История евреев Советского Союза (1945-1970)

ОЧЕРК – ПРИЛОЖЕНИЕ

От автора – дополнением к прочитанному

1

В 1932 году вышел очередной том первого издания "Большой советской энциклопедии". Статья "Евреи" занимала в нем почти 55 страниц текста; кроме нее поместили в энциклопедии еще 20 статей, начинавшихся со слова "еврейский": "Еврейская литература", "Еврейская музыка", "Еврейская религия", "Еврейские погромы в России", "Еврейский театр", "Еврейский язык" и другие.

В 1952 году во втором издании "Большой советской энциклопедии" оказались лишь статьи "Евреи" и "Еврейская автономная область" общим размером около 4 страниц. "Евреи не составляют нации… – разъяснили читателям. – "Еврейского вопроса" в СССР не существует… В СССР и странах народной демократии евреи особенно быстро ассимилируются народами, в среде которых они живут".

В 1972 году в третьем издании "Большой советской энциклопедии" статья "Евреи" заняла менее одной страницы; были также небольшие статьи "Еврейская автономная область", "Еврейская литература", "Еврейское письмо" – и всё.

С 1969 по 1975 год в Минске выходила двенадцатитомная "Белорусская советская энциклопедия" на белорусском языке, в которой не оказалось статьи "Евреи". Современник отметил: "Если верить БелСЭ, то не жили в Беларуси сотни тысяч евреев, не было здесь ни театра еврейского, ни еврейской культуры, ни газет и журналов еврейских, вообще ничего не было… Всё это нам приснилось".

Даже в 1983 году "Советский энциклопедический словарь" не пожелал признать, что евреи являются нацией; их определили как "общее этническое название народностей, исторически восходящих к древним евреям; живут в разных странах".

Так как же: нация или не нация? Народ или не народ?..

2

Можно спросить: когда это началось?

Можно ответить – вопросом на вопрос: когда это заканчивалось?..

Глубоко в недрах, в тайниках, запрятанное от посторонних глаз, вечно существовало это желание, и прорывалось оно порой негласными процессами над диковинными сионистами, и проявлялось оно хитрыми, изворотливыми способами наиболее решительных, что уходили сначала в Польшу, а оттуда в Израиль, и сохранилось оно, это желание, в протоколах допросов и в текстах судебных приговоров, которые приговаривали к длительным срокам заключения.

Кто мог предположить в начале 1950-х годов, что они прорвутся через кордоны? А они прорывались – считанные единицы, наперекор всем и всему, и другие шли за ними, такие же одержимые, десятилетиями ожидая своего жребия: кому в Израиль, а кому в тюрьму. Годы шли, напряжение нарастало, их становилось всё больше и больше – тех, кто в безуспешной попытке штурмовал кордоны; на смену уставшим и отчаявшимся подрастали молодые, которым был незнаком страх предыдущих лет…

Они родились в Советском Союзе. Первые слова произнесли на русском языке. Из первых букв сложили слова: па-па, ма-ма… Думали на русском языке, заучивали наизусть Пушкина и Лермонтова, объяснялись в любви по-русски, своим первенцам давали имена Саша, Сережа, Володя, Лена, Людмила. Вступали в пионеры и комсомол, ездили поднимать целину, работали, не помышляя об ином пути, хоронили родителей в той земле… и вдруг вспомнили о своем происхождении, о далеких предках на Ближнем Востоке, – национальный инстинкт народа, пробудившийся, казалось, внезапно и недоступный объяснению.

Сохранились письма тех лет, гневные и решительные, которые они подписывали, эти одержимые, и в которых отразилось их время, боль и гнев, стремление и упорство на пути к поставленной цели. И что за беда, если через десятки лет эти письма покажутся кому-то выспренными, с чрезмерным пафосом, что за беда, если кто-то из тех отчаянных и непреклонных, штурмовавших кордоны, уже поостыл и с удивлением читает собственные требования и призывы, – такими они были тогда, так думали и так чувствовали (а с ними и автор этих строк), такими им оставаться на страницах этой книги…

3

Любопытно устроен человек.

Удивительно и необъяснимо.

Школьные годы заполонили его память сотнями имен, дат и событий. Жизнь загрузила голову именами певцов-актеров-футболистов. Но не сказали ему ни разу, не подсказали даже намеком, что Авраам родил Ицхака, Ицхак родил Яакова, Яаков родил двенадцать сыновей… и дальше, по цепочке, до него – безродного и безродственного.

Занятно устроен человек.

Будто родился он на пустом месте и живет на необитаемом острове, без какой-либо связи с прежними поколениями. Будто ему, этому человеку, придется заново создавать этот мир, познавать истины, устанавливать ценности. Заново и опять заново.

Вот он просыпается утром, надевает костюм с галстуком или джинсы со свитером, – что у него общего с теми, предыдущими, которые и просыпались, должно быть, не так, и одевались иначе? Стоит открыть старую книгу с фотографиями и гравюрами, чтобы убедиться в этом. Что общего у него, теперешнего, с евреем Литвы–Украины, у которого кафтан на плечах или капота, короткие штаны с чулками, ермолка на голове или праздничная меховая шапка? Что у нас общего?..

Если они, вот эти, на фото или на гравюре, настоящие евреи, то кто же тогда мы? И почему тогда так дотошно вписывают в наши паспорта-анкеты это слово – еврей? Но если мы на самом деле евреи, и метрики с паспортами это удостоверяют, – то кто же тогда эти, на гравюрах-фотографиях?..

Объяснение только одно, других не дано: Авраам родил Ицхака, Ицхак родил Яакова, Яаков родил двенадцать сыновей… и дальше, по цепочке, сначала до них в кафтанах с ермолками, потом до нас в костюмах с галстуками, в свитерах с джинсами.

Мудро устроен человек.

Разумно и дальновидно.

Будто заложено в него заветное семечко, что ждет своего часа для прорастания. Будто запрятан таинственный код жизни, который следует разгадать. Но подходит порой время, особые климатические условия – и прорастает семечко. Но звучит сигнал, внешне не слышный, и зашифрованный код вырабатывает ясные и осознанные поступки, о которых прежде не догадывался.

Это значит, наступил момент, пик, быть может, жизни: на него тебе подниматься, с него уже не сойти. Объявилась свобода выбора, великий Божий дар, и поманила одних, отпугнула других, уложила в постель мечущихся, нерешительных, обреченных на муки неиспользованной свободы под нестерпимые сердечные спазмы…

4

Отцы наши жили в вечном отказе.

Жили – не замечали. Жили – отмахивались. Жили – стонали. Жили – не жили.

В отказе от себя, от предков своих, от книг и песен, обычаев и обрядов, от Дома постоянного, в котором светло и просторно.

Не было у них ощущения Дома, а только – пристанища. Временного пристанища на неоконченном пути. В лучшие моменты приходила уверенность – я Дома, чтобы улетучиться от взгляда косого, слова дурного, намека прозрачного. А потому глушили себя работой, благополучием, цинизмом, самоуговорами, дутыми пузырями-идеалами. Глушили себя сами, и время глушило их.

Они недодумали, отцы наши, недомолились, недосмотрели и недоговорили.

Молча не научишься говорить…

Прислушайтесь: звучит вечный кадиш! По ушедшим, убегающим, укрывающим лицо свое, по заслоняющим глаза детям своим и внукам.

Нет вины на отцах наших. Есть беда на нас. Они хотели облегчить нашу жизнь. Они ее усложнили.

Приходит время, и ты стыдливо пишешь в анкете нетипичное имя деда. Подходит срок, и тебе намекают на странную твою особенность. Наступает момент, и не отвертеться от основного вопроса.

И вот тебе уже решать: еврей – не еврей. И тебе же: ехать – не ехать. И ловить слухи. Проклинать отъезжающих. Тайком прикидывать собственные возможности. Ждать подвоха от детей своих и раздваиваться, и расстраиваться, зарабатывать язву, гипертонию, психические расстройства.

Время такое выпало. Счет предъявлен к оплате.

Сильному – на радость. Слабому – на отчаяние…

5

1970-е годы:

"Вы не уедете до тех пор, пока Израиль не выведет свои войска с оккупированной территории". Полковние Григорьев.

"Вас, евреев, слишком много, мы вас не выпустим, мы вас здесь доконаем". Архипова Е. П., офицер МВД.

"Еще чего захотел! Он думал, что им откроют школы и театры! Русский народ выделил вам Биробиджан и поезжайте туда!" Прокурор Соловьев.

"Вас никогда отсюда не выпустят, вы здесь сгниете! Убирайтесь вон!" Полковник Кайя.

"Посмотрите на эту нахалку! Да как ты можешь ходить по русской земле и жрать русский хлеб!" Полковник Саслюк.

"Если не будешь вести себя тихо, сделаю с тобой то же, что сделал с Левинзоном. Я обещал ему тюрьму – он ее получил". Телицын, сотрудник КГБ.

"Я этого решения не понимаю. Надо направить вас на обследование в психиатрический диспансер". Психиатр Семенова.

"Мы не сможем вас отпустить, пока в Израиле не утвердится прогрессивный общественный строй…" – "Вы поедете не в Израиль, а в обратную сторону…"

Щелоков Н. А., министр внутренних дел СССР

"Стариков я еще понимаю. Но есть среди вас молодые, которые, дескать, хотят ехать на родину, изучать древний язык. Родина? А вы ее видели? Да вам так нужен древнееврейский язык, как мне лунное затмение…

Мы гуманное государство и не хотим, чтобы после нас оставались такие же документы, как после 1937 года. Но все, кто будет мешать нам строить светлое здание коммунизма и путаться под ногами, будут наказаны. Вам не следует забывать, что мы сделали с татарами…"

6

У дедов наших: один брат уходил, другой оставался.

Уходили от нищеты, страха перед погромами, от удушливой атмосферы черты оседлости. Оставались в привычном месте, у родных могил, в окружении друзей и родных.

У отцов наших: один брат уходил, другой оставался.

Уходили от холода, голода, рек пролитой крови, от неизбывного ужаса времен Гражданской войны. Оставались в плену у обстоятельств, в заботах о пропитании, с любовью к тому, что невозможно покинуть.

И мы также. Брат уходит – и брат остается.

Один взваливает на плечи неподъемный груз, делает то, чего не сделали отцы и деды, другой пропускает очередь, оставляя на долю детей своих.

Вчера, сегодня, ежедневно – брат прощается с братом.

Так было. Так есть. Так будет.

Никто за нас не станет жить. Никто не пройдет этот путь. Или мы, или потомки наши…

Но мы дождемся.

Вот увидите, мы еще дождемся!

Не мы – дети с внуками.

В "Шереметьево", в международном аэропорту, откуда год за годом отправлялись в Израиль, на самом видном месте будет стоять памятник "Взлетающий еврей".

Поверьте! Я верю в это…

Памятник неизвестному еврею, который лбом своим, горбом, неврозами и сердечно-сосудистой недостаточностью открыл окно в необъятный мир. Тихий и незаметный, упрямый и настырный – приучил, сделал обыденным, заставил свыкнуться с мыслью, что недостаточно иметь в доме окно. Это окно должно еще открываться.

На правах инициатора предлагаю вариант памятника.

Пусть скульптор изобразит его в момент отрыва от взлетной полосы. Он уже в воздухе, в натужном состоянии набора высоты, и только кончики пальцев ноги еще касаются бетонной плиты.

В руках у него тяжеленные чемоданы, на плечах – дети, за спиной развевается по ветру жена, уцепившаяся за его пиджак, на ноге повисли два милиционера. Глаза у него шальные, лоб потный, улыбка блуждающая, волосы в беспорядке, галстук сбит на сторону.

Вот и всё. И еще постамент. Непременно низкий. А на нем – букетик ромашек.

На самом видном месте.

В аэропорту "Шереметьево".

7

Закрыли двери.

Запустили моторы.

Самолет вырулил на взлетную полосу.

"Не курить! Пристегнуть ремни!"

И вот он уже разбегается. Миг, краткий миг перед отрывом…

Что же сказать на прощание? Чем отблагодарить землю, приютившую нас?

Говорили прежде – скажем и теперь:

– Страна, из которой можно уехать, это страна, в которой можно жить.

Мы уезжаем – это и есть наша благодарность. Мы уезжаем – это и есть наш последний вклад. Мы уезжаем – большего мы не в силах для тебя сделать, наша родина.

Хихикать кому-то и злобствовать, огорчаться или проклинать вослед: зрячим – не увидеть, мудрецам – не понять.

Время разберется во всем.

Прощай аэропорт "Шереметьево"...

Тина Бродецкая (1970 год): "Они дали нам два дня на сборы и выгнали. Посадили в самолет нашу семью и выгнали. Мы не знали, куда летим – в Сибирь или в Вену. Высадили в Вене…"

В 1970 году получили разрешения на выезд в Израиль 1027 человек.

1971 год – 13 022,

1972 год – 31681,

1973 год – 34 733,

1974 год – 20 628,

1975 год – 13 221,

1976 год – 14 261,

1977 год – 16 736,

1978 год – 28 865,

1979 год – 51 333 разрешения на выезд…

Так проходило то время. Семидесятые годы 20 века, уникальные и неповторимые в нашей истории. И для одних это был год семидесятый, для других – семьдесят второй, пятый, девятый, а для кого-то они еще не наступили, семидесятые годы…

Городок, Витебская область: "Начался отъезд евреев из Городка. Ехали, в основном, в Израиль. Первым проложил дорогу Арон Усвяцов. В Городке даже появилась местная шутка: "Гагарин и Усвяцов первыми сказали: "Поехали!"…"

8

Прошли годы – для истории малый срок.

Родились и проявили себя иные поколения.

Кто мог предположить в прежние времена‚ что к концу 20 века возродится общинная еврейская жизнь в республиках бывшего Советского Союза‚ робко и несмело‚ порой в искаженном виде?..

Кто помнит теперь подробности "самолетного процесса", когда осудили смельчаков, пытавшихся захватить самолет и вырваться из страны? Будто случилось это в Средние века, на иной планете…

Время уже не то. И люди. И Ленинград – не Ленинград. Самолеты взлетают ежедневно – Москва–Тель-Авив, Киев–Тель-Авив, Санкт-Петербург–Тель-Авив, и незачем их теперь захватывать.

Здравствуй аэропорт "Шереметьево".

Мы прилетели в гости…

***

Во время переписи 1979 года назвали себя евреями 1 миллион 810 876 человек (0,7% населения СССР) – на 340 000 меньше, чем при переписи 1970 года. РСФСР, 1979 год: 700 651 еврей, Украина – 634 154, Белоруссия – 135 500, Узбекистан – 99 908, Молдавия – 80 127 евреев.

1979 год: в Москве 223 100 евреев, в Ленинграде – 142 900, в Киеве – 132 200, в Одессе – 86 000, в Харькове – 62 800, в Ташкенте – 56 900, в Минске – 46 300, в Днепропетровске – 45 600, в Кишиневе – 42 400.

В 1979 году назвали еврейский язык родным 14,2% евреев СССР (в Узбекистане – 44,7%, в Литве – 41%, в РСФСР – 10%, на Украине – 9%).

***

Перепись 1989 года выявила в Советском Союзе 1 миллион 450 511 евреев (0,51% населения СССР) – на 360 000 меньше, чем при переписи 1979 года. РСФСР, 1989 год: 551 000 евреев, Украина – 487 300, Белоруссия – 111 977, Узбекистан – 94 900, Молдавия – 65 900 евреев.

1989 год: в Москве 175 800 евреев, в Ленинграде – 106 800, в Киеве – 100 500, в Одессе – 64 900, в Ташкенте – 51 500, в Харькове – 47 900, в Минске – 39 000, в Днепропетровске – 37 900, в Кишиневе – 35 600.

В 1989 году назвали еврейский язык родным 8,9% евреев СССР.

***

С конца 20 века проходили переписи населения в республиках бывшего СССР. В 1999 году выявили в Белоруссии 27 800 евреев – на 84 200 меньше, чем при переписи 1989 года. Украина, 2001 год: 104 000 евреев, на 383 300 меньше 1989 года. Россия, 2002 год: 233 600 евреев, на 317 400 меньше по сравнению с 1989 годом (в Москве – 148 000 евреев, в Санкт-Петербурге – 55 200).

1979 год: в Еврейской автономной области было 10 166 евреев (5,5% населения области), 1989 год – 8887 (4,15%), 2002 год – 2300 евреев.

***

И. Менделевич (из интервью после освобождения):

"Судьба советского еврейства предопределена: в России у него нет будущего. Множество факторов – в том числе, надеюсь, и наш "самолетный процесс" – соединились воедино, открыв новую страницу в истории еврейского народа… Мы победили советского фараона".

***

История евреев Советского Союза 1945–1970 годов, рассказанная в этой книге, изобиловала трагедиями и разочарованиями, долгой борьбой и нелегкими победами на пути к поставленной цели. Завершим это повествование словами вечной надежды еврейского философа М. Бубера:

"Не следует называть утопией то, в чем мы не попробовали еще свои силы. Сколько пространства нам выделит Всевышний, мы узнаем только тогда, когда вступим в него".