История евреев Советского Союза (1945-1970)

ОЧЕРК ДЕВЯНОСТО ТРЕТИЙ

Преследования сионистов. Еврейский "самиздат"

1

Летом 1957 года проходил в Москве Всемирный фестиваль молодежи и студентов; приехало около 30 000 делегатов из разных стран, и секретные службы не могли уследить за всеми. Подобного явления не было прежде в Советском Союзе: на улицах столицы разговаривали друг с другом местные и приезжие, пели, танцевали, гуляли до глубокой ночи, обменивались сувенирами. Не случайно сразу после фестиваля "Комсомольская правда" призвала советскую молодежь бороться с нравами и моральными принципами западной молодежи, "которые наносят нам вред".

В фестивале участвовали две делегации израильской молодежи, по 100 человек каждая; одну из них прислала Коммунистическая партия, другую – социалистические партии Израиля. После пересечения румынской границы израильские делегаты устраивали небольшие концерты во время остановок на железнодорожных станциях, беседовали с местными евреями, раздавали им сувениры; так происходило в Кишиневе, Тирасполе, Жмеринке и других городах по пути в Москву.

Евреи Советского Союза приезжали на фестиваль из Сибири и Средней Азии, с Кавказа, Украины, Белоруссии и Молдавии. Власти предпринимали всяческие меры, чтобы предотвратить встречи с израильскими делегатами; осторожные люди предупреждали: "Кто знает, не придется ли заплатить за это…", но евреи встречались с израильтянами, расспрашивали о их жизни, получали флаги, значки, словари и календари, патефонные пластинки с записями израильских песен, открытки и почтовые марки, брошюру на русском языке "Молодежь Израиля".

В день окрытия фестиваля колонна автомобилей проехала по Садовому кольцу на стадион; впереди каждой делегации двигался мотоциклист с национальным флагом. Тысячи и тысячи москвичей стояли на их пути, среди них было немало евреев – они передавали израильским делегатам открытки с надписями от руки: "Мир вам", "Народ Израиля жив", "В следующем году в Иерусалиме", "Мы вас любим", "Спасите нас!"…

На концерты израильтян приходили толпы евреев, и каждое выступление превращалось в демонстрацию; песни и танцы приветствовали бурными аплодисментами, дарили цветы, провожали после концертов В субботние дни израильские делегаты посещали Московскую синагогу, и хотя их фотографировали с крыш соседних домов, сотни евреев приходили к синагоге, чтобы встретиться с ними.

Организаторы фестиваля сообщили, что израильтяне уезжают из Москвы вечером 12 августа. Многие пришли провожать их на Киевский вокзал, но оказалось, что израильская делегация утром уже покинула столицу.

2

Москвич Давид Хавкин:

"Делегации собирались на Садовом кольце и ехали в открытых машинах к стадиону в алфавитном порядке. Это было единственное доступное для зрителей место. Я пришел на Садовое кольцо, и когда делегация Албании садилась в машину, на ходу вскочил в нее.

Машины доезжали до контрольного пункта, все выходили, а затем ехали дальше. Мне надо было изображать иностранца, и я заскакивал в следующую машину, к примеру, к бразильцам… И вот, минуя все проверки, добрался до стадиона и вышел на поле вместе с какой-то делегацией.

Израильтяне уже стояли на отведенном им месте. Я их разыскал. Они были очень удивлены и спрашивали: "Ты не боишься?.." Я взял их адрес и все пятнадцать дней ходил туда, как на работу...

После фестиваля у меня остались кое-какие сувениры: пластинки, фотографии, открытки, значки. И я решил проехать по местам, удаленным от Москвы, – было что рассказать и показать. Проехал по России, Украине, Грузии, Средней Азии, отдал все свои сувениры.

Я уже понимал, что меня ожидает, но не знал, когда это произойдет…"

Давида Хавкина арестовали в 1958 году и осудили на 5 лет.

Анатолий Рубин приехал на фестиваль из Минска:

"Издали увидел я израильские флаги, израильтян и бросился к ним. Иврита я не знал совершенно, идиш понимал, но говорил очень плохо, немного говорил по-английски… С раннего утра до позднего вечера я не отходил от своей делегации. Хотелось побольше узнать, просто смотреть на этих парней и девушек, таких же как я, но свободных и независимых…

Делегацию… постоянно окружали агенты КГБ… Но несмотря на препятствия, мне всё же удалось собрать некоторое количество литературы, брошюр, словарей и сувениров… В Минске я постоянно ходил нагруженный календариками и брошюрами, которые при каждом удобном случае показывал и давал почитать…"

Началась слежка, в квартире установили подслушивающий аппарат, и в 1958 году Рубина арестовали. Прокурор потребовал осудить его на 5 лет, однако суд приговорил Рубина к 6 годам заключения, обвинив "в антисоветской пропаганде, распространении сионистской литературы, преступной связи с работниками израильского посольства… и в клевете на советскую действительность".

А. Рубин:

"Адвокат сказал моим родным, что 6 лет мне дали, как ему объяснил председатель суда, за дерзкое поведение на суде и отстаивание своих преступных взглядов…

До ареста, в Минске, я чувствовал себя одиночкой среди ассимилированных или запуганных евреев… В лагере нас объединяло одно – Израиль. Мы постоянно встречались, обменивались информацией, каждый рассказывал, что он слышал или читал об Израиле…"

3

Разными путями шли они к национальной идее. Одни родились в ассимилированных семьях – к сионизму их подтолкнули проявления бытового и государственного антисемитизма. Другие получили зачатки еврейского воспитания от родителей, бабушек-дедушек; третьи шли от общедемократических идей к национальным.

Тина Бродецкая:

"Я никого прежде не знала. У меня это началось с меня…

1955 год. Окончила школу, поступила на литфак, впервые пришла в синагогу на улице Архипова. Там я подошла к послу Израиля Йосефу Авидару и сказала слова И. Трумпельдора, выученные где-то: "Тов ламут б-ад арцейну " ("Хорошо умереть за нашу Родину"). "Хорошо жить для Родины", – немного растерявшись, произнес посол. С этого момента завязалась наша подпольная связь…

На Всемирном фестивале молодежи я увидела в толпе мальчика лет семнадцати, который говорил моими словами. Мы познакомились: это оказался Боря Подольский…"

Барух Подольский, из воспоминаний (1955 год, было ему тогда 15 лет):

"Подошел праздник Симхат-Тора. Евреи в синагоге пели и плясали. Я пробрался поближе к сотрудникам израильского посольства. У молодой девушки в руках была книжка. Я попросил посмотреть – то был молитвенник. Шамес (служка в синагоге) выхватил его из моих рук и вернул девушке. Тогда мужчина из посольства, стоявший рядом, протянул мне молитвенник и сказал, что это для меня…

Вернувшись домой, я рассказал родителям о встрече в синагоге. Мама сказала, что очень хотела бы встретиться с кем-либо из дипломатов. Я взялся договориться об этом… Встреча состоялась в Музее изобразительного искусства…"

Мать Баруха – Дора Кустанович-Подольская, школьный учитель русского языка и литературы, писала статьи на идиш и русском языке и передавала их израильским дипломатам. Темы статей – "Жизнь евреев в Советском Союзе", "Ответ на антиизраильские статьи в советской прессе", "Довольно нас обманывать" и другие. Одну из статей предварял эпиграф из стихотворения на идиш поэта И. Харика: "Выслушайте нас, и пусть нам станет легче…"

Вскоре Барух Подольский начал учить иврит; вместе с ним приходила на уроки и Тина Бродецкая. Их учителя, Григория Зильбермана, арестовали еще в 1930-е годы за обучение детей ивриту, после войны осудили повторно на 10 лет, освободили по состоянию здоровья, и он снова начал преподавать.

Связи с сотрудниками израильского посольства продолжались; они встречались в синагоге, на концертах еврейской песни, даже на катке в Парке культуры, получали книги, словари, самоучители иврита, газеты и журналы. За месяц до ареста Д. Кустанович-Подольская написала в статье: ""Надо уезжать в Израиль… Пусть трудности, пусть опасность, но есть за что бороться, для кого строить, а если суждено, есть за что погибнуть…" – "Было ясно, что за это придется расплачиваться. Правда, я думала, что арестуют только меня".

Их выследили, установили подслушивающие устройства, в апреле 1958 года арестовали и предъявили обвинение – "участие в антисоветской организации", "антисоветская агитация и пропаганда с использованием национальных предрассудков". Б. Подольский: "На мой вопрос, кого мы агитировали, если все были единомышленниками, последовал ответ: когда ты разговаривал со своей матерью, она агитировала тебя, а ты ее".

Т. Бродецкая: "Я провела десять месяцев в одиночке. Десять месяцев допрашивали только по ночам. Десять месяцев не давали спать. Когда следствие закончилось, мы прочитали наше дело, и я увидела, что все вели себя достойно…"

Дело передали на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда СССР – несмотря на то, что все арестованные были гражданскими лицами. Их обвинили в измене родине, и были на то "веские" причины: сразу после войны Д. Кустанович-Подольская преподавала в техникуме при авиационном заводе, и могла – по мнению следователей – передать иностранной разведке сведения о существовании этого завода. Кроме того, племянник Подольских служил в армии, и они могли сообщить израильским дипломатам, где находится его воинская часть.

Это был закрытый судебный процесс на территории Лефортовской тюрьмы. Дору Кустанович-Подольскую и ее мужа Семена Подольского, учителя истории, осудили на 7 лет лагерей каждого. Барух Подольский, их сын, получил 5 лет лагерей, Тина Бродецкая – 3 года, Евсей Дробовский, отчим Тины – 1,5 года, престарелый Григорий Зильберман, преподаватель иврита – 1 год. В Днепропетровске был осужден на 3 года Иосиф Камень, которому Подольские посылали газеты и книги.

Суд снял обвинение в измене родины, однако после вынесения приговора в газете "Красная звезда" опубликовали статью "Тетушка Дора действует": живописный рассказ о том, как она, "бренча золотыми кольцами, приходила в церковь и какому-то иностранцу шептала номер части, в которой служил ее племянник".

Тина Бродецкая:

"Я ехала месяц в вагоне для заключенных по пересыльным тюрьмам. Это страшные тюрьмы. В общей камере с убийцами, с извращенцами. Вплоть до Мариинска, куда меня привезли. Кемеровская область, Мариинские лагеря…

Копала котлован. Работала на лесоповале. На шпалорезке. На скотном дворе. В жару на сенокосе. В морозы открывала силосные ямы. Кайлила. Кирковала. Грузила по 16–20 возов дров и вагонетки по 500 килограммов.

На сенокосе были змеи, при рубке леса – рыси; однажды встретила волка, но он был лучше людей, он был сыт…"

Мордехай Штейн: "Из всех сионистов, с которыми судьба свела меня в Мордовии, Семен Подольский был самый умный, образованный и приятный человек… С большим удовольствием мы разговаривали на иврите… много говорили об Октябрьской революции и участии в ней евреев. "Пусть лучше занимаются науками, чем революциями", – сказал он".

В лагере С. Подольский тайно составлял для сына иврит-русский словарь, и тот заговорил там на иврите. В 1967 году Б. Подольского вновь осудили на 2 года – за отказ свидетельствовать против своих товарищей.

4

Н. Мандельштам (из "Второй книги"):

"Ахматова не переставала удивляться тому, как воскресают затоптанные и, как некогда казалось, уничтоженные стихи. Она говорила: "Мы не знали, что стихи такие живучие"…

Вокруг одних имен был заговор молчания, другие имена поносились в печати и в постановлениях, и уже казалось, что никто никогда не прорвется сквозь толщу самого настоящего забвения, как вдруг всё изменилось и заработал "самиздат".

Кто пустил его в ход, неизвестно, как он работает, понять нельзя, но он есть, существует и учитывает реальный читательский спрос…"

Понятие "самиздат" вошло в обиход в 1960-х годах, однако неподцензурное распространение книг и статей, оригинальных и переводных, началось в СССР в первые послевоенные годы. Это были литературные, публицистические, информационные материалы, распечатанные на пишущей машинке, переписанные от руки, отпечатанные на фотобумаге, которые переходили от одного читателя к другому.

Карательные органы выслеживали подпольных изготовителей и распространителей "самиздата", отправляли в лагеря на долгие сроки, но это явление существовало десятилетиями, оказывая огромное воздействие на интеллигенцию, удовлетворяя хоть в какой-то мере ее духовные запросы, не согласованные с официальной идеологией.

В 1949 году стихи математика А. Есенина-Вольпина, попавшие в "самиздат", признали антисоветскими, и его отправили в психиатрическую больницу на принудительное лечение (Есенин-Вольпин – сын поэта С. Есенина и еврейки Н. Вольпиной).

Начало еврейского "самиздата" можно отнести к предвоенному времени, когда религиозные евреи составляли рукописные календари на очередной год, чтобы знать даты начала месяцев по еврейскому летосчислению – Тишрей, Хешван, Кислев и другие, а также наступление праздничных дней – Рош га-Шана, Йом Кипур, Суккот, Ханука, Пурим, Песах, Шавуот.

Первым еврейским "самиздатом" в послевоенные годы стала, очевидно, поэма поэтессы М. Алигер "Твоя победа". Цензура усмотрела в поэме "целый ряд серьезных политических ошибок", а потому она увидела свет с сокращениями. Ее напечатали в 1945 году в журнале "Знамя", и были в поэме такие строки:

Танками раздавленные дети,

Этикетка "юде", кличка жид,

Нас уже почти что нет на свете,

Нас уже ничто не оживит…

Алигер познакомила друзей с полным текстом поэмы, и после этого началась ее подпольная жизнь. Поэму "Твоя победа" и многочисленные отклики на нее распространяли по всей стране; неизвестные люди дописывали свои строки; особое возражение у читателей вызывал разговор поэтессы с матерью, когда на ее слова: "Мы евреи. Как ты смела это позабыть?" – Алигер отвечала:

Да, я смела, – понимаешь? – смела.

Было так безоблачно вокруг.

Я об этом вспомнить не успела, –

С детства было как-то недосуг...

Один из ответов автору поэмы начинался с непритязательных строк:

На ваш вопрос ответить не сумею,

Сказал бы я: нам беды суждены.

Мы виноваты в том, что мы евреи,

Мы виноваты в том, что мы умны…

И заканчивался словами:

И сотни тысяч новых Макавеев

Мы возродим грядущему в пример.

И я горжусь, горжусь, а не жалею,

Что я еврей, товарищ Алигер.

Это было время усиления антисемитизма в стране, борьбы с "безродными космополитами" – ответы поэтессе отражали устремления народа, потерявшего миллионы людей в годы Катастрофы, желание сохранить национальное достоинство. Подобные настроения входили в противоречие с официальной политикой Кремля, направленной на полную ассимиляцию еврейского населения, а потому поэму Алигер и всевозможные ответы на нее изымали на обысках; за них можно было попасть за решетку, получить срок по обвинению в сионизме и еврейском национализме.

5

В послесталинские времена распространяли в "самиздате" стихотворение И. Эренбурга, навеянное темой Катастрофы (написано в 1944 году):

За то, что зной полуденный Эсфири,

Как горечь померанца, как мечту,

Мы сохранили и в холодном мире,

Где птицы застывают на лету,

За то, что нами говорит тревога,

За то, что с нами водится луна,

За то, что есть петлистая дорога

И что слеза не в меру солона,

Что наших девушек отличен волос,

Не те глаза и выговор не тот, –

Нас больше нет. Остался только холод.

Трава кусается, и камень жжет.

К концу 1950-х годов "самиздат" принял широкие размеры разнообразием литературных и публицистических произведений, количеством изготавливаемых экземпляров. В этом деле приняли участие и сионисты того времени: они разыскивали в букинистических магазинах книги на еврейские темы, копировали их целиком или в сокращенном виде, передавали из рук в руки. Иностранные туристы привозили литературу на разных языках – ее переводили, распечатывали на пишущих машинках, изготавливали на фотобумаге.

Анатолий Рубин (Минск): "Для приобретения нужного материала приходилось ездить в другие города, где у меня были лагерные друзья. Иногда для того, чтобы поехать куда-нибудь, я становился донором и сдавал кровь: это давало два дня отпуска в дополнение к выходному дню. Литература была разная – журнал "Шалом", календари, израильские справочники, карты, проспекты израильских выставок, кинофестивалей…"

Размножили книгу А. Кауфмана "Записки лагерного врача" – воспоминания сиониста, который провел в тюрьме, лагерях и ссылке 16 лет; выпустили обзорную статью "Операция "Кадеш" – о совместных действиях Великобритании, Франции и Израиля против Египта в 1956 году; перевели с французского языка книгу "Красная капелла" – о действиях группы советских разведчиков под руководством Л. Треппера.

Перепечатывали статьи Д. Бен-Гуриона и З. Жаботинского, работы С. Дубнова по истории еврейского народа, стихи Х. Н. Бялика; вышел даже трехтомник рассказов Г. Овруцкого из Минска "Записки Залмана Брука" – о судьбе евреев в послевоенные годы. Рижские евреи выпускали бюллетень о событиях в Израиле; Иосиф Шнайдер изготовил сотни экземпляров поздравительной открытки к Рош га-Шана с изображением солдат израильской армии, – эти открытки разошлись по разным городам. В "самиздате" распространяли и стихотворения русской поэтессы Элишевы (Елизаветы Жирковой), которая в 1920-е годы переехала с мужем в Палестину и писала на иврите.

Эзра Моргулис провел в заключении 18 лет. Освободившись, он поселился в Москве и – пожилой уже человек – составлял тематические обзоры передач израильского радио, написал книгу воспоминаний, выпустил двухтомный труд "Обзор жизни еврейских общин" мира и сборник очерков "Государство Израиль" – о науке, культуре, промышленности, сельском хозяйстве и армии обороны Израиля.

Э. Моргулис и С. Дольник подготовили и распространили в "самиздате" десятки материалов; в 1962 году они начали выпускать журнал "Сборник", в котором печатали статьи о положении евреев СССР и Катастрофе, произведения местных авторов. С. Дольник: "Вся эта работа делалась нашей группой, состоявшей, в основном, из людей "почтенного" возраста, добровольно, на свой страх, риск и за свои средства, которые мы выделяли из скромной пенсии. Вклад других выражался в их работе".

Соломона Дольника арестовали в 1966 году и осудили на 5 лет лагерей. Газета "Известия" сообщила читателям, что Дольник по поручению израильских дипломатов распространял "антисоветские и сионистские брошюры", а также изготовил "отвратительную фальшивку", чтобы доказать наличие антисемитизма в СССР и "осквернение еврейских памятников". В газете описали способ изготовления фальшивки: "Вырезает из бумаги фашистскую свастику, накладывает ее на негатив, где изображен памятник на еврейской кладбище… И документ готов… Нет подобных проявлений в Советском Союзе, создал их сам Дольник".

Израиль Минц пробыл в заключении и ссылке с 1937 по 1963 год. Вернувшись в Москву, начал преподавать иврит, переводил с этого языка книги о Катастрофе, статьи о Войне за независимость, рассказы израильских писателей, – их затем тиражировали, передавали друг другу, рассылали по разным городам.

Майрим Бергман перевел на русский язык мемуары первого президента Израиля Х. Вейцмана и книгу польского историка Б. Марка "Восстание в Варшавском гетто", публикацию которой на русском языке не разрешил ЦК партии. Гершон Шапиро подготавливал и распространял материалы о евреях – Героях Советского Союза. Студенты Московского университета перевели с французского языка книгу о войне Израиля за независимость и раздавали ее своим знакомым.

В Риге выпустили несколько брошюр, отпечатанных фотографическим способом; Иосиф Хорол привез в Москву по 300 экземпляров каждой брошюры, и группа Меира Гельфонда распространила их в Москве, Ленинграде, Киеве, по городам Урала. Рижанину Борису Словину передали экземпляр книги "Восстание в Варшавском гетто", и он вспоминал:

"Печатать я не умел. Нашел еврейку-машинистку, дал ей прочитать и спросил, согласна ли она перепечатать. Печатала она прямо на работе, сделала пять или шесть экземпляров. Когда закончила, я спросил, сколько ей должен. Она была возмущена…"

6

Начало 1960-х годов. Одному из заключенных присылали в лагерь книги на английском языке, среди которых оказался роман американского писателя Л. Юриса "Эксодус" ("Исход") – о событиях, предшествовавших образованию Израиля, о Войне за независимость и "людях, которые не просят прощения за то, что родились евреями, и хотят жить достойно". На евреев "Эксодус" произвел огромное впечатление; ее владелец подарил книгу А. Рубину, и тот свидетельствовал через многие годы:

"Прежде всего я решил эту книгу замаскировать, чтобы ее не опознали на обысках. Мой приятель… мастерски вклеил ее в обложку советской книги. При многочисленных обысках надзиратели брали ее в руки, переворачивали и на задней стороне обложки… читали по-русски: "Английские рассказы. Учебное пособие для студентов"…

Книга переходила из рук в руки, читали ее коллективно и в одиночку, евреи и неевреи… Я знал, что если ее у меня обнаружат, то получу дополнительный срок. Кроме того, меня как рецидивиста переведут на особый режим. Но книга была такой ценной, что стоила риска…

Когда меня отправили в 7 зону, то там один из евреев, который знал английский язык (правда, не в совершенстве), решил перевести эту книгу на русский".

Взялся за перевод Авраам Шифрин, заканчивавший десятилетний срок. "Мое место было на верхних нарах, – вспоминал он. – Все привыкли в лагере, что я вечно что-то читаю или пишу. Я сидел с доской на коленях, Саша Гузман полулежал рядом, и я тихонько диктовал ему. Если же он был вечерами на работе, то записывал сам… и прекрасно понимал, что зарабатываю этим делом второй десятилетний срок…"

Работа продолжалась несколько месяцев. Шифрин переводил, Гузман записывал, добровольцы стояли на страже и предупреждали о приближающейся опасности. Тетради с переводом романа удалось сохранить во время обыска, и один из вольнонаемных вынес их из лагеря. После освобождения Шифрин попал в ссылку в Караганду; там некая девушка помогла ему распечатать первые экземпляры, а затем местные евреи тайно отпечатали роман на множительном аппарате. Так появились еще 24 экземпляра – их переплели и разослали по городам. (А. Шифрин: "Украинские заключенные переводили "Эксодус" на свой язык. Они говорили, что это им очень нужно для воспитания духа независимости украинского народа".)

Существовали и иные пути распространения "Эксодуса". Москвич М. Бергман сделал краткий перевод романа с немецкого языка, использовав микрофильм в Библиотеке имени Ленина. В Риге "Эксодус" перевели в сокращенном варианте, изготовили несколько экземпляров и развезли по городам. Во второй половине 1960-х годов москвичи Давид Драбкин, Леонид Лепковский, Виктор Польский и Владимир Престин перевели "Эксодус" с английского языка, распечатали на пишущей машинке, переплели и распространили среди знакомых.

Лучшей переводчицей еврейского "самиздата" в Москве считалась "подруга" – под этим именем скрывались Эстер Айзенштадт и Лазарь Непомнящий. В разных городах страны работали авторы, переводчики, машинистки, фотографы; рискуя свободой, они подготавливали материалы "самиздата", хранили их и распространяли.

Размножили перевод книги Т. Герцля "Еврейское государство", роман Г. Фаста "Мои прославленные братья" о восстании Макавеев, философские работы М. Бубера, речь государственного обвинителя Г. Хаузнера "6 000 000 обвиняют" на процессе А. Эйхмана в Иерусалиме, стихотворения лауреата Нобелевской премии поэтессы Н. Закс о Катастрофе. В Риге перевели на русский язык книгу Р. и У. Черчилль "Шестидневная война"; москвич М. Маргулис отпечатал 500 карт Израиля; из Кишинева перевезли в Ленинград похищенный копировальный аппарат "Эра", который позволял печатать большое количество экземпляров.

Основными читателями еврейского "самиздата" были студенты, люди со средним и высшим образованием, инженеры и техники, научные работники, врачи и учителя – так закладывалась основа национального возрождения, которое вскоре проявило себя открыто, а небольшие группы составителей и распространителей "самиздата" стали впоследствии центрами борьбы за выезд в Израиль.

7

В 1950 году Яков Эйдельман был осужден на 10 лет по обвинению в "еврейском буржуазном национализме" и после возвращения в Москву принял участие в "самиздате". Он перевел на русский язык дневники Ханы Сенеш – еврейской парашютистки, казненной нацистами в Венгрии, книгу о Иосифе Трумпельдоре – национальном герое Израиля, а также другие материалы об Израиле.

Широкое распространение получил очерк Эйдельмана – диалог евреев "А" и "Б" (этот очерк вошел затем в его книгу "Неоконченные диалоги"):

"А. – Я не чувствую себя евреем; меня с этим народом ничто не связывает. Я против всяких попыток обособления от окружающей меня среды. Никогда не откажусь от убеждения, что единственный выход для еврейского народа – ассимиляция, полная, безоговорочная, абсолютная ассимиляция…

Б. – Вы ассимилировались? Ну, и Бог с вами! Честно клянусь: не вижу в этом преступления. Больно, прискорбно, что от нас уходят люди, которые могли бы быть полезными нашему делу. Но так уж сложились обстоятельства их жизни – винить за это не могу.

Есть, кстати, разница между ассимилированностью и ассимиляторством… Почему вы становитесь ассимилятором, то есть начинаете возводить свой пример в принцип, даете себе право настаивать на национальном самоубийстве всего еврейского народа… активно поддерживая те силы, которые… проводят в отношении нас политику принудительной ассимиляции?.. Уходите, не оборачивайтесь к нам! Не заботьтесь о нас!.. Так нет: всё наставляете, всё читаете нравоучения, тянете нас за собой!..

Все ваши ассимиляторы, – я подчеркиваю: ассимиляторы, а не ассимилированные! – очень напоминают мне людей, которые, совершив какой-то неблаговидный поступок, проявляют много усилий, чтобы и других втянуть в неблаговидные дела… это в какой-то мере успокаивает их совесть…

А. – Почему вы так националистически настроены… так привязаны к еврейскому народу? Чем он заслужил такую пылкую, безоглядную любовь? Какие у вас имеются основания так гордиться им?..

Б. – Вам не стыдно задавать такие примитивные вопросы? Другим патриотам – русским, украинским, грузинским – вы их тоже задаете?.. Я отрицаю самую постановку вопроса: "Чем еврейский народ заслужил мое уважение?" Не он должен заслужить мое уважение, а я – его!..

Вас всё время тревожит вопрос: почему я люблю свой народ. Наивный вопрос! Разве можно объяснить природу любви?.. Я еврей – вот и ответ! Я люблю свой народ – вот и ответ! Я кровно связан с ним, дышу с ним одним дыханием, живу с ним одними воспоминаниями, мечтами, стремлениями, надеждами, разочарованиями, радостями, печалями. Это реальность, а не плод размышлений, умственных выкладок.

Почему я должен оправдываться в этом, извиняться, словно уличен в какой-то уголовщине? Потому… что кто-то смотрит на вещи иначе, чем я?.."

8

Из лагерных воспоминаний:

"Было ему больше шестидесяти. По вечерам на пару с товарищем – тоже старым сионистом – они прогуливались по тополиной аллее и тихо беседовали. Оба жили в инвалидном бараке, имели схожие характеры, были похожи друг на друга.

К нам на "Палестинку" они заходили не часто, садились на скамейку и молчали, слушая наши разговоры, сочувственно реагировали, особенно волновались, когда мы тихо пели, – озираясь, медленно уходили.

Надо же было советской власти засадить в тюрьму этих старых, малограмотных горемык-евреев. Лишить свободы и старости за преданность идее…

Пусть память о них будет благословенна!"

***

Поэму М. Алигер "Твоя победа" издавали в последующие годы, и в нее по требованию цензуры поэтесса внесла изменения. В журнальном варианте 1945 года сказано: "Прославляю вас во имя чести / племени, гонимого в веках, / мальчики, пропавшие без вести, / мальчики, убитые в боях…" В опубликованном варианте 1970 года: "Вы прошли со всем народом вместе / под одной звездой, в одном строю, / мальчики, пропавшие без вести, / мальчики, убитые в бою…"

Строки 1945 года: "И потомков храбрых Макавеев, / кровных сыновей своих отцов…" в 1970 году претерпели изменения: "Помню не потомков Макавеев, / в комсомоле выросших ребят…" А взамен: "Вот теперь я слышу голос крови, / тяжкий стон народа моего…" появилось: "Вот теперь я слышу голос крови / в хоре миллионов голосов…"

***

П. Судоплатов, генерал МГБ: "Сионистский заговор" ("выявленный" в КГБ в 1951 году) и устранение Берии положили конец приему евреев на ответственные должности в службе разведки и ЦК партии. Насколько я знаю, в Комитете безопасности в 1960–1970 годах работали два рядовых оперативных работника-еврея, которые использовались против сионистских организаций".

***

А. Рубин, из воспоминаний (1958 год):

"На одном из допросов мне предъявили обвинение в том, что у меня найдена рукопись, проникнутая буржуазным национализмом, в которой я злобно клеветал на русский народ… Я им говорю: "Позвольте, какая же это моя рукопись? Ведь это брошюра Максима Горького, которую я просто переписал". Они возмутились: "Как ты смеешь клеветать на великого русского писателя!"

Я им указал точно, где достал эту брошюру – в Центральной библиотеке имени Ленина, в читальном зале. На дом ее не давали и поэтому пришлось переписать. Два дня они не упоминали о ней, а на третий день следователь говорит: "С брошюрой-то ты был прав. Ее действительно написал Горький. Ну и загнул же наш пролетарский писатель"…"

***

Изготовлением и распространением "самиздата" занимались в Москве Т. Бродецкая, М. Гельфонд, Ш. Гоберман, Д. Драбкин, Ш. Жидовецкий, Э. Левина, К. Малкин, М. и Н. Маргулис, М. Ревзин, Б. и С. Резниковы, В. Свечинский, А. и Б. Фингарет, Д. Хавкин…

В Ленинграде – Б. Азерников, В. Богуславский, Г. Бутман, С. Дрейзнер, Н. и Ф. Иоффе, Л. Каминский, Л. Коренблит, В. Могилевер, Л. Ягман. В Риге – Р. Александрович, А. Альтман, М. Блюм, Д. и М. Гарбер, И. Залмансон, С. Залмансон, П. Каплан, Б. Мафцер, И. Менделевич, Э. Русинек, Б. и Л. Словины, Д. Таубин, Г. Фейгин, М. Шепшелович, Д. Шперлинг, А. Шпильберг, Ш. Цейтлин...

В Киеве – Е. Бухина, А. Геренрот, Н. Гутина; в Ростове-на-Дону – А. и Р. Рабиновичи; в Одессе – И. Авербух, А. и М. Мерхер, Г. Шапиро; в Минске – Л. Гринблат, А. Каплан, Г. Орвуцкий; в Омске – В. Цукерман; в Вильнюсе, Харькове, Томске, Тбилиси, Баку, Свердловске, Новосибирске… – всех упомянуть невозможно.

***

В конце 1950-х годов Марк Блюм пытался нелегально уйти через границу, но это ему не удалось. Жил в Риге, участвовал в сионистском движении, в 1965 году был осужден на 3 года. После освобождения уехал в Израиль, поменял имя и фамилию на Мордехай Лапид, жил в поселении Кирьят-Арба возле Хеврона. В 1993 году М. Лапид и его сын Шалом погибли от рук террористов.