ЧАСТЬ II

I. СВЕВСКОЕ КОРОЛЕВСТВО

Первое относительно прочное королевство на территории Западной Римской империи образовали свевы. Этому способствовал тот факт, что вскоре после переселения свевов и их союзников в Испанию вестготы заняли Юго-Западную Галлию, и это окончательно отрезало поселившихся на Пиренейском полуострове варваров от Германии и других мест первоначального расселения. В результате этого события они, потеряв надежду вернуться в случае неблагоприятного поворота событий, сконцентрировали все свое внимание на Испании. А это вскоре привело к тому, что прежние союзники превратились в соперников. Начались столкновения и настоящие войны между свевами и вандалами, в которые вмешались римляне. Римляне при этом часто не сами вмешивались, а использовали вестготов. Вандалы-асдинги, к которым присоединились вандалы-силинги и аланы, разбитые вестготским королем Валлией, напали на свевов. Свевы были разгромлены, но такое усиление вандалов не входило в планы римлян, тем более что вандалы имели в своем лагере узурпатора Максима. В Испанию была направлена римская армия, которая заставила вандалов уйти из Галлеции. После этого практически вся Галлеция оказалась под властью свевов. Когда же вандалы и объединившиеся с ними остатки аланов ушли из Испании в Африку (429 г.), свевы на некоторое время остались единственными представителями варварского мира на Пиренейском полуострове, и основной областью их господства стала Галлеция.

Когда варвары появились из-за Пиренеев, низы испано-римского населения приветствовали их, видя в них спасителей от тяжелого гнета римских властей и налогов, но очень скоро грабежи и разорения, сопровождавшие завоевания, подняли местных жителей против завоевателей. Центрами сопротивления стали города и укрепленные кастеллы. Римские власти были уже не в состоянии эффективно вмешиваться в события, и в этих условиях в ряде мест возрождаются местные доримские формы жизни, и старые, давно уже покинутые castros вновь заселяются и становятся очагами сопротивления свевам. Ожесточенная борьба между свевами и испано-римлянами, точнее галлеко-римлянами, продолжалась несколько десятилетий, время от времени прерываемая заключением мирных договоров, очень быстро нарушаемых. В конечном итоге большинство населения в сфере действий свевов подчинилась им, хотя какая-то часть Галлеции и сохранила независимость.

Упорная борьба с галлеко-римлянами и почти постоянная военная экспансия за переделы Галлеции с целью подчинения чуть ли не всего полуострова была одной стороной свевской истории в V в. Другой, не менее важной, стороной стала трансформация самого свевского общества, а также взаимоотношения завоевателей и завоеванных уже в условиях мира.

Королем свевов при их вторжении в Испанию был Гермерих, который в течение 32 лез правил свевами в Испании. Насколько задолго до вторжения за Пиренеи он стал свевским королем, неизвестно[231]. Королевский титул не означает, что он был подлинным монархом. Сначала он явно был лишь военным вождем и, может быть, даже не единственным. Во всяком случае, в то время как он воевал с галлеко-римлянами, с вандалами на юге Испании схватился некий Гермигарий, действовавший, по-видимому, совершенно независимо. Впрочем, о нем больше ничего не слышно. В обстановке почти беспрерывных войн королевская власть усиливается и уже при жизни Гермериха явно становится подлинной монархической. В 438 г. Гермерих, уже давно болевший, сделал своим соправителем, дав ему титул короля, своего сына Рехилу. А через три года, в 441 г., Гермерих умер, и Рехила стал единственным королем свевов. Еще за два года до этого Рехила захватил Эмериту и практически сделал ее своей резиденцией. Там он и умер в 448 г., оставив трон своему сыну Рехиарию. У свевов явно утверждается наследственная монархия.

Рехиарий был христианином, и при том именно католиком, в то время как большинство варварских королей и народов если были христанами. то арианами. Большинство же свевов, в том числе аристократов, еще оставались язычниками. Так. язычником был покойный отец Рехиария Рехила. По видимому, это обстоятельство вызвало определенное сопротивление каких-то противников Рехиария его восшествию на трон. Но Рехиарий сумел справиться с этим сопротивлением, Принятие им католичества должно было облегчить его отношения с местным населением. которое в то время было почти полностью католическим. И действительно, в его правление не отмечено никаких столкновений между свевами и галлеко-римлянами. Это означает, что Рехиарий сумел установить какой-то modus vivendi с подчиненным населением Галлеции. Укрепив свой тыл, Рехиарий начал нападения на Лузитанию и, по-видимому, подчинил значительную часть этой провинции.

Галлеция при Рехиарии вообще становится центральной базой свевского королевства, а Бракара — столицей королевства. Там создается монетный двор. Впрочем, сохраняются монетные дворы и в некоторых других городах, в том числе в Эмерите. Свевы начали чеканить свою монету еще при Гермерихе. Это была золотая и серебряная монета, и ее было относительно мало. Бронзовая монета, в основном обслуживающая экономические нужды населения, сохранялась от предшествующей эпохи. Но и ее было не так уже много. В условиях постоянных войн и грабежей торговые операции сводятся к минимуму, хозяйство резко натурализуется, и большого количества денег не требуется. Чеканенные свевскими королями монеты имели не столько хозяйственное, сколько политическое значение: они утверждали королевский суверенитет. Впрочем, свевские монеты в то время практически копировали римские, на них изображался император. Поскольку свевская чеканка началась при императоре Гонории, то именно тип монет этого императора, даже с его титулатурой, долго воспроизводился свевскими королями и после его смерти. Позже имитировались монеты последующих императоров. Эго не означало, что свевы признавали власть Рима; просто они не знали другого типа столь уважаемой монеты. Рим еще оставался для них образцом для подражания. Рехиарий и в этой области попытался сделать шаг вперед. Он стал выпускать серебряную монету, подражающую обычной римской времени Гонория, но поместил на реверсе надпись IUSSU RICHIARI REGES (по приказу короля Рехиария), а также крест в венке, напоминающий о его христианской вере, и буквы BR, указывающие на столичный монетный двор (или вообще столицу Бракару). Это было и утверждение своей независимости, и вызов Империи, которая могла мириться с фактическим независимым положением свевов как федератов, но не с официальным полным суверенитетом. Рехиарий стал первым германским королем, осмелившимся поместить на монете свое имя.

Возможно, что, став католиком, Рехиарий стал рассматривать свое королевство как второе христианское государство, наравне с Римской империей, и уже на этом основании совершенно от нее независимое. Это отразилось и на его внешней политике. Установив сосуществование с подчиненным населением Галлеции и, пожалуй, Лузитании, Рехиарий развернул наступление на испанские провинции, еще оставшиеся под римской властью. Одновременно он женился на дочери вестготского короля Теодориха (христианина, но арианина), что, по-видимому, привело или должно было привести, по мысли Рехиария. к созданию антиримской коалиции. Опираясь на уже захваченные территории, он вторгся в Тарраконскую Испанию, где выступил союзником багаудов, повстанцев, в то время боровшихся с крупными землевладельцами и защищавшими их римскими властями и войсками. Одновременно он сражался с васконами, жившими на севере страны и бывшими практически независимыми. Действия Рехиария были успешны. Время правления его и его отца было периодом наивысшего расцвета и территориального развития свевского королевства. И Рим был вынужден признать значительную часть свевских завоеваний.

В 453 г. император Валентиниан III направил к свевам послами комита Испании Мансуэта и комита Фронтона, которые заключили со свевским королем какой-то договор. В следующем году посольство во главе с Юстинианом было повторено, и было заключено новое соглашение (или подтверждено старое). В результате этих переговоров свевы вернули римлянам Карфагенскую Испанию и отказались от притязаний на Тарраконскую, но зато императорское правительство, по-видимому, признало власть свевского короля над остальными завоеванными территориями, т. е. Галлецией, Лузитанией и, может быть, Бетикой. Свевское королевство достигло своего наибольшего расширения. Под властью свевского короля практически оказался весь запад и юг Пиренейского полуострова.

Воспользовавшийся сумятицей, связанной с убийством императора Валентиниана и захватом Рима вандалами, и считая, что убийство Валентниана освободило его от обязательств перед Империей, а римлянам к тому же будет не до далекой Испании, Рехиарий вторгся сначала в Карфагенскую Испанию, а затем и в Тарраконскую. В последней, правда, уже не было его союзников багаудов, ибо по поручению римского правительства вестготы подавили это восстание. Но это не помешало свевским грабежам. Новый император Авит попытался снова договориться со свевами. В 456 г. он направил к ним Фронтона, уже бывшего послом вместе с Мансуэтом, и, по-видимому, получил от них заверения, подкрепленные клятвами, о недопущении вторжений в Тарраконскую Испанию. Но свевы, решив, что обстановка им благоприятствует, тотчас после возвращения посольства вторглись в эту провинцию и разграбили ее.

Римское правительство не имело сил для борьбы со свевами. Эту роль взяли на себя вестготы, которые уже помогли правительству справиться с багаудами. В это время вестготским королем был уже не тесть Рехиария Теодорих I, а Теодорих II. И он от имени Авита в 456 г. вторгся в Испанию. Это вторжение полностью отвечало интересам вестготов, которые стремились в той или иной форме установить свое господство на Пиренейском полуострове. Когда Авит был свергнут и убит, основные силы вестготов ушли в Галлию, но оставшиеся продолжали войну со свевами. В ожесточенном сражении свевы были разбиты, а сам Рехиарий бежал в Портукале (Порту), но вскоре был захвачен в плен и убит. Вестготский король поставил правителем свевов своего клиента Агривульфа (или Агиульфа), так что со свевской независимостью на какой-то момент было покончено[232]. Агривульф был не готом, а варном[233] и поэтому мог считаться более верным королю, чем вестготские аристократы. Однако очень скоро Агривульф, вкусив сладость власти, поднял мятеж против своего покровителя. Он был разгромлен, но Теодорих понял, что в сложившихся условиях удержать свевов в подчинении будет очень трудно.

И он предпочел восстановить Свевское королевство, но практически под своим протекторатом. С разрешения вестготского короля свевы избрали собственного государя, который, однако, едва ли был полноправным королем. Недаром Иордан называет его regulus (королек, а не rех — король), что подчеркивает его подчиненное положение.

Тем временем еще до этого часть свевов, нашедших убежище на океанском побережье, куда вестготы не добрались, избрала своим королем некоего Малдру, сына Массилы. Другая часть народа, не согласившись с этим выбором, поставила себе королем Фрамтана. В это же время появляется и некий Айол, который в 457 г. пытался захватить королевскую власть, но неудачно: в июле того же года он умер в Портукале. Вестготы после многочисленных грабежей, тяжесть которых падала не столько на свевов, сколько на испано-римское население, вскоре покинули Испанию, а свевы оказались раздробленными на две соперничающие группировки: сторонников Малдры и сторонников Фрамтана. Этим пытались воспользоваться галлеко-римляне и противостоять варварам, но потерпели неудачу и снова стали объектом свевских нападений со стороны воинов как Маддры, так и Фрамтана.

Фрамтан правил недолго, он умер уже в начале 457 г., а его преемник Рехимунд договорился с Малдрой. Он. видимо, признал его королем, хотя практически и сохранил свою власть. Во всяком случае, оба свевских предводителя вместе грабили Лузитанию. В 460 г. Малдра был убит, и его преемником, по-видимому стал Фрумарий, и между ним и Рехимундом вновь разгорелось соперничество. Оба они стремились обеспечить себе поддержку вестготов, время от времени отправляя посольства к их королю Теодориху. Тот, наконец, решил вмешаться в свевские дела. Когда Фрумарий умер, то по приказу Теодориха вестготский полководец Цирила с войсками появился в Свевском королевстве, везя с собой сына Малдры Ремисмунда. Ремисмунд и был признан королем всеми свевами. Он женился на дочери Теодориха и принял арианство. Принятие этой версии христианства имело несомненное политическое значение. Этот акт был совершен в угоду вестготскому королю и в какой-то степени означал признание верховной власти последнего. Одновременно Ремисмунд заключил очередной мир с галлеко-римлянами, обеспечивая себе относительно спокойный тыл.

Однако вскоре положение изменилось из-за событий в самом королевстве вестготов. Брат Теодориха Эврих убил короля и сам сел на вестготский трон. Ремисмунд, к тому времени, вероятно, считая свое положение уже достаточно укрепившимся, решил использовать создавшуюся ситуацию и. полагая, что смерть Теодориха освобождает его от всяких обязательств перед вестготским троном, возобновил военную экспансию. Он вторгся в Лузитанию и осадил Олисипон (Лисабон). Стоявший во главе этого города Лусидий предал горожан и сдал город свевам.

Все же Ремисмунд рассчитал плохо. Эврих был чрезвычайно энергичным человеком, он стремился сам захватить Испанию или, во всяком случае, ее большую часть и поэтому не захотел терпеть возможное новое усиление свевов. Он направил войско в Лузитанию явно с целью сдержать свевское продвижение. Вестготы с равным усердием разоряли и свевов, и испано-римлян. В этих условиях Ремисмунд решился на отчаянный шаг: он направил посольство во главе с тем Лусидием, который только что сдал ему Олисипон, к императору Антемию, по-видимому надеясь, что тот сможет как-то воздействовать на вестготов, которые все еще считались федератами Империи. Результат этого посольства неизвестен; едва ли оно принесло какой-либо результат, поскольку Эврих не признавал авторитет римского императора. Однако вестготский король не захотел по каким-то причинам уничтожать Свевское королевство и удовлетворился остановкой свевской экспансии. Свевское королевство сохранилось преимущественно в рамках римской провинции Галлеции и, возможно, северной части Лузитании.

На территории своего королевства сами свевы заселили только сравнительно небольшую его часть в районе города Бракары, которую они сделали своей столицей. В самом городе, кроме королевского двора и центрального аппарата власти, видимо, свевы не жили, ибо, подобно другим варварам, они не любили городов, а ни их экономика, ни социальный строй не требовали городских поселений. Основная масса свевов расселилась, по-видимому, в окрестностях этого города и к югу от него. На этой территории они практически конфисковали у местного населения все земли. Хронист даже говорит, что местное население было порабощено. Едва ли речь идет о подлинном превращении этих людей в рабов, но подчеркивает их приниженное положение. На остальных землях сохранились прежние порядки, но собственники, как крупные латифундисты, так и мелкие владельцы, должны были платить подать свевам и их королю. Галлеко-римляне долго сопротивлялись варварам, но, в конце концов, были вынуждены смириться с новым положением.

Галлеция и Северная Лузитания были сравнительно отсталыми областями Римской империи. Романизация там еще не завершилась полностью, а в условиях войн и практически полного отсутствия римской власти во многих местах возродились доримские порядки. Городов здесь было не так уж много, но все же сама Бракара была одним из немногих городов Поздней империи, сохранивших свое значение. Она была расположена сравнительно недалеко от моря, и, видимо, морская торговля стала основой богатства города. По-видимому, это свое значение Бракара сохранила и под властью свевов; во всяком случае, в это время существовали морские связи между Галлецией и королевством франков, существовавшим в Галлии. Другим важным центром был. вероятно, Портукале. Если свевы удержали Олисипон, то и он должен был иметь какое-то значение в их государстве. Но, пожалуй, этими тремя (или двумя) центрами роль городов и ограничивалась. В римское время Галлеция была важна для империи из-за своих золотых рудников. Однако в свевскую эпоху значение золотых рудников этой области уменьшилось; возможно. что они и вовсе прекратили работу. В этих условиях решающее значение имели аграрные отношения. Сначала свевы, вероятнее всего, ограничивались грабежами, но скоро стали оседать на земле. Эго привело к появлению свевских крестьян. Детали социального развития в свевском обществе ускользают, но можно говорить об усиливающемся расслоении общества и выделении rusticani (сельчан), которые явно не принадлежат к аристократии. Неизвестно, дошло ли дело до попадания свевских сельчан в зависимость от своих знатных и более удачливых соотечественников, но в самом факте разделения свевов на знать и простых людей едва ли надо сомневаться.

Численность свевов была небольшой. В момент своего оседания на северо-западе Испании их было около 25 тысяч. Последующие в течение шести десятилетий внешние и внутренние войны едва ли дали им возможность резко увеличить свое количество. Численность населения Галлеции и Северной Лузитании неизвестна, но, вероятно, свевы составляли не больше 5 % населения своего государства. Их влияние было не очень-то значительным. Характерно, что они практически не оставили следов в современном языке этой области. Гораздо больше было обратное влияние — местного населения на господствующих германцев.

В период завоевания, растянувшегося на несколько десятков лет, галлеко-римляне не раз заключали договоры со свевами. В конечном итоге, видимо, эти договоры и определяли взаимоотношения местного населения и варваров, власть которых оно было вынуждено признать. Впрочем, на этой территории еще очень долго сохранялись и независимые владения местных магнатов. Между свевской знатью и местными магнатами установилось взаимовыгодное сосуществование, которое, в частности, выражалось в свободной деятельности католической Церкви.

Политическая власть бесспорно принадлежала свевам. Во главе государства стоял король, который мог принадлежать только к природным свевам. Он именовался светлейшим или славнейшим, как и римский император. Видимо, свевские короли стремились, по крайней мере в глазах своих подданных, сравниться с владыками великого Рима. В период правления первых трех королей у свевов утверждается наследственная монархия. Гибель Рехиария и начавшаяся междоусобица нанесли удар по этому принципу. Но недаром подчеркивалось, что Малдра, ставший королем части свевов, не признавших власть вестготского ставленника, был сыном некоего Массилы. Кто такой Массила, неизвестно, но значение происхождения именно от него было явно очень важным для свевов. Не исключено, что он был как-то связан с домом Гермериха. А затем вестготский король поставил свевским государем Ремисмунда, сына Малдры, устранив искавшего его покровительства Рехимунда.

Кто был свевским королем после Ремисмунда, неизвестно. Мы знаем только, что в какое-то время до 40–50 гг. VI в. свевским королем был Теодимунд, а его преемником скоре всего — Веремунд[234]. В каких условиях они пришли к власти, сведений нет. Но когда уже в VI в. снова становится известным ряд свевских королей. то для этого времени можно говорить (в тех случаях, которые мы знаем) о переходе трона от отца к сыну. Видимо, все же наследственный характер свевской монархии сохранялся (даже если на практике он мог нарушаться узурпациями, но и в таком случае узурпатор пытался легализировать свою власть, женившись на вдове предшественника).

Постепенно, по-видимому, происходит слияние обеих групп населения. Знать сливается с местными магнатами, крестьянство — с низами галлецийского населения. Все же среди аристократии роль свевов была относительно велика. Нет никаких данных о светской аристократии, но в верхах Церкви, а они рекрутировались в подавляющем большинстве из знати, епископов германского происхождения был 41 %. Эти данные относятся уже к последнему периоду существования Свевского королевства, когда свевы приняли католицизм. В последний период существования Свевского королевства его король уже имеет титул не короля свевов, а короля Галлеции (или провинции Галлеции — Galleciae totius provinciae rex)[235]. Свевское королевства, таким образом, теряет свой этнический характер и становится чисто территориальным. Это не означает полного уравнения свевов и галлеко-римлян. Король по-прежнему — свев, и в правящей элите королевства преимущество свевов очевидно. Но столь же очевидно стремление королевской власти ко все большему слиянию обоих этнических элементов своего государства.

Проблемой, явно осложняющей взаимоотношения обоих народов, была принадлежность к разным Церквам. Хотя Рехиарий, как говорилось выше, сам был католиком и рассматривал свое королевство как второе ортодоксальное государство наряду с Империей, большинство свевов в это время было, вероятно, еще язычниками. Но затем проповедником арианства в свевской среде стал некий Аякс, или Алакс, бывший, вероятно, арианским пресвитером. Его точное происхождение неизвестно. Он мог происходить либо из подчиненной вестготам Галлии, либо из Галатии, т. е. из Малой Азии[236]. Как бы то ни было, его деятельность была весьма успешна, и свевы, включая короля и его семью, тоже стали арианами. Принадлежность к арианской Церкви облегчала свевским королям взаимоотношения с вестготами, которые тоже были арианами, но обостряла отношения с основной массой своих подданных. И в середине VI в. свевским королями пришлось решать эту дилемму.

Политическая ситуация сложилась, как казалось свевскому королю, благоприятно. На вестготском троне чередовались довольно слабые государи, а на рубеже 40–50 гг. в их королевстве вообще началась гражданская война: против короля Агилы выступил Атанагильд, которого поддержало католическое население Бетики. Не надеясь на собственные силы, Атанагильд обратился за помощью к императору Юстиниану, который воспользовался этим и захватил южную и юго-восточную части Испании. В то время еще было далеко до великого церковного раскола, и католиками и православными назывались одни и те же приверженцы никейского вероисповедания. Утверждение на юге византийцев означало утверждение именно никейцев, католико-православных. Уже давно католиками были франки, постоянно соперничающие с вестготами, но зато поддерживавшие хорошие отношения и торговые связи со свевами. В этих условиях свевский король Хариарих решил принять католицизм. Он обратился к франкам, и при их поддержке стал католиком. Видимо, это еще не означало обращение в католицизм всех свевов, но стало решающей предпосылкой для этого шага.

Вероятно, сыном Хариариха был Ариомир, который на третьем году своего правления в 561 г. собрал в столице королевства Бракаре первый церковный собор. Острие решений этого собора было направлено против присциллианства. Видимо, это направление в христианстве, еще в IV в. бывшее одним из выражений недовольства официальной Церковью, продолжало не только существовать, но и сохранить значительные позиции, В свое время для осуждения самого Присциллиана испанские епископы воспользовались помощью светской власти, и теперь антиприсциллианский собор епископов Галлеции по существу означал заключение тесного союза Церкви и государства в борьбе против последователей этого ересиарха. Характерно, что никаких шагов для осуждение арианства на соборе сделано не было. Это, видимо, объясняется тем, что большинство свевов было еще все же арианами, да, может быть, ссориться с соседними вестготами ни свевский король, ни галлецийские епископы еще не хотели.

Преемник Ариомира Теодемир сделал более энергичные шаги. Он решительно выступил против ариан и сумел обратить в католицизм свой свевский народ. Значительную роль в этом сыграл епископ Бракары Мартин, прибывший из Паннонии и основавший в Галлеции ряд монастырей и занимавшийся здесь активной проповедью христианства в его никейской форме. Мартин стал фактически советником короля в религиозных вопросах. И новый собор, созванный Теодемиром 1 января 569 г., правда, не в Бракаре, а в Луке (Луго), поставил задачу подтвердить католическую веру. Можно говорить, что задача обращения всего населения Свевского королевства в католицизм была решена. Королевская власть и католическая Церковь стали крепкими и надежными союзниками. На территории королевства было создано два католических архиепископства, центрами которых были Бракара и Лук. Первая как столица всего государства, естественно, играла первенствующую роль. Теперь можно, по-видимому, говорить о преодолении основных различий между свевами и галлеко-римлянами.

На территории Свевского королевства существовал несколько отдельный район. Его населяли бритоны. Бритоны, британцы из Британии, вытесняемые германцами, появились на побережье Галлеции в V в. Они поселились на океанском побережье Галлеции и явно признали власть свевского короля. Однако при этом бритоны сохранили свои социальные порядки и свои культурные традиции. Были ли они в момент своего поселения в Испании христианами или язычниками, неизвестно. Но после превращения католицизма в государственную (и единственную) религию Свевского королевства территория, населенная бритонами, составила отдельный церковный округ, управляемый по британскому обычаю.

В 570 г. королем свевов стал преемник Теодемира Мирон. Он поставил перед собой честолюбивую цель восстановить былое величие свевов. С этой целью он вел войну с ронконами, еще остававшимися независимыми от свевов, а затем вмешался в гражданскую войну в вестготском королевстве. Обстоятельства, казалось, ему благоприятствуют. На юге и юго-востоке Испании утвердились единоверные византийцы. По соседству с ними мятеж против короля Левигильда поднял его сын Герменигильд. При этом Герменегильд выступил под знаменем католицизма. И Мирон вмешался в эту гражданскую войну. Еще до этого происходила война между Мироном и Леувигильдом. Мирон потерпел поражение и запросил мира. Теперь он решил взять реванш. Однако поход Мирона в Бетику закончился неудачей, и сам король погиб.

Его сын Эборих правил всего один год. Уже в следующем, 584 г. его сверг некий Авдека. который постриг сверженного монарха в монахи, а сам женился на вдове Мирона. Стремясь укрепиться у власти, узурпатор даже выпустил монету со своим именем, что очень редко делали свевские короли. Эборих. став королем, по-видимому, заключил договор с Леувигильдом, и теперь последний решил воспользоваться свержением своего союзника, чтобы окончательно решить «свевский вопрос». В 585 г. вестготские войска вторгаются в Галлецию. Неизвестно, сумели ли вообще свевы оказать им сопротивление. Вестготы разорили Галлецию. Сам Авдека попал в плен и тоже был пострижен в монахи. Территория Свевского королевства была полностью присоединена к Королевству вестготов. В вестготскую столицу была перевезена свевская казна.

Первое время еще чувствовалось несколько особое положение Галлеции в Вестготском королевстве. В 589 г. на Толедском церковном соборе, созванном для подтверждения обращения короля и королевства в католицизм, отмечался триединый состав государства: Испания, Галлия и Галлеция. Но очень скоро такое положение изменилось, и Галлеция рассматривалась лишь как одна из провинций вестготской Испании. А сами свевы достаточно быстро растворились, почти не оставив по себе ощутимых следов.

II. ВАНДАЛЫ В ИСПАНИИ

Когда вандалы вместе со свевами и аланами перешли в Испанию, там фактически шла ожесточенная гражданская война. Толи по приглашению одного из участников этой войны, то ли из-за перехода на их сторону варварских отрядов, охранявших пиренейские проходы, то ли просто воспользовавшись общей сумятицей, обе группы вандалов, аланы и свевы, осенью 409 г. перешли Пиренеи и вторглись в Испанию[237]. Полководец узурпатора Константина Терентий решил сам захватить власть, но по каким-то причинам предпочел не самому принять пурпур, а провозгласить императором своего клиента Максима. Провозглашение Максима дезориентировало и римскую администрацию, и остатки войск в Испании, что облегчило действия варваров. Если варвары, действительно, вошли в Испанию по приглашению Терентия, то они, естественно, поддержали Максима в его роли императора. Но даже если это было не так. то обе стороны (варвары и узурпатор) использовали друг друга. Между Максимом и варварами был заключен договор. Официально это был договор о мире (или перемирии), но, очень вероятно, он включал какие-то положения, обусловливающие взаимную поддержку. Может быть, варвары видели в Максиме «своего» императора, от которого ожидали предоставление им земель для поселения. А пока они занимались грабежами и разорениями, приведшими Испанию к экономической катастрофе.

В 411 г. Констанций восстановил власть законного императора Гонория в Тарраконской Испании. В том же году вся территория Пиренейского полуострова, кроме Тарраконской Испании, была по жребию разделена между варварскими племенами. Раздел был произведен таким образом, что аланы заняли Карфагенскую Испанию и Лузитанию, вандалы-силинги — Бетику, вандалы-асдинги — восточную часть Галлеции, а свевы — западную часть этой же провинции. Это не соответствовало реальной численности племен, что закладывало возможности их столкновений в будущем. Геронтий, как кажется, имел особые отношения с аланами, и свергнутый Максим бежал, скорее всего, к тем же аланам. Поэтому возможно, что Геронтий посодействовал тому, что аланы получили несоразмерно их численности огромную территорию, в то время как другие народы должны были довольствоваться значительно меньшими территориями. Если это так, то можно думать, что раздел произошел незадолго до наступления Констанция, и сам раздел имел целью получить активную поддержку варваров в борьбе с войсками законного императора. В таком случае Констанций (конечно же, от имени императора) признал решение Максима, что мало вероятно. Но более вероятен другой вариант: Констанций, восстановив власть Гонория в Тарраконской Испании и понимая, что у него мало сил для немедленного изгнания варваров из Испании, решил дать им возможность разделить оставшиеся провинции, но так. чтобы в будущем они передрались между собой. Это полностью бы «вписывалось» в политику Констанция, стремившегося использовать варваров в борьбе с другими варварами. А тот факт, что аланы получили гораздо большую территорию, чем это соответствовало их численности, отражает их лидерство в союзе варварских племен. Каким образом это лидерство перешло к ним от вандалов-асдингов. неизвестно, но оно соответствует ситуации, существовавшей, по крайней мере, в 418 г.

Как бы то ни было, значительная часть Испании оказалась под властью варваров. Если между ними и Максимом (и стоявшим за его спиной Геронтием) был заключен официальный договор (foedus), то равеннское правительство его явно не признало[238]. Федератами Империи ни вандалы, ни их союзники не стали. Правда, в тот момент и ничего сделать с ними правительство не могло. Положение изменилось через четыре года. Констанций заставил вестготского короля Атаульфа покинуть Галлию, и вестготы вторглись в Испанию. Это неминуемо должно было привести их к войне с обосновавшимися там варварами. Атаульф пытался избежать такой войны. Вестготы заняли Тарраконскую Испанию (или ее часть), в которой не было варваров, а свой двор Атаульф основал в Барциноне (Барселона). Однако очень скоро он был убит, а его второй преемник Валлия после неудачи переправы в Африку был вынужден согласиться с требованием Констанция и начать войну с испанскими варварами.

Хотя в это время вандалы и свевы признавали первенство аланов, ни о каких согласованных действиях варваров не было и речи. Каждый народ имел своего короля и действовал совершенно самостоятельно. У свевов и асдингов власть по-прежнему принадлежала Гермериху и Гундериху, но силингов уже возглавлял не Хрок, а Фредбал, а аланов — Аддак. Первой жертвой вестготов стали вандалы-силинги. Никто, в том числе и аланы, на помощь к ним не пришел. В результате двухлетней войны они были разбиты, и Фредбал попал в плен. Валлия отослал пленного вандальского короля в Равенну, и о его дальнейшей судьбе ничего не известно. Поражение силингов было катастрофическим. Хотя сведения об уничтожении практически всего народа, несомненно, преувеличены, потери были громадными. Остатки силингов сумели выскользнуть и уйти в Галлецию, где они соединились с асдингами. С этого времени вандалы уже представляли собой единый этнос, возглавляемый королями из рода Асдингов. Нейтралитет аланов в этой войне обошелся им дорого. После победы над силингами Валлия обрушился на них. Они тоже потерпели поражение и потеряли в сражении своего короля Аддака. Не имея более сил для сопротивления, аланы последовали примеру силингов и тоже перебрались в Галлецию. Как уже говорилось, еще в Паннонии между вандалами-асдингами и аланами возник союз. Теперь аланы влились в состав своих бывших союзников. Вандальский король Гундерих принял титул короля вандалов и аланов[239].

Как говорилось в своем месте. Валлия счел выгодным для себя заключить соглашение со свевским королем Гермерихом, и Констанций заставил его покинуть Испанию. Таким образом, возвращение Испании под власть западного императора не было завершено, но большая часть Пиренейского полуострова все же была очищена от варваров. Оставшиеся там варвары были стеснены на сравнительно небольшой территории, к тому же не самой благоприятной части Испании, так что столкновение между ними было неизбежным. Гундерих решил, что подчинение ему силингов и аланов столь его усилило, что он может изгнать свевов и присоединить занятую ими территорию к своим владениям. Практически, как только вестготы покинули Испанию, он провозгласил «своего» императора. Это был, вероятнее всего, тот же Максим. После своего свержения семь лет назад он бежал к аланам и теперь вместе с ними оказался в распоряжении вандалов. Возможно, что Гундерих заключил со своим ставленником договор и теперь выступал против свевов уже от имени этого императора (как Валлия действовал от имени Гонория). Его действия были вполне успешны. Свевы были разгромлены. Их войско было осаждено в Эрбасийских горах. Однако от полного уничтожения свевов спасли римляне. Верное своей политике равеннское правительство стремилось сдержать одних варваров силой или угрозой других, а победы вандалов ликвидировали бы этот баланс. Еще важнее было, пожалуй, провозглашение Максима. Терпеть узурпатора, к тому же поддерживаемого столь сильными варварами, правительство Гонория не могло. В Испанию была послана римская армия под командованием комита Астерия и викария Мавроцелла. Под их давлением вандалы сняли осаду, но нанесли удар по свевской столице Бракаре. Они взяли и разрушили город. Подоспевшие туда римляне разбили вандалов. В этих условиях Гундерих решил увести свое войско и вместе с ним всех вандалов и аланов на юг, в более богатую и плодородную Бетику. Римляне не сумели помешать этому движению. Максим стал ненужным и был брошен на произвол судьбы. А вандалы и аланы заняли Бетику. Попытка римлян выбить их оттуда не удалась.

Поскольку в Бетику ушли не только воины, но и весь народ (точнее — два народа), то варвары должны были каким-то образом расселиться в этой провинции. Едва ли женщины, дети и старики сопровождали воинов в их грабительских экспедициях. Позже объектом вандальских нападений стал Гиспалис (Севилья). Это позволяет говорить, что города, по крайней мере, такие относительно крупные, как Гиспалис, не были заняты варварами. Можно думать, хотя никаких доказательств этому нет, что вандалы и аланы расселились в сельской местности. Римских войск в это время на Пиренейском полуострове фактически не осталось, а свевы после своего поражения не выходили за пределы Галлеции. Так что нахождение в неукрепленных сельских поселениях было сравнительно безопасным. Осев в Бетике, вандалы сделали ее своей базой, откуда они совершали свои набеги. Одной из первых целей стали Балеарские острова. Получив каким-то образом корабли на юго-восточном побережье Испании, вандалы высадились на этих островах. В тот момент это был чисто грабительский поход, но затем вандалы решили подчинить себе эти острова, которые давали им громадное стратегическое преимущество в Западном Средиземноморье. Вскоре после этого своего похода вандалы напали на Новый Карфаген (Карфаген Спартария, Картахена) и разграбили его. Еще одной целью стал Гиспалис. Затем они переправились через пролив и опустошили Мавретанию. После этих грабительских экспедиций вандалы на какое-то время успокоились. По-видимому, полученной добычи им показалось достаточно, чтобы вернуться к спокойной жизни.

В 428 г. вандальские набеги возобновились. Никаких особенных событий, которые спровоцировали бы возобновление этих набегов, в Испании не произошло. Видимо, вновь возник вопрос о добыче. Гундерих снова напал на Гиспалис и захватил его. Город подвергся страшному грабежу, в том числе были ограблены некоторые церкви. Однако грабежом Гундерих не ограничился. Он, по-видимому, решил сделать этот город своей столицей. Это означало бы фактическое создание стабильного Вандальского королевства на Пиренейском полуострове. Однако в том же году Гундерих неожиданно умер[240]. Его наследником стал его младший брат Гейзерих[241].

Гейзерих был сводным братом Гундериха. Его матерью была наложница. Очень вероятно, что она была римлянкой и католичкой и, может быть, свою веру передала сыну[242]. Но через какое-то время Гейзерих перешел из католицизма в арианство. Вандалы к тому времени уже давно были арианами (вероятнее всего, их обращение в этот вариант христианства произошло еще до перехода через Рейн[243]), и не только управлять этим народом, но и находиться в его элите католику было невозможно. Так или иначе, но, будучи королем, Гейзерих являлся ревностным арианином. Под его руководством вандалы совершили ряд нападений на приморские города Испании и даже осмелились напасть на Сардинию и Сицилию. Вопрос о дальнейших планах Гейзериха спорен. Успешные морские экспедиции не только познакомили вандалов с морским делом, но и показали им возможность хорошо использовать полученные навыки для новых грабежей. Хотя в Испании, как кажется, значительных противников не осталось, она все же была уже довольно основательно разорена. Для народа, который уже убедился, что он может одолеть морскую стихию, желанной целью стала лежащая по ту сторону пролива Африка.

III. ВАНДАЛЬСКОЕ КОРОЛЕВСТВО В АФРИКЕ

Вандальский набег на Мавретанию в 424/25 г. в некоторой степени явился разведывательной экспедицией. Северная Африка еще не была затронута германскими нашествиями. Североафриканские провинции оставались относительно богатыми. Африка давно манила германцев. Дважды туда пытались переправиться вестготы, но неудачно. Теперь вандалы оказались на берегу пролива в непосредственной близости от Африки. Политическая обстановка там была очень далека от стабильности, и дело доходило до открытых гражданских войн. Северная Африка была единственной территорией Западной Римской империи, где христианская Церковь раскололась и религиозные споры привели к жесткому прогивостоянию двух Церквей. Спор между донатистами и ортодоксами начался с проблемы отношения к тем, кто во время Великого гонения проявил слабость и отрекся от христианства. Императорская власть после некоторых колебаний выступила против донатистов, настаивавших на невозможности прощения «павших». В результате донатизм стал знаменем всех, выступавших против угнетения, против несправедливости. против произвола. Особенно сильным донатизм был у сельского населения, в большей мере сохранившего многие элементы доримской, частично берберской, частично даже финикийской культуры. Так, в сельской местности до сих пор говорили на ханаанском языке. Донатисты поддерживали сепаратистские движения. Донатизм стал знаменем движения так называемых циркумцеллионов («бродящих вокруг амбаров»), которые образовывали довольно значительные отряды, нападавшие на чиновников, солдат, торговцев и, естественно, землевладельцев. В этом движении религиозный, этнический и социальный конфликты слились воедино. Все попытки властей подавить это движение и уничтожить донатизм провалились. Это обстоятельство вносило большой элемент нестабильности в жизнь Африки.

Другим элементом нестабильности являлись частые вторжения берберов. Борьба с ними постоянно велась римлянами после подчинения ими Карфагена и его бывших владений. Общее ослабление Империи привело, естественно, к усилению берберских нападений на территории римских провинций. В некоторых местах римляне даже были вынуждены отступать, так что граница Империи постепенно отодвигалась к северу. Берберы, как и другие варвары, видели в близких к ним областях Римской империи важнейший источник добычи, и поэтому их вторжения, несмотря на все временные успехи римских отрядов, продолжались. Те берберы, которые жили на территории римских провинций, сохраняли свою племенную структуру и занимались в основном перегонным скотоводством, регулярно дважды в год двигаясь со своими стадами с севера на юг и обратно. Римские власти были озабочены в первую очередь тем, чтобы не дать скотоводам выйти за пределы путей перегона скота и напасть на земледельцев и горожан. Поэтому угрозы из-за пролива меньше их волновали.

Не менее важным оказалось личное соперничество римских правителей Африки. В жесткой борьбе столкнулись Бонифаций и Аэций. Попытка устранить фактически самостоятельно правившего Африкой Бонифация не удалась. Он остался на месте, но в Италии перевес оказался на стороне Аэция. Хотя мир между ними был заключен, у Бонифация и его окружения вполне могла созреть мысль использовать в борьбе с соперниками варваров. Такими были, естественно, самые близкие территориально вандалы. Кроме того, вполне можно было поселить их как федератов и использовать в борьбе с берберами, как Констанций для борьбы с багаудами и сакскими пиратами использовал вестготов. За восемь лет до этого во время войны римлян с вандалами в Бетике Бонифаций, подчиненный римскому командующему Кастину, увел свои войска и этим предопределил поражение Кастина. Вполне возможно, что уже тогда он установил какие-то связи с вандалами. То ли Бонифаций, действительно, помог вандалам переправиться через пролив, предоставив им римские корабли, то ли вандалы сами сумели это сделать, отняв корабли у испанцев (а Бонифация в сотрудничестве с варварами, как ранее Стилихона, обвинили его враги), но в 429 г. они покинули Пиренейский полуостров и оказались в Африке[244]. Эго был первый случай в истории варваров, действовавших на территории Империи, когда целый народ, включавший не только самих вандалов, но и аланов, переправился через морское пространство, что едва ли было возможно без предшествующих нападений на Балеары и Мавретанию. К ним примкнула какая-то часть готов и представители некоторых других племен. Свевы, как кажется, пытались использовать подготовку вандалами переправы для нанесения им удара в спину, но были отбиты. Подготовка к африканскому походу была недолгой, но тщательной. Было собрано не менее пяти тысяч кораблей, которые могли переправить через пролив не только воинов, но и весь народ[245]. В течение мая-июня 429 г. вандалы и все присоединившиеся к ним аланы и другие варвары оказались на африканском побережье. Отплыли они из Юлии Традукты и высадились, скорее всего, в Тингисе (Танжер), ибо эти два города уже долгое время были связаны друг с другом[246].

Задача, стоявшая перед вандалами, была трудной. Оставаться в Тингитанской Мавретании было бессмысленно, т. к. эта провинция особым богатством не отличалась. От богатых же провинций Зевгитаны и Бизацены их отделяло около двух тысяч километров. Однако Гейзерих решительно взялся за выполнение этой задачи, и его решительность принесла свои плоды.

Римские силы, располагавшиеся на африканской стороне пролива, были слишком слабы, чтобы оказать вандалам сопротивление. Возможно, что этих сил там уже и вовсе не было, и территорией фактически владели берберы, которые на появление вандалов не обратили никакого внимания. Да и вандалов местные берберы не интересовали. Заключил ли Бонифаций какое-то соглашение с Гейзерихом или нет, но в дела, происходившие на самом западе римской Африки, он не вмешался. Он занимал пост комита Африки, а Тингитанская Мавретания входила в диоцез Испанию и административно ему не подчинялась. Конечно, в это время римские генералы мало считались с формальными ограничениями, но в условиях, когда только что были урегулированы отношения с Равенной. Бонифаций, возможно, не решился давать своим италийским противникам повод для вмешательства в африканские дела. Местное население отнеслось к появлению вандалов сначала безразлично[247]. Однако опустошения, которые сопровождали продвижение вандалов вдоль этого побережья, скоро настроили против них значительное число провинциалов, особенно горожан. Некоторые города, как, например, Пирта, оказали им упорное сопротивление. Бонифаций очень скоро понял опасность вандальского продвижения и выступил против них. Однако на границе с Нумидией его армия потерпела поражение. Бонифаций отступил в город Гиппон, который был осажден вандалами[248]. Захватить в тот момент Гиппон вандалы не сумели, и Бонифаций смог спокойно отступить в Карфаген. Вступившие затем в Гиппон вандалы сделали этот город своей столицей. Гиппон являлся важным центром связей между Африкой и Италией; в частности, через него шла в Италию и Рим значительная часть африканской анноны. Его захват вандалами позволил им взять под свой контроль поставку, по крайней мере, части продовольствия, поставляемого в Италию. У равеннского правительства практически не было достаточных сил, чтобы прислать Бонифацию подкрепления. Еще важнее было, пожалуй, то. что Аэций и не хотел помогать своему сопернику. Зато константинопольское правительство решило использовать сложившееся положение и в 431 г. направило в Африку армию во главе с Аспаром. В случае успеха оно могло бы установить свой контроль над этим регионом. Бонифаций со своими войсками присоединился к Аслару. Однако соединенные войска Бонифация и Аспара, вероятно, в начале 432 г. были разбиты варварами. Многие римские солдаты попали в плен, другие просто разбежались. Вскоре после этого Бонифаций вернулся в Италию, а Аспар со своей армией еще некоторое время находился в Карфагене, который он покинул в 434 г. Вандальское наступление в Африке продолжалось.

Бонифаций, вступивший в открытую борьбу с Аэцием, погиб, и Аэций стал «премьер-министром» равеннского правительства. Чтобы сдержать дальнейшее наступление вандалов и иметь возможность сосредоточить силы для борьбы в Галлии, он решил заключить с ними мир. По его поручению Тригеций II февраля 435 г. заключил с вандалами договор, в соответствии с которым вандалы и аланы, по-видимому, признали себя федератами Империи, и им была передана для поселения (ad habitandum) значительная часть Северной Африки: Ситифская Мавретания, часть Нумидии и небольшой район на северо-западе Проконсульской Африки. В результате владения вандалов разрезали римскую территорию. За это Гейзерих обещал платить небольшую дань Империи. Выплата довольно небольшой суммы была неважна с экономической точки зрения, но она подчеркивала, что власть императора распространяется и на эту территорию. Может быть, хотя сведений об этом нет, вандальский король официально обязывался защищать римские владения в Африке от берберов. Гейзерих явно рассматривал этот договор лишь как временное перемирие, но все же на какое-то время в Африке установился мир, и Италия могла снова получать африканское продовольствие. Несмотря на заключение договора, Гейзерих не доверял римлянам, а в своих новых католических подданных видел тайных сторонников Империи. Хотя тогда до широкомасштабных антикатолических гонений дело не дошло, в 437 г. некоторые епископы были арестованы и изгнаны, ибо король подозревал их в проимперских настроениях. Одновременно были сначала изгнаны, а затем казнены и некоторые представители вандальской знати, являвшиеся сторонниками ортодоксии. Гейзерих явно готовился к расширению своих владений.

19 октября[249] 439 г. совершенно неожиданно в нарушение условий договора вандалы захватили Карфаген. Нападение было совершенно внезапным; оно произошло во время циркового представления, на котором присутствовало население города. От карфагенян Гейзерих тотчас потребовал отдать ему все драгоценности, деньги и значительную часть другого имущества. В городе были разрушены некоторые общественные здания, но в целом разрушения были все же небольшими. Захваченный Карфаген стал столицей Вандальского королевства. Имевшиеся в городе церкви, в том числе так называемая Реститута, игравшая роль кафедрального собора, были переданы арианам. Только несколько церквей за стенами города были сохранены за католиками. На холме Бирсы, господствующем над городом, была создана церковь Св. Марии, ставшая придворной церковью вандальского короля.

Захват Карфагена был чрезвычайно важен вандальскому королю. Это был самый большой город римского Запада после самого Рима. Его площадь превосходила 400 га, а население составляло не менее (а может быть, и более) 300 тысяч человек. Карфаген являлся чрезвычайно важным торговым центром, через него шла почти вся африканская торговля[250]. Город был связан и с Римом, и с Константинополем, и с Александрией. Владение этим «вторым Римом» делало Гейзериха, по крайней мере, в своих глазах и глазах его подданных, чуть ли не равным самому римскому императору. Значение захвата Карфагена было столь велико, что 19 октября 439 г., день захвата этого города, стал начальной датой вандальской эры. Отныне все действия и официальные акты вандальских королей датировались по годам и числам после этого дня. В отличие от других варварских королей, которые официально датировали свои документы по консулам данного года, вандальский государь создал собственную эру, полностью независимую от Империи. Медные монеты, имевшие хождение в самом королевстве, имеют на аверсе портрет (весьма условный) короля, а на реверсе — голову коня. И это изображение чрезвычайно важно. Голова коня была частой эмблемой карфагенских монет в период существования пунического города до его захвата и разрушения Римом. Восстанавливая на своих монетах пуническое изображение, Гейзерих демонстрировал не только явную оппозицию Риму, но и стремление возродить Карфагенскую державу как ведущую силу в центре и на западе Средиземноморья. Характерно, что вандальский король обращается не к германским символам, а к туземным, но доримским и даже антиримским. Он пытается таким образом возродить традицию Карфагена, прерванную римским завоеванием. Наконец, это можно было рассматривать и как вызов романскому населению своего королевства.

Захват Карфагена, являвшегося также одним из важнейших портов Западного Средиземноморья, дал вандалам возможность стать значительной силой не только на суше, но и на море. В карфагенской гавани были захвачены многочисленные торговые корабли, которые, будучи переоборудованы, стали ядром вандальского военного флота. В очень короткое время этот флот стал мощной силой, вполне сравнимой с флотом не только Западной, но и Восточной империи. Уже в 440 г. вандалы переправились на Сицилию и осадили Панорм. Положение стало весьма тревожным. Вандальские пираты бесчинствовали почти во всем Средиземноморье. Уже и сам Рим, а также Неаполь и некоторые другие прибрежные города Италии готовились к обороне. Во главе армии, которая должна была в случае вандальского нападения оборонять Италию, был поставлен Сигисвульт, который ранее успешно воевал в Африке. По приказу Валентиниана даже римские горожане были вооружены. Одновременно и восточное правительство направило флот для борьбы с вандалами, тем более что вандальское пиратство угрожало и Востоку. Правда, особенно активных действий против вандалов восточный флот не предпринял, поскольку самой Восточной империи в это время угрожали гунны, но угроза объединения сил обеих Империй казалась вандальскому королю весьма реальной. К тому же и действия на сицилийской земле оказались не такими удачными, как рассчитывал король: так, упорное сопротивление оказал Панорм. В этих условиях Гейзерих не решился на дальнейшую эскалацию военных действий. Он очистил Сицилию и предпочел пойти на переговоры. Но эти переговоры он вел с позиции силы, ибо в Африке римляне было полностью разгромлены, и это очень ограничивало маневры Аэция. Африка являлась главной житницей Западной империи, и ее захват вандалами ставил Италию и Рим под угрозу голода. Равеннское правительство предпринимало лихорадочные усилия по его предотвращению, но их было недостаточно. Эго давало в руки Гейзериха сильнейшее оружие. С другой стороны, и Аэций стремился к миру. Сил сражаться одновременно на нескольких фронтах у Империи уже не было, а положение в Галлии он считал более серьезным, ибо события в этой стране угрожали непосредственно Италии. К тому же Аэций явно не решался направить значительную армию в Африку, а тем более самому отправиться туда из-за страха ослабить свои позиции при равеннском дворе. Кроме того, этот договор устранял угрозу объединения вандалов и вестготов против Империи и предотвращал дальнейшую экспансию вандалов, в том числе и на саму Италию. В какой-то момент возникла коалиция ранее смертельных врагов — вандалов и вестготов, и их союз был скреплен браком между наследником Гейзериха Хунерихом и вестготской принцессой.

В результате переговоров в 442 г. был заключен новый мирный договор между Империей и вандальским королем, предусматривавший новый раздел Африки. Теперь под власть вандалов перешли Проконсульская Африка (Зевгитана), Бизацена, Гетулия и часть Нумидии. В силу этого договора римские владения были разрезаны вандальскими. Валентиниан признал за Гейзерихом статус «союзника и друга», и это обеспечило вандальскому королю относительно спокойное господство над римским населением своего королевства. С римской точки зрения договор, согласно которому вандальский король признавался «другом и союзником римского народа», означал превращение Вандальского королевства в клиентское государство. как это было когда-то с различными другими государствами, формально сохранявшими свои правящие династии, но полностью контролируемые Римом, и защищавшими их от нападений других варваров. Вандалы по-прежнему считались федератами Империи, вероятнее всего, они обязались по-прежнему поставлять африканские продукты (особенно зерно и масло) в качестве анноны, и Валентиниан рассматривал себя законным правителем всех африканских провинций, включая и те, которые были переданы Гейзериху, в том числе самого Карфагена[251]. Более того, уступка этих провинций вообще считалась временной. Оказывая помощь римским беглецам из Африки, император заявлял, что эти меры будет осуществляться вплоть до возвращения изгнанников в Африку. Но на деле, конечно, ни о какой власти императора над отданными вандалам провинциями не было. С другой стороны, этот договор стал новым шагом в юридическом закреплении власти вандальского короля над значительной частью африканских территорий. Если по договору 435 г. часть Африки передавалась воинам Гейзериха только для поселения (ad habitandum). то теперь африканские территории переходили под власть короля. Это был совершенно новый шаг в договорном оформлении отношений между императором и варварским королем. Император мог считать нового «союзника и друга» своим клиентом, но для самого Гейзериха важен был сам факт признания. Он уже давно был королем вандалов и аланов, а теперь он стал королем и для афро-римлян. И для афро-римлян, и для вандалов и аланов исходный пунктом и важнейшей причиной такого признания справедливо являлся захват Карфагена. Поэтому Виктор Витенский и считает это событие началом правления Гейзериха[252].

В качестве гарантии мира Гейзерих послал в Равенну заложником Хунериха[253], которому даже была предложена рука старшей дочери императора Валентиниана III Евдокии. Брак Хунериха с дочерью вестготского короля Теодориха был разорван, несчастная была обвинена в измене, искалечена и отослана с позором к отцу. В Равенне была совершена помолвка Хунериха и Евдокии. Потенциальный брак будущего вандальского короля с дочерью императора казался Гейзериху чрезвычайно привлекательным. Он значительно укреплял престиж самого короля и его семьи в глазах его подданных. Этим браком варварский правитель входил бы в императорскую семью, которая все еще пользовалась высочайшей репутацией, а внук Гейзериха (а, может быть, при определенных обстоятельствах и сын) имел бы довольно высокий шанс занять императорский трон. Все это открывало перед Гейзерихом перспективу самому стать самым могущественным из всех варварских королей того времени.

Однако «медовый месяц» в отношениях между Карфагеном и Равенной длился недолго. Император и его жена всячески медлили с заключением брака. Во время помолвки Евдокии было всего пять лет, но даже когда ей исполнилось двенадцать, а это по римским законам давало возможность вступить в брак, Валентиниан и Лициния Евдоксия так и не давали на него согласия. Через какое-то время Гунерих вернулся в Африку, так и не став законным мужем Евдокии. Это вызвало определенное напряжение в отношениях между Вандальским королевством и Империей. Не исключено, что Гейзерих, не теряя окончательно надежду на брак сына с дочерью императора и поэтому сам не выступая открыто против Империи, каким-то образом участвовал в решении Аттилы вторгнуться в Западную империю. Однако если это и так, разгром Аттилы на Каталаунских полях полностью отрезвил его. В сентябре 454 г. был убит Аэций. Валентиниан пытался сохранить сложную систему отношений с варварскими государствами, выстроенную Аэцием. Гейзерих явно пошел на улучшение отношений. Возможно, он полагал, что разрушение планируемого брака его сына с дочерью императора было делом рук Аэция, тем более что позже возник план женить сына Аэция Гауденция на другой дочери Валентиниана[254]. Поэтому Гейзерих вполне мог увидеть в убийстве Аэция возможность реального претворения в жизнь своих планов, связанных с императорской семьей. Уже в октябре он разрешил избрать католического епископа в Карфагене, а затем и в Гадрумете. Это был ясно шаг навстречу императору. Но возникшее хрупкое равновесие было разрушено убийством самого Валентиниана 16 марта 455 г. Императором на следующий день стал Петроний Максим. Гибель Валентиниана явно рассматривалась с германской точки зрения и как ликвидация договора, заключенного с этим императором. Гейзерих использовал политический кризис в Западной империи для укрепления своего положения и расширения своей власти. Именно после убийства Валентиниана он захватил все крупные острова Западного и Центрального Средиземноморья, включая Сицилию и Сардинию. Это привело к фактическому установлению вандальской гегемонии в центре и на западе Средиземного моря. Не только смерть Валентиниана и, следовательно, прекращение, с его точки зрения, действия договора, но и промедление с давно согласованным браком Евдокии и Гунериха, как и месть за убийство несостоявшегося тестя, могли стать прекрасным поводом для вторжения в Италию. Хотя брак и не был заключен, сама помолвка позволяла Гейзериху считать Валентиниана своим родственником, а месть за убийство родственника была необходимым долгом всякого германца. Непризнание Петрония Максима восточным императором Маврикием позволяло надеяться на его нейтралитет.

В мае 455 г. флот Гейзериха отплыл из Карфагена, и в конце месяца вандалы высадились в устье Тибра. 31 мая войско Гейзериха расположилось перед Римом. Петроний Максим явно растерялся, не ожидая этого нападения. При известии о высадке вандалов и их приближении к Риму Петроний Максим бежал. Бежали и сенаторы. Это бегство вызвало гнев римлян и воинов. Император был застигнут в городских воротах и забросан камнями, после чего обезглавлен и разрублен на куски, а остатки его тела брошены в Тибр. Через три дня вандалы вошли в Рим. Вечный город снова попал в руки варваров. При вступлении вандалов в Рим папа Лев I встретил Гейзериха и умолял его пощадить беззащитный город. Но вандалы, не вняв просьбам папы, в течение двух недель методически подвергали Рим такому разгрому и грабежу, что слово «вандализм» стало синонимом бессмысленного и жестокого разрушения[255]. Добычей вандалов стали драгоценные металлы и все украшения. Они сняли половину позолоченного декора Капитолийского храма. Со своих постаментов были сняты статуи, разрушены не только дворцы и особняки но и многочисленные дома. Среди трофеев был и бронзовый подсвечник из Иерусалимского храма, в свое время привезенный в Рим Титом. После разгрома Рима вандалы отправились назад в Африку, увозя с собой не только награбленные богатства, но и множество пленных, включая императрицу Лицинию Евдоксию и ее двух дочерей — Евдокию, которая все же стала женой Хунериха. и Плацидию. В вандальский плен был увезен и сын Аэция Гауденций.

Ни в Италии, ни в самом Риме вандалы не задержались. Целью Гейзериха не был захват Италии. Италия с этого времени являлась лишь ареной грабительских набегов, которые постоянно разоряли италийские берега. В Африке же вандалы захватили те территории, которые еще оставались под властью императора. Римское владычество в этой стране завершилось. Одновременно, как уже упоминалось, вандалы использовали сложившуюся ситуацию, чтобы захватить Сицилию, Сардинию, Корсику и Балеарские острова. Их захват создавал защитную зону вокруг африканских владений вандалов. Захват Сардинии и в еще большей мере Сицилии ставил Италию и Рим в продовольственную зависимость от вандальского короля. В это время вандалы стали самой серьезной силой в западном бассейне Средиземного моря. Пиратские суда вандалов разоряли и восточную часть этого моря. Порой они выходили и в океан, как это было еще в 445 г., когда их пиратские суда неожиданно оказались перед побережьем Галлеции и, высадившись около Турония, захватили пленников. Их активность компенсировала недостаток людского потенциала, находившегося в распоряжении Гейзериха. «Вандальский синдром» стал подлинным кошмаром римлян.

С этого времени борьба с вандалами стала главной задачей западноримского правительства. Не мог остаться полностью в стороне от этого и Константинополь. Положение обострялось тем, что члены императорской семьи оказались пленниками варварского короля. Восточный император Маркиан потребовал от Гейзериха возвращения царственных пленниц, но тот решительно отказался, и император в ответ ничего не смог предпринять. Такое же требование предъявил Гейзериху западный император Авит, но и оно было отвергнуто. В ответ Авит направил против вандалов, бесчинствовавших на Сицилии, армию во главе с Рицимером. Рицимер одержал победу над вандалами у Агригента, а затем разбил их в морском сражении у берегов Корсики. Это были первые победы над вандалами после позорного разгрома Рима, и они были восприняты общественным мнением как месть вандалам. Последующие события показали, что эти победы были далеко не решающими. Вандальский флот остался господствовать в Средиземном море. После убийства Валентиниана и тем более после разгрома Рима вандалы прервали поставки хлеба, масла и вина в Италию, и это вскоре привело к голоду в Риме, что стало одной из причин свержения Авита.

На Западе Авита сменил Майориан, а на Востоке Маркиана — Лев I. И оба эти императора продолжали по отношению к вандалам ту же политику. Майориан даже попытался организовать вторжение в Африку, но его флот, находившийся в Испании, был внезапно атакован вандалами и уничтожен[256], после чего сам Майориан был свергнут и убит Рицимером, который после этого стал фактическим правителем Западной империи. Лев оказался более удачливым. Он сумел добиться освобождения Лицинии Евдоксии и ее младшей дочери Плацидии, которая вышла замуж за своего давнего жениха Олибрия[257]. Что же касается старшей, Евдокии, то она в соответствии с ранее достигнутой договоренностью стала женой Гунериха и, естественно, осталась с мужем в Карфагене. Одновременно Лев договорился с Гейзерихом о прекращении вандальских нападений на берега Восточной империи.

Правивший же фактически Западом Рицимер договориться с Гейзерихом не смог. Более того, Гейзерих от имени своей невестки потребовал возвращения ей (а фактически, естественно, ему самому) всех частных владений ее отца в качестве приданого. Кроме того, основываясь на нахождении в Карфагене сына Аэция Гауденция, он предъявил претензии и на имущество Аэция. Едва ли такой практичный и рассудительный правитель, как Гейзерих, всерьез рассчитывал получить все находившееся в Италии имущество бывшего императора и его лучшего полководца, но эти требования являлись превосходным поводом для продолжающихся нападений на оставшиеся еще под контролем западного правительства территории Империи. в том числе на саму Италию. Гейзерих сделал еще один шаг, поставивший под вопрос положение Рицимера. После смерти западного императора Либия Севера он потребовал назначения императором Олибрия. Расчет вандальского короля был верным. Олибрий был мужем, как уже говорилось, Плацидии, и это делало его в случае воцарения легальным императором, с которым был бы вынужден согласиться и восточный август. Кроме того, Олибрий принадлежал к знатной сенаторской фамилии Анициев-Пробов, что обеспечивало бы ему поддержку итало-римской аристократии. Поставив же на трон свою креатуру, Гейзерих вполне мог рассчитывать занять место фактического правителя Западной империи или по крайней мере, второго лица в государстве, оттеснив Рицимера. В ответ Рицимер и западные сенаторы стали просить Льва назначить им императора. Выбор Льва пал на способного полководца Антемия.

Вскоре после утверждения Антемия в Риме Лев направил к Гейзериху посольство с требованием не только оставить в покое Италию, но и самому уйти от власти. Это была явная провокация, и Гейзерих это прекрасно понял. В ответ на это он снова распространил пиратские действия своих кораблей и на побережье Греции, т. е. на территорию Восточной империи. Повелись какие-то переговоры между вандалами, вестготами и свевами. Может быть, речь шла о создании антиримской коалиции, которую можно было противопоставить антивандальскому союзу обеих частей Римской империи[258]. Из этой попытки, однако, ничего не вышло, и вандалам пришлось воевать с римлянами в одиночку. В скором времени на Востоке была подготовлена огромная армия, которая должна была вторгнуться в Африку и покончить с господством там варваров. К ней присоединилось и сравнительно небольшое западное войско. Однако грандиозная экспедиция завершилась полным разгромом. Вандалы вновь доказали, что являются самой значительной силой в Средиземноморье. Недаром один греческий автор назвал Гейзериха «королем суши и моря».

Через некоторое время Гейзерих добился еще одной важной победы: после убийства Антемия в 472 г. западным императором стал все же Олибрий, уже давно «проталкиваемый» на трон Гейзерихом. Однако условия воцарения Олибрия были не те, на какие рассчитывал Гейзерих. Олибрия сделал императором все тот же Рицимер. Это изменило положение самого Олибрия, который своим троном был теперь обязан не Гейзериху, как это было бы раньше, а Рицимеру. Сам Гейзерих, видимо, уже отказался от мысли стать в результате этого фактическим правителем Западной империи, т. к. это привело бы к фронтальному столкновению с Рицимером, а он, несмотря на недавнюю победу над объединенными римскими силами, к такому столкновению был явно не готов. Однако теперь он добился другой цели: связать себя и свою семью родственными узами с действующим императором, что, несомненно, усилило бы его власть в собственном королевстве. Но уже в том же году Олибрий умер (как и Рицимер), и это, по-видимому, стало ударом для Гейзериха. Наступательный порыв вандалов уже в большой степени иссяк. Никакой кандидатуры на римский трон у Гейзериха уже не имелось. Его невестка Евдокия неожиданно бежала из Карфагена в Восточную Римскую империю и направилась в Иерусалим. Королю стало ясно, что в новых условиях необходимо новое урегулирование отношений с Империей. В 474 г. он, как кажется, сам предложил новому восточному императору Зенону отпустить пленников и заключить мир. С другой стороны, и Зенон совершенно ясно понял, что силой сокрушить Вандальское королевство ни он, ни тем более его западный коллега не в состоянии. В результате начались переговоры, завершившиеся заключением в том же 474 г. «вечного мира».

По условиям этого мира вандальский король отпускал без выкупа всех римских пленных[259] и разрешал католикам свободно избирать своих епископов, а император взамен признавал за ним все владения, которые в тот момент находились в его власти, т. е. всю Африку к западу от Египта и Киренаики, Сицилию, Сардинию, Корсику и Балеарские острова. Гейзериху договор был важен не только тем, что он легитимировал его власть над обширными территориями, в том числе большими островами Центрального и Западного Средиземноморья, но и официальным признанием полного суверенитета Вандальского королевства. Отныне ни о каких федератских отношениях между этим королевством и Империей не было и речи. Западный император Юлий Непот как коллега Зенона тоже был каким-либо образом связан с этим договором, хотя явно выступал в роли «младшего партнера». Непоту пришлось признать потерю огромных территорий, еще сравнительно недавно управляемых западным императором. Конечно, все эти территории были фактически уже потеряны, но юридическое признание потери не могло не стать ударом для авторитета Западной империи и ее правителя. Но, с другой стороны, договор обезопасил Италию от новых вандальских набегов. «Вечный мир» 474 г. завершил формирование Вандальского королевства.

Официально речь шла о Вандальско-аланском королевстве. Король носил титул rex Vandalorum et Alanorum. Речь идет о двух равноправных этнических компонентах государства. Такая ситуация восходит к событиям 415–418 гг., когда вандалы-силинги и аланы потерпели сокрушительное поражение от вестготов и их остатки соединились с вандалами-асдингами. Очень вероятно (хотя никаких сведений об этом нет), что объединение было обусловлено каким-то соглашением, которое короли асдингов выполняли до самого конца существования королевства. Содержанием такого соглашения могло быть признание аланами своего подчинения вандальскому королю, который взамен признавал аланов полностью равноправными с вандалами. Соединение с асдиннгами было спасением и для силингов, и для аланов, но в сложившейся ситуации было выгодно и асдингам, поскольку перед лицом вестготских побед и угрозы полного поражения с непредсказуемыми последствиями увеличивало силы, противостоящие вестготскому королю. Однако сохранение официального двуэтнического характера государства с течением времени перестало отражать реальность. Современники обычно говорили только о вандалах, сохранившиеся имена — либо германские, либо романизованные, никаких следов аланской культуры в Африке пока не обнаружено. Вероятнее всего, аланы довольно быстро слились с вандалами[260], и только королевский титул сохранял след былого объединения двух этносов — вандалов, которые уже не разделялись на силингов, и асдингов, и аланов. Поэтому совершенно справедливо говорить именно о Вандальском королевстве в Африке.

Сами вандалы (и соединившиеся с ними остатки аланов) заселили значительную часть провинции Зевгитаны (Проконсульской Африки). Это была самая плодородная часть их королевства. Находившиеся здесь императорские владения, а также имения римлян, как сенаторов-латифундистов, так и городских землевладельцев, были почти полностью конфискованы и разделены по жребию между 15–20 тысячами завоевателей, получивших их в наследственное владение[261]. Эта территория даже стала называться «вандальские уделы» (sortes Vandalorum)[262]. Новые владельцы, будучи завоевателями и их потомками, не платили поземельный налог. Вандалы и аланы, став хозяевами вилл и латифундий, практически ничего в экономической и социальной структуре своих новых владений не меняли, довольствуясь лишь извлечением доходов из них. Остальная часть захваченных земель была объявлена доменом вандальского короля. Существовавшие в этой части Африки императорские владения перешли непосредственно к королю, но остальные земли остались в собственности их прежних владельцев, которые отныне должны были платить дань новому государю. Конечно, это не означает полного сохранения старых порядков.

Вандальское завоевание сопровождалось разорительными войнами и грабежами, и это в первую очередь отразилось на городах и муниципальных землевладельцах. Крупные же собственники в большей степени сумели сохранить свое имущество. В условиях общей нестабильности, сопровождавшей завоевание, многие рабы и колоны бежали и сумели сохранить свою свободу и после установления мира. С другой стороны, многие свободные жители были порабощены, да и с собой из Испании вандалы и аланы привели довольно большое количество рабов. Еще больше рабов попало в руки вандалов в результате их набегов на берега Италии и других стран Империи. Ни о какой ликвидации рабства не могло быть и речи. Вандальское завоевание даже привело к расширению масштаба рабства в Африке. Более того, если позднеимперское законодательство ограничивало возможности рабовладельцев убивать и калечить своих рабов, то вандальский король подчеркнул абсолютное право господ делать со своими рабами все, что им угодно, включая убийство. Можно говорить, что само по себе варварское завоевание Африки не привело к коренному перевороту в социально-экономических отношениях.

Гораздо большими были политические изменения. Римская власть была ликвидирована, и на ее месте создавалась практически новая государственная структура. Ее создателем явился король Гейзерих. Ко времени вторжения в Африку вандальская знать была довольно независима. Социальное и имущественное расслоение ярко проявилось у вандалов еще задолго до их появления на территории Римской империи. Судя по погребальному инвентарю, знать резко отличалась от рядового населения. Эта знать явно играла значительную роль в жизни племени. Уже в III в. у вандалов, как об этом уже было сказано выше, имелись «правители» (архонты, по словам греческого писателя), т. е., вероятнее всего, герцоги, которые пользовались таким же почетом и имели такое же богатство, что и короли. Как складывались отношения между королями и родовой аристократией во время войн и вторжений, мы не знаем. Ясно только, что и после вторжения в Африку эта аристократия еще обладала значительной силой. Это привело к конфликту между ней и королем. Конфликт мог обостриться еще и из-за происхождения самого Гейзериха. Он, как говорилось ранее, был сыном пленницы, и гордая вандальская аристократия могла с презрением относиться к этому человеку. С другой стороны, в ходе удачных войн и успехов его умелой дипломатии авторитет Гейзериха неизбежно вырос, а заключение договора 442 г., в результате которого за варварами закреплялась самая богатая и ценная часть Западной империи, включая Карфаген, а его наследник должен был стать зятем самого императора, подняло короля на огромную высоту в глазах его соотечественников.

Заключив в 442 г. договор с Римской империей, Гейзерих использовал новую ситуацию и для наступления на собственную аристократию. Опираясь на своих приверженцев, число которых по мере успехов короля не могло не увеличиваться, и, по-видимому, на свою дружину, Гейзерих вступил в открытый конфликт со знатью. В ответ аристократы составили заговор. Его раскрытие привело к жестоким репрессиям[263]. По словам хрониста, от рук короля погибло аристократов больше, чем во время войн. В результате значительная часть родовой аристократии была физически уничтожена, а другая оттеснена от реальной власти. Некоторые уцелевшие представители этой аристократии могли сохранить свои позиции или вернуть их, но уже в качестве служителей короля, его чиновников (хотя, может быть, и высших), его офицеров. Их карьера отныне определялась не происхождением, а службой. Мощь родоплеменной знати была окончательно сломлена. Это был, пожалуй, единственный случай физического уничтожения старой аристократии в истории германских племен. Место этой аристократии возле короля заняла новая, служилая знать, обязанная своим положением не знатному рождению, а милости короля. В ее состав могли входить даже королевские рабы. Так, позже королевский раб Годас стал наместником Сардинии. Именно из этой знати создается королевский двор, из нее вербуются высшие чиновники, осуществлявшие конкретное управление. Верховная власть полностью сосредотачивается в руках короля. Старый совет знати перестает существовать. Его место занимают высшие чиновники и, особенно, арианские епископы.

По старому германскому обычаю вандальского короля избирало народное собрание. Естественно, что в этом собрании решающую роль играли аристократы. После 442 г. они эту роль, разумеется, перестали играть. Служилая знать была связана не с народом, высшим слоем которого являлась прежняя родовая аристократия. а лично с королем. В этих условиях электоральное значение народного собрания исчезает. Гейзерих решил законодательно оформить новую ситуацию. Незадолго до своей смерти в 477 г. он издает закон («Завещание Гейзериха»), по которому королевское достоинство сосредотачивается только в роде Асдингов. а королем должен без всяких выборов стать старший из этого рода[264]. Издавая этот закон[265], Гейзерих стремился не только сосредоточить королевское достоинство в своей семье, но и исключить возможность какого-либо регентства, раздоров внутри самих Асдингов. раздела королевства между соперничающими правителями. Политические же последствия «Завещания Гейзериха» оказались более значимыми. Этим законом старое народное собрание, в котором участвуют все свободные мужчины, практически ликвидируется. Король еще не может не считаться со своими воинами. Так, при переговорах с Зеноном о «вечном мире» он заявил, что не может принудить воинов даже при условии выкупа вернуть находившихся в их власти римских пленных. В какой-то степени это была уловка, но в большой мере это заявление отражало реальное положение, поскольку причинить какой-либо ущерб воинам король не мог и не хотел. Однако о политической роли народного собрания речи больше не было.

442 г., таким образом, стал важнейшей вехой в политическом развитии Вандальского королевства. Был создан фактически новый государственный строй, в большой мере построенный по римской модели. Теперь вся власть сосредотачивается исключительно в руках короля. Вся территория королевства за пределами sortes Vandalici является, как упоминалось выше, доменом короля, так что землевладельцы независимо от их происхождения и размеров владений официально считаются только держателями своих земель. Только король теперь осуществляет высшую политическую власть, издает законы и сам их же исполняет, является главнокомандующим армией и флотом, возглавляет назначаемый им же государственный аппарат, осуществляет полицейские функции, охраняя существующий порядок, распоряжается всеми финансами, является верховным судьей, фактически руководит местной арианской церковью и претендует на власть и над католической иерархией. Король издает свои законодательные акты, которые могут носить разные названия — конституции, декреты, эдикты, законы, но в любом случае они имеют обязательную силу[266]. Власть короля становится неограниченной и деспотической. Его часто именуют и римским титулом dominus (господин), а порой и принцепсом, как римляне — императора. Источником всего управления государством является «величие короля» (maiestas regia). Знаком его власти является диадема. Официальными качествами короля являются милосердие, благочестие, кротость, прозорливость, но реально лишь личные качества государя определяют характер его правления. Вокруг короля формируется его двор (domus regia, aula, palatium). Его дворец возвышается на холме Бирсе, господствуя над столицей. Его личность охраняет не только его дружина, но и специальная придворная гвардия. Все остальные жители королевства, как вандалы и аланы, включая их знать, так и местное романское население, вполне официально являются подданными короля (subiecti), практически не имевшими никаких политических прав и полностью подчинявшимися любым королевским приказам и приговорам. Надзор за их лояльностью и вообще порядком в государстве осуществляет специальная полиция — вигилы (стражники). Полицейскими функциями были наделены и некоторые другие вооруженные отряды, среди которых были даже королевские рабы. Наконец, наряду со всей этой силой существовала и тайная полиция (occulti nuntii). Чтобы не дать никому возможности из какого-либо города сделать свою опору в случае мятежа, Гейзерих приказал разрушить стены всех городов, кроме своей столицы Карфагена[267]. А чтобы не допустить никаких намеков на своеволие короля, было запрещено в проповедях упоминать фараона и Навуходоносора, дабы никому в голову не пришло бы вспоминать при этом о короле.

Такое деспотическое государство, как и Поздняя Римская империя, могло существовать только при наличии разветвленного государственного аппарата. И такой аппарат создается тем же Гейзерихом. Он строится на принципе иерархической чиновничьей пирамиды. Эта пирамида возникает из смешения старых имперских должностей с новыми варварскими. На ее самом верху находится «начальник королевства» (praepositus regni), назначаемый королем и играющий роль премьер-министра. Далее идут различные «графы», «тысячники», «нотарии», а в самом низу находится масса рядовых чиновников, исполняющих самые разные функции — референдарии (докладчики), грамматеи (писцы), прокураторы и другие. Наличие таких должностей, как докладчики и писцы, говорит о значительной бюрократизации управления по римскому образцу. Как и в Империи, в Вандальском королевстве государственный аппарат резко отделяется от остальной массы населения. Даже такой сравнительно мелкий чиновник, как референдарий, именуется господином (dominus). Некоторые высокопоставленные чиновники в качестве награды могли получить почетный статус «друзей короля» (amici regis). «Начальником королевства» всегда был вандал. Среди чиновников «средней руки» тоже преобладали германцы. Но завоевателей было не так уж много, а главное — они не имели достаточного бюрократического опыта, и поэтому большое количество должностей занимали афро-римляне. Даже в Зевгитане существовал пост проконсула Карфагена, каковым был римлянин, и он занимал довольно высокое место в чиновничьей иерархии, возможно, возглавляя систему самоуправления романского населения провинции. Известный нам проконсул Викториан являлся самым богатым человеком во всей Африке. Это говорит о том, что представители прежнего правящего слоя и после вандальского завоевания имели шансы занять довольное высокое положение в бюрократической системе королевства. Викториан, занимая пост проконсула Карфагена, был, однако, не его гражданином, а гражданином Гадрумета, города, который даже находился не в Зевгитане, а в Бизацене. Видимо, назначая на этот высокий пост афро-римлянина, король (неясно, уже Хунерих или еще Гейзерих) все же предпочитал человека, не связанного ни с городом, ни даже с провинцией[268]. На манер имперской канцелярии создается королевская, и, возможно, во главе ее стоял primiscriniarius, имевший высокий римский ранг vir illustris, но, может быть, в реальной бюрократической системе королевства занимавший все же несколько более низкое положение, чем соответствующий magister officiorum Империи. Этот пост занимал не вандал, а римлянин. Вандалы сохранили провинциальное деление[269], и во главе управления провинций стояли «судьи», как в Поздней империи часто назывались вообще всякие провинциальные власти. Эти «судьи» явно были римлянами и католиками[270]. И среди «тысячников» и подобных им чиновников встречались представители местного населения. В еще большей степени оно было представлено на низовом уровне бюрократии. В городах сохранились курии, членами которых были исключительно римляне. Большую роль в государственном аппарате играли королевские рабы, которым государь особенно доверял. Они занимали в аппарате самые разные должности вплоть, как упоминалось выше, до наместника Сардинии. За свою службу чиновники, включая и королевских рабов, получали плату как деньгами (stipendia), так и натурой (аnnonа). Кроме того, им давались земли вместе с сидевшими на ней колонами и другими зависимыми людьми, а также рабами.

Король, как уже говорилось, возглавлял судебную систему. В Вандальском королевстве сохранялись две системы права. Кодификации вандальского права как будто не было, и судопроизводство вершилось по старинным обычаям. В случае споров между вандалами и римлянами эти дела тоже рассматривали вандальские суды. Дела же в отношении одних римлян велись по римскому праву и в римских судах. Римскую юридическую систему возглавлял «глава римских судей в Вандальском королевстве Африки», резиденция которого находилась в Карфагене. Но он был подчинен королю, и все судопроизводство, независимо от того, в каких судах, вандальских или римских, оно совершалось, велось от имени короля. В какой степени в таких условиях суды были самостоятельны, сказать трудно. Вероятно, в обычных случаях судья, действительно, мог руководствоваться только законом (или обычаем), но при разборе дел, в которых был заинтересован король, о самостоятельности судов говорить явно невозможно. В римских судах использовались нормы римского права. Незадолго до захвата Карфагена вандалами был издан «Кодекс Феодосия». Несмотря на напряженные отношения с обеими Империями, законы, собранные в этом Кодексе, явно стали активно применяться.

Значительно место не только в духовной жизни, но и в политической структуре Вандальского королевства занимала арианская церковь. Это королевство было, пожалуй, единственным варварским государством, в котором арианская церковь была полностью структурирована на государственном уровне. Официально ее возглавлял карфагенский патриарх, но самого патриарха назначал король. С другой стороны, патриарх и некоторые епископы оказывались среди советников короля. Арианские клирики порой исполняли даже судебные и полицейские функции, по крайней мере, во время антикатолических гонений. И короли всячески покровительствовали арианству и арианской Церкви. Ей было передано имущество католических церквей и монастырей, а также сами церковные здания на территории «вандальских уделов», а во время антикатолического гонений короля Хунериха и на других территориях Вандальского королевства. Арианство считалось вандальской верой, в то время как католичество — римской. Поскольку политические связи с Империей были прерваны, то католическая Церковь оказывалась фактически единственным институтом, объединяющим местное население в противопоставлении господствующим «варварам». В этих условиях взаимоотношения арианской и католической Церквей приобретали политический характер. Уже во время своего наступления вдоль средиземноморского побережья вандалы разрушали и грабили католические церкви. И с самого начала своего пребывания в Африке вандальские короли поощряли переход католиков в арианство. Католическая Церковь оказывалась очагом (во всяком случае, духовным) сопротивления местного населения вандалам, и католические иерархи не раз проявляли личное мужество в отстаивании своей веры. Значительную роль играли и внешнеполитические обстоятельства, ибо вандальские короли рассматривали местных католиков как агентов императора, а католики, в свою очередь, надеялись на поддержку сначала Равенны, а затем Константинополя. К тому же католическая Церковь в Африке была весьма богата, и это, естественно, привлекало вандалов, стремившихся присвоить себе и своей арианской Церкви эти богатства. На все это накладывался фанатизм и королей, и самой арианской Церкви. Все это вело к религиозным преследованиям. То утихая, то обостряясь, гонения на католиков проходят почти через всю историю Вандальского королевства. Порой дело доходило до того, что отказ от перехода в арианство рассматривался как государственная измена. Заодно короли преследовали также донатистов и манихеев. Вандалы понимали, что в условиях численного преобладания инаковерующих они навязать свою веру всему населению едва ли смогут, но они стремились нанести как можно более сильный удар своим реальным и потенциальным противникам. Когда же короли считали необходимым установить более дружеские связи с Империей, они ослабляли или даже вовсе прекращали преследования католиков.

Особое место в социальной иерархии Вандальского королевства занимали члены королевского дома. Они обладали довольно большими имениями с большим количеством рабов и зависимых людей. При них находился свой двор (aula, domus filii regis), свой чиновничий аппарат, они имели в своем распоряжении некоторые воинские силы. Практически только из королевских родственников состоит высший слой вандальской аристократии. Это позволяло родственникам короля оказывать определенное влияние на политическую жизнь в государстве.

Экономика Северной Африки и после вандальского завоевания в значительной степени оставалась неизменной. Хотя завоевание, естественно, сопровождалось многочисленными разрушениями, вне непосредственной зоны военных действий таких разрушений не было. В результате вандальского завоевания в Африке не произошло никакого резкого перерыва в ее экономическом развитии. Вандалы и аланы, приобретя земельные участки, лишь пользовались доходами с них, практически не вмешиваясь непосредственно в хозяйственную жизнь. Обширные королевские имения, как и ранее императорские, сдавались в аренду крупным арендаторам (кондукторам), которые, по-видимому, распределяли отдельные участки между более мелкими субарендаторами. Колонат, как и раньше, был широко распространен. Для транспортировки продуктов сельского хозяйства, особенно масла, каким славилась Африка, был изобретен новый, более вместительный тип амфор, изготовляемых непосредственно в имениях. Сохранились и города. В них продолжалось изготовление керамики и мозаик. По-прежнему торговля продуктами африканского земледелия являлась основной отраслью доходов страны. Во время самого завоевания торговля, естественно, на некоторое время замерла, но вскоре возобновилась с новой силой. После событий середины 50-х гг. Африка больше не поставляла в Италию свои продукты в качестве продуктового налога, но торговля сохранилась, и те же продукты, которые ранее поставлялись в обязательном порядке, стали предметами торговли. Правда, связи между Африкой и Италией после этого несколько ослабли, но торговля как таковая не исчезла. Теперь африканская торговля завоевывает и рынки Восточного Средиземноморья. Карфаген и в меньшей степени другие города оставались значительными торговыми центрами. Необходимость поддержки внешней торговли заставляла власти ограничивать пиратство и после бурных столкновений во времена Гейзериха поддерживать более или менее нормальные отношения с Империей, бывшей главным потребителем африканских товаров[271]. Эта торговля приносила Вандальскому королевству довольно значительный доход. Вандальские короли фактически унаследовали римскую таможенную службу, что и позволяло им извлекать этот доход. В первой половине VI в. это королевство являлось одним из самых богатых государств Средиземноморья.

Другим важным источником доходов короля являлись налоги и различные подати. Сами завоеватели никаких налогов не платили, и плательщиками являлось афро-римское население. Правда, в ходе завоевания римская налоговая система была практически разрушена. Гейзерих сначала даже уничтожил всю документацию, определявшую практику налогообложения. Но вскоре старую римскую налоговую систему наделе заменил королевский произвол, хотя некоторые элементы прежней системы затем все же тоже были восстановлены. Хотя налоги и подати были, по крайней мере, в первый момент, по-видимому, несколько меньшими, чем в римское время, в целом они являлись чрезвычайно обременительными. Порой они вели к полному разорению собственников. Сокрытие своего налогооблагаемого имущества считалось самым страшным преступлением (разумеется, после покушения на королевскую власть). Как и в римское время, за поступление налогов с горожан отвечали куриалы. Надзор за сбором налогов осуществляли также назначаемые королем прокураторы. Третьим источником доходов были различные штрафы и конфискации. То, что король являлся и верховным судьей, облегчало использование этого механизма извлечения доходов. В свою очередь, доходы позволили вандальским королям чеканить собственную монету.

В первое время после вандальского завоевания на территории их королевства продолжала ходить обычная имперская монета. Может быть, недостаток таких монет вынудил активно использовать старые деньги, выпущенные за много десятилетий до этого, особенно монеты императоров династии Флавиев. Однако эти монеты имели контрамарки, сделанные уже после вандальского завоевания, гарантирующие законность хождения такой монеты в королевстве. Уже один этот факт свидетельствует о намерении вандальских королей установить определенную дистанцию по отношению к Империи. В Вандальском королевстве стали также выпускать и свою монету. Сначала, как, впрочем, и в ряде других варварских государств, монеты чеканились с именем императора, причем не правящего, а уже давно умершего Гонория. И лишь второй преемник Гейзериха, Гунтамунд, стал чеканить серебряные монеты от собственного имени[272], и с тех пор все вандальские короли выпускали собственные монеты. Эти монеты имеют некоторые особенности. Прежде всего, вандальские короли отказались от имперского эталона и выбрали свой собственный эталон. Кроме того, монетной единицей снова стал денарий, который и в Империи, и в других варварских государствах если и воспринимался, то только как счетная единица, а не как реальная монета. В Вандальском же королевстве выпускались монеты от серебряной в 50 денариев до медной в один денарий. Этим явно утверждалась финансовая автономия королевства. Хотя в небольших количествах эти монеты и находят в других регионах Средиземноморья, даже в Сирии и Палестине, предназначены они были для внутреннего обращения. Нужды внешней торговли обслуживала золотая имперская монета — солид. До сих пор солиды в вандальской Африке не находят дальше 30 км от побережья. Внутри королевства они не ходили. Вандальские короли свою золотую монету не выпускали. Возможно, что они, как и их «коллеги», уважали императорскую монополию на золотую чеканку, хотя подчеркивание финансовой автономии в серебре и меди говорит о весьма малом внимании королей к прерогативам императора в финансовой сфере. Может быть, они просто не имели достаточно металла, чтобы чеканить такие деньги. Но, скорее всего, они не видели в этом никакой необходимости. Монет, выпускаемых в Империи, вполне хватало и для внешней торговли, и для накопления богатств в королевской казне.

Различия в циркуляции монеты отражают общее развитие африканской экономики под властью вандальских королей. Уже после смерти Гейзериха ясно намечается территориальное различие в экономической эволюции королевства. В его северной, прибрежной, части, в том числе в самом Карфагене, виден несомненный хозяйственный расцвет. Продолжают строиться и реставрируются общественные и частные здания старого типа, которые украшаются великолепными мозаиками, продолжавшими римские традиции. В окрестностях городов по-прежнему существуют богатые виллы, владельцами которых теперь являются преимущественно вандалы. В противоположность прибрежным районам внутри страны наблюдается явное запустение. Территория многих городов резко сокращается, и на месте бывших городских кварталов появляются кладбища. Триполитания вообще исчезает из общесредиземноморского торгового оборота. Там торговля ограничивается местными или в лучшем случае региональными рынками. По-видимому, значительную роль в таком положении внутренних районов сыграли нападения берберов, о которых пойдет речь. Кроме того, вандальские короли, возможно, меньше обращали внимание на них, поскольку они давали меньше дохода в королевскую казну. Если прибрежные районы являлись частью еще сохранявшегося, хотя и в более ограниченном масштабе, общесредиземноморского экономического пространства, то внутренние все более замыкались в себе. Им и не нужна была золотая монета, они вполне обходились обращавшейся там серебряной и в еще большей степени медной.

Население Вандальского королевства состояло из трех групп. Первую из них составляли варвары. В 429 г. и несколько позже еще можно было говорить о вандалах, аланах и других варварах, присоединившихся к ним. Однако относительно быстро различия внутри варварского компонента населения исчезли, и все они практически стали вандалами[273]. Именно африканский поход, по-видимому, окончательно сплотил различные этнические группы, и захват Карфагена можно считать завершением появления на месте различных этнических элементов единого народа вандалов, который теперь обладал собственной территорией. Очень важным было то, что это обладание было легитимировано договорами с Империей. Вандалы, естественно, занимали в королевстве господствующее положение. Как только что было сказано, они не платили налоги и вообще не несли никаких повинностей, кроме военной службы. Зато каждый боеспособный мужчина автоматически являлся воином. Однако с течением времени вандалы, даже рядовые, стали от этой службы уклоняться. Родовая аристократия была оттеснена от политической власти, но ее остатки сохранили свое экономическое значение. Сравнительно быстро изменялся образ жизни вандалов, они привыкали жить в относительной роскоши хозяевами имений, где на них работало местное зависимое население и рабы, и не очень-то хотели отрываться от своих вилл и дворцов ради тягот военной службы. Постепенно все большее количество завоевателей оказывалось под влиянием завоеванных. Вандалы стали перенимать римский образ жизни, римскую культуру с ее латинским языком, некоторые даже давали своим детям римские имена или романизовали уже имевшиеся германские. В первую очередь это, конечно, относится к аристократии, как старой родовой, так и новой служивой. Но и рядовые вандалы не могли не подпасть под влияние своих более культурных соседей. Латынь практически сразу стала официальным языком Вандальского королевства. На ней велось судопроизводство, на ней написаны все официальные акты королевства, на ней вандалы общались и с подчиненным населением, и с властями Империи. Поэтому естественно, что вандалы должны были ее знать. Латынь, несомненно, знала королевская семья[274], и ее пример тоже мог повлиять на изучение этого языка вандалами. Влияние римской культуры на вандалов было столь велико, что даже эдикт короля Хунериха, направленный против католиков и романского населения Африки, был составлен по всем нормам римского права, воспроизводя даже обычные риторические обороты, как пожелание государя благополучия местным властям, которым этот эдикт был направлен. В этих условиях вандальским королям было очень важно сохранить «особость» вандалов, не дать им раствориться в окружающем населении. Одним из средств добиться этого было резкое противопоставление завоевателей завоеванным.

Количество вандалов и аланов в государстве было не очень велико. Сообщают, что под руководством Гейзериха в Африку переправилось 80 тысяч человек. Сама эта цифра, совпадающая с некоторыми библейскими сообщениями, ставится под вопрос. Возможно, что речь шла только о воинах, и в таком случае варваров было до 200 тысяч, но, скорее, их было много меньше — 50–80 тысяч человек, включая женщин, стариков и детей. Кровавые внутренние разборки, сопровождавшие смену королей, могли задевать не только аристократию, но и более широкие круги вандалов, что не давало возможности увеличить долю вандалов в общем населении их королевства. По некоторым расчетам, они составляли всего немногим более 3 % общей численности населения государства. Воинов же было много меньше. Этого явно не хватало для содержания значительной армии. А она была вандальским королям необходима. После 476 г. войн с Империей уже не было. Но на границы королевства все активнее наступали берберские племена. Короли были вынуждены уступать им все большие территории. Да и поддержание порядка внутри государства тоже требовало значительной силы. В Вандальском королевстве, как уже говорилось, была создана довольно разветвленная, достаточно эффективная и многочисленная полиция. В самой армии вандалы по традиции являлись конниками, в то время как не меньше была важна пехота. В результате все большее место в королевских войсках стали занимать наемники из берберов, а иногда и из местного населения или уроженцев Римской (естественно, Восточной) империи. Команды кораблей вандальского флота тоже во все большей степени состояли не из вандалов, а из местных уроженцев, хотя большей частью находились под командованием вандальских офицеров.

Вторая группа — романское население, афро-римляне. Оно, намного превосходя завоевателей по численности[275], находилось в угнетенном состоянии. Король, нося официальный титул короля вандалов и аланов, остальное население рассматривал как своих подданных (populi nostro regno subiecti), власть над которыми ему дана Богом[276]. На эти «народы» падала вся тяжесть налогов и различных повинностей (кроме военной службы). От ударов вандалов в огромной степени пострадала верхушка афро-римского общества. Поселившиеся в Зевгитане вандалы, естественно, стремились занять в первую очередь наиболее богатые и процветающие владения крупных землевладельцев. Лишившись практически всего своего имущества, многие «сенаторы» бежали из Африки, кто в Италию, как Гордиан, потерявший имущество, но спасавший свою свободу, кто на Восток, как Целестиак, когда-то обладавший огромным состоянием, а теперь лишенный самого необходимого. Среди беглецов были те (или их ближайшие потомки), кто сравнительно недавно бежал в Африку из Италии от варварских, преимущественно вестготских, вторжений. Позже, когда бурный период завоевания сменился относительной стабилизацией, некоторые крупные землевладельцы возвратились в Африку, как это сделал сын Гордиана Клавдий. Возвратить свои земли на территории «вандальских уделов» они не могли, но в остальных частях Вандальского королевства крупная собственность афро-римлян была в большой мере восстановлена.

Однако значительную часть своих доходов эти землевладельцы были вынуждены отдавать «дворцу», т. е. вандальскому государству.

Что касается низших слоев афро-римского населения, то они скоро убедились, что власть варваров ничуть не лучше господства римской знати и римского чиновничества. Правда, мелкие и, может быть, средние землевладельцы не много потеряли из своего имущества, поскольку вандалы не были заинтересованы в захвате их сравнительно небольших участков. В этом секторе социальной жизни полностью сохранилась римская система взаимоотношений. Вандалы не уничтожили и римскую систему управления, а подчинили ее себе. В городах сохранилась старая управленческая система с куриями и городскими магистратами. Соответственно сохранилась и прежняя муниципальная элита. Правда, большую роль, чем муниципальные институты, стали играть местные епископы, но это практически продолжало развитие, начавшееся еще задолго до вандальского завоевания. Как и в имперские времена, главной задачей городского самоуправления являлся сбор налогов. Положение городов в разных провинциях было, по-видимому, разное. На территории «вандальских уделов» города, лишенные Гейзерном своей верхушки, видимо, все же потеряли свое самоуправление[277]. На остальной территории старая городская система явно сохранилась. Правда, размеры городов стали сокращаться, и на месте некоторых кварталов начали появляться кладбища, как это было в Волюбилисе. В самом Карфагене вандальское завоевание привело к разрушению некоторых общественных зданий, как, например, одеона и театра, но нижний город, тяготеющий к гавани, продолжал жить своей прежней жизнью. В городах практически исчез такой важный элемент урбанизма и управления, как форум. Его место стали занимать церковные сооружения. Иногда в домах создаются мастерские для снабжения домочадцев необходимыми предметами и продуктами. Например, даже в одном из карфагенских домов обнаружена мельница, снабжавшая мукой жившую там семью. Некоторые города заключали соглашения друг с другом, образуя нечто вроде конфедераций. Несмотря на существование относительно развитого административного аппарата, о котором шла речь раньше, дойти до относительно отдаленных районов королевства вандальские государи были не в состоянии, и это давало более отдаленным городам относительную автономию. Вандальская армия не могла и защитить эти города от усилившихся набегов берберов, и поэтому эти города, несмотря на запрещение Гейзериха, строили стены, могущие защитить их от южных кочевников. И королевской власти с этим пришлось мириться. Сохранилась и социально-сословная структура позднеримского общества. На вершине сословной пирамиды, как и раньше, стояли illustres, ниже располагались spectabiles и просто сенаторы. А потом уже шли principales, т. е. высший слой городского населения, декурионы, торговцы и, наконец, плебеи[278]. Рядовое население по-прежнему страдало от римских чиновников, но теперь на них наложилась еще и власть варваров.

Как бы короли и их окружение не относились к покоренному населению, без его культуры, без его управленческих навыков, без его знаний права, без его общего опыта жизни в Африке обойтись они не могли. Поэтому некоторые афро-римляне, поступив на королевскую службу, могли занять определенное место в государственном аппарате. По-прежнему афро-римские адвокаты работали в судах. Будучи в своем большинстве католиками, афро-римляне подвергались преследованиям со стороны ариан, которых активно поддерживала королевская власть. Но вандалы еще не выработали собственного языка администрации, суда, культуры. Для всего этого они, как уже говорилось, использовали латынь. И только в арианском богослужении звучала германская речь[279]. В момент вандальского завоевания Карфаген являлся одним из центров римской культуры. И как только репрессии арианских королей ослабли, в городе возобновилась деятельность местных школ. Вновь стали действовать учителя, риторы, поэты, некоторые из которых приобрели известность далеко за пределами Африки, как Драконций или Кресконций. Возможно, именно для школьных нужд была составлена так называемая «Латинская антология», включавшая избранные стихи различных поэтов. Поэт Флоренций называл Карфаген городом исследований и украшением учительства. При всем преувеличении эта оценка говорит о сохранении вандальской столицей своего культурного значения. Школы имелись, однако, не только в Карфагене, но и в других городах Африки. Эго позволило сохраниться в некоторой степени афро-римской интеллигенции. Такая ситуация создавала у местного населения иллюзию культурного превосходства. Возможно, что оно еще ощущало себя подданными скорее императора, чем варварского короля. Но если такие чувства и проявлялись, то короли это резко пресекали. Стоило Драконцию прославить императора Зенона, как по приказу короля Гунтамунда его вместе со всей семьей бросили в тюрьму, из которой он был освобожден только преемником Гунтамунда Тразамундом, стремившимся поддерживать более или менее хорошие отношения с Империей.

Третья группа населения — берберы. Современные (и немного более поздние) авторы, говоря о пиратских набегах вандалов, наряду с ними упоминают мавров или маврусиев, т. е. берберов. Они явно занимали более привилегированное место в структуре Вандальского королевства, чем афро-римляне. Во всяком случае, они участвовали в войнах, составляя в армии вандальского короля отдельные подразделения, по-видимому, возглавляемые собственными вождями. После крушения римской власти в Северной Африке в менее романизованных регионах возродились доримские порядки. На поверхность вновь выступили туземные племенные или раннегосударственные образования. Такие государства возникли, в честности, на периферии Вандальского королевства, как, например, государство Капсура (или Капсуса). Гейзерих заставил берберских царьков признать его верховную власть, и какова была степень автономии этих царьков, неизвестно. По-видимому, отношения между берберскими царьками и вандальским сувереном зависели от конкретной ситуации. После захвата вандалами Карфагена и в еще большей степени после вандальского разгрома Рима берберские вожди признали власть Гейзериха, восприняв его в качестве наследника римских императоров. Гейзерих. со своей стороны, стал присылать им знаки их власти, как это делали ранее римляне. После смерти наследника Гейзериха Хунериха в 484 г. положение изменилось, и берберы перешли в наступление. Часть берберов в это время была уже христанами-католиками, и преследование католиков, начатое Хунерихом в последний год его правления, могло стать толчком к выступлению берберов против вандальских королей. Другим толчком могла стать суровая засуха и последующий за ней голод этого же года, что заставило берберов искать новые и более богатые, с их точки зрения, районы для своего поселения. Очень важным фактором, толкавшим берберов на конфронтацию с вандалами, стал договор 474 г., следствием которого явилось прекращение войн с Империей и пиратских набегов, приносивших значительные богатства. В этих условиях вандальским королям уже не было нужды в берберских солдатах и моряках, так что берберы потеряли большую долю своих доходов. Эти потери они стремились возместить за счет африканского населения.

Века римского (а до того во многих местах карфагенского) владычества не прошли даром, и в берберском обществе произошли значительные изменения. Верхушка многих племен романизировалась. Но все же можно говорить о возрождении берберской цивилизации. Характерно, что в одном из таких государств выпускаемые там монеты давали имя правителя в нумидийской форме и нумидийскими буквами: MNASMA. Роль берберского элемента еще более увеличилась в связи с усиленным проникновением берберов извне. Южная граница Вандальского королевства никогда не была четко обозначена и всегда оставалась проницаемой. Отдельные небольшие гарнизоны не могли сдержать берберов, стремившихся, как и те же вандалы, занять более благодатные земли бывших римских провинций. Племена из пустыни или из гор занимали более плодородные территории. Местное население порой пыталось организовать сопротивление. Известно об одном епископе, который погиб в борьбе с маврами. Города, как упоминалось выше, окружали себя новыми стенами, не обращая внимания на королевский запрет. Но не получая действенной помощи от власти, сопротивляющиеся терпели поражения. Все больше территории, особенно в Мавретании, ускользало из-под реального контроля королевской власти. Там образовывались собственные государства. И это были не эфемерные племенные образования, а относительно обширные и хорошо организованные царства. Под власть местных царьков попадали и города. Точные пределы этих государств неизвестны, но ясно, что все большая часть сначала Мавретании, а затем Триполитании переходила под их власть. Берберские правители порой принимали пышные титулы царей. Так, Масуна именовал себя царем племен мавров и римлян (rex gentium Maurorum et Romanorum), а другой вождь — Мастиес — даже провозгласил себя императором, заявив, что он был вождем, а затем стал императором. Мастиес также объявлял себя правителем и мавров, и римлян. Полагают, что он осмелился принять титул императора после исчезновения императорской власти на Западе, предъявляя тем самым претензии на наследование римских императоров. Его «империя» возникла, вероятно, в результате восстания горцев в Нумидии и Мавретании. Тем не менее романское население и в этой «империи», и в государстве Масуны составляло значительную часть и было, по крайней мере, теоретически равноправным с берберами. В государстве Масуны сохранились старые римские порядки. Префекты управляли отдельными территориями и укреплениями (castra), хозяйственными вопросами занимались прокураторы. Мастиес подчеркивал, что он никогда не был клятвопреступником ни по отношению к маврам, ни по отношению к римлянам. Может быть, такое подчеркивание роли римлян в своих государствах было и для Масуны, и для Мастиеса вызовом по отношению к вандальским королям. Эти и подобные им государства. расположенные сравнительно далеко от основного ядра Вандальского королевства, явно были независимыми от вандальских королей и, скорее, предъявляли претензии на преемственность, идущую от римской власти. Они образовались относительно поздно, когда власть вандалов начала ослабевать, и поэтому сразу же вступили в конфронтацию с ними. Те же государства, которые находились ближе к этому ядру или возникли в период вандальского завоевания либо вскоре после него, признавали свою зависимость от королей, что не мешало в ряде случаев им использовать ситуацию для выступления против вандалов.

Фактическим создателем Вандальского государства и его могущества был Гейзерих. Сын короля Годигисела и рабыни, он стал королем еще в Испании после смерти своего сводного брата Гундериха в 428 г. Через год он возглавил переселение вандалов и аланов в Африку. Незадолго до своей смерти он заключил договор с Одоакром. по которому уступал тому Сицилию, кроме Лилибея. Правда, официально Одоакр обязался платить Гейзериху ежегодный налог, что означало официальное признание того господином острова. Но это была лишь формальность, которая должна была «подсластить пилюлю» и сохранить авторитет грозного короля в глазах соплеменников. Еще до этого Гейзерих заключил союз с фактически правившим Италией Орестом. По-видимому, и заключение «вечного мира» с Зеноном, и союз с Орестом, и договор с Одоакром были вызваны стремлением Гейзериха урегулировать ситуацию в Средиземноморье. Путем некоторых уступок он надеялся (и небезуспешно) стабилизировать положение собственного государства. Вандальское королевство должно было стать не столько угрозой для других государств, каким оно было на протяжении нескольких десятилетий, сколько равноправным элементом общей политической системы.

Гейзерих умер в 477 г. после почти пятидесяти лет правления[280], оставив своему сыну Хунериху[281] одно из самых мощных государств тогдашнего Средиземноморья. Хунерих был старшим сыном Гейзериха и в соответствии с «Завещанием» возглавлял королевский род Асдингов[282]. Его первой женой была дочь вестготского короля Теодориха I. которая была обвинена в государственной измене и с позором отослана к отцу. Сам Хунерих в свое время жил заложником в Равенне, где и был помолвлен со старшей дочерью Валентиниана III Евдокией, которая стала его женой после захвата вандалами Рима в 455 г. От этого брака у Хунериха было два сына, старшим из которых являлся Хильдерих. Брак не был особенно счастлив, поскольку Евдокия замуж была выдана явно насильно; к тому же она была ревностной католичкой, а Хунерих — столь же ревностным арианином. В результате еще при жизни свекра Евдокия бежала из Карфагена на Восток и остаток своей жизни провела в Иерусалиме. Возможно, эти обстоятельства личной жизни наложили определенный отпечаток на его характер.

Хунерих в целом продолжал политику отца. Поскольку по германскому обычаю прежние договоры переставали действовать после смерти одного из партнеров, он подтвердил договоры, заключенные Гейзерихом с Одоакром и Зеноном. Чтобы установить хорошие отношения с Империей, Хунерих в 480 или 481 г. разрешил католикам заполнить долгое время остававшуюся пустой кафедру в Карфагене[283], а также вообще открыть все церкви и разрешить католикам совершенно свободно отправлять свой культ. Одновременно он потребовал от Зенона, чтобы тот также разрешил арианам свободно исповедовать свою веру в Константинополе и «в других провинциях Востока», т. е. во всей Восточной империи, угрожая в противном случае возобновить антикатолическую политику. Это был, конечно, демагогический жест, ибо едва ли он всерьез надеялся на такую уступку императора. Но этот жест позволял ему, с одной стороны, «сохранить лицо» перед своими арианскими подданными, а с другой, использовать несомненный отказ Зенона для начала преследований католиков в случае изменения ситуации, как это и случилось позже.

В отношениях с Империей Хунерих все же занял более четкую независимую позицию, которой затем следовали и его преемники. Гейзерих, по крайней мере, до заключения «вечного мира» в 474 г. старался, по-видимому, не особенно акцентировать юридическое положение своего государства в тогдашней политической системе, удовлетворяясь фактической независимостью. Захват в Италии власти Одоакром и последующее урегулирование с ним отношений, добытое уступкой почти всей Сицилии, изменил ситуацию, тем более что император в Константинополе был занят другими делами. В этих условиях вандальский король и объявляет римское (и берберское) население королевства своими подданными, данными ему Богом. Источником власти над покоренным населением оказывается, таким образом, не император и договор с ним, а Божественная воля. Для всех своих подданных король является господином (dominus). И это — его официальное положение. Отныне для вандалов и их короля не может быть никакого даже чисто формального признания суверенитета императора над их королевством, какой бы точки зрения ни придерживалась Империя.

Как и отец, Хунерих стремился в первую очередь укрепить собственную власть. Он даже переименовал старинный, основанный еще финикийцами город Гадрумет в Хунерихополис. Давая городу грецизированное название со своим собственным именем, он мог подразумевать его противопоставление Константинополю — городу Константина. Это был красноречивый жест, но мало повлиявший на положение короля. Гораздо важнее было другое обстоятельство. «Завещание Гейзериха» создало неоднозначную ситуацию. Оно, несомненно, укрепило королевскую власть, сделав ее полностью независимой от знати и сосредоточив исключительно в королевской семье. Однако введение принципа сеньориата ослабляло позиции каждого конкретного короля. По этому закону наследником короля становился не его сын, а брат, а мог даже и племянник, если он был старше королевского сына. Эго делало почти неизбежным возникновение острых противоречий внутри рода Асдингов, которые могли выливаться не только в интриги, но и в кровавую борьбу. Кроме того, на трон, как правило, мог вступить человек уже в довольно продвинутом возрасте. Сам Хунерих стал королем далеко не юношей. Дата его рождения неизвестна, но если он в 442 г. был послан заложником в Равенну и вскоре помолвлен с Евдокией, а до этого уже был мужем вестготской принцессы, то ему в то время было не менее 20, а скорее, и больше лет. Так что королем он стал в возрасте не меньше 55 лет, но, видимо, еще и старше[284]. Конечно, это могло дать наследнику определенный опыт, но зато во всю предшествующую жизнь делало его и объектом, и субъектом самых разных интриг. К тому же пожилой король не мог лично возглавить армию, и это ослабляло его связи с войском и, следовательно, с вандальским обществом вообще и в случае возникновения непредвиденных обстоятельств делало заложником армии и генерала. «Завещание Гейзериха» делало почти неизбежным приход на трон после смерти Хунериха не его сына, а кого-либо из других родственников. И эта угроза постоянно висела над королем. Он же всеми силами стремился передать власть своему старшему сыну Хильдериху.

Совершенно ясно проявляемое стремление Хунериха обойти «Завещание Гейзериха» вызвало недовольство и в самой королевской семье, и в довольно широких кругах знати. Выразителем недовольства стал старый соратник Гейзериха и бывший praepositus regni Хельдика. В ответ Хунерих приказал обезглавить Хельдику, а его жену публично сжечь живой. На вандальскую аристократию обрушился новый вал репрессий. Многие были казнены, другие изгнаны, третьи практически порабощены. На этот раз главными жертвами стала не старая родовая знать, а новая служилая, в основном бывшие приближенные Гейзериха. Репрессиям подверглись и те представители арианского духовенства, которые не соглашались с явными нарушениями королем решения его отца. Даже арианский патриарх Юкунд был изгнан, а потом и казнен. Ранее Юкунд был связан с братом Хунериха Теодорихом, который в соответствии с «Завещанием Гейзериха» должен был стать наследником Хунериха. В самой королевской семье возник фактически союз всех недовольных королем. Хунерих не колебался подвергнуть репрессиям и членов собственной семьи. Теодорих был изгнан, его жена и старший сын казнены. Кара обрушилась и на младшего сына Теодориха и его взрослую дочь. Были изгнаны старший сын Гентона Годагис вместе со своей женой. В изгнании они и умерли, и совсем не исключено, что в действительности они были убиты. Все это должно было расчистить путь к трону Хильдериху. Кроме того, как это обычно бывает в условиях деспотического правления, Хунерих избавлялся от соратников отца, на место которых он приводил своих людей, казавшихся ему более верными[285]. К 481 г. путь сыну казался Хунериху расчищенным, а своя власть укрепившейся.

Теперь на первый план выступила другая проблема. Подавляющее большинство населения королевства было католиками, и отношения арианского короля с ними приобретали большое значение. Кроме того, Хунерих видел в католиках вольных или невольных агентов влияния императора[286], и хотя его отношения с Зеноном были спокойно нейтральными, гарантий, что отношения с Константинополем навсегда останутся такими, естественно, не было. Проблему надо было решать. Еще Гейзерих удалил из своего окружения всех католиков. Однако собственных кадров, способных к бюрократическому управлению, у вандалов было не так уже много, и афро-римляне, являвшиеся католиками, снова стали привлекаться к государственной службе на довольно высоких должностях. Хунерих вернулся к политике отца и даже ужесточил ее. Чиновники-католики не только были сняты со своих должностей, но и принуждены были к насильственному труду на вандальских полях. С другой стороны, Хунерих попытался найти в католической Церкви поддержку своему плану в отношении сына. Его политика по отношению к католикам в первые годы была даже более мягкой, чем его отца. Он предложил католическому духовенству возвратить все церковное имущество, если оно поклянется признать Хильдериха законным наследником своего отца. Некоторые епископы принесли требуемую клятву, но большинство решительно отказалось, не желая, по-видимому, вмешиваться в политическую борьбу внутри варварского общества. Поняв, что католики не являются его опорой, Хунерих развернул открытое и крупномасштабное гонение на них. К тому же он был фанатичным арианином, и в своем стремлении добиться торжества своей конфессии он не останавливался ни перед чем. Обычно арианские короли, понимая, что нельзя жестко противостоять подавляющему большинству своих подданных, проводили политику веротерпимости. Вандальские короли порвали с этой тенденцией. Антикатолические репрессии в относительно ограниченном масштабе проводил уже Гейзерих. Хунерих сделал эту политику еще более радикальной. Он попытался сделать из арианства государственную религию, какой было никейское (католическо-православное) вероисповедание в Империи. Еще раньше жестоким преследованиям подверглись манихеи, и католики только приветствовали эти преследования. Но манихеев по сравнению с католиками было не так много, и главным объектом преследований стали те же католики[287]. Если другие варварские короли видели в религиозном различии средство сохранения идентичности своего этноса и, как правило, даже не допускали не только перехода ариан в католицизм, но и католиков в арианство, то Хунерих стал поощрять обращение католиков в арианство.

Первыми жертвами антикатолических гонений стали монахи, многие из которых были изгнаны в Мавретанию, где тогда хозяйничали берберы, большинство из которых были язычниками. Изгнанию подверглись придворные и чиновники, отказавшиеся перейти в арианство. Попытка Зенона вступиться за католиков была расценена как стремление императора защитить своих сторонников и, говоря современным языком, «агентов влияния». Это привело только к усилению репрессий. В начале 483 г. несколько тысяч священников разного ранга вместе с семьями[288]и большое количество светских католиков были изгнаны в пустыню. 1 февраля 484 г. по приказу короля в Карфагене собирается собор, в котором должны были участвовать все епископы обеих Церквей. Карфагенский епископ Евгений обратился к королю с просьбой созвать для решения догматических споров вселенский собор, но король, не желая допустить никакого внешнего вмешательства, решительно отказался: на соборе должны быть представлены только епископы его королевства. Образцом для его созыва служил собор, созванный в 411 г. для урегулирования споров между ортодоксами и донатистами. Тогда этот собор превратился в официализацию осуждения донатизма. Теперь Хунерих надеялся, что он сумеет использовать столь представительное собрание, чтобы осудить никейскую ортодоксию. Разумеется, из этой затеи ничего не вышло. Католики, возглавляемые Евгением, и ариане, во главе которых стоял патриарх Цирила (Кирилл), вступили в ожесточенную перепалку. Католики даже отказались признать за Цирилой статус патриарха, называя его самозванцем. Это вызвало волнения в городе, жестоко подавленные королем. Не добившись своей цели, Хунерих распустил собор, и 7 и 25 февраля издал два декрета, положившие начало полномасштабному антикатолическому гонению.

Хунерих не стал выдумывать что-либо новое. Он просто использовал те включенные в «Кодекс Феодосия» законы, которые были направлены против еретиков. Ирония истории заключается в том, что африканские католики стали жертвами тех законов, с помощью которых они сами стремились утвердить единообразие веры. Всем католикам было предписано перейти в арианство не позже 1 июня 484 г. Хотя, может быть, католический автор преувеличил размах гонений, но сам их факт и широкомасштабность не подлежат сомнению. Они, пожалуй, стали самыми значительными после времен тетрархии. До этого времени преследования католиков ограничивались территорией «вандальских уделов», т. е. Зевгитаной. Теперь гонения были распространены на всю территорию королевства. Главный удар был направлен против клира, но и светские католики тоже испытывали их тяжесть. Католики, отказавшиеся стать арианами, облагались тяжелыми штрафами, которые варьировались в зависимости от ранга данного человека, и подвергались изгнанию. Суровому наказанию должны были подвергаться и местные власти, если они проявляли милосердие к католикам. Многие, в том числе и клирики (даже епископы), не выдерживали и обращались в арианство, и порой новообращенные ариане проявляли особое рвение в преследовании своих недавних единоверцев. Однако гораздо большее число католиков все же оставалось верными своей вере. Католиков арестовывали, изгоняли в пустыню или на острова, подвергали пыткам, им фактически запрещалось заниматься какими-либо делами. Власти при активной поддержке арианских иерархов часто насильно обращали католиков в арианство, но такие «ариане» оставались в душе католиками и возвращались в свою старую веру при первой возможности, а то и открыто заявляя о насильственности обращения и этим обрекая себя на пытки. На территории «вандальских уделов», включая сам Карфаген, отправление католического культа вообще было запрещено. Все церкви, еще остававшиеся католическими, были конфискованы и переданы арианам, а епископы сосланы либо в отделенные местности Африки, либо на Корсику, где занимались каторжными работами, рубя лес для постройки вандальских кораблей. Многие католики бежали в Испанию. В других областях королевства преследования были менее жестокими и менее масштабными.

В самый разгар репрессий летом того же 484 г. государство поразил страшный голод. По существу, прекратилась вообще всякая экономическая жизнь, многие умирали, и огромные толпы выживших бродили по стране в поисках хоть какой-либо пищи. Католики, естественно, восприняли голод как Божье наказание за репрессии. Как часто бывает, голод сопровождался эпидемией. Стремясь не допустить распространения эпидемии в Карфагене, Хунерих приказал выгнать из города всех, кто пришел туда в поисках хоть какой-нибудь пищи. Сам король заболел какой-то таинственной болезнью, скорее всего чумой, и 22 декабря 484 г. он умер. В соответствии с «Завещанием Гейзериха» на престол вступил не его сын Хильдерих, а племянник Гунтамунд, сын Гентона, один из немногих его близких родственников, сумевший не пасть жертвой преследований дяди. Он принял власть в самый день смерти Хунериха. Хотя у нас нет никаких сведений об обстоятельствах смерти Хунериха и прихода к власти Гунтамунда, можно предположить, что Хунерих не успел принять никаких мер для воцарения Хильдериха, и Гунтамунд смог занять трон, опираясь на придворную знать.

Восшествие на трон Гунтамунда самими вандалами, вероятнее всего, было воспринято как восстановление законности, нарушенной его предшественником. Так как в преследованиях католиков было заинтересовано арианское духовенство (а может быть, и какие-то круги светской знати, прибиравшей к рукам имущество репрессированных), ссориться с ним новый король не хотел, и гонения продолжались, хотя, по-видимому, и с меньшей свирепостью. Однако после укрепления своего положения Гунтамунд стал ослаблять масштаб и силу этих гонений. Незадолго до того, как он стал королем, император Зенон издал так называемый «Генотикон», определивший некоторые положения веры, признанные обязательными для всех, и запретивший богословские споры по другим вопросам. Римский папа Феликс III не только осудил этот указ Зенона, но и отлучил от церкви константинопольского патриарха Акакия. Африканские католики, естественно, поддержали папу, и в этих условиях вандальский король мог не бояться, что его католические подданные поддержат восточного императора. Поэтому Гунтамунд мог допустить роскошь сначала ослабить, а затем и вовсе прекратить антикатолические репрессии. Этот шаг Гунтамунда ясно выявляет политическую подоплеку гонений на католическую Церковь в Вандальском королевстве. Еще одно обстоятельство определило это направление политики Гунтамунда. Еще при жизни Хунериха берберы начали наступление на вандальские владения. После его смерти это наступление еще более усилилось. Именно в это время стали появляться те берберские (или берберо-римские) государства, о которых говорилось ранее. В этих условиях продолжать политику глобального противостояния с подавляющим большинством подчиненного населения было чрезвычайно опасно. Более того, король мог рассчитывать на поддержку своих католических подданных в борьбе с берберами. И хотя еще в 496 г. папа Геласий называл вандальского короля гонителем (persecutor), репрессии к этому времени фактически прекратились. В 487 г, был возвращен в Карфаген Евгений, а затем началось массовое возвращение клириков различного ранга. Католикам возвращались церкви и их имущество. Началось возрождение монастырской жизни. Условием, однако, являлась полная политическая лояльность католиков. Когда, как об этом упоминалось, Драконций восславил Зенона, он вместе со всей своей семьей был тотчас брошен в тюрьму. На местах ариане (особенно клирики) по-прежнему нападали на католиков, не встреча отпора у местных властей.

Внешняя политика Гунтамунда была не очень удачной. Берберы все более теснили вандалов, и, несмотря на некоторые частичные успехи, полностью отбить их наступление те не смогли. Гунтамунд решил воспользоваться событиями в Италии, где остготы воевали с Одоакром, и возвратить Сицилию. Однако эта попытка тоже была безуспешной. Экспедиция на Сицилию завершилась провалом. В результате Гунтамунд был вынужден отказаться от выплаты за остров дани, что означало уже теперь не только фактическое, но и официальное признание потери Сицилии, и даже отдать готам Лилибей. Стало ясно, что у Вандальского королевства появился новый серьезный враг — королевство остготов. Как уже говорилось, именно Гунтамунд начал чеканить собственные монеты, своим весом и своим нумерарием противопоставленные Империи. Это не могло не вызвать, по крайней мере, подозрений императорского двора. Напряженные, несмотря на внешне мирные, отношения с Империей, упорное продвижение берберов, остготская угроза — все это ясно говорило об ослаблении внешнеполитических позиций Вандальского королевства. Время первенства вандалов в Средиземноморье прошло.

После смерти Гунтамунда в 496 г. старшим в роде стал его брат Тразамунд, который без всякого сопротивления и вступил на престол. Тразамунд был примером в большой степени романизованного вандала. Он отличался относительно высокой (в какой степени это было возможно в то время) образованностью, любовью к поэзии, определенной степенью великодушия. Он даже собрал при своем дворе кружок поэтов. Недаром одним из его деяний стало освобождение Драконция. Драконций был не только поэтом и адвокатом, но и членом сенаторского сословия (virclarissimus), и его освобождение становилось жестом примирения по отношению к верхам афро-римского общества. Тразамунд оставался ревностным арианином и в целом продолжил антикатолическую политику брата и дяди, но еще больше смягчил ее. Как и Хунерих, он пытался распространить арианство среди католиков, но отказался от насильственного обращения, пытаясь в ходе диспутов, прежде всего, убедить своих католических противников в истинности арианской веры. Правда, после нескольких неудачных попыток убедить католиков Тразамунд и арианские иерархи отказались от теологических диспутов. Не брезговал он и подкупом, деньгами склоняя католиков к переходу в арианство. В то же время Тразамунд стремился не дать возможности католической Церкви превратиться во влиятельную силу. С этой целью наиболее влиятельные епископы, включая Евгения Карфагенского, снова были изгнаны. Согласно эдикту Тразамунда, ставшие вакантными епископские кафедры более заниматься никем не могли. Это в перспективе лишало католическую Церковь ее организационной структуры.

Такая двойственная, но в целом более мягкая позиция объяснялась в первую очередь политическими резонами. В правление Тразамунда берберская опасность становилась еще более грозной. Сухопутные границы Вандальского королевства стали районом почти бесконечных войн. К берберам, идущим из пустыни и гор, порой присоединялись колоны и рабы, жившие в самом королевстве. С их помощью берберы разоряли или даже полностью уничтожали многие города, а иногда прорывались до самого средиземноморского побережья. В правление Тразамунда на королевство стали обрушиваться кочевники из пустыни, возглавляемые своим вождем Кабаоном. На своих верблюдах они прорывались через границы, а вандальская армия, главной силой которой была конница, практически ничего поделать с ними не могла, поскольку кони боялись верблюдов. В Триполитании это были не завоевательные, а чисто грабительские набеги, но от этого их удары не становились менее болезненными. А в Мавретании образовывались берберские государства, так что территория, подконтрольная вандальскому королю в западной части государства, постоянно сокращалась. Берберы стали вторгаться даже в Зевгитану и Бизацену. В таких условиях Тразамунд предпочел не ссориться ни с Империей, ни с могучим королевством остготов. С императором Анастасием ему удалось установить относительно добрые отношения, тем более что Анастасию приходилось уделять основное внимание персидской границе, так что положение в Африке его не очень-то тревожило. Портрет Анастасия со всеми его титулами появляется на вандальских монетах. Чтобы лишний раз императора не раздражать, Тразамунд предпочитал и к своим католическим подданным относиться более или менее терпимо. Как уже говорилось, вандалы потеряли Сицилию, и вандальские короли пытались ее вернуть. Это обостряло отношения между ними и остготами. Тразамунд пошел по другому пути. Когда он овдовел, то в 500 г. женился на сестре остготского короля Теодориха Амалафриде. которая к тому времени тоже овдовела, и в качестве приданого потребовал себе Сицилию. Правда, весь остров он получить не сумел, но приобрел таким образом Лилибей и его округу. При этом границы между владениями вандалов и готов были четко разделены, и была установлена чуть ли не настоящая граница[289]. С другой стороны, Теодорих, следуя своей матримониальной политике, надеялся вовлечь Тразамунда в возглавляемую им политическую систему и оказать влияние на политик)' вандальского короля. Для этого Амалафриду сопровождала тысяча видных остготов и пять тысяч верных рабов. Этот могучий отряд должен был стать материальной опорой вандальской королевы и в случае непредвиденных событий обеспечить соблюдение остготских интересов.

Такой политикой Тразамунд стремился обеспечить хорошие отношения с двумя наиболее сильными государствами Средиземноморья — Империей и Остготским королевством. В то же время он не пренебрегал и собственными интересами. В конце первого десятилетия VI в. обстановка в Средиземноморье резко обострилась. С одной стороны, франки и бургунды. несмотря на все попытки Теодориха помешать этому, напали на вестготов и разгромили их, так что Теодорих был вынужден вмешаться. С другой, император направил свой флот к берегам Италии явно с враждебной по отношению к Теодориху целью. В этих условиях Теодорих направил в Карфаген патриция Агнелла с целью привлечь Тразамунда к союзу и. может быть, военным действиям. Однако Тразамунд, не желая ссориться с Анастасием, предпочел соблюдение полного нейтралитета. А когда Теодорих посадил на вестготский трон своего внука Амалариха и стал его опекуном, создав тем самым общеготскую державу, Тразамунд почувствовал особую опасность. В это время сводный брат Амалариха Гезалих. разбитый войсками Теодориха, бежал в Африку, и Тразамунд принял его вполне дружелюбно и даже снабдил его некоторой суммой денег. Кроме этого, он, правда, реальной помощи Гезалиху не оказал, и тот вскоре покинул Африку и направился в Галлию, где и был убит. Теодорих воспринял этот прием, а тем более снабжение Геалиха деньгами, как недружественный акт, и в районе Лилибея дело дошло до столкновений между вандалами и готами. Однако скоро остготский король, прекрасно понимая невозможность одновременно бороться на разных фронтах, предпочел не углублять разногласия. Он направил Тразамунду примирительное послание с извинениями за эти столкновения, сопровождая его золотом. Тразамунд золото принять отказался, но согласился пойти на примирение[290]. Более того, когда в 513 г. в честь вступления в консульство зятя Теодориха Эвтариха в Риме были устроены игры с традиционными травлями диких зверей, Тразамунд послал туда большое количество этих животных, демонстрируя свою дружбу с остготским королем и его зятем и приверженность римским традициям. Отношения между Карфагеном и Равенной, казалось, снова стали вполне дружескими.

Вскоре, может быть, неожиданно для Тразамануда, обострились его отношения с Империей. В 518 г. Анастасия, с которым Тразамануд находился в относительно дружеских отношениях, сменил Юстин. В отличие от Анастасия Юстин был ревностным ортодоксом. Ни о каких дружеских связях с арианским королем не могло быть и речи. Он ультимативно потребовал от Тразамунда прекращения всяких антикатолических актов и возвращения епископов. Подкрепить свое требование реальной угрозой вмешательства император в то время не мог, и король имел полную возможность это вмешательство отвергнуть. Но отношения между Империей и Вандальским королевством ухудшились.

Тразамунд умер в июне 523 г. В соответствии с «Завещанием Гейзериха» королем стал его двоюродный брат Хильдерих, родной сын Хунериха и внук Гейзериха. Его матерью была дочь Валениниана III Евдокия, так что он был внуком не только наиболее известного вандальского короля, но и римского императора. Точная дата его рождения неизвестна, но, вероятнее всего, он родился в 456 г. Следовательно, он пришел к власти в 66 лет. Хотя отец пытался сделать его своим наследником, ему пришлось почти сорок лет дожидаться трона. Уже одно это обстоятельство делало Хильдериха оппонентом его двоюродных братьев и, разумеется, их политики. Еще больше повлияло на нового короля его пребывание в Константинополе, где он, несмотря на разницу в вере, сумел подружиться с наследником и фактическим правителем Юстинианом. Все это не могло не наложить отпечаток на его правление. Понимая неизбежность изменения политики и не имея возможности изменить порядок престолонаследия, установленный Гейзерихом, Тразамунд на смертном одре призвал Хильдериха политику не изменять и ни в коем случае не давать католикам равных прав с арианами. Хильдерих пообещал последовать этому призыву, но очень скоро резко изменил и внешнюю, и внутреннюю политику Вандальского королевства.

Хильдерих не только фактически прекратил все репрессии против католиков, но и стал явно покровительствовать католической Церкви. Практически сразу же после прихода к власти он возвратил из изгнания выживших католических епископов и разрешил избрать новых. Во главе африканской католической Церкви встал митрополит Бонифаций. Была вновь разрешена деятельность монахов. Уже в 523 г. в отдельных провинциях стали собираться местные синоды, а 5 февраля 525 г. с разрешения короля в Карфагене собрался собор, на котором присутствовал 61 епископ со всего королевства. В результате всех этих действий очень скоро практически была восстановлена вся структура католической Церкви, ранее разрушенная мерами вандальских королей. Прекратил Хильдерих и преследования светских католиков. На различных ступенях чиновничьего аппарата снова появились католики. Во внешней политике был взят решительный курс на сближение с Империей. Это, в частности, выразилось в помещении на монетах портрета правящего императора Юстина.

Такое радикальное изменение политики вызвало возмущение арианских епископов и основной массы вандалов, считавших короля игрушкой в руках императора. Оппозицию возглавила вдова Тразамунда Амалафрида. В ответ она была обвинена в заговоре против короля. Амалафрида пыталась бежать к берберам, но была перехвачена и брошена в тюрьму, а несколько позже убита. Уничтожены были и прибывшие вместе с ней готы. Это резко обострило отношения с Остготским королевством. Престарелый Теодорих стал собирать силы для нападения на вандалов. Но в разгар приготовлений он умер, а ставшая править вместо своего малолетнего сына Аталариха дочь Теодориха Амаласунта предпочла с другом императора не ссориться, ограничившись лишь письмом с протестом, направленным от имени Аталариха.

Дружба с императором и дружеский нейтралитет Амаласунты, казалось, укрепили внешнеполитическое положение Вандальского королевства и его короля. Однако наибольшую опасность в это время представляли берберы. Они все более усиливали свой натиск, так что фактически под властью вандалов остались только Зевгитана, Бизацена, часть Триполитании, а за их пределами лишь некоторые опорные пункты. Поскольку сам Хильдерих по причине своего возраста возглавить войско не мог, он поставил во главе армий своих племянников Хоамера и Евагия (Хоагия)[291]. Как разворачивались военные действия, сказать точно трудно. Известно лишь, что в то время как Евагий воевал против берберов, в Карфагене умерла его дочь. Что касается Хоамера, то известно его прозвище — Ахилл вандалов. Оно, по-видимому, возникло в результате каких-то его побед, о которых, однако, ничего неизвестно. Несмотря на победы Хоамера, берберы продолжали наступление. Ареной военных действий стала уже Бизацена, где во главе племени фрексенов встал Анталас. Хоамер двинулся против него, но на этот раз потерпел поражение. Хильдерих направил посольство к императору. Целью посольства была, вероятно, просьба о помощи.

И поражение от берберов, произошедшее почти в непосредственной близости от «вандальских уделов», и посольство к императору, призывавшего, по существу, к вмешательству в дела вандалов, — все это стало толчком для еще большего подъема недовольства в вандальской среде. Это недовольство использовал двоюродный племянник Хильдериха Гелимер, сын Гентона. 19 мая 530 г. Гелимер сверг Хильдериха. Он опирался на группу знати, недовольной проимперской и прокатолической политикой Хильериха. Для легализации переворота было, по-видимому, созвано народное собрание, которое и лишило Хильдериха власти в связи с его неспособностью защитить народ и страну вандалов от берберов. Хильдериха обвинили также фактически в государственной измене: якобы он намеревался восстановить власть императора над вандальским государством. Таким образом, были, по крайней мере формально, восстановлены институты, ликвидированные Гейзерихом — совет знати и народное собрание. Роль последнего явно сводилась лишь к одобрению свершившегося факта, но это одобрение позволило Гелимеру ссылаться на волю народа для оправдания своего переворота. Свергнутый король был арестован. Вместе с ним были арестованы оба племянника, Хоамер и Евагий, а также какая-то группа вандальских аристократов, сторонников Хильдериха. Последнее показывает, что в правящей верхушке Вандальского королевства шла какая-то борьба, и Хильдерих в своей политике был не одинок. В результате этой борьбы группировка, поддерживавшая Хильдериха, потерпела поражения. Произведенные аресты не дали побежденным никаких шансов на реванш. Проимперская группировка была, таким образом, полностью ликвидирована[292].

Свержение Хильдериха явилось нарушением порядка, установленного Гейзерихом[293]. С другой стороны, обращение к народу и знати выглядело восстановлением утраченных традиций, хотя реально роль народа была призрачной. Ставший к тому времени не только фактическим правителем, но и официальным императором Юстиниан, который запланировал восстановить Римскую империю по возможности в прежнем объеме, решил воспользоваться сложившейся ситуацией. И первой его жертвой из варварских государств должно было стать Вандальское королевство. В качестве дипломатического прикрытия Юстиниан потребовал от Гелимера соблюдение «Завещания Гейзериха» и восстановление на троне законного короля. Ответом стало еще большее ухудшение условий заключения Хильдериха и Евагия и ослепление Хоамера. Это должно было продемонстрировать не только прочность позиций нового короля, но и ликвидацию возможности использовать свергнутого короля и его ближайших родственников в случае нападения имперской армии. Тогда Юстиниан предъявил Гелимеру подлинный ультиматум, угрожая в случае отказа расторжением договора «о вечном мире». Он потребовал отпустить заключенных в Константинополь. Было ясно, что в таком случае и сам Хильдерих, и его племянники могут стать легальным прикрытием реального подчинения Вандальского королевства Империи. Поэтому неудивительно, что в ответ на ультиматум Гелимер заявил, что все, что происходит в Вандальском королевстве, императора не касается. Называя и себя, и Юстиниана одинаковым титулом rех, Гелимер утверждал свое равенство с императором и полную независимость своего королевства[294]. Он явно рассчитывал, что Империя, втянутая в это время в тяжелую войну с персами, не будет иметь никакой возможности на деле вмешаться в африканские дела. Напряженным было и внутреннее положение в Империи. В 532 г. в Константинополе вспыхнуло мощное восстание «Ника», поставившее под вопрос само правление Юстиниана. Но Гелимер рассчитал плохо. Юстиниан стал форсировать заключение мира с персами. Этот мир был заключен в 532 г. Восстание «Ника» было подавлено Велизарием. И Юстиниан стал готовиться к войне с вандалами. В следующем году подготовка была завершена, и в июне 533 г. армия Империи под командованием того же Велизария, уже прославившегося также и в персидской войне, двинулась к Африке. Война была объявлена под религиозным лозунгом освобождения подлинных христиан от власти еретиков-ариан[295]. Несмотря на такое религиозное обоснование, Амаласунта, будучи сама арианкой, тем не менее выступила на стороне Юстиниана. Правда, ее прямое вмешательство было минимальным, всего небольшое число кораблей, но главное — она предоставила Велизарию возможность использовать Сицилию в качестве базы для высадки в Африке.

Положение Гелимера была сложным. Отношения с Остготским королевством оставались напряженными. Правящая им Амаласунта была настроена на союз с Империей, а позже, как только что было сказано, и вовсе приняла участие в войне на имперской стороне. Гелимер мог рассчитывать на поддержку вестготского короля Тевдиса, но тот предпочел остаться нейтральным. Внутри самого королевства начались мятежи. В Триполитании римлянин Пуденций призвал горожан к восстанию и сам обратился к императору с просьбой о помощи и обещанием передать ему всю эту область. Юстиниан направил в Триполитанию Таттимута со сравнительно небольшим отрядом. Хотя имперских сил было немного, их помощь стала решающей, и Триполитания отпала от Вандальского королевства. Наместник Сардинии Годас[296], тоже рассчитывая на помощь Империи, также поднял мятеж. Но он пошел дальше Пуденция и объявил себя царем Сардинии. Юстиниану, естественно, совершенно не нужен был новый возможный конкурент в центре Средиземноморья, и он медлил с посылкой помощи. Потеря Сардинии означала бы резкое изменение стратегического баланса в центре Средиземноморья. С этим Гелимер смириться не мог и направил на остров отборное войско во главе со своим братом Цазоном. Мятеж Годаса был подавлен, а сам он обезглавлен, но отправление на Сардинию пяти тысяч отборных воинов ослабило вандальскую армию в самой Африке. Сардинская экспедиция потребовала снаряжения 120 кораблей, и вандальский флот оказался неспособным предотвратить высадку войск Велизария.

Хотя Гелимер не мог не предвидеть такого развития событий, высадка имперской армии оказалась для него неожиданной. Опасность со стороны Империи ему все же казалась гораздо меньше, чем ставшая уже традиционной берберская угроза. Именно ей он и уделял основное внимание, когда армия Велизария высадилась в Африке. Чтобы не дать ни внешним, ни внутренним врагам использовать фигуру Хильдериха, Гелимер приказал своему брату Аммагу его обезглавить. Вместе с Хильдерихом были казнены и некоторые его арестованные сторонники. Были арестованы некоторые торговцы, прибывшие из Империи. Все это должно было укрепить тыл. Одновременно Гелимер собрал армию и двинулся навстречу войскам Велизария. На десятой миле от Карфагена произошла первая битва. Вандалы имели несомненный перевес, но несогласованность отдельных частей их армии, разделенной на три части, привела к их полному разгрому. В свое время, как говорилось выше, Гейзерих, стремясь не допустить превращения городов в опорные пункты сопротивления местного населения, приказал разрушить стены всех городов, кроме Карфагена. Да и стены Карфагена, на содержание которых уже давно никто не обращал должного внимания, в большой степени пришли в негодность. Теперь такая предусмотрительность обратилась против вандалов. После первого же поражения у них не оказалось никаких укреплений, которые они могли бы противопоставить имперским войскам. Еще до этого Гелимер на всякий случай отправил королевские сокровища в Гиппон, и теперь он сам, и практически все вандалы, не только воины, но и их семьи, были вынуждены оставить столицу и отступить в Нумидию. Велизарий торжественно вступил в Карфаген.

Считая войну фактически закончившейся, Юстиниан принял ряд мер по урегулированию внутреннего положения в Африке. Когда войска Империи высадились в Африке, Велизарий объявил, что целью его похода является освобождение Африки от власти варваров и еретиков. Это привлекло к нему значительные слои афро-римского населения. Вступив в Карфаген, Велизарий в первую очередь очистил церкви города от ариан и передал их католикам. Затем, предвидя возможность вандальского нападения, он начал восстановление городских стен. Гелимер, действительно, не смирился с поражением. Ему удалось привлечь на свою сторону значительное число местных крестьян. В большой мере это было обусловлено элементарным подкупом: имея в своем распоряжении заранее эвакуированные сокровища. король мог раздачей денег прилечь к себе крестьян. Но дело было, по-видимому, не только в этом. В то время как горожане выступали на стороне Империи[297] и активно поддержали армию Велизария, крестьяне, по крайней мере жившие вне «вандальских уделов», приняли сторону Гелимера, предпочитая сохранение власти вандалов восстановлению порядков Римской империи[298]. Одновременно Гелимер вызвал с Сардинии армию Цазона, что усилило вандальские войска в Африке. С этой армией Гелимер двинулся к Карфагену. Поскольку карфагенские стены к этому времени были значительно укреплены, вандалы даже не предприняли попытку штурма. Гелимер пытался, перерезав водопровод, принудить город к сдаче, но и эта попытка не удалась. В середине декабря 533 г. около Тракамара, приблизительно в 30 км от Карфагена, произошло новое ожесточенное сражение. Вандалы потерпели новое поражение, в битве погиб Цазон; сопровождавшие воинов женщины, дети и старики были либо убиты, либо порабощены, и лишь сравнительно небольшому числу удалось бежать. Сам Гелимер бежал в горы, где и был осажден. После трехмесячной осады он сдался. Правда, при сдаче он выговорил определенные условия: не только сохранение ему жизни и свободы, но и представление имений и титула патриция. Велизарий от имени императора согласился на эти условия. В Карфагене был устроен великолепный триумф Велизария (позже он с еще большей пышностью был повторен в Константинополе), и среди пленников был проведен и Гелимер. В честь победы был выпущен специальный золотой медальон с изображением торжествующего императора. Сокровища вандальских королей были отправлены в Константинополь. Среди них находились трофеи, захваченные в свое время римлянами в Иудее, а в 455 г. увезенные в Карфаген вандалами Гейзериха. Затем бывший король был отправлен в Малую Азию, где, действительно, получил значительное имение, но поскольку он отказался отречься от арианства, то патрицием не стал. Судьба его бывших подданных оказалась гораздо более печальной.

Так было покончено с Вандальским королевством. Победители уничтожили государственный аппарат этого королевства, отняли у вандалов все земли и пытались вернуть их прежним владельцам, все имущество арианской церкви, включая культовые здания, были переданы католикам. Арианам было запрещено совершать таинства, в том числе крещение. Многие вандальские воины были превращены в рабов, а их жены стали добычей солдат Империи. В Африке, насколько это было возможно, восстанавливался старый порядок. Это вызвало сопротивление. Его возглавили арианские священники. Восстание было подавлено. Значительная часть вандалов была зачислена в армию Юстиниана и отправлена на восточную границу. Однако некоторые из них вернулись в Африку и стали инициаторами солдатского бунта, вскоре превратившегося в мощное восстание под руководством Стоцы. Начавшись в 536 г., оно было подавлено только в 545–546 гг. Восстание Стоцы стало последним актом сопротивления вандалов Империи. В это время врагами Империи вместе с вандалами выступили берберы. Во время войны значительная их часть поддержала армию Велизария, но полное восстановление прежних порядков их не устраивало. Несмотря на победы имперских войск, борьба с берберами, то затихая, то обостряясь, фактически продолжалась до самого арабского завоевания. Что же касается вандалов, то они очень скоро исчезли как самостоятельный этнос. Только на самом северо-западе Африки, в Тингитанской Мавретании, еще некоторое время жили какие-то вандалы. Вероятнее всего, это были те, кто во время войны и вскоре после нее бежал к самому берегу океана, надеясь найти здесь убежище от завоевателей. Однако через некоторое время и они там исчезли, растворившись, по-видимому, среди окружающего берберского населения. Во всяком случае, арабы, завоевывая эти территории в конце VII в., никаких вандалов там уже не нашли.

IV. ТУЛУЗСКОЕ КОРОЛЕВСТВО

Теперь необходимо вернуться к вестготам. В 418 г. вестготы, выполняя приказ Констанция, покинули Испанию и возвратились в Галлию. Сделали они это явно против своей воли, но в сложившейся ситуации конфликтовать с всемогущим фактическим правителем Западной Римской империи они были не в состоянии. Тем не менее, несмотря на недобровольность поселения в Юго-Западной Галлии, это поселение стало важным этапом вестготской истории. В конечном итоге оно оказалось выгодным и римлянам, и вестготам. В тот момент Констанцию было важно не только удалить вестготов из Испании и этим разрушить намечающийся их союз со свевами, но и использовать их непосредственно в Галлии. Одной из целей вестготского поселения было найти в вестготах дополнительную силу в борьбе с армориканскими повстанцами. Восстание в Арморике было недавно подавлено, но оно могло вспыхнуть вновь, и Констанций это прекрасно понимал. Понимали это и галльские сенаторы, которые согласились на поселение вестготов, считая это меньшим злом по сравнению с повстанцами. Кроме того, галльское побережье было ареной нападения пиратов, особенно саксов, и вестготы должны были помочь сдержать их нападения. Конечно, вестготы не были морским народом, но в случае пиратских высадок на сушу они вполне могли оказать им достойное сопротивление. В то же время, определяя район поселения вестготов, Констанций стремился их поселить как можно дальше от средиземноморского побережья и от Испании. Между территорией, отведенной вестготам, и Испанией лежали имперские владения, и это предотвращало возникновение альянса вестготов с тамошними варварами, особенно со свевами. В то же время путь до Пиренеев был не таким уж далеким, так что в случае необходимости можно было сравнительно легко перебросить вестготские контингенты в Испанию. К побережью Средиземного моря, к чему вестготы особенно стремились, вестготы также допуска не имели.

Однако и вестготы скоро поняли выгодность своего нового места поселения. Аквитания, где они были поселены, являлась одной из самых богатых областей Галлии, славившейся своими пашнями, виноградниками и лугами. До нападения гуннов готы были в основном земледельцами. За те сорок с лишним лет, которые прошли после переправы вестготов через Дунай, они имели очень немного лет, когда более или менее оседали на определенной территории. Бои и походы, естественно, истощали земледельческий потенциал, и теперь вестготам предстояло его восстановить. И Аквитания предоставляла им великолепную возможность для этого. Был ли во время поселения вестготов в Аквитании заключен официальный договор (foedus)? Такая точка зрения принята в современной науке. Однако ни один хронист сравнительно близкого к этому событию времени не говорит о договоре. Все они при упоминании поселения вестготов используют только слово рах — мир, мирный договор. Иногда просто говорится о поселении готов в Аквитании без всякою указания на какой-либо официальный акт. Только уже позже Исидор Севильский упоминает foedus, но сразу же дает к нему приложение pacis. Следовательно, и у него идет речь о мирном договоре. Он же пишет, что земли в Аквитании были даны вестготам в награду за их военные победы. Создается впечатление, что после убийства Атаульфа и Сигериха вестготы находились в состоянии войны с Империей, и Констанций положил этому состоянию конец. Это мог быть только договор, по которому Валлия возвращал Галлу Плацидию и обязался воевать с другими варварами. Каким образом было оформлено поселение в Аквитании, совершенно неизвестно. Исключить заключение договора, подобного договору 382 г., конечно, нельзя, но никаких сведений об этом у нас нет. Более вероятно, что официальный foedus заключен и не был. После отдачи приказа Валлии вернуться с его готами в Галлию ему и его народу были просто переданы земли для поселения. Незадолго до этого Констанций восстановил в Арелате собрания галльской знати, и вполне возможно, что на таком собрании модальности этого поселения были согласованы. Местные землевладельцы должны были смириться с пребыванием на их землях варваров в качестве «гостей», которые, однако, очень скоро стали господами этой территории. Нападения извне, будь это повстанцы Арморики или сакские пираты, одинаково угрожали и вестготам, и римлянам, и это тоже примиряло местное население с варварами.

В течение четырех десятилетий вестготы были, как назвал их современный ученый, «странствующим народом». Теперь их странствие закончилось. Так, по крайней мере, в тот момент казалось. За время многолетних странствий к вестготам присоединились другие элементы, и теперь они тоже вошли в состав вестготского этноса. В начале V в. на территории Западной империи существовали три, по крайней мере, автономные группы вестготов: под руководством Алариха, Атаульфа и Сара. При этом Сар и его вестготы жестко оппонировали своим же соплеменникам Алариха и Атаульфа. Теперь все они сплотились в один народ. За его пределами остались только так называемые малые готы, жившие на территории Восточной Римской империи, и те готские воины (естественно, и их семьи), которые служили восточному императору. За время почти беспрерывных войн резко выросла роль вождя, который стал подлинным королем. В то же время атмосфера таких войн способствовала сохранению вестготского ополчения и, следовательно, роли народного собрания. Роль эта постоянно сокращалась, но пока еще оставалась весьма ощутимой (по крайней мере, до середины V в.).

Территория, отведенная вестготам, была относительно обширна, но сами вестготы осели вдоль океанского побережья, по реке Гарумне и восточнее ее. Своей столицей они (точнее, их король) избрали Тулузу (Толоза). Поэтому Вестготское королевство в Галлии в науке называют Тулузским королевством. Первым его королем был Валлия. Однако в конце того же 418 г. он умер. Ему наследовал Теодорих (или Теодорид). Он был то ли сыном, то ли зятем Алариха и, следовательно, Балтом. Таким образом, королевское достоинство у вестготов вернулось к этому роду. Каким образом Теодорих пришел к власти, неизвестно; все авторы просто говорят, что он наследовал Валлии. Создается впечатление, что возвышение Теодориха прошло совершенно спокойно и не сопровождалось никакими эксцессами. Однако есть один факт, на который уже обращалось внимание в науке. Внук Валлии и то ли сын, то ли внук свевского короля Рицимер свою блестящую карьеру сделал в Италии. Он явно принадлежал к той группе варварской знати, которая не нашла применения на родине. Вероятнее всего, после смерти Валлии союз вестготов со свевами для последних потерял всякую ценность, и дочь покойного вестготского короля вынуждена была покинуть Испанию. Поив Тулузе она явно не нашла приюта. Такое развитие событий можно объяснить тем, что новый король не собирался продолжать политическую линию своего предшественника и даже стремился избавиться от его родственников. Родился ли к этому времени Рицимер или его мать была еще беременной, в любом случае ребенок мог быть угрозой Теодориху, и мать будущего римского патриция, вероятно, предпочла уехать в Италию под защиту имперских властей.

Очень важен еще один момент. После смерти Валлии в Тулузу неожиданно явился правнук Эрманариха Беремуд, который якобы не мог сносить подчинения гуннам. Обращает, однако, на себя внимание обстоятельства ухода Беремуда. Погиб, упав с коня после победы над дунайскими свевами, его отец, и остготы после этого сорок лет королей не имели. Вопреки патриотической легенде это было, несомненно, связано с политикой гуннов, побоявшихся чрезмерного усиления своих подданных. В этих условиях Беремуд вместе с сыном Витирихом покинул остготов и перебрался к вестготам. А там он скрыл свое происхождение из рода Амалов, чтобы не навлечь на себя излишнюю подозрительность только что ставшего королем Теодориха. Трудно представить в готском обществе с его родовыми традициями сокрытие такого происхождения. Да и уход на запад был ли вызван лишь свободолюбием Беремуда? Гораздо вероятнее, что такой резкий разрыв со своим родом (ведь остальные Амалы остались) объясняется неудачей унаследовать королевскую власть после смерти отца. Поэтому вполне возможно, что он надеялся на получение королевского достоинства у вестготов, у которых память о власти Амалов еще не полностью исчезла. Однако и там его надежды не оправдались. Имел ли он каких-либо сторонников среди вестготов, неизвестно. Но не исключено, что после смерти Валлии в какой-то группе вестготской знати возникла мысль о приглашении на трон Амала, лишенного возможности получить трон у остготов. Так что можно предполагать, что, несмотря на внешне спокойный переход власти к Балтам в лице Теодориха, значительную роль в нем играли какие-то нам неизвестные подспудные течения и интриги.

Вскоре после прихода к власти Теодорих, по-видимому, обратился к Констанцию с призывом легализовать его положение. Пошел ли ему Констанций навстречу или нет, точно неизвестно. Несколько позже Теодорих, не удовлетворяясь подчиненной ему территорией, отказался от мирного договора и возобновил войну. Были ли этот pacis foedus тем же, что заключенный с Валлией, или речь шла о договоре, заключенном уже с самим Теодорихом, неизвестно, хотя вторая возможность более вероятна. Судя по многочисленным примерам, германские варвары полагали, что подобные договоры носят личный характер и теряют силу после смерти одного из партнеров. В любом случае, поскольку речь шла лишь о мирном договоре, то в нем ничего не говорилось о римском статусе вестготского короля. Ни Валлия, ни Теодорих не получили римской должности местного магистра воинов, какой в свое время имел Аларих в Иллирике. Это ставило их в неясное положение по отношению к местному населению. De iure они только возглавляли свой народ, поселенный в Аквитании, и не имели никакой власти над галло-римским населением этой области. Вестготы лишь в качестве hospites владели частью имущества местного населения и имели право на налоги, с него собираемые, для поддержания своего существования. Но de facto их король управлял всей той областью, в которой они поселились. Это придавало определенную двусмысленность вестготской власти. С имперской стороны такая двусмысленность, вероятно, изначально задумывалась как средство сдерживания вестготов. Те же в моменты заключения были вынуждены согласиться на нее.

Такая двусмысленность юридического положения вестготских королей отразилась и на двусмысленности их отношения к Империи. Они прекрасно понимали, что такая юридическая неопределенность выгодна римлянам и поэтому не считали зазорным нарушать договоренности, когда полагали, что это выгодно им. Такое их поведение проявилось довольно скоро. В 422 г. по императорскому приказу вестготы снова двинулись в Испанию на помощь римскому командующему Кастину, воевавшему против вандалов. Однако, оказавшись в Испании, они обманули Кастина и отказались ему помогать. Это вместе с отказом в повиновении Кастину его подчиненного Бонифация предопределило его поражение. Мотивы такого поведения вестготов неизвестны. Может быть, они сами хотели подчинить себе часть Испании. Но в сложившейся обстановке это было явно нереально, и они вновь покинули Пиренейский полуостров. Через три года они уже открыто выступили протии римлян в Галлии, стремясь захватить Арелат. Арелат являлся значительным торговым центром, связывавшим Галлию с Испанией, Африкой и даже Восточным Средиземноморьем. Но не менее важным для вестготов было то, что этот город являлся столицей Галльской префектуры. В морально-политическом плане его захват имел бы для Галлии такое же значение, каким для всей Империи был захват Рима. Можно было рассчитывать и на юридическое признание власти вестготского короля в Галлии. Акция Теодориха облегчалась тем, что незадолго до нее в Арелате вспыхнул солдатский мятеж, стоивший жизни префекту претория Экзуперанцию. В такой нестабильной обстановке Теодорих вполне мог рассчитывать на успех. Вестготы осадили Арелат, но ему на помощь пришла новая римская армия под командованием Аэция, и они были вынуждены отступить.

С этого момента мирные периоды чередовались с новыми вестготскими нападениями на римские владения. По-прежнему целями готов были выход к средиземноморскому побережью и захват Арелата. В 430 г. около Арелата появился какой-то вестготский отряд, возглавляемый, однако, не королем или членом его семьи, а неким оптиматом Аэнаолсом. Действовал ли этот Анаолс на свой страх и риск или возглавлял авангард либо разведку вестготской армии, неизвестно. В любом случае он потерпел поражение и был захвачен войсками все того же Аэция. Такие повторные неудачи заставили Теодориха искать союзников. Он попытался создать довольно широкую коалицию. С этой целью к свевам был отправлен некий Веттон, но его миссия закончилась неудачей, и он был вынужден возвратиться в Тулузу. Свевский король, а им был все тот же Гермерих, в тот момент не был заинтересован в войне с римлянами и предпочитал сохранение своей власти в уже захваченной Галлеции. Большего успеха Теодорих добился в отношениях с вандалами. Он выдал свою дочь замуж за наследника вандальского трона Хунериха. Этот брак, вероятнее всего, как это было часто, укреплял союз между вестготами и вандалами. Возникновение вандальско-вестготской коалиции представляло огромную угрозу для Империи. Аэций, который к тому времени превратился в фактического главу равеннского правительства, предпринял свои контрмеры. Едва ли без его ведома Хунериху была предложена рука дочери императора Валентиниана Евдокии. Предложение было слишком заманчивым, чтобы его отвергнуть. Дочь Теодориха была обвинена в государственной измене, искалечена и отослана к отцу[299]. После этого ни о каком союзе между вестготами и вандалами не могло быть и речи. Теодорих остался в Галлии один лицом к лицу с римлянами.

Вестготский король, однако, не оставил своих намерений расширить свою власть и захватить, по крайней мере, Южную Галлию. С другой стороны, Аэций считал самым важным для сохранения самого существования Западной империи восстановление реальной римской власти в Галлии. В результате вторая половина 30-х гг. оказалась заполненной различными войнами. В 435 г. снова восстали армориканцы, и восстание скоро охватили значительную часть Галлии. Бургунды, как кажется, разорвали договор с Империей и захватили Бельгику. Аэций со своей армией выступил против бургундов, а на подавление восстания направил своего подчиненного Литория, в составе армии которого активно действовали гуннские кавалеристы. Этот момент Теодорих счел самым подходящим для начала наступления на юге Галлии. В 436 г. они осадили Нарбонн. Взять сразу же город вестготы не смогли и начали осаду, продолжавшуюся всю зиму. Однако к концу зимы 436/37 г. военная ситуация в Галлии изменилась. Литорий подавил восстание багаудов, а сам Аэций нанес тяжелое поражение бургундам, заставив их не только очистить Бельгику, но и возобновить договор с Империей. А затем он натравил на бургундов гуннов, и те вообще уничтожили Бургундское королевство. Теперь у римлян были развязаны руки для борьбы с вестготами, которые считались самыми опасными врагами Империи в Галлии. Может быть, такое отношение римлян объясняется не столько силой вестготов, сколько их сравнительной близостью к Италии. Как бы то ни было, ликвидировать непосредственную вестготскую опасность было необходимо. Для начала Литорий двинулся к Нарбонну и освободил его от осады. Вслед за этим в дело вступил сам Аэций. В 437 и 438 гг. он нанес им ряд поражений. В это время Литорий решил развить свой успех и полностью уничтожить Вестготское королевство, как это с помощью гуннов сделал Аэций с Бургундским королевством[300]. С этой целью он двинулся непосредственно на Тулузу. Но в сражении под стенами вестготской столицы он был разгромлен и попал в плен, а позже казнен. Поражение Литория снова изменило положение. Вестготы предприняли новое наступление, и вскоре они оказались уже на берегах Родана (Рона). Все попытки остановить это вторжение, даже путем подкупа, не удались, и пришлось прибегнуть к дипломатии[301]. Сложные дипломатические переговоры с Теодорихом повел Авит, который, видимо, с этой целью был в этом году назначен префектом претория для Галлии.

Фигура Авита была выдвинута неслучайно. В какое-то время после 425 г. он впервые появился в Тулузе, чтобы добиться отпуска своего родственника Теодора, находившегося в готском плену в качестве одного из заложников. Этот первый опыт сношений с вестготским королем не остался без последствий. Связи Авита с вестготским двором становились относительно тесными. Он даже принимал какое-то участие в воспитании королевских сыновей, особенно будущего Теодориха II. Сидоний Аполлинарий даже вкладывает в уста Теодориха II утверждение, что Авит научил его римскому праву и умению ценить Вергилия. Авит принял какое-то участие в освобождении Нарбонна от осады, причем в отличие от Литория он действовал дипломатическим путем. Теперь перед ним была поставлена еще большая и более сложная задача, и он ее выполнил. Переговоры завершились полным успехом, и в их результате были подтверждены прежние соглашения и заключен договор. Договор был подтвержден браком Аэция с одной из дочерей Теодориха. Южная Галлия надолго оказалась огражденной от новых готских вторжений. В Риме и Равенне победы, хотя и далеко не окончательные, Аэция и заключение договора были восприняты как огромный успех. Аэция восславляли как спасителя Италии, восстановителя Галлии. Результат этих событий был выгоден и вестготам. Выдав свою дочь замуж за фактического правителя Западной Римской империи, Теодорих, естественно, повысил свой престиж в глазах соплеменников. Не менее важным было то, что теперь был заключен договор (foedus). Его условия неизвестны, но можно говорить, что отныне вестготы, поселившиеся в Аквитании, стали официальными федератами Империи. Теодорих вновь не получил никакого римского титула, но теперь это, кажется, ему было неважно. Как показали последующие события. Вестготское королевство фактически признается независимым. В битве против гуннов на Каталаунских полях они составляли отдельную армию, не смешиваясь с остальным римским войском, которое практически тоже состояло из варваров. Да и переговоры накануне этого сражения показывали, как об этом еще будет сказано, фактическое равноправие Империи и Вестготского королевства. Видимо, речь шла о summum foedus, самой высшей формой договора, когда официальная принадлежность к Империи ограничивалась лишь формальным признанием суверенитета императора.

Тем не менее вестготы принимали участие, по крайней мере, в одном из военных предприятий Империи. В 446 г. в Испанию для борьбы со свевами был направлен Вит, сделанный по этому случают магистром обеих армий. К его армии присоединились и вестготы. Подчинились ли они приказу императора (а фактически, конечно, Аэция) или добровольно решили поддержать римскую армию, сказать трудно. Вероятнее все же вторая возможность. Во всяком случае, вестготы активно использовали этот повод для грабежа местного испанского населения и не очень горели желанием сражаться со свевами. Во время сражения они покинули поля боя. Армия Вита была разгромлена, а вестготы предпочли с добычей вернуться в Галлию. Этот эпизод довольно ясно показывает отношения между вестготами и Империей. Участие вестготов в войне, какую вела Империя, ограничивалось получением выгод от этой войны. Ни о каком подчинении вестготов военно-стратегическим целям Империи не было и речи.

Вероятно, именно с Теодорихом связано появление первых вестготских законов. Во всяком случае, его сын Эврих неоднократно ссылается на законы своего отца[302]. Еще 1 января 415 г. Атаульф жаловался на отсутствие у вестготов законов. Разумеется, вестготы, как и все другие народы, имели свои правовые нормы, регулировавшие их жизнь. Этими нормами были какие-то белагины (belagines)[303]. Мы ничего не знаем об их содержании, кроме того, что ими были «обузданы варварские нравы» и они определяли жизнь готов «в соответствии с природой». Несомненно, это были нормы племенного права. Пока вестготы представляли собой «блуждающую армию», сопровождаемую остальным народом, этого было вполне достаточно. Поселение в галло-римской среде создало новую ситуацию, которую белагины урегулировать уже не могли. Различные споры между вестготами и галло-римлянами могли возникнуть уже вскоре (или даже сразу) после поселения готов. Одним из законов Теодориха определялось, что не возобновляются споры, если не урегулированы в течение 30 лет. Это дает дату появления закона 448 (если отсчет шел от времени поселения вестготов в Аквитании) или 449 г. (если считалось от прихода к власти самого Теодориха). По-видимому, стабилизация общей обстановки после заключения договора с Аэцием позволила вестготскому королю заняться проблемами законодательства.

Положение резко обострилось в начале 50-х гг. в связи с вторжением Аттилы в Галлию. Хотя Аэций сумел собрать огромную армию, состоявшую из варваров, находившихся в различных юридических отношениях с Империй, в том числе федератов, как бургунды, этих сил могло быть недостаточно для отпора грозного и до сих пор непобедимого предводителя гуннов, под началом которого тоже действовал целый ряд подчиненных ему племен. Поэтому императорскому правительству пришлось обратиться к вестготам. Император Валентиниан III направил послов к Теодориху, убеждая его помочь римлянам. Хотя в этом письме и говорилось, что вестготы являются «членами государства», но связь их с этим государством определяется даже не как союз, а как сообщество (societas). Эго по существу явилось признанием фактического равноправия Вестготского королевства с Римской империей. Наряду с официальными послами императора Аэций, уже появившийся в Галлии, послал к Теодориху Авита, чтобы использовать и его дипломатические способности, и его давно установленные связи с вестготским двором. Может быть, тогда же был пущен слух, что Аттилу подговорили совершить этот поход вандалы и его действительной целью являются именно вестготы. Совершенно ясно, что никаких действенных средств, чтобы заставить вестготов в качестве федератов участвовать в войне против Аттилы, у императорского правительства не было. Дипломатические усилия римлян принесли свои плоды. Теодорих согласился принять участие в этой войне.

Решение об участии в войне с гуннами Теодорих явно принял после совета со своими приближенными (комитами), и это решение было одобрено народом. Оставив в Тулузе своих сыновей, кроме старшего Торисмунда, и часть вельмож. Теодорих с большим войском (и это не могла быть только его дружина) выступил в поддержку Аэция. В битве на Каталаунских полях в июне 451 г. армия Теодориха, как уже упоминалось, составляла совершенно отдельный корпус и действовала хотя и под общим командованием Аэция, но вполне самостоятельно[304]. В кровопролитном сражении гунны были разбиты и отступили. Аэций, боясь своих вестготских союзников не меньше, чем гуннов, предпочел не преследовать врагов.

Во время этого сражения погиб сам Теодорих. После его похорон непосредственно на поле боя вестготы по старинному германскому обычаю, гремя оружием, передают королевское достоинство (regiam deferent maiestatem) его старшему сыну Торисмунду. В чрезвычайных обстоятельствах войны войсковое собрание снова выступает в качестве высшей инстанции, облекающей человека королевской властью. Едва ли кто из воинов сомневался, что старший сын убитого короля и должен стать его наследником, но официальное провозглашение совершалось все же на собрании воинов. Кроме того, в рассказе об этом событии недаром особо отмечается, что Торисмунд был fortissimus. Как бы ни переводить это слово (храбрейший, энергичнейший, мощнейший), ясно, что речь идет о воинских доблестях. По-видимому, не только само по себе происхождение, но и воинские качества играли (по крайней мере, официально и пропагандистски) важную роль. Важно еще одно соображение. Торисмунд не мог не учитывать наличие четырех братьев, оставшихся в Тулузе, и когда Аэций, стремясь добиться как можно скорейшего ухода вестготов, посоветовал ему вернуться в столицу, чтобы братья не успели овладеть королевскими сокровищами и с ними королевской властью, он воспринял этот совет со всей серьезностью. Было ясно, что никто, кроме сыновей погибшего Теодориха. не мог овладеть властью, которая теперь была фактически закреплена не только за всем родом Балтов, но и за конкретной семьей, однако в рамках этой семьи само по себе старшинство еще не определяло безальтернативно личность конкретного короля.

Поспешность, с какой Торисмунд последовал совету Аэция, дала нужный результат. Возращение Торисмунда в Тулузу прошло беспрепятственно, и он был там полностью признан. Провозглашенный королем на поле сражения и во многом благодаря своим воинским качествам. Торисмунд стремился продемонстрировать эти качества и в дальнейшей своей деятельности. Естественными объектами его военной активности являлись римляне и их союзники в Галлии. Отсюда его резко выраженная антиримская политика. И римляне, в свою очередь, воспринимали его крайне негативно, называя его самым необузданным (или безумным) королем Готии. Эту необузданность очень скоро ощутили аланы, поселенные Аэцием в долине Лигера. Торисмунд разгромил их и подчинили себе ту часть аланов, которые обитали южнее этой реки. В результате этой войны владения вестготов на севере достигли Лигера. Выступил он и непосредственно против галло-римлян, продвигаясь вплоть до Родана и снова, как и его отец, пытаясь захватить Арелат. По-видимому, изменилась и его позиция по отношению к братьям. Если в начале своего правления он такую уверенность, что никаких попыток сопротивляться его власти никто (а речь явно может идти только о братьях) не делал, то затем он допустил какие-то «преступные распоряжения». В чем они заключались, неизвестно, но они дали братьям повод составить заговор, в результате которого Торисмунд был убит всего лишь через два года после его торжественного провозглашения на Каталаунских полях. Совсем не исключено, что какую-то роль в этом заговоре играло западноримское правительство. Во время войны между вестготами и римлянами на стороне римлян появился Витерих, активно воевавший против готов. Существует очень правдоподобное предположение, что это был сын Амала Беремуда. неудачного претендента на вестготский престол после смерти Валлии, и что его фигура была выдвинута Аэцием для ослабления позиции Теодориха. После заключения договора этот Витерих сходит со сцены за ненадобностью. Учитывая резкую антиримскую позицию Торисмунда, вполне возможно, что Аэций решил повторить прежний опыт, но уже в других условиях и с другими фигурантами. Надо иметь в виду, что Италия незадолго до этого пережила опустошительное вторжение гуннов, и у западного правительства не было реальных сил для активного противодействия наступлению Торисмунда. Дело защиты римских городов взял в свои руки префект претория для Галлии Тонанций Ферреол, и он сумел добиться отступления вестготов от Арелата. но лишь дипломатическими мерами, а по существу подкупом: он, пригласив короля в свой дом, подарил ему блюдо, украшенное драгоценными камнями, после чего тот и ушел назад. Но было ясно, что это — лишь временное решение. Более радикальным решением было устранение Торисмунда вовсе.

Преемником Торисмунда стал второй по старшинству брат Теодорих И. Приняли ли римляне участие в организации заговора или нет, но Теодорих II действительно изменил политику брата и пошел на сближение с западным правительством. В 454 г. он даже послал по римскому поручению армию в Испанию для борьбы с тамошними багаудами. Во главе этой армии встал брат Теодориха Фредерик. Это было неслучайно. После убийства Торисмунда и восхождения на трон Теодориха II Фредерик стал фактически вторым человеком в Вестготском королевстве. Некоторые ученые даже называют его вице-королем. Все, что известно о дальнейших событиях, показывает, что все важнейшие решения Теодорих принимал или совместно с Фредериком, или после совета с ним. Если по каким-либо причинам сам король предпочитал оставаться в Тулузе, то армию возглавлял Фредерик. Теперь именно он был направлен в Испанию для подавления восстания багаудов. Это восстание уже пытались подавить римские полководцы Астурий и Меробауд, но после их на первый взгляд совершенно удачных действий восстание принимало новый размах. Стало ясно, что ни центральное правительство в Равенне, ни местные магнаты справиться с ним не в состоянии. В этих условиях римляне и обратились к Теодориху, а тот двинул в Испанию армию во главе со своим братом. Его действия оказались гораздо более успешными, чем акции римских генералов. Восстание было окончательно подавлено.

Положение внезапно и радикально изменилось в второй половине 454 и первой половине 455 г. 21 или 22 сентября 454 г. Валентиниан собственноручно убил Аэция, а 16 марта следующего года сам был убит. Императором стал Петроний Максим. Теодорих II счел, что эти события аннулируют заключенный ранее договор. и возобновил наступление на римские владения в Южной Галлии. В это же время и другие варвары пришли в движение. С целью урегулирования ситуации в Галлии новый император назначил Авита магистром обеих армий. Авиту удалось быстро справиться с франками, саксами и аламанами. После этого Авит направил часть своего войска во главе с Мессианом, чтобы сдержать готов, а сам прибыл к тем же готам уже в качестве посла императора. В Тулузе Авит встретился с вестготским королем. Его переговоры с ним облегчались тем. что Теодорих был его бывшим учеником.

Во время переговоров в Тулузу пришло известие о взятии Рима вандалами и смерти Петрония Максима. Это сразу же изменило ход переговоров. Вестготы решили воспользоваться образовавшимся политическим вакуумом и наконец получить своего императора. Теодорих 11 предложил стать императором Авиту. При этом он заявил: «Я — друг Рима, когда ты — полководец, и воин, когда ты — государь». Это было недвусмысленным предложением военного союза. Острие этого союза, по крайней мере официально, было направлено против вандалов, которые издавна были врагами вестготов, а теперь стали и врагами римлян. Теодорих якобы заявил, что он искупит старое разрушение Рима готами местью за его нынешнее разрушение. Был заключен новый договор, конкретные условия которого неизвестны, но явно подразумевающий не только прекращение войны в Галлии, но и помощь вестготов в утверждении Авита в качестве императора. Создание этого союза на деле означало полное признание самостоятельности вестготов.

Вестготы в это время представляли значительную силу, и, пожалуй, ее было достаточно, чтобы в условиях сумятицы, наступившей после смерти Петрония Максима и вандальского разгрома Рима, утвердить Авита на троне Западной империи. Однако приход к власти исключительно с помощью варваров был бы совершенно неприемлем для римского общественного мнения как на Западе, так и на Востоке и мог бы даже привести к разрыву между двумя частями Империи. Важная была еще поддержка галло-римской знати. Местная знать собралась в Угерне, находившемся в девяти милях от Арелата, и это собрание поддержало кандидатуру Авита. Через два дня, 9 июля 455 г., уже в самом Арелате на собрании местных аристократов (proceres) и воинов (milites) Авит был официально провозглашен императором. Вероятнее всего, это было то собрание провинций, consilium provinciarum, которое давно уже существовало в Галлии, позже исчезло и, как это упоминалось, было восстановлено по инициативе Констанция в 418 г., хотя его состав мог быть и явно был более широким. Вероятнее всего, и готы, в том числе король и его братья, участвовали в этом собрании. Так, пожалуй, впервые был оформлен союз между Вестготским королевством и галло-римской знатью. Обе силы сгруппировались вокруг фигуры Авита. После этого Авит двинулся в Италию, и его сопровождали вестготы. Вестготы снова вошли в Рим, но уже не как завоеватели, а как союзники нового императора. Впервые варвары навязали свою креатуру Западной Римской империи, и эта креатура в этой части Империи была признана.

Как было сказано немного выше, между Авитом и Теодорихом был заключен военный союз, который официально было направлен против вандалов. Однако войне с далекими вандалами вестготский король предпочел борьбу с более близкими свевами в Испании. Хотя Авит и Теодорих были союзниками, победа над свевами силами только одного из партнеров не входила в планы ни того ни другого. Поэтому сначала завязалась сложная дипломатическая игра, когда к свевскому королю Рехиарию были направлены отдельные посольства императора и короля. После же провала обеих миссий Авиту пришлось официально поручить вестготам войну с непокорными свевами. Теперь вестготскую армию возглавил сам Теодорих. Свевы были наголову разгромлены, сам король Рехиарий попал в плен, и хронисту даже показалось, что Свевское королевство разрушено и со свевами вообще покончено. Впечатление оказалось ошибочным, но преобладанию свевов на Пиренейском полуострове, действительно, пришел конец.

Авит был приведен к власти альянсом галльской знати, поддержанной армией, и вестготов. Каждая составляющая этого альянса преследовала свои интересы. Наличие «своего» императора резко увеличивало престиж вестготского короля в глазах как его собственного народа, так и римского населения его королевства.

С другой стороны, союз с императором и действия по его поручению и от его имени легализовал и облегчал действия готов в Испании. Вполне возможно, что Теодорих уже ставил задачу не только вытеснения свевов, но и подчинения Испании своей власти. Недаром он лично возглавил поход на Пиренейский полуостров. Однако во время его испанской кампании в Италии против Авита выступила италийская армия, возглавляемая Рицимером. Авит был свергнут, сделан епископом и через короткое время убит. Свержение Авита изменило планы Теодориха. Получив известие об этом событии, он вернулся в Галлию, хотя и оставил часть своего войска за Пиренеями. Эксперимент с императорской властью галльского аристократа оказался коротким. Галло-готский альянс не сумел достичь своей цели. Причиной его конечной неудачи стало различие целей, преследуемых силами, составившими этот альянс. Без использования всей вестготской мощи (а не только той части, которая сопровождала Авита в Италию и осталась там) одержать верх над сплотившимися ради свержения Авита итало-римской аристократией и италийской армией оказалось невозможным.

Преемником Авита стал Майориан. Вестготы отказались признать его. Они заключили союз с бургундами. Вернувшийся в Галлию Теодорих начал наступление на римские владения и снова осадил Арелат. Но захватить Арелат и на этот раз вестготам не удалось, а когда Майориан сам во главе армии явился в Галлию, вестготский король предпочел заключить с ним мирный договор, по условиям которого вновь признал себя федератом Империи. Правление Майориана, начавшееся весьма успешно, закончилось относительно скоро и трагически. В 461 г. он был свергнут Рицимером и убит. После этого Рицимер сделал западным императором свою марионетку Либия Севера. Став фактически полноправным правителем Западной империи, Рицимер, однако, столкнулся с трудностями, в том числе в Галлии, где командующий войсками в северной части страны Эгидий отказался признать его марионетку, а следовательно, и власть его самого. Не имея собственных сил справиться с Эгидием, Рицимер пошел на союз с варварами — бургундами и вестготами. После свержения Майориана некоторые его командиры, как, например, Непоциан, перешли на службу к вестготам. Но после заключения союза между ними и Рицимером Непоциан исчезает, и его место в вестготской армии занимает местный магнат Арборий. Вслед за этим командующий римскими войсками на юге Галлии Агриппин явно с согласия Рицимера сдал вестготам Нарбонн. Этот город давно уже был непосредственной целью вестготов. Он являлся не только значительным экономическим центром, но и важным стратегическим пунктом. Овладение Нарбонном открывало бы вестготам путь к средиземноморскому побережью, к чему они давно стремились. Римляне прекрасно понимали всю важность этого города и упорно отбивали все нападения варваров. Теперь же равеннское правительство решило пожертвовать Нарбонном и отдать его Теодориху при условии, что тот выступит против Эгидия. По инициативе Рицимера в Галлии создается широкий альянс из равеннского правительства, местной знати и варваров, направленный против Эгидия. Решающую роль в нем играли вестготы. Для войны с Эгидием Теодорих направляет своего брата Фредерика. Фредерик, как уже говорилось, фактически занимал второе место в Вестготском королевстве после самого Теодориха. В свое время он помог Теодориху убить их старшего брата Торисмунда и самому стать королем. После этого Фредерик возглавлял вестготское войско, боровшееся с испанскими багаудами, принял активное участие в провозглашении императором Авита и теперь получил важнейшее поручение вести войну с Эгидием. Победа в этой войне открывала вестготам возможность расширения своей власти в северном направлении. Однако на этот раз Фредерик был разбит и убит в битве на берегах Лигера около Аврелиана (Орлеан).

Теодорих не надолго пережил брата. Фредерик погиб в 363 г., а через три года, в 366 г., пришла очередь Теодориха II. Он был убит своим собственным братом Эврихом, который и стал королем. Эврих поставил перед собой амбициозную задачу — создать из своего королевства мощное, обширное и независимое государство. Если Теодорих еще демонстрировал свою лояльность к официальным имперским властям и действовал обычно от имени или формально по поручению императора (даже с Эгидием он воевал по просьбе Рицимера), то Эврих скоро полностью порвал отношения с Империей. Он открыто взял курс на захват территорий, остававшихся под римской властью. Какая-то часть галльской аристократии пыталась найти компромисс с вестготским королем. Рицимер, вынужденный принять на западный трон присланного восточным императором Львом Антемия, наделе развернул интриги против него. Явно с его ведома префект претория Арванд даже предложил Эвриху разделить всю оставшуюся римской Галлию между ним и бургундами. Эврих явно отверг этот предложение, поскольку стремился завладеть всей Галлией. Арванд был не одинок, какая-то часть галльской знати стремилась к достижению компромисса с вестготским королем. Однако сам Эврих не очень-то стремился к компромиссу. Дело было не в его антиримских чувствах, а в трезвом политическом расчете. Он с удовольствием принимал на службу римлян, понимая, что их опыт будет весьма полезен ему, но полагал, что политическая ситуация позволяет ему стать в конечном итоге полновластным правителем не только Галлии, но и Испании.

В Испании свевы, оправившись после тягчайшего поражения от вестготов, снова начали наступление на Лузитанию и захватили город Олисипон. Возвращением в этой стране нестабильности воспользовались вестготы, которые перешли Пиренеи и сами тоже вторглись в Лузитанию, грабя и свевов, и испано-римлян. Но теперь они не ограничились грабежами, а стали утверждаться в стране, захватив, в частности, столицу Лузитании Эмериту. Вслед за тем вестготы захватили всю Лузитанию, вновь отбросив свевов на северо-запад Испании в Галлецию. Свевский король, не имея никакой возможности самому противостоять вестготам, направил посольство к Антемию, явно надеясь на его либо военную, либо дипломатическую помощь. Однако тот ничем свевам помочь не мог. Вестготский король начал планомерное завоевание Испании. Значительную роль в этом завоевании играл герцог Салла[305]. Тогда же Эврих попытался распространить свою власть в Галлии к северу от Лигера, но победа соединенных сил римлян и франков остановила вестготскую экспансию в этом направлении. Главные же свои усилия Эврих направил на захват Юго-Восточной Галлии, стремясь окончательно вытеснить оттуда римлян, а может быть, и бургундов.

Для противодействия Эвриху Антемий направил в Галлию с трудом собранную им армию, среди командиров которой был и его сын Антемиол. К тому времени, когда эта армия появилась в Галлии, вестготы успели перейти Родна. В каком-то месте восточнее этой реки произошло сражение, в котором римляне потерпели полное поражение. В этом сражении погибли все командующие, включая сына императора. После этой битвы никакого организованного сопротивления вестготам уже не было. Какие-то остатки императорских войск, по-видимому, еще оставались в Галлии, но оказать эффективного сопротивления варварам они уже не могли. Испания давно была оставлена имперской властью на произвол судьбы, и там сопротивление варварам оказывала провинциальная аристократия. Теперь то же самое пришлось делать и галльской знати. Активно действовала частная армия сына Авита Экдиция. Он собрал эту армию из своих рабов и колонов, к которым присоединилось и местное ополчение. Существовали ли другие подобные армии в Галлии, неизвестно. Однако вероятнее всего, что их и не было. Кроме Экдиция, организаторами борьбы с вестготами в Южной Галлии были, скорее, епископы, чем сенаторы[306].

Конечной целью Эвриха было завоевание Италии, Это делало бы его (по крайней мере, в глазах варваров) неоспоримым повелителем Западной империи. Но для этого сначала надо было захватить Юго-Восточную Галлию, сломив сопротивление тамошних римлян. Те пытались оказать посильное сопротивление. Какую-то помощь сопротивлявшимся галло-римлянам пытался оказать император Юлий Непот, пришедший к власти в 474 г. Но достаточных сил у него не было, и его помощь являлась скорее моральной. Для галло-римского населения, еще оставшегося под властью императора, реальный выбор был не между императором и вестготским королем, а между вестготским и бургундским королями. Наконец, Юлий Непот, поняв всю тщетность попыток остановить вестготов, вступил в ними в переговоры. Сначала к Эвриху были отправлены галльские епископы, а затем с той же миссией к нему направился тицинский епископ Эпифаний. В 475 г. между Непотом и Эврихом был заключен договор, по условия которого император признавал полный суверенитет вестготского короля над всеми завоеванными им территориями в Галлии и Испании. Даже некоторые еще не захваченные города, как все еще сопротивлявшаяся Арверна, были переданы под власть Эвриха. За это Эврих на какое-то время отказывался от попыток вторгнуться в Италию. Таким образом, в 475 г. Вестготское королевство окончательно перестало быть автономным федератским политическим образованием на территории Римской империи, а стало суверенным независимым государством.

Для Эвриха отказ от вторжения в Италию был только временным тактическим шагом. Как только он счел ситуацию благоприятной, он возобновил наступление. Такой благоприятной ситуацией ему показалось положение в Италии, где в 476 г. власть оказалась в руках Одоакра. Эврих направил в Италию армию под командованием римлянина Винцентия. Однако этот поход оказался неудачным. Армия Одоакра, возглавляемая его комитами Аллой и Синдиллой, разбила войско Винцентия, причем сам Винцентий в этом бою погиб. Эвриху пришлось отказаться от мысли завоевать Италию. Но зато он добился от Одоакра признания завоевания Юго-Восточной Галлии вплоть до Альп. Теперь за Альпами не было ни одного клочка земли, над которым бы не властвовал варварский король. И большая часть этих земель находилась под властью Эвриха.

По-видимому, в том же 475 г., когда император признал полный суверенитет Эвриха, был опубликован первый кодекс вестготского права, получивший в науке название «Кодекс Эвриха»[307]. К его созданию были привлечены опытные римские юристы и вообще образованные римляне. Возможно, значительную роль в создании кодекса играл ближайший советник короля — поэт и оратор Лев из Нарбонна, который после взятия Нарбонна готами переехал в Тулузу и был приближен ко двору Эвриха. В этом кодексе были объединены все издаваемые ранее вестготские писаные законы, начиная с законов Теодориха I. Многие законы, по-видимому, были изданы и самим Эврихом. Эти законы регулировали отношения внутри вестготского общества, а также между вестготами и римлянами[308]. Если они даже и воспроизводили какие-то положения старых белагин, то только те, которые соответствовали новому состоянию вестготского общества. За время более чем сорокалетних странствий и более чем полувекового пребывания в Аквитании это общество существенно изменилось. Старые нормы уже не могли урегулировать все казусы, возникавшие в совершенно новой обстановке. На вестготов, осевших в богатой и населенной Аквитании, не могли не оказать влияния условия жизни местного населения, а с этим и те нормы римского обычного права, которые были действенны и для варваров. Объединение по римскому образцу различных законов в едином сборнике облегчало конкретную юридическую деятельность вестготского государства. С создание «Кодекса Эвриха» вестготское право перешло на новую, более высокую ступень своего развития.

Эврих умер в 484 г, и ему наследовал его сын Аларих 11. Нет никаких сведений, что в этом какую-либо роль играли либо народное собрание, либо хотя бы совет знати. По-видимому, наследственный принцип передачи власти уже настолько укоренился, что никакого, даже чисто формального, одобрения этого акта какой-либо другой инстанцией не требовалось. После побед своих дядей, и особенно отца, Аларих мог считаться и чувствовать себя одним из самых сильных государей европейско-средиземноморского мира. Его положение еще более укрепилось после захвата Италии родственными остготами. Во время войны в Италии вестготы оказали своим родственникам помощь, и после войны между вестготами и остготами установились дружественные отношения. Остготский король Теодорих, видевший в матримониальной политике лучшее средство усиления своего положения в Европе, выдал, в частности, свою дочь Теодегото за Алариха. Этот брак, сделав Алариха родственником самого, как казалось, могучего варварского короля, укрепил его позиции. Однако особое значение в это время приобретают отношения с франками.

Франкский король Хлодвиг в это время принял христианство по католическому обряду, и это сразу же противопоставило его другим варварским королям, которые были арианами, в том числе и Алариху. Стремясь подчинить себе всю Галлию, Хлодвиг использовал для этого и религиозный фактор. Поэтому урегулирование отношений с католическим большинством населения своего государства становилось очень важной задачей. Другой проблемой становилось территориальное деление галльской Церкви. Варварские завоевания, в том числе вестготские, привели к тому, то границы церковных диоцезов не совпадали с государственными границами. А оставлять своих католических подданных в подчинении иерархам, которые сами подчинялись другим королям, ни Эврих. ни Аларих не хотели. В то же время начать суровые преследования католиков ни Эврих, ни Аларих не могли, ибо это сразу же привело бы к конфликту с Хлодвигом, чего вестготские короли не желали. Потому и Эврих, и Аларих постоянно колебались между антикатолическими репрессиями и привлечением католиков к себе. С одной стороны, Аларих решительно ссылал тех епископов, которых подозревал в нелояльности, а с другой, в 506 г. собрал в Агде местный собор, от которого добился подтверждения верности.

Не менее важным было то, что Аларих решил издать кодекс, на этот раз относившийся к его римским подданным. Галло-римское население продолжало жить по старым римским законам, но это не устраивало короля. Все вопросы, связанные с жизнью этой части населения Вестготского королевства, должны были решаться в соответствии с законами вестготского короля, даже если они лишь воспроизводят законы императора. После консультаций с епископами и местными аристократами Аларих собрал комиссию из римских юристов, но под председательством готского графа (комита) Гойариха, которая и составила Lex Romana Visigothorum. известный как «Бревиарий Алариха». Этот кодекс был составлен на основе «Кодекса Феодосия», некоторых более поздних новелл и сочинений знаменитых римских юристов, но приведен в соответствие с новыми реалиями. Часть законов была полностью исключена из нового кодекса, другая сопровождена интерпретациями, поясняющими действие данного закона в новых условиях, наконец, часть изменена так, чтобы эти законы могли эффективно работать в создавшейся ситуации[309]’. В 506 г. Аларих II официально ввел в действие этот кодекс[310]. Появление этого кодекса, разумеется, облегчалось деятельность судей, но не это, пожалуй, было главным для самого короля. Появлением собственного кодекса Вестготское королевство приобретало юридическую независимость от Империи. В какой-то степени эта независимость подтверждалась тем. что из перечня праздников, содержавшихся в «Кодексе Феодосия», были исключены праздники в честь дня рождения Рима и Константинополя. Отныне в Вестготском королевстве действовали два равноценных кодекса, и это закрепляло юридическое разделение населения на готов и римлян. К тому же, привлекая к составлению законов римских юристов и советуясь со светской и церковной знатью своего королевства, Аларих демонстрировал свое расположение к католическим подданным, что было очень важно в сложившейся политической ситуации.

При Эврихе и Аларихе Вестготское королевство стало одним из самых больших в варварском мире. Оно охватывало территории от Лигера (Луара) на севере до пролива, ныне называемого Гибралтарским, на юге, от океана на западе до Альп на востоке. Не вся эта территория реально подчинялась вестготским королям. На северо-западе Испании сохранилось Свевское королевство. В горах жили фактически независимые баски. В южной испанской провинции Бетике города тоже практически были независимыми. Но это не меняло общей картины. Сами вестготы, естественно, занимали только сравнительно небольшую часть этого пространства. В момент расселения в Аквитании они составляли 2–3 % всего населения или немного больше[311]. Основной областью их расселения была средняя часть долины Гарумны[312]. Жили они и в некоторых городах, как, например, в своей столице Тулузе и втором важнейшем городе этой области Бурдигале (Бордо). Здесь дома местных аристократов были приспособлены под королевские дворцы. В тех городах, где вестготы жили, их доля в населении могла достигать 10–12 %. К вестготам присоединилась какая-то часть остготов. Некоторые из этих остготов переселились на запад, не желая терпеть зависимость от гуннов. Уже после распада Гуннской державы часть остготов, руководимая Видимиром-младшим, ушла в Галлию, где тоже слилась с находившимися там вестготами. Это все увеличило количество готов, но все равно они оставались сравнительно незначительным меньшинством населения. После подчинения Юго-Восточной Галлии и большей части Испании доля вестготов еще уменьшилась.

Вестготы традиционно делились на рабов и свободных. В ходе завоеваний число рабов явно увеличилось. Раб был собственностью господина (dominus), он не являлся юридическим лицом, но мог иметь пекулий. Это явно давало рабу какие-то средства, которые он мог пустить в оборот. Всякий акт купли-продажи, совершенный рабом, должен был утверждаться владельцем, но сама возможность такой операции ясно говорит о наличии каких-то материальных ценностей, имевшихся у раба. Положение раба у вестготов было, по-видимому, легче, чем у его римского «коллеги» и, может быть, даже, чем у официально свободного галльского крестьянина. Если верить Сальвиану, то многие крестьяне бежали к варварам, в том числе к готам, предпочитая рабство у них свободе у римлян[313]. Но в целом положение рабов у вестготов, как кажется, все же ухудшилось по сравнению с временем до начала Великого переселения народов. Это могло быть связано как с состоянием почти постоянной войны, так и с влиянием римского окружения и римского права.

Официально свободные всей массой противопоставлялись рабам. Однако и среди них не было никакого равенства. Ясно выделяются comites (спутники), fortes (сильные); оба слова явно означают одну и ту же группу вестготской знати. Эти люди резко отличаются от vulgus (народа, массы). Все вестготы были военнообязанными. Но и в армии, а следовательно, и в обществе, равенства не было. Среди воинов выделяются более привилегированные букцелярии и стоявшие ниже их сайоны. Характерно, что первое слово — латинское, а второе — германское. Можно полагать, что вестготы заимствовали принцип существования привилегированных воинов-букцеляриев у римлян, у которых они засвидетельствованы приблизительно с 400 г., после чего основная масса воинов оказалась в относительно приниженном положении. Однако и те и другие, будучи свободными, тем не менее были обязаны вступать под покровительство короля или того или иного аристократа, который и выступал их патроном. Патрон имел довольно обширные права над теми, кому он покровительствовал, в том числе и над их имуществом. Так, сайон, переходя к другому патрону, полностью терял все свое имущество, кроме оружия, а букцелярий — только оружие и дары, которые он получил от патрона, а также половину того, что он приобрел за время службы. Социальному делению не могло не сопутствовать деление имущественное. К сожалению, сведений о нем у нас очень мало. Но уже сам факт, что патрон мог и должен был одарять своих букцеляриев и сайонов, а также давать их дочерям приданое, если они вступали в брак по своей воле, говорит о значительном имуществе готских аристократов.

При своем поселении в Аквитании вестготы получали часть земли (обычно две трети) местных землевладельцев[314]. Едва ли это были крестьянские участки, поскольку эти небольшие клочки земли не интересовали поселенцев. Разделу, видимо, подвергались виллы. Но и эти виллы были разного размера, и та доля, которая переходила к готскому владельцу, тоже, естественно, была разной. Занимая в обществе особое положение, представители знати получали соответственно большие участки. Они, разумеется, приносили владельцам и большие доходы, которые позволяли вестготским аристократам иметь свои частные дружины, состоявшие из тех же букцеляриев и сайонов. Естественно, что за время своей жизни в Аквитании вестготское общество развивалось, но, к сожалению, ход этой эволюции ускользает от нас.

Вне сравнительно небольшой по размерам зоны поселения вестготов (и примкнувших к ним части остготов) местная жизнь продолжалась без особых изменений. И регулировалась она римскими законами, хотя они и были адаптированы к новому, скорее политическому, чем социальному, строю. Социальный строй этих территорий оставался совершенно таким же, как и в эпоху Поздней империи. По-прежнему крупное землевладение играло определяющую роль в сельском хозяйстве, и латифундии. как и раньше, обрабатывались рабами и колонами. Колоны официально считались свободными, но обладавшими очень низким общественным статусом, почти приравнивающим их к рабам. Два общества сосуществовали, не смешиваясь друг с другом. Их разделяли и культурные, и психологические, и религиозные барьеры. Местные римляне должны были подчиняться вестготским королям. Всякая реальная или подозреваемая нелояльность сурово каралась, в том числе заточением и конфискацией имущества, особенно земли. Но в остальном это подчинение ограничивалось уплатой налогов, которые теперь платились не в императорскую, а в королевскую казну. Более того, поскольку местное население не привлекалось к военной службе, оно не подвергалось рекрутскому набору и не платило взамен него aurum tironum. Это облегчало положение населения, как галло-римской знати, так и остальных его групп.

Отношение вестготских королей к римлянам определялось сугубо практическими соображениями. Они нуждались в образованных римлянах, без которых государственный аппарат, да и все общество не могли функционировать. Так, видную роль играл уже упоминавшийся Лев из Нарбонна. Он был поэтом, оратором, славившимся своим красноречием, при императоре Майориане получил второй сенаторский ранг — vir spectabilis. Это не помешало ему перейти на службу к Эвриху и вскоре стать его ближайшим советником. Это свое положение он сохранил и при Аларихе. Он фактически играл роль «министра иностранных дел», он вел конкретные переговоры, прежде чем в дело вступит сам король, через его руки шла вся дипломатическая и иная переписка. Значительную роль при дворе Алариха II играл Аниан. Занимая пост референдария, он был ответственным за издание и распространение «Бревиария Алариха» и его применение всеми судьями на территории королевства. Очень возможно, что он принимал активное участие в составлении этого кодекса. Хорошую административную карьеру сделал Викторий, ставший в конце концов комитом и дуксом (герцогом) провинции Аквитании Первой. Правда, позже он впал в немилость и бежал в Рим. Его преемником стал Аполлинарий, сын Сидония Аполлинария. Поскольку сами вестготы не были морским народом и у них не было кадров для защиты океанского побережья от пиратов, эту роль Эврих поручил римлянину Намацию. Винцентий, являвшийся правителем (dux) Тарраконской Испании, перешел на сторону вестготов и вместе с ними завершил подчинение этой провинции. Позже он возглавил армию Эвриха, вторгнувшуюся в Италию, и был убит в бою. Вероятно. Винцентий перешел на сторону вестготского короля вместе со своей армией и вместе с нею же двинулся в Италию по приказу Эвриха. Римский автор определяет его положение как quasi magister militum. и это quasi ясно говорит, что официального такого титула Винцентий не имел.

Переход тех или иных видных римлян на сторону готов тоже определялся чисто прагматическими причинами. Тот же Винцентий ранее служил императору и даже получил высший ранг vir illustris, но когда стало ясно, что императорское правительство ничего не может сделать для защиты оставшихся испанских владений, он предпочел не только перейти к вестготам, но и активно помочь им в завоевании последних римских оплотов на Пиренейском полуострове. Еще раньше вестготам стал служить один из сподвижников Майориана Непоциан, не смирившийся с убийством императора и не желавший признавать власть Рицимера и его марионетки Либия Севера. Сидоний Аполлинарий упорно сражался с вестготами и позже был арестован Эврихом, а его сын Апооллинарий верно служил Алариху II. Вестготскую карту не раз пытались использовать соперничавшие группировки в римской элите. Все это показывает, что жесткого противостояния двух блоков — римлян и варваров — не было, и конкретная позиция определялась конкретной же ситуацией.

Это, однако, не означало, что римляне и вестготы слились. В целом две группы населения Вестготского королевства жили отдельно друг от друга. Сколько бы римлян ни оказывались на службе у вестготского короля, политическая власть в королевстве принадлежала только вестготам. Вестготский король, в конце концов, стал полновластным правителем всей территории королевства. Хотя он мог советоваться с придворными вельможами, и даже еще существовало народное собрание, роль этих институтов все более уменьшалась. Король обладал своей дружиной[315], которая превосходила дружины вестготских аристократов, а его patrimonium был явно много больше владений вельмож. И уже одно это обстоятельство определяло его громадное превосходство также и в политической жизни. Недаром именно обладание сокровищницей являлось несомненным признаком любого короля. Об этом ясно свидетельствует приведенный выше совет Аэция Торисмунду и серьезность, с какой тот принял этот совет. Конечно, такое положение в большой степени зависело от личности короля и конкретной ситуации. Эврих был мощной личностью, и никаких сведений о каком-либо влиянии на него нет. Аларих II был более слабым, и готские вельможи могли уже в сложный момент повлиять на его решение.

В условиях варварских завоеваний и гражданских неурядиц, характерных для V в., прежняя система управления Галлией, выстроенная Диоклецианом и Константином, перестала существовать. Когда вестготы, наконец, захватили Арелат и подчинили себе всю юго-восточную часть Галлии вплоть до Альп, перестала существовать Галльская префектура. Исчезли и два галльских диоцеза. Провинциальное деление в Вестготском королевстве сохранилось, но поскольку границы королевства не совпадали с прежними провинциальными границами, роль провинций все более сходила на нет[316]. Тем не менее для управления всей подчиненной территорией был необходим государственно-административный аппарат.

Традиционная вестготская племенная структура не подходила для его создания. Поэтому естественно, что вестготские короли использовали еще остававшиеся элементы римской администрации. Какова была степень этих остатков, сказать трудно, но сохранение такой должности, как референдарий, позволяет говорить о существовании канцелярии. Тот факт, что комиссия по оставлению «Бревиария Алариха» действовала под контролем готского графа, может свидетельствовать, что и другие римские институты контролировались вестготскими уполномоченными. Основными ячейками местного управления оказываются городские округа— civitates. Они по-прежнему управляются местными куриями и магистратами, состоявшими из римлян и действовавшими на основе римских законов. Но это управление было поставлено под контроль вестготских комитов, назначаемых королем.

Как уже говорилось, Вестготское королевство стало одним из самых больших варварских государств. Оно реально претендовало на роль великой державы Европы и Западного Средиземноморья. Однако у него были соперники. Практически на ту же роль претендовал остготский король Теодорих. С ним Аларих II договорился, вступив в брак с его дочерью. Оба готских королевства вместе вполне могли стать самой значительной силой того времени. Гораздо более опасным соперником являлся франкский король Хлодвиг. В отличие от Теодориха он едва ли предъявлял претензии на первенство в Европе вообще. Но всю Галлию он стремился подчинить себе. Когда последний римский правитель Сиагрий, побежденный Хлодвигом, бежал в вестготские владения, Аларих под угрозой войны выдал его франкскому королю. Однако это не облегчило его отношения с Хлодвигом. Отношения между двумя королевствами в Галлии становились все напряженнее. В какой-то момент дело дошло до франкского нападения, и франки прорвались вплоть до Тулузы. Но тогда это нападение вестготы сумели отбить. Через какое-то время Аларих и Хлодвиг встретились на острове посреди Лигера и заключили соглашение о разделе Галлии по этой реке. Это соглашение, однако, не остановило Хлодвига. Будучи католиком, он развернул религиозное знамя, заявляя, что его цель очистить всю Галлию от еретиков-ариан. Теодорих, который являлся родственником не только Алариха, но и других королей, в том числе и Хлодвига, пытался не допустить новой войны, но успеха его дипломатия не принесла. В 507 г. франки, выступавшие в союзе с бургундами, вторглись на территорию Вестготского королевства. Аларих медлил, надеясь на помощь Теодориха, но рвущиеся в бой вестготские аристократы заставили его вступить в битву. На Богладском поле недалеко от Пуатье вестготы были наголову разгромлены, и сам Аларих погиб. После этого франки и бургунды захватили Тулузу. Несмотря на сопротивление некоторых городов, как Арелат и Каркассон, организованного сопротивления уже не было. От полного уничтожения Вестготское королевство спас Теодорих. Его армия, хотя и с опозданием, вступила в дело. Бургунды были разбиты, франки были вынуждены отступить. После этого центр Вестготского королевства был перенесен в Испанию, туда же переселилась большая часть вестготов, изгнанных из Галлии. В Галлии за вестготскими королями осталась только Септимания, полоса средиземноморского побережья между Пиренеями и устьем Родана. Тулузское королевство перестало существовать.

V. БУРГУНДСКОЕ КОРОЛЕВСТВО

Как говорилось ранее, бургунды оказались в Галлии практически вместе с вандалами, аланами и свевами. Однако они. как и часть аланов, не ушли за Пиренеи, а остались в той же Галлии. Бургунды и аланы решили вмешаться в борьбу, которая в то время происходила в этой стране. Летом 411 г. Гундахар (именно его римляне, вероятнее всего, называли Гунтиарием)[317] и Гоар в городе Мундиаке[318] на Рейне провозгласили императором богатого галло-римлянина Иовина. Непосредственным инициатором провозглашения Иовина был его брат Себастиан, но роль бургундов и аланов в этом была очень большой. Иовина поддержали также франки и старые враги бургундов аламаны. Все эти соединенные силы двинулись на юг Галлии к Арелату. Иовин пытался привлечь на свою сторону и вестготов. Те сначала тоже выступили на стороне Иовина, но затем префект претория для Галлии Дардан, оставшийся на стороне императора Гонория, сумел переманить их на свою сторону и двинуть против Иовина и поддерживавших его варваров. В ходе борьбы в 412–413 гг. Иовин и его сторонники были разбиты. Сам Иовин и его брат, объявленный соправителем, были казнены. После этого бургунды отступили к северу. В 413 г. полководец императора Гонория Констанций, в это время фактически самовластно распоряжавшийся в Галлии, заключил с бургундами договор, по условиям которого они поселились на левом берегу Рейна в качестве федератов[319]. Это было сделано, несмотря на недавнюю активную поддержку узурпатора. Констанций прекрасно понимал, что ни аланов, ни бургундов изгнать из римской Галлии фактически невозможно и предпочел юридически оформить их пребывание в этой стране. Другой важной причиной такого решения имперских властей было стремление использовать бургундов в качестве защиты от их старых врагов аламанов, которые тогда традиционно казались одной из самых значительных опасностей для Империи. Укрепленная линия вдоль рейнской границы в результате варварских вторжений предшествующих лет фактически перестала существовать. Ее надо было заново и в новых условиях создавать. Поселение бургундов на берегу Рейна становилось частью этого восстановления. И в военно-политических расчетах Констанция прежнее поведение бургундов не играло никакой роли. Так возникло первое Бургундское королевство в Галлии.

Бургунды, поселившиеся в 413 г. в соответствии с договором, заключенным между Констанцием и Гундахаром и утвержденным Гонорием, на левом берегу Рейна, официально считались федератами Империи. На деле они были совершенно самостоятельны и ни с какими римскими властями ни в центре, ни в самой Галлии не считались. Точное месторасположение первого Бургундского королевства спорно. Но, вероятнее всего, оно располагалось на среднем Рейне, где локализует королевство бургундов германская эпическая поэзия, особенно «Песня о Нибелунгах». Значительная часть района нижнего Рейна, который иногда считается местоположением Бургундского королевства, была уже занята франками, что резко сужало возможности поселения там бургундов.

В период существования первого Бургундского королевства, вероятно, завершается процесс формирования бургундской монархии. Если в описании событий первой четверти V в. глава бургундов, как говорилось выше, еще именуется филархом, то к середине 30-х гг. того же века ни о каком филархе нет речи. В хрониках того времени Гундахар однозначно называется королем. Бургундская монархия, как об этом пойдет речь ниже, имела свои особенности, показывающие, по-видимому, связь с прежними племенными институтами, но собственно племенным институтом она уже не была. Больше нет никаких упоминаний верховного жреца. Это вполне может быть связано с распространением христианства. Однако в любом случае исчезновение столь важной фигуры, как sinistus, вело к укреплению королевской власти.

Политика Констанция, стремившегося использовать бургундов для защиты от аламанов, казалась вполне оправданной. Хотя аламаны попытались возобновить атаки на рейнскую границы и даже разрушили одно из укреплений на левом берегу реки, мощного вторжения не последовало, и о значительных войнах с ними в это время нет никаких сведений. Это вполне резонно объясняется ролью бургундов, заслонивших римские провинции и обладавших значительной силой, чтобы противостоять аламанам. Однако затем сами бургунды превратились в опасность. Ограничиться только первоначальной территорией, им уступленной, бургунды не пожелали, и вскоре начали захватывать окрестные земли. В 30-е гг. они захватили Бельгику, и это сделало их королевство довольно значительной силой. Может быть, бургунды даже разорвали договор с Империей и объявили себя совершенно самостоятельными. Такое положение весьма встревожило Аэция, который рассматривал вторжение как нарушение прежнего договора и мятеж против римской власти. В конце 435 или в начале 436 г. он с большой армией выступил против бургундов. Эта кампания была частью общего плана Аэция. направленного на восстановление стабильной римской власти в Галлии. Приблизительно в это же время развернулись военные действия против вестготов на юго-западе Галлии и против восставших багаудов на северо-западе. Война с бургундами несколько предшествовала войне с вестготами, но связь этих кампаний представляется несомненной. Значительную часть этой армии, по-видимому, составляли аланы Гоара, которые два десятка лет назад были союзниками бургундов. Аэций действовал весьма успешно, бургунды были разбиты, они были вынуждены не только очистить Бельгику, но и снова официально объявить себя подчиненными Империи. Поскольку королевство сохранилось. то речь, вероятно, идет о возобновлении договора, по которому бургунды являлись федератами. Эта победа была очень высоко оценена в Равенне и Риме. Она была поставлена в один ряд с победами над готами и другими (неназванными) племенами, которые обеспечили безопасность Италии. И все же Бургундское королевство представляло собой угрозу римской власти. К тому же их дальнейшее существование как федератов, охранявших имперские границы, стало для Империи не только бесполезно, но и опасно. В этих условиях Аэций, который официально заключил мир с бургундами, все же решил окончательно устранить их. Так как сил у римлян для выполнения этой задачи не было, он обратился к гуннам.

Гунны еще раньше столкнулись с бургундами, но не с Бургундским королевством, а с теми бургундами, которые еще оставались на правом берегу Рейна. На них в 429–430 гг. несколько раз нападал гуннский король Октар. Сначала бургунды только защищались, терпя при этом неудачи, но затем три тысячи бургундских воинов сами напали на гуннов. Октар был убит, и гунны, потеряв своего предводителя, потерпели полное поражение. Рассказывают, что их отряд, насчитывавший три тысячи человек, уничтожил якобы десять тысяч гуннов. Хотя эти цифры надо считать преувеличением, результат самого сражения несомненен. Гунны потерпели полное поражение и надолго оставили бургундов в покое[320]. Обращает на себя внимание тот факт, что бургундские короли (или король) на эти события никак не отреагировали. Следовательно, зарейнские бургунды им не подчинялись. Территория Бургундского королевства с востока ограничивалась Рейном. Теперь это королевство стало объектом нападения гуннов.

Силы бургундов были значительно подорваны недавней войной с Аэцием. Поэтому оказать достойного сопротивления гуннам они не смогли. Война превратилась в жестокое избиение бургундов. Гунны взяли бургундскую столицу и уничтожили весь королевский род во главе с королем Гундахаром. Вместе с ним погибло 20 тысяч бургундов. Речь шла, вероятно, только о взрослых мужчинах-воинах. Сколько при этом погибло женщин, детей и стариков, сказать невозможно. Можно лишь говорить о гибели значительной части, если не большинства, бургундов вообще. Бургундское королевство было уничтожено, а остатки племени перешли под покровительство Аэция. Эта катастрофа бургундов надолго осталась в памяти германцев и позже стала сюжетной основой германского рыцарского эпоса «Песни о Нибелунгах»[321]. Разгромив бургундов и уничтожив их королевство, гунны ушли, ибо подчинение территорий Римской империи не входило (по крайней мере, в то время) в их задачу. Но вполне возможно, что не являвшиеся частью этого королевства правобережные бургунды теперь были гуннам подчинены.

Трудно сказать, каковы были условия жизни левобережных бургундов после катастрофы 436 г. Оставались ли они жить на прежнем месте? После уничтожения королевства и королевского дома договор, заключенный с Констанцием, явно перестал существовать. Может быть, они перешли из разряда федератов в разряд летов? Эго. конечно, могло бы быть, но никаких подтверждений такой мысли не имеется. Бургунды на какое-то время вообще исчезли из поля зрения римлян. Известно только, что через семь лет, в 443 г., Аэций предоставил остаткам бургундов во главе с королем Гундиохом для поселения земли на юго-востоке Галлии в области Сапаудии в районе Женевского озера[322]. Столицей нового королевства стала Генава (Женева). С Гундиохом к власти, возможно (но не обязательно), пришел новый королевский род, заменивший собой уничтоженных Гибихундов. Однако новые короли ощущали себя непосредственными и законными преемниками прежней династии и всячески подчеркивали преемственность королевской власти. По словам хрониста, Сапаудия была дана бургундам для раздела с местными жителями. Следовательно, условия поселения бургундов были аналогичны поселениям других федератов. Поэтому можно с уверенностью говорить, что, как и в 413 г., так и теперь бургунды получали часть имперской территории в качестве федератов.

Причины, подвигнувшие Аэция восстановить Бургундского королевство, были, видимо, разнообразными. Большую роль, вероятно, играли стратегические соображения. Новое королевство должно было обеспечить безопасность имперской территории в этом районе и обезопасить альпийские перевалы, связывавшие Галлию с Италией. Какую-то роль могло играть стремление противопоставить, как и раньше, бургундов аламанам. Правда, в это время аламаны, как кажется, не проявляли особой активности и на имперские границы не нападали. Но потенциальная аламанская угроза все же оставалась. Не исключено, что и страх перед возможным возобновлением внутренних волнений мог тоже подвигнуть Аэция на поселении здесь бургундов. В конце 407 или в начале 408 г. багауды не дали возможность Сару спокойно отступить из Галлии в Италию. Позже в этом же районе действовали некие варги. Между тем держать под твердым контролем коммуникации между Галлией и Италией было жизненно важно для Империи. Бургунды могли частично выполнять эту функцию контроля. Сравнительно недавно было подавлено восстание Тибатона, охватившее значительную территорию Галлии, и бургунды, возможно, по мысли Аэция, должны были стать еще одной преградой для распространения подобного восстания, если таковое вспыхнет, на приальпийские земли. Поселение бургундов в Сапаудии было каким-то образом согласовано с вестготским королем Теодорихом[323]. Это обстоятельство не мешало тому, что Аэций мог надеяться на противопоставление в случае необходимости бургундов вестготам. Поселение бургундов можно рассматривать как часть не только военного, но и дипломатического «восстановления Галлии», проводимого Аэцием. Наконец, западноримская армия чрезвычайно нуждалась в людях. Оставлять вне возможного использования в качестве нового воинского контингента такой уже известный своей воинственностью народ, как бургунды, Аэций, будучи опытным генералом и политиком, явно не хотел. С другой стороны, после катастрофического разгрома, какой потерпели бургунды от самого Аэция и от гуннов, они, казалось, уже не представляли такой угрозы для Империи, как раньше. Поэтому можно было спокойно пойти на восстановление их королевства. В 451 г. бургундский контингент, действительно, понадобился Аэцию, когда он собирал армию, способную противостоять войскам Аттилы. Бургунды вместе с другими римскими федератами активно участвовали в битве на Каталаунских полях. В то же время Аэций, восстанавливая Бургундское королевство, предпочел поселить бургундов не на старом месте, где сохранились бы традиции и воспоминания о прежних акциях, в том числе антиимперских, а в другой области, среди другого населения, с несколько иными традициями. И это в какой-то степени могло быть средством предохранения от повторения их неконтролируемой экспансии.

Убийства Аэция, а затем и Валентиниана III открыли период все усиливающейся нестабильности и потери Империей реальной власти в заальпийских землях. Бургундское королевство стало активным игроком на тогдашней политической сцене. В 455 г. бургунды вместе с вестготами активно поддержали в качестве императора Авита. Затем опять же вместе с вестготами они официально по поручению Авита участвовали в войне со свевами в Испании. А когда Авит был свергнут и убит, бургунды выступили против сменившего его Майориана. В союзе с вестготами, которые, разумеется, тоже не признали Майориана, они начали экспансию в южном направлении. Противниками нового императора являлись и местные галло-римские магнаты. Между бургундами и населением провинции Лугдунской был заключен союз, и провинциалы в 457 г. признали власть бургундского короля взамен помощи против Майориана. В столицу провинции Лугдун (Лион) был введен бургундский гарнизон. При этом бургунды договорились с местной знатью о разделе земель на новоприобретенной территории[324]. Местные магнаты предпочли уступить часть своих владений бургундам, чтобы получить их помощь против своих италийских соперников. Они (как и ранее землевладельцы Сапаудии) тем более согласились с таким разделом, что крупная собственность в Галлии была рассеянная, и многие магнаты имели по несколько имений в разных частях страны. Поэтому уступка части своих владений в долине Роны (Родан) не наносила им катастрофического ущерба. Майориану пришлось завоевывать Галлию. Посланный им в Галлию умелый дипломат Петр сумел договориться с бургундами, и те согласились покинуть Лион и даже дать Петру заложников в знак своего признания власти Майориана[325]. Когда сам Майориан с армией прибыл в Галлию, бургунды заключили с ним мирный договор, по которому вновь признали себя федератами Империи и официально отказались от и так уже фактически оставленного ими Лиона. Зато большая часть провинции осталась за ними. Майориан, готовясь к решающей схватке с вандалами, не захотел обострять ситуацию в Галлии, в том числе он предпочел пойти на компромисс и с бургундами. Убийство Майориана снова изменило обстановку. Эгидий, командовавший войсками в Галлии, отказался признать марионеточного императора Либия Севера и стоявшего за его спиной фактического правителя западной империи Рицимера. В ответ Рицимер снял Эгидия с должности и заменил его Агриппином. Но Эгидий не подчинился этому решению. Рицимеру и Агриппину удалось укрепиться в Южной Галлии, но северная часть страны оказалась под властью Эгидия. Все это создало в Галлии обстановку политической нестабильности, чем воспользовались бургунды. Они возобновили свое наступление и вновь овладели Лионом. Король Гундиох перенес туда свою резиденцию, и с 461 г. Лион являлся столицей Бургундского королевства. Королевство усилилось, когда к бургундам, жившим в Галлии, присоединились их соотечественники, ранее остававшиеся в зарейнской Германии. Их тамошняя территория была занята аламанами, и они вынуждены были перейти на римскую сторону.

Распространив свою власть на большую часть Юго-Восточной Галлии, бургунды стали значительной силой в Западной империи. Еще ранее они заключили союз с вестготами. Затем Гундиох женился на сестре фактического правителя римского Запада Рицимера, после чего между Гундиохом и Рицимером установились очень тесные связи. Рицимер официально назначил Гундиоха магистром обеих армий для Галлии. Кроме этого Гундиох получил также титул vir illustris. Это был самый высокий титул в римской сенаторской и чиновничьей иерархии. Бургундский король, таким образом, официально занял место на самом верху имперской иерархической системы. Пост магистра давал ему формальную возможность управлять не только территорией своего королевства, но и всей Галлией, но реально его власть не распространялась ни на территорию, подчиненную вестготскому королю, ни на земли севернее Лигера (Луара). Официально бургунды являлись федератами Империи, а их король частью имперского государственного аппарата, но фактически ни о каком контроле римских властей над ними и территорией их королевства не было и речи. Получение Гундиохом самого высокого римского титула в некоторой степени примиряло (или, во всяком случае, теоретически должно было примирить) с его властью галло-римское население. Одновременно оно резко повышало его авторитет среди соплеменников, среди которых реноме Империи и ее титулов и чинов было еще весьма велико. Бургунды не могли не увидеть в этом знак высочайшего признания заслуг своего короля, а следовательно, и своих заслуг перед Империей. Еще раньше возникло представление об общем происхождении римлян и бургундов. Может быть, оно было сначала изобретено императорской пропагандой, чтобы теснее привязать бургундов к союзу с Империей в борьбе против более грозных для римлян аламанов. Даже если и так, то и сами бургунды с удовольствием восприняли это представление, которое делало их равными римлянам. Теперь, подчиняясь римскому магистру, бургунды становились, по крайней мере в своих глазах, частью римского общества. Все это делало бургундского короля значительной политической фигурой. Его родственные связи, естественно, вели к тому, что он примыкал к группировке Рицимера. Когда в 468 г. связанный с Рицимером префект претория для Галлии Арванд, намереваясь с помощью варваров свергнуть императора Антемия, попытался вступить в переговоры с вестготами, он предложил вестготскому королю разделить всю Галлию между вестготами и бургундами. Из этой затеи ничего не вышло, т. к. письмо Арванда было перехвачено, а значительная часть галльской знати решительно выступила против такой перспективы. Но характерно, что сторонники союза с вестготами не мыслили урегулирования положения без учета интересов бургундского короля. Это, конечно. частично объясняется личной близостью Гундиоха и Рицимера, но в большой мере и реальной ролью Бургундского королевства в Галлии.

Гундиох явно не до самой своей смерти занимал пост магистра обеих армий для Галлии. В какой-то момент, который нам неизвестен, он оставил его, но на его место тотчас был назначен его старший сын Гундобад, являвшийся одновременно и племянником самого Рицимера[326]. Прежний союз продолжал существовать. Антемий, по-видимому, попытался компенсировать усиление связанных с Рицимером бургундского короля и его сына назначением в качестве префекта претория для Галлии Полемия. Полемий был известным философом и имел хорошие связи и с римской сенаторской знатью, и с галло-римской аристократией, но в сложившейся ситуации стать реальным противовесом бургундским предводителям не мог. После того как имперская армия, возглавляемая сыном Антемия Антемиолом. была разгромлена и в Галлии практически не осталось регулярных римских войск, роль бургундов еще более возросла. Весной 472 г. Рицимер открыто выступил против Антемия, и в Италии началась новая гражданская война. Для своей поддержки Рицимер вызвал из Галлии Гундобада, который во главе войска бургундов, считавшихся федератами Империи, явился в Италию и оказал действенную помощь своему дяде. Когда после пятимесячных боев Рим был взят войсками Рицимера, Гундобад по его приказу обезглавил Антемия, пытавшегося укрыться в одной из римских церквей. Рицимер недолго наслаждался своей победой, В том же году он умер, и император Олибрий назначил магистром обеих армий praesentalis, т. е, верховным главнокомандующим всех сил Западной империи, Гундобада, дав ему и титул патриция, какой имел Рицимер. Гундобад унаследовал от своего дяди не только высший военный пост и почетный титул, но и реальную власть в Западной Римской империи.

Это очень скоро проявилось в возведении на трон нового императора. Олибрий ненадолго пережил Рицимера. Он умер в том же 472 г., в котором ушли из этого мира и Антемий, и Рицимер. После смерти Олибрия западный трон снова стал вакантным, а власть полностью сосредоточилась в руках Гундобада. Возможно, он уже сразу рассматривал кандидатуру комита доместиков, т. е. командира придворной гвардии, Глицерия, видя в нем своего верного сторонника. Однако он, видимо, все же пытался договориться с восточным императором Львом, и только после провала этих попыток провозгласил Глицерия императором. В 474 г. умер Гундиох, и его место занял его сын Хильперих, который к тому времени уже был магистром обеих армий для Галлии и тоже, как и Гундобад, патрицием[327]. Хотя Гундобад был старшим сыном умершего Гундиоха, он, таким образом, фактически был отстранен от трона. Чтобы совсем не потерять влияния в Бургундии и не дать оттеснить себя от бургундского трона, Гундобад быстро покинул Италию[328]. Гундобад не мог не понимать, что разделение реальной власти между ним и его братом по линии Италия — Бургундия грозит ему потерей всякой власти вообще. Без внешней поддержки из Бургундии он едва ли мог бы надолго сохранить власть и в Италии. К осени 474 г. братья (а кроме Хильпериха и Гундобада речь идет еще о Годигиселе и Годомаре) достигли компромисса, разделив королевство на четыре части, но с признанием «старшим королем» Хильпериха, причем под его властью находилась не только новая столица Лион (Лугдун), но и старая Женева (Генава), что увеличивало его авторитет. На достижение этого компромисса бургундских принцев могли подтолкнуть события в Италии. Вскоре после отъезда Гундобада на родину его ставленник Глицерий был свергнут Юлием Непотом. Среди галльской знати, жившей на территории Бургундского королевства, возникла какая-то «партия», надеявшаяся на изгнание бургундов и возвращение под непосредственную власть императора, тем более что Непот Хильпериха не признал. В ряде городов произошли волнения, и, по крайней мере, в одном из них — Вазионе (Безансон) — эта «партия» одержала верх, что привело после восстановления бургундской власти к доносам на побежденных и репрессиям.

В это время на юге Галлии уже фактически не было ни римской армии, ни римской власти. В некоторых случаях борьбу с наступающими варварами брали на себя местные магнаты, иногда организаторами обороны выступали епископы. Но реальной силой могли быть только те же варвары. В условиях, когда вестготский король Эврих начала решительное наступление, стремясь подчинить себе всю Галлию между Лигером и Альпами, галло-римляне могли рассчитывать только на бургундов. Наступление вестготов угрожало и позициям бургундов. ибо в случае успеха оно не давало бы им никаких шансов на дальнейшее расширение их владений и, что особенно было важно, на выход к средиземноморскому побережью. К тому же положение магистров и патрициев обязывало Хильпериха и Гундобада официально выступить в защиту Империи. Значительная часть галло-римского населения увидела в бургундах своих защитников, считая их хотя и варварами, но более милосердными, чем вестготы. Борьба, которая велась в Юго-Восточной Галлии, привела к разорениям и голоду, который поразил и бургундов тоже. Местный магнат Экдиций, сын Авита, вынужден был даже из собственных средств помогать бургундам перенести голод. Подобную помощь оказал им и лионский епископ Пациент. Это еще больше укрепило союз между бургундами и местными римлянами. Союзники, однако, в конце концов, потерпели поражение. Несмотря на некоторые частные победы, окончательно остановить вестготское наступление они не смогли[329], и в 475 г. император Непот признал власть вестготского короля над югом Галлии вплоть до Альп. После этого бургунды. чьи первоначальные планы в результате этого рухнули, направили свою экспансию в северном и северо-западном направлении, распространив свою власть до долины Рейна и верховьев Секваны (Сена). Это привело к новым столкновения с аламанами.

Бургундские короли были наследниками старых гендиносов. и они сохранили некоторый след коллективности королевской власти. Королями становились все сыновья ранее правившего короля, хотя один из них, видимо, признавался «старшим королем». Каким образом, была разделена власть между ними, сказать трудно. Если верить «Песне о Нибелунгах», то в первом Бургундском королевстве власть совместно осуществляли три брата, один из которых, Гунтар, явно был тем же Гундахаром. который погиб от рук гуннов. Ни о каком разделе власти между братьями гам нет речи. Разумеется, это в первую очередь объясняется эпическим характером средневековой поэмы, которая, конечно же. отражает реалии уже развитого средневекового общества, но возникает вопрос: не содержатся ли в этой детали следы реального характера королевской власти в первом Бургундском королевстве? Во втором королевстве, кроме Гундиоха, упоминается тоже с титулом короля его брат Хильперих. И тоже ни о каком территориальном разделе королевства нет речи. Оба брата вместе возглавляли бургундов. которые в союзе с вестготами воевали против свевов в Испании. То, что именно Гундиох занимал первенствующее место, едва можно подвергнуть сомнению. Какова была при этом роль его брата, неизвестно. Во всяком случае, в отличие от Гундиоха Хильперих I никаких римских титулов, как кажется, не имел. Возможно, что территориальный раздел произошел только после прихода к власти Хильпериха II в результате компромисса, достигнутого братьями, так что возникла «тетрархия». Но она просуществовала сравнительно недолго.

Возможно, что относительно вскоре после смерти отца умер, по-видимому, Годомар. Кроме того, что он был одним из сыновей Гундиоха, никаких других сведений о нем не имеется. Так что можно думать, что значительных следов в истории бургундов он не успел оставить. Можно предположить (хотя никаких оснований для этого нет), что его смерть могла спровоцировать новые раздоры в королевской семье. Судя по всему, Гундобад и Годигисел объединились против Хильпериха. В результате Гундобад убил Хильпериха и утопил его жену, а дочерей (поскольку сыновей у Хильпериха не было) обрек на изгнание, причем старшая из них — Крона — была сделана монахиней[330]. После этого явно произошел новый раздел королевства, так что сам Гундобад сделал своей резиденцией Лион, в то время как центром Годигисела стала Генава. Годигиселу, по-видимому, была предоставлена первоначальная территория королевства, в то время как земли, завоеванные в 50-80-е гг. V в. перешли под непосредственную власть Гундобада. Дата этого события неизвестна. Предполагают, что Гундобад возглавил бургундов около 480 г. Во всяком случае, это произошло до 494 г., когда тицинский епископ Эпифаний прибыл к бургундам, чтобы добиться возвращения захваченных италийских пленников, о чем пойдет речь дальше. Верховная власть в Бургундском королевстве перешла к Гундобаду, которого латинский автор называет принцепсом и господином. О Гондигиселе тот же автор говорит только как о брате Гундобада, но ясно, что вопросы, связанные с территорией, которой он управлял, он решал самостоятельно.

В это время изменяется ситуация и на юге Галлии, и в Италии. Ставленник Гундобада Глицерий был свергнут, а его преемник Юлий Непот заключил мир с Эврихом, по которому признал его суверенитет над всеми завоеванными территориями в Галлии и Испании, в том числе непосредственно к югу и западу от Бургундского королевства. Когда в Италии был свергнут Ромул Августул и власть перешла к Одоакру, Эврих решил воспользоваться этим и возобновил свое наступление на римлян. Попытка вестготского короля захватить Италию не удалась, но Одоакр уступил ему последние имперские владения в Галлии. Теперь Бургундское королевство было окончательно отрезано от средиземноморского побережья, и никакой надежды выйти к Средиземному морю у бургундов не было. Это еще больше обострило отношения между двумя королевствами. Когда же в 489 г. остготский король Теодорих вторгся в Италию, чтобы захватить эту страну, вестготы, во главе которых уже стоял сын Эвриха Аларих II, пришли на помощь своим восточным соплеменникам. Возникла реальная угроза создания мощной общеготской коалиции, которая могла бы стать доминирующей силой в послеимперской Европе. В этих условиях Гундобад решил прийти на помощь Одоакру. Бургундская армия вторглась в Италию. Желанного результата эта акция не принесла, т. к. Одоакр потерпел поражение и в 493 г. был убит, после чего Теодорих стал правителем Италии и некоторых прилегающих территорий. Но бургунды, предварительно основательно разорив значительную часть Северной Италии (Лигурия), ушли с богатой добычей и несколькими десятками тысяч пленников. Будучи опытным и чрезвычайно умелым государственным деятелем, Теодорих решил не обострять отношений с бургундами. Для урегулирования спорных вопросов и выкупа пленников он направил к Гундобаду тицинского епископа Эпифания, который уже прославился как искусный дипломат. Весной 494 г. Эпифаний прибыл ко двору Гундобада. Гундобад прекрасно понимал, что в сложившейся ситуации лучше пойти навстречу пожеланиям победителя и, хотя сначала заявил о праве войны, на основании которого бургунды и приобрели и добычу, и пленных, все же затем согласился отпустить пленников. Официально все они были отпущены без всякого выкупа, хотя какие-то деньги все же пришлось за них уплатить. Богатая галло-римлянка Сиагрия, жившая в Лионе, сумел организовать сбор соответствующих средств. Правивший в Генаве Годигисел был вынужден последовать примеру брата.

Вероятно, еще одним результатом миссии Эпифания стала помолвка, а в 496 г. и брак сына Гундобада Сигизмунда с дочерью Теодориха Ареагни[331]. Возможно, приблизительно в это же время племянница Гундобада Хротильда, дочь убитых им Хильпериха II и его жены, стала женой франкского короля Хлодвига. Сестра его жены Теодегота стала женой вестготского короля Алариха II. Этими браками бургундская королевская семья включалась в матримониальную сеть, объединяющую многие королевские дома тогдашней Европы. В условиях практического отсутствия международного права матримониальные связи облегчали отношения между королевствами. Это, однако, не отменяло временами противоречия, иногда весьма острые, между отдельными государствами и их главами, которые порой перерастали в опустошительные войны.

Первая война между бургундами и франками произошла в 500 г. Поводом к этому столкновению послужили противоречия внутри самого бургундского королевского дома. Дело, по-видимому, дошло до открытых столкновений, инициатором которых был, скорее всего, Годигисел, стремившийся так же свергнуть Гундобада. как тот ранее сделал с Хильперихом. Ход этих столкновений неизвестен, но они явно показали сравнительную слабость Годигисела. Тогда тот тайком обратился за помощью к Хлодвигу, который стремился объединить под своей властью по возможности всю бывшую римскую Галлию. Эго обращение стало для франкского короля желанным поводом для начала войны. При этом франки заключили союз с остготами, направленный против бургундов. Когда началась война, Годигесел на словах примирился с братом и пообещал ему военную помощь, но в битве около Дивиона (Дижон) изменил и со своей армией перешел на сторону Хлодвига. Потерпев поражение, Гундобад бежал в Авинион (Авиньон), где был осажден франками. Захватить город франки не сумели, и, в конце концов, обе стороны согласились на мир, по условиям которого Гундобад обязался выплачивать ежегодную дань. При этом он явно был вынужден уступить часть своих владений Годигиселу, который перенес свою резиденцию из Генавы во Виенну, где для его поддержки был оставлен франкский гарнизон. Однако уже в этом же году Гундобад сумел восстановить свои силы и, по-видимому, при поддержке вестготов, в свою очередь, осадить Виенну. Годигисел, пытаясь смягчить начинавшийся в результате осады голод, приказал выгнать из города «простой народ», но это ему не помогло. Виенна была взята, сам Годигисел, пытавшийся укрыться в церкви, был убит, а на жителей обрушились жесточайшие репрессии. После этого вся Бургундия была объединена под властью Гундобада.

После победы над братом и объединения королевства Гундобад отказался выплачивать дань Хлодвигу. При взятии Виенны франкские воины (в отличие от бургундских) получили пощаду, но отправлены были не назад к своему королю, а к Алариху. В какой-то степени это был, вероятно, «пробный шар», рассчитанный на реакцию Хлодвига. Целью Хлодвига в это время было Вестготское королевство. Став уже сам католиком, он использовал религиозную карту, чтобы сначала привлечь на свою сторону католическое население вестготской Галлии, а затем под знаменем борьбы с еретиками повести «священную войну» с вестготским королем. Для достижения этой цели ему было важно получить если не активную поддержку победившего во внутренней войне Гундобада, то, по крайней мере, его нейтралитет. Поэтому Хлодвиг предпочел не обращать внимания на его демарш.

Гундобад также был заинтересован в разгроме вестготов. Существование двух готских королевств угрожало интересам Бургундии. Сравнительно недавно вестготы помогали остготам разгромить Одоакра. и готская угроза постоянно висела над Бургундским королевством. События прошедшей бургундо-франкской войны показали, что и остготы являются серьезной опасностью, хотя прямого участия в войне они не приняли, ограничившись демонстрацией своей силы. Кроме того, средиземноморское побережье с давнего времени было целью различных варварских королей и народов, и бургунды явно не были в этом исключением. Но выйти к Средиземному морю они могли только после разгрома вестготов. Таким образом, общие интересы объединяли Гундобада и Хлодвига. Теодорих пытался отвлечь Гундобада от союза с франкским королем. В специальном послании он напоминал ему об их дружеских связях и уверял в своей особой любви к нему. В то же время, по заявлению остготского короля, союз с Хлодвигом будет смертельно опасен для самого Гундобада. Однако политические интересы Гундобада оказались сильнее увещеваний Теодориха. Поэтому вполне естественно, что его попытка провалилась. Вполне возможно, что между двумя королями даже была достигнута договоренность о разделе Вестготского королевства. Когда война между франками и вестготами началась, бургунды тоже выступили против вестготов. Хотя официальным лозунгом войны было освобождение Галлии от власти еретиков-ариан, это не помешало выступлению арианина Гундобада в союзе с католиком Хлодвигом против арианина Алариха II, как не помешали и родственные узы, их связывавшие. В решающей битве на Богладском поле в 507 г. против войск Алариха сражалась только армия Хлодвига, но затем бургунды приняли в войне активное участие. Они вместе с франками захватили и сожгли вестготскую столицу Толозу (Тулуза), а затем осадили Арелат (Арль). Позже бургунды перешли Пиренеи и захватили Барцинон (Барселона), где пытался укрыться незаконный сын убитого на Богладском поле Алариха Гезалих. После разгрома вестготов Гундобад, вероятно, захватил принадлежавшую им юго-восточную часть Галлии и добился, наконец, выхода к морю. Однако в дело вмешался Теодорих. Остготы после недолгой, но кровопролитной войны выбили бургундов с этой территории и присоединили ее к своему королевству[332]. Таким образом, добиться своей желанной цели Гундобад не смог. Более того, Теодорих, посадив на вестготский трон своего малолетнего внука Амалариха (сына Алариха и его дочери Теодеготы), сам стал его опекуном, тем самым фактически объединив под своей властью оба готских королевства. Это еще более увеличило готскую угрозу для Гундобада. Правда, Теодорих понимал, что подчинение Бургундии стоило бы слишком больших сил и еще более обострило бы его отношения с императором, которые в это время ухудшились, и он не стал предпринимать никаких попыток это сделать. Так что свой трон Гундобад сохранил, но тех целей, которые он поставил, заключив военный союз с Хлодвигом, он не достиг.

В результате этой войны и последующих вскоре после нее событий политическое положение в Европе изменилось, и изменилось оно не в пользу Бургундского королевства. Вестготы были разгромлены, и все стремления их королей к великодержавию рухнули. Однако вместо старых соперников Гундобад увидел у своих границ новые мощные силы. С одной стороны, это была фактически общеготская держава Теодориха, а с другой, находящееся на подъеме франкское королевство Хлодвига. И это были силы, гораздо более грозные для бургундов, чем вестготы. В этих условиях особо важными казались отношения с Империей и императором.

В отличие от других варварских королей правители второго Бургундского королевства никогда не предъявляли претензий на абсолютный суверенитет, постоянно подчеркивая свой статус как федератов Империи. И воевали они от имени императора. Даже когда они выступили против Майориана, это выступление могло выглядеть как сохранение верности свергнутому и убитому императору Авиту и непризнание, как они могли считать, узурпатора. Для бургундов, как и для римлян, император был dominus noster (наш господин). С одной стороны, в условиях противостояния со своими варварскими соперниками это давало им, по крайней мере, идеологическое преимущество. С другой, оно облегчало им взаимоотношения со своими романскими подданными. С их точки зрения, свержение Ромула Августула ничего не изменило. Только теперь они должны были ориентироваться не на Равенну, а на Константинополь. Бургундский король в своем послании Анастасию писал, что и он сам, и его народ служат императору. Бургундская элита, включая королевскую фамилию, стремилась представить себя частью правящего класса Империи, а бургундских воинов — частью римской армии. Может быть, под этим предлогом Гундобад вмешался в войну между Теодорихом и Одоакром, поскольку Одоакр, как и он сам, являлся римским патрицием и управлял Италией по поручению императора[333]. И многие галло-римляне рассматривали бургундов как защитников от других варваров, прежде всего вестготов.

Такое подчеркивание связей с Империей не мешало сохранению религиозных различий между бургундами и романским населением их королевства. К моменту своего появления в Галлии бургунды являлись христианами, но не католиками, как местное население, а арианами. Время и обстоятельства обращения бургундов в эту разновидность христианства неизвестны. Вероятнее всего, они восприняли арианство от готов в какое-то время после 370 г.[334] Однако, оставаясь арианами, бургундские короли стремились наладить отношения со своими католическими подданными, и в первую очередь с католической Церковью. Католическая Церковь во всей Галлии представляла значительную силу, и конфликт с ней привел бы к столкновению с большинством подданных бургундского короля, а также к конфликту и с императором, и франкским королем, который тоже стал католиком. Характерно, что, захватив Виенну и подвергнув жестоким репрессиям ее жителей, Гундобад не только не тронул ее католического епископа Авита (в отличие от арианского, который был убит как сторонник Годигисела) и оставил его на его кафедре в этом городе, но и приблизил его к себе, вступал с ним в различные ученые дискуссии и поддерживал его как одного из самых влиятельных иерархов не только Бургундского королевства, но и всей Галлии. Через него Гундобад и его сын Сигизмунд поддерживали связи с Константинополем.

Бургундские короли стремились привлечь к себе и светскую знать подчиненных им земель. Собственно говоря, и светская и церковная элита относилась к одному и тому же социальному слою — к крупным землевладельцам, магнатам. И короли привлекали к себе обе фракции этой элиты. Советником Гундобада был знатный галло-римлянин Лаконий. Видную роль при его дворе играл поэт Гераклий, который даже осмеливался перед арианским королем защищать католицизм. Несколько раньше действовал Сиагрий, принадлежавший к самым «сливкам» галло-римской аристократии[335]. Он был внуком Флавия Афрания Сиагрия, занимавшего в свое время высшие посты в Империи, включая префектуру претория и Рима, а также консульство, Его родственником был один из самых влиятельных магнатов Галлии Тонанций Ферреол. Сиагрий сознательно стал служить бургундским королям, изучив даже бургундский язык. В результате Сиагрий стал фактически посредником между бургундским двором и местным населением. Он сыграл значительную роль в распространении римской культуры среди варваров. Но особенно важна была его роль в судебной практике. Видимо, Сиагрий занимался судопроизводством среди местного населения. Его называли «новым Солоном бургундов». Можно предположить, что он играл какую-то роль в работе над созданием бургундского законодательства. Датировка письма Сидония Аполлинария к Сиагрию точно неизвестна. Однако, во всяком случае, оно было написано до того, как Гундобад захватил верховную власть в королевстве. По-видимому, вопрос о законодательстве возник еще до прихода к власти Гундобада. Но именно Гундобад издал первые писаные бургундские законы.

Проблема законодательства не могла не возникнуть. С одной стороны, у бургундов появилась масса романского населения, правовое поведение которого в новых условиях было необходимо урегулировать. С другой, положение самих бургундов по сравнению с их состоянием до поселения на имперской территории и создания королевства изменилось, и оно также требовало правового определения. Какие-то шаги в этом направлении предпринял, по-видимому, уже Гундиох[336]. Но Хильперих II явно уже занимался этой проблемой и, несомненно, издал ряд законов. Наконец, около 500 г. появились законы Гундобада. Самый ранний из точно датированных относится к 3 сентября 501 г. Несколько позже, может быть, по примеру вестготского короля Алариха II Гундобад издал Lex Romana Burgundionum, который относился к романским подданным бургундского короля[337]. Он представлял собой извлечения из римских законов. Учитывая общую проримскую позицию бургундских королей, можно говорить, что целью издания этого кодекса было, действительно, стремление облегчить правовую практику местного населения, а не противопоставление имперским законам. Разумеется, для создания этих кодексов необходимо было привлечь римских юристов, поскольку собственных правоведов у бургундов, как и у других варваров, разумеется, не было. Имена этих prudentes (знатоков) неизвестны. Впрочем, не исключено, что еще продолжал свою деятельность Сиагрий[338].

Еще при своей жизни Гундобад дал титул короля своему старшему сыну Сигизмунду. Он явно с помощью Авита добился от Анастасия присвоения Сигизмунду титула патриция. За год до смерти отца Сигизмунд основал монастырь Св. Маврикия в Акауне. Акаун находился на территории Сапаудии. Поэтому можно предположить, что Сигизмунд получил «в удел» старую территорию королевства, как ранее Годигисел. Так как в 494 г. он был помолвлен с дочерью Теодориха, то возможно, что родился он около 474 г. Если так, то в момент убийства его дяди Годигисела ему было приблизительно 26 лет, так что он вполне мог стать его наследником на территории, отнятой его отцом. Однако в отличие от дяди он никакой самостоятельности не имел и полностью подчинялся отцу. Единственное, в чем он мог отклоняться от курса Гундобада, был религиозный вопрос. Находясь в тесных отношениях с Авитом, он еще при жизни Гундобада стал католиком. Впрочем, учитывая стремление Гундобада установить хорошие отношения со своими католическими подданными и с католическим клиром, это обращение Сигизмунда не шло в разрез с политикой отца.

В 516 г. после смерти Гундобада Сигизмунд, уже имевший титул короля, реально взошел на бургундский трон. Уже первые годы его правления ознаменовались двумя важными событиями. Первым стало полное обращение бургундов в католицизм. Как только что говорилось, сам Сигизмунд еще при жизни был католиком. Вполне возможно, что он был не единственным католиком среди бургундской аристократии[339]. Очень вероятно, что католиками были зарейнские бургунды, и их вхождение в общую массу бургундов после их вытеснения аламанами усилило католическую составляющую населения королевства. Теперь пришла очередь и других бургундов. Сам Сигизмунд вскоре после своего воцарения крестил по католическому обряду своих детей. Созванный в 517 г. поместный собор, проходивший под председательством Авита, закрепил переход бургундов в католицизм. Сразу, однако, надо отметить, что это не означало поголовного обращения всех бургундов. Вплоть до самого конца существования Бургундского королевства в нем сохранялась относительно значительная группа ариан, по отношению к которым теперь уже католические короли проводили политику веротерпимости. Но большинство бургундов все же стали католиками. Этот акт, несомненно, имел и политические аспекты. Он «снимал» препятствия для еще большего сближения бургундов и галло-римлян. Во внешнеполитическом плане переход в католицизм носил явную антиготскую направленность. Правда, Теодорих, который, несмотря на свое арианство, стремился к сохранению и даже укреплению связей с католической Церковью, разрешил Сигизмунду после его обращения совершить паломничество в Рим и встретиться там с папой Симмахом, и это, несомненно, было с его стороны жестом доброй воли. Но в целом акт Сигизмунда далеко не улучшил его отношения с готами, и так довольно напряженные. Арианство считалось «готской верой», и на этом основании говорили, что бургунды подчиняются «готскому закону». Это ставило бургундов, хотя бы на ментальном уровне, на более низкую ступень по сравнению с готами. Теперь они явно освобождались от этого комплекса. В то же время он облегчал сношения с франками и Империей. Многие католические магнаты имели владения и на территории, подчиненной бургундским королям, и на землях, правителями которых были франкские монархи. Так. в районе Лиона располагались виноградники, принадлежавшие реймскому епископу Ремигию, который в свое время крестил самого Хлодвига. Переход в католицизм, естественно, облегчал связи с этой группой галльской знати. Важен еще один момент. Несмотря на смерть Хлодвига, франки оставались значительной силой, претендуя по-прежнему на подчинение всей Галлии. Как и Хлодвиг, его преемники выступали под знаменем воинственного антиарианства. Таким образом, обращение бургундов в католицизм в большой мере выбивало из рук франкских королей это идеологическое оружие. В то же время это не означало никакого, даже мысленного, подчинения бургундских католиков церковным властям в других частях Галлии. Хотя официально папским викарием в Галлии являлся арелатский епископ, реально его полномочия за пределами территории, подчиненной готам, не признавались, и бургундская Церковь, самым видным деятелем которой был Авит, соперничавший с Цезарием Арелатским, пользовалась фактической самостоятельностью. На поместном соборе 517 г. принимали участие только епископы самой Бургундии, и не было сделано никакого намека на примат арелатского епископа. Главой бургундской Церкви являлся епископ Виенны, каковым в момент собора был Авит.

Другим событием стало завершение кодификации бургундского права. В том же 517 г. (или, может быть, на следующий год) Сигизмунд издал Liber Constitutionum (Книгу конституций), большую часть которой (88 из 105 законов) составляли законы его отца. Отныне в Бургундском королевстве действовали два кодекса — Lex Romana Burgundionum и Liber Constitutionum. Первый относился к романскому населению, второй — к его варварским господам. Как и вестготский «Бревиарий Алариха», «Римский закон бургундов» основывался на «Кодексе Феодосия». В нем встречаются постоянные ссылки на знаменитых римских юристов Гая, Павла. Папиниана, на некоторые законы императоров. Авторы этого кодекса стремились представить свое творение как составную часть чисто римского юридического мира. Даже, например, в случае спора между римлянами, в исходе которого был заинтересован бургунд, эксплицитно принимались во внимание только римское правовые акты. Характерно, что в этом кодексе в качестве государя и законодателя отмечались только римские императоры, начиная с Гордиана, а бургундский король даже не упоминался, хотя, разумеется, его реальная власть полностью признавалась.

«Книга конституций» оформляла уже существующее германское право. В ней подчеркивалась связь с бургундской племенной традицией. В одном из первых законов Гундобада упоминались имена предшественников из рода Губихундов, начиная с Гибиха, так что с юридической точки зрения никакого разрыва между двумя бургундскими королевствами не было. Однако германское право в этих законах подверглось довольно сильной романизации[340]. Например, за некоторые особенно опасные преступления вместо вергельда предусматривалась смертная казнь. Да и само название кодекса подчеркивало эту романизацию: бургундские короли называли свои законы конституциями, как и императоры позднеримской эпохи. Это, правда, не мешало тому, что отдельные законы могли называться leges. Наличие этих двух кодексов не только отражало картину социально-политических отношений в Бургундском королевстве, но и создавало базу для дальнейшего сближения двух основных составных частей его населения.

Как и в других варварских государствах, в Бургундском королевстве признавалось и отныне законодательно закреплялось существование двух nationes — римлян и варваров. И правовое положение каждой «нации» регулируется отдельным законодательством. При этом отношения между бургундами и римлянами определяются бургундскими, а не римскими законами. Любопытно, что бургунды сами себя определяли именно как варваров («варвары, будь они бургунды или другого народа»). Это слово явно утратило для них какое-либо унизительное значение и превратилось просто в определение людей, противоположных римлянам. В состав «варваров» входили, как можно видеть, не только сами бургунды, но бургундов было явное большинство, и их короли возглавляли и государство, и весь конгломерат его населения. В рамках варварского комплекса различия между собственно бургундами и другими этническими группами, вероятно, сохранялись до самого конца существования Бургундского королевства, но в правовом отношении все варварские этнические группы были равны между собой. Они в целом противопоставлялись римлянам. В то же время, несмотря на существование двух различных правовых систем, положение римлян и «варваров» сближалось. Обе «нации» составляли «наш народ» (populus noster). И те и другие защищались одной и той же суммой вергельда, который определялся социальным положением, а не этнической принадлежностью. Не запрещались браки между бургундами и римлянами. Наконец, римляне наравне с «варварами» были допущены и к государственной, и к военной службе. Это в тот момент отличало Бургундское королевство от других варварских государств.

Общество Бургундского королевства было в высокой степени стратифицировано. Прежде всего, как и в римские времена, общество делилось на свободных и рабов. Собственно свободные (ingenui) образовывали три группы. Первую, самую немногочисленную, составляли optimates, nobiles[341], proceres. Их вергельд составлял 300 солидов. В их число входила и бургундская аристократия, и галло-римская знать («сенаторы»)[342]. Их высокое положение официально объяснялось тем. что они служили непосредственно королю. Недаром они часто называются optimates nostri (наши, т. е. королевские, оптиматы). Эти люди входили в окружение королей, они могли быть их «сотрапезниками», из их среды выходили советники (conciliarii) и высшие чиновники бургундских монархов. Таковым был, например. Пантагат, который занял при Сигизмунде пост квестора дворца, т. е. фактического руководителя всей администрации королевства, и он сохранил этот пост также при преемнике Сигизмунда Годомаре. Непосредственно с королевским домом были связаны domestici и maiores domus, называемые в одном ряду с оптиматами и советниками. Средний слой (mediocres) защищался вергельдом в 200 солидов. В то же время и знать, и средний слой вместе составляли относительно привилегированную группу, называвшуюся maiores personae. Они противопоставлялись inferiores (или minores) personae. К последним относились левды с вергельдом в 150 солидов. В отличие от предшествующих терминов, заимствованных из римского права, термин leudes — германский и означает «люди, народ». Но это понятие было распространено и на романское население. Вероятнее всего, именно они были теми minores (minor populus), которые были изгнаны из Виенны во время ее осады Гундобадом. Поскольку среди этих minores находился мастер по водопроводу, который и помог Гундобаду захватить город, то можно считать, что «малый народ» состоял из ремесленников. Вероятно, к нему относились также крестьяне и мелкие торговцы. Еще ниже стояли отпущенники (liberti), колоны и оригинарии, т. е. люди, жестко прикрепленные к земле. В отличие от рабов (servi, mancipia) они все же считались свободными. Их положение, видимо, сохранялось таким же, каким оно было и в римское время. То же самое можно сказать, по-видимому. и о рабах. Среди них выделялись королевские рабы, жизнь которых защищалась более высокими штрафами.

Все это, как подчеркивалось и выше, относилось как к бургундам, так и к галло-римлянам. Территория Бургундского королевства была довольно значительной. Сами бургунды занимали лишь сравнительно небольшую часть территории своего государства. Они концентрировались преимущественно в районе Генавы и на южном побережье Женевского озера, а также вдоль долины Роны и Соны. Их столица Лион располагалась приблизительно на границе между землями оседания бургундов и теми, которые полностью оставались в руках галло-римлян. Да и там, где они жили, бургунды непосредственно соседствовали с местным населением. Самих бургундов было относительно немного. Точное их число неизвестно; по разным подсчетам в момент поселения в Сабаудии в 443 г. их было от 10 до 25 тысяч. Разумеется, постепенно их число росло, но огромные потери понесли бургунды на Каталаунских полях, да и в других войнах тоже. И даже прибытие в Галлию за-рейнских бургундов не дало этому народу численного преобладания в своем королевстве. Даже в районах их более или менее компактного расселения бургунды составляли от четверти до трети населения, а всего их доля в населении государства была не более, а, скорее, много менее 10 %.

Как и большинство других германцев, бургунды поселились в Сабаудии. а затем и на других территориях в качестве hospites и по закону получили треть земли, рабов и половину лесов и. может быть, виноградников местных землевладельцев. Еще одна треть земли переходила к королю и его дому[343]. Землевладельцы, которые лишались, таким образом, двух третей земли, были, по-видимому, довольно крупными, т. к. делить мелкие и средние владения было бессмысленно. Одной из характерных черт бургундского общества было правило наследования всеми сыновьями. На высшем политическом уровне это выражалось в королевских титулах всех сыновей правящего монарха, «внизу» — в разделе земельного владения. В этих условиях, как уже установлено в науке, в случае приобретения сравнительно небольшого имения бургундская семья неминуемо разорилась бы через небольшое число поколений. Видимо, кто-то и разорялся, но основная масса бургундов все же сохраняла свои владения. Местное население, в том числе и бывшие хозяева, не были изгнаны. Население здесь оставалось смешанным. Бургунды довольно скоро попали под влияние своих более культурных соседей. Они относительно быстро утратили свой язык, перейдя на вульгарную латынь, на которой говорили окружающие, приняли римские погребальные обряды и вообще в своем образе жизни стремились подражать романскому населению. Недаром говорилось о «латинском сердце» бургундов. Приблизительно после 500 г. отличить бургундов от их римского окружения было уже достаточно трудно. Это окружение, в свою очередь, приняло бургундов, власть которых оказалась не столь тягостной, но которые могли защитить их от внешних нападений. Однако это все относилось только к области непосредственного поселения бургундов. За ее пределами оставалась большая территория, которая продолжала жить своей прежней жизнью. Там не было конфискаций земли и рабов, ее население платило налоги не императору, а королю, и этим подчинение бургундским королям ограничивалось. Принятие большинством бургундов католицизма еще более облегчило отношения завоевателей с завоеванными.

Главой всего государства, естественно, являлся король. Он именовался «славнейший муж, король бургундов» или «славнейший король бургундов». Вся страна была его regnum. Королевская власть у бургундов имела свои особенности. Она. как об этом упоминалось выше, в некоторой степени сохраняла коллективный характер. Поскольку у короля обычно было несколько сыновей, все они после смерти отца получали королевский титул, и каждому из них отдавалась в управление какая-то часть государства. Все они признавали верховную власть старшего брата, резиденцией которого был с 461 г. Лион, но в пределах своих владений правили самостоятельно. Резиденцией «младшего» короля с этого времени являлась старая столица Генава (Женева). Такая «двустоличность» ослабляла королевскую власть и могла стать (и порой реально становилась) источником внутренних конфликтов. Прерогативой «старшего» короля являлась в первую очередь внешняя политика. Лишь после убийства Годигисела Гундобад стал единственным государем. но и тогда он дал Сигизмунду, хотя, может быть, и не сразу, королевский титул. У Сигизмунда был брат Годомар, но неизвестно, носил ли он королевский титул при жизни брата и владел ли он тогда своим «уделом». Возможно, что прежнее «сокоролевье» Гундобад все же уничтожил, и Сигизмунд являлся единственным королем бургундов. Хотя, как было сказано, «младшие» короли подчинялись «старшему», само существование нескольких лиц с одинаковым титулом несколько ограничивало власть «старшего» короля. И даже после установления Гундобадом единовластия король не был таким же абсолютным монархом, как его «коллеги». Он считался с мнением советников, причем не только германских, но и галло-римских. Характерно, что первый кодекс бургундских законов был подписан не только самим Гундобадом, но и 30 (точнее 31) вельможами — комитами, а его обнародование было представлено как «соглашение» (pactio) короля и комитов, опубликованное по «нашему» (королевскому) обращению и по общему желанию подписавшихся вельмож. Судя по именам подписавшихся, все они были бургундами[344]. И это тоже, конечно, отголосок племенных традиций.

Сохранились ли в рамках Бургундского королевства следы прежнего провинциального деления? Провинции иногда, действительно, упоминаются. Так. известно о существовании и под властью бургундских королей Виеннской провинции. В то же время упоминается Массилийская провинция (хотя сама Массилия. совр. Марсель, подчинялась не бургундам, а вестготам, а позже остготам), каковой в римское время не существовало. В законах иногда встречается выражение «провинции нашего королевства». Однако никаких следов существования провинций как единиц территориально-административного деления, как и провинциальных властей, нет. По-видимому, все же провинция как такая единица исчезла, и это слово по традиции употребляется для обозначения относительно крупной части территории королевства. Основной единицей административного управления становятся civitates и пати. Во главе таких единиц стоят комиты (графы), назначаемые королем. Комитом мог быть и бургунд, и римлянин. Некоторые данные позволяют полагать, что в civitas или паге могло быть даже два комита — бургунд и римлянин, что отражало юридическое равноправие двух «наций». Каким образом в таком случае распределялись между ними полномочия, неизвестно[345].

Еще раз надо отметить, что Lex Romana Burgundionum основывался целиком на римском праве и восходил к «Кодексу Феодосия». В нем полностью сохранились те положения, которые относились к социальной структуре, в том числе к положению рабов и колонов. Это ясно показывает, что социально-экономические условия романского населения в принципе оставались такими же, какими они были под властью императоров Поздней империи. Определенные изменения должны были происходить в бургундской среде. У бургундов. по крайней мере в среднем слое и, видимо, среди левдов, сохранялись некоторые родовые институты. Люди, принадлежавшие к одной родовой единице, именовались фараманнами[346]. Сам термин faramannus означал участника похода, того похода, который вел к приобретению земли. Фараманны проживали совместно и, вероятно, вместе (разумеется. боеспособные мужчины) входили в армию. Были ли они совместными владельцами поместий или являлись арендаторами, поселенными их аристократическими соплеменниками на приобретенных ими землях, как полагают некоторые исследователи, неизвестно. Можно, однако, говорить, что само постепенное увеличение численности бургундов в условиях отмеченного выше правила наследования всеми сыновьями неминуемо вело к обеднению конкретных семей. Стремясь получить поддержку романского населения, бургундские короли строго следили за тем, чтобы «варвары» не посягали на земли «римлян», которые оставались у них после первоначального раздела. Это, конечно, не давало возможности беднейшим бургундам решить свои имущественные проблемы за счет галло-римлян. Короли пытались предотвратить обеднение массы своих подданных, запрещая бургундам продавать свои sortes. Это, однако, едва ли могло надолго остановить экономический процесс. В законах часто упоминаются рабы, колоны и оригинарии. т. е. лица, жестко прикрепленные к земле, не только римляне, но и бургунды. Если такие люди бежали, то их подвергали наказаниям, опять же независимо от того, к какой «нации» они принадлежали. Следовательно, относительно скоро в бургундской среде появляются люди, потерявшие не только собственность, но и свободу. Быть может, постепенное обеднение фараманнов и вело к утрате боеспособности бургундского войска, какое наблюдается в последние десятилетия существования королевства[347].

Внешнеполитическое положение Бургундского королевства было сложным. После успехов Хлодвига и Теодориха оно было зажато между их государствами. Хотя после смерти Хлодвига Франкское королевство оказалось разделенным между его сыновьями (а затем их потомками), которые ожесточенно соперничали друг с другом, они часто вместе выступали на внешней арене, в том числе и по отношению к Бургундии. Это заставляло бургундских королей маневрировать и искать такую «нишу», которая позволила бы им сохранять свою власть. Такой «нишей» им могли казаться особые отношения с императором. Выше говорилось, что бургунды никогда не отказывались от своего статуса федератов Империи. И Сигизмунд почти сразу после восшествия на престол обратился к Анастасию с посланием, в котором объявлял себя и свой народ его слугами. Поскольку Сигизмунд в отличие от отца был католиком, это тоже повышало его шансы на союз с Константинополем. Практически все бургундские короли официально занимали римские высшие военные должности. Хотя король, как упоминалось выше, считал обе «нации» вместе «нашим народом», перед своими римскими подданными он выступал скорее как командующий армией (magiser militum) и римский патриций, и на этом основании требовал подчинения от галло-римского населения, в том числе уплаты налогов. Как и ранее, римские землевладельцы платили подушный налог за своих колонов и поземельный налог. Размеры этих налогов, по-видимому, не отличались от тех, какие местные жители ранее платили в императорскую и городскую казну. При этом на нужды королевского двора и армии шла треть подушного и две трети поземельного налога[348]. В этом отношении положение галлоримского населения по сравнению с римской эпохой никак не изменилось. Такое двойственное положение бургундских королей подчеркивалось их чеканкой. Собственную бургундскую чеканку начала Гундобад, и ее продолжали его преемники. Монеты выпускались по имперскому стандарту, повторяя имперские типы с портретами соответствующих императоров, но с монограммами бургундских королей. Имена римских консулов использовались для датировки различных государственных актов, и этим тоже подчеркивалась тесная связь с Империей.

В это время в правящих кругах Константинополя возникло стремление на деле восстановить власть императора не только в Италии, но и во всей бывшей западной части Римской империи. Поэтому варварских королей на Востоке стали рассматривать не как «управляющих» от имени императора, а как захватчиков власти. И тогда возникло представление, что со свержением Ромула Августула «западное царство» римлян погибло. Чем больше укреплялось при императорском дворе это представление, тем хуже становились его отношения с королями. В Лионе, видимо, полагали, что первым объектом этой политики будет Остготское королевство, на территории которого находился сам Рим. Это, конечно, играло на руку бургундскому королю. К тому же, занимая в этом плане особое положение среди других варварских королей и подчеркивая свое подчиненное положение. Сигизмунд мог вполне надеяться на сохранение своего статуса.

Что касается франков, то определенную роль в достижении соглашения с ними должна была по традиции сыграть матримониальная политика. Сигизмунд выдал свою дочь Суавегото замуж за сына Хлодвига Теодориха I, который после смерти отца стал королем одной из частей Франкского королевства (Австразии). Утверждение в Бургундском королевстве католицизма тоже должно было укрепить связи с франками. Возникали контуры союза ортодоксальных государств, объективно направленного против арианских королевств (обоих готских и вандальского). На деле этот союз не реализовался, т. к. каждое из этих государств преследовало собственные интересы, зачастую оставляя в стороне религиозные принципы. Однако Теодорих, являясь опытным и искусным политиком, вполне мог учитывать такую опасность. Он даже попытался пресечь сообщения между Лионом и Константинополем, Это привело к еще большему росту напряженности между остготами и бургундами.

В 519 г. консулом Запада стал назначенный Теодорихом его зять Флавий Эвтарих Цилига. Хотя император Юстин I признал это назначение, Сигизмунд последовать в этом императору отказался. Поводом могла быть ревностная антикатолическая позиция Эвтариха. Это, разумеется, не улучшило отношения между бургундским и остготским королями. Теодорих сделал ставку на сына Сигизмунда и своего внука Сигириха. В свое время Сигизмунд женился на дочери Теодориха Ареагни, которая и стала матерью и Сигириха, и Суавегото. Однако Ареагни умерла, и Сигизмунд женился вторично. От этого брака родились два сына — Гислахад и Гундобад. Это осложнило положение не только внутри королевского дома, но и между двумя королевствами. Теперь Теодорих, видимо, надеялся сделать своего внука бургундским королем, что могло позволить ему так же фактически править Бургундским королевством, как он правил Вестготским. Возможно, что в правящих кругах Бургундии возникла «партия» сторонников Сигириха и. соответственно. Теодориха. Однако Сигизмунд предпринял решительные меры. По его приказу в 522 г. Сигирих был задушен[349]. Потеряв надежду на внутреннюю поддержку, а также стремясь отомстить за убийство внука, Теодорих стал готовиться к войне с бургундами.

Подчинение Бургундского королевства остготам не входило в планы франков. Понимая, что в таком случае Остготское королевство станет самым могущественным. они решили опередить Теодориха. Плохую роль для бургундского короля сыграли на этот раз матримониальные связи не столько его самого, сколько его отца. Выдав когда-то свою племянницу Хротхильду замуж за Хлодвига, Гундобад намеревался укрепить связи с франками. Однако Хротхильда не забыла, что Гундобад убил ее родителей. Во всех этих перипетиях политические расчеты, разумеется, преобладали. Но и личные мотивы сбрасывать со счетов неразумно. Когда после смерти Хлодвига сыновья его и Хротхильды разделили королевство и время от времени боролись друг с другом за первенство, роль матери, естественно, возросла. В это время политические интересы всех франкских королей и личные чувства королевы-матери совпали. В 523 г. франки напали на бургундов. В их земли вторглись войска трех сыновей покойного Хлодвига — Хлодомера. Хильдеберта и Хлотаря (Лотарь). Против них выступила армия Сигизмунда и его брата Годомара. Означает ли это, что младший брат короля тоже имел королевский титул и автономно управлял частью государства, как сам Сигизмунд при жизни отца? Это очень возможно. Вполне вероятно, что, несмотря на ликвидацию Гундобадом «много-королевья», старый обычай предоставления принцам в «удел» части королевства сохранялся. Во всяком случае, войска Сигизмунда и Годомара действовали, хотя и совместно, но как отдельные армии. Объединенное войско бургундов потерпело поражение, Годомар сумел более или менее в порядке отступить, а Сигизмунд бежал в основанный им монастырь в Акауне, где пытался спастись, то ли приняв монашество. то ли только замаскировавшись монашеским одеянием, но был выдан франкам и вместе с женой и сыновьями уведен в плен.

Годомар, став после пленения брата полновластным королем, сумел организовать сопротивление франкам. В ответ на это Хлодомер, в руках которого находился Сигизмунд со своей семьей, утопил всех своих пленников[350]. В новом сражении бургунды снова потерпели поражение, но Хлодомер, возглавивший франкскую армию, был убит. Несмотря на поражение, Годомар сумел сохранить независимость своего государства. Правда, при этом бургунды все же потеряли в пользу франков часть своих владений. Возможно, франков остановила и угроза прямого столкновения с остготами. Для Теодориха такое усиление франков было совершенно нежелательно. Для защиты своих интересов он направил в Галлию знатного гота Тулуина, который через брак вошел в королевский род Амалов. До этого Тулуин был дуксом Галлии и участвовал в войне против франков после разгрома вестготов, а поэтому считался знатоком Галлии и галльских дел. Кроме того, активно участвуя в других остготских кампаниях, он приобрел славу умелого полководца. Умело используя и дипломатию, и угрозу военного вмешательства, Тулуин добился отказа франков от полного подчинения Бургундского королевства, но за это получил от Годомара уступку ряда территорий, граничивших с остготскими владениями на юго-западе Галлии.

Территория Бургундского королевства резко сократилась. В этих условиях Годомару было важно добиться консолидации своих подданных. С этой целью в 524 г. был созван специальный съезд, на котором принят ряд законов. В Бургундском королевстве еще оставалось значительное число ариан. Как прежде бургундские короли, будучи арианами, терпимо относились к католикам, так теперь католические короли терпели ариан. Годомар, проводя политику веротерпимости, рассчитывал консолидировать население своего государства и этим сделать его более сильным перед лицом франкской угрозы, и это сказалось на отношении к арианам[351]. Столкнувшись с упорной враждебностью франков, Годомар стремился вернуть хорошие отношения с остготами. Правда, при Теодорихе это не очень ему удалось. Остготский король продолжал относиться к соседнему Бургундскому королевству с подозрением, хотя и не вмешивался непосредственно в разворачивающиеся события. Однако в 524 г. он умер, и реальную власть в Италии получила его дочь Амаласунта, правившая от имени своего малолетнего сына Аталариха. Она в целом проводила проримскую политику, и это сказалось и на ее отношениях с имперскими федератами — бургундами. В результате в 534 г. был заключен договор между Годомаром и Амаласунтой, в соответствии с которым регентша (она тогда еще не имела титула королевы) вернула бургундам то, что захватил ее отец. Годомар, таким образом, сумел восстановить прежнюю южную границу Бургундского королевства. Возможно, что при этом была даже достигнута какая-то договоренность о военной помощи бургундам в случае новой франкской агрессии. Но если такая договоренность и существовала, то реальных последствий она не имела. Остготское королевство после смерти Теодориха само ослабло. Вестготское королевство вернуло себе самостоятельность, так что ни о какой общеготской державе уже не было речи. В этих условиях бургундский король уже не мог балансировать между готами и франками ради обеспечения своей независимости.

Этим воспользовались франки. В 533 г. короли Хлотарь и Хильдеберт снова вторглись в Бургундское королевство. Остготское войско было приведено в состояние боевой тревоги и даже, как кажется, выдвинуто к бургундской границе, но в действие не вступило. Армия Годомара потерпела поражение. Сам он бежал, но затем был захвачен в плен. На этот раз франки полностью покончили с этим государством. Бургундское королевство было полностью ликвидировано, и победители разделили его территорию между собой[352]. К разделу был допущен и третий франкский король — Теодеберт. Не ограничившись ликвидацией бургундского государства, франкские короли начали создавать на захваченной территории франкские поселения. Завоеванная территория была обложена податью в пользу франкских королей, а бургундские воины включены в их армии. Именно эти бургундские воины, по-видимому, были под видом добровольцев направлены в Италию на помощь остготам, воевавшим с имперскими войсками. Правда, как кажется, участие бургундов в этой войне ограничилось взятием и полным разграблением Медиолана (Милан), убийством большинства его мужского населения и порабощением женщин.

Второе Бургундское королевство перестало существовать. Время его существования оказалось очень коротким — всего 91 год. За это время в нем сложились, пожалуй, наиболее благоприятные условия для слияния германцев с романским населением. Оно являлось единственным для того времени (во всяком случае, первым) варварским государством, которое на правовом уровне, несмотря на сохранение отдельных юридических систем, провозгласило принципиальное равенство двух «наций». Но военных сил у королевства оказалось слишком мало, чтобы оно смогло сохранить свою независимость.

Несколько позже, когда само Франкское королевство стало распадаться на несколько частей, Бургундское королевство вновь появилось на политической сцене, но у власти там уже были представители франкской династии Меровингов, и история Бургундии становится лишь частью истории Франции.

Загрузка...