История российского сыска

Револьвер у террориста украли жиганы

Доведенные до морального и физического исто­щения, заключенные стали к обвинениям относиться безразлич­но и потому признавать их. Характерным в этом смысле является признание своей вины Каменевым.

Когда в судебном заседании Вышинский сделал вывод о том, что Каменев, как один из организаторов объединенного троцкистско-зиновьевского центра, вынужден был признать себя ви­новным в террористической деятельности, оказавшись перед сте­ной улик, то в ответ на это Каменев заявил, что признал себя ви­новным не потому, что против него имелись улики, а,., «потому, что, будучи арестованным и обвиненным в этом преступлении, я его признал».

Характерны и показания в судебном заседании Смирнова:

«Вышинский. Когда же вы вышли из «центра»?

Смирнов. Я не собирался выходить, не из чего было.

Вышинский. Центр существовал?

Смирнов. Какой там центр?»

0 моральном и физическом истощении Зиновьева свидетель­ствуют его тюремные письма. В записях, обращенных к Сталину, он писал 10 апреля 1935 года: «Еще в начале января 1935 года в Ле­нинграде в ДПЗ секретарь ЦК тов. Ежов, присутствовавший при одном из моих допросов, сказал мне: «Политически вы уже расст­реляны».

Я знаю, что и физическое мое существование во всяком случае кончается. Один я чувствую и знаю, как быстро и безнадежно ис­сякают мои силы с каждым часом, да и не может быть иначе по­сле того, что со мной случилось...»

14 апреля 1935 года: «При всех обстоятельствах мне осталось жить во всяком случае очень недолго: вершок жизни какой-нибудь, не больше.

Одного я должен добиться теперь: чтобы об этом последнем вершке сказали, что я осознал весь ужас случившегося, раска­ялся до конца, сказал Советской власти абсолютно все, что знал, порвал со всем и со всеми, кто был против партии, и готов был все, все, все сделать, чтобы доказать свою искренность. В моей душе горит одно желание: доказать вам, что я больше не враг. Нет того требования, которого я не исполнил бы, чтобы доказать это...

Я дохожу до того, что подолгу пристально гляжу на Вас и дру­гих членов Политбюро — на портреты в газетах с мыслью: род­ные, загляните же в мою душу, неужели же вы не видите, что я не враг ваш больше, что я ваш душой и телом, что я понял все, что я готов сделать все, чтобы заслужить прощение, снисхождение».

1 мая 1935 года: «Ну где взять силы, чтобы не плакать, чтобы не сойти с ума, чтобы продолжать жить...»

6 мая 1935 года: «Если бы я мог надеяться, что когда-нибудь мне будет дано хоть в малой степени загладить свою вину. В тюрь­ме со мной обращаются гуманно, меня лечат и т. д. Но я стар, я потрясен. За эти месяцы я состарился на 20 лет. Силы на исходе... Помогите. Поверьте. Не дайте умереть в тюрьме. Не дайте сойти с ума в одиночном заключении».

10 июля 1935 года Зиновьев обращается с запиской в НКВД: «Товарищи! Родные! Дело не только в лишении свободы, болезнях и прочее. Дело прежде всего в моральном факторе. Я убит. Я со­вершенно убит. И хоть некоторое время я мог бы протянуть толь­ко в концлагере с возможностью работы и передвижения».

Будучи доставлен из Челябинской тюрьмы в Москву в качест­ве обвиняемого по настоящему делу, Зиновьев 12 июля 1936 года пишет Сталину письмо:

«Состояние мое совсем плохое. Я боюсь, что не доеду. Горячая просьба: издать мою книгу, написанную в Уральске. Она не кон­чена (не успел), но все-таки главное сказано. Писал ее кровью сердца. И еще, если смею просить: о семье своей, особенно о сы­не. Вы знали его мальчиком. Он талантливый марксист, с жилкой ученого. Помогите им.

Всей душой теперь Ваш

Г. Зиновьев».

И наконец, задень до суда, 18 августа 1936 года Зиновьев пи­шет, что в связи с поставленными ему следствием вопросами он просит добавить к своим предыдущим показаниям ряд дополни­тельных данных о якобы проводившейся террористической дея­тельности объединенным центром.

Это письмо Зиновьева свидетельствует, что до последнего мо­мента работники НКВД постоянно воздействовали на него, с тем чтобы он не имел возможности отказаться от данных ранее пока­заний.

В тяжелом физическом и моральном состоянии находился и Мрачковский; 23 апреля 1936 года его жена писала в НКВД, что состояние Мрачковского тяжелое, врачи нашли у него заболева­ние нервов и нервных узлов. Но, несмотря на тяжелое болезнен­ное состояние Мрачковского и длительное его пребывание в больнице, следователи НКВД производили допросы и добива­лись от него нужных им показаний. Из материалов следственного дела видно, что из семи протоколов допросов, имеющихся в деле, шесть были заготовлены заранее и отпечатаны на машинке.

Все эти протоколы Мрачковским подписаны. Только на во­прос о связях с заграничным троцкистским центром он отвечал: «Я прошу предъявить мне ваши доказательства существования связи нашей организации с Троцким».

Как показывают имеющиеся материалы, Сталин постоянно оказывал воздействие на ход предварительного следствия и су­дебного процесса. Еще до окончания следствия и начала судеб­ного процесса в местные партийные комитеты от имени ЦК ВКП(б) 29 июля 1936 года было послано закрытое письмо «О тер­рористической деятельности троцкистско-зиновьевского контр­революционного блока». В этом письме утверждалось, что Зино­вьев и Каменев были не только вдохновителями террористичес­кой деятельности против руководителей партии и правительства, но и авторами прямых указаний об убийстве Кирова. «Равным образом, — говорилось в письме, — считается теперь установлен­ным, что зиновьевцы проводили свою террористическую прак­тику в прямом блоке с Троцким и троцкистами». Далее в письме утверждалось, что «Сергей Миронович Киров был убит по реше­нию объединенного центра троцкистско-зиновьевского блока... Объединенный центр троцкистско-зиновьевского контрреволю­ционного блока своей основной и главной задачей ставил убий­ство товарищей Сталина, Ворошилова, Кагановича, Кирова, Ор­джоникидзе, Жданова, Косиора, Постышева».

Установлено, что в конце июля 1936 года Ежов проект этого письма направил Сталину со следующей запиской: «Тов. Стали­ну. Посылаю проект Закрытого письма ЦК ВКП(б) ко всем орга­низациям партии о террористической деятельности троцкистско-зиновьевско-каменевской контрреволюционной группы. Для перепроверки изложенных в письме фактов я их зачитал тт. Агранову и Молчанову».

В сохранившемся машинописном экземпляре проекта этого письма и в его сигнальном типографском экземпляре имеются многочисленные исправления и добавления, сделанные рукой Сталина.

На второй странице проекта письма предложение «...до конца не были еще вскрьггы все факты подлой контрреволюционной бе­логвардейской деятельности троцкистско-зиновьевско-каменевской группы» он переделал следующим образом: «...до конца не были еще вскрыты все факты подлой контрреволюционной бело­гвардейской деятельности зиновьевцев, равно как не была вскры­та роль троцкистов в деле убийства тов. Кирова».

На этой же странице Сталин вписывает новое предложение: «Равным образом считается установленным, что зиновьевцы про­водили свою террористическую практику в прямом блоке с Троц­ким и троцкистами».

На четырнадцатой странице проекта предложение «объеди­ненный центр троцкистско-зиновьевско-каменевской контрре­волюционной группы своей основной и главной задачей ставил убийство товарища Сталина» также было изменено и стало выгля­деть так: «...объединенный центр троцкистско-зиновьевского контрреволюционного блока своей основной и главной задачей ставил убийство товарищей Сталина, Ворошилова, Кагановича, Кирова, Орджоникидзе, Жданова, Косиора, Постышева».

Указанное письмо предопределило дальнейший ход следствия и судебного процесса, которые велись в направлении закрепления выдвинутых в нем утверждений об организации в 1932 году и суще­ствовании до 1936 года объединенного троцкистско-зиновьевского центра и проводившейся им террористической деятельности.

Кроме того, для Вышинского и Ульриха (председателя воен­ной коллегии Верховного суда СССР) это письмо явилось осно­вой для составления обвинительного заключения и приговора су­да. Все содержавшиеся в письме утверждения — об объединении троцкистов с зиновьевцами, убийстве Кирова и организации тер­рористических актов против руководителей ВКП(б) и Советского правительства — были перенесены в обвинительное заключение и приговор.

Первый вариант обвинительного заключения Вышинским был составлен сразу же после появления закрытого письма. 7 ав­густа 1936 года, еще задолго до окончания расследования по делу, Вышинский по требованию Сталина представил ему этот вариант с числом обвиняемых в двенадцать человек.

Корректируя его, Сталин зачеркнул в показаниях обвиняемых Зиновьева, Мрачковского и Бакаева оценку положения в партии и стране. В текст обвинительного заключения он внес ряд попра­вок и изменений. Так, в предложение «...было осуществлено 1 де­кабря 1934 года по прямому указанию Л. Троцкого и под непосред­ственным руководством объединенного центра злодейское убийство тов. С. М. Кирова» Сталин вписал: «...по прямому указа­нию Г. Зиновьева и Л. Троцкого...» На полях шестнадцатой стра­ницы проекта дважды дописал фамилию Лурье.

В соответствии с указанием этот текст обвинительного заклю­чения Вышинский переделал.

Исправлешшй текст обвинительного заключения, в котором значилось уже не двенадцать, а четырнадцать обвиняемых, 10 ав­густа 1936 года вновь был представлен Сталину. Им текст был опять переделан, и в качестве обвиняемых в него были включены Евдокимов и Тер-Ваганян. Оба они стали проходить по делу как активные члены объединенного центра.

Кагановичу, замещавшему Сталина на время его отпуска, не­однократно представлялись на согласование составленные до окончания судебного заседания председателем военной коллегии Верховного суда Ульрихом различные варианты проектов приго­вора по делу.

После рассмотрения Кагановичем последнего варианта при­говора в него были вновь внесены поправки. На третьей странице в число лиц, в отношении которых готовились террористические акты, Каганович внес собственную фамилию, а на седьмой стра­нице дописал фамилию Орджоникидзе.

Вносимые Сталиным и Кагановичем произвольные измене­ния в тексты обвинительного заключения и приговора свидетель­ствуют о том, что исход дела и судьбы лиц, привлеченных к уго­ловной ответственности по нему, были предопределены задолго до суда.

Согласно сфабрикованным обвинениям, основой для созда­ния так называемого объединенного центра послужили показа­ния о получении из-за границы указаний Троцкого о терроре. Од­нако эти показания никакими документальными доказательства­ми и другими объективными данными не подтверждались. Более того, в силу их надуманности они противоречивы и неконкретны.

В подтверждение вывода о переходе троцкистов и зиновьевцев к тактике террора против руководителей ВКП(б) в обвини­тельной речи Вышинского содержится ссылка на открытое пись­мо Троцкого в Президиум ЦИК СССР, опубликованное 1 марта 1932 года в издававшемся за границей бюллетене. В письме Троц­кий пишет о необходимости осуществить завещание Ленина — убрать Сталина. Эта ссылка не может быть принята во внимание как доказательство. К тому же Троцкий в статье, опубликованной в бюллетене 15 октября 1932 года, разъяснил этот свой тезис, за­явив, что лозунг убрать Сталина не означает его физического ус­транения...

Никаких других данных о террористических директивах Троц­кого, кроме показаний осужденных, в распоряжении следствия и суда не имелось. Показания же осужденных, как отмечалось вы­ше, являются несостоятельными, противоречивыми, сделанными явно по подсказке следствия.

В материалах обвинения утверждается, что объединенный троцкистско-зиновьевский центр создан с целью террора против руководителей ЦК ВКП(б) и Советского правительства. В соот­ветствии с этим положением во время следствия работники НКВД получили от арестованных показания о том, что в различ­ных городах Советского Союза, в том числе в Москве, Ленингра­де и Горьком, а также в Красной Армии были созданы многочис­ленные террористические организации. На основании этого в 1936 году было арестовано и расстреляно более 160 человек, яко­бы принимавших участие в подготовке террористических актов по заданию объединенного центра. Несмотря на применение к арестованным незаконных мер воздействия, многие из них ви­новными себя не признали.

В качестве обвиняемых по делу были также привлечены при­бывшие в 1932—1935 годах в СССР Берман-Юрин, Круглянский и оба Лурье.

Несмотря на то что они не состояли в контактах с обвиняемы­ми по так называемому объединенному троцкистско-зиновьевскому центру, они тем не менее были осуждены по одному делу с Зиновьевым, Каменевым, Смирновым и другими. Все они обви­нялись в том, что будто бы по заданию Троцкого прибыли в СССР с целью совершения террористических актов. На следствии и в суде они признали себя виновными в террористической дея­тельности, однако их показания также содержат явные противо­речия, неконкретны и неправдоподобны.

Перед отъездом в СССР, показывали Берман-Юрин и Илья- Давид, в марте 1933 года они в Копенгагене встречались с Троц­ким, который дал им задание убить Сталина. Однако в списках лиц, посетивших Троцкого в Копенгагене, Берман-Юрин и Круглянский не значатся.

М. И. Лурье тоже показывал, что в марте 1933 года перед по­ездкой из Берлина в Москву он получил указание Троцкого о под­готовке убийства Сталина. М. И. Лурье также говорил, что по прибытии в Москву он лично давал указание Н. Л. Лурье о подго­товке этого террористического акта.

В свою очередь и Н. Л. Лурье давал показания, что является террористом и собирался убить Сталина, Орджоникидзе и Кага­новича. Но и эти показания М. И. Лурье и Н. Л. Лурье не соответ­ствовали действительности.

М. И. Лурье на допросах предъявленное обвинение в терроре длительное время категорически отрицал, а затем начал говорить об активной подготовке терактов совместно с Н. Л. Лурье.

Н. Л. Лурье на допросах в июне 1936 года показывал, что, буду­чи членом компартии Германии в 1927—1929 годах, разделял троц­кистские взгляды, а с апреля 1932 года до июля 1933 года состоял в троцкистской организации в Москве, но террористических взглядов не поддерживал. Однако на допросе 10 июля 1936 года он вдруг дал показания, что в Москве готовил террористические акты против Сталина и Ворошилова, а в Челябинске, где работал вра­чом, готовился убить Орджоникидзе и Кагановича в случае их приезда на Челябинский тракторный завод. Далее Лурье показал, что он пять раз с револьвером приезжал из Челябинска в Москву, надеясь встретить кого-либо из руководителей партии и прави­тельства и совершить против них террористический акт. Револьвер же, как говорил Лурье, при последнем приезде в Москву у него был похищен вместе с чемоданом. Он также показывал, что в 1936 году имел поручение от М. И. Лурье убить в Ленинграде на перво­майской демонстрации А. А. Жданова, но совершить этот акт не смог, так как во время демонстрации проходил в колонне далеко от трибуны.

По показаниям Лурье, он четыре года пытался совершить убийство кого-либо из руководителей ЦК ВКП(б) и Советского правительства, однако никакого оружия у него обнаружено не было и вопрос о якобы имевшихся у него пистолетах органами НКВД не выяснялся.

Таким образом, после 1927 года бывшие троцкисты и зиновь­евцы организованной борьбы не проводили, между собой ни на террористической, ни на другой основе не объединялись, а дело об объединенном троцкистско-зиновьевском центре искусствен­но создано органами НКВД по прямому указанию и при непо­средственном участии Сталина.

Выдвинутые по делу обвинения об организации объединен­ным центром убийства Кирова и о подготовке его участниками террористических актов против Сталина и других руководителей партии и правительства являются абсолютно несостоятельными.