История варварских государств

I. ГОСУДАРСТВО ОДОАКРА

В 476 г. произошло важное событие в Италии. Современники не придали этому событию особенно большого значения, но для мировой истории оно значило много. В этом году варвары, составлявшие фактически всю западноримскую армию, потребовали себе треть земель и доходов в Италии. Орест, в то время фактически правивший в Италии от имени своего сына Ромула Августула. отказал им в этом, поскольку не решался превращать Италию, традиционное сердце Римской державы, в такую же страну, как Галлия, Испания, Северная Африка, в которых господствовали варвары. Можно было ублаготворить солдат раздачей денег, но их в казне катастрофически не хватало. С резким сокращением территории, непосредственно подчинявшейся императору, соответственно сокращалась и налогооблагаемая база. Надеяться на помощь Восточной империи также было невозможно: даже если бы восточный император Зенон и имел для этого финансовые возможности, то помогать узурпаторам, какими он считал Ромула Августула и его отца, он, разумеется, не собирался. Орест, может быть, рассчитывал либо на воинскую дисциплину (он, будучи магистром воинов, все же являлся их главнокомандующим), либо на разноплеменность варварского войска, которое могло помешать солдатам объединиться. Однако если такие расчеты у Ореста и были, они оказались ошибочными. Не получая ни денег, ни земель, солдаты вместе избрали своим королем Одоакра[353] и восстали против Ореста и его сына[354].

Одоакр был германцем, но сведения о его принадлежности к конкретному германскому народу противоречивы. Скорее всего, он был скиром и принадлежал к знатному роду. В 469 г. скиры вместе с их союзниками потерпели тяжелое поражение от остготов, и в этой битве отец Одоакра, вероятнее всего, погиб. Выживший его сын Онульф перешел на службу к восточному императору, а Одоакр со своими дружинниками двинулся в Италию[355]. В Италии Одоакр, как и многие другие варвары, поступил на военную службу. Детали его карьеры в Италии не очень ясны. Известно, что он служил в придворной гвардии и принимал активное участие в войне между Антемием и Рицимером на стороне последнего. Это участие явно помогло его дальнейшей карьере. При Глицерин или Непоте он, по-видимому, стал главой гвардии. Войско, избравшее Одоакра своим королем, было разноплеменным. Оно состояло из скиров, герулов и вспомогательных отрядов различных племен. Один из хронистов даже сообщает, что инициаторами избрания Одоакра вообще были герулы.

Орест, однако, решил сопротивляться. У него не было «запасного аэродрома», как у свергнутого им Непота в Далмации. Какая-то часть армии, по-видимому, еще признавала его. Другая часть находилась в распоряжении его брата Павла. Понимая, что для открытого сражения с мятежником сил у него все же мало, Орест отступил в Тицин (Павия), надеясь отсидеться за его укреплениями. Однако солдаты Одоакра довольно легко овладели городом. Орест пытался отсидеться в Плаценции, где у него, вероятно, было имение, но был захвачен и около Плаценции 28 августа убит. После этого Одоакр двинулся к Равенне, где засел Павел. Тот тоже практически не смог оказать никакого сопротивления и был убит через неделю после своего брата. Ромул Августул, также находившийся в Равенне, был свергнут. Одоакр его, однако, пощадил и сослал вместе с родственниками в Кампанию, где ему была предоставлена вилла, бывшая когда-то владением Лукулла, и ежегодная пенсия довольно внушительного размера — 6 тысяч солидов. За этим решение стоял, несомненно, политический расчет.

Казалось бы, события повторялись. Привычным было бы назначение Одоакром какого-либо марионеточного императора, за спиной которого он мог править, как это сравнительно недавно делал Рицимер. Однако политическая ситуация в это время была уже другой. В том же августе 476 г., когда в Италии разыгрывалась очередная драма, на Востоке ранее свергнутый Зенон вернул себе трон. Два года назад именно Зенон сделал западным императором Непота, свергнув Глицерия, а Непот, в свою очередь, практически не признал восточным императором соперника Зенона Василиска. Поэтому было совершенно ясно, что Константинополь никакого другого императора на Западе, кроме Непота, не признает. Опять же в августе 476 г. Зенон сумел, наконец, разгромить Василиска, изгнать его из Константинополя, а вскоре и убить, и, наконец, вернуть себе трон. Однако гражданская война потребовала такого напряжения сил, что никаких реальных возможностей для непосредственного вмешательства в западные дела у Зенона, конечно, не было. Это, однако, не означало, что он, укрепив свое положение, не осуществит такое вмешательство позже. Судьба Глицерия ясно это показывала. Поэтому Одоакру надо было выбрать такой вариант решения этой проблемы, который и оградил бы его от восточного вмешательства, и сохранил бы за ним реальную власть. И он такой план разработал.

По его приказу в Риме собрался сенат. На этом заседании было решено направить в Константинополь специальное сенатское посольство, которое должно было не только известить восточного августа о свершившемся событии, но и просить его принять соответствующие меры[356]. Здесь и пригодился живой Ромул Августул. Просьба была составлена от его имени. Он сообщал о своем отречении и вместе с сенаторами просил больше отдельного императора для Запада не назначать, а. приняв верховную власть над всей Империей, поручить непосредственное управление Италией Одоакру, дав ему и титул патриция[357]. В случае успеха задуманного предприятия это делало бы власть Одоакра юридически безупречной и гарантированной от восточного вмешательства. Характерно, что он (формально сенаторы) просил передать ему управление не Западной империей, или, точнее, западной частью Империи, а только Италийским диоцезом. Конечно, от Западной империи, по крайней мере, под властью считавшегося центральным правительства, и остался только этот диоцез, да и то в усеченном виде (не считая жалкого остатка Галльского диоцеза), так что реально речь шла о власти на римском Западе вообще, кроме, разумеется, владений Сиагрия в Галлии и Непота в Далмации. Но фикция восстановления единства Римской империи и передача Одоакру управления только ее одной частью была бы сохранена. Эта фикция подчеркивалась тем, что в Константинополь были отправлены и императорские инсигнии: Запад больше не хотел отделяться от Востока.

Полностью претворить в действительность свой план Одоакр не смог. Как только о событиях в Италии и в Константинополе стало известно, в восточную столицу направил свое посольство к Зенону Непот. Он просил помощи деньгами и армией для восстановления своей реальной власти в Италии. Зенон оказался в сложном положении. Для реальной помощи Непоту у него в этот момент не было никаких сил. Но и отказать императору, которого он только и признавал единственным в качестве западного августа, он не мог. Поэтому он был вынужден согласиться на просьбу Одоакра, но при этом заявил, что и ранг патриция, и властные полномочия он должен получить от Непота. Тем не менее он послал Одоакру специальную императорскую грамоту, в котором все же удостаивал его патрицианского ранга, признав тем самым свершившийся факт.

Положение Одоакра оказалось двусмысленным. С одной стороны, он являлся несомненным правителем Италии, и никто ни в самой стране, ни за ее пределами в этом не сомневался. Даже Зенон был вынужден фактически признать это. Но, с другой стороны, в Далмации жил император, и только его тот же Зенон признавал единственным законным властителем Западной империи, да и в самой Италии у него явно могли быть сторонники. Сам Непот тоже по-прежнему считал себя единственным законным августом Запада. И Одоакру пришлось каким-то образом выстраивать отношения с Непотом. Он пошел на компромисс. Монеты, которые он чеканил в Италии, выпускались либо с его именем, но без всякого титула, либо с именем Непота, а это означало, что он был вынужден признать Непота императором и управлять Италией от его имени. Так что официально в Империи продолжали властвовать два августа, и только после убийства Непота в 480 г., о котором будет сказано позже, было восстановлено фиктивное единство государства. При этом, однако, никакого вмешательства официального императора в дела Италии ее фактический правитель не допускал. Характерен и другой факт. На Западе в течение нескольких лет не было консулов. Только в 480 г. появился консул, назначенный на Западе[358]. Видимо, Непот не имел никакой возможности сделать это, а Одоакр официальных полномочий назначать консулов пока не имел. К тому же, поскольку назначение консула являлось прерогативой императора, назначение западного консула Одоакром означал бы его отказ от официального признания Непота.

Не менее важен еще один момент. Армия, избравшая Одовакра своим королем, была разноплеменной. Хотя Одоакр перед своими воинами представал королем, его монархия отличалась от всех остальных варварских монархий того времени: она не носила этнического характера Характерно, что Иордан называет Одоакра rex gentium (король племен). Сам он, как уже говорилось, был, вероятнее всего, скиром, но большая часть его воинов, по-видимому, были герулами. Таким образом. Одоакр не являлся королем какого-либо определенного народа, а возглавлял находившихся в Италии варварских солдат, происходивших из самых разных этнических групп. И возглавлял он не народ, а армию. Кто бы ни входил в число воинов Одоакра. основная часть их этносов находилась за пределами Италии. Поэтому он в отличие от других варварских королей был просто rех без всякого уточнения[359]. Отсутствие этнической основы власти Одоакра привело в первое время и к некоторым выступлениям против него в армии. Уже в 477 г. выступил Бравила, а в следующем году — Адарих. Хотя оба выступления Одоакр подавил и жестоко расправился с мятежными комитами, эти выступления показывают недостаточность опоры в армии, какую имел Одоакр, по крайней мере, в начале своего правления[360]. Надо отметить одну ремарку Иордана. Говоря об убийстве Одоакром Брахилы. он заявляет, что это было сделано, чтобы внушить страх римлянами. Вполне возможно, что Брахила пользовался поддержкой какой-то части римской элиты. Все это, как и если не враждебная, то, во всяком случае, неопределенная позиция Зенона, заставляло Одоакра с особой тщательностью выстраивать отношения со своими римскими подданными.

Захватив фактическую власть, Одоакр стремился предстать перед итало-римлянами не как узурпатор, а как продолжатель римских традиций и защитник Италии и Рима. Это проявилось во внешней политике. Вскоре после взятия власти он сумел договориться с вандальским королем Гейзерихом, который уступил ему почти всю Сицилию, кроме Лилибея, взамен обязательства платить вандалам ежегодный налог. Вандальский король на основании того, что Одоакр платил ему налог, мог считать себя по-прежнему господином Сицилии. К тому же он сохранил за собой Лилибей, являющийся важнейшим стратегическим пунктом на западном побережье Сицилии, >по давало ему возможность при удобном случае отвоевать остров. Однако в глазах и Одоакра и, видимо, итало-римлян, это было второстепенно. Главным было то, что Одоакр не просто обезопасил Италию от вандальских вторжений, но и вернул из-под власти вандалов почти всю Сицилию. Впервые после долгого перерыва какая-то часть имперской территории была отнята у варваров.

В 477 г. Одоакр сумел урегулировать отношения с вестготами. Вестготский король Эврих решил использовать убийство Ореста и свержение Ромула Августула, чтобы, наконец, добиться своей главной цели — захвата Италии, и поручил римлянину Винцентию, перешедшему на его сторону, во главе армии вторгнуться в Италию, чтобы захватить и ее. Однако Одоакр к этому времени уже довольно прочно взял власть и направил против армии Винцентия свое войско, возглавляемое его комитами Аллой и Синдиллой. Это войско одержало победу и предотвратило захват Италии вестготами. Однако Одоакр не впал в эйфорию и предпочел пойти на компромисс с Эйрихом. Последний отказался от вторжений в Италию, а Одоакр взамен признал его завоевания в Галлии вплоть до Альп. Эту договоренность Одоакр вполне мог представить как гарантию безопасности Италии и Рима.

Еще позже Одоакр, разгромив ругов (или ругиев), обеспечил безопасность Италии и с север-восточной стороны. Эти внешнеполитические успехи Одоакра (по крайней мере, так они могли быть представлены общественному мнению) явно укрепили его положение в Италии.

Долгое время чрезвычайно важной оставалась для Одоакра проблема Непота. Выпуская монеты с его именем, Одоакр формально признавал его августом, а себя — лишь правителем Италийского диоцеза, как он и просил Зенона. Однако сам Непот, как кажется, лишь формальным признанием удовлетворен не был. Его попытка после свержения Ромула Августула получить реальную помощь от Зенона провалилась, поскольку тот не имел для этого никаких возможностей. Но через три года возможность возвращения в Италию Непота, казалось, снова появилась. В 478 г. началась очередная война между остготами и Империей, и в 479 г. варвары появились в Эпире по соседству с Далмацией. Они потерпели поражение и были вынуждены повести переговоры с командующим имперскими войсками патрицием Адаманцием. Во время этих переговоров остготский король Теодорих предложил Адаманцию своими силами восстановить Непота на западном троне. Адаманций отверг это предложение то ли потому, что хотел увести готов как можно дальше от Адриатического побережья, то ли потому, что боялся предоставить остготскому корою флот, который тот мог позже использовать и против Империи, то ли из-за того, что предложение Теодориха для него оказалось неожиданным, и он не имел на этот счет никаких инструкций от императора. Императору же в тот момент явно было не до Непота. В том же 479 г., возможно, еще до переговоров Адаманция с Теодорихом, Зенона пытались свергнуть сыновья бывшего западного императора Антемия Маркиан, Прокопий, Антемий и Ромул, пользовавшиеся, как кажется, поддержкой вдовствующей императрицы Верины и значительной части населения Константинополя, так и не принявшего исавра, каким Зенон был по рождению. Они заключили союз с варварами, в том числе с готом Теодорихом Страбоном. Хотя захватить столицу мятежники не смогли, положение императора было довольно сложным. В этих условиях ввязываться в италийскую авантюру император явно не решался.

Может быть, предложение Теодориха, о котором до него дошли сведения, возродили надежду Непота на реальное восстановление своей власти в Италии. Отказ Адаманция (и не исключено, что самого Зенона) использовать для этого остготов, по-видимому, не остановил Непота. Он мог даже предпринять какие-то реальные шаги для воплощения своего замысла в жизнь. Один из хронистов пишет, что он задумал (conaretur) вернуть себе захваченные почести. Использование глагола соnor позволяет говорить именно о реальной подготовке. Это не могло не встревожить Одоакра. И он пошел на обострение отношений с Непотом. В 480 г. появляется первый консул, назначенный на Западе. Так как назначен он был, разумеется, в предыдущем году, то это назначение вполне можно связать с предложением Теодориха и, пожалуй, с какими-то шагами самого Непота. Результатом этих маневром стало убийство Непота в 480 г.

Непот был убит людьми из своего окружения, а именно его комитами Овидой и Виктором. За спиной убийц стоял, по-видимому, Глицерий. Его с помощью восточного императора сверг в свое время Непот и отправил епископом в столицу Далмации Салону. В тот момент это был довольно мудрый шаг: с одной стороны, Непот избавлялся от соперника, отослав его в заморскую провинцию, и к тому же в свои прежние владения, в верности которых он был, по-видимому, уверен, а с другой, не давал повода возможным оппонентам упрекать его в убийстве императора, хотя бы и считавшегося на Востоке узурпатором. Но после бегства из Италии Непот столкнулся с Глицерием лицом к лицу. Об их отношениях ничего неизвестно, но, вероятнее всего, они должны были быть довольно напряженными.

Но почему Глицерий ждал столь долго? В 475 г. Непот не оказал никакого сопротивления Оресту и бежал в Далмацию. В следующем году он попытался воспользоваться убийством Ореста и свержением Ромула Августула, чтобы с помощью Зенона вернуть себе трон, но Зенон, сам только что вернувшийся к власти после победы над Василиском, не мог ему ничем помочь, кроме чисто морального признания его все еще законным августом. Следовательно, никаких реальных сил у Непота для возвращения фактической власти в Италии не было. В этих условиях у Глицерия были явные шансы для осуществления мести. Едва ли положение в самой Далмации через четыре года изменилось столь резко, что созрели внутренние условия для заговора. Следовательно, причину возникновения этого заговора надо искать вне Далмации. В устранении Непота едва ли был заинтересован Зенон. Он сумел разгромить Маркиана и его сторонников, но в это время обострились отношения внутри императорского дворца, и через некоторое время могущественный сторонник и соплеменник Зенона Илл поднял мятеж против императора. Характерно, что он освободил находившегося в Каппадокии Маркиана и направил его в Италию к Одоакру с просьбой о помощи. Противники Зенона явно рассматривали Одоакра как его противника. В таких условиях Далмация, в которой правил Непот, оказывалась своеобразным щитом, прикрывающим константинопольского императора от возможной интервенции Одоакра (по крайней мере, по суше), а официальное признание Одоакром Непота не давало тому легальной возможности этот щит преодолеть.

В ином положении находился Одоакр. Пока Непот не проявлял никакой активности и не имел никакой внешней поддержки, он был правителю Италии совершенно не страшен, и Одоакр вполне мог поддерживать иллюзию его императорства. Однако в 479–480 гг. положение изменилось. Предложение Теодориха было отвергнуто, но уже его наличие могло стать тревожным знаком. В это время Теодорих явно не намеревался захватить Италию и поселиться там со своими готами; все события показывают, что его тогдашней целью был Балканский полуостров, в том числе Эпир. Предложение восстановить на троне Непота, видимо, было экспромтом, но то, что с его помощью остготский король пытался выбраться из тяжелого положения, в котором оказался, показывает, что он рассчитывал на благожелательное отношение к этому предложению. Хотя римляне отвергли предложение Теодориха, никто не гарантировал, что в следующий раз император не использует предоставившуюся возможность направить остготов на Италию с целью свержения Одоакра (как это в действительности и произошло, но только несколькими годами позже), а Непот, являясь легальным августом Запада, вполне сможет стать знаменем такого вторжения. Отсюда и фактический разрыв Одоакра с Непотом, выразившийся в назначении им консула. Этот шаг Одоакра должен был укрепить его позиции среди сенаторской знати в условиях фактически начавшейся конфронтации с официальным августом Запада. Физическое устранение Непота в такой ситуации становилось некоторой гарантией сохранения Одоакром его положения. Действительно ли Одоакр стал организатором или, по крайней мере, вдохновителем заговора. неизвестно. Но то, что убийство Непота было в тот момент полностью в его интересах, несомненно. И этому не противоречит тот факт, что после убийства Непота и захвата власти в Далмации Овидой Одоакр вторгся в Далмацию под предлогом мести за убийство императора. Овида пытался оказать сопротивление, но был убит, а Далмация присоединена к владениям Одоакра. Если все это было заранее рассчитано Одоакром, то его замысел полностью удался. Он сумел не только избавиться от ставшего опасным Непота, но и расширить свои владения.

В то же время ликвидация фактически самостоятельного государства в Далмации уничтожила буфер между владениями Одоакра и Империей и настолько усилила Олоакра, что он стал весьма опасным для Зенона. В первое время положение Зенона было столь сложным, что ничего реального предпринять против Одоакра он не мог. Однако к концу 80-х гг. ситуация изменилась. Зенон подавил мятеж Илла и договорился о мирных отношениях с Теодорихом. После этого вновь возник вариант, ранее предложенный Теодорихом: свергнуть Одоакра силами остготов. Теперь, однако, речь уже не шла о восстановлении на троне законного императора, поскольку того уже не было в живых, а его преемника Зенон назначать не стал. И инициатором остготского выступления стал сам император. Так что в долгосрочной перспективе убийство Непота и присоединение Далмации стали событиями, роковыми для Одоакра.

Во внутренней политике Одоакр стремился найти компромисс между требованиями своих варварских солдат и итало-римским населением, в первую очередь, естественно, с сенаторской знатью. Выдвинутый на первый план варварскими войсками с целью получения трети земель в Италии, он, естественно, не мог не выполнить этого требования. Однако он старался найти некоторый компромисс между интересами воинов и местного населения. Хотя от Ореста солдаты требовали земель во всей Италии, Одоакр землю им дал только в Северной Италии. С одной стороны, это была наиболее еще относительно процветающая часть страны, а с другой, там было меньше крупных владений италийских аристократов. Возможно, Одоакр для расселения воинов использовал в первую очередь земли фиска и patrimonium императора. Такое расселение давало Одоакру возможность и наиболее полно удовлетворить требования солдат, и в наименьшей степени задеть интересы сенаторской знати. Сенаторы, активно поддержавшие Одоакра, были освобождены от уплаты специального налога, какой платили другие землевладельцы, на чьих землях не были поселены воины Одоакра, или не вынужденные отдавать им треть своих доходов. Стали ли при этом солдаты настоящими владельцами полученной земли, точного ответа на этот вопрос нет. Однако более вероятно, что получившие свою треть федераты на деле приобрели лишь право на доходы с этой трети. Надо иметь в виду, что Одоакра провозгласили королем именно воины, которые едва ли были склонны сами заниматься земледелием или хотя бы организовывать сельскохозяйственный труд. И были ли у них в тот момент семьи, весьма сомнительно. Правда, позже какие-то солдаты могли обзавестись семьями и иметь потомство, которое, несомненно, существовало во время крушения государства Одоакра. К тому же при распределении земли солдатам предоставлялись, как кажется, менее обработанные участки, многие из которых и до этого скорее обременяли владельцев, которые за них платили налоги, но получали слишком мало дохода. Для оценки земель был проведен ценз и, видимо, в соответствии с ним уменьшены налоги. И в других случаях Одоакр шел на снижение налогов и даже на их отмену за некоторый промежуток времени, как это было с Тицином[361].

Распределение земли обеспечило на какой-то момент внутренний мир в Италии, причем таким образом, что минимизировало воздействие этого распределения на имущественные интересы знати. Введение более мягкого налогообложения также способствовало примирению итало-римлян с властью варварского предводителя. Внешняя политика, казалось, обезопасила страну от новых варварских вторжений и вандальских набегов. И сенаторская знать Италии активно поддержала Одоакра[362].

К такому же компромиссу Одоакр стремился также в политическом и административно-правовом аспекте. Нет никакого сомнения, что Одоакр был провозглашен королем. Но королем он был только для своего разноплеменного варварского войска. Встает вопрос: а кем же он был для римлян? Вообще-то римляне, по-видимому, воспринимали Одоакра так же. как сравнительно недавно Рицимера, т. е. фактического правителя от имени официально правящего императора. Но это не было его официальным положением, которое нужно было юридически подтвердить. После взятия Одоакром власти, как об этом говорилось выше, послы римского сената (а фактически он сам) просили Зенона дать Одоакру достоинство патриция и передать ему Италийский диоцез. Судя по содержанию этой просьбы, достоинство патриция и власть над Италией — два самостоятельных элемента и не сводятся автоматически друг к другу. Зенон, хотя и предложил Олоакру просить ранг патриция у Непота, все же ему этот ранг присвоил[363]. Долгое время была принята точка зрения, что Одоакр получил наряду с патрициатом и должность магистра воинов, что и давало ему формальную возможность управлять Италией. Однако нигде Одоакр так не называется. Сведения о положении Одоакра. к сожалению, чрезвычайно скудные. Давал ли ранг патриция сам по себе какие-либо властные полномочия? Если судить по просьбе самого Одоакра. то нет. по крайней мере, в момент захвата им власти. И Зенон, судя по одному из своих законов, считал патрициат высшей почестью, какой можно удостоить человека, уже занимавшего высшие посты в государстве, в том числе консулат или магистерий воинов. В то же время уже само положение Одоакра как патриция в известной мере в глазах римлян приравнивало германского короля к носителям высших должностей, поименованных в этом законе, независимо от того, имел ли он официально такую должность.

Став фактическим правителем Италии. Одоакр начал выпускать свои монеты. Однако в первые годы он помещал на них имя Непота. Следовательно, он признавал его официальным августом Запада. Поэтому не исключено, что он все же последовал совету Зенона и просил Непота дать ему ранг патриция. И то, что Одоакр выступил против убийц Непота и захватил Далмацию под лозунгом мести за убитого императора, также показывает, что официально он признавал его своим сувереном, что, разумеется, не означает, что он собирался вернуть ему реальную власть даже в отдаленной перспективе. Убийство Непота изменило ситуацию. Возможно, Одоакр каким-то образом договорился с Зеноном. В чем состояла эта договоренность, сказать трудно. Но она, по-видимому, все же состояла в признании власти Одоакра в западной части Империи, а Одоакром — официального положения Зенона как единственного августа. Как раньше на монетах упоминался Непот, так теперь Зенон со всеми своими титулами. При этом злотые монеты Одоакр вовсе не чеканил, чтобы не вызвать подозрения в нарушении императорского суверенитета. После победы над ругиями часть добычи Одоакр отослал Зенону в виде даров, что нужно понимать как признание верховной власти императора. Как уже говорилось, явно еще в 479 г. Одоакр назначил консула, чего ни он, ни Непот не делали раньше, и этого консула признали и на Востоке. Вполне возможно, что это признание не было оформлено специальным актом, но это не мешало Одоакру использовать его для укрепления своего положения. И явным показателем этого является назначение Одоакром западных консулов.

Не только недостаточно крепкая опора в армии, о чем уже говорилось, но и некоторая юридическая неопределенность его положения заставляли Одоакра, с одной стороны, не подчеркивать свою реальную власть, а с другой, по возможности привлечь на свою сторону местное население, и особенно римско-италийскую знать, а также довольно могущественную в Италии Церковь, хотя сам он был арианином. Само слово rех все еще носило некоторый негативный оттенок, и Одоакр в своих официальных документах старался его не употреблять. Характерна в этом отношении официальная надпись, выставленная в Риме для всеобщего обозрения, в которой Одоакр, несомненно, королем не назван. Правда, перед его именем часть строки исчезла, и сохранилось только v]iri Odovac]ris… но восстановление показывает, что здесь, скорее всего, должно было быть praecelentissimi (ргаеcelentissimus — превосходнейший, отличнейший). Не король, а превосходнейший муж — таким Одоакр предстает перед римлянами. Сами римляне, видимо, колебались в определении положения Одоакра. Разумеется, они не сомневались в его фактической сущности полновластного правителя Италии. Епископы называли его «превосходнейшим королем» (praecelentissimus rех)[364], а консул 485 г. Симмах, упоминая в надписи Зенона и Одоакра, предпочел назвать их просто «господами», избегая официальных титулов. Но и в этом случае интересен один нюанс. Зенона Симмах называет «нашим господином» (domine nostro, точнее сокращенно d. п.), как это было обычно при упоминании императоров, а Одоакра только «господином» (domne Odoavacre). Видимо, даже признавая варварского генерала господином, Симмах ощущал несомненную разницу между ним и императором.

Одоакр всячески подчеркивал свою приверженность римским традициям. Датировка любого события или документа традиционно проводилась по консулам. Прочно удерживая в своих руках военную власть, что и давало ему возможность фактически править в Италии, высшие гражданские функции Одоакр оставил за римскими сенаторами. По-прежнему назначались не только консулы (начиная с консула 480 г.), но и префекты претория Италии и префекты Рима. В целом эти почетные посты резервировались за сенаторской знатью. Назначая на 480 г. своего первого консула, Одоакр остановил свой выбор на Василии. Цецина Деций Максим Василий принадлежал к самой верхушке тогдашней римской аристократии. Его отец тоже был в свое время консулом и во время правления Либия Севера и какое-то время после него вместе с Геннадием Авиеном занимал первое место среди сенаторов. Его братья тоже стали консулами в 484 и 486 гг. В 483 г. Василий был префектом Рима и в этом качестве представлял персону Одоакра на выборах нового папы, каким стал римский аристократ Феликс III. Василий и его братья принадлежали к клану Дециев, соперничавших с кланом Анициев. Одоакр практически чередовал на посту консула представителей эти двух кланов. Так, консулами 483 и 487 гг. были примыкавшие к Анициям Кв. Аврелий Меммий Симмах и Флавий Нар Манлий Боэций. Префектами претория Италии и префектами Рима также в основном были представители сенаторской знати, особенно тех же двух кланов. Римская знать охотно шла на службу варварскому королю[365].

В принципе в таком привлечении верхушки римской аристократии к высшим гражданским должностям и самым почетным постам не было ничего нового, и Одоакр этим только подчеркивал свою приверженность традициям. Однако он взял курс и на сотрудничество с сенатом как целостной корпорацией и в какой-то степени государственным органом. На мелких монетах появилась давно забытая монограмма SC. По-видимому, в 479 г. одновременно с назначением собственного консула Одоакр создал должность главы сената (caput senatus), каковым становился самый старший из бывших консулов. Тот факт, что во главе сената встает отныне не назначенец главы государства (не важно, императора или варварского короля), а сенатор, занимающий свой пост автоматически, уже повышало роль сената. Важно еще и то, что речь идет об официальном посте, а не о зыбком авторитете, который мог быть оспорен либо главой государства, либо другими сенаторами из соперничающего клана. Сам Одоакр находился преимущественно в Равенне, и сенат получил возможность реального контроля над деятельностью префекта Города и других высших должностных лиц. Срок римской префектуры был официально установлен в один год, и это давало возможность привлечь к исполнению этой почетной должности большее число сенаторов. Одоакр явно рассматривал римский сенат как своего важного властного партнера.

Одоакр целиком сохранил римскую бюрократическую систему. Гражданскую администрацию по-прежнему возглавляя магистр оффиций. Эта должность тоже была фактически зарезервирована за сенаторами. При Одоакре известны, по крайней мере, два таких магистра — Север Антонин и Андромах[366]. Целиком было сохранено и административно-территориальное деление Италии со всем ее управленческим аппаратом. Одним словом, Одоакр демонстрировал неизменность римской гражданской жизни при его правлении. Демонстративную заботу он проявлял о самом Риме, подчеркивая его традиционную роль «главы Вселенной». Хотя со времени вандальского разгрома Города прошло уже много лет и императоры, начиная с Майориана, уделяли много времени его восстановлению, до полного возрождения было еще далеко. Одоакр продолжил дело императоров и в этой области. При нем, в частности, был восстановлен Колизей.

Такое отношение к римским традициям и римской знати отразилось и на его отношении к Церкви. Сам Одоакр был арианином. Он, однако, сумел установить хорошие отношения с католическим клиром. Существует легенда, что в свое время Одоакру, направлявшемуся в Италию, живший в Норике св. Северин предсказал будущую власть в этой стране. Существует ли какая-либо реальная основа этой легенды, неизвестно, но Одоакр почитал Северина и переписывался с ним[367]. Большим влиянием у Одоакра пользовался Эпифаний, который сумел, в частности, добиться снижения налогов для своего города Тицина. Вообще Одоакр старался в церковные дела не вмешиваться. Однако когда в 483 г. умер папа Симплиций, префект претория обратился к нему с настоятельной просьбой решить вопрос о его преемнике. Одоакр отказался, но издал декрет, представлявший право избрания нового папы римскому клиру. В конечном итоге папой стал Феликс, установивший с Одоакром самые дружеские отношения.

Иным было положение на Сицилии и в Далмации. Сицилию (кроме Лилибея и его окрестностей) Одоакр, по существу, купил у Гейзериха за ежегодный налог, который он будет платить вандальскому королю. Поэтому он вполне мог рассматривать остров как свою собственность. В Далмации Одоакр выступал наследником Непота. который полновластно распоряжался в этой области. Поэтому и Сицилия, и Далмация составили патримоний Одоакра. Этими территориями он правил практически как собственник и мог обходиться без сотрудничества с римским сенатом и его магистратами. И здесь он мог уже без всякого стеснения называть себя rех, видя в королевском статусе наследие императорской власти, и так же его рассматривали местные жители.

Отношения Одоакра с Зеноном всегда были натянутыми. Одоакр пытался как-то упрочить свое положение. Как и до убийства Непота, так и после этого события он принципиально не выпускал золотых монет, поскольку золотая чеканка считалась прерогативой императора. На тех же монетах, которые все же он выпускал после смерти Непота, появляется имя Зенона со всеми его титулами. Но эти попытки оказались тщетными. Вынужденный силой обстоятельств фактически признавать Одоакра правителем Италии (и даже назначенных им консулов), император тем не менее старался как можно меньше оформлять это признание юридически. Тем самым он постоянно оставлял возможность в любой момент взять свое признание назад. Убийство Непота, которого Зенон до конца признавал своим коллегой, и захват Одоакром Далмации усилили существующее напряжение. Ставший, может быть, не без помощи Одоакра папой Феликс занимал по отношению к Зенону практически враждебную позицию. На Востоке в это время в самом разгаре была борьба между ортодоксами и монофизитами. Зенон попытался примирить их, издав так называемый «Генотикон», но Феликс решительно выступил против него. А затем, когда император отказался утвердить александрийского патриарха Иоанна Талайю, тот отправился в Рим к Феликсу. Дело дошло до того, что Феликс отлучил от Церкви и императора, и всех иерархов, принявших «Генотикон», в том числе константинопольского патриарха. Это еще больше обострило отношения между западным патрицием и императором. Однако долгое время никаких реальных возможностей свергнуть Одоакра у Зенона не было. Вскоре после убийства Непота в Константинополь прибыло посольство из Галлии. Вероятнее всего, его инициаторами были магнаты Юго-Восточной Галлии, недовольные признанием со стороны Одоакра вестготских завоеваний. Зенон отказался признать соглашение, заключенное Одоакром и Эврихом, и это, видимо, возбудило надежды той части галльской аристократии, которая была враждебна вестготам. Однако их надежды не оправдались. Зенон только что подавил очередной мятеж, и никаких реальных сил для конфронтации с Одоакром у него не было. Поэтому ему пришлось склониться на сторону Одоакра. Это был последний, насколько нам известно, успех Одоакра при константинопольском дворе. В 484 г., как об этом рассказывалось выше, против Зенона выступил один из его ближайших сподвижников Илл. Его поддержала вдовствующая императрица Верина, которая объявила императором ставленника Илла Леонтия. Илл освободил из заключения сына бывшего западного императора Антемия Маркиана, ранее восстававшего против Зенона, и послал его к Одоакру для заключения с ним какого-то соглашения. Одоакр встал перед серьезной дилеммой. Он мог вообще не вмешиваться во все эти события, соблюдая строгий нейтралитет, но мог и выступить на какой-либо стороне, явно усиливая этим ее позиции. Вероятнее всего, он все же решил поддержать Илла и Леонтия. Резоны такого решения вполне понятны. От новых властей в Константинополе он мог ожидать полного юридического признания его власти, какого он никак не мог добиться от Зенона. Одоакр мобилизовал свою армию в Далмации, чтобы вооруженной рукой вмешаться в события. Однако мятеж Илла был подавлен раньше, чем Одоакр успел принять в нем участие. Такая позиция Одоакра не улучшила его отношения с Зеноном[368].

Зенон понял, что Одоакр является потенциальной угрозой для его власти. Становилось ясно, что он поддержит любой другой мятеж, какой может вспыхнуть в Восточной империи. В то же время собственных сил в сложившейся ситуации у Зенона не было. Он решил, как это было уже принято в Константинополе, использовать варваров против варваров. Зенон сумел настроить против Одоакра короля живших к северу от Италии ругиев Фелетея (или Фебу)[369]. Ругии с удовольствием откликнулись на подстрекательство Зенона, т. к. это давало им возможность захватить благодатную Италию. В 487 г. началась война между Фелетеем и Одоакром. На тот момент королевство ругиев было одним из самых значительных, созданных варварами у внешних границ Римской империи. Однако Одоакр сумел мобилизовать свои силы и нанести ругиям сокрушительное поражение. Одоакр сам вторгся в их владения. В битве на берегу Дуная Фелетей был разбит и вместе с женой Гизо (кстати, остготкой) попал в плен. Их обоих увели в Италию и там обезглавили. Сын Фелетея Фредерик пытался продолжать войну. Для борьбы с ним Одоакр вызвал с Востока своего брата Онульфа (или Хунульфа). Онульф разбил Фредерика, и тот бежал к остготскому королю Теодориху. Вместе с ним к остготам ушло большое количество ругиев. Их королевство было разгромлено и перестало существовать. Этой войной, как уже упоминалось. Одоакр обезопасил, как ему казалось, северовосточную границу Италии. В то же время эффективно защищать эту периферию Италии было довольно трудно, и Одоакр решил оставить Норик, предварительно переселив оттуда в Италию все романское население. Выполнение этой задачи Одоакр поручил опять же Онульфу.

Одоакр, по-видимому, прекрасно понимал, что за спиной правителей ругиев стоял император и что войной с этим народом дело едва ли ограничится. Он еще пытался как-то договориться с Зеноном. Для этого он отослал в Константинополь в качестве даров огромную часть захваченной у ругиев добычи. Этим жестом он показывал, что воевал он под ауспициями императора, что себя считает лишь его полководцем, что он в любом случае хочет сохранить с императором хорошие (по крайней мере, внешне) отношения. Одновременно или даже несколько раньше он, как только что упоминалось, вызвал к себе Онульфа. Онульф, отправившийся после разгрома скиров и гибели отца на Восток, сделал там хорошую карьеру. Перед вызовом брата он занимал очень высокий пост магистра обеих армий для Иллирика. Тем не менее оба брата не могли не понимать, что в случае возникновения открытой враждебности между Зеноном и Одоакром брат, оставшийся на Востоке, неминуемо станет заложником ситуации. Поэтому Онульф покинул столь многообещающую службу у императора и перебрался в Италию. Одоакру важно было также собрать свою семью, дабы сделать свою позицию с этой стороны неуязвимой. Может быть, в это время Одоакр принял имя Флавия, которое появляется на его поздних монетах[370]. В то время это имя было знаком высокого положения. Становясь Флавием, Одоакр почти равнялся с самим императором. Теперь он не ограничивается монограммой на монетах, а помещает на них, кроме имени, и свой портрет в подчеркнуто воинском виде. Одоакр ясно показывал отсутствие страха перед возможным конфликтом с Зеноном.

Хотя Зенон с инициированной им войной между ругиями и Одоакром потерпел неудачу, он на этом не успокоился. На этот раз он решил действовать открыто и своим орудием избрал Теодориха. В 489 г. он официально поручил ему вторгнуться в Италию и свергнуть узурпатора. Остготы перешли в Италию и начали войну. Уже очень скоро после начала этой войны Одоакр стал терпеть поражения. Его военачальник Туфа изменил ему и перешел на сторону Теодориха. В этих условиях Одоакр решил укрепить свою власть организационными мерами. Вскоре после начала войны с остготами он провозгласил цезарем своего сына Телу. Одоакр явно следовал примеру Ореста, но Тела отличался от Ромула Августула. Во-первых, он, как и его отец, явно был варваром и арианином. Приблизительно за десять лет до этого на Востоке Лев объявил цезарем сына Аспара Патриция, который тоже был варваром и арианином, но при этом он был вынужден официально объявить о переходе нового цезаря в ортодоксию. Никаких сведения о подобном акте Одоакра нет, и его явно и не было. Одоакр сам был арианином и не видел надобности в изменении веры сына. Видимо, в тяжелых условиях, в которых он оказался, у Одоакра не было другого выхода. Жест Одоакра был рассчитан явно на варварское войско. Провозглашением сына цезарем Одоакр, по-видимому, хотел показать своим разноплеменным воинам, что у них теперь будет свой император, который гарантирует продолжение политики отца. До сих пор самые разные варвары пытались ставить на трон своего императора из числа все же римлян. Теперь на императорском троне должен будет сидеть человек, сам вышедший из варварской среды. Во-вторых, Тела был объявлен не августом, а только цезарем. С одной стороны, это становилось знаком разрыва: отныне на Западе снова есть свой император. Но, с другой, положение этого нового императора оставалось двусмысленным, поскольку в официальной властной иерархии Империи он занимал лишь второе место. Может быть, таким образом Одоакр оставлял приоткрытой дверь для возможных будущих переговоров с императором. О реакции Зенона, как и его преемника Анастасия, на это решение Одоакра ничего неизвестно. Вероятнее всего, в Константинополе вовсе даже не обратили внимания на этот поступок, поскольку Одоакр уже воспринимался только как узурпатор, которого надо свергнуть при помощи остготского короля. Провозглашение цезарем Телы не укрепило положения Одоакра и среди итало-римской знати. Примириться с императором (даже цезарем, а не августом) — варваром и арианином ни гордая римская аристократия, ни католическая Церковь, естественно, не могли. Эти слои италийского общества открыто перешли на сторону Теодориха. Его торжественно приветствовали епископ Медиолана и его горожане. Сторонником Теодориха стал глава сената Фест. Конечно, и в этой среде существовали разные люди, занимавшие разную позицию. Так, например, Либерий, к этому времени уже, по-видимому, имевший ранг патриция, отказывался изменить Одоакру, пока тот был жив. На стороне Одоакра сражался римлянин Пиерий, убитый в решающем сражении. Но в целом позиции Одоакра в Италии были подорваны. В конце концов, Одоакр потерпел поражение и был убит.

II. ОСТГОТСКОЕ КОРОЛЕВСТВО В ИТАЛИИ

Поход Теодориха был тщательно подготовлен. Король пытался привлечь к нему всех остготов, даже тех, кто остался в Крыму, но в этом не преуспел. Часть остготов все же осталась в Восточной империи, в частности во Фракии, но подавляющее большинство последовало за Теодорихом. С Теодорихом шел именно народ, а не только войско. Вместе с воинами шли женщины, дети и старики. они везли с собой в повозках все свое имущество, даже жернова для приготовления муки. Поход начался в 488 г. и проходил в очень тяжелых условиях. Путь ему пытались преградить все те же старинные враги гепиды, но они были разбиты, и путь в Италию был открыт. Перезимовав в стране побежденных гепидов, некоторые из которых в поисках новых богатств присоединились к Теодориху. остготы, пополнив запасы продовольствия, летом следующего года возобновили поход. 28 августа 489 г. произошла первая битва между войсками Теодориха и Одоакра на самой границе Италии. Остготы в ней одержали победу. Эта победа был столь важна для Теодориха. что позже стала исходным пунктом определения им сроков того или иного мероприятия.

Перевес сил был явно на стороне Теодориха. Под его властью находился более или менее единый народ[371]. Его относительно однородной армии противостояли уступавшие ей по численности и, главное, разнородные войска Одоакра. Однако поход не оказался легкой прогулкой. Вслед за пограничным сражением произошли новые битвы, в которых Теодорих снова был победителем. Победы остготов изменили и настроение в самой Италии. Сначала большинство сенаторской знати, явно переоценивая военные возможности Одоакра, выступили на его стороне. Однако, с одной стороны, победы Теодориха, а с другой, провозглашение Одоакром своего сына цезарем изменили настроение знати. Как бы лояльно ни относились ранее к Одоакру итало-римские аристократы и католические иерархи, теперь они переходили на сторону победителя. Провозглашение сына Одоакра Телы цезарем столь ясно рвало с римскими традициями, что поддерживать нового цезаря и его отца было невозможно. Большое значение при этом имел, конечно, тот факт, что остготский король официально действовал от имени императора, и переход на его сторону означал лишь выражение признания высшей власти августа. Может быть, под этим же предлогом изменил своему королю военачальник Одоакра Туфа. Одоакр. ощущая свою слабость, попытался привлечь себе на помощь бургундов. Те, действительно, вторглись в Северную Италию, но, ограничившись ее грабежом, реально Одоакру не помогли. Однако затем положение изменилось, и Одоакр сумел перейти в наступление. Он даже осадил Теодориха в Тицине. Теодориху пришлось призвать себе на помощь своих родственников вестготов. Только с их помощью остготам удалось снять осаду Тицина. В этих условиях Туфа снова перешел на сторону Одоакра. Затем Теодориху пришлось пережить новый удар. На сторону его противника перешли ругии Фредерика. Казалось, поражение остготов неминуемо, Однако в жесткий конфликт вступили Туфа и Фредерик, и дело кончилось сражением между ними, в ходе которого Туфа был убит. Вслед за этим Теодорих разбил Фредерика. Сам Фредерик погиб, а его воины снова перешли под власть Теодориха. После этого перевес окончательно сложился в пользу остготов. Армия Одоакра была полностью разбита, в бою погиб его военачальник Пиерий, а сам он с остатками своих войск заперся в Равенне, которую окружающие болота и другие водные препятствия делали почти неприступной. Теодорих осадил город, а попытка Одоакра вырваться из осады не удалась. В городе начался голод, и резко выросла цена хлеба. После долгой осады, продолжавшейся два с половиной года, Одоакр пошел на переговоры. Посредником выступил равеннский епископ Иоанн. Хотя оба врага были арианами, авторитет епископа много значил и для них. 25 февраля 493 г. было заключено соглашение, по которому Одоакр и Теодорих должны были править Италией совместно, и на этих условиях готы вошли в Равенну. В качестве заложника Одоакр отдал Теодориху своего сына Телу, недавно провозглашенного им цезарем. Разумеется, об этом его достоинстве уже не было и речи. Но уже 5 марта того же года Теодорих собственноручно убил Одоакра под предлогом мести за убийство ругийского короля и его остготской жены и якобы из-за заговора, который Одоакр составил против него. В тот же день по его приказу были уничтожены и многие воины Одоакра вместе с их потомством[372]. Оставшиеся, если они вовремя не предали своего короля, были лишены полученного ими римского гражданства и земель. В Италии теперь поселились со своими семьями воины Теодориха, подавляющее большинство которых составляли остготы. Сам Теодорих стал бесспорным и единственным правителем Италии. Телу Теодорих пощадил и только отправил в изгнание. Но когда тот самовольно вернулся, Теодорих уже не колебался и приказал его казнить.

Войной в Италии попытались воспользоваться вандалы, чтобы вернуть себе Сицилию. В свое время Гейзерих фактически уступил Сицилию Одоакру, и знаком вандальского суверенитета над островом остался лишь налог, какой правитель Италии должен был платить вандальскому королю. В руках у вандалов оставался лишь Лилибей. Теперь вандальский король Гунтамунд решил восстановить реальную власть над Сицилией. Однако вандалы потерпели поражение. Значительную роль в этом сыграл наместник (консуляр) Сицилии Кассиодор, перешедший на сторону Теодориха. В 491 г., когда борьба в Италии еще далеко не завершилась, Гунтамунд был вынужден заключить договор с Теодорихом, по условиям которого он не только отказывался от налога, но и отдавал Теодориху Лилибей, так что теперь вся Сицилия находилась под властью (и реальной, и официальной) остготского короля.

Хотя никто не сомневался, что власть в Италии полностью перешла к Теодориху, ее еще нужно было юридически оформить. Теодорих являлся королем готов, но для римлян он был лишь дуксом, полководцем. Еще до начала италийского похода Теодорих получил от Зенона, как об этом уже говорилось, ранг патриция. Именно как патриция его приветствовала светская и духовная знать Италии. Однако история Одоакра и его отношений с императорским двором показывала, что этот ранг при всем своем почете не давал прочного юридического основания власти над Италийским диоцезом[373]. Его нужно было дополнить официальным признанием нового положения как правителя Италии. Еще до вступления в Равенну Теодорих направил к Зенону посольство во главе с главой сената Флавием Фестом с просьбой позволения надеть ему королевскую одежду. Такое позволение означало бы признание императором власти Теодориха не только над готами, но и над римлянами. То, что посольство возглавлял глава сената (princeps senatus), должно было показать, что речь идет не об узурпации власти варварским королем, а о желании римского народа, воплощением которого все еще считался сенат. Однако Зенон, дававший столько авансов Теодориху перед его походом, теперь, когда казалось, что окончательная победа над Одоакром близка, предпочел воздержаться от любого официального акта. А затем положение в Константинополе изменилось.

Пока в Италии шла война, на константинопольском троне Зенона сменил Анастасий. При известии об этом новое посольство, возглавляемое видным и знатным сенатором Аницием Пробом Фаустом Нигером, вернулось в Италию. Новый император вообще отказался от обязательств, которые его предшественник дал Теодориху. Из Италии в Константинополь было отправлено несколько посольств, чтобы добиться от императора утверждения Теодориха, но они потерпели неудачу. На отношения с Константинополем повлиял и религиозно-церковный фактор. Для укрепления своей власти в Италии Теодорих сделал ставку на папу Геласия. Отношения между папой и королем установились довольно тесные. А Геласий выступил решительным противником константинопольского патриарха Евфемия, которого активно поддерживал сам император. Более того, в послании Анастасию Геласий утверждал, что власть в религиозных делах имеет только понтифик, а не император. Это не улучшило отношение Анастасия к Теодориху. Дело осложнилось еще и тем, что еще в марте 493 г. вскоре после убийства Одоакра готские воины самовольно провозгласили Теодориха королем. Королем готов (точнее — остготов) Теодорих к этому времени был уже почти два десятилетия, и он не собирался отказываться от этого титула. Недаром в 500 г. он пышно отпраздновал тридцатилетие своей королевской власти. Следовательно, началом своего нахождения на троне он считал провозглашение его королем в 471 г. после победы над сарматами. Новое провозглашение, когда он снял обычную готскую одежду и надел блистательное королевское облачение, означало, что он стал как бы правителем готов и римлян (Gothorum Romanorumque regnator)[374]. Однако употребленное Иорданом словечко quasi ясно показывает, что для официальной реализации этого положения Теодориху было необходимо соответствующее решение (iussio) императора. А Анастасий долгое время решительно отказывался это сделать. Более того, согласившись назначить обоими консулами 495 г. представителей римской сенаторской знати, но в то же время отказавшись от официального признания нового положения Теодориха, Анастасий явно пытался противопоставить Теодориху сенат. Из этой попытки, однако, ничего не вышло, ибо сенаторы прекрасно понимали, что для них важнее отношение к ним находившегося в самой Италии остготского короля, чем далекого императора. Отношения между Теодорихом и Анастасием обострились настолько, что, казалось, они уже находились на грани открытой войны. Не желая полностью рвать с Империей, Теодорих выпускает свои золотые монеты по имперскому типу с изображением императора, но на реверсе помещает свою монограмму, подчеркивая этим собственную автономию. Однако в 496 г. умер папа Геласий, столь непримиримо относившийся к позиции константинопольского патриарха, и его заменил Анастасий II. Да и в Константинополе приблизительно в это же время патриархом стал другой человек — Македоний II. Оба они оказались готовыми прийти к компромиссу. Это позволило надеяться и на смягчение позиции императора. В Константинополь был снова отправлен Фест, который, наконец, в 497 г. сумел добиться от Анастасия признания Теодориха. Император, наконец, прислал Теодориху знаки королевского достоинства, смирившись, таким образом, с фактической ситуацией в Италии. Император даже отослал Теодориху дворцовые инсигнии, которые в свое время переслал в Константинополь Одоакр, а также пышные королевские одежды, которые символизировали новое положение Теодориха[375]. Отныне во всех официальных и неофициальных актах он выступал именно как король (гех), отказавшись от ранга патриция. При этом никакого формального договора заключено не было, и дело ограничивалось, видимо, устным признанием и посылкой инсигний и одежды. В ответ на официальное признание Константинополем Теодорих перестает помещать свою монограмму на золотых солидах. В Италии это событие было воспринято как возвращение долгожданного мира[376].

Теодорих признавал суверенитет императора над Италией и Сицилией, а затем и другими территориями, которые он завоевал. Недаром на аверсах золотых и серебряных монет постоянно изображение правящего императора. Взамен он получил титул патриция, а также право носить пурпурную одежду, что означало признание его властного положения, и назначать консулов. Позже император официально вручил Теодориху власть над Западом. Он должен управлять подчиненными ему землями до тех пор. пока император сам не явится в Италию и не возьмет в свои руки управление этой страной. Однако поскольку ни один император, занятый делами на Востоке, так и не прибыл в Италию, и всем было ясно, что это так и будет, эта оговорка оказывалась лишь лицемерным прикрытием уступки всей власти в Италии и на прилегающих территориях остготскому королю. Таким образом, официально остготский король являлся лишь полномочным наместником императора, но реально пользовался всей полнотой власти не только над готами, для которых он был королем, но и над римлянами. Теодорих чеканил свои монеты, но на золотых и серебряных помещал на них имя императора, а на реверсе — свою монограмму. Медные же монеты, которые ходили только в его владениях, вообще не учитывали существование императорской власти. Зато на них появляется монограмма sc, указывавшая на римский сенат. Остготский король подчеркивал, что в Италии его римским партнером является именно сенат. Издавать он мог не законы, а только эдикты. Как и законы, эдикты были обязательны для исполнения, но формально эти акты стояли все же ниже законов и распространялись только на подданных Теодориха[377]. Не будучи формально законами, они и не вносились ни в какие кодексы. Никому он не мог давать ранг патриция и никого не мог делать сенатором.

В своих отношениях с итало-римским населением Теодорих продолжал курс Одоакра, Весь прежний государственный аппарат со всей своей структурой был сохранен. Более того, многие люди, занимавшие высокие посты при Одоакре, были приближены и к Теодориху. Так, один из самых доверенных лиц Одоакра Либерий, который отказался отмежеваться от него до самой его смерти, стал первым префектом претория при Теодорихе. В Риме заседал сенат, и Теодорих демонстративно выказывал свое уважение этому органу. Местным населением формально управлял префект претория для Италии; сохранились должности консула, квестора, префекта Рима, и на все эти должности могли назначаться только римляне. Но назначал их только остготский король, и практически лишь перед ним они несли ответственность. Для остготов же и немногих других присоединившихся к ним варваров Теодорих являлся королем. Его столицей осталась Равенна, но определенным знаком разрыва с прежним режимом стала постройка нового королевского дворца, который, однако, был возведен на месте дворца Валентиниана III. Придворный ритуал в королевском дворце был построен полностью по императорскому образцу. Как и императорский дворец в Константинополе, дворец Теодориха в Равенне назывался palatium (реже aula), а придворная служба — palatia militia. Как и при императорском дворе, все, что относилось к королю, было священным — sacra.

Юридическое положение Теодориха было двойственным. В глазах варваров он являлся их королем. Но и королевское достоинство Теодориха за это время изменилось, и решающим шагом в этом изменении стало, по-видимому, его новое провозглашение королем в 493 г. В глазах римлян он и до этого был королем (гех), но для готов положение изменилось. Готы (как, по-видимому, и все германцы) ранее четко различали своего короля, называемого reix или rix, от императора, называемого «тиуданс» — глава народа[378]. Победа над Одоакром, правившим Италией и Римом, сердцем римской державы, поднимала Теодориха над уровнем обычного короля и в некоторой степени приравнивала к положению императора, ибо теперь он правил самим Римом. Поэтому возможно, что Теодорих. оставаясь королем (но уже не rix, а rех), вышел на уровень тиуданса. А это делало его уже не племенным или этническим королем, а королем вообще как таковым. Титул короля готов Теодорих, по-видимому, более не носил. Не был он больше и римским патрицием. Он именовался Флавий Теодорих король (Flavius Theodoricus гех). Это наименование отражает двойственность власти Теодориха, его связь, с одной стороны, с германским институтом королевской власти, а с другой — с римскими традициями. Для римлян гех был представителем императора, правившим в его отсутствие, для готов — правителем, почти равным самому императору. Один из современных авторов определял власть Теодориха как королевскую в отношении готов (regnum Gothorum) и как принципат над римским народом (principatus роpuli Romani). И сам Теодорих называл себя принцепсом: Rex Theodericus Pius Princeps Invictus Semper (Король Теодорих, благочестивый всегда непобедимый принцепс). Принцепсом он был и для чиновников королевской канцелярии. Теодорих не принимал титулов ни августа, ни цезаря, что равняло бы его с императором, он оставался rex, но Pius Princeps Invictus Semper входили в императорскую титулатуру. и это ставило его на более высокий уровень, чем обычного варварского короля. На официальном портрете король предстает в одежде, подобной императорской[379], держа, как и император, в руках державное яблоко, увенчанное фигурой Виктории, но с обычной готской прической и варварскими усами. На обратной стороне медальона с его портретом значилось: Rex Theodericus victor gentium (Король Теодорих, победитель народов). Этим подчеркивалась, прежде всего, военная власть короля. Не возражал Теодорих и против того, чтобы его подданные в верноподданническом стремлении называли его даже августом. В одной из надписей он именуется «король Теодорих, вечный август». Однако в официальную титулатуру этот термин, равнявший его с императором, как уже говорилось, не входил.

В ходе завоеваний власть короля резко возросла, и после подчинения Италии Теодорих вел себя уже как самодержавный государь. Это вызывало недовольство в некоторых кругах остготской аристократии. По-видимому, выражением этого недовольства стал заговор, организованный видным остготом Одоином. После раскрытия этого заговора Теодорих не колебался и казнил Одоина. Позже казнен был видный остготский военачальник Питца, хотя причины этой казни мы не знаем. Возможно, что Питца тоже каким-то образом оказался в оппозиции королю. После этого никаких попыток выступить против Теодориха, как кажется, уже не было. Только позже, когда королевская власть была уже не столь сильна, как при Теодорихе, и особенно во время войны с Империей, снова возникли раздоры в среде готской знати, что стало одной из причин поражения остготов. После завоевания Италии к королю и его семье перешли обширные владения, составившие королевский домен (patrimonium), и этот домен приносил огромные доходы, что в значительной степени стало материальной основой королевской власти. Вся структура королевского двора и его ритуалы были скопированы с императорского. Короля и его семью охраняли лейб-гвардейцы, которые, как при императоре, назывались доместиками, и ими командовал comes domesticorum. По-прежнему центром придворной жизни была «священная спальня» (sacrum cubiculum), и «спальники» (cubicularii), и особенно «глава спальни» (praepositus cubiculi), играли в придворной, а следовательно, и в государственной жизни большую роль. Таков был, например, Тривила, который начинал свою карьеру низшим чиновником, а не позже 520 г. стал «главой спальни». Все эти люди были только готами. Как бы ни показывал Теодорих публично свое расположение к римлянам, к своей персоне он допускал только соплеменников. Королевскую канцелярию, занимавшуюся всем бумагооборотом, в том числе и практическим написанием различных распоряжения и эдиктов, и потому игравшую очень важную роль в управлении государством, возглавлял, как и раньше, квестор священного дворца, каковым чаще всего был римлянин. Так, довольно долго эту должность занимал Кассиодор. Подразделения канцелярии продолжали называться scrinia, и во главе каждого такого подразделения стоял свой магистр.

При короле существовал совет, называемый, как и у императоров, консисторием, но король мог и пренебречь его мнением. В состав этого совета могли входить и готы, и римляне. Численно римляне даже преобладали, но влияние готов было, по крайней мере, не меньшим. Одним из виднейших членов этого совета был Тулуин, ставший на долгие годы ближайшим советником Теодориха. Он женился на женщине из рода Амалов и стал, таким образом, королевским родственником. Наряду с римскими силенциариями, которых, по-видимому, становилось все меньше (позже они, как кажется, и вовсе исчезли), практическую деятельность этого совета осуществляли готские maiores domus regiae, роль которых была много больше, чем простых служителей совета. В центре сохранялся старый бюрократический государственный аппарат, возглавляемый магистром оффициев, и должности в нем, в том числе и самые высшие, занимали римляне, поскольку никаких опытных бюрократов в остготской среде долгое время просто не было. С течением времени, однако, среди чиновников начинают появляться и готы, которые, по-видимому, тоже постепенно овладели навыками римской бюрократии. Финансовую систему, включая сбор налогов, обеспечение соляной монополии, чеканку монеты, возглавлял, как и при императоре, комит священных щедрот, и этот пост занимал римлянин. Но зато на посту комита патримония, управлявшего собственными владениями и имуществом короля, обычно находился гот. Только римлянами были префекты претория, возглавлявшего гражданскую и, особенно, юридическую администрацию в Италии, а затем и в Юго-Восточной Галлии[380]. Хотя префектами претория были только римляне, постепенно в их аппарате могли появляться и готы. В то же время лишь готские аристократы составили непосредственное окружение короля (comitatus), из которого и назначались и чиновники нового государственно-административного аппарата, и военные командиры. Comitatus являлся не неформальным объединением придворных, а официальным институтом. Его возглавлял princeps cardinalis. Находился он, естественно, в Равенне, но в Риме имелся его викарий со своим аппаратом. Степень близости к королевскому двору определяла всю карьеру знатного гота. За всеми делами в государстве наблюдали сайоны, каковыми тоже были только готы[381]. Им король мог поручать различные задания, как, например, наблюдать за сбором налогов или строительством новых укреплений. Играли они и роль тайной полиции, обеспечивая не столько порядок, сколько предотвращение каких-либо актов, направленных против короля. Некоторые сайоны могли затем сделать хорошую карьеру, как уже упомянутый Тривила.

Остготское завоевание не принесло никаких изменений в административно-территориальной структуре Италии и прилагающих территорий. Только, пожалуй, диоцезы, на которые ранее делилась Италия, теперь исчезли за их ненадобностью. Во всяком случае, никаких сведений о викариях, ранее возглавлявших эти диоцезы, нет. Сохранилось старое деление на провинции, которые состояли из отдельных civitates (городских округов). Провинциями, а также отдельными городами, в которых жили готы, управляли остготские графы (комиты), получившие привычные для местного населения ранги «превосходного» (spectabilis) или даже «сиятельного» (illustris). Последний титул ставил готского графа на одну ступень с римским сенатором, хотя в члены сената эти высокопоставленные готы и не входили. Такие графы командовали и гарнизонами, располагавшимися в городах. Вне Италии (по крайней мере, это известно для Далмации) главой провинции по-прежнему считался римский презид, который возглавлял гражданскую администрацию и осуществлял сбор налогов и различных податей. Однако он подчинялся готскому графу, который командовал там войсками. Города сохранились и продолжали играть некоторую роль в жизни Италии. Особенно выделялась Равенна, в которой из-за нахождения там королевского двора собирались большие богатства, что позволили этому городу стать значительным торговым центром не только Италии, но и всего Средиземноморья. Само управление итало-римскими городами сохранялось прежним, но оно было поставлено под контроль готских графов. Как и ранее, большую роль в управлении городом играл «защитник» (defensor civitatis). Он представлял центральную власть и мог быть, вероятно, как готом, так и римлянином. Это же относится и к куратору, наблюдавшему за экономической жизнью города. Еще задолго до 476 г. большую роль в жизни города и его управлении играл епископ. После остготского завоевания роль епископа еще более возросла, и он все больше подменял городское самоуправление. В лице епископа город имел защитника перед лицом короля. Особое положение, как и ранее, занимал Рим. Управление и судебную власть в Риме осуществлял префект Города, в распоряжении которого находился не только административный аппарат, но и полиция (вигилы), возглавляемая подчиненным ему префектом вигилов. Должность префекта Города была очень почетной, и им мог быть только сенатор. Значительную роль в управлении Римом играл и сенат. На особом положении находилась также Равенна, где, однако, не было городского префекта, а судебная власть находилась в руках главы городской полиции — тоже префекта вигилов. Городскую администрацию, может быть, возглавлял куратор, непосредственно подчинявшийся королю. Огромную роль и для практического осуществления управления государством, и для повседневной жизни играла коммуникация. Ее осуществляла в значительной степени старая государственная почта (cursus publicus), использовавшая для своего движения старые римские дороги. Полностью сохранилась и старая налоговая система, только различные налоги и подати теперь должны были идти не в императорскую, а в королевскую казну. Те должности в государственном аппарате, которые занимали готы, особенно высшие, принадлежали остготской знати.

Готы считались воинами на римской службе[382], и в соответствии с римскими законами на них не распространялась римская судебная система, а в случае необходимости действовали специальные военные суды. Так что в Остготском королевстве сосуществовали две правовые системы: римское право для римлян, основанное на «Кодексе Феодосия», и готское право для варваров. В случае же споров между римлянами и варварами дела рассматривались в готском суде, но в присутствии римского юриста, который, естественно, был более опытным в различных юридических тонкостях. Правосудие по римским законам осуществлял римский судья (index), готскую — граф (comes). Всю судебную систему, в том числе и римскую, возглавлял король, который и назначал судей в оба вида судов. Таким образом, в Италии сосуществовали два государственно-административных аппарата, две судебные и вообще правовые системы, но и те и другие подчинялись остготскому королю. Теодорих, как только что было сказано, издавал свои эдикты, обязательные для обеих групп населения[383].

Некоторые готы, особенно воины и придворные, селились в городах. Прежде всего, это были центры королевской власти — Равенна, Тицин, Медиолан. Воины, вероятно, со своими семьями, обитали также в крепостях. Но в основном они поселялись в сельской местности. Поселившиеся в Италии остготы получали земли. Как и воины Одоакра, они имели право на одну треть земель местного населения[384]. Первоначально готы, особенно готские аристократы, просто захватывали некоторые земли, изгоняя их владельцев. Те порой обращались к Теодориху. который все же считался представителем законной власти. Чтобы исключить всякие случаи произвола и практически провести в жизнь разделение земель, была создана специальная комиссия, возглавляемая в качестве префекта претория Либерием. Выбор Либерия был очень точен. С одной стороны, он сам был сенатором и поэтому пользовался доверием местной знати. С другой, будучи префектом претория, он возглавлял гражданскую администрацию Италии, и его действия, таким образом, не выглядели проявлением произвола победителей. Наконец, незадолго до этого Либерий до последнего поддерживал Одоакра и лишь только после его гибели перешел на сторону Теодориха. Это заставляло его еще в большей степени следовать всем указаниям короля, и в то же время его действия представлялись совершенно объективными. Либерий и его сотрудники (delegatores) провели большую работу. Фактически был проведен новый ценз. Было учтено количество варварских воинов, которые должны были поселиться в качестве hospites, количество и размеры имений, подлежащих разделу, принципы этого раздела и размещения воинов Теодориха. Новые владельцы получили соответствующие документы — pittacia (расписки), и захват земель после этого и без таких документов стал считаться незаконным и преследовался. Либерий блестяще справился со своей трудной задачей и заслужил благодарность римской аристократии[385]. Епископ Эннодий писал Либерию, что благодаря ему римские землевладельцы могут спокойно пользоваться своей собственностью. И сам Теодорих, обращаясь к сенату, прославлял справедливость и объективность Либерия, заявляя, что в результате его действий оба народа могут совместно владеть землей. Дело облегчалось лишением своих участков германцами Одоакра, земли которых теперь перешли к варварам Теодориха. Некоторые имения итало-римлян, особенно в зонах поселения остготов, все же перешли в руки варваров, но каков был их удельный вес в общем количестве сельскохозяйственных имений, сказать пока невозможно. Те итало-римские землевладельцы, которые полностью сохраняли свою собственность, платили специальный налог (pensio) на содержание войска, т. е. остготских воинов и их семей, который, как кажется, равнялся трети их доходов[386].

Остготы и их союзники заселили далеко не всю Италию. Их было не так уже много. Численность остготских воинов определяется в 20–30 тысяч, что вместе с женщинами, детьми и стариками составляет едва ли больше (а скорее, меньше) 150 тысяч человек[387], и это было приблизительно 2 % населения Италии. Частично это отражается в слабости археологических следов их пребывания на Апеннинском полуострове. Большая их часть осела на побережье Адриатического моря в районе Равенны, вдоль Апеннин, в долине Пада (По) и в предальпийской зоне, а также на северо-востоке Италии. Недаром именно на северо-востоке Апеннинского полуострова концентрируется большая часть готских топонимов. В значительной степени это определялось стратегическими соображениями. Долгое время через альпийские проходы и еще чаще через северо-восток Апеннинского полуострова в Италию прорывались враги, и остготские власти, расселяя соплеменников в этих районах, стремились предотвратить новые подобные вторжения. Позже, когда после завоевания Иллирика опасность с этой стороны казалась устраненной, но зато выросла угроза со стороны франков, готы стали селиться на северо-западе Италии. Отдельные поселения остготов располагались вдоль дорог, контроль над которыми был чрезвычайно важен для остготов и их короля. Какая-то часть остготской знати жила в Риме, заняв опустевшие по тем или иным причинам жилища римских аристократов. Южнее Рима их поселений вовсе не было, там имелись только отдельные остготские гарнизоны в наиболее важных стратегических пунктах. Численность гарнизонов была, вероятно, относительно большой, чтобы обеспечивать порядок и в случае необходимости оборону от вражеских нападений[388]. Позже в связи с угрозой возможного имперского нападения готские поселения появились на Сицилии. Вне зоны более или менее компактного расселения готов практически сохранялись прежние порядки.

В социально-экономическом отношении эти порядки определялись господством сельскохозяйственных латифундий, принадлежавших местным магнатам. Отношения внутри них строились по образцам, уже давно существовавшим в Римской империи. В результате войн, может быть, несколько выросло количество рабов. Считается, что рабы составляли около 15 % сельского населения. Большая же часть работников в латифундиях была зависимыми крестьянами, число которых в это время также увеличилось. Широко распространилась ипотека, ведущая к еще большему распространению зависимости крестьян от местных магнатов. Голод, который порой случался в Италии[389], стихийные бедствия, а в более раннее время войны и вообще политическая нестабильность больно ударяли по крестьянскому населению. Свои убытки, связанные с этими же обстоятельствами, магнаты стремились (и весьма успешно) компенсировать за счет крестьян. В результате все большая масса сельского населения разорялась и попадала в зависимость от латифундистов. Одним словом, в остготской Италии продолжались те процессы, которые уже были характерны для Поздней империи.

Эти же процессы проходили и в остготском обществе. Если у готов когда-либо и существовало равенство, то оно исчезло задолго до Великого переселения народов. При поселении в Италии тоже никакого равенства не соблюдалось. Италоримские магнаты, вынужденные уступить остготским воинам треть своих земель, видели в этих воинах временных «гостей», сохраняя юридически право собственности на всю землю. Для готов же различие между собственностью и владением, как кажется, не существовало, и они рассматривали полученную землю как свою собственность. Это облегчало различные манипулирования с землей и, следовательно, социально-экономическую эволюцию остготского общества. Довольно рано в готской среде тоже появились латифундисты. Таков был, например, Теодахад (или Теодат), близкий родственник королевской семьи (и сам будущий король). Он владел большой частью земель Тосканы, которыми завладел силой и несправедливостями. Даже если указание на большую часть области является преувеличением, огромность его владений несомненна. Характерно и указание на способ приобретения им таких имений. Будучи членом королевского рода Амалов, он занимал в готском обществе довольно высокое положение (уже в 507 г. он имел высокие титулы vir spectabilis и vir illustris) и явно использовал его для округления своих владений. Эти владения еще увеличились, когда он в 527 г. унаследовал земли своей матери. Теодахад попал в поле зрения историков только потому, что он появился на политической сцене. Можно думать, что существовали и другие остготские латифундисты, не оказавшиеся в авангарде политических событий и потому не замеченные источниками. После подчинения внеиталийских территорий Теодорих часть новоприобретенных земель раздавал своим приближенным. Знатные готы получили владения в Далмации. Родственник короля Тулуин, отличившийся и на Балканах, и в Галлии, стал владельцем обширных галльских имений. О богатстве остготской аристократии могу свидетельствовать некоторые женские погребения[390] и клады, в которых в относительном изобилии встречаются различные драгоценности и золотые монеты. Образ жизни остготской знати все больше сближался с римским. Готские аристократы начали носить римскую одежду, а на их столе, так же, как и римских сенаторов, стала появляться серебряная посуда. Они все чаще стали говорить по-латыни. Стали изменяться и готские погребальные обряды. По римскому примеру, и инициатором в этом выступил сам Теодорих, стал более скромным могильный инвентарь. А некоторые остготы, как тот же Теодахад, стремились приобщиться к римской образованности (разумеется, на том уровне, какой имелся в конце V и первой четверти VI в.).

Такие крупные владения готских магнатов создавались за счет других землевладельцев, не имевших возможностей противостоять могущественным представителям остготской аристократии. Эдикты, издаваемые королями, резко осуждали такой захват (pervasio), но само существование этих эдиктов ясно говорит о широко распространенной практике. Для захвата чужой собственности использовали слуги, т. е., по-видимому, частные дружинники латифундистов. Жертвами захвата становились свободные бедняки. В эдиктах не указывается национальность этих бедняков, но среди них не могли не быть и остготы. Ослепший старый воин жаловался Теодориху на то, что два гота, Гудила и Оппас, пытаются его поработить, а местный граф (комит) то ли не может, то ли не хочет предотвратить это преступление. Герцог (дукс) Гудуин также использовал свое положение, чтобы навязать рабские обязанности (опега servilia) свободным готам. Королевская власть пыталась как-то компенсировать экономический упадок готских бедняков, ежегодно раздавая им «дары» (donativa), которые фактически являлись средствами вспомоществования. Однако остановить социально-экономический процесс они не могли. Эдикт, изданный от имени наследника Теодориха Аталариха, рисует ужасающую картину обеднения значительной массы как готского, так и итало-римского населения и произвола властей и знати, происходивших опять же как из готской, так и из римской среды. Можно говорить, что социально-экономическое положение обеих групп населения остготской Италии сближается. Варварская аристократия сближается с итало-римской, рядовые остготы по своему положению приближаются к такому же рядовому местному населению. По-видимому, в Остготском королевстве этот процесс сближения только начался, и относительно скорая ликвидация государства не дала ему завершиться. В остготской среде явно еще остался довольно сильный слой свободных землевладельцев и воинов, ибо в противном случае столь длительное сопротивление, какое, как мы увидим далее, императорским армиям остготы оказать бы не смогли.

Одновременно с распределением земель тем же Либерием (разумеется, по поручению Теодориха) была проведена налоговая реформа, и теперь все собственники Италии, включая и готов, были обязаны отдавать треть своих доходов королевской власти. Новая налоговая система, по-видимому, ухудшала положение большей части италийского населения: недаром около 507 г. некоторые италийцы просили Теодориха вернуться к налогам времени Одоакра. В то же время Теодорих старался не очень обременять италийскую знать налогами, чтобы еще более привлечь ее к себе. Большее значение он, пожалуй, придавал налогам, которыми были обложены внеиталийские территории, в том числе Сицилия и Далмация. Эти территории являлись в свое время патримониумом Одоакра, и теперь они перешли к его победителю. Другим важным источником доходов являлись косвенные налоги, к которым римляне уже давно привыкли, и они их не очень-то раздражали, различные штрафы и конфискации, а также завещания. По-прежнему большое значение имели города, некоторые из которых оставались довольно значительными центрами международной и внутренней торговли. Торговые пошлины также пополняли королевскую казну.

Подавляющее большинство варваров, пришедших в Италию под руководством и властью Теодориха, было остготами. Однако, кроме остготов, там были и представители некоторых других народов, как ругии и даже, казалось бы. старинные враги гепиды. Еще задолго до остготского вторжения в Северной Италии жили аланы, и они теперь тоже признали власть Теодориха. Отношения внутри варварского конгломерата были непростыми. Так, ругии отказывались вступать в брак с остготками и наоборот. Неготские варвары явно были недовольны тем, что все высшие посты, какие замешались не римлянами, а завоевателями, занимали готы, что ставило других варварских подданных Теодориха в неравноправное положение. Но, судя по всему, этот аспект внутренней политики самого Теодориха не очень беспокоил. Население Италии официально состояло из двух групп — готов и римлян. И главным для Теодориха в этом аспекте были взаимоотношения с римлянами, т. е. местным населением.

Никаких попыток слить завоевателей и завоеванных в единое целое Теодорих не делал. Браки между двумя группами населения по-прежнему были строго запрещены[391]. Только в виде исключения римляне принимались на военную службу[392], а с другой стороны, все варвары-мужчины (а не только собственно готы) были военнообязанными. Воинское воспитание они получали с самого детства. Теодорих заботился о таком воспитании, поскольку оно обеспечивало его армию хорошо тренированными воинами. Возможно, общее руководство таким воспитанием осуществлял уже упомянутый Тулуин. Вступление в армию рассматривалось как наступление совершеннолетия, после чего юноша мог свободно распоряжаться своим имуществом. Как и многие другие варвары, остготы были арианами, и само арианство рассматривалось как «готская вера», и это тоже разделяло готов и римлян. В городах, где селились остготы, обычно существовало два епископа — католический и арианский. Следование «готской вере» должно было обеспечить сохранение этнической идентичности остготов. Это строгое разделение по религиозной линии дополняло и укрепляло разделение между двумя частями подданных Теодориха. Да и сами остготы не стремились к слиянию с римлянами. Как и другие варвары, они не очень любили города и старались жить вне городских стен. Если же они селились в каком-нибудь городе, то образовывали там особый квартал, центром которого была арианская церковь.

В то же время Теодорих стремился сохранить хорошие отношения с итало-римским населением, особенно с его знатью. Одним из первых его мероприятий после утверждения в Италии было возвращение прежним владельцам рабов и колонов, которые во время войны могли либо бежать, либо быть захваченными другими лицами, в том числе готами. Сенат, роль которого при Одоакре усилилась, сохранил свое положение и при Теодорихе. После своей победы Теодорих не только не провел «чистку» сената, чего многие опасались, но и сразу стал всячески подчеркивать свое почтение и к этому органу, и к его отдельным членам. Хотя во время завоевания Италии Теодорих угрожал сенаторам конфисковать их земли в случае отказа изменить Одоакру, реально он свою угрозу не осуществил, а вскоре после подчинения страны объявил всеобщую амнистию[393]. Многих представителей итало-римской аристократии он приблизил к себе, доверив им различные важные посты, несмотря на их позицию и их карьеру при Одоакре. Уже упоминался Либерий, верность которого своему повелителю Теодорих высоко оценил и возвысил его, надеясь, что и по отношению к нему он проявит ту же верность. Либерий, как упоминалось, был первым префектом претория для Италии при Теодорихе, а когда после захвата некоторых заальпийских территорий Теодорих восстановил такую же префектуру для Галлии, пост этого префекта занял опять же Либерий. В промежутке между этими должностями он был почтен рангом патриция, а его сын в 507 г. был сделан консулом. В отличие от Либерия Флавий Аниций Проб Фауст Нигер еще во время войны перешел на сторону Теодориха и стал консулом, магистром оффиций, т. е. фактически главы всей королевской администрации, квестором священного дворца, префектом претория для Италии. Правда, позже в результате различных придворных интриг он был удален, но это не помешало ему остаться одним из самых влиятельных членов сената. Бывший консул и префект Рима при Одоакре Аниций Ацилий Фауст при Теодорихе снова стал префектом Города. Именно он в 492 г. отправился послом Теодориха в Константинополь, чтобы уговорить Зенона официально утвердить новое положение остготского короля. Первое посольство Теодориха к Зенону возглавил Флавий Руфий Постумий Фест, который ранее был консулом (правда, еще до Одоакра), а в это время — главой сената. Позже заслугой Феста стало то, что он, наконец, добился от Анастасия признания нового королевского достоинства Теодориха. После смерти Феста его место в сенате занял Кв. Аврелий Меммий Симмах, предки которого играли огромную роль в политической и культурной жизни Империи на протяжении почти двух столетий. Великолепную карьеру сделали при Теодорихе зять Симмаха Боэций и Кассиодор. Аниций Манлий Торкват Боэций принадлежал к самым «сливкам» позднеримской знати и был одним из самых образованных людей того времени. Его отец был префектом претория при Одоакре, а вершиной карьеры его самого стала должность магистра оффиций, которую он занял в 522 г. Кассиодор не был столь знатен, как Боэций, но тоже принадлежал к весьма влиятельным кругам Италии[394]. Его отец тоже делал карьеру при Одоакре и спокойно продолжил ее и при Теодорихе. став даже в 506–507 гг. префектом претория для Италии и патрицием. Сам Флавий Магн Аврелий Кассиодор Сенатор начал свой путь в администрации Отсготского королевства при Теодорихе и прошел почти всю карьерную лестницу, тоже став патрицием и префектом претория для Италии, а также консулом и магистром оффиций. Можно утверждать, что итало-римская аристократия полностью сохранила свои позиции и под властью остготского короля. Конечно, некоторые изменения в ее составе были неизбежны, но они не выходили за рамки, обычные для всех предшествующих периодов римской истории. Таким образом, итало-римская знать сохранила почти полностью свое социально-экономическое и в значительной степени политическое положение. В правление Одоакра и Теодориха политическая роль итало-римской аристократии даже увеличилась по сравнению с тем временем, когда Запад имел своего августа.

Перед местным населением Теодорих стремился представить себя верным продолжателем римских традиций и защитником всего населения. Недаром вскоре после окончания войны в Италии он направил тицинского епископа Эпифания к бургундскому королю Гундобаду с целью освобождения тех пленников, которых во время войны бургунды увели из Северной Италии. Теодорих утверждал, что он восстановил древнюю свободу (antiquam libertatem), что целью его похода в Италию было защитить (vindicare) римское право, что с его властью все в стране вернулось в прежнее состояние. Готы же, пришедшие с ним в Италию, являются не кем иными, как только армией, цель которой — защитить Италию и обеспечить ей спокойное и мирное существование (tranquilitas et securitas). На медных монетах, как и в далекие славные времена, помещается, как уже говорилось, монограмма sc[395], а позже — изображение капитолийской волчицы. Итало-римское население, со своей стороны, принимало роль остготов как гарантов его безопасности, и относительное спокойствие, в каком жила Италия при Теодорихе, заставляло его мириться с фактической властью варварского короля.

В самой Италии Теодорих активно занимался строительством, как это делали императоры в более благополучное время. Наибольшее внимание Теодорих уделял «королевским городам»: Равенне, Вероне и Медиолану. В Равенне был построен не только новый королевский дворец, но и, по крайней мере, три великолепные церкви, одна из которых, посвященная Христу Искупителю, являлась дворцовой[396]. Наряду с этими арианскими церквами в конце правления Теодориха начала строиться католическая базилика Св. Виталия. В городе остался нетронутым уже существующий католический баптистерий, но наряду с ним был построен арианский. Религиозные здания украшались прекрасными мозаиками. Среди других городов Италии особое внимание, естественно, привлекал Рим. Там. в частности, был восстановлен императорский дворец (хотя сам Теодорих явно не собирался там обитать) и были выделены деньги на ремонт городских стен. В других городах тоже строилось относительно много. Восстанавливались старые и строились новые мосты и акведуки. Города, ранее не имевшие стен, теперь окружались ими, а стены тех городов, которые уже имелись, реставрировались. В некоторых городах строились даже цирки и амфитеатры. В Риме учителя грамматики, риторики и права оплачивались из государственного бюджета. Оплачивались также некоторые возницы и актеры.

В 500 г. Теодорих отметил тридцатилетие своей королевской власти. Этот юбилей по примеру императоров он отпраздновал в Риме. Его вступление в «столицу мира» было обставлено как пышный триумф, и его приветствовал при этом папа Симмах, несмотря на то, что Теодорих был арианином. Вслед за тем Теодорих посетил базилику Св. Петра, построенную Константином, воздав честь апостолу и первому главе римской общины и показывая, что он, арианин, как и католики, почитает «князя апостолов» и покровителя Рима. Торжественный прием был устроен Теодориху в сенате, где в его честь был прочтен панегирик, как это делалось и для императоров. Теодорих в ответ заявил, что всегда восхищался Римом и что он сделает все от него зависящее для сохранения свободы римского народа. В честь королевского юбилея совершались торжественные процессии и были устроены игры. Все должно было создать впечатление возрождения славного римского прошлого. Когда в 509 г. в римском цирке произошло столкновение между цирковыми «партиями», Теодорих вмешался в это дело и сумел без насилия восстановить спокойствие. Это тоже увеличило его авторитет. Благодарные римляне сравнивали Теодориха с Траяном, которого уже давно называли «лучшим принцепсом» и Валентинианом[397]. Хронисты, разумеется, не без преувеличения называли правление Теодориха временем счастья, мира и процветания.

Теодорих стремился привлечь на свою сторону и католическую Церковь. Он официально заявил, что не намерен вмешиваться в религиозные проблемы. Поэтому, кстати, он терпимо относился к иудеям, и те отвечали ему полной верностью. Но главным было, конечно, отношение с католиками. Между королевской властью и Церковью установилось взаимовыгодное сосуществование. Хотя Церковь постоянно боролась со всякими ересями, в том числе с арианством, эта борьба не распространялась на остготов. Уже давно под властью и западных, и восточных императоров находились значительные контингенты варварских (в основном германских) воинов, которые преимущественно были арианами, и поэтому никакие антиеретические мероприятия их не задевали. Варвары, пришедшие с Теодорихом. тоже официально являлись воинами императора, и они тоже не подпадали под действие ни императорских законов против ересей, ни практических мер светских или духовных властей. Она пользовалась значительными привилегиями, и католические епископы, возглавляемые папами, занимали в обществе очень высокое положение и пользовались уважением варваров и их короля. Церковь полностью сохраняла свое имущество. Опытный дипломат тицинский епископ Эпифаний использовался Теодорихом для выполнения деликатных дипломатических поручений, в том числе для возвращения из бургундского плена угнанных жителей Северной Италии. Активно поддерживал Теодориха медиоланский архиепископ Лаврентий. Папа Геласий лично был очень близок к Теодориху. Да и с другими папами король поддерживал хорошие отношения. А претензии пап на главенство во всем западнохристианском мире полностью совпадали со стремлением самого Теодориха к политической гегемонии в мире варварских государств. Католическая Церковь, со своей стороны, поддерживала Теодориха, несмотря на его арианство. Тицинский епископ Эннодий. сменивший Эпифания, прославлял короля за то, что тот два народа и две традиции гармонично соединил перед лицом Бога. Для Эннодия Теодорих — «мой король». Теодорих не делал никаких попыток навязать арианство местному населению[398], но и не допускал обратного — обращения в католичество готов. Разделение римлян и готов, как уже говорилось, подкреплялось этим разделением по религиозной линии. Эта веротерпимость объяснялась, однако, не только характером самого короля, но в еще большей степени политической ситуацией. Из-за так называемого «Генотикона» между римским папой и константинопольским патриархом произошел разрыв. Особенно напряженные отношения возникли в 511 г., когда по настоянию императора Анастасия местный собор сместил патриарха Македония II, а сам император пошел на значительные уступки монофизитам. В этих условиях католики Италии и Сицилии заняли в целом враждебную позицию по отношению к Константинополю. Это позволило Теодориху в отношениях с императорским двором выступить главой и защитником всего населения государства независимо от его вероисповедания, что было оценено и самим католическим клиром. В отличие от Вандальского королевства остготские короли не рассматривали местных католиков как «пятую колонну» Империи и вступать в конфликт с подавляющим большинством населения и могущественной Церковью явно считали неразумным.

Политическому расчету было подчинено и вмешательство Теодориха в избрание папы в 498–499 гг. Когда после неожиданной смерти папы Анастасия II были одновременно избраны два папы — Лаврентий и Симмах, спор должен был решить Теодорих, хотя католиком он не был. По традиции важнейшую, если не решающую, роль при выборах папы (по крайней мере, в случае разногласий) играл император. Теперь эту роль должен был сыграть Теодорих, выступая как бы полномочным представителем императора. Этот спор за папский престол привел к расколу не только в церковных, но и в светских кругах. На улицах Рима начались беспорядки, приводившие порой к кровавым стычкам. Лаврентия активно поддержал один из ближайших сотрудников Теодориха Фест, который ранее очень много сделал для признания его императором. Вместе с Фестом в пользу Лаврентия выступала и значительная группа светской римской знати, а также большинство городского населения Рима. Но Симмаха поддержало большинство клира Северной Италии, а также часть светской аристократии во главе с Фаустом. Главное же — Лаврентий выступал за сотрудничество с императором, отношения с которым у Теодориха были довольно натянутыми. И Теодорих высказался в пользу Симмаха, ссылаясь на то, что он был избран, хотя и в тот же день, но несколько раньше, чем его соперник. По приказу Теодориха в Риме был созван синод местных иерархов, который потребовал от Лаврентия отказаться от всех своих претензий. Лаврентий еще несколько лет пытался сохранить за собой титул римского папы, что неоднократно вызывало различные волнения. Обе стороны обвиняли друг друга в различных преступлениях. Так, Симмах был обвинен в растрате церковного имущества, и король даже приказал синоду рассмотреть возможность привлечения его к суду, но синод отказался это делать, ссылаясь на то, что папу может судить только Бог. Теодорих в своих эдиктах призывал Церковь восстановить мир, единство и спокойствие. И лишь в 506 г., когда Теодорих по настоянию Симмаха, пославшего к нему своего советника Диоскура, недвусмысленно и открыто подтвердил решение синода, Лаврентий, против которого в этих условиях высказался и сенат, был вынужден отказаться от всех своих претензий.

Хотя Теодорих в юности несколько лет провел в Константинополе и проникся уважением к греко-римской культуре, он до конца дней оставался неграмотным[399]. Это не мешало ему оценить важность образования для укрепления своей власти. В Риме была сохранена библиотека Ульпия, существовавшая со времени Траяна. Уже говорилось, что король оплачивал из государственного бюджета учителей грамматики, риторики и права. Эти учителя должны были подготовить королю умелых профессиональных чиновников, из которых состоял государственный аппарат королевства. Такими высокообразованными (естественно, по меркам того времени) были служившие королю Боэций и Кассиодор. Кассиодор по прямому поручению Теодориха написал «Историю готов» в двенадцати книгах[400]. Он начал писать ее в последние годы его правления, может быть, после «дела Боэция», о котором пойдет речь ниже, и завершил работу в 533 г. уже после смерти Теодориха. Эта «История» имела несомненное пропагандистское назначение. Ее целью было показать историю готов как великого народа, а род Амалов как самый славный и древний род. издревле обладающий королевским достоинством. Более того, именно готы и короли из рода Амалов являются подлинными наследниками римской славы. Поэтому готская история и становится теперь, по мысли автора, частью римской истории. Как в любом пропагандистском сочинении, в произведении Кассиодора не могло не быть фальсификаций, если исторические факты противоречили замыслу автора и его заказчика[401]. Подобная пропаганда должна была не только возвеличить готов, королевский род и самого короля, но и примирить с готским господством римское население Италии и, прежде всего, его образованные круги.

Теодорих был одним из самых значительных государственных деятелей той эпохи. В случае необходимости Теодорих не останавливался перед войной, но все же для укрепления своих позиций и своего государства предпочитал использовать дипломатию. Важной частью этой дипломатии стали браки. Сразу же после завоевания Италии он женился на сестре франкского короля Хлодвига Аудефледе. Своих дочерей от прежней наложницы он выдал замуж за вестготского короля Алариха II и наследника бургундского трона Сигизмунда. Его сестра Амалафрида стала женой вандальского короля Тразамунда, а племянница Амалаберга — тюрингского короля Герминафрида. Таким образом, родственниками Теодориха стали почти все варварские государи того времени. Однако такая система брачных союзов прочной основой для политики Теодориха не стала. Франкский король стал готовиться к войне с вестготами. Теодорих пытался вмешаться, направив Хлодвигу, Алариху и бургундскому королю Гундобаду письма с призывом воздержаться от военных действий, но те его призыву не вняли. В 507 г. вестготы были разгромлены, и Аларих погиб. Тогда Теодорих сам вмешался в эти дела. Он направил в Галлию армию во главе с комитом Иббой (или Геббаном). Эта армия сдержала дальнейший натиск франков и бургундов. Во главе разгромленных вестготов встал незаконный сын Алариха Гезалих, оттеснив малолетнего Амалариха, который был внуком Теодориха. Теодорих снова вмешался. Его армия, возглавляемая тем же Иббой, выступила против Гезалиха. Гезалих потерпел поражение, и на трон был возведен Амаларих, опекуном которого стал Теодорих. Для укрепления своих позиций среди вестготов Теодорих направил в Испанию значительное число своих подданных — остготов. Среди них был его оруженосец Тевдис, которому он безгранично доверял и который фактически стал наместником Теодориха в Испании и той части Галлии, которая оставалась вестготской. По-видимому, гражданскими делами в Вестготском королевстве занимались присланные Теодорихом «консулы»: римлянин Ампелий и остгот Лиувирит. Даже подати из этого королевства должны были идти в Равенну. Туда же была перевезена и казна вестготских королей. Так под властью Теодориха вновь объединились все готы, а Теодорих стал править не только в Италии и прилегающих к ней землях, но и в Испании, и части Галлии. Самую же юго-восточную часть Галлии (современный Прованс), которая ранее тоже принадлежала вестготам и на которую претендовал бургундский король, он присоединил непосредственно к Италии. Для управления этой территорией сначала был назначен викарий (по-видимому, считалось, что он представляет префекта претория для Италии). Им стал опытный чиновник римлянин Гемелл, рядом с которым находился готский граф Марабад, и они вместе организовывали прежде всего защиту недавно приобретенной территории от франков и бургундов. Несколько позже, в 519 г., был назначен самостоятельный префект претория для Галлии. Им стал все тот же Либерий, занимавший эту должность 24 года. Хотя фактически власть этого префекта ограничивалась довольно небольшой частью Галлии, сам титул показывал претензии Теодориха на всю страну. И эти претензии, и создание общеготской державы, которая вполне могла претендовать на роль ведущей силы в европейском мире за пределами собственно Империи, неминуемо столкнули готов с франками, которые тоже претендовали на такую же роль и, во всяком случае, на подчинение всей Галлии. В результате всех этих действий государство Теодориха превратилось фактически в великую державу этого времени, занимая среди варварских государств, безусловно, первое место. Итало-римские поклонники Теодориха, такие как епископ Эннодий. видели в занятии Остготским королевством положения великой державы знак восстановления блеска Рима и возвращения Риму и Италии ведущей роли в мире.

Особое значение для Теодориха имели отношения с Империей. Ранее Зенон усыновил Теодориха «по оружию». Это был чисто варварский обычай и на деле означал признание «сына» своим младшим партнером. Зенон, как и его преемники, мало обращал внимания на этот акт, вызванный чисто военно-политической ситуацией конкретного времени. Другое значение придавал ему Теодорих. Он предпочитал не акцентировать внимание на младшем партнерстве, но подчеркивать свое юридическое родство с императором, претендуя на то, чтобы это родство распространялось и на других императоров, правивших после Зенона. Как уже говорилось, официально он признавал в императоре своего сюзерена. Это не мешало Теодориху заявлять о существовании двух практически равноправных государств — utrasque res publicas, т. е. Римской империи, и Остготского королевства. Теодорих не только правил фактически совершенно независимо, но и вступал порой с императором в открытый конфликт. Так, в 504–505 гг. его войска поддержали гота Мундона[402], выступившего против Империи. Когда имперские войска под командованием Себастиана разбили его, он обратился за помощью к Теодориху. Тот направил на помощь ему остготское войско во главе с комитом Питцей (или Питцием). Появление остготской армии радикально изменило положение. Себастиан был разбит, а когда Анастасий направил против остготов болгар, то и те потерпели поражение. В результате остготы не только захватили важный и в стратегическом, и в экономическом отношении город Сирмий, но и присоединили к Италии те территории Иллирика. за которые долгое время вели споры западные и восточные императоры. Эннодий, горячий сторонник Теодориха, видел в этом восстановление прежних границ Италии. Жившие в этом регионе гепиды признали власть остготского короля[403]. Теперь под властью Теодориха оказалась вся Паннония, где он в свое время начинал путь к власти. Никаких поползновений к возвращению в эти земли остготы не делали, никто из них не собирался туда переселяться, и дело ограничилось размещением гарнизонов в некоторых стратегически важных пунктах. Только в Далмации появились некоторые остготские поселения. Теперь Остготское королевство стало особенно опасным, имея общую протяженную границу непосредственно с Империей. Анастасий, ощущая угрозу со стороны Теодориха, направил к берегам Италии свой флот, который стал разорять адриатическое побережье Апеннинского полуострова. Это была лишь демонстрация, и до открытой войны дело не дошло, но отношения между двумя государствами испортились. Ситуация еще более осложнилась, когда в 513 г. против Анастасия под знаменем ортодоксии восстал командующий войсками федератов Виталиан, который трижды нападал на Константинополь и, наконец, удовлетворился высоким постом магистра обеих армий для Фракии. Он фактически создал свое автономное государство в непосредственной близости от границ владений Теодориха. Во время самого восстания Виталиан обращался за помощью к остготскому королю. Судя по развивающимся событиям, Теодорих не стал вмешиваться во все эти дела. Но остготская угроза оставалась. В ответ Анастасий пытался организовать морскую блокаду Остготского королевства. Положение остготов еще более осложнилось, когда в 517 г. официальной верой Бургундского королевства стал католицизм. Хотя Теодорих разрешил новоявленному католику королю Сигизмунду посетить в Риме папу, отношения между двумя королевствами ухудшились. Теодорих даже пытался прервать сношения между бургундами и Империей. А когда над Бургундским королевством нависла угроза его полного захвата франками, что расценивалось Теодорихом как угроза его позициям, он послал армию, и эта военная демонстрация предотвратила ликвидацию Бургундского королевства и дала остготскому королю возможность расширить свои владения за счет некоторых земель этого королевства.

После смерти Анастасия новый император Юстин, с одной стороны, пытался наладить отношения с Теодорихом. Вступив на трон в 518 г., он одним из консулов на 519 г. назначил зятя Теодориха Эвтариха. Но, с другой, Юстин отменил «Генотикон», и это дало возможность примириться западной и восточной Церквям. А это явно наносило политический урон Теодориху, который уже не мог выступать защитником всех западных христиан перед лицом Востока. Резко обострило отношения между Константинополем и Равенной и то, что Юстин задумал обрушить на ариан новые репрессии. Это, разумеется, вызвало недовольство Теодориха. Он обратился к папе Иоанну I, и тот, как это ни парадоксально, отправился ко двору Юстина просить императора воздержаться от антиарианских гонений. Еще важнее стало то, что при дворе пожилого Юстина, за спиной которого в большой мере стоял его молодой и энергичный племянник Юстиниан, будущий император, стало все шире распространяться идея, что Империя не может удовлетвориться лишь официальным признанием варварскими королями верховного суверенитета императора, что в действительности Западная империя пала, захваченная варварами в 476 или 480 г., что необходимо принять меры для реального восстановления Империи, а для этого ликвидировать эти варварские государства. И это вскоре отразилось на отношениях Теодориха с итало-римлянами.

Как говорилось выше, Теодорих привлекал к себе римлян, явно рассчитывая на их образованность и административный опыт. Это вызывало недовольство готской знати. В результате при дворе Теодориха шла подспудная, но от этого не менее ожесточенная борьба различных группировок. Готская знать выступала против слишком, по ее мнению, значительного влияния римлян, в которых многие готы все же видели лишь побежденных. Среди римлян существовали, по крайней мере, две группировки. Более родовитая часть римлян, представленная в первую очередь Боэцием и его тестем патрицием и бывшим консулом Симмахом, хотя и служила лояльно Теодориху, мечтала о возрождении былой славы Рима и видела в остготском короле лишь орудие возрождения этой славы. Вполне возможно, что эти люди, видя новое укрепление Империи, полагали, что в сравнительно скором времени необходимости в таком орудии, как власть остготского короля, уже не будет, и Империя снова воссоединится под единоличной властью императора. Кассиодор и, вероятно, другая составляющая римских служащих, не имевшая за собой вереницы знатных предков, не только верно служила новому режиму, но и рассматривала его как законного преемника Империи и ни о каком возвращении Италии под власть императора не мечтала. После примирения западных католиков с Константинополем эта борьба еще более обострилась, и король стал склоняться на сторону своих готских соплеменников. Он вполне резонно опасался союза, который мог создаться между императором и итало-римской аристократией. В 524 г. дело дошло до открытого разрыва.

Поводом к этому стал донос римлянина же Киприана, обвинившего бывшего консула и патриция Фауста Альбина в предательских сношениях с императором. Киприан, ранее участвовавший в войне на Дунае, уже долгое время находился при дворе и занимал пост референдария, т. е. видного служащего королевской канцелярии, и был весьма далек от знати. Чем бы вызван этот донос и насколько он был верен, неизвестно. Но Теодорих повелел сенату, собравшемуся не в Риме, а в Вероне, являвшейся одной из королевских резиденций, разобраться в этом деле. На защиту Альбина встал Боэций, не только один из самых образованных, но и, как выяснилось, самых смелых людей того времени. Теодорих недвусмысленно повел дело так, чтобы донос был подтвержден и Альбин осужден. Ему было очень важно, чтобы никаких, даже мысленных, покушений на его власть никогда бы не было. Осуждение Альбина и Боэция становилось для сената тестом на лояльность. В результате Альбин и Боэций были осуждены. Альбин был убит сразу. Боэций брошен в тюрьму и вскоре казнен[404]. Казнен был и Симмах, осмелившийся защищать своего зятя в сенате. Альбин в свое время был тесно связан с папой Хормиздом, который сыграл значительную роль в церковном примирении с Константинополем, и уже одно это могло вызвать подозрение Теодориха. Какова была в этих событиях позиция преемника Хормизда Иоанна I, точно неизвестно, но после возвращения из Константинополя, куда, кстати, его посылал сам Теодрих, он был брошен в тюрьму и очень скоро умер при весьма подозрительных обстоятельствах. По-видимому, подозрения короля и его ближайшего окружения распространились и на папу. После этого Теодорих настоял на избрание папой Феликса IV, в чьей лояльности он был совершенно уверен. Многие римляне из окружения Теодориха предпочли покинуть, хотя бы временно, королевский двор. Киприан же, по-видимому, в награду за свой донос был возвышен, сделан комитом священных щедрот, т. е. министром финансов, а затем получил даже ранг патриция и занял пост магистра оффиций. Готская группировка победила. К ней примкнули и те менее родовитые римляне, которые выступали против собственной аристократии. Так, должность магистра оффиций, «освобожденную» Боэцием, занял Кассиодор. Префектом претория для Италии вместе аристократа Флавия Фауста стал некий Абунданций, о родственных связях и ранней карьере которого ничего неизвестно.

Казни не приняли большого масштаба. Лишаться образованного и опытного в бюрократии слоя король не намеревался[405]. Но в целом итало-римская аристократическая группировка потерпела тяжелое поражение. Выдержав тест на лояльность, она потеряла свое влияние при королевском дворе. Это ослабило позиции Теодориха во всем италийском обществе. Может быть, и сам Теодорих почувствовал это ослабление. Недаром он завещал своим преемникам любить римский народ и сенат.

Неудачи стали преследовать Теодориха и на других фронтах. Враждебность императора возрастала. Признание остготского короля правителем Италии и ряда примыкающих к ней территорий для Константинополя оставалось всегда лишь тактическим ходом, обусловленным практической невозможностью восстановить на этих землях реальную власть императора. Становилось все яснее, что дело может закончиться войной. Боясь, что имперские войска смогут высадиться на италийском побережье, король приказал Абунданцию начать строить собственный флот не менее чем из тысячи кораблей и набирать матросов. С этой целью корабельщики и рыбаки освобождались от налога, и даже рабам была обещана довольно щедрая плата. Бургундский король Сигизмунд, хотя и был зятем Теодориха, перейдя в католичество, занял враждебную ему позицию, явно рассчитывая на поддержку императора. Теодорих сделал ставку на его сына и своего внука Сигериха, но Сигерих был казнен собственным отцом. После смерти Тразамунда обострились отношения Теодориха и с вандалами, ибо король Хильдерих жестоко расправился с его сестрой Амалафридой, возглавившей оппозицию новому королю. Теодорих даже стал готовить экспедицию для вторжения в Африку. Однако в разгар ее подготовки он умер 30 августа 526 г., и многие римляне были уверены, что эта смерть — наказание за незаконное, с их точки зрения, убийство Боэция и Симмаха.

Смерть Теодориха изменила политический расклад в Европе. С его смертью перестала существовать общеготская держава. Внук Теодориха Амаларих, уже официально считавшийся вестготским королем, но фактически отстраненный от правления дедом, стал теперь полновластным правителем. Знаком восстановления полной независимости Вестготского королевства стало возвращение вестготской казны, которая в своей время была увезена в Равенну и которой остготский король распоряжался самовластно. В Италию вернулась и часть остготов, ранее направленных Теодорихом в Испанию для укрепления его власти. Распад общеготской державы привел к резкому усилению франков, которые не оставили надежды захватить всю Галлию и выйти к средиземноморскому побережью. Несмотря на фактический раскол Франкского королевства, оно представляло собой значительную силу.

Изменилось и положение в самой Италии. У Теодориха не было сыновей. Своим зятем он избрал Эвтариха, остгота (и, вероятно, Амала), но с самого рождения жившего среди вестготов. По-видимому, он рассчитывал, что Эвтарих сможет, как и он, фактически (а может быть, и официально) править всеми готами. Чтобы укрепить положение зятя в глазах и готов, и римлян, Теодорих добился его назначения консулом на 519 г., причем его коллегой был сам император Юстин, который, к тому же, опять же по просьбе Теодориха, еще и усыновил его «по оружию». Эвтарих должен был стать таким же «сыном» Юстина, как сам он был «сыном» Зенона. В честь вступления Эвтариха в должность в Риме были устроены пышные торжества, сравнимые с юбилеем самого Теодориха. После этого королевского зятя стали, как и самого короля, называть «нашим господином» и считать вторым королем. Правда, Эвтарих был непримиримым врагом католицизма, но Теодорих мог надеяться на изменение или, во всяком случае, смягчения этой его позиции, когда, став королем, он будет вынужден учитывать политическую составляющую религиозных проблем.

Однако Эвтарих умер еще при жизни Теодориха. И на смертном одре Теодорих назначил королем своего десятилетнего внука Аталариха, а регентшей — его мать Амаласунту (или Амаласвинту). Роль «мужского воспитателя» юного короля должен был играть Тулуин. Свое решение умирающий король объявил в присутствии своего ближайшего окружения, состоявшего из членов готского comitatus и старейшин готских родов (gentisque suae primates). Это, по-видимому, были те же maistans (знатнейшие) и sinistas (старейшины), которые существовали у готов еще до нападения на них гуннов. Таким образом, назначение наследника было сделано перед лицом исключительно готских лидеров, но их роль сводилась только к выслушиванию последней воли короля. В любом случае назначение наследника признавалось делом только готов, но никак не римлян и их знати и не императора. Решение Теодориха не вызвало возражений ни среди остготов, уже привыкших полностью подчиняться королевским решениям и не оспаривавших право короля назначать себе преемника, ни в римском сенате, который после «дела Боэция» стал практически безгласным, ни в Константинополе[406]. И готы, и римляне присягнули на верность новому правителю. Теодорих фактически оставил завещание своим преемникам. Его целью было сохранение существующей политической ситуации. Согласно этому завещанию, власть должна была принадлежать готам и их королю, которые, однако, должны сотрудничать с римлянами и римским сенатом и признавать суверенитет императора, который, однако, как только что было сказано, не распространялся на назначение готского короля и фактического правителя Италии.

Амаласунта, став правительницей, попыталась действовать в духе этого завещания. Ее первые решения были направлены на восстановление хороших отношений с римлянами и императором. Главной целью ее внутренней политики было сохранение стабильности и недопущение противостояния готов и римлян. Наследникам Симмаха и Боэция было возвращено конфискованное Теодорихом имущество. Сенату было направлено послание, в котором регентша обязывалась одинаково относиться к готам и римлянам. Некоторых католических епископов даже включили в состав comitatus. Римская сенаторская знать тоже решила сделать шаг навстречу остготской власти. Сенат принял в свои ряды Тулуина. Это был один из редких случаев, когда сенатором становился германец[407]. Все это рассматривалось как окончание того «недоразумения», какое возникло в результате «дела Боэция». В то же время продолжали свою карьеру люди, причастные к казни Боэция и Симмаха. Киприан был возведен в ранг патриция, а затем стал магистром оффиций, а его брат Опилион, также активно участвовавший в событиях 523–524 гг., — квестором священного дворца. Кассиодор несколько позже был назначен префектом претория для Италии. Амаласунта явно стремилась консолидировать вокруг себя все группы и готской, и римской знати независимо от позиции, занимаемой в период «дела Боэция». Ту же линию Амаласунта проводила во внешней политике. Правда, во время очередной войны с гепидами остготская армия проникла на территорию Империи и захватила город Грациану. Но в тот момент это никак не сказалось на отношениях с Константинополем. Зная о хороших отношениях Хильдериха с императорским двором, Амаласунта прекратила подготовку похода против вандалов. А когда началась война между Империей и вандалами, равеннское правительство недвусмысленно встало на сторону императора и оказывало помощь его армии. По договоренности с бургундским королем Годомаром (католиком и союзником императора) Амаласунта возвратила бургундам те земли, которые отнял у них ее отец.

Однако, несмотря на все попытки Амаласунты объединить вокруг себя все ранее соперничавшие группы и римской, и готской элиты, добиться этого она не смогла. Отношения между регентшей и готской знатью ухудшились. Поводом для этого стал вопрос о воспитании и образовании Аталариха. Амаласунта собиралась дать юному королю римское образование. Такая неприкрытая демонстрация проримских симпатий Амаласунты вызвала недовольство готской знати. Она явно испугалась, что в результате такой позиции регентши она потеряет свое привилегированное положение и будет вытеснена итало-римской элитой. Ее представители явились ко двору и потребовали отказа от римского образования для короля, ибо, по их мнению, тот, кто знает буквы, не может держать меч[408]. Да и Теодорих в свое время также возражал против чрезмерного образования будущего короля, считая, что его наследник должен быть воином, а не ученым. Возможно, что этих аристократов поддержал Тулуин, занимавший в это время пост фактического главнокомандующего готской армии[409] и имевший высочайший ранг патриция praesentalis.

Можно предполагать, что и основная масса готов, чувствующая возможность потери своей этнической идентичности, поддержала позицию своей знати. Амаласунта была вынуждена уступить, и Аталарих стал получать обычное готское образование. Может быть, с этим связано появление на мелких монетах вместо изображения императора портрета Аталариха. Помещая на монете портрет официального короля, регентша подчеркивала автономию, а фактически полную самостоятельность, Остготского королевства, что явно отвечало настроениям значительной части готской аристократии. Но это не уменьшило напряженности в ее отношениях с готской знатью. Дело дошло до того, что Амаласунта попросила у императора Юстиниана убежища в случае бегства из Италии. Одновременно она приняла и свои меры. Трех наиболее упорных оппозиционеров Амаласунта отправила на северную границу королевства под предлогом необходимости укрепления северных границ, а затем тайно приказала их убить. Тулуина в качестве патриция praesentalis заменил Либерий. Будучи римлянином, он, конечно, не мог возглавить готской войско, но его новое возвышение ясно свидетельствовало о намерении регентши в еще большей степени опираться на итало-римскую аристократию в противовес готской аристократии. Как на это отреагировали готские лидеры, неизвестно, но напряженность внутри готской элиты сохранялась. К противникам регентши фактически присоединился сам Аталарих. Амаласунта снова была вынуждена вступить в тайные сношения с Юстинианом.

Положение еще более обострилось, когда в 534 г. в возрасте 18 лет умер Аталарих. Его смерть привела к тому, что Амаласунта потеряла легальную основу своей власти. В это время резко ухудшилось внешнеполитическое положение Отсготского королевства. В отличие от отца в дела за Альпами Амаласунта вообще не вмешивалась. Воспользовавшись этим, франки полностью уничтожили Бургундское королевство. Это резко ухудшило внешнеполитическое положение, поскольку в Галлии исчез тот буфер, который разделял владения бургундов и франков, и последние, которые никогда не скрывали своих экспансионистских стремлений, стали теперь непосредственными соседями Остготского королевства. В Африке императорские войска уничтожили Вандальское королевство, и это в огромной степени усилило реваншистские настроения при императорском дворе. В этих условиях Амаласунта пошла на примирение со своим двоюродным братом Теодахадом (сыном Амалафриды от первого брака), с которым еще недавно вступила в острый конфликт. Собственно говоря, у Амаласунты не было выбора. К этому времени Теодахад оказался самым старшим мужчиной в роде Амалов. Поскольку готы, конечно же, не могли признать официальную власть женщины, то вопрос встал так: либо на троне окажется Теодахад, либо королевское достоинство перейдет к другому роду. Это был бы удар и по монархической системе, выработанной Теодорихом, и, конечно, по личным стремлениям Амаласунты, которая хотела любым путем сохранить реальную власть. Для этого она предложила Теодохаду корону с тем условием, что реальная власть останется у нее. Расчет Амаласунты был на то, что ее кузен не имел никакого ни военного, ни административного опыта, а был занят только округлением своих владений и философскими и литературными занятиями. Такой человек вполне мог быть удобным партнером и ширмой, за которой сама Амаласунта могла бы по-прежнему властвовать. Теодахад согласился, поклявшись выполнять все условия Амаласунты, и был провозглашен королем. Одновременно и сама Амаласунта официально получила королевский титул. Супруги были довольно близки друг к другу по образованию и образу мысли. Оба они были по тем временам относительно образованны, оба знали греческий язык[410], что вообще было на Западе в то время уже редкостью, почитали римскую культуру (по крайней мере, то, что от нее осталось), в политике проявляли несомненные проимперские симпатии. Однако согласие между ними длилось очень недолго. Теодахада не устраивало положение «принца-консорта», он стремился к реальной и единоличной власти. Он устранил сторонников жены и вступил в соглашение с бывшими оппозиционерами. Вскоре по приказу короля Амаласунта была сослана на остров посреди одного из италийских озер[411], а затем там была задушена в ванне 30 апреля 535 г.

Пока был жив Теодорих, придворные интриги если и имели место, как, например, во время «дела Боэция», то не выходили на поверхность и, во всяком случае, не задевали королевскую семью[412]. Теперь положение изменилось, и не только власть, но и сама жизнь Амалов оказалась под угрозой. Итало-римская аристократия и выражавший ее интересы сенат, несмотря на попытки Амаласунты, уже не могли служить опорой, а возникновение проблемы воспитания Аталариха ясно показало, что рассчитывать на поддержку готской знати королевская власть тоже уже не могла. В этих условиях все активные участники драмы, разыгрывавшейся в Равенне, искали поддержки у императора Юстиниана, вес которого еще более вырос после уничтожения Вандальского королевства. И Амаласунта, и Аталарих, и Теодахад — все обращались за помощью в Константинополь. Юстиниан пытался воспользоваться сложившейся ситуацией, и его послы вели активные переговоры в Равенне. Его равеннские контрагенты даже обещали отказаться от реальной власти в пользу императора. Со своей стороны, Теодахад, рассчитывая явно на поддержку в первую очередь императрицы Феодоры, с которой он был связан, направил посольство в Константинополь, чтобы оправдать перед императором убийство Амаласунты. В это посольство он включил и Опилиона, и Либерия. Опилион перед императором всячески защищал Теодохада, доказывая, видимо, что у того не было другого выхода, кроме убийства королевы. Либерий же, явно понимая суть сложившейся ситуации, не только решительно осудил пославшего его короля, но и отказался вернуться в Италию, а затем перешел на службу к Юстиниану и даже принял участие на его стороне в войне против готов. Теодахад вел себя двусмысленно. С одной стороны, он выражал готовность отказаться от трона, если ему будет обеспечена спокойная жизнь в Империи, а с другой, продолжал выпускать монеты с собственным портретом, подчеркивая этим свою независимость. В Константинополе постепенно стало ясно, что, несмотря ни на какие авансы, мирным образом подчинить остготские владения не удастся: даже если король и откажется от управления Италией, то с этим решительно не согласятся готы, а события, связанные с устранением и убийством Амаласунты показали слабость остготской королевской власти. В какой-то степени юридическим обоснованием подготовки открытой войны могло быть то. что и соглашение Теодориха с Зеноном, и признание его Анастасием рассматривалось в Константинополе как связанные только с личностью самого Теодориха, и, следовательно, все это утрачивало силу после смерти короля. Остготские правители явно считали иначе. От имени Аталариха в имперскую столицу направлялись послания, в которых настаивалось, что договоры распространяются и на потомков Теодориха, что поскольку Теодорих был усыновлен Зеноном, то и Аталарих является «внуком» императора. На Юстиниана эти доводы не производили никакого впечатления. Он использовал убийство Амаласунты (а также захват остготами города Грацианы) как повод для начала войны с остготами.

Военной кампании Юстиниана предшествовала дипломатическая и пропагандистская подготовка. Зная о напряженных отношениях между остготами и франками, император прислал франкским королям дары и призвал их к совместному выступлению против остготов. Франки согласились выступить против остготов, хотя в то же время согласились на переговоры с Теодахадом. Одновременно императорский посол Петр повел тайные переговоры с самим Теодахадом, убеждая его отказаться от власти в пользу императора. В случае успеха миссии Петра единый фронт остготов был бы разрушен, и даже если бы большинство остготов отказались последовать за своим королем, их позиции в будущей открытой борьбе были бы ослаблены. Однако эта миссия закончилась безрезультатно. Что касается пропаганды, то упор делался на убийстве невинной и благородной Амаласунты. Да и юридическое положение остготских королей не было полностью легитимным. Теодорих, конечно, был хорошим государем, но все же он являлся тираном, т. к. власть захватил незаконно: император в свое время посылал его в Италию свергнуть узурпатора Одоакра, а тот воспользовался этим и сам стал узурпатором.

В 535 г. имперская армия под командованием гепида Мунда[413] вторглась в Далмацию, а армия Велизария, недавно победившая вандалов, высадилась на Сицилии. Чтобы высадка Велизария была неожиданной для остготов, Юстиниан приказал ему притвориться, что он с армией направляется в Карфаген. Армия Мунда довольно быстро овладела Далмацией, создав плацдарм для вторжения в Италию с севера. Но главной ударной силой Империи стали войска Велизария. Тот, почти не встречая сопротивления, занял Сицилию, где только гарнизон Панорма (Палермо) пытался сопротивляться, а затем переправился на Апеннинский полуостров. Остготских войск здесь было немного, а местное население Сицилии и Южной Италии фактически поддержало армию императора, что в большой степени облегчило ее продвижение. Юстиниан явно надеялся на капитуляцию Теодахада. и военные акции Мунда и, особенно, Велизария являлись лишь средством давления на остготского короля. Этой цели они добились. В отчаянии Теодахад начал переговоры с Юстинианом. Он пообещал императору не только признать его своим сувереном (теоретически так уже и было), но и отказаться от Сицилии, прислать императору золотой венец весом в 300 фунтов, направить в его армию 3 тысячи готов, никому не давать сан патриция без согласия императора, а также никого из римлян не казнить и не лишать имущества тоже без согласия императора[414]. Но в это время готская армия на Балканах сумела одержать победу над византийцами и выбить их из Далмации, кроме города Салоны, который они осадили, а затем и захватили. В бою погиб и командующий имперской армией Мунд вместе со своим сыном. Постоянно колебавшийся между отчаянием и надеждой остготский король тотчас отказался от своих обещаний. Война возобновилась. Юстиниан направил в Далмацию новую армию во главе с Константином, которая одержала победу. Готы вновь потеряли Далмацию, причем часть их перешла на сторону победителя, а в Италии возобновивший наступление Велизарий осадил Неаполь. После осады этот город, несмотря на ожесточенное сопротивление, был взят византийцами. Теперь речь шла о полномасштабной войне. Теодахад ничего не сделал для организации обороны Италии, а его прежние проимперские симпатии вызвали уже не подозрения, а негодование готов, уверенных в его измене. Войска, стоявшие между Неаполем и Римом, подняли мятеж. Они свергли Теодахада. обвинив его в неспособности оказать сопротивление войскам императора, и избрали королем Витигиса, уже известного своими военными качествами. Избрание произошло «по обычаю предков», когда нового короля поднимали на щит. Теодахад, узнав в Риме о своем свержении, бежал в Равенну, но на пути был убит неким Онтарисом по приказу нового короля. Оставив в Риме гарнизон и взяв от папы и сената клятву верности и на всякий случай несколько заложников из числа сенаторов. Витигис уехал в Равенну, где он насильно женил на себе дочь Амаласунты и, следовательно, внучку Теодориха Матасунту, чтобы таким образом породниться с королевским ролом Амалов и, следовательно, легализовать свое положение. С целью той же легализации Витигис стал помещать на своих монетах монограмму Теодориха, подчеркивая связь с Амалами и их самым славным представителем. Оправдывая переворот, Витигис обратился со специальным посланием к готам, заявив, что все его действия направлены и будут направлены на пользу народа (ad gentis utilitatem). Речь при этом идет именно о gens, т. е. о готах.

Этот переворот стал важной вехой в политической истории Остготского королевства. Им фактически были перечеркнуты многие результаты политики Теодориха. Свержение и убийство Теодахада не означало исчезновения рода Амалов. Ранее для охраны пролива между Италией и Сицилией Теодахад направил своего зятя Эбримута. Тот, правда, к тому времени успел сдаться Велизарию и был им отослан в Константинополь, где в награду за предательство получил большие имения и сан патриция[415]. Но еще важнее было то, что у Теодахада имелся сын Теудегискл, который становился законным наследником трона Амалов. Ничего не известно ни о возрасте Теудегискла, ни о его качествах. Но даже если он был совсем юным, что едва ли, ибо он не мог быть много младше своей сестры, жены Эбримута, ничего не мешало объявить его королем и реально править вместо него (как Амаласунта вместо Аталариха) или, во всяком случае, командовать войсками. Однако это не устраивало ни Витигиса. ни все остготское войско. Снова, как это было и ранее, королевская власть основывается не столько на происхождении, сколько на воинской доблести. Решение о провозглашении короля снова перешло к собранию воинов. Конечно, долгие годы правления Теодориха не прошли даром, и Витигис был вынужден для легализации своего королевского достоинства вступить в брак с внучкой Теодориха. Этот шаг устранял возможность использования императором находившегося уже в Константинополе Эбримута в качестве марионеточного короля, ибо новый монарх оказывался в том же легальном положении, что и тот. Теудегискла же Витигис приказал бросить в тюрьму, и его дальнейшая судьба неизвестна. Таким образом, Амалы не просто исчезли с физической сцены, а были отстранены от власти. Для преемников Витигиса, о которых пойдет речь ниже, вопрос о необходимости установления какой-то связи с Амалами уже не стоял. Разумеется, это было связано с конкретной политической и военной ситуацией. Однако важно, что теперь остготы и не чувствовали никакой надобности в такой легализации. Политическое развитие остготов в большой мере вернулось к тому состоянию, каким оно было до деятельности Теодориха и, пожалуй, даже его отца и дядей.

Главной задачей Витигиса, естественно, было сохранить королевство остготов. В трудной ситуации он возобновил переговоры с франками, начатые еще Теодахадом, и в обмен на обещанную помощь уступил им земли за Альпами. Франки воспользовались этими переговорами и через некоторое время, действительно, вмешались в войну. Вначале, чтобы не вступать в открытую конфронтацию с императором, они направили в Италию под видом добровольцев подчиненных им бургундов, а позже и собственную армию. Однако пользы остготам франкское вмешательство не принесло. Франки использовали долгое время нерешительную военную ситуацию, когда успех склонялся то на одну, то на другую сторону, чтобы, выступая то против одних, то против других, а порой и против всех вместе, заниматься в основном грабежом Италии. Одновременно Северную Италию грабили и аламаны, использовавшие ситуацию для нового грабительского похода за Альпы. Однако с ними Витигису, как кажется, удалось справиться.

Одновременно с переговорами с франками Витигис пытался договориться с Юстинианом, обещая наказать убийц Амаласунты. Но император потребовал полного подчинения, на что Витигис пойти не мог. Тем временем армия Велизария взяла Рим при поддержке местного населения. Витигис в Равенне казнил сенаторов, которых он взял в заложники, но это не облегчило его положения. Правда, в Далмации остготы сумели было одержать победу, но вскоре они были снова разбиты и вновь потеряли эту провинцию. И тогда Витигис с армией двинулся на Рим и осадил его. Римляне призывали на помощь Велизария, но у того были свои планы. В Северной Италии антиготские силы возглавил архиепископ Медиолана Датий, на помощь которому Велизарий направил часть своих войск. С главными силами он двинулся к Равенне. При Аримине остготы были разбиты, и при известии об этом поражении Витигис прекратил осаду Рима. Вдохновленная поражениями своего невольного супруга, Матасунта написала королю, что она вышла за него замуж против своей воли и поэтому разрывает брак. Вернувшись в Равенну, Витигис направил на север своего племянника Урайю, который захватил Медиолан и устроил там вместе с появившимися в Италии бургундами страшную резню, фактически разрушив город. Но этот успех был только временным. Велизарию пришли подкрепления, и он продолжил свое наступление на Равенну. В отчаянии Витигис решил начать переговоры с персидским царем Хосроем, а также просить помощи у лангобардов. Известие о переговорах между Витигисом и Хосроем чрезвычайно встревожило Юстиниана, и он теперь сам пошел на переговоры, предложив оставить за остготами земли к северу от реки Пад (По) и разделить равеннскую казну. Такой мир, однако, не входил в планы Велизария, и он продолжил наступление на Равенну, которую и взял в мае 540 г. Витигис и Матасунта были отправлены в Константинополь, где бывший король получил титул патриция и крупное имение, а Маласунта стала женой двоюродного брата Юстиниана Германа. Велизарий победителем покинул Италию, где были оставлены довольно значительные византийские силы. Собравшиеся к северу от Пада остготы, надеясь привлечь себе на помощь вестготского короля Тевдиса, избрали своим королем его племянника Ильдебада, столицей которого стала Верона. Характерно, что если Витигис считал себя правителем готов и италийцев, т. е. римлян, то Ильдебал был уже только королем готов. Местное население, большей частью фактически перешедшее на сторону императора, теперь готами вовсе не принималось во внимание.

Воспользовавшись раздробленностью сил Империи и отсутствием такого способного полководца, как Велизарий, Ильдебад стал расширять свои владения и вскоре овладел почти всей Северной Италией. Пресечение династии Амалов привело к обострению противоречий внутри готского лагеря. Теперь в принципе каждый знатный гот мог рассчитывать на королевское достоинство. Это понимал Ильдебад. Угрозой ему являлся Урайя, который не только был племянником прежнего короля, но и, заключив выгодный брак, стал довольно богатым человеком и поэтому вполне мог использовать свое богатство для привлечения на свою сторону готских воинов. Пример провозглашения Витигиса ясно показал резко возросшую роль войскового собрания. Ильдебад принял свои меры. Он обвинил Урайю в намерении перейти на сторону императора и казнил его. Это вызвало недовольство остготов. В результате в мае 541 г. Ильдебад был убит собственным телохранителем гепидом Веласом. Ругии, подчинившиеся остготам, но так и не слившиеся с ними, воспользовались такой ситуацией и избрали королем Эрариха, который попытался договориться с Юстинианом. Остготы отказались признать его и через некоторое время обратились к племяннику Ильдебада Тотиле (или Баудиле[416]). Эрарих был убит, и в конце 541 г. королем был избран Тотила.

Из всех остготских королей, правивших во время войны с Византией, Тотила был самым энергичным, умным и смелым. Он реорганизовал армию, стал строить флот, которого, несмотря на решение Теодориха, у остготов так и не было. Все это дало ему возможность сразу же перейти в наступление. Имперские войска, перешедшие Пад (По), были разгромлены, и Тотила двинулся на юг. В нескольких битвах он разбил византийцев, овладел значительной частью Средней и Южной Италии, осадил и взял Неаполь и в 546 г. осадил Рим. Такой поворот событий чрезвычайно встревожил Юстиниана, и он снова направил в Италию Велизария, который попытался спасти Рим, но неудачно. 17 декабря 546 г. готы захватили Рим. Правда, через некоторое время они его вновь потеряли, но снова после осады в январе 550 г. захватили. Борьба за Рим была лишь эпизодом упорной борьбы, которую вел Тотила. Итало-римская знать и высший католический клир Италии активно поддерживали императора и его армию. Понимая, что без поддержки местного населения сражаться с сильной имперской армией очень трудно, Тотила сначала пытался привлечь это население к себе традиционными мерами. Взяв Неаполь, он неожиданно проявил милосердие. Затем он обратился к сенату с призывом активно поддержать готов в борьбе с «греческим» императором. Может быть, с целью привлечь на свою сторону католическое население Италии. Тотила посетил в монастыре на горе Кассин (Монте-Кассино) святого Бенедикта Нурсийского, пользовавшегося огромной популярностью в разных слоях италийского населения. Однако эти маневры оказались тщетными, и Тотила призвал себе на помощь рабов и колонов. Он захватывал имения латифундистов, освобождал рабов и других зависимых людей, разделял земли между ними и окрестными крестьянами. Привлекая бежавших к нему рабов, Тотила клятвенно обещал никогда не возвращать их в рабское состояние. На своих противников король теперь обрушил жестокий террор. Меры Тотилы были вызваны военными обстоятельствами, но реально они привели к массовому аграрному переделу в Италии. Светская и духовная знать Италии, активно поддерживавшая императора и его армию, была лишена основ своего могущества. Используя это, Тотила очистил от врагов почти всю Италию и в 550 г. переправился на Сицилию. В первое время в своей чеканке[417] Тотила следовал прежним традициям, помещая, как и предыдущие короли после Теодориха, свой портрет только на сравнительно мелких монетах. Потерпев же неудачу в попытках переговоров с Юстинианом, Тотила начал выпускать собственные золотые монеты с собственным изображением (а на всех других монетах полностью исчез всякий намек на императора), что стало знаком полного и официального разрыва с Империей. Успехам Тотилы способствовало и то, что Империи пришлось в это время вести тяжелую войну с Персией, в которой активное участие принимал Велизарий. Затем Велизарий был отозван с восточного фронта и со сравнительно небольшими подкреплениями снова послан в Италию. Однако никаких успехов он на этот раз достичь не смог и вскоре вновь был отозван.

После того как в войне с персами ясно наметился перелом, император стал готовить новую армию для вторжения в Италию во главе со своим двоюродным братом Германом, который к тому же был супругом Маласунты и, следовательно, связан с родом Амалов. Это должно было, по крайней мере, расколоть остготов, если не привлечь их полностью на сторону императора. Однако во время подготовки похода Герман умер, и разыграть эту карту императору не удалось. Вскоре Юстиниан направил в Италию армию под командованием евнуха Нарсеса, которому особенно доверял[418]. Будучи евнухом, Нарсес не был, естественно, военным. Перед своим назначением он занимал пост «главы священной спальни», который сохранил и после получения командования армией. Но, видимо, для императора важнее было доверие, которое он к нему испытывал. Может быть, даже для многих неожиданно Нарсес оправдал доверие Юстиниана. С огромной армией и большим количеством денег он сначала окончательно очистил от готов Далмацию, а затем весной 552 г. высадился в Равенне. Тотила двинулся ему навстречу. В июле того же года в упорном сражении у Буста Галлорум (Галльские могилы) остготы были наголову разгромлены. Сам храбро сражавшийся Тотила был в этой битве смертельно ранен. Пять верных ему воинов увезли его, но вскоре он умер. После этого поражения остготы очистили почти всю Италию и снова отошли за Пад. Там они избрали королем соратника Тотилы Тейю.

Тейя укрепил свой тыл, а затем решил вновь перейти в наступление. В городе Кумы в Кампании находилась часть остготских сокровищ, и гарнизоном гам командовал брат Тейи Алигерн. Он был осажден Нарсесом, и Тейя решил прийти ему на помощь. В результате смелого рейда армия Тейи оказалась у подножия Везувия, а на море действовал готский флот, своими действиями весьма облегчавший действия сухопутных войск. Однако в скором времени командир флота предал короля, и Тейя был вынужден отступить. У горы Лактарий (Молочная гора) его войска были окружены, и Тейя решился на сражение. Сам он, как и Тотила, сражался в первых рядах своей армии и погиб. Остготы были разбиты. Кумы еще некоторое время сопротивлялись. Остготы, еще активно сопротивлявшиеся в северной части Италии, обратились за помощью к франкам. Франкский король Теодобальд не решился открыто выступить против императора, но разрешил подчиненным ему аламанам вторгнуться в Италию. Вместе с аламанами двинулись все же и некоторые франки. Из-за их вторжения осада Кум была на некоторое время снята. Франки и аламаны не столько воевали с армией Нарсеса, сколько грабили и уничтожали все вокруг. Нарсес выступил против них и разбил их. Вскоре после этого Алигерн, возглавлявший оборону Кум, сдался и перешел на службу к императору. Отдельные готские гарнизоны еще пытались сопротивляться, но никакой попытки объединиться под властью нового короля остготы больше не делали. В 555 г. сдалась последняя еще сопротивлявшаяся крепость, и вся Италия оказалась в руках Нарсеса. В 561–562 гг. остготы подняли восстание, но энергичные действия Нарсеса привели к его подавлению. Центры восстания Верона и Бриксия (Брешия) были взяты имперскими войсками. В 566 г. была подавлена последняя попытка остготов восстановить свою независимость. Война, продолжавшаяся с перерывами более 30 лет, завершилась[419]. Нарсес предоставил оставшимся остготам возможность покинуть Италию вообще. Впрочем, часть готов явно осталась в Италии, а некоторые, перейдя в католицизм, даже смогли сохранить свои прежние позиции. Но уже никакой значительной роли остготы не играли и затем слились с окружающим населением. Пребывание готов в Италии оставило очень незначительные следы в итальянском языке. Ушедшие из Италии остготы тоже исчезли как народ.

13 августа 554 г., т. е. когда еще в Италии оставались некоторые очаги сопротивления, Юстиниан по инициативе папы Вигилия и италийских изгнанников, находившихся в Константинополе, издал так называемую «Прагматическую санкцию», в которой провозглашал восстановление императорской власти над Италией и всем бывшим Остготским королевством. Этим же документом отменялись все мероприятия «тирана» Тотилы и восстанавливалась в полном объеме собственность римских аристократов как на землю, так и на рабов. В то же время подтверждались все дары, какие исходили от Амаласунты, Аталариха и Теодахада, которые были сделаны представителям итало-римской знати[420]. На Италию и другие территории, ранее подчиненные остготам, распространялись все законы, действовавшие к тому времени в Восточной Римской империи. В интересах крупных собственников было установлено, что провинциальные власти должны избираться епископом и магнатами из числа местных жителей. Римским сенаторам было дозволено как являться ко двору в Константинополь, так и оставаться пребывать в Италии. Было торжественно возвещено о восстановлении свободы Рима и всей Италии. В стране восстанавливалось прямая власть императора, и она была поставлена под контроль чиновников, присылаемых из Константинополя. Продолжая традиционную политику римских императоров, Юстиниан выделил значительные средства на восстановление Рима, чрезвычайно пострадавшего во время войны, и среди его населения были распространены раздачи хлеба и других продуктов. Здания, земли и имущества арианских церквей были переданы католикам.

Хотя объявлялось о восстановлении в полном объеме прежних порядков, в действительности управление бывшим Остготским королевством было изменено. Прежняя префектура Италия фактически перестала существовать. От нее снова был отрезан Иллирик. Сицилией стал управлять претор, подчиняющийся непосредственно Константинополю. Сардиния и Корсика переданы под власть африканского наместника. Что касается самой Италии, то власть в ней оказалась в руках Нарсеса, возглавлявшего армию, хотя официально он был лишь патрицием и «главой священной спальни». Гражданское управление было передано Антиоху, который был назначен префектом, но не префектом претория для Италии, а просто префектом (praefectus per Italiam)[421]. Префектом Рима был назначен Памфроний. Судя по именам, эти люди были, вероятнее всего, греками или выходцами с грекоязычного Востока. Высшая власть в Италии, таким образом, была отдана грекам (в широком смысле слова); по-видимому, местной аристократии, несмотря на ее поддержку имперской армии, Юстиниан все же не доверял. Позже префектура Рима могла попасть в руки и итало-римлян, как, например, будущего папы Григория I, но это был уже самый высокий пост, доступный западным сенаторам. В империи Юстиниана и его преемников сенаторская знать Италии, в огромной степени разоренная за время многолетней войны, так и не смогла занять того положения, какое она занимала в королевстве Теодориха.

Остготское королевство в Италии существовало недолго. Со времени первого появления остготов на границе этой страны и до «Прагматической санкции» Юстиниана прошло 65 лет. Из этого промежутка времени на относительно мирный период, когда войны если и велись, то за пределами Италии, когда собственно и строилось остготское государство, пришлось всего 42 года. И еще одна цифра: из этих 42 лет 33 года правил Теодорих. Эти цифры показывают, что в огромной степени Остготское королевство было делом одного человека — Теодориха. При нем это королевство обрело свою внутреннюю структуру, а во внешнеполитическом плане превратилось в великую державу тогдашнего средиземноморско-европейского мира. Однако государство, основанное почти исключительно на личности даже самого выдающегося правителя, остается чрезвычайно хрупким. Смерть Теодориха положило конец остготскому великодержавию, а затем обнаружились все недостатки государственной структуры. Первым признаком стало острое противоречие между Амаласунтой и готской аристократией по поводу воспитания юного короля. Уже один тот факт, что правительница и мать была вынуждена уступить требованиям своих знатных соплеменников, ясно говорит о наступающей слабости королевской власти, во всяком случае, власти Амалов. Логическим следствием стал переворот Витигиса, после чего королевская власть вообще ушла из этого рода и из подлинной монархии вновь превратилась в военное лидерство. А поддерживать варварских военных лидеров местная аристократия не имела ни сил, ни желания. Монархия Теодориха не выдержала испытания тяжелой войной.

П1. ВЕСТГОТСКОЕ КОРОЛЕВСТВО В ИСПАНИИ

После разгрома основных сил вестготов в их королевстве начались раздоры. Амаларих, сын Алариха, павшего на Богладском поле, был еще ребенком. Но кроме него у Алариха был уже вполне взрослый сын от наложницы Гезалих. Эти две фигуры и стали центрами притяжения различных группировок вестготской знати. После разгрома какая-то часть вестготской армии, более или менее сохранившая еще некоторую боеспособность, отошла в Нарбонн, оказавший франкам упорное сопротивление. Там был провозглашен королем Гезалих. Нарбонн и стал его столицей вместо потерянной и разрушенной Тулузы. Но, по-видимому, его возведение на трон вызвало сопротивление сторонников малолетнего Амалариха. Реальным лидером этой группировки был Гойарих, который ранее являлся одним из ближайших сподвижников Алариха. Именно он совсем недавно по поручению короля возглавил комиссию, создавшую свод законов для римских подданных вестготов. Результатом борьбы внутри вестготской знати стало убийство Гойариха по приказу нового короля.

Избрание Нарбонна новой столицей Вестготского королевства было знаком намерений вестготов вернуть себе прежние галльские владения. Но бургунды захватили Нарбонн и сожгли его. Гезалих бежал уже за Пиренеи в Барцинон (Барселона), сделав теперь этот город своей столицей. Это был довольно крупным город, обладавший хорошей гаванью и расположенный сравнительно близко к Пиренеям. Так что Гезалих и после нового поражения не отказался от попыток реванша. Однако бургунды перешли Пиренеи и обрушились на Барцинон, который был ими взят. После этого бургунды прекратили преследование Гезалиха, но против него выступил остготский король Теодорих, который стремился возвести на вестготский трон своего внука Амалариха. Это давало бы ему громадные преимущества. Самому Амалариху в то время было не более пяти лет, так что реальная власть, естественно, принадлежала бы деду. В 510 г. Теодорих направил против Гезалиха войско под командованием герцога Иббы. Возможно, убийство Гойариха, верного соратника Алариха, послужило толчком к остготскому вмешательству. В том же 510 г. армия Иббы выступила против Гезалиха. Тот был разбит и бежал сначала в Африку, а затем в Галлию, но был разбит и убит. Сторонники Гезалиха были устранены и некоторые из них, как комит Вейла, убиты. На вестготский трон был возведен малолетний Амаларих. А официальным опекуном короля был объявлен его дед Теодорих.

После разгрома вестготов франками под их властью остались только их испанские владения и Септимания. Это привело к массовому переселению вестготов из Аквитании в Испанию. Лишь только в районе Нарбонна в Галлии осталось какое-то количество вестготов, да небольшое их число предпочло подчинение франкам новому переселению. Это не было единовременным актом. Начавшись вскоре после поражения на Богладском поле, оно завершилось только около 531 г., когда рухнула последняя надежда на возвращение в Галлию. В Испании вестготы сначала заняли Тарраконскую Испанию, а потом поселились в основном в северной части Месеты между верхними течениями Тахо (Тага) и Эбро (Ибер), преимущественно между Тахо и Дуэро (Дурис), причем здесь они поселились отдельно от испано-римлян. При этом они, по-видимому, занимали покинутые виллы, поселки и даже небольшие города. В остальных местах вестготы только держали свои гарнизоны.

После кризиса 111 в., нанесшего сокрушительный удар античному обществу в Испании, центр экономического и социального развития страны переместился с юга и востока Пиренейского полуострова в его северо-центральную часть. Социально-экономической базой развития с этого времени являлись не города, еще сохранявшие античный характер, а латифундии феодального (или протофеодального) типа. Однако большинство аристократических вилл к тому времени было уже оставлено. И именно в этой зоне и поселились вестготы. Вестготы, как и другие варвары, не очень-то доверяли городам и предпочитали сельскую местность. Поселение в центральной и северной частях Месеты к тому же создавало вокруг их новой родины некое испано-римское «предполье», отделяющее их и от франков, и от свевов, и от всяких других возможных врагов, что облегчало, по их мнению, защиту от этих врагов: видимо, впечатление от поражения 507 г. и вынужденного переселения за Пиренеи было еще столь велико, что вестготы предпочли «застраховаться». В этой зоне очень редким было испано-римское население, старые поселения которого, как и аристократические виллы, были покинуты еще до прихода вестготов. Значительные территории здесь ранее принадлежали императору (фиску) и теперь являлись «бесхозными». Кроме того, эта территория была менее плодородна и уже поэтому привлекала меньшее внимание вестготской знати, так что поселившиеся там рядовые вестготы могли чувствовать себя в большей безопасности не только от внешних врагов, но и от собственной аристократии. Судя по остаткам сельских церквей, вестготские поселения в этой зоне были довольно бедными. От этого «простонародного» расселения вестготов отличалось военно-аристократическое расселение. Аристократы со своими дружинниками, клиентами и другими зависимыми людьми селились в различных городах, особенно наиболее значительных, где и осуществляли свои гражданские и военные функции. Особенно вестготскую знать привлекал район вокруг Эмериты. На основной территории вестготского расселения аристократы тоже имели свои владения, как, например, обширное имение Рецесвинта, но их роль там была меньшей.

Готы перенесли в Испанию те же принципы раздела земель, что и в Галлии. Но в Галлии они селились как федераты Империи и получали свою долю земли и другого имущества, включая рабов, на основании римских правил. Теперь никакой формальной связи с Империей они не имели и получали свою землю в соответствии с собственными законами. Вестготам отходили две трети земли и лесов в тех районах, где они поселились. Их земли в отличие от владений римлян не облагались налогами. В ходе раздела явно случались эксцессы, и королевская власть стремилась не допустить произвольного расширения своих владений германцами, поскольку это расширяло необлагаемую налогами землю, что наносило ущерб казне.

Официально Теодорих являлся лишь опекуном своего внука. Однако именно ему принадлежала реальная власть. Недаром в некоторых хрониках его называют королем Италии и готов Испании. Сам Теодорих Италию не покинул, да и вообще за все время своего опекунства он ни разу в Испании не был. Он послал туда двух консулов, один из которых (Лиувирит) был готом, имевшим титул графа (comes) и vir spectabilis, а другой (Ампелий) римлянином и сенатором (vir inlustris). А затем в Испанию был послан его оруженосец Тевдис. Взаимоотношения между всеми этими лицами нам неизвестны. Возможно, что Лиувирит и Ампелий занимались гражданскими делами, а Тевдис командовал армией[422]. Такое положение сохранялось довольно долго. Еще в 20-е гг. Ампелий и Лиувирит являлись ответственными и за отсылку зерна в Италию, и за надзор за сборщиками налогов, и за соблюдение мер и весов. Что касается Тевдиса, то он, по-видимому, представлял при Амаларихе официального опекуна Теодориха. Тевдис был оруженосцем (armiger) самого короля, и это едва ли говорит о его низком происхождении. Во время завоевания остготами Италии Тевдис был одним из полководцев Теодориха и отличился при осаде Равенны. Armiger было одним из обозначений человека непосредственно из свиты или дружины (в данном случае короля), т. е. его клиентом. Во всяком случае, речь идет о человеке, которому Теодорих доверял лично[423].

Под властью Теодориха фактически образовалась общеготская держава. На вестготские территории были распространены налоги, которые в Италии платились остготскому королю. Испания ежегодно должна была поставлять в Италию и, особенно, в Рим продовольствие, как это было во времена существования Римской империи. От своих представителей в Испании Теодорих требовал соблюдения его и римских законов, независимо от того, совпадали ли они с вестготскими законами. В Равенну была отправлена огромная вестготская казна. Рассматривая Испанию как неотделимую часть своего государства, Теодорих явно распространил на нее и свою политику по отношению к римскому населению и католической Церкви. Знаком такой политики явились созывы провинциальных соборов, какие не собирались уже много лет. Таким образом, хотя готы и оставались арианами, между ними и их католическими подданными установился определенный modus vivendi, как это было и в Италии. Укрепляются и связи между испанской Церковью и папством. В 514 г. папа Симмах назначил Цезария, еще недавно преследуемого Аларихом, викарием, распространив его полномочия на галльские и испанские владения Теодориха, что в известной степени означало признание папским престолом создания фактически единого Готского государства. Но его преемник Гормизд стал назначать викариев уже непосредственно для Испании. Другим признаком изменения стало сближение готской и римской светской знати. Несмотря на сохраняющееся запрещение смешанных браков, наместник Теодориха Тевдис женился на богатой испано-римлянке, которая принесла ему такие богатства, что он смог создать собственную армию численностью до 2 тысяч воинов[424]. Это вызвало подозрения Теодориха, и он попытался было вызвать Тевдиса в Равенну. Но тот, всячески подчеркивая свою лояльность королю и не переставая отсылать в Равенну все причитающиеся налоги, возвращаться в остготскую столицу решительно отказывался, и Теодорих ничего поделать с этим не мог.

Стремясь сохранить общеготскую державу и после своей смерти, Теодорих, не имевший сыновей, выдал свою дочь Амаласунту за Эвтариха. остгота, жившего, однако, среди вестготов. Фигура Эвтариха должна была привлечь обе ветви готского народа. С одной стороны, он был остготом и даже Амалом, а с другой, его семья уже в течение трех поколений жила в вестготской среде. Должен ли бы Эвтарих стать официальным королем и остготов, и вестготов, сказать невозможно, но ясно, что Теодорих рассчитывал на него как на фигуру, объединяющую весь готский народ. Однако Эвтарих умер еще до Теодориха, так что этот расчет не оправдался.

После смерти Теодориха в 526 г. общеготская держава распалась. Амаларих, которому в это время было уже больше 20 лет, стал править самостоятельно. Новый король сумел договориться о возвращении вестготской казны и о прекращении уплаты его подданными налогов в Равенну. Взамен этого он официально признал земли Юго-Восточной Галлии между Роданом и Альпами, которые ранее принадлежали вестготам, владениями остготского короля. Как и Теодорих, юный Амаларих пытался установить хорошие отношения с местным населением. С его разрешения в 527 г. в Толедо был созван католический собор, и его участники благодарили за это «господина и славного короля Амалариха». Другим проявлением этой политики явилось назначение в 529 г. некоего Стефана префектом Испании.

Префект, прежде всего, наблюдал за соблюдением имперских законов, т. е. законов, регулировавших жизнь итало-римского населения, и в какой-то степени являлся главой этого населения, представляя его перед варварским королем, и этот пост должен был занимать крупный представитель местной аристократии. Его назначение свидетельствует о стремлении Амалариха иметь около себя фигуру, которая представляла бы интересы местного населения. С другой стороны, назначение префекта Испании отметало всякие возможные претензии назначаемого остготским королем префекта Галлии на какую-либо власть в Испании. Характерно, что это назначение произошло не сразу после реального вступления Амалариха на трон, а только через три года. Возможно, к этому времени и сам Амаларих счел себя достаточно укрепившимся на своем троне, и была выработана политика по отношению к испано-римской аристократии.

Важнейшим внешнеполитическим вопросом для вестготов оставались отношения с франками, которые не теряли надежды окончательно выбить вестготов из Галлии. Амаларих, лишившийся после смерти деда защиты могучего остготского короля и, видимо, желая урегулировать «франкский вопрос», женился на дочери франкского короля Хлодвига Хлотхильде, но это не принесло ему успеха. Появление при дворе католички Хлотхильды вызвало враждебную реакцию в среде вестготской знати, которая видела в этом угрозу своей власти над католическим населением Испании. Под ее давлением и сам король стал относиться к жене довольно враждебно. Та пожаловалась своему брату Хильдеберту. и это стало поводом для новой войны. Этой войны явно желал и сам Амаларих. Недаром своей резиденцией он избран Нарбонн, демонстрируя этим свое намерение вернуть запиренейские владения. Война началась в 531 г. Франки, вероятно, рассчитывали найти в Испании такую же поддержку местного католического населения, как и в Аквитании 24 года назад. В ответ на это в том же году был смещен со своего поста префект Стефан. Он мог стать (а может быть, и стал) центром объединения прокатолических и, следовательно, профранкских кругов испано-римской аристократии. Этим актом Амаларих явно укреплял свой тыл в условиях начавшейся войны. Опыт с назначением представителя местного населения оказался явно неудачным, и отныне вестготские короли стали строить свою политику по отношению к испано-римскому населению и испанской католической Церкви иным образом. Римские подданные вестготских королей стали подчиняться им непосредственно. Смещение Стефана официально было произведено на соборе, созванном в Герунде (Жирона), расположенной недалеко от южных склонов Пиренеев. Вероятно, Амаларих сумел заставить местную знать и католическую иерархию совершить этот акт. Может быть, смещая Стефана руками самих испано-римлян, король пытался сохранить связи со своими римскими подданными.

Ликвидация испанской префектуры укрепила тыл Амалариха и не дала франкскому королю повторить маневр Хлодвига 507 г. Но война все равно оказалась для вестготов неудачной. Около Нарбонна их армия была разгромлена, и Амаларих, как ранее Гезалих, бежал в Барцинон. Там он и погиб. Франки перешли Пиренеи и вторглись непосредственно на Пиренейский полуостров. Они захватили значительную часть вестготской королевской казны. С захваченными богатствами и «освобожденной» сестрой, которая после этого подозрительно быстро умерла, Хильдеберт вернулся в Галлию. Видимо, неоднозначные отношения с братьями не дали ему возможности развить свой успех, и он в основном ограничился грабежом. Хотя Хильдеберт, кажется, захватил некоторые пункты в Септимании, граница между двумя королевствами осталась почти прежней.

Гораздо большее значение эти события имели для вестготов. Амаларих не имел сыновей. Ничего неизвестно и о каких-либо его родственниках. С его гибелью исчез королевский род Балтов. Идея, что королевская власть у вестготов неразрывно связана с этим родом в середине VI в., уже достаточно укоренилась в готской среде. Используя ее. Балты в течение долгого времени утверждали династический принцип вестготской монархии. Теперь династия пресеклась. Таким образом, связь королевского достоинства с определенным родом исчезла. Монархия отделилась от рода и превратилась в самостоятельный высший институт государства, связанный не с определенным родом, а с конкретной личностью. При этом был восстановлен старый германский принцип выборности короля. При исчезновении признанного всеми королевского рода это был, пожалуй, наиболее приемлемый выход, позволявший, как казалось, соблюсти баланс интересов различных группировок вестготской знати. Но реальность оказалась несколько другой. Дальнейшие события показали, что с этого времени доступ к вестготскому трону станет возможным для любого аристократа. Вестготская монархия утратила династический характер. И после гибели Амалариха королем становится даже не вестгот, а остгот Тевдис. Он не был кровно связан ни с каким вестготским родом, и это делало его фигуру нейтральной и компромиссной. С другой стороны, он уже укоренился в Испании, обладал там не только значительным богатством, но и собственной армией, за ним тянулся шлейф прошлых воинских успехов. В то же время, женатый на богатой испано-римлянке. он в какой-то степени был близок местной элите. Все это и привело к его избранию.

Положение Вестготского королевства в тот момент было очень сложным. Франки не раз переходили Пиренеи и, захватив Пампелуну (Памплона), опустошали Тарраконскую Испанию. За спиной Тевдиса не стоял Теодорих с его мощью и авторитетом. так что новому вестготскому королю приходилось рассчитывать только на собственные силы. Тевдис с успехом справился со своей задачей. Армия, которой он сам командовал, и другая, возглавляемая герцогом Теудисклом, нанесли тяжелое поражение франкам. Франки были вынуждены уйти за Пиренеи и надолго оставить в покое вестготские владения. Тевдис даже сумел отнять у них некоторые захваченные ими пункты в Септимании. Используя этот успех, Тевдис попытался отбить Септем (Сеута) на африканском берегу, но эта экспедиция потерпела полный крах.

Амаларих еще оставался в Южной Галлии в Нарбонне, поближе к прежним вестготским владениям в этой стране, надеясь, как уже говорилось, отвоевать захваченные франкам земли. Тевдис со своим двором окончательно перебрался в Испанию. Это стало ясным знаком отказа от всяких попыток взять реванш в Галлии. Сам укоренившийся в Испании, Тевдис стремился укрепить свою власть именно в этой стране, идя во многих отношениях навстречу своим испано-римским подданным. В 546 г., находясь в Толедо (Толст), он издал закон о судебных издержках, который в равной степени относился и к готам, и к римлянам. По приказу короля этот закон должен был вписан в свод законов Алариха II, относящийся к римскому населению, но действенен был и для вестготов. Хотя сам закон касался только одной стороны жизни, само по себе распространение его действия на обе группы населения было чрезвычайно важно и представляло собой шаг к правовому объединению вестготов и испано-римлян. Оставаясь арианином, Тевдис опять же с целью привлечь к себе основную массу подданных, которые были католиками, покровительствовал католической Церкви. С его разрешения католические епископы собрались в Толедо на свой собор, решавший внутрицерковные дела.

Явным жестом в направлении местной знати было принятие Тевдисом имени Флавий, которое позже будут порой принимать и другие короли. Это имя, с одной стороны, было довольно широко распространено в Испании в римское время. Имя Флавия носил происходивший из Испании император Феодосий, о ком и об испанском происхождении которого сохранилась память в испано-римской среде. С другой стороны, это имя вообще было широко распространено среди позднеримских императоров. Принимая такое имя, Тевдис в какой-то степени сравнивался со славными и могучими императорами прошлого, как Константин и тот же Феодосий. Отношения Тевдиса с Империей были весьма напряженными. Во время войны Империи с вандалами последние пытались призвать себе на помощь Тевдиса, но тот уклонился от вмешательства в эту войну. На помощь Тевдиса понадеялись после ряда своих поражений от византийцев и остготы. С этой целью в 540 г. они избрали своим королем его племянника Ильдебада. Возникала возможность в случае победы снова, как во времена Теодориха, создать фактически единое готское государство, но теперь с первенством вестготского (хотя и остгота по происхождению) короля. Но вскоре среди остготов начались раздоры, и уже в 541 г. Ильдебад был убит. И хотя надежды остготов на помощь их западных сородичей оказались тщетными, это не улучшило отношений между Тевдисом и императором Юстинианом. Принимая прославленное имя Флавий, Тевдис бросал вызов Юстиниану, который тоже именовался Флавием. Наконец, Флавием себя называл и Теодорих. Тевдис не мог не думать о примере своего бывшего покровителя и одного из сильнейших варварских монархов того времени.

В 548 г. Тевдис был убит одним из своих приближенных[425], и королем был избран герцог Теудискл. прославившийся своей победой над франками[426]. Однако он оказался лучшим полководцем, чем королем. Он вскоре вступил в резкие противоречия с широкими кругами вестготской знати, которая была, вероятно, недовольна продолжением Теудисклом политики его предшественника по отношению к местному населению и католической Церкви. О короле стали распускаться слухи, обвиняющие его в разврате, насилиях, стремлении уничтожить многих видных деятелей. Насколько эти слухи были справедливы, неизвестно, но они стали оправданием возникновения заговора, в результате которого король был убит на следующий год. Убийство Тевдиса было, видимо, действием одиночки. Убийство Теудискла стало результатом недовольства им широких кругов вест-готской знати. Это убийство открыло двадцатилетний период политической нестабильности в Вестготском королевстве.

Преемником Теудискла был избран Агила, который, вероятно, был одним из заговорщиков[427]. Поражения, нанесенные франкам, позволили на какое-то время закрыть «франкский вопрос» и сосредоточиться на других задачах. Когда римляне в свое время признали власть вестготов над завоеванными землями, речь шла о провинциях Галлии и Испании. И хотя к этому времени большая часть галльских владений была ими уже утрачена, официально Вестготское королевство по-прежнему было королевством Галлии и Испании. За Пиренеями эта фикция поддерживалась сохранением названия Галлии за Септиманией. В Испании вестготский король считал себя государем всего Пиренейского полуострова. Но на деле далеко не вся Испания подчинялась вестготским монархам. На северо-западе продолжало существовать Свевское королевство. В горах жили фактически независимые баски. Особое положение сложилось на юге.

Южная провинция Бетика подчинялась вестготским королям только номинально. Эта провинция была признана владением вестготского короля, по-видимому, договором Эвриха с Юлием Непотом. Но вполне возможно, что сами жители считали своим государем императора, жившего в далеком Константинополе. В 521 г. папа назначил специального викария для управления церквами Бетики и Лузитании. Это было явным знаком особого положения этих провинций. Пока главное внимание вестготов было привлечено к Галлии и франкам, на юг они практически внимания не обращали. Но после некоторой стабилизации на севере пришла очередь юга. Тевдис, как кажется, добился признания себя сувереном Бетики (и части Лузитании) и этим, пожалуй, ограничился. Агила же решил реально подчинить эту богатую провинцию своей власти. В 550 г. он двинулся с войсками против Кордубы (Кордова) и захватил ее. В отличие от Тевдиса он резко противопоставил себя местному населению, что проявилось особенно в религиозной области. Победу вестготов над испано-римлянами должна была завершить победа арианства над католичеством. Пожалуй, впервые после несчастий предыдущего столетия дело дошло до профанирования католических реликвий. После захвата Кордубы в церкви почитаемого в городе мученика Ацискла была устроена конюшня. Это вызвало возмущение кордубцев, и они восстали. Агила не сумел подавить это восстание. Более того, восставшие убили его сына и даже захватили королевскую казну. Агила бежал в Эмериту, готовясь, по-видимому, к новой войне с непокорным городом.

В это время против короля выступил знатный вестгот Атанагильд, решивший использовать его поражение в своих целях. Находясь в Гиспалисе, возможно, с частью войска, он провозгласил себя королем. Это стало видимым всеми следствием исчезновения рода Балтов. Отныне каждый готский аристократ мог считать себя достойным занять трон. И если Тевдис, Теудискл, Агила делались королями относительно законным образом, то Атанагильд просто поднял мятеж. В Испании началась гражданская война.

Кордубцы и жители других городов юга активно поддержали Атанагильда. Но все же тот не понадеялся только на силу своих войск и поддержавших его испано-римлян. Он обратился за помощью к императору Юстиниану. Связи между императором и теми аристократами, что составили заговор против Агилы, были, вероятно, уже установлены, и обращение Атанагильда стало исполнением ранее составленного плана. Юстиниан тотчас воспользовался этим обращением. Между ним и Атанагильдом был заключен договор, по которому, возможно, признавалась верховная власть императора и уступалась ему часть страны. В Испанию был отправлен экспедиционный корпус во главе с престарелым, но еще активным патрицием Либерием. Назначение Либерия было неслучайным. Ему уже было около 80 лет, и он ранее верно служил Одоакру, а затем Теодориху и Амаласунте, но отказался поддержать Теодахада и перешел на службу к императору. Это делало Либерия хорошим, как полагал Юстиниан, знатоком готов, а с другой стороны, его знатное сенаторское происхождение должно было привлечь к нему испано-римскую аристократию. Византийцы разбили армию Агилы, и тот снова бежал в Эмериту. Но там против него выступили его собственные воины, которые убили Агилу и признали власть Атанагильда. В 554 г. Атанагильд был признан королем. Византийцы, оказав ему помощь в захвате трона, не собирались этим ограничиваться. Возможно, что Юстиниан намеревался полностью подчинить себе Испанию. Атанагильд как будто заключил договор с императором, признав его суверенитет над Испанией и Септиманией, а себя и вестготов снова федератами Империи. Пока же реально имперские войска захватили значительные территории на юге и юго-востоке страны с такими городами, как Малака (Малага) и Картагена Спартария (Картахена) и образовали здесь свою провинцию Испанию. Так власть константинопольского императора распространилась и на значительную часть Пиренейского полуострова. Правда, полностью реализовать свой замысел Юстиниан не смог. Укрепившись на троне и воспользовавшись смертью Юстиниана, Атанагильд попытался отбить у византийцев захваченные ими земли. Он сумел захватить Гиспа-лис (Севилья), но остальные захваченные византийцами города и земли остались за ними. Договор, заключенный Атанагильдом с Юстинианом, вестготский король теперь не собирался выполнять, а экземпляры этого договора погибли или были уничтожены. Ни о каком даже формальном подчинении императору речи отныне не было, но и вытеснить византийцев с Пиренейского полуострова Атанагильд не смог.

Больших успехов добился Атанагильд в отношениях с франками. Этому способствовала его матримониальная политика. Его две дочери, Брунигильда и Галсвинта, стали женами франкских королей Сигиберта, короля Австразии, и Хильперика, короля Нейстрии. Правда, последней весьма не повезло: интриги его любовницы и бывшей служанки Фредегонды привели к убийству королевы, после чего Хильперик женился на Фредегонде. Брунигильда же 46 лет будет королевой и все это время находиться в центре интриг и кровавых раздоров, разделявших Франкское королевство. Как бы то ни было, эти браки, а в еще большей степени эти раздоры, когда соперничающим королям было не до вестготов, обеспечили спокойствие на северной границе. Возможно, что этими браками Атанагильд пытался также заручиться поддержкой франков в своей войне с Империей.

Атанагильд правил более 15 лет и стал первым после долгого перерыва королем, умершим собственной смертью. Это, однако, не означает, что его правление было временем стабилизации. Скорее наоборот: это было временем углубления кризиса. Постоянные, но долго совершенно неудачные войны на юге показывают слабость королевской власти. В различных местах Испании огромную силу приобрели крупные земельные собственники, наследники позднеримских магнатов, которых хронист называет «господами мест» (seniores loci). Некоторые, по крайней мере, из них стали фактически независимыми. Приблизительно в это же время свевы принимают католицизм. В результате вокруг арианского Вестготского королевства создается кольцо католических (и православных) государств — Империи, Свевского и Франкского королевств, что в тех условиях грозило их общими действиями против готов. Если франки своими раздорами, доходящими до кровопролитных гражданских войн, были значительно ослаблены, то объединение сил свевов и Империи было угрозой весьма реальной. Политический кризис дополнялся кризисом экономическим, ярким показателем которого стало падение качества вестготской монеты.

Апогеем кризиса стало положение, сложившееся после смерти Атанагильда в 567 г. После его смерти у вестготов пять месяцев короля не было. Вероятно, у Атанагильда не было сыновей, но только две дочери, ставшие франкскими королевами. И это создало определенный политический вакуум, который готская знать долго заполнить не могла. Объяснением такого положения могут быть только раздоры в среде этой знати. Какую-то долю приверженцев покойный Атанагильд, несомненно, имел: недаром Леувигильд, правивший в Испании после Атанагильда, предпочел развестись со своей женой и жениться на вдове Атанагильда. явно чтобы обеспечить себе поддержку его сторонников. Но также несомненно, что имелись и другие группы, и их соперничество привело, по существу, к политической анархии. И лишь осознание того факта, что вокруг Вестготского королевства сомкнулось кольцо враждебных государств, а это грозило уничтожением самого королевства, заставило вестготскую знать пойти на компромисс.

Весной 568 г. королем был избран Лиува, который находился в Септимании. Может быть, выбор пал на него именно из-за его пребывания в запиренейской области королевства: таким он мог казаться неопасным для испано-вестготской знати[428]. По каким-то причинам перебираться к югу от Пиренеев Лиува и не собирался; то ли это было условием его избрания, то ли он не решался вмешаться в испанские дела, то ли ему мешало это сделать состояние здоровья, ибо через четыре года он умер. Да и обстановка на франкской границе, как казалось ему, требовала его присутствия. В это время обострилась борьба франкских королей у самых вестготских границ. Король Сигиберт захватил Арелат (Арль), который осадили войска его соперника Гунтрамна, который и выбил противника из города с помощью его жителей и епископа. Лиува вполне мог опасаться того, что пожар войны перебросится и на вестготскую Септиманию. В этих условиях он очень скоро сделал соправителем своего брата Леувигильда, направив его в качестве полновластного правителя в Испанию, оставив в своей власти только Септиманию.

А после его смерти через три года Леувигильд остался единственным королем вестготов. С его воцарением начинается новая эпоха в истории Вестготского королевства.

Став королем сначала испанской части, а затем всего государства, Леувигильд поставил своей целью укрепить власть и объединить под своей властью всю Испанию. Он женился на вдове Атанагильда Госвинте, что, конечно же, усилило его позиции. А став единым королем, он, чтобы закрепить трон за своими сыновьями Герменегильдом и Реккаредом, назначил их своими соправителями. Но еще до этого он взял открытый курс на военное объединение Пиренейского полуострова.

В 570 г. на втором году своего правления Леувигильд начал войну с византийцами. На константинопольском троне после смерти Юстиниана оказался его племянник Юстин II, не унаследовавший талантов своего дяди. Вскоре он втянулся в изнурительные войны с персами, а из Италии византийцев начали вытеснять лангобарды. В этих условиях императорское правительство было неспособно оказать какую-либо действенную помощь своим далеким испанским владениям. Уже в первом походе Леувигильд перешел Бетис и опустошил значительную часть имперских владений. В следующем году он повторил поход и захватил плацдармы на пути к проливу. Наконец, в 573 г. вестготская армия ночью штурмом взяла Кордубу. Этот город официально признавал власть императора, но реально уже в течение более 20 лет был независимым. Подчинение вестготскому королю, к тому же арианину, не входило в планы местной испано-римской знати. Вооружив своих рабов, клиентов и других зависимых лиц, аристократы Бетики оказали ожесточенное сопротивление армии Леувигильда. Однако силы были неравны. Восстание в Бетике было подавлено, а местные византийские власти, не получая помощи из столицы, были вынуждены просить мира. Мир (или перемирие) был заключен еще в 572 г., и по его условиям вся долина Бетиса перешла под власть Леувигильда. Не имея флота, тот не смог завершить завоевание, так что прибрежная полоса оставалась в руках Империи. Вернув под власть вестготов большую (или, по крайней мере, очень значительную) часть утраченных владений, Леувигильд счел свою задачу на юге выполненной. Огромным было и психологическое значение его побед: вестготы снова оказались сильнее, чем Римская империя.

После этого Леувигильд обратился к северо-западу. В значительной степени это было вызвано возобновившейся свевской экспансией, которая ставила под угрозу северо-западную границу Вестготского королевства. В ответ на кампанию свевского короля Мирона он в 573 г. вторгается в Сабарию, расположенную, вероятно, у самой свевской границы. Эта территория ранее подчинялась вестготам, но во время политической анархии стала независимой. Поход был успешным, и Сабария была снова подчинена. Затем пришла очередь фактически независимой горной Кантабрии. После этого армия Леувигильда совершила еще ряд походов. Горцы, вероятнее всего, формально признавали суверенитет вестготского короля, но на деле были полностью независимыми. Леувигильд покончил с этой независимостью. После этого был подчинен некий Аспидий, создавший в горах к юго-западу от Кантабрии свое мини-государство. В результате в 573–575 гг. Леувигильд подчинил области, лежащие между его владениями и Свевским королевством. Наконец, в 576 г. Леувигильд вторгся непосредственно в Галлецию, заселенную свевами.

Свевский король Мирон был разбит и запросил мира. Леувигильд пошел ему навстречу. Между вестготами и свевами было заключено перемирие. Воспользовавшись стабилизацией на северо-западе полуострова, Леувигильд подчинил Ороспе-ду, горную область на юго-востоке Испании. Там вскоре после ухода вестготских войск вспыхнуло восстание сельчан. Оно было столь грозным, что потребовало вмешагельства самого короля. Все эти кампании привели к значительному усилению Вестготского королевства.

В 579 г. Леувигильд сделал шаг, который, по его мнению, должен был обеспечить ему франкский нейтралитет: он женил своего сына Герменегильда на франкской принцессе Ингунде, дочери короля Австразии Сигиберта. Своего же младшего сына Реккареда Леувигильд помолвил с дочерью короля Нейстрии Хильперика Ригунтой. Правда, брак Реккареда с Ригунтой так и не состоялся, ибо ее родители, не желая связать себе руки союзом с Леувигильдом, под разными предлогами так и не отпустили дочь в Испанию. Брак же Герменегильда с Ингундой стал реальностью. Однако этот брак вскоре сослужил плохую службу вестготскому королю. После прибытия Ингунды в Испанию при вестготском дворе начались раздоры. Дело было не только в естественном соперничестве между свекровью (хотя и не родной) и невесткой, но и в остром религиозном споре. Ингунда, как и все франки, была католичкой. Она не только не перешла в арианство, но и убедила стать католиком своего мужа. К тому же Ингунда обладала огромным честолюбием и быть игрушкой в руках бабушки и свекрови и лишь женой королевского сына явно не желала. Чтобы успокоить страсти, Леувигильд отослал Герменегильда с женой в Бетику, сделав его правителем этой провинции. Но Герменегильд не хотел ограничиваться ролью наместника своего отца. Под влиянием честолюбивой супруги он в том же 579 г. провозгласил себя королем и начал даже чеканить собственную монету. На этой монете он не только называет себя королем, но и прибавляет a Deo vita (спасением Божьим). Таким образом, мятеж становится под покровительство Бога. Расчет Герменегильда на поддержку католической испано-римской знати оказался верным. Его активно поддержала аристократия Бетики и южной Лузитании. Он мог рассчитывать на поддержку византийцев и католиков-свевов, а также франков. Его сторонником и советником стал очень влиятельный на юге епископ Леандр Севильский, который и крестил его. Недаром своей столицей Герменегильд избрал Гиспалис (Севилья). Леувигильд правильно оценил возникшую опасность.

Сначала Леувигильд пытался как-то договориться с сыном. Увидев, что это невозможно, он начал подготовку к войне. Для начала он нанес удар по баскам (васконам), которые то ли снова стали независимыми, то ли ранее не были целью его похода. Потерпев поражение, часть горцев ушла за Пиренеи. Этой акцией Леувигильд обеспечил безопасность своего тыла во время войны на юге. Поскольку Герменегильд начал войну с отцом под знаменем католицизма, Леувигильд тоже использовал религиозное знамя, объединив вокруг себя ариан. В 582 г. армия Леувигильда обрушилась на мятежников. Взяв Эмериту, Леувигильд отрезал Бетику от Свевского королевства, резко уменьшив шансы Герменегильда получить помощь от свевского короля. Не оказали Герменегильду никакой помощи и византийцы. В 583 г. Леувигильд двинулся непосредственно на Гиспалис. Началась осада города. Свевский король Мирон решил воспользоваться обстоятельствами и все же двинулся с войсками в Южную Испанию. Но он был разбит и погиб. Теперь у Герменегильда не осталось никаких надежд на внешнюю помощь. Он с женой и младенцем сыном бежал в Кордубу, а Гиспалис попал в руки Леувигильда. И в следующем, 584 г. настала очередь Кордубы. Во время начавшейся гражданской войны византийцы снова присоединили к своим владениям этот город, и это было единственным шагом, какой они предприняли в Испании в это время. Не исключено, что возвращение Кордубы под власть императора было оформлено каким-то договором между Герменегильдом и Византией. Как бы то ни было, под защиту византийских войск теперь бежал Герменегильд, надеясь, видимо, что в таких условиях византийцы должны будут оказать ему помощь. Но он ошибся. Командир византийского гарнизона сдал Кордубу за огромную мзду в 30 тысяч солидов. В марте 584 г. Герменегильд попал в руки отца. Его жена и сын ушли вместе с византийцами и отправились в Константинополь. На пути туда Ингунда умерла, а малолетний Атанагильд воспитывался в византийской столице: вероятно, византийское правительство готовило его на всякий случай, если возникнет возможность использовать вестготского принца для вмешательства в испанские дела. Но Атанагильд тоже скоро умер. Герменегильд был официально лишен своего сана и отправлен в изгнание. А в следующем году его убил некий Сисиберт, то ли по собственной инициативе, то ли по тайному поручению короля.

Восстановив свою власть на юге, Леувигильд решил покончить со свевами. Там был свергнут сын погибшего Мирона, и это дало вестготскому королю прекрасный повод вмешаться в свевские дела. Свевы были разбиты, и их королевство присоединено к вестготскому. Тем временем франки тоже использовали гражданскую войну в Испании и смерть франкской принцессы как повод для возобновления войны с вестготами. Ареной боевых действий снова стала Септимания. Франкский король Гунтрам осадил Каркасон. Однако жители Каркасона оказали франкам упорное сопротивление, и это позволило Леувигильду выиграть время. Он направил против франков армию во главе со своим сыном Реккаредом. Реккаред разбил войско Гунтрама и выбил его из готских владений.

После всех этих войн почти вся Испания, за исключением прибрежной полосы, удерживаемой византийцами, была объединена под властью вестготского короля, причем власть эта была не только номинальной, но и реальной. Правда, трудно сказать, насколько реальным было господство вестготов над басками; возможно, что при Леувигильде баски были действительно подчинены, хотя позже это подчинение практически снова исчезло. Эти военные успехи дали Леувигильду основание и для укрепления королевской власти внутри страны.

Целью Леувигильда было создание мощного государства с сильной королевской властью. И образцом такого государства во многом служила Византия, прямая наследница Римской империи. И Леувигильд, по-видимому, чувствовал себя в какой-то степени наследником Империи на Западе. Вестготское королевство должно было напоминать Империю как по внутреннему содержанию, так и по внешнему облику. Следуя византийскому образцу, Леувигильд первым из вестготских королей стал надевать специальную королевскую одежду и носить корону, что резко отделяло его от всех своих подданных. После падения Тулузы у вестготов, как и у их победителей франков, не было постоянной столицы. Леувигильд решил создать столицу. Он избрал Толедо (Толет), который и стал «королевским городом». Толедо существовал в римские и даже в доримские времена, но, как и другие города этого региона, большой роли не играл. Так что в Толедо не было долгой и прочной традиции римского городского управления и вообще римских традиций. Не было в этом городе и германских традиций. Это позволяло вестготскому королю чувствовать себя там более свободно. Этот город был расположен почти в самом центре Пиренейского полуострова и становился, таким образом, символом объединения полуострова вокруг особы короля. Уже Тевдис, по-видимому, предпочитал Толедо другим городам королевства. Здесь находился самый старый монетный двор вестготов. Леувигильд сделал этот город постоянной столицей, местопребыванием двора и центральных учреждений. В значительной степени это тоже было вызовом императору и его столице. Как и Константинополь. Толедо стал civitas regia (царственный город). Возможно, в Толедо был построен королевский дворец. Используя, как кажется, опять же позднеимперский образец, король создал в Толедо относительно разветвленное дворцовое ведомство, игравшее роль правительства государства под руководством короля.

В этом же направлении шла и монетная реформа Леувигильда. Вестготы давно начали чеканить собственную золотую монету[429]. Однако эта монета являлась воспроизведением имперских, сначала западных, а затем восточных. Постепенно вестготские монеты как бы отставали от византийских, воспроизводя чеканки не столько правящих, сколько предшествующих императоров. Леувигильд с самого начала своего правления сделал важный шаг в этом деле. Оставив на аверсе византийский тип. на реверсе он уже стал помещать свое имя, сопровождавшееся эпитетами INCLITVS (прославленный) IVSTVS (справедливый), PIVS (благочестивый), VICTOR (победитель). Слава, справедливость, благочестие, военные победы — все это было набором королевских добродетелей и как бы программой правления Леувигильда. во многом также заимствованной из имперских источников.

Около 575 г. или немного позже, уже после своих побед над византийцами, Леувигильд делает следующий шаг. подчеркивающий полный суверенитет, абсолютную независимость от Империи. Хотя монетный стандарт остается позднеримским, т. е. практически византийским, изображения на монетах уже другие. На аверсе вместо изображения императора появляется портрет самого Леувигильда. хотя реверс еще сохраняет византийский вид: крест на помосте. И наконец, после победы над мятежным сыном, за спиной которого, справедливо или нет. король мог видеть руку императора. Леувигильд стал выпускать монеты с собственным изображением на обеих сторонах. На ряде монет помещаются надписи, свидетельствующие о тех или иных событиях. Присоединение Галлеции с ее золотыми рудниками позволило вестготскому королю получить более прочную материальную базу для своего монетного дела. Правда, единого монетного двора у вестготов так и не было создано, но все монеты, чеканенные в разных местах (а монетный двор отмечался на монете), в принципе следовали одному образцу. Вестготские золотые монеты едва ли имели экономическое значение. Они были, скорее, символом власти и богатства и наглядным средством пропаганды. Выпуская монеты, почти полностью отличные от имперских, Леувигильд подчеркивал свое положение монарха, равноправного с императором.

Экономического значения не имели и два города, основанные Леувигильдом. В 578 г. после успешной войны со свевами он основал город, названный в честь сына Рекополем[430]. Это событие было столь важным для вестготского короля, что оно было отмечено выпуском специальной монеты. Город создавался по позднеримскому образцу как сознательное противопоставление городам Империи. В его названии присутствовало слово «полис». Константинополю, городу Константина, противопоставлялся Рекополь, город Реккареда. Через три года после победы над басками в подчиненной области был основан Викториак, в основе его названия уже латинское слово, означающее победу. Это были первые города, созданные варварами на территории бывшей Западной Римской империи. Они имели для Леувигильда как стратегическое значение (создание опорных пунктов для дальнейшей борьбы со свевами, в одном случае, и для укрепления своей власти в подчиненной области — в другом), так и идеологическое: Леувигильд становился как бы наследником римских императоров, продолжая их политику урбанизации подчиненных территорий.

Леувигильд стремился укрепить государство и свою власть в нем новым законодательством. С этой целью в 578–580 гг. был произведен пересмотр кодекса Эвриха и создан новый кодекс, известный в истории права как пересмотренный (codex revisus). Как и кодекс Эвриха, он касался только вестготов, но его статьи были пересмотрены в направлении дальнейшей романизации германского права. Уже Тевдис в своем законе использовал термин populi nostri (наши народы) вместо старого gens (племя). В кодексе Леувигильда этот термин становится постоянным. В нем отменяется и ранее не очень-то соблюдавшееся запрещение браков с испано-римлянами и галло-римлянами, и это стало очень важным шагом по пути слияния народов. В новых законах были ликвидированы многие привилегии готов, и обе группы населения оказались в равном или почти равном положении перед законами, хотя сами законы еще содержались в различных кодексах. И тех и других Леувигильд рассматривал в первую очередь как своих подданных, хотя некоторая разница в положении внутри королевства еще сохранялась. Готы оставались властвующим народом, но разница между ними и местными римлянами резко уменьшалась.

Леувигильд прекрасно понимал, что слиянию римского и вестготского населения в единую массу подданных короля в огромной степени препятствует религиозная рознь. Единому государству должна была соответствовать и единая государственная религия. Для этого было необходимо отказаться от устоявшегося представления, что католицизм — римская вера, а арианство — готская. Леувигильд и в этом плане порвал со старыми традициями. Разрыв этот, однако, был все же не полным. Леувигильд был еще связан своим арианским воспитанием. Католицизм стал духовным знаменем всех антилеувигильдовских сил. К тому же, противопоставляя себя византийскому императору (что хорошо видно из монет), Леувигильд хотел подчеркнуть это противостояние и в религиозной сфере. Большое значение имело также то, что после крушения римской власти именно католический епископ оказывался главой местного римского общества, и его богатство и влияние становились противовесом центральной власти. В этой ситуации Леувигильд сделал ставку на привычное арианство. Именно христианство в его арианском варианте должно было, по мысли Леувигильда, стать государственной религией его королевства. Толчком к проведению новой религиозной политики стал мятеж Герменегильда.

С одной стороны, Леувигильд решил сделать все возможное для облегчения перехода католиков в арианство. С этой целью он собрал в 580 г. в Толедо собор арианских епископов, на котором присутствовали и светские вельможи, и этот собор принял компромиссный вариант перехода. От католиков не требовалось новое крещение, как это было обычно при переходе в новую христианскую конфессию, и было достаточно наложения руки и произнесения обращающимся формулы: «Слава Отцу через Сына в Святом Духе». В принципе, эта формула была раннехристианской, но в VI в. она уже была решительно отвергнута католиками. Однако король и арианские епископы надеялись убедить католиков принять ее. С другой стороны, король, поощряя переход в арианство, стал преследовать тех, кто этому переходу решительно противился. И в первую очередь он обрушился на вестготов, ставших католиками, видя в них изменников не только отцовской вере, но и своему народу. А затем началось преследование католической Церкви вообще. Были изгнаны некоторые епископы, закрыты церкви и монастыри, католическая Церковь лишилась некоторых своих привилегий. Имущество многих католиков, как церковных деятелей, так и светских людей, конфисковывалось, и это стало одним из средств пополнения королевской казны.

Религиозная политика Леувигильда дала некоторые плоды. Так, в арианство перешел цезарагустанский епископ Винцентий. Были и другие случи перехода как среди клириков, так и среди мирян. В недавно завоеванной Галлеции Леувигильд уничтожал католические общины и вновь насаждал арианство. Но все же массового обращения католиков в арианство не произошло. Католическая Церковь в Испании обладала вто время уже высочайшим авторитетом, экономической мощью и, соответственно, политической силой. И Леувигильд споткнулся об эту силу. В целом его религиозная политика потерпела крах: сделать арианство единой религией всего королевства ему не удалось. Возможно, что он и сам незадолго до смерти убедился в этом.

Леувигильд умер во второй половине апреля или в начале мая 586 г., и его сын Реккаред спокойно стал королем. Он в целом продолжал курс отца на укрепление государства и королевской власти. При восшествии на трон Реккаред был торжественно коронован, и он был, по-видимому, первым вестготским королем, принятие которым власти сопровождалось этой торжественной церемонией, образцом для которой стал соответствующий обряд в Константинополе. Вскоре после этого Реккаред приказал убить Сисиберга, убийцу Герменегильда, давая понять всем, что нельзя безнаказанно убивать особ королевской крови, даже если они поднимали мятеж. Но религиозная политика Реккареда была совершенно иной.

Реккаред также стремился увенчать политическое объединение религиозным, но он понял, что навязать религию меньшинства подавляющему большинству населения страны невозможно. И он решил сделать единой государственной религией католицизм. В 587 г. Реккаред крестился как католик и начал пропагандистскую кампанию по обращению в католичество вестготов. Через два года в Толедо был созван собор, на котором было официально осуждено арианство. Руководил работами собора гиспалийский епископ Леандр. Бывший ранее ближайшим советником Герменегильда, он вернулся в Испанию и очень скоро стал ведущей фигурой испанского католического общества. На соборое присутствовали сам король, королева и высшие чины двора. Выступая на открытии собора, Реккаред обещал защищать истинную веру и призвал к единству всех жителей Испании, Галлии[431] и Галлеции. Собор принял специальное постановление о методе обращения ариан в католицизм. Своей подписью король подтвердил отказ от арианства. Собор, в частности, принял «исповедание веры». В целом оно соответствовало существующему в то время, но с одним важным исключением. Именно тогда была принята формула о происхождении Святого Духа от Отца и от Сына (Filioque). Через некоторое время эта формула будет принята западной Церковью, но решительно отвергнута восточной, что и станет в будущем причиной (по крайней мере, формально) Великого раскола, разделившего католицизм и православие. После общегосударственного собора был созван ряд местных соборов, которые решали уже конкретные вопросы обращения ариан в католицизм в соответствии с условиями данного региона. Католический вариант христианства стал с этого времени государственной религией Испании. Толедский архиепископ стал главой всей испанской и септиманской Церкви.

Реккареду, однако, пришлось столкнуться с упорной арианской оппозицией. Многие вестготы привыкли считать арианство национальной верой и не хотели ее менять. В сопротивлении наступающему католичеству были кровно заинтересованы арианские епископы. Часть вестготской знати испугалась, что превращение в государственную религии веры испано-римлян приведет к потере готами своего положения. Вспыхнул ряд восстаний, сурово подавленных Реккаредом. Арианская оппозиция существовала и при королевском дворе. Здесь арианскую «партию» возглавила мачеха Реккареда, вдова Атанагильда и Леувигильда Госвинта. Она и арианский епископ Ульдида составили заговор против короля и его религиозной политики. Заговор был раскрыт. Ульдида был осужден на изгнание, а престарелая королева покончила самоубийством. Разгром арианских восстаний и заговоров укрепил положение короля.

Разгромив своих противников, Реккаред стремился отблагодарить своих сторонников. Он приблизил к себе некоторых представителей испано-римской знати, как, например, Клавдия. Король щедро раздавал земли и другие богатства и готским, и испано-римским аристократам. Он издал закон, согласно которому устанавливались единые нормы судопроизводства для обеих групп населения. Практически с этого времени и вестготов, и испано (и галло) — римлян судили одни и те же суды, хотя и руководствовались при этом различными кодексами. Такая политика, направленная на максимальное сближение с испано-римской аристократией, вызывала сопротивление вестготской знати, хотя, по-видимому, это сопротивление уже не было окрашено в религиозные тона. Выражением его стал заговор герцога Агримунда. Заговор был раскрыт, и заговорщики наказаны. Но само появление такого заговора свидетельствует об острых противоречиях на самом верху вестготско-испанского общества.

Эти противоречия решили использовать внешние враги. В первую очередь это были франки. Франкская армия во главе с герцогом Босоном вторглась в Септиманию и осадила Каркассон. Взятие этого города открыло бы франкам путь к захвату всей вестготской Галлии. Реккаред поставил во главе армии, направленной под Каркассон, Клавдия, который к тому времени был уже герцогом Лузитании. В ожесточенном сражении франки были полностью разгромлены, и Септимания в очередной раз была сохранена для вестготского короля.

Другой внешней угрозой снова стали византийцы. На константинопольском троне в это время сидел энергичный и деятельной Маврикий. Он решил восстановить византийские владения на Пиренейском полуострове в прежнем объеме. С этой целью в 589/90 г. туда был послан патриций Коменциол в должности командующего испанской армией. Византийцы, по-видимому, сумели добиться некоторых успехов и отвоевать часть южноиспанских городов, в частности Асидон, недавно взятых Лиувигильдом. В 599 г. Реккаред пытался добиться восстановления старых договоров, заключенных еще в предыдущее время, но неудачно. Более того, византийцы сумели даже восстановить свои владения в Испании, хотя и не в тех размерах, как это было в середине VI в.

Эта неудача, однако, не подорвала власть Реккареда. Свидетельством стабилизации политического положения является сама смерть короля. Он умер в 601 г. собственной смертью. Свой трон Реккаред оставил сыну Лиуве, который, не встречая сопротивления, вступил на престол. Лиува II пытался продолжать политику отца. Но смерть Реккареда вдохновила арианских и вестготских противников. Поводом к их мятежу стало незаконное происхождение короля: Лиува был сыном не законной жены Реккареда. которая, видимо, вообще не имела детей, а его наложницы. Назначение наследником бастарда явилось вызовом знати со стороны Реккареда, и знать на это ответила мятежом. В результате этого мятежа Лиува был свергнут и убит, а на троне оказался вождь проарианской вестготской группировки Виттерих. Это была явная реакция вестготской аристократии на централизатор-ские действия королей. Однако ликвидировать все результаты активности Леувигильда и Реккареда Виттерих и его сторонники не могли.

Правление Леувигильда и Реккареда были переломным временем в истории Испании вестготской эпохи. Они практически отметили почти полное объединение Испании под властью вестготских королей. После войн Леувигильда весь Пиренейский полуостров, за исключением южного и юго-восточного побережья, находившегося под властью Империи[432], и полузависимой области басков в горах испанского севера, составил единое государство. Реформы Леувигильда положили начало созданию нового государственного аппарата, который вместе с остатками старого более или менее обеспечил управляемость государства. Установлением столицы в Толедо было завершено создание Толедского королевства. Леувигильд своими действиями, в том числе выпуском собственной монеты, подчеркнул суверенитет своего государства и обеспечил ему политическое равноправие с Империей.

Капитальное значение имело обращение Реккареда, а за ним и всего народа вестготов в католицизм. Этим уничтожалась религиозная грань между вестготами и римским населением королевства, облегчалось слияние обеих групп в единый народ. Важно отметить, что если арианская литургия совершалась на готском языке, что способствовало его сохранению в условиях огромного численного преобладания испано-римлян, то католическая служба велась на латинском языке, и это лишало готский язык последней сферы его официального применения. В результате не стало препятствий для принятия вестготами языка их романского окружения. И довольно скоро вестготы стали двуязычными, а затем и вовсе потеряли свой язык, перейдя на речь испано-римлян.

Конечно, говорить о полном слиянии народностей невозможно. Различия сохранялись, и время от времени вестготская знать давала понять, что именно она руководит государством. Ярким примером последнего является правление Виттериха. Не удалось Леувигильду и Реккареду и создать наследственную монархию, независимую от вестготской аристократии. После свержения Лиувы II Вестготское королевство вернулось к принципу избирательной монархии, что зачастую ставило государей в зависимость от знати либо тех или иных ее группировок.

Виттерих пришел к власти при поддержке той группы вестготской аристократии, которая была недовольна политикой Реккареда. Решительно изменить курс внутренней политики Виттерих не смог, и вернуть старое положение арианству он также не сумел. Во внешней политике новый король вернулся к конфронтации с Империей. В Византии в это время был свергнут Маврикий и началась гражданская война, так что византийцам снова было не до далекой Испании. Виттерих воспользовался этим и начал наступление на византийские владения на Пиренейском полуострове. Его армия снова овладела Асидоном, который был в свое время захвачен Леувигильдом, но потерян при Реккареде. Этим событием Виттерих как бы подчеркивал курс на возвращение к военной славе вестготов, которому не мог следовать слабый первый католический король. Сумел Виттерих стабилизировать положение и на северной границе, где горцы, вернув себе самостоятельность, снова стали вторгаться в вестготские владения. Во многом разрывая со старой германской традицией, он предпочитал не сам лично возглавлять армию, а поручать командование своим герцогам. Это можно рассматривать как важный этап в развитии вестготской монархии: государь сосредотачивался на выполнении важнейших государственных функций, поручая непосредственное командование войсками своим полководцам. Впрочем, так, по-видимому, действовал еще Реккаред, но при Виттерихе это стало принципом его правления.

При Виттерихе резко усилились противоречия в правящей верхушке королевства. Его курс, видимо, встречал сопротивление части вестготской знати, в первую очередь Септимании и части Тарраконской Испании. Резко оппозиционную позицию заняли романская (испано-римская) аристократия и Церковь. Результатом этого стало убийство Витгериха в 610 г. и возведение на престол Гундемара. который, по-видимому, и был главой заговора. Продолжая во внешней политике курс Вит-териха и ведя упорные бои с византийцами, во внутренней политике Гундемар вернулся к курсу Реккареда. Уже в первый год своего правления он собрал собор, подтвердивший превращение католицизма в государственную религию. Отныне все вестготские короли были католиками. После убийства Виттериха практически не было никакой арианской реакции. Победа католицизма стала полной. Он перестало быть «римской верой» и стало верой всего государства.

Сисебут сменил на вестготском троне Гундемара в 612 г. Его правление (612620 гг.) было временем укрепления испано-вестготского королевства. Одним из столпов этого королевства являлось католическое духовенство. Сисебут не собирал на соборы епископов всей страны, возможно, видя в этом институте определенное ограничение своей власти, но в целом его внутренняя политика полностью соответствовала взглядам испанской церкви. Арианские короли в принципе были веротерпимы. Преследования католиков, какие иногда случались, были вызваны чисто политическими причинами. Это объяснялось трезвым учетом сложившихся обстоятельств: нельзя было быть нетерпимым в государстве, где основная масса населения принадлежала к другой конфессии, чем король и его ближайшее окружение. Попытка Леувигильда сделать арианство государственной религией потерпела крах. Совсем иным было положение католических королей. Между ними и их подданными религиозной розни не было. Это привело и к изменению религиозной политики. Король теперь стал не только светским владыкой, но и защитником веры. Это требовало мер по укреплению религии и преследованию инаковерцев. Последнее в основном относилось к евреям. Сисебут возобновил, по-видимому, не соблюдавшееся постановление о недопустимости для евреев иметь христианских рабов и потребовал освобождения всех их независимо от срока приобретения. Переход в иудаизм карался смертной казнью, а крестившийся еврей, наоборот, освобождался от всяких ограничений. Позже Сисебут сделал еще более решительный шаг: все евреи, отказавшиеся креститься, должны были покинуть его государство. Значительная часть евреев, отказавшаяся отречься от веры предков, уехала из Испании и Септимании.

Положение вестготских королей было противоречиво. Их власть была довольно велика, они опирались на созданную aula regia, их. как правило, активно поддерживала католическая Церковь. Но в то же время монархия оставалась избирательной, и это ставило короля в известную зависимость от готской знати, ибо испаноримские аристократы в выборах короля не участвовали, что, конечно же, сужало базу королевской власти. В то же время изменяется суть этой власти. Король уже не является в первую очередь военным вождем. Более того, все чаще сам король в это время уже не выступает непосредственно в поход во главе армии, а поручает командование своим герцогам. Одним из таких герцогов был Рихилан, разгромивший астуров, отпавших от вестготов. Другим был Свинтилла. Он разгромил рун-конов и удачно воевал с византийцами. Византийский вопрос по-прежнему был не решен, и общность веры не мешала вестготским королям стремиться окончательно вытеснить византийцев из Испании. Сисебут дважды воевал с Империей и довольно удачно, армия во главе со Свинтиллой захватила ряд важных городов, включая Картагену и Малакку, и крепостей, но полностью вытеснить византийцев так и не смогла. Под властью императора еще оставались некоторые анклавы на территории Пиренейского полуострова. Успехи во внешней и внутренней политике, тесный союз с Церковью позволили Сисебуту настолько укрепить свою власть, что он сумел без труда передать трон своему сыну Реккареду II. Однако на следующий год Реккаред умер, и на вестготский престол был возведен прославленный своими победами Свинтилла.

Блестящие успехи Сисебута оказались на проверку не столь уж прочными. Крушение династической идеи в результате ранней смерти Реккареда — доказательство этого. Не добился полностью желаемого король и во внешней политике. Север Испании, населенный басками, снова практически ускользнул из-под контроля вестготских королей. И Свинтилла в начале своего правления был вынужден заняться басками, вторгнувшимися в Тарраконскую Испанию. Баски были вынуждены подчиниться, и в завоеванных землях Свинтилла основал новый город — Ологик. Свинтилла как бы шел по стопам Леувигильда, отклоняясь от его политики только в религиозном вопросе, ибо был убежденным католиком. Впрочем, и здесь различие было лишь кажущимся, ибо главным было убеждение в необходимости иметь государственную религию. Поэтому, в частности, он продолжал антииудейскую политику Сисебута, хотя, как кажется, и несколько смягчил ее. что позволило части евреев вернуться в Испанию.

Свинтилла поставил своей задачей завершить изгнание византийцев с Пиренейского полуострова. Византийская армия была разбита, и около 625 г. весь Пиренейский полуостров наконец-то оказался под властью вестготского короля. Тем самым было завершено завоевание Испании, процесс, в котором решающими этапами были правления Эвриха и Леувигильда. Правда, практически независимыми оставались в своих недоступных горах баски и кантабры, но формально и они признавали власть вестготского короля. Следуя Леувигильду, Свинтилла стремился удержать трон за своим сыном. С этой целью он провозгласил своего сына Рихимира своим соправителем. Но этот акт вызвал огромное недовольство вестготской аристократии, боящейся потерять свои привилегии. Результатом стало восстание против короля, руководимое Сисенандом. Не рассчитывая только на свои силы, Сисенанд запросил поддержку у франкского короля Дагоберта, который и прислал ему на помощь свою армию. На сторону Сисенанда перешла и вестготская армия, высланная королем на подавление мятежа. В 631 г. после десяти лет своего правления Свинтилла был свергнут, и королем стал Сисенанд. Он отблагодарил за помощь Дагоберта. заплатив ему гигантскую сумму в 200 тысяч солидов и передав золоте блюдо весом в 500 фунтов.

Однако далеко не вся Испания признала Сисенанда. На юге готский аристократ Юлила объявил себя королем и даже стал чеканить свою монету. Брат Свинтиллы Гейла, который сначала поддержал мятеж в надежде самому стать королем, теперь выступил против нового короля. Даже в верхушке Церкви возникла оппозиция Сисенанду. В этих условиях огромную помощь оказал Сисенанду гиспалийский епископ Исидор, брат Леандра, являвшийся в то время самым авторитетным церковным иерархом в Испании. Он активно поддержал Сисенанда, и это способствовало его победе над соперниками и оппозиционерами.

Все последующие короли стремились к одной, так и не достижимой для них цели, — такому укреплению королевской власти, чтобы передавать ее по наследству своим сыновьям. Династический принцип в вестготском королевстве так и не утвердился. Все же, желая быть как можно более независимыми от вестготской аристократии, короли, с одной стороны, стремились получить поддержку испаноримской аристократии, все более привлекая испанское население к осуществлению государственных функций, а с другой, установить как можно более тесные отношения с католической Церковью, в которой опять же значительнейшую роль играли испано-римляне, хотя после официального принятия вестготами католицизма удельный вес германцев в верхушке Церкви все более увеличивался. По этому пути шел и Сисенанд. Уже вскоре после своего восшествия на трон он собрал в Толедо собор всех епископов своего королевства. Впервые собирался собор, когда ничто не ставило под сомнение религиозное состояние государства, так что он сосредотачивался на решении как внутрицерковных. так и общеполитических дел. Ведущую роль в деятельности этого собора играл Исидор. На первое заседание собора явился сам Сисенанд и попросил у Бога и прелатов прощения за свое выступление против свергнутого короля. И его простили.

Этот IV Толедский собор имел огромное значение не только в церковной, но и в политической истории Вестготского королевства. Среди его постановлений имелся 75-й канон, который устанавливал правила наследования королевской власти. После исчезновения рода Балтов никаких правил достижения трона у вестготов не было, и это вело к политическому хаосу. Чтобы положить конец хаосу, этот канон устанавливал, что никакого наследования, основанного на принципе крови или желании предшествующего короля, быть не может. Невозможен также насильственный захват трона. Отныне король должен был только избираться, причем избранным может быть только гот. После мирной кончины предыдущего государя вельможи всего народа (primates totius gentis) должны были избрать его преемника, а Церковь освятить это избрание, торжественно короновав нового короля по образцу ветхозаветных царей и римского императора. Использование слова gens, а не populus, ясно показывает, что короля избирают только готские аристократы, но зато коронуют его иерархи, большинство которых в это время были испано-римляне. Королем не мог быть избран тот, кто прибег к насилию, заговору, нарушению клятвы. Священный обряд коронации и помазанья, а также присяга, какую должны приносить все подданные новому королю, делали любое выступление пропив короля не только светским, но и религиозным преступлением. 75-й канон стал, таким образом, своеобразной «конституцией» Вестготского королевства. С этого времени соборы становятся важным политическим институтом. И почти все короли созывали церковные соборы, а на правление некоторых государей приходился и не один собор.

Важным шагом в развитии испанского общества и государства стали решения V и VI Толедских соборов, созванных преемником Сисенанда Хинтилой. В соответствии с этими решениями «верные короля» (fideles regi), т. е. люди, связанные узами верности с данным королем, сохраняли свое имущество, полученное от короля, и после прихода к власти его преемника, с которым этими узами люди связаны не были. Этим актом условное владение фактически превращалось в безусловное. Другим решением личность короля объявлялась неприкосновенной, а его потомки должны были сохранять свое имущество и при других правителях. Это решение на деле разделяло собственность королевской семьи и государственное имущество, которое, естественно, переходило в распоряжение нового короля. Королевская власть, таким образом, окончательно превращалась в самостоятельный институт, не связанный с какой-либо конкретной фамилией.

Вопреки 75-му канону IV Толедского собора Хинтила, уверовавший, по-видимому, в безграничную поддержку светской и духовной знати, решил сделать своим преемником собственного сына Тульгу. Однако воцарение Тульги вызвало недовольство, и в разных местах страны начались мятежи. Юный король справиться с ними не смог. Он был свергнут и пострижен в монахи. В такой нестабильной обстановке определенную роль стали играть и рядовые готы, ранее полностью оттесненные от участия в политической жизни королевства. На этот раз и они участвовали в выборе нового короля. Им стал Хиндасвинт. Выдвигая в качестве короля уже довольно пожилого человека[433], готские аристократы надеялись править за его спиной. Но их расчеты не оправдались. Несмотря на свой продвинутый возраст. Хиндасвинт оказался сильной личностью. Он решительно подавил вспыхнувшие против него мятежи; одаривая своих сторонников, он жестоко расправлялся с противниками. С помощью репрессий король пополнял казну, и это дало ему возможность вернуться к полноценной монете, какой она была во времена Леувигильда.

Своим главным противником Хиндасвинт видел старую вестготскую знать. И он стремился, с одной стороны, нанести ей как можно больше чувствительных ударов, а с другой, не допустить относительно сильных группировок в ее среде. Одновременно по примеру всех властителей такого типа он всячески подчеркивал свое покровительство беднякам, обещая им защиту против могущественных. В противовес старой аристократии он создавал новую группу знати, обязанную своим положением исключительно королю. В эту группу он без колебания включал и своих рабов, занимавших то или иное относительно высокое положение при дворе. В отличие от остальных рабов эти люди становились субъектами права, получая даже возможность иметь собственных рабов. Чтобы легализовать свои репрессии, Хиндасвинт издал в 643 г. закон, карающий тех, кто выступал против государя, народа и родины, причем этот закон имел и обратную силу. Под его действие попадали не только мятежники, но и беглецы в чужие страны.

Как и другие короли, Хиндасвинт стремился опереться на Церковь, но в то же время не допускал ее возвышения над королевской властью. Он даже издал закон, ограничивавший право на церковное убежище преступника. Вмешивался он и в назначение епископов, особенно толедского архиепископа. Хинндасвинт утверждал, что именно король является главным вестником Бога и стоит не только между Всевышним и светской аристократией, но и между Ним и Церковью. Это в общественную мысль внедрялась концепция монархии милостью Божьей. Хиндасвинт фактически перенес на испанскую почву позднеримскую концепцию монарха, обязанного своим троном только Богу, а не людям (и даже не Церкви), и только перед Ним ответственного.

В 646 г. Хиндасвинт созвал в Толедо VII общегосударственный собор. На нем впервые в качестве полноправных участников, а не только наблюдателей, как раньше, присутствовали не только сам король, но и светские чины его двора. Это еще более увеличивало роль соборов как высокой политической инстанции, занявшей свое место в управлении государством. Соборы принимали решения не только по религиозным, но и по политическим вопросам, и это ставило их почти на равную ступень с монархом. Конечно, политическую роль соборов не надо преувеличивать. Их взаимоотношения с королевской властью определялись конкретной ситуацией и крепостью власти короля. При Хиндасвинте королевская власть была столь сильна, что VII собор полностью действовал в русле политики короля. К светским наказаниям за мятеж и эмиграцию собор прибавил церковное наказание, распространив его и на всех клириков. Собор признал преступлением любую критику короля, откуда бы та ни исходила, в том числе и из церковной среды. Собор озаботился распространением образованности в монастырях, чтобы из-за неправильного понимания христианских положений монахи не выступили против светской власти.

Ко времени прихода к власти Хиндасвинта Испания была уже объединена под властью вестготского короля. Византийцы были окончательно вытеснены с Пиренейского полуострова, побежденные в очередной раз баски хоть и формально, но все же признали суверенитет короля. Возникла возможность дополнить политическое объединение страны правовым. Хотя правовое положение обеих групп населения Испании и Септимании все более сближалось, все же каждая группа пользовалась своим кодексом. Для вестготов действовал «Пересмотренный кодекс Леувигильда», для римлян так называемый «Бревиарий Алариха». Хиндасвинт же рассматривал всех жителей своего королевства как своих подданных без различия их происхождения. Поэтому требовался и единый свод законов, относившийся и к готам, и к римлянам. Хиндасвинт отменил действие обоих кодексов и стал вводить в действие свои законы. Одновременно уже вскоре после прихода к власти Хиндасвинта началась работа над единым кодексом. Окончательно эта работа была завершена его сыном Рецесвинтом.

Еще за четыре года до своей смерти Хиндасвинт предложил избрать королем своего сына Рецесвинта[434]. Власть короля была в тот момент непререкаемой, и Ре-цесвинт официально становится соправителем отца. С этого времени на монетах изображаются оба короля — отец и сын. После смерти Хиндасвинта Рецесвинт стал единственным королем, находясь на троне 24 года (649–672). Главной заслугой Рецесвинта стало продолжение законодательной деятельности отца. В этом деле его активным помощником стал епископ Цезаравгусты (Сарагоса) Бравлион, один из самых образованных и почитаемых церковных иерархов Испании. Именно влиянию Бравлиона новый кодекс обязан своим стройным видом, делением на части, титулы и главы, всеохватывающим характером. В декабре 653 г., созвав VIII Толедский собор, король представил ему новый свод законов. Он включал в себя законы Хиндасвинта, новые законы Рецесвинта и те положения старых законов, которые были действенны и в нынешнее время, в основном законы Леувигильда. Эго была так называемая Книга судей, которая стала основой и гораздо более позднего законодательства и чьи многие положения сохраняли свою силу много веков уже после крушения Вестготского королевства. Конечно, законодательное творчество на этом не остановилось. Новое время и новые обстоятельства требовали новых законов, и они включались в эту Книгу в качестве новелл, дополняя имеющиеся там статьи. Теперь с утверждением единой юридической системы, единого права можно справедливо говорить о едином королевстве.

Введение территориального законодательства в принципе вело к исчезновению этнических перегородок и полному слиянию обоих этносов в единый народ, внутри которого идет уже деление по экономическому, социальному, политическому принципу. но не по национальному. Однако на деле положение было более сложным. Уже само по себе наличие в законах формулировок типа «будь то гот или римлянин» говорит о сохранении обеих групп населения и хорошем знании, кто — гот, а кто — римлянин. Да и целью королей было не уничтожение привилегий вестготов, а упрощение судопроизводства и укрепление собственной власти. Для этого, в частности, они и ограничивали права рабовладельцев, рассматривая убийство ими рабов как проступок и стремясь заменить расправу над рабами преданием их королевскому суду. Учитывая, что большинство рабовладельцев были римлянами, это наносило удар последним.

Хиндасвинт издал закон, фактически уничтожавший городское самоуправление и тем самым на деле ликвидировавший последний элемент античного общественного уклада. Прежние rectores провинций, преимущественно римляне, остались, но практически почти все властные полномочия в провинциях и на местах перешли к герцогам и графам, которыми были в основном вестготы, хотя иногда до этих постов отбирались и наиболее верные королю римляне. Непосредственное окружение королей состояло также в большой степени из германцев, и введенное в правило присутствие на соборах в качестве равноправных участников высших сановников двора должно было усилить германский элемент этих соборов и не дать им превратиться в римский противовес власти вестготских королей. Да и среди епископов значительная была доля вестготов[435]. Во всяком случае, процент готов среди епископов был гораздо больше, чем среди населения государства. Это явно было результатом целенаправленной политики королей. Вестготские короли все же не очень доверяли подчиненному испано-римскому и галло-римскому населению, даже его светской и церковной знати. В результате на соборах, начиная с VIII, большинство принадлежало германцам. VIII собор уточнил правило избрания короля: в случае смерти короля новый государь должен был избираться как можно скорее в столице или в месте смерти предшественника с согласия епископов и высших церковных чинов. При этом правило избрания королем только гота было сохранено. Таким образом, этнический характер монархии был полностью сохранен.

Возможно, промульгация нового единого кодекса вызвала все же недовольство части вестготской знати. Начались волнения и мятежи. Но король успешно справился как с сопротивлением внутри страны, так и с новыми вторжениями басков, которые, видимо, к тому времени и официально вышли из подчинения вестготским королям. В личной жизни Рецесвинт был. видимо, не очень-то счастлив. Его жена умерла в возрасте 22 лет, и нет никаких сведений ни о его второй жене, ни о детях. Вполне возможно, что Ресцесвинт вообще умер бездетным.

Деятельность Хиндасвинта и Рецесвинта завершила огромный и очень важный этап истории Испании (и Септимании). Леувигильд объединил страну политически, и это дело было почти завершено его преемниками (правда, реальная власть над северными горцами всегда была очень слабой, а часто и вовсе отсутствовала). Местные магнаты уже отделяться от королевства не собирались. Реккаред. приняв католицизм, объединил все свое государство религиозно-идеологически. Наконец, законы и кодексы Хиндасвинта и Рецесвинта объединили все население королевства в правовом отношении.

После смерти Рецесвинта различные группировки знати согласились выбрать королем Вамбу, человека довольно консервативных взглядов и к тому времени уже прославившегося военными успехами. Однако выбор Вамбы королем все-таки устроил не всех. Против него выступила знать Септимании. На подавление этого мятежа Вамба направил армию во главе с герцогом Павлом, но тот не только сам присоединился к мятежникам, но и возглавил их. Собравшаяся в Нарбонне септиманская знать избрала Павла королем, и его поддержал митрополит Нарбонна Аргебад. Септимания фактически отделилась и превратилась в самостоятельное королевство.

Септимания занимала в Вестготском королевстве особое место. Официально она именовалась Галлией, и это название поддерживало иллюзию властвования вестготов в Галлии вообще. Испанцы, как испано-римляне, так и вестготы, воспринимали Септиманию как отдельную часть королевства, а ее жителей как людей, отличных от испанцев даже по нравам и бытовому поведению. Будучи пограничной провинцией, она поддерживала связи с франками. В то же время при возникновении каких-либо конфликтов с франками именно Септимания оказывалась первой областью королевства, принимавшей на себя франкский удар. Готов там было очень мало, но ведущее положение и в управлении провинцией, и в ее церковной иерархии занимали готы.

Положение Вамбы было тяжелым. Оно еще утяжелилось после присоединения к Павлу знати Тарраконской Испании и басков. Павел повел также переговоры с франками, ища у них поддержки. В руках Павла и его сторонников находилась цепь хорошо укрепленных городов и крепостей. И в этих трудных обстоятельствах проявились энергия и военный способности короля. Прежде всего, он обрушился на басков, и те были вынуждены ему подчиниться. Баскская опасность была ликвидирована. и Вамба развязал себе руки для дальнейшей борьбы с мятежником. Павел пошел на переговоры. Он предложил Вамбе разделить королевство: Павел будет королем Септимании и Тарраконской Испании, а Вамба — остальной части. Но Вамба на это предложение просто не отреагировал. Он перешел Пиренеи и подчинил примкнувшие к Павлу города Септимании. В битве около Немавса (Нима) в сентябре 673 г. Павел был разгромлен. Мятеж был подавлен. Франки пытались воспользоваться обстоятельствами и вторгнуться в галльские владения готов, но были отбиты. Чтобы не осложнять отношения с франками, Вамба освободил всех захваченных в плен франкских воинов.

В то же время военные действия в Септимании показали слабость вестготской армии. Она основывалась на старинном германском принципе всеобщего ополчения, когда каждый свободный боеспособный мужчина в случае необходимости становился воином. По-видимому, сравнительно рано к военной службе стали привлекать и свободных римлян. Но, вероятнее всего, ко времени правления Вам-бы свободного населения стало недостаточно для формирования боеспособной армии. К тому же многие готы уклонялись от военной службы, а аристократы не желали служить в армии короля, если тот принадлежал к оппозиционной группировке. С другой стороны, уже давно в Испании существовали целые частные армии, зависимые не от короля, а от своих светских господ и церковных иерархов. Все это обусловливало необходимость радикальной военной реформы.

Вскоре после подчинения Септимании 1 ноября 673 г. Вамба издал «военный закон», согласно которому воинская повинность распространялась на всех жителей королевства. При первом известии о вторжении врагов или в случае внутренних волнений каждый епископ или чиновник должен составить войско, и все должны были по его приказу явиться на театр военных действий или в место, отдаленное от него не более чем на 100 миль. Защищать родину, народ и монарха должны были все жители королевства независимо от своей политической позиции. Отныне в армии должны были служить также клирики, а рабовладельцы должны были являться в армию со своими рабами[436]. Последнее положение противоречило и германским и римским принципам и являлось несомненной новацией Вамбы. Это вело к тому, что в рамках единого войска появляются по существу частные отряды, подчиняющиеся не столько общему военному командиру, сколько своему господину. В первый момент это усилило армию, но в перспективе вело к ее развалу.

Закон Вамбы предусматривал суровые наказания для ослушников. Особенно суровые наказания предусматривались в случае отказа от военной службы во время мятежа, которого король явно боялся больше, чем внешнего вторжения. Это вызвало недовольство. Многие аристократы были недовольны самим фактом привлечения их рабов к военной службе, ибо это отвлекало рабов от работ на господина. В Церкви многие были возмущены привлечением клириков к военной службе. Недовольство Вамбой ширилось. Король принял активные меры против недовольных. Начались довольно жестокие репрессии, жертвами которых становились как вельможи, так и рядовое население. Но Вамба репрессиями не ограничился. Идя по стопам Хиндасвинта, он активно использовал собственных рабов, поручая им важные должности даже в центральном правительственном аппарате, явно стремясь создать слой людей, преданных лично ему. Чтобы, с одной стороны, уменьшить долю недовольных епископов в общей массе иерархов, а с другой, получить более широкую поддержку в церковной среде, Вамба увеличивал количество епископств, уменьшая тем самым власть местных магнатов и создавая из местных епископов себе опору.

Королю была важна поддержка не только епископов на местах, но и митрополита столицы — Толедо. Хотя официально Толедо был митрополией только Карфагенской провинции, реально его митрополит играл роль главы испанской (и септиманской) Церкви. Город Толедо вообще был предметом особых забот Вамбы. Он перестроил его, не только украсив, но и заново укрепив, стремясь сделать его неприступным для возможных врагов, в том числе (и, вероятно, в особенности) врагов внутренних. Сам город и его новые укрепления он поставил под покровительство святых мучеников, обезопасив тем самым свою столицу (и себя) не только укреплениями, но и покровительством святых. Считая свою власть достаточно укрепившейся и желая санкционировать это укрепление, Вамбы в 675 г. созвал XI Толедский собор. Целью его было провозглашение избавления страны от терзавших ее смут и убийств в течение 18 лет, т. е. в правления Рецесвинта и самого Вамбы. С этого собора должно было начать спокойное царствование великого и благочестивого короля Вамбы. Но надеждам короля было не суждено сбыться.

Недовольство знати и значительной группы высших иерархов скоро вылилось в заговор. Он не был спонтанным. Еще до своего выступления заговорщики не только определили кандидатуру будущего короля, но и явно намечали основные направления его деятельности. В октябре 680 г., воспользовавшись болезнью Вамбы, они опоили короля отваром какой-то наркотической травы, а когда тот впала в беспамятство, совершили над ним обряд пострижения в монахи, предварительно получив от находившегося без памяти короля подпись под назначением своим преемником Эрвигия. Очнувшись, Вамба пытался взять назад свое отречение, но отменить пострижение было невозможно, и фактически свергнутый король был отправлен в один из монастырей[437]. Королем вместо него был объявлен Эрвигий. Решающую роль в этих событиях играл толедский митрополит Юлиан. Он же много способствовал признанию Эрвигия. Дело в том, что Эрвигий по своему отцу был чужаком: его отец Ардабаст был не готом, а выходцем из Византии (вероятно, армянином), который бежал в Испанию от императора. Поэтому по букве закона Эрвигий не мог быть готским королем. Но Юлиан нашел какие-то неизвестные нам доводы, которые оправдали провозглашение Эрвигия. В благодарность Эрвигий настоял на том, чтобы собранный вскоре собор официально признал толедского митрополита примасом всей испанской и септиманской Церкви, легализовав, таким образом, уже давно существующее фактическое положение.

Эрвигий смягчил суровые нормы «военного закона» Вамбы, но сохранил его основной принцип. Помня о судьбе своего предшественника, он пытался установить хорошие отношения со знатью. Одновременно он по примеру Вамбы и. пожалуй, даже в большей степени, чем тот, опирался на Церковь. Уже вскоре после своего коронования он собрал очередной собор с целью, прежде всего, оправдания и сакрализации свержения Вамбы и своего прихода к власти. XII Толедский собор полностью поддержал нового короля и решительно пресек все попытки вернуться к власти прежнего монарха. Не входя в детали отречения и пострижения Вамбы, собор признал возведение на трон Эрвигия полностью соответствующим церковным установлениям. Новый король призвал собор исправить некоторые существующие законы, и собор с энтузиазмом поддержал этот призыв. Собор даже принял специальное постановление о незаконности епископов, поставленных Вамбой, но реально это коснулось только одного епископа, поскольку никто не был заинтересован в создании очага напряженности внутри Церкви. За семь лет своего правления Эрвигий собирал еще два собора. Эрвигий, как и Вамба, всячески стремился показать свое благочестие и свою роль защитника веры. На монетах этих королей появляется крест, который король держит, а на некоторых монетах крест увенчивает головы и Вамбы, и Эрвигия. В этом направлении шла и жесткая антииудейская политика Эрвигия, которого в этом деле активно поддерживал Юлиан. Сам бывший потомком крещеных евреев, он особенно активно боролся с иудаизмом и идейно, и с использованием королевской и церковной власти.

В целом политика Эрвигия, несмотря на большую мягкость, шла все же в том же направлении, что и политика Вамбы. Как и Вамба, Эрвигий стремился к укреплению монархии, но пытался это сделать не противопоставлением себя светской и духовной знати, как тот, а опорой на эти силы. Была проведена амнистия всех лиц, преследовавшихся королевской властью вплоть до правления Хиндасвинта. XIII Толедский собор принял постановление о невозможности лишения высших чинов двора и Церкви их достоинства, жизни, здоровья и имущества без приговора суда. В соответствии с этим Эрвигий издал закон, по которому епископ, придворный или гардинг, мог быть смещен, арестован, подвергнут пытке, лишен имущества только по приговору суда, состоящего из равных ему людей. Прощая все недоимки, король не только признавал этим невозможность полноценного сбора всех прошлых налогов, но и шел навстречу крупным землевладельцам, которые должны были платить налоги за зависимых от них людей.

Положение же в стране становилось все тяжелее. Испанию не раз посещали голод и нашествие саранчи, губящей урожай. Страна обезлюдевала. Еще большее значение имело резкое сокращение свободных людей. Сам король жаловался, что только половина его подданных может свидетельствовать в суде и что есть целые деревни и небольшие виллы, которые не могу выставить ни одного свидетеля. Зато резко усиливаются магнаты. Опираясь на свои довольно большие владения и собственных подданных, они все более противопоставляли себя королю и противились любым попыткам последнего укрепить свою власть. В ряде случаев король был вынужден идти им навстречу. Законом Эрвигия была, в частности, усилена власть патрона над вольноотпущенниками, которые теперь не могли уйти от господина или госпожи и фактически превращались в крепостных. Эрвигий вообще много внимания уделял законодательству, видя в нем важнейшее средство укрепления государства и своей власти. Уже на следующий год он издал пересмотренный свод законов и строго запретил пользоваться всякими другими кодексами и законами, в это свод не вошедшими. Законы были изменены так, чтобы не допустить возвращения к централизаторской и антиаристократической политике Вамбы. Чтобы утвердить трон за своими родственниками и договориться с все еще могущественным кланом Вамбы. Эвригий выдал свою дочь Циксило замуж за родственника (по-видимому, племянника) Вамбы Эгику. От XIII собора он добился принятия специальных постановлений о неприкосновенности жизни и имущества всех потомков короля (и их потомков также). Однако полностью добиться своих целей Эрвигий не смог. Церковь стала фактически независимой, что выразилось в самостоятельном созыве в 684 г. Юлианом XIV Толедского собора. Репрессии против знати, предпринятые Эрвигием к концу своего правления, показывают, что и какая-то часть светской аристократии выступила против короля. Все еще сильный клан Вамбы сумел навязать Эрвигию назначение своим преемником Эгики. Король был вынужден сделать это и ограничился лишь тем, что взял с Эгики клятву охранять его сыновей и дочерей и защищать их права.

Эрвигий умер 15 ноября 687 г. Собравшиеся вокруг его ложа аристократы провозгласили королем Эгику, но тот в нарушение существующих правил был торжественно помазан Юлианом только через девять дней. Этот промежуток был, вероятно, заполнен переговорами Эгики с некоторыми чинами двора и Церкви, в результате чего был достигнут какой-то компромисс между сторонниками умершего короля, включая Юлиана, и новой «партией». Однако соблюдать достигнутый компромисс Эгика явно не собирался. Созвав уже в следующем году XV Толедский собор, Эгика добился от него освобождения от клятвы, какую он дал Эрвигию. Было принято также постановление, чтобы никто не мог заставить насильно вдовствующую королеву выйти замуж или совершить прелюбодеяние. Хотя это выглядело как защита королевы и ее чести, на деле это должно было лишить кого-либо надежды достичь трона путем брака или связи с вдовой умершего короля. На другом соборе было принято постановление, чтобы вдова короля уходила в монастырь после смерти супруга[438]. Таким образом, какие-либо претензии вдовствующей королевы на политическую роль и попытки клана Эрвигия каким-либо образом вернуть себе власть были заранее пресечены.

Эгика сурово преследовал подлинных и воображаемых своих врагов. А врагов у него было много. Огромную опасность представлял заговор, возникший в Толедо, в котором приняли участие чины двора, в том числе люди, близкие к семье короля. Активное участие в заговоре принял, а может быть, и возглавил его толедский митрополит Сисиберт, сменивший умершего к тому времени Юлиана. Однако заговор был раскрыт. Заговорщики покараны, а Сисиберт смещен со своего поста. Такое неприкрытое вмешательство в дела Церкви могло вызвать новое напряжение. Чтобы его избежать, Эгика созвал в мае 691 г. XVI Толедский собор, который узаконил смещение митрополита и замену его другим человеком. Кроме того, собор постановил, что король принял власть от Бога, и поэтому всякое выступление против него является не только государственным преступлением, но и грехом. События, связанные с заговором Сисиберта и последующим собором, были только одним эпизодом в борьбе, которую вел Эгика за укрепление своей власти. Изгнания, конфискации, большие штрафы обрушивались на головы аристократов. Разгром соперничавшего клана был завершен разводом Эгики с дочерью Эрвигия Циксило. Все это на какое-то время укрепило власть короля, и тот смог в 697 (или 698) г. добиться признания своим соправителем сына Витицы. При этом Витица был послан в Галлецию, так что королевство фактически разделилось на две части: в большей части правил Эгика, на северо-западе Испании — его сын. Это разделение продолжалось недолго. Сам Эгика в это время был уже в довольно преклонным возрасте и поэтому скоро снова призвал сына в Толедо. 24 ноября 700 г. Витица получил священное помазание, став, таким образом, официальным соправителем отца, а после его смерти в 702 г. единственным королем, не встретив при этом особого сопротивления знати.

Витица продолжал курс своего отца. С одной стороны, он смягчил суровые меры Эгики. Была объявлена всеобщая амнистия, давшая возможность изгнанникам вернуться на родину. Амнистированным возвращалось их имущество и их подданные. Многим было дано возмещение из королевской казны. Это привело к некоторому сплочению знати вокруг короля. Однако, с другой стороны, Витица. как и его отец, всеми силами стремился укрепить свою власть, что. в конце концов, привело его к столкновениям с той же знатью. Результатом стало возникновение нескольких заговоров. Один из них возглавил Пелайо (Пелагий). Еще его отец Фафилан вступил в конфликт с Витицей, бывшим тогда еще то ли соправителем отца, то ли еще лишь принцем. Витица убил Фафилана, и теперь его сын выступил мстителем за отца. Заговор провалился, и Пелайо изгнан на север страны в Астурию.

Витица, как и его отец, намеревался передать трон своему сыну Ахиле. Однако значительная часть вестготской аристократии решительно выступила против него. В условиях смуты королем был избран герцог Бетики Родриго (Рудерих). Ахила не признал этого выбора, но его войска были разгромлены армией Родриго. Полностью уничтожить своего соперника последний, однако, не смог. Тем более, что у короля появился новый, еще более опасный враг. Это были арабы.

За время существования Вестготского королевства в Испании произошли важные изменения. Социальное развитие романского и готского обществ шло принципиально в одном направлении, хотя стартовые позиции этого развития были различны. В романском обществе развивались те тенденции, которые проявились в Поздней империи. Продолжалось развитие крупного землевладения, как светского, магнатского, так и церковного, в том числе монастырского, сочетающееся с мелким землепользованием зависимых крестьян. Многие испано-римские магнаты обладали огромными богатствами. Такой, например, была жена Тевдиса. богатства которой дали возможность будущему королю создать собственную армию из двух тысяч воинов. Огромной массой зависимых людей обладал Клавдий, игравший значительную роль в правление Реккареда. В первом столетии существования Вестготского королевства в Испании некоторые магнаты даже создавали свои фактически независимые государства, пока Леувигильд железной рукой не создал фактически заново единство государства. Сведений об испано-римском магнатстве не так уж много, но все же можно говорить, что этот слой сохранил свою роль в социальной и экономической жизни Испании.

На противоположном полюсе общественной системы, как и раньше, находились рабы. Рабство еще широко было распространено, но в положении рабов происходят значительные изменения. Раб по-прежнему считался вещью и не являлся субъектом права, но его уже не могли калечить, и он мог иметь семью. Смягчение реального положения рабов было связано и с деятельностью Церкви, и в большой мере с тем. что резко уменьшаются внешние источники поступления рабов, что и способствовало изменению и их положения, и отношения к ним. Тем не менее рабов было в Испании и Септимании довольно много. Десяток рабов считался собственностью относительно бедных хозяев, по крайне мере церковных. Деление всех людей на рабов и свободных считалось само собой разумеющимся. Не исключалась и самопродажа в рабство. Однако рабы все чаще использовались преимущественно в личном услужении, а основная тяжесть сельскохозяйственного труда во все большей степени падала на прикрепленных к земле колонов, вольноотпущенников, не могущих покидать своих бывших хозяев, клиентов, бывших свободных крестьян, превратившихся в прекаристов. Став прекаристом, крестьянин обязывался неуклонно выплачивать землевладельцу десятую часть своего дохода, и в отличие от римского времени это оформлялось специальной грамотой, подкрепленной клятвой. Значительным источником пополнения зависимого населения являлось освобождение рабов с выделяемыми им участками. Некоторые отпущенники могли быть относительно богатыми, как некий Елисей. Но большинство их влачило довольно трудное существование. Однако и те и другие полностью подчинялись бывшему господину, ставшему теперь патроном. Подчинение (obsequium) становится тотальным, и отпущенник оказывается в полном подчинении патрону. Уклонение от выполнения обязанностей наказывалось возвращением в рабство. Со времени Хиндасвинта бывший раб стал считаться уже не совсем свободным. По-видимому, с этого времени выделяются три группы людей с разным возмещением за ущерб — свободные (idonei), рабы (servi) и отпущенники (liberti). В вестготское время сохранился такой институт, как сельская община, сохранявшая независимость и от городов, и от магнатов, и от Церкви. Но все же численность свободного крестьянства катастрофически уменьшалась. Соответственно изменялся и тип крестьянского расселения. Распространяется деревня как местожительства преимущественно зависимых крестьян. Обладая огромными богатствами, военными и частично даже административными полномочиями и значительным количеством зависимого населения, магнаты в рамках своих владений превращаются в почти независимых владык.

От римского времени в Испании и Септиманпи сохранилось довольно большое количество городов. Города в значительной степени оставались хранителями прежней культуры и центрами социальной жизни, а также хранителями классической античной традиции. Особенно значительной была роль южным городов. В Бетике и прилегающей к ней части Лузитании города оставались и важными экономическими центрами. Эти города даже выпускали собственную мелкую медную монету. На некоторых монетах сохранилась легенда CIVITA. Город сохранялся и как центр управления ближайшей округой, которая рассматривалась как territorium или terra данного города. Однако и внешний вид городов, и их положение изменяются. Многие старые языческие храмы превращаются в церкви, строится и много новых церквей. Обычными жилыми зданиями застраиваются места старых форумов, театров, цирков, амфитеатров. Место больших домов, характерных для римского времени, занимают небольшие индивидуальные дома, что говорит об изменении самого стиля жизни. Размеры городов также сокращаются, а вокруг городов вырастают пригороды, группирующиеся вокруг церквей. Сохранился гражданский коллектив города, делившийся на куриалов и privati. Город, по крайней мере официально, сохранял самоуправление, состоявшее из курий и магистратов. Однако это самоуправление во все большей степени ставилось под контроль королевских властей. Еще большее значение играл в городе епископ, который контролировал не только духовную, но и финансовую и судебную жизнь горожан. Законы Рецес-винта передали королевским судьям и епископам практически все обязанности прежних городских властей. Можно говорить, что во второй половине VII в. городское самоуправление перестало существовать. Возвышающийся в городе епископский дворец превращался в символ как земной, так и небесной власти. Уменьшилось и экономическое значение города.

Определенное место в социальной картине Вестготского королевства занимала средняя собственность. Такими собственниками были, как и в римское время, вероятно, куриалы. Однако их собственность постоянно находилась под угрозой умаления, а то и полного уничтожения. Другим элементом средних собственников могли быть средние чины Церкви, как, например, диакон Винцент, владевший несколькими участками земли. Земельные владения таких собственников обрабатывали рабы и колоны. Такие землевладельцы не были бедняками, но и латифундистами тоже не были.

Таким образом, в Испании сохранялись римские социальные структуры, но они с течением времени эволюционировали. Упадок города, увеличение роли латифундистов, изменения в положении рабов и отпущенников вели к вытеснению собственно античных элементов общества и усилению протофеодальных. Процесс этот начался еще в римское время, а решительный поворот, как кажется, произошел в середине VII в., в правление Хиндасвинта и Рецесвинта.

После переселения большей части вестготов в Испанию они стали интегральной частью общего населения страны. Вестготов было в Испании не так уже много: от 180 до 200 тысяч человек, а испано-римлян — около 5 миллионов, так что германцы составляли от 3,5 до 4 % общего населения Пиренейского полуострова. Исходным пунктом развития вестготского общества был позднеродовой строй. Правда, еще до переселения вестготов в Испанию он уже практически исчез, но его институты продолжали существовать. Сохранилось принципиальное разделение вестготов на две группы — знать с ее дружинниками и остальной народ (mediocres). Это разделение сказалось и на поселении вестготов в Испании. Основная масса готов заняла территорию в центре и частично в северной части Пиренейского полуострова, в то время как аристократы получали свои имения преимущественно вне этой зоны.

По мере усиления королевской власти на первый план выдвигается та группа готских аристократов, которая объединяется вокруг трона, оттесняя старую родовую знать. Отношения между знатью и королем строятся не на политической связи между подданными и главой государства, а наличной преданности монарху Недаром общим понятием для вестготских сеньоров становится fideles — верные. Но и новая знать оправдывала свое положение не только службой, но и происхождением. Знатный гот обладал dignitas — достоинством, а также значительным богатством, доходившим до 10 тысяч солидов, ато и выше, и относительно большим количеством рабов.

Принцип «верности» распространялся и среди самой знати. Представители знати, в том числе и новой, также собирали вокруг себя своих «верных», что вело к появлению частных интересов тех или иных групп. Попытки ряда королей, начиная с Хиндасвинта, подчинить эти интересы «общественной пользе» (publica utilitas), т. е. общим интересам государства, так и не удались. Клиентские связи, возникшие гораздо раньше, после переселения вестготов в Испанию еще более укрепились. Практически клиент мог только сменить патрона, но полностью эмансипироваться был не в состоянии. Положение таких клиентов становится наследственным. Служба патрону являлась главным средством существования этих клиентов. Она обусловливала получение ими не только оружия, но и земли, которую, однако, клиент терял в случае ухода от своего покровителя. Собственность таких клиентов приобретала, таким образом, условный характер. Вооруженные клиенты, естественно, сами на земле не работали. И их земли, и земли их патронов обрабатывали другие люди. В первую очередь это были рабы. Институт колоната в вестготском обществе в отличие от испано-римского распространен не был. Место колонов занимали отпущенники, которые противопоставлялись и свободным, и рабам.

Как и любой другой вестготский вельможа, король тоже имел собственное имущество и людей, находящихся под его покровительством. А как король он обладал имуществом фиска. VIII Толедский собор разделил имущество короля как частного человека и как государя; отныне потомки короля, сами престол не занимавшие, могли наследовать только то имущество, какое принадлежало королю до его восшествия на трон, в то время как имущество фиска переходило к новому государю. В качестве главы государства король обладал огромными экономическими возможностями. Под власть вестготского короля перешли бывшие императорские владения. Кроме того, в его распоряжении оказались конфискованные имущества его врагов. Значительную часть богатств фиска составляла королевская казна, пополняемая налогами. Значительную ее часть составляли богатства, попавшие в руки вестготов в результате грабежей во время Великого переселения народов. Был создан специальный аппарат для управления имуществом фиска, возглавляемый графом патримония.

В качестве государя король имел в своем распоряжении «верных» (fideles regi). Они занимали довольно высокую ступень в социальной иерархии Вестготского королевства. Видимо, речь идет о придворной знати, которая в случае войны составляла королевскую дружину, отличную от остальной армии. Эти люди были связаны с данным государем и при смене короля становились верными ему независимо от того, был ли тот сыном либо другим родственником покойного монарха или нет. Составной частью этих fideles regi являлись, по-видимому, гардинги, которые, как кажется, занимали в этой группе наиболее высокое положение.

Наряду с «верными» находились также рабы (servi regi или fisci) и отпущенники (liberti fisci). Противопоставленные свободному населению, они, однако, находились в привилегированном положении по отношению к остальным рабам и отпущенникам. По военному закону Эрвигия рабы фиска были обязаны участвовать в войнах наряду со свободными. Они могли сами иметь рабов и землю, хотя освободить своих рабов или продать свой участок без разрешения короля не могли. Их участок назывался не peculium, как у раба частного лица, a terra. По-видимому, этим участком рабы фиска владели на иных основаниях. Рабы фиска, как и свободные, платили налог непосредственно в казну. Из числа рабов король мог назначать чиновников. Этим, например, широко пользовались Хиндасвинт и, по-видимому. Вамба. Только при Эрвигии было заявлено о недопущении использования рабов и отпущенников на придворных должностях.

Долгое время в вестготском обществе сохранялся значительный слой свободного крестьянства. Крестьяне в противоположность рабам являлись субъектами права. Постепенно, однако, этот слой размывался. Если в начале переселения в Испанию существовали две категории свободного готского населения — знать и mediocres, то во второй половине VII в. их было уже три — знатные (nobiliores), средние (mediocriores) и низшие (viliores). Последние были бедняками, для которых штраф в 30 солидов являлся непосильной суммой, превосходящей стоимость имущества всей семьи. Многие свободные крестьяне, как и римские бедняки, были вынуждены отдаваться под покровительство своих знатных соплеменников, а некоторые даже продавать членов своей семьи и самих себя в рабство. В большой степени это было вызвано ослаблением общинных связей. Община у вестготов явно существовала. Общинники, вероятно, именовались consortes, т. е. люди, которые в свое время вместе получили по жребию данную землю. Однако, как кажется, это была не единственная форма поселения вестготов. Другой формой был, по-видимому, hospitium. Hospites были, вероятнее всего, крестьяне, не связанные с общиной. С течением времени общинные связи явно слабели. Крестьяне уже могли свободно продавать свою землю, что не могло не вести к обезземелению. В VII в. понятие consortes вовсе исчезает, и законы этого времени говорят лишь о соседях. Полностью ли исчезла община, неизвестно. Очень возможно, что этот институт продолжал существовать, но его роль в социальной жизни вестготского крестьянства резко уменьшилась. Это отразилось и на экономическом и социальном положении низших слоев вестготского общества. Недаром в последней четверти VII в. во многих деревнях стало даже невозможным найти достаточное количество свидетелей для нормального судопроизводства.

Можно говорить, что после поселения вестготов сначала в Аквитании, а затем в Испании социально-экономические отношения в их среде стали разлагаться. Среди германцев выделяются, с одной стороны, крупные собственники, а с другой, разоряющиеся крестьяне. Теперь и германцы отдавали свои земли в обмен на покровительство и защиту со стороны крупного собственника. Таким образом, значительная часть германского населения включалась в уже существующую позденеримскую социально-экономическую систему, которая, как уже говорилось, приобретала все больше протофеодальные характеристики.

В тех регионах Испании, где романизация носила поверхностный характер или вообще ограничивалась лишь военно-политическим контролем Империи, сохранились старые, еще доримские социальные порядки. Конечно, и в них произошли изменения. В условиях сначала политического хаоса, а затем на периферии образовавшихся варварских королевств, где контроль центральной власти был минимальным, этот контроль установили местные аристократы, многие из которых стали фактически независимыми. Леувигильд лишил их этой независимости, но государственный аппарат Толедского королевства не был достаточно сильным и разветвленным, чтобы реально подчинить эти территории, и короли ограничивались сбором налогов и военным контролем, не вмешиваясь во внутренние дела существующих там социально-политических единиц. В них господствовал аристократический режим. Местная аристократия (скорее всего, потомки доримской родовой знати) господствовала над крестьянами, жившими в небольших деревнях, с весьма скудным достатком.

Крушение римской власти привело к освобождению горного севера Испании, и до этого лишь политически подчинявшегося римским властям. Вестготские короли, начиная с Леувигильда, не раз пытались подчинить горцев, но даже когда те признавали власть короля, эта власть оказывалась чисто номинальной. Жизнь горцев была организована по старому родовому принципу. Более развитой была Кантабрия, где местное общество было уже достаточно дифференцировано и иерархизировано. Ни о каком народоправстве здесь речи не было. Власть принадлежала местной аристократии, и эта власть резко увеличилась во время борьбы с германцами. Сохранились и некоторые города, хотя здесь их было немного. За пределами городов и аристократических вилл люди жили небольшими родовыми группами в поселках, чья культура тесно связана с доримской. Баски (васконы) находились на еще более ранней стадии социального развития. В самых северных районах их территории городов вообще не было. Возможно, что там не было и вилл[439]. О системе управления местных родовых общин и связях между ними сведений нет, хотя, конечно, такая система не могла не существовать. Пока же можно говорить только в самом общем плане о сохранении здесь родового строя.

Главой государства был король. После исчезновения рода Балтов вестготская монархия стала избирательной. Это привело к тому, что на место королевского дома выступает конкретная личность независимо от ее родственных связей. Хотя королем мог быть избран только гот, в самом акте избрания наряду с готской аристократией активно участвовали церковные иерархи, среди которых велика была доля испано-римлян. Активное участие в избирательном процессе Церкви внесло в этот процесс некоторые моральные принципы. Однако на деле избирательный принцип, основанный на положении о возведении на трон идеального правителя, столкнулся с реальной практикой родовых представлений, семейных и клановых связей, не признанным официально, но все более укоренявшимся в сознании правом короля распоряжаться будущим трона. Хотя испано-римская знать, особенно церковная, занимала все большее место в реальном управлении государством, король оставался королем готов (rex Gothorum), территория, ему подчиненная, — родиной готов (patria Gothorum), а государственным народом — народ готов (gens Gothorum). Местное население полностью признавало власть готского короля. Подчиненная вестготскому королю территория официально состояла из трех частей — Испании (часто употреблялось выражение «все провинции Испании»), Галлеции и Галлии. Под последней подразумевалась Септимания, но сохранение более широкого названия поддерживало иллюзию власти над всей Галлией и в какой-то степени надежду на восстановление прежних владений. Тевдис был первым королем, который принял имя Флавий. После некоторого перерыва все вестготские короли носили это имя. Это имя в какой-то степени приравнивало короля к императору и устанавливало преемственность власти от Империи к Вестготскому королевству.

Вестготский король перестал быть военным вождем. Хотя он считался главой всей армии и войны велись от его имени, реально войсками командовали посылаемые им герцоги. Правда, в случае необходимости король мог и сам возглавить войско. Гораздо важнее было то, что король выступал как законодатель — artifex legorum, создатель законов, и он же являлся их исполнителем. Издавал он также «королевские приказания», декреты и эдикты, и все они были обязаны исполняться под страхом самого сурового наказания. Король являлся также верховным судьей. Своим приказом он назначал всех судей, но мог и сам вершить судопроизводство.

Очень важным моментом в формировании вестготской монархии явилось создание постоянной столицы. Во время пребывания в Галлии таковой была Тулуза. После изгнания из Галлии долгое время король со своим двором находился там, где считал необходимым. Но Леувигильд, явно следуя примеру императора, избрал «королевским городом» Толедо. С этого времени там находились королевский дворец и все центральные органы власти, там хранилась государственная казна, там собирались общегосударственные соборы, а толедский митрополит сначала фактически, а затем и официально осуществлял высшую церковную власть во всем королевстве. Установление официальной столицы возвышало королевскую власть и делало Вестготское королевство неким подобием Империи.

Положение вестготского короля было довольно парадоксальным. Сосредотачивая в своих руках законодательную, исполнительную, судебную и военную власть, специальным образом Церковью благословленный на трон, король являлся владыкой своих подданных. Он мог карать и миловать любого человека, как гота, так и римлянина. Подданные с полным основанием называли его dominus noster (наш господин), как это делали позднеимперские римляне и византийцы. Как и император, вестготский король считал себя государем милостью Божьей и ответственным только перед Ним. Но в то же время он в отличие от императора приносил присягу своим подданным, и это вносило некоторый элемент зависимости государя от населения, во всяком случае, от знати. Однако король не мог передать трон своему сыну. В принципе любой гот мог претендовать на престол. Короли пытались выйти из этого положения, делая сыновей соправителями при своей жизни, но это удавалось далеко не всем. Король считал себя властелином страны и народа, но готские аристократы по-прежнему видели в нем только «первого среди равных». По закону Вамбы знатные аристократы, и вестготы, и римляне, являлись в армию со своими отрядами, и, таким образом, они легально обладали собственной вооруженной силой, которая фактически подчинялась только им и которую они могли противопоставить силе монарха. Да и в сфере реального управления король был вынужден считаться со своим ближайшим окружением, с теми, кто входил в aula regia, включающую в себя как высшую вестготскую аристократию, так и верхи церковной иерархии, в которой была значительна доля испано-римлян.

Значительную роль в политической структуре Испании играла Церковь. Она обладала не только духовной монополией, но и довольно большой политической властью. На местах епископы в значительной степени осуществляли административное управление, разделяя эти обязанности с готскими герцогами и графами. Еще важнее было то, что церковные соборы, собираемые королями, занимались не только внутрицерковными и религиозными, но и политическими и административными проблемами, вплоть до участия в выборах короля и утверждения законов. Участие в соборах в качестве полноправных их членов принимали и представители светской знати по поручению короля. Все же говорить о теократической монархии нельзя. Во-первых, соборы созывались не регулярно, их созывы зависели от воли короля[440], а короли предпочитали созывать соборы в начале своего правления, желая утвердить свою власть авторитетом соборных решений. Во-вторых, король обращался к собору со специальным посланием (tomus), которое и определяло темы последующих обсуждений. В-третьих, епископов, которые составляли большинство участников соборов, назначал король, так что те зависели от королевской власти. В результате не было случая, чтобы собор каким-либо образом противопоставил себя королевской власти. Можно говорить не о подчинении светской власти церковной, а о согласии этих двух властей. А конкретные взаимоотношения государственной власти и церковной иерархии зависели от конкретного же соотношения сил. При сильных королях, как Хиндасвинт и Вамба, Церковь превращалась в оружие королевской власти — важное, но лишь оружие. С ослаблением королевской власти роль церковной иерархии увеличивалась. Едва ли случайно столь большое количество соборов собиралось в последние два с небольшим десятилетия существования Вестготского королевства.

Можно говорить, что политическая система Вестготского королевства явилась результатом соединения двух структур — позднеримской и германской. Политическую власть осуществляли готы. Только вестгот мог быть королем, только из вестготов состояли высшие органы государственного управления. Если какие-либо римляне и проникали в верхи политической иерархии, то это было редчайшим исключением. Однако власть вестготских королей и их чиновников осуществлялась в соответствии с правом, созданным на основе римского, и в согласии с Церковью. являвшейся носительницей романского начала. Германские институты в значительной степени романизировались, и военные предводители как из окружения короля, так и из родоплеменных структур, становясь либо членами центрального управления, либо главами территориальных единиц, превращались в королевских чиновников, какими были их римские коллеги во времена Империи. Поэтому надо говорить о романизации политической системы королевства, но с сохранением основных рычагов управления за германцами. Лишь в военной сфере римская система была полностью ликвидирована. Издавна готская политическая организация была одновременно и военной, и такое положение сохранялось долго. Но с течением времени и она изменилась. С разложением вестготского общества и резким уменьшением боеспособного свободного населения военное ополчение собирать было невозможно, и «военные законы» Вамбы и Эрвигия создали новую армию. Основной ее силой становятся наряду с королевской дружиной отряды магнатов. Такая структура войска отвечала реалиям нового социально-политического бытия и являлась совершенной новостью по сравнению и с римской армией, и с германским всеобщим ополчением. Но она не выдержала испытания в столкновении с арабами.

К концу VII в. арабы захватили всю Северную Африку и угрожали вторжением с юга Испании. Уже Витице пришлось отражать их первые атаки. Граф Сеуты, расположенной на африканском берегу, но подчиненной вестготам, Юлиан вступил в переговоры с арабами. Он предложил не только сдать Сеуту, но и помочь переправиться на испанское побережье. Традиция обычно приписывает эту измену Юлиана его личным недовольством: так Юлиан хотел отмстить королю за надругательство над своей дочерью. Вполне возможно, что этот факт, действительно, имел место и гнев мог толкнуть графа на предательство. Но поведение Юлиана трудно не связать с той борьбой, которая не только предшествовала избранию Родриго, но и продолжалась и после его вступления на трон.

Правителем Северо-Западной Африки был в это время Муса ибн Нусайр, действовавший практически независимо от халифа, находившегося в далеком Дамаске. С ним и завел переговоры Юлиан. Он даже предоставил арабам корабли, на которых в 711 г. отряд во главе с бербером Тарихом ибн Зиядом переправился через пролив и высадился на скале, которую несколько позже арабы назвали Джебель Тарих (Скала Тариха) и которую до сих пор именуют несколько искаженным словом Гибралтар. Закрепившись на крайнем юге Пиренейского полуострова, Тарих начал продвижение в его глубь. В это время Родриго подавлял очередное восстание на севере и осаждал Памплону. Он сразу оценил угрозу и, прервав осаду, двинулся на юг.

Грозное вторжение мусульман, казалось бы, должно было сплотить вестготов и вообще христиан. Но этого не случилось. Сыновья Витицы, в том числе Ахила, и их сторонники, включая епископа Оппу, фактически поддержали арабов. Рабы и другие подневольные люди, включенные в армию по закону Вамбы, не горели желанием сражаться и были готовы покинуть поле битвы при первой возможности. Города в вестготской Испании находились в жалком положении, горожане, в основном испано-римляне, с завистью смотрели на процветание городов под арабской властью и видели в арабах избавителей от власти варварских королей. Евреи, жестоко преследуемые вестготскими государями и испанской Церковью, перешли на сторону мусульман и показывали им пути более легкого и удобного продвижения. Сам король, по-видимому, недооценил возникшую опасность, и ему оказалась незнакома военная тактика берберов, составлявших основную часть арабской армии. 19 июля 711 г. на реке Барбате произошло жесткое сражение. В разгар битвы часть воинов, подкупленных родственником Витицы епископом Оппой, покинула поле боя. Остатки армии Родриго были полностью разгромлены. Сам король бежал в Эмериту, где пытался организовать новую армию и продолжить борьбу. Но вестготские герцоги и графы либо пытались защищать только свои владения, совершенно не думая об общем деле, либо бежали на север, либо стремились договориться с врагом. В этих условиях Ахила провозгласил себя королем и даже стал выпускать монеты с собственным именем. Воспользовавшись этим политическим хаосом, Тарих со свои отрядом подошел непосредственно к Толедо и был уже готов взять город, который стоявшие там солдаты не столько защищали, сколько нещадно грабили. Но в это время Муса, обеспокоенный слишком уж большими успехами своего подчиненного, решил взять покорение Испании в свои руки. В 712 г. он со всей своей армией высадился на Пиренейском полуострове. Его первой задачей стало окончательно разгромить Родриго. Он взял Гиспалис и двинулся к Эмерите. Город стойко защищался, и только в следующем, 713 г. Муса смог его взять. Столкнувшись с неожиданными трудностями. Муса отозвал Тариха, и их соединенные силы разгромили армию Родриго в сентябре 713 г. Сам король, по-видимому, пал в этой битве. С его гибелью в Испании исчезла легитимная королевская власть, поскольку в создавшейся обстановке никаких выборов нового короля произвести было невозможно. После этого, взяв Толедо, Муса провозгласил халифа Валида государем Испании. Еще до этого толедский епископ Синдеред, возглавлявший испанскую Церковь, бежал в Рим, и это лишило еще сопротивлявшихся вестготов духовного центра их сопротивления. Еще далеко не вся страна была завоевана. В Тарраконской Испании действовал Ахила, надеявшийся стать королем при поддержке арабов. Но те больше в нем не нуждались и выступили против него. Вскоре Муса, внушавший халифу подозрения чрезмерной самостоятельностью, был отозван из Испании, но его преемники продолжали завоевание страны и даже попытались перейти Пиренеи, развивая далее на север арабскую экспансию. Державшийся в Астурии Пелайо, в свое время изгнанный Витицей, попытался было как-то договориться с арабами, но те отказались пойти на какой-либо компромисс. И тогда Пелайо выступил против них и в 718 г. в долине Ковадонги разбил арабский отряд. С этого вообще-то довольно незначительного события началась новая глава истории Испании. Но о Вестготском королевстве в Испании говорить уже нельзя. Оно, еще недавно казавшееся таким мощным и богатым, рухнуло в течение не многих лет.

IV. ЛАНГОБАРДСКОЕ КОРОЛЕВСТВО В ИТАЛИИ

Альбоин заключил новый договор с аварами, по которому уступал им Паннонию с условием возможности вернуться в случае неблагоприятного поворота событий, а сам повел свой народ на завоевание Италии, тем более что авары, как говорилось выше, теперь были для них не менее опасны, чем уничтоженные гепиды. Юстиниан, с которым был заключен, по-видимому, договор, умер, и лангобарды считали себя свободными от обязательств перед Империей. Несмотря на только что отмеченные обстоятельства, облегчающие завоевание Италии, это предприятие тем не менее оставалось довольно трудным, и Альбоин заключил союз с саксами, и, по преданию, 20 тысяч сакских воинов вместе со всеми своими семьями присоединились к его армии. Примкнули к лангобардам и некоторые другие народы (или их части): тюринги, свевы (еще остававшиеся в Германии после переселения большей части соплеменников на Запад), остатки гепидов, подчинившихся лангобардскому королю, несмотря на недавнюю неудачную войну с ним, сарматы и ряд других народов, среди которых были, по-видимому, и какие-то славяне. Под руководством Альбоина фактически создалась мощная коалиция различных варварских народов, мечтавших поселиться в вожделенной и кажущейся сказочно богатой Италии. В походе участвовала даже часть романского населения Подунавья. Основную часть этой коалиции составляли лангобарды, они и руководили всем предприятием. Все переселение возглавил лангобардский король. Практически все лангобарды покинули Паннонию, там никого из них не осталось. 2 апреля 568 г., на следующий день после Пасхи, лангобарды и их союзники численностью 100–150 тысяч человек или даже несколько больше, включая женщин, детей и стариков, вторглись в Италию[441]. Через какое-то время часть лангобардских союзников, как, например, саксы, вернулись в Германию, но сами лангобарды и другие этнические группы, присоединившиеся к ним, продолжили завоевание Италии.

Вторжение сначала не встретило никакого сопротивления. Совершенно не имея флота, лангобарды старались не подходить к побережью[442]. По-видимому, никакого четко определенного плана военных действий у них не было, да и страну они знали далеко не достаточно. Поэтому их действия определялись конкретной ситуацией. Оставляя побережье под властью византийцев, варвары двигались по внутренним районам Северной Италии, используя старые римские дороги. Один за другим лангобарды захватывали города, которые подвергали дикому грабежу, разрушали виллы и сельские поселения, превращали в рабов многочисленных пленных. В страхе перед варварами многие жители области Венеции (Северо-Восточная Италия), пользуясь отсутствием у лангобардов кораблей, бежали на острова лагуны недалеко от берега, положив начала будущему городу Венеция. Миланский архиепископ Гонорат бежал в Геную, расположенную на морском побережье и потому остававшуюся под властью императора. Возможно, с ним бежали в имперские владения и некоторые жители города. Захват Милана, одного из важнейших городов Италии, бывшего одно время фактической столицей римского Запада, рассматривался лангобардами как подчинение Италии вообще. Альбоин объявил себя «господином Италии» (dominus Italiae). Может быть. Альбоин питал надежду, что императорское правительство признает его власть над Италией (или хотя бы ее частью), но если такая надежда у него и была, то она быстро развеялась. Ему пришлось продолжить завоевание. В сентябре 569 г. лангобарды подошли к укрепленному городу Павия (Тицин) и здесь неожиданно натолкнулись на ожесточенное сопротивление. Не сумев взять город с налету, они начали осаду. Осада продолжалась три года, и лишь после этого измученный голодом город пал. Под властью Альбоина оказалась большая часть Северной Италии. Но и там еще оставались очаги сопротивления. Так, до 587 г. держалось одно из укреплений на озере Комо, и даже одолев сопротивлявшихся там византийцев, лангобарды были вынуждены предоставить византийскому командиру Франкиону право свободного выхода с семьей и имуществом. А Падуя попала в руки лангобардов только в начале VII в. И еще очень долго в составе Империи оставалась Истрия. Лангобарды стали захватывать и некоторые территории в Средней Италии. Двигаясь вдоль Апеннин, лангобарды проникали довольно далеко на юг полуострова. Только приморские города еще оставались под властью императора. Не имея сил сдержать натиск лангобардов, византийцы обратились за помощью к франкам. До этого в течение долгого времени между лангобардами и франками существовал союз. Он еще более был укреплен браком Альбоина с Хлодовиндой, дочерью франкского короля Хлотаря. Но к моменту вторжения лангобардов в Италию Хлодовинда умерла, так что родственные узы лангобардского короля с одним из королей франков более не связывали. Императорское правительство передало франкам укрепления, прикрывающие перевалы в западной части Альп, и этим пыталось натравить франков на лангобардов. Этот расчет не оправдался. Франки приняли дар, но в войну в тот момент вмешиваться не стали.

Во время вторжения герцоги, по-видимому, командовали отдельными воинскими группами и по мере захвата той или иной территории становились ее правителями. Некоторые герцоги назначались королем. Так, первым герцогом Фриуля, первой области, подчиненной лангобардами, был назначен племянник короля Гизульф или, может быть, его огец Гразульф. В любом случае, это был близкий родственник короля. Свев Дроктулф, в свое время взятый лангобардами в плен и воспитывавшийся в лангобардском духе, за свои заслуги тоже был назначен герцогом. Это, однако, не означает, что герцоги появились только во время завоевания Италии. Если Гизульф или Гразульф вышли из королевского рода, то другие герцоги явно были потомками прежних герцогских родов[443]. Таким образом, в ходе лангобардского завоевания начала складываться новая территориальная структура Италии. Ее структурными единицами становились не прежние римские провинции, а новые лангобардские герцогства[444]-. Герцоги превращались из племенных военных предводителей в территориальных правителей. В Италии возникает герцогская власть, параллельная власти королей, хотя и в более ограниченном масштабе. Каждое герцогство обладало своей столицей. Король же своей столицей сделал Павию. Другим королевским городом была Верона. В этих городах лангобардский король занял дворцы, ранее принадлежавшие Теодориху. В Вероне вскоре после взятия Павии Альбоин устроил пир, во время которого совершил свою роковую ошибку. После смерти Хлодовинды он женился на дочери убитого им гепидского короля Розамунде. На пиру в Вероне Альбоин заставил жену пить из черепа ее отца. Королева затаила ненависть. Она подговорила королевского щитоносца Хельмихиса, и тот убил Альбоина[445]. Однако попытка Розамунды и Хельмихиса захватить власть не удалась, и они, захватив с собой лангобардскую казну, были вынуждены бежать в византийские владения, где и нашли приют. Это заставляет предполагать, что и византийские интриги немало способствовали убийству Альбоина. Это, по-видимому, не было тайной и для лангобардской знати, которая понимала, что после захвата власти Хельмихисом и Розамундой резко усилится имперское влияние, что в ее расчеты не входило. Через некоторое время, которое могло быть заполнено поисками подходящей кандидатуры, королем был избран знатный лангобард Клеф из рода Белеев.

Правление Клефа продолжалось всего полтора года. Он был убит собственным рабом, хотя вполне возможно, что за этим убийством стояли герцоги или, по крайней мере, какая-то часть их, недовольных слишком, по их мнению, значительным усилением королевской власти. Убийство Клефа вызвало политический кризис. После его смерти его сын Аутари был еще малолетним. Воспользовавшись этим, герцоги не допустили восхождения Аутари на трон. Вероятнее всего, у них не было кандидатуры, которая их бы устроила. Какие-то группы завоевателей даже предпочли подчиниться имперским властям. В новых условиях, возможно, возродился старый принцип управления, когда видный аристократ правил своей родовой группой, представлявшей сравнительно небольшую часть лангобардской общности. Не исключено, что и византийские интриги снова сыграли свою роль. Императорское правительство не признало захвата значительной части Италии лангобардами, и это несколько ослабляло позиции завоевателей. Может быть, некоторые герцоги надеялись, что они смогут легче договориться с имперскими властями, чем король. Наступило десятилетнее «безкоролевье». Герцоги стали править каждый в своей области самостоятельно. Однако довольно скоро выявился порок новой системы. Лангобардов (даже вместе с другими варварами) было все же недостаточно много, чтобы разрозненно противостоять преобладающей численности местного населения. Силы Империи были далеко не сломлены. Император Юстин II решил воспользоваться сложившейся ситуацией и направил в Италию армию во главе со своим зятем Бадуарием. Но Бадуарий был разбит и вскоре умер. Однако это не устранило византийскую опасность. Сменивший Юстина Тиберий заключил союз с франками. И в 582 и 584 гг. франки дважды вторгались в Италию. Разрозненные силы герцогов успешно противостоять им не могли. Некоторые герцоги, правда, и сами пытались вторгнуться в Галлию, но неудачно. В результате франки смогли захватить некоторые долины на итальянской стороне Альп. Наконец, огромную угрозу представляли авары. Правда, уходя из Паннонии, Альбоин, как говорилось выше, заключил договор с аварами, но, по варварским представлениям, с его смертью прекращалось и действие этого договора. Опасности, угрожавшие лангобардам, были слишком значительны, чтобы они могли чувствовать себя в относительной безопасности в условиях политического раскола. Поэтому в 584 г. большая часть герцогов решила восстановить королевскую власть. Они объявили королем сына Клефа Аутари. При этом новому королю герцоги отдали половину своих владений каждый. В результате создался королевский домен. Надо, однако, подчеркнуть, что он был связан не с личностью конкретного короля и не с era семьей, а исключительно с королевским статусом. Фактически возникла государственная собственность, отделенная от родовой или семейной собственности государя. Этот домен должен был обеспечить снабжение не только короля и его семьи, но и двора, и государственного аппарата, и армии, что, в свою очередь, в принципе позволяло королю вести самостоятельную политику без особой оглядки на герцогов.

Аутари оказался весьма искусным правителем. Он воспитывался уже в Италии и в значительной степени рассматривал себя как короля именно этой страны. Стремясь привлечь к себе местное население, Аутари принял родовое римское имя Флавий, которое носили многие императоры. Этим он подчеркивал, что его власть является прямым продолжением власти римских императоров. С этого времени имя Флавий носили все лангобардские короли, так что оно фактически превратилось в часть королевского титула. Вероятно, еще около 500 г. лангобарды приняли христианство. Нот. к. его распространителями были остготские миссионеры, бывшие арианами. то и лангобарды восприняли христианство в этой форме[446]. Предшественники Аутари преследовали католиков, он же отказался от такой политики и всячески стремился привлечь к себе католическое население Италии. В то же время, стремясь сохранить не только этническую, но и религиозную идентичность лангобардов, он запретил лангобардам обращаться в католицизм. Другой важной задачей нового короля было договориться с той частью герцогов, которые все еще отказывались его признать и ориентировались на Византию. И это ему удалось. Даже его непримиримый враг герцог Фриуля Гразульф признал его королем и подчинился. Только герцог Дроктулф при несомненной византийской поддержке поднял открытый мятеж. Может быть, иностранное происхождение этого герцога способствовало его отказу от подчинения лангобардскому королю. Однако, несмотря на помощь имперских войск. Дроктулф был разбит и бежал в Равенну, сделав затем карьеру уже на службе императору.

Во внешней политике главной задачей Аутари преследовал две задачи: расширить территорию Лангобардского королевства и не дать объединиться византийцам и франкам. Выполняя первую задачу, он продолжил завоевание Средней Италии (Тусции), но этим не ограничился, а вторгся и в Южную Италию, дойдя до Регия, самого южного города Апеннинского полуострова. Позже возник рассказ, будто Аутари доскакал до столба, стоявшего в море недалеко от берега, и заявил, что до сих пор распространяются владения лангобардов. Даже если этот рассказ — чисто фольклорный (что очень вероятно), он хорошо выражает претензии лангобардов на подчинение всей Италии. Однако эти претензии так никогда и не реализовались. Все же в результате действий Аутари власть лангобардов распространилась также на Южную и Среднюю Италию. Там возникли два лангобардских герцогства — Беневент и Сполето. Но от основной территории королевства их отделяла полоса византийских владений, и это в значительной степени определило полусамостоятельное положение этих герцогств. Для сближения с франками Аутари начал переговоры о браке с сестрой франкского короля Хильдеберта. Но византийцы его переиграли, и брак не состоялся. Тогда Аутари женился на дочери баварского короля Гарибальда Теуделинде. которая с материнской стороны была внучкой бывшего лангобардского короля Вахона. что тоже способствовало консолидации лангобардов вокруг трона. В результате возник союз с баварами, соперниками франков, и те восприняли этот союз как угрозу. Хильдеберт снова стал искать союза с Империей. Равеннский экзарх Роман использовал сложившуюся ситуацию и попытался создать коалицию, направленную против лангобардов. В 588 г. франки перешли Альпы, но были разбиты. Через два года еще большая франкская армия вторглась в Италию. Одновременно начал наступление и Роман. Силы были неравны. и Аутари со своими войсками отступил в Павию, чтобы отсидеться за ее мощными стенами. Но византийцы, верные своей политике противопоставлять одних варваров другим, не пожелали слишком большого усиления франков и не оказали им обещанной помощи. Тогда франки, награбив большую добычу, предпочли больше не воевать и ушли за Альпы. В этих условиях Аутари предложил Хильдеберту заключить мир. Тот согласился, и начались переговоры, во время которых Аутари был отравлен. Вероятнее всего, за отравителями стояли византийцы, для которых намечающийся союз лангобардов с франками был смертельно опасен. Трон оказался в руках королевы Теуделинды. По настоянию лангобардской знати она вышла замуж за герцога Турина Агилульфа, который и стал королем через восемь месяцев после смерти Алтари. И одним из первых актов его правления стало заключение мира с франками.

Главной задачей лангобардов оставалось подчинение Италии, а главным врагом, соответственно, византийцы. И все последующие короли с той или иной энергией (в зависимости от обстоятельств) выполняли эту задачу. Агилульф, применяя и военную силу, и дипломатию, сумел подчинить значительные районы Тусции в Средней Италии, и император Фока в 603 г. был вынужден заключить с ним мир (точнее, годичное перемирие), что на деле означало признание Константинополем существования Лангобардского королевства в Италии. Так, собственно, расценил заключение этого мира и Агилульф. объявивший себя королем всей Италии (rex totius Italiae). Долгое время лангобарды, по-прежнему не имея флота, не решались выходить непосредственно к побережью. Только уже в царствование Ротари (636–652 гг.) они стали подчинять себе и приморские города. Войны с византийцами продолжались практически все время существования Лангобардского королевства в Италии. Порой они прерывались заключением мира, но на деле мирные договоры приносили лишь временные передышки, да и заключались они, как правило, только на определенное время. Но даже и «твердый мир», какой, например, под влиянием папы и королевы Теуделинды заключил Агилульф, действовал очень недолго. Иногда лангобарды привлекали к борьбе с византийцами и другие племена, как аваров, но это, как правило, оборачивалось против самих же лангобардов, ибо авары не ограничивались вторжением в имперские владения, а обрушивались и на лангобардские территории, как это произошло в начале VII в, когда авары опустошили Фриуль и даже стремились завладеть им. В борьбе с ними пал герцог Гризульф, и характерно, что король даже и не пытался прийти ему на помощь.

Завоевание Италии и сопровождающее это завоевание оседание завоевателей на территории Апеннинского полуострова стали заключительным этапом лангобардского этногенеза, начавшегося много веков назад после выселения из Скандианвии. Вместе с собственно лангобардами, которые считали себя потомками виннилеров, в Италию пришли и другие этнические элементы, среди которых были не только германцы, но и сарматы и, может быть, славяне. Саксы, которые представляли. по-видимому, второй по численности и мощи этнический элемент того варварского комплекса, который Альбоин привел в Италию, вскоре отделились и вернулись в Германию[447], но остальные, численно, по-видимому, уступавшие собственно лангобардам, остались на благодатной италийской земле. Некоторые из их аристократов тоже попытались было выступить против лангобрадсаких королей. Таким был. например, упомянутый выше свев Дроктулф. достигший положения герцога, но перешедший на сторону Империи. Однако большинство варварских союзников лангобардов осталось им верными. Сравнительно быстро все они, находясь под властью лангобардских королей и герцогов, восприняли лангобардскую идентичность во всех ее аспектах, включая, что было очень важно для этнического самосознания, идею происхождения из Скандинавии и последующих передвижений, в ходе которых лангобарды и их короли совершили многочисленные подвиги. Собственно лангобарды, считавшие себя потомками виннилеров, образовывали как бы ядро, вокруг которого и формировалась новая этническая общность, закономерно принявшая имя этого ядра. К середине VII в., когда появился первый лангобардский свод законов, этногенез завершился, поскольку никаких следов существования нелангобардских институтов в законах нет. Археологические раскопки также показывают полное исчезновение каких-либо этнических различий у варварских подданных лангобардских королей. Правда, и позже к лангобардам порой присоединялись другие этнические элементы. Так. уже в третьей четверти VII в. в Италию на территорию Беневентского герцогства переселилась часть болгар во главе с Альзеконом, которые постепенно слились с лангобардами, хотя и до конца сохранили свой язык.

Как и другие германцы, лангобарды делились на свободных, полусвободных и рабов. Уже ко времени вторжения в Италию среди свободных выделяется знать (аделинги), в большой мере противопоставленная ариманнам, т. е. простым воинам. Но и аделинги не были единой группой. Из их среды выделялись герцоги. Вероятно, это были древние военные предводители, обладавшие собственными дружинами. Из их среды выбирались короли. Монархия, как об этом уже говорилось, у лангобардов появилась позже, чем у их соотечественников. Как рассказывали сами лангобарды, они избрали себе короля «по примеру других народов». Положение короля у них было довольно высоким. И это хорошо видно по раскопкам могилы короля (по-видимому, Вахона), которая представляла собой глубокую каменную камеру; одежда короля была украшена многочисленными золотыми нитями, а инвентарь состоял из скульптур из слоновой кости, драгоценных стеклянных сосудов и других подобных ценностей. Власть короля была значительна, особенно во время войны, но далеко не беспредельна. На деле король должен был считаться прежде всего с герцогами. Да и среди герцогов были, как кажется, роды более знатные и менее. Из знатных герцогских родов короли и избирались. Предпочтение отдавалось сыну прежнего короля, так что на деле начинался утверждаться наследственный принцип монархической преемственности, но официально источником власти по-прежнему оставалось собрание всех воинов.

Таким был общественный строй лангобардов, когда они начали завоевывать Италию. Это было именно завоевание. Лангобарды даже не прикрывались императорским авторитетом, тем более что и противниками их были именно римляне, т. е. имперские власти и итало-римское население, находившееся под властью императора. Этот факт в значительной степени определял особенно разрушительный характер лангобардского вторжения. Лангобарды разрушали города, сжигали деревни, грабили и иногда даже уничтожали церкви и монастыри, и при этом от рук варваров гибли священники и монахи. Ни о каком сосуществовании с местным населением речи не было. Значительная часть его убивалась, порабощалась или просто сгонялась с земли, которую заселяли лангобарды и их союзники. Естественно, главной, хотя и не единственной, целью лангобардов были крупные владения италийских аристократов, дававшие возможность наибольшей выгоды. Только в правление Аутари намечается некоторый поворот в этой политике.

В период вторжения и оседания на территории бывшей Западной Римской империи у германцев обычно шел процесс усиления королевской власти. Но и в этом отношении проявилась оригинальность лангобардов. Она в огромной степени определялась тем обстоятельством, что ко времени вторжения в Италию они находились еще на стадии родового строя, хотя и на высшей его ступени. Король возглавил вторжение, но само вторжение и последующее оседание на землю осуществляли отдельные родовые группы, возглавляемые своими герцогами. Поэтому роль лангобардских герцогов после подчинения значительной части Италии, пожалуй, еще больше возросла. Формирование лангобардского государства происходило в ходе завоевания и в последующее время. Как уже говорилось выше, Альбоин ставил герцогов полновластными правителями завоеванных городов и, естественно, окружающих территорий. Эго могли быть и прежние герцоги, и новые, возвысившиеся в период завоевания. В первое время сам король являлся лишь носителем верховной власти и главнокомандующим лангобардским войском. Только при воцарении Аутари король получил свою материальную базу в виде половины владений и доходов герцогов[448]. Как строились материальные отношения между королем и герцогами в дальнейшем, неизвестно, но существование независимой королевской казны несомненно. Только король имел право чеканки монеты. Он обладал высшей военной, юридической и административной властью.

Любое покушение на личность короля каралось смертью и конфискацией всего имущества виновника. Об особом положении короля говорит и то, что даже убийство, совершенное по королевскому приказу, не подлежало никакому наказанию. Но наряду с королем существовали совет и собрание, в котором, в принципе, могли участвовать все свободные лангобарды. При издании важнейших законов король советовался с первейшими судьями.

Принцип наследования королевской власти оставался прежним. Как правило, умершему королю наследовал его сын. Но официально короля все же избирали. Между реальным восхождением на трон и официальным избранием могло даже пройти некоторое время. Так произошло после смерти Аутари. Уже вскоре после его отравления, как об этом уже говорилось, королева Теуделинда избрала себе мужем и, соответственно, королем Агилульфа, но всеобщее собрание было созвано лишь в мае следующего года, и лишь после этого Агилульф официально был признан королем. И это не было только простой формальностью. В случае каких-либо чрезвычайных обстоятельств собрание играло уже реальную роль. За сравнительно недолгое время существования лангобардской монархии на королевском троне сменилось не менее шести знатных родов. Первым королевским родом были Гунгинги, которых сменили Летинги еще до вторжения в Италию и даже в Паннонию. При Летингах лангобарды вторглись в Италию, но уже первого короля на италийской почве Альбоина сменил Клеф, к Летингам не относившийся. Сама по себе частая смена королевских родов говорит о сохранении относительной слабости королевской власти, как и о том, что династический принцип окончательно у лангобардов не утвердился. Порой, чтобы закрепить трон за своим преемником, король назначал его соправителем. Так в 679 г, поступил Перктарит, сделав своим соправителем сына Кунигперта, а в 736 г. Лиутпранд, соправителем которого стал его племянник Гильдебранд.

В полном распоряжении короля находились королевские города Павия, Милан, Верона и, может быть, некоторые другие с их окрестностями. Павия (Тицин), которая ранее была одним из королевских городов остготов, стала столицей королевства. Здесь находились королевский двор и королевская казна, пышные церкви, одна из которых стала фактически главным собором королевства, дворцы придворной знати. Здесь король творил суд по наиболее важным делам. В столице собирались лангобардские войсковые собрания. В ряде мест находились крепости, которым также подчинялась округа, и там правили королевские гастальды. По-видимому, по всей подчиненной Италии были разбросаны владения, составлявшие королевский домен, во главе которых стояли королевские управляющие[449]. А вне этих королевских владений располагались герцогства, которых было довольно много (более тридцати). Они различались размерами, силой, богатством. Наиболее значительными были Фриуль в Северной Италии, Беневент в Южной и Сполето в Центральной. В пределах своих владений герцоги были столь же полновластны, как король в королевстве вообще и в своих владениях особенно. Особа герцога защищалась угрозой смерти покушавшегося, как и особа короля. Официально король мог вмешиваться в дела герцогов и даже смещать их и назначать других. Например, Агилульф после смерти беневентского герцога Зоттона назначил на его место выходца из Фриуля Арихиса. Реально взаимоотношения короля и герцогов определялись, однако, не правом короля, а конкретным соотношением сил, и часто сил для осуществления своего права у короля не было. Каждый герцог располагал собственной армией и часто воевал без всякого разрешения или хотя бы уведомления короля. Не редки были и мятежи герцогов против королевской власти. Так, несколько герцогов подняли мятеж против Агилульфа, но были им разбиты и казнены. Зато мятеж против сына Агилульфа Адалоальда и его матери Теуделинды был успешным. Адалоальд под предлогом его безумия был свергнут, и на лангобардский трон возведен Арноальд из рода Каупус Судя по тому, что даже лангобардский историк Павел Диакон, обладавший довольно значительной информацией о своем народе, пишет, что ему почти ничего неизвестно о деяниях этого короля. Арноальд был довольно бесцветной фигурой, что, может быть, и определило избрание его герцогами, как бы официально это избрание не было оформлено. Таким образом, в отличие, например, от вестготских герцогов, которые, скорее, были высокопоставленными королевскими чиновниками, их лангобардские «коллеги» являлись фактически маленькими (и не очень маленькими) государями в своих владениях. При смене династий именно из числа герцогов, как правило, избирался новый государь.

Знатность, определяемая в первую очередь происхождением, высоко ценилась в лангобардском обществе. Когда король Ротари, бывший первым королем из своего рода Ародус, издал свой эдикт, явившийся первым письменным документом лангобардского права, он в качестве преамбулы поместил сначала список всех лангобардских королей, начиная с мифического Агильмунда, а затем привел полную генеалогию своего собственного рода. Себя он, таким образом, поместил в общий исторический контекст преемственности королевской власти, а затем, включив в этот контекст список своих предков, доказывал этим свое знатное происхождение и тем самым право на престол.

Вторжение в Италию и последующие лангобардские завоевания привели к довольно быстрой социально-экономической (явно и социально-политической) дифференциации. Сравнение археологического материала (особенно погребального инвентаря) середины VI в. (до итальянского похода) и рубежа VI–VII вв. показывает, что в первом случае мы имеем дело с относительно эгалитарным обществом, в котором люди различались больше по полу и возрасту, чем по их социальному положению[450]. Во втором же случае перед нами предстает общество, уже относительно глубоко стратифицированное, в котором положение человека определяется его рангом, его знатностью, его богатством. Могилы лангобардских аристократов отличаются теперь пышностью и обилием золотых украшений. И произошло такое радикальное изменение всего лишь в течение одного-двух поколений.

Официально в лангобардском обществе выделялись четыре категории людей: свободные, полусвободные вольноотпущенники, альдии и рабы. Хотя в процессе социально-экономической и политической эволюции, проходившей уже на италийской почве, лангобардское общество реально изменилось, деление внутри его проходило по старой родоплеменной схеме, с какой лангобарды и пришли в Италию.

Как уже говорилось, у лангобардов знать выделилась еще до их вторжения в Италию. Знатность (nobilitas) и благородство (generositas) продолжали высоко цениться и после оседания на Апеннинском полуострове. В то же время за некоторыми исключениями (как убийство женщины или плода в ее чреве) никаким особым вергельдом знать среди остальных свободных не выделяется. В этом, по-видимому, надо видеть наследство старых родоплеменных представлений. Основную массу рядового свободного населения составляли ариманны. Само это слово означало «воины» и в латинских текстах переводилось как exercitales. Каждое село (vicus), в котором они жили, представляло общину, состоявшую из отдельных дворов, в которых обитали кровные родственники. Родство считалось до седьмого колена, и каждый сородич в зависимости от степени родства имел право на часть имущества сородичей (до одной трети), но зато и обязанность отвечать за сородича. Общинники собирались на свое собрание, на котором решали все свои дела. Постепенно в рамках общины начала утверждаться собственность конкретного двора на участки земли, сначала угодий, особенно виноградников, а затем и пашни. Собственники уже могли продавать свою землю. Результатом стало все увеличивающееся расслоение общины[451]. Многие разоряются и теряют землю, но при этом не теряют свободу. Получить снова землю можно было двумя путями. Одним из них был дар имущего неимущему. Взамен такого ценного дара получивший землю делал чисто символический ответный подарок — launegild. Это мог быть плащ, кольцо или перчатка. Этим подчеркивалось нерушимость самого дара и официальное равенство сторон. Едва ли, конечно, можно говорить о реальном равенстве, хотя само существование такого обычая говорит о сохранении воспоминаний о прежнем равном положении соплеменников. Более распространенным был, видимо, другой путь. Нуждавшиеся в земле могли арендовать ее, заключая письменный договор. Такие люди назывались либеллариями (от libellus — удостоверение, свидетельство, записка), и ими могли быть только свободные. Соответствующий контракт составлялся на определенных условиях, так что такие арендованные земли начали приобретать условный характер. Патронами могли быть и герцоги, и частные лица. Два вида патроната различались. Патронат герцога назывался германским словом gasidium (gasidium ducis), в то время как для патроната частных лиц использовался латинский термин obsequium (privatorum hominum obsequium). Это различие ясно показывает, что первый являлся наследством старых отношений, предшествовавших вторжению в Италии, а второй отвечал уже новым условиям, возникшим после поселения лангобардов на Апеннинском полуострове. Что же касается свободных людей, не попавших под покровительство ни герцогов, ни частных лиц, то они считались стоявшими под покровительством (патронатом) короля, который был обязан всячески о них заботиться. Этот патронат не делал их зависимыми.

Зависимыми людьми были альдии, а собственностью своего господина — рабы. Лангобарды принципиально различали эти две категории. Над рабами стоял господин, над альдиями — патрон. Вергельд альдия составлял 60 солидов, а раба даже высшей категории — 50. За изнасилование альдии насильник должен был заплатить 40 солидов, а рабыни — 20. Как ариманны были воинами короля, так альдии могли являться воинами герцога. Альдии могли иметь землю и даже собственных рабов, но продавать и землю, и рабов, как и отпускать рабов на свободу альдии могли только с согласия своего патрона. И альдии, и рабы имелись у лангобардов еще до их появления в Италии[452]. Завоевание Италии привело к резкому увеличению числа таких людей. Очень многие итало-римляне стали рабами во время самого завоевания и последующих войн лангобардов с византийцами. После захвата владений местных магнатов лангобардами сидевшие на этой земле колоны, как правило, превращались в альдиев. Рабы же так и оставались рабами. Альдиями могли становиться и бывшие собственники земли, лишенные ее лангобардскими завоевателями. Альдии вели свое хозяйство, но отдавали патрону часть плодов своего труда, получая за это всяческое покровительство; в частности, они практически освобождались от ответственности за тот или иной проступок, ибо отвечал за все их действия патрон. Они могли иметь семью, но вступать в брак могли только с разрешения патрона. Второй стороной в браке мог быть даже свободный человек, и брак с альдием или альдийкой не лишал такого человека свободы, но опека над такой женой альдия осуществлял не он сам. а его патрон. Рабы тоже уже могли иметь семьи, но браки заключались только в самой рабской среде. Женитьба раба на свободной женщине каралась смертной казнью.

И альдии, и рабы не были сплошной массой. Их положение в обществе во многом определялось положением их хозяина или патрона. Самое высокое положение занимали, естественно, альдии и рабы короля. По поручению короля они могли занимать те или иные посты в государстве, иногда даже весьма высокие. Королевский раб мог даже рассматриваться как exercitalis и иметь соответствующие привилегии. Альдии и рабы других лиц находились на более низкой социальной ступени. Среди рабов выделялись две группы: министериалы, обслуживавшие своего господина и живущие в его доме, чей вергельд поднимался до 50 солидов, и сельские рабы с вергельдом в 16 солидов. Среди сельских рабов выделяются массарии и пастухи, чей вергельд составлял 20 солидов. Массарии могли иметь свое имущество (peculium), и, по-видимому, в отличие от обычных сельских рабов они вели собственное хозяйство, отдавая господину только часть своего дохода.

Если альдии или рабы получали свободу, то чаще всего они становились полусвободными (fulfree), практически остававшимися под патронатом. Последнее выражалось, в частности, в том, что такой человек, имея в собственности дом, не имел права быть собственником земли, которую он лишь арендовал у своего патрона. Освобождение поднимало таких людей на более высокую социальную и юридическую ступень, но практически они оставались под властью патронов, что последним было очень выгодно, т. к. оставляло им возможность эксплуатировать труд таких полусвободных людей, не накладывая при этом обязанности их кормить, одевать, отвечать за их поступки и т. д. Но порой в результате особой процедуры освобождаемый становился haamund. т. е. полностью свободным. В эту категорию люди могли входить как через пребывание в разряде fulfree. так и непосредственно из числа альдиев и даже иногда рабов. Существовала и третья категория вольноотпущенников, занимавшая среднее положение между fulfree и haamund, чья правовая свобода была урезана.

В какой-то степени на положении полусвободных мужчин находились свободные лангобардские женщины. Официально женщина обязана была жить под властью (или опекой, mundium) отца или мужа, а вдова — возвращаться под опеку прежних родственников. В случае отсутствия у женщины родственников опеку над ней осуществлял король. Четко утверждалось, что без всякой опеки женщина жить не может. Она не может распоряжаться своим имуществом. Только позже, уже в VIII в., женщинам было предоставлена возможность завещать свое имущество Церкви, но бенефициариями этого шага были не женщины, а церкви и монастыри. Официально женщина до самого конца существования Лангобардского королевства рассматривалась как существо «второго сорта».

Реальность порой расходилась с этой официальной нормой. Роль женщины в лангобардском обществе, по крайней мере в среде знати, была довольно велика, начиная с мифической Гамбары. Недаром Павел Диакон в своей истории, а фактически хронике лангобардов, наряду не только с королями, но и с герцогами почти всегда называет их супруг. Некоторые женщины играли в истории лангобардской Италии довольно значительную роль. Таковой была королева Теуделинда. Она была дочерью баварского короля Гарибальда и женой Аутари и приобрела довольно значительный авторитет среди лангобардов, и после смерти короля лангобарды оставили за ней королевское достоинство. Именно она. хотя и под определенным давлением лангобардской знати, предложила свою руку и трон герцогу Агилульфу, а не наоборот, как это обычно бывало, стала законной добычей нового короля. Трудно сказать, какова была роль Теуделинды в царствование Аутари, но при Агилульфе эта роль резко возросла. Она была католичкой (в отличие от обоих мужей), и к ней обращался с письмами и посылал ей свои сочинения папа Григорий, который надеялся с ее помощью примирить повелителей-ариан с подчиненными католиками. Под ее влиянием Аутари и, особенно, Агилульф изменили свое отношение к католической Церкви, и в том числе была восстановлена власть епископов. Не исключено, что принятие Аутари имени Флавий, что демонстрировало все же некоторый намек на принятие римских традиций, было сделано не без влияния его жены. Создается впечатление, что в то время как Агилульф занимался войной и дипломатией, Теуделинда вершила внутреннюю политику. А после смерти Агилульфа Теуделинда официально стала опекуншей и соправительницей своего еще малолетнего сына Адульвальда. Правда, ничем хорошим это не кончилось. Через десять лет лангобардсткая знать, как об этом упоминалось, под предлогом безумия короля свергла и Теуделинду, и Адульвальда. Может быть, явное покровительство католической Церкви вызвало недовольство еще остававшихся арианами лангобардов. Другим примером может служить фриульская герцогиня Ромильда, которая после гибели мужа возглавила вместе со своими сыновьями борьбу с аварами, опустошавшими Фриуль.

Долгое время взаимоотношения в лангобардском обществе определялись только обычаями. По мере развития лангобардского общества и усиления неминуемых контактов с местным населением наиболее архаичные обычаи изменялись. Например, стали использоваться письменные документы при решении вопроса о наследстве. Но сами условия устного бытования правовых норм способствовали и сохранению ряда уже отживших положений, и их нарушению со стороны знати. Поэтому кодификация стала необходимой. Собственное писаное лангобардское право появляется в VII в. во времена правления Ротари, пришедшего к власти в 636 г. Раньше никаких писаных законов у лангобардов не существовало. Действующие нормы обычного права были приведены в порядок судьями и обнародованы в виде эдикта 22 ноября 643 г. В эдикте не только нет никаких ссылок на римские законы, но и в самих статьях эдикта почти не прослеживается влияния римского права[453]. Эдикт Ротари явился кодификацией исключительно лангобардского права, ранее существовавшего в виде различных обычаев, и это специально подчеркивается в тексте эдикта[454]. Естественно, он отразил и те изменения, которые произошли в лангобардском обществе после завоевания Италии. Недаром эдикту предшествует исторический пролог, в котором перечисляются все предшествующие лангобардские короли и предки самого Ротари. Это фактически краткое изложение предшествующей истории лангобардов должно было обосновать право завоевателей обладать Италией и свое право на престол[455]. Если в составлении вестготских законов участвовали римские юристы, то творцами эдикта Ротари были сами лангобарды, хотя участие некоторых нотариев, происходивших из итало-римской среды, не исключено. Эти нотарии, вероятно, привнесли в тексты законов формулы из римского права, хотя содержание этих формул соответствовало больше лангобардским принципам, чем римским[456]. Но все же главой их являлся лангобард Ансоальд, который и записал эдикт Ротари. Это говорит, с одной стороны, уже о появлении у осевших в Италии германцев собственных юристов, а с другой, о принципиальном игнорировании правового состояния местного населения, которое продолжало жить по имперским правовым нормам, как и юридического опыта Рима вообще.

Само появление эдикта Ротари было вызвано политической ситуацией. Сам Ротари принадлежал к герцогскому роду Ародус, правившему, вероятнее всего, Брешией, и не был связан никакими родственными узами со своим предшественником Ариовальдом. После смерти этого короля, не оставившего сыновей, его вдова Гундоберга предложила трон Ротари при условии его развода с прежней женой и женитьбы на ней. Ротари согласился, но после принятия власти отказался сохранять за Гундобергой ее положение королевы и фактически заключил ее под домашний арест внутри дворца. Эта смена династии и поведение нового короля вызвало, по-видимому, политический кризис, который Ротари и стремился преодолеть изданием эдикта, долженствующего объединить вокруг персоны короля лангобардское общество. Чтобы увеличить свой престиж, Ротари решил возобновить войну с Империей, и его первой целью должна была стать Лигурия. Эта область в Северной Италии на побережье Средиземного моря все еще оставалась под властью императора и могла стать удобным плацдармом для византийского наступления непосредственно на Павию. Ее захват должен был обезопасить сердцевину королевства от византийской опасности. Однако для столь серьезного предприятия необходимо было восстановить единство лангобардов, вероятно, нарушенное ситуацией, связанной с приходом к власти Ротари и фактическим арестом вдовствующей королевы. Хотя этот свод законов был оформлен в виде королевского эдикта и издан от имени короля, ссылающегося на волю небес, в нем подчеркивается согласие на него «первейших судей», т. е. лангобардских аристократов, а сам он был утвержден лангобардским народным собранием по старинному обычаю gairethinx. Эдикт, таким образом, оказывался волеизъявлением всего народа лангобардов, объединившегося вокруг своего короля, что полностью соответствовало племенным традициям.

Такое подчеркнутое следование лангобардским традициям было вызвано в первую очередь трезвым учетом со стороны Ротари политической ситуации. Однако оно отвечало и реалиям политической системы Лангобардского королевства. Лангобарды так и не завершили завоевание Апеннинского полуострова, его значительная часть оставалась под властью императора. Это создавало постоянную военно-политическую нестабильность. Обе силы — лангобарды и Империя — стремились вытеснить друг друга из Италии, но сделать это были не в состоянии. Такая нестабильность заставляла лангобардских королей в большей степени учитывать интересы и знати, и рядовых воинов. Сам процесс завоевания проходил в виде действий отдельных корпусов, возглавляемых герцогами. Все эти корпуса и их главы, разумеется, признавали верховную власть и общее командование короля, но вполне могли действовать и самостоятельно. В ходе завоевания, как уже говорилось, создавалась новая территориальная структура Италии, основанная на герцогствах. Здесь оседали воины, образовывавшие так называемые fara[457]. Воины, осевшие на определенной территории, чувствовали себя больше связанными с герцогами, чем с королем. Fara становились территориальными подразделениями герцогств. Это определяло значительную роль как герцогов и других властей, которые в целом определяются в эдикте Ротари как судьи (iudices), так и рядовых воинов. К середине VII в. в Лангобардском королевстве в отличие от других варварских королевств еще не произошло сведение роли рядовых воинов и, соответственно, народного собрания к военным смотрам или чистой формальности. Поэтому Ротари и обратился к авторитету gairethinx для ратификации своего эдикта.

Целью Ротари было, как уже говорилось, сплочение народа вокруг персоны короля. Поэтому неудивительно, что красной нитью через весь обширный эдикт проходит мысль о верховенстве короля в лангобардском государстве. Король стоит над всей массой его подданных. Ему принадлежит высшая власть во всех сферах жизни. Он сам в случае необходимости решает, предать ли человека смертной казни или наложить на него штраф. Король не отвечает ни перед кем, кроме Бога, поскольку сердце короля находится в Его руках. Вокруг него группируются гастальды и скульдахии, преданные исключительно королю, и в социально-политической иерархии государства они стоят на одном уровне с герцогами. Покушение не только на самого короля, но и на всех лиц из его окружения, даже на королевских рабов, является государственным преступлением и карается смертью. Человек же, совершивший убийство по королевскому приказу, не несет за это никакой ответственности. Мятеж против короля или бегство из-под его власти караются смертной казнью. Эдикт всячески охраняет материальные интересы короля. В пользу короля уплачивается половина налагаемых на преступников штрафов. В случае нанесения ущерба королю штраф взимается в двойном размере. К королю переходит выморочное имущество. За особо значительное преступление, совершенное рабом, огромный штраф в 900 солидов выплачивает его господин, а за такое же преступление королевского раба самого карают смертью, но король, т. е. его господин, никакой материальной ответственности не несет.

Одновременно с подчеркиванием фактического всевластия короля эдикт пытается ограничить власть герцогов. Герцог выступает в первую очередь как военный предводитель, которому обязаны беспрекословно подчиняться его воины. Из этого вытекает его юридическая власть (iustitia) и покровительство воину. Однако эти сферы его деятельности ограничены возможным вмешательством королевского гастальда, который должен, со своей стороны, защитить воина от герцогского произвола, и действиями местного судьи. Да и в военной сфере наряду с герцогом появляется командующий, поставленный королем.

В соответствии с изменившимися после оседания в Италии условиями эдикт стремился заменить кровную месть выплатой вергельда, а «божий суд» — королевской юстицией, основанной на определенном законе[458]. Специально подчеркивалось, что эти законы должны заменить старую частную месть (faida). Правда, полностью новый юридический порядок установить королю не удалось. Даже в самом эдикте иногда предусматривается судебный поединок. Да и в более позднее время известны случаи и кровной мести, и судебных поединков.

Политический расчет Ротари полностью оправдался. Получив поддержку всего лангбардского общества, он сумел одержать ряд побед над византийцами. Была захвачена Лигурия, и этим ликвидирован опасный для лангобардов плацдарм Империи вблизи столицы. Победы были одержаны и в Венеции. Деятельность Ротари стала важным этапом в истории Лангобардского королевства. Подчиняя приморские города, лангобарды широко выходили как к Лигурийскому, так и к Адриатическому морю, что создавало условия для внедрения Лангобардского королевства в экономическую ткань Средиземноморья. До этого лангобарды даже и не пытались выйти к морю, будучи явно совершенно незаинтересованными в морских связях. Активность Ротари показала, что в лангобардском обществе произошли некоторые изменения, и обладание приморскими городам было теперь признано ими весьма полезным. Недаром в VII в. появляются первые сведения о лангобардских купцах, торгующих, в частности, во Франкском королевстве. С Ротари связано первое лангобардское законодательство, заложившее юридические основы королевства. И его законодательство, и его победы укрепили власть Ротари, и он смог спокойно передать трон своему сыну Родуальду. Однако это не означало укрепления монархии как института. И реальную власть герцогов Ротари радикально ограничить не смог. Ярким свидетельством всему этому стало убийство Родуальда и приход к власти племянника Теуделинды Ариперта.

После смерти Ариперта в 661 г. власть оказалась в руках его сыновей Годеперта и Перктарита, которые очень быстро рассорились между собой. Королевство фактически распалось, и этим решили воспользоваться герцоги. Годеперт пытался привлечь к борьбе беневентского герцога Гримоальда. обещая за помощь отдать ему в жены свою сестру. Но герцог Гарипальд, посланный королем в Беневент, предложил Гримоальду самому взять власть, и тот, оставив герцогство своему сыну Ромуальду, сам выступил с довольно сильной армией против короля. Не имея сил сопротивляться, Годеперт был вынужден отдать трон Гримоальду. В скором времени он был убит, а Перктарит, чьей резиденцией был Милан, бежал сначала к аварам, а затем к франкам. Однако если герцоги, в том числе Гарипальд, надеялись в результате этого переворота увеличить свою власть, то они ошиблись. Гримоальд оказался довольно сильной личностью и энергичным королем. Его главной целью стало укрепление собственного положения. И он не стеснялся никаких способов для достижения этой цели. Он казнил Гарипальда, который был инициатором его выступления, и активно повел борьбу с другими герцогами, претендовавшими на усиление своих позиций. Так, не имея сил бороться с фриульским герцогом Лупом, король без колебаний направил на Фриуль аваров, в борьбе с которым Луп погиб.

Правда, затем уже самому Гримоальду пришлось воевать с аварами, чтобы заставить их покинуть Фриуль. Но зато он сделал герцогом этой области своего ставленника Вехтари, не связанного с фамилией, ранее правившей Фриулем. Упорно боролся Гримоальд с византийцами, когда сам император Константин III (Констант), возглавив войско, попытался было восстановить власть Империи в Южной Италии. Он явно надеялся на то, что раздоры среди лангобардов не дадут тем возможности эффективно сопротивляться имперским войскам. Однако ко времени высадки армии императора в Италии положение изменилось, и Гримоальд твердо взял власть в свои руки. Во главе войска он двинулся против Константина и заставил императора вообще покинуть Италию и уйти на Сицилию. Это привело к изменению и отношений лангбардского короля с южными герцогами. Герцогом Беневента уже был сын Гримоальда Ромуальд. Своим походом на юг Гримоальд воспользовался, чтобы поставить герцогом Сполето своего ставленника, бывшего ранее графом Капуи Транзамунда, за которого он выдал свою дочь. В результате самые большие и сильные южные полусамостоятельные герцогства были реально подчинены королевской власти. В постоянной борьбе между королями и герцогами во времена Гримоальда перевес оказался на стороне короля. Укрепление королевской власти позволило Гримоальду сделать новый шаг в развитии лангобардского законодательства. Он добавил девять новых статей к эдикту Ротари, что было вызвано необходимостью приспособить право к изменяющимся условиям. Так, была установлена давность в 30 лет для гарантии собственности. По-видимому, раньше раб мог через те же 30 лет освободиться путем поединка или с помощью «незаконного покровительства». Теперь законы Гримоальда это решительно пресекали. Разложение, по-видимому, проникло в лангобардскую семью, и король выступил на защиту целостности семьи.

Вся история Гримоальда и его правления являются ярким примером взаимоотношений королевской власти и герцогов. Борьба между этими двумя политическими институтами проходит почти через всю историю Лангобардского королевства. В борьбе против герцогов короли опирались на собственных слуг — гастальдов. Из их числа начала формироваться новая знать, противопоставленная старой родовой, представленной в первую очередь герцогами, опирающимися на нормы родового строя. Новая же знать целиком зависела от короля. Появление этой знати, естественно, усиливало королевскую власть. Но все же такое усиление не было столь значительным, чтобы вовсе оттеснить герцогов. Баланс во взаимоотношениях этих двух политических институтов — монархии и герцогства — постоянно колебался в зависимости от конкретных обстоятельств.

Отношения с местным населением были, с одной стороны, важны для существования Лангобардского королевства. Но, с другой, лангобарды долго принципиально игнорировали итало-римлян, видя в них только жителей подчиненной страны. Король не был королем Италии, но лишь королем рода лангобардов (rех gentis Langobardorum)[459]. В то же время в отличие от Одоакра или остготского короля он по отношению к местному населению представителем императора себя не считал, ибо лангобарды даже на словах не признавали императора верховным сувереном. Хотя еще до переселения в Италию лангобарды находились в контакте с Империей, последняя большого влияния на них оказать не смогла[460]. Император не воспринимался лангобардами как их высший суверен. Король Кунигперт, правивший в последнее десятилетие VII в., даже стал чеканить собственную золотую монету со своим портретом, что представляло собой недвусмысленный вызов Империи. Во время завоевания крупные имения, восстановленные Юстинианом, были снова ликвидированы, их собственники или порабощены, или убиты, или изгнаны. Место прежних вилл и fundi заняли сравнительно небольшие деревни (vici). Особенно это касается той территории, которую заняли сами лангобарды и их союзники. Там часто на месте прежних имений итало-римлян возникли владения варваров, и местное население было распределено по этим владениям[461]. В других местах владения местного населения сохранились, но их владельцы должны были не менее трети своих доходов отдавать завоевателям. В правовом отношении местное население стояло на очень низком уровне. В лангобардском, как и во всяком варварском, обществе полноправный человек (естественно, боеспособный мужчина) совпадал с воином. Но очень долго воином мог быть только германец, итало-римлян в войско не допускали. Это практически ставило даже самых знатных и богатых итало-римлян (из тех. кто уцелел) на одну доску с альдиями. Характерно, что даже во второй половине VIII в., когда все лангобарды были уже католиками, да и само их королевство было ликвидировано, для лангобардского историка Павла Диакона римляне, под которыми подразумевались не только Империя и ее подданные, но и итало-римляне, жившие ранее под властью лангобардского короля, все еще были «другими», резко отличными от самих лангобардов. Юридические отношения внутри местного общества регулировались римским правом, которое никто не отменял. Но характерно, что лангобардские короли так и не издали никакого закона специально для местного населения, как это было сделано вестготами или бургундами. Само упоминание римского права встречается только в VIII в. Создается впечатление, что взаимоотношения внутри местного общества лангобардские власти очень долго абсолютно не интересовали.

Такому положению в большой степени способствовала религиозная рознь. Еще до своего появления в Италии (по-видимому, около 500 г.) лангобарды приняли христианство в форме арианства[462]. И во время завоевания Италии лангобарды, как уже упоминалось, не щадили католические церкви и монастыри, не только захватывая их имущество, но и убивая либо изгоняя священников и монахов. Так, был разграблен и опустошен знаменитый монастырь на Монте Кассино, основанный в свое время знаменитым Бенедиктом и бывшим фактически первым правильно организованным монастырем в Западной Европе[463]. Правда, после оседания лангобардов в Италии в их среду начал проникать католицизм. Королева Теуделинда была католичкой еще до своего брака с Аутари. Вокруг нее собирались лангобардские католики. Явно под ее влиянием Аутари, как говорилось выше, смягчил свое отношение к католицизму. При ней появились первые лангобардские католические церкви. Монах Секунд стал советником королевы и по ее поручению написал первую историю лангобардов[464]. В 612 г. в Италию прибыл знаменитый ирландский монах Колумбан, основавший при активной поддержке королевской пары монастырь Боббио около Павии, ставший значительным очагом не только распространения католицизма, но и одним из важнейших центров культуры в Италии этого времени. Восстанавливается положение католических епископов. Вообще создается впечатление, что именно среди женщин и той знати, которая группировалась вокруг королев, католицизм находил больше приверженцев, и именно королевы становились проводницами католического влияния среди лангобардов. Постепенно число католиков в лангобардской среде росло. При Ротари в каждом городе было два епископа — арианский и католический. Тогда же арианский епископ Павии Анастасий сам перешел в католицизм, что стало ясным знаком усиления позиций последнего, в том числе в среде столичной знати. Пришедший к власти после свержения и убийства Родуальда Арипертстал, по-видимому. первым лангобардским королем, который перешел в католицизм, и знаком его перехода в новую конфессию явилось основание им перед стенами Павии храма в честь Иисуса Христа. В отличие от Вестготского королевства, где переход в католицизм короля Реккареда привел к быстрому превращению в католиков остальных вестготов, обращение Ариперта такого эффекта не имело. Это еще раз ясно говорит, что у лангобардов королевская власть далеко не была столь же сильной, как у вестготов, что степень свободы рядовых лангобардов была более высокой. Тем не менее с течением времени число католиков в их среде увеличивается. Например, в католицизм из арианства перешел лангобардский vir illuster Альдон. И он явно был не единственным католиком в среде лангобардской знати. После Ариперта практически все короли были католиками. Католицизм сделал еще большие успехи при короле Перктарите.

Гримоальд, придя к власти, естественно, выдвигал на первый план тех, кто его в недавней гражданской войне активно поддерживал. Это вызвало недовольство той части придворной знати, которая являлась сторонниками Ариперта и его сыновей. После смерти в 671 г. Гримоальда официально на трон взошел его малолетний сын Гарибальд. Противники Гримоальда и его сына, которых жесткая и решительная политика Гримоальда «держала в узде», воспользовались этим. Перктарит. живший в изгнании у франков и даже в страхе перед Гримоальдом собиравшийся бежать в Британию, немедленно вернулся и при активной поддержке королевской дружины и придворных сверг младенца Гарибальда и вернул себе трон. Новый король и его жена Роделинда всячески подчеркивали свою принадлежность к католической Церкви. Религиозная политика Перктарита вызвала определенную напряженность в лангобардском обществе. Недаром через семь лет после своего вторичного воцарения Перктарит сделал соправителем своего сына Кунигперта. А вскоре после этого против обоих королей выступил триденсткий герцог Алахис, который к этому времени прославился своей победой над баварами. Алахис сумел разбить войско короля, и только дипломатические усилия Кунигперта привели к компромиссу. Алахис признал власть короля и даже был вынужден отказаться от Тридента, но за это получил в свое владение Брешию. По-видимому, ариан среди лангобардов было еще довольно много, и раздражать их жесткой позицией по отношению к защитнику арианского дела Кунигперт не решился, да и сил у него и его отца, как показало недавнее поражение, было, видимо, недостаточно.

После смерти Перктарита Алахис вновь выступил. На этот раз его выступление закончилось удачей. Он захватил Павию и провозгласил себя королем. Кунигперт бежал на остров на озере Комо и стал готовиться к дальнейшей борьбе. Католическая Церковь заняла антиалахиевскую позицию. По-видимому. население Павии было в то время уже в большей степени католическим. Два видных сторонника, и даже как будто инициаторов его мятежа, Альдон и Грауфон, явно не получили тех выгод, на которые надеялись, предали Алахиса; с их помощью, а также при активной поддержке католического духовенства Кунигперт вернул себе трон, а Алахис бежал в восточную часть королевства (Аустрию), где его поддержка явно была более значительной. В ожесточенном сражении Алахис погиб, и только после этого армия короля сумела одержать победу. Мятеж Алахиса был последним открытым выступлением ариан против наступления католицизма. Это еще не означало полной победы католицизма, поскольку кроме ариан среди лангобардов оставалось еще какое-то количество язычников, а пережитки язычества были живы в лангобардском обществе, особенно в народной среде, еще в VIII в.

Правление Куникперта стало важным этапом в истории лангобардов. После смут последних лет он сумел добиться стабилизации политической ситуации в Лангобардском королевстве. Это позволило ему занять жесткую позицию по отношению к Империи. Уже упоминалось, что этот король стал впервые чеканить монету со своим портретом, и это, кстати, стало первым изображением короля в лангобардском искусстве. Но этим Куникперт не ограничился. На монете он появляется не только с легендой Cunicpertus Rex, но и с византийской диадемой на голове. А на реверсе изображается архангел Михаил. В свое время была распространена легенда, что Михаил был вождем и покровителем лангобардского войска, захватившего Беневент. Теперь он становится покровителем королевской власти. Фигура архангела, по сути, была стилизацией древней римской Виктории, а ее изображение издавна служило символом полного суверенитета того, кто выпускал соответствующую монету. Это не означало замену имперской монеты лангобардской. Византийские солиды продолжали ходить в лангобардской Италии, но появление собственной золотой монеты, совершенно явно и намеренно воспроизводящей имперский образец, было недвусмысленным вызовом Империи и демонстрацией полной независимости лангобардского короля. К этому надо добавить, что Куникперт ввел и церемониал коронования, подражающий константинопольскому. Всем этим он показывал, что его королевство является не просто самостоятельным, но и равным Империи.

Смерть Кунигперта скоро привела к кровавой смуте. Поскольку его сын Лиутперт был еще мальчиком, Кунигперг, умирая, назначил его опекуном своего придворного Анспранда. Но уже через восемь месяцев туринский герцог Рагинперт. дядя покойного короля, сверг Лиутперта и его опекуна. Лиутперт и его сторонники не сложили оружия. Страну охватила гражданская война. Рагинперт скоро умер, но власть взял его сын Ариперт II. Сторонники Лиутперта были вновь разбиты, и сам Лиутперт взят в плен. Ранее поддерживавший его бергамский герцог Ротарит теперь сам выступил с претензиями на корону, но тоже был разбит. После этого победитель расправился с Литаритом, а затем взял штурмом остров, на котором укрылся Анспранд. Сам Анспранд сумел бежать в Баварию, но почти все его родственники были уничтожены. Только его младший сын Лиутпранд, казавшийся совершенно безопасным, был пощажен и отправлен к отцу в Баварию. Через девять лет после всех этих событий в 712 г. Анспранд с помощью баваров сумел вернуться. Ариперт пытался бежать, но во время бегства утонул, и Анстранд сам стал королем. Но через три месяца он умер, и на трон был возведен его сын Лиутпранд.

Правление Лиутпрандом стало важным этапом истории Лангобардского королевства. В ходе гражданских войн и долговременной политической нестабильности королевская власть снова ослабла, и одной из важнейших задач Лиутпранда стало укрепление власти короля за счет герцогской власти. Когда герцог Сполето Фароальд захватил город Классис недалеко от Равенны, король заставил его вернуть город византийцам, но через некоторое время сам его захватил. А затем, по-видимому, не без его подстрекательства сын Фароальда Транзамунд выступил против собственного отца и стал герцогом. Лиутпранд воспользовался конфликтом между фриульским герцогом Пеммоном и аквилейским патриархом Каллистом и решительно выступил на стороне последнего. Он сверг Пеммона и передал власть во Фриуле его сыну Ратхису. Транзамунд, который еще сравнительно недавно стал герцогом Сполето не без помощи короля, сам теперь выступил против Лиутпранда, но еще до сражения бежал в Рим. После этого он с помощью римского дукса еще раз вернул себе власть в Сполето, но Лиутпранд решительно вмешался, сверг Транзамунда, насильно постриг его в монахи, а герцогом сделал своего племянника Анспранда. Вмешался Лиутпранд и в дела Беневента, герцогом которого он сделал сначала своего племянника Григория, а позже внучатого племянника Гризульфа. Сполето и Беневент в течение многих лет фактически были полусамостоятельными, но решительные действия Лиутпранда снова, как это было и при Гримоальде, привели к реальному их подчинению.

Другой задачей Лиутпранда была борьба с византийцами, которых он стремился полностью изгнать из Италии. Он попытался воспользоваться обострением отношений итало-римского (латинского) населения с имперскими властями. Итало-римляне все больше ненавидели греков, под которыми понимали всех представителей императора и население всей имперской территории к востоку от Италии, и это отчуждение латинян от греков подогревалось все усиливавшимися религиозными различиями. Местное население, не получавшее достаточной помощи из центра, пыталось взять защиту от варваров в свои руки, но сил для этого у него было мало. Это облегчало задачу лангобардского короля. Окончательно выбить византийцев из Италии ему не удалось, но к моменту его смерти в 744 г. территория византийского Равеннского экзархата свелась к самой Равенне и сравнительно небольшой территории вокруг нее. Другой целью его атак был Римский дукат, в котором все большую роль играл уже не византийский дукс, а римский папа. Король захватил четыре города недалеко от Рима и разбил свой лагерь у самых стен самого Рима. После этого римские папы неоднократно пытались добиться возвращения этих городов, но лишь после римского вмешательства в борьбу вокруг герцогства Сполето, когда папа оказал значительную помощь Лиутпранду в изгнании Тразамунда, король вернул эти города.

Большое внимание Лиутпранд уделял законодательной деятельности. Во время своего правления он неоднократно обращался к законодательству, стремясь приспособить законы к новой действительности. Введение своих законов Лиутпранд объяснял Божьим вдохновением и волей Бога, тем самым сакрализируя их, поднимая на более высокий, чем обычный земной, уровень, и в этом, несомненно, сказалось влияние католической Церкви и канонического права, а также усиления королевской власти. Однако полного разрыва с прежней законодательной практикой все же не произошло. Законы являлись не только актом королевской воли, но и волеизъявлением всех судей и знати.

Во время одной и военных кампаний, которые Луитпранд вел непосредственно против Рима, он все же вошел в Город и совершил там символический акт, сложив перед гробницей апостола Петра все знаки своего королевского достоинства. Хотя источники молчат о дальнейшем поведении короля, ясно, что он вернул себе все эти знаки, но теперь Лиутпранд мог говорить, что он стал королем по воле апостола Петра. И это хорошо вписывается в религиозную политику Лиутпранда. При Лиутпранде католицизм окончательно утвердился среди лангобардов. Себя самого король четко определяет как христианина и католика (christianus et catholicus). Лиутпранд был первым лангобардским королем, который имел собственного католического духовника. После захвата арабами Сардинии он добился переноса в Павию останков святого Августина и торжественно их там перезахоронил. Король объявил себя защитником христианской, т. е. католической, веры и установил официальное празднование Пасхи. Лиутпранд вмешивался в избрание епископов и добился избрания епископами важнейших центров, как Милан и Павия, своих ставленников, причем епископом столицы стал его родственник Петр. Одновременно он сделал ряд шагов по направлению к католической Церкви вообще. В частности, уже вскоре после прихода к власти он разрешил женщинам завещать свое имущество Церкви. В законе, направленном против обращения к колдунам и прорицателям, Лиутпранд прямо ссылается на нормы канонического права. В значительной степени такая позиция была обусловлена политическими резонами. В это время папа Григорий 11 решительно выступил против иконоборческого императора Льва III и поддерживавшего его константинопольского патриарха Анастасия. Дело дошло до отлучения папой от Церкви Анастасия и, с другой стороны, до покушения на жизнь папы, правда, не удавшегося. Лиутпранд, делая шаги навстречу папе и католической Церкви, явно надеялся с помощью Григория И расширить и утвердить свою власть в Италии. Полностью ему это не удалось, но фактически со времени Лиутпранда католицизм становится государственной религией Лангобардского королевства.

В VIII в. «римский вопрос» приобретает чрезвычайно большое значение. Он имеет два аспекта: внутренний — взаимоотношения с собственными итало-римскими подданными; и внешний — отношения к Риму и фактически правившему там римскому папе. Превращение католицизма в государственную религию Лангобардского королевства не помешало военным конфликтам. Во время одной кампании Лиутпранд, как упоминалось, даже сумел войти в Рим. где он заставил многих видных римлян постричься и побриться по-лангобардски. Это был старинный германский символический акт, означающий признание таким человеком своего подчиненного положения, подобного положению сына по отношению к отцу. Реального значения это не имело, т. к. обеспечить действенный военный контроль над Римом Лиутпранд не мог (или не захотел), но он продемонстрировал претензии лангобардского короля на верховную власть в центре западного христианства.

Не меньшее значение имел внутренний аспект этого вопроса. Деятельность Лиутпранда полностью разрушила религиозный барьер между лангобардами и итало-римлянами. И именно в законодательстве Лиутпранда впервые появляется упоминание римских законов. Этим официально признается право местного населения жить и действовать по римским юридическим нормам, которые признаются столь же действенными, как и законы лангобардов. В этих же законах женщине-лангобардке предоставляется возможность выйти замуж за римлянина. Правда, в таком случае она сама становится римлянкой, и ее сыновья должны жить по законам отца, т. е. по римским законам. Это влекло за собой понижение социального статуса. Упоминания о возможности брака лангобарда с римлянкой в законах нет, что понятно: при патриархальном характере лангобардского общества это давало возможность потомкам римлян входить в состав господствующего народа. И все же в некоторой степени право лангобардки на брак с римлянином открывает путь к последующему слиянию лангобардов и римлян. В первое время поселившиеся в сельской местности лангобарды жили полностью отгороженными от местного населения. Их поселение, сохранившее слегка латинизированное название curtis, было даже отделено стеной от окружающей среды. Но постепенно все чаще германцы и итало-римляне стали селиться вместе, а умершие — хорониться на одном и том же кладбище независимо от этнического происхождения. Итало-римляне появляются среди лангобардских общинников с теми же правами, что и германские селяне, и даже среди воинов появляются римляне. Один из преемников Лиутпранда — Айстульф — уже называет себя королем не только лангобардов, но и врученного ему Богом римского народа[465], Итало-римляне платили лангобардам налог в размере одной трети своего имущества или же просто отдавали германцам треть своей земли и рабов, стремясь сохранить за собой остальное. Крупное римское землевладение было в значительной степени разрушено в период лангобардского завоевания, хотя о полном его исчезновении говорить, видимо, не приходится.

В еще большей степени это можно сказать о городе. Город в лангобардской Италии в первое время играл очень небольшую роль. Во время вторжения многие города были разрушены, и некоторые из них более не восстанавливались. Сохранившиеся сократились в своих размерах и изменили даже свой внешний вид. Более или менее «приличные» здания — это в основном церкви и иногда дворцы королей или герцогов. Остальная же часть города занята довольно бедными строениями, некоторые из которых воспроизводят старый германский тип жилища. Это свидетельствует о том, что лангобарды поселяются не только в сельском местности, но и в городе. Характерно, однако, что даже дома знати, может быть, за исключением герцогов, не выделяются своим величием или красотой. Это явно говорит о том, что для их хозяев город все же являлся лишь каким-то временным местом пребывания, в то время как центр всех их интересов находился вне городских стен. В то же время говорить о гибели италийских городов невозможно. Как только наступала более или менее мирная жизнь, начиналось и восстановление некоторых городов, в том числе и ранее разрушенных. Так, возродилась Павия, уничтоженная Агилульфом. В городах даже сохранились слабые следы самоуправления в виде городских собраний на площади перед собором, но решали эти собрания только самые незначительные дела, да и в этом находились под жестким контролем королевских (или герцогских) кураторов и прокураторов, обязанностью которых был не только порядок в городе, но и поддержание в надлежащем порядке улиц, общественных зданий и городских стен. С распространением христианства, особенно католицизма, город, являвшийся резиденцией епископа, приобрел и определенное идеологическое значение. Первое время горожане по традиции еще имели право выбирать епископа, но выбирали они того, чью кандидатуру уже одобрил король. А позже они вообще лишь знакомились с новым епископом. В городе еще сохранялись старые и возникали новые ремесленные коллегии, например, строителей, мраморщиков, ювелиров, медников и других, и это были итало-римляне[466]. Но в целом ремесло пришло в упадок, и ремесленники сосредоточились на изготовлении лишь самой необходимой продукции, чье техническое качество резко понизилось. Это, естественно, вело к обеднению городов. Города беднели еще и из-за того, что сокращалась их округа. Центр тяжести местного управления перемещался в крепости, построенные лангобардами, к которым переходила и значительная часть прежней территории города за пределами его стен. Сеть таких крепостей обеспечивала контроль за завоеванной территорией[467]. Появление домов германской традиции говорит о том, что лангобарды тоже селились в городах, но основную часть городского населения составляли явно итало-римляне. Первоначально, как и в селах, в городах лангобарды тоже жили в отгороженных пространствах, составляя вид воинского гарнизона данного города. Однако рубеж между римской и германской частями города был преодолен гораздо раньше, чем на селе. И это вело ко все более частым контактам между двумя группами городского населения.

Как бы ни относились лангобарды к покоренным итало-римлянам, жить в полной изоляции от них они не могли. Обладавшие более высокой культурой и численно преобладавшие итало-римляне, естественно, оказывали значительное влияние на своих новых господ. Сначала женщины, а затем и мужчины стали воспринимать византийскую моду в украшениях и одежде. С распространением католицизма становится более простым и подобным италийскому погребальный обряд. Иногда лангобарды принимают римские имена, а порой римляне — германские. В варварской среде все больше распространяется латынь. Как говорилось выше, эдикт Ротари основывался исключительно на германском праве, но составлен он был на латинском языке, хотя и весьма грубом, поскольку лангобардский язык, если он еще и был распространен, для создания писаных законов был не приспособлен. В эдикте сохранились лишь некоторые термины, обозначавшие понятия, свойственные только лангобардам. Распространение католицизма еще более усилило позиции латыни и привело, в конце концов, к полному исчезновению германской речи. В VIII в. лангобарды были уже полностью латиноязычными[468]. Разумеется, это была та вульгарная латынь, на которой говорило романское окружение лангобардов. Одновременно в церквах, монастырях, епископских дворцах сохраняется классический язык, ставший языком образованных (в основном церковных) кругов общества Италии того времени. Постепенно число относительно образованных лангобардов росло. Этот процесс ускорился после распространения католицизма. Вступившие в католический клир лангобарды, так же как и итало-римляне, приобщались к той образованности, какая существовала в то время. Чрезвычайно важными очагами образованности являлись монастыри, в которых после принятия католицизма жили как лангобарды, так и римляне. Здесь также обитали монахи, происходившие из других стран. Так, например, монастырь Боббио основал ирландец Колумбан. Наряду с существовавшим еще до лангобардского вторжения монастырем Монте-Кассино этот монастырь стал важнейшим очагом тогдашней образованности. Уже на рубеже VI–VII вв. появился, как говорилось выше, первый лангобардский историк Секунд из Триента. Во второй половине VIII в. лангобард Павел Диакон как историк стоял полностью на уровне тогдашней историографии.

Определенное сближение между лангобардами и итало-римлянами сопровождалось очень важными процессами в самом лангобардском обществе. Социально-экономическая дифференциация, о которой уже говорилось, в VIII в. углубилась, а ее темп ускорился. Среди свободных теперь выделяются possessores. владеющие землей, и pauperes, этой земли лишенные. Некоторые possessores были очень богатыми. Например, гастальд Варенфрит, основав около Сиены монастырь Св. Евгения, передал ему в дар из собственного имущества обширные земельные владения, в том числе оливковые рощи, а также стада скота, инструменты, одежду и различные украшения. И это явно была только часть его имущества. Обширными сельскими владениями обладал некий Давид, сам живший в Лукке. А луккский епископ Вальпранд имел имения не только вокруг Лукки, но даже и на Корсике[469]. Отныне только possessores могут иметь оружие, служить в армии, приносить личную клятву верности королю. Служба в армии и личная верность королю, таким образом, связывается не столько с этносом, как ранее, сколько с имуществом. Pauperes, потеряв землю, остаются свободными людьми, но практически лишаются всех привилегий правящего народа, исключаясь из gens Langobardorum[470]. В лангобардском обществе явно имелся и средний слой сравнительно мелких земельных собственников, чье существование доказывается археологическими исследованиями[471]. Сохранение этого слоя особенно характерно для некоторых горных долин, где социально-экономические процессы протекали, вероятно, более замедленно. С другой стороны, среди possessores отмечаются negotiantes, т. е. торговцы. Их роль, по-видимому, заключалась в финансовом обеспечении власти и армии, хотя в армии они также служили. В законах Лиутпранда появляются две новые категории — верные (fideles) и газинды. «Верные» занимают промежуточное положение между судьями и народом. Они были связаны непосредственно с королем (fideles regi) и могли исполнять (видимо, по поручению короля) судебные функции на местах. Иногда считают, что частью «верных» были газинды. Однако в одном из законов короля Ратхиса они четко различаются. Несомненно, что газинды происходили из королевских дружинников, но в VIII в. они уже фактически превратились в служилую знать, которая даже обладала судебным иммунитетом. Таким образом, в этом веке лангобардское общество становится чрезвычайно стратифицированным. В это время некоторые итало-римляне получают привилегии, до этого свойственные только лангобардам. Так, они появляются в армии. Социально-экономическое положение лангобардов и итало-римлян начинает сближаться. В некоторой степени началось и стирание политических различий между двумя группами населения Италии.

Все это делает опору королевской власти более узкой, но и более сплоченной. Если Ротари для ратификации своего эдикта созывал народное собрание, а Гримоальд говорит о «согласии всех», что тоже подразумевает такое собрание, то короли-законодатели более позднего времени этого уже не делали. Лишь в первом году своего правления Лиутпранд обнародовал законы в присутствии народа (populus).

В дальнейшем народ уже не упоминается[472]. Новые законы являлись уже не волеизъявлением лангобардского народа, а проявлением королевской воли, хотя и с согласия знати. Огромное влияние на это оказало принятие католицизма. Оно привело к отказу не только от старой веры, но и от ряда старых установлений, и к принятию новых принципов власти, имперско-ортодоксальных (католическо-православных). Лиутпранд называет себя не просто королем рода лангобардов, как ранее, а католическим королем этого рода, избранным Богом. Не наследование власти и не избрание народом, а воля Бога определяет занятие трона. Идея особого покровительства Бога королю и ранее не была чужда лангобардам. Еще Агилульф называл себя королем милостью Бога (gratia Dei). Ротари в самом начале своего эдикта говорит о милости к нему всемогущего Бога (Dei omnipotentis gratiam). Кунигперт, как упоминалось, чеканил золотую монету с собственным изображением. Теперь это все окончательно оформляется в концепцию католической королевской власти, идущей от Бога. Лиутпранд даже порой называет себя принцепсом, как и римский император, а королевский дворец, как и императорский, именуется священным (sacer palatium). Кроме того, Лиутпранд не ограничивается сравнением с римским (византийским) императором, но позиционирует себя (впрочем, как и император) как библейского царя, руководящего своим народом по Божьей воле. Эта новая концепция королевской власти и более дробная стратификация самого лангобардского общества, утвердившаяся в VIII в., означает преодоление родоплеменных принципов, с которыми лангобарды пришли в Италию менее двухсот лет назад и которые еще были действенны в предыдущем столетии.

Утверждение новой концепции королевской власти не привело, однако, к усилению самой этой власти. Решительно преодолеть центробежные тенденции, заложенные в первую очередь в существовании герцогств, короли так и не смогли. После эдикта Ротари герцоги более не упоминаются в законах, но это не означает ни уменьшения их значимости, ни, тем более, их исчезновения. Более того, появление и у герцогов своих газиндов укрепило их положение. Соотношение сил между двумя политическими институтами — монархией и герцогством — по-прежнему зависело от конкретной ситуации и от конкретных личностей. Это ясно проявилось после смерти Лиутпранда.

Лиутпранд умер в 744 г. Еще за несколько лет до этого он, не имея сыновей, сделал своим соправителем своего племянника Гильдебранда. Однако тот правил лишь семь месяцев и был свергнут. Видимо, жесткая политика Лиутпранда вызвала недовольство большой части лангобардской знати, которая закономерно видела в его племяннике продолжателя прежнего курса. По-видимому, на это событие влияние оказал все тот же «римский вопрос». Королем был избран фриульский герцог Ратхис. Он вопреки лангобардским законам был женат на римлянке Тассии. Поэтому можно думать, что вокруг него сгруппировалась та часть лагобардской знати, которая стояла за более тесные взаимоотношения не только с католической Церковью и папой, но и с итало-римской знатью. Ратхис в еще большей степени, чем Лиутпранд, пытался опереться на католическую Церковь. Если Лиутпранд в своей политике вступал в конфликт с папой, то Ратхис пытался такого конфликта избежать.

Это не помешало ему продолжить наступление на остатки Равеннского экзархата, но и его он прекратил после вмешательства папы Захарии, который убедил короля снять осаду с города Перузии (Перуджи). Этот поступок короля стал, по-видимому. последним толчком для возмущения лангобардской знати или, по крайней мере, ее значительной части. Можно полагать, что сторонники «лангобардской партии» выступили против Ратхиса. И он не только отрекся от престола, но и вместе с женой и дочерью постригся в монахи. Сам он вступил в знаменитый монастырь Монте Кассино, а жена и дочь стали основательницами женского монастыря неподалеку от Монте Кассино. О том, что этот поступок был вынужденным, говорит тот факт, что позже Ратхис попытался вмешаться в политическую борьбу и вернуть себе трон.

Преемником Ратхиса стал его младший брат Айстульф. Доказывая свой разрыв с политикой старшего брата, он объявил об отмене всех дарений, какие сделали Ратхис и его жена. Вскоре после прихода к власти Айстульф провел важную военную реформу. В принципе каждый свободный лангобард являлся воином, а армия представляла собой всеобщее ополчение. Однако имущественное и социальное расслоение внутри лангобардского общества зашло к тому времени столь далеко, что оно должно было отразиться и на войске. Айстульф сделал из этого вывод. Именно он юридически оформил то положение, о котором было сказано выше. Его закон установил строгое соответствие между' вооружением воина и его имущественным положением. Человек, обладавший землей, на которой сидело не менее семи зависимых держателей, должен был приходить в войско на коне, одетый в панцирь или кольчугу, вооруженный щитом и копьем, причем количество приводимых им коней зависело от количества зависимых от него дворов. Тот, кто имел 40 юге-ров земли (и, по-видимому, зависимых держателей не имевший), являлся на коне со щитом и луком, но без панциря или кольчуги, на приобретение которых у него, вероятно, не было средств. Наконец, лангобарды, стоявшие на самом низу общественной лестницы (minores). имели только лук и стрелы. Неимущие же. как упоминалось, были вовсе из войска исключены. Такое упорядочение армии усилило ее и позволило Айстульфу проводить более активную внешнюю политику.

С приходом Айстульфа к власти антиримская группировка возобладала. Новый король решительно порвал с прежней политикой. Он демонстративно отменил все дарения, которые сделали Ратхис и его жена. Строго запретил всякие несанкционированные им самим контакты с римлянами. Новый король повел и соответствующую внешнюю политику. Вскоре после взятия им власти лангобарды, наконец, овладели Равенной, завершив, таким образом, завоевание экзархата. Подчинена была и Истрия[473]. Теперь на очереди был Рим. Папа Стефан II попытался было договориться с Айстульфом и даже с помощью больших подарков сумел заключить мир на 40 лет. Но столь долгий мир просуществовал всего четыре месяца. Лангобарды захватили Рим и подчинили себе Город и всю округу, наложив на римлян довольно тяжелую подать. Попытка императорского правительства добиться возвращения экзархата и некоторых других территорий успеха не имела. И папа обратился за помощью к франкам.

Недавно Стефан помог Пипину, уже фактически правившему королевством, официально стать королем, свергнув предыдущую династию Меровингов. Теперь пришла пора Пипину помогать папе. Стефан сам отправился к Пипину и, хотя Айстульф пытался ему помешать, сумел добраться до франкского короля. Пипин обещал папе всяческую поддержку и в 755 г. выступил в поход в Италию. За двадцать лет до этого Пипин был послан своим отцом Карлом Мартеллом ко двору Лиутперта с просьбой о помощи против арабов и фактически признал свою зависимость от лангобардского короля. Прежние связи, однако, не остановили Пипина. Лангобарды были разбиты, франки осадили Павию, и Айстульф капитулировал. Он заключил мир, по условиям которого обязался отказаться не только от власти над Римом, но и вернуть Равенну и другие завоеванные им города. Однако уже в следующем году он вновь напал на Рим и опустошил все его окрестности. Ответом стало новое вторжение франков в Италию. И лангобарды вновь потерпели поражение. Айстульф был вынужден вновь заключить мир, отказавшись не только от всех своих завоеваний, но и от некоторых других городов. Византийцы пытались воспользоваться поражением лангобардов и вернуть себе прежние владения, но Пипин им в этом решительно отказал. Территории, отнятые у лангобардов, включая Рим и Равенну, были отданы под суверенитет папы, в результате чего было создано светское Папское государство. В первое время фактическим правителем этого государства стал франкский аббат Фулрад, оставленный в Италии Пипином в качестве своего полномочного представителя, при котором была оставлена и часть франкского войска.

В том же 756 г. Айстульф умер, не оставив наследника. Стефан и Фулрад выдвинули претендентом на лангобардскую корону герцога Тусции Дезидерия. Это вызвало недовольство «национальной партии», чем решил воспользоваться Ратхис. Покинув монастырь, он решительно выступил против Дезидерия. К нему примкнули многие лангобардские вельможи, и королевство снова оказалось на грани гражданской войны. Но папа и Фулрад вмешались в борьбу. Под угрозой франков Ратхис был вынужден отказаться от сопротивления Дезидерию. И тот, став королем с помощью франков и папы, отказался в пользу последнего еще от части лангобардских владений.

Однако приход к власти Дезидерия при активной поддержке папы и франков не означал превращения лангобардского короля чисто в их ставленника. Уже довольно скоро Дезидерий занял самостоятельную позицию. После восшествия на папский престол Стефана III в Риме начались беспорядки и был даже выдвинут антипапа Филипп. При самом папском дворе существовали две группировки, одна из которых ориентировалась на франков, а другая — на лангобардов. Дезидерий вмешался в римские дела и решительно выступил на стороне своих приверженцев. Папа Стефан склонялся на сторону первой группировки и даже попытался было снова запросить помощи у франков. В ответ Дезидерий с войском двинулся на Рим. Город король не взял, но при его поддержке пролангобардская группировка взяла верх, и лидеры противоположной «партии» были вынуждены либо уйти в монастырь, либо укрыться в папском дворце, где и находились до смерти самого папы. Но когда Стефана III в 772 г. сменил на папском троне Адриан, профранкская группировка решительно возобладала. Дезидерий пытался договориться с новым папой, но тот отделался общим рассуждением на тему, что он желает быть в мире со всеми христианами, и затем прямо поставил вопрос о способности лангобардского короля держать свое слово. Видя тщетность своих попыток договориться с папой, Дезидерий перешел к активной политике. Уступки, которые были сделаны в начале его правления, вызвали недовольство среди лангобардской знати, и король возобновил завоевания, стремясь вернуть то, что он и до него Айстульф были вынуждены уступить папе. Его армия осадила Равенну. К тому же положение во Франкском королевстве, казалось, ему очень благоприятствовало. К этому времени умер Пипин, оставив власть своим сыновьям Карлу и Карломану. Последний тоже скоро умер, а его жена и сыновья в страхе перед Карлом бежали ко двору Дезидерия. Перед последним открылась блестящая перспектива. Он решил добиться от папы помазания сыновей Карломана королями франков и этим, с одной стороны, добиться разделения Франкского королевства, что, несомненно, его резко ослабило бы, а с другой, отдалить папу от Карла и, следовательно, лишить его поддержки франков. В таких условиях Дезидерий оказывался бы вершителем судеб не только Франкского королевства, но и Рима. И папа это прекрасно понял. Он решительно отказался согласиться с требованием Дезидерия и, наоборот, сам потребовал от него снятия осады с Равенны и возвращения римскому престолу всех городов, к тому времени захваченных Дезидерием. Дезидерий попытался было силой надавить на папу и двинулся с армией на Рим. Но Адриан пригрозил ему изгнанием, и он отступил. Понимая, что это отступление временное, папа обратился к Карлу с просьбой о помощи, ссылаясь на пример Пипина. Эта просьба стала для франкского короля желанным поводом для захвата Италии. Правда, для приличия он пытался якобы договориться с Дезидерием об отказе от завоеваний последнего, но когда, как и ожидалось, Дезидерий на уступки не пошел, стал готовиться к войне.

Италия представляла лакомый кусок. К этому времени Лангобардское королевство переживало некоторый подъем, чему способствовала относительная стабилизация политического положения. Разумеется, продолжались войны лангобардов с византийцами, а затем с папой, время от времени в Италию вторгались авары и славяне, нападали франки, но все же период «бури и натиска», период завоевания, сопровождавшийся жестокостями и разорениями, прошел. Обращение лангобардов в католицизм не только сблизило их с местным населением, но и сделало католические церкви и монастыри островками относительной безопасности. Да и в отношении светских владельцев лангобарды уже не были столь жестоки, как во время завоевания. Демографический кризис, характерный для Италии VI в. да и несколько более позднего времени, был преодолен. Стало развиваться земледелие. Итало-римское население не бросило это занятие, несмотря на довольно значительное сокращение площадей, оставление многих угодий, запустение брошенных участков. Теперь к земледелию обращаются и лангобарды. Если в первое время после своего оседания в Италии они были преимущественно животноводами, разводя овец, свиней и, особенно, коней, то теперь они все больше занимаются зерновыми, оливками и виноградом.

Некоторый подъем стали испытывать города. В VII–VIII вв. центр тяжести экономического развития Италии в значительной степени переместился на север. Река По (Пад) становится одной из важнейших торговых артерий не только Италии, но и всей Европы. Павия, Милан. Брешия. Верона и другие города Северной Италии становятся значительными центрами. Многие города получают право чеканить монету. Города даже имели свои ополчения, но командовал этими ополчениями королевский или герцогский гастальд. Конечно, города далеко не достигли того положения, какое характерно для городов классической древности, но по сравнению со второй половиной VI в. прогресс несомненен. Вновь приобрела значение внешняя торговля. В ней стала принимать участие и какая-то часть лангобардов. В 629 г. франкский король Дагоберт пригласил лангобардских купцов на открытую им ярмарку в Париж. Во времена Айстульфа среди торговцев выделяются уже не только люди низкого или среднего достатка, но и могущественные и влиятельные (majores et potentes). Это свидетельствует о наличии крупных купцов, ведущих активную и явно международную торговлю. Купцы, которые упомянуты в законе Айстульфа, обязаны были вступать в армию на тех же условиях, что и другие лангобарды. Следовательно, речь в данном случае идет о собственно лангобардских торговцах. И этот слой населения становится влиятельной социальной и политической силой. Торговлей занимались и итало-римляне, и лангобарды. Центром торговли был, естественно, город.

Город с окружающей округой (римская civitas) в значительной степени являлся наряду с fara низовой ячейкой территориально-административного деления Лангобардского королевства. Он был резиденцией епископа, судьи, чиновников, а некоторые города — герцога или короля. Однако наряду с городом возникает еще одна первичная единица управления — замок (castrum). Сначала он создается на городской территории и служит лишь защитой в случае чьего-либо нападения. Но позже ему подчиняется и округа. Замком управляет гастальд, подчиняющийся королю или герцогу. Вопрос сохранения в Лангобардском королевстве римского провинциального деления спорен. С одной стороны, лангобардский писатель Павел Диакон перечисляет и характеризует римские провинции в Италии, но, с другой, никаких упоминаний провинций нет, да и сведения Павла Диакона относятся ко времени лангобардского завоевания. Видимо, все-таки провинции в Италии исчезли. Их место в качестве территориальных округов занимают герцогства, которые никак не соотносятся с бывшими провинциями. Количество герцогств колебалось. Так, было ликвидировано герцогство Павии, и Павией стал управлять непосредственно король. Но полностью ликвидировать герцогскую систему короли не смогли. Герцогства существовали наряду с территорией, непосредственно управляемой королем и его чиновниками. На все это накладывалось еще деление на три области — Аустрию, Нейстрию и Тусцию. Характерно, что герцогства Сполето и Беневент в Средней и Южной Италии к этим областям никакого отношения не имели, что подчеркивает их особое положение в Лангобардском королевстве.

Герцоги, и не только беневентский и сполетский, сами имели свои войска, ядро которых составляли их дружинники — газинды и которые они могли противопоставлять королевскому войску и газиндам короля. Сами герцоги, королевские и герцогские газинды и другие представители и старой родовой и новой служилой знати стали составлять высшее сословие государства — судей. Их значение в Лангобардском королевстве было весьма велико. Король не только издавал законы с согласия судей, но и при заключении договоров и вообще проведения любых международных актов судьи выступали самостоятельной стороной наряду с королем.

Такое положение обусловливало определенную рыхлость государства и относительную слабость королевской власти. Этим и воспользовался Карл.

В 773 г. франкское войско во главе с самими королем вторглось в Италию. Дезидерий пытался помешать франкам пройти альпийские проходы, но в ожесточенном трехдневном сражении потерпел поражение и отступил в Павию. Франки осадили Павию. Не оставляя осады, они стали захватывать другие территории, почти не встречая сопротивления. Сын короля Альгис (или Адальгис) вместе с женой и сыновьями Карломана ушел в Верону. Но когда франки подошли к Вероне. франкские эмигранты перешли на его сторону. Еще при самом начале франкского вторжения ряд герцогов, в том числе герцог Сполето. перешли на сторону папы. На какое-то время Карл со значительной частью своего войска отправился в Рим, по пути завершая завоевание Италии, а после возвращения усилил осаду Павии. В условиях осады в городе началась эпидемия, и, в конце концов, город пал. Дезидерий и его жена были отправлены в страну франков. Альгис еще некоторое время пытался сопротивляться, но, в конце концов, его сопротивление было сломлено. Карл не стал ставить на лангобардский трон своего ставленника. Он присоединил основную территорию Лангобардского королевства к своим владениям. Она была разделена на отдельные округа, во главе которых были поставлены франкские графы. Сохранились только два южных герцогства — Беневент и Сполето, правители которых признали свою зависимость от франкского короля. Так в 774 г. перестало существовать Лангобардское королевство.

Значительная часть Италии стала составной частью Франкского королевства. В центре страны расположилась обширная Папская область, светские владения римского папы. Беневент и Сполето попали в зависимость от франкского короля (затем императора). На юге Апеннинского полуострова византийцы сумели частично восстановить свои владения, пока не были вытеснены оттуда норманнами.

Лангобарды (вместе с другими примкнувшими к ним варварами) стали последними германцами, создавшими свое королевство на территории Западной Римской империи[474]. Долгое время они были довольно мало связаны с греко-римской цивилизацией, и их социально-политическая эволюция была весьма замедленной. Италию под руководством лангобардских королей завоевывал целый комплекс варварских народов. Сами лангобарды, игравшие в этом комплексе ведущую роль, еще жили практически родовым строем. Процесс становления государства проходил у лангобардов уже после их появления на Апеннинском полуострове. На это, возможно, влияло и то, что союзники лангобардов (например, свевы) стояли, по-видимому, уже на более высоком уровне социально-политического развития. И это обстоятельство, и влияние окружающего итало-римского населения, и естественный ход развития вели к формированию нового типа общества и власти у лангобардов. Однако старые родоплеменные принципы сохранялись еще очень долго. Окончательное вытеснение родоплеменных институтов произошло, как кажется, только в VIII в. Отсюда и особенности политической структуры Лангобардского королевства: гораздо более долгое, чем в других германских королевствах, сохранение реальной роли народного собрания, огромная власть герцогов, соперничавших с королевской властью, связанная с этим относительная слабость последней, определяемая не ролью монархии как института, а личностями конкретных королей и политической ситуацией. С этими же особенностями лангобардов связана, видимо, и особо высокая степень насилия, сопровождавшая вторжение лангобардов в Италию. На эти особенности накладывались (а может быть, и обусловливались ими) некоторые культурные моменты. Целиком в русле старинных племенных традиций, например, лежит поступок короля Альбоина, который, разгромив и убив гепидского короля Кунимунда, взял в жены его дочь, а из его черепа сделал себе пиршественную чашу. Хотя христианство в форме арианства уже распространялось среди лангобардов, значительная их часть все еще оставалась язычниками. Укоренение христианства сначала в форме арианства, а затем католичества происходило уже после их оседания в Италии. В отличие от остготского завоевания лангобардское вторжение в огромной степени разрушило основы существовавшей цивилизации во многих ее аспектах. Потеряло свое значение крупное сенаторское землевладение. Пришли в упадок города. В первое время был нанесен серьезный удар католической Церкви, являвшейся в тех условиях главной носительницей образованности наряду с сенаторской знатью. Это привело к упадку культурного уровня Италии. Наконец, чрезвычайно важным является то, что никаких федератных отношений с Империей у лангобардов не было. Лангобарды представляли собой завоевателей в чистом виде, без всякого юридического камуфляжа.

При сохранении всех своих особенностей эволюция Лангобардского королевства проходила, однако, в том же направлении, что и других германских королевств. Период «бури и натиска» сменился более мирным временем. Начался процесс постепенного сближения варваров и местного населения. Римляне начали включаться в лангобардское общество. Некоторые представители итало-римской элиты стали появляться в правящем слое лангобардов. С другой стороны, процесс имущественной, а затем и социально-политической дифференциации сближал лангобардские «низы» с рядовым римским населением Италии. Принятие католицизма привело к повышению культурно-образовательного уровня страны и снятию религиозного барьера между двумя группами населения Италии. Лангобардское королевство включается в общую ткань экономических и политических отношений средиземноморского мира. Однако непреодоленность племенных принципов существования и так и далеко не завершившаяся ассимиляция варваров и римлян привели к крушению Лангобардского королевства.

Говоря о Лангобардском королевстве, надо подчеркнуть, что лангобарды завоевали далеко не всю Италию. Значительная часть страны оставалась под властью императора. Социально-политическое развитие этой части Италии проходило совершенно в других формах и в других государственных рамках. Можно сказать, что с этого времени начался распад Италии на отдельные государственные образования. Только почти через 1100 лет Италия снова объединилась, хотя и сейчас на Апеннинском полуострове существуют, кроме Итальянской республики, еще два государства — Ватикан и Сан-Марино.

V. ФРАНКСКОЕ КОРОЛЕВСТВО

Хлодвиг унаследовал власть в 481 г. после смерти Хильдериха в возрасте около 16 лет. Унаследовал он и управление провинцией Бельгикой Второй. Важной особенностью политического устройства франкского союза (по крайней мере, салических франков) было отсутствие единоличной монархии, ибо королевское достоинство считалось принадлежностью всего рода Меровингов, так что и Хлодвиг оказался не единственным государем франков. Наряду с его государством существовали еще, по крайней мере, два, во главе которых стояли Харарих и Рагнарих. Но Хлодвиг выделялся как наиболее энергичный и удачливый, и это скоро выдвинуло его на первое место среди других франкских королей. И именно Хлодвиг возглавил выступление франков против Сиагрия. К этому времени был уже свергнут Ромул Августул и убит последний законный август Запада Юлий Непот, и в Империи остался один император, правивший в Константинополе. Однако императору Зенону было не до далекой Галлии. На Западе его больше занимало решение италийской проблемы, так что реально помочь Сиагрию он никак не мог. Можно было опасаться вестготов, интересам которых, естественно, больше отвечало существование сравнительно слабого государства Сиагрия, чем сильного и обширного Франкского королевства.

Однако в 484 г. могущественный вестготский король Эврих умер, и это открывало простор для экспансии франков. В 486/87 г. франки под руководством Хлодвига разгромили римские войска. Сиагрий бежал к вестготам, но был ими выдан и казнен. Победа над Сиагрием не означала автоматического подчинения франкам его державы. Римские города оказывали варварам упорное сопротивление, и лишь к 494 г. под властью Хлодвига оказалась вся Северная Галлия до Луары, за исключением Арморики, которая уже давно отвоевала себе независимость от римлян и которую активно заселяли кельты, вытесненные англами, саксами и ютами из Британии.

Другим направлением франкской экспансии при Хлодвиге было германское. В 90-е гг. V в. Хлодвиг подчинил часть тюрингов, живших в окрестностях долины Рейна. Наиболее же опасными врагами франков в Германии являлись по-прежнему аламаны. С ними прежде всего столкнулись рипуарские франки. Рипуарский король Сигиберт сумел отбить очередное аламанское нападение, но для окончательной победы сил у него не было, и он обратился за помощью к Хлодвигу. Это стало для последнего желанным поводом к войне с аламанами. В 496/97 г. объединенное франкское войско столкнулось с аламанами в решающем сражении. По преданию, накануне этого сражения Хлодвиг дал обет принять христианство, и именно в его католической форме, в случае победы. Предание гласит, что в ходе битвы аламаны начали побеждать, и тогда Хлодвиг обратился с молитвой к Христу, в результате чего в бою произошел коренной перелом и франки перешли в решительное наступление. Аламаны были наголову разгромлены, их король погиб, и их союз фактически перестал существовать. Часть аламанов отошла к югу и подчинилась остготам, а большая часть была вынуждена признать власть Хлодвига. Вскоре после этого сражения Хлодвиг принял католическое крещение в Реймсе от местного епископа Ремигия и призвал всех соотечественников последовать его примеру[475]. Тотчас же вместе с королем христианство приняли три тысячи его дружинников. Началась быстрая христианизация франков, хотя еще в VII в. среди них, и даже среди знати, оставались язычники.

Принятие христианства Хлодвигом в католической форме дало ему возможность вести войну с вестготами и бургундами под религиозным знаменем, а это, в свою очередь, обеспечивало франкскому королю определенную поддержку местного населения. Приблизительно тогда же, когда Хлодвиг вступил в борьбу с аламанами, он женился на племяннице бургундского короля Гундобада Хротхильде. Это был очень дальновидный дипломатический шаг. С одной стороны, франкский король обеспечивал себе нейтралитет Бургундии во время опасной войны с аламанами. С другой, Хротхильда была дочерью убитого Гундобадом его брата Хильпериха, а это давало Хлодвигу повод при возможности вмешаться в дела бургундов под предлогом защиты законных интересов своей жены и ее детей. Такая возможность возникла уже в 500 г. Правда, повод оказался другой: обращение за помощью брата Гундобада Годигисела. Хлодвиг оказал активную поддержку Годигиселу и одержал победу, но утвердить франкское влияние в Бургундии все же не сумел. Гораздо успешнее протекала его борьба с вестготами.

Уже упоминалось, что вестготский король Аларих II выдал бежавшего к нему Сиагрия. не решившись выступить против Хлодвига. Эта уступка Алариха уже давала Хлодвигу определенное моральное преимущество. В 498 г. он решил превратить это моральное преимущество в политическое. Франки вторглись во владения вестготов и захватили Бурдигалу (Бордо), по существу вторую столицу вестготов. Однако в тот момент Хлодвигу все же пришлось отступить. Остготский король Теодорих, ставший тестем Алариха, находился в это время на вершине своего могущества. К тому же он недавно был признан императором Анастасием. А то, что остготский король сможет вмешаться и помочь своим родственникам, не было сомнения. В результате на острове посреди Луары встретились Хлодвиг и Аларих и договорились о вечном мире между двумя королевствами, границей между которыми будет эта река. Однако в 506–507 гг. ситуация изменилась. С одной стороны, обострились вестготско-бургундские отношения, так что можно было надеяться на помощь бургундов. А с другой, также обострились отношения между Анастасием и Теодорихом. Бургунды и франки заключили союз против вестготов. Пытаясь удержать их от войны с зятем, Теодорих направил послания Хлодвигу и Гундобаду. Но это не помогло. Воспользовавшись антикатолическими репрессиями Алариха II, Хлодвиг выступил против вестготского короля, придав своему походу священный характер. Он заявил, что его целью является освобождение Галлии от власти еретиков, что не помешало ему заключить союз с арианином Гундобадом. К этому времени франки уже завладели некоторыми городами к югу от Луары. Решающее сражение произошло у Боглады в 507 г. Вестготы были разбиты, и их король Аларих погиб. Сын Хлодвига Теудерих подчинил Овернь, распространив франкскую власть до границ с Бургундией, а сам Хлодвиг овладел Аквитанией, включая Тулузу. Только вмешательство остготского короля Теодориха дало возможность вестготам удержать Септиманию.

Эта победа изменила политическую ситуацию. Значительная часть Галлии оказалась под властью франкского короля. Правда, добиться выхода к Средиземному морю Хлодвиг не смог, и это осталось целью его преемников, Войны с вестготами, в первую очередь за Септиманию, с этого времени стали долговременной константой внешнеполитической истории Франкского королевства. Пока же Теодорих посадил на вестготский трон своего внука Амалариха и официально стал его опекуном, а фактически полным правителем Вестготского королевства. В результате у границ Франкского королевства возникла мощная общеготская держава Теодориха. Презрев увещевания Теодориха и разгромив и убив его зятя, Хлодвиг стал непримиримым врагом остготского короля. И это сразу же оценил Анастасий. Хлодвигу было дано почетное консульство и, по-видимому, ранг патриция. Возможно, Анастасий надеялся на еще большее обострение отношений между Хлодвигом и Теодорихом. В свое время Зенон с помощью Теодориха сверг Одоакра, и теперь Анастасий вполне мог надеяться на свержение Теодориха руками Хлодвига. Однако Хлодвиг, извлекая все выгоды из его нового положения, превращать себя в орудие императора не собирался. Между двумя королевствами установилось некое политическое равновесие.

В Германии Хлодвиг подчинил себе хаттов. являвшихся частью франкского союза. но сохранивших независимость, и часть саксов. Последним внешнеполитическим успехом Хлодвига стало подчинение рипуарских франков. Он фактически подговорил сына Сигиберта Хлодериха убить собственного отца, а затем использовал это убийство как повод для свержения Хлодериха. Хлодерих был убит подосланными убийцами, и Хлодвиг объявил, что тот испытал тот же жребий, какой подготовил для своего отца. После этого общее собрание рипуарских франков провозгласило Хлодвига своим королем. К этому времени, используя самое утонченное коварство, Хлодвиг сумел устранить всех своих соперников и среди салических франков. Многих из них он пригласил к себе на пир, во время которого все они были убиты. Хлодвиг сверг короля Харараиха и заставил его и его сына принять духовный сан. Король Рагнахарих, в свое время активно помогавший Хлодвигу в войне с Сиагрием, был свергнут в результате заговора, организованного Хлодвигом, выдан ему и убит вместе с сыном. В результате этих и других подобных актов Хлодвиг становится единым королем франков, став фактически создателем Франкского королевства.

Хлодвиг обращал большое внимание и на внутреннюю политик)'. Его главной задачей было укрепление собственной власти, но само это укрепление было тесно связано со становлением франкской государственности вообще. Устранение соперников привело к установлению во Франкском государстве подлинной монархии. В ходе завоеваний были ликвидированы следы родового устройства, и хотя народное собрание («Мартовские поля») официально продолжало существовать, оно превратилось лишь в военные смотры. Его политическая роль, как и роль отдельных франков из низшего слоя, свелась к нулю. Ни о каком избрании короля больше не было речи; монархия стала наследственной, и это никем не оспаривалось, хотя след прежнего избрания можно видеть в ритуале провозглашения нового короля, когда того поднимали на щит и несли на плечах воинов. Все свободные франки должны были приносить присягу королю, который взамен их верности оказывал им покровительство.

В конце своего правления Хлодвиг обнародовал Pactus Legis Salicae — «Салическую правду», сборник законов, обязательных для всех салических франков и тех германцев (и даже римлян), которые жили по салическому праву[476]. Практически это была запись уже действующего обычного права, придание которому письменной формы означало появление во франкском обществе писаного законодательства. Само появление «Салической правды» трактовалось как проявление королевской воли, и уже одно это явилось законодательным оформлением всевластия короля. Хотя сам король и его окружение уже давно были христианами, никаких следов христианского влияния в этих законах не прослеживается. Объектом права в «Салической правде» являлся свободный франк, ясно отделявшийся от полусвободного и несвободного населения. Его жизнь и здоровье были защищены вергельдом, в то время как для других людей речь шла лишь о возмещении их «стоимости» или «цены покупки». Но и среди свободных не было абсолютного равенства. «Салическая правда» устанавливала различный вергельд в зависимости от самых разных условий, в том числе от возраста, профессии, возможности исцеления, но также, что особенно важно, от отношения к королю и его аппарату. Так, вергельд обычного свободного составлял 200 солидов, а «приближенного» к королю (truste) — 600.

Наряду с «Салической правдой» во Франкском королевстве действовали и другие «правды», как Аламанская или Рипуарская, действенные для соответствующих этнических групп. Все они, как и «Салическая правда», были основаны не на римском, а на германском праве, видоизмененном новыми условиями. Но большую часть населения королевства составляли галло-римляне.

Под властью Хлодвига образовалось довольно значительное государство. В его состав входила большая часть Галлии, кроме Септимании и Бургундии, и обширные территории к востоку от Рейна. Столицей королевства Хлодвиг избрал Париж, называемый, по-видимому, по образцу Константинополя, urbs regia — королевский (царский) город. Сами франки занимали лишь сравнительно небольшую часть всего этого пространства. Судя по археологическим находкам, значительная часть франкского населения осталась в своих старых землях. За пределами области их расселения до вторжения во владения Сиагрия франки оседали преимущественно там, где к тому времени уже жили германцы, обитавшие в том или ином качестве на территории Империи. В Галлии плотнее всего франки заселили территорию между Рейном и Сеной. Но и там наряду с ними обитали галло-римляне, численно их превосходившие. К югу от Луары франки вовсе не селились. Там после ухода вестготов стало проживать исключительно галло-римское население. Франками в этой части страны были только воины в гарнизонах и чиновники королевского аппарата. Здесь еще долго сохранялись старые римские порядки. Характерно, что даже в VIII в. франки называли жителей Аквитании римлянами (Romani). Отношения с местным населением были в этих условиях для франков очень важны.

В ходе завоеваний Северной Галлии франки захватывали только владения императоров и необрабатываемые земли, хотя какие-то эксцессы, разумеется, случались. Но в целом владения галло-римских магнатов оставались неприкосновенными, и в них господствовали те же виды социальных отношений, что и в Поздней Римской империи, включая рабство и колонат. Хлодвиг, нуждавшийся в образованных римлянах для создания своего государственного аппарата, всячески привлекал многих из них на службу. Уже при Хлодвиге некоторая часть администрации состояла из римлян. Некоторые римляне официально включались в число сотрапезников короля (conviviae regis) и защищались вергельдом в 300 солидов, т. е. большим, чем вергельд рядового франка. Упомянутая выше «Салическая правда», как и другие подобные «правды», была написана на латинском языке, и некоторые из «сотрапезников короля», возможно, участвовали в ее составлении. Римляне, как и франки, были обязаны военной службой, и некоторые из них достигали довольно высоких военных должностей. При преемниках Хлодвига роль римлян в управлении государством и в армии еще более возросла.

Большое значение имело обращение короля, а затем, хотя и не сразу, всех остальных франков в католицизм. Предание изображает обращение Хлодвига чуть ли не как спонтанный акт во время сражения. Но в действительности этот акт был уже подготовлен. Католические иерархи к тому времени уже вступили в контакты с Хлодвигом. Еще когда он был язычником, к нему с пожеланиями счастья обращался реймский епископ Ремигий, который позже и крестил короля. Жена Хлодвига, бургундская принцесса Хротхильда была ревностной католичкой и вокруг нее, вероятно, образовался какой-то католический кружок. Своим крещением Хлодвиг преследовал как внутри-, так и внешнеполитические цели. Основной задачей своей внутренней политики он считал укрепление своей власти. В начале войны с Сиагрием у франков еще очень сильны были родоплеменные институты и связанный с ними стиль мышления, как и религиозные представления. Преодолеть их без коренного изменения идеологии было если не невозможно, то чрезвычайно трудно. И Хлодвиг, которой уже имел связи с христианами, обращается к христианству. Другие варвары и их короли были уже христианами ко времени создания своих королевств на территории Западной Римской империи, и при этом арианами, и они, естественно, еще долго сохраняли свою веру. Франки же являлись язычниками, и христианство им представлялось только в той форме, в какой оно существовало в завоеванной ими Северной Галлии. А там христианство существовало только в католической форме, и, естественно, Хлодвиг тоже выбирает эту форму новой религии. Во внешней политике Хлодвиг стремился к овладению всей Галлией. Юго-восточная часть этой страны находилась под властью бургундских королей, а юго-западная — вестготских. И те и другие были в то время арианами, и это позволяло Хлодвигу, как уже упоминалось, вести завоевательную войну под религиозным знаменем. Это привлекало к франкскому королю католических подданных других королей. Недаром при ухудшении отношений с Хлодвигом вестготский король Аларих II начал преследование католиков. Живший под властью бургундского короля епископ Авит восторженно писал Хлодвигу, что его победы обусловлены его верой. С другой стороны, обращение в католицизм облегчало Хлодвигу отношения с Империей. Надо также иметь в виду, что обращение в католицизм в значительной степени противопоставило франков не только вестготским и бургундским королям, но и другим варварам, которые были в основном арианами (хотя сохранялись и язычники). Это еще больше сплачивало франков и становилось важным фактором в их самоощущении как особого, католического, народа. Недаром Хлодвиг называет себя первым христианнейшим королем франков (primus Francorum rex christianissimus). В 511 г. незадолго до смерти Хлодвига в Орлеане (Аврелиан) собрался первый собор галльской Церкви, который фактически оформил ее существование. Папа жил в Риме под властью арианского короля; константинопольский патриарх находился весьма далеко и практически не мог оказывать никакого влияния на дела в Галлии. В этих условиях галльская Церковь сразу приобретала некоторую автономию, и это полностью соответствовало политическим расчетам Хлодвига.

Обращение в католицизм имело также еще одно очень важное для франкских королей последствие — изменились их отношения с местным галло-римским населением. В отличие от других варварских государств во Франкском королевстве сразу же исчезла религиозная рознь между завоевателями и завоеванными. Правда, как уже отмечалось, часть франков еще долго оставалась язычниками, но число их уменьшалось, пока они не исчезли полностью. Арианской же церкви во Франкском королевстве вообще не существовало. Так что Франкское королевство почти с самого начала отличало религиозное единство. Это привело к быстрому вхождению церковной иерархии, которая была (по крайней мере, в первое время) исключительно галло-римской, в правящий слой государства. Позже, когда франки все же присоединили Бургундию, в этой слой вошла и какая-то часть бургундской знати, которая к тому времени тоже уже была католической. В то же время никаких следов включения в «верхи» франкского общества вестготской аристократии, которая еще оставалась в Аквитании, но являлась арианской, нет. Принятие католицизма способствовало относительной консолидации общества в завоеванной франками Галлии и более быстрому слиянию франков с остальным населением страны. Однако преувеличивать быстроту этого процесса нельзя; он, по-видимому, растянулся на несколько столетий.

Вскоре после победы Хлодвига над вестготами император Анастасий, как говорилось выше, признал его консулом, этим официально дав ему власть над Галлией. Это было фактически повторением того жеста, какой сделал десять лет назад Анастасий в отношении Теодориха. Знаком нового положения Хлодвига, как и Теодориха, стали пурпурная одежда и корона. Консульство Хлодвиг рассматривал не как временную (годичную) почетную должность, а как пожизненный титул. Это позволило ему предстать перед римским населением представителем императора. Более того, он стал именоваться Августом. Это, конечно, не означало, что франкский король сравнивал себя с императором. Он оставался королем франков. Но перед римским населением он себя позиционировал как такого же создателя нового государства, каким Август был для Римской империй. В то же время он признавал официальное верховенство императора. Знаком этого стала и денежная система Франкского королевства. Она не только копировала византийскую, но и на монетах помещалось изображение императора, и только во второй половине VI в. начинают появляться портреты и имена франкских королей. Окончательно же изображение императора исчезает с франкских монет только в 613 г.

Итак, в результате деятельности Хлодвига происходит качественный скачок, отделивший прежнее франкское общество от Франкского королевства. В ходе завоеваний среди франков усиливается социальное, имущественное и политическое расслоение. Выделяется слой proceres, т. е. официально признанной знати. Важно, однако, что это была не родовая знать, а служебная. Близость к королю, а не происхождение определяла принадлежность к proceres. Эти люди наряду с церковной иерархией и становятся главной опорой королевской власти, которая теперь полностью отделяется от всех подданных, не только галло-римлян, но и франков. Рыхлое объединение, какое фактически образовывали франки еще накануне войны с Сиагрием, которое возглавляло несколько королей (хотя, по-видимому, и правивших не совместно, а каждый над определенной частью франков), а рядовые воины ощущали себя равноправными с королем, подчиняясь ему лишь как командующему, превратилось в подлинную монархию с абсолютной властью государя. Королевская власть, как уже говорилось, передается строго по наследству. Никаких, даже чисто формальных, следов избрания короля народным собранием не обнаружено. «Мартовские поля», если в первые годы правления Хлодвига и играли какую-либо политическую роль, очень скоро ее потеряли и превратились в ежегодные военные смотры. Но одного Хлодвигу преодолеть не удалось. Королевское достоинство по-прежнему принадлежало всему дому Меровингов, а не только старшему сыну. И это сказалось сразу же после смерти Хлодвига.

Хлодвиг умер в 511 г., оставив четырех сыновей — Теудериха, Хлодомера, Хильдеберта и Хлотаря. Все они еще при жизни отца считались королями франков, хотя, конечно, реальной властью не обладали. Старший, Теудерих, был сыном Хлодвига от наложницы[477], и ко времени смерти отца уже прославился как смелый воин и опытный военачальник. Как говорилось выше, именно он возглавил франкскую армию, завоевывавшую Овернь после победы над вестготами. Остальных трех сыновей родила Хлодвигу его законная жена, бургундская принцесса Хротхильда. Она стала женой Хлодвига, когда тот был еще язычником и, будучи католичкой, сыграла определенную роль в его обращении в католицизм. В последние годы жизни мужа она играла довольно важную роль при дворе. Ее политическая значимость увеличивалась благодаря связям с епископами, которые поддерживали и политические стремления королевы. Поэтому если у Теудериха, явно пользовавшегося популярностью среди воинов, и возникла мысль о присвоении всего наследства отца, то он не мог ее осуществить из-за резкого сопротивления мачехи. Возможно, Хротхильда даже намеревалась вовсе лишить пасынка власти под предлогом его незаконности. Но Теудерих имел довольно сильную опору в войске. За ним стояла большая группа франкских вельмож, и обойти его королева была не в состоянии. Силы Хротхильды и Теудериха, видимо, в известной степени уравновешивали друг друга. В этих условиях, видимо, именно Хротхильда настояла на определенном компромиссе, подразумевающем раздел королевства, тем более что такой раздел соответствовал существующему франкскому наследственному праву. Не исключено, что и тесные связи Хротхильды с Церковью сыграли свою роль в достижении такого компромисса. Территория государства была разделена между сыновьями Хлодвига по определенному принципу, причем на четыре части были разделены по отдельности территория к северу от Луары и Аквитания, к югу от этой реки. Каждый сын Хлодвига получил долю и в северной, и в южной части государства. Этот раздел сыновья Хлодвига попытались осуществить «справедливо», т. е. так. чтобы каждый имел равную часть королевства отца. На деле, конечно, это оказалось невозможным. Обладавший большими материальными, прежде всего военными, возможностями Теудерих получил гораздо большую территорию, чем каждый из его сводных братьев. Очень важным было и то, что в государство Теудериха вошли коренные франкские территории. В королевствах своих сыновей (а затем внуков) Хротхильда продолжала играть значительную политическую роль вплоть до своей смерти в 545 г.

Франкское королевство распалось на четыре самостоятельных государства[478]. Хотя в каждом из них правил член рода Меровингов и каждый король (и их потомки) носил тот же титул, что и Хлодвиг, — король франков, политической связи между ними не существовало. Каждый король действовал исходя лишь из своих собственных интересов. Иногда короли могли объединяться для достижения общих целей. Так, в 531 г. Теудерих и Хлотарь окончательно уничтожили Тюрингскую державу. Несколько позже сын Теудериха Теудеберт и Хлотарь завоевали и разделили между собой Бургундию. Когда византийцы вторглись в Италию и остготам было уже не до франков, Хильдеберт и Хлотарь захватили Аламанию и Прованс. Интересы не только объединяли Меровингов, но и разделяли их, вовлекая порой в кровавую борьбу друг с другом. Так, когда Хлодомер погиб в войне с бургундами в 524 г., Хильдеберт и Хлотарь выступили против его сыновей. На их защиту выступила Хротхильда, сумевшая на некоторое время обеспечить трон своим внукам. Но затем ее сыновья все же разбили своих племянников, убили двух из них, а третьего, Хлодовальда, которого бабушка сумела спасти, фактически заставили стать священником, после чего разделили их владения между собой.

Наиболее значительным из франкских государств было Восточное, где правил Теудеберт. Он было единственным сыном Теудериха, так что особых препятствий для занятия им трона не было, хотя ему и пришлось преодолеть сопротивление некоторых вельмож. Восточное королевство объединяло зарейнские земли с германским населением и часть Галлии, населенной галло-римлянами. Ему принадлежала также значительная часть Аквитании. После смерти Теудериха Хильдеберт и Хлотарь пытались лишить власти в этом государстве Теудеберта, но неудачно. Более того, Теудеберт сам переходит в наступление. Будучи не только хорошим полководцем, но и умелым дипломатом, он сумел договориться со своим дядей Хлотарем и вместе с ним завоевать Бургундию, получив при ее разделе лучшую часть. Умелые действия Теудеберта привели к округлению его владений в Аквитании и созданию «моста» между его аквитанскими и восточногалльскими владениями. Воспользовавшись крушением Остготского королевства, Теудеберт захватил ряд принадлежавших остготам территорий за Рейном. Однако когда византийцы укрепились в Италии, восточные франки, во главе которых стоял уже сын Теудеберта Теудебальд, были вынуждены не только остановить свою зарейнскую и заальпийскую экспансию, но и несколько отступить.

Теудебальд умер бездетным. Это произошло несколько неожиданно. В свое время Хильдеберт обещал сделать своим наследником короля Восточного государства, но позже между двумя королями начались ссоры. Этим воспользовался Хлотарь. Проведя блестящую дипломатическую акцию, он взошел на трон Восточнофранкского государства. А в 558 г. умер его старший брат Хильдеберт, и его наследником опять же выступил Хлотарь. Так самый младший сын Хлодвига (в момент смерти отца ему было всего 10 лет) сумел снова объединить под своей властью Франкское королевство.

Единым Франкское королевство существовало всего три года. В 561 г. Хлотарь на пятьдесят первом году своего правления умер. Он имел несколько жен, родивших ему семь сыновей, из которых к моменту его смерти выжили четверо — Хариберт, Гунтрам, Сигиберт и Хильперих. Хотя Хильперих был самым младшим сыном, он сумел тотчас захватить отцовскую казну и столицу Париж. Обладание казной позволило ему богатыми дарами привлечь на свою сторону ряд вельмож. Но добиться успеха он все же не смог. Три его сводных брата — Хариберт, Гунтрам и Сигиберт[479], за каждым из которых стояли значительные силы приверженцев, решительно выступили против него. Сопротивляться им Хильперих не мог и был изгнан из Парижа. Однако полностью устранить своего сводного брата победители не смогли. Из всех своих сыновей Хлотарь больше всего любил именно Хильпериха и назначил его своим наследником, по-видимому, в особом документе — «решение короля» (iudicium regis). Полностью нарушить это «решение» его сыновья не решились. В результате все четверо согласились на новый раздел королевства. Как и полвека назад, Северная Галлия, к которой теперь были присоединены Бургундия, Прованс и зарейнские земли, и Аквитания разделялись между всеми четырьмя новыми королями. При этом те земли, которые после смерти Хлодвига получил Хлотарь, перешли теперь к Хильпериху.

Новый передел произошел через шесть лет, когда умер один из сыновей Хлотаря, Хариберт. Но на этот раз мирным разделом дело не ограничилось. Хильперих направил войско во главе со своим сыном Хлодвигом на захват некоторых городов, перешедших под власть Сигиберта. но тот с помощью войска, посланного к нему Гунтрамом, отбил это нападение. И началась многолетняя гражданская война между внуками, а затем и правнуками Хлодвига. В ходе этой войны короли заключали между собой союзы, меняя каждый раз союзников по мере обстоятельств и кажущейся выгоды. Вельможи того или иного королевства порой изменяли своему суверену и присягали его сопернику. Судьба не раз возносила на вершину успеха или низвергала с нее то одного, то другого Меровинга. Границы королевств менялись, но сами королевства долгое время продолжали существовать. Постепенно установились и названия этих королевств. Восточное, столицами которого были Реймс и Метц, стало называться Австразией. Западную часть Северной Галлии, в которой находился Париж, стали именовать Нейстрией[480]. Королевство в юго-восточной части Галлии, правителем которого был Гунтрам, в значительной степени занимало ту территорию, где ранее находилось Бургундское королевство, и оно стало называться Бургундией, хотя его границы выходили далеко за пределы старой Бургундии.

Некоторое время явный перевес был на стороне Сигиберта, правившего в Австразии. Сигиберт успешно воевал с саксами, тюрингами, аварами. Он сумел заключить договор с императором Юстином II. Одновременно он с переменным успехом воевал со своими братьями. Но в 575 г. (или, по другим данным, в 576). Сигиберт был коварно убит, и его преемником стал его несовершеннолетний сын Хильдеберт II. за спиной которого фактически стала править его мать Брунигильда, дочь вестготского короля Атанагильда. Хильперих воспользовался этим и организовал наступление на владения своего племянника. Сам Хильдеберт с трудом спасся, но его мать попала в руки Хильпериха, который сослал ее в Руан. Однако против Хильпериха решительно выступил его брат Гунтрам, который отбил его наступление. Вскоре из Руана сумела сбежать Брунигильда, и с этого времени политическая история Франкского королевства на многие годы оказалась связанной с именем этой женщины.

Ожесточенная борьба Меровингов между собой способствовала укреплению позиций знати. Еще со времен Хлодвига в нее входили и римские аристократы. Обе группы знати еще не слились, и удельный вес каждой в разных королевствах был разный. В Нейстрии роль римлян было, как кажется, довольно небольшой. Во всяком случае, король и его окружение всячески выдвигали себя как представителей старых франкских традиций[481]. В рядах же австразийской знати франкская и романская группировки выделялись довольно ясно. Брунигильда пыталась использовать противоречия между ними для укрепления королевской власти. Среди собственно франкской знати еще сильны были старые традиции, позволявшие аристократам считать короля лишь первым среди равных, и поэтому в борьбе с такими тенденциями Брунигильда в большей степени стала опираться на романскую группировку, хотя ее политический вес был в этом королевстве не очень-то значительным, поскольку Австразия в основном совпадала со старой территорией франков. В своей борьбе Брунигильда пыталась добиться поддержки Церкви и папства и установила контакты с папой Григорием I [482]. Но еще важнее для нее была поддержка ее шурина, короля Бургундии Гунтрама.

После смерти Хильпериха в 584 г. Гунтрам превратился в «старейшину» дома Меровингов. И он довольно серьезно отнесся к этой роли, стремясь не допустить решающего преобладания ни одного из своих племянников. Разумеется, в этом присутствовали и политические расчеты. Сил объединить под своей властью все королевство у Гунтрама явно не было, а удерживая те или иные владения под властью своих племянников, он мог выступать верховным арбитром, укрепляя тем самым собственное положение. В Нейстрии после смерти Хильпериха королем стал его малолетний сын Хлотарь II. Реальная власть в Нейстрии перешла к его матери Фредегунде. Фредегунда, которую обвиняли в том, что она стояла за убийством Сигиберта, и вдова Сигиберта Брунигильда яростно ненавидели друг друга, и вражда этих дам наложила свой отпечаток на политическую историю Франкского королевства. Часть нейстрийской знати, недовольная Фредегундой, стала ориентироваться на Австразию, и это вызвало опасения Гунтрама. Он вмешался в дела Нейстрии, захватил Париж и взял на себе опеку над молодым королем. Практическое объединение Нейстрии и Бургундии стало чрезвычайно опасным для Австразии. И Брунигильда со своими сторонниками, среди которых выделялся реймский епископ Эгидий, решила поддержать мятеж Гундовальда. Еще в 582 г. Гундовальд объявил себя сыном Хлотаря I и предъявил свои права на наследство своего предполагаемого отца, претендуя именно на Бургундию. Он приобрел довольно много сторонников. В частности, на его сторону перешел один из самых способных полководцев Гунтрама римлянин Муммол. В 585 г. Гундовальд был провозглашен королем, его поддержала значительная часть клира, ему подчинилась почти вся Аквитания. Но в этом же году он был предательски убит, и Гунтрам смог не только укрепить свою власть и вернуть потерянные владения, но и расширить их за счет некоторых аквитанских территорий, ранее принадлежавших королям Австразии и Нейстрии и примкнувших к мятежнику.

Укрепление позиций Гунтрама вызвало недовольство в Нейстрии, чем воспользовалась Фредегунда. Она фактически вернула себе власть. В Австразии после смерти официального опекуна Ванделена резко усилилась роль Брунигильды. В ответ часть знати, преимущественно франкская, организовала заговор. Заговорщики. видимо, рассчитывали на поддержку Гунтрама, но тот предпочел принять сторону Брунигильды. С помощью Гунтрама заговор был раскрыт, и это стало началом сближения Брунигильды с королем Бургундии. 28 ноября 586 г. в Анделоте был заключен договор между Хильдебертом (фактически Брунигильдой) и Гунтрамом. По его условиям Гунтрам отдавал своему племяннику некоторые города (хотя реально большинство их удерживал до самой своей смерти), а главное — назначали друг друга своими наследниками в случае отсутствия мужского потомства. Поскольку Гунтрам сыновей не имел, а Хильдеберт был еще молодым человеком и вполне мог бы в будущем сыновей иметь, эта статья договора была выгодна именно ему и его матери. Договор укреплял позиции Хильдеберта и Брунигильды и был направлен, с одной стороны, против Фредегунды и ее сына, а с другой — против австразийской знати. Договор не ликвидировал все противоречия между Брунигильдой и Гунтрамом, ибо последний не был склонен во всем поддерживать свою невестку. Более того, добившись примирения с австразийским двором, он начал сложную интригу в Нейстрии, результатом которой стало его признание опекуном юного Хлотаря и примирение с Фредегундой, что вызвало недовольство Брунигильды.

Положение изменилось в 592 г. В этом году умер Гунтрам, и его смерть имела важные политические последствия. В соответствии с Анделотским договором Хильдеберт стал королем Бургундии, объединив, таким образом, под своей властью два королевства, что резко усиливало позиции его и его матери. В Нейстрии после смерти Гунтрама первенствующее положение заняла Фредегунда. Она сумела организовать эффективную защиту от поползновений Хильдеберта и Брунигильды и даже перейти в наступление. Занятый войной с тюрингами, Хильдеберт не сумел противостоять войску своего двоюродного брата, а в 595 г. он умер. Его сыновьям Теудеберту и Теудериху было всего девять и восемь лет, и власть крепко взяла в свои руки их бабушка. Даже когда юные короли подросли, реальная власть по-прежнему оставалась в ее руках. Вскоре умерла Фредегунда, и это тоже было на руку Брунигильде.

Однако в скором времени королева стала испытывать неудачи. Брунигильда пыталась не допустить раздела королевства, но неудачно. Австразийская знать, недовольная ее авторитарным правлением и излишним, с ее точки зрения, покровительством романской аристократии, сделала ставку на юного Теудеберта и добилась в 599 г. раздела государства между ним и Теудерихом, что, несомненно, ослабило позиции королевы. Правда, в первое время братья выступали вместе, но интриги знати очень скоро привели к раздорам между ними. Когда Брунигильда назначила майордомом (о его должности еще пойдет речь) римлянина Протадия, франкское войско взбунтовалось. Протадий был убит, но его преемником Брунигильда сделала опять же римлянина — Клавдия. И все же франкская группировка в конце концов одержала верх. Между братьями началась открытая война. Теудеберт был разбит, бежал на правый берег Рейна и вскоре умер. Но и Теудериху не пришлось долго наслаждаться своей победой. В 613 г. он умер, и королем был провозглашен его одиннадцатилетний сын Сигиберг. Но австразийская знать во главе с Пипином и Арнульфом открыто выступила против Брунигильды и обратилась за помощью к Хлотарю. Брунигильда попыталась сопротивляться. Но вельможи, стоявшие во главе армии, предали ее, и войско просто распалось. Изменил Брунигильде и бургундский майордом Варнахарий. Попытка Брунигильды опереться на зарейнские земли также не удалась. Предатели выдали Сигиберта и его братьев Хлотарю, который приказал их убить. Выдана была ему и Брунигильда. Хлотарь. унаследовавший ненависть своей матери, уготовил ей жестокий конец: по его приказу старая королева была разорвана лошадьми. После этого Хлотарь 11 был признан королем Австразии и Бургундии. Франкское королевство снова было объединено под властью одного короля.

Объединение 613 г. не было простым повторением того, что произошло 55 лет назад. В ходе ожесточенных раздоров, доходивших до открытых и кровавых гражданских войн, авторитет королей упал, и роль знати резко выросла. Именно в это время начинают выдвигаться на первое место так называемые майордомы. Сначала это были лишь управляющие личным имуществом короля и, прежде всего, его дворцом. Но постепенно их роль возрастала. В их руках начали сосредотачиваться все важнейшие органы управления. Короли были больше заняты войнами друг с другом, предоставив майордомам реальное управление. Но часто и армии тоже возглавляли майордомы. Фактически майордом превратился в вид премьер-министра и назначался из числа знатных аристократов. Среди приближенных короля, удостоверяющих своими печатями те или иные королевские акты, особенно дарения церквам и монастырям, майордом занимает первое место после высших церковных иерархов. Сначала майордомы назначались и снимались по воле короля (или королевы), но позже эта должность стала наследственной. Так, в Австразии она фактически принадлежала Пипину (Пипин I) и его потомкам. Брунигильда делала ставку на романских аристократов. Но ее разгром и страшная гибель явились по существу поражением романской группировки в Австразии. Победившая франкская группировка стремилась закрепить плоды своей победы. Одним из средств этого явилось ее требование назначить отдельных майордомов для Австразии и Бургундии. Хлотарь принял это требование. Таким образом, у государства появился один король, но три разных майордома для трех отдельных частей королевства.

Такое положение скоро перестало удовлетворять австразийскую знать. И она потребовала у Хлотаря назначения для Австразии своего короля. Тот был вынужден уступить. В 623 г. Хлотарь назначил королем Австразии своего сына Дагоберта[483]. Это не было восстановлением прежнего положения, ибо Дагоберт не являлся самостоятельным королем, он признавал верховную власть своего отца. Но все же в результате этого акта автономия Австразии была расширена. Несколько раньше умерла мать Дагоберта Бертехильда, и Хлотарь женился на Сихильде, которая родила ему сына Хариберта. Это привело к расколу в окружении короля. За каждым из сводных братьев стояла значительная группа их приверженцев. Их соперничество привело к тому, что в 627 или 628 г. люди из свиты герцога Эгины, сторонника Дагоберта, прямо в королевском дворце убили майордома Хариберта Эрмария. Чтобы избежать расширения конфликта. Хлотарь приказал Эгине с его людьми покинуть двор. Эгина укрепился на Монмартре, но дядя Хариберта с материнской стороны Бродульф собрал отряд и выступил против Эгины. Королю пришлось приказать знати собрать свои силы и напасть на обе стороны конфликта. Только под этим давлением стороны отказались от вооруженной борьбы.

Когда же в 629 г. Хлотарь II умер, Дагоберт принял власть и в Нейстрии, и в Бургундии. Хариберт безуспешно пытался тоже получить королевский титул, но Дагоберт этому решительно противился. Это грозило новыми осложнениями, и в дело вмешались «мудрые люди» (по-видимому, ближайшие советники), и Дагоберту пришлось признать сводного брата королем, но лишь в части Аквитании. Хариберт, чьей столицей была Тулуза, сумел расширить свои владения за счет васконов (басков), с которыми он упорно воевал. Демонстрируя примирение со сводным братом, которого он все же вынудил официально отказаться от всяких претензий на отцовское наследство, Дагоберт предложил ему стать крестным отцом своего сына Сигиберта. В 532 г. Хариберт умер в очень молодом возрасте, оставив малолетнего сына Хильпериха. Дагоберт попытался воспользоваться этим и лишить племянника власти, но того поддержала аквитанская знать. Дагоберту пришлось уступить, но Хильперих очень скоро последовал за отцом. И лишь после этого Дагоберт подчинил себе и Аквитанию. Став королем Нейстрии и Бургундии, Дагоберт перенес свою столицу в Париж, который, таким образом, снова стал столицей единого государства, что вызвало новое недовольство в Австразии, чья аристократия боялась чрезмерного возвышения своих нейстрийских коллег, и добилась, в конце концов, снова назначения отдельного короля, каким стал малолетний (ему было всего два года) сын Дагоберта Сигиберт II, рожденный его любовницей Брунигильдой. Фактическая же власть, естественно, оставалась в руках Дагоберта. Когда же у Дагоберта родился второй сын, Хлодвиг (на этот раз от королевы Нантехильды), он созвал магнатов королевства и официально урегулировал вопрос о своей наследстве. Он заявил, что после его смерти Сигиберт должен остаться королем Австразии, в то время как Хлодвиг должен будет стать королем Нейстрии и Бургундии. Дагоберт призвал вельмож гарантировать не повторение такой вражды, какая разделяла его с его сводным братом после смерти Хлотаря. Присутствовавшие пи этом светские и духовные вельможи присягнули на верность этому решению короля[484].

Хлотарь II и Дагоберт I были последними крупными представителями дома Меровингов на франкском троне. Вскоре после своей победы над Брунигильдой Хлотарь созвал в Париже церковный собор, символизировавший полную поддержку ему со стороны клира. Вслед за этим король издал свой эдикт, развивавший ряд канонов собора и утверждавший право короля на утверждение в своей должности епископов, что полностью ставило Церковь под королевский контроль. И Хлотарь, и, особенно, Дагоберт вели активную внешнюю политику. Дагоберт стал первым франкским королем, столкнувшимся со славянами. Уже в начале своего правления Дагоберт направил послов в Константинополь и заключил «вечный мир» с императором Ираклием. В 631 г. он активно вмешался в дела вестготской Испании и поддержал Сисенанда в его претензиях на трон. Через четыре года франкская армия во главе с референдарием Хадоиндом разгромила васконских (баскских) горцев, которые все чаще нападали на Аквитанию, и заставила их официально признать себя подданными Дагоберта. Реальных последствий эта экспедиция не имела, т. к. васконы фактически сохранили свою независимость, но она укрепила престиж франкского короля. Дагоберт сумел также заставить короля Бретани Юдикаэля признать его власть.

Дагоберт умер в самом начале 639 г. После его смерти Сигиберт II стал полноправным королем Австразии, в то время как королем Нейстрии и Бургундии стал его сводный брат Хлодвиг II. Когда он формально взошел на трон, его даже не могли из-за его возраста короновать. Только в 640 г., когда Хлодвигу стало семь лет, он был официально коронован. Все это время реальная власть находилась в руках Эги, которого сделала майордомом вдова Дагоберта и мать Хлодвига Нантехильда. Но и после коронации Хлодвига Эга продолжал удерживать власть вплоть до своей смерти в 641 г. После его смерти майордомом стал Эрхиноальд, женивший короля на своей бывшей рабыне, саксонке из Британии Балтильде (Батхильде)[485], и это позволило ему сохранять власть вплоть до смерти Хлодвига[486]. В момент смерти Хлодвигу было всего 24 года, и он даже не думал о смерти и поэтому не занимался вопросами своего наследства[487]. Сыновья его были еще малолетними и реально править, естественно, не могли. Это еще более усилило власть майордома.

Сигиберт был гораздо более взрослым, чем его брат, но и он фактически упустил правление из своих рук. Реальной властью обладал его опекун Оттон, представлявший группировку, враждебную Пипинидам. Он изгнал сына Пипина Гримоальда, но тот сумел объединить вокруг себя всех бывших сторонников отца. Его интриги привели к тому, что Оттон был убит, и майордомом стал Гримоальд. После этого Меровинги еще более ста лет оставались на троне, но реально их власть становилась все более фиктивной. Короли сменяли друг друга, государство то распадалось на отдельные королевства со своими королями, то снова объединялось под номинальной властью одного Меровинга, от имени королей издавались те или иные акты, в том числе различные дарения, но это не имело никакого политического значения. Король оставался лишь символом государства. Он исполнял фактически лишь ритуальные функции, в то время как реальная власть все более сосредотачивалась в руках майордомов, которые в официальных документах стали упоминаться уже раньше епископов, сразу же после самого короля. Именно соперничество майордомов, за которыми стояли те или иные группы аристократии, в огромной степени определяло политическую историю Франкского государства. После смерти Флаохальда, правившего Бургундией в то время, как в Нейстрии майордомом являлся Эрхиноальд, больше не было своих майордомов в Бургундии, и управление этой частью королевства осуществляли майордомы Нейстрии. Соперничество майордомов Нейстрии и Австразии и являлось стержнем франкской политической истории.

Долгое время перевес был на стороне нейстрийских майордомов. Их преимущество было облегчено и тем, что в Нейстрии находился Париж, являвшийся официальной столицей всего королевства, и базилика, в которой хоронили королей, что придавало им дополнительный духовный авторитет. Долгое время майордомом Нейстрии был энергичный Эброин, ставший майордомом после смерти Эрхиноальда. Сначала он разделял управление с королевой Балтильдой, но в 665 г., когда король Хлотарь III достиг совершеннолетия, он заставил тридцатилетнюю королеву уйти в монастырь, где она провела еще 15 лет своей жизни, и остался единственным правителем Нейстрии и Бургундии. После смерти Хлотаря III в 673 г. Эброин, даже не подумав посоветоваться с другими аристократами, назначил королем его младшего сына Теудериха III. Это было настолько вызывающе, что вызвало мощное недовольство не только в Австразии, но и в Нейстрии. Знать, соперничавшая с Эброином и его группировкой, воспользовалась недовольством и подняла восстание. Его возглавили епископ Леудегар, в свое время назначенный на кафедру Балтильдой, и его брат, парижский граф Варин. В результате Теудерих был свергнут и королем объявлен его старший брат Хильдерих II, который уже занимал трон Австразии[488], а Эброин отправлен в монастырь. Regnum Francorum снова было объединено под властью одного короля. Хильдерих пообещал соблюдать законы каждого из трех королевств и назначать различных должностных лиц только из уроженцев данного королевства. Однако вскоре он попытался превратить свою номинальную власть в реальную, что вызвало снова недовольство аристократии, заговор и убийство короля. Его майордом Вульфоад бежал, а Эброин вернулся из монастыря и позже вернул себе власть в Нейстрии и Бургундии. Обвинив своего соперника епископа Леудегара в убийстве короля Хильдериха II, он его сначала ослепил, а затем и казнил[489].

Реальная власть в Австразии в это время принадлежала майордому Пипину Геристальскому (Пипину II), племяннику Гримоальда[490]. Пипин Геристальский был сыном сестры Гримоальда, а по отцу он принадлежал к знатному и богатому роду Арнульфидов. Это позволило ему объединить в своих руках богатство и влияние обеих фамилий. Пипина активно поддерживали церковные иерархи Австразии, и светская аристократия этого королевства. На некоторое время потомство Пипина I было оттеснено от власти, но. воспользовавшись поражением своего соперника Вульфоада в Нейстрии, Пипин сумел его свергнуть и самому стать майордомом. Признавать верховный авторитет Эброина он не собирался. И в скором времени между Эброином и Пипином началась открытая война. Пипин был разбит, но Эброин очень скоро был убит убийцей, вероятно, подосланным Пипином[491]. Это, правда, Пипину не помогло, и нейстрийские войска, возглавляемые Гислемаром, нанесли его армии новое поражение. Между тем в Нейстрии развернулась борьба внутри знати. Многие были недовольны преемниками Эброина Варатоном и были готовы поддержать Пипина. Это дало тому возможность собраться с новыми силами. В 687 г. в ожесточенной битве армия Пипина одержала полную победу. Пипин восстановил на троне Теудериха III и после убийства нейстрийского майордома Берхара в 688 г. был признан майордомом Нейстрии и Бургундии, хотя базой его власти все же оставалась Австразия. Чтобы обеспечить свои позиции в Нейстрии, он назначил своего старшего сына Дрогона герцогом Шампани. Эти позиции еще более укрепились после женитьбы Дрогона на дочери убитого Берхара Адилтруде. Это позволило Пинидом заключить союз с могущественными аристократами Нейстрии. Доверенным человеком Пипина при дворе в Париже был некий Нордеберт, полностью проводивший его политику. После исчезновения Нордеберта (неизвестно, умер ли он или просто ушел на покой) интересы Пипина при королевском дворе стал представлять его младший сын Гримоальд. Гримоальд даже получил титул майордома Нейстрии, хотя реально за его спиной стоял Пипин.

С этого времени Франкское королевство было реально объединено под властью майордомов сначала Пипина, а после его смерти в 714 г. его сына Карла, прозванного Мартеллом (Молотом). Они назначали королей, распоряжались королевской казной и абсолютно самовластно управляли государством. Правда, из-под их власти ускользнула Аквитания[492], где самовластно правили местные герцоги, да и в Алемании на востоке государства за Рейном власть герцога была не менее значимой, чем короля и майордома в остальном королевстве.

В последние годы правления Пипина при его дворе все большую роль стала играть его жена Плектруда, происходившая из одного из самых богатых и знатных фамилий Австразии. Возможно, по ее настоянию в марте 7)4 г. Пипин принял решение сделать Гримоальда главным наследником своей власти, передав ему управление Австразией, главной базы своего владычества. Сыновья умершего Дрогона получили доли отцовского имущества, но они были слишком малы, чтобы получить хотя бы часть реальной власти. Однако планы Пипина и Плектруды перечеркнула скорая смерть Гримоальда. После этого Пипин решил, чтобы его внуки вместе с матерью и королем управляли королевством франков. С этой целью он назначил своего старшего сына Гримоальда Теодальда майордомом. Официально это назначение сделал король Дагоберт III, хотя всем было ясно, что он лишь исполнял волю Пипина. Поскольку Теодоальд был еще слишком молодым, Пипин назначил в случае своей смерти регентшей его бабушку Плектруду.

В конце того же 714 г. Пипин умер, и фактическая власть оказалась в руках Плектруды, которая распоряжалась королевской казной. Ее первым актом было заключение в тюрьму незаконного сына своего мужа Карла (будущего Карла Мартелла). Карл был сыном наложницы Пипина Халпаиды[493]. Свои бойцовые и политические качества он проявил при жизни отца, и уже в 708 г. хронист называет его «полезным» (utilis). Однако после смерти Пипина он получил только часть его имущества, но не только не был допущен к власти, но и арестован. Однако у Карла были свои сторонники, хотя их, кажется, сначала было совсем немного, и они помогли ему бежать. Это все вызвало политический кризис. Нейстрийская знать отказалась признать Теодоальда и свергла его. Майордомом стал Рагамфред, не принадлежавший к фамилии Пипинидов. Нейстрийские противники Пипинидов решили окончательно уничтожить могущество этой семьи. Рагамфред заключил союз с саксами и фризами, и союзники обрушились на Австразию. Однако Карл, бежавший из темницы, сумел собрать своих австразийских сторонников и в двух битвах нанести поражение врагам[494]. Сначала Карл стал майордомом Австразии, а в 719 г. — и Нейстрии. Рагафред бежал в Аквитанию к герцогу Эду. Королевство вновь было объединено под властью сына Пипина. Политический кризис, таким образом, был преодолен. Пипиниды вернулись к власти и с тех пор ее не упускали. Это не означает, что Карлу Мартеллу удалось спокойно править. Ему несколько раз приходилось еще воевать с непокорными герцогами, а также с саксами и фризами[495]. В 735 г. после смерти могущественного аквитанского герцога Эда он захватил столицу Аквитании Бордо и заставил нового герцога Гунальда принести присягу королю Теудериху IV, а фактически ему, Карлу. Теперь власть Пипинидов распространялась на все Франкское королевство.

Карлу Мартеллу пришлось решать важную внешнеполитическую задачу. Арабы, к тому времени завоевавшие почти всю Испанию, стали вторгаться за Пиренеи, стремясь захватить и Франкское королевство. Уже в 714 г. мусульманские войска впервые перешли Пиренеи. С этого времени с ними в основном имел дело герцог Аквитании. В 725 г. Эд даже заключил союз с арабским правителем Мунусой, который поднял мятеж против мусульманского правителя Испании. Этот союз был закреплен браком Мунусы с незаконной дочерью Эда. Но в 731 г. Мунуса потерпел поражение, и арабские нападения возобновились. Самое сильное вторжение произошло в 732 г. Сил для отражения арабских атак у Карла было мало. К тому же главной силой арабского войска была конница, в то время как у франков по традиции решающее значение имела пехота. И он был вынужден провести важную реформу. Он конфисковал значительную часть церковных владений и стал раздавать эти земли в обмен на военную, преимущественно кавалерийскую, службу. Отказ от службы влек за собой и отнятие земли. Это позволило Карлу собрать довольно значительную армию, и в 732 г. произошло жестокое сражение под Пуатье. С огромным трудом франки одержали победу[496]. После этого арабские вторжения еще продолжались. Так, в 735 г. арабы захватили Арль, а в 737 г. — Авиньон, разграбив и всю окружающую территорию. Арабов пытался использовать прованский герцог Марвонтий, чтобы в союзе с ними противостоять Карлу, но Карл сумел их одолеть. Арабские набеги уже не имели прежнего размаха, они были скорее грабительскими, чем завоевательными, и вскоре вовсе прекратились. Победа при Пуатье защитила значительную часть Западной Европы от исламского завоевания и сохранила ее в рамках европейской средневековой цивилизации. Не меньшее значение эта победа и связанная с ней военная реформа Карла Мартелла имела для внутренней истории государства. В результате ее во Франкском королевстве было положено начало условному владению землей, что явится в будущем основной чертой феодального социально-политического устройства. Успешная борьба Карла с арабами имела еще одно важное следствие. Местная аристократия и, особенно, знать Аквитании и других южных регионов убедилась, что только он может успешно бороться с мусульманами и не допустить распространения их власти к северу от Пиренеев. Это способствовало ее объединению вокруг фигуры могущественного майордома и, соответственно, более или менее стабильному единству королевства под его властью.

Через пять лет после битвы при Пуатье умер король Теудерих IV, и Карл Мартелл даже не удосужился назначить кого-либо на трон. Он не принял титул короля, но это не мешало ему управлять государством. Перед смертью Карл «с согласия оптиматов» разделил территорию королевства между своими сыновьями Карломаном и Пипином. Сначала братья по-прежнему правили без короля, но состоянием «безкоролевья» решили воспользоваться соперники братьев. Власть попытался захватить их сводный брат Грифон, сын Карла Мартелла. Он потерпел поражение, но восстали герцоги Аквитании, Баварии и Аламании (Швабии). Эти восстания тоже были подавлены. Правда, установить свою реальную власть над Аквитанией в тот момент Пипину не удалось, но официально аквитанский герцог все же признал свою зависимость. Чтобы стабилизировать политическую ситуацию и легитимировать свои победы, в 743 г. братья решили посадить на трон Хильдериха III. Меровингов в это время часто называли «ленивыми королями». Они не управляли не только государством, но и собственным имуществом, даже не жили в своем дворце, а передвигались, как рассказывали, на телеге, запряженной волами, по стране, удовлетворяя лишь свои самые неотложные нужды. Эти короли были столь незначительными фигурами, что ни в документах той эпохи, ни в более поздних хрониках не сохранилось их точной генеалогии. Так. каково было положение Хильдериха III в роде Меровингов, неизвестно[497]. В 747 г. Карломан ушел в монастырь, и снова объединивший все государство в своих руках Пипин, по прозвищу Короткий, решил покончить с комедией бессильной королевской власти Меровингов.

Хотя уже давно реальная власть в королевстве принадлежала майордомам, франки ясно сознавали различия между королем и майордомом. Каким бы бессильным ни был король, он был коронован, и это поднимало его над всеми подданными. включая и майордома. Коронация была не только светским, но и религиозным актом, с ней король получал милость и благословение Бога. Поэтому в титул короля входили и слова «милостью Божьей»: rex Francorum Dei gratia. Майордом же при всем своем величии являлся лишь первым аристократом королевства и официально зависел от воли короля. Его власть не имела религиозного обоснования. Это противоречие между реальностью и видимостью потенциально несло в себе угрозу политической стабильности Франкского королевства. Укрепив свою власть, Пипин и решил покончить с этим противоречием. Ему удалось добиться согласия вельмож и епископов. Одного этого, однако, было мало. Чтобы лишить власти коронованного короля и поставить на его место другого человека, не принадлежавшего к правящему роду Меровингов. необходимо было еще и решение главы Церкви, т. е. римского папы.

Через четыре года после ухода Карломана в монастырь Пипин направил к папе Захарии послами епископа Бурхарда и аббата Фулрада, которые задали папе вопрос. кто должен носить корону: кто считается королем или кто действительно правит. Папа, прекрасно понимая подоплеку вопроса и нуждаясь в помощи франков против усилившихся лангобардов, естественно, ответил так, как ждал от него Пипин. Получив ожидаемый папский ответ, Пипин в 751 г. сверг Хильдериха, сослав его в монастырь, и провозгласил королем себя. Через несколько лет преемник Захарии Стефан II официально помазал Пипина и его сыновей Карломана и Карла королями франков. На франкском троне появилась новая династия — Каролинги[498].

Со времени победы Хлодвига над Сиагрием и до свержения последнего Меровинга прошло 265 лет. За это время, естественно, произошли значительные изменения как в галло-римском обществе, так и в германском. Франкское завоевание было не менее разрушительным, чем другие подобные войны варваров. Но уже довольно скоро положение в завоеванной франками стране более или менее нормализовалось. Это сказалось на возобновлении экономической активности. Хотя объем торговли по Средиземному морю и уменьшился, сама по себе средиземноморская торговля сохранилась. Из Восточного Средиземноморья доставлялись пряности, драгоценные ткани, ювелирные изделия и другие предметы роскоши. Египет поставлял папирус, который по-прежнему являлся очень важным писчим материалом. Из того же Египта в Галлию приходил едкий натр, без которого было невозможно изготовлять стекло. В страны Средиземноморья из Галлии шли, в частности, рабы, число которых в результате завоеваний и почти бесконечных войн увеличилось. Торговля рабами, большинство которых происходило из Германии и славянских стран, приносила торговцам значительные богатства. В 622 г. богатый работорговец Само даже организовал свою дружину и с ее помощью захватил власть в некоторых западнославянских племенах и создал свое государство, ядро которого находилось на территории современной Чехии[499]. Хотя Само был франком, это не помешало ему воевать с франкскими королями. Важнейшим торговым центром в Галлии являлся Марсель (Массалия). Недаром упорную борьбу за этот город вели различные представители дома Меровингов. Родано-секванский коридор, как и в доримскую и римскую эпохи, оставался важной торговой осью. Другой важной осью торговли являлся Рейн, связывавший Италию с балтийским и скандианским регионами. Его значение еще более увеличилось после того, как нападения араров в большой мере парализовали прежний путь средиземноморско-балтийской торговли через Центральную и Восточную Европу. Наряду с этими путями, в большой мере унаследованными от римского времени, развивалась атлантическая торговля. Еще один важный центр торговли образовался в Северо-Восточной Галлии. В VI и, особенно, VII в. происходит перемещение центра тяжести торговли с юга на север страны. В середине и второй половине VII в. жестокий удар средиземноморской торговле нанесло арабское завоевание южного побережья и ряда островов Средиземного моря, а позже и Пиренейского полуострова. Но это была лишь одна причина перемещения торговых путей. Выдвижение на первый план побережья Атлантического океана и Северного моря было связано также с упадком и, соответственно, уменьшением экономической привлекательности Византии и с развитием англосаксонских королевств в Британии, с которыми Франкское королевство устанавливает интенсивные связи. И все же преувеличивать значение торговли не стоит. Многолетние гражданские войны между Меровингами нанесли галльской торговле очень серьезный удар, хотя и не ликвидировали ее полностью.

Ремесло тоже не исчезло, и те его отрасли, какими славилась римская Галлия, как, например, изготовление керамики, продолжают существовать. На Рейне начинает активно развиваться стеклоделие. Наряду с привозными ювелирными изделиями многие вещи изготавливаются на месте, и ювелирное дело становится одной из основных отраслей галльского ремесла. В условиях войн расцветает оружейное дело. Но в целом упадок ремесла ясен: формы упрощаются, объем сокращается, а главное — ремесленные изделия все реже становятся объектами торговли на значительное расстояние и все чаше служат удовлетворению непосредственных нужд близлежащего населения, знати и королевских чиновников. Домашнее и сельское ремесло вытесняет городское, хотя окончательно победить его так и не смогли.

Города сохранились. Во Франкском королевстве основной территориальной ячейкой, как и в римское время, как и в Лангобардском королевстве, является civitas, т. е. город с его округой. В городах, особенно в Южной Галлии, сохранились следы муниципальной организации. В них по-прежнему существуют куриалы, и известна даже должность «защитника общины» (defensor civitatis). Однако их функции сводятся лишь к регистрации частных актов. Реально же городское управление ставится под контроль графов. Роль последних все более увеличивается. Графы, являясь полномочными представителями короля, самовластно распоряжаются в своих civitates. Графы полностью осуществляли управление, так что прежние civitates превращаются в графства. Но графство принципиально отличается от civitas. В графстве нет административного центра, ибо граф занимается делами управления в любом месте своего графства, а не только в центральном городе. Роль города, однако, сохраняется, ибо он остается резиденцией епископа. Епископы не только возглавляют церковную организацию города и его округи, но активно участвуют в управлении. В условиях политической нестабильности города сокращаются в размерах и укрепляются. В городе выделяется castrum — его очень небольшая укрепленная часть, где дома тесно прижимаются друг к другу, и suburbium (пригород) с более свободной планировкой и обширными кладбищами. В пригородах обычно находились и азадения аристократии. Города являются административными и в значительной мере (наравне с монастырями) культурно-религиозными центрами. Важное место в планировке города занимают собор и резиденция епископа. Как правило, они располагаются в castrum. Но экономическими центрами они уже являются в гораздо меньшей степени. Из ремесленников там живут в основном ювелиры и монетчики. Там же обитают торговцы, особенно приезжие с Востока. Значительную часть городского населения составляют клирики разного ранга. Тенденция к аграризации экономики, ясно видимая в Поздней Римской империи, после франкского завоевания еще более нарастает, и центр тяжести экономического развития окончательно перемещается в сферу сельского хозяйства. После арабских завоеваний в Средиземноморье города, особенно в южной части королевства, приходят в упадок.

В сельскохозяйственном пейзаже Галлии радикальных изменений не произошло. Как правило, и об этом уже говорилось, франки во время завоевания ограничивались захватом пустошей и других земель, которые по разным причинам не обрабатывались в римское время. Хлодвиг и его потомки считали себя прямыми преемниками императоров и поэтому взяли в свои руки земли фиска. Им официально принадлежали все пустующие земли. Как кажется, франкское завоевание не привело в Галлии к разделу земли между завоевателями и завоеванными. Частные землевладельцы сохранили свою собственность в неприкосновенности (это не относится к прежнему Бургундскому королевству, где такой раздел имел место еще до включения этого королевства в состав государства Меровингов). Разумеется, порой землевладельцы силой сгонялись с земли, что приводило к смене собственника, каким теперь становился тот или иной франк, но не вело к изменению структуры собственности. Да к тому же это обществом рассматривалось как произвол. Структура земельной практически осталась той же, что и в позднеримскую эпоху. Основной ее формой являлась вилла, часть земли которой обрабатывалась непосредственно рабами и другими зависимыми людьми, особенно колонами, а часть отдавалась мелким держателям, обязанным оброком и другими услугами хозяину земли. Рабство во франкской Галлии не исчезло. Рабы по-прежнему составляли значительную часть рабочей силы. В VII в. появляется понятие «мане», под которым подразумевается семейный дом с прилегающим к нему участком, расположенным на хозяйской земле. Наряду с виллой долгое время сохранялась деревня — vicus, где жили и обрабатывали свою землю свободные крестьяне. Но постепенно экономические и политические условия размывали крестьянскую собственность, и все большее число крестьян беднело и становилось прекаристами, коммендировалось под покровительство более сильных и богатых соседей, превращалось в зависимых держателей. Этот процесс в период правления Меровингов ускорился, но в принципе он не изменил ни своей сути, ни формы по сравнению с позднеримской Галлией.

Появление в Галлии франков увеличило число свободных крестьян, объединенных в сельские общины. Это число еще увеличилось с включением во Франкское королевство зарейнских земель. Но и в германском обществе происходит процесс разложения общины и в ходе его имущественной дифференциации. В общине выделяется наследственное владение — аллод, который позже становится частной собственностью с правом отчуждения. И как в среде галло-римского крестьянства, так и среди франков и других германцев развиваются отношения прекария, коммендации и других форм крестьянской зависимости. Можно говорить не столько о социально-экономическом синтезе позднеримского и германского обществ, сколько о распространении позднеримских отношений на германцев. Франки и другие германцы включаются в галло-римскую социально-экономическую ткань.

Говоря об этом, надо видеть значительные территориальные различия. Как уже говорилось, франки заселили сравнительно небольшую часть Галлии. Как кажется, их основная масса продолжала жить в Северо-Восточной Галлии и на Рейне, где они обитали и до завоеваний Хлодвига. Часть их заселила земли до Сены, а в остальных районах севернее Луары франкские поселения были спорадическими. Южнее же Луары постоянного франкского населения не было вовсе. И там позднеримские социально-экономические отношения сохранялись практически в неизменном виде. Их эволюция, а не влияние франков и других германцев, вела к постепенному слиянию рабов, колонов, прекаристов в единый слой зависимого крестьянства, но в эпоху Меровингов этот процесс только еще начинался.

Считая себя прямыми наследниками римских императоров, а после получения Хлодвигом консульского диплома и их полновластными наместниками, франкские короли в отличие от других своих варварских коллег не делали четкого различия между франками и римлянами. Конечно, реально они больше доверяли своим соплеменникам, чем завоеванным римлянам, но теоретически считали и тех и других своими подданными. На них распространялись одинаковые обязательства перед королем. Галло-римляне так же. как и франки, были, в частности, обязаны военной службой[500]. Другая важная обязанность — финансовая. Франкские короли пытались было сохранить старую римскую налоговую систему, но для этого был необходим сильный и разветвленный чиновничий аппарат, которым они не располагали. А с другой стороны, свободные франки решительно сопротивлялись распространению на них прямых налогов римского типа. Поэтому прямой налог ушел в прошлое. Его заменила разветвленная система косвенных налогов и судебных штрафов, бывших важным средством пополнения королевской казны. Другим ресурсом пополнения казны были собственные владения королей. Они были довольно обширны, ибо, как говорилось выше, являлись наследством императорской и государственной собственности. Эти владения давали королям не только финансовые средства, из них король мог раздавать земли своим приближенным и другим людям, привлечь которых по тем или иным причинам король считал для себя необходимым. Эти земли были освобождены от налогов вообще. Такое освобождение — иммунитет — могло распространяться и на другие владения, если король этого желал. На такие территории не распространялась и власть местного графа.

Освобожденными были и церковные земли. Непосредственно в период завоевания многие церкви, монастыри, церковные владения пострадали от варваров. Но после крещения Хлодвига положение радикально изменилось. Основываются новые церкви и монастыри. Короли, начиная с Хлодвига, часто передают в дар им обширные земли с находившимися там рабами и колонами. Церковные владения расширяются, и католическая Церковь в еще большей степени, чем в римской Галлии, является крупным землевладельцем. Она становится также прочной опорой франкской монархии. Епископы включаются в правящий слой государства. Высшие иерархи, чей список обычно начинался с архиепископа Реймса, удостоверяют своими подписями или печатями официальные акты франкских королей. Часто именно епископы осуществляют администрацию городов и иных территорий. Порой, особенно в период политической нестабильности, они играют большую политическую роль. Тем не менее в целом епископы зависят от королей. Короли вмешиваются в их избрание, и естественно, что избранными оказываются кандидатуры королей. Часто избираются аристократы, до этого являвшиеся светскими людьми. Короли не раз пытались использовать епископов для противодействия сепаратистским тенденциям местной знати.

Король являлся не главой народа, а абсолютным монархом, и королевство считалось его собственностью. Рядом с королем не существовало никакого властного органа. Единственное, что могло удержать короля от произвола, был страх перед Божьей карой или опасение выступлений знати. Так называемые Мартовские поля, на которые созывались все свободные франки-мужчины боеспособного возраста и которые ранее играли роль народных собраний, превращаются лишь в ежегодные военные смотры. Прочной резиденции франкские короли не имели. Те или иные города могли считаться столицами всего королевства или тех, на которые оно постоянно распадалось. Со времен Хлодвига наибольшим авторитетом пользовался город Париж — cathedra regni, что можно несколько условно перевести как «сердце королевства»[501], но sedes regni — троном королевства могли быть и другие города, как Реймс, Суассон, Орлеан, Руан и др. Часто короли жили вне городов в своих виллах, время от времени передвигаясь из одной в другую. Будучи страстными охотниками, франкские короли часто предпочитали такие виллы, в которых имелись обширные охотничьи угодья. И вместе с королем передвигался весь его весьма обширный двор. Что очень важно, с королем передвигалась и его казна, состоявшая из обширных сундуков, в которых хранились драгоценности, слитки золота и серебра и деньги. Овладение казной приравнивалось к овладению троном.

Все, что окружало короля, являлось его дворцом — palatium, и все, кто к этому дворцу относились, именовались палатинами (или позже паладинами). Часто использовался и старый римский термин optimati (optimati palatii). Различные служащие дворца по поручению короля исполняли те или иные государственные обязанности, и личные слуги короля превращались в сановников Франкского королевства. Так, камерарий, возивший за королем его казну, превратился в главного финансиста королевства. Граф двора возглавил судебную систему государства. Особенно возросла роль майордома. Как мы уже видели, сравнительно скромный домоправитель превратился во всесильного «премьер-министра», который и вовсе оттеснил на задний план короля. Наряду со светским окружением значительное место во дворце занимали различные духовные лица. Большую роль играл, естественно, личный духовник короля. Важнейшей реликвией и знаком королевской власти являлся плащ святого Мартина, который назывался капеллой (capella). Он хранился в личной молельне короля, а затем для него было построено специальное здание, которое и само стало именоваться капеллой.

Местную власть осуществляли графы. Первоначально графство полностью совпадало с римской civitas, но позже некоторые civitates стали по разным причинам дробиться на pagi, и граф мог управлять лишь пагом. В рамках своего графства граф являлся полновластным правителем, осуществляя не только административную, но и военную и юридическую власть. Непосредственно суд по распоряжению графа правил назначенные им «добрые люди» из числа местных аристократов. Король назначал графами лиц, уже зарекомендовавших себя при дворе, естественно, среди тех, кто пользовался его особым доверием. Но в 614 г. Хлотарь II был вынужден издать эдикт, согласно которому графом должен стать уроженец того региона, которым он будет управлять. Это ослабило связи графа с королем, но зато усилило с местной знатью. В некоторых регионах власть над несколькими графствами оказывалась в руках герцога. Теоретически герцог только возглавлял военные силы этих графств, но реально становился их высшим правителем. Аквитания и Алемания под властью своих герцогов, как уже говорилось, стали фактически самостоятельными государствами.

С гибелью императорской власти в Галлии рухнула и римская сословная система. Звание сенатора теряет свое значение. Это происходило не сразу, но неуклонно. Последний раз сенатор упоминается в VIII в., но это уже было редким исключением. С другой стороны, в момент завоевания у франков практически не оформилась еще родовая знать, которая противопоставила бы себя основной массе свободных франков. В меровингскую эпоху из крупных собственников и королевских функционеров формируется новая аристократия. Ее важнейшими признаками являются богатство и близость к королю (или затем майордому). Чем ближе к трону стоит тот или иной человек, тем выше он находится на социальной лестнице. И в принципе, его этническое происхождение никакой роли не играет. В этой новой знати нашли свое место и прирожденные франки, и потомки галло-римлян. Этот процесс формирования новой знати был достаточно долгим. Этническая рознь внутри новой аристократии ощущалась довольно долго и в значительной степени окрашивала внутриполитическую борьбу, как это было во времена королевы Брунигильды в Австразии во второй половине VI — начале VII в. Но в VIII в. или к началу IX в. процесс образования новой знати можно считать завершившимся. Исследования французских медиевистов показали, что даже самые знатные и старинные роды средневековой Франции ведут свое происхождение от времени не ранее приблизительно 800 г.

Франкское королевство обладало рядом особенностей, отличавших его от других варварских государств, образовавшихся на территории Западной Римской империи. Во-первых, под властью франкских королей находилась не только большая часть римской Галлии, но и значительные территории так называемой «свободной Германии», включая земли на северо-востоке Галлии, где франки жили уже до походов Хлодвига. Остготы в свое время тоже подчинили себе какие-то части «свободной Германии», но это было именно власть над чужими землями и племенами, да и к тому же время остготского господства было за Альпами недолгим. Во Франкском же королевстве германские земли стали его интегральной частью. Более того, к ним относилась коренная территория самих франков, где, как кажется, осталось жить их большое число. И социально-экономические и социально-политические процессы в этих двух частях королевства проходили параллельно.

Эта двойственность государства сказалась и на лингвистическом уровне. После принятия католицизма языком религии в государстве стал, естественно, латинский. Франки не обладали собственным письменным языком, и поэтому латынь стала и языком всех законодательных и административных актов, хотя в них встречается и определенное количество франкских терминов, отсутствовавших в классической латыни. Сложнее обстояло дело с разговорным языком. Те франки, которые жили на завоеванной территории, как и другие варвары в Испании и Италии, подпали под влияние романского окружения и приняли его язык. Но те германцы, которые жили или в «свободной Германии», или на старой франкской территории, оказались вне романского языкового влияния. Внутри Франкского королевства от Северного моря до Альп прошла граница между романскими и германскими языками. В течение столетий эта граница не оставалась неизменной, передвигаясь в ту или другую сторону под влиянием преимущественно политических факторов, но в целом она и сейчас проходит приблизительно там, где она возникла еще при Меровингах или, в крайнем случае, при Каролингах.

Другой важной особенностью Франкского королевства явилось принципиальное отсутствие противоположностей, исходящих из этнического происхождения населения. Об этом говорилось в случае с аристократией. Но это характерно для населения королевства вообще. Разумеется, как и среди знати, различия франков и римлян ощущалось довольно долго. Но оно не было закреплено законодательно. На территории королевства, как уже говорилось, действовали различные варварские «правды», для римского населения были, вероятно, долго действенны римские законы. Но это не вело к принципиальной дискриминации нефранкского (тем более несалического) населения. Да и эти различия достаточно быстро уменьшались, чтобы затем исчезнуть совсем. В VII в. понятие «франк» стало обозначать уже всякого свободного человека независимо от его этнического происхождения.

И в этом отношении франки, включая и потомков галло-римлян, противопоставлялись рабам, колонам и другим зависимым категориям.

С этим связано и изменение названия страны. Король, как и другие варварские короли, был королем не страны, в данном случае Галлии, а франков[502]. И все государство называлось Regnum Francorum — Королевство франков. Название «Франция» встречается иногда у римских авторов, обозначая область проживания франков. Завоеванная франками римская страна по-прежнему именуется Галлией, а для галло-римских авторов VI в. франки также по-прежнему — варвары. Но уже в том же VI в. слово «Франция» начинает менять свое содержание. Его уже порой стали употреблять для обозначения Австразии. ибо значительную долю этого государства составляла коренная франкская территория. Но это же название иногда употребляли в Нейстрии. Там франков было меньше, чем в Австразии, но в противовес королеве Брунигильде и ее окружению, опиравшимся, как уже говорилось, в значительной степени на романскую знать, правители Нейстрии подчеркивали свою «франкскость». Объединение всего королевства под властью нейстрийского короля привело к тому, что в VII в. уже часто стали называть Францией всю территорию государства к северу от Луары. В следующем столетии некоторые иностранные писатели, как, например, лангобардский историк Павел Диакон, использовали слово «Франция» для обозначения всего Regnum Francorum. И все же для того, чтобы это название распространилось на всю страну до Пиренеев, понадобилось еще много времени.

Еще одной важной если не особенностью, то чертой Франкского королевства является особое положение Юго-Западной Галлии — Аквитании. Уже то, что при всех разделах королевства Аквитания делилась отдельно от остальной территории государства, говорит об ее особости в рамках Франкского королевства. А в VII в. она стала и вовсе независимой, хотя ее правитель носил титул не короля, а герцога. В VIII в. Пипин Короткий, первый король из династии Каролингов, подчинил Аквитанию, а позже ее население участвовало в формировании французской нации, но определенное отличие Франции южнее Луары от части страны севернее этой реки чувствуется до сих пор.

Долгое время практически самостоятельной была Алемания за Рейном, так же, как и Аквитания, управляемая своими герцогами. Пипин покончил и с ее самостоятельностью. Герцогская власть в Алемании была ликвидирована, и ее территория разделена на графства, графы которых назначались королем. Реальное подчинение Аквитании и Алемании уже само по себе означало резкое возвышение королевской власти, произошедшее с заменой Меровингов Каролингами. Так что речь шла не просто о смене династий, а об изменении действительного политического положения. Король уже не только формально, но и фактически резко поднялся над всеми своими подданными, включая герцогов. Только в Баварии сохранялась самостоятельная герцогская власть, хотя герцог Тассило III и признал официально свою зависимость от Пипина. Поскольку майордом сам стал королем, то эта должность исчезла, а его обязанности были распределены между другими придворными, которые, естественно, были далеко не так могущественны, как прежние майордомы. Казначей занимается финансовыми проблемами государства, сенешаль управляет королевскими имениями, коннетабль отвечает за организацию и снабжение армии, граф дворца ведает королевским судом. Все церковные дела государства поручено вести архикапеллану. При таком распределении функций на самом верху власти соперников королю быть не могло.

Пипин проводил активную внешнюю политику. Он, наконец, отвоевал Септиманию, которую так и не смогли захватить Меровинги[503], дважды совершил походы в Италию, разбив там лангобардов и создав самостоятельное папское государство, которое первое время всецело находилось под франкским влиянием. Огромную роль при папском дворе играл аббат Фулрад, оставленный Пипином в Риме. Сам Пипин получил титул римского патриция, и в этом качестве он выступал защитником Святого престола не только от лангобардов, но в теории и от императора. Это давало ему возможность в любой момент под любым предлогом вторгнуться в Италию.

Все же древний принцип принадлежности королевского достоинства и власти всей королевской фамилии остался неизменным и при Пипине. Имея двух сыновей, Карломана и Карла, он перед смертью разделил государство между ними. Однако Карл, будучи гораздо более энергичным и деятельным, чем его брат, сумел скоро заставить того уйти в монастырь и стать единственным королем франков. Активная и в высшей степени успешная внешняя и внутренняя политика доставила Карлу заслуженное им прозвище Великий. При нем Франкское королевство стало важнейшим государством Европы. А в Рождество 800 г. папа Лев III возложил на голову Карла Великого императорскую корону. Франкский король превратился в императора римлян.

VI. ОБРАЗОВАНИЕ КАРОЛИНГСКОЙ ИМПЕРИИ

В 799 г. в Риме произошли очередные беспорядки, направленные против папы. Племянник покойного папы Адриана Пасхалис, по-прежнему возглавлявший управление папскими делами, и руководивший папскими финансами Кампул организовали заговор. 25 апреля во время торжественной процессии заговорщики напали на папу, избили его и даже пытались ослепить его и вырезать у него язык. Этого они сделать не смогли, но папу все же схватили и отправили сначала в один, а затем в другой монастырь. С помощью слуги папа сумел бежать в собор Св. Петра на другом берегу Тибра. Там ему якобы явился святой Петр, который его вывел и оттуда. Через некоторое время в Рим явился сполетский герцог Виндигис, который помог папе покинуть Италию и направиться к Карлу в Саксонию. Карл и Лев встретились около современного Падеборна, и папа призвал Карла себе на помощь. Одновременно к Карлу пришли письма из Рима от противников папы, обвиняющие его в клятвопреступлениях и прелюбодеянии. Карл понял, что наступил удобный случай решительно вмешаться в дела папства[504]. Он не дал Льву никакого ответа, но пообещал сам явиться в Рим, как только позволят обстоятельства. Пока же он приказал Льву вернуться в Рим в сопровождении франкского вооруженного отряда, что тот и сделал. Хотя большинство римлян явно сочувствовали заговорщикам, спорить с вооруженной охраной папы никто не посмел. Сразу же выступить в поход на Рим Карл не смог. С одной стороны, нестабильное положение в Риме заставляло его выжидать. С другой, в это время тяжело болела и на следующий год умерла жена Карла Лиутгарда. Карл потерял еще нескольких сподвижников, а на аквитанское побережье напали норманнские пираты, так что Карлу пришлось отправиться на запад для укрепления этого побережья. И только летом 800 г. Карл выступил в поход таким образом, чтобы прибыть в Рим к Рождеству.

В конце ноября 800 г. Карл прибыл в городок Ментону недалеко от Рима, где встретился с папой и вместе с ним вступил в город. 1 декабря 800 г. он собрал специальный суд из видных церковных сановников, а также франкских и римских вельмож для якобы беспристрастного разбора обвинений той и другой стороны. Однако иерархи, явно угадывая желание Карла, заявили, что судить папу они не могут. А тот, с другой стороны, дал клятву, что он не совершал ничего предосудительного и что на него напали и его обвинили «злые люди». Тем самым Лев фактически был оправдан и утвержден на папском престоле. В ответ на это в первый рождественский день 25 декабря 800 г. в соборе Святого Петра Лев III якобы неожиданно для самого Карла возложил ему на голову императорскую корону и провозгласил: «Да здравствует и побеждает Карл Август, увенчанный Богом великий и мирный император римлян!», и находившиеся в соборе франки и римляне поддержали клич папы. Едва ли, конечно, нужно принимать на веру все детали этого рассказа, а особенно спонтанность коронации. Подобные политические сюрпризы всегда бывают тщательно подготовленными. Несомненно, этот акт явился результатом определенного соглашения между папой и высшим клиром римской церкви, с одной стороны, и франкским королем и его окружением, с другой.

Наличие сговора не означает, что между этими двумя группировками не было противоречий. Самим актом коронации папа стремился подчеркнуть первенство духовной власти над светской, что явно Карла и его двор не устраивало. Само объявление Карла императором римлян включало в себе некоторую двусмысленность. Римлянами все же было подчиненное население (особенно это чувствовалось в Италии), а Карл хотел быть императором всех своих подданных. Поэтому через некоторое время стороны пришли к компромиссу: Карл принял титул не просто императора римлян, а повелителя Римской империи, что давало ему право считаться главой всего населения новой Империи, включая и римское население, и потомков завоевателей, и тех германцев, которые были покорены Карлом и его предшественниками. На всякий случай он сохранил еще и титул короля франков и лангобардов, хотя реально это его положение большой роли не играло. Этим Карл не ограничился. Он являлся еще покровителем и защитником Церкви. И это положение ставило исследователи, однако, такое мнение решительно отвергают. Во всяком случае, ни в одном источнике нет даже намека на роль Карла в римских событиях в апреле 799 г. его если не выше папы, то в какой-то степени наравне с ним. Карл, как и его отец, был еще патрицием Рима, а это делало его светским правителем города Рима, который все еще в глазах современников считался caput mundi — главой мира и в значительной мере противопоставлялся Константинополю. Характерно, что после этого посещения Рима (самого долгого за все его правление) Карл больше в Риме не бывал, а в 813 г. в Ахене провозгласил императором своего сына Людовика Благочестивого без всякого участия папы. Всем этим Карл подчеркивал свое первенство в созданной им империи.

Политическая ситуация благоприятствовала коронации Карла. Он к этому времени уничтожил Лангобардское королевство и считался единственным независимым христианским государем на Европейском континенте за пределами Византии[505], распространив свою власть и на значительную часть зарейнской Германии. Очень важным делом была его борьба с арабами. В то время арабская опасность представлялась весьма грозной. Ведь арабы были не просто еще одни враги, они были иноверцами, неверными и. как это делали и христиане в отношении язычников, стремились расширить насколько возможно сферу влияния ислама. И Карл вел с ними победоносные войны. Если его дед отбил нападение арабов при Пуатье, а отец отнял у них Септиманию, то сам Карл перешел Пиренеи и начал отвоевание Испании. Там к югу от Пиренеев была создана Испанская марка. Правда, Карл оказался не единственным борцом с мусульманами и не единственным христианским королем континентальной Европы. В Северо-Западной Испании к этому времени уже существовало христианское Астурийское королевство, наследник Вестготского, которое тоже вело борьбу с арабами. Но это был далекий угол Европы, о событиях в котором в остальной Европе знали пока еще очень мало, тем более что астурийский король Альфонс признал себя «человеком» Карла. В глазах европейцев и, что особенно важно, католической Церкви именно Карл Великий представал наиболее могущественным государем и главным борцом за дело христианства[506].

Это его реноме было тем более значительным, что Византия, считавшая себя единственной Империей, справиться с мусульманами никак не могла. Арабы наносили византийцам одно поражение за другим. Да и в борьбе с северными варварами (славянами, болгарами) византийцы часто терпели неудачи. А в самой Византии царила смута. В VIII в. императорская власть повела упорную борьбу с почитанием икон. Это вызвало не только внутренние раздоры в самой Византии, но и разрыв отношений между императором и папой. В этих условиях главным союзником папы становится франкский король. В конце концов, иконопочитание все же победило, и в 787 г. собор осудил иконоборчество и восстановил почитание икон. Но это не привело к восстановлению папских связей с Империей. Рим уже стал независимым по отношению к Константинополю, но, с другой стороны, фактически зависимым от франкского трона. К тому же в 797 г. император Константин VI, склонившийся было вновь к иконоборчеству, был свергнут и ослеплен, а власть оказалась в руках его матери Ирины. Ирина была ярой сторонницей иконопочитания, но сам факт нахождения на имперском троне женщины был неприемлем для Запада. С точки зрения западного европейца рубежа VIII–IX вв… императора вовсе не существовало, так что заполнение образовавшегося вакуума казалось вполне естественным. В 799 г. Алкуин, о котором еще будет сказано, писал Карлу, что из трех самых главных людей в Европе он остался один, ибо папа бежал из Рима, а император свергнут своими согражданами. Так что Карл считался непосредственным преемником Константина VI. И когда на троне в Константинополе вновь оказался мужчина — Никифор I, император на Западе уже имелся и от своего нового достоинства отказываться не собирался.

Огромное значение имела и религиозная ситуация. Римский папа и константинопольский патриарх являлись яростными соперниками за первенство в христианском мире. За века, прошедшие после христианизации Римской империи и затем ее распада, трещина между Римом и Константинополем углублялась, превращаясь в почти непреодолимую пропасть. Папа и патриарх не раз отлучали друг друга от Церкви, и император, как правило, становился на сторону патриарха. Поэтому папе был нужен «свой» император, который поддержит его в борьбе с константинопольским патриархом. Конкретным толчком к созданию империи послужил эпизод с изгнанием Льва III из Рима. Римский папа стоял над епископами, и поэтому судить его мог только римский император. Но обращаться за якобы беспристрастным судом в Константинополь Лев. естественно, не мог, тем более что там и императора-то в то время не было. Поэтому очень вероятно, что во время свидания между Львом и Карлом в Саксонии в 799 г. и были оговорены все вопросы. Результатом этого свидания и стала коронация Карла императором. Но это был лишь конкретный эпизод в общем противостоянии Рима и Константинополя. Все чаще возникали различные чисто богословские противоречия, которые в тех условиях, когда религия играла решающую роль в обществе, приводили к необратимым политическим последствиям. Иконоборчество явилось лишь одним из эпизодов упорной борьбы между двумя христианскими мирами — Западом и Востоком. К этому надо добавить, что к VIII–IX вв. в Византии не только господствующим, но и официальным стал греческий язык, в то время как официальным и богослужебным языком Запада являлся латинский. И латинский Запад стал противопоставлять себя греческому Востоку.

Выразителем идей этого противоречия являлся Алкуин, один из самых ученых людей того времени и влиятельный советник Карла Великого. Он происходил из Британии, из Нортумбрии, и принадлежал к знатной англосаксконской семье. Алкуин получил прекрасное потому времени образование в соборной школе Йорка, а затем и сам возглавил эту школу[507]. В 781 г. по просьбе Йоркского архиепископа он направился в Рим, чтобы получить от папы специальный плащ pallium — знак архиепископского достоинства. На обратном пути из Рима Адкуин встретился с Карлом, который пригласил его к своему двору. Алкуин согласился и в следующем году прибыл ко двору Карла, а вскоре прибрел при этом дворе огромное влияние, став главным идеологом правления Карла Великого. По его инициативе при дворе Карла собрались наиболее известные и образованные интеллектуалы того времени — Петр Пизанский, Паулин Аквилейский, Павел Диакон. Так при дворе образовалась Академия, ставившая целью возродить античную культуру, оплодотворив ее христианской мыслью и богословием. Иконоборчество и жестокая борьба, какую вели императоры-иконоборцы со своими противниками, привели Алкуина к осуждению Империи как нового Вавилона, захват же императорского трона женщиной делал Карла чуть ли не единственным правоверным государем Европы, главой всего христианского мира. Теперь, когда Восточная Римская империя погрязла в жестокости и ереси, христианская империя совпадает с владениями франкского короля. Основываясь на учении Августина о двух «градах» (правильнее общинах — civitates) — земном и небесном, Алкуин и его сторонники утверждали, что небесный град ныне воплотился в государстве Карла, который, как и некогда Давид[508] и другие благочестивые ветхозаветные цари, является воплощением справедливости и правосудия. Как Давид некогда захватил Иерусалим и в результате этого создал благочестивый Израиль, так Карл теперь должен создать новую, христианскую империю. По мнению Августина, воплощением небесного града является Церковь. Алкуин же перенес это понятие на государство Карла. Карл, по его мнению, является воином Христа и супругом Церкви. И это в значительной степени стало идеологической основой образования новой Римской империи, империи Каролингов.

Сам Карл тоже не был чужд подобным идеям. Он всячески подчеркивал свою роль как распространителя христианства, в том числе мечом, и защитника веры. От его имени Алкуин писал папе: «Наше дело — защищать Церковь и укреплять веру, ваше — помогать нам в этом вашими молитвами». В 794 г. Карл созвал во Франкфурте собор, который, по его мнению, был вселенским. До сих пор созыв вселенских соборов был привилегией императоров[509], что было вполне естественно, ибо император все еще считался единственным законным повелителем Вселенной (по крайней мере, христианской Вселенной). Созывая свой вселенский собор, Карл бросал вызов императору. На соборе были раскритикованы некоторые положения II Никейского собора, недавно созванного в Византии, а также была осуждена ересь адопционистов[510]. Но главным было другое. Карл ясно показывал, что ему, как самому могущественному христианскому государю, принадлежит, по крайней мере, такое же право созывать вселенский собор, как и императору в Константинополе. И интеллектуальная активность Алкуина, и практическая деятельность Карла открывали дорогу к созданию новой Империи.

Значение создания империи Каролингов трудно переоценить. Этим актом завершался процесс политического раскола христианского мира на Запад и Восток. Восточный император теперь даже в теории, даже мысленно более не признавался верховным сувереном над Западной Европой. Хотя теоретически речь шла о восстановлении Империи (renovatio imperii), а не о ее расколе, даже фикция существования единой Римской империи исчезла. Возникло две Римские империи, не связанные друг с другом. Константинополю, Новому Риму, был противопоставлен старый Рим, Вечный город (Urbs aeterna), объявленный и духовной, и светской столицей Вселенной, «матерью Империи» (matrona imperii)[511]. Империя как бы возвращалась туда, где она в свое время образовалась. Византийские императоры не желали принять такое течение событий и долго отказывались признавать за западными государями императорский титул. Сам Карл делал попытки договориться с Константинополем, но наталкивался на неприятие последнего. В Константинополе долго не хотели признавать свершившийся факт — существование двух Империй, но несколько позже византийские императоры были вынуждены примириться с ним. А через 254 года политический раскол будет дополнен и религиозным.

Воссозданная на Западе Римская империя, конечно, не походила на прежнюю. Даже внешне подчеркивалось ее новое, христианское, содержание. Считалось, что как крещение обновляет человека, так церковное миропомазание возрождает империю в христианском духе. Изменилось и содержание. Империя Карла явилась порождением уже другого времени. Но она была и иным государством, чем предшествующие варварские королевства. На первый взгляд империя Карла Великого явилась всего лишь преобразованием Франкского королевства, и в этом королевстве, действительно, создались предпосылки для образования новой империи. Главным из них явилось произошедшее к этому времени фактическое слияние франков и римлян в единую массу подданных сначала Меровингов, а затем Каролингов. И все же и по отношению к Франкскому королевству империя Карла представляла собой новое качество. Это понимал и сам Карл: в 802 г. он потребовал от всех своих подданных новой присяги уже как императору. Этим он подчеркивал свое отличие не только от предшествующих королей, но и от самого себя прежнего.

Все прежние королевства были в принципе этническими. Это отражалось и в титулатуре королей: король готов, король свевов, король вандалов и аланов, король бургундов, король лангобардов. Только уже сравнительно незадолго до крушения Лангобардского королевства Айстульф называет себя королем не только лангобардов, но и римского народа. Характерно, однако, что именно Айстульф проводил наиболее ярко выраженную антиримскую политику. Даже глава Франкского королевства, в котором, в конце концов, произошло слияние франков и галло-римлян, называет себя королем франков, а государство — regnum Francorum. И это не просто дань традиции, а выражение определенной концепции. Хотя на деле скорее франки, по крайней мере, те, что жили в Галлии и, соответственно, в романском окружении, растворились в среде местного населения, в теории это выглядело обратным процессом; недаром обозначением всякого свободного человека становится, как уже говорилось, слово «франк», а не наоборот.

Империя в этом отношении являлась совершенно иным государством. Она была принципиально надэтнична. Империя Карла Великого была не Франкской (как ее иногда называют современные историки), а Римской, повелевая всеми жителями государства независимо от их этнического происхождения. Император считался наместником Бога на земле, распоряжающимся по Божьему велению всеми светскими делами, и в этом качестве главой всего христианского мира. И с этой точки зрения не только люди, живущие на территории новой Римской империи, но и все христиане теоретически являлись его подданными. Ни о каких отдельных королевствах, основанных на национальном принципе, речи не было. Двойственность внутренней структуры, характерная для варварских королевств, если на практике полностью и не исчезла (в обиходной речи сохранялись романские и германские языки, да и сам Карл, как было сказано, еще сохранял титул короля франков и лангобардов, но его сын Людовик, став императором, королевский титул уже вовсе не упоминал), то резко уменьшилась, а в теории и исчезала полностью.

Его империя противопоставлялась, с одной стороны, старой языческой, павшей под ударами варваров, а с другой — Восточной Римской империи. Византии, что подчеркивало правоверность христианского Запада, духовным главой которого являлся римский папа, противостоящий всяким отклонениям от правоверия, какие, по мысли папы и императора, допускали восточные христиане во главе с константинопольским патриархом и покровительствующим ему императором. Так что новая империя была не только Римской, но и католической. Тесная связь императора и папы, светского и духовного владык христианского мира, рассматривалась как необходимое условие вечности новой Римской империи. Византийские императоры принципиально вели происхождение своей власти от Августа и его преемников. Карл и папа, хотя тоже признавали преемственность нового владыки от прежних римских августов, настаивали на том, что подлинным наследником христианских императоров Рима является франкский король, который к тому же наследовал и власть ветхозаветных царей.

Как говорилось много раньше, готы сознавали различие между императором и ветхозаветным царем, с одной стороны, и собственным королем, с другой. Первый был thiudans — владыка народа, другой — rех, король. И такое понимание различий между императором и собственным государем было свойственно в принципе всем германцам. И императоры именовали своих варварских партнеров reges — царями, королями, признавая за ними власть над определенными территориями и народами и достоинство монархов (в противоположность судьям и герцогам, некоторые из которых ранее возглавляли тот или иной народ), но рассматривая это достоинство как более низкое и в теории подчиненное по сравнению с императорским. Власть императора должна была распространяться на всю Вселенную. Теперь ту же идею воплощает новая Римская империя. Ее глава уже не rex, a imperator, по крайней мере, равноправный с тем, кто сидит на троне в Константинополе.

Таким образом, на значительной части территории Европы возникло новое государство — принципиально надэтническое и католическое. Национальные государства, в своем развитии приведшие к современным, возникли в результате распада этой новой Римской империи. Другие, и их было гораздо больше, образовались вне имперских границ. Из них Испания и Португалия возникли в ходе Реконкисты, т. е. отвоевания Пиренейского полуострова от арабов. И хотя официально еще долго астурийские короли, возглавившие Реконкисту, считали себя прямыми преемниками вестготских, реально христианские государства Пиренейского полуострова с вестготской монархией не имели ничего общего. Государства Восточной и Северной Европы образовывались на собственной этнической базе (какую бы роль при этом ни играли норманнские конунги, в ряде случаев основавшие за пределами Скандинавии свои династии).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Римский мир рухнул под напором варваров. Только его северо-западные окраины, Британия и Арморика, сумели сами освободиться от власти римских императоров. Но и это освобождение смогло произойти только потому, что напор варваров на Империю был столь силен, что у римских властей уже не было сил для удержания этих окраин. Возникновение в 20-30-х гг. V в. мощной Гуннской державы создало новый полюс притяжения существовавших варварских этносов, что стало в некоторой степени альтернативой Римской империи. Однако внутренний потенциал Гуннской державы был слишком слаб, чтобы эта альтернатива долго была бы реальной. Несколько поражений привели к распаду державы Аттилы, а затем даже и к исчезновению самого гуннского этноса. После этого события снова, но уже на новом витке развития, начали противостоять две силы — Империя и варвары, преимущественно различные германские этнические группы.

Как уже говорилось во Введении, на наш взгляд, те германцы, которые стали в ходе завоеваний селиться на территории Империи, в принципе были теми же, что существовали и до вторжений. В сохранившихся преданиях германских племен можно найти следы некоторых этнических трансформаций, но в тоже время их основное содержание ясно свидетельствует о сохранении принципиального этнического единства на протяжении нескольких веков, как предшествующих вторжениям, так и последующих за ними. Единственные исключения — союзы франков и аламанов, образовавшиеся в III в. Надо, однако, отметить, что эти возникшие союзы и приняли иные имена, чем названия того или иного племени, в них входившего. Отдельные племена — члены франкского союза некоторое время еще выступали под старыми именами, но никогда старое имя не прилагалось ко всему союзу. Сохранение старого этнического названия говорит и о сохранении старого этнического характера[512].

Сохранение принципиального этнического характера не означает и сохранение в неизменности всех племенных институтов. Королевская власть, характерная для эпохи, когда на территории Западной Римской империи образовывались и далее существовали варварские государства, не была изначальной. Вандальские предания говорят о герцогах Амбри и Асии, а позже — Раусе и Рапте. Первоначально герцоги были и у франков. Герцоги Ибор и Айон якобы возглавили переселение лангобардов из Скандинавии. Готские предания никаких герцогов не упоминают, и создается впечатление, что королевская власть у них с самого начала была довольно сильной. Но тот факт, что отделившиеся от общей Готской державы вестготы имели во главе не короля, а «судью» (Атанариха), да и победители при Адрианополе Фритигерн и Алавив королями, несомненно, не были, говорит о существовании и у готов потестарного института, подобного герцогству. Некоторые имена герцогов, как Амбри и Асси, Ибор и Айон, относятся явно к мифическим фигурам. Другие герцоги, как Раус и Рапт, вполне могли быть историческими. Но мифологичность персонажей ранней германской истории не отменяет реальность герцогства как такового. Институт герцогства сохранился и после образования варварских королевств, хотя он, разумеется, и трансформировался. В большинстве королевств герцоги превратились в высокопоставленных королевских функционеров, но в Лангобардском королевстве они фактически продолжали существовать как сравнительно маленькие государи в своих владениях. И всегда герцогов было несколько — в крайней случае двое. Лишь позже во главе этнической группы встал король. Германцы совершенно ясно сознавали разницу между королем и остальными соплеменниками, включая герцогов и «судий». Недаром Атанарих решительно протестовал, когда его римские партнеры назвали королем (басилевсом). Римляне, по-видимому, не всегда ясно видели эти различия. Но необходимость в конкретной военной и, особенно, дипломатической практике учитывать особенности контрагентов заставил и их отличать reges (королей) от duces (герцогов) и архонтов, под которыми тоже подразумевались те же герцоги.

Вероятнее всего, король отличался в первую очередь своей сакральностью. Особенно хорошо это видно на примере бургундов, короли которых (гендинос) правлением, а ранее и жизнью отвечали за благополучие всего народа, за его победы и поражения. У других германцев такая форма сакральности королей к тому времени, когда с ними познакомились римские авторы, возможно, исчезла, но сам сакральный характер достоинства и личности короля сохранился. Первоначальным названием короля было (по крайней мере, у готов), вероятно, thjiudans — владыка народа, а позже — рейке или рикс. После установления более тесных контактов с римским миром сходство германского reiks, rix с латинским тех, видимо, способствовало закреплению этого термина в качестве обозначения короля. «Судья», видимо, именовался киндинс. У бургундов же это слегка измененное слово стало обозначать королей. Готским термином для глав родов (primates) было kunning, а франки так стали называть королей. Некоторые исследователи полагают, что авторитет франкских королей стал причиной того, что в германских языках король вообще стал называться словом, происходящим именно от kunning, — könig. king и т. п.

У различных германских народов дальнейшее развитие королевской власти проходило различно. У большинства германцев королевское достоинство принадлежало не конкретному человеку, а целому роду или, по крайней мере, семье. Несколько королей имелось у бургундов. Такой характер власти сохранился у них и после переселения в Галлию. По преданию, первым Бургундским королевством на Рейне правили три брата. И во втором их королевстве на юго-востоке Галлии наряду со «старшим» королем имелись и другие короли, родственники (обычно братья) «старшего» короля. Королевская власть у франков принадлежала всему дому Меровингов[513]. В раннее время такое же положение, почти несомненно, существовало у вандалов. Иной, как кажется, была ситуация в готском обществе, в котором «коллективное королевство» не отмечено. Только один король в каждое конкретное время назван у лангобардов, но зато у них король так и не смог полностью справиться с властью герцогов. Надо отметить, что «коллективность» власти существовала не только у германцев. Два предводителя — Гоар и Респендиал — возглавляли аланов, вместе с вандалами и свевами перешедшими Рейн в канун нового, 406 г. Высшая власть принадлежала всему роду у гуннов[514].

На более поздней стадии политического развития такая коллективность власти уже не соответствовала новой ситуации. Первым этапом преодоления такого положения стал, по-видимому, территориальный раздел подчиненной территории между королями. Так произошло, хотя и не сразу, во втором Бургундском королевстве, когда каждый «младший» король подучил свой «удел». У салических франков Меровинги, насколько можно судить по имеющимся в настоящий момент данным, сразу же правили определенной частью королевства, официально считаясь равноправными. Территориальное разделение державы имело, вероятнее всего, место у гуннов. Но это было только временным решением. Когда еще в рамках этой державы была восстановлена остготская государственность, остготы и территория, ими занимаемая, были разделены между тремя братьями. Это деление некоторое время сохранялось и после распада Гуннской державы.

Дальнейшее преодоление коллективности власти шло разными путями. Хлодвиг уничтожил своих соперников, став единственным королем франков, но затем власть вернулась ко всему дому Меровингов[515]. И даже после прихода к власти Каролингов представление о принадлежности трона всем сыновьям покойного государя сохранялось. Окончательно это представление, как кажется, было преодолено уже за гранью интересующей нас эпохи, после раздела империи Карла Великого между его внуками в 843 г. Путем физического уничтожения «младших» королей, хотя и собственных родственников, добился единства Бургундского королевства Гундобад, хотя окончательно «многокоролевье» было ликвидировано уже при его сыне Сигизмунде. Аттила убил своего брата Бледу и стал единственным повелителем гуннов. Более мирно прошло объединение остготов. Часть (меньшая) их во главе с Видимиром ушла на запад, другой брат, Валамир, погиб, так что власть над всеми оставшимися в Паннонии остготами оказалась в руках Теодемира. Он, правда, выделил «удел» своему сыну Теодориху, но тот после смерти отца объединил под своей властью всех паннонских остготов. Позже Теодорих сумел подчинить себе и тех остготов, которые во главе сначала с Теодорихом Страбоном, а затем его сыном Рецитахом действовали отдельно[516]. «Завещание Гейзериха» фактически признало принадлежность вандальского трона всему королевскому дому, но установило порядок, согласно которому сам трон переходит к старшему в этом доме. Младшие члены королевской фамилии обладали определенным влиянием, но политической власти не имели. Своеобразное положение сложилось у вестготов. Прекращение рода Балтов привело к появлению у них избирательной монархии, и все попытки последующих королей создать прочную династию проваливались.

На социально-политическое развитие варваров большое влияние оказали отношения с римским миром. Этот мир был гораздо богаче варварского, и уже по одному этому варварские вторжения приносили им много большие выгоды, чем войны с другими варварами. Приграничье между двумя мирами — римским и варварским — было зоной постоянных контактов, военных и мирных, торговых и культурных, религиозных и иногда даже матримониальных. Эти контакты ускорили процесс социальной, имущественной и политической дифференциации в варварском обществе[517]. Но сам процесс начался еще до возникновения этих контактов. Так, по-видимому, на смену герцогской власти королевской римско-варварские контакты особого влияния не оказали. Но все же те народы, которые непосредственно контактировали с римлянами, двигались по пути распада эгалитарного родового общества гораздо быстрее, чем те, что находились дальше от границ, а тем более вообще вне этих контактов, как северогерманские народы, оставшиеся в Скандинавии.

Отношения между варварами, преимущественно различными германскими народами (хотя и не только), и Империей были, как только что отмечено, разнообразными. В самом начале имперской истории Рима германцы уничтожили римскую армию в Тевтобургском лесу, и с этого времени «германский синдром» постоянно сопровождал отношения римлян к варварскому миру. Реально же жесткое противостояние началась в III в.[518] Этому способствовали, с одной стороны, начавшийся кризис Римской империи, перешедший в острую фазу «военной анархии», а с другой, трансформация германского мира, выразившаяся, в частности, в смене периода относительной (по крайней мере, приграничной) стабильности эпохой миграций. С этого времени войны с германцами становятся константой внешнеполитической истории Империи.

В результате войн варвары порой оказывались на имперской территории не по своей воле. В ряде случаев пленных варваров не обращали в рабство, а поселяли на землях Империи, где той это было нужно. Такую практику применял еще Август, но распространенной она стала со второй половины III в. Одним из аспектов «военной анархии» был серьезный демографический кризис, приведший к запустению огромных территорий. Император Проб начал заселять эти территории варварскими пленниками, которые находились, по-видимому, на положении колонов. Другую часть варваров он включал в армию, но таким образом, чтобы варварские отряды в каждом конкретном случае оказывались в меньшинстве по сравнению с собственно римскими войсками. При этом он старался разместить такие отряды подальше от германских границ, как, например, в Британию. Последующие императоры продолжали эту практику. По-видимому, в IV в. в Империи появились леты — варварские поселенцы, обязанные военной службой и находившиеся под властью особых римских префектов[519]. Уже при первых императоров появились наемники из германских племен, являвшиеся личной гвардией императоров. Так и окончательно не преодоленный демографический кризис, с одной стороны, увеличивавшиеся потери римской армии в ходе все более ожесточенных войн, с другой, и, наконец, растущая непрестижность военной службы в римском обществе, с третьей, делали привлечение варваров в армию чрезвычайно важной задачей. Империя была кровно заинтересована в пополнении армии воинами варварского, преимущественно германского, происхождения. Варварские офицеры поднимались по служебной лестнице, достигая порой самых высоких ее ступеней. С течением времени военная знать становилась все более варварской (германской) по происхождению. Однако ни рядовых воинов, ни их командиров ни в коем случае нельзя считать проводниками варварских влияний. Оказавшись в римском окружении, эти люди проникались римским духом и становились не меньшими римскими патриотами, чем их собственно римские коллеги. Старое представление о борьбе римской и германской «партий» на самом верху политической и общественной лестнице Империи необходимо отвергнуть. В настоящее время ясно, что речь идет не о римской и варварской, а о гражданской и военной группировках. Другое дело, что в военной группировке огромна была доля германцев, и с течением времени ее доля в ней увеличивалась.

Очень важным аспектом римско-варварских отношений является развитие системы договоров. В них были заинтересованы обе стороны. Дело было не только в том, что войны сами по себе не могут быть бесконечными; они обязательно должны сменяться периодами мира, когда отношения между бывшими противниками регулируются какими-то видами договорных отношений. Важными были и другие моменты. Долгое время войны германцев с Империей были лишь грабительскими, и варвары не ставили своей задачей захват земель и поселение там. Только в редких случаях вместе с армией двигались семьи в надежде на занятие более удобных земель. В первое время эти войны были успешны для германцев, но затем Империя окрепла и, начиная со второй половины III в., все чаще отбивала германские нападения. Однако полностью устранить варварскую опасность Империя была не в состоянии. Таким образом, создавался своеобразный паритет, заставлявший обе силы искать способ сосуществования. Одним из способов достижения такого сосуществования и явилась система договоров.

Заключая договоры с варварами, римские императоры исходили из практики, издавна существующей в римской политике. Договоры (foedera), были ли они официально «равными» (aequa) или «неравными» (iniqua), являлись формой подчинения Риму различных общин, народов, государств. Римляне заключали эти договоры с позиции силы. Так было оформлено господство Рима в Италии до Союзнической войны. На подобных договорах или просто на «дружбе» (amicitia) основывались отношения Рима с «клиентскими государствами», которые официально сохраняли свой государственный строй и своих правителей, но реально подчинялись Риму. Даже в римских провинциях имелись civitates foederatae, формально сохранявшие значительную долю автономии и не платившие налог (stipendium), но фактически находившиеся в полной власти наместников. С римской точки зрения договоры, заключаемые с варварами, не отличались от этих foedera. Но совершенно другой смысл вкладывали в них варварские предводители, неважно, были ли они герцогами, судьями или королями. Для них такой договор означал признание их римским императором. Еще большим знаком такого признания могло быть присвоение варварскому лидеру высокого римского военного ранга. Это повышало их престиж в собственной среде и давало возможность представлять себя перед приграничным имперском населением римскими же командирами. Наконец, договоры давали варварам возможность относительно спокойно вести приграничную торговлю, что было для них очень важно.

С Великим переселением народов начинается новый этап имперско-варварских взаимоотношений. После разрешения императора Валента вестготам и примкнувшим к ним части остготов перебраться на римский берег Дуная варвары стали активно переселяться на территорию Империи. Не имея сил вытеснить их оттуда и по-прежнему желая использовать варваров для усиления своей армии, императоры стали заключать с ними договоры, которые по форме более или менее отвечали старым стандартам, но по сути являлись совершенно новым явлением. Таковы были уже первые договоры, заключенные Грацианом с остготами и Феодосием с вестготами. На основании этих договоров германцы вместе со всеми своими семьями получали землю для поселения в обмен на участие в войне по приказу императора. Поскольку условия их поселения были определены договором (foedus), то они становились федератами. Землю они получали на правах госпитов. В отличие от летов федераты, хотя и считались подданными императора, полностью сохраняли все свои социально-политические структуры; их и в мирное время, и во время войны возглавляли собственные вожди или короли. Степень их автономии зависела от конкретной ситуации, но в любом случае была довольно высокой. Постепенно эта автономия превращалась в реальную независимость.

Не все варвары становились федератами. Многие вступали в армию на правах обычных воинов. Это увеличивало варваризацию римской армии. В восточной части Империи, обладавшей большим экономическим и людским потенциалом, императоры сумели держать варварский элемент под контролем, зачастую использовать не «внешних», а «внутренних» варваров, как, например, исавров. В западной части таких возможностей почти не было, а потом они и совсем исчезли. После поражения армии императора Антемия в войне с вестготами у западных императоров армии, которая могла бы противостоять варварами, и вовсе не осталось. Императорский трон в этой части Империи оказался в полной зависимости от варварского войска и его командиров. Конечно, некоторую роль мог играть восточный император. Но в 476 г. обстоятельства сложились так. что реальных возможностей вмешаться в западные дела у императора Зенона не было, в результате чего в Италии с императорской властью было покончено.

Еще до этого события территория, подконтрольная западному императору, все более сокращалась. Под натиском гуннов племенной мир пришел в движение, и все больше варваров либо наседало на имперские границы, либо уже переходило их. занимая одну область за другой. Хотя германцы, находившиеся на территории Империи, считались федератами, но действовали они исходя из своих собственных интересов. Поселившись на той или иной территории, они в скором времени истощали ресурсы этой территории и нуждались в новых землях. Они то вступали в открытый конфликт с императором и местными властями, то заключали те или иные договоренности и двигались по территории Римской империи. Легальным способом закрепления (хотя бы и временного) той или иной области за варварами было пожалование варварскому предводителю римского ранга магистра, и это делало его не только варварским лидером, но и главой местной власти. Не добившиеся такого статуса варварские вожди или уже чаще короли поддерживали узурпатора, надеясь привести к власти «своего» императора и уже от него получить землю для расселения там своего народа. И тот и другой способ являлись, однако, лишь легальным прикрытием уже свершившегося или намеченного факта завоевания. Передвижения варварских народов по территории Империи далеко не были мирными. Это были тяжелые войны, и во время одной из них в 410 г. вестготы захватили сам Рим. Особого ни военного, ни экономического значения этот факт не имел, но он ясно выражал то, что во взаимоотношениях варваров и Империи перевес все более склонялся на сторону варваров, что теперь не римляне им, а они римлянам могут диктовать свои условия. Конечно, реальная ситуация была сложнее. В значительной степени она определялась военными и дипломатическими способностями римских лидеров, генералиссимусов, как их иногда называют ученые. Стилихон и Констанций при Гонории и Аэций при Валентиниане III смогли путем уступок более или менее стабилизировать положение в Западной империи. Убийство Аэция в 454 г. и Валентиниана в 455 г. и последующее за этим взятие Рима вандалами открыли время агонии Западной Римской империи. Свержение Ромула Августула в 476 г. и образование в Италии, колыбели и сердце Империи, государства Одоакра стали закономерным результатом этого процесса.

На территории Западной Римской империи образовалось несколько варварских государств. Они возникли там в результате завоеваний, а не мирного и постепенного проникновения на имперскую территорию. Отношения этих государств с Империей строились различно. Свевы, по-видимому, никогда не считали себя федератами Империи и были не только фактически, но и формально совершенно независимыми. Другие предпочитали связывать себя с Империей договором, который закреплял за ними ту или иную территорию. Такой договор не препятствовал новым завоеваниям ни за счет других варваров, ни за счет новых имперских территорий. Даже будучи федератами, варвары продолжали воевать с Империей, если считали это необходимым или выгодным. Участвовали они и в гражданских войнах, поддерживая того кандидата, от которого ожидали больших выгод. Впрочем, могли они и выступать официально по поручению или даже приказу императора, но и в этом случае только тогда, когда полагали, что это им выгодно. Ни о какой реальной службе Империи и императору уже не было речи.

Тем не менее люди того времени независимо от их происхождения, социального, экономического и политического положения, пребывания на территории Империи или за ее пределами ясно сознавали принципиальное различие между Империей и варварскими государствами, между императором и варварским королем. Империя оставалась государством высшего порядка. С течением времени короли стремились не только фактически, но и официально стать суверенными государями, полностью независимыми от императора, но и при этом никогда не претендовали на статус, равный императорскому. Империя в глазах современников могла быть только одна даже тогда, когда во главе ее стояли два императора. С этой точки зрения в 476 г. ничего не изменилось, кроме того, что отныне на троне находится один император, и его резиденция располагается в Константинополе. Реальные отношения королей с императорами могли быть самыми разнообразными — от официального признания себя лишь представителями императора в данной стране до открытой войны с Империей. Но формально на высший статус императора, каким мог быть только римлянин (ромей в грекоязычном мире), никто не покушался. Империя оставалась в глазах тогдашнего общества высшим политическим и ментальным феноменом. Получение высокого римского военного или политического ранга по-прежнему было чрезвычайно важно для германских государей. Кроме престижа, это давало им легальное право управлять своими романскими подданными.

В ходе и результате варварских завоеваний создалась своеобразная лестница государств: Империя — королевства — герцогства. Последняя ступень не была обязательной. Герцогств как государственных образований не было, например, в Вестготском и Вандальском королевствах. В Лангобардском королевстве, наоборот, герцогства, по крайней мере наиболее крупные из них — Беневентское и Сполетское, в зависимости от конкретной политической ситуации превращались в почти независимые государства. Во Франкском королевстве самостоятельность герцогств также зависела от политических условий. Так, в конце правления Меровингов и в первое время после прихода к власти Каролингов фактически независимой являлась Аквитания, хотя правил ею не король, а герцог. Но как бы ни складывалась реальная ситуация, такая государственная трехуровневость принималась как непреложный факт. Каждый уровень отделялся от другого принципиально. В Лангобардском королевстве некоторые герцоги достигали или пытались достичь трона, но это достигалось либо соответствующим избранием, либо гражданской войной. Короли пытались сравняться с императором, принимая пышные римские титулы, организуя свой двор наподобие императорского, чеканя золотые монеты, подражающие имперским, но это все равно не ставило их на один уровень с императором.

При расселении на территории Империи федераты считались имперскими воинами и на основании уже существующих римских законов приобретали обычно треть (иногда две трети) земель, домов и рабов живших там римлян[520]. Позже это было закреплено либо законом, либо обычаем. Впрочем, такое положение относилось только к той области, в которой варвары реально селились. Как правило, под властью варварских королей находилась гораздо более обширная территория, и там продолжалась прежняя жизнь, хотя обитатели этой территории фактически становились подданными уже не императора, а варварского короля. Там практически или почти в неприкосновенности сохранились владения местных магнатов, и их владельцы лишь делились доходами с варварами и их королями. Но и там, где произошел раздел или даже полная конфискация имений, можно говорить о смене собственников, но не о смене самой структуры. Во Франкском же королевстве такой смены практически вовсе не произошло, ибо сами франки селились за пределами своей прежней территории в ограниченном масштабе, а король экспроприировал лишь императорские владения. И еще одно важное ограничение: практически полное сохранение, а с течением времени и значительное расширение церковных и монастырских владений. А в них полностью сохранялись позднеримские социальные отношения.

Варварские завоевания, естественно, сопровождались многочисленными разрушениями, грабежами, убийствами, порабощениями. Но образовавшиеся новые государства совершенно не были заинтересованы в экономическом хаосе, а тем более крахе. Поэтому следом за временем упадка пришло время относительной стабильности. Экономика продолжала ту эволюцию, которая была характерна для Поздней империи, хотя ее аграризация и натурализация ускорились, и эта тенденция становится не только преобладающей, но и господствующей. Это не означает, что торговля и ремесло окончательно исчезли. Как и до 476 г„торговые связи различных регионов Средиземноморья сохранились, хотя и в резко сокращенном масштабе. Восточные купцы, особенно сирийцы, привозят в Западную Европу самые разнообразные товары, особенно предметы роскоши, столь желаемые старой и новой знатью Западной Европы и Северо-Западной Африки, но не производимые на месте, а также такие продукты потребления, как масло. На Восток же вывозятся некоторые продукты Запада, но особенно рабы, число которых в результате не только завоеваний, но и последующих войн резко возросло. Однако в таком количестве западноевропейской экономике рабов было уже не нужно. Разрушена же была средиземноморская торговля не германскими, а арабскими завоеваниями VII — начала VIII в., которые резко разделили Средиземноморье на мусульманский мир, в состав которого вошли его восток, юг и крайний запад, и христианский, в составе которого остался лишь его север. В некоторой степени этот удар был компенсирован укреплением новых центров торговли: атлантическим и северным. Не исчезло и специализированное городское ремесло. Некоторые его отрасли даже переживали новый расцвет. В первую очередь это относится к изготовлению оружия, некоторых видов керамики, ювелирных изделий. Товарность городского ремесла уменьшилась, но не исчезла вовсе.

Что касается германского населения, то в новых условиях прежние социально-экономические отношения начали разлагаться. Среди германцев тоже выделялись крупные собственники, с одной стороны, и разоряющиеся крестьяне — с другой. Как и ранее римские крестьяне, так теперь германские, отдавали свои земли взамен покровительства и защиты со стороны крупного и влиятельного собственника, становясь, таким образом, прекаристами, или брали у него землю в наследственную аренду, приравниваясь к римскими колонам. К ним практически стали приравнивать и старых германских литов. Таким образом, значительная часть германского населения новых государств включалась в уже существующую позднеримскую социально-экономическую структуру. Так что можно говорить не о разрушении позднеримских социальных отношений, а об их распространении на новых поселенцев, которые к тому же составляли сравнительно незначительную долю населения. Между римским колонам и средневековым крепостным не стоял свободный франкский крестьянин.

Варварское завоевание первоначально привело к расширению и укреплению общинно-территориального социально-экономического уклада. Там, где варвары поселились более или менее компактно, этот уклад стал на какое-то время преобладающим. Но община, как только что было сказано, начала достаточно быстро разлагаться. Она не исчезла полностью, но, с одной стороны, сфера ее влияния уменьшилась, т. к. какая-то часть общинников из общины по тем или иным причинам выходила, а с другой, сама община стала терять свой самостоятельный характер, превращаясь в зависимую. То же самое можно сказать о родовом укладе. Некоторые народы, жившие еще родовым строем, хотя и уже разлагающимся, фактически оказались вне границ новых государств, как берберы в Африке или баски в Испании. Германские кровнородственные общины — fara — еще сравнительно долго сохранялись у лангобардов, но, в конце концов, исчезли и там.

После варварских завоеваний рабство не исчезло. Эти завоевания даже привели к увеличению числа рабов. Варвары не освобождали рабов, если это, конечно, не диктовалось политической необходимостью, как это сделал Тотила во время войны с византийцами. И во время последующих войн, которых в то время было очень много, пленных очень часто обращали в рабов, как это в свое время делали римляне и греки. Деление всего населения, и романского, и германского, на рабов и свободных по-прежнему воспринималось как само собой разумеющееся. Продолжала существовать и работорговля. Особенно она процветала во Франкском королевстве. Однако реальная роль рабов изменилась. Рабы все меньше использовались в хозяйстве, особенно в ремесле и торговле. Доля их труда в земледелии сохранялась, но постепенно все же тоже уменьшалась. Все чаще рабы использовались преимущественно как челядь в личном услужении их хозяев. Изменилось и реальное положение рабов. С распространением христианства рабов стали воспринимать как людей, а не только как «одушевленные орудия», а это привело к поднятию статуса их личности. Так, убийство раба или его искалечивание стали восприниматься обществом и государством как преступление. Уже в позднеримское время рабы, посаженные на пекулий, фактически (но не юридически) сравнялись с колонами. Этот процесс ускорился в VI–VII вв. В это же время некоторые рабы стали использоваться своими господами, в том числе королями, в качестве воинов и доверенных лиц. которым порой поручалось даже управление. Эти люди, хотя юридически и оставались рабами, в реальности занимали довольно высокое положение, ставившее их выше рядовых свободных.

Политический хаос, возникший в результате варварских вторжений и последующих войн, нанес тяжелый удар городам. Реальным распорядителем основных аспектов жизни города становится или королевский граф, или христианский епископ. Они отвечают, прежде всего, за сбор налогов, безопасность и порядок, судопроизводство. Но все же какие-то следы куриальной и коллегиальной организации в городах сохранялись. Городские курии занимаются вопросами наследства, опеки и некоторых других частных дел горожан. Сохранились и некоторые ремесленные коллегии, как. например, строителей в Лангобардском королевстве или монетариев в Вестготском. Очень важно, что сохранились городские традиции. Без сохранения если не реальной, то ментальной городской организации едва ли были возможны те коммунальные революции, которые привели к возрождению города уже после 1000 г. Преемственность между античным полисом (civitas) и городской коммуной развитого Средневековья несомненна. Сохранению города способствовало и то, что города, хотя и уменьшившиеся в своих размерах и частично изменившие свой внешний вид, остались низовыми административными единицами. В условиях вынужденного подчинения романского населения германским завоевателям города в большой мере оставались носителями самого духа романства. Именно города давали романскому населению ощущение некоторой защиты от господствующих варваров. В них еще тлели некоторые следы римской цивилизации и. что очень важно, римской ментальности.

В еще большей степени это характерно для католической Церкви[521]. Церковь было тем институтом, который без значительных изменений перешел в новую эпоху. Христианство в его никейско-константинопольской православно-католической форме являлось религией подавляющего большинства, а в конце концов, и всего романского населения Европы и Северной Африки. Варвары, поселившиеся на территории бывшей Западной Римской империи, частично были еще язычниками, частично христианами, но не католиками, а арианами. Только франки приняли христианство уже сразу в виде католицизма. Но постепенно и другие варвары тоже стали католиками. К VIII в. Западная Европа в границах существующих тогда государств стала практически полностью католической. При этом надо учитывать, что до религиозного раскола 1054 г. было еще далеко, несмотря на усиливающиеся противоречия между Римом и Константинополем и в чисто богословской, и в политической области. Поэтому при всех оговорках можно говорить о религиозном единстве европейского христианства. Однако тот факт, что на территории бывшей Западной Римской империи сосуществовали единая католическая Церковь, возглавляемая римским папой, и сеть отдельных государств с их королями, делал из Церкви относительно автономную силу. Даже после создания империи Каролингов какая-то часть западного христианства оставалась вне ее границ (Англия, Астурия), так что принцип сосуществования единой Церкви и отдельных государств сохранялся. Разумеется, конкретная политическая ситуация очень сильно влияла на реальное положение папской курии и местных церквей, но при всех поворотах истории католическая Церковь не сливалась в симфонии со светским государством. Она была построена строго централизованно, и папа являлся ее абсолютным монархом не в меньшей степени, чем король монархом светским. Строгую централизацию католической Церкви не нарушало монашество; монастыри могли не подчиняться местным церковным властям, но они полностью подчинялись папе.

Варварские завоевания, главный удар которых пришелся в большой степени по городам, имели тяжелые последствия для культуры и, особенно, образования. Государственный аппарат варварских королевств был гораздо примитивнее римского, и в нем образованных людей требовалось гораздо меньше. Но все-таки полностью обойтись без них и варварские короли не могли. Подавляющее большинство населения оставалось романским и жило по римским законам. И для управления им требовались знатоки римского права. Не менее важным было образование для клириков и монахов. Поэтому возникают епископские, а позже и монастырские школы. В них утверждается система образования, созданная Боэцием в Остготском королевстве. Именно священники и монахи были интеллектуалами того времени.

Богослужебным языком католической Церкви являлся латинский. Арианская церковь пользовалась обычно народным языком, но после перехода варваров в католицизм и в их церквах германская речь заменилась латинской. Именно церкви обязана Европа сохранением латыни как языка культуры, хотя и этот язык постепенно несколько изменялся. В еще большей степени латинский язык изменялся в повседневной речи. Различные государства, образовавшиеся на территории Западной Римской империи, были гораздо меньше связаны друг с другом, чем отдельные региона Римской империи. В них создались и несколько различные условия жизни, различным был еще пробивавшийся доримский субстрат, и различным являлся новый германский адстрат. В результате в разных странах латинский язык изменялся различно. Так стали возникать новые так называемые романские языки, становившиеся самостоятельными, но происходившие из одного корня — классической латыни. Оказавшиеся в меньшинстве, окруженные более культурными и превосходящими в численности латиноязычными соседями, германцы тоже стали переходить на ту «кухонную латынь», на которой говорили большинство населения страны. Это усиливалось и тем, что латынь они слышали в церкви, даже если постепенно все меньше понимали ее. Латынь являлась официальным государственным языком, на этом языке писались законы, в том числе записывались «варварские правды», на нем велось судопроизводство. Только в той части Франкского королевства, где романоязычных соседей практически не было или их было очень мало, сохранились германские языки. Это говорит о том, что главным фактором перехода завоевателей на язык завоеванных являлось все-таки воздействие местного населения. Государство и Церковь играли в этом лишь вспомогательную роль. Сохранение языка вело и к сохранению этнического самосознания, которое стали воспринимать и поселившиеся в стране германцы. Испания и Италия сохранили свои прежние наименования. Несколько иное положение сложилось во Франкском королевстве, но и там в его западной части поселившиеся германцы приняли местный язык, а юные французы до сих пор начинают изучать историю с темы «Наши предки галлы». Можно говорить, что на большей части территории новых государств германцы растворились в местной романской среде.

В политическом плане главным результатом варварских завоеваний явился политический распад европейско-средиземноморского мира. Варварские государства стали образовываться на территории Римской империи еще до 476 г., но пока на Западе имелся свой император, эта ситуация могла казаться вполне обратимой. Свержение Ромула Августула в 476 г. сделало ее окончательно необратимой. Юстиниан в VI в. попытался восстановить Римскую империю в ее прежних границах, но эта попытка потерпела крах. Он сумел уничтожить Вандальское и Остготское королевства и отнять часть территории у Вестготского королевства, но этим его успехи и ограничились. В том же VI в. большая часть византийских владений в Италии была захвачена лангобардами, а в следующем веке византийцы были вытеснены и из Испании. Европа оставалась политически раздробленной. Как бы официально ни складывались отношения варварских королей к Империи, реально они были абсолютно независимыми владыками своих государств.

В варварских королевствах возникла иная концепция государства, чем в Римской империи. Даже после кризиса III в., когда политическим строем являлся доминат, т. е. фактически самодержавная монархия, Римская империя оставалась res publica populi Romani — государством римского народа, а император — его неограниченным главой. Романское население новых государств не могло видеть в варварском короле главу своего народа. Долгое время оно считало своим главой императора, но тот находился далеко в Константинополе и реально никак влиять на положение в варварских королевствах не мог. В этих условиях романское население скорее стало видеть своим главой римского папу; королю же приходилось подчиняться. Местные римляне являлись лишь подданными абсолютного монарха. Что касается варваров, то до начала и частично в начале завоеваний во главе их стоял военный вождь, как бы он ни назывался. Но в ходе завоеваний и после подчинения преобладающей массы местного населения такое положение сохраниться не могло. Военный вождь превратился в подлинного и неограниченного монарха, а соплеменники в его подданных. Оба процесса совпали. В результате государство фактически превращается в собственность короля. Различие между государством и его главой исчезает. Так, частная казна короля оказывается одновременно и государственной, а служащие двора исполняют роль нынешних министров[522].

Это ведет к изменению и сословной системы государства. Позднеримское деление на «почетных» и «низших» определялось отношением данных групп населения к государству. Теперь определяющим становится отношение того или иного человека к личности короля. Фактически этот принцип не был новым. И в Поздней империи реально роль человека определялась его близостью к императору и верностью ему, так что фактически сенаторы уже не являлись правящей группой, а куриалы, относясь к «почетным», превратились в зависимое сословие. Как и во многом другом в то время, в этом ярко проявлялось противоречие между реальностью и видимостью. Но все же официально и, что очень важно, в сознании людей прежнее деление определяло сословную сетку государства. В варварских королевствах исчезла и видимость такого деления. Хотя сами сенаторы время от времени еще именовали себя гордыми римскими титулами, как это было, например, в Вестготском королевстве, государство такое деление не признавало. Возникает новое сословное деление, в основе которого лежит близость к королю, верность королю, служба королю.

В эту новую сословную сетку включается как романское, так и германское население. Старая германская родовая знать практически теряет свое положение. Только в Лангобардском королевстве ее верхушка в виде герцогов сумела не только сохранить, но и усилить свое положение. Во Франкском королевстве новая знать возникает (не сразу, но постепенно) из смеси романских и германских элементов. В Вестготском королевстве знать уже не та старая, которая когда-то могла диктовать свою волю Атанариху или Фритигерну, а новая, возникшая уже после поселения сначала в Галлии, а затем в Испании. Вандальский король вообще уничтожил старых аристократов из числа своих соплеменников и создал новых из собственных слуг. В Остготском и Бургундском королевствах также фактически начала создаваться новая знать, но этот процесс был прерван преждевременным крахом этих государств.

Одним из результатов варварских завоеваний стало разрушение римского государственного аппарата. Хотя варваров было не так уже много, они являлись господствующим слоем. И новый государственный аппарат стал строиться на основе приспособления, а затем и развития германских институтов, принесенных завоевателями, хотя и с использованием некоторых элементов римских институтов. У германцев отношения между королем и его окружением строились на принципе взаимной верности, и этот принцип был положен в основу создания нового государственного аппарата. Место чиновников заняли королевские дружинники. За свою службу они получали либо собственность, либо право на доходы. В случае нарушения верности или отказа от службы эти люди теряют пожалованную собственность. Таким образом, в этой сфере жизни в рядах служилой знати собственность теряет свой безусловный характер, что было характерно для римского общества и утверждалось римским правом, и приобретает характер условный. И в рамках этой условной собственности начинает утверждаться принцип условного владения зависимого населения. Начинает возникать система иерархической зависимости — от короля к условным собственникам, от последних к условным держателям. Но надо подчеркнуть, что само по себе условное держание зависимых людей устанавливается еще в римское время. Теперь оно дополняется условной собственностью. идущей от короля.

Изменяется и правовая ситуация. Долгое время в варварских королевствах сосуществовали две правовые системы: римская и германская. В Вестготском и Бургундском королевствах это положение было зафиксировано соответствующими кодексами законов. Но позже ситуация изменилась, и реальное положение в разных государствах сложилось различно. Бургундское королевство было уничтожено прежде, чем какое-либо изменение могло произойти. В Вестготском королевстве в VII в. появилось единое право для всего населения. Оно испытало довольно значительное влияние римского права, но создано все же было на основе готского. Во Франкском королевстве, в конце концов, по Салическому закону стали жить все подданные без различия их этнического происхождения. Вандальские и лангобардские короли в принципе не обращали внимания на своих римских подданных, и те. хотя это не было зафиксировано определенным кодексом, продолжали жить по римскому праву.

Германское и римское право было основано на разных принципах. Субъектом римского права являлась личность гражданина (позже подданного, но все равно личность), германского — родственный коллектив, семья. Для римского права характерно признание личной ответственности и наказания за то или иное преступление, включая убийство или государственную измену. Германское право вместо наказания применяет выкуп, причем выкуп различен в зависимости от положения пострадавшего в обществе. А само положение обусловлено не происхождением, а степенью близости к королю. Для римского права главным является соблюдение закона, для германского — мир в общине, и поэтому важным элементом судопроизводства является судебное собрание, в котором участвуют все свободные члены данной общины. В римском праве критерием наказания или оправдания является результат судоговорения, в ходе которого обе стороны (даже если одной стороной является государство или его представители) отстаивают свою точку зрения, выдвигая доказательства вины или отрицая их. В германском праве таким критерием является «Божий суд» (его разновидность — судебный поединок), в результате которого сам Бог определяет истинную вину человека (или, соответственно, ее отсутствие).

Характерной чертой варварских королевств является двойственность их этнического состава. Во всех королевствах численность варваров была много меньше, чем окружающего романского населения. Разумеется, привести какие-либо точные цифры невозможно, но самые оптимистические подсчеты показывают, что нигде варваров было не больше 10 %, а скорее всего, и много меньше. Однако именно они являлись господствующим слоем общества. Романское население во многих отношениях сохраняло свое экономическое значение, но в политическую структуру королевств не входило. Только Одоакр и свергнувший его Теодорих официально рассматривали местное население как составную часть своих государств, а сами государства как двуединые — римско-варварские. Такая позиция была облегчена формальным признанием и того и другого официальным представителем императора в Италии. Однако попытка создания двуединого государства потерпела крах. В войне с Теодорихом итало-римская знать не поддержала Одоакра, а его попытка сделать цезарем своего сына вооружила ее против него. В Остготском королевстве развернулось сначала скрытое, а затем и открытое противостояние готов и римлян, ярким выражением чего в конце правления Теодориха стал процесс Боэция и Симмаха, а позже судьбы его преемников. Другие короли тоже иногда приближали к себе местных аристократов. Приближенным вестготского короля Реккареда был Клавдий, ставший даже герцогом и по поручению короля успешно проведший ряд военных кампаний. Но в Вестготском королевстве пример Клавдия был исключением. Франкские короли привлекали к себе галльских аристократов более последовательно. Например, в Бургундском королевстве Гунтрама большую роль играл Муммол, ставший патрицием. Его авторитет признавали и другие франкские короли. В большой мере на романскую знать в своей борьбе пыталась опереться Брунигильда. Но. несмотря на это. романский элемент в целом не допускался к политической власти. Как императором мог быть только римлянин, так королем мог быть только германец.

С течением времени правовой статус германского и романского населения сближался и даже выравнивался. Так, в Вестготском королевстве в середине VII в. вводится единое территориальное право, заменяющее и этническое варварское, и приспособленное к новым условиям римское право. Это сравняло правовое положение обоих элементов населения. Однако само сохранение формулы «будь то гот или римлянин» говорит о сохранении этих двух групп населения. Важно и то, что, несмотря на провозглашение правового равенства, романская аристократия по-прежнему к управлению государством не допускалась. То же самое надо сказать и о Франкском королевстве. Распространение на романское население Салического закона не привело к политическому уравнению галло-римлян с франками. Иногда некоторые короли делали демонстративные шаги по направлению к романскому большинству. Так, в середине VIII в. лангобардский король Айстульф называет себя королем не только лангобардов, но и римского народа. Это, однако, являлось редчайшим явлением. Король, властвовавший над страной, не был королем этой страны. Он оставался королем того или иного варварского народа. Даже во франкских королевствах, в которых процесс этнической интеграции зашел, пожалуй, дальше, чем в других варварских государствах, король оставался королем франков. Таким образом, государство носило этнический характер.

Время существования варварских королевств было различным. Однако, в конце концов, каждое из них было уничтожено. Остготы уничтожили государство Одоакра. Бургундское королевство было завоевано франками, как раньше большая часть Тулузского королевства вестготов. Франки ликвидировали и Лангобардское королевство. Вандальское и Остготское королевства рухнули под ударами Византии. Вестготское королевство было уничтожено арабами. Таким образом, ни одно из них не стало началом нового, национального государства. Вестготы сумели сохранить северо-западную часть Испании, где возникло Астурийское королевство, но оно носило совершенно иной характер. Оно было государством не вестготов в противоположность римлянам, а христиан в противоположность мусульманам. На этой совершенно иной базе рождалась средневековая Испания. Главной причиной непрочности варварских королевств стал их этнический характер при двуэтничности их населения[523].

Исключением на первый взгляд является Франкское королевство. Там, как уже говорилось, этническая интеграция, как кажется, зашла сравнительно далеко. К тому же значительная часть территории этого королевства в конечном итоге (хотя далеко не сразу) приняла имя Франция, утеряв прежнее название — Галлия, чего не произошло ни в Италии, ни в Испании. И все же говорить, что Франкское королевство трансформировалось во Францию нельзя. Между этими двумя эпохами французской истории стояла Римская империя Каролингов.

Каролингская империя носила совершенно иной характер. Она была принципиально надэтническим государством. Хотя сам Карл Великий еще сравнительно долгое время сохранял титул короля франков и лангобардов, он имел уже для него второстепенное значение. А позже этот титул исчезает вовсе. Во главе государства теперь стоит римский император. Именно в результате распада этой империи возникают новые государства — Франция и Германия.