История российского сыска

Был ли «московский центр»?

Это утверждение Дмитриева подтверждается опубликованным в печати 16 января 1935 года следующим сооб­щением Прокуратуры СССР:

«При производстве расследования по делу Бакаева И. П., Герти- ка А. М., Куклина А. С. и других, привлеченных к ответственности в связи с раскрытием в городе Ленинграде подпольной контррево­люционной группы, подготовившей и осуществившей убийство т. С. М. Кирова, были получены данные в отношении подпольной контрреволюционной деятельности Зиновьева Г. Е., Евдокимова Г. Е., Каменева Л. Б. и Федорова Г. Ф., дела о которых первоначаль­но были направлены на рассмотрение Особого совещания НКВД.

Ввиду этих данных и, в частности, показаний Бакаева И. П., разоблачающих участие Зиновьева, Евдокимова, Каменева и Фе­дорова в подпольном организационном «московском центре», и Сафарова, сообщившего следствию ряд фактов о подпольной контрреволюционной деятельности указанных выше лиц вплоть до последнего времени, дело по обвинению Зиновьева, Евдоки­мова, Каменева и Федорова передано на рассмотрение Военной коллегии Верхсуда Союза ССР».

Из материалов судебного дела видно, что Дмитриевым в нача­ле 1935 года действительно были получены от Бакаева разверну­тые «показания», в которых указывалось, что бывшие «зиновьевцы» ведут антисоветскую деятельность, представляют собой контрреволюционную организацию, имеют руководящий центр и т. д. Вместе с тем в этих показаниях никаких конкретных фактов антисоветской деятельности «зиновьевцев» не приводилось, а вы­воды о наличии контрреволюционных организаций и центра яв­лялись голословными. Между тем именно эти показания дали возможность работникам органов следствия получить от других обвиняемых по настоящему делу формальные признания своей виновности, что в последующем было использовано для приня­тия необоснованного решения об организации судебного процес­са по делу так называемого «московского центра».

Расследование по делу было проведено с грубейшими наруше­ниями законности, необъективно и тенденциозно, с обвинитель­ным уклоном, в отрыве от фактических обстоятельств дела. Работ­ники следствия придерживались лишь одной версии об убийстве Кирова «зиновьевцами» и для обоснования ее применяли обман и другие методы и средства фальсификации. Полученные таким образом ложные показания затем использовались с применением нажима и вымогательства для признания несуществующей вины и другими обвиняемыми. Показания лиц, проходящих по делу, о их якобы преступной деятельности записывались в протоколах до­проса произвольно, в общей форме, как правило без ссылки на конкретные факты и обстоятельства, без указания определенного времени происходивших событий.

Касаясь методов расследования, замнаркома внутренних дел Агранов на оперативном совещании сотрудников НКВД СССР 3 февраля 1935 года заявил:

«Наша тактика сокрушения врага заключалась в том, чтобы столкнуть лбами всех этих негодяев и их перессорить. А эта за­дача была трудная. Перессорить их необходимо было потому, что все эти предатели были тесно спаяны между собою десяти­летней борьбой с нашей партией. Мы имели дело с матерыми двурушниками, многоопытными очковтирателями. В ходе след­ствия нам удалось добиться того, что Зиновьев, Каменев, Евдо­кимов, Сафаров, Горшенин и другие действительно столкну­лись лбами».

Как происходили эти «столкновения», видно на примере до­проса 10 января 1935 года Каменева, когда работники НКВД требовали от него признания существования подпольной контр­революционной организации, утверждая, что Зиновьев это об­стоятельство уже подтвердил. Между тем последний в то время таких показаний не давал.

Несмотря на широко применявшиеся сотрудниками НКВД и работниками прокуратуры Вышинским и Шейниным незакон­ные методы расследования, доказательств преступной антисовет­ской деятельности обвиняемых получено не было.

В ходе следствия преследовалась цель доказать существование подпольной контрреволюционной зиновьевской организации во главе с руководящим «московским центром». Для получения таких признаний, по существу формальных, как это видно из материалов расследования и проверки, применялся метод навя­зывания арестованным голословных и расплывчатых формули­ровок, без указания в них определенных фактов, места и вре­мени происходивших событий. В ходе последующих и неодно­кратных допросов подобные формулировки в различных их комбинациях и вариантах усиливались, и таким образом следо­ватели создавали видимость признания обвиняемыми своей ви­новности.

Так, например, в показаниях Башкирова, Тарасова, Файвило- вича, Федорова и ряда других записано, что бывшие оппозицио­неры после XV съезда якобы возвращались в партию «по прямой директиве» Зиновьева в двурушнических целях. Однако никто из них не показал, когда и кому была передана эта директива и како­во было ее подлинное содержание.

Допрашивая Зиновьева, следователи пытались изобразить по­добной директивой его письмо Румянцеву от 30 июня 1928 года, которое, однако, никаких антипартийных установок не содержит. В этом письме Зиновьев предлагает Румянцеву обратиться в ЦКК с заявлением о восстановлении в партии и, в частности, указыва­ет: «Торговаться теперь с партией из-за формулировки заявления недопустимо. То, что решил съезд, надо принять».

Сам же Зиновьев на всех допросах утверждал, что после XV съезда действительно убеждал отказаться от оппозиционных взглядов и прекратить фракционную деятельность, руководствуясь при этом искренними побуждениями восстановить единство пар­тии, и никаких двурушнических целей не преследовал.

При помощи неконкретных формулировок в протоколах до­просов обосновывалась версия о существовании контрреволюци­онного «московского центра». Более того, фальсифицированные показания Бакаева о существовании «московского центра» ис­пользовались в качестве средства давления и на остальных аресто­ванных.

Об этом, в частности, свидетельствует протокол очной ставки между Бакаевым и Евдокимовым 9 января 1935 года. В протоколе очной ставки вопросы каждому из допрашиваемых были заготов­лены заранее, отпечатаны на пишущей машинке и изложены сле­дующим образом:

«Вопрос Бакаеву. Признаете ли вы, что состояли до последне­го времени совместно с Евдокимовым членами московского контрреволюционного центра московской организации?

Вопрос Евдокимову. Подтверждаете ли вы настоящее показа­ние Бакаева?

Вопрос Бакаеву. Что вам известно о составе московского цен­тра контрреволюционной организации?

Вопрос Евдокимову. Подтверждаете ли вы показания Бакаева о составе московского центра контрреволюционной зиновьев­ской организации?

Вопрос Бакаеву. Назовите известных вам в Москве участников зиновьевской организации.

Вопрос Евдокимому. Подтверждаете ли вы показания Бакаева?»

Так же сформулированы все остальные вопросы. Ответы на них вписывались в протокол допроса от руки. Таким образом, по­казания, в данном случае И. П. Бакаева, работниками следствия были заранее предопределены, от Г. Е. Евдокимова же требова­лось лишь подтвердить их. Аналогично были заготовлены прото­колы допросов на очных ставках и других обвиняемых.

Согласно обвинительному заключению, «центр» был опреде­лен в составе: Зиновьев, Каменев, Бакаев, Евдокимов, Куклин, Шаров, Гертик, Горшенин и Федоров. Имеющиеся документы свидетельствуют, что в показаниях Браво, Перимова, Тарасова и Файвиловича о существовании руководящего «центра» вообще ничего не говорится, а показания других обвиняемых по этому вопросу настолько неконкретны и противоречивы, что становит­ся очевидной несостоятельность утверждений органов следствия о существовании этого подпольного органа бывших «зиновьев- цев» и о вхождении в него перечисленных выше лиц. Что касает­ся Зиновьева и Каменева, то они до окончания предварительного следствия вообще не признавали существования контрреволюци­онной организации и «центра».