История денег. Борьба за деньги от песчаника до киберпространства

1. КАННИБАЛЫ, ШОКОЛАД И НАЛИЧНЫЕ ДЕНЬГИ

В центре столицы империи ацтеков, Теночтитлане, жрецы совершали ежедневные жертвоприношения. Они отводили жертву по крутой лестнице на вершину пирамиды, где четверо хватали его за руки и за ноги и укладывали на спину на огромном каменном алтаре. Один из грозных жрецов, забрызганный кровью, поднимал над своей головой нож из обсидиана и вонзал его во вздымающуюся грудь жертвы, удерживаемой перед ним на алтаре. Быстро и вместе с тем деликатно он вспарывал грудную клетку, и его ищущие пальцы проникали между ребер в поисках сердца жертвы. Священник вынимал все еще пульсирующее сердце и бросал его на охваченную пламенем жаровню — подношение богу войны Уицилопочтли. Жертвоприношение могло быть совершено не более чем за двадцать секунд, тогда как сердце могло продолжать биться еще минут пять.

Для ацтеков-торговцев пик религиозного года жертвоприношений приходился в середине зимы на праздник Panquetzaliztli, — поднятия флагов, когда они могли показать свои успехи и богатство, выступив спонсором одного из человеческих жертвоприношений. В отличие от солдат, которые лично захватывали бойцов противника, торговцы должны были покупать жертвы по цене до сорока тканых плащей. После покупки жертвы торговец должен был кормить, одевать и заботиться о нем на протяжении нескольких месяцев, пока того готовили к грандиозному спектаклю. Чтобы стать спонсором жертвы, торговец должен был устроить четыре роскошных банкета и празднества для других торговцев и военачальников. Каждый банкет требовал новых костюмов, драгоценностей и регалий для торговца и его жертвы. После приобретения товаров, особенно для банкетов, торговец должен был предложить их в качестве подарков гостям в знак признательности за их участие в празднестве. Только после всех обязательных церемоний, банкетов и раздачи дорогих подарков торговец наконец сопровождал свою жертву по длинной лестнице на алтарь, где священники вырезали ему сердце. После жертвоприношения торговец забирал изуродованное тело домой, где женщины мыли его и готовили из него еду с кукурузой и солью, но без обычных острых приправ. Торговец угощал ею на еще одном ритуальном обеде. Каждый мог попробовать плоть, кроме самого торговца, для которого принесенный в жертву был кем-то вроде сына.

Под руководством высшего жреца, называемого тленамач, или дающий огонь, ацтеки устраивали серию жертвоприношений на протяжении года. Готовясь к этим ритуалам, жрецы протыкали различные части своего тела, включая язык и гениталии, таким образом принося свою кровь в дар богам. У набожного жреца всегда были маленькие открытые раны на висках, из которых кровь сочилась по щекам. Длинные волосы, перепачканные кровью, придавали им пугающий вид и отталкивающий запах, что выделяло их среди других ацтеков.

Каждый бог и каждое мемориальное место в сложном календаре ацтеков требовали своего особого вида жертвы. Ранней весной, например, люди постились для дождя и приносили в жертву богам Тлалоке и Чальчиуитликуэ национальное блюдо tamale (мясо с красным перцем) и маленьких детей. Позже весной они совершали другие «дождевые» церемонии в честь божества плодородия, Шипе-Тотек в форме гладиаторских жертвоприношений. Жрецы привязывали жертву к камню и вооружали его палкой, утыканной перьями вместо ножей. С этим ритуальным оружием он должен был сражаться с противниками, у которых настоящее оружие имело острые лезвия. Гладиаторы старались порезать жертву лишь слегка, чтобы можно было нанести порезы многократно и таким образом заставить его истекать кровью как можно дольше, чтобы продлить спектакль жертвоприношения. Тех, кто не соглашался сыграть роль ритуального гладиатора, жрецы связывали веревками и предавали богу огня живыми, поджаривая на костре.

В последующих церемониях ритуального года жрецы сдирали кожу с мужчин и мучили детей до смерти, чтобы их слезы заставили богов послать на землю больше дождя. Предполагалось, что боги особо любили детей с торчащими волосами; жрецы отбирали у матерей таких детей сразу после рождения и содержали их в специальных детских домах до времени ритуального жертвоприношения. На протяжении года особые жертвы персонифицировали богов. Представлявший бога Тескатлипоке должен был быть красивым молодым человеком без недостатков. Год он жил, как бог, участвуя в ритуалах, песнопениях, танцах и играя на своей флейте по всему городу. Люди осыпали его подарками и цветами. У него было четыре очаровательных жены, но в конце года он должен был оставить их и вскарабкаться на пирамиду, где вырезали его сердце, а голову отсекали.

Наиболее драматической была жертва во время танца, когда жрецы хватали человека, изображающего Шипе-Тотек, и быстро сдирали с него кожу. В женском варианте этой же церемонии в жертву приносилась женщина, и ее кожу надевали на жреца богини Тоси.

Хотя жертвоприношения, спонсорами которых выступали торговцы, заканчивались специальным банкетом, большинство принесенных в жертву использовались в коммерческих целях. После жертвоприношения жрецы скатывали тело, лишенное сердца, вниз по ступеням, по которым жертва поднималась лишь несколько минут назад. Внизу пирамиды служители отрезали голову и клали ее на полку трофеев, где медленно гнили головы предыдущих жертв. Они разделывали труп и отправляли отборные части мяса на городской рынок, где они обменивались на шоколад.

Ацтеки использовали вместо денег шоколад, а вернее, бобы какао, называемые обычно бобами. За бобы какао можно было купить фрукты и такие овощи, как кукуруза, помидоры, чили, кабачки и арахис; драгоценности из золота, серебра, нефрита и бирюзы; такие товары, как сандалии, одежда, головные уборы с перьями, доспехи с хлопковой подкладкой, оружие, посуду и корзины; еду — рыбу, оленину, уток; и даже особые товары, такие, как алкоголь и рабы.

Рынки у ацтеков обычно располагались поблизости от главных правительственных зданий, чтобы обмен товарами происходил под строгим контролем правительственных чиновников. Они занимали большую площадь, но правительство запрещало куплю и продажу за пределами официально разрешенной торговой зоны. Правительственные чиновники регулировали цены и продажи и всегда были готовы наказать или даже казнить любого, кто нарушал закон рынка. Правительство также оказывало покровительство наследственной касте торговцев, приезжавших издалека, которая имела свой собственный статус в государстве и своего собственного бога Йакатекутли. В дополнение к ним ацтеки посылали сборщиков дани во все уголки империи, чтобы доставлять товары для центральной администрации.

Империя существовала главным образом за счет дани, и рынки функционировали как придатки политической структуры, а многие различные стандартные товары служили в качестве «псевдоденег». Сохранилось несколько списков дани, в которых указано количество требуемых от различных провинций кукурузы, амаранта, бобов, хлопковой ткани, ножей из обсидиана, медных колокольчиков, нефрита, золота, сандалий, щитов, головных уборов с перьями, какао, раковин, перьев и других товаров, нужных для хозяйства, и украшений. Большая часть товаров, образующихся в империи, представляла собой дань периферийных районов империи столице. В этом отношении империя ацтеков была буквально такой же, как другие империи до распространения денег. Древние Египет, Перу, Персия и Китай функционировали как системы, базирующиеся, скорее, на дани, нежели на рынке.

В рамках этой системы местные рынки играли мизерную роль в распределении товаров, но какао исполняло главную роль в этой ограниченной области. Из всех видов денег ацтеков какао оказалось наиболее общедоступным и легким для пользования. Дерево какао дает огромное количество зелено-желтых стручков, напоминающих мускусную дыню. После созревания плод содержит белую мякоть, которая достаточно вкусна, но ничем не напоминает шоколад. После высушивания и поджаривания бобы выдерживают несколько месяцев, прежде чем их смолотят и превратят в шоколад.

Какао росло главным образом в южной Мексике, где сейчас расположены Оахака, Чиапас, Табаско и Веракрус, а также в некоторых районах Центральной Америки. Отсюда какао продавалось и отсылалось в качестве дани во все концы империи ацтеков, в частности в столицу Теночтитлан, где сегодня раскинулся современный город Мехико. Какао стало настолько важным средством обмена, что произвело на свет свою собственную индустрию подделок. Преступники брали оболочку боба какао, опорожняли ее и наполняли грязью. Затем они запечатывали оболочку и смешивали поддельные бобы с настоящими.

Деньги в виде продуктов, — таких как какао, — использовались в системе, основанной больше на бартере, чем на продажах. Ацтек обменивал игуану на охапку поленьев или корзину кукурузы на связку чили. Если товары были не равны по стоимости, торговцы использовали какао для доплаты. Бобы какао служили мерилом стоимости и уравнивания обмена, но никогда не были единственным средством обмена. Например, торговец, желавший обменять кактус стоимостью в пять бобов какао на початок кукурузы стоимостью в шесть бобов, отдавал свой кактус и добавлял один боб какао, чтобы уравнять сделку.

При больших продажах торговцы рассчитывали стоимость в мешках, содержащих примерно по 24 000 бобов, но такие количества были слишком обременительны для ежедневных сделок. Как во многих примитивных системах, где коммерция сфокусирована на определенных важных товарах, ацтеки использовали больше одного товара для стандартизации обмена. В дополнение к бобам какао они использовали хлопковые плащи, чья стоимость колебалась от 60 до 300 бобов какао. Плащи служили для таких крупных покупок, как приобретение рабов или людей для жертвоприношения, для чего мешки с какао бобами были слишком громоздки. Другие стандартизированные товары для обмена включали бусы, раковины и медные колокольчики, торговля которыми достигала на севере нынешнего штата Аризона.

Деньги-товары имели большое преимущество будучи и предметом потребления, и средством обмена. Ацтеки могли легко смолоть свои деньги — какао в шоколадную пасту, взбить ее в сосуде с водой и получить великолепный напиток, который они очень ценили. В отличие от бумажных денег и мелких монет, которые могут легко потерять свою ценность, деньги-товары содержат свою стоимость в себе и всегда могут быть употреблены независимо от положения на рынке.

Шоколад, как все другие типы денег, не имел свойственной ему ценности за пределами данной культуры. Для того чтобы он обрел ценность, люди должны были захотеть его и знать, как его использовать. Любовь к шоколаду как продукту питания и средству обмена среди мексиканцев не соответствовала ценностям первых европейских пиратов, которые захватили корабль, груженный какао бобами: они приняли бобы за кроличий помет и выбросили весь груз в море.

Империя ацтеков иллюстрирует, насколько сложными могут стать экономические и политические отношения даже в отсутствие денег. Их система распределения простиралась по всей империи, а первичная система торговли проникла во все уголки империи со своими примитивными деньгами или деньгами-товарами. Через использование определенных товаров они близко подошли к созданию современной монетарной системы, но так и не переступили эту черту.

Во всем мире товары от соли до табака, от поленьев до вяленой рыбы, от риса до одежды использовались в качестве денег на различных этапах истории. Аборигены в некоторых районах Индии использовали миндаль, гватемальцы — кукурузу, древние вавилонцы и ассирийцы — ячмень. Жители Никобарских островов — кокосовые орехи, монголы ценили блоки чая. Люди на Филиппинах, в Японии, Бирме и других странах Юго-Восточной Азии употребляли в качестве традиционных денег меры риса.

Норвежцы пользовались в качестве денег маслом, а в древние времена деньгами для них служила сушеная треска, которую можно было легко превратить в другой товар или монеты, торгуя с ганзейскими купцами, живущими в Бергене. Те, в свою очередь, продавали рыбу в Южной Европе, где на нее был большой спрос по пятницам, во время поста, а также в другие времена, когда католическая церковь запрещала есть мясо.

В Китае, в Северной Африке и Средиземноморье люди превратили в деньги соль. С большим риском в самых знойных местах земли племена центральной Сахары добывали огромные бруски соли в три фута длиной и в несколько дюймов толщиной. Сахара содержит один из самых чистых видов соли в мире, и караван, перевозящий соль, вполне можно было принять за транспортировку плит белого мрамора, привязанных по бокам верблюдов. Благодаря своей чистоте соль может быть легко разрезана на несколько стандартизированных размеров. Торговцы обычно заворачивали соль небольшими кусками в предохраняющий тростник, чтобы избежать их раскалывания, с одной стороны, и чтобы не позволить людям соскребывать соль с куска между сделками, — с другой.

Современное английское слово salary (зарплата) и итальянское, испанское и португальское слово salario происходят от латинского слова sal, означающее «соль» или, если быть более точным, от salrius, означающее «из соли». Предполагается, что римским солдатам платили солью или деньгами для покупки соли, чтобы придать вкус их весьма пресной еде.

Пастушьи племена часто использовали живых животных в виде денег, в которых рассчитывалась стоимость всего остального. Сибирские народы использовали для этого оленей, жители Борнео — быков, древние народы Малой Азии и Сирии измеряли стоимость овцами, а греки времен Гомера — рогатым скотом. Скотоводы определяли стоимость и платили за все — от рабов и жен до штрафов за измену и убийство — коровами.

Скот играл одинаково важную роль в экономике многих древних европейских народов от Ирландии до Греции и на всем индийском субконтиненте. Роль скота сохраняется в нынешние времена в Восточной и Южной Африке среди таких племен, как масаи, самбуру, динка, нуэр.

Традиционная важность скота косвенно сохранилась в некоторых современных европейских языках. Слово pecuniary, означающее «денежный», происходит от латинского pecuniarius, означающее «богатство скотом». Первая римская монета — асc — представляла собой стоимость, эквивалентную одной сотой коровы. Соответствующие английские слова включают pecunious, устарелый термин, означающий «богатый», и более употребляемое impecunious, значащее «бедный».

Важность «бычьего» идиома в европейской культуре иллюстрируется словом cattle (крупный рогатый скот), которое произошло из тех же латинских корней, которые дали capital — капитал — еще одно широкое понятие термина деньги. Chattel — любой объект личной движимой собственности, такой, как раб — происходит от тех же корней. Таким образом, название двух наиболее важных экономических систем в европейской истории — капитализм и феодализм — могут быть прослежены назад к системам, основанным на скоте.

Даже сами человеческие существа служили мерой денег. В древней Ирландии девушки-рабыни были принятой общей мерой стоимости, по которой определялась цена таких товаров, как коровы, лодки и дома. Викинги и купцы продавали молодых женщин работорговцам в Средиземноморье, где они высоко ценились из-за своих рыжих и светлых волос. Ирландские мужчины, наоборот, оценивались гораздо ниже.

В районах экваториальной Африки рабы-мужчины ценились намного выше, чем женщины и дети, чья цена составляла лишь частичку стоимости мужчины. Из всех форм денег рабы оказались наименее надежной из-за высокого уровня смертности и их предрасположенности к побегу.

Использование денег-товаров никогда не исчезало, оно всегда возобновлялось, когда нарушалось нормальное течение коммерции и экономической жизни. Сигареты, шоколад и жевательная резинка заполнили монетарные дыры по всей Европе в конце Второй мировой войны. Со времен империи ацтеков шоколад не имел такой покупательной силы, какую он приобрел, когда американские солдаты появились в Европе.

Во время тиранического правления Николае Чаушеску в Румынии в стране было достаточно бумажных денег и алюминиевых монет, но деньги сами по себе не имели никакой ценности, потому что диктатор и его жена экспортировали практически все, что производилось в стране. Они установили продовольственный рацион менее двух тысяч калорий в день для всех граждан, а температура в их домах и офисах не должна была превышать 55 градусов по Фаренгейту (11 °C). При таком строгом режиме сигареты, особенно «Кент», функционировали как реальные деньги. Все что угодно можно было купить за сигареты — еду, электронику, секс или алкоголь. Ящики сигарет имели то преимущество, что их легко можно было разделить на блоки по десять пачек, которые, в свою очередь, превращались в двадцать сигарет.

Товары широкого потребления, такие как табак и шоколад, служат адекватным средством обмена, но они не могут выполнять все функции денег. К примеру, они представляют собой малую ценность при хранении в запас. Любой, кто обзавелся мешками зерна или кипами табака с целью накопления богатства, вскоре обнаружит, что зерно испортилось или поедено насекомыми или крысами, а табак постепенно теряет свой аромат, и кипа начинает рассыпаться. Для того чтобы сохранить свое богатство для использования в будущем, людям нужны были более прочные вещи — такие, как одежда, меха, перья, китовые зубы, клыки кабана или раковины. Эти товары существуют дольше еды, но все же постепенно и они изнашиваются и теряют свою ценность. Пищевые продукты пригодны для адекватного обмена товарами, но они не годятся для долгого хранения.

Шкуры животных и меха оказались чрезвычайно полезными в Российской Сибири и Северной Америке, но имели малую практическую пользу на более теплых рынках Карибского бассейна, Африки, Южной Америки и Южной Азии. Канадцы использовали толстые, роскошные шкуры бобров, которые производились в этой стране и были столь популярны у европейских шляпников и портных. Дальше на юг, в британских колониях, поселенцы использовали шкуры североамериканского оленя, которые приобрели в торговле важное значение. Каждая шкура была известна как back (самец), слово, которое сохранилось до сих пор в разговорной речи для обозначения доллара.

На протяжении истории товары и ценные вещи порой создавали экономические системы, которые приблизительно напоминали монетарную систему, но такие системы были неизменно ограничены в масштабе и полезности. Примитивные деньги наилучшим образом работают в племенных общинах или на строго регулируемом рынке. На одном краю политического и экономического спектра — такие империи, как у инков Перу, которые организовали свое государство без использования каких-либо рынков и денег. На другом — столица ацтеков, Теночтитлан, — построила племенное государство, допуская ограниченное использование денег и зачатки рыночной системы, контролируемой военными правителями.

Китовые зубы служили предметами большой ценности на Фиджи и на некоторых окружающих островах, где они все еще играют важную роль в официальной жизни и иерархической системе. Китовые зубы, однако, не стали эффективными в торговле с другими людьми, которые просто не проявляли к ним никакого интереса. Точно так же собачьи зубы ценились как средство обмена на островах Адмиралтейства, а у посторонних лиц зачастую они вызывали отвращение и не принимались в качестве платы.

Желание заполучить редкие и ценные предметы часто заставляло предприимчивых людей совершать рискованные путешествия высоко в горы, глубоко в джунгли и далеко в море. Эти предметы становились ценными как подарки, особенно в такие важные моменты в жизни, как рождение, половая зрелость, свадьба или смерть. Они также приобретали важное значение в виде подарков между друзьями или как часть сделки по заключению и разрыву союзов между отдельными жителями деревни или группами людей.

Такие прочные товары, как раковины, камни и зубы, не теряют ценность при долгом хранении, но поскольку они встречаются в природе, и их размер, текстура, цвет и качество варьируются, это не позволяет им быть полностью взаимозаменяемыми. Один зуб кита не будет точно равным по своей стоимости другому, и поэтому трудно использовать зубы для взаиморасчетов в коммерческой системе. Некоторые предметы, например, раковины, имеющиеся в изобилии в прибрежных районах, слишком доступны, чтобы служить деньгами, но в горной местности они могут быть слишком редкими, чтобы выполнять роль денег.

Даже раковины каури, которые были необычайно популярны почти по всей Африке и в других районах, граничащих с Индийским океаном, не представляли ценности для большинства людей в мире. Поэтому они всегда имели ограниченное хождение в определенных районах. С такими предметами, как раковины, однако, племена подошли очень близко к развитию экономик с реальными деньгами. Раковины перестали быть лишь декоративным аспектом культуры и превратились в средство накопления и сохранения благосостояния, а также в механизм торговли.

Деньги никогда не существовали в культурном или социальном вакууме. Это не безжизненный объект, а социальный институт. Для того чтобы полностью заменить деньги, материал не может быть просто предметом — ему требуется особая социальная и культурная система. Как только система устанавливается, многие различные предметы могут служить деньгами. Часто это их использование возникает, скорее, изнутри политической сферы и сферы социальной жизни, нежели из сферы экономики и просто существования. Такие предметы могут быть использованы, чтобы купить титулы, отметить смерть, провести переговоры о свадьбе, затребовать право использовать магические заклинания или обрести мощные ритуальные песни. Гораздо реже они использовались при обмене земли, скота или других основных товаров, но даже такие обмены часто являлись составляющей частью больших политических или свадебных переговоров, а не просто коммерческой деятельностью.

Вслед за едой люди, похоже, ценили металл, как один из наиболее популярных товаров при обмене. Из всех материалов, которые могут быть использованы для изготовления денег, металл имеет наибольшее практическое применение и сохраняет свою ценность гораздо дольше, чем что бы то ни было еще. Благодаря своему «долгожительству» он долго сохраняет свою стоимость. Поскольку его можно превратить в маленькие или большие кусочки, он служит хорошим средством обмена. Он не настолько объемен, как используемые гондурасцами чурбаны, не настолько тяжел, как мешки кукурузы у гватемальцев. В отличие от продуктов питания, которые исчезают при пользовании ими, металл может быть превращен во что-то полезное в любое время и все же сохраняет свою стоимость. Сегодня это могут быть ювелирные украшения или наконечник копья, а завтра он вновь превращается в деньги.

От Скандинавии до Экваториальной Африки люди использовали в качестве денег определенные стандартизированные предметы, сделанные из металла. Суданцы превращали железо в мотыги. Китайцы использовали мотыгу из бронзы, немножко другой формы, и миниатюрные ножи из того же материала. Древние египтяне пользовались медью, в то время как жители южной Европы предпочитали бронзу. В Бирме это был свинец, а на Малайском полуострове — олово, которое здесь было в изобилии.

В Западной Африке использовали медные кольца, известные под названием manillas, как специальную форму денег. В Либерии и других частях Западной Африки употреблялись длинные полоски железа, расплющенные с обоих концов, которые назывались киси пени по имени племени киси, которое их изготавливало. Племена Конго пользовались медными прутьями, а в Восточной Африке многие племена производили металлические предметы своеобразной формы для использования только в своем собственном обществе. Форма их металлических денег была такой же формой опознания, как и их язык.

По мере развития технологии усложнялся образ требуемого предмета, а с открытием различных металлов дело резко продвинулось вперед. Из всех металлов больше всего повсеместно ценилось золото. У золота, кроме его применения в качестве декоративных украшений и в некоторых современных технологиях, было сравнительно мало сфер практического использования; и все же золото притягивало к себе людей по всему миру. Даже несмотря на ограниченность его применения, опыт показывает, что люди везде тянулись к золоту, хотели трогать его, носить, играть с ним и владеть им. В отличие от меди, которая становится зеленой, от железа, которое ржавеет, и серебра, которое тускнеет, чистое золото остается чистым и не меняется.

Люди по всему миру тесно связывали золото и серебро с магией и божественностью. Иногда список божественных материалов включал другие ценные товары — такие, как шелковая одежда в Индии, одежда из шерсти викуньи в древнем Перу, оливковое масло в Иудее, животное масло на Тибете, но люди почти везде считали золото и серебро священными материалами. В большинстве культур боги расценивали приношение драгоценных металлов выше, чем приношение цветов, еды, животных и даже человеческих жизней.

Племя Майя, Юкатан, жертвовало своим богам золото, серебро и нефрит в святых местах — глубоких бассейнах, образованных на полуостровах из известняка. В одной из высокогорных общин Колумбии до появления здесь европейцев индейцы чибча устраивали ежегодный ритуал, во время которого они покрывали своего вождя золотой пылью. Когда он нырял в священное озеро, вода смывала золото, и оно становилось подарком богам. Вождь был известен испанцам как Эльдорадо (Золотой), и его богатство стало предметом самых грандиозных поисков в мировой истории.

Золото, в частности, рассматривалось как божественный материал. Люди по всему свету отмечали схожесть его цвета с солнцем, совпадение, которому они придавали глубокий смысл. Древние египтяне верили, что золото было посвящено богу солнца Ра, и они хоронили его в огромных количествах вместе с телами своих священных фараонов. Для инков Южной Америки золото и серебро представляли собой пот солнца и луны, и инки покрывали стены своих храмов этими драгоценными металлами. Даже после завоевания, когда испанцы забрали индейское золото и серебро, аборигены украшали свои новые христианские храмы фольгой, имитируя священные металлы, и вместо золотой пыли подбрасывали в воздух покрашенные под золото и серебро конфетти. Древние жители Индии считали золото священным семенем Агни, бога огня, поэтому они жертвовали золото на всех ритуалах, которые проводили жрецы Агни.

Еще в конце III тысячелетия до н. э. жители Месопотамии начали использовать слитки ценных металлов в обмен на товары. Глиняные дощечки Месопотамии с текстом, выполненным клинописью в 2500 г. до н. э., упоминают использование серебра как формы платежа. Люди называли эти единообразные по весу слитки золота и серебра — minas, shekels, talents. Целые склады оливкового масла, пива или пшеницы могли быть сокращены до легко транспортируемых слитков золота или серебра. Эта система оказалась эффективной для торговцев, привыкших иметь дело с полностью загруженными кораблями или целым складом товаров, но золото оставалось слишком недоступным и дорогим для простого человека, желающего продать корзину пшеницы или купить бурдюк вина. Такие люди не имели доступа к этой системе золотых и серебряных слитков.

Как только технология и социальная организация достигли уровня, когда стандартизированное количество золота и серебра начали использовать для обмена, появление мелких монет стало лишь вопросом времени. Технологический и культурный отход от примитивных монет явил собой первую денежную революцию, и это, согласно совершенным нумизматическим исследованиям, свершилось только однажды. Это произошло в Западной Азии, там, где сейчас находится Турция, и оттуда распространилось по всему миру, превратившись в глобальную монетарную систему, предшественницу системы, в которой мы живем и работаем сегодня.

Деньги сами по себе не встречаются в природе, и никакой их версии или аналога не существует среди членов животного мира. Деньги, как язык, присущи исключительно человеку. Деньги установили новый способ мышления и поступков, что мгновенно изменило мир. Только теперь, спустя почти три тысячи лет, полная власть денег становится неоспоримой в человеческих делах, поскольку она вытесняет или доминирует над многими традиционными социальными узами, основанными на семье, племени, обществе и нации.

2. ПЯТЫЙ ЭЛЕМЕНТ

Самое старое слово, зафиксированное в европейской литературе, — это древнее греческое слово, обозначающее «гнев», в самом начале «Илиады» Гомера. Его первая строчка переводится на английский обычно как «Пой, о Муза, о гневе великого Ахилла», но оригинальный текст начинается со слова, означающего «ярость», «возмущение», «раздражение», и эта эмоция становится доминирующей в оценке Гомером Троянской войны, десятилетнего конфликта, во время которого мужчины становились жертвами, убивали, истязали, насиловали, калечили и обращали один другого в рабство. Эти управляемые гневом люди жили в героическом веке, как называют его сегодняшние ученые, веке Гомера, на границах древних империй того времени. Их мир покрыт историческим мраком, если бы не две греческие эпические поэмы — «Илиада» и «Одиссея» Гомера, — которые стали первыми летописными свидетельствами, рассказывающими о важных событиях в его развитии. Греки выглядят для нас в творении Гомера людьми поля битвы, а не людьми коммерции. Герои ведут военную жизнь, нападая на своих соседей и защищая честь своих семей. Гомер описывает в ярких красках оружие своих героев, доспехи, которые они носили, рисунки щитов, всю утварь, которой они пользовались в войне. Он описал красоту их кораблей, но в то же время мрачно поведал, в каком месте стрела вошла в голову воина, где она застряла, и как долго мать и жена погибшего воина плакали на его похоронах.

Деньги не упоминаются в эпических поэмах Гомера, как будто их не было в жизни его героев. По словам Вольтера, «Агамемнон, должно быть, имел сокровища, но определенно не деньги». Коммерция не появляется в поэзии Гомера, в которой люди стремятся к почету, но не к богатству; они навязывали свою волю по отношению к другим любой ценой. Они не ведут переговоров, не идут на компромиссы и не спорят о ценности товаров. Победители, они требовали отдать им эти товары в качестве дани во время военных кампаний; они не снисходили до того, чтобы торговаться с владельцами лавок.

Укрепленные дворцы, как у царя Микен Агамемнона и правителя Трои Приама, формировали центр общественной жизни в гомеровский век, и рынки не фигурировали как важные места. Каждый город старался производить как можно больше своих собственных товаров, чтобы можно было минимально торговать с другими городами. В свободное время герои Гомера охотились, праздновали и играли в ритуальные военные игры.

Гомер не дает даже намека на мысль или размышления о самих себе у своих героев. Их идеи и импульсы происходили или от глубоко укоренившегося желания увеличить свою славу, или же от вдохновения, которое им шепнули на ухо боги. Герои Гомера были людьми страсти в отличие от людей выдержки, которыми так восхищались в классической Греции. Фраза gnothi seauton (познай себя), которая позже стала лозунгом у классических греков золотого века Афин, была практически бессмысленной для Ахилла, Одиссея, Париса, Гектора, Агамемнона, Приама и других героев Гомера, которые были людьми действия, а не рефлексии.

Можно ли вообразить себе Одиссея, вернувшегося после десяти лет скитаний, открывшего гончарную мастерскую, основавшего ферму или винный магазинчик? Как другие герои Гомера, Одиссей гарцевал вместе с богами, сражался со зловещими монстрами, много пил, соблазнял женщин и жил среди других героев в вечной игре защиты и увеличения славы. Коммерция мало что значила для Одиссея и его товарищей, потому что они жили в мире, который еще не знал денег.

Несмотря на их незнание, родились деньги очень близко к стенам Трои. Здесь, в малоизвестном царстве Лидия, люди впервые изготовили монеты, здесь началась первая великая революция. Ей было суждено оказать куда большее влияние на наш мир, чем всем героям Древней Греции.

На протяжении тысячелетия одно за другим на побережье Ионического моря и прилегающих островах возникали, расцветали и исчезали государства. Каждое из них оставляло что-то, что его соседи и наследники приспосабливали для своей собственной культуры. Из всех великих цивилизаций, что расцветали и исчезали в древней Анатолии, Лидия не относится к самым известным. Лидийцы говорили на европейском языке и жили в Анатолии примерно после 2000 г. до н. э. Они образовали маленькое государство под эгидой династии Мермнад, начавшейся в VII в. до н. э., но на пике своего расцвета Лидия была чуть больше, чем разросшийся город-государство, образовавшийся из Сардиса (Сард). Правители Лидии не были воспеты в мифах или песнях как великие воины, завоеватели, строители или даже любовники.

Имена династий и правителей известны нам благодаря табличкам хеттов и книгам греческого историка Геродота, и только одно имя из древней Лидии сегодня общеизвестно — Крёз. «Богат как Крёз» — общепринятое выражение в современном английском, турецком и других языках мира.

Крёз взошел на лидийский трон в 560 г. до н. э. и стал управлять царством, которое уже было богатым. Его предшественники создали прочный экономический базис для благосостояния государства, производя одни из лучших парфюмерных и косметических товаров древнего мира. И все же одни эти товары не могли поднять Крёза на уровень богатства, который приписывают ему мифы. Этим он обязан одному изобретению своих предшественников — монетам, новой революционной форме денег.

Нечто, похожее на деньги, и нечто, напоминающее рынки, можно обнаружить в Месопотамии, Китае, Египте и других частях света, но они на самом деле не использовали монеты до возвышения Лидии и последующей чеканки первых монет, между 640 и 630 гг. до н. э. Гений правителей Лидии можно увидеть в их признании необходимости изготовить маленькие и легко транспортируемые слитки, стоящие не больше, чем труд за несколько дней или маленькая часть сельскохозяйственного урожая. Делая эти маленькие слитки стандартизированного размера и веса и штампуя на них эмблему, подтверждающую их ценность даже неграмотным, цари Лидии наглядно расширили возможности коммерческого предпринимательства.

Лидийцы делали первые монеты из сплава золота и серебра. Они были овальными, толще современных монет в несколько раз и размером в ширину большого пальца взрослого человека. Чтобы обеспечить их достоверность, царь должен был каждую из них штамповать эмблемой головы льва. Это одновременно расплющивало комочки, что положило начало превращению овального слитка в плоскую и круглую монету. Изготавливая самородки одинакового веса и приблизительно одинакового размера, царь исключил один из этапов коммерции, занимающих много времени: необходимость взвешивать золото при каждой сделке. Теперь торговцы могли определить стоимость со слов или просто пересчитав количество монет. Такая стандартизация в большой степени сократила возможность обмана в количестве и качестве золота и серебра при обмене. Не нужно было быть экспертом в обращении с весами или в определении чистоты металла, чтобы купить корзину пшеницы, пару сандалий или амфору оливкового масла. Использование монет, которые были взвешены и проштампованы в государственном монетном дворе, позволило проводить сделки быстрее и более честно, участвовать в коммерции, даже не имея весов. Коммерция с монетами открыла новые горизонты для новых слоев населения.

Богатство Крёза и его предшественников выросло не из завоеваний, а из торговли. Во время своего правления (560–546 гг. до н. э.) Крёз создал новые монеты из чистого золота и серебра в отличие от предыдущего сплава. Используя появившиеся новые монеты как стандартное средство обмена, лидийские купцы торговали предметами повседневной необходимости — зерном, маслом, пивом, вином, кожей, посудой и деревом, а также такими ценными товарами, как парфюмерия, косметика, драгоценные украшения, музыкальные инструменты, глазурная керамика, бронзовые статуэтки, шерсть ангорской козы, мрамор и слоновая кость.

Разнообразие и изобилие коммерческих товаров вскоре привело к еще одному новшеству — розничному рынку. Правители Сардиса ввели новую систему, по которой каждый, даже посторонний, если у него есть что-то на продажу, мог прийти на центральный рынок, вместо того, чтобы разыскивать дом, где кто-то мог купить его масло или драгоценности. Бесчисленные лавки выстроились на рынке, и каждый торговец специализировался на определенном товаре. Один продавал мясо, другой — зерно. Один продавал драгоценности, другой — одежду. Один — музыкальные инструменты, другой — горшки. Эта рыночная система началась в конце VII в. до н. э., но ее наследие можно ясно разглядеть позже в Греции, на средневековых рыночных площадях северной Европы и в пригородных торговых центрах современных Соединенных Штатов.

Торговля стала для лидийцев настолько важной, что Геродот назвал их нацией kapeloi, что означает «торговец» или «продавец», но с несколько отрицательным скрытым смыслом — «мелкий торгаш». Геродот увидел, что лидийцы стали нацией торгашей. Они превратили обычную торговлю и бартер в коммерцию.

Коммерческая революция в городе Сардис вызвала изменения, широко распространившиеся во всем обществе Лидии. Геродот с большим изумлением сообщал о лидийском обычае, позволяющем женщинам выбирать себе мужей. Благодаря накопленным монетам, женщины стали свободнее собирать собственное приданое и тем самым получили большую свободу в выборе мужа.

Новые услуги быстро внедрились на рынке. Не успели открыться первые лавки, как некий предприимчивый делец предложил людям, занятым коммерцией, дом, специализирующийся на сексуальных услугах. Первые известные бордели были построены в древнем Сардисе. Чтобы собрать себе приданое, многие незамужние женщины Сардиса, возможно, работали в борделях достаточно долго, чтобы накопить деньги, необходимые для такого брака, который они желали.

Вскоре появились азартные игры, и лидийцы записали на свой счет изобретение не только монет, но и игральных костей. Археологические раскопки четко показали, что азартные игры, в том числе игра в бабки, процветали в районе вокруг рынка.

Коммерция создала сказочные богатства Крёзу, но он и знатные семьи проматывали свои состояния. У них развился неуемный аппетит к предметам роскоши, и они оказались втянутыми в игру все большего потребительства. Каждая семья, например, пыталась воздвигнуть надгробие больше, чем у соседних семей. Они украшали памятники орнаментами из слоновой кости и мрамора, устраивали тщательно продуманные похороны, погребая своих умерших родственников с золотыми лентами на голове, с браслетами и кольцами. Вместо того, чтобы приумножать свое богатство, они разрушали то, что было накоплено их предками. Элита Сардиса пускала свое новое богатство на потребление вместо того, чтобы вкладывать его в производство.

В конце концов Крёз слил свое богатство в два бездонных колодца потребления, так распространенных среди правителей: здания и солдаты. Он завоевывал и строил. Крёз использовал свое несметное богатство для завоевания почти всех греческих городов Малой Азии, включая великолепный Эфес, который он потом перестроил в еще более величественном стиле. Хотя он был лидийцем, а не греком, Крёз испытывал большую любовь к культуре Греции, включая ее язык и религию. Будучи поклонником Греции, он правил греческими городами легко.

В знаменитом эпизоде греческой истории Крёз спросил греческого оракула, какие у него шансы в войне против Персии. Оракул ответил, что если он атакует могущественную Персию, великая империя падет. Крёз воспринял предсказание как благоприятное и атаковал персов. В кровавой бойне 547–546 гг. до н. э. империей, которая пала, была торговая империя лидийцев. Кир легко разбил наемную армию Крёза и двинулся маршем на лидийскую столицу Сардис.

Пока персидская армия грабила и жгла богатства Сардиса, Кир насмехался над Крёзом, хвастаясь тем, что делали его солдаты с городом и богатством великого Крёза.

Крёз ответил Киру: «Это больше не мое. Сейчас мне ничто не принадлежит. Это ваш город, они разрушают и крадут ваше богатство».

С завоеванием Лидии Киром закончилось правление Крёза, умерла его династия Мермнад, и царство Лидия исчезло со страниц истории. Хотя великое государство Лидия и его правители больше никогда не возродились, влияние этого маленького и относительно неизвестного царства осталось большим непропорционально его географическому размеру и сравнительно малой роли в древней истории. Все соседние народы быстро переняли лидийскую практику производства монет, и коммерческая революция распространилась по всему миру Средиземноморья, в частности в ближайшем соседнем с Лидией государством — Греции.

Хотя огромные армии Персии завоевали Лидию и многие греческие государства, сильно централизованная персидская система не могла эффективно конкурировать с революционной, новой торговой системой рынков, основанной на использовании денег. С течением времени эти новые рынки, базирующиеся на деньгах, распространились по всему Средиземноморью и продолжали соперничать с правителями традиционно племенных государств.

Борьба между рыночными городами Греции и империей Персии представляла собой схватку между старой и новой системами накопления богатства, между рыночной системой, основанной на демократических принципах, и племенной системой, базирующейся на тоталитарной власти. Это была борьба, которая постоянно повторялась в истории вплоть до сегодняшнего дня.

Обогатившиеся благодаря своим новым рынкам, греки заменили консервативных персов в роли крупных торговцев восточного Средиземноморья. Монетарная революция, инициированная царями Лидии, покончила с греческими героическими традициями и положила начало эволюции Греции, как государства, ориентированного на торговлю. С распространением монет и ионического алфавита на греческих островах и близком к ним материке возникла новая цивилизация.

Использование монет дало большой толчок коммерции, придав ей стабильность, которой прежде не хватало. Монеты буквально стали основой для свободного обмена и оценки других товаров и услуг. Монеты обеспечили древних торговцев, фермеров и покупателей средством обмена, которое было легко хранить и транспортировать. Легкость в использовании, стандартизация стоимости и надежность (сохранность семейного благосостояния) привлекали все больше людей к этому новому товару.

Классические афиняне ликовали, открыв богатые залежи серебра в Лауриуме, около двадцати шести миль к югу от Афин. Шахты добывали серебро с VI по II в. до н. э. В среднем они были от 75 до 150 футов глубиной, но некоторые достигали глубины почти в 400 футов.

Уникальность греческой культуры, в отличие от персидской и египетской, состояла в том, что она не была основана на твердой власти государства, поддерживаемой огромной армией. Греки не смогли даже объединиться в одно государство; они оставались разъединенными на множество государств, каждое из которых находилось на различной стадии экономического и культурного процветания. Власть и мощь Греции никогда не зависели от армии. Только после того, как классическая греческая цивилизация достигла наивысшего расцвета, территория объединилась под одним лидером и одной армией, когда царь Филипп из соседней Македонии завоевал города-государства, а затем его сын Александр прошел недолгий, но впечатляющий путь завоевания сначала восточного Средиземноморья, а впоследствии и индийского субконтинента. Величие Греции стало побочным результатом монетарной и коммерческой революции в Лидии, появления денег, современных рынков, оптового и розничного распределения.

Деньги сделали возможной организацию общества на более высоком и сложном уровне, по сравнению с тем, какой можно было достичь родственными связями или применением силы. Общества, основанные на родственных связях, имели тенденцию сохраняться сравнительно небольшими: группы в шестьдесят-сто человек были связаны через родство и браки с подобными соседними группами. Способность систем обложения данью и государства организовать людей оказались более эффективной, нежели обычные родственные узы. Система обложения данью могла легко включать в себя миллионы людей, разделенных на провинции и классы и управляться чиновничеством с хорошо налаженным учетом. Использование денег не требует личного контакта и интенсивных отношений, как это бывает при системе, основанной на родственных связях. Оно не требует также административной, полицейской и военной систем. Деньги стали социальным звеном, связывающим людей гораздо более многочисленными общественными отношениями, какими бы отдаленными или мимолетными они ни были. Деньги соединили людей более экстенсивным и эффективным путем, чем любое другое известное средство. Деньги создали больше социальных связей, но, сделав их более быстрыми и обширными, они тем самым ослабили традиционные отношения, базировавшиеся на родстве и политической силе.

Деньги стали средством определения большего количества ценностей, сделав большой шаг вперед, когда их использование в сфере вещей и товаров распространилось и на нечто абстрактное, как, например, труд. Мужчина или женщина могли получить деньги за чистку конюшен, за поденное сучение пряжи, за колку дров, за кормление животных или за сексуальный акт. Работа человека сама по себе стала товаром со стоимостью, которая может быть установлена в деньгах согласно ее важности, уровню мастерства или требуемой силы, а также времени, которое она заняла. Как только деньги стали стандартной стоимостью труда, они стали стандартной стоимостью самого времени.

Люди обнаружили, что деньги могут служить удобной заменой различных услуг и дани политическим или религиозным властям. Вместо того, чтобы отдавать своему хозяину часть урожая, крестьянин просто платил налог. Вместо того, чтобы отдавать церкви или храму часть своей продукции, люди могли сделать денежное приношение. Даже служба богу стала оцениваться в денежном выражении. Бог не хотел больше первых плодов урожая или первых рожденных весной животных; бог или, по крайней мере, священники хотели денег.

Стоимость работы в искусстве или музыкального представления могла быть оценена в деньгах так же просто, как определялась стоимость козы или яблока. Даже правосудие превратилось в монетарную деятельность. Вместо того, чтобы платить глаз за глаз, жизнь за жизнь, люди расплачивались за свои преступления деньгами. Деньги распространились на области брака и наследства через приданое, покупки невест и денежные выплаты при разводах или в случае смерти.

С быстрым распространением денег в качестве определителя стоимости практически все могло быть выражено языком общего деноминатора — деньгами. Таким образом, была установлена система ценностей, чтобы высчитать цену буквально всего — от куска хлеба до поэмы, от часа сексуальных услуг до налогов, от кормушки для ягненка до месячной ренты. Все можно было выразить в рамках одной упрощенной системы.

Появление монет оказало немедленное и значительное влияние на политические системы и распределение власти. Трения в древнегреческом обществе проявились полностью в реформах, проведенных в афинском законодательстве Солоном, великим законодателем, в 594–593 гг. до н. э. Долги, например, оказались настолько вне контроля в афинской жизни, что Солон запретил долговую крепостную зависимость и отменил все существовавшие долги, чтобы начать с чистой финансовой и коммерческой страницы. Другие политики тысячелетия после Солона пытались использовать такую же стратегию, но отмена долгов неизменно приводила лишь к краткосрочному политическому облегчению, и вскоре финансовые проблемы возвращались.

Наиболее радикальной из реформ Солона, однако, была ликвидация традиционной практики, ограничивающей право на избрание на публичную должность лишь людьми благородного происхождения. Деньги произвели в афинском сообществе освободительный эффект, и с тех пор право быть избранным в общественное учреждение стало базироваться на богатстве. На то время этот шаг был более радикальным и демократическим по сравнению со старой системой. Деньги помогли демократизировать политический процесс: они разрушили старую аристократию, жившую на правах наследования, устоявшихся отношений и преемственности должностей.

Демократия возникла прежде всего в таких городах-государствах, как Афины, которые имели сильный рынок, базировавшийся на твердой валюте. Из всех греческих городов Спарта больше всего сопротивлялась демократии, монетам и развитию рыночной системы. По легенде, правители Спарты разрешали в качестве денег использовать только железные бруски и наконечники стрел; это допускало некоторую внутреннюю коммерцию, но значительно минимизировало частную коммерцию за пределами города-государства. Лишь в III в. до н. э. Спарта начала чеканить свои собственные монеты.

Революционное распространение коммерции среди греков породило новые храмы, общественные здания, академии, стадионы, театры и одновременно вызвало подъем искусства, философии, драматургии, поэзии и науки. Центром классического греческого города был не замок царя, не армейская крепость и даже не храм. Общественная жизнь греков концентрировалась на рынке. Их цивилизация была исключительно коммерческой.

После тысячелетних империй, распространенных по всему миру, рынок, возникший в эру Греции, изменил историю. Любая великая цивилизация до Греции базировалась на политическом союзе и власти, поддерживаемой военной мощью. Греция, объединившись, возникла из коммерции и рынка и создала абсолютно новый вид цивилизации.

Богатство, накопленное коммерцией, увеличило свободное время греческой элиты, позволив тем самым вести насыщенную социальную жизнь и предаваться общественным занятиям, включая политику, философию, спорт и искусство, а также хорошую еду и празднества. Никогда прежде в истории так много людей не имело так много богатства, тем не менее даже имея минимум предметов роскоши, они тратили свое богатство на досуг. Ученые до сих пор раскрывают богатые интеллектуальные залежи лозунгов и идей, заложенных греками, и их эра отмечена возникновением таких академических дисциплин, как история, наука, философия и математика.

Появление денежной системы и родственного ей общедоступного рынка изменили представления в головах людей. Прежде чем люди почувствовали необходимость быть грамотными, рынок сделал для них просто необходимым научиться считать и пользоваться цифрами. Люди были вынуждены сравнивать вещи, которые раньше были просто не сравнимы. Зачастую нам трудно мыслить категориями домонетарной эпохи, поскольку мы привыкли думать в терминах классификаций, тенденций и категорий вещей.

Счет существовал задолго до появления денег, но за пределами города он имел ограниченное применение. Хороший пастух не обязан был знать, сколько под его контролем коров или овец, он должен был опознать каждую по внешности, звуку и следам. Ему мало было узнать, что пропала одна корова; ему нужно было знать, какая корова исчезла. Зная именно эту корову, ее внешность, историю и ее индивидуальные привычки, пастух знал — то ли она рожает где-то в зарослях, то ли вернулась к водопою. Он знал, где ее искать и как обнаружить, если она присоединилась к другому стаду.

Использование счета и цифр, расчетов ускорило тенденцию к рационализации человеческого мышления, что находит подтверждение в нетрадиционной культуре без применения денег. Деньги не сделали людей умнее, они заставили их думать по-новому — числами и их эквивалентами. Это сделало мышление менее персонифицированным и более абстрактным.

На протяжении большей части человеческой истории религия использовала предания и ритуалы для пробуждения таких эмоций, как боязнь чего-то невидимого или желание установить контроль над чем-то невидимым, стремление иметь вечную жизнь или что-то другое, что было недоступным на земле. Политические институты также воздействовали на эмоции, чаще всего на людской страх перед посторонними или своими собственными правителями. Деньги и институты, построенные на них, взывали больше к интеллекту, нежели к эмоциям. Деньги и культура, построенная вокруг них, создали жесткий логический и рациональный интеллектуальный процесс, отличный от всех других, созданных человеческими институтами. Как заметил Джорж Симмел в книге «Философия денег»: «…идея, что жизнь базируется главным образом на интеллекте и что интеллект принимается в практической жизни как наша наиболее ценная умственная энергия, идет рука об руку с развитием монетарной экономики». Благодаря развитию своей основанной на деньгах экономики греки изменили представления людей о мире. Эти новые способы мышления и организации мира породили новые интеллектуальные профессии. Симмел писал, что «эти профессиональные классы, чье производство находилось вне собственно экономики, возникли только в монетарной экономике, — классы, связанные со специализированной интеллектуальной деятельностью, такие, как учителя, литераторы, артисты, врачи, ученые и государственные чиновники».

Древние греки признавали воздух, воду, огонь и землю как четыре естественных элемента, из которых образовались все прочие вещества. Для многих из них, однако, деньги являлись пятым, скорее, культурным, нежели природным элементом. Это соответствовало греческой поговорке Chremata ane (деньги — это человек).

В греческих текстах мы находим тысячи видов преданий отдельных граждан и даже рабов, которые написали собственные пьесы, поэмы и философские диалоги. Греки были неистощимы как на описание самых земных сторон повседневной жизни дома или на винограднике, так и на размышления обо всем, начиная с происхождения жизни и кончая колебаниями цен на пшеницу.

Философская троица — Сократ, Платон и Аристотель — казалось, являлась примером классического века, но насколько они отражали дух и культуру, их окружающие? В конце концов афиняне проклинали на чем свет стоит Сократа. В целом они представляли собой несколько отошедшую от нормы часть греческой психологии, которая предлагала более практический уклон, чем это можно было найти в великих произведениях.

Ксенофонт, видимо, является лучшим образцом классической греческой культуры. Он занимался многими вопросами на протяжении своей взрослой карьеры как политик, учитель, генерал и писатель, но точнее всего его можно охарактеризовать как практичного философа. В военной экспедиции в Персию он и его воины, афинские наемники, победили своих врагов, но их военачальник Кир погиб в битве. Греческие наемники оказались в трудном положении за сотни миль от дома, среди вражеского окружения. Греческие войска, известные в истории как Армия десяти тысяч, доверили свои жизни Ксенофонту, который успешно провел их за три месяца по вражеской территории на родину. Как многие известные генералы, позже он описал это путешествие в ставшей популярной книге.

В «Анабасисе» Ксенофонт описал эту долгую кампанию, но, в отличие от Гомера, не сделал из себя и своих офицеров героев, какие были в сочинениях Гомера. Как практичный челрвек он считал, что центром истории должны быть сами солдаты. Без заумных фраз и высокой риторики «Анабасис», возможно, являет собой лучшую прозу Аттики, когда-либо написанную. В некоторых аспектах Ксенофонт, практичный человек, одинаково комфортабельно чувствовавший себя как с рабочими, солдатами и фермерами, так и с учеными, как представляется, во многом был предшественником более современных умов — Мишеля де Монтеня, Иоганна Гёте и Бенджамина Франклина.

Несмотря на свою занятость на гражданской службе коммерческой деятельностью, Ксенофонт написал еще одну книгу, «Экономика», в которой в деталях описал, как нужно вести домашнее хозяйство. В этой книге он впервые использовал слово «oikonomikos» (экономика), которое означало «мастерство в управлении домашним хозяйством или имением». К управлению домом — женской работе в греческом мире — Гомер не проявлял ни малейшего интереса. Для Гомера женщины были военными трофеями, которые увеличивали славу героя, были жертвоприношением в трудные времена, а более всего — домашней опорой, занимаясь ткачеством и вечно ожидая возвращения своих отцов, мужей и сыновей из их походов и кампаний.

Хотя Ксенофонт не был феминистом в современном понимании, он относился к практической работе по домашнему хозяйству очень серьезно и описывал женщину как матку в пчелиной семье. Он заполнил свою книгу простейшей, самой практичной информацией: как организовать дом, выучить слуг, хранить вино и продукты и установить порядок во всех составных частях домашней экономики.

Пока жена вела домашнее хозяйство, муж смотрел за фермой и занимался своим собственным бизнесом, а также общественными делами города-государства. Как многие книги того времени «Домострой» написан в форме диалога, в данном случае — между Сократом и Исхомахом, неким богатым предпринимателем Афин. Однако в книге Сократ-философ не предстает таким великим или слишком мудрым, каким он появляется в более известных сократовских диалогах, написанных Платоном. На самом деле Исхомаху, простому человеку от бизнеса, есть что сказать, и он возникает как «герой» этой истории. Исхомах не занял никакого важного места в литературе или философии, и он сам признавал, что из-за его богатства и простого образа жизни многие люди не любили его. С точки зрения литературы работы Ксенофонта не могут быть сравнены с произведениями Гомера: Исхомах совершенно определенно не Агамемнон и не Ахилл. И все же такие практичные люди как Исхомах тянули и толкали классический греческий мир к вершинам коммерческого успеха и достижений в искусстве.

Большинству греческих ученых не хватало глубокой заинтересованности Ксенофонта в вопросах войны и мира, и они не разделяли его интереса к финансовой деятельности. Подобный подход предвещал, что многим будущим поколениям ученых, и Платону, и его ученику Аристотелю, будет очень трудно освоить понятия «деньги» и «рынок».

Платон, постоянный диктатор в вопросах моральных ценностей, хотел запретить золото и серебро, а также иностранную валюту. По его работам, место реальных денег должны занять некие ничего не стоящие монеты, некое подобие жетонов, или правительственные книги, где регистрируются сделки торговцев. Каждый возвращавшийся из зарубежного порта с деньгами должен был сдать их по прибытии. Согласно Платону, ни один честный человек не мог быть богатым, поскольку бесчестность платит больше, чем честность; следовательно, чем человек богаче, тем менее честным и добродетельным он является. По мнению Платона, люди должны быть наказаны, если они пытаются купить или продать полученные ими землю или дом.

Предложения Платона по регулированию рынка кажутся жесткими даже нам, в век некоторых строго планируемых экономик. В VIII книге «Законов», например, он пишет, что рынок должен контролироваться начальниками, которые строго наказывали бы всякого, кто нарушал правила, коих было немало. Помимо розничной торговли, которой занимались торговцы в округе, Платон допускал три специализированных рынка, которые должны были организовываться каждый месяц, по одному через каждые десять дней, и люди должны были закупать себе запас на целый месяц. Первый рынок продавал зерно, второй, десятью днями позже — жидкости, а третий — скот, рабов и прочие, связанные с ними товары, такие, как шкуры, материи и одежду.

Аристотель никогда не разделял тоталитарных наклонностей Платона, но сам имел довольно странные идеи в отношении рынков. Он не считал, что с каждого на рынке должна быть затребована одинаковая плата. Для него было вполне естественным, что люди с большими деньгами должны платить больше, чем люди победнее. Он не представлял себе неличностных отношений на рынке, так как верил в персональные отношения. Исход сделки, согласно Аристотелю, должен быть определен в соответствии со статусом участников, а не стоимостью товара. Для него цель рынка состояла не только в обмене товарами, но и в удовлетворении жадности. В конечном итоге рынок пробуждал у людей нежелательные инстинкты и должен был находиться под тщательным наблюдением. Аристотель рассматривал работу рынка, скорее, в категориях, затрагивающих личность, а не абстрактных. Хотя он определенно был способен на абстрактное мышление, в его работах мы можем видеть стремление человека понять появившийся феномен денег и рынков.

До появления денег в виде монет главы истории переполнены рассказами о многих цивилизациях на различных континентах, говорящих на разных языках и поклоняющихся разным богам, но тем не менее можно увидеть практически во всех нечто общее. Возьмем ли мы древних египтян или ацтеков, хеттов или вавилонцев, критян или мистический народ Мохеджо-Даро, мы увидим, что все они поднялись на один и тот же уровень цивилизации. Как будто каждый из них уперся в невидимую стену, которую они были не в состоянии преодолеть. Они создали свою собственную архитектуру и религию, науку и коммерцию, поэзию и музыку, но только до периода застоя.

Греки, однако, преодолели этот барьер. Внезапно архитектура, философия, наука, литература, другие виды искусства и наук поднялись на такой уровень, который был не известен никакой предшествующей цивилизации. Некоторые ученые пытаются заставить нас поверить, что этот прорыв произошел благодаря превосходству греческого ума, психики, расы, культуры, благодаря более развитому пониманию человеческого существа и природы. Но в истории до или после этого времени мало что указывало бы на уникальность греков по сравнению со многими народами мира. Что отличало греков — так это то, что они жили рядом с лидийцами, которые придумали деньги. В отличие от других соседей, таких, как финикийцы и персы, которые уже имели сложные социальные системы без денег, греки не представляли собой сформировавшуюся цивилизацию, и принятие денег быстро продвинуло их вперед, позволив опередить другие народы региона. Греция стала первой цивилизацией, трансформированной деньгами, но в относительно короткое время все культуры последовали за греками тем же путем и претерпели те же метаморфозы.

Человечество нашло много способов навести порядок в своем бытии, и деньги были одним из самых важных. Деньги были выдумкой исключительно человека, и в этом они сами по себе были метафоричны, они занимали определенное положение. Они позволили людям организовать свою жизнь в немыслимо сложных формах, недоступных до введения денег. Это метафорическое качество отводит деньгам центральную роль в определении понятий жизни. Деньги являют собой бесконечно расширяющийся способ структурирования ценностей и социальных отношений — личных, политических, религиозных, а также коммерческих и экономических.

Всюду, куда приходили деньги, они создавали рынки. Деньги создали новую городскую географию, способствуя росту городов, сконцентрировавшихся вокруг рынков, а не дворцов. Обмен товарами вызвал необходимость новых коммерческих путей на суше и на море от одного городского центра к другому, связав таким образом Грецию и соседние земли новой паутиной коммерции.

Эта новая социальная сеть, основанная на коммерции и деньгах, вызвала подъем новой политической системы. Филипп из Македонии увидел возможность свести вместе все эти взаимосвязанные точки в единое царство под своим управлением. Его сын Александр распространил эту империю на другие части света, хотя они еще и не были включены в новую коммерческую культуру. По мере завоевания новых земель Александр основывал новые торговые города, которые часто называл своим именем, объединяя эту землю с растущим коммерческим миром своей империи. В Египте он основал Александрию на Средиземном море, дабы она служила связующим звеном между коммерческой Грецией и более изолированными богатствами долины Нила.

Благодаря Александру греческий язык стал языком коммерции. Торговцы в дельте Нила, на острове Сицилия, на побережье Туниса и в городах Израиля использовали греческий как язык торговли.

Греческий, на котором говорили на рынках Иберии и Палестины, не был классическим греческим языком Аристотеля и уж точно не древним греческим языком Гомера. Торговцы использовали простой, почти жаргонный торговый греческий язык, но он оказался способным нести великие идеи далеко за пределы потребностей простого рыночного обмена. Рынки Средиземноморья стали центрами обсуждения нового вида религии. Последователи Христа пользовались упрощенным рыночным греческим языком для распространения своих идей от одного рынка к другому. Ученики и последователи Христа проповедовали на рынках таких городов, как Эфес, Иерусалим, Дамаск, Александрия и Рим. Они записывали свои истории на этом рыночном греческом — иногда его называли «бедным греческим языком бога» — и их писания стали Новым заветом.

До возникновения греческой коммерческой системы каждая страна имела своих собственных богов. Боги египтян отличались от богов греков или персов. Общая коммерческая культура, однако, создала возможность для появления общей религии, открытой для всех. Христианство распространилось по городам Средиземноморья как абсолютно новая и революционная концепция в религии. Это была уникальная городская религия, не имевшая ничего общего с богами плодородия или «погодными» богами солнца, ветра, дождя и луны, которые ассоциировались с крестьянами. Это была первая религия, которая стремилась переступить через социальные и культурные различия людей и объединить их в единый мир религии. Ее последователи активно пытались сделать христианство универсальной религией, и они делали это точно таким же путем, как деньги создавали универсальную экономику.

Появление первых монет в Лидии положило начало революции в коммерции, которая почти сразу же распространилась на городскую планировку, политику, религию и интеллектуальные занятия. Это создало совершенно новый способ организации человеческой жизни. Почти через пять веков быстрых социальных изменений все эти силы оказались в фокусе возникновения нового типа империи с центром в Риме. Эта уникальная империя была великим продолжением классической цивилизации, созданной деньгами, но она также явилась началом конца денег, как системы, базирующейся на металлических монетах. Рим стал и кульминацией классического мира, и его разрушителем.

3. ПРЕЖДЕВРЕМЕННАЯ СМЕРТЬ ДЕНЕГ

Древние руины века империй лежат разбросанные по центру современного Рима, как отбеленные кости китов, выброшенные волной на скалистый берег и обглоданные птицами и грызунами, которые сделали себе гнезда и норы среди обломков. Колизей — самый большой среди этих руин — символический центр римской цивилизации на пике развития ее архитектуры и самой низкой морали. Римские инженеры превратили пол этой арены в огромный бассейн, в котором устраивались театрализованные морские битвы, заканчивающиеся настоящей смертью и кровью. В огромной системе подземных переходов и пещер содержались животные и гладиаторы, которые сражались на арене, а в ней находились люки, через которые их внезапно выбрасывали на арену под одобрительный рев толпы.

По велению императоров ввозились львы, тигры, слоны, носороги, страусы, крокодилы, медведи и другие экзотические животные, которых заставляли драться между собой и против людей. Карлики сражались с медведями, африканские пигмеи противостояли бледнолицым кельтским гигантам. Гладиаторы преследовали по арене христиан, убивая беззащитных или оставляя на растерзание голодным животным.

Строительство Колизея, который официально назывался Римский амфитеатр Флавиев, началось в 69 г. н. э., в период царствования Веспасиана, и закончилось десятью годами позже во время правления Титуса, который открыл Колизей стодневным циклом пышных религиозных зрелищ, гладиаторских игр и спектаклей. Обычное название, под которым это творение было известно даже во времена Римской империи, возможно, произошло от colossus, что связано с огромной статуей императора Нерона поблизости от арены.

Колизей вмещал от 45 до 50 тысяч зрителей, и чтобы защитить их от знойного летнего солнца, рабочие растягивали наверху огромные полотна парусины. В течение пятисот лет Колизей претерпел семь значительных переделок, но с падением Рима он стал добычей для последующих поколений, нуждавшихся в строительном камне. На сегодня от первоначального строения осталась только одна треть.

Несмотря на кровавые истории, связанные с Колизеем, и его символическое значение для христианства как места, где огромное количество святых и мучеников приняли свою жуткую смерть, Колизей был, скорее, симптомом, нежели причиной падения Рима. За кровопролитиями лежит другая история — экономики, видимо, сошедшей с ума, когда ужасные развлечения Колизея и преследование христиан выглядят почти нормой. Чтобы понять экономическое сердцебиение и историю денег в Риме, равно как решающую причину падения империи, нужно помимо Колизея заглянуть на Капитолийский холм, обиталище верховного бога Юпитера, официального божества колизейных игр.

Будучи самым маленьким из семи холмов Рима, Капитолийский холм всегда считался самым важным, поскольку на нем располагались и великая цитадель Рима и Капитолий, главный храм империи. Храм служил домом для короля богов Юпитера Оптимуса Максимуса, который занимал центр храма. Боковые палаты занимали Минерва, богиня мудрости, и Юнона, супруга Юпитера и мать Марса. Все вместе Юпитер, Юнона и Минерва являли собой римскую троицу, известную как Капитолийская триада, но все они выступали в разных ролях под разными именами.

Деньги занимали священное место в каждом храме, но особенно в храме, посвященном Юноне Регине, верховной римской богине, которая правила как королева небес и занимала такое же положение, как богиня Гера, жена Зевса, в греческой мифологии. Юнона почиталась как покровительница женщин, она была хранительницей брачных союзов и помощницей при родах. Как Юнона Пронуба она покровительствовала брачным переговорам, как Юнона Лючина она защищала беременных женщин, как Юнона Соспита она следила за трудом и деторождением.

В продолжение своей роли покровительницы женщин и хранительницы семьи Юнона стала патронессой римского государства. Согласно римским историкам, в IV в. до н. э. раздраженный крик святых гусей вокруг храма Юноны на Капитолийском холме предупредил людей о надвигающемся ночном нападении кельтов, которые тайно взбирались по стенам цитадели. После этого события богиня получила еще одно имя — Юнона Монета, от латинского monere (предупреждать).

Как патронесса государства Юнона Монета руководила многими деяниями государства, включая выпуск денег. В 269 г. до н. э. римляне выпустили новую серебряную монету, денарий, которая производилась в храме Юноны Монеты. На монете была изображена богиня с надписью ее имени — Монета. От ее первого имени — Юнона — произошло название месяца — июнь, который считался наиболее благоприятным для заключения брака. От Монеты произошли современные английские слова mint (монетный двор) и money (деньги).

Родственные слова в других европейских языках также происходят от слова moneta, включая испанское moneda, что означает монета. Таким образом, с очень ранних классических времен деньги имели тесную связь с божественным и женщиной. И сейчас в европейских языках мы наблюдаем в словах, связанных с деньгами, преобладание женского рода, как, например, в испанском — la moneda, или в немецком — die Mark и die Mun (монета).

Из-за частой переплавки и чеканки монет монетные дворы в храме Юноны Монета почти постоянно были загружены работой независимо от того, увеличивалась или нет поставка золота и серебра. Похоже, монеты текли из монетных дворов сплошным потоком, и от латинского слова currere, означающего «бежать» или «протекать», образовалось современное слово currency (валюта), а также другие родственные слова, такие, как current (поток). Монеты мощным потоком, как большая река, растекались с Капитолийского холма по всей империи.

Сегодня место храма Юноны Монеты, источника великого потока римской валюты, заняла старинная, но некрасивая кирпичная церковь Санта Мария в Арачели. Несколько веков назад церковные архитекторы перестроили развалины древнего храма в новое здание; однако с появлением по всему городу более современных и впечатляющих построек вид древнего монетного двора теперь привлекает мало внимания.

Из всех цивилизаций, известных до того времени, Рим создал наиболее сложную экономику. Только через несколько веков после выпуска первых монет в Лидии греки распространили монетную экономику на все Средиземноморье. Римляне, в свою очередь, продолжили распространение ее на большей части южной и западной Европы. Как никакая другая империя Рим организовал огромный регион и управлял им в соответствии с новой системой, которая многое позаимствовала из традиции древних цивилизаций, но соединила эту традицию с революционными новыми идеями, базирующимися на рынках и деньгах.

Рим создал первую в мире империю, организованную вокруг денег. В то время как великие египетская, персидская и другие традиционные империи отказывались от денег в пользу правительства как главного организующего принципа, Рим способствовал использованию денег и организовывал все дела вокруг нового товара.

Римская империя достигла своего экономического апогея где-то в период правления Марка Аврелия. Впервые практически все Средиземноморье и многие прилегающие земли оказались объединенными под одного политического правителя — римского императора. Объединение обеспечивало защиту и потому способствовало развитию торговли. Это также способствовало стандартизации товаров, системы мер, увеличивало виды и повышало качество денег на рынке.

Торговля в Риме наиболее интенсивно развивалась во времена республики, до Юлия Цезаря и последовавшей за ним длинной череды императоров. Цезарь и первые императоры продемонстрировали проницательность в понимании значения коммерции и рынков для своей императорской власти, они сумели сохранить и даже улучшить некоторые из республиканских достижений. Несмотря на успехи, достигнутые в ранний период империи, поздние императоры почти не проявляли интереса к коммерции и были плохо осведомлены в этих вопросах. Их известность и слава происходили от войн и завоеваний, так же как и их богатства рождались, скорее, от успехов армии, нежели торговли. Поскольку империя продолжала расширяться, император мог пользоваться богатствами завоеванных земель чтобы финансировать свою армию, содержать правительство и оплачивать любые проекты, которые приходили ему на ум. Каждое новое завоевание приносило новую добычу в виде золота и серебра, а также рабов для продажи на рынках; оно давало императору также новых солдат, которых обучали и отправляли воевать против очередного врага.

В отличие от Афин и Сардиса Рим мало что производил, а также он не был важным торговым перекрестком. Рим был просто импортером богатства. Все, что приходило в Рим, там и оставалось. Как писал Герберт Дж. Уэллс в «Кратких очерках истории», Рим был «политической и финансовой столицей… новым типом города. Он импортировал прибыль и дань, и мало что уходило из него обратно».

Рим обнаружил, что деньги — это не просто богатство и дань, чего домогались все цивилизации, что деньги можно было использовать для спекуляции, покупки и продажи земли и содержать на них весь новый класс «всадников», раздражавший традиционных патрициев и конкурирующий с ними. Как писал Уэллс, «деньги были чем-то новым в человеческом опыте и необузданным; никто не имел над ними власти. Они были неустойчивы, то их было много, то не хватало. Люди выдумывали хитрые и жесткие схемы, чтобы завладеть ими, сделать запас, взвинтить цены, пуская в оборот накопленные металлы».

Римские императоры не контролировали бюджет; некоторые из них экономили, но большинство тратили деньги на все, что можно было приобрести. Присоединение каждого нового царства или провинции приводило ко временному скачку в имперских доходах и, соответственно, в расходах. Правительственные расходы удвоились со 100 миллионов до 200 миллионов сестерциев с получением запасов Пергамского царства в 130 г. до н. э. (сестерций равнялся одной четвертой денария). К 63 г. до н. э. бюджет вырос до 340 миллионов сестерциев вследствие завоевания и ограбления Сирии, и продолжал расти с завоеванием Египта, Иудеи, Галлии, Испании, Ассирии, Месопотамии и всех других государств Средиземноморья. Во время правления Августа, когда империя достигла своего зенита, расходы на правительство впервые превысили миллион сестерциев. После смерти Августа расточительные расходы его преемников — Калигулы, Клавдия и Нерона — на бессмысленные военные кампании, строительные проекты и личные удовольствия с трудом поддаются подсчетам.

Завоевания и грабеж только временно смогли финансировать империю. Римские легионы быстро завоевали, разграбили все богатые районы вокруг себя. Ко времени правления Траяна (98—117 гг. н. э.) расходы на завоевание превысили стоимость богатств, которые оно приносило империи. Для новых завоеваний императоры вынуждены были попробовать завоевать несколько окраинных районов, таких как Британские острова и Месопотамия, цена завоевания которых с трудом оправдывала расходы и где природные богатства и накопленные товары были недостаточны для содержания гарнизонов, предназначенных для оккупации и охраны новой территории.

Рим мало производил, и как только он разграбил земли вокруг себя, империя столкнулась с растущим дисбалансом торговли, поскольку продолжала импортировать товары из Азии. Будучи не в состоянии предложить свои качественные товары в обмен на импорт, Рим должен был платить золотом и серебром. Это вызвало утечку золотых слитков, что заставило императора Тиберия пожаловаться, что «наше богатство переходит к зарубежным и даже враждебным нациям». В 77 г. н. э. Плиний Старший сожалел, что ни много ни мало, а 550 миллионов сестерциев в год уходит в Индию на оплату предметов роскоши.

Наибольшие расходы Римской империи были вызваны содержанием ее огромной и разрозненной армии. По мере расширения границ империи протяженные и извилистые линии коммуникаций и транспортировки не могли сохраняться. Для римских императоров становилось все труднее сохранять верность солдат, которые были рекрутированы из многих государств, говорящих на различных языках и служивших столь далеко от Рима, что очень немногим из них его когда-нибудь удавалось увидеть. Даже после того, как императоры прекратили завоевания новых территорий, они вынуждены были содержать большую армию и зачастую использовали ее для подавления восстаний и отражения атак враждебных племен, которые постоянно испытывали решимость римлян защитить свои границы.

Вопреки уменьшающейся способности приносить доход государству армия продолжала увеличиваться в размерах. Даже в III и IV веках, когда географические размеры империи сократились, количество солдат более чем удвоилось — от примерно 300 000 до 650 000. Военное оборудование и оружие становились более сложным и более дорогим, поскольку армии требовалось больше лошадей для передвижения по более длинным маршрутам внутри страны и поскольку в военной тактике все больший акцент делался на кавалерию вместо традиционной пехоты. Новая военная техника и лошади, равно как и фураж для них, еще более увеличивали военный бюджет и истощали имперскую казну.

Будучи значительно меньше по своим размерам в сравнении с армией римская бюрократия, однако, росла примерно теми же темпами, даже когда империя уменьшалась. Бюрократия стала оплачиваемым институтом во времена Августа, который начал платить чиновникам за общественную службу, выполнявшуюся бесплатно во времена римской республики. Начиная с правления Августа, число оплачиваемых чиновников и их помощников росло постоянно.

Не в состоянии сдержать падение империи с помощью армии, императоры организовывали и реорганизовывали свои администрации в отчаянных поисках рецепта, который помог бы им преодолеть возрастающие проблемы. Они создавали больше маленьких провинций, расчленяли империю, делили работу правителя между императором и двумя-тремя цезарями, которые работали в качестве помощников или региональных наместников. Каждое изменение, однако, добавляло новый слой к иерархии и порождало новые региональные или местные столицы вместе с дополнительными работниками, дворцами и другими общественными зданиями, к чему стремились даже региональные столицы. Несмотря на непрекращающиеся организационные реформы, чиновников редко сокращали, наоборот, их число увеличивалось. Согласно наиболее доступным свидетельствам, только за время правления Диоклетиана бюрократия увеличилась вдвое.

Сталкиваясь с растущими правительственными расходами, императоры искали новые источники доходов и новые пути увеличить существующие поступления. Нерон начал вносить изменения в сами монеты. В 64 году в наивной попытке обмануть народ Нерон уменьшил содержание в монетах серебра и сделал серебряные и золотые монеты немного поменьше. Собирая существующие монеты, заново чеканя их со своим изображением и используя меньше серебра, Нерон временно создал излишки серебра и золота. Тот же фунт серебра, из которого прежде получалось 84 денария, теперь давал 96, обеспечивая Нерону почти 15 процентов прибыли. Таким же способом он увеличил количество золотых монет с 40 до 45, получающихся из одного фунта золота, позволяя экономить 11 процентов дорогого металла.

Когда возникала нужда в дополнительных деньгах, последующие императоры следовали стратегии Нерона, продолжая снижение стоимости национальной валюты. Используя имеющиеся серебро и золото, император имел больше монет на расходы без увеличения налогов. Увеличение количества монет, однако, на самом деле не увеличивало количества денег.

Во время своего правления Нерон сократил содержание серебра в денарии до 90 процентов; ко времени Марка Аврелия денарий содержал только 75 процентов серебра, а к концу II века Коммод сократил содержание серебра до 67 процентов. И когда император Луций Септим Север поднял зарплату солдатам, он вынужден был уменьшить содержание серебра в денарии до менее чем 50 процентов. Каракалла ввел абсолютно новую монету под названием антониниан, или двойной денарий, в котором было еще меньше серебра, но ее стоимость была обозначена в два старых денария. Ко временам Галлиена (260–268 гг.) антониниан содержал менее 5 процентов серебра. Так, за два века серебряное содержание сократилось практически со 100 процентов до нуля. Количество серебра, прежде используемое для отливки одного денария, теперь производило 150 денариев, и по мере уменьшения количества серебра в прямой пропорции росли цены на товары. Пшеница, продававшаяся во II веке за полденария, веком позже стоила 100 денариев — двухсоткратное увеличение.

Поскольку императоры пользовались поддержкой армии, никакая другая сила в Риме не была в состоянии бросить им вызов. С такой мощной политической властью жадность императоров толкала их на захват еще больших богатств. В дополнение к богатствам зарубежных народов, завоеванных их армиями, императоры домогались огромных богатств, произведенных в самой империи сельским хозяйством и коммерцией, и они нашли новые пути заполучить их.

Со времен Августа, если не раньше, налоговые поступления империи шли из двух источников. Tributum capis был ежегодным имущественным налогом на все земли, от лесов до обрабатываемых полей, а также на корабли, рабов, животных и прочее движимое имущество. Этот налог, похоже, равнялся примерно 1 проценту общей стоимости имущества. Tributum soli был поголовным ежегодным налогом, который платил каждый взрослый в возрасте от 12 до 65 лет. Главным направлением этого налогового бремени было сельское хозяйство, тем самым поощрялась коммерческая активность.

Большая часть налогов уходила в казну центрального правительства в Риме, поэтому города и провинции вводили свои налоги на цели общественных проектов и выплату зарплат. Дополнительно они ввели городские и провинциальные налоги на товары, ввозимые на свою территорию или вывозимые с нее.

Первых двух налогов было достаточно до тех пор, пока армия приносила большую добычу во время завоеваний, но они оказывались недостаточными по мере роста военных и правительственных расходов. Императоры вынуждены были вводить новые налоги. Они увеличивали налоги на землю; это привело в результате к тому, что крестьяне оставляли менее плодородные поля, и сельскохозяйственная продукция сокращалась. Императоры обратили повышенное внимание на налогообложение коммерции и наследства, а также дошли даже до введения налога на продажи. В поисках больших налоговых поступлений Тиберий приказал каждому мужчине в империи вместе с женой и детьми явиться в свою родную общину для проведения переписи, на основании которой затем рассчитывался поголовный налог.

Согласно Евангелию, это было в то время, когда Иосиф из Назарета вернулся в свой родной город Вифлеем со своей невестой Марией, которая родила Иисуса в хлеву. Римское имперское налогообложение сыграло странную косвенную роль в рождении Христа: в Новом завете содержатся многочисленные ссылки на римское налогообложение, на вызываемое им негодование, на людскую ненависть к сборщикам налогов и даже на дискуссию — должны ли последователи Христа платить налоги. Иисус решил этот вопрос положительно, показав своим последователям монету с портретом императора и сказав им: «итак, отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Лк. 20, 25). Христианство возникло в начале продолжительной экономической борьбы Римской империи, и, хотя немногие могли предполагать это в то время, новая религия сыграет важную роль в этой борьбе несколькими веками позже.

В третьем веке император издал приказ без названия — специальный и предположительно временный сбор по изъятию для нужд армии масла, вина, пшеницы, мяса, кожи и одежды. Эти сборы вскоре стали новым видом постоянных налогов, весьма похожих на дань, требуемую в свое время старой дворцовой экономикой.

Мелкие торговцы и купцы несли все возрастающее налоговое бремя от гнетущего налога chrysargyron — налога на произведенные товары и розничную торговлю. Хотя этот налог собирал сравнительно мало для национальной казны, он наносил огромный урон ремесленникам и мелким торговцам. Чем больше люди производили, тем больше они платили налогов. Ко времени Диоклетиана многие римские подданные не зарабатывали достаточно денег для выплаты ежегодных налогов. Чтобы выплатить свои ежегодные задолженности по налогам, они вынуждены были тратить свой капитал, продавая такую собственность, как животных, инструменты и даже саму землю. Все чаще эти мелкие торговцы, не имеющие земли, оказывались перед проблемой — продать своих собственных детей, а иногда даже себя, в рабство для уплаты налогов. Таким образом, все больше семей скатывалось в нищету.

Чем меньше становилось внешних источников, тем более жесткие пути выбирало правительство для эксплуатации своих собственных граждан. Один простой метод происходил из древней практики конфискации собственности любого, кто был признан судом предателем Рима или, если более точно, императора. Вскоре императоры начали использовать обвинение в предательстве как орудие для конфискации собственности любого достаточно богатого, чтобы привлечь внимание императора, но не настолько близкого к нему, чтобы заслужить его расположение. Каракалла, например, увеличил выплаты армии на 50 процентов с целью завоевать ее поддержку, а затем профинансировал это увеличение за счет конфискации собственности растущего числа людей, которых он не считал лояльными по отношению к себе.

В конце IV века римский солдат и ученый Аммиан Марцеллин написал одну из первых историй римской империи. Он в ней отметил, что империя уже ослабела, и объяснил ее упадок налогообложением и бюрократией. Даже император Валентиниан III признал трудности, когда сказал, «если мы потребуем эти средства у землевладельца в дополнение к тому, что он уже платит, такое изъятие лишит его последних слабых сил; если опять-таки мы потребуем то же от торговцев, они неизбежно погибнут под тяжестью этого бремени». После такого разумного наблюдения, полного сочувствия, Валентиниан, однако, ввел новый налог на продажи.

Налоги росли, а император и его фавориты были от них освобождены и наслаждались еще более роскошной жизнью, в то время как фермеры, торговцы и ремесленники, создававшие это изобилие, жили в крайней нищете. Вся экономика была направлена на финансовое обеспечение правительства. В Римской империи было невозможно достичь богатства, занимаясь тяжелым трудом в сельском хозяйстве или торговле, и даже родившись в знатной семье. Богатства можно было достичь, став фаворитом императора, получив таким образом назначение на высокую должность и обретя тем самым возможность требовать или красть огромные суммы денег.

Среди элиты вкус к предметам роскоши рос постоянно. Они сторонились простого полотна и шерстяной одежды, предпочитая шелк, привезенный за тысячи миль и по огромной цене из Китая. Они потребляли в больших количествах арабскую парфюмерию и фимиам. Они все больше носили украшений из золота и серебра, а также янтарь и меха из Балтики, другие драгоценные камни из самых отдаленных углов империи; они пользовались все больше косметикой из Анатолии. Деньги переходили из рук в руки на всем пути следования товаров караванами в наиболее отдаленные части империи, но в конечном счете деньги уходили из Римской империи для оплаты товаров, идущих от поставщиков из Китая, Индии, Африки и Балтики. Жажда предметов роскоши поглощала огромные средства, и это обусловило отток золота и серебра из Европы в Азию, который длился до XIX века.

Любовь римлян к азиатским предметам роскоши создала первый серьезный торговый дисбаланс в глобальном масштабе. Поскольку римляне мало что производили, они мало что могли и предложить на мировом рынке, помимо золота и серебра, в обмен на предметы роскоши из Азии. Неистребимое стремление иметь восточные товары обогатило правящую династию Андхра в Индии и династию Хан в Китае. Уровень торговли между Азией и Римом в древние времена стал очевидным в последние десятилетия, когда археологи и строители обнаружили несколько огромных тайников, содержащих римские монеты, в такой дали — в Южной Индии.

Члены элиты, которые окружали императора, были не только людьми, извлекающими для себя пользу из успехов Рима. Начиная с республики и до образования империи, римские политики обнаружили, что они могут усилить свою власть, подкупая массы хлебом и зрелищами. В дополнение к экзотическим бесплатным представлениям, которые организовывались в Колизее, политики в значительной мере освобождали граждан Рима от налогов, раздавали им субсидированную и просто бесплатную пшеницу, которая поступала в качестве налогов или дани из различных районов империи. Эта практика быстро стала институтом общественного вспомоществования.

Когда Юлий Цезарь пришел к власти, почти одна треть народа, примерно 320 000 человек, получали бесплатную пшеницу как государственную помощь, но путем мастерского маневрирования он сократил их количество более чем на половину, до все еще существенной цифры — 150 000. После убийства Цезаря эта цифра начала снова расти, а привилегии увеличиваться. В дополнение к пшенице император Люций Север давал жителям Рима оливковое масло; время от времени императоры раздавали наличные деньги как часть государственного вспомоществования. Император Аврелий, получивший титул Восстановителя империи, сменил раздачу пшеницы на паек хлеба, чтобы можно было экономить на выпечке. Он также субсидировал вино, соль и свинину.

Как и повсюду, когда бремя налогов стало невыносимо тяжелым в сравнении с льготами и услугами, предоставляемыми правительством, римляне нашли пути уклонения от налогов. Торговля сокращалась. Люди производили больше того, в чем нуждались сами, и меньше торговали на рынке. В то время как бедняки страдали от тяжелых налогов на собственность, latifundia — огромные поместья росли, особенно те, которые были освобождены от налогов. Высокие налоги заставляли крестьян оставлять свою землю и перебираться в освобожденные от налогов поместья, где они по меньшей мере имели постоянно еду и важнейшие товары, производимые в самом поместье.

Люди покидали маленькие фермы и города, огромные поместья росли и, в конце концов, поскольку уровень развития торговли был недостаточным для поддержания их жизнеспособности и деятельности, большие города пришли в упадок и пали жертвой полчищ мародеров. Хотя никто в то время не думал в терминах экономической политики, именно общая политика правительства задушила экономику Рима и большей части остального Средиземноморья, а также Европы. Императоры видели признаки смерти в экономике и предложили энергичные меры для ее возрождения, но эти меры только ухудшили ситуацию.

Диоклетиан, правивший с 284 по 305 год, был в некотором смысле первым современным правителем, который попробовал отрегулировать и навести порядок в экономике, признавая тот факт, что она является истинным мотором империи. Для сохранения системы Диоклетиан в 301 году выпустил указ о ценах, который замораживал все цены и зарплаты. На практике, однако, вместо замораживания цен указ вынудил торговцев и фермеров убрать свои товары с рынка. Производство сокращалось.

Диоклетиан далее приказал всем гражданам мужского пола продолжать профессию своих отцов. Сын торговца должен был быть торговцем, фермера — фермером, сын чиновника — чиновником. Сыновья солдат должны были быть солдатами, создавая таким образом наследственный военный класс. Даже сыновья рабочих, которые чеканили монеты, должны были стать работниками монетного двора.

Указ Диоклетиана запрещал крестьянам, обложенным тяжелыми налогами, продавать землю, таким образом навсегда привязывая их к участкам земли — практика, которая предвещала век феодализма. Империя начала приобретать черты статичного, кастового общества — тенденция, которая проявилась более отчетливо в средневековой Европе.

В последние века Римской империи у императоров не было дееспособной валюты; как древние предшествующие империи, Рим обратился к принудительному, как воинская повинность, труду, чтобы удовлетворить свои нужды. Правительство часто не позволяло своим гражданам платить налоги обесцененными деньгами, которые оно все еще выпускало; вместо денег чиновники требовали плату в товарах, продуктах или труде.

Поскольку налоговая политика продолжала подавлять производство и коммерцию, императоры сталкивались со все большими трудностями в обеспечении армии и чиновников снаряжением и товарами, необходимыми для управления обширной, но сокращающейся империей. Рынок увядал; даже император не мог больше зависеть от открытого рынка, который обеспечивал бы его обувью, доспехами, оружием, седлами, палатками и другими товарами, нужными для армии. В отчаянии Диоклетиан создал государственные цеха по производству вооружения. Вследствие упадка финансируемых частным образом морских перевозочных компаний и других транспортных предприятий, Диоклетиан также создал правительственные перевозочные компании.

Задолго до конца III века эти изменения сделали императора и правительство крупнейшими производителями в империи, в дополнение к тому, что они являлись крупнейшими владельцами земли, шахт и каменоломен. Шаг за шагом имперское правительство установило прямое управление экономикой, вытеснив мелких, независимых торговцев, землевладельцев, производителей и предпринимателей.

Правительственные мастерские и транспортные системы никогда не работали так эффективно, как старые, которые базировались на сети связей среди многих различных торговцев. Создание этих мастерских еще больше затруднило коммерцию и заставило частных предпринимателей или уйти из бизнеса, или попасть в полную зависимость от правительственных контрактов. Все большая часть экономики попадала под прямой контроль чиновничества, которое потребляло все больше произведенных государством сельскохозяйственных и промышленных товаров. В последние десятилетия своего существования Рим стал еще одной управляемой государством экономикой, империей без денег и рынка. Рим переродился в дворцовую систему, более похожую на фараонский Египет или императорский Китай, нежели на республиканскую систему, на которой он был построен.

По мере разрушения экономики Римской империи ее отчаявшиеся правители изыскивали более радикальные решения вне экономической сферы. Чтобы обеспечить поддержку народа, усиливая свою власть над ним и армией, Диоклетиан приказал всем гражданам молиться на него как на бога. Затем, в 303 году, он начал ужасающие гонения на христиан, которые длились десятилетие. Гонения на христиан добавили денег в государственную казну и обеспечили множество жертв для представлений в Колизее.

На короткий срок меры Диоклетиана и его последователя Константина смогли обеспечить возрастающие расходы, но они продолжали душить экономику. Попытки Константина, который правил с 306 по 337 год, возродить империю оказались более драматическими, потому что он все больше пытался найти решение проблем империи не в сфере экономики, а в сфере религии.

После видения креста со словами in hoc signo vince («с этим знаком ты победишь»), явившегося ему прямо перед главной битвой, Константин пересмотрел религиозную политику Диоклетиана и прекратил преследование христиан. Он изменил курс римской религиозной истории — в 313 году он издал Миланский указ, предоставивший христианам свободу исповедовать свою религию, и вернул им конфискованную собственность. Хотя Константин оставался некрещеным язычником, в 325 году он председательствовал на церковном Совете в городе Нике (нынешний город Ницца во Франции), который принял общее богословие для всех христиан и выработал Вероучение Нике, заявление о верованиях, которым правоверные христиане следуют и сегодня.

Константин признал, что гонения принесли мало пользы кому-либо. Как и в отношении всех предателей, государство конфисковало большую часть христианской собственности, но маленькая секта сохраняла сравнительно небольшое имущество или богатство. Преследование по религиозным признакам, однако, оказалось странным новым инструментом, созданным государством, и как только он был изобретен, государство начало задумываться о новых поводах для его использования. Если император не мог забрать достаточно собственности от христиан, ему нужно было взять под прицел богатые группы, у кого можно было бы конфисковать имущество. Константин обнаружил эти богатства во многих хорошо обеспеченных языческих храмах по всей империи.

Будучи не в состоянии финансировать свою администрацию за счет налогов и грабежа новых земель, Константин начал конфискацию ценностей в храмах своей собственной империи. Он проводил регулярные грабежи этих храмов и из добытого золота и серебра отливал золотые монеты для финансирования своей новой столицы Константинополя. Строительство новой столицы прекратило денежные поступления в Рим и еще больше ухудшило экономическое положение римских земель.

Хотя спустя много веков трудно определить действительные мотивы, очень может быть, что стремление Константина завладеть богатствами храмов сыграло важную роль в его поддержке христиан и его последующем переходе в их религию. Независимо от мотива он извлек огромные выгоды от конфискации богатств храмов. Константин обратился в христианство и позволил себе креститься уже на смертном одре в 337 году. Он оставил христианство практически как официальную религию империи, и, поступив таким образом, еще более укрепил позиции императора в имперской системе.

Империя прочно утвердилась на Востоке, а западное Средиземноморье и Европа все больше окунались в хаос, хотя и носили название Римской империи еще более века. Поскольку крестьяне жили под тяжелым налоговым бременем со стороны своего правительства, многие из них приветствовали вторжения варварских племен, которые предлагали намного больше свободы, чем римляне. Они присоединялись к варварам, им не терпелось убить своих правителей, и они грабили оставшиеся города империи, включая когда-то могущественный имперский город Рим.

В IV веке, когда западная часть империи распалась, монетный двор в Риме прекратил производство своей полностью обесцененной валюты. Остготы захватили большую часть Италии и правили из Равенны, сделав здешний монетный двор основным в их королевстве. Когда император Юстиниан I завоевал Италию, он использовал монетный двор в Риме для чеканки некоторых монет для Византийской империи, но все же тот работал как вспомогательная мастерская для Константинополя. Чеканка монет в Риме подошла к концу, вместе с этим закончилась и классическая экономика.

К 476 году н. э., дате второго разграбления Рима и принятой дате падения империи, классическая монетарная экономика, прожившая почти тысячу лет, также рухнула. Римская экономика настолько разрушилась, что понадобилась почти тысяча лет, чтобы монетарная экономика возродилась в полной мере. В течение долгого периода, известного как средние века, деньги играли роль, похожую на тень той роли, которую они играли в классических Греции и Риме на пике их развития. После почти тысячи лет использования монет в культуре, базирующейся на городской жизни, люди вернулись в сельскую и практически безденежную экономику.

Сегодня множество крупных сельских поместий, замков и монастырей разбросано по земле бывшей Римской империи в Европе, от Англии до Италии. В течение почти тысячи лет, с падения Рима в 476 году до Возрождения (примерно около 1350 года), эти поместья служили центрами производства и власти, которые создали одну из величайших когда-либо известных сельских цивилизаций.

Средневековая эра, которую можно также назвать поместной, представляла собой главный отход от классической средиземноморской культуры. Если классическая культура была сфокусирована на городе, средневековая культура сконцентрировалась на поместьях. Если классическая культура делала упор на коммерции, средневековая — на самообеспечении, и если классическая экономика фокусировалась на деньгах, то средневековая — на наследственности в услугах и платежах. Средневековая культура также радикально оторвалась от классической эры, особенно в том, что средневековый мир практически прекратил пользоваться деньгами. Вместо сбора налогов в монетах лендлорды требовали от крестьян платы частью урожая и услугами. Вместо производства товаров для продажи каждое поместье стремилось к самообеспечению, насколько возможно производя собственные продукты питания, одежду и даже собственные орудия труда. Не имея возможности продавать свои услуги, люди становились крепостными, привязанными к земле. Даже рабство практически исчезло в это время за исключением рабов-преступников, язычников и мусульманских военнопленных.

Вследствие упадка образования все меньше людей могли читать или считать, что делало всех их более подозрительными и не желающими пользоваться монетами. В средние века чеканка монет продолжалась, но они весьма варьировались по качеству от региона к региону и от года к году. Зачастую они напоминали классические греческие и римские монеты, но часто содержали ошибки в написании и их можно было легко подделать. Общее качество монет опустилось так низко, что средний торговец, а также неграмотный крестьянин должны были быть чрезвычайно осторожными, пользуясь монетами любого типа. В целом люди предпочитали избегать такого ненадежного средства обмена и вместо него создали экономическую жизнь, основанную на бартере и обязательных услугах, оказываемых через феодальные узы.

С упадком Римской империи деньги начали исчезать, и коммерция пошла на убыль. Города, династии и империи многократно возникали и исчезали в Средиземноморье, но падение Рима было не просто падением еще одной империи. Крушение Рима разрушило весь классический образ жизни, построенный на денежной экономике и городских рынках, и эта классическая система больше никогда не вернулась.

Борьба между империей, основанной на дани, и рыночной системой, похоже, была выиграна империей. Под римской гегемонией правительство победило и разрушило саму систему рынка. Римлянам удалось сделать то, что персы пытались, но не смогли достичь в годы войны против торговых городов Греции.

Несмотря на окончательную гибель монетарной системы в Западной Европе, достаточно здоровые системы монет продолжали действовать в восточном Средиземноморье под покровительством византийских императоров в Константинополе. Деньги не создали и не развили более сложные институты, но по крайней мере они выжили. После веков спячки система постепенно возвратилась к жизни во время эры крестовых походов, когда западные европейцы вторглись на мусульманские земли востока. Деньги обрели новую важную роль в финансировании новых торговых путей, открывшихся между Востоком и Западом, и в финансировании огромных военных экспедиций, которые предпринимались на большие расстояния и долгие периоды времени.

4. РЫЦАРИ КОММЕРЦИИ

В среду 12 мая 1310 года французские солдаты погрузили пятьдесят четырех связанных мужчин на телеги и отвезли в пригород Парижа, где раздели и привязали к столбам, окруженным поленницами дров. Пока заключенные отчаянно кричали о своей невиновности, охранники подожгли поленья под ними. Пламя поднималось все выше, опаляя их волосы и охватывая их тела. От жары возникали огромные волдыри, которые лопались, кожа растрескивалась, превращая жир в жидкость, стекающую по мышцам в слабые языки пламени. Треск огня постепенно заглушил крики сжигаемых людей.

После этой массовой казни рыцарей храма на полях близ монастыря Сен-Антуан начала рассыпаться первая европейская международная банковская система. Хотя большинство мужчин, сожженных в тот день, не принадлежали к высшим руководителям финансового учреждения, система никогда не смогла оправиться от публичной казни своих членов и сопровождающего ее публичного унижения самой организации. В течение следующих четырех лет даже некогда могущественные лидеры этой организации встретили такую же страшную смерть на острове на реке Сена, и вся их банковская система рухнула с исчезновением ордена.

Первый значительный банковский институт возник не из торговой общины, а из странного и на вид непривлекательного религиозного ордена рыцарей, известных как тамплиеры. Основанный крестоносцами в Иерусалиме около 1118 года, военный орден рыцарей храма Соломона посвятил свою жизнь службе церкви и, в частности задаче освобождения Святой земли от неверных. Тамплиеры позже стали бизнесменами, которые управляли крупнейшей в мире Международной банковской корпорацией в течение почти двух столетий. За это время они заложили основу современного банковского дела, но за это им пришлось заплатить слишком высокую цену. Их успех привел не только к разрушению ордена, но и к пыткам и публичному сожжению их лидеров.

Набранные из молодых дворян, не унаследовавших ни титула, ни богатства, рыцари давали обет служения церкви и безбрачия. Они жили в развалинах храма Соломона в Иерусалиме, откуда и происходит их название. Они взяли на себя специальное обязательство охранять дороги, по которым пилигримы шли в Святую землю.

Рыцари-тамплиеры вели нелегкую жизнь, по крайней мере, в начальные годы. Хотя они сражались ожесточенно, ели только два раза в день, молча, под библейские чтения. Мясо они ели только три раза в неделю. В знак своего целомудрия они носили белые мантии, украшенные большим красным крестом, коротко стригли волосы и выбривали тонзуру как другие монахи.

Женатые могли вступить в орден, но они должны были вести целомудренную жизнь вдали от семьи, и даже в этом случае они не могли надеть традиционную белую мантию, предназначенную для братьев, которые были девственниками и никогда не были женаты. Все рыцари должны были держаться подальше от женщин и не могли поцеловать ни одну женщину, даже члена семьи. Чтобы предотвратить неприемлемые взаимоотношения, орден не имел женского отделения и в отличие от других орденов не разрешал вход молодежи. Для окончательного предотвращения греха тамплиеры спали в рубашках и штанах с веревкой вокруг талии для напоминания об их целомудрии. В их комнатах всю ночь горела свеча, чтобы отбить охоту к какому-нибудь аморальному акту — в одиночку или с кем-то.

В XII веке, согласно свидетельству очевидца, рыцари шли на битву молча, но в момент атаки они разражались громкой песней одного из псалмов Давида «Не нам, Господи». Они придерживались строгих правил ведения войны, практически исключавших сдачу в плен или поражение на поле битвы. Благодаря своей готовности и даже желанию погибнуть тамплиеры были воинами, которых боялись больше всех в мире. Тамплиеры послужили романтической моделью для рыцарей в опере Ричарда Вагнера «Парсифаль» в XIX веке.

Даже самые строгие и хорошо продуманные кодексы правил дают трещины, которые увеличиваются и расширяются с течением времени до тех пор, пока первоначальная структура не меняется полностью до неузнаваемости. Хотя орден был основан в полной нищете, последующие папские буллы предоставили ему право владеть всем, что было захвачено у мусульман во время крестовых походов. Как практически все религиозные ордена, тамплиеры принимали подарки и наследство от верных им соотечественников. Наиболее бесславный из этих подарков поступил от короля Англии Генриха II, который пожертвовал тамплиерам деньги, чтобы отплатить за убийство четырьмя рыцарями Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского, в 1170 году. Король пожертвовал столько денег, что их было достаточно, чтобы содержать две сотни рыцарей в Святой земле, и оставил дополнительно по своему завещанию 15 000 марок тамплиерам и другому ордену, рыцарям-госпитальерам.

С годами тамплиеры приобрели много земли и ценностей, предназначенных для поддержания работы ордена в Палестине. Рыцари регулярно переправляли поступления из своих европейских поместий в свою штаб-квартиру в Иерусалиме.

Поскольку тамплиеры владели самыми укрепленными замками в мире и создали одни из самых жестоких войск того времени, их замки были идеальным местом для хранения денег и драгоценностей. Жестокие тамплиеры, к которым относились с уважением, предлагали также идеальный способ транспортировки таких ценностей на дальние расстояния, даже по Средиземноморью, поскольку брали на себя ответственность за дороги и морские пути.

Французский рыцарь мог положить деньги на хранение или взять заклад через тамплиеров в Париже и получить деньги в виде золотых монет, когда это понадобится, в Иерусалиме. Тамплиеры, разумеется, брали плату за эти сделки, и поскольку они выплачивали заклады в иной валюте, а не в той, что получили, они могли дополнительно заработать на обмене.

В дополнение к хранению и транспортировке ценностей тамплиеры управляли фондами, собранными из религиозных и светских источников для финансирования крестовых походов. Они также предоставляли займы королям, включая французского Людовика VII, и тем рыцарям, кто нуждался в средствах для себя и своих слуг, когда они уходили в крестовый поход. Рыцари, которые не были членами ордена, обычно хранили свои ценности в крепостях тамплиеров, оставляя вместе с ними свое завещание, по которому орден выступал в качестве исполнителя, если рыцарь не возвращался. Орден часто организовывал и осуществлял контроль за закладами и другими финансовыми операциями для королей во время их отсутствия. Так было, когда Филипп II, король Франции, предоставил тамплиерам право контролировать поступления от своих земель, отправившись в крестовый поход в 1190 году. Вскоре замки тамплиеров стали настоящими банками, предлагающими многочисленные финансовые услуги дворянству.

Штаб-квартира тамплиеров в Париже стала одним из самых больших казначейств в Европе. Чтобы обеспечить абсолютную честность, орден запрещал своим рыцарям иметь собственные деньги. Этот запрет настолько строго соблюдался, что если какой-нибудь рыцарь умирал и при нем находили неразрешенные деньги, считалось, что он умер как бесчестный человек. Ему отказывали в христианских похоронах и, таким образом, согласно их религии, он был обречен на вечное проклятие. Такие строгие правила и вера сдерживали воровство и даже малейшую нечестность на протяжении всей истории ордена.

Несмотря на преданность тамплиеров их миссии, они постепенно теряли почву в Палестине, уступая египетским мамлюкам, армии жестоких военных рабов, большинство которых было набрано из христианских семей и обращено в ислам. В 1291 году тамплиеры потеряли город Акр, последний оплот на континенте, и направились на остров Кипр. Несмотря на военное поражение, их финансовые предприятия продолжали процветать.

На протяжении XIII века этот орден образованных и честных рыцарей служил в качестве финансового агента папства и управлял многими счетами французских королей, включая семейные. В качестве банкира королей и папы орден тамплиеров превратился в институт, несколько напоминающий современный департамент казначейства, только не собирающий налогов. На пике своего могущества они имели примерно 7000 работников и владели 870 замками и домами, разбросанными по всей Европе, от Средиземноморья до Иерусалима.

Несмотря на нищету отдельных членов, орден рос богатым, властным и, похоже, был вне контроля со стороны какого-либо одного государства или короля. Они превратились в мишень, которую со временем мог легко поразить какой-нибудь монарх, достаточно сильный и жадный. Такой монарх наконец появился в лице энергичного короля Франции Филиппа IV, известного под именем Филипп Красивый, потому что его считали самым привлекательным мужчиной в мире. В 1295 году Филипп изъял управление своими финансами из рук тамплиеров и установил в Лувре королевское казначейство. Затем он начал кампанию, нацеленную на захват обширных владений и ценностей тамплиеров.

Отчаянная потребность Филиппа в деньгах возникла после того, как он пытался осуществить тот же трюк, что провернул Нерон несколько тысячелетий назад: он обесценил серебряную валюту своего королевства, чтобы переплавить старые монеты в новые с меньшим содержанием серебра. Как и Нерон, Филипп кончил тем, что увеличил количество монет и уменьшил количество денег, поскольку теперь каждая монета имела меньшую покупательную способность. Затем Филипп пытался реформировать французскую валюту, вернув ее к первоначальной стоимости. В 1306 году он изъял монеты из оборота и переплавил их по цене, установленной Людовиком IX в 1266 году. Филипп постоянно менял в последующие годы стоимость монет, но в конце концов каждое изменение било по нему самому. Ему нужен был постоянный источник золота и серебра, чтобы восстановить фальсифицированную валюту.

Чтобы удовлетворить свою постоянную потребность в деньгах, он обратился к торговцам Ломбардии и изъял их товары. Он пытался обложить налогами духовенство, затем обратил свое внимание на евреев, выслав их в июле 1306 года и присвоив их собственность. Даже богатства евреев и ломбардийцев вместе с налогами от духовенства не хватало для удовлетворения нужд растущего правительства Филиппа и его жажды власти. Ему нужны были деньги в огромных количествах.

Самые большие ценности в Европе были сосредоточены прямо под Парижем в хорошо укрепленном замке, который служил главным хранилищем богатства тамплиеров. Но чтобы заполучить его, король должен был разрушить орден, и он продемонстрировал желание и способность сделать это. В 1307 году Филипп издал секретный приказ с резким обвинением ордена.

«Мучительная вещь, прискорбная вещь, которую страшно предположить, страшно слышать, отвратительное преступление, отвратительный дьявол, противная работа, отвратительное бесчестие, дело почти нечеловеческое, находящееся за пределами гуманности». Этими словами Филипп подготовил сцену для искусной пропагандистской кампании, которая нужна была ему, чтобы свалить и разграбить самый мощный финансовый институт в мире.

Без объявления войны тамплиерам агенты Филиппа IV провели неожиданный рейд, в ходе которого они арестовали по всей Франции ничего не подозревающих лидеров ордена. Филипп выбрал время для рейда, чтобы арестовать Жака де Молей, старейшего Великого магистра ордена, который прибыл во Францию из своей штаб-квартиры на Кипре, чтобы заняться некоторыми финансовыми делами для тамплиеров и папы Клемента V.

Союзники Филиппа немедленно развязали словесную войну против тамплиеров, обвиняя их в самых страшных преступлениях, чтобы возбудить ужас и ненависть общественности по отношению к ним. Обвинения вылились в продолжительные расследования, закончившиеся драматической серией судов, на которых французские прокуроры обвинили руководителей ордена в ереси, отступничестве, поклонении дьяволу, сексуальных извращениях и целом списке страшных нарушений средневекового кодекса морали. Под жестокими пытками престарелые офицеры ордена подписали признания с мрачными деталями их деятельности как поклонников дьявола, осквернителей священных объектов, пособников сатаны и сексуальных извращенцев.

Обвинения включали такие пункты, как секс с трупами благородных дам, поклонение коту, поедание тел мертвых рыцарей, установление кровных уз с мусульманами. Другие свидетели обвиняли тамплиеров в совращении девственниц с целью рождения младенцев, чей жир рыцари якобы перерабатывали для приготовления священного масла для их идолов. Прокуроры Филиппа обвиняли тамплиеров в поощрении педерастии внутри ордена и упоминали этот грех, в частности как причину, по которой тамплиеры провалили крестовые походы в Святую землю и утратили контроль над Иерусалимом. Падение Иерусалима, таким образом, рассматривалось параллельно библейской легенде о гневе Бога и последующем разрушении городов Содом и Гоморра по таким же причинам. Обвинение в педерастии предлагало простым людям объяснение, почему Бог позволил мусульманам завоевать Иерусалим. Обвинение делало понятной историю, которая иначе была бы запутанной для правоверных, молившихся усердно много лет за освобождение Святой земли.

Прокуроры Филиппа использовали против ордена даже его богатство. Все христиане верили, что сатана явился перед Христом в пустыне и предложил ему все богатство мира в случае, если он отречется от Бога и последует за сатаной. Христос отказался и жил в нищете. Тамплиеры, наоборот, стали самой богатой группой на земле и жили слишком богато, если не в полной роскоши. По словам прокуроров, тамплиеры, должно быть, заключили союз с дьяволом, чтобы стать столь богатыми.

После первоначального шока от ареста и пыток большинство тамплиеров отреклось от своих показаний и защищало себя и свой орден с той же отвагой и силой, с какой рыцари завоевали свою репутацию на полях сражений. Они теперь противостояли не мусульманским воинам, а судьям, прокурорам и палачам, которые говорили на их языке и поклонялись их же богу. Тамплиеры не получили помощи, когда она им понадобилась, от своей матери-церкви, которую они защищали своими жизнями так много лет. Почти десять лет французские власти пытали тамплиеров, чтобы выжать из них признания. Когда их подвергали публичному осуждению, тамплиеры собирались с силами и отрекались от своих признаний, после чего следовал новый раунд пыток и признаний.

Подчиняясь давлению французской монархии, папа Климент V упразднил орден своей буллой 22 марта 1312 года. Папа посчитал более благоразумным пожертвовать рыцарями своей церкви, нежели перечить воле французского короля. Ликвидируя орден, папа надеялся сохранить какой-то контроль над собственностью тамплиеров, которую он перевел другим религиозным группам, главным образом госпитальерам.

Через четыре года после массовой казни тамплиеров под Парижем 18 марта 1314 года Великого магистра Жака де Молея и Жоффруа де Чарне вывели из их камер и сожгли на маленьком острове на реке Сена. Так король Филипп полностью разрушил самый могущественный международный финансовый институт того времени. Французское правительство в своих попытках завладеть всем богатством тамплиеров в Париже потребовало от госпитальеров большую его часть в качестве компенсации за расходы, пошедшие на расследования и суды тамплиеров. Видя, что случилось с их братьями тамплиерами, госпитальеры быстро оценили зловещие угрозы Филиппа очистить их орден тем же огнем, который он использовал против тамплиеров.

Папа Климент V и король Филипп IV спорили о деньгах и собственности ордена, но недолго. В том же 1314 году оба, папа и король, умерли. Многие, всегда усматривающие волю Бога в происходящем на земле, пришли к выводу, что Бог призвал папу и короля, чтобы они предстали перед его троном вместе с сожженными тамплиерами для окончательного суда.

На земле не имело значения, кто был виноват, поскольку ничто не могло изменить того, что случилось. Полная победа короля Филиппа над рыцарями-тамплиерами четко продемонстрировала усиление власти национального правительства, которое не потерпит такого мощного международного финансового соперника, как тамплиеры. Независимо от того, живы бы были или умерли Филипп и Климент, борьба между ними складывалась явно в пользу государства. Впервые после падения Рима правительство в западной Европе подтвердило свой авторитет и власть в управлении финансовыми институтами и сломало коммерческую власть церкви. Никогда больше церковь или ее институты не пользовались таким влиянием на финансовую деятельность в западной Европе.

Разрушение ордена тамплиеров, однако, создало финансовый и коммерческий вакуум. Церковь была слишком слаба и напугана, чтобы заполнить его, а правительство — еще недостаточно большим и сильным.

В этот кардинальный момент в экономической истории Европы, когда финансовая власть церкви уменьшилась, а власть государства еще не набрала силу, чтобы заменить ее, в эту брешь проникла новая группа людей и институтов. Семьи северо-итальянских городов-государств Пизы, Флоренции, Венеции, Вероны и Генуи начали предлагать те же самые услуги, что и тамплиеры, хотя и на более скромном уровне. Эти семьи создали новую сеть банковских учреждений вне контроля со стороны церкви и государства, но все же тесно связанных с обоими.

Новая система частных, семейных банков возникла в северной Италии. Эти банкирские семьи действовали не под эгидой религиозного миссионерства и не в строгих рамках, установленных для тамплиеров церковью и христианской доктриной. Итальянские банкирские семьи охотно и легко имели дело с мусульманами, татарами, евреями и язычниками, равно как с ортодоксальными и католическими христианами. Банковская сеть итальянских торговых семей вскоре протянулась от Англии до Каспийского моря, они финансировали торговые операции по всему известному в то время миру — от Китая до Судана, от Индии до Скандинавии. Они стабильно предоставляли кредиты по ставкам ниже, чем другие финансисты, они контролировали больше денег и давали их в долг под постоянный, хотя и не всегда низкий процент. Не связанные религиозными принципами тамплиеров, они имели только одну цель — получить прибыль.

Итальянские семьи отличались от религиозных рыцарей и другими важными моментами. Они работали не в хорошо укрепленных замках, не передвигались в надежно охраняемых конвоях. Они жили и работали на рынках, среди людей, обслуживая нужды как небольших землевладельцев, купцов и продавцов, так и аристократов и высокопоставленных лиц церкви и государства. Если тамплиеры обслуживали только дворянство, новые итальянцы служили всем.

В своих финансовых поисках итальянские торговцы ездили на рынки и ярмарки по всей Европе. Как другие странствующие торговцы и купцы, они устанавливали столы или большие лавки, с которых они не только продавали свои товары, но и обменивали деньги, давали займы, принимали деньги в уплату долга для кого-то в соседнем городе и предоставляли другие похожие финансовые услуги.

Современное слово «банк» рождено способом, который избрали эти первые денежные торговцы для своего бизнеса; оно происходит от слова, означающего «стол» или «скамья», — опора, которая в буквальном смысле была базой операций на рынке. Из итальянского языка слова bank, banco, и banque вскоре вошли в другие европейские языки и в конечном счете распространились по всему миру.

Ростовщичество в той или иной форме было известно со времен, когда деньги только появились, но банк стал чем-то большим, чем институт, дающий деньги взаймы, потому что банкиры имели дело не столько с золотом и серебром, сколько с листками бумаги, представляющими золото и серебро. Банковское дело, как оно практиковалось тамплиерами, сталкивалось с серьезным ограничением — церковь запрещала ростовщичество, взимание процента с займа — и этот барьер стал одним из самых больших препятствий, которое итальянские семьи должны были преодолеть для строительства своей обширной банковской сети.

Христианский запрет ростовщичества базируется на двух положениях Библии: «Не бери от него роста и прибыли, и бойся Бога твоего… Серебра твоего не отдавай ему в рост, и хлеба твоего не отдавай ему для прибыли» (Лев. 25, 36–37); и «В рост дает и берет лихву: то будет ли он жив? Нет, он не будет жив. Кто делает все такие мерзости, тот непременно умрет, кровь его будет на нем» (Из. 18, 13).

Библейский запрет никогда не уничтожал ростовщичество полностью, но определенно стеснял его. Евреи с давних времен выступали ростовщиками, и в глазах церкви они уже были обречены на вечное проклятие, но, если христиане давали деньги под процент, католическая церковь отлучала их от всех служб и Святого Причастия. Закон определил достаточно точно, что quidquid sorti accedit, usura est («то, что превышает основной капитал, — есть ростовщичество»). Итальянские банкиры все же нашли способ обойти этот запрет и таким образом становились богатыми, не подвергая опасности свои души.

Ростовщичество было связано только с займами, так что на чисто технических различиях между займом и контрактом итальянские торговцы построили целое здание заимствования и одалживания, за фасадом которого ростовщичество никак не просматривалось. Они тщательно избегали давать займы. Вместо этого они продавали обменные векселя. Обменный вексель представлял собой письменный документ, гарантирующий выплату определенной суммы определенному лицу в определенном месте и в определенное время. Наименование этого документа на латинском — cambium per lettras, что означает «обмен через письменный документ или вексель». Эта сделка была продажей одного вида денег за другой, которым будет произведена оплата в оговоренное время.

Торговец, нуждающийся в деньгах, шел в Италии к банкиру. Банкир давал ему требуемую сумму наличными, во флоринах Флоренции или в дукатах Венеции, и оба подписывали переводной вексель, по которому торговец соглашался выплатить немного большую сумму в другой валюте на следующей ярмарке в Лионе или Шампани во Франции. Торговцу не нужно было появляться на ярмарке лично для оплаты векселя. Обе стороны знали, что если торговец не смог показаться на ярмарке, контора во Флоренции получит деньги, которые ей должны.

Итальянцы не выдумали переводной вексель, они нашли ему новое и более выгодное применение. Банкиры получали гонорар за обмен денег и потому были организованы в гильдию валютного обмена, Arte del Cambio, которая стояла отдельно от класса ростовщиков, столь ненавидимых всеми. В действительности, банкиры стали давать взаймы богатым, в то время как ростовщики — бедным.

Эти переводные векселя хорошо функционировали в христианских странах, но они не срабатывали в мусульманском мире. Коран запрещал ростовщичество даже более строго, нежели Библия. Он запрещал любой вид прибыли от обмена золота и серебра. Мохаммед сказал: «Не продавай золото за золото за исключением если только в равном количестве… серебро за серебро только в равном количестве». Коран особенно запрещал переводные векселя, осуждая продажу «чего-то имеющегося за что-то отсутствующее».

Переводные векселя оказали и другое благоприятное влияние на развитие коммерции: они помогли преодолеть главное препятствие времени — громоздкость монет и трудности обращения с большим их количеством. Монеты были тяжелыми, трудными для транспортировки, их легко было своровать, часто их подделывали; они были подвержены дюжине других проблем на плохо охраняемых дорогах, на землях коррумпированных дворян и на плохо управляемых ярмарках и рынках, которые возникли как новые коммерческие центры Европы.

Новые итальянские банковские деньги придали новый импульс развитию коммерции за счет быстрого перемещения. В 1338 году перевозка монет требовала три недели, чтобы преодолеть расстояние чуть больше четырех сотен миль, от Руана на севере Франции до Авиньона на юге, и была опасность, что груз захватят или украдут те самые люди, которых наняли для его перевозки. Переводной вексель мог преодолеть этот путь за восемь дней, и даже если он был украден, вор не мог им воспользоваться. Иными словами, переводной вексель перемещался быстрее и защищал всех, вовлеченных в сделку. Несмотря на его стоимость от 8 до 12 процентов, вексель все равно был дешевле, чем стоимость найма вооруженного эскорта для перевозки золотых и серебряных монет или слитков. Переводные векселя сняли с денег пространственные ограничения.

Переводные векселя также сняли с денег ограничения какой-либо одной валюты и в случае недостатка золота и серебра, что могло произойти в стране, которая чеканила монеты. Торговец мог подписать вексель в дукатах Венеции, саксонских талерах, флоринах Флоренции, миланских тестонах, французских экю или любой из дюжины других валют. Векселя не зависели от наличия золота и серебра, имевшихся в государстве; в большой степени они зависели от доверия торговцев к данной валюте. Если они теряли доверие к одной валюте, то быстро переключались на другую.

Переводные векселя создали новые деньги, сломав физические ограничения, связанные с металлическими монетами. Векселя сами по себе циркулировали среди торговцев как вид бумажных денег. Хотя деятельность и услуги банков оставались ограниченными небольшим кругом людей и не охватывали простых крестьян и горожан, банки в действительности нашли возможность пустить в обращение большее количество денег.

По новой системе мешочек со ста флоринами, который когда-то мог годами лежать в сейфе, теперь мог быть депозитом на сохранении в итальянском банке, который имел отделения по всему континенту. Банк, в свою очередь, давал деньги в долг и распространял переводные векселя как деньги. Дворянин по-прежнему владел своей сотней флоринов; банк имел сто флоринов в своих книгах. Торговец, занявший флорины, становился богаче, и человек, владевший векселем, также имел сто флоринов. Хотя всего в дело было вовлечено сто золотых монет, волшебство банковских депозитов и займов превратило их в несколько сотен флоринов, которые могли быть использованы различными людьми в разных городах в одно и то же время.

Эти новые банковские деньги открыли новые огромные пространства для торговцев, производителей и инвесторов. У каждого стало больше денег; это было настоящим волшебством.

Итальянские торговцы занимались банковским делом в качестве частных предприятий с корнями в таких семьях, как Перуцци, Барди и Аццьяоли во Флоренции, которые имели родственников, служащих в отделениях от Кипра до Англии. Совместно банкирские семьи Италии финансировали английскую монархию при Эдуарде I и Эдуарде II в их кампаниях по завоеванию Уэллса и Шотландии. Поддерживая английскую монархию, итальянские банкирские семьи заработали больше денег, чем они получали просто в качестве процентов от рискованных займов. Имея должником английского короля, они получали особый доступ к английским рынкам. В частности, их особые отношения с монархией обеспечили им возможность чуть ли не монополизировать торговлю английской шерстью на континенте.

Итальянские банкиры вскоре получили высокую прибыль, предоставляя такие скрытые займы принцам, королям, кардиналам и даже самому папе. Хитрость с обменом требовала громадной бумажной структуры бухгалтерского учета в дополнение к необходимости для банкиров работать в тандеме с коллегами в других городах. Возникла потребность в более сложной системе для простых валютных менял, работающих на столах и скамьях или в маленьких конторах поблизости от рынков.

Согласно контрактам, подписанным папой с банкирскими домами Перуцци и Барди 9 июня 1317 года, деньги из всех католических церквей Англии, предназначенные для папы, поступали на депозит в представительства Перуцци и Барди в Лондоне. Сами реальные деньги они держали в Лондоне, а переводные векселя отсылали в Италию, где банки платили папе из своей казны. Банкиры Перуцци и Барди в Лондоне использовали деньги, положенные к ним на депозит церковью, для покупки английской шерсти, которую они переправляли на континент для продажи. Полученные от продаж средства банк держал в Италии. Таким образом деньги передавались туда-сюда между Италией и Англией и между рынками на континенте. Они перемещались из хранилищ государства в казну церкви, далее — к банкирам и назад к торговцам, и из них платились налоги прежде, чем начиналось новое «путешествие». И все это можно было сделать без участия хотя бы одной-единственной монеты; в движении были лишь колонки в книгах учета и бухгалтерских книгах. Банковское дело было нововведением, которое стимулировало коммерцию на всех ее стадиях и приносило выгоду всем — от крестьянина до короля и от местного священника до папы — там, где банкирские семьи открывали свою контору.

Переводные векселя вызвали бум на европейских рынках, помогая справиться с катастрофически недостаточным поступлением золотых и серебряных монет. Заставляя систему работать более быстро и эффективно, они увеличили количество денег в обращении. Векселя сами становились деньгами, попадая в третьи, четвертые и пятые руки таким же образом, как сегодня бумажные деньги. Векселя циркулировали по всей Европе как специальный вид бумажной валюты, которую принимали торговцы в главных коммерческих центрах на континенте.

С распространением итальянских банков по Европе валюты Флоренции и Венеции стали двумя стандартами для континента. Впервые отчеканенная в 1252 году флорентийская монета имела на одной стороне портрет святого Джона Баптиста, а на другой — лилию; эта золотая монета стала известна как fiorino d'oro или флорин. Город выпускал флорин в обеих, серебряной и золотой, деноминациях, золотая была в десять раз дороже серебряной. В то время, когда каждый, даже небольшой город с претензиями на собственную значительность чеканил собственные монеты, самостоятельно определяя их размер и название, флорин Флоренции и дукат Венеции помогали сохранять стабильность на рынках позднего средневековья. Венецианский дож Джованни Дандоло выпустил золотой дукат в 1284 году, и тот был в ходу в течение шести веков. Венецианский дукат был назван zecchino в честь дворца La Zecca, где выпускались монеты. Наименование дукат пришло от латинской надписи на монете. Как титул doge (дож), который носил глава Венецианской республики, ducat (дукат) родственен словам duke и duchy от латинского ducere, означающего быть лидером. Венецианский дукат оставался неизменным по размеру и чистоте содержания до падения Республики Венеция в 1797 году.

Новые формы банковских денег, находившихся в обращении в Европе, обусловили необходимость новых способов ведения учета движения денег, которые подчинялись законам множества разных стран и были представлены разнообразными валютными системами. Нововведения во Флоренции привели к двойной бухгалтерии, упрощенной форме морского страхования и самому важному новшеству изо всех — чеку. Согласно нормам раннего банковского дела, человек мог положить деньги на депозит или снять их, только появившись лично перед банкиром, который выдал бы деньги только в случае, если вкладчик сам устно просил об этом. Письменные просьбы об изъятии денег считались слишком рискованными, поскольку такой документ легко было подделать, в то время как личное появление вкладчика перед клерком, если это потребуется, может быть позже им засвидетельствовано. Лишь в конце XIV века в записях банка Медичи появилось первое упоминание о письменной просьбе об изъятии денег. Эти первые чеки еще больше увеличили скорость и гибкость работы банковской системы.

Итальянские банкиры процветали, но, как и тамплиеры до них, они в конечном счете погибли в результате своего успеха и своего взаимодействия с правительством. Некоторые из главных итальянских банкирских семей поддерживали Эдуарда III в начале столетней войны между Англией и Францией, но когда он прекратил выплаты по своим долгам в 1343 году, его банкротство вызвало банкротство ведущих флорентийских семейных банков, а также их многочисленных вкладчиков. Вся денежная система, базирующаяся на переводных векселях, была основана на честности и доброй воле участников, но, когда правительство стало слишком обременено долгами, оно отказалось от них, разрушив тем самым систему. Банковские состояния итальянцев исчезли, как песчаные замки на берегу во время сильного прилива. Затем, в завершение судьбы флорентийских банков в Северной Италии началась эпидемия чумы, которая свирепствовала до 1348 года.

Хотя первые итальянские банкирские семьи навлекли финансовые бедствия на себя и город Флоренцию, само банковское дело выжило. Их практические новшества распространились на другие города и оказались слишком выгодными для торговцев, чтобы позволить им исчезнуть. Генуя и Венеция быстро восстановили репутацию банковского дела Флоренции, и к концу XIV века сама Флоренция возродилась как международная банковская сила. Несмотря на серьезные потери в XIV веке, банковское дело ожило с новой силой в следующем веке под руководством великой банкирской семьи Флоренции — Медичи, которая пришла в банковское дело сравнительно поздно, в последние десятилетия XIV века.

Хотя банковское дело возникло во время итальянского Возрождения, оно не пользовалось большим уважением. Работа банкиров в качестве денежных менял и ростовщиков ставила их примерно на тот же уровень, что и простых менял валюты — чуть-чуть выше сводников, картежников и прочих преступников. В аристократической системе Европы, основанной на земле и титуле, обладание богатством имело практическое значение, но не заслуживало уважения. Декрет голландской церкви, принятый в 1581 году, запрещал банкирам, вместе с теми, кто занимался другими, не заслуживающими уважения, делами, получать Святое Причастие. Закон находился в силе до 1658 года. Многие священники продолжали проклинать получение процентов как противоречащее библейским предписаниям.

Чтобы стать уважаемыми после того, как они стали богатыми, банкиры должны были обзавестись атрибутами поздней средневековой жизни. Им нужны были поместья, городские дворцы, аристократические титулы и высокие церковные посты. В попытках добыть этот парадный мундир банкирские семьи Европы создали Возрождение, но ни одна семья не преуспела в этом так, как поздно появившаяся семья Медичи.

5. РЕНЕССАНС: НОВЫЕ ДЕНЬГИ ДЛЯ СТАРОГО ИСКУССТВА

Одни города постоянно обновлялись на протяжении веков, меняя свой архитектурной стиль, правительство, религию, а иногда даже свои имена; другие навечно укоренились в истории, культуре и характере одной, особой эры. Ни один город не держался так упорно за свое особое место в истории, как Флоренция, расположенная на Тосканских холмах в Италии. Флоренция вечно остается городом Возрождения, городом Бернини и Микеланджело, городом Медичи и Савонаролы. Хотя Флоренция существовала за несколько веков до Возрождения и остается крупным и важным городом в современной Италии, ее сердце и фасад остались принадлежать эпохе Возрождения. Ее великие здания и монументы возникли в этот период, во время, когда процветали ее великие художники, скульпторы, поэты и писатели.

Флорентийцы гордились своей принадлежностью к культурной столице Италии, несмотря на то, что коммерческие, политические и религиозные центры переместились в другие города. Хотя город развился сравнительно поздно в средиземноморской истории как аванпост Рима, граждане гордились достижениями своего города и не считали его вторым ни после одного другого города в мире, тем более в Италии. Они гордились. тем, что сохраняли высокий уровень искусства, прекрасную архитектуру, чистейший язык и славную историю. Они считали даже, что их пресноватая кухня значительно изысканней по вкусу и содержанию, чем более известная еда юга, где повара употребляли больше специй, масла и томатов. Флоренция служила столицей вновь объединенной Италии короткое время, с 1865 по 1871 год, пока правительство не перебралось в древний императорский и религиозный центр — Рим. Флоренция произвела на свет больше истории, искусства и грез, чем полагалось бы одному городу.

Сегодня люди со всего света совершают паломничество, чтобы познакомиться с Флоренцией и отдать дань памяти Возрождению. Студенты учатся здесь семестр или год, туристы приезжают на день. Все они проделывают один и тот же путь, чтобы восхититься кафедральным собором, посмотреть галерею Уффици, посетить Академию искусств и насладиться чудом Микеланджело — Давидом. Они делают перерыв для долгого обеда в одном из многочисленных ресторанов или чтобы выпить кофе в уличном кафе, затем направляются в магазины сувениров, которые предлагают огромное разнообразие подарков — от радужного Давида на термометре до кожи, украшенной золотом, и мебели с инкрустацией драгоценными камнями.

Неоднократные войны и наводнения уничтожили часть оригинального города, но каждый раз флорентийцы тщательно восстанавливали город Возрождения. В 1944 году, когда армия союзников двигалась на север по итальянскому полуострову, отступающая германская армия взорвала все мосты через реку Арно, кроме Понте Веккио, но флорентийцы восстановили все, использовав столько оригинального камня, сколько могли спасти. Позже, меньше чем через поколение, обычно спокойная река Арно внезапно превратилась в ожесточенный стремительный поток, затопив во время наводнения весь исторический район, когда величайшие культурные памятники города скрылись под двадцатью футами воды и тоннами грязи. Ночью 4 ноября 1966 года наводнение разрушило примерно тысячу картин и пятьсот статуй. Такие разрушения потребовали международного вмешательства, помощи и десятилетий труда для восстановления.

Правительства в Италии сменяли друг друга так часто, что страна находилась под руководством нового лидера практически каждый год после окончания Второй мировой войны, а цены писались с таким количеством нулей, что приводили в замешательство иностранцев, не привыкших к покупкам, которые оценивались миллионами лир. Банкнот меньшего достоинства было настолько мало, что торговцы вынуждены были округлять цену до ближайшей сотни лир или давать сдачу конфетами.

Среди музеев и кафе, за углом от ресторанов и через улицу напротив церквей располагались сотни магазинчиков, где можно было поменять деньги. Это не банки, но они с гордостью предлагают свои услуги на многих языках: немецком, французском, английском. Они торгуют наличными или туристскими чеками в долларах, марках, иенах, фунтах и франках за кажущиеся огромными суммами итальянские лиры. Поскольку у банков были очень короткие рабочие часы, пункты обмена могли взимать повышенный процент за свой обмен в часы, когда туристы больше всего нуждались. В дополнение к обмену валюты они предлагали такие золотые монеты, как южноафриканские крюгеры, китайские панды, канадские кленовые листья и мексиканские песо, а также памятные серебряные монеты, выпущенные по разным поводам — от Олимпийских игр и королевских коронаций до охраны природы.

Валютные менялы работали в маленьких магазинчиках или же в лотках, сделанных из железобетона и толстого стекла. У них не было ни холлов с орнаментом, как у больших банков, ни зданий в стиле ренессанс с грандиозными лестницами, мраморными полами и позолоченными балюстрадами. Большинство из них не носило костюмы с галстуком или более стильную одежду, как сотрудники больших банков. Менялы были отмечены плебейством в стиле и манерах.

Менялы существовали с тех пор, как появились деньги. Почти всегда их можно было найти рядом с рынками, где собирались торговцы из разных стран, а в последние десятилетия — вокруг туристических центров по всему миру. Такие же приземленные и скучные, как их рутинная ежедневная работа и услуги, великие банкирские семьи Флоренции времен Ренессанса произошли из этих кругов и оказали заметное влияние на искусство, архитектуру и математику, а также на мировые финансы.

На пике расцвета в качестве банкирского города в 1422 году во Флоренции работали семьдесят два «международных банка». Из всех ростовщических семей здесь ни одна не заслужила репутацию такой великой и не была увековечена в анналах истории, как семья Медичи. Хроники XII века упоминают эту семью во Флоренции, но она появилась относительно поздно в истории банковского дела.

Торговец Джованни ди Биччи де Медичи (1360–1429) создал семейное состояние на банковских операциях. От двух его сыновей, известных как Козимо Старший и Лоренцо Старший, произошли две ветви потомков, которые, в сущности, определили эпоху Ренессанса, став наиболее важными банкирами и торговцами, правителями Флоренции, кардиналами и папами церкви. Дочери этой семьи породнились с королевскими семьями Европы, две из них — Мария и Катерина — стали королевами Франции и матерями будущих королей. Придя к большой власти, семья заявила, что происходит от рыцаря Аверадо, который пришел в Италию паломником, направляясь в Рим, но остановился в Тоскане на срок, достаточный, чтобы уничтожить титана, который терроризировал крестьян. Святой римский император наградил тогда бравого рыцаря гербовым щитом с изображением трех красных кругов, означающих выбоины, сделанные в его щите великаном. Некоторые источники, не имеющие отношения к семье, считают, однако, что три круга означают три шара, которые традиционно были знаком менялы; другие полагали, что это три монеты.

Имя Медичи указывает на происхождение от кого-то из области медицины и фармацевтики — профессий, которые в то время были равны по престижу ростовщику и парикмахеру. Поэтому три круга на семейном гербовом щите могут означать пилюли или стеклянные банки, которые доктора нагревали и прикладывали к телу пациента, чтобы вытянуть «плохую кровь».

Независимо от происхождения имени семьи и гербового щита Медичи заработали свои деньги на банковском деле, добились влияния в политике и прославились тем, что покровительствовали искусству. Они извлекли пользу из банковской практики и процедур, выработанных в предыдущем веке, но при этом были в целом более осторожны, чем их предшественники. Медичи были втянуты в кровавое политиканство и нестабильную финансовую систему английской монархии. Они давали необычно большие кредиты королю Эдуарду IV во время войны Алой и Белой розы, и когда тот оказался не в состоянии платить по долгам, отделение банка Медичи в Лондоне рухнуло. Их отделения в Брюгге и Милане также закрылись по аналогичной причине, но научившись на опыте отношений первых флорентийских банкиров с английскими королями, цитадель Медичи во Флоренции пережила кризис и никогда не повторяла этих ошибок.

Когда банк достиг своего коммерческого зенита при Козимо Медичи, он расцвел как самое важное частное предприятие в Европе. За пределами Флоренции семья владела отделениями в Анконе, Антверпене, Авиньоне, Базеле, Болонье, Брюгге, Женеве, Лондоне, Любеке, Лионе, Милане, Неаполе, Пизе, Риме и Венеции. Хотя штат в большинстве городов насчитывал меньше дюжины работников, банк предлагал большое разнообразие услуг, обычно не свойственных банку. Медичи работали как банкирами, так и торговцами, поставляя клиентам по всей Европе специи с Востока, оливковое масло из Средиземноморья, меха с Балтики, шерсть из Англии и текстиль из Италии. Другие товары варьировались от необычных (священные реликвии и рабы) до эксцентрических (жирафы и кастрированные мальчики для хора).

Несмотря на размах владений и разнообразие коммерческих услуг, Медичи никогда не были монополистами, как тамплиеры, и никогда не контролировали большую часть банковского рынка, как банкиры Флоренции предыдущей эры. Ко времени возвышения Медичи слишком много банков уже действовало в Венеции, Генуе и других городах за пределами Италии, работавших на них и пользующихся той же степенью влияния, но то, что у них не было монополии, возможно, служило им защитой. Они действовали как центр сети взаимосвязанных торговых и аристократических семей; они служили этой новой системе как первые среди многочисленных прочих. Таким образом, королям и даже папе было значительно труднее нанести по ним удар. Старая банковская монополия тамплиеров, управляемая людьми без потомков, представляла собой орган, который мог быть удален из общества хирургически, но Медичи жили и работали в сердце обширной сети родства, браков и коммерческих уз, которые охватили всю Европу. Атака на них и их вытеснение причинили бы боль всему континенту — вызов, на который не решился бы ни один правитель.

Их банк достиг зенита между 1429 и 1464 годами под строгим контролем Козимо де Медичи, который контролировал операции отделений в Риме, Венеции, Милане и Пизе, а также отдаленные филиалы в Женеве, Брюгге, Лондоне и Авиньоне. Помимо банков и земли семья имела финансовые интересы в нескольких текстильных предприятиях, включая два по производству шерсти и один по производству шелка.

Банк Медичи действовал до тех пор, пока Карл VIII, король Франции, не оккупировал Флоренцию 17 ноября 1494 года. За несколько дней до прибытия французской армии семья Медичи была выслана из города, и французы конфисковали большую часть их собственности и оставили банк практически банкротом. Семья вернулась в 1530 году с падением Флорентийской республики, но лучшие дни банка Медичи прошли.

Основа их состояния произошла из того, что сегодня мы можем назвать частным сектором, из того, что в ранние времена вряд ли имело какое-то значение. Медичи, получившие свое состояние и признание в области финансов независимо от государства и церкви, теперь утратили свои коммерческие позиции как банкиры и торговцы, но они упрочили свое положение в церкви и светских учреждениях.

Гений семьи Медичи в сравнении с другими богатыми торговыми семьями Флоренции стал очевидным в их способности использовать свое богатство и коммерческий успех для получения политической власти и аристократических титулов. Они были самой мобильной, стремящейся наверх семьей своего времени. Благодаря серии выгодных браков, важных политических назначений и хорошо продуманных взяток на протяжении нескольких поколений семье Медичи удалось стать одной из самых могущественных семей в светской и религиозной властной структуре.

Медичи, вместе с другими богатыми семьями Флоренции, финансировали возрождение образования, а позже — живопись, скульптуру и архитектуру. Сегодня мы помним эту эру главным образом, благодаря великим произведениям искусства, таким, как скульптуры Давида, которые можно найти в музеях всего мира. Расцвет искусства во Флоренции происходит от старого флорентийского увлечения образованием, которое заключалось не только в изучении классики, но и в совершенствовании основного мастерства, необходимого для торговцев и банкиров: цифр и математики. Ренессанс начался не с искусства и литературы, а с возрождения прикладной математики в помощь банкирам и торговцам для решения все усложняющихся задач конвертирования денег, расчета процентов, определения прибыли и ущерба.

В 1202 году Леонардо Фибоначчи, также называемый Леонардо Пизано, по имени родного города Пизы, опубликовал Liber Abaci (Счетные таблицы), в которой представил Европе то, что мы сегодня называем арабскими цифрами, хотя сами арабы заимствовали цифры из Индии. Эта упрощенная система предлагала значительные преимущества по сравнению с неуклюжей римской нумерацией, которая была трудна для сложения и вычитания и практически игнорировала умножение и деление.

Появление арабских цифр исключило счеты как инструмент, поскольку торговцы могли теперь легче просчитать в уме или на клочке бумаги. Университеты, правительство и религиозные власти выразили серьезные опасения по поводу новых цифр, которые пришли от «неверных» и которыми торговцы и клерки пользовались без надежных счетов абак. В упорном сопротивлении этим цифрам, используемым торговцами, многие университеты Европы продолжали работать со счетами и преподавать математику, пользуясь римскими цифрами, вплоть до XVII века. Многие правительства также отказались принять арабские цифры для официальных целей, заявляя, что их легко подделать даже малообразованному человеку. Даже сегодня, через восемь веков после появления арабской цифири, римские цифры остаются более престижными в таких актах, как написание дат на университетских или правительственных зданиях.

Торговцы, разумеется, не могли ждать одобрения профессоров и священников. Им нужны были практические средства для расчетов, даже если те уступали в престиже классическим римским цифрам, и они начали сразу же пользоваться новой цифровой системой. Когда торговцы обнаруживали в товаре лишний вес или недовес, они отмечали его знаком плюс или минус. Эти знаки вскоре стали символами сложения и вычитания и в конечном счете положительных или отрицательных чисел.

Новые цифры оказались практичными и легкими при подсчетах, и их использование вскоре распространилось в коммерческом секторе. По словам историка математики Дж. Д. Бернала, появление арабских цифр «произвело такое же воздействие на арифметику, как открытие алфавита на письменность». Эти цифры сделали математику «доступной любому клерку; они демократизировали математику».

XIII и XIV века произвели математическую революцию, которая вывела цифровые расчеты из тайного царства магии на улицы и в магазины Европы, а расширение банковского дела превратило Италию в центр этого нового развития математики. Революция выразилась не столько в появлении новых идей, сколько в постижении тайного смысла математики простыми людьми, чему в большой степени способствовали изобретенные печатные станки.

В 1478 году появился «Treviso Arithmetic», анонимный учебник. Он был предназначен для обучения цифрам и счету людей коммерческих профессий. Автор учил читателя не столько сложению и вычитанию — операциям, которые к тому времени были уже достаточно понятны, — а тому, как умножать и делить, как управляться с частями целого и с арифметическими и геометрическими прогрессиями, что было важно для подсчета процентов. Лишь небольшое число образованных ученых имело смутное представление о таких абстрактных математических операциях.

Для многих студентов и молодых подмастерьев «ноль» оказался трудной вещью для оценки и использования, когда несколько нолей встречалось в одном числе или расчете. Легче было опознать римскую цифру М, как одну тысячу, чем постигнуть 1000 или отличить 10 000 от 1 000 000. В 1484 году Николя Шуке, французский физик, рассмотрел эту проблему в своем труде «Triparty en la science des nombre», где он представил систему, с которой стало легче понимать нули, группируя их в ряды по три с пропуском между рядами. Он даже дал каждому ряду из трех нулей свое собственное имя. Европейские языки уже имели названия первого ряда (сотни) и второго (тысячи), но традиционно каждый, кому нужно было назвать большие цифры, выражали их как «сотни тысяч» и «тысячи тысяч». Шуке придумал миллионы, миллиарды, триллионы, квадриллионы вплоть до нониллионов. Пользуясь системой нолей, сгруппированных по три, нониллион можно было написать и легче прочитать как 1,000,000,000,000,000,000,000,000,000,000. Вместо пропусков мы сегодня ставим запятые (это в английском языке). И нониллион представлял собой самую большую цифру, известную в то время.

В 1487 году францисканский монах Лука Пачиоли опубликовал 600-страничный шедевр «Summa de aritmetica geometria proportioni et proportionality», в которой студенты обучались предлагаемым математическим операциям и погружались в тайны двойной бухгалтерии. С такой книгой владелец магазина не нуждался в университетском образовании, чтобы вести эффективный и прибыльный бизнес.

Арабские математики разработали алгебру как средство работы с неизвестными количествами. Слово «алгебра» произошло от al-jabr, слова, использованного в арабском названии книги «Hisab al-Jabr w-al-Muqabah» («Наука восстановления и сокращения»), написанной математиком XIX века Мухаммедом ибн-Муса аль-Кваризми. Он заимствовал слово al-jabr из арабской медицины, где оно было применимо к перестановке и восстановлению костей — процессу, который он считал метафорически сходным с перестановкой цифр. Аль-Кваризми работал в Багдаде и позаимствовал многие свои идеи из трудов на хинди Брахмагупты. Работа аль-Кваризми, в свою очередь, была переведена на латинский и распространена по Европе Жерардом из города Кремона.

Аль-Кваризми помог также облегчить некоторые проблемы работы с дробями, которые для простых торговцев было достаточно трудно складывать и вычитать, а тем более — умножать и делить. Арабские математики создали сложную десятичную систему вместо дробей. Использование десятичных по имени algorism — искаженное имя аль-Кваризми — впоследствии стало современным словом алгоритм, обозначающее процедуру вычисления.

Такие еврейские ученые, как Иммануил бен Якоб Бонфилс из Тараскона, представили эти арабские идеи европейским ученым примерно в 1350 году. Десятичные вычисления привлекали мало внимания до публикации в 1585 году «De Thiende» нидерландского ученого Симона Стевина (1548–1620) из Брюгге, который начинал кассиром торгового дома в Антверпене. Стевин пытался представить итальянские методы бухгалтерии северным европейцам и опубликовал первые таблицы процентов, чтобы люди могли понять таинственную процедуру, выполняемую банкирами, менялами и другими кредиторами. В 1525 году Кристоф Рудольфф напечатал первую немецкую книгу по алгебре, введя знак квадратного корня.

Университетские академики не могли не заметить огромных шагов в развитии математики в период Ренессанса, и постфактум начали искать теоретическое обоснование этих новых цифровых систем. Занимаясь этим, они заложили фундамент новой формы науки, объективной дисциплины, основанной на очевидном волшебстве цифр. Философская основа этого математического метода науки была разработана в основном Рене Декартом (1596–1650), который опубликовал свою «Discourse on Method» («Рассуждение о методе») в 1637 году. Декарт ненавидел изучение математики как самоцель; он стремился использовать ее как средство познания мира для практической реализации в жизни. Использование математики для понимания природы получило второй важный толчок в 1686 году с публикацией книги сэра Исаака Ньютона «Principia Mathematica».

Возвышение денежной экономики создало новый образ мышления. Как писал философ XX века Георг Зиммель, «деньги по самой своей природе — наиболее совершенный представитель познавательной тенденции в современных науках в целом, означая переход качественных показателей в количественные». Деньги изменили мировые системы знаний, мышления, искусства и ценностей.

Развитие банковского дела, начавшееся в XIII веке, значительно повысило всеобщий интерес к новым формам знаний, таким, как математика, но интерес распространился также на другие области знаний, приведя в конце концов к возрождению искусства в классической форме. По мере того как банкирские семьи — такие, как Медичи, богатели, они занимались тем, чем и большинство разбогатевших семей: культивировали интерес к прошлому, в их дворцах в изобилии были представлены старинные произведения искусства и литературы, что свидетельствовало об их стремлении быть причастными к славному прошлому. Когда они не могли найти для покупки старые замки, они строили новые, похожие на старые. Они заполняли свои дома и дворцы предметами искусства Древнего Рима и Греции, а библиотеки — копиями древних манускриптов, заново переведенных с арабского или греческого и латинского.

Эти богатые семьи могли позволить себе выплачивать собственные стипендии и финансировать искусство, освобождая его от строгих ограничений церкви и монастырей. Для нового гуманизма в искусстве было характерно повышенное внимание к человеческому телу, как это видно из работ Микеланджело и Леонардо да Винчи, который писал, что «хороший художник должен рисовать две главные вещи: человека и идеи в его голове». Тело человека оказалось в центре внимания этого гуманистического искусства.

Медичи и другие богатые торговые и банкирские семьи времен Ренессанса также использовали классические знания как средство отделить себя от религиозных идей, характерных для европейской культуры средневековья. Банкирские семьи обладали властью благодаря своим коммерческим предприятиям, они ничем не были обязаны церкви. Их искусство, домашняя обстановка, стиль их домов относились к дохристианской эре Рима и Греции. Не будучи ни антихристианской, ни антиклерикальной, эта новая форма учености приобрела имя гуманизм из-за своего внимания к людям, а не к богам, святым и ангелам.

Гуманизм стал знаком высокой культуры банкиров и торговцев, и через их многочисленные представительства, рассеянные по всей Западной Европе, они распространили эту новую тенденцию на все части континента. В роли торговцев, которые поставляли товары для аристократов, флорентийские семьи невольно оказывали влияние на формирование вкуса к классической скульптуре и к новым скульптурам, подражающим классическим греческим и римским произведениям.

Центром Ренессанса, как и банковского дела, финансирующего его, была Флоренция. Когда Медичи достигли большей власти в Риме, а некоторые из них даже добились самого высокого положения в церковной службе папы, они принесли свои идеи и новые нормы искусства и образования в Ватикан и во всю церковную систему. На потолке Сикстинской капеллы Микеланджело, изображая создание человека, восхвалял его как Бога — это был радикальный отход от старого религиозного искусства.

В литературе нового гуманизма акцент сместился с библейских знаний и теологии в пользу работ о людях, таких как, например, «Декамерон» Боккаччо (1353), произведения светской истории, как «История Флоренции» Леонардо Бруни (1439), книги о славе человечества, как «Oratio de dignitate hominis» («Речь о достоинстве человека») Джованни Пико делла Мирандола, появившаяся в 1486 году. Окружающий мир возбуждал интерес авторов и вдохновлял их гений гораздо сильнее, чем абстрактные концепции небес или загробной жизни. В эссе Пико делла Мирандолы эта тема звучит эхом: «Нет ничего более замечательного, чем человек», и автор сравнивает его и с животными, и с ангелами. Он объясняет, что «звери в момент, когда они рождаются, приносят с собой… то, что у них есть». В отличие от них «любые семена, посеянные человеком, прорастут в нем и дадут свои плоды. Если семена вегетативные, он станет растением; если семена чувственные, он станет как зверь; если они рациональные, он будет небесным созданием; если интеллектуальные — он будет ангелом и Сыном Божьим».

Художники, торговцы, писатели и аристократы XIV и XV веков не осознавали, что живут во время Ренессанса, поскольку это слово не входило в обиход до XIX века. Возрождение интереса к прошлому, ставшее известным как Ренессанс, произошло только после публикации в 1855 году исследования Жюля Мишле «La Renaissance», но это название их времени и их культуры было выдумано нами. В период Возрождения жизнь и история вступили в новый золотой век, который смотрел, скорее, в будущее, чем в прошлое.

Хотя Флоренция и окружающие районы Тосканы известны тем, что возродили древние учения Рима и Греции, они порвали с прошлым, произведя на свет современный итальянский язык, отличный от латинского. «Божественная комедия» Данте Алигьери признана первой работой, написанной на современном итальянском языке. В книгах Данте, Боккаччо и Петрарки тосканский диалект стал упрочившейся литературной формой современного итальянского.

В эпоху Ренессанса процветали и развивались новые коммерческие идеи, а также стиль искусства, во Франции, Германии, Нидерландах, Англии и даже в Скандинавии. В работах французского эссеиста XVI века Мишеля де Монтеня мы видим свидетельство новых способов мышления, связанных с заметным влиянием рынка. Монтень в своих работах пространно рассуждал о рынке и его значении в жизни. После опубликования своих размышлений в «Опытах», начатых примерно в 1571 году, ему стали приписывать первенство в создании современного жанра — эссе. Даже сама концепция происхождения мироздания связана с испытанием, пробами или взвешиванием чего-то, и это тесно ассоциируется с проверкой и пробой монет и драгоценных металлов, производимых на рынке. Монтень описывает свою работу как написанную в народном духе, в стиле и на языке «рынка».

В его коротком эссе «Что у одного прибыль, у другого — убытки» мы видим пробуждение экономического сознания. Он возводит прибыль в нечто естественное, рассматривая ее в контексте жизни и распада. Он делает вывод, что прибыль происходит из желаний, которые часто не являются хорошими, в то время как жизнь произрастает из распада старой материи. Монтень редко заостряет свое внимание строго на деньгах, но мы видим в его трудах возникновение современной системы оценки стоимости и прибыли.

Те же тенденции мы можем обнаружить в литературе и искусстве. Деньги возникают как актуальная тема в произведениях, например, Шекспира, чьи герои сражаются не только за честь, власть или любовь, а также за деньги и богатство. Было бы немыслимо для барда или менестреля петь о деньгах, а в пьесе «Венецианский купец» деньги становятся центром действия. Большинство работ Шекспира базируются на традиционных темах власти и морали, но в возникающем современном мире его эпохи он распознал деньги как важный фактор и считал их таким же испытанием для человеческого характера, как любовь и война.

Вскоре после Шекспира деньги начали появляться в искусстве, в частности, в искусстве Голландии и у художников других северных европейских стран. Живописцы изображали банкиров, пересчитывающих свои деньги; на других картинах можно было увидеть в обстановке домашнего уюта шкатулку с монетами на столе. Люди всегда изображали в своем творчестве предметы и идеи, которые они ценили, но с приходом коммерческого века искусство переместило свое внимание с религиозных картин, мифологических сцен и изображения людей с их лошадьми и собаками на портреты людей с их ценностями: деньгами и дорогими вещами, которые они были в состоянии купить.

Вместе с банковским делом и Ренессансом даже имя «Америка» обязано своим существованием огромному наследию Флоренции. По странной прихоти судьбы от имени флорентийского исследователя и хвастуна Америго Веспуччи (1451–1512) произошли названия двух континентов, которые образовали Новый свет. Веспуччи был одним из флорентийских торговцев, которые путешествовали и изучали мир. Вскоре после того, как Христофор Колумб открыл путь через Атлантику, Веспуччи присоединился к экспедиции, которая посетила берег того, что теперь является Бразилией. В своих заметках Веспуччи много писал о местах, которые он, по его словам, посетил, но в действительности он, весьма возможно, их никогда не видел. Его карты и описания широко распространялись, что побудило немецких картографов использовать слово Americus, латинская форма от имени Веспуччи, для названия нового открытого южного континента, который, как думали тогда, полностью отделен от земли, увиденной Колумбом далеко на севере. Вскоре картографы использовали это же название для северного континента, дав им новые имена — Северная Америка и Южная Америка. Америго Веспуччи был единственным человеком в мире, в честь которого был назван континент, даже два, и он был торговцем из Флоренции.

С развитием банковского дела и Ренессанса начал возникать новый тип цивилизации. Он был отмечен новым образом мышления и новыми способами организации коммерческой жизни. Сами по себе банкиры и их новая монетарная система были бы не в состоянии создать совершенно новую цивилизацию, но за изменениями, внесенными ими в европейскую жизнь, последовало уникальное событие в мировой истории. С распространением европейской гегемонии на две Америки, европейцы обрели больше богатства, чем когда-либо имел любой другой народ. Новое богатство в соединении с новыми финансовыми институтами создало уникальную гибридную систему, которая преобладала в мире на протяжении следующих пяти веков, вплоть до Первой мировой войны.

6. ЗОЛОТОЕ ПРОКЛЯТИЕ

Индейцы кечуа, которые работали на рудниках и добывали минералы в боливийских Андах, трудились под землей в сумеречном мире мерцающего огня, в мире, управляемом дьяволом и его женой. Только дьявол обладал властью дать или не давать шахтерам деньги, успех и благосостояние. Наверху, на земле, шахтеры молились Деве Марии и святым о здоровье и любви, но в шахтах они шли к темным алтарям молить о милости дьявола и его супругу. Дева Мария и святые контролировали на земле воду и, следовательно, урожаи, животных и плодородие, но поскольку деньги происходили от золота и серебра, появившихся из царства дьявола в недрах земли, только дьявол и его жена могли даровать их людям. В некоторых отношениях дьявол боливийских шахтеров напоминает греческого бога Плутона, который как властитель подземного мира обладал властью распределять свои металлы и был, таким образом, богом богатства.

Глубоко в пещерах шахтеры возводили алтари дьяволу, к которому они обращались El Tio, «дядя», а к его жене China Supay. Статуи изображали его с большими изогнутыми рогами на голове и налитыми кровью глазами, выкатившимися из глазниц. Ослиные уши торчали на его голове, а на нижней челюсти — два больших черных клыка. Другие зубы обычно изображались в виде маленьких кинжалов из кусочков зеркала, которые отражали слабый свет в темной пещере, делая улыбку дьявола пугающе свирепой. Он носил огромную корону, увенчанную змеей и стоящей на задних лапах ящерицей, чей рот был открыт и перекошен, как казалось, криком ненависти.

Статуя дьявола обычно стояла рядом с фигурой его жены, у которой было широкое лунообразное лицо ярко красного цвета, она была похожа на боливийских женщин, которые сновали на улицах наверху.

Шахтеры произносили постоянные просьбы перед изображениями El Tio и China Supay. Они ставили властителям подземного мира свечи, каждый шахтер делал ежедневные приношения сигарет, напитков из листьев какао дьяволу и кусок сахара его жене. В специальных ритуалах умиротворения во время землетрясений и трагических обвалов приносились большие жертвы — овцы и ламы. В таких жертвоприношениях вокруг алтаря разбрызгивалась кровь, а шаман вынимал пульсирующее сердце жертвенного животного, чтобы разбрызгать кровь в четырех священных направлениях, согласно представлениям инков. Этот акт представлял собой соглашение, или k'araku, между молящимся и божеством. В ответ на жертвоприношение дьявол даровал шахтеру жизнь. Такие жертвоприношения обычно делались в августе, святом для дьявола месяце, когда традиционно шахтеры покупали утварь и провизию для наступающего года. Жертвы дьяволу были обильны во время карнавального сезона перед постом, когда обычные ограничения ослаблялись. Согласно некоторым верованиям, отдельные жадные просители хотели больше, чем просто жизнь, больше, чем только пища, чтобы выдержать еще одну дневную работу. Они хотели настоящего богатства. Чтобы получить такое богатство, проситель должен был принести особую жертву — человека, и ритуал был таким же, как с ламой. Когда тело, почти всегда здорового до этого молодого человека, появлялось в горах рядом с шахтами, и особенно если он имел необычные метки, индейцы говорили, что он был принесен в жертву дьяволу и China Supay. Такое k'araku, золотое соглашение с дьяволом, заключалось только ради денег.

Почти пять веков индейцы Боливии разрабатывали самые большие в мире залежи серебра и пять веков они оставались самым бедным народом на земле. Неудивительно поэтому, что для них магическое проклятие, должно быть, ассоциировалось с добычей серебра, чеканкой монет и деланием денег. Вокруг индейцы наблюдали множество свидетельств успеха таких соглашений с дьяволом. Они указывали на такое историческое свидетельство, как убийство последнего императора инков Атауальпа человеком по имени Писарро, который затем унаследовал все богатство империи инков. Они упоминали своего соотечественника, который заработал миллионы долларов на торговле кокаином и который мог достичь этого только с помощью дьявола и его жены. Как еще эти необразованные люди могли противостоять всем попыткам боливийской армии и сложной технологии американского правительства захватить их? Шахтеры знали, что сами могут оказаться жертвой из-за ранней смерти вследствие катастрофы или нищеты, в то время, как другие люди, жившие далеко от них и никогда не работавшие в шахтах, вели роскошную жизнь миллионеров. Они были уверены, что такое неравенство может объясняться только волшебством или особыми жертвами дьяволу.

После того как Колумб прибыл в Америку в 1492 году, испанцам понадобилось примерно пятьдесят лет, чтобы обнаружить все главные сокровища, собранные индейцами. В 1521 году испанцы разграбили великую столицу ацтеков Теночтитлан. Вскоре после этого они пошли походом на центральную Америку и завоевали народ чибча в Колумбии, настоящее Эльдорадо, прежде чем двинуться войной на инков в 1530-х годах. Испанцы сразу же плавили золото и серебро, превращая их в слитки для удобства перевозки в Европу. Они сохранили только некоторые из необычных предметов, например, гигантское солнце, сделанное из золота, и растения из золота и серебра, находившиеся в императорском саду инков, и отправили их в Испанию, чтобы дать королю представление о том, какую страну они для него завоевали.

Сохранилось одно описание этих золотых и серебряных сокровищ инков. Немецкий художник Альбрехт Дюрер посетил в Брюсселе выставку захваченных американских сокровищ и написал: «Я видел вещи, которые были привезены королю из новых земель золота — солнце целиком из золота размером с морскую сажень (6 футов или 182 см) и луну, всю из серебра, такого же размера. За все дни своей жизни я не видел ничего, что обрадовало бы мое сердце так, как эти вещи, потому что среди них я увидел замечательные произведения искусства, и я восхищался утонченным искусством людей в зарубежных странах». Вскоре после выставки королевские власти приказали переплавить это золото и серебро на монеты.

После полувековых постоянных грабежей богатства индейских народов, которые испанцы могли бы грабить, иссякли. В поисках новых источников богатств они обратили свое внимание на собственно источник серебра и золота — шахты. В Мексике и Перу они нашли залежи серебра, большие, чем произвели за все время бедные содержанием шахты Богемии и других европейских месторождений. Испанцы немедленно расширили разработку этих залежей, и серебряные шахты Мексики и Анд сделали Испанию самой богатой нацией на земле, хотя эти богатства, как в конце концов оказалось, достались очень дорогой ценой испанскому обществу и культуре.

Два главных горнодобывающих центра в Америке возникли в Сакатекасе, Новая Испания (Мексика), и в Потоси, Верхнее Перу (нынешняя Боливия). На протяжении веков две колонии боролись за лидирующую позицию в производстве серебра, которая зависела от нахождения новых месторождений и внедрения новой технологии. Америка оставалась самым мощным в мире источником серебра на протяжении испанской колониальной эры.

В 1536 году, только через пятнадцать лет после завоеваний Кортеса, испанское правительство создало в Мексике монетный двор для производства монет из богатых залежей серебра. Колониальные чиновники испрашивали королевского разрешения выпускать монеты в других местах Америк, и король дал разрешение открыть монетные дворы в Лиме (1568) и в Потоси (1574).

В то время Испания владела Америками за исключением большей части восточной территории Южной Америки, ставшей португальской Бразилией. Монархи владели землей на основании папской буллы, подкрепленной Тордесильясским договором, подписанным 7 июня 1494 года Кастилией и Португалией. Как наместник Бога на земле, папа мог передавать во владение такие земли, какие находил нужным, но кроме поддержки бога, две державы удерживали землю по праву ее открытия и завоевания. Это давало им несколько теоретических обоснований в поддержку их претензий. При поддержке Бога и папы испанцы и португальцы могли не разыгрывать фарс подписания договоров с самими туземными народами, как позже это делали англичане и другие европейские державы, чувствуя, что это необходимо для придания своему правлению законности.

По законам Кастилии, заложенным Альфонсом X и Альфонсом XI, монарх мог пожаловать землю любому лицу, которое затем могло купить или продать такую землю. Независимо от того, кому принадлежала земля, корона по-прежнему пожизненно владела всеми минеральными ресурсами. К тому же корона требовала выплаты 50 процентов любых закопанных сокровищ, обнаруженных в индейских могилах, пирамидах и храмах.

Месторождения раз и навсегда были отданы в собственность монарху, который изначально владел шахтами, но за достаточно высокую плату его представители могли сдать в аренду или даже продать отдельным личностям или группам людей право на разработку ресурсов. Даже после такой продажи, однако, корона продолжала собирать плату, называвшуюся quinto real (королевская пятая часть), или 20 процентов всего серебра и других минералов; процент уменьшился в последние десятилетия. Даже если после сбора quinto real 80 процентов серебра оставалось в руках владельцев шахт, правительство ввело ограничительные законы, по которым изымалась также большая часть оставшегося. Шахтеры вынуждены были покупать у королевского правительства все оборудование, необходимое для горного дела. Королевское правительство установило также монополию на торговлю солью, табаком, порохом и большинством минералов.

Испанская корона извлекала дополнительную прибыль от горных разработок за счет поставок из Испании. Они поступали по правительственной монополии, которая взимала с колонистов исключительно высокую плату, и, разумеется, товары должны были перевозиться на контролируемых правительством кораблях и в организованных правительством конвоях, что еще больше увеличивало стоимость товаров. На каждую сделку в Испании существовал продажный и подарочный налог под названием akabala, который постепенно увеличился с 2 до 6 процентов. Этот налог выплачивался с любой сделки, будь это бартер, продажа или подарок; король освобождал от него только духовенство. В 1572 году правительство распространило akabala на все испанские территории Америки. В дополнение к тем же налогам, что платили люди в Испании, американские испанцы должны были платить almojarifazgo — 7,5 процента налога на импорт, за все товары, привозимые из Европы.

Испанское правительство собирало также diezmo, или десятину, для церкви, причем чиновники удерживали ее часть за работу сборщика. Diezmo не взималось непосредственно с продукции шахт, но относилось ко всем сельскохозяйственным продуктам, включая те, которые использовались для поставки шахтерам. Индейцы, работали они на шахтах или нет, были вынуждены платить специальный налог-дань в виде серебряных монет.

Минимум 20, а возможно, даже 40 процентов всего серебра, привозимого в Испанию из Америки, шло прямо в правительственную казну. Остальное расходилось по карманам правительственных чиновников и различных аристократических семей, которые владели правами на американские шахты.

Чтобы поддерживать серебряный поток, испанские чиновники полностью реорганизовали социальную жизнь туземных народов. По прибытии в Мексику и Перу испанцы обнаружили несколько индейских общин крестьян, выращивающих урожаи и выплачивающих налоги и дань местным вождям и центральному правителю. Они быстро преобразовали эти независимые нации в колонии, организованные вокруг одного-единственного занятия: добычи золота и серебра. Сельское хозяйство было важным для колониальных властей, поскольку оно производило еду для шахтеров, которые не могли покинуть шахты, чтобы выращивать свои собственные урожаи. Скотоводство было важным, потому что производило лошадей, мулов и рогатый скот для транспортировок в шахты и из шахт, коров для молочных продуктов и мяса. Дороги были важны, потому что позволяли легко перевозить материалы и людей к шахтам, а серебро на берег для отправки через океан.

До прибытия европейцев система производства индейской Америки концентрировалась вокруг семьи, но при испанской администрации hacienda (гасиенда — имение, плантация) стала основным центром производства пищи, мужчин и разведения животных для шахт. Само слово hacienda происходит от испанского hacer, что означает «делать», имея в виду все, что производилось в этих имениях. Крестьяне, приписанные к гасиендам, собирали урожаи и выращивали животных, которые кормили шахтеров; они выращивали мулов и ослов для перевозок на шахты и из них. Они дубили кожу для изготовления седел, фартуков, привязи, веревок, плетей, кнутов и прочего снаряжения для работы в шахтах. Они делали мешки, использовавшиеся для доставки серебра на берег, они снабжали корабли пищей и материалами, необходимыми для обратного пути в Испанию с тяжелым грузом серебряных слитков.

Войны и борьба европейских держав с XVI по XVIII век велись за установление контроля над богатствами Америки и над торговлей с Азией. Поначалу Испания боролась против Португалии, а затем они обе сражались против Англии, Франции и Нидерландов.

С 1500 по 1800 год рудники Америки давали 70 процентов мирового производства золота и 85 процентов серебра. Количество золота и серебра, добытых из американских шахт, увеличивалось с каждым веком по мере того, как открывались новые месторождения от Канады до Чили. Даже в начале XIX века, когда испанские колонии поднялись на борьбу за независимость, только одна Мексика производила половину мировой ежегодной добычи серебра.

Индейцы, работавшие в шахтах, не могли подсчитать количество серебра, добытого ими для отправки за границу, но устные предания говорят, что они добыли достаточно серебра, чтобы из него построить мост между Америкой и Испанией. Драгоценные металлы мощным потоком устремлялись из шахт Америки со скоростью, беспрецедентной в истории мира. Испанские галеоны перевозили золото и серебро из Карибского моря в Испанию, а оттуда торговцы разных национальностей развозили их по Европе и Средиземноморью. Из Акапулько каждый год галеон Манилы отплывал с грузом серебра для испанской колонии на Филиппинах, а уже из Манилы другие купцы торговали серебром по всему азиатскому побережью — от Сиама до Сибири.

Сторонние наблюдатели пытались подсчитать, как много богатств испанцы и португальцы вывезли из Америки. Колониальные власти, разумеется, прилагали все силы, чтобы держать это в секрете, поэтому многие научные исследования были направлены на сбор и оценку данных по всему миру. Исследователи вычисляли объем добытой руды и полученного из нее металла. Они сравнивали эти данные с поставками провизии для шахтеров и количеством ртути, применявшейся при обработке руды. Они сравнивали данные отправки с данными по прибытии кораблей в Европу и, самое главное, с данными Casa de la Contrataciôn — бюро, отвечавшего за испанские морские перевозки. Ученые копались в этих данных, некоторые из коих были фальсифицированы, и пытались определить, сколько золота и серебра было своровано или перевезено нелегально.

На основании этих методов возник целый ряд оценок. Историки высчитали, что с европейского открытия до 1800 года было вывезено что-то между 145 000 и 165 000 тонн серебра в дополнение к 2739–2846 тоннам золота. По цене золота в 1994 году (примерно 380 долларов за унцию), каждый фунт золотого слитка стоил бы $ 6080, а каждая тонна, таким образом, стоила бы 12 160 000 долларов. Общее производство золота оценивалось в 34 миллиарда долларов. Даже эти цифры, однако, не могут передать значения такого количества золота и серебра. В век, когда не было бумажных денег, введение такого количества звонких монет в финансовую систему произвело эффект, который нам трудно себе представить.

Португальской колонии в Бразилии не хватало серебра Мексики и Перу. Португальские чиновники никогда не добивались такого стабильного потока богатства из своей колонии, как испанцы — из своих колоний. Португальские монархи и аристократия по большей части игнорировали Бразилию в ранние годы, отдавая предпочтение прибыльной торговле специями с Индией и Молуккскими островами. Для португальского правительства Бразилия оставалась второстепенной колонией, которая производила дешевый сахар и покупала много рабов, но поставляла очень мало экзотических товаров, какие приходили из Африки и Индии.

Безразличие португальцев к своей американской колонии закончилось драматически в 1695 году первой серией бразильских золотых бумов. Старатели обнаружили, что некоторые районы плоской, наносной почвы Бразилии содержат богатые залежи золотых крупинок и самородков; извлечение металла требовало много работы, но относительно простой технологии. Район Минас-Жерайс (Главные шахты), к северу от Рио-де-Жанейро, стал центром мирового производства золота. В отличие от испанцев, которые полагались в основном на труд индейцев в своих шахтах в Мексике и Перу, португальцы импортировали для своих шахт африканских рабов. Добыче золота в Бразилии стало придаваться такое огромное значение в колониальной экономике, что португальские власти считали занятие любым делом в Минас-Жерайсе, которое не было связано с золотодобычей, нелегальным.

Добыча золота в колониальной Бразилии достигла своего апогея в два десятилетия между 1741 и 1760 годами, когда в среднем добывалось более 16 тонн. Добыча и транспортировка золота требовала работы 150 000 рабов, примерно половины населения Минас-Жерайса.

Старатели обнаружили и другие залежи золота и даже драгоценных камней дальше на запад в провинциях Гояс и Мату-Гросу. К потоку золота в казну португальских королей бразильцы добавили примерно три миллиона карат алмазов. В поисках золота и камней бразильцы все дальше продвигались в глубь континента и далеко перешли за линию, установленную Тордесильясским договором и разделившую португальскую и испанскую колонии.

Пока испанские короли проматывали свое состояние на зарубежные авантюры и войны, португальские короли тратили свои деньги на дворцы, великолепие и пышные зрелища. Правители просаживали деньги на роскошные излишества и щедро одаривали деньгами и подарками своих родственников, возлюбленных и других фаворитов двора.

Правительства и народы Испании и Португалии, казалось, одурели от всех благ, связанных с этим богатством. Оно вызвало значительную инфляцию — чем больше серебра имели люди, тем больше товаров они хотели покупать, а чем больше было людей, желающих купить эти товары, тем выше становились цены. Количество производимых товаров не могло угнаться за объемом серебра, привозимого из Америки, в результате инфляция увеличивалась, уменьшая стоимость серебра и золота. В 1776 году Адам Смит писал, что «открытие богатых месторождений Америки сократило в XVI веке стоимость золота и серебра до одной трети от прежней стоимости». Установлено, что между 1500 и 1600 годами, в первом веке испанской колонизации Америк, цены в Испании выросли на 400 процентов, и по этой причине столь большие изменения стали известны как революция цен.

Хотя этот взрыв инфляции озадачил и расстроил людей, они, похоже, понимали это достаточно ясно. В 1556 году Мартин де Азпилкуета, профессор университета Саламанки, составил список причин, почему изменилась стоимость денег. Наиболее важной причиной было то, что «во времена, когда денег было недостаточно, ходкие товары и труд оплачивались гораздо хуже, чем после открытия Вест-Индии, которая наводнила страну золотом и серебром». Позже это соображение было расширено и объяснено более подробно французским политическим экономистом Жаном Боданом. Специальная комиссия, Junta del Almirantazgo (Коллегия Адмиралтейства), выпустила в 1628 году доклад, возлагавший вину за нищету Испании на богатства Америки.

В докладе говорилось, что «Вест-Индия стала причиной того, что в наших королевствах сократилось население, не было серебра, и они оказались под бременем обязательств и расходов, потому что Вест-Индия служила местом, через которое серебро отправлялось в другие королевства, а ведь все это серебро могло бы оставаться в наших королевствах (в Испании и Португалии. — Пер.), если бы мы забирали себе и перерабатывали то, что поступает в Вест-Индию».

Испанские фермеры, скотоводы, ремесленники и фабриканты производили мало товаров, поэтому их импортировали из других стран, тем самым еще больше увеличивая стоимость и ускоряя отток серебра из страны до такой степени, что оно исчезало, едва успев появиться. Италия продавала им стекло, Венгрия — медь, Англия предлагала изделия из шерсти, а Нидерланды — оружие. Испания вывозила так много серебра, что стало трудно организовывать его перевозку; в дело вынуждены были вступить зарубежные перевозчики, потому что испанские корабли были заняты транспортировкой серебра из Америки в Испанию.

Испанские монархи ухудшили свое финансовое положение тем, что выслали евреев и мусульман в 1492 году, в том самом году, когда Изабелла и Фердинанд объединили страну, а Колумб совершил свое первое путешествие в Америку. Большинство испанцев христиан в то время были крестьянами, обрабатывая землю, выращивая пшеницу и оливки, разводя коров и коз, или же служили солдатами. Они были малообразованными, не могли читать и писать, не умели обращаться с цифрами. Евреи и арабы составляли образованный класс администраторов и торговцев; в их отсутствие испанцы показали себя крайне неэффективными в управлении своими финансовыми и коммерческими делами. Люди многих национальностей устремились на помощь испанцам. Итальянские торговцы, немецкие ростовщики и голландские фабриканты быстро заполнили коммерческий вакуум, оставленный евреями и арабами, но полученную прибыль они забирали себе, в свои родные страны. Не имея своего собственного класса торговцев, испанцы вынуждены были лишь наблюдать, как их серебро течет сквозь пальцы в казну других христианских наций Европы.

Говоря о влиянии американского серебра на Европу, Вольтер писал, что богатство «попадало в карманы французов, англичан и голландцев, которые торговали с испанским городом Кадис и посылали в Америку продукцию своих фабрик». Он добавлял, что «большая часть этих денег шла в Ост-Индию в оплату за специи, селитру, сахар, сладости, чай, одежду, бриллианты и обезьян».

Поставки серебра из Америки осуществлялись раз в год, но короли обычно тратили свою часть до прибытия груза. Для этого они вынуждены были занимать деньги авансом до прибытия кораблей, не зная, сколько серебра может быть потеряно в море или захвачено пиратами. Поначалу короли занимали у своих верноподданных, но поскольку они не чувствовали себя обязанными возвращать долг, подданные, перегруженные налогами, прятали свои деньги и прекратили давать их в долг.

Тогда короли обратились к зарубежным кредиторам. Хотя испанские монархи правили одной из самых больших и богатых империй мира, они постоянно были в зависимости от банкиров и кредиторов в Италии, Германии и Нидерландах, устанавливавших ставки в 18 процентов годовых. В 1575 году Филипп II отказался платить по своим долгам, и банкиры перестали выплачивать средства на содержание его армии в испанских Нидерландах. Армия восстала в следующем году и захватила город Антверпен, чтобы восполнить свои потери в зарплате. Это подорвало торговлю и сбор налогов, причинив еще больше вреда Филиппу, так как обошлось ему дороже, чем если бы он продолжал платить генуэзским банкирам.

Король Филипп II постоянно занимал деньги для оплаты своих авантюр. Он снарядил свою дорогую и обреченную испанскую армаду против Англии в 1588 году; Испания провела кампании против протестантов в Нидерландах в 1568 и 1618 годах, боролась с восстаниями в Германии в 1540-х и 1550-х годах и вела войны против оттоманской Турции в 1530-х и 1570-х годах.

К 1640-м годам многие из испанских провинций сами восстали против жестокого налогообложения и репрессивного правительства Габсбургов. В некоторые годы королевские расходы в три раза превышали доход. Аристократы и обычные люди также занимали деньги, превращая Испанию в одного из самых больших должников и ведя ее постепенно к национальному банкротству. Первое банкротство случилось в 1557 году при правлении Филиппа II, а следующее — за год до смерти Филиппа.

Знатные семьи Испании слишком кичились своим аристократизмом, чтобы озаботиться земными делами и дешевой коммерцией. Они продолжали рассматривать себя и свой класс как завоевателей мира, чья жизнь была сосредоточена на мечах, лошадях, дани и добыче. Они не могли представить себя простыми торговцами, которые перевозили ткани или зерно на караване ослов и старых баржах для продажи оптовикам на кишащих крысами пристанях или для обмена их по бартеру с простыми людьми на грязных городских рынках. Они тоже много занимали, чтобы поддерживать на прежнем уровне бросающиеся в глаза огромные расходы. Колоссальные общественные и частные долги усиливали инфляцию.

Золото произвело такой же эффект в Португалии, как серебро в Испании. Оно вызвало потребность в новых товарах, но Португалия мало что производила помимо вина, пробки и скота. Чтобы удовлетворить свои нужды, португальцы обратились к товарам, произведенным в Англии. Они официально оформили свои отношения договором 1703 года, и еще больше португальского золота и вина поплыло в Англию.

Торговые партнеры Португалии и Испании извлекали выгоду от притока золота и серебра из Америки, но они переживали такую же инфляцию, что и страны Иберии. Джон Кеннет Гелбрайт отметил, что к концу XVII века цены в Англии выросли в три раза по сравнению с теми, что были до первых торговых вояжей в Америку. Зарплата за этот же период увеличилась лишь вдвое.

Добыча и торговля американским золотом и серебром продолжались под контролем испанского и португальского правительств и их представителей. В соответствии с экономическим мышлением того времени золото и серебро считались ключом к богатству, а для большинства людей они сами по себе были богатством. Чем больше у человека было золота и серебра, тем богаче он считался, равно как и страна, обладавшая большими запасами этих металлов. Богатые чиновники и фавориты двора Испании и Португалии использовали свое богатство для покупки того, что им хотелось, — солдат и снаряжение для войн, роскошные шелка, фарфор и специи. Они использовали драгоценные металлы для украшения своих домов, кафедральных соборов, своей мебели, карет и самих себя.

Как это делают многие люди, когда им предоставляется удобная возможность, так и испанцы ударились в показную демонстрацию золота. Эпохи испанского барокко и рококо, возможно, нельзя сравнить ни с какой другой эпохой, когда золото использовалось в больших количествах в украшениях. Они украшали стены отлитыми из золота плодами, херувимами, урнами и гирляндами. Они покрывали золотом оконные рамы, зеркала и настенные подвески. Они использовали золотые листы на дверях и балюстрадах. Они покрывали золотом свои кареты, украшали им деревянные кресла, диваны, кровати, комоды и шкафы. Они наносили золото на охотничьи ружья и ножи. Они золотили свои пряжки на ремнях и обуви. Из золота они делали блюда и табакерки. Они покрывали свои книги золотой филигранью и добавляли золотые петли в переплет. Золотыми нитями они расшивали свою одежду и обивку кресел, скатерти, портьеры и гобелены. Они были столь расточительны, что украшали золотом ливреи лакеев, кучеров и прислуги за столом.

Говорят, что часть предметов алтаря в кафедральном соборе Толедо была сделана из золота, которое привез из Америки сам Колумб и передал его королеве Изабелле. В Риме, утверждает история, потолок базилики Санта-Мария Маджоре был покрыт первым американским золотом, подаренным папе Александру VI. Новое американское богатство оживило чахнувшую католическую церковь и финансировало борьбу против поднимающейся волны северного протестантства. Если протестанты осуждали показное хвастовство и обращались к застывшим простым формам архитектуры и украшений, вновь разбогатевшая католическая церковь не знала чувства меры в декоре, видя в этом способ удержать и вдохновить своих последователей.

Подражая своим монархам и папе, богатые аристократы щедро тратили золото на церкви и соборы, даже больше, чем на свои дворцы. Потолки и стены старых церквей были скрыты за множеством золотых ангелов, держащих золотые знамена и связанных друг с другом длинными гирляндами золотых цветов, листьев и корзин с золотыми фруктами. Из каждого угла и с каждого фронтона выглядывали умные личики озорных золотых херувимов, вооруженных золотыми луками и стрелами.

Преданные прихожане покрывали статуи своих любимых святых золотыми листьями и одевали их в шелка, расшитые золотыми и серебряными нитями. Чтобы усилить блеск золота внутри церквей, архитекторы вырезали в стенах новые окна, открывали небесный свет в крышах и устанавливали позолоченные зеркала в нишах. Это позволяло отраженному свету падать на золото, и оно сверкало и поразительно блестело в по-новому освещенном и солнечном церковном интерьере. Ремесленники превращали излишки золота и серебра в безделушки для стола, нательные украшения и предметы поклонения. Они делали с золотом все, что могли, только что не ели его и не инвестировали.

Эта эра, известная как Siglo de Oro (золотой век), отметила апогей испанской цивилизации. Ее наиболее ценным и постоянным достижением, однако, стала не позолоченная архитектура, а литература. В литературном смысле золотой век открылся в 1522 году, когда начал писать Гарсиласо де ла Вега, и окончилась в 1681 году со смертью драматурга Педро Кальдерона де ла Барка.

Когда Испания и Португалия столкнулись с множеством трудностей в управлении своим золотом и серебром, выкачанным из Америки после 1500 года, многие другие регионы мира замечательно процветали. Распространение американского золота и серебра по Атлантике и Тихому океану открыло современную коммерческую эру. В XVI и XVII веках серебряные и золотые монеты стали принимать с готовностью, невиданной до тех пор. Теперь не только богатые люди пользовались монетами из драгоценных металлов. Теперь хлебопек мог использовать монеты для покупки муки у мельника, который затем тратил их на приобретение зерна у фермера, а тот, в свою очередь, возвращал их пекарю за покупку хлеба. Мясник, ткач, колесный мастер, швея, красильщик и бондарь начали покупать нужные материалы и продавать свои продукты все чаще за деньги, все реже обменивать их на другие товары или услуги. Все больше налоги и церковные десятины платились деньгами, а не продуктами.

Как только банковская революция увеличила объем денег в обращении и свела торговцев всей западной Европы в единую коммерческую и финансовую систему, увеличение количества серебряных монет включило в эту систему низшие классы. Открытие величайших богатств Америки оказало гораздо большее немедленное воздействие на жизнь простого народа, чем банковская революция. Люди профессий, которые традиционно зависели от денег, такие, как солдаты, художники и репетиторы, теперь были больше нацелены на получение зарплаты, нежели на обмен услугами, такими, как комната и питание или рацион, уплачиваемый хлебом, алкоголем и солью. Даже проститутки и хозяева постоялых дворов не желали принимать в оплату продукты и товары; они тоже хотели золотых или, по крайней мере, серебряных монет.

Перераспределение богатства дало, особенно в XVII веке, толчок к подъему среднего класса торговцев. Они, в свою очередь, породили новые профессии, связанные с деньгами. С расширением банковского дела появились брокеры, которые специализировались на продаже и покупке всего — от земельных имений до акций участия в торговом вояже в Китай. Страховщики специализировались на страховании риска во время одного вояжа, а затем и многих вояжей.

Все эти новые профессии создали новые источники благосостояния, которые до тех пор были маленькими и незначительными или вообще неизвестными в аристократическом мире. В феодальном обществе богатство происходило от титулов, привилегий и земли, подаренной монархом или захваченной во время войны. Теперь люди без титула, субсидий и земли имели больше денег, чем старые аристократы. В эру, когда война все больше становилась делом профессиональной армии, а не аристократического класса, поднимающиеся торговцы обнаружили, что они в состоянии купить огромные земельные участки, которые уже не нужно было захватывать в ходе войны. В новой социальной системе титул и привилегии все больше следовали за накоплением семейных денег и тщательно продуманными выгодными браками.

Увеличивающееся поступление монет обусловило также международные коммерческие и финансовые узы, которые начали связывать воедино региональные экономики мира. Торговцы за пределами Европы не принимали банковские переводные векселя, но с готовностью брали новые серебряные монеты, изготовленные в Перу и Мексике. Самое большое влияние вначале это оказало на Африку, где новое богатство стимулировало рост традиционного рынка рабов до невиданных прежде размеров. Вскоре после открытия американских месторождений Африка стала частью торгового треугольника с Европой и Америкой. Африканские рабы направлялись на плантации Карибского района. Американское серебро и Карибский сахар шли в Европу. Много серебра и произведенных в Европе товаров отправлялось в Африку, чтобы затем на них купить больше рабов для отправки в Америку.

В XVIII веке коммерческие связи растянулись от Северной и Средней Атлантики до Тихого и Индийского океанов и, в конце концов, даже до Арктики. Сеть включала в себя торговлю рабами, торговлю специями и фарфором с Китаем, опиумом с Индией, мехами с Сибирью, Канадой и Аляской.

Завоевав Америку, Испания открыла канал, через который стремительным потоком серебро перекачивалось в мировую экономику, но Испания была бессильна контролировать этот поток. Ни китайский император, ни оттоманский султан, ни персидский шах, ни русский царь не были более сведущими в управлении этим процессом, чем испанские короли. Испания выпустила силу, которая неслась по всему земному шару и управляла собой сама, независимо от церкви и государства. Богатство Америки обезумело, и мир никогда уже не оставался прежним.

Став обыденным делом в мире, золотые и серебряные монеты попали в руки крестьян Франции, ткачей Индии, кочевников Аравии, они не были больше монополией элиты торговцев и аристократов. Денежная система уже начала радикально меняться, уходя от системы монет. Широкое распространение монет среди простых людей ясно показало, что эта форма денег уже теряет свое значение в мировой экономике, где все больше доминировали новые элитные институты, такие, как частные банки, чьи деньги существовали преимущественно на бумаге, в бухгалтерских книгах.