История свастики с древнейших времен до наших дней

Мы можем только дополнить материалы Уилсона некоторыми новообнаруженными артефактами, например, пледами калифорнийских племён навахо и зуньи (рис. 39) и этнографическими наблюдениями вроде того, что зуньи соотносили свастику со сторонами света, а шаманы навахо чертили свастику на гладком нагретом солнцем песке и в её центр клали больного, над которым выполнялись определённые магические процедуры, направленные на его излечение. Любопытно, что археологически свастика Нового Света происходит в основном из долины Миссисипи, а этнографически — из Калифорнии, где уклад жизни некоторых племён достаточно хорошо сохранялся до первой трети XX века и был детально изучен американскими этнографами.

В феврале 1925 года индейцы племени куна изгнали со своей территории панамских жандармов, объявив о создании эфемерной независимой республики Тула, на знамени которой была свастика (рис. 40). Свастика действительно является их древним символом. В 1942 г. флаг сепаратистов был несколько изменён (рис. 41), чтобы не вызывать ассоциаций с Германией: на свастику одели «носовое кольцо» — ведь фашисты не носят носовых колец.

Пронацистский автор Йегер, пытаясь убедить своего читателя в том, что свастика распространена по всему свету (такую же цель ставил себе и Уилсон, проводя свою идею более обдуманно, за что мы и ценим именно его книгу), находит её на древнеарабских (т. е. сабейских) наскальных росписях, в суринамских орнаментах, на поплавках сетей нивхов (!). В Африке он видит её в бронзах Кумасси (Золотой Берег), на тканях ашанти, суданских кожаных изделиях⁶, татуировках племён басунде и бакуба в Конго, в деревянной пластике прочих чернокожих народов. Она попадается ему в виде татуировок с Соломоновых островов в Океании, в малайской резьбе по слоновой кости, на скульптурах с острова Пасхи. В Америке она представлена на гравировках на раковинах из курганов штата Теннесси (подробнее см. у Уилсона), керамике пуэбло из Арканзаса, древних сосудах из долины Миссисипи, живописи навахо в штате Нью-Мексико и пима в Арканзасе, циновках майя, музыкальных инструментах бразильского племени вольпи — одним словом, по Йегеру, везде, кроме семитов, персов и австралийцев. Отсутствие свастики у семитов и цыган носит у него концептуальный характер.

Признавая наличие свастики в Америках, Шойерманн считает, что туда она попала из Китая и Японии через океан — гипотеза рискованная и ничем не подкреплённая. Кстати, А. Голан, приводя в пример роспись сосуда доко- лумбова времени (рис. 42) также считает, что свастика в Америках появилась лишь в конце II тысячелетия до н. э., попав сюда из Европы, — оставим это на его совести, равно как и попытки отыскать у свастики «до-солнечное» значение, которое он трактует как отображение противоборства мужского и женского, инь и ян. Сравнительно чёткая свастика-трискеле обнаружена археологами на лбу одного ацтекского идола (рис. 43).

Что на это можно сказать? Во-первых, как нам явственно показывают многочисленные иллюстрации в книге Уилсона, свастика из Америк совсем не классическая, а носители её вкладывают в «древний знак» совершенно другое значение, чем древние европейцы. С другой стороны, распространение свастики по свету нам весьма напоминает распространение мифов о Всемирном Потопе, о чём блестяще написал английский этнограф и религиовед Дж. Фрэзер в своей книге «Фольклор в Ветхом Завете» (М, Политиздат, 1990).

Как известно, библейский миф о Потопе был навеян древневавилонскими мифами, которые появились после особенно большого разлива Тигра и Евфрата, когда под толщей воды — на пару месяцев — оказалась вся Месопотамия. Погибла уйма народу, а процветающие города оказались погребены под толщей ила — всё это было реально прослежено археологами во время раскопок. Детально познакомившись во время вавилонского пленения с месопотамской мифологией, иудеи много чего заимствовали из неё в Библию (например, учение о демонах и о странствиях души в загробном мире). В том числе, вероятно, была заимствована и легенда о Потопе, ибо живя в пустынях и полупустынях Палестины, евреи едва ли могли составить себе представление о том, что такое Потоп.

Распространяя веру в библейские сказания среди народов мира, католические, в основном, миссионеры были немало удивлены, когда к легенде о Потопе народы Африки, Австралии, а особенно Океании отнеслись с должным пониманием, в свою очередь сообщив попам массу деталей, которых не было и не могло быть в Библии. Вскоре прояснилось, что легенда о Потопе, разнясь в деталях, присуща большей части первобытных народов. Здесь за дело взялись религиоведы, которые сравнили детали и сделали естественный вывод: так же как потопы на белом свете стихийны и невзаимосвязаны, так и легенды о потопах, скорее всего, каждый народ разработал сам для себя. Иезуиты, кстати, отнесли такое положение дел непосредственно на счёт козней Сатаны, якобы это он, насмешки ради над самым верным и правильным вероучением вложил извращённые представления о Потопе в души наивных «детей природы». Почему бы и свастике, подобно кресту, не появиться в разных местах в разное время — ведь и род людской, скорее всего, происходит не исключительно из Восточной Африки, а полицентричен.

Итак, подведём некоторые итоги. Мы считаем, что Уилсону удалось доказать, что: 1) свастика является одним из древнейших символов человечества — благодаря троянским находкам; 2) её позднейшее значение в буддизме и индуизме едва ли совпадало с тем значением, которое вкладывали в неё древние малоазиаты; 3) свастика является усложнённым вариантом креста, версия о происхождении которого из перекрещенных палочек для добывания огня является версией старой, но не доказанной; 4) семиты, народы Сибири, большей части Африки, обширных районов Юго-Восточной Азии и Австралии, а также тюрки понятия не имели о свастике; 5) в Европу свастика пришла из Малой Азии и Греции, в Азию — оттуда же; 6) став одним из расхожих буддийских символов, свастика в историческую эпоху наиболее активно употреблялась в Индии, Тибете, Китае и Японии, что создавало у первых наблюдателей и исследователей иллюзию появления знака именно там.

Подведя итоги исследованиям по свастике века девятнадцатого, пора перейти к тому, чего Уилсон не знал и знать не мог — трудам века двадцатого. Но прежде, чем продолжать рассказ о свастике, есть смысл определиться с более простым символом — с крестом, от которого она произошла.

Крест может быть определён как пересечение двух прямых линий под прямым (предпочтительно) углом. Если одна из этих линий вертикальна, а другая горизонтальна, то эта фигура называется прямым крестом, если же прямой крест повёрнут на 45 градусов, так что он касается «земли» не одним, а двумя концами, — то такой крест называется косым или андреевским. Понятие «андреевский крест» происходит от одного из легендарных апостолов Христа — святого Андрея Первозваного. По легенде, на долю этого апостола выпал жребий обращать в свою веру северные народы, в том числе и Русь — тем не менее андреевский крест пришёл на Русь из Шотландии и только в петровскую эпоху. До сих пор флаг Великобритании составлен из наложенных один на другой двух крестов — прямого английского и косого шотландского — в результате чего получается своеобразная фигура, состоящая из восьми лучей, расходящихся из одного центра. С петровских времён «андреевский крест» служит в качестве военно-морского российского флага. По другой легенде, апостол Андрей Первозваный был распят на кресте, причём его ноги были приколочены (либо примотаны) к двум нижним ветвям, а руки — к двум верхним — в силу чего можно предположить, что этот крест имел вид буквы X.

Несколько забегая вперёд, сделаем ещё несколько замечаний об андреевском кресте. Ряд писавших по этому вопросу скептически относится к версии о распятии в виде буквы X и утверждают, что андреевский крест происходит из греческой монограммы «хи-ро», которая происходит из символа власти Осириса и фараонов — трёх жезлов (рис. 44). Скорее всего, эти три жезла, как и три фараонские короны, носившиеся владыками Нила одна над другой, символизировали власть над Верхним, Средним и Нижним Египтом.

Ариэль Голан («Миф и символ». М. 1994, с. 104) находит мотив косого креста начиная с палеолитических времён (как и положено простейшему символу) и считает, что он обозначал стилизованную ограду охотничьего загона. Согласно культурологу Марии Гимбутас (цитируется у Голана) косой крест мог символизировать неолитическую Великую Богиню, так как она носила одежду с перевязью крест-накрест. Мы считаем эти обе идеи настолько «продвинутыми», что даже не остроумными, — как можно приписывать столь специфические значения примитивнейшему символу, используемому в числе прочего даже для игры в «крестики-нолики»?

Говоря о кресте, необходимо учитывать, что крест является одной из простейших фигур, к которым (если не считать точки) относятся: 1) вертикальная прямая; 2) горизонтальная прямая (в китайской графике служит иероглифом для единицы); 3) пересечение двух прямых, т. е. крест; 4) ломаная линия изломом книзу (буква V); 5) ломаная линия изломом кверху (буква Л); 6) кружок (буква О). Квадрат и прочее уже представляют собою составные фигуры — комбинацию простых. Не случайно существует игра в крестики-нолики, где для последовательных ходов двоих игроков используются простейшие контрастные символы. Пять перечисленных символов часто употребляются в качестве букв различных алфавитов, созданных на основе греческого (I, V, Л, О, Т) — особенно если учесть, что в древнегреческой эпиграфике буква Т обычно изображалась не с тремя концами, как ныне, а с четырьмя, то есть, имея форму креста. Психологи изучили целый ряд придуманных детьми для сообщения между собой «тайных» алфавитов и пришли к выводу, что практически во всех них содержались все эти пять базовых знаков — всё это наводит нас на мысль о том, что знак креста, являясь простейшим, может появиться спонтанно у разных народов, независимо друг от друга. Так, в китайской иероглифике знак в виде креста также присутствует — и обозначает число «десять», — причём специалисты относят этот иероглиф к одному из древнейших в этой письменной традиции. Возможно, он обозначал стилизованную ладонь руки с тремя пальцами.

В силу вышесказанного нас не должно удивлять то обстоятельство, что крест использовался как символ, наделяясь специфическим значением во многих древних культурах. Точное значение столь простого, а значит, и одного из первых символов, нам теперь неясно, но стоит указать, что крестики и кружки зачастую встречаются в качестве «загадочных» знаков, которые первобытный человек наносил на стены пещер рядом с изображениями мамонтов и бизонов, равно как и использовал в качестве элемента декора керамических сосудов. На палеолитической стоянке Мальта было обнаружено ожерелье с подвеской в виде креста, представляющего собою, пожалуй, стилизованное изображение птицы с распростёртыми крыльями — так что А. Голан делает вывод, что крест мог быть культовым символом ещё в эпоху палеолита и что в примитивной форме он мог произойти от птицы, что дискуссионно⁷. Крест, обнаруженный на одном центральноевропейском неолитическом сосуде и составленный из ромбов (рис. 45), считается Голаном символом четырёх сторон света — ещё одна небесспорная идея. Далее тот же исследователь утверждает, что в древности крест был символом Земли.

Церковный историк Евсевий пишет, что на Апеннинах задолго до христианства крестьяне рисовали углем крестик на лбу скота для защиты от мора, порою, для большей действенности, выжигая даже крестообразное клеймо. Более того, в известной арабской сказке об Али-Бабе и сорока разбойниках по ходу действия надо было пометить условным знаком двери домов всего квартала, чтобы ночью разбойники не отыскали помеченное таким же знаком накануне днём жилище Али-Бабы. Правоверные мусульмане выбирают для этой цели крест, мы думаем, не в силу своих внутренних симпатий к христианству, а просто потому, что его проще рисовать. Поэтому одна наша знакомая предложила обозвать тезис о стихийном, самопроизвольном зарождении креста у разных народов, да и у отдельных личностей, «аргументом Али-Бабы». Во время разграбления Константинополя в 1204 году такими же крестами (по иронии судьбы) крестоносцы обозначали уже «отработанные» мародёрами дома, а в ходе подготовки к ещё одной межконфессиональной разборке — проведению Варфоломеевской ночи — паписты крестиками помечали дома гугенотов, которых нужно было во славу Христову истребить.

Индейцы Месоамерики украшали крестами жреческие одеяния, зовя их «древом предержания» либо «древом здравия» и считая символом жизни. Знаку креста и в Северной, и в Южной Америке отводилась роль знака-победителя над злыми духами стихий. Ацтеки каждою весной приносили жертвы своей богине плодородия Кентеотль, покровительнице неба и кукурузы, пригвождая юношу или девушку к кресту, а затем весело расстреливая их стрелами с подожжёнными хвостами (они вообще были помешаны на кровавых гекатомбах). Плащ ацтекского мессии — крылатого змея Кетсалькоатля — снизу доверху, словно риза христианского священника, был покрыт крестами.

Когда появились посоха, естественным стремлением древних было отметить верхний конец палки, за который надо было держаться рукой, и отличить его тем самым от нижнего, которым упирались в землю и который мог порою быть грязным. Простейшая крестообразная перекладина в верхней части посоха прекрасно решала проблему разграничения концов (да и упора для руки), — поэтому мы видим крестовидные посоха в руках у многих богов классической древности — как, например, изображённая на рис. 46 финикийская богиня Астарта с посохом на монете палестинского города Библа. В Древнем Египте больше в моде был крю-

кообразный посох, крестовидный же потерял свою длинную ветвь (то есть, саму вертикальную палку, составлявшую непосредственно тело посоха) и превратился в небольшой культовый предмет, который часто изображается на рисунках из древнеегипетских гробниц (на рис. 47 изображены египетские боги Осирис и Изида, причём в левой руке у богини-спасительницы хорошо заметен крестообразный символ). Такой крест называется в этнографии «египетским крестом», или крестом «анкх» (по его древнему коптскому названию ankh — «жизнь»), и, как считается, в незапамятные времена являлся символом жизни. От обычного «прямого» креста символ «анкх» отличается тем, что его верхнее окончание петлеобразно — чтобы амулет было удобно носить в руке, наподобие сумочки. Судя по обилию изображений, в Древнем Египте крест «анкх» был окружён всенародным почитанием — его и до сих пор, в латунном исполнении, можно купить в лавочках, торгующих талисманами и амулетами. Не исключено, что подобный «крест жизни» мог быть магическим предметом египетских богов и богинь, прикосновением которого они возвращали здоровье больным и жизнь покойникам.

Подчеркнем, что жизнедавцем в данной функции являлся не сам крест, а применявшее его божество — ведь богине Изиде выпала на долю нелёгкая участь собрать по пустыне части расчленённого злобным богом Сетом тела мужа, сложить их воедино и возродить для новой жизни. Крест «анкх» мог

быть лишь вспомогательным средством в этом деле — недаром он чертился у мумии на груди, ближе к сердцу, которое, как известно, мумифицировали отдельно и вкладывали в грудную полость мумии перед пеленанием (истолковывается это как знак надежды на лучшую жизнь). Впрочем, есть и другая интерпретация, согласно которой крест «анкх» обозначал лук со стрелой, бывших оружием египетского солярного божества в вечной борьбе между Светом и Тьмой.

В связи с версией о происхождении дохристианского креста из посоха с перекладиной давайте рассмотрим происхождение астрологического знака для планеты Венера (известен также как символ для обозначения женского пола) — кружка с крестом внизу. Для египетской иконографии свойственно приводимое нами на рис. 48 изображение крестовидного посоха с «глазом Осириса» наверху, порою интерпретировавшегося как солнце, от которого исходят два луча — горизонтальный и вертикальный (рис. 49). Подобный знак встречался и в Месопотамии, где он считался символом богини любви Иштар (той же Астарты). Он рисовался в виде солнечного круга сверху и крестовидного посоха снизу (рис. 50).

От креста с петлёй сверху один шаг до петли с крестом снизу. Если последовательно удлинять петлю, расширяя её диаметр, то у нас получится не крест с петлёй, а петля с крестом. А поскольку крест мог считаться священным (целебным), то понятно желание древних надевать петлю (шнурок) с крестом себе на шею, чтобы чувствовать как бы прикосновение руки богини в любое время дня и ночи. Более

всего распространён обычай носить нательный крест у христиан, однако это не значит, что другие ближневосточные народы не знали его задолго до наступления нашей эры. На рис. 51 изображена группа арамейских (древнепалестинских) воинов, с висящими на шеях крестами, предназначенными, видимо, для магической защиты хозяев в бою в качестве амулетов. На рис. 52 показан портрет ассирийского монарха Шамши-Бела, правившего примерно в 835 г. до н. э., который, вероятно также надеясь на милость богов, надел себе на шею шнурок с крестом. Вид его креста крупным планом мы показываем на рис. 53. На рис. 54 изображён дохристианский железный крест из могилы древнегерманского воина, обнаруженной у посёлка Андернах на Рейне⁸. Христианам, сделавшим крест одним из главных символов своей религии, не надо было при этом придумывать что- то новое, достаточно было воспринять обычай старый, существовавший веками, терпеливо разъясняя верующим, что они, как и их предки, находятся под защитой крестообразного амулета — только силою уже не языческих божеств — Молохов и Дагонов, — а Христа. В связи с этим историк свастики Шойерманн пишет, что в раннем христианстве делались даже попытки запретить к употреблению крест классической формы, которому предпочиталась свастика (поскольку крестом пользовались в обиходе и некоторые языческие секты), чтобы не смущать неофитов.

Впрочем, жрецам новой религии было легко подобрать объяснение такому положению дел — например, когда выяснилось, что митраисты, приверженцы иранской языческой религии, имеют традицию причащения, очень близкую к христианской, то попы без зазрения совести заявили, что это Сатана нарочно извратил священный христианский обряд среди язычников, чтобы надсмеяться над ним. Марк Минуций Феликс, живший около 180 года нашей эры, естественно, писал: «Ибо мы не почитаем кресты, и другим не советуем! Вы, поклонники деревянных богов, ставите им деревянные кресты, плоть и кровь ваших идолов! Ибо и полевые значки, штандарты и знамёна — что они, если не позолоченные и приукрашенные кресты?!»

Под полевыми знамёнами понимались римские войсковые штандарты в виде орла на длинном шесте, надписанного буквами SPQR — латинской аббревиатуры «сенат и римский народ». Эти знамёна считались священными для солдат и тщательно оберегались в бою — именно от них пошла практика иметь при каждой части боевое знамя и беречь его как зеницу ока. Косвенно это опять-таки доказывает, что в своё время Минуций Феликс знал лишь «тауобразные» кресты — именно в это время в римских катакомбах свастика численно преобладает над крестом, а в качестве христианских используются в основном другие эмблемы — например, агнец или рыбы.

Предвестником христианского крестопочитания является место в апокрифическом «Послании Вараввы» (гл. 12), где говорится, что огненный Змий должен пострадать на кресте, который должен был быть поднят над головами.

Этот апокрифический памятник достаточно ранний, он относится к I веку н. э. Мы не будем вдаваться в сложный вопрос о семантике образов Змия и Дракона в библейской литературе⁹, упомянем только, что в период после плена с образом Змия среди иудеев стало принято отождествлять Сатану, вера в которого распространялась из Персии. В этом ключе мы должны прочитывать и видение о Звере и Жене в Апокалипсисе Иоанна. Змий, обвивающий крест, является, возможно, иудеохристианской интерпретацией мотива змия, обвивающего посох, частого в древнееврейской литературе, — что, на наш взгляд, является дополнительным аргументом в пользу происхождения дохристианского креста от крещатого посоха. Когда первоначальная символика Змия раздвоилась (Змий эдемского сада, но и Змий — символ мудрости, как в книге Премудрости Соломона), медный Змий, которому поклонялись иудеи в пустыне, стал восприниматься как символ сходящего с неба огня, т. е. молнии — после же окончательной победы христианства была сделана попытка переосмыслить образ Змия как символ слова божия (иначе «слово божие» символизировалось молнией, либо «небесным огнём» — знак вроде рисунка пылающего костра, и, наконец, Солнцем). Раннехристианские писатели сравнивали Христа, висящего на кресте, с иудейским семисвечником, поскольку он — «свет миру». Здесь, как мы видим, крест, порою со вписанным в него солнечным кругом (рис. 55) является аналогом свастики, которой, как мы знаем, у семитов не было. Медный Змий (Числа 21:8–9) в Средние века считался аллегористами прообразом имевшего место распятия на Голгофе¹⁰.

Основанием всякой крестовой символики Моурант Брок, автор одной из просмотренных нами книг по истории креста, считает связь креста с огнём и светом. Индуисты-брахманы во время некоторых церемоний своей религии держали перед собранием горящий крест. Говорят, что пылающий крест ку-клукс-клановцев восходит к негритянским колдовским церемониям.

Традиция крестопочитания восходит лишь ко времени императора Константина, правившего Империей в IV веке. Был нужен какой-нибудь значительный повод для возведения креста в ранг официального символа, каковой цели послужила следующая легенда. Императрица Елена, деятельная супруга Константина, задалась целью обнаружить крест Христов, для чего в Палестину была отослана специальная экспедиция. В результате раскопок было обнаружено три креста, два из которых, предположительно, принадлежали разбойникам, а третий — Христу. Вопрос идентификации реликвии был оперативно разрешён прикладыванием всех трех крестов по очереди к болящему и покойнику, при этом от одного из них болящий якобы исцелился, а покойник ожил. Тогда участники экспедиции торжественно подняли искомый крест над головами, т. е. «воздвигли» его, в память какового события христианская Церковь затем установила праздник Крестовоздвиженья. Чудотворный же крест был тут же на месте разломан на куски, которые были разосланы по разным городам и стали христианскими реликвиями.

Заказной характер этой легенды, шитой белыми нитками, виден невооружённым глазом. Дерево могло сохраниться где-нибудь в недрах Иудейской пустыни или в пещерах у Мёртвого моря — но не в орошаемой долине Иордана, где, как известно, расположен Иерусалим, в окрестностях которого и совершилось распятие. Если же кто из верующих возразит, что это неисповедимой силой божией крест уцелел, тогда возникает вопрос, зачем этой таинственной силе нужно было сохранять два других креста. Кроме того, если бы там сохранялись все кресты, на которых кто-то когда-то кого-то повесил — как например, римляне участников восстания Бар Кохбы через сотню лет после Иисуса, а они-то должны бы, по сути дела, сохраниться ещё лучше, — то, мы думаем, у участников экспедиции был бы большой выбор, если бы, конечно, местное население этих безлесных районов, не дожидаясь, пока пройдут три века, не пустило бы «святыни» на топливо. Для нас эта ситуация так же невероятна, как, например, массовое обнаружение деревянных крестов, установленных в 1775 году над могилами жертв чумы на Ваганьковском кладбище, — каждый посещавший сельское кладбище знает, что сколь бы фундаментален не был деревянный крест, максимум лет через сорок он подломится и упадёт.

Ну и естественно, когда был обнаружен «настоящий чудотворный» крест, вопрос о почитании именно этого символа был окончательно — на многие века — решён. Заодно разобрались и с его внешним видом. Идеологический подтекст истории Крестовоздвижения виден сразу. Император нуждался в видимом символе укрепления новой религии — ведь язычникам, привыкшим к конкретике, было трудно поверить в историю воплощения, воскресения и пр., не имея явственных доказательств. Вот эти-то доказательства и предоставила императрица Елена, а уж как они были получены — не суть важно.

«Если сейчас спросить любого христианина, — пишет в своей книге «Как родятся, живут и умирают боги и богини» известный советский атеист Емельян Ярославский, — что изображает крест, он скажет, что крест — это орудие смерти, орудие казни, на котором распят был бог Иисус. Между тем это совершенно неверно. Насчёт креста как орудия распятия есть очень большие сомнения, потому что в древности распинали не на кресте, а на столбе с перекладиной наверху в виде печатной буквы Т. Любители фильмов на библейскую тематику это хорошо знают. Но суть дела не в том. Изображение креста в очень многих религиях мы встречаем уже за много веков до христианства, причём оно вовсе не было изображением орудия смерти, а наоборот, у египтян и других народов оно было символом, обозначением жизни. Изображение креста встречается на орудиях, посуде и памятниках каменного века, когда не были известны ни бронза, ни железо, т. е. за тысячелетия до христианства»¹¹.

Несмотря на уклон в вульгарный атеизм, которым порой страдал этот партийный проповедник, в данном отрывке ошибок нет. Крест действительно был ближневосточным и древнеегипетским символом, и, мы думаем, не будет ошибкой предположить, что он был распространён именно в тех странах, где мы не находим свастики — то есть, у древних семитов.

Знак тауобразного креста упоминается в ветхозаветной книге пророка Иезекииля 9:4: «и сказал ему господь: пройди посреди города, посреди Иерусалима, и на челах людей скорбящих, воздыхающих о всех мерзостях, совершающихся среди него, сделай знак». Правда, в Библии не говорится, какой это знак, но более точное указание могло содержаться в еврейском тексте¹², а лукавые переводчики могли преднамеренно затемнить перевод, чтобы у читателей не возникало невыгодных им ассоциций. Обычай написания букв и знаков на лбах был на Древнем Востоке признаком избранности — недаром в Апокалипсисе говорится, что грядущий Антихрист будет писать начертание своего имени — 666 — на лбах принявших его завет в последние дни. Обыкновение это идёт от языческого обряда помазания лбов верующих жертвенной кровью.

В христианской традиции крест порою называется «честным древом», такое же значение имеет древнеанглийское слово rod, известное нам по древней поэме «Видение Креста»; теперь это слово переменило значение на rod — «деревянный прут». В этом плане крест связывается с универсальной языческой верой в Древо Жизни (отражённой в частности, в книге Бытия) или в Мировое Древо. На египетских рисунках это древо представлено в виде шелковицы либо пальмы, причём оно могло, если направленные ввысь ветви сделать горизонтальными, символически обозначаться в виде креста. В эпоху эллинизма такое Древо служит символом божественной мудрости (Софии), даёт людям живую воду и хлеб жизни. Такое древо упомянуто равным образом и в Апокалипсисе — не может быть, чтобы эта языческая мифологема никак не отразилась в умах ранних христиан.

Кстати, в этом смысле «крест Христов» с висящим на нём распятым может быть сравнен с божественным ясенем, на котором повесился древнескандинавский бог Один, жаждущий добыть и передать людям священное магическое знание — руны.

Итак, в сознании первохристиан, по аналогии с окружающими их, особенно в Египте, язычниками, божественное начало ассоциировалось с огнём, солнечным диском, Древом Жизни, светильником или крестом.

Аналогом креста как вертикальной доминанты в иудейской культуре можно признать семисвечник — менору, особенно его центральный светоч. Мы опускаем поздние легенды о семи непотухших свечах, считая, что древнейшее значение этой материализированной эмблемы — астрономическое. Кстати, первые иудеохристиане сравнивали Христа распятого с центральной, самой высокой, ветвью меноры.

Вы никогда не задумывались, почему в неделе именно семь дней, а не шесть и не восемь? Во-первых, так было удобно считать по лунному календарю, где любой месяц равнялся 28 дням¹³. Во-вторых, древним семитам и египтянам было известно лишь семь светил, не считая звёзд — Луна, Солнце, Марс, Юпитер, Сатурн, Венера и Меркурий. В ступенчатых пирамидах делалось непременно семь ступеней, а египетская система архитектурных измерений основывалась на числах, кратных семи. Созвездие Плеяд, считавшееся божественным троном, состоит из семи видимых звёзд, да и один из титулов иудейской Иеговы — Адонай Себаот (в греческой транскрипции Саваоф) обозначает «наш господин семи звёзд».

Итак, иудейский семисвечник-менора является, как и воздвигнутый крест, символическим изображением Мирового Древа, центральная, вертикальная ветвь которого призвана символизировать уже не Луну — под влиянием соседей к рубежу эр северные семиты несколько отходят от лунных культов, — а Солнце, «весившее» больше Луны и у египтян, и у греков.

Кстати, именно семиты ввели в обыкновение обычай распинать преступников на крестах. В южных районах с их палящим солнцем, в условиях полупустынь и пустынь, это был неплохой способ наказать лиходея, умертвив его достаточно быстро — в течение одних-двух суток, и вместе с тем заставив его вдоволь пострадать перед смертью. Вместе с тем распятие или повешение на Древнем Востоке могло иметь сакральное значение — некоторые адепты древнепалестинских религий могли вешаться сами, словно бог Один, или велеть друзьям вешать их на кресте. Обычное изображение в ханаанской иконографии бога Ваала было с распростёртыми в стороны руками¹⁴.

Слово «крест» восходит в конечном счёте к латинскому crux¹⁵, которое было заимствовано от карфагенян (т. е. финикийцев, ещё одной ветви семитов) вместе с обычаем распинать преступников и военнопленных во время Пунических войн¹⁶. Не отличавшийся ни гуманностью, ни миролюбием, этот народ ремесленников и мореплавателей имел обыкновение ублажать своих богов, выстраивая перед храмами и святилищами вереницы из крестов с прибитыми на них военнопленными.

Карфагеняне были не первыми, кто так поступал, попросту они делали это наиболее часто. Так поступали и греки, и семиты — ещё у Эсхила встречается глагол «распять» (греч. ανασκολοπιζεσθαί). После Первой Пунической войны часть пленных была выкуплена италийцами и возвращена в Рим, где они имели возможность рассказать о нравах и обычаях своих североафриканских соседей. Со временем расправившись с Карфагеном, римляне восприняли этот обычай жестокой казни (до этого преступников вешали¹⁷, живьём зарывали в землю или бросали в море или реку), применяя его поначалу, мести ради, к захваченным в плен карфагенянам, а затем — к самым презренным преступникам — иноплеменным рабам, находившимся в древнеримской социальной иерархии вне закона. Ритуальным смыслом подобной казни являлось желание лишить преступника кроме жизни ещё и права на возрождение — ибо его незахороненную плоть съели бы черви, псы и птицы¹⁸, — с этой целью в античном мире прибивали к крестам и успевших умереть до казни преступников.

Египтяне также сажали злодеев на кол, про что в книге Бытия 40:19 сказано: «через три дня фараон снимет с тебя голову твою, и повесит тебя на дереве, и птицы будут клевать плоть твою с тебя» — естественно, что при подобном способе казни сохранение тела усопшего, а следовательно, и загробная его жизнь начисто отменялись.

Относительно же семитского обычая вешать преступников на деревьях см. Числа 25:4, Исайя 8:29, 10:24–27. Смерть на кресте под палящим небом Северной Африки или Палестины была уже достаточно жестокой карой — под жарким же небом Италии и стран влажного климата мучения несчастных усиливались еще и тем, что смерть от солнечного удара не наступала — и приговорённые долго мучались, погибая от жажды и кровопотери.

А. Донини в книге «Люди, идолы и боги» (М. 1966, с. 198) считает, что в качестве орудия пытки и казни древнесемитский крест развился из колеса — ещё одного орудия пытки. При колесовании жертву привязывали за руки и за ноги к колесу, которое затем приводили в движение и вращали с большой скоростью, покуда казнимый не терял сознание и не погибал. В древней форме такое колесо состояло из двух шестов, скреплённых крест-накрест, чтобы удерживать примитивный деревянный обод. При такой изощрённой казни палачам приходилось затрачивать немалые усилия, вертя колесо с должной скоростью, поэтому она постепенно заменилась повешением на солнцепёке на дереве, а в тех местностях, где дерева не находилось, — на врытом в землю деревянном столбе.

Ещё раз необходимо отметить, что подобная казнь считалась римлянами столь унизительной, что применялась ими лишь для рабов и бунтовщиков, но никак не для свободных граждан, которым предпочитали отрубать головы. Цицерон в одной из речей называет распятие «самой позорной и унизительной казнью, которая только придумана для рабов».

Памятуя об этом, Спартак в 71 г. до н. э. приказал прилюдно распять перед решающим боем одного пленного римского гражданина, чтобы продемонстрировать соратникам-рабам, что ожидает их в случае поражения. После подавления восстания Спартака на крестах вдоль дорог было повешено около шести тысяч пленных рабов.

Культ креста не без труда утвердился в литургии и иконописи первоначального христианства. Постепенно раннее христианство перестало быть религией рабов и нашло себе приверженцев в более образованных слоях общества, но символ креста всё ещё внушал инстинктивный страх — ведь официально «в намять о крестной муке Христа» распятие как средство казни отменил лишь император Константин около 317 года. До конца IV века личность «человекобога» плохо связывалась в сознании верующих с изображением орудия его казни. Неодолимое отвращение удерживало христиан от изображения «спасителя мира» прибитым гвоздями к орудию пытки. В Первом послании к Коринфянам 1:23 хорошо показано отношение к распятию среди язычников эпохи апостолов: «а мы проповедуем Христа распятого, для иудеев соблазн, для еллинов безумие». Как видно из «Октавиуса» Минуция Феликса и «Апологии» Тертуллиана, в течение II и Ш веков христианам даже пришлось защищаться от упрёков язычников в использовании ими креста как символа поклонения (мы далее увидим, что в эту эпоху его с успехом заменяла свастика). Древнейшее известное нам изображение казни Христа на кресте относится ко времени правления папы Селестина 1 (422–432) — эта вырезанная из дерева скульптура находится в портале базилики св. Сабины в Риме. В раннем Средневековье старались изображать Христа на фоне креста, но не приколоченным к нему гвоздями.

Кстати, в связи с распятием одним из распространённых заблуждений является то, что распинали некогда, якобы прибивая преступников к крестам за ладони рук — такое представление идёт из христианской иконографии, установившейся в ту пору, когда казнь распятием была уже делом глубокой древности. Если мы посмотрим на католические и канонические православные распятия, то кровавые раны расположены именно на ладонях и стопах распятого — и именно в этих местах усилием воли вызывали свои стигматы верующие фанатики. Однако эксперименты наглядно показали, что тело взрослого мужчины не удержится в подвешенном состоянии, будучи приколоченным за ладони, ибо гвозди просто прорвут кожу и плоть, и повешенный рухнет вниз лицом.

Десяток лет назад в одной из пещер на территории Израиля был найден каменный саркофаг, в котором покоились кости молодого мужчины, казнённого, вероятно, во время восстаний Бар Кохбы или Маккавеев, и тело которого было впоследствии выкуплено родственниками и погребено по иудейскому обряду — в пещере. Поскольку скелет был не- потревожен, археологи обнаружили длинный свинцовый гвоздь, пронзавший оба запястья рук казнённого, поднятых над его головой. Лодыжки были не пробиты, а обмотаны свинцовой проволокой¹⁹. В связи с этим удалось впервые получить реальные фактические доказательства того, как распинали в древнем Риме: руки пробивали в месте, где гвоздь приходился между лучевой и локтевой костями и тело не могло сорваться с орудия казни, ноги же не приколачивали, а связывали проволокой, при лом к вертикальному столбу прибивали для них специальную подставку. Если же вместо креста использовали столб с подставкой для ног подвешиваемого, то казнимый распинался в вытянутом положении — руки над головой.

Римские писатели, описывавшие массовые казни, последовавшие за подавлением восстания Спартака, когда дороги на многие вёрсты были уставлены крестами с распятыми, представляют нам другой вид креста в виде буквы Т (мы называем его тауобразным крестом, по греческому названию этой буквы — «тау»), когда руки казнимых разводились в стороны и привязывались проволокой (едва ли прибивались, ибо, как сказано, гвозди не удержали бы тело в таком положении, кроме того, вколачивание гвоздей в живую плоть, брызжущую кровью, едва ли было делом приятным и лёгким для палача), а ноги сводились вместе и привязывались к вертикальному столбу — и преступник, телесно невредимый, неделю висел в таком виде, умирая от голода и жажды, стеная и проклиная и бога, и судьбу. Такого же креста, какой мы видим в церквях — с перекрещивающимися вертикальным столбом и горизонтальной балкой — не было нигде и никогда — идея такого креста возникла у италийских христиан первых веков нашей эры (когда так уже не казнили), явившись объединением палестинского вертикального столба с подставкой для ног и италийского тауобразного креста. В результате этого мы имеем шестиконечный крест (используемый ныне как эмблема движения по борьбе с туберкулёзом) — два конца имеет вертикальное бревно, два — горизонтальная балка, и два — подставка для ног. Итак, мы видим, что Иисуса не могли казнить на «церковном» кресте, а был он повешен на вертикальный столб (как это правильно рисуют на своих картинах некоторые старые испанские мастера) в той позе, в которой в старой Руси бичевали преступников кнутом.

Кстати, в Риме был популярен и «андреевский» Х-образный крест, называемый по-немецки Querpfahl, а по-латыни patibulum. Применялся он для наказания рабов и считался удобным потому, что так сподручно было и вешать, и бичевать. Совпадение же формы римского «патибулюма» с греческой буквой «хи» (первой буквы в слове «Христос») случайно.

Христианская религия, придя на смену отживающим языческим греческим культам, сделала своим символом орудие страданий и смерти, мазохистски призывая своих адептов поклоняться тому, что они, по здравому смыслу, должны бы ненавидеть и презирать. Оставляя в стороне моральную сторону поэтизации страданий и казни, мы видим, что крест, как орудие пытки и мучений, вытесняет более миролюбивые раннехристианские символы (рыбу, чащу, агнца, голубя), становясь главной и, пожалуй, единственной эмблемой новой мировой религии.

В раннем христианстве «тауоб- разный» крест активно употреблялся наряду с более привычными нам формами — и правы составители «самарского» каталога форм креста в том, что они начинают своё изложение именно с него. На рис. 56 мы помещаем рисунок ранней монеты Константина Великого, где священное знамя (лабарум) имеет вид тауобразного креста, к горизонтальной ветви которого прикреплён штандарт с тремя кругами по числу ипостасей «троицы» и бахромой, а венчает его монограмма Христова имени «хи-ро». Крест-штандарт попирает «Ветхого Змия» из Эдемского сада, передавая идею победы христианства над языческим нечестием, легенда монеты гласит в переводе с латыни «народная надежда» (в смысле, христианство), под Змием первые четыре буквы имени императора Константина. Шойерманн также пишет, что первые восточные иудеохристианские общины использовали в обиходе именно такой крест.

Ниже мы увидим, что свастика, при подробном историческом рассмотрении, оказывается солярным знаком. Однако, согласно работе М. Плюхановой «Сюжеты и символы Московского царства» (Спб., Акрополь, 1995, с. 107–111) солярным символом является и крест Константина Великого.

Церковный историк Евсевий Кесарийский, наиболее подробно излагающий этот круг легенд, не упоминает сказания, согласно которым солнце взошло ночью в момент зачатия Константина, а также особое почтение, которое этот император, ещё будучи язычником, оказывал солнечному богу Гелиосу. Зато Евсевий сообщает нам, что этому императору в названном его именем Константинополе при жизни воздвигли статую, в руке которой император — ещё язычник! — велел укрепить копьё в виде креста. Русский же Хронограф 1512 года описывает эту статую детальнее: «образ человеч меден, имый на главе седмь лучь, егоже принесе от солнечнаго града Фругийския страны (т. е. Фригии, области в Малой Азии — А. М.), и постави на руце образа честный крест, написа на сем сице: тебе, христе, придаю град сей». Далее по тексту Евсевий признаёт, что крест, который якобы был началом побед великого императора, был составлен из света и лежал на Солнце. Позднейшие легенды о Константине и его супруге Елене всячески связывались именно с темой креста. «Миссия Константина и Елены — зреть крест, обретать его, утверждать, создавать земные воплощения, воспроизводя явленный образ многократно в золоте, дереве, меди». Константину, согласно Евсевию, трижды в небесах являлся знак креста: первый раз перед битвой с Максентием, победа в которой принесла ему императорский трон, второй раз — перед основанием Константинополя, и третий раз — перед решающим побоищем со скифами — надо ли упоминать, что все три раза крестоносный царь победил? А иначе не было бы легенды — ведь легенды сочиняют победители.

Как мы знаем, иудеи отнеслись к первым христианам без должного понимания — поэтому центром новой религии на первое время стал эллинистический Египет, где к тому времени тесно переплетались отживающая хамитская солнечная религия Амона-Ра и культ богов-олимпийцев, обильно сдобренный гностическими, неоплатоническими и прочими философскими и религиозно-философскими учениями. Дети природы, ненасытные до знаний греки, приученные, в отличие от иудеев, к религиозной терпимости и взращенные в традициях многобожия, с интересом отнеслись к новому культу — и число греко-египетских христиан постепенно множилось.

Мы считаем, что именно тут — в стране, где никто никого никогда не распинал, — и могло произойти смешение (мы скажем, контаминация) двух форм креста как виселицы — палестинского и италийского, результатом чего, как мы уже видели, явился шестиконечный крест. Египтяне были далеки и от той, и от другой традиции казни — поэтому первым христианам было, можно сказать, всё равно, на каком кресте был некогда распят Иисус, — зато новомодный крест в виде двух пересекающихся ветвей неплохо совпадал с крестом жизни «анкх» — в общем, таким же, но только с петлёй (петлю было несложно сделать, повесив крестик на шнурок для ношения на шее). Кстати, среди первых италийских христиан на рисунках из римских катакомб представлен именно тауобразный крест — в отличие от Египта здесь помнили, на чём ещё век назад распинали преступников и рабов. Когда христианство сделалось господствующей религией Империи, воле судеб было угодно, что его символом стал именно крест в его египетском (католическом) варианте, тогда как агнец, рыба и чаша отходят на второй план. Считается, что теорию жертвенной смерти Христа на кресте разработал апостол Павел. Он же рассудил считать Тайную Вечерю с её ритуальным поеданием жертвенного мяса прообразом крестной смерти своего духовного наставника. Именно потому и отпечатывался крестик на облатках (хлебцах для причастия, которые, как учит Церковь, в результате произнесения священником молитвенных формул превращаются в «плоть Христову»).

Это курьёзно, но, как мы видим, семитский изначально символ, контаминировав с символом хамитским, сделался эмблемой христианской религии, отдельные представители которой в отдельные времена, мягко говоря, недолюбливали семитов. Радикально настроенные верующие, вероятно, не захотят в это поверить — однако опровергать наши аргументы с фактами в руках тоже, вероятно, не станут.

Кстати, в последнее время, когда мистика буквально перехлёстывает все рамки приличия, — ведь напускать туману всегда легче, а порою ещё и выгоднее, чем разбираться, что имело место в действительности, — развелось столько всяких интерпретаций и интерпретаторов древних символов, что ах ты, боже мой! В статье некоего В. Алькина «От круга до звезды», опубликованной в московской газете «Оракул»²⁰, мы читаем, что «крест — энергетическая фигура. Когда человек осеняет себя крестом, его тело начинает излучать энергию и как бы отражать негативные энергетические влияния внешних воздействий. Крест, символ христианства, отражает четыре стихии — воду, воздух, огонь и землю. Но вряд ли духовенство, а тем более простые христиане знают глубокий эзотерический смысл процедуры перекрещивания (написано именно так! — А. М.), который интуитивно понимали в глубокой древности».

Мы промолчим относительно излучения энергии, а также глубокого эзотерического смысла, но на чём исторически основывается безапелляционное утверждение о соответствии четырёх концов креста (католического, надо думать, — ведь у православного концов больше) четырём стихиям, да ещё столь тайное, что оно сокрыто даже от тех, кому это по долгу службы знать положено, — то есть, духовенства — нам, честно говоря, непонятно. С такой же же степенью достоверности можно связывать четыре конца креста с четырьмя сторонами света, четырьмя евангелистами или ещё чем-либо, что в культурном плане связано с числом «четыре». И вообще, мир представлялся древним пространством, расположенным между четырьмя мировыми деревьями — по одному на каждую сторону горизонта (так планировались города майя). Четыре дерева соединялись друг с другом четырьмя мировыми дорогами — чем не сюжет для истолкования свастики?²¹

А вот ещё одно истолкование — из самарского «Духовного собеседника» за 1997 год: оказывается, Христос был, аки агнец, принесён в жертву (кому — Богу, Сатане?), а крест явился его жертвенником. Ветхозаветный жертвенник, оказывается, является прообразом новозаветного жертвенника — креста. Мы знаем по археологическим раскопкам, что у древних семитов-скотоводов жертвенник имел вид невысокой каменной тумбы, украшенной по четырём сторонам головками быков так, что их рога являли собой по углам четыре возвышения, называющихся в Библии «рогами» жертвенника. В древней Иудее любой преступник мог схватиться за рога жертвенника и стать неприкосновенным, покуда он имел силы и возможность за них держаться. Человек с копьем за его спиной спокойно стоял и ждал, когда его «клиент» заснет, расцепит руки, и его можно будет убить. Мы упоминаем эти пережитки скотоводческих культов лишь потому, что у жертвенника было четыре рога, а у первоначального креста — четыре конца. Рога эти у иудеев тщательно намазывались жертвенной кровью закалываемых животных — и в этом плане интересно знать, был ли в своё время измазан «пречистою кровию Иисуса» тот крест, который откопала в пустыне императрица Елена?

Сделавшись символом одной из мировых религий, крест потерял всякое сходство с орудием, на котором казнили Христа, и стал просто знаком, могущим бесконечно варьироваться — единственным ограничением вариации было то, что любой крест обязательно должен был состоять из двух пересекающихся прямых, остальное же оставлялось на усмотрение интерпретаторов. Нижняя часть креста могла оформляться в виде лап якоря («Церковь — якорь спасения»), завитков виноградной лозы (вера процветает как виноград), трезубца рыбаря (рыбари — «ловцы человеков»), полумесяца (крест попирает змия ислама), на крест мог навешиваться терновый венец, а сам крест оформляться в виде перекрещенных греческих букв I и X (монограмма слов ιεσους χριστός) либо X и Р — первых букв слова χριστός — «помазанник» (так называемое «хи-ро»). Таблица разных форм креста с истолкованиями приводится в статье «Тайна креста», напечатанной в №№ 1, 2 за 1997 год самарского православного журнала «Духовный собеседник» (мы приводим её оттуда на рис. 57).

Объяснения к рис. 57: 1) тауобразный египетский или антониевский крест — достоверное изображение римской виселицы; 2) египетский петлеобразный крест «анкх»; 3) Y-образ- ный буквенный крест, приспособленный специально под неофитов-греков, так как издревле знакомый символ не отпугивал язычников; 4, 5, 6) якореобразный (в трёх версиях); 7) комбинация букв иота и хи; 8) крест — пастырский посох; 9) бургундский или андреевский крест, в виде распятия, опирающегося на землю двумя концами; 10) комбинация букв «хи» и «ро»; 11) то же, в более позднее, послеконстантинов- ское время; 12) солнцеобразный «хи-ро» крест; 13) крест- трезубец рыбака; 14) косой «хи-ро» крест; 15) круглый для облаток (чтобы было легче преломлять их по надрезам); 16) катакомбный (прототипом якобы явилось небесное явление); 17) патриарший лотарингский (эмблема борьбы с туберкулёзом); 18) латинский крыж; 19) папский крест XIII–XV вв. с подножием; 20) шестиконечный православный (подножие наклонено, так как один из двух распятых с Христом разбойников якобы был взят на небо, а другой — низвергнут в ад); 21) восьмиконечный православный (добавлен «титул» — табличка над головой распятого); 22) седмиконечный (на иконах псковского письма XV в.); 23) крест с терновым венцом; 24, 25) иерусалимский или виселицеобразный

(считается развитием свастики); 26) виноградный или процветший; 27) лепестковый; 28) греческий или корсунский²²; 29) наку- польный (победа над Змием); 30,31) трилистный; 32) мальтийский либо георгиевский; 33) плетёный; 34) криновидный (концы в виде лилий); 35) карточный или трефной (считается иудейской насмешкой над православным крестом).

Далее самарские попы просвещают свою паству относительно мистического значения креста: оказывается, крест — это лестница с неба на землю, по которой Господь сошёл на землю для спасения рода людского, а истинно верующие могут наоборот, подняться на небо. Православный апологет XIX века Димитрий Ростовский писал: «Крестный образ срединным пересечением показывает, что божественною силою содержится всё. Всё небесное верхним концом содержится, преисподнее же нижним, а всё земное двумя концами пречестнаго древа крестнаго. Знаменуя высотою небесное, глубиною же преисподнее, широтою же и долготою земное, содержимое всесильною державою креста». В данном случае мы имеем дело с обычным аллегорическим истолкованием, когда Библия воспринимается верующими как сборник загадок и тайн, а задачею верующего предполагается вычленение неисповедимых тайн божиих, иными словами, вычитывание в библейских строках того, чего там не было, нет и не могло быть. Зато духовные чины имеют вечное и бесконечное поле деятельности — состязаться в остроумии, кто придумает сравнение или истолкование поухищрённее, избежав при том впадания в ересь.

Но вернёмся к свастике. Как мы думаем, читатель уже понял из книги Уилсона, что в истории человечества она многовидна. Основные её формы приводит Шойерманн на двух таблицах, которые мы подаём как рис. 58 и 59. Теперь мы определим свастику как крест с отростками, каждый из которых является концом ветви, заломанной под прямым углом. Все ветви и все отростки должны быть равной длины, так что классическая свастика должна вписываться в квадрат. Свастика с загибами вместо заломов под прямым углом называется, как мы видим у Уилсона, крестом «оджи» (ogee). Поскольку свастика является одним из вариантов усложнённого креста, то отныне мы будем считать крест первичным, а свастику вторичной.

Разбирая вопрос о происхождении «креста без распятого», Йегер перечисляет следующие гипотезы своих предшественников:

1) Свастика — это случайно возникшая линейная комбинация чёрточек, вроде букв в детских «тайных алфавитах».

2) Свастика — мотив повторяющегося в развитии Вселенной (т. к. Вселенная развивается по спирали), она представляет собой графическое решение мотива «водоворота»; эту тему мы оставляем без комментариев, отсылая интересующихся к книге Р. Багдасарова «Мистика огненного креста»(с. 48–51).

3) Свастика есть четыре спирали, окружающие четырёхугольное среднее поле. Иными словами, первоначально свастика имела вид фигуры с квадратом в середине, а затем, упростившись, принимает вид пересечения двойных спиралей.

Всё это, конечно, остроумно, но только никак не соответствует древнейшим изображениям свастики из древней Трои, которые весьма незамысловаты. Кроме того, это противоречит весьма обоснованной гипотезе, что свастика произошла из креста, представляя собою его усложнённую форму. И наконец, версии о спиралеобразном развитии Вселенной, пожалуй могли бы прийти в голову досужему мудрецу времён Ямвлиха и Гермеса Трисмегиста, но не простой древнетроянской ткачихе либо гончару, изготовлявшему для неё пряслица. Поэтому версии 2 и 3 приходится отставить, как чересчур «заумные».

Эмиль Бюрнуф, ориенталист и друг Шлимана, представлял свастику как пересечение палочек для добычи «живого огня», из которых верхняя имела в середине шпенёк, а нижняя — дырку, т. е. в совокупности они представляли собою «огненное сверло», распространённое в Хорватии еще даже в позапрошлом веке — версия, столь многократно упомянута Уилсоном и на страницах настоящего очерка, что я думаю, всем надоела. Вероятно, получение священного пламени могло быть культовым действом, аналоги тому в культуре народов мира имеются²³. Рукоятки же добавлены, чтобы было удобнее крутить сверло.

Немного более модернизированной является версия происхождения свастики в каменном веке от другого сверла, использовавшегося не для добывания огня трением, а для просверливания отверстий в каменных топорах. Появление же свастики на пряслицах, которые также связаны с вращением и имеют сквозную дыру, равно как и на горшках, изготавливаемых с помощью вращения гончарного круга — одного поля ягоды.

Людвиг Мюллер²⁴ считает свастику происходящей от «виселицеобразного» или «иерусалимского» креста (рис. 60), который якобы происходит от четырёх составленных воедино «молотов Тора». Идея эта могла иметь какой-либо смысл, если бы свастика появилась у древних германцев — мы же видели и видим обратное. Более того, Багдасаров и Дурасов называют «иерусалимский крест» «совмещённой крестоугольной свастикой», указывая, что она порою изображалась на спинах священнических риз, как это хорошо видно на фотографиях Саровских торжеств 1 августа 1903 года, столетие ко-

торых мы недавно отметили. Этнограф Христане представляет свастику как на рис. 61 — два пересечённых епископских посоха (без комментариев!), а Таубнер — как кол с перекрестием, объединённый с бросаемой им наземь тенью. Шварц объявляет её двумя скрещёнными молниями, Штайн- метц — перекрещёнными символами созвездия Большой Медведицы, а директор этнографического музея профессор Карл фон Штайнен — линейным изображением летящего аиста с распростёртыми крыльями (как будто бы аисты водятся везде). Более того, рассматривая готское копьё «Ранинги» (рис. 64, слева), где свастику сопровождают группы из трёх точек, он сходу объявляет их страусиными яйцами, а «кровные знаки» Шойермана — змеями — пищей для аистов. То, что Уилсон называет «пылающими алтарями» на троянских пряслицах, по Штайнену — аистиные гнёзда — получается прямо-таки целая сага про аистов. Над такими воззрениями, высказанными в 1896 году, впоследствии смеялись даже защитники свастики, считая их верхом бумажной учёности. Хёрнес считает свастику символом плодородия и усматривает в ней линейное изображение человечка (рис. 63), в качестве же доказательства приводит знаменитую троянскую статуэтку богини (см.

работу Уилсона), которой свастика нанесена на лобок. Однако не следует забывать, что такая статуэтка в природе всего одна, а прочих артефактов со свастиками — множество. Эту теорию лично Йегер считает наиболее правильной, и объясняет её из буддийской религиозной позы, называемой на санскрите svastikasvastikastano, то есть, «стояние свастикой» — якобы это изображение женщины с распростёртыми руками.

Вносили свою лепту в толкование «древнего знака» не только немецкие специалисты. Английский этнограф Эндрю Лэнг считал в своё время, что первоначально свастика не имела никакого значения, ибо изначально она являлась лишь «естественным орнаментальным элементом». Русский этнолог И. Т. Савенков в работе «О древних памятниках изобразительного искусства на Енисее» (Труды 14-го археологического съезда 1910 года. Т. I, с. 60 и 292) считал, что свастика образовывалась из «перекрещивания линий туловища и изогнутой линии рукоположения» — на что А. Голан (с. 120) резонно спрашивает, откуда у этого туловища появляются загибы концов. Мария Гимбугас (М. Gimbutas. «The Gods and Goddesses of Old Europe». Los Angeles, 1974, c. 91) видит в свастике крест с закруглёнными концами, которые представляют собою четыре полумесяца и символизируют четыре фазы Луны, что также сомнительно. Е. Клетнова в книге «Символика народных украс Смоленского края» (Смоленск, 1924, с. 10) видит в свастике скрещение двух зигзагов, якобы символизирующих молнии — но и это бездоказательно.

Половину главки о кресте в уже упоминавшейся книге Е. Ярославского занимает изложение старой версии о происхождении креста (а следовательно, и свастики как усовершенствованного креста) из инструмента для добывания огня трением. Он пишет: «В скрещивании перекладин делалось отверстие, куда вставлялась круглая палочка, от быстрого вращения которой появлялась искра». Это, конечно, имеет смысл, но необходимо учитывать, что первое издание популярной книги советского атеиста вышло еще до войны, когда эта теория была главенствующей в этнографии (подробнее у Уилсона), а кроме того, пропагандист должен был подобрать наиболее ясное и наглядное объяснение для своих, в общем-то, недостаточно образованных читателей, а не сравнивать достоинства и недостатки различных существующих версий. С этой задачей наш обер-атеист справился, надо сказать, превосходно — и вероятно это из его книги, и книг его последователей рангом пониже, кто переписывая у него (Емельян Ярославский, по крайней мере, использовал при написании своего труда серьёзные научные источники), идея об «огненном» происхождении свастики попала в записные книжки и армейских, и вузовских пропагандистов. Идея, что и говорить, завлекательная — но бездоказательная.

Отто Хупп, огрызаясь в своей брошюре на критику со стороны серьёзных этнографов, утверждал, что свастику можно найти только на пряслицах и горшках, общее между которыми то, что и те, и те выходят из рук гончара, то есть, сделаны с помощью гончарного круга, а значит, и передают идею вращения и могут являться корпоративным знаком гончарной гильдии. Его спросили: а как же тогда объяснить наличие свастики на античных монетах, тканях, пряслицах из других материалов — да и появляются они в Трое ещё до изобретения гончарного круга. На первые два возражения Хупп ответил, что монеты тоже круглые и также могут передавать идею движения, а в тканях крутится веретено, дававшее пряжу. На два последние возражения он подобрать ответа не смог.

Наши доморощенные «исследователи» того же времени ни в чём не уступали изобретательности «исследователей» германских. В издании «Археологические известия и заметки» (1897, № 9, с. 300–304 некая Зелия Нуттал, видимо, поклонница теософов, повторяя (или предвосхищая) «открытие» Штайнметца, пишет: «личность, созерцающая годовое обращение Большой Медведицы вокруг Полярной звезды и

сосредотачивающаяся на её виде в четырёх равноудалённых позициях, будет воспроизводить в сознании форму свастики». Теория «летящего аиста» была поддержана этнографом А. А. Бобринским («Археологические известия и заметки», 1897, № 1, с. 21) в его статье «Новая теория происхождения свастики в связи с мотивами кавказских ковров». Кстати, долгое время считалось, что на Кавказе свастика была неизвестна, пока XX век не накопил материалы. Армяне имели для неё специальное название чанкахач либо керахач — «когтистый крест» и изредка изображали её на хачкарах — своих надгробных камнях. На территории же Дагестана, населённой аварцами, классическая свастика с меандровидными концами встречается на камнях кладки построек, однако определить время создания этой резьбы порою достаточно затруднительно, ибо на Кавказе существует обыкновение по многу раз использовать камни от одной постройки для сооружения другой — и так столетиями. Свастика встречается в Дагестане на коврах (рис. 65), а также при оформлении мусульманских надгробных памятников (рис. 66).

В Закавказье свастика обильно представлена в эпоху бронзы — на археологических материалах XVI–VI вв. до н. э., несколько позже — в XII–VIII вв. до н. э. она встречается в северокавказской кобанской культуре (рис. 67) и на ископаемой керамике Северного Дагестана и Чечни IX–VI вв.

до н. э. Однако в исторические времена она была известна лишь ограниченным группам горцев Аварии, Чечни и Северо-Восточной Грузии (рис. 68

— пример из Чечни, рис. 69

— из Абхазии, рис. 70 — из Армении, рис. 71 — из Грузии). Видимо, в древности в этой местности обитала какая-то этническая общность — без сомнения не индоевропейская, — которая вкладывала в свастику некое особое значение.

Изобильно представлена на древнем Кавказе и в Закавказье неклассическая свастика-тетраскеле: рис. 72 (резной камень из села Ругельда в Дагестане), рис. 73 (северокавказская бляшка примерно III века н. э.), рис. 74 (резной камень из села Хуштада в Дагестане).

Символ свастики распространён на Кавказе начиная с эпохи ранней бронзы. В куро-аракской культуре III тысячелетия до н, э. встречается свастика с четырьмя точками

между ветвями (рис. 75), на изображении с сосуда из Шенгавита (Армения) одиночная «центростремительная» свастика помещена между птицеобразными фигурами (рис. 76). Относительно этнической принадлежности носителей этой культуры существует несколько точек зрения — они числятся в археологии либо индоевропейцами, либо предками картвелов или иберо-кавказцев.

Свастичный узор наносили на бронзовые топоры этнические предки западногрузинских племён колхов (протоколхская культура, кон. III — сер. II тысячелетия до н. э.). В триалетской культуре (последняя треть III тысячелетия — XV в. до н. э.) свастика была довольно распространенным мотивом и схожа с современными ей крито-микенскими образцами (сосуд из могильника на Аванском шоссе в Армении, рис. 77). Этнически происхождение триалетцев неясно: то ли следует относить их к хеттским племенам, то ли к семитоязычным хурритам.

Крупные свастики, выполненные в технике «шагающего» штампа, присущи керамике севано-узерликских памятников XVIII–XVII вв. до н. э. (типологически эпоха средней бронзы, рис. 78).

Свастика, похоже, была священным символом албанов, аборигенного населения Азербайджана, приморского Дагестана и части Алазанской долины Грузии. Отсюда мы имеем пинтадеры (глиняные штампы для выдавливания изображений на священных хлебцах, датируются VI–V вв. до н. э.) — рис. 79. В гробницах Ханлара и Кедабека (Азербайджан) были найдены культовые сосуды (рис. 80), украшенные свастиками путём белой инкрустации по лощёной глиняной поверхности. Порою меж ветвей свастики располагаются точки.

Символы свастики почему-то встречаются на Кавказе, особенно в западном Дагестане, восточной части Чечни и примыкающих к ним районам северо-восточной Грузии. Поскольку ислам свастики практически не знает, а греческое влияние в этой части Кавказа было минимальным, остаётся предположить автохтонное развитие символа, возводя его к кобанской и майкопской культурам. В Дагестане свастика встречается на старых резных надгробных камнях, порою попадающихся уже вмурованными в стены более поздних зданий, а также на коврах, женских украшениях и бляшках наборных поясов. Свастика здесь в эту эпоху, по-видимому, не несла особой семантической нагрузки, по каковой причине она быстро вырождается, приобретая закругления концов, дополнительные лучи, переходя в спирали и пр. Как упоминалось выше, у ряда северокавказских народов, например, у ингушей, свастика использовалась в виде родовых тамг некоторых тейпов, что мы связываем с древними скотоводческими традициями вайнахов.

Совсем недавно стало известно о наличии свастики в Волжской Булгарин, где она присутствует на монетах²⁵ и на керамике²⁶, причём в большом количестве различных вариантов.

Р. Багдасаров, не упоминая имеющиеся теории (даже теорию «огненных палочек»!), предлагает свои, более «продвинутые».

Во-первых, он объясняет появление свастики исходя из геометрических соображений, объявляя ее фигурой вращения и специально указывая на то, что свастика бывает (бывала) не только привычной четырёх-, но и пяти-, шести- и семиконечной формы (что несколько сомнительно). Далее он говорит, что в такого рода фигурах («односторонних розетках») существует особая точка, не имеющая себе эквивалентных в пределах фигуры, и свастика обладает лишь одним признаком симметрии — поворотной осью, вокруг которой осуществляется вращение фигуры. Если именовать центральную точку «полюсом», то это и будет так называемая «полярная» теория, каковым термином он свободно оперирует. В рамках «полярной» теории он называет свастику с закрученными против солнца концами (левозакрученную) — свёртывающейся, центростремительной или собирающей, наоборот же, правозакрученную свастику — развёртывающейся, центробежной или сеющей.

Далее, упомянув о том, что в Ведах, якобы, отражена картина неба, могшая быть виденной только в приполярных областях 4500 лет назад (оставим это на совести индийского этнографа Р. Тилака, аргументы которого уже сотню лет обсуждаются в среде индологов), Р. Багдасаров пишет, что «выделение небесной оси, то приближающееся к ней, то удаляющееся от неё вращение Солнца, Луны и звёзд нашли, вероятно, естественное выражение через два типа свастики: центростремительную и центробежную». Нам это объяснение, основанное лишь на ссылках, но не на астрономической аргументации, представляется, так сказать, чрезмерным.

Представляя читателю ещё одну, «солнечную» гипотезу происхождения свастики, Р. Багдасаров обращает внимание читателя на тот факт, что Солнце в своём годовом пути по небосклону проходит четыре кардинальные точки — два солнцестояния и два равноденствия, соответствующие четырём сторонам света и четырём сезонам, которые можно воспринимать и как четыре времени суток в глобальном масштабе. Движение Солнца между кардинальными точками небосклона якобы соответствовало вращению элементов свастики вокруг неподвижной точки полюса. Весенне-летнее Солнце соответствовало центростремительной, сворачивающей обороты вокруг полюса свастике, а летне-осеннее — свастике центробежной, увеличивающей обороты и разворачивающейся во внешнюю периферию. Это рассуждение, по нашему мнению, интересно в плане символики четвёрки, но к свастике имеет лишь весьма опосредованное отношение (конечно, это позднейшая рационализация) — сомнительно, чтобы нанося на пряслице знак свастики, троянские ремесленники имели в виду столь сложные материи.

Итак, даже оперируя немалыми собранными археологией и этнографией материалами, однозначно решить происхождение этого древнего символа, как и других, непросто (слишком он древний). Когда же древнее значение знака было потеряно, то классическая свастика и свастика-тетраскеле начинают постепенно вырождаться. На место древней простоты и незамысловатости — символ и не имеет права быть чересчур сложным — приходит художественная усложнённость. Процесс этот можно сравнить с развитием орнаментальных компьютерных шрифтов из простоты алфавита, изучаемого первоклассниками. Свастика становится орнаментальным элементом дизайна и начинает усложняться — то есть, проходит тот путь, который проделал крест прежде, чем стать свастикой. Посмотрите на рисунок северорусского вышитого передника XIX века (рис. 81) — лишь в малых ромбах мы сталкиваемся здесь с классической свастикой, тогда как на большей площади каждая ветвь её ломается и

дробится, создавая лабиринтообразную фигуру, возможно, напоминающую оленьи рога. Занятно, что в точности такой же путь проходят, не сговариваясь, осетинские (рис. 82) и венгерские (рис. 83) археологические материалы.

Прочие усложнённые орнаментальные сюжеты: рис. 84 из Северной Месопотамии, датируемый III тысячелетием до н. э., рис. 85 из Закавказья, относящийся к I тысячелетию до н. э., рис. 86 (четыре сюжета) из Этрурии.

Порою усложнение знака идёт не за счёт изломов и без того ломаных линий, а добавлением к основным ветвям перпендикулярных им чёрточек, создающих иллюзию перьев, почему такую свастику называют «оперённой». Голан толкует их (на основе выводов предыдущих глав его книги) как символы дождя, или символы земли, или символы неба — но такой разнобой в прочтении символики, а также неочевидность его выводов обесценивает это толкование. Такие «оперённые» свастики характерны исключительно для неолита и эпохи бронзы (что характерно, Уилсон о них даже не упоминает) и, по нашему мнению, имеют чисто орнаментальный характер, наподобие свастик «ломаных». Примеры: рис. 87 из Восточной Европы, рис. 88 из Западной Европы, рис. 89 из доисторического Ирана, рис. 90 из Закавказья, рис. 91 из доисторической Индии.

Вопреки тем, кто не верит в древность этого знака, свастика достаточно рано представлена троянскими находками из нижних ярусов — пожалуй, её появление можно смело датировать эпохой неолита. Йегер приводит сведения о находке свастики при раскопках в Бренндорфе у Кронштадта (в Германии), в Тордосе (Румыния) и в Триполье (Украина), а Шойерманн пишет о неолитической свастике из местечка Хербитц в районе приэльбского города Ауссиг, равно как и о свастике центральноевропейской культуры «точечной керамики» (нем. Stichbandkeramik), к сожалению, не приводя иллюстраций — это всё неолитические культуры, а Триполье долгое время даже служило своего рода эталоном неолита юга СССР — однако вопрос — были ли населены эти земли в то время племенами «арийцев», т. е. индоевропейцев, остаётся открытым.

Дело в том, что нынешняя классификация народов основана на родстве их языков, а о языке многих столь древних племён, следы жизнедеятельности которых известны лишь по археологическим раскопкам, можно говорить только предположительно, типологически связывая их археологические культуры с культурами тех народов, принадлежность которых к определённой языковой группе доказана. Да и сам вопрос о прародине индоевропейцев сложен и запутан²⁷. Достаточно сказать, что здесь соперничают две теории, одна из которых считает родиной индоевропейцев Северное Причерноморье, другая — Южное Приуралье. Побеждает, видимо, вторая из них, особенно после эпохального открытия в 1987 году городища Аркаим в Челябинской области, в плане которого некоторые исследователи также видят свастику с закруглёнными отростками (по-нашему, это передержка, однако мы приводим его на рис. 92), — впрочем, Багдасаров

оговаривается, что этот мотив может представлять собою мандату — североиндийское круговое укрепление, типа древнекельтского рата (rath). Уилсон же, подробно описывая троянские находки Шлимана эпохи ранней бронзы, приводит достаточное количество иллюстраций, где на троянских пряслицах свастика сопутствует крестам, ломаным линиям и прочим трудноопределимым и трудноклассифицируемым фигурам, более напоминающим детские каракули. То, что свастика не имеет пока ещё чёткой формы, закручиваясь то вправо, то влево, имея то три, то четыре, то пять ветвей, указывает на то, что и её идеологическое наполнение скорее всего было неясным, нечётким, расплывчатым. Однако факт того, что её наносили в числе прочего и на пряслица (Шлиман раскопал много керамики и других вещей, где свастики нет), свидетельствует о том, что она была символом «со знаком плюс», и от украшенного ею предмета ждали большей функциональности и более долгого срока службы, чем от предмета гладкого. Практическое отсутствие свастики на троянских культовых древностях доказывает, что она была как бы «домашним» апотропеем (т. е. оберегом), умеренно либо вовсе не признанным тогдашней религией. В силу этого можно предположить, что изначальным её назначением была помощь в работе и, может быть, защита от демонов, приводящим к поломкам и остановкам производственного процесса.

Р. Багдасаров отмечает, что древние любили изображать свастику на алтарях, особенно в Пиренейской зоне (примеры см. у Уилсона), а также это делали древние скандинавы (алтарь в Висбю на острове Готланд), — однако он упускает рассуждение Уилсона, согласно которому в древней Трое большинство изображений свастик происходят с некультовых вещей в силу того, что свастика была как бы домашним апотропеем. В литературе (Б. А. Рыбаков. «Язычество древних славян». М. 1994, с. 332, 333) есть упоминания о вероятной свастике на праславянском жертвеннике из Жаботина, однако поскольку этот предмет уникален, делать на основе одиночной находки какие-либо выводы рискованно. Мы имеем этрусские, а также римские алтари со свастикой, ряд каковых известен с территории Англии — однако некультовых предметов с этим знаком опять- таки гораздо больше. В плане культового использования свастики мы полностью разделяем точку зрения Уилсона, а что касается десятка известных археологам жертвенников — то в истории человечества, если поискать, можно отыскать всё, что угодно.

Ещё один вопрос — о свастике как якобы древнем воинском символе. Действительно, кое-где в среде воинов нанесение свастики, как благоприятствующего символа, на оружие, распространялось еще с доисторических времён — например, похожие на свастику знаки отмечены на боевых топорах северокавказских кобанской и колхидской культур IX–XI вв. до н. э., коротких мечах (акинаках) скифов и этрусков, на доспехах воинов с древнегреческих барельефов и римских гладиаторов — хотя, надо заметить, в античной вазописи свастика в равной мере сопровождала и женские фигуры — так что исключительно военным апотропеем (защитным символом) мы её считать не можем, кроме того, в ряде случаев не исключено, что древние вкладывали в свастикоподобные фигуры совсем другое значение, чем представляется нам, и не отождествляли их с «классической» свастикой.

Для древних греков не исключено нанесение свастики на одежду как элемента декора — и в таком виде перенос её в вазопись и на барельефы. Вероятно, определённого рода защитную роль могло выполнять изображение свастики на скифо-сарматских поясах (см. В. Н. Добжанский. «Наборные пояса кочевников Азии». Новосибирск, 1990, стр. 121, 140). Аргумент против приверженцев этой идеи тот же — в основном в археологических материалах мы видим свастику на пряслицах, женских украшениях, керамике, надгробных камнях, монетах — и лишь в отдельных случаях на оружии. О связи почитания свастики с культом оружия можно говорить лишь для скандинавов и, под некоторым сомнением, для Кавказа.

Как мы указывали выше, свастика распространена в древней Европе с эпохи бронзы. На рис. 93 мы видим образец из Югославии, датируемый II тысячелетием до н. э., на рис. 94 — из Западной Сибири, того же времени. На рис. 95 — из Триполья (Украина, то же время), на рис. 96 — из Центральной России, примерно X–VIII в. до н. э.; на рис. 97 — из Армении, где этот знак нанесён на лоб каменного идола. Население всех этих земель не могло было быть индоевропейским, а следовательно — свастика никакой не индоарийский (хотя это тоже, но помимо прочего), а очень древний доиндоевропейский символ.

Про свастику у троянцев достаточно подробно написал Уилсон, а потому не будем повторяться. Про свастику у греков, где она есть уже в Микенах — а это середина II тысячелетия до н. э. — пожалуй, тоже не будем, особенно если учесть, что мы даже не можем предположить, каково её значение и назначение среди эллинов; о том же, что свастику они знали, нам явно свидетельствуют изображённые в изобилии в работе Уилсона рисунки на вазах но. надо заметить, она никогда не составляет на рисунках главного элемента композиции, попадаясь на

полях сюжетных сценок чаще как элемент декора, поэтому любые предположения об её значении здесь обречены остаться голословными. Никто не мешает нам предположить, например, что свастика на вазах — стилизованное изображение летящего жука — чем это хуже летящего аиста, — но мы никак не сможем этого доказать, а наши возможные оппоненты — опровергнуть²⁸.

Более того, свастика в этих культурах часто не классическая, а осложнена добавочными сюжетами, вроде древнекритской свастики (рис. 98), скомпонованной с растительными элементами. Скорее всего, решение относительно греков и этрусков должно быть таково: свастика пришла к ним из Малой Азии, утеряв по пути своё значение и превратившись в элемент декора — вроде знаменитой кельтской «плетёнки» или «спирали». Но вот, вероятно, через дако-иллирийское²⁹ или кельтское посредничество (как мы знаем из материалов раскопок, эти племена не были большими любителями свастики, хотя и там мы находим её на урнах, фибулах, застёжках, оружии), она попадает к древним германцам — и там обретает новое значение.

Кстати, некоторые исследователи, писавшие по сему вопросу, атрибутируют свастику даже не древним грекам — ахейцам, а догреческому населению Аттики и Пелопоннеса — пеласгам (экспансия ахейцев на юг имела место примерно в XV–XIV вв. до н. э.), судя по всему, неиндоевропейцам по языку. Из арсенала символов свастика переходит в древнегреческий орнамент, образуя «свастичные пояса», т. е. повторяющийся рисунок, где одна свастика плавно переходит в другую, соседнюю (рис. 99 — оформление Алтаря мира императора Августа)³⁰. Если в этой культуре свастика претендовала на роль оберега, то, вероятно, многократное её повторение должно было значить многократное усиление силы и действенности апотропея. Некоторые исследователи пытались связать свастику с происхождением меандрического орнамента, но, как мы считаем, безуспешно — подробно критику этой теории см. в книге Уилсона. При раскопках в Помпеях была обнаружена фреска, на которой в орнамент было вплетено до 160 маленьких свастик. Мы считаем это несомненно греческим влиянием.

У А. Бертрана (A. Bertrand. «La religion des Gaulois». Paris, 1897, c. 171) приведено изображение богини Минервы в полном вооружении, где нижняя часть столы (это греческая одежда) от уровня груди буквально усыпана раскручивающимися свастиками. Свастики украшали подолы платьев статуэток Афродиты (Ариадны) и Брисеиды (люборницы Ахиллеса). Свастичный меандр с четырёхчленными квадратами опоясывает гробницу Александра Македонского в Сидоне (ныне находится в археологическом музее Стамбула). В свастический меандр заключена персонификация города Александрии на мозаике из Софилоса (1-я рол овина II в.) (рис. 100). Свастика выступает как главный связующий элемент орнамента в оформлении мозаичного пола виллы императора Адриана близ Тиволи II в. — и по античным образцам в начале прошлого столетия были выполнены полы в ряде залов Зимнего дворца в Петербурге.

Римские постройки в Северной Африке часто были декорированы свастичными мозаиками и рельефами. На мозаичном полу из Бата (Англия) разворачивающаяся свастика образована из плетёнки.

Множество примеров употребления свастики можно почерпнуть из находок на территории античных государств Северного Причерноморья или, например, на ионийской керамике с острова Родос (рис. 101). Она присутствует на «мегарских» чашах из Пантикапея, и с острова Самос. В античном мире свастика часто употреблялась также для украшения погребальных урн (особенно у этрусков) и саркофагов (в виде свастичных поясов). На рис. 101 изображена одна из таких урн из Монтескудайо (Италия), датируемая 650–625 гг. до н. э.

Как бы то ни было, в эпоху бронзы свастика распространяется по всей лесной полосе Европы (будучи особенно популярна среди древних германцев) — она была обнаружена начиная с наскальных рисунков Скандинавии до отпечатков на утрамбованной окаменевшей глине швейцарских свайных поселений. Современна наскальным рисункам показанная нами на рис. 102 свастика в виде трискеле, обнаруженная на верхней поверхности сферического алтаря с острова Висбю, расположенного у берегов Швеции. Употребление свастики на культовом предмете свидетельствует, что в отличие от древней Трои, доисторические жители Северной Европы вкладывали в этот символ какое-то особое значение. Шойерманн, например, считает, что для древних германцев свастика была магическим средством защиты от нападения, знаком воскресения, восстания из мёртвых, победного света, солнечного бога, а также самого солнечного диска. Для одного символа это, пожалуй, многовато, но в последнем он не ошибся.

Если вы попросите маленького ребёнка нарисовать солнце, то, скорее всего, он изобразит вам круг с расходящимися от него в стороны лучами³¹. Дети не сами это придумывают, этому их, порою неосознанно, учат родители, воспитатели детского сада, иллюстраторы детских книг и создатели мультфильмов. Такая иконография солнышка восходит ещё к Древнему Египту, где солнце было богом, а каждый лучик заканчивался крохотной ручкой. Общий смысл изображения — Солнце является подателем жизненных благ. Открыв календарь, вы увидите астрологический знак Солнца — кружочек с точкой посередине. Как известно, астрология зародилась в эллинистическом Египте — оттуда же и этот знак.

Не сговариваясь с греками, древние китайцы и шумеры изображали солнце так же — кружочком с точкой посередине. Постепенно, с развитием квадратного китайского письма «кай-шу», круг превращается в вертикально поставленный прямоугольник, а точка — в перечёркивающую его посередине горизонтальную линию — в таком виде существует нынешний китайский иероглиф «солнце», который можно увидеть на любой японской почтовой марке или монете (японцы и китайцы пользуются во многом одними и теми же иероглифами) — в названии страны «Нихон» этот иероглиф идёт первым из двух, и начинающие филателисты отличают по нему старые японские марки от китайских. Но что же обозначает эта точка в центре?

Археологические раскопки дают нам сюжет «колеса солнца», графически изображавшегося кругом со вписанным в него крестом, прямым или косым. Если считать, что Земля плоская и находится в центре мироздания, а Солнце круглое и крутится вокруг Земли — а у древних в этом не было никаких сомнений, — то для образного обозначения движения Солнца по небу лучше всего подходит сравнение с солнечной колесницей, запряжённой семёркой (священное число!) солнечных коней (священное животное индоевропейцев!) — вспомним миф о Фаэтоне. Если у вашей бабушки остался рушник с головками коней, или конёк — потому такое и название — крыши вашего деревенского дома украшен изображением скачущей лошади либо хотя бы её головы, то знайте — это не деревенская кляча, а священный солнечный конь³². Рисовать всю колесницу долго, а солнце представляет вид одного огненного колеса, поэтому древние азиаты изображали солнце не как мы — кругом с лучиками, а иначе — колесом со спицами — и мотив этот прослеживается ещё со времен наскальных рисунков Монголии и Южной Сибири. Круг с точкой — это упрощение рисунка солнечного колеса.

Многие ранние интерпретаторы свастики возводили её к солнечному колесу (Шлиман, Лентремон и др.), представляя его в том виде, что на рис. 62. В таком виде мы видим солнечное колесо, в частности, на гербе современного Казахстана. «Ленты» крест-накрест на сей эмблеме по этой теории должны обозначать четыре стороны света, а вся композиция — мотив движения солнца по кругу.

С мифом о солнечном колесе, губящем, как в мифе о Фаэтоне, всё живое, мы особенно явно сталкиваемся в осетинском эпосе — так называемых нартовских сказаниях. У отрицательных героев эпоса есть чудовищное оружие — «колесо Балсага», катящееся по направлению, указанному колдуном, и истекающее жидким огнём, поджигающее всё на своём пути и утыканное по окружности острыми пламенеющими серпами — так древние персы снаряжали свои колесницы, чтобы мчащиеся по полю боя лошади калечили серпами колёс как можно больше врагов (как описано в «Анабасисе» Ксенофонта). Очень схожие мотивы есть в языческих кельтских сказаниях — в легендах о колдуне Мак Роте (что буквально обозначает «сын колеса») упоминается страшное пылающее колесо, проносящееся над Ирландией и выжигающее её по приказу Мак Рота, якобы учившегося колдовать у Симона Волхва. Знали древние ирландцы и серпастые колесницы — в описании воина на колеснице, сохранившемся в «Лейнстерской книге» мы видим, что боевая колесница, кроме прочего, утыкана серпами. Можно даже было бы предположить, что свастика представляет собою стилизованное изображение именно такого солнечного колеса с серпами жгучих лучей — если бы у нас имелось хоть одно документально засвидетельствованное изображение такового колеса, где было бы ясно видно серпы³³. А раз нет — то эта идея обречена пополнить список «кабинетных» умствований, каковых применительно к свастике выдвигалось не так уж и мало.

Поскольку колесница Солнца запряжена конями, то и они имели шансы принять участие в формировании солярной образности³⁴. В последнее время была выдвигута гипотеза, согласно которой свастика первоначально — это четыре расходящиеся из одной точки конские головы, повёрнутые мордами в одну сторону (иначе говоря, «сегнерово колесо» — по имени этнографа, впервые описавшего такой сюжет), и таковыми действительно были некоторые бляшки и подвески «скифского» звериного стиля. Затем головы коней упростились до заломанных линий, по прежнему выходящих из одной точки, и получилась классическая свастика. Чтобы не быть голословными, приводим несколько иллюстраций: рис. 103 — четыре конские головы из Бактрии, образующие «сегнерово колесо» (Е. Е. Кузьмина. «В стране Кавата и Афрасиаба». М., 1977, стр. 40); рис. 104 — «сегнерово колесо» на оленном камне в Монголии, рис. 105 — «сегнерово колесо» на кожаной аппликации древнетюркского седла из курганов Туэкта в Хакасии (оба: С. П. Нестеров. «Конь в культах тюркоязычных племён Центральной Азии в эпоху средневековья». Новосибирск, 1990), рис. 106 — аналогичное алтайским образцам украшение фракийской конской сбруи IV века до н. э. (И. Венедиктов и Т. Герасимов. «Тракийското изкуство». София, 1973), рис. 107 — скифская накладка в виде конских голов из Крайовы, рис. 108 — фибула эпохи времён переселения народов из посёлка Бенфельд в Эльзасе, рис. 109 — бронзовая фигурная накладка из окрестностей Намюра, представляющая знак трискеле, и наконец, рис. 110 — бронзовая ажурная древнегерманская пластина.

Наряду с версией о происхождении свастики от креста путём её усложнения, разобранной выше, версию «сегнеро- ва колеса» мы считаем второй рабочей версией для понимания происхождения и изначальной символики свастики. Конноголовая свастика присутствует на пряжках скифских и фракийских вождей, а также в элементах их конской упряжи. До нас дошли серебряные и бронзовые фракийские (а из Средневековья — великоморавские) бляхи в виде свастик, образованных четырьмя конскими головами, соединёнными солнечным кругом (т. е. «сегнеровы колёса»). Пряжки со свастиками из конских голов могли быть и более схематичными, приобретать спиралевидную форму (Келермесский курган, VII–VI вв. до н. э.). Это несомненный сюжет «индоиранской мифологии». Конь издавна увязывался в представлениях индоиранцев с Солнцем, которое, по Ригведе, «имело прекрасных коней». В зороастрийских верованиях конь был посвящён Солнцу (по сведениям Арриана VI.29.7). «Сегнерово колесо» использовалось древними индоиранцами также и в качестве амулетов.

Багдасаров приводит близкие к «сегнерову колесу» изображения круга (солнечного?), окружённого головками животных, но чаще птиц. Во 2-м издании своей книги он даёт изображение готской фибулы V–VI в., найденной близ Болоньи, толкуя этот сюжет как «семь даров святого духа» (интересно, каких именно даров?), однако нам такое истолкование, к тому же не имеющее чётких аналогов в других культурах, представляется весьма надуманным (тем более, что одна из птичьих голов расположена не по кругу, а в центре), — да и едва ли новокрещёные готы были столь утончёнными христианами, что свободно оперировали такими возвышенными материями (а если были, то возникает вопрос: почему они не внесли своего посильного вклада в разработку общехристианской богословской концепции?). Впрочем, Багдасаров сам себе противоречит, тут же приводя с десяток аланских (старо-осетинских) амулетов VI–IX вв. подобной формы. Рациональное объяснение этому культурному феномену может быть таково: в искусстве малоцивилизованных народов мы имеем дело с вариациями «сегнерова колеса», основанным на изначальных, уже переконструируемых нами мифологических представлениях о Солнце, совершающем путь по небу в упряжке, влекомой не четвёркой коней, а скажем, семёркой журавлей или соколов (эвенки, к примеру, верили, что Солнце выезжает на ежеутреннюю прогулку на оленях). Так что святой дух здесь не при чём. Багдасаров сам говорит, что ему известны артефакты бронзового века (Н. Wirth, «Die heilige Urschrift der Menschheit». Leipzig, 1936, Bd. 1, S. 145), где подобных головок не семь, а пять, а у тех же алан встречаются амулеты с тремя-четырьмя соколиными головками.

Ещё интереснее закавказский сюжет эпохи бронзы, где свастика представляется центром мироздания, вокруг неё бегут олени (аналог коней), символизируя мир земли, а по кругу плывут лебеди, обозначая опоясывающий земную твердь океан. Вся эта конструкция симметрична и, возможно, поворачивается вокруг своей оси в направлении, указанном лопастями свастики. О том, что свастика передаёт идею вращения, было достаточно написано у Уилсона — нам эта гипотеза представляется гораздо логичнее версии с огненными палочками. Кстати, не с тех ли пор фигурка коня в шахматах ходит буквой «Г», как бы образуя вокруг себя свастику?

Очень интересная, почти революционная мысль относительно происхождения связи коня с солнечным культом отражена в книге Б. А. Фролова «О чём рассказала сибирская мадонна» (М., 1981, с. 100). Исследуя комбинации палеолитических рисунков на стенах пещер, французский культуролог Леруа-Гуран подметил, что конь связан с солярными знаками и изображениями мужчин, а бык с лунарными знаками и изображениями женщин. Если учесть тот факт, что человечество перешло от лунного календаря (28-дневный месяц) к солнечному (30/31-дневный месяц), то объяснение лежит в сопоставлении срока беременности у самок диких быков — ровно 10 лунных месяцев (как и у женщин)³⁵, и у кобыл — ровно год, о чём в связи с календарными вопросами писал ещё Аристотель, ссылаясь на информантов-скифов. Итак — при лунном календаре небом распоряжалась Луна, «застрявшая» между рогов небесного быка, при солнечном же — запряжённая четвёркой коней солнечная колесница Гелиоса (или иранского Митры), символическим изображением которой является свастика. Понятно, что привязка календарного года к срокам беременности скота могла появиться лишь у скотоводов, но не у земледельцев.

Ещё несколько слов об индоевропейском культе коня. В ряде «царских» курганов у скифов кони, принесённые в жертву во время тризны, уложены в могилу в виде свастик: 22 взнузданных коня ногами к центру в форме угловой свастики против солнца (курган 1 у станицы Костромской на Кубани, VII–VI вв. до н. э.); 29 коней головами к центру в форме круглой свастики посолонь (станица Воронежская). Подробнее см. в книге «Степи Европейской части СССР в скифо-сарматское время» (М., 1989, с. 390), а также в книгах Ю. Шилова о семантике курганных захоронений — последними источниками необходимо пользоваться осторожно, ибо автор подыгрывает украинским националистам и, кроме того, он большой фантазёр.

Неудивительно, что народами Кавказа и Предкавказья (Кубани, Ставрополья) свастика издавна использовалась в качестве конского тавра — см. рис. 111 (черкесы), хотя, конечно, не исключено простое совпадение — ведь этот знак, чётко вычленяемый, симметричный и достаточно выразительный, мог использоваться как бортевая замета, гончарное клеймо (см. выше; один из новейших образцов найден в 2001 году на раскопках древнерусской усадьбы XIV века в Ближнем Константинове Нижегородской области³⁶), либо родовой знак (например, одного ингушского рода — рис. 112). Курьёзный случай произошёл в Скво Вэлли в США, где в 2000 году одного скотовладельца пытались обвинить в симпатиях к нацизму только за то, что он клеймил скот свастичным клеймом, доставшимся ему от отцов и дедов.

На рис. 113 показано навершие булавы в виде трёх ощерившихся волчьих морд из Тлийского могильника кобанской культуры на Кавказе. С Алтая и из Тувы мы имеем наскальные рисунки свастики, составленной из четырёх (или пяти) оленьих голов. Конь сопровождал свастику на монетах древнего Хорезма VII–VIII вв. («Средняя Азия и Дальний Восток в эпоху Средневековья». М., 1999, с. 205, 368). По У. Симпсону (статья в отчёте Фонда по изучению Палестины за январь 1895 г.) свастика на таких изображениях символизирует четыре стороны света, управляемые из единого центра Царём Мира, носившем в Индии титул Чакравартина.

Солярный символизм коня имеет вообще очень глубокие корни, в ведийских гимнах Солнце описывается теми же эпитетами («быстроногое» и пр.), что и конь. Метафорически Солнце зачастую именуется индусами конём. Славяне (в частности хорваты) представляют в эпических песнях Солнце как юного воина, едущего на двуколке, запряжённой белыми конями. У русских конёк (или коник, или кнес) был самой высокой частью избы, в непосредственной близости от которого, особенно на русском Севере, вырезались спиралевидные знаки, представляющие собою стилизованное изображение солнечного диска с лучами. Русские крестьяне верили, что от конька (охлупня), как ближайшей к небу части жилища, зависит исцеление от болезней (А. Сыропятов. «Отражения чудовищного стиля в архитектуре крестьянских построек Пермского края». Пермь, 1924, с. 9 и сл.).

Нацисты по-своему истолковали «солнечную» гипотезу происхождения свастики. Так как на священном копье из Мюнхенберга (рис. 64) в одном комплексе встречается три знака: свастика, трискеле и крест, вписанный в круг, который немцы называют Vierspeichenrad, буквально «колесо с четырьмя спицами» — Гвидо Лист их с готовностью объявляет рунами Urd, Werdandi и Skuld (прошедшего, настоящего и будущего). По интерпретации Шойерманна, разделение солнечного колеса на четыре части символизирует четыре времени года, попутно являясь символом божества или вечной жизни. Далее он пишет, что крест появился тогда, когда было убрано описывающее его колесо — и в этом грубо ошибается, поскольку, как мы видели, крест относится к древнейшим символам, известным ещё в палеолите, задолго до появления всевозможных «солнечных колёс». На рисунках 114 и 115 изображены древние монеты — одна галльская неопределимого племени, другая — галльского племени тектосагов, — на которых мы видим солнечное колесо rouelle. Прочие этрусские и галльские мотивы вы видите на рис. 116. Мотивы креста в круге в неолитическом искусстве рассматриваются А. Голаном («Миф и символ»), который считает, что идея солнечного колеса достаточно поздняя и могла возникнуть лишь с появлением колеса, первоначально же этот символ обозначал связь богини неба (круг) с богом земли (крест, символизирующий четыре стороны света), то есть, божественную сперму — животворный дождь. Лично нам эта интерпретация представляется кабинетной.

Древний символ солнечного колеса с четырьмя спицами нашёл своё применение и в христианской иконографии. В вышеприведённом «самарском» каталоге крестов под № 14 числится «круглый нахлебный» крест — специально для облаток или гостий, которыми производится причастие. Такой крест наносится или наносился специальными штампами-пинтадерами (на православных облатках печатается восьмиконечный канонический крест), а разделение начетверо предназначено для того, чтобы его было легче преломлять. В более древний период облатки имели вид как на рис. 117 (из римских катакомб) и рис. 118 (древнейшая окаменелая греческая облатка). Подобного вида (рис. 119) был и один из «лабарумов» (священных знамён) Константина Великого, где «спицы» солнечного колеса прочитывались как греческая буква хи, инициал в имени Христа.

Более того, к языческому «солнечному колесу» восходит такой непременный атрибут иконографии, как нимб или свечение вокруг головы святых, благодаря которым в многофигурных композициях, особенно на клеймах икон, святого можно отличить от со-

провождающих его грешных персонажей. Византийский «крещатый» нимб (нем. Radkreuz), как и многое другое, был заимствован у язычников, и представляет собою солнечное колесо или диск, помещаемый за головою святого так, что голова и шея святого закрывают его нижнюю «спицу». Порою «спины» на православных иконах делаются двойными, а пространство между ними закрашивается иным цветом, чем основная часть иконного нимба.

Идея происхождения свастики из солнечного колеса с четырьмя спицами достаточно наглядно видна на рис. 120 (трансформация в направлении слева направо),

который мы заимствуем у Шойерманна. Согласно мнению Германна Вирта, свастика вообще является идеограммой солнечного года — вроде диска с лучами на надгробном памятнике с рис. 121. Итак, на первой фигуре рисунка изображён уже знакомый нам солнечный диск либо колесо солнечного круга, на второй — солнце с обозначенными высотами сторон горизонта³⁷ (ср. выше), на третьей — то же, но без обода колеса, на четвёртой — тетраскеле, являющееся стилизацией предыдущего, и наконец — свастика, исполненная в двух различных графических манерах.

Итальянский религиовед-коммунист Амброджо Донини в своей книге «Люди, идолы и боги» (М., 1966, с. 56) так пишет насчёт возможного происхождения креста из колеса со спицами:

«Поклонение с незапамятных времён некоторым особенно важным орудиям оставило и ещё более глубокие следы. Колесо, наделённое в глазах первобытного человека необычайными свойствами — столь велики преимущества, которые оно даёт, — очень рано отождествляется с солнечным диском, чьё благодетельное влияние регулирует ход сельских работ³⁸.

Не следует забывать, что простейшая форма колеса имеет четыре спицы, расположенные под прямым углом. Этот образ уже встречается в украшениях и драгоценностях бронзового века. Отсюда идёт символика креста, который первоначально связан с культом солнца».

Любопытна «свастика» (была ли она таковою?), обнаруженная Йегером или теми, у кого он её срисовал (рис. 122) на миске индейцев пуэбло. Мы видим «коловорот» с четырьмя птичьими головками — вроде той, уже обсуждённой, готской брошки с «дарами святого духа». Йегер предполагает, что такая миска реализовывала идею «круглого стола» — это когда миску передают из рук в руки по кругу, а если едят из неё, поставив на пол, то никто не сидит к рисунку «вверх ногами».

Мелкая бронзовая и костяная пластика с четырьмя (тремя) звериными или птичьими головами, исходящими из одной шеи, встречается по всей Евразии — у тюрок, скифов и

сарматов, древних германцев, пару амулетов которых мы приводим на рис. 123 и 124. Если эта гипотеза верна, то древние кони могли быть переосмыслены в птиц, хищников, фантастических чудовищ, утеряв тем самым связь со священным солнечным колесом — всегда ли мы с вами придаём особое значение форме какой-либо брошки, например, в виде цветка ромашки, назначением которой является лишь украсить платье, но не свидетельствовать о религиозных воззрениях владелицы? Остаётся только гадать, что имели в виду средневековые бранденбургские маркграфы, выпуская денарии такого вида, как на рис. 125, 126 — с тремя и четырьмя птичьими головками. Разбор Уилсоном истории появления трискеле на гербе острова Мэн показывает нам, какими необычными и сложными путями порою развивались геральдические сюжеты.

Кстати, свастика отмечена кое-где на гербах европейских аристократов вроде семейства фон Тале из Брауншвейга (на французском геральдическом жаргоне описывается как ecartele en equerre de gueules et d’argent), рода Чемберлена (ок. 1394 г.) и некоторых других.

В пережиточном виде колесо солнца мы видим в западноевропейских весенне-летних календарных обрядах в виде «майского древа». Этой реалии, насколько мы знаем, нет у славян (у нас вместо этого принято на Троицу украшать окна и двери берёзовыми ветками), поэтому необходимы некоторые разъяснения. На один из майских праздников (Первое мая или Троицу) в Германии (и не только) на главной площади села ставится высокий крест, на который крепится большой круглый венок, образующий тем самым круг с вписанным в него крестом — солнечное колесо (рис. 127). В этот венок впле-

таются ленты, столб креста украшается цветами, наверх привязывается кукла, а молодёжь водит вокруг него хороводы и поёт песни. Иногда, чтобы упростить задачу, выбиралось отдельно стоящее сухое дерево, имеющее необходимые развилки, и венок вешался на него — с тем же идеологическим наполнением обряда, — так язычники праздновали «поворот солнца на весну». Солнечное колесо было известно в бронзовом веке Скандинавии — на одном из наскальных рисунков, происходящих с территории Швеции, мы видим солнечное колесо, водружённое на подставку — вероятно, на большой камень (рис. 128). Ношение амулетов в виде солнечного колеса также должно было быть распространено среди скандинавов доисторической поры — археологи даже обнаружили литейную форму для такого амулета (рис. 129).

Когда среди германцев начало распространяться христианство, и прибывающие в их земли миссионеры стали требовать от новокрещёных ношения на шее амулетов-крестиков, то германцы не вели себя, как позднее якуты — у которых после отъезда миссии все розданные крестики тотчас же собирал шаман, чтобы украсить ими своё шаманское облачение, — а продолжали носить в общем-то привычный им символ. Вероятно, миссионерам удавалось убедить свою паству, что крест без круга — тот же самый привычный ей символ, а о новом религиозном наполнении в течение некоторого времени после христианизации простое население не очень задумывалось.

Кстати, когда испанские миссионеры прибыли в одну местность в Мексике, то они там обнаружили гигантские каменные стелы, в том числе и в виде крестов, и поклоняющихся им индейцев (у них это были символы бога дождя Чака), что было тотчас приписано якобы имевшей там место миссии апостола Фомы. Полагаем, что с этим пережитком язычества конкистадоры бороться не стали — для нас же этот факт может служить доказательством того, что поклонение кресту, так же как и сам крест, могло возникать стихийно в разных уголках земного шара. Другие же индейские племена, как сообщают миссионеры, наносили крестики на тело новорождённых, считая, что таким образом они отгоняют от них злых духов.

У древних скандинавов самым популярным был другой амулет — так называемый «молот Тора». Тор (по его имени по-английски назван четверг — Thursday, «день Тора») был скандинавским богом-громовником, вроде славянского Перуна или литовского Перкунаса, да и римского Юпитера. Древние верили, что гром и молния происходят от того, что бог, сидя на небесах, высматривает радующихся буре демонов и прочую нечисть, на время бури вылезающую из своих тайных убежищ, и поражает их молниями, сопровождением чему является звук грома. В подтверждение «истинности» подобных воззрений обычно демонстрировались ростры ископаемых головоногих моллюсков белемнитов, носящих в народе название «чёртовых пальцев» либо «громовых стрел». Якобы, стрела, попавшая в демона, исчезает вместе с ним, а если бог промазал — вонзается в землю и окаменевает. Интересно, как же древние при этом объясняли себе большие скопления подобных окаменелостей, порою встречающихся на берегах речек и на отмелях?

Индийский бог грома Индра, видимо, не желая оставлять свои стрелы в телах нечистых ракшасов, предпочитал применять оружие, возвращающееся по принципу бумеранга — свою знаменитую громовую палицу под названием «ваджра». Сокрушив демонов, она исправно возвращалась к небесному хозяину. Добродушный Тор, про повадки которого мы узнаём из написанной Снорри Стурлусоном «Младшей Эдды» — своеобразной компиляции древнегерманской мифологии, — применял свой волшебный молот против йотунов — инеистых великанов, с которыми у него была застарелая вражда.

Подобно тому, как христиане почитали орудие пытки и казни своего господа, более практичные скандинавы поклонялись чудесному божественному оружию — «молоту Тора». Древние авторы сообщают, что эти люди носили подобные молоточки широкой частью вниз на серебряных шнурках — один из них, обнаруженный на раскопках, мы представляем на рис. 130. В литературном сочинении «Трюмсквиса» («Песнь о Трюме») сообщается, что такой молоточек был желанным подарком на свадьбу. Те же, у кого не было такого случая, поступали проще — брали серебряную монету и процарапывали на ней ножом две палочки — в виде буквы Т⁴⁰. Потом сверлили дырочку, вешали монету на шею на шнурке — и её владелец уже считал себя под защитой грозного божества.

После нескольких веков усилий католических священников потомки викингов поменяли-таки амулеты на кресты, но наследие старины сохранилось — в Швеции и Норвегии узор вышивки в виде молоточков столь же часты, как и у нас — коников и петухов. Щедрый и немного глуповатый бог Тор был, помимо прочего, покровителем гостеприимства — и в старой Швеции был обычай, что нищие, ходя по домам, стучали в двери и окна специальными молоточками (один из них изображен на рис. 131 — этот музейный образец датирован 1771 годом и украшен свастикой, несколькими латинскими буквами и искажёнными руническими знаками) — и для хозяйки считалось позором не отворить и не вынести нуждающемуся хоть корку хлеба или медный грошик.