исполнению своих обязанностей. Ведь не кто иной, как государь, назначал ленсманов, главных судей частей страны, вершивших дела на трех-четырех ландстингах, и ригскацлера (руководитель королевского суда); именно король фактически назначал епископов, зачастую из числа бывших чиновников государственной канцелярии, а канцелярия — правительственная администрация — с течением времени существенно разрослась. Правда, на получение дополнительных налогов, необходимых для любого крупного политического мероприятия, как, например, для свадьбы в королевской семье или войны со шведами, нужно было согласие государственного совета или местных органов власти, однако такие налоги вводились почти каждый второй год при Кристиане I. При Хансе они были непременным условием использования немецких ландскнехтов как в Швеции в 1497 г., так и в Дитмаршене в 1500 г. Кстати, во время войны с Любеком в 1510—1512 гг. король Ханс развернул настоящую программу строительства военного флота.
Некоторые события более позднего периода правления короля могут служить свидетельством монаршей беззастенчивости и властолюбия, ставших прелюдией политики Кристиана II. Драма в треугольнике «король — архиепископ Биргер Гуннерсен — ригсгоф-мейстер Поуль Лаксманн» закончилась в 1502 г., когда последний был убит в районе Хойбро в Копенгагене двумя дворянами. Если государь и не стоял за этим убийством, то он, во всяком случае, воспользовался им для того, чтобы добиться осуждения Поуля Лаксманна, богатейшего дворянина страны, по обвинению в государственной измене (в связи с поражением в Швеции в 1501 — 1502 гг.) и конфисковать всю его собственность. Она была позже продана архиепископу и нескольким дворянам. В Ютландии Ханс назначил Нильса Клементсена, человека недворянского происхождения, на пост главного судьи этой части страны, а позднее также на посты ленсмана замка Кале и члена государственного совета, что было явным нарушением положений манифеста. Для управления Норвегией он послал в 1596 г. наследника престола Кристиана в эту страну в качестве вице-короля. Ханс был самовластным правителем, наказывал церковь, дворянство и крестьян и назначал на высшие посты датчан.
Кристиан II (1513-1523)
Переговоры о манифесте Кристиана в 1513 г. показали, что государственный совет сильно раздражен политикой Ханса и с недоверием относится к новому королю. Важнейшее изменение манифеста касалось дворянства, привилегии которого были расширены. Нильс Клементсен вынужден был расстаться со своими высокими званиями, а возведение в дворянское достоинство впредь могло производиться лишь с согласия совета.
Кристиан заключил чрезвычайно выгодный брак с Элизабет, внучкой немецкого императора Максимилиана Габсбургского и Австрийского (умер в 1519 г.) и сестрой Карла, будущего испанского короля и наследника престолов Австрии, Бургундии и Нидерландов.
Необычную роль довелось сыграть любовнице короля, Дювеке, и ее матери, Сигбрит Виллумсдаттер[27], вдове нидерландского купца, с которой государь встретился в Бергене. Когда Дювеке скоропостижно умерла в 1517 г., Кристиан явно подозревал своего управляющего дворца в Копенгагене в ее убийстве; во всяком случае, король выдвинул против него обвинение, содержания которого мы, к сожалению, не знаем. Когда государственный совет оправдал управляющего, Кристиан добился осуждения его на смерть по приговору одного из местных судов. Этот эпизод внес раздор в отношения между королем и дворянскими кругами.
Кристиан II стремился к повсеместному укреплению королевской власти и расширению своего господства. Прежде всего это касалось Швеции. После продолжавшихся около двух лет нападений с моря, направленных в первую очередь против Стокгольма, королю удалось в 1520 г. с помощью большой армии, состоявшей из немецких наемников, завоевать всю страну. Правитель страны Стен Стуре (младший) пал в одном из сражений, а его сторонники в Стокгольме сдались в обмен на обещание амнистии. Пару месяцев спустя Кристиан, вопреки договоренностям, был провозглашен и коронован в качестве наследного короля Швеции. За этим последовала расправа с противниками. Стен Стуре и его люди одно время держали в тюрьме шведского архиепископа Густава Тролле, и теперь последний потребовал удовлетворения. Судебное дело против сторонников прежнего режима закончилось вынесением приговора по обвинению в ереси, а карой за такое прегрешение была определена смертная казнь. Кроме обвиняемых были казнены и многие другие; общее число казненных составило 82 человека. Среди них были два епископа, несколько дворян — членов государственного совета, много других дворян и вся верхушка стокгольмского бюргерства. Но «Стокгольмская кровавая баня», к которой в ходе коронационной поездки короля по стране добавилось еще несколько казненных, стала и предвестником безуспешности попыток датских королей установить господство над Швецией. Под руководством дворянина Густава Вазы сначала подняли восстание далекарлинцы, а вскоре к ним присоединились крестьяне и дворянство по всей стране.
В те же самые годы много нового произошло и в Дании. Кристиан хотел добиться устранения непорядка в церкви, одновременно желая укрепить режим королевской власти. Судьба архиепископского престола после смерти достопочтенного Биргера Гуннерсена в 1519 г. дает нам отталкивающий пример монаршего произвола. Дело кончилось тем, что король сначала сделал архиепископом вестфальца Дидрика Слагхека, который ранее принял активное участие в «Стокгольмской кровавой бане», чтобы затем, спустя всего лишь два месяца, казнить его за подлог в связи с выплатой жалования наемным войскам.
На свет появились два обширных законодательных акта, крупнейшие со времени издания «Ютландского права». Городское уложение (Byloven) стало продолжением покровительственной линии короля по отношению к городам, однако оно предусматривало значительное усиление позиций городского фогта, в то же время Земское уложение (Landloven) было нацелено на укрепление правового положения крестьян. Эти законы в ряде пунктов означали вмешательство в церковные дела: так, запрещалось обращаться с апелляцией по судебным делам в Рим, «дабы золото и деньги могли оставаться в нашем государстве».
Королевская торговая политика была благосклонна к голландцам и ставила палки в колеса вендским ганзейским городам, хотя Кристиан в то же время требовал от них поддерживать его политику в отношении Швеции. Вдобавок недовольство у этих городов вызывали планы государя создать торговую компанию, которая должна была сконцентрировать важнейшую экспортную торговлю в Копенгагене, Мальме и Стокгольме, откуда товары должны были идти на запад, в Нидерланды.
В вопросах управления ленами король с 1520 г. проводил политику, вступавшую в явное противоречие с положениями манифеста. Так, бывший таможенник, занимавшийся взиманием Эресуннской пошлины в Хельсингёре, стал ленсманом в Ольборге, превращенном после расширения его границ в крупнейший лен страны. В Копенгагене и Вордингборге тоже сидели ленсманы бюргерского происхождения.
Ясно, что сам король был движущей силой проводившегося им политического курса, однако за ним или рядом с ним стояли способные люди. Сигбрит (Виллумсдаттер) являла собой своего рода премьер-министра, а после смерти Дювеке Кристиан все больше привязывался к ней. Сигбрит обладала большим опытом и знаниями во многих областях, однако, будучи женщиной бюргерского происхождения, да еще и иностранкой, вызывала у многих неприязнь. Одним из главных советников был также известный своей ученостью Ханс Миккельсен, бургомистр города Мальме; в частности, именно он считается автором новых законов. Вообще, король поддерживал плодотворное сотрудничество с несколькими лицами из высшей аристократии, включая пару епископов и богатейшего помещика страны Могенса Гойе, который принимал участие в реализации Земского уложения. В то же время не стоит удивляться тому, что и враги постепенно собирали свои силы.
Падение короля
В 1523 году Кристиан II был свергнут союзом почти тех же людей, которые в свое время лишили власти короля Эрика Померанского. Он включал противников государя в Любеке и других ганзейских городах, шведских мятежников, герцога Фредерика Готторпского (дядя короля со стороны отца) и ютландскую аристократию. Новым было, однако, то, что к аристократии на этот раз присоединились отягощенные налогами крестьяне и бюргеры. Решающим фактором в успехе восстания стало то, что епископы и дворянство, как и их предки в 1438 — 1439 гг., имели наготове нового монарха, в данном случае герцога Фредерика, до того, как они послали правящему королю свои грамоты об отказе служить ему. Кристиан, Сигбрит и Ханс Миккельсен покинули страну и отплыли в Нидерланды; Копенгаген же и Мальме — два города, которые действительно имели выгоду от правления Кристиана, держались еще три четверти года, ожидая, что с помощью своего могущественного свояка король наберет армию. Этого, однако, сделать ему не удалось.
Дания в позднем средневековье
Можно утверждать, что политика Кристиана предвосхищала будущее, утверждая укрепление королевской власти, контроль над церковью, сотрудничество с бюргерским сословием и налаживание отношений с Нидерландами, однако ее практическое проведение характеризовалось бесцеремонностью и отсутствием у короля чувства реальности, что и привело, в конце концов, его к падению.
Шестого июня 1523 г. в Швеции был провозглашен королем Густав Ваза.
Глава 6
Сословное общество
Общество позднего средневековья включало в себя четыре сословия, каждое из которых обладало собственными функциями, статусом и правами. Как почти все европейские страны, Дания представляла в своей основе сельскохозяйственное общество, в котором 90 — 95% населения были крестьянами, занятыми прежде всего производством продуктов питания. Три других сословия: проживавшие в городах бюргеры и привилегированные, освобожденные от налогов сословия — духовенство и дворянство — численно составляли незначительную часть населения, однако они занимали несравненно более важное положение, и именно они определяли направление развития. Все эти сословия, однако, жили за счет труда крестьян и того, что те производили.
Королевская власть
Король был властителем государства, а королевская власть — центральным учреждением, вокруг которого строилось это государство. В противоположность тому, что имело место в более ранние времена, в XV в. существовало и другое учреждение общегосударственного масштаба — государственный совет, состоявший из епископов, аббатов и представителей знати, а также нескольких дворян по личному выбору короля. Начиная с середины этого столетия именно совет выбирал нового монарха, включая в манифест условия королевского правления. Однако, когда избранный на престол правитель приступал к своим обязанностям, в его руках оказывалась реальная власть, а члены совета, ленсманы и другие представители знати становились подчиненными ему людьми. И именно он располагал таким орудием, как канцелярия, то есть правительственная администрация. В политике, касавшейся вопросов унии, государственный совет играл самостоятельную роль с 1436 г., когда потерпел крах Эрик Померанский, и до крушения в 1501 — 1502 гг. политики короля Ханса. Отношения с ганзейскими городами также представляли интерес для совета. Напротив, внутренним положением в Шлезвиге и Гольштейне он не занимался. И когда Кристиан I выдал свою дочь за шотландского короля (что стоило Норвегии Оркнейских островов) и совершил пышную поездку по Италии и к римскому престолу, это считалось его делом.
Король назначал ленсманов и имел возможность оказывать существенное влияние при выборах епископов, однако, как только последние вступали в свои должности, они начинали преследовать собственные интересы или интересы своих ведомств. Примером столкновения интересов короля и аристократии, органически присущего системе, может служить кризис 1466—1469 гг., когда Кристиан I повел наступление против клики знатных дворянских родов, которая после смещения Эрика Померанского держала в своих руках управление половиной датских замковых ленов. Часть замков была отдана епископам, другая — представителям знатного дворянства или менее родовитым дворянам, и в состав государственного совета был введен ряд новых лиц. Любекская хроника уверенно сообщает: «Король Кристиан изгнал многих хороших людей[28] из их замков. И в этом деле епископы и некоторые дворяне, а также в целом гарнизоны замков стояли на его стороне. И некоторые из этих замков король оставил себе, а некоторые отдал другим хорошим людям».
Помимо примерно 40 замковых ленов и некоторого числа самостоятельных ленных пожалований, в частности в форме сотенных округов — херредов в Ютландии, имелись отдельные небольшие — поместные — лены, которые состояли из группы сдававшихся в аренду дворов с дополнительным включением иногда и центральной королевской усадьбы.
Из вышесказанного должно быть ясно, сколь важным делом являлось управление ленами. Ленсман взимал составлявшие доход королевской казны подати с крестьян — арендаторов коронной земли и с крестьян-собственников, составлявших вместе примерно четверть крестьянских дворов в стране. Он осуществлял административные функции в своем лене и следил за соблюдением законов его жителями, а на собраниях сотенных округов (херредстингах) заседали назначенные им фогты. Ленсман же взимал причитавшиеся королю штрафы, хотя на деле сложилось так, что привилегированные сословия располагали почти полной административной властью над своими крестьянами. Часто вводившиеся дополнительные налоги, которыми облагались все крестьяне, как правило, взимались ленсманами в соответствии с особыми переписями лиц, подлежавших налогообложению. Многие торговые города отдавались королем в ленное владение другим лицам, наиболее важным следствием чего было взимание ленсманом городского налога.
Вальдемар Аттердаг. Фреска в церкви Св. Петра в Нестведе
Вальдемар представлен как воин в полном военном и сословном убранстве дворянина. Он облачен в кольчугу, на руках боевые рукавицы, на ногах кольчужные штаны, наколенники и пластины для защиты голени; все это дополняется шпорами, мечом, кинжалом и короткой булавой. Корона надета поверх заостренного кверху шлема с удлиненной задней частью, защищающей затылок и уши. Перед ним находятся герб и горшковидный шлем, украшенный наметом, короной, навершием в виде рогов и павлиньими перьями. Надпись гласит: «В 1375 г., за день до праздника св. Криспина — не забывайте об этом — умер король Вальдемар. Он почил во Христе».
Кристиан II
Портрет маслом кисти Михеля Ситтова (Michel Sittow), родившегося в Эстонии и получившего образование в Брюгге. Это полотно является образцом ренессансного искусства и представляет собой портрет, который, вероятно, был послан будущей жене короля в Брюссель, с тем чтобы Элизабет и ее семья смогли увидеть, как он выглядит. Имеется 7 — 8 других портретов короля, в том числе написанные такими знаменитыми художниками, как Альбрехт Дюрер и Лукас Кранах. (Фото: Государственный Музей Искусств)
Лены предоставлялись на различных условиях. Любекская хроника при описании событий проводила различие между теми замками, которые Кристиан оставлял для себя и, теми, которые он передавал «хорошим людям». Первые относились, если пользоваться терминологией того времени, к «кладовой» короля или королевы[29]; ленсманами здесь были лица из незнатного дворянства, которые должны были держать перед государем отчет в доходах и расходах и получали постоянное жалованье. Немногочисленные казенные лены находились на Зеландии и Фюне. Другие лены были служебными ленами; это значило, что ленсман должен был содержать в замке крепостной гарнизон и предоставлять его в распоряжение короля, когда возникала такая необходимость, и вообще различным образом служить государю. От таких ленов последний получал лишь весьма скромные доходы, а бывало, и вообще не получал никаких явственных доходов. Отдельные лены отдавались в залог; тем самым ленсман освобождался от обязанности выставлять солдат, и король получал с таких ленов лишь дополнительно вводившиеся налоги. В 1466 и 1468 гг. Кристиану I удалось добиться от ленсманов в заложенных ленах уплаты особого налога.
Канцлер Фредерика I, пожалуй, дал более или менее правильную прикидочную оценку наличных доходов короля в период правления Ханса I. Примерно половину их составляли доходы от ленов, остальная часть доходов складывалась из поступлений от сконских ярмарок, Эресуннской пошлины, городских налогов, штрафов и акцизов (налоги на вино и немецкое пиво) и штрафов, взимавшихся по решению королевского суда. Один-единственный дополнительный налог приносил больше, чем все постоянные доходы, потому что налогом облагались и крестьяне, работавшие у привилегированных землевладельцев, и с этого налога не делалось отчислений на нужды администрации замков.
По некоторым спискам из государственной канцелярии можно судить, сколько человек управители замков, епископы, монастыри и города должны были выставить в случае войны. За ленсманом Калуннборга значились 70 или 80 человек, за епископом Роскилльским — 100, монастыри в Антворскове и Соре должны были выставить по 24 человека каждый, а Копенгаген — 100 или 120. Торговые города выставляли столько же людей, сколько остальные три группы вместе. Все четыре группы, кроме того, должны были предоставлять корабли для перевозок или иного рода военных приготовлений. Помещики обязывались выставлять солдат из числа своей челяди. Для отдельных военных походов короли все чаще прибегали к услугам наемных немецких ландскнехтов.
Королевская власть представляла собой европейское учреждение своеобразного характера. Это была государственная власть в зародыше. Монаршим достоинством обладал один-единственный род. У него имелась своя идеология, и в силу этого власть представлялась дарованной милостью Божьей. Классы, составлявшие ядро общества, нуждались в королевской власти, ибо альтернативой был политический хаос. Однако, несмотря на все плодотворное сотрудничество между королевской властью и привилегированными сословиями, они конкурировали между собой по вопросу о том, сколько кому достанется от податей, взимавшихся с населения.
Крестьянское сословие
Сельское население включало прежде всего крестьян и их семьи, которые имели свой двор. Количество дворов, если не считать периферийные части страны, было, насколько известно, практически неизменным в XV—XVII столетиях. Хотя численность прочих групп после резкого сокращения населения была меньше, чем прежде или потом, по-прежнему сохранялось, конечно, некоторое количество слуг и хусманов (безземельных крестьян). Изданный в 1446 г. закон «Условия для Лолланна» (Lollands Vilkar) шел навстречу пожеланиям крестьян об установлении для батраков определенных постоянных дней для перехода от одного хозяина к другому, в частности чтобы помешать им бросать работу для ухода на сезонный рыболовный промысел. Немалое число крестьянских дворов были столь внушительных размеров, что им помимо членов семьи требовалась дополнительная рабочая сила. В то же время нет сомнения в том, что численность прослойки хусманов[30] (husmand) в XV в. упала до низшей точки, а так как старая прослойка полукрепостных батраков исчезла, то резерва рабочей силы не стало.
Типичный, довольно крупный датский крестьянский двор сформировался в период после 1350 г., когда сокращалась численность населения, но, возможно, вначале многие дворы были вынуждены отказаться от возделывания всей своей земли. В этом случае резкое снижение арендной платы за землю после примерно 1370 г. было вызвано как неспособностью крестьян уплачивать прежнюю арендную плату, так и малым числом крестьян, готовых взять помещичью землю в аренду. Но когда вновь возросло число рабочих рук, низкая арендная плата наверняка была на пользу крестьянам.
В большей части Дании крестьяне жили деревнями. Мы мало знаем о развитии деревенской общности, однако такая общность (в позднейшем понимании этого слова) едва ли могла существовать до аграрного кризиса в большинстве деревень, состоявших из одного или нескольких крупных дворов и значительного числа совсем маленьких хозяйств и/или домов, в которых проживали полукрепостные батраки. Только после перестройки системы землепользования подобные поселения могли стать деревенскими общинами в собственном смысле слова. Раздробленность была характерна в XV столетии в особенности для дворянских владений. Как правило, несколько помещиков имели собственность в том или ином отдельном поселении, вследствие чего помещику, по-видимому, было трудно вмешиваться в течение деревенской жизни. Да помещика и не интересовало возделывание земли и ведение хозяйства в крестьянских дворах. Он хотел лишь, чтобы уплачивались подати и чтобы дворовые строения, владельцем которых он обычно являлся, поддерживались в хорошем состоянии и были в порядке, когда арендатор (фестер) уходил по окончании срока аренды. В то же время закон «Условия для Лолланна» и закон от 1473 г. «Положения Фюне» (Fyns Vedtoegt) показывают, что помещики считали важным делом сохранение леса. Поэтому они запрещали держать крестьянских коз иначе как на огороженном участке и заставляли крестьян строить свои дома на фундаменте из неотесанных камней, чтобы уменьшить потребление делового леса.
Крестьянин и помещик
Помимо земельной арендной платы крестьянин уплачивал владельцу земли различные подати, бывшие или, во всяком случае, воспринимавшиеся как следствие зависимости крестьянина от землевладельца, который являлся его хозяином и обеспечивал ему охрану, то есть предоставлял юридическую, а при необходимости и физическую защиту в обществе, где отсутствовала полиция. Размеры этих податей различались в зависимости от местности и формы собственности. В развитой форме они включали небольшую денежную подать, подать натурой в виде баранины и птицы, иногда откорма теленка и, наконец, деньги, выплачивавшиеся «за работу», то есть взамен барщины. В период позднего средневековья крестьянин также уплачивал подать «за постой», как компенсацию за право хозяина на угощение, когда он или его фогт являлся с визитом. Все подати обосновывались либо правом, либо обязанностью. Подати отдельных дворов в той форме, которая сложилась примерно к 1500 г., можно найти в неизменном виде в кадастре земельной арендной платы от 1664 г. По прошествии эпохи средневековья только некоторым дворянам-помещикам, занявшимся вывозом скота, удалось возложить на крестьян ощутимое бремя зимнего откорма помещичьих быков.
В XV в., когда наступили лучшие времена, подати едва ли особенно отягощали крестьян, хотя доходность сельского хозяйства оставалась низкой. Налоговые списки времен короля Кристиана II свидетельствуют о том, что крестьяне на острове Зеландия были богаты скотом и серебром. Человеку же из знатных дворян, хотевшему жить на приличествующем его сословию уровне, требовалось иметь большое число крестьян-арендаторов или жирный лен, полученный от короля. Олуф Стигсен — хозяин имения Боллеруп в земле Сконе был владельцем 400 сдававшихся в аренду дворов. Около 1500 г. он возвел в своей усадьбе сохранившееся и по сей день великолепное главное здание, а затем с размахом отпраздновал свадьбу дочери. Чтобы собрать для этого необходимые средства, ему пришлось в 1493 — 1504 гг. заложить 50 из 400 своих дворов.
В соответствии с манифестом, подписанным Кристофером II в 1320 г., дворяне взимали с членов своего «семейства» (familia) штрафы в размере трех и девяти марок, которые, собственно, причитались королю. Правда, понятие familia в 1320 г. включало, видимо, не всех крестьян, работавших у дворян, однако вскоре право хозяина распространилось и на остальных. В ходе переговоров между тремя северными странами (1483) по поводу манифеста короля Ханса шведское духовенство и дворянство выступили с требованием закрепления за ними права «быть королем над своими собственными крестьянами» (фестерами). А вскоре и датскому дворянству удалось добиться удовлетворения такого же требования. Некоторые дворяне получили уже во второй половине XV в., как особую привилегию, право взимания королевских штрафов в размере 40 марок, а в соответствии с манифестом Кристиана II от 1513 г. все дворянство получило право на все королевские штрафы, включая откупной штраф. Так дворяне-помещики стали выступать, как это уже давно делали епископы, прелаты и соборы, в качестве промежуточного звена между королем и крестьянином. Следующий логический шаг был сделан в манифесте 1523 г. Фредерика I, в соответствии с которым дворянство получало все королевские права[31] над своими крестьянами. Они включали полную полицейскую (но не судебную) власть и право обвинять и наказывать.
На Зеландии обязательства помещиков в отношении крестьян привели в 90-х годах XV столетия к появлению института, названного первоначально «ворнедскаб» (vornedskab), а позже «стаунсбонд» (stavnsband). Фактически речь шла о полукрепостной зависимости, при которой крестьянам вменялось в обязанность проживать в том поместье, где они родились. В соответствии с правовыми кодексами отдельных земель арендные отношения могли свободно расторгаться обеими сторонами, что подтвердил государственный совет в 1377 г. — в то время, когда ощущалась нехватка крестьян. Эти законоположения дали повод историкам в дальнейшем предположить, что тогда еще имели место короткие сроки аренды; на практике же обе стороны, по всей видимости, были заинтересованы в аренде на длительный срок, однако по закону имели право угрожать расторжением соглашения. Теперь же крестьяне лишались этой возможности, в то время как ничто не мешало помещику передать свои права на крестьянского сына (с согласия последнего?) другому помещику; в документах такая сделка беззастенчиво называется «продажей». Правда, Кристиан II прекратил подобную практику, вытекавшую из полукрепостного состояния. Когда мы размышляем о том, почему такая полукрепостная зависимость установилась только на Зеландии, нужно учесть некоторые характерные особенности этой части страны. Она представляла собой центр королевской власти; на Зеландии было гораздо больше церковных поместий, чем в других частях страны; там было мало крестьян-собственников, а система поместий, насколько позволяют судить источники, издавна была хорошо развита. Королевская власть и господствующие сословия имели прочные позиции на Зеландии, крестьянские восстания в период позднего средневековья происходили только в Ютландии и С коне. В целом на завершающем этапе средневековья как в Дании, так и в части Европы, лежащей к востоку от Эльбы, невиданно расширились права помещиков, и им были переданы полномочия центральной власти. Как в Польше, так и в Чехии крестьяне стали крепостными. В Мекленбурге права помещиков расширялись за счет предоставления им отдельных привилегий, однако большинство их, кроме того, получило право Hochgericht[32], что подразумевало право вершить судебную власть.
Города
Как уже отмечалось, города были многочисленными и небольшими по размерам, однако их значение на протяжении XV в. возрастало. Около 1500 г. и в таких местах, как северная оконечность Ютландии, где ранее довольствовались более или менее законными гаванями, стали появляться официально признанные города: Тистед, Нибе, Сэбю. Наиболее бурное развитие происходило в районе пролива Эресунн, представлявшего собой международный водный путь. Эрик Померанский в 1417 г. отобрал у роскильского епископа Копенгаген, основал город Ландскруна и построил возле Хельсингёра сильную крепость Кроген, стены которой составляют часть нынешнего замка Кронборг. Особое значение в последующие времена приобрела Эресуннская пошлина, которая обеспечивала королю доходы от прохода через пролив все большего числа кораблей. Однако вендским[33] городам удалось избежать уплаты этой пошлины.
На протяжении всего рассматриваемого периода королевская власть пыталась поддерживать сосредоточение торговли в городах, однако она не могла помешать дворянству и епископам свободно торговать с немецкими купцами «для нужд хозяйства и стола» или воспрепятствовать крестьянам с островов Тосинге, Лангеланн и Лолланн плавать в Германию на собственных судах. Прежде всего королевская власть и города противились торговле немецких и других купцов на селе, в обход городов, и в определенной степени эта политика была успешной. Напротив, на сконских и других ежегодных городских ярмарках, проводившихся в большинстве своем в городах, торговля была свободной. В целом усилия направлялись на ограничение привилегий ганзейцев не только в городах, но также на сконских ярмарках, а также в Бергене, где они пользовались широкой автономией. Но слишком велика была зависимость от торговли с Любеком и другими вендскими городами и от их поддержки королевской политики в шведских делах, чтобы из этого могло что-то получиться. К 1510 г. любекцам надоело поддерживать короля Ханса против шведов; они объявили ему войну и получили тем самым давно желанную возможность закрыть своим конкурентам, голландцам, доступ в Балтийское море. Война, однако, не стала для Любека и других вендских городов победоносной, хотя они и добились подтверждения своих привилегий.
Города зависели от регулярного подвоза продовольствия. Раз в неделю, в базарный день, крестьяне и бюргеры торговали друг с другом. Бюргеры были городскими купцами и ремесленниками, и их политика заключалась в том, чтобы обеспечить себе, насколько возможно, преимущественные права торговли на рыночной площади и заставить крестьян идти со своими товарами на городской рынок, а не торговать с иностранными купцами в незаконных гаванях. Наряду с бюргерами в городе проживало определенное количество людей и других категорий: ремесленных и торговых подмастерьев, кучеров, прислуги и рабочих, не говоря уже о проститутках и нищих. Важно, однако, отметить, что и в Дании города были центрами не только торговли и ремесел, но и потребления. В городах, являвшихся центрами епархий, было особенно много духовенства; там находился епископ со всем своим административным аппаратом, каноники и другие священники, монашки и нищенствующие монахи, а также госпитали. В некоторых городах, например в Виборге, Оденсе, Копенгагене и Мальме, располагались дворянские поместья. Значение потребителей для городов можно проиллюстрировать тем, что вокруг обоих больших монастырей ордена Св. Биргитты — Марибо и Мариагера выросли торговые города.
Королевскую власть в городе представлял городской фогт. Его роль как начальствующей инстанции была в XV в. сильно ограничена бургомистрами и членами городских советов, однако он взимал от имени короля городской налог (которым облагался город, а не отдельные его жители) и выносил судебные решения вместе с городским советом на городском тинге. Бургомистры и члены городских советов рекрутировались из состоятельных купеческих семей, а ремесленники, как и в большинстве других стран, были отстранены от этого. Зато они были хорошо организованы в цехи, которые обеспечивали себе монополию на занятие своим видом трудовой деятельности и издавали детальные правила относительно порядка его осуществления. Контроль над расценками их труда осуществлял, однако, городской совет. Купцы составляли высший городской класс. Они завозили извне разные товары: соль и пчелиный воск (для свечей), сталь и железо, металлические изделия и одежду, пиво и вино, хмель и специи и т. д. Импортируемые товары сбывались как привилегированным слоям, так и крестьянам. В более ограниченном объеме купцы занимались и экспортом сельскохозяйственных товаров.
Торговля
Сконские ярмарки, которые в XIII и XIV вв. представляли собой международный рынок для всякого рода товаров, в XV в. ограничивались всего лишь торговлей сельдью. Голландцы проходили мимо на своих кораблях, закупая зерно в Пруссии, прежде всего в Данциге; прусские купцы совершали плавания в обратном направлении, а товарообмен между вендскими городами и датскими купцами проходил по большей части в датских городах. Из города Рибе шло, как и прежде, оживленное транспортное сообщение с Западной Европой. Прямые связи по морю в направлении восток-запад подрывали положение Любека. В XIV в. основная часть торговли между Северным и Балтийским морями шла из Фландрии, североевропейского торгового и промышленного центра, по линии Гамбург — Любек в страны Балтийского моря. В 1392 г. был даже построен канал между реками Эльба и Траве. Весьма досаждало жителям Любека на протяжении XV в. постоянное вторжение на рынок голландцев, в частности с французской морской солью, которая именовалась baisalt и которая соперничала с люнебургской солью и собственным любекским импортом французской соли. Голландская одежда конкурировала с фламандской. Любекцы реагировали на это неоднократными попытками закрыть голландцам доступ в Балтийское море.
Экспорт из Дании с давних времен состоял из сельди, которой торговали на сконских ярмарках, и лошадей, в частности из Рибе. Важной статьей было также масло, особенно из районов Сконе и Халланда и с южных островов, а в период позднего средневековья также шкуры и кожа, говядина и свинина. Условием развития подобного экспорта, как и экспорта сельди, являлась засолка. В течение XV в. большое значение приобрел экспорт живого скота, то есть быков, которых перегоняли наземным путем из Ютландии в немецкие города. Перегон скота происходил осенью, до того как наступала пора осеннего забоя или зимнего стойлового содержания. В течение первых двух десятилетий XVI в. экспортировать животных стали по преимуществу весной, что предполагало откорм и поэтому обуславливало более высокую цену. После этого быков отгоняли на летний выпас и откорм в низинные районы к западу от Эльбы, чтобы затем сбыть скотину на рынке Нидерландов. Основой развития торговли быками стало, с одной стороны, то, что в XV в., с учетом сокращения численности населения, уменьшилась потребность в зерне и тем самым расширилась возможность для мясного производства — потребление мяса в Северной Европе в период около 1500 г. было очень высоким; с другой стороны, сыграли свою роль такие факторы, как рост городов в Нидерландах и, наконец, развитие дальних маршрутов перевозки массовых товаров — леса и зерна из района Балтийского моря и быков из Венгрии, Польши и Дании в Нидерланды и города Рейнской области.
Все, включая священников, крестьян и немецких скупщиков, пустились в торговлю быками, но постепенно к этому успешно подключились и датские купцы. Весьма большая доля или даже преобладающая часть сельскохозяйственного экспорта шла в обход городов. Экспорт, осуществлявшийся ленсманами, дворянами и епископами, состоял прежде всего из того, что выплачивали натурой крестьяне в качестве арендной платы за землю.
Привилегированные сословия
Духовенство и дворянство занимали привилегированное положение. Служители церкви могли привлекаться к судебной ответственности только церковным судом и освобождались от военной службы, однако в целом привилегии этих двух сословий были связаны с их обладанием собственностью и их налоговым иммунитетом. К тому же они располагали рядом привилегий, касавшихся юрисдикции над крестьянами, работавшими на их землях. Освобождение от чрезвычайных налогов распространялось, однако, только на их главные усадьбы, а в конце рассматриваемого периода также на тех немногочисленных крестьян, которые не выплачивали арендную плату, а отрабатывали барщину на центральной усадьбе.
Церковь
Задачей всех лиц духовного звания было служение Богу, однако имелось одно весьма важное различие между духовенством, жившим в миру, — священниками, которые служили в светском обществе (но соблюдали безбрачие), и духовенством, которое жило в монастырях. Священники совершали обряды причащения, крещения, вечернюю службу, отпущение грехов и т. д., то есть те действия, через которые Божья благодать нисходила на людей. Без них не могло быть спасения в потустороннем мире. В большинстве орденов в каждом монастыре лишь один — два его обитателя были посвящены в духовный сан, позволявший совершать таинство причащения. Женским монастырям приходилось иметь прикрепленных к ним священников, совершавших причащение. Монахи и монахини вели особо благочестивый образ жизни, сосредоточенный на служении Богу, чтобы спасти собственные души и души людей, обитавших за пределами монастырей. Они оставляли мирскую жизнь и переставали быть наследниками рода, который покинули.
Так было повсюду в римско-католической Европе. И в Дании, как и в других местах, духовная служба требовала доходов, поступавших прежде всего от церковных земельных владений. Поэтому датская церковь к концу эпохи средневековья имела в собственности по меньшей мере 35% земельных угодий страны. Самыми богатыми были епископства, однако налицо разрыв от 2500 или более дворов у епископа Роскилльского до примерно 600 — у епископа Виборга. Самым богатым монастырем был монастырь в Соре, владевший примерно 625 дворами, в то время как число дворов у других монастырей было несколько меньше ста. Женские монастыри использовались дворянством и, по всей видимости, бюргерством, для того чтобы пристроить не вышедших замуж дочерей, которых отправляли в обитель с небольшим приданым. Монастыри ордена Св. Биргитты за счет этого стали весьма богатыми. Чтобы содержать монастырь, нужно было иметь много крестьян, потому что крестьяне выплачивали весьма скромные подати. Однако те, может быть, 25 монахов, что жили в монастыре в Соре, были хорошо обеспечены, при монастыре имелся штат свыше 100 человек, а аббат заседал в государственном совете и жил как вельможа.
Состав духовенства был неоднородным. Монастырское духовенство было представлено, с одной стороны, монахами из старых мужских монастырей во главе с монастырем в Соре, а с другой — выходцами из монастырей нищенствующих орденов в городах, которые не имели земельной собственности. Среди духовенства, жившего и служившего в миру, были епископы, прелаты при соборах, обычные каноники, приходские священники и, наконец, многочисленные викарии при часовнях и алтарях в крупных церквах. Их связывало полученное ими, хотя и различное, духовное образование и их общее дело. Отчасти их объединяли и привилегии, но они, бесспорно, экономически не принадлежали к одному и тому же классу.
Совершенно особым образом поступала церковь для привлечения в свои ряды новых священнослужителей, поскольку все они были выходцами из светского общества, за исключением тех сыновей священников, которым приходилось получать от папы римского специальное разрешение на занятие духовной должности в качестве исключения из правила, не разрешавшего сыну следовать по стопам отца. Новые служители культа происходили из различных слоев общества. Так, каноники соборов происходили из бюргеров и дворянства, сельские священники по большей части из крестьянского сословия, если сыновьям крестьян удавалось попасть в латинскую школу. Какой-то совершенно четкой системы не существовало. Биргер Гуннерсен, являвшийся архиепископом в 1497 — 1519 гг., был сыном звонаря и дьячка в Халланде, а его современник епископ Оденсе — сыном сельского башмачника в Химмерланде. За назначениями их обоих стоял король Ханс; Биргер Гуннерсен, например, заслужил свое назначение тем, что достойно проявил себя в качестве начальника канцелярии вдовствующей королевы.
Образование священников начиналось с учебы в соборных школах и с участия в повседневной литургической жизни соборов. Отдельные лица, во всяком случае те, кто становился каноником, продолжали образование в одном из многочисленных северогерманских университетов, а после 1479 г. и в Копенгагенском университете.
Епископ вел богослужения в своем соборе, заботился об образовании священников, посвящал их в сан и посещал с инспекциями. Наряду с земельными владениями, принадлежавшими епископству, он получал свою третью часть десятины, если только она не уходила на дарения монастырям или собственному собору епископа и каноникам. В дополнение к своей церковной роли епископы играли важную политическую роль в качестве членов государственного совета, где они по степени старшинства стояли выше дворянства. Епископа титуловали «Ваша милость».
Центральным элементом богослужения в церкви было совершавшееся в ходе мессы символическое вкушение плоти и крови Христовой. Латеранский собор в 1215 г. постановил, что речь шла о реальном превращении хлеба и вина в плоть и кровь Иисуса Христа. В период позднего средневековья все большее распространение получали панихиды по усопшим, находящимся в чистилище, и мессы в честь Девы Марии и популярных святых, например Себастьяна, у которого искали защиты от чумы. Эти мессы служили священники-викарии с устанавливавшихся для этой цели боковых алтарей; в Лундском соборе было около 60 таких алтарей. Короли, епископы и знатные дворяне даже сооружали часовни, в которых ежедневно служились мессы. К Роскилльскому собору было пристроено около десятка часовен, самой крупной и самой красивой из которых, как это можно видеть и сегодня, была часовня Волхвов, сооруженная по распоряжению Кристиана I. Финансирование месс происходило через передачу церкви необходимого имущества. Таким способом церковь приращивала свое состояние в XV столетии. Подавляющее большинство людей, конечно, не могли себе позволить заказать богослужение, однако многочисленные гильдии в городах и на селе оказывались в состоянии решить эту задачу для своих членов.
Приходские священники в конечном счете несли главное бремя в деятельности церкви, однако они занимали низкое положение в церковной иерархии. А получаемое ими вознаграждение — освобожденный от налогов дом священника и третья часть приходившиеся на долю прихода десятины — было относительно скромным. Крупные монастыри и соборные капитулы на раннем этапе подчинили себе часть сельских церквей, вследствие чего работу священника чаще всего осуществлял низкооплачиваемый священник-викарий. Это явление, однако, не получило в Дании особенно большого распространения в отличие, например, от Англии, где the vicar со временем стал синонимом «приходского священника». Иногда король вознаграждал секретарей своей канцелярии, отдавая им приходские церкви, в отношении которых он имел право патроната, после чего там тоже назначался викарий.
Многие приходские священники имели в своем подчинении несколько приходов, что, по-видимому, было следствием сокращения численности населения. При соборах уменьшение доходов (снижение арендной платы за землю) приводило к совмещению должностей, хотя, конечно, такое положение, когда высокопоставленные иерархи могли занимать должности каноников при нескольких соборах, строго говоря, считалось дурным тоном.
Дворянство
Несмотря на все различия, дворянство в XV в. оставалось в основе своей тем же классом, что и в XII столетии. С одной стороны, это было сословие, власть и богатство которого основывались на его праве собственности на землю, а с другой — оно квалифицировалось как дворянство в силу своей службы монарху. Владение собственной землей давало дворянству самостоятельность по отношению к королевской власти — самостоятельность, которой церковь не располагала, во всяком случае, в период позднего средневековья. Дворянство объединяло в себе помещичью власть, политическую деятельность и способность к ведению войн. Это был властвующий класс — вместе с королем или против него.
Учитывая значение дворянства или, может быть, потому, что это значение было столь очевидным, титулование и формальности представляются несколько нечеткими. Дворянин титуловался как оруженосец[34] и опознавался по гербу на щите и на печати, однако некоторые дворяне посвящались в рыцарство королем и тем самым становились рыцарями и господами. Строго говоря, общего названия для оруженосцев и рыцарей не существовало, и только в XVI в. немецкое слово adel («дворянство») утвердилось в языке (это произошло одновременно с исчезновением посвящения в рыцари). Дворяне придерживались тех же обычаев в отношении имен, что и остальная часть общества, — человек нарекался тем именем, которое давалось ему при крещении; к этому имени, для более точной идентификации, добавлялось отчество или в некоторых случаях личное прозвище (родовое имя). Так, четыре поколения могущественного ютландского рода Гюлленстьерне звались попеременно Эрик Нильсен и Нильс Эриксен. Только после того, как король Фредерик в 1526 г. приказал дворянству принять родовые имена, члены рода Гюлленстьерне[35] приняли это имя, соответствующее их гербу.
Сильно развитым было понятие чести, и средство защиты своей чести дворянин видел в борьбе, «распре», причем в XIV в. такую распрю он мог затеять с кем угодно, даже с князем или королем. Совершенное Нильсом Эббесеном убийство графа Герта рассматривалось как распря, так что в 1351 г., когда ютландцы и голштинцы заключили союз против Вальдемара Аттердага, его семья выплатила «покаянную» сыновьям графа. Когда люди Вальдемара в 1355 г. убили ютландского дворянина, родственники и друзья убитого известили специальным письмом, что они отказываются от ведения «распри» с королем и его людьми, наверняка после того, как за убийство была выплачена компенсация. В XV в. и, во всяком случае, в XVI в. королевская власть превратилась в слишком мощное учреждение государства, чтобы речь могла идти о такой частной ссоре между дворянином и государем, но еще в 1467 г. Ивер Аксельсен с Готланда мог послать королю Кристиану письмо с извещением об отказе служить ему.
В 1405 г. назревал серьезный конфликт между двумя ютландскими дворянскими родами. Йене Нильсен из Авнсбьерга, главный судья Ютландии (!), убил Йенса Йенсена из Клаусхольма. Последний был сыном могущественного Йенса Андерсена (Брока) из Эструпа, и в дело с целью добиться примирения вмешались как королева Маргрете, так и Эрик Померанский. Это очень дорого обошлось Йенсу Нильсену. Он вынужден был обещать провести целый ряд заупокойных месс и устроить проведение паломничеств (этим профессионально занимались определенные люди) во спасение души Йенса Йенсена, и ему пришлось обещать, что он сам вместе с 200 рыцарями и оруженосцами попросит у Йенса Андерсена и его внуков прощения со словами: «Да будь я самым лучшим и могущественным рыцарем в Дании, я все равно принял бы на себя такое искупление». Род Броков защитил свою честь, а Маргрете обеспечила мир.
Как уже указывалось, Маргрете в 1396 г. запретила дворянам сооружать укрепления вокруг своих усадеб, и, по всей видимости, этот запрет соблюдался, однако запретить дворянам и, если уж на то пошло, крестьянам-собственникам осуществлять их право «распри» король был не в силах. Правда, жертвами в XV в. становились, как правило, люди из дворянской челяди и их помощники или замешанные в деле крестьяне-арендаторы.
Дворянство представляло собой неоднородное сословие. Правда, в его рядах не было никаких формальных различий, однако в экономическом и социальном отношении различия были весьма значительны. В период около 1500 г. нам известны дворянские супружеские пары, которые имели в своей собственности 400, 500, 800 крестьянских дворов и которые, разумеется, заседали в государственном совете или занимали прибыльные должности ленсманов. На противоположном полюсе находились люди из низшего дворянства самого скромного ранга, у которых было немножко земли, может быть пара дворов, и поэтому они жили надеждой поступить на службу к епископу, знатному дворянину или в один из крупных монастырей. Граница между этим низшим дворянством и крестьянами-собственниками или купцами легко могла оказаться зыбкой, и многие из числа мелкопоместных дворян вынуждены были отказаться от дворянского титула, поскольку они не в состоянии были выполнить обязательство о несении военной службы. С другой стороны, епископы и знатные дворяне часто содействовали получению дворянского титула своими верными соратниками или фогтами на основе королевского указа, хотя шансы на то, что такой новоиспеченный дворянский род сохранит этот титул, были не особенно велики. В общем и целом в XV в. происходило сильное сокращение численности низшего дворянства. Глубинная причина этого коренилась в падении доходов от земельной собственности, а также в том, что дворяне по указу королевы Маргрете от 1396 г. не имели никакой возможности даже с помощью брака обзавестись собственным имением в качестве свободной от налогов собственности.
Существовали дворянские роды, такие, как Росенкранцы, Гюлленстьерне, Тотты (все тогда еще без родового имени) и Броки, которые на протяжении всего периода позднего средневековья удерживались наверху, однако в целом социальная подвижность внутри этого сословия была довольно велика. Некоторые люди из не слишком знатного дворянства, оказавшись в фаворе у короля, продвигались наверх в качестве ленсманов или выполняя другую королевскую службу, однако решающим фактором было наследство и брак. В соответствии с правилами наследования каждый сын получал приходящуюся на каждого брата долю, а каждая дочь — половину таковой. Если ребенок был единственным наследником, ему доставалось все, и он становился выгодной партией, однако, если наследников было много, собственность могла оказаться совершенно раздробленной. Хорошая дворянская семья (например, имевшая в своей собственности 100 дворов) с пятью —шестью детьми, пережившими родителей, рисковала потерпеть социальный крах, если только родители не позаботились об удачных браках для детей или о поступлении некоторых из них на церковную службу. Сколько окажется наследников, было делом Божьего промысла, тут все зависело от того, какой «урожай» соберет смерть среди детей и подростков. Супруги не наследовали друг другу. Если в браке не оставалось детей (или внуков), переживших родителей, земля возвращалась роду, из которого происходили муж и жена.
Если смотреть в более широкой перспективе, то история отдельных родов, разумеется, не имеет существенного значения. Однако, насколько можно судить, численное сокращение затронуло не только самую скромную часть мелкопоместного дворянства, но и остальное дворянство. Поскольку мы не знаем численности дворян, положение дел можно оценить лишь по тому обстоятельству, что наиболее могущественные дворяне в период около 1500 г. имели в своей собственности больше крестьянских дворов, чем наиболее видные дворяне за сто лет до этого. Прирост числа их имений наверняка лишь в ограниченной степени объяснялся покупкой собственности у собратьев по сословию; чаще всего оно было результатом получения наследства и браков. Вообще же неудивительно, что численность дворянства сокращалась, если принять во внимание общее сокращение численности населения в большей части Северной Европы в течение столетия, последовавшего за эпидемией чумы. Приращение имений служило высшему дворянству компенсацией за сокращение объема взимавшихся с крестьян податей.
Дворянство находилось на службе у короля. Оно было обязано нести военную и другую службу, являться по вызову государя по тому или иному поводу и заседать в различных комиссиях, создававшихся для конкретных случаев. В качестве ленсманов — а хороший лен, приносивший власть и доходы, был желанным приобретением — дворяне занимались местным управлением и обеспечением обороны государства. В государственном совете и на лучших ленах господствовала дворянская знать; как уже отмечалось, здесь мы имеем дело с противоречиями в отношениях между королевской властью и аристократией. Примером знатного дворянина может служить Аксель Лагесен (Брок). Он владел поместьем Клаусхольм возле Раннерса и поместьем Гуннерслевсхольм возле Нестведа помимо еще двух поместий соответственно в Ютландии и на Зеландии, имея в общей сложности 600 сдававшихся в аренду крестьянам дворов. Аксель Лагесен был королевским ленсманом в усадьбе Тордруп поблизости от Раннерса и благодаря этому имел сильные позиции в этой округе, однако не пренебрегал и менее крупными монастырскими ленами на севере Зеландии. Монастырь Эсром в 1465 г. предоставил Акселю в ленное владение четыре деревни на севере Зеландии с 35 дворами в знак благодарности за то, что он подарил монастырю один-единственный двор, а в 1488 г. получил в аренду шесть дворов на юге Зеландии от женского монастыря Св. Агнете в Роскилле. Господин Аксель, естественно, заседал в государственном совете, где всегда был хорошей опорой королю. Вообще же он не играл никакой политической роли.
К концу периода средневековья значение дворянства в военной сфере пошло на убыль, а его способность к независимому ведению военных дел была ослаблена. В XV в. господские усадьбы уже не имели настоящих укреплений, а развитие боевых приемов пехоты привело к тому, что дворяне не могли дать отпор хорошо организованному крестьянскому восстанию, что проявилось как в 1441 г., так и позднее, в 1534 г., во время «Графской распри». Основное ядро войск короля и герцога в Швеции в 1497 г. и в Дитмаршене в 1500 г. составляли немецкие ландскнехты. Однако каждый дворянин все еще владел мечом.
В XIV столетии все дворяне, которым это было по силам, укрепляли свои усадьбы. Свидетельством тому являются многочисленные валы по всей стране, существующие и по сей день, хотя нужно иметь в виду, что не все они служили крепостными сооружениями в одно и то же время. Часто речь шла о двух возвышениях, из которых одно было поменьше, но с высокой башней из камня или дерева, а другое — покрупнее, с жилыми и хозяйственными фахверковыми постройками. В XV в. господские усадьбы располагались уже на четырехугольном возвышении, окруженном рвом, но других укреплений не было. Главный дом с течением времени стали часто возводить из камня или кирпича. Он имел скромные размеры, однако отдельные дворяне демонстрировали свою власть и умение, сооружая каменные здания с двумя или тремя крыльями (например, Клаусхольм) или простой дом из четырех этажей, из каковых наиболее известным и лучше всего сохранившимся является Глиммингехус. Скромная часть мелкопоместного дворянства едва ли имела для проживания нечто большее, чем хороший крестьянский двор с соломенной крышей.
Хозяевам некоторых больших поместий, таким, как, например, Клаусхольм Акселя Лагесена, принадлежали многочисленные крестьяне из местной округи, работавшие на барщине, однако большие поля при главной усадьбе и крестьяне на барщине не были характерной чертой датских дворянских поместий. Даже при господских усадьбах хорошей постройки сдававшиеся в аренду земельные участки были по большей части раздроблены и рассеяны по широкой округе и даже находились в отдаленных районах, что являлось результатом случайного наследования имений. Возделываемая крестьянами земля представляла собой, безусловно, важнейший источник дохода, но если речь не шла о необходимости обеспечить труд на барщине, то было само по себе безразлично, где находились крестьянские участки, и они оставались там, где оказались в результате смены наследователя.
Жизнь и смерть
Существование в средние века было ненадежным. Имелись основания помнить о том, что «нет ничего более определенного, чем смерть, и нет ничего более неопределенного, чем смертный час». Люди страшились скоропостижной смерти, когда человек не успевал подвести итоги своей жизни перед Богом и людьми. Прежде чем отправиться на войну или пуститься в опасное путешествие, были все основания исповедаться и сообщить свою последнюю волю. В церквах фрески напоминали прихожанам о Судном дне, когда спасшиеся вознесутся на небо, а осужденные будут низвергнуты в ад на вечные муки. А до Судного дня предстояло пребывание в чистилище. Его срок мог быть сокращен добрыми деяниями и покаянием, и многое можно было заслужить, принеся дары монастырям, где монахи или монахини вели чистую жизнь, или заказывая богослужения в честь Девы Марии и святых. Устраивались специальные богослужения во спасение души, когда священник молился за устроителя и его род. Это могло вылиться в проведение ежедневных месс во спасение души (за исключением воскресений и праздников) и одного большого богослужения раз в год.
Фрески, которые сохранились в чрезвычайно большом количестве в сельских церквах, с их житиями святых и другими возвышающими душу сюжетами создавались для поучения прихожан, однако центральное место в церквах занимали изображения страданий Христа и его смерти во имя спасения людей. Такие изображения делались на досках алтаря. Самые крупные и лучшие из них — это картина работы Бернта Нотке на алтарной доске в Орхусском соборе (около 1480 г.), работа Клауса Берга в церкви францисканцев в Оденсе (около 1513 г.) и большие распятия для мирян, которые в ту пору располагались в промежутке между хорами и нефом, а теперь перемещены на одну из стен.
Церковное искусство периода позднего средневековья, письма с заказами на проведение богослужений, завещания и большие средства, которые поступали в церковную казну, свидетельствуют о чрезвычайно большом значении христианства и церкви. Однако эти исторические источники отражают, разумеется, не всю действительность. Если взять другую большую группу источников — многочисленные документы на право владения землей (купчие, закладные, судебные свидетельства), создается впечатление, что существование, во всяком случае, дворянства вращалось вокруг того, как заполучить или обеспечить владение землей. И наконец, политические документы, — они, разумеется, касаются политики и войны.
Когда видный датский историк Кристиан Эрслев вознамерился дать описание жизни дворянства в XII и XIV вв., он использовал народные песни, понимая при этом, что мир этих песен отражает лишь некоторые стороны дворянской жизни. Перед ним предстала ментальность, для которой были характерны разгул страстей, щепетильная забота о своих правах и чести, столь необходимая для того, чтобы ограничить произвол со стороны короля. Христианство не оставило глубоких следов. «Когда слышишь, как жена перед Богом всевышним призывает мужа к кровной мести, начинаешь понимать, сколь поверхностным является господство церкви». Эта картина, которую рисует одна из народных песен, не лишена наблюдательности, однако нужно помнить, что здесь речь идет о художественном вымысле и что тексты песен, к сожалению, были записаны только во второй половине XVI столетия.
Отдельные случайные источники проливают свет на средневековую жизнь. Младшая Зеландская хроника (Yngre Sjdellandske Kronike) повествует в части, относящейся к 1357 г.: «В тот год на Зеландии случилось нечто странное. Рождественским вечером к одному крестьянину в деревне явилось привидение и попросило дать ему приют. Оно поселилось в печи у этого человека с молодой женщиной, которую можно было видеть, но само привидение оставалось невидимым. Оно говорило по-датски и по-латыни и сказало, что оно родилось в Треллеборге и ходило в школу в Роскилле. Оно оставалось там, ело и пило, предпочитая употреблять в пищу яйца. Оно разговаривало со всяким приходящим в дом, часто ходило на крестьянские пирушки и рассказывало своему хозяину, что там происходило... То, что привидению подносили, женщина принимала и использовала для его пропитания. Однако крестьянин, которому надоел постоянный приток любопытных в его дом, посадил женщину на телегу и отвез ее в субботу после Масленицы в Копенгаген. А Педер Йордансен — так называло себя привидение — последовал за ними». Этот короткий, но точный рассказ дает некоторое представление о крестьянской жизни, городах, школьной учебе и мошенничестве.
А вообще самым лучшим источником являются завещания. Выбранные здесь два образчика рисуют картину двух более или менее различных типов обстановки, в которой жили дворянин и связанный с крестьянской средой бюргер, и дают представление об окружавших членах их семей и людях из прислуги. Общим для них, конечно, было то, что они не забывали о церкви и бедных.
Рыцарь Андерс Нильсен, проживавший в Дроннингхольме у озера Арресё, написал 14 октября 1447 г. завещание. Прежде всего, он позаботился о больших монастырях Северной Зеландии, Эсруме (где его должны были похоронить) и Эбельхольте; затем о своей супруге, своей сестре и роскилльском епископе Йенсе, которые стали исполнителями завещания. Далее идут Роскилльский собор, три сельские церкви и монастырь Марибо, его братья и сестры (которые были его наследниками), дети его сестры и их супруги, один каноник из Роскилле, священник и пара госпиталей в Копенгагене, сосед, приходский священник, приемный сын, челядь, прислуга, некоторые не поддающиеся опознанию лица и, наконец, бедные. Жена завещателя получила самую крупную долю — ей он завещал половину своей доли в их совместном имуществе (исключая, однако, земельную собственность). Церковные учреждения получили свою долю в виде денег, в то время как наследники из дворянского сословия получили серебряные чаши и тому подобные предметы; правда, его «дорогой сосед» получил золотое кольцо, а его сестра и епископ Йене — даже и то и другое. Короля Кристофера завещатель скромно одарил серебряным кубком — Андерс был одним из доверенных лиц Эрика Померанского, однако не пользовался реальным влиянием после 1439 года. Приемный сын получил кое-какую заложенную земельную собственность в округе Хорнсхерред. Некоторые из его помощников и работавших у него по найму получили лошадей или деньги; его паж получил его латы, паж его жены получил и его латы, и лошадь. Двое мужчин, статус которых из завещания неясен, но которые, должно быть, состояли у него на службе, получили его корабль. Одной из служанок его жены была завещана довольно крупная сумма денег, вторая получила его сюртук багряно-красного цвета, но без серебряных пуговиц. Шуба из лисьих шкур и пурпурная мантия достались двум из его предполагаемых помощников, в то время как остальная часть его гардероба была отписана церкви, двум большим монастырям и собору. Особое внимание Андерс уделил той сельской церкви, в которой он был крещен. От упомянутого выше сюртука багряно-красного цвета церковь получила серебряные пуговицы, чтобы употребить их на изготовление чаши или дароносицы. Монастырь Марибо получил партию железа, госпитали и бедные — зерно и свинину.
Андерс Нильсен ранее был высокопоставленным военным чиновником в Копенгагене, позднее ленсманом в Швеции, где он женился на шведке, заседал в государственном совете, но происходил он из зеландской мелкопоместной дворянской семьи. Андерс родился в Херлеве, деревне, которую его отец получил в ленное владение от монастыря Эсром, и умер в Дроннингхольме, который его отец получил в залог от королевы Маргрете. Где находились частные земельные владения семьи, неизвестно. Однако не похоже, чтобы он передал монастырю Эсром земельную собственность как покрытие расходов на похороны, ограничившись крупным денежным даром.
Завещание из Роскилле, датированное 1489 г., проливает свет на жизнь в среде бюргеров. Нильс Йенсен завещал каменный сельский дом, принадлежавший ему и жене (разумеется, с ее согласия), одному из алтарей собора, оставил по бочке пива каждому из женских монастырей города, а также пиво и другие съестные припасы учащимся и беднякам, которым, кроме того, была предоставлена возможность посетить баню. Завещатель был родом из прихода Скуллелев в округе Хорнсхерред, а его брат был там крестьянином-арендатором, сестра же была замужем за крестьянином на Лолланне. Эти двое были его наследниками, однако от более раннего брака у него был сын, который, должно быть, отделился, когда он в 1483 г. женился на Барбаре. Мы, конечно, не знаем объема его движимого имущества, половина которого принадлежала его жене (поскольку движимое имущество считалось совместной собственностью). Неизвестно и то, сколько получили наследники, однако завещание сообщает, чем Нильс Йенсен считал возможным самостоятельно распорядиться помимо дорогого каменного дома. Речь шла о его военном снаряжении, его одежде, трех серебряных ложках, некоторых предметах домашней обстановки, небольшой сумме денег, но прежде всего о быках и другом скоте. Сын получил пару быков из числа самых лучших, одну серебряную ложку, самую лучшую одежду завещателя, его меч и арбалет, в то время как его латы отошли брату, а другой меч и капюшон из лучшей материи — его помощнику. Дорогой родственник в Ерси (возле Кёге) и сестра получили каждый по серебряной ложке, племянник и племянница — по паре быков, а племянница еще и набор постельного белья. Церкви, где он крестился, двум служанкам, приходскому священнику и дьячку были оставлены или небольшая сумма денег, или бык, монастырю францисканцев, где его должны были похоронить, — несколько более значительная сумма денег, которая, однако, составляла всего лишь 2% того, что Андерс Нильсен в 1447 г. оставил монастырю Эсром. Самый крупный капитал по завещанию причитался его жене: помимо различного домашнего имущества две лошади, четыре быка и две коровы. Нильс Йенсен был родом из сельской местности, и данное завещание является хорошим свидетельством подвижности в крестьянском обществе, однако он наверняка не был собственником земли. Об одном из быков мы узнаем, что он содержался у мельника в Корнерупе, о паре других — что они находились во Флёнге (в обоих случаях это деревни в окрестностях города Роскилле). Быки, надо полагать, были либо сданы в аренду, либо поставлены на откорм в указанных местах, однако и другие быки, упомянутые в завещании, явно не могли содержаться в городе. В той или иной форме Нильс Йенсен, должно быть, занимался торговлей быками.
Датский период позднего средневековья характеризуется весьма сильным немецким влиянием. Любек и другие ганзейские города играли доминирующую роль. Это касалось их купцов, которые держали в своих руках торговлю, резчиков по дереву, таких, как Бернт Нотке и Клаус Берг. Церковная архитектура носила на себе отпечаток северогерманской готики, а датское духовенство проходило обучение в северогерманских университетах. Имела место сильная иммиграция дворянства из Голынтейна и Мекленбурга и купцов из ганзейских городов. Иммиграция и обычное общение носили столь широкий характер, что датский язык испытал на себе влияние немецкого в такой степени, в какой ни до, ни после на него не оказывал влияние никакой другой язык. Например, современные датские слова, начинающиеся с be- или for-, заимствованы в период позднего средневековья из нижненемецкого (северогерманского) говора. Процесс облегчался тем, что нижненемецкий говор стоит несколько ближе к датскому, чем верхненемецкий язык, который приобрел столь важное значение после Реформации. В то же время нижненемецкий язык существовал в хорошо развитой письменной форме и был языком общения во всем районе Балтийского моря.
Резюме
Датское общество строилось вокруг королевской власти, а епископы и дворянство составляли элиту, выступавшую в качестве носителя власти, находившегося в союзе с королем или выступавшего против него. Историки ранее рассматривали отношения между королевской властью и аристократией как отношения, отмеченные противоречиями, и действительно между ними существовала конкуренция в отношении того, кому какая доля податей, взимавшихся с населения, достанется. Однако они не могли обойтись друг без друга, и как в 1439, так и в 1523 г. у аристократии был наготове новый король, когда старого монарха лишали трона. Альтернативой был бы политический хаос, как в 1332 г. Однако в ряде областей происходило важное развитие. Вокруг короля и рядом с ним возник государственный совет, который со временем превратился в действительно представительный орган аристократии; благодаря этому основа государственной власти оказалась достаточно широкой. Увеличение прав дворян-помещиков по отношению к их крестьянам ничего не меняло в этом отношении. Дееспособность королевской власти возрастала по мере роста центральной администрации (канцелярии), применения наемных войск и огнестрельного оружия. В XV в. закончилось то время, когда дворяне и епископы располагали сколько-нибудь действенными укреплениями в виде замков.
Самые важные социальные изменения в период позднего средневековья происходили в среде крестьянского сословия, где прослойка хусманов и самые мелкие крестьянские хозяйства исчезли, в то время как наиболее крупные были разделены на части. Это означало, что крестьянское сословие стало более однородным. Дания обрела тот облик преимущественно крестьянской страны, который она в общем и целом сохранила вплоть до сельскохозяйственных реформ, осуществленных около 1788 г. с крестьянскими дворами, объединенными в деревенские общины. Причиной, содействовавшей такому развитию, было резкое сокращение численности населения, вызванное «черной смертью» и последующими другими эпидемиями чумы. Одновременно в стране становилось все меньше дворян, прежде всего из-за сильного уменьшения численности мелкопоместного дворянства. Следствием этого стало превращение последнего в более аристократический класс.
После того как в 1523 г. окончательно потерпели крушение попытки датских королей установить господство над Швецией, страна датских королей приобрела те размеры, которые она сохраняла вплоть до 1814 г.: королевство охватывало Данию, Норвегию и герцогства Шлезвиг и Гольштейн. При этом были утрачены в пользу шведских королей земли провинции Сконе, а также Бохуслен и другие норвежские провинции.
В культурном отношении Дания в течение позднего средневековья превратилась в своего рода немецкую провинцию, и такое положение сохранялось вплоть до XIX столетия.
Общество позднего средневековья включало в себя четыре сословия, каждое из которых обладало собственными функциями, статусом и правами. Как почти все европейские страны, Дания представляла в своей основе сельскохозяйственное общество, в котором 90 — 95% населения были крестьянами, занятыми прежде всего производством продуктов питания. Три других сословия: проживавшие в городах бюргеры и привилегированные, освобожденные от налогов сословия — духовенство и дворянство — численно составляли незначительную часть населения, однако они занимали несравненно более важное положение, и именно они определяли направление развития. Все эти сословия, однако, жили за счет труда крестьян и того, что те производили.
Королевская власть
Король был властителем государства, а королевская власть — центральным учреждением, вокруг которого строилось это государство. В противоположность тому, что имело место в более ранние времена, в XV в. существовало и другое учреждение общегосударственного масштаба — государственный совет, состоявший из епископов, аббатов и представителей знати, а также нескольких дворян по личному выбору короля. Начиная с середины этого столетия именно совет выбирал нового монарха, включая в манифест условия королевского правления. Однако, когда избранный на престол правитель приступал к своим обязанностям, в его руках оказывалась реальная власть, а члены совета, ленсманы и другие представители знати становились подчиненными ему людьми. И именно он располагал таким орудием, как канцелярия, то есть правительственная администрация. В политике, касавшейся вопросов унии, государственный совет играл самостоятельную роль с 1436 г., когда потерпел крах Эрик Померанский, и до крушения в 1501 — 1502 гг. политики короля Ханса. Отношения с ганзейскими городами также представляли интерес для совета. Напротив, внутренним положением в Шлезвиге и Гольштейне он не занимался. И когда Кристиан I выдал свою дочь за шотландского короля (что стоило Норвегии Оркнейских островов) и совершил пышную поездку по Италии и к римскому престолу, это считалось его делом.
Король назначал ленсманов и имел возможность оказывать существенное влияние при выборах епископов, однако, как только последние вступали в свои должности, они начинали преследовать собственные интересы или интересы своих ведомств. Примером столкновения интересов короля и аристократии, органически присущего системе, может служить кризис 1466—1469 гг., когда Кристиан I повел наступление против клики знатных дворянских родов, которая после смещения Эрика Померанского держала в своих руках управление половиной датских замковых ленов. Часть замков была отдана епископам, другая — представителям знатного дворянства или менее родовитым дворянам, и в состав государственного совета был введен ряд новых лиц. Любекская хроника уверенно сообщает: «Король Кристиан изгнал многих хороших людей[28] из их замков. И в этом деле епископы и некоторые дворяне, а также в целом гарнизоны замков стояли на его стороне. И некоторые из этих замков король оставил себе, а некоторые отдал другим хорошим людям».
Помимо примерно 40 замковых ленов и некоторого числа самостоятельных ленных пожалований, в частности в форме сотенных округов — херредов в Ютландии, имелись отдельные небольшие — поместные — лены, которые состояли из группы сдававшихся в аренду дворов с дополнительным включением иногда и центральной королевской усадьбы.
Из вышесказанного должно быть ясно, сколь важным делом являлось управление ленами. Ленсман взимал составлявшие доход королевской казны подати с крестьян — арендаторов коронной земли и с крестьян-собственников, составлявших вместе примерно четверть крестьянских дворов в стране. Он осуществлял административные функции в своем лене и следил за соблюдением законов его жителями, а на собраниях сотенных округов (херредстингах) заседали назначенные им фогты. Ленсман же взимал причитавшиеся королю штрафы, хотя на деле сложилось так, что привилегированные сословия располагали почти полной административной властью над своими крестьянами. Часто вводившиеся дополнительные налоги, которыми облагались все крестьяне, как правило, взимались ленсманами в соответствии с особыми переписями лиц, подлежавших налогообложению. Многие торговые города отдавались королем в ленное владение другим лицам, наиболее важным следствием чего было взимание ленсманом городского налога.
Вальдемар Аттердаг. Фреска в церкви Св. Петра в Нестведе
Вальдемар представлен как воин в полном военном и сословном убранстве дворянина. Он облачен в кольчугу, на руках боевые рукавицы, на ногах кольчужные штаны, наколенники и пластины для защиты голени; все это дополняется шпорами, мечом, кинжалом и короткой булавой. Корона надета поверх заостренного кверху шлема с удлиненной задней частью, защищающей затылок и уши. Перед ним находятся герб и горшковидный шлем, украшенный наметом, короной, навершием в виде рогов и павлиньими перьями. Надпись гласит: «В 1375 г., за день до праздника св. Криспина — не забывайте об этом — умер король Вальдемар. Он почил во Христе».
Кристиан II
Портрет маслом кисти Михеля Ситтова (Michel Sittow), родившегося в Эстонии и получившего образование в Брюгге. Это полотно является образцом ренессансного искусства и представляет собой портрет, который, вероятно, был послан будущей жене короля в Брюссель, с тем чтобы Элизабет и ее семья смогли увидеть, как он выглядит. Имеется 7 — 8 других портретов короля, в том числе написанные такими знаменитыми художниками, как Альбрехт Дюрер и Лукас Кранах. (Фото: Государственный Музей Искусств)
Лены предоставлялись на различных условиях. Любекская хроника при описании событий проводила различие между теми замками, которые Кристиан оставлял для себя и, теми, которые он передавал «хорошим людям». Первые относились, если пользоваться терминологией того времени, к «кладовой» короля или королевы[29]; ленсманами здесь были лица из незнатного дворянства, которые должны были держать перед государем отчет в доходах и расходах и получали постоянное жалованье. Немногочисленные казенные лены находились на Зеландии и Фюне. Другие лены были служебными ленами; это значило, что ленсман должен был содержать в замке крепостной гарнизон и предоставлять его в распоряжение короля, когда возникала такая необходимость, и вообще различным образом служить государю. От таких ленов последний получал лишь весьма скромные доходы, а бывало, и вообще не получал никаких явственных доходов. Отдельные лены отдавались в залог; тем самым ленсман освобождался от обязанности выставлять солдат, и король получал с таких ленов лишь дополнительно вводившиеся налоги. В 1466 и 1468 гг. Кристиану I удалось добиться от ленсманов в заложенных ленах уплаты особого налога.
Канцлер Фредерика I, пожалуй, дал более или менее правильную прикидочную оценку наличных доходов короля в период правления Ханса I. Примерно половину их составляли доходы от ленов, остальная часть доходов складывалась из поступлений от сконских ярмарок, Эресуннской пошлины, городских налогов, штрафов и акцизов (налоги на вино и немецкое пиво) и штрафов, взимавшихся по решению королевского суда. Один-единственный дополнительный налог приносил больше, чем все постоянные доходы, потому что налогом облагались и крестьяне, работавшие у привилегированных землевладельцев, и с этого налога не делалось отчислений на нужды администрации замков.
По некоторым спискам из государственной канцелярии можно судить, сколько человек управители замков, епископы, монастыри и города должны были выставить в случае войны. За ленсманом Калуннборга значились 70 или 80 человек, за епископом Роскилльским — 100, монастыри в Антворскове и Соре должны были выставить по 24 человека каждый, а Копенгаген — 100 или 120. Торговые города выставляли столько же людей, сколько остальные три группы вместе. Все четыре группы, кроме того, должны были предоставлять корабли для перевозок или иного рода военных приготовлений. Помещики обязывались выставлять солдат из числа своей челяди. Для отдельных военных походов короли все чаще прибегали к услугам наемных немецких ландскнехтов.
Королевская власть представляла собой европейское учреждение своеобразного характера. Это была государственная власть в зародыше. Монаршим достоинством обладал один-единственный род. У него имелась своя идеология, и в силу этого власть представлялась дарованной милостью Божьей. Классы, составлявшие ядро общества, нуждались в королевской власти, ибо альтернативой был политический хаос. Однако, несмотря на все плодотворное сотрудничество между королевской властью и привилегированными сословиями, они конкурировали между собой по вопросу о том, сколько кому достанется от податей, взимавшихся с населения.
Крестьянское сословие
Сельское население включало прежде всего крестьян и их семьи, которые имели свой двор. Количество дворов, если не считать периферийные части страны, было, насколько известно, практически неизменным в XV—XVII столетиях. Хотя численность прочих групп после резкого сокращения населения была меньше, чем прежде или потом, по-прежнему сохранялось, конечно, некоторое количество слуг и хусманов (безземельных крестьян). Изданный в 1446 г. закон «Условия для Лолланна» (Lollands Vilkar) шел навстречу пожеланиям крестьян об установлении для батраков определенных постоянных дней для перехода от одного хозяина к другому, в частности чтобы помешать им бросать работу для ухода на сезонный рыболовный промысел. Немалое число крестьянских дворов были столь внушительных размеров, что им помимо членов семьи требовалась дополнительная рабочая сила. В то же время нет сомнения в том, что численность прослойки хусманов[30] (husmand) в XV в. упала до низшей точки, а так как старая прослойка полукрепостных батраков исчезла, то резерва рабочей силы не стало.
Типичный, довольно крупный датский крестьянский двор сформировался в период после 1350 г., когда сокращалась численность населения, но, возможно, вначале многие дворы были вынуждены отказаться от возделывания всей своей земли. В этом случае резкое снижение арендной платы за землю после примерно 1370 г. было вызвано как неспособностью крестьян уплачивать прежнюю арендную плату, так и малым числом крестьян, готовых взять помещичью землю в аренду. Но когда вновь возросло число рабочих рук, низкая арендная плата наверняка была на пользу крестьянам.
В большей части Дании крестьяне жили деревнями. Мы мало знаем о развитии деревенской общности, однако такая общность (в позднейшем понимании этого слова) едва ли могла существовать до аграрного кризиса в большинстве деревень, состоявших из одного или нескольких крупных дворов и значительного числа совсем маленьких хозяйств и/или домов, в которых проживали полукрепостные батраки. Только после перестройки системы землепользования подобные поселения могли стать деревенскими общинами в собственном смысле слова. Раздробленность была характерна в XV столетии в особенности для дворянских владений. Как правило, несколько помещиков имели собственность в том или ином отдельном поселении, вследствие чего помещику, по-видимому, было трудно вмешиваться в течение деревенской жизни. Да помещика и не интересовало возделывание земли и ведение хозяйства в крестьянских дворах. Он хотел лишь, чтобы уплачивались подати и чтобы дворовые строения, владельцем которых он обычно являлся, поддерживались в хорошем состоянии и были в порядке, когда арендатор (фестер) уходил по окончании срока аренды. В то же время закон «Условия для Лолланна» и закон от 1473 г. «Положения Фюне» (Fyns Vedtoegt) показывают, что помещики считали важным делом сохранение леса. Поэтому они запрещали держать крестьянских коз иначе как на огороженном участке и заставляли крестьян строить свои дома на фундаменте из неотесанных камней, чтобы уменьшить потребление делового леса.
Крестьянин и помещик
Помимо земельной арендной платы крестьянин уплачивал владельцу земли различные подати, бывшие или, во всяком случае, воспринимавшиеся как следствие зависимости крестьянина от землевладельца, который являлся его хозяином и обеспечивал ему охрану, то есть предоставлял юридическую, а при необходимости и физическую защиту в обществе, где отсутствовала полиция. Размеры этих податей различались в зависимости от местности и формы собственности. В развитой форме они включали небольшую денежную подать, подать натурой в виде баранины и птицы, иногда откорма теленка и, наконец, деньги, выплачивавшиеся «за работу», то есть взамен барщины. В период позднего средневековья крестьянин также уплачивал подать «за постой», как компенсацию за право хозяина на угощение, когда он или его фогт являлся с визитом. Все подати обосновывались либо правом, либо обязанностью. Подати отдельных дворов в той форме, которая сложилась примерно к 1500 г., можно найти в неизменном виде в кадастре земельной арендной платы от 1664 г. По прошествии эпохи средневековья только некоторым дворянам-помещикам, занявшимся вывозом скота, удалось возложить на крестьян ощутимое бремя зимнего откорма помещичьих быков.
В XV в., когда наступили лучшие времена, подати едва ли особенно отягощали крестьян, хотя доходность сельского хозяйства оставалась низкой. Налоговые списки времен короля Кристиана II свидетельствуют о том, что крестьяне на острове Зеландия были богаты скотом и серебром. Человеку же из знатных дворян, хотевшему жить на приличествующем его сословию уровне, требовалось иметь большое число крестьян-арендаторов или жирный лен, полученный от короля. Олуф Стигсен — хозяин имения Боллеруп в земле Сконе был владельцем 400 сдававшихся в аренду дворов. Около 1500 г. он возвел в своей усадьбе сохранившееся и по сей день великолепное главное здание, а затем с размахом отпраздновал свадьбу дочери. Чтобы собрать для этого необходимые средства, ему пришлось в 1493 — 1504 гг. заложить 50 из 400 своих дворов.
В соответствии с манифестом, подписанным Кристофером II в 1320 г., дворяне взимали с членов своего «семейства» (familia) штрафы в размере трех и девяти марок, которые, собственно, причитались королю. Правда, понятие familia в 1320 г. включало, видимо, не всех крестьян, работавших у дворян, однако вскоре право хозяина распространилось и на остальных. В ходе переговоров между тремя северными странами (1483) по поводу манифеста короля Ханса шведское духовенство и дворянство выступили с требованием закрепления за ними права «быть королем над своими собственными крестьянами» (фестерами). А вскоре и датскому дворянству удалось добиться удовлетворения такого же требования. Некоторые дворяне получили уже во второй половине XV в., как особую привилегию, право взимания королевских штрафов в размере 40 марок, а в соответствии с манифестом Кристиана II от 1513 г. все дворянство получило право на все королевские штрафы, включая откупной штраф. Так дворяне-помещики стали выступать, как это уже давно делали епископы, прелаты и соборы, в качестве промежуточного звена между королем и крестьянином. Следующий логический шаг был сделан в манифесте 1523 г. Фредерика I, в соответствии с которым дворянство получало все королевские права[31] над своими крестьянами. Они включали полную полицейскую (но не судебную) власть и право обвинять и наказывать.
На Зеландии обязательства помещиков в отношении крестьян привели в 90-х годах XV столетия к появлению института, названного первоначально «ворнедскаб» (vornedskab), а позже «стаунсбонд» (stavnsband). Фактически речь шла о полукрепостной зависимости, при которой крестьянам вменялось в обязанность проживать в том поместье, где они родились. В соответствии с правовыми кодексами отдельных земель арендные отношения могли свободно расторгаться обеими сторонами, что подтвердил государственный совет в 1377 г. — в то время, когда ощущалась нехватка крестьян. Эти законоположения дали повод историкам в дальнейшем предположить, что тогда еще имели место короткие сроки аренды; на практике же обе стороны, по всей видимости, были заинтересованы в аренде на длительный срок, однако по закону имели право угрожать расторжением соглашения. Теперь же крестьяне лишались этой возможности, в то время как ничто не мешало помещику передать свои права на крестьянского сына (с согласия последнего?) другому помещику; в документах такая сделка беззастенчиво называется «продажей». Правда, Кристиан II прекратил подобную практику, вытекавшую из полукрепостного состояния. Когда мы размышляем о том, почему такая полукрепостная зависимость установилась только на Зеландии, нужно учесть некоторые характерные особенности этой части страны. Она представляла собой центр королевской власти; на Зеландии было гораздо больше церковных поместий, чем в других частях страны; там было мало крестьян-собственников, а система поместий, насколько позволяют судить источники, издавна была хорошо развита. Королевская власть и господствующие сословия имели прочные позиции на Зеландии, крестьянские восстания в период позднего средневековья происходили только в Ютландии и С коне. В целом на завершающем этапе средневековья как в Дании, так и в части Европы, лежащей к востоку от Эльбы, невиданно расширились права помещиков, и им были переданы полномочия центральной власти. Как в Польше, так и в Чехии крестьяне стали крепостными. В Мекленбурге права помещиков расширялись за счет предоставления им отдельных привилегий, однако большинство их, кроме того, получило право Hochgericht[32], что подразумевало право вершить судебную власть.
Города
Как уже отмечалось, города были многочисленными и небольшими по размерам, однако их значение на протяжении XV в. возрастало. Около 1500 г. и в таких местах, как северная оконечность Ютландии, где ранее довольствовались более или менее законными гаванями, стали появляться официально признанные города: Тистед, Нибе, Сэбю. Наиболее бурное развитие происходило в районе пролива Эресунн, представлявшего собой международный водный путь. Эрик Померанский в 1417 г. отобрал у роскильского епископа Копенгаген, основал город Ландскруна и построил возле Хельсингёра сильную крепость Кроген, стены которой составляют часть нынешнего замка Кронборг. Особое значение в последующие времена приобрела Эресуннская пошлина, которая обеспечивала королю доходы от прохода через пролив все большего числа кораблей. Однако вендским[33] городам удалось избежать уплаты этой пошлины.
На протяжении всего рассматриваемого периода королевская власть пыталась поддерживать сосредоточение торговли в городах, однако она не могла помешать дворянству и епископам свободно торговать с немецкими купцами «для нужд хозяйства и стола» или воспрепятствовать крестьянам с островов Тосинге, Лангеланн и Лолланн плавать в Германию на собственных судах. Прежде всего королевская власть и города противились торговле немецких и других купцов на селе, в обход городов, и в определенной степени эта политика была успешной. Напротив, на сконских и других ежегодных городских ярмарках, проводившихся в большинстве своем в городах, торговля была свободной. В целом усилия направлялись на ограничение привилегий ганзейцев не только в городах, но также на сконских ярмарках, а также в Бергене, где они пользовались широкой автономией. Но слишком велика была зависимость от торговли с Любеком и другими вендскими городами и от их поддержки королевской политики в шведских делах, чтобы из этого могло что-то получиться. К 1510 г. любекцам надоело поддерживать короля Ханса против шведов; они объявили ему войну и получили тем самым давно желанную возможность закрыть своим конкурентам, голландцам, доступ в Балтийское море. Война, однако, не стала для Любека и других вендских городов победоносной, хотя они и добились подтверждения своих привилегий.
Города зависели от регулярного подвоза продовольствия. Раз в неделю, в базарный день, крестьяне и бюргеры торговали друг с другом. Бюргеры были городскими купцами и ремесленниками, и их политика заключалась в том, чтобы обеспечить себе, насколько возможно, преимущественные права торговли на рыночной площади и заставить крестьян идти со своими товарами на городской рынок, а не торговать с иностранными купцами в незаконных гаванях. Наряду с бюргерами в городе проживало определенное количество людей и других категорий: ремесленных и торговых подмастерьев, кучеров, прислуги и рабочих, не говоря уже о проститутках и нищих. Важно, однако, отметить, что и в Дании города были центрами не только торговли и ремесел, но и потребления. В городах, являвшихся центрами епархий, было особенно много духовенства; там находился епископ со всем своим административным аппаратом, каноники и другие священники, монашки и нищенствующие монахи, а также госпитали. В некоторых городах, например в Виборге, Оденсе, Копенгагене и Мальме, располагались дворянские поместья. Значение потребителей для городов можно проиллюстрировать тем, что вокруг обоих больших монастырей ордена Св. Биргитты — Марибо и Мариагера выросли торговые города.
Королевскую власть в городе представлял городской фогт. Его роль как начальствующей инстанции была в XV в. сильно ограничена бургомистрами и членами городских советов, однако он взимал от имени короля городской налог (которым облагался город, а не отдельные его жители) и выносил судебные решения вместе с городским советом на городском тинге. Бургомистры и члены городских советов рекрутировались из состоятельных купеческих семей, а ремесленники, как и в большинстве других стран, были отстранены от этого. Зато они были хорошо организованы в цехи, которые обеспечивали себе монополию на занятие своим видом трудовой деятельности и издавали детальные правила относительно порядка его осуществления. Контроль над расценками их труда осуществлял, однако, городской совет. Купцы составляли высший городской класс. Они завозили извне разные товары: соль и пчелиный воск (для свечей), сталь и железо, металлические изделия и одежду, пиво и вино, хмель и специи и т. д. Импортируемые товары сбывались как привилегированным слоям, так и крестьянам. В более ограниченном объеме купцы занимались и экспортом сельскохозяйственных товаров.
Торговля
Сконские ярмарки, которые в XIII и XIV вв. представляли собой международный рынок для всякого рода товаров, в XV в. ограничивались всего лишь торговлей сельдью. Голландцы проходили мимо на своих кораблях, закупая зерно в Пруссии, прежде всего в Данциге; прусские купцы совершали плавания в обратном направлении, а товарообмен между вендскими городами и датскими купцами проходил по большей части в датских городах. Из города Рибе шло, как и прежде, оживленное транспортное сообщение с Западной Европой. Прямые связи по морю в направлении восток-запад подрывали положение Любека. В XIV в. основная часть торговли между Северным и Балтийским морями шла из Фландрии, североевропейского торгового и промышленного центра, по линии Гамбург — Любек в страны Балтийского моря. В 1392 г. был даже построен канал между реками Эльба и Траве. Весьма досаждало жителям Любека на протяжении XV в. постоянное вторжение на рынок голландцев, в частности с французской морской солью, которая именовалась baisalt и которая соперничала с люнебургской солью и собственным любекским импортом французской соли. Голландская одежда конкурировала с фламандской. Любекцы реагировали на это неоднократными попытками закрыть голландцам доступ в Балтийское море.
Экспорт из Дании с давних времен состоял из сельди, которой торговали на сконских ярмарках, и лошадей, в частности из Рибе. Важной статьей было также масло, особенно из районов Сконе и Халланда и с южных островов, а в период позднего средневековья также шкуры и кожа, говядина и свинина. Условием развития подобного экспорта, как и экспорта сельди, являлась засолка. В течение XV в. большое значение приобрел экспорт живого скота, то есть быков, которых перегоняли наземным путем из Ютландии в немецкие города. Перегон скота происходил осенью, до того как наступала пора осеннего забоя или зимнего стойлового содержания. В течение первых двух десятилетий XVI в. экспортировать животных стали по преимуществу весной, что предполагало откорм и поэтому обуславливало более высокую цену. После этого быков отгоняли на летний выпас и откорм в низинные районы к западу от Эльбы, чтобы затем сбыть скотину на рынке Нидерландов. Основой развития торговли быками стало, с одной стороны, то, что в XV в., с учетом сокращения численности населения, уменьшилась потребность в зерне и тем самым расширилась возможность для мясного производства — потребление мяса в Северной Европе в период около 1500 г. было очень высоким; с другой стороны, сыграли свою роль такие факторы, как рост городов в Нидерландах и, наконец, развитие дальних маршрутов перевозки массовых товаров — леса и зерна из района Балтийского моря и быков из Венгрии, Польши и Дании в Нидерланды и города Рейнской области.
Все, включая священников, крестьян и немецких скупщиков, пустились в торговлю быками, но постепенно к этому успешно подключились и датские купцы. Весьма большая доля или даже преобладающая часть сельскохозяйственного экспорта шла в обход городов. Экспорт, осуществлявшийся ленсманами, дворянами и епископами, состоял прежде всего из того, что выплачивали натурой крестьяне в качестве арендной платы за землю.
Привилегированные сословия
Духовенство и дворянство занимали привилегированное положение. Служители церкви могли привлекаться к судебной ответственности только церковным судом и освобождались от военной службы, однако в целом привилегии этих двух сословий были связаны с их обладанием собственностью и их налоговым иммунитетом. К тому же они располагали рядом привилегий, касавшихся юрисдикции над крестьянами, работавшими на их землях. Освобождение от чрезвычайных налогов распространялось, однако, только на их главные усадьбы, а в конце рассматриваемого периода также на тех немногочисленных крестьян, которые не выплачивали арендную плату, а отрабатывали барщину на центральной усадьбе.
Церковь
Задачей всех лиц духовного звания было служение Богу, однако имелось одно весьма важное различие между духовенством, жившим в миру, — священниками, которые служили в светском обществе (но соблюдали безбрачие), и духовенством, которое жило в монастырях. Священники совершали обряды причащения, крещения, вечернюю службу, отпущение грехов и т. д., то есть те действия, через которые Божья благодать нисходила на людей. Без них не могло быть спасения в потустороннем мире. В большинстве орденов в каждом монастыре лишь один — два его обитателя были посвящены в духовный сан, позволявший совершать таинство причащения. Женским монастырям приходилось иметь прикрепленных к ним священников, совершавших причащение. Монахи и монахини вели особо благочестивый образ жизни, сосредоточенный на служении Богу, чтобы спасти собственные души и души людей, обитавших за пределами монастырей. Они оставляли мирскую жизнь и переставали быть наследниками рода, который покинули.
Так было повсюду в римско-католической Европе. И в Дании, как и в других местах, духовная служба требовала доходов, поступавших прежде всего от церковных земельных владений. Поэтому датская церковь к концу эпохи средневековья имела в собственности по меньшей мере 35% земельных угодий страны. Самыми богатыми были епископства, однако налицо разрыв от 2500 или более дворов у епископа Роскилльского до примерно 600 — у епископа Виборга. Самым богатым монастырем был монастырь в Соре, владевший примерно 625 дворами, в то время как число дворов у других монастырей было несколько меньше ста. Женские монастыри использовались дворянством и, по всей видимости, бюргерством, для того чтобы пристроить не вышедших замуж дочерей, которых отправляли в обитель с небольшим приданым. Монастыри ордена Св. Биргитты за счет этого стали весьма богатыми. Чтобы содержать монастырь, нужно было иметь много крестьян, потому что крестьяне выплачивали весьма скромные подати. Однако те, может быть, 25 монахов, что жили в монастыре в Соре, были хорошо обеспечены, при монастыре имелся штат свыше 100 человек, а аббат заседал в государственном совете и жил как вельможа.
Состав духовенства был неоднородным. Монастырское духовенство было представлено, с одной стороны, монахами из старых мужских монастырей во главе с монастырем в Соре, а с другой — выходцами из монастырей нищенствующих орденов в городах, которые не имели земельной собственности. Среди духовенства, жившего и служившего в миру, были епископы, прелаты при соборах, обычные каноники, приходские священники и, наконец, многочисленные викарии при часовнях и алтарях в крупных церквах. Их связывало полученное ими, хотя и различное, духовное образование и их общее дело. Отчасти их объединяли и привилегии, но они, бесспорно, экономически не принадлежали к одному и тому же классу.
Совершенно особым образом поступала церковь для привлечения в свои ряды новых священнослужителей, поскольку все они были выходцами из светского общества, за исключением тех сыновей священников, которым приходилось получать от папы римского специальное разрешение на занятие духовной должности в качестве исключения из правила, не разрешавшего сыну следовать по стопам отца. Новые служители культа происходили из различных слоев общества. Так, каноники соборов происходили из бюргеров и дворянства, сельские священники по большей части из крестьянского сословия, если сыновьям крестьян удавалось попасть в латинскую школу. Какой-то совершенно четкой системы не существовало. Биргер Гуннерсен, являвшийся архиепископом в 1497 — 1519 гг., был сыном звонаря и дьячка в Халланде, а его современник епископ Оденсе — сыном сельского башмачника в Химмерланде. За назначениями их обоих стоял король Ханс; Биргер Гуннерсен, например, заслужил свое назначение тем, что достойно проявил себя в качестве начальника канцелярии вдовствующей королевы.
Образование священников начиналось с учебы в соборных школах и с участия в повседневной литургической жизни соборов. Отдельные лица, во всяком случае те, кто становился каноником, продолжали образование в одном из многочисленных северогерманских университетов, а после 1479 г. и в Копенгагенском университете.
Епископ вел богослужения в своем соборе, заботился об образовании священников, посвящал их в сан и посещал с инспекциями. Наряду с земельными владениями, принадлежавшими епископству, он получал свою третью часть десятины, если только она не уходила на дарения монастырям или собственному собору епископа и каноникам. В дополнение к своей церковной роли епископы играли важную политическую роль в качестве членов государственного совета, где они по степени старшинства стояли выше дворянства. Епископа титуловали «Ваша милость».
Центральным элементом богослужения в церкви было совершавшееся в ходе мессы символическое вкушение плоти и крови Христовой. Латеранский собор в 1215 г. постановил, что речь шла о реальном превращении хлеба и вина в плоть и кровь Иисуса Христа. В период позднего средневековья все большее распространение получали панихиды по усопшим, находящимся в чистилище, и мессы в честь Девы Марии и популярных святых, например Себастьяна, у которого искали защиты от чумы. Эти мессы служили священники-викарии с устанавливавшихся для этой цели боковых алтарей; в Лундском соборе было около 60 таких алтарей. Короли, епископы и знатные дворяне даже сооружали часовни, в которых ежедневно служились мессы. К Роскилльскому собору было пристроено около десятка часовен, самой крупной и самой красивой из которых, как это можно видеть и сегодня, была часовня Волхвов, сооруженная по распоряжению Кристиана I. Финансирование месс происходило через передачу церкви необходимого имущества. Таким способом церковь приращивала свое состояние в XV столетии. Подавляющее большинство людей, конечно, не могли себе позволить заказать богослужение, однако многочисленные гильдии в городах и на селе оказывались в состоянии решить эту задачу для своих членов.
Приходские священники в конечном счете несли главное бремя в деятельности церкви, однако они занимали низкое положение в церковной иерархии. А получаемое ими вознаграждение — освобожденный от налогов дом священника и третья часть приходившиеся на долю прихода десятины — было относительно скромным. Крупные монастыри и соборные капитулы на раннем этапе подчинили себе часть сельских церквей, вследствие чего работу священника чаще всего осуществлял низкооплачиваемый священник-викарий. Это явление, однако, не получило в Дании особенно большого распространения в отличие, например, от Англии, где the vicar со временем стал синонимом «приходского священника». Иногда король вознаграждал секретарей своей канцелярии, отдавая им приходские церкви, в отношении которых он имел право патроната, после чего там тоже назначался викарий.
Многие приходские священники имели в своем подчинении несколько приходов, что, по-видимому, было следствием сокращения численности населения. При соборах уменьшение доходов (снижение арендной платы за землю) приводило к совмещению должностей, хотя, конечно, такое положение, когда высокопоставленные иерархи могли занимать должности каноников при нескольких соборах, строго говоря, считалось дурным тоном.
Дворянство
Несмотря на все различия, дворянство в XV в. оставалось в основе своей тем же классом, что и в XII столетии. С одной стороны, это было сословие, власть и богатство которого основывались на его праве собственности на землю, а с другой — оно квалифицировалось как дворянство в силу своей службы монарху. Владение собственной землей давало дворянству самостоятельность по отношению к королевской власти — самостоятельность, которой церковь не располагала, во всяком случае, в период позднего средневековья. Дворянство объединяло в себе помещичью власть, политическую деятельность и способность к ведению войн. Это был властвующий класс — вместе с королем или против него.
Учитывая значение дворянства или, может быть, потому, что это значение было столь очевидным, титулование и формальности представляются несколько нечеткими. Дворянин титуловался как оруженосец[34] и опознавался по гербу на щите и на печати, однако некоторые дворяне посвящались в рыцарство королем и тем самым становились рыцарями и господами. Строго говоря, общего названия для оруженосцев и рыцарей не существовало, и только в XVI в. немецкое слово adel («дворянство») утвердилось в языке (это произошло одновременно с исчезновением посвящения в рыцари). Дворяне придерживались тех же обычаев в отношении имен, что и остальная часть общества, — человек нарекался тем именем, которое давалось ему при крещении; к этому имени, для более точной идентификации, добавлялось отчество или в некоторых случаях личное прозвище (родовое имя). Так, четыре поколения могущественного ютландского рода Гюлленстьерне звались попеременно Эрик Нильсен и Нильс Эриксен. Только после того, как король Фредерик в 1526 г. приказал дворянству принять родовые имена, члены рода Гюлленстьерне[35] приняли это имя, соответствующее их гербу.
Сильно развитым было понятие чести, и средство защиты своей чести дворянин видел в борьбе, «распре», причем в XIV в. такую распрю он мог затеять с кем угодно, даже с князем или королем. Совершенное Нильсом Эббесеном убийство графа Герта рассматривалось как распря, так что в 1351 г., когда ютландцы и голштинцы заключили союз против Вальдемара Аттердага, его семья выплатила «покаянную» сыновьям графа. Когда люди Вальдемара в 1355 г. убили ютландского дворянина, родственники и друзья убитого известили специальным письмом, что они отказываются от ведения «распри» с королем и его людьми, наверняка после того, как за убийство была выплачена компенсация. В XV в. и, во всяком случае, в XVI в. королевская власть превратилась в слишком мощное учреждение государства, чтобы речь могла идти о такой частной ссоре между дворянином и государем, но еще в 1467 г. Ивер Аксельсен с Готланда мог послать королю Кристиану письмо с извещением об отказе служить ему.
В 1405 г. назревал серьезный конфликт между двумя ютландскими дворянскими родами. Йене Нильсен из Авнсбьерга, главный судья Ютландии (!), убил Йенса Йенсена из Клаусхольма. Последний был сыном могущественного Йенса Андерсена (Брока) из Эструпа, и в дело с целью добиться примирения вмешались как королева Маргрете, так и Эрик Померанский. Это очень дорого обошлось Йенсу Нильсену. Он вынужден был обещать провести целый ряд заупокойных месс и устроить проведение паломничеств (этим профессионально занимались определенные люди) во спасение души Йенса Йенсена, и ему пришлось обещать, что он сам вместе с 200 рыцарями и оруженосцами попросит у Йенса Андерсена и его внуков прощения со словами: «Да будь я самым лучшим и могущественным рыцарем в Дании, я все равно принял бы на себя такое искупление». Род Броков защитил свою честь, а Маргрете обеспечила мир.
Как уже указывалось, Маргрете в 1396 г. запретила дворянам сооружать укрепления вокруг своих усадеб, и, по всей видимости, этот запрет соблюдался, однако запретить дворянам и, если уж на то пошло, крестьянам-собственникам осуществлять их право «распри» король был не в силах. Правда, жертвами в XV в. становились, как правило, люди из дворянской челяди и их помощники или замешанные в деле крестьяне-арендаторы.
Дворянство представляло собой неоднородное сословие. Правда, в его рядах не было никаких формальных различий, однако в экономическом и социальном отношении различия были весьма значительны. В период около 1500 г. нам известны дворянские супружеские пары, которые имели в своей собственности 400, 500, 800 крестьянских дворов и которые, разумеется, заседали в государственном совете или занимали прибыльные должности ленсманов. На противоположном полюсе находились люди из низшего дворянства самого скромного ранга, у которых было немножко земли, может быть пара дворов, и поэтому они жили надеждой поступить на службу к епископу, знатному дворянину или в один из крупных монастырей. Граница между этим низшим дворянством и крестьянами-собственниками или купцами легко могла оказаться зыбкой, и многие из числа мелкопоместных дворян вынуждены были отказаться от дворянского титула, поскольку они не в состоянии были выполнить обязательство о несении военной службы. С другой стороны, епископы и знатные дворяне часто содействовали получению дворянского титула своими верными соратниками или фогтами на основе королевского указа, хотя шансы на то, что такой новоиспеченный дворянский род сохранит этот титул, были не особенно велики. В общем и целом в XV в. происходило сильное сокращение численности низшего дворянства. Глубинная причина этого коренилась в падении доходов от земельной собственности, а также в том, что дворяне по указу королевы Маргрете от 1396 г. не имели никакой возможности даже с помощью брака обзавестись собственным имением в качестве свободной от налогов собственности.
Существовали дворянские роды, такие, как Росенкранцы, Гюлленстьерне, Тотты (все тогда еще без родового имени) и Броки, которые на протяжении всего периода позднего средневековья удерживались наверху, однако в целом социальная подвижность внутри этого сословия была довольно велика. Некоторые люди из не слишком знатного дворянства, оказавшись в фаворе у короля, продвигались наверх в качестве ленсманов или выполняя другую королевскую службу, однако решающим фактором было наследство и брак. В соответствии с правилами наследования каждый сын получал приходящуюся на каждого брата долю, а каждая дочь — половину таковой. Если ребенок был единственным наследником, ему доставалось все, и он становился выгодной партией, однако, если наследников было много, собственность могла оказаться совершенно раздробленной. Хорошая дворянская семья (например, имевшая в своей собственности 100 дворов) с пятью —шестью детьми, пережившими родителей, рисковала потерпеть социальный крах, если только родители не позаботились об удачных браках для детей или о поступлении некоторых из них на церковную службу. Сколько окажется наследников, было делом Божьего промысла, тут все зависело от того, какой «урожай» соберет смерть среди детей и подростков. Супруги не наследовали друг другу. Если в браке не оставалось детей (или внуков), переживших родителей, земля возвращалась роду, из которого происходили муж и жена.
Если смотреть в более широкой перспективе, то история отдельных родов, разумеется, не имеет существенного значения. Однако, насколько можно судить, численное сокращение затронуло не только самую скромную часть мелкопоместного дворянства, но и остальное дворянство. Поскольку мы не знаем численности дворян, положение дел можно оценить лишь по тому обстоятельству, что наиболее могущественные дворяне в период около 1500 г. имели в своей собственности больше крестьянских дворов, чем наиболее видные дворяне за сто лет до этого. Прирост числа их имений наверняка лишь в ограниченной степени объяснялся покупкой собственности у собратьев по сословию; чаще всего оно было результатом получения наследства и браков. Вообще же неудивительно, что численность дворянства сокращалась, если принять во внимание общее сокращение численности населения в большей части Северной Европы в течение столетия, последовавшего за эпидемией чумы. Приращение имений служило высшему дворянству компенсацией за сокращение объема взимавшихся с крестьян податей.
Дворянство находилось на службе у короля. Оно было обязано нести военную и другую службу, являться по вызову государя по тому или иному поводу и заседать в различных комиссиях, создававшихся для конкретных случаев. В качестве ленсманов — а хороший лен, приносивший власть и доходы, был желанным приобретением — дворяне занимались местным управлением и обеспечением обороны государства. В государственном совете и на лучших ленах господствовала дворянская знать; как уже отмечалось, здесь мы имеем дело с противоречиями в отношениях между королевской властью и аристократией. Примером знатного дворянина может служить Аксель Лагесен (Брок). Он владел поместьем Клаусхольм возле Раннерса и поместьем Гуннерслевсхольм возле Нестведа помимо еще двух поместий соответственно в Ютландии и на Зеландии, имея в общей сложности 600 сдававшихся в аренду крестьянам дворов. Аксель Лагесен был королевским ленсманом в усадьбе Тордруп поблизости от Раннерса и благодаря этому имел сильные позиции в этой округе, однако не пренебрегал и менее крупными монастырскими ленами на севере Зеландии. Монастырь Эсром в 1465 г. предоставил Акселю в ленное владение четыре деревни на севере Зеландии с 35 дворами в знак благодарности за то, что он подарил монастырю один-единственный двор, а в 1488 г. получил в аренду шесть дворов на юге Зеландии от женского монастыря Св. Агнете в Роскилле. Господин Аксель, естественно, заседал в государственном совете, где всегда был хорошей опорой королю. Вообще же он не играл никакой политической роли.
К концу периода средневековья значение дворянства в военной сфере пошло на убыль, а его способность к независимому ведению военных дел была ослаблена. В XV в. господские усадьбы уже не имели настоящих укреплений, а развитие боевых приемов пехоты привело к тому, что дворяне не могли дать отпор хорошо организованному крестьянскому восстанию, что проявилось как в 1441 г., так и позднее, в 1534 г., во время «Графской распри». Основное ядро войск короля и герцога в Швеции в 1497 г. и в Дитмаршене в 1500 г. составляли немецкие ландскнехты. Однако каждый дворянин все еще владел мечом.
В XIV столетии все дворяне, которым это было по силам, укрепляли свои усадьбы. Свидетельством тому являются многочисленные валы по всей стране, существующие и по сей день, хотя нужно иметь в виду, что не все они служили крепостными сооружениями в одно и то же время. Часто речь шла о двух возвышениях, из которых одно было поменьше, но с высокой башней из камня или дерева, а другое — покрупнее, с жилыми и хозяйственными фахверковыми постройками. В XV в. господские усадьбы располагались уже на четырехугольном возвышении, окруженном рвом, но других укреплений не было. Главный дом с течением времени стали часто возводить из камня или кирпича. Он имел скромные размеры, однако отдельные дворяне демонстрировали свою власть и умение, сооружая каменные здания с двумя или тремя крыльями (например, Клаусхольм) или простой дом из четырех этажей, из каковых наиболее известным и лучше всего сохранившимся является Глиммингехус. Скромная часть мелкопоместного дворянства едва ли имела для проживания нечто большее, чем хороший крестьянский двор с соломенной крышей.
Хозяевам некоторых больших поместий, таким, как, например, Клаусхольм Акселя Лагесена, принадлежали многочисленные крестьяне из местной округи, работавшие на барщине, однако большие поля при главной усадьбе и крестьяне на барщине не были характерной чертой датских дворянских поместий. Даже при господских усадьбах хорошей постройки сдававшиеся в аренду земельные участки были по большей части раздроблены и рассеяны по широкой округе и даже находились в отдаленных районах, что являлось результатом случайного наследования имений. Возделываемая крестьянами земля представляла собой, безусловно, важнейший источник дохода, но если речь не шла о необходимости обеспечить труд на барщине, то было само по себе безразлично, где находились крестьянские участки, и они оставались там, где оказались в результате смены наследователя.
Жизнь и смерть
Существование в средние века было ненадежным. Имелись основания помнить о том, что «нет ничего более определенного, чем смерть, и нет ничего более неопределенного, чем смертный час». Люди страшились скоропостижной смерти, когда человек не успевал подвести итоги своей жизни перед Богом и людьми. Прежде чем отправиться на войну или пуститься в опасное путешествие, были все основания исповедаться и сообщить свою последнюю волю. В церквах фрески напоминали прихожанам о Судном дне, когда спасшиеся вознесутся на небо, а осужденные будут низвергнуты в ад на вечные муки. А до Судного дня предстояло пребывание в чистилище. Его срок мог быть сокращен добрыми деяниями и покаянием, и многое можно было заслужить, принеся дары монастырям, где монахи или монахини вели чистую жизнь, или заказывая богослужения в честь Девы Марии и святых. Устраивались специальные богослужения во спасение души, когда священник молился за устроителя и его род. Это могло вылиться в проведение ежедневных месс во спасение души (за исключением воскресений и праздников) и одного большого богослужения раз в год.
Фрески, которые сохранились в чрезвычайно большом количестве в сельских церквах, с их житиями святых и другими возвышающими душу сюжетами создавались для поучения прихожан, однако центральное место в церквах занимали изображения страданий Христа и его смерти во имя спасения людей. Такие изображения делались на досках алтаря. Самые крупные и лучшие из них — это картина работы Бернта Нотке на алтарной доске в Орхусском соборе (около 1480 г.), работа Клауса Берга в церкви францисканцев в Оденсе (около 1513 г.) и большие распятия для мирян, которые в ту пору располагались в промежутке между хорами и нефом, а теперь перемещены на одну из стен.
Церковное искусство периода позднего средневековья, письма с заказами на проведение богослужений, завещания и большие средства, которые поступали в церковную казну, свидетельствуют о чрезвычайно большом значении христианства и церкви. Однако эти исторические источники отражают, разумеется, не всю действительность. Если взять другую большую группу источников — многочисленные документы на право владения землей (купчие, закладные, судебные свидетельства), создается впечатление, что существование, во всяком случае, дворянства вращалось вокруг того, как заполучить или обеспечить владение землей. И наконец, политические документы, — они, разумеется, касаются политики и войны.
Когда видный датский историк Кристиан Эрслев вознамерился дать описание жизни дворянства в XII и XIV вв., он использовал народные песни, понимая при этом, что мир этих песен отражает лишь некоторые стороны дворянской жизни. Перед ним предстала ментальность, для которой были характерны разгул страстей, щепетильная забота о своих правах и чести, столь необходимая для того, чтобы ограничить произвол со стороны короля. Христианство не оставило глубоких следов. «Когда слышишь, как жена перед Богом всевышним призывает мужа к кровной мести, начинаешь понимать, сколь поверхностным является господство церкви». Эта картина, которую рисует одна из народных песен, не лишена наблюдательности, однако нужно помнить, что здесь речь идет о художественном вымысле и что тексты песен, к сожалению, были записаны только во второй половине XVI столетия.
Отдельные случайные источники проливают свет на средневековую жизнь. Младшая Зеландская хроника (Yngre Sjdellandske Kronike) повествует в части, относящейся к 1357 г.: «В тот год на Зеландии случилось нечто странное. Рождественским вечером к одному крестьянину в деревне явилось привидение и попросило дать ему приют. Оно поселилось в печи у этого человека с молодой женщиной, которую можно было видеть, но само привидение оставалось невидимым. Оно говорило по-датски и по-латыни и сказало, что оно родилось в Треллеборге и ходило в школу в Роскилле. Оно оставалось там, ело и пило, предпочитая употреблять в пищу яйца. Оно разговаривало со всяким приходящим в дом, часто ходило на крестьянские пирушки и рассказывало своему хозяину, что там происходило... То, что привидению подносили, женщина принимала и использовала для его пропитания. Однако крестьянин, которому надоел постоянный приток любопытных в его дом, посадил женщину на телегу и отвез ее в субботу после Масленицы в Копенгаген. А Педер Йордансен — так называло себя привидение — последовал за ними». Этот короткий, но точный рассказ дает некоторое представление о крестьянской жизни, городах, школьной учебе и мошенничестве.
А вообще самым лучшим источником являются завещания. Выбранные здесь два образчика рисуют картину двух более или менее различных типов обстановки, в которой жили дворянин и связанный с крестьянской средой бюргер, и дают представление об окружавших членах их семей и людях из прислуги. Общим для них, конечно, было то, что они не забывали о церкви и бедных.
Рыцарь Андерс Нильсен, проживавший в Дроннингхольме у озера Арресё, написал 14 октября 1447 г. завещание. Прежде всего, он позаботился о больших монастырях Северной Зеландии, Эсруме (где его должны были похоронить) и Эбельхольте; затем о своей супруге, своей сестре и роскилльском епископе Йенсе, которые стали исполнителями завещания. Далее идут Роскилльский собор, три сельские церкви и монастырь Марибо, его братья и сестры (которые были его наследниками), дети его сестры и их супруги, один каноник из Роскилле, священник и пара госпиталей в Копенгагене, сосед, приходский священник, приемный сын, челядь, прислуга, некоторые не поддающиеся опознанию лица и, наконец, бедные. Жена завещателя получила самую крупную долю — ей он завещал половину своей доли в их совместном имуществе (исключая, однако, земельную собственность). Церковные учреждения получили свою долю в виде денег, в то время как наследники из дворянского сословия получили серебряные чаши и тому подобные предметы; правда, его «дорогой сосед» получил золотое кольцо, а его сестра и епископ Йене — даже и то и другое. Короля Кристофера завещатель скромно одарил серебряным кубком — Андерс был одним из доверенных лиц Эрика Померанского, однако не пользовался реальным влиянием после 1439 года. Приемный сын получил кое-какую заложенную земельную собственность в округе Хорнсхерред. Некоторые из его помощников и работавших у него по найму получили лошадей или деньги; его паж получил его латы, паж его жены получил и его латы, и лошадь. Двое мужчин, статус которых из завещания неясен, но которые, должно быть, состояли у него на службе, получили его корабль. Одной из служанок его жены была завещана довольно крупная сумма денег, вторая получила его сюртук багряно-красного цвета, но без серебряных пуговиц. Шуба из лисьих шкур и пурпурная мантия достались двум из его предполагаемых помощников, в то время как остальная часть его гардероба была отписана церкви, двум большим монастырям и собору. Особое внимание Андерс уделил той сельской церкви, в которой он был крещен. От упомянутого выше сюртука багряно-красного цвета церковь получила серебряные пуговицы, чтобы употребить их на изготовление чаши или дароносицы. Монастырь Марибо получил партию железа, госпитали и бедные — зерно и свинину.
Андерс Нильсен ранее был высокопоставленным военным чиновником в Копенгагене, позднее ленсманом в Швеции, где он женился на шведке, заседал в государственном совете, но происходил он из зеландской мелкопоместной дворянской семьи. Андерс родился в Херлеве, деревне, которую его отец получил в ленное владение от монастыря Эсром, и умер в Дроннингхольме, который его отец получил в залог от королевы Маргрете. Где находились частные земельные владения семьи, неизвестно. Однако не похоже, чтобы он передал монастырю Эсром земельную собственность как покрытие расходов на похороны, ограничившись крупным денежным даром.
Завещание из Роскилле, датированное 1489 г., проливает свет на жизнь в среде бюргеров. Нильс Йенсен завещал каменный сельский дом, принадлежавший ему и жене (разумеется, с ее согласия), одному из алтарей собора, оставил по бочке пива каждому из женских монастырей города, а также пиво и другие съестные припасы учащимся и беднякам, которым, кроме того, была предоставлена возможность посетить баню. Завещатель был родом из прихода Скуллелев в округе Хорнсхерред, а его брат был там крестьянином-арендатором, сестра же была замужем за крестьянином на Лолланне. Эти двое были его наследниками, однако от более раннего брака у него был сын, который, должно быть, отделился, когда он в 1483 г. женился на Барбаре. Мы, конечно, не знаем объема его движимого имущества, половина которого принадлежала его жене (поскольку движимое имущество считалось совместной собственностью). Неизвестно и то, сколько получили наследники, однако завещание сообщает, чем Нильс Йенсен считал возможным самостоятельно распорядиться помимо дорогого каменного дома. Речь шла о его военном снаряжении, его одежде, трех серебряных ложках, некоторых предметах домашней обстановки, небольшой сумме денег, но прежде всего о быках и другом скоте. Сын получил пару быков из числа самых лучших, одну серебряную ложку, самую лучшую одежду завещателя, его меч и арбалет, в то время как его латы отошли брату, а другой меч и капюшон из лучшей материи — его помощнику. Дорогой родственник в Ерси (возле Кёге) и сестра получили каждый по серебряной ложке, племянник и племянница — по паре быков, а племянница еще и набор постельного белья. Церкви, где он крестился, двум служанкам, приходскому священнику и дьячку были оставлены или небольшая сумма денег, или бык, монастырю францисканцев, где его должны были похоронить, — несколько более значительная сумма денег, которая, однако, составляла всего лишь 2% того, что Андерс Нильсен в 1447 г. оставил монастырю Эсром. Самый крупный капитал по завещанию причитался его жене: помимо различного домашнего имущества две лошади, четыре быка и две коровы. Нильс Йенсен был родом из сельской местности, и данное завещание является хорошим свидетельством подвижности в крестьянском обществе, однако он наверняка не был собственником земли. Об одном из быков мы узнаем, что он содержался у мельника в Корнерупе, о паре других — что они находились во Флёнге (в обоих случаях это деревни в окрестностях города Роскилле). Быки, надо полагать, были либо сданы в аренду, либо поставлены на откорм в указанных местах, однако и другие быки, упомянутые в завещании, явно не могли содержаться в городе. В той или иной форме Нильс Йенсен, должно быть, занимался торговлей быками.
Датский период позднего средневековья характеризуется весьма сильным немецким влиянием. Любек и другие ганзейские города играли доминирующую роль. Это касалось их купцов, которые держали в своих руках торговлю, резчиков по дереву, таких, как Бернт Нотке и Клаус Берг. Церковная архитектура носила на себе отпечаток северогерманской готики, а датское духовенство проходило обучение в северогерманских университетах. Имела место сильная иммиграция дворянства из Голынтейна и Мекленбурга и купцов из ганзейских городов. Иммиграция и обычное общение носили столь широкий характер, что датский язык испытал на себе влияние немецкого в такой степени, в какой ни до, ни после на него не оказывал влияние никакой другой язык. Например, современные датские слова, начинающиеся с be- или for-, заимствованы в период позднего средневековья из нижненемецкого (северогерманского) говора. Процесс облегчался тем, что нижненемецкий говор стоит несколько ближе к датскому, чем верхненемецкий язык, который приобрел столь важное значение после Реформации. В то же время нижненемецкий язык существовал в хорошо развитой письменной форме и был языком общения во всем районе Балтийского моря.
Резюме
Датское общество строилось вокруг королевской власти, а епископы и дворянство составляли элиту, выступавшую в качестве носителя власти, находившегося в союзе с королем или выступавшего против него. Историки ранее рассматривали отношения между королевской властью и аристократией как отношения, отмеченные противоречиями, и действительно между ними существовала конкуренция в отношении того, кому какая доля податей, взимавшихся с населения, достанется. Однако они не могли обойтись друг без друга, и как в 1439, так и в 1523 г. у аристократии был наготове новый король, когда старого монарха лишали трона. Альтернативой был бы политический хаос, как в 1332 г. Однако в ряде областей происходило важное развитие. Вокруг короля и рядом с ним возник государственный совет, который со временем превратился в действительно представительный орган аристократии; благодаря этому основа государственной власти оказалась достаточно широкой. Увеличение прав дворян-помещиков по отношению к их крестьянам ничего не меняло в этом отношении. Дееспособность королевской власти возрастала по мере роста центральной администрации (канцелярии), применения наемных войск и огнестрельного оружия. В XV в. закончилось то время, когда дворяне и епископы располагали сколько-нибудь действенными укреплениями в виде замков.
Самые важные социальные изменения в период позднего средневековья происходили в среде крестьянского сословия, где прослойка хусманов и самые мелкие крестьянские хозяйства исчезли, в то время как наиболее крупные были разделены на части. Это означало, что крестьянское сословие стало более однородным. Дания обрела тот облик преимущественно крестьянской страны, который она в общем и целом сохранила вплоть до сельскохозяйственных реформ, осуществленных около 1788 г. с крестьянскими дворами, объединенными в деревенские общины. Причиной, содействовавшей такому развитию, было резкое сокращение численности населения, вызванное «черной смертью» и последующими другими эпидемиями чумы. Одновременно в стране становилось все меньше дворян, прежде всего из-за сильного уменьшения численности мелкопоместного дворянства. Следствием этого стало превращение последнего в более аристократический класс.
После того как в 1523 г. окончательно потерпели крушение попытки датских королей установить господство над Швецией, страна датских королей приобрела те размеры, которые она сохраняла вплоть до 1814 г.: королевство охватывало Данию, Норвегию и герцогства Шлезвиг и Гольштейн. При этом были утрачены в пользу шведских королей земли провинции Сконе, а также Бохуслен и другие норвежские провинции.
В культурном отношении Дания в течение позднего средневековья превратилась в своего рода немецкую провинцию, и такое положение сохранялось вплоть до XIX столетия.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги